Сочинения по археологии и истории искусства. Том 1
Содержание
Общие понятия о русской иконописи 1. Сравнительный взгляд на историю искусства в России и на Западе 2. Русский иконописный подлинник 3. Метод изучения русской иконописи. – Источники иконописного предания 4. Изящество иконописного предания. – Природа и идеальность. – Иконописные типы 5. Отличие искусства русского от западного по способу представления иконописных предметов Отзывы иностранцев о русском национальном искусстве Мнение Г. В. Шульца о позднейшей византийской иконописи Жития русских угодников, как один из главных источников для истории русского церковного искусства Краткое обозрение истории византийского искусства «Жизнь Иисуса Христа» Ренана и современное церковное искусство на Западе Сравнение одного рельефа на портале Пармского баптистерия с миниатюрой Углицкой Псалтири XV века Московские молельни Для характеристики Древнерусского иконописца Символика христианского искусства в русских рукописных сборниках Современный вопрос о значении христианского музея в народном просвещении Новые иконы академика и профессора Е. С. Сорокина Сказание о создании церкви Св. СофииСказание о создании великой Божией церкви святой Софии, еже в Константине граде. Юже создал благоверныѝ царь Иустиан в лето 6060 ста на царство и быс всего царства его лет 34 Приложения О русских народных книгах и лубочных изданиях О народах на Страшном суде Образцы иконописи в Публичном Музее. В собрании П. И. Севастьянова Картины Русской школы живописи, находившиеся на Лондонской Всемирной выставке. (Выставлены для Московской публики в зале 1-й Гимназии, у Пречистенских ворот) Иконописное братство Издания Московского Публичного Музея Домашний быт Русских Царей в XVI и XVII столетиях Заметки из истории Чешской живописи Археологическая драгоценность Догадки и мечтания о первобытном человечестве Клинообразные надписи Ахеменидов в издании профессора К.А. Коссовича
Предисловие
Издание сочинений покойного академика Ф.И. Буслаева, предпринятое Отделением русского языка и словесности, открывается трудами незабвенного ученого по русской археологии и истории искусства, хотя эти труды в его научной деятельности стояли несомненно на втором плане. Но в то время, как ученые труды покойного по русскому языку и словесности стали уже с давних пор общим достоянием и явились в нескольких изданиях, перепечатках, учебниках и руководствах, археологические сочинения Буслаева незаслуженно остаются в полной неизвестности, по крайней мере, для большой публики. Сочинения эти, изданные в специальных журналах и сборниках, а также и в общих журналах, не перепечатанные впоследствии, доселе продолжают быть известными только специалистам, высоко ценящим их достоинства. Между тем, сочинения эти в значительном большинстве могут служить научным и эстетическим руководством для начинающего интересоваться этой областью знания и если утратили частью свое специально-научное значение, вследствие появления ряда новых исследований и работ, то всегда будут представлять великолепную пропедевтику художественно-исторического характера, которою могла бы гордиться всякая западная литература. Именно на этих работах лег светлый отпечаток тех радужных впечатлений «нечаянных радостей, никогда прежде неиспытанных наслаждений и захватывающих дух поразительных интересов», которые, по его собственным словам («Мои Воспоминания») «нескончаемой вереницей» открылись пред ним, еще юношей, во время его двухлетнего заграничного путешествия в 1839 и 1840 годах. Художественно-исторические взгляды Буслаева воспитались на классических древностях, на руководящих сочинениях Винкельмана, в области христианского искусства, на работах и изданиях Дидрона, Шнаазе, Рио, Комона, Румора, Ф. Пипера, Куглера и Лабарта. Его заграничное путешествие в 1864, 1870 и 1880 годах, с продолжительными и внимательными осмотрами музеев и церквей, дало живое основание его знакомству с различными стилями. Буслаев рано пристрастился к собиранию гравюр и лицевых рукописей и, хотя исходил в своих интересах к исторической древности и старине, от литературы, поэзии и исторического изучения языка, однако же, знал область вещественной археологии по самым памятникам и постоянно имел перед глазами некоторые их оригиналы, в области, наиболее его интересовавшей. С обычной остротою взгляда он сумел изучить древнехристианское искусство, в его исторической реальности в Риме, романскую эпоху в Нюренберге, Регенсбурге и Бамберге, готику в Шартре и ренессанс во Флоренции. И если свои художественные характеристики он еще строил на личном эстетическом впечатлении, то умел представить это эстетическое воззрение в среде общего исторического интереса и создаваемые им идеалы определять при помощи исторических типов. Не имея возможности стать историком искусства, Буслаев оставался в области археологии, сосредоточиваясь исключительно на содержании художественных произведений и останавливаясь там, где исследование вопросов формы, ее образования, развития, местных стилей, потребовали бы от него сложной исторической критики и специальных работ. Искусство древнехристианское представляется потому в сочинениях Буслаева столь же цельным и нерасчлененным историческим отделом, как и искусство византийское становится для него цельным организмом, вполне самодовлеющим. С этой точки зрения памятник древнехристианского и византийского искусства становится для него определенным образцом, при помощи которого он исследует произведения искусства древнерусского, и в этом образце он видит условно все свойства целого, к которому он принадлежит.
С этой точки зрения пользование, для анализа русских памятников, византийским образцом, как некоторым каноном, явилось для Буслаева таким незаменимым удобством, что заставляло его заранее отказываться от всякого исторического разбора этого самого образца и всякого исследования его собственных источников и его исторической формации, а отсюда относительного значения самого его содержания и представляемых им форм. Отсюда, затем, и самые его взгляды на искусство романское и средневековое вообще не шли далее установки художественного типа, с помощью которого оценивалось произведение русской старины.
Таким образом, не вдаваясь в задачи специалиста по истории искусства, Буслаев сумел свое живое, так сказать, наглядное понимание памятников средневекового искусства вообще приложить к русской исторической археологии, а эта область и познание русской древности и русской народной старины была с самого начала и осталась до конца его главной задачей. Буслаев был в среде русских ученых не только европейским ученым по преимуществу, но, в своем роде, наиболее счастливо сложившимся мыслителем и писателем. Во всех его сочинениях, как и при жизни своей, во всей своей деятельности – Буслаев был человеком воспитанного вкуса, верной и постоянной меры. Припоминая наши беседы с ним и то, как современники его мало были подготовлены к созреванию основного характера его научной деятельности, понимаешь, что его постоянная забота определить, точнее ограничить, выяснить, хотя бы с ущербом для исторического горизонта, свою задачу – могла казаться привычкою узкого специалиста и была в явном, по-видимому, противоречии с его переходами от русских духовных стихов к Божественной Комедии Данте. В настоящее время, обозревая оставленные им археологические работы, нельзя достаточно надивиться необыкновенной ясности и точности его ума, а, главное тому чувству меры, с каким он работал в отделах, ему специально незнакомых, и с каким искусством он умел ими пользоваться для построения фундаментов русской археологической науки. Предлагая ныне почитателям Буслаева возобновить в памяти своей им излюбленные темы и рассмотреть характеры византийского, романского и готического периодов, можно быть заранее уверенным в том, что именно эта указанная сторона в ученой работе и литературном изложении Буслаева явится наиболее выгодной и светлой.
Посвятив несколько благодарных строк памяти знаменитого русского ученого и своего незабвенного учителя, мы должны сделать в заключение несколько редакторских объяснений и замечаний, до известной степени вытекающих из всего вышесказанного, но также вызванных некоторыми случайными обстоятельствами. Главная задача редакции заключалась в возможно строгой и близкой перепечатке сочинений Буслаева, не касаясь не только текста, но даже, по возможности, и его орфографии. Лишь в двух, трех случаях, где текст Буслаева сообщал неверную, впоследствии исправленную или заведомо неточную дату, позволяли мы себе изменить ее, коль скоро этим не нарушалась связь с дальнейшим текстом. Так изменена была датировка мозаик в храме Софии Солунской, св. Феодора в Риме и базилики св. Амвросия в Милане. Согласно с тем, сохранены и все цитаты, и ссылки, за исключением некоторых ссылок на «Исторические очерки», коль скоро эти ссылки касались описанных там памятников, так как «Исторические очерки» предположено перепечатать целиком, и сохранять цитаты в данном случае было бы излишним ригоризмом. По возможности, сохранены также и самые снимки памятников в рисунках, сообщенных самим Буслаевым. Понятно, что иные наброски гораздо более отвечают мыслям сочинения, чем большие и точные снимки. Но, если, например, (к стр. 52) опущен совершенно рисунок мозаического изображения Б. М. в капелле св. Венанция в Латеранском баптистерии, то это сделано потому, что рисунок этот неверен, а фотографического снимка с фигуры Б. М., ныне полузакрытой алтарным киворием, не существует. Что касается, наконец, порядка следования отдельных археологических трактатов и статей Ф. И. Буслаева, то, согласно желанию всех членов Отделения, было решено в принципе соблюдать, по возможности, группировку систематическую, коль скоро она была дана самим автором. Так решено было соблюсти, по возможности, группировку «Исторических очерков» и перепечатать их в двух отдельных томах. Сообразуясь с подобными же обстоятельствами, редакция сохранила группировку статей в «Сборник Общества древнерусского искусства», поместив их при этом, как общеруководящие трактаты, в начале ныне представляемого тома; следующие затем статьи расположены в обычном хронологическом порядке.
Н. Кондаков