Стефан Храп, первый Епископ Пермский

Стефан Храп, первый Епископ Пермский, просветивший Христовую верою обитающих в Вологодской губернии по рекам Лузе, Сысоле, Выме, Вычегде и Печоре пермяков, ныне называемых зыряне, родился в первой половине XIV столетия в городе Великом Устюге от соборного причетника, и сам некоторое время там исправлял причетническую должность, а пришедши в совершенный уже возраст, переселился в Ростов и там в бывшем Монастыре Св. Григория Богослова постригся в Монашество. Достигши Иеромонашеского чина он возымел ревность идти проповедовать Евангелие к сопредельным Устюжской области вышеупомянутым пермякам, или зырянам, остававшимся тогда еще в идолопоклонстве, несмотря на то, что издавна уже были они подданными Новгородскими, а потом Московскими. Языку сего народа имел он случай навыкнуть при самом воспитании своем в Устюге, где многие жители по соседственным связям торговли говорили и ныне говорят оным, а в Ростове научился он еще отчасти и греческому. Для лучшего успеха в предприемлемом подвиге, и дабы приуготовить самим зырянам удобнейшее средство к изучению Христовой Веры, он еще до путешествия своего к ним около 1375 года изобрел особые для их языка буквы и перевел на оный несколько книг Церковных с языка славенского. Потом отправился он в Москву для испрошения на предприятие свое Митрополичьего благословения. В то время за небытностью Митрополита управлял Митрополиею Коломенский Епископ Герасим, который и дал ему благословение, снабдив и Антиминсом на случай создания и освящения Церкви у новопросвещенного народа; а Великий Князь снабдил его и охранными грамотами. С сими всеми пособиями Стефан прямо отправился к Устюгу и по Двине дошел до устья реки Вычегды, где в первом зырянском селении Котласе начал проповедовать и, как предание утверждает, основал там первую часовню для верующих. Потом, продолжая путь свой вверх по Вычегде, достиг до устья реки Выми в самую почти середину зырянского народа и там, по обращении многих, создал первую Церковь по имя Благовещения Богородицы, в память дня пришествия своего туда. Когда число им обращенных довольно умножилось и сами обращенные начали уже сокрушать по домам, дорогам и лесам находившихся своих идолов и уничтожать капища их, то Стефан создал на Усть-Выме и еще две Церкви во имя Св. Николая и Архангела Михаила. Около последней устроил он и Обитель для сотрудников своих в проповеди Евангелия, а при прочих Церквах завел для зырянских детей училища, в коих обучал их на пермском языке Часослову, Псалтири и другим переведенным от него на их язык книгам, предполагая со временем из них же избрать способных быть для соотчичей своих Священниками и причетниками. Предуготовив сие, он в 1383 году отправился опять в Москву ко Всероссийскому Митрополиту и Великому Князю просить новопросвещенному от него народу Епископа. Но там в сан сей сам же он был избран и посвящен, а возвратясь к зырянам, усугубил свое тщание об устроении у них по всем местам Церквей и причта из учеников своих. Многие однако ж по упорству оставались еще в идолопоклонстве и даже, отделяясь от крещенных зырян, уходили с идолами своими за реку Печору и за Печорские горы. А великую Пермь, около Чердыня обитающую, по свидетельству Русского Летописца (издан в Москве в 1784 г., стр. 260), успел обратить к Христу и крестить Князя их уже пятый Пермский Епископ Иона в 1462 году.

Стефан провел в трудах своих для обращения зырян 21 год, а во Епископстве у них 13 лет. В 1396 году для епархиальных своих дел отправился он паки в Москву, но там, заболев, скончался и погребен в Церкви Спаса на Бору, что во Дворце Кремлевском; а в XVI столетии причислен к лику Святых Российских. Через год после кончины его иеродиакон Епифаний, ученик преподобного Сергия Радонежского, сочинил обширное описание жизни и дел его, которое Митрополит Макарий поместил в своих Великих Четьих Минеях. Однакож большую часть описания сего занимают красноречивые рассуждения Епифания, а мало подробностей 20-летних трудов Стефановых. Из сего замечательно, что сочинитель не имел полных сведений о них, а иное, упоминаемое даже в Летописях, и пропустил. Св. Димитрий Ростовский сократил сие описание и, выбрав только то, что признавал справедливейшим, поместил в своих Четиих Минеях под 26 числом Апреля, в которое Российская Церковь празднует и память сего Апостола Перми.

Жизнеописатель Стефанов и почти все наши Летописи утверждают, как выше упомянуто, что Св. Стефан изобрел для зырян пермские буквы и перевел на их язык книги, которых, однакож, ныне у зырян нигде не обретается. Предмет сей давно уже обращал на себя любопытство изыскателей древности; а в недавнее время сделался даже спорным, и потому заслуживает обстоятельнейшее разыскание по историческим и местным сведениям.

Многие выдумывали разные причины потери письмен и книг пермских. Академии Наук академик Иван Ив. Лепехин, путешествовавший в 1771 г. по зырянским селениям, на реках Лузе, Сысоле и Вычегде лежащих, при описании Усть-Вымской волости, где была кафедра Св. Стефана, говорит (Записок часть III, стр. 277), что «когда из Усть-Выма Епархия переведена была на Вятку; то и все рукописания Стефановы с нею взяты в епархиальный вятский город Хлынов». Но к Епархии Вятской, учрежденной в 1658 г., приписаны были сперва только чердынские и соликамские пермяки, а Усть-Вым оставался в Вологодской до 1672 г. и в оном уже приписан к Вятской, к которой принадлежал оный только до 1682 г. и потом причислен к Устюжской. Однако же ни в Вятке, ни в Вологде, ни в Устюге книг пермских и рукописании Стефановых также не обретается; да и не было, кажется, нужды у пермских христиан отбирать книги, им надобные. Покойный устюжский штаб-лекарь и корреспондент Академии Наук Я.И. Фриз, в своем Описании города Устюга, также написал, что по уничтожении Пермской Епархии, большая часть Пермских книг якобы взята в Москву, а другая будто бы в 1779 г. вместе с некоторыми зырянскими идолами и другими примечательными редкостями увезена бывшим Ярославским и Вологодским генерал-губернатором Мельгуновым. К сему некоторые прибавляют, что Мельгунов сии книги и редкости представил Императрице Екатерине II, а по Ее повелению сдал их в Эрмитажную библиотеку. Но и сии сказания неверны. Ибо по справке с Московскою Патриаршею и Иностранной Коллегии Архивою, а также и Эрмитажною библиотекою, не оказалось в них ни одной зырянской книги, и в Эрмитаж они от Мельгунова никогда не поступали, и нигде не являлись. Да и Усть-Вымские зыряне сами не помнят, чтобы у них во время Мельгунова были пермские книги или писания Стефановы; а в потере всех оных ссылаются они на бывший в 1740 г. в Усть-Вымских церквах пожар, истребивший все Церковное имущество и книги. Но и сие невероятно, во-первых, потому, что надлежит для сего предположить, что Пермские книги не по всем зырянским церквам, а в одном только Усть-Выме находились; а во-вторых, что и Татищев, писавший еще до пожара сего (в 1-й части своей Росс. Истории, стр. 314), сказал, что Пермских книг отыскать уже не можно. Он приписывает потерю и букв и книг сих лености Духовных к обучению. Но и сие мнение неосновательно; потому что у зырян доныне все Духовенство производится из их же рода и Священники исповедуют и катехизические наставления прихожанам делают на их языке; а потому самая выгода их не допустила бы оставить собственных народу книг, и наконец, совсем потерять, заменив их давно уже славенорусскими.

Итак, надобно искать другой причины сему и, может быть, в том, что с продолжением времени переведенные Св. Стефаном книги сделались зырянам не больше славенорусских внятными. В самом деле, найденный Лепехиным у зырян Усть-Сысольского уезда в Подкиберской волости Пермский неполный перевод Златоустовой обедни, со включением Заупокойного Апостола и Евангелия, писанный однакож не пермскими, а русскими буквами и так напечатанный в III части его Записок, доказал, что пермские Стефановы переводы давно уже невразумительны и, следовательно, бесполезны зырянам; потому ли, что язык их давно и много отклонился от пермского праотеческого, так что нынешние зыряне мало уже понимают и единородцев своих чердынских пермяков, да и сами великую разность языка имеют между собой, например, мезенские от усть-сысольских, лузских и печерских. Даже и коренные пермяки чердынские уверяют, что и их язык много уже удалился от древнего. А некоторые глубокие знатоки сих языков утверждают, что темнота Пермских книг, при самом начале переводов, долженствовала быть и для современников потому, что высокое Церковных книг красноречие и обилие не могли находить соответственных себе выражений на необразованном, бедном и диком зырянском языке, и что Св. Стефан для переводов своих сам выдумывал многие не употребительные у зырян слова, производят их от зырянских корней, а некоторые принужден был вводить и русские. Даже и ныне язык сей, многими уже новообразованными и заимствованными словами несколько распространенный, все еще не имеет довольства выражений. Он беден и в именах и в глаголах, и даже в правильных прилагательных, вместо коих по большей части употребляются два существительных, а иногда только отличаются прибавлением одного слога⁴⁹. Отвлеченных же понятий, ни метафизических, ни богословских, изъяснить на оном прямо никак не можно. По сей трудности можно заключить, что едва ли Св. Стефан успел перевести на пермский или зырянский язык весь круг Церковных книг, кроме нужнейших и употребительнейших в Церкви. А прочие употреблял, может быть, еще на славенском языке. В самой вышеупомянутой Обедне, найденной Лепехиным, переведено по-пермски только то, что читается и поется для народа клириками, а нет ни Ектений, ни Молитв Священниковых, кои, может статься, читаемы были по-славенски. Да и по включенным в сию Обедню Заупокойным Апостолу и Евангелию можно заключить, что Обедня по-пермски, по крайней мере, в последовавшие времена после Стефана, отправлялась сколько-нибудь для взразумительности молящимся, чаще Заупокойная по усопшим, а в прочие дни по-славенски, как и ныне. Заметить еще должно, что, по свидетельству Жизнеописания Стефанова и Летописей, он переводил книги не с греческих подлинников, а с славенских переводных списков, которые в Стефаново время, скудное просвещением, и долго после того, по свидетельству Царя Ивана Васильевича (на Стоглавном Соборе и в Послесловии к первоизданному Апостолу), были неразборчивы, перепорчены, неисправны и при всем том еще редки и дороги, так что и Российские Церкви с трудом могли снабжать себя нужнейшими. Но полное число всего круга Церковных Богослужебных Книг столь велико, что многого труда стоило бы и списывать их, а кольми паче Св. Стефану все их перевесть и снабдить переводами свои Церкви.

Итак, причиною оставления и потери Пермских книг могла быть не токмо малая вразумительность их для народа, но и малое число переводов и списков их; а по заведении Царем Иваном Васильевичем Московской типографии, гораздо удобнее и дешевле можно было снабдить и Пермские Церкви печатными славенскими книгами, особливо когда русский язык и у зырян приходить начал в народное употребление. В самом Жизнеописании Стефанове сказано только, что он «преведе неколико Российских Славенских книг на язык Пермской: и в училищах детей учаше азбуке Пермской и слогом и Часослову и Псалтирь и прочим книгам, на Пермский язык от него переведенным». Степенная книга (Ч. I, стр. 525), не означая ни числа, ни имени книг, говорит только: «Грамоту и книги с Русского языка на Пермский язык преложи». Татищев (История, 4.IV, стр. 383) говорит также: «книги нужные на их язык переведе». А Никонова Летопись (4.IV, стр. 267), даже и не упоминает о книгах и говорит только: «Грамоту на их язык преложи с Руския». Но некоторые иностранцы, не довольствуясь тем, баснословили, что Св. Стефан перевел на пермский язык и Библию. Сему, кажется, поверил и Шлецер в своем Несторе и в доказательство сослался на статью о Перми в Географическом Лексиконе Российского Государства, собранном Полуниным, а изданном от Миллера в 1773 г. в Москве. Но удивительно, что он, указав на статью сию, не понял, что в ней название Божественных Книг дается, по русскому обыкновению, всем Церковным, и слова Полунина: «Св. Стефан преложил Божественные Книги и особливую на то Азбуку выдумал, перевел»: S. Stefan die Bibel ubersetzte, wozu er ein eignes А. В. C. erfand. А еще удивительнее, что некоторые и из наших соотчичей, любящие романически увеличивать исторические сказания, повторяли ту же неосновательную выдумку, не справясь, что ни жизнеописатель Стефанов, ни Летописи, ни историки наши сего не говорили, и не зная, может быть, что не только в Стефановы времена, но и спустя 200 лет, ни одно славенское племя не имело еще на своем языке полного перевода Библии, как засвидетельствовал Острожский Князь Константин в Предисловии к изданной им в 1581 г. Славянской Библии. А список оный, доставленный ему от Царя Ивана Васильевича, перевод якобы Владимировых времен, по исследованию оказался гораздо позднее. Ибо некоторые в нем книги библейские переведены не с греческого, а с латинского языка и так напечатаны в Острожском издании (См. к сему статью о Мефодии и Константине). Притом поскольку в Церковных службах, кроме Нового Завета, Псалтири, некоторых Песней и Паремий, составлявших древле особую Церковную Книгу под именем Паремейника, Библия в нашей Церкви не употребляется, то и Св. Стефану не было необходимости переводить всю оную; да и в переводе ее, наипаче со славенского, встретил бы он непреодолимые трудности.

О пермских буквах, изобретенных Св. Стефаном, и о побудительных к тому причинах, также разные различно рассуждали. Один ревностный даже до баснословия любитель зырянских древностей почитал едва разрешимым вопрос: «Почему Апостол Перми, вводя просвещение между ее народов, не употребил Азбуку славенскую, или греческую, или еврейскую? и не мысль ли увековечить имя и свои труды, даже буквами, была причиною составления особливой Азбуки для новопросвещенных, или что другое?» Но после сам он отступился от сего своего мнения и выдумал другое, не больше сего основательное, то есть, что якобы «причиною изобретения особенной Азбуки для зырян была мудрая Стефанова осторожность, или предусмотрительность, дабы не вдруг произвесть превращение их, так сказать, в россиян, коими они весьма были недовольны, дабы определением россиян в Церковные должности, при чем надлежало бы их учить по-зырянски, или зырян по-русски, и введением Российской грамоты не дать им повода думать о вынуждаемом от них смешении с россиянами, и дабы сим не поколебать самую Веру, предоставляя времени преобразовать их совершенно и, доставляя им удовольствие, пользоваться своих однородцев особенным своим языком и особенною даже письменностью». Но превращать зырян одним богослужением в россиян, или российское духовенство в зырян, верно и не думал Св. Стефан, а еще менее опасался он подать им повод думать о вынуждаемом от них смешении с россиянами введением Российской Грамоты и тем якобы поколебать самую Веру. Из Жизнеописания его видно, что старцы, волхвы и все нарочитейшие пермские мужи, а особливо Кудесник Пан, почитавшийся от всех за Отца, Учителя и Наставника, спорили со Стефаном о преимуществе своей Веры и опровергали христианскую, но ничего не упоминали о грамоте, которой и учить их нельзя было прежде обращения. Епифаний, первый жизнеописатель Стефанов, другую полагает причину изобретения Пермской Азбуки, а именно, он говорит, что «пермяне прежде крещения не имея у себя грамоты и не разумея писания и отнюдь не зная, что есть Книга». А Степенная Книга, стр. 525, повторяя то же, приписывает сие особенной благодати божьей, говоря: «и вселися в него (Стефана) благодать Божия, и тако даровася ему премудрость, яко и азбуквы сложи Пермским языком, иже от века не бывало». Сие однакож написал не Митрополит Киприан, современник Стефанов, как некоторые заключали, ибо о Киприанове современстве упомянуто там же в третьем лице, но Митрополит Макарий, около 150 лет после того живший, или прибавил кто другой из позднейших; а Св. Димитрий, Митрополит Ростовский, в своих Четьих Минеях, сокращая Епифаниево Жизнеописание, умолчал о неизвестности пермянам грамоты, почитая, может быть, вышеупомянутое сказание Епифаниево и Степенной Книги слишком увеличенным, и ведая, что пермяне еще с Владимировых времен, будучи в торговом сношении с Новгородом и часто видев у себя новгородских купцов, а после сделавшись и поддаными Московского Великого Князя, не могли не иметь понятия о письменах.

В самом Жизнеописании Стефанове сказано, что он, отправляясь на проповедь к пермянам, взял из Москвы к ним Грамоты, т.е. Указы, или Охранные Предписания, и пермяне боялись убить его, яко из Москвы к ним пришедшего и Грамоты имущего. И так пермяне, по крайней мере, старшины их и наставники имели понятие о русских, а может быть еще и о северных письменах Рунических, издревле на севере до введения обыкновенной азбуки употреблявшихся. В 1677 г. в одном шведском городке Шегне издана была договорная одна Грамота с харатейного Рунического списка, содержащая разграничение пределов между Норвегией и Россией в царствование датского короля Свенона I, т.е. около 980–1015 г. Пермянам также издавна до Стефанова пришествия известны были северные народы, как и сами они им по торгам. Отер, уроженец Голголанский, из крайней Норвежской провинции, еще в IX столетии зашедши в Северную Двину, нашел пермян и описал свое путешествие на англо-саксонском языке. По Шведской Далиновой Истории известно, что норвежцы до самого XIII века ходили морем в Пермь. В Исландских Летописях также часто упоминается о пермянах, как о народе военном и богатом (Лепех. Записк. Ч. IV). В 1222 г. норвежцы, подплывши на 4 кораблях к Перми, между добычами у пермянов отняли много клейменого серебра, как повествуют Скандинавские Летописи. Шлецер в своем Несторе, говоря о Перми, хотя и считает исландские известия о ней баснословными, но признает, что пермяне были некогда самобытный, великий, долгое время свободный и не совсем непросвещенный народ. Из споров их с Св. Стефаном о Вере, и сведения их о сотворении Мира, об Адаме, разделении языков, и об отдаленных от них народах, как например, татарах, греках, немцах и литве, также видно, что они не были совсем невежды. Но были ли у самих них в язычестве какие-нибудь буквы в употреблении, того ни утверждать, ни отрицать не можно. Св. Стефан при сочинении своей азбуки не мог также за достоверное знать о сем. Ибо он составил свою для пермян азбуку, еще не бывши у них, может быть, по предуверению, что для новопросвещенных Христовою верою нужны и новые буквы, имея тому пример в Улфиле, Епископе Готском, и Мефодии и Кирилле, учителях Моравских, из коих первый в IV веке для готов, живших в Мизии и Фракии, составил также азбуку готическую из северных рунических, греческих и латинских букв, а последнее в IX веке для славен моравских азбуку из греческой и других восточных. Но азбука Св. Стефана меньше уцелела для потомства, нежели азбуки вышеупомянутых изобретателей. Долго думали даже, что она вместе с пермскими его книгами вовсе потеряна, Лепехин в путешествии по зырянским селениям нашел только названия букв пермских, писанные по-русски, и так напечатал их в III части своих Записок. Но в 1788 г. вышеупомянутый устюжский штаб-лекарь Фриз услышал, что в Вожемской Зырянской волости, отстоящей вниз по реке Вычегде от Яренска на 40 верст, в Приходской тамошней Церкви есть икона Св. Троицы, в виде трех ангелов, Авраамом угощаемых, с подписью пермскою или зырянскую. Он отправился туда и действительно нашел помянутую икону. Вверху сей иконы по-славенски надписано: Образ Св. Троицы, а над главами трех ангелов и Авраама и Сарры, вероятно, изображены имена их по-зырянски. Внизу самой иконы в шести строках зырянская же подпись, которой однакож прочесть никто из зырян не нашелся. Фриз, тогда же со всех сих подписей снявши списки (однакож не очень точные), отослал в С.-Петербург к соотчичу своему непременному секретарю Академии Наук, покойному академику Н.И. Фуссу, который представил оные Академии, а от нее напечатаны в VI томе Деяний ее Noua Acta Academiae Scientiarum Imperialis Petropolitanae 1790 г. (Новые Акты Петербургской Императорской Академии наук, – лат. ), с выпискою из Фризова письма к Фуссу и с историческим известием о зырянах и письменах их, которое Лепехин почерпнул из Жития Стефана Пермского, каковое напечатано в Четьих-Mинеях, а нечто и от себя прибавил по догадкам; но иное несправедливо и вопреки Летописям и Жизнеописанию. После сего Вологодский Епископ Арсений взял из Вожемской волости упомянутую икону в Вологодский кафедральный собор, где она и поныне находится, а в Вожему послан список с оной. В № XXXVII Периодического Сочинения Об успехах Народного Просвещения 1814 г. напечатан гораздо вернейший список с сей зырянской надписи, но тут недостает многих букв, слинявших на иконе при покрывании оной новым лаком, а притом пропущены надписи над главами Авраама и Сарры и трех ангелов. Все сие можно дополнить из Фризова списка, снятого с неполинявшей еще иконы.

При рассматривании букв сей подписи, некоторым мечтателям вообразилось, что они видят в них подобие букв не только греческого, но и еврейского языка, которого Св. Стефан не знал и которого знатоков, ниже самих жидов в России не слышно было ни в Стефановы времена, ни долго после него. Самые мелочные приметы сходства, замечаемые сими гадателями суть такого свойства, что можно их применить ко всем прямолинейным и угловатым азбукам и больше к руническим, а еще более всех к славенской, извороченной разными положениями букв. Действительно, и жизнеописатели Стефановы и Летописи наши, о коих выше упомянуто, свидетельствуют, что Стефан и книги и азбуку для пермян, не с другого какого, а с русского языка преложи. Сие доказывают сходные с славенскими сами названия и порядок букв зырянских, Лепехиным найденных. Наконец, в Записках покойного Миллера, хранящихся в Московском Архиве Иностранных дел под № 199, сыскалась и подлинная Пермская азбука, выписанная им из одной книги Стефанова Жизнеописания, хотя и не полная. Другая полнее найдена в одной старинной рукописной книге. Но там названия букв несколько отличны от Лепехиновых и есть даже разность в почерках букв обоих сих списков⁵⁰. Остается теперь охотникам до зырянских древностей употребить сии найденные азбуки для разобрания зырянских подписей на Вожемской иконе, в Вологде находящейся. Недавно найдена в той же Вожемской приходской Церкви еще другая икона Сошествия Св. Духа с зырянской же подписью. Была также Богородичная икона с подобной сей подписью в Пермской губернии, Чердынского уезда в Церкви села Бондючи. Но она в 1807 г. вместе с Церковью сгорела.

Когда и кем писана Вожемская Троицкая икона, и от кого тамошней Церкви досталась, никаких нет сведений, ни признаков по самой иконе, кроме народных преданий о троекратном чудесном ее перенесении из Цилибенской Рождественской Церкви. Штаб-лекарь Фриз, при посылке списка подписей к академику Фуссу, писал к нему в письме от 17 Июля 1788 г. без всякого основания, будто бы и нынешняя Церковь Вожемская строена еще во времена Св. Стефана. А по епархиальным сведениям первая деревянная Церковь там стояла до 1686 г., другая также деревянная до 1797 г. Ныне же с 1772 г. выстроена каменная. После того Фриз в Описании Устюга умолчал уже о древности сей Церкви, современной якобы Св. Стефану, а вместо того для уважения своей находки написал только, что сей (Св. Троицы) Образ туда приложен самим Стефаном Пермским при последнем его отшествии в Москву. Но другой мечтатель, недовольный сими одними вымыслами, для увеличения прибавил от себя еще, что Образ Св. Троицы и подпись под ним принадлежат не только времени Св. Стефана, но и его трудам и сослался в сем на Фризово же Описание Устюга (подлинником находящееся в Устюжском магистрате)⁵¹, в коем о труде сем Стефанове ни слова не сказано. Да и по Жизнеописанию Стефанову не видно, чтобы он был живописец. О прочих баснословиях сего мечтателя, силящегося оправдываться в странных и на месте всем очевидных вымыслах своих о древностях Вологодских и Зырянских, см. в «Вестнике Европы», 1814 г., №№ 15 и 16.