Вера и неверие

Откуда в нас вера. – «Я не могу во что-то верить, если не видел этого собственными глазами». – Даже непосредственный опыт не убедит человека, если в его душе нет Божественной благодати. – Феномен неверия. – Как возрастить в себе живую веру? – По-настоящему верующий человек ясно ощущает реальность духовного мира. – Вера с горчичное зерно творит настоящие чудеса. – Были ли у апостолов тайны, которые они никому не открыли? – Можно ли заблуждаться совершенно искренне?

Что такое вера? Казалось бы, слово это совершенно понятное, но все не так просто и однозначно. Православная вера – это не одно лишь доверие сведениям, переданным нам через Евангелие или через Церковное Предание. Если бы это было так, тогда поверить не составило бы никакого труда: события изложены в Священном Писании, в особенности в Новом Завете, столь непосредственно, что, несмотря на свою необычайность, достойны человеческого доверия. Сам слог, сама манера их изложения подкупает. Но эти совершенно искренние, безыскусные слова, которые для человека непредубежденного исключают всякую мысль о выдумке, принимаются лишь малой частью человечества. Во Христа верует меньшая часть человечества; и если из людей, верующих во Христа, выделить тех, кто верит правильно, то их опять же будет меньшая часть. И в итоге православных остается лишь горстка, тем более в наше время, которое, по предсказаниям, есть время отступления. Поэтому Спаситель и обращается к Своим последователям: Не бойся, малое стадо!⁸

Можно по самим себе судить о том, что за явление – вера. Мы видим: иногда у нас это чувство усиливается, иногда, как нам кажется, без всякой причины ослабевает. Порой в нас действует вера такая, что мы убеждены в истинах православия, будто видели все евангельские события своими глазами, а через некоторое время она так слабеет, что мы пугаемся самих себя и едва ли не отождествляем себя с людьми неверующими. Это свидетельство того, что вера не зависит от одного только желания человека. Господь Иисус Христос сказал: Никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня⁹ – и этим ясно показал, что вера есть действие Божественное. Святитель Григорий Палама, рассуждая о Божественных энергиях, или, по-русски, Божественных действованиях, говорит, что одним из важнейших действований по отношению к человеку является вера. Вера – это не просто изменение человеком своих убеждений, а действие Божества в человеческой душе. Когда это действие в нас усиливается, иначе говоря, когда в нас обильно действует благодать, тогда предмет веры становится для нас ясно зримым. А когда мы согрешаем, то сила благодати от нас отступает, и мы вдруг оказываемся как бы обнаженными от убеждения в том, что несколько дней или несколько минут назад казалось нам само собой разумеющимся.

Иногда люди говорят: «Как я могу во что-то поверить, если я не видел этого собственными глазами? Вот если бы я видел, тогда другое дело». Но возьмем один известный евангельский факт. Даже в то время, когда произошло воскресение из мертвых Господа нашего Иисуса Христа, иные этому поверили и приняли это чудо всем сердцем, а иные – пренебрегли очевидными фактами и предпочли получить деньги. Евангелист Матфей так повествует о явлении ангела женам-мироносицам у гроба Господня по воскресении Спасителя: Отвалил камень от двери гроба и сидел на нем; вид его был, как молния¹⁰. Стражники, охранявшие гроб, были, если можно так выразиться, промыслительными свидетелями этого явления и, по словам евангелистов, стали от трепета как мертвые. Но ангел обратился именно к женам, видимо, он знал, что стражники будут свидетелями неблагодарными. И когда он сказал женам-мироносицам о том, что Христос воскрес, то они, хотя и не видели воскресшего Спасителя, от этой необыкновенной вести исполнились великой радости и благоговейного трепета.

Стражники, казалось бы, должны были одними из первых увериться в действительности воскресения Христова. Они пошли к иудейским первосвященникам и сказали о том, что видели. И что же? Первосвященники предложили стражникам деньги, чтобы они распустили в народе слух о том, что тело Господа украли, когда они спали, – и воины согласились! Хотя то, что римский воин мог уснуть на посту, просто невероятно: дисциплина в римской армии того времени была необыкновенно жесткая. Если воин на посту засыпал, его тут же наказывали, например избивали камнями и палками. С другой стороны, все прекрасно понимали, что никто из учеников не посмел бы нарушить на гробе печати римского чиновника, тем более наместника императора, каким был в этой стране Понтий Пилат. Ведь тогда было бы произведено самое тщательное расследование, преступников нашли бы и немедленно наказали. Но сила денег была известна иудеям, они подкупили стражников и, понимая, какая ответственность ждет воинов за то, что во время их службы якобы было совершено такое преступление, сказали им: «Если это станет известно Понтию Пилату, то мы постараемся вас выручить»¹¹.

Вот мы видим, что даже непосредственный опыт: видеть собственными глазами и слышать собственными ушами – оказывается бесполезным, если в душе человека нет благодати. В той ситуации Божественная благодать действовала, конечно, не только по отношению к женам-мироносицам, но и по отношению к воинам, но первые ее приняли, а вторые отвергли. В этом тайна человеческой свободы: несмотря на самую глубокую, откровенную очевидность того или иного явления, человек свободен его принять или не принять. И если в то время даже свидетели столь необыкновенного явления могли его отвергнуть, то в наше время у лукавых людей гораздо больше поводов к тому, чтобы оправдывать свое неверие разными «объективными» причинами, например, они могут настаивать на неизвестности, недостоверности событий, описанных в Священном Писании.

Неверие – это произвольное отвержение человеком Божественной благодати, Божественной милости, противодействие Божественному действию. Человек – разумное, свободное существо. Наличие разума предполагает свободу: зачем нужно размышление там, где нет свободы поступить так или иначе? Свобода воли – это одно из самых ярких проявлений сущности человека. И когда Бог Своим произволением, Своей любовью пытается воздействовать на человека, тогда человек имеет возможность принять это или воспротивиться. По сравнению с Богом человек совершенно немощное существо, и по сравнению со всемогуществом Божиим человеческая сила ничтожна, но в отношении самого себя человек имеет власть отвергнуть эту Божественную силу. Бог не насилует человека. Если человек принял Его, то Он милует и спасает его. Если человек Его отверг, то Он, может быть, будет делать к спасению этого человека новые попытки, но спасти человека насильно невозможно. В этом состоит человеческая свобода. Если бы Бог проявлял по отношению к человеку насилие и человек был бы в этом отношении несвободен, то он не был бы уже и разумным существом.

Как известно, и до пришествия в мир Спасителя также были люди, отличавшиеся необыкновенной силой веры: например, праведный Ной, который поверил, что будет всемирный потоп и стал строить ковчег, тогда как над ним смеялось всё человечество. Только что я сравнивал воинов и жен-мироносиц, а теперь сравню воинов и праведного Авраама. Воины, даже видя чудеса, связанные с воскресением Господа, не поверили в это воскресение. А Авраам жил примерно за две тысячи лет до того, как произошло воплощение и явление Сына Божия, Господа нашего Иисуса Христа, и верил в Его пришествие. Поэтому мы, по времени удаленные от явления в мир Спасителя почти на такое же время, как и праведный Авраам, не должны себя оправдывать тем, что мы этого не видели, и потому имеем право быть маловерами или неверами.

Итак, повторю вывод: для того чтобы приобрести искреннюю, полную веру, совсем необязательно иметь непосредственный опыт, такой как у жен-мироносиц. Если у нас есть такой опыт, но нет самого главного – мы не приняли в душу свою действия благодати, то мы не имеем никакого преимущества перед теми, у кого такого опыта нет. Потому что вера рождается, с одной стороны, по действию Божества, с другой – в результате содействия этому нашей воли, внутреннего согласия.

Давайте разберем, отчего вера в нас появляется или исчезает, отчего эта сила от нас отступает или иногда начинает действовать могущественно. Бывает, что после длительного чтения святоотеческой книги, которая очень убедительно и тонко рассуждает о тех или иных предметах веры, мы вдруг ощущаем, что вера в нас не усилилась, а ослабела. Вместо живой веры мы обнаруживаем в себе сухость, пустоту, безразличие. А иногда бывает, что во время домашней суеты или во время работы вдруг чувствуем могучую, ясную веру. С чем же связаны такие внутренние перемены, казалось бы, в самые неподходящие моменты?

По своей неопытности, рассеянности мы не замечаем тех многочисленных изменений, которые происходят в нашей душе. Наша душа похожа на местность, где очень часто меняется погода: то светит солнце, то вдруг появляются облака, то начинается ливень, то буря, то снег. Все постоянно меняется, и мы не можем понять, что там происходит. А из-за этих душевных перемен благодать от нас отходит или является нам. И если мы хотим усилить в себе веру, то должны всячески стараться, чтобы в нас было больше благодати; нужно защищать ее, дать ей свободу. И чем сильнее будет в нас Божественное действие, тем бо́льшая вера будет в нас проявляться, вплоть до апостольской веры, какую имели некоторые угодники Божии, которые, между прочим, жили спустя многие годы после пришествия в мир Спасителя: такие как преподобный Сергий Радонежский или преподобный Серафим Саровский.

Значит, для того, чтобы в нас усилилась вера, нам необходимо, выражаясь аскетическим языком, проявлять внимание – внимание к предметам духовным, молитве, тому, что происходит в душе. Если из-за каких-то грехов, допустим осуждения, нечистых помыслов или гнева, благодать оставляет нас, то, естественно, умаляется и наша вера. В особенности умаляется она от страсти самой отвратительной и страшной и в то же самое время самой незаметной для нас – гордости. Мы постоянно поддаемся этой страсти, не замечаем, как принимаем горделивые помыслы, соглашаемся с ними, следуем им, и от этого благодать Божия нас оставляет.

Для того чтобы сохранять ту благодать, которая дарована нам через таинства: крещение, миропомазание, и в особенности через причащение Святых Христовых Таин, – нужно иметь умственный взор устремленным как бы внутрь себя, постоянно бодрствовать над собой. Нужно смотреть, что происходит «вокруг нас» в духовном смысле. Да и мысли, которые возникают в нашем уме и которые будто бы нельзя назвать событиями, внешними обстоятельствами, также «происходят» вокруг нашего духовного существа. Если мы научимся за собой следить, научимся видеть, отчего нас оставляет благодать, и отвергать эти греховные помыслы, то научимся во внутренней жизни следовать Евангелию, а без этого невозможно исполнить его в поступках. Так мы станем христианами не номинально только, а в действительности. Тогда благодать будет действовать в нас свободно, беспрепятственно, вера наша будет усиливаться, и если мы и не сотворим чудес, то по крайней мере будем иметь твердую, ясную веру во все то, о чем повествует Евангелие: в чудо воскресения из мертвых Господа нашего Иисуса Христа, во все обетования Божии относительно этой и будущей жизни. И от страха, трепета, живого ощущения всех этих духовных истин и грядущих событий мы даже и нехотя будем менять свою жизнь.

Существует мнение, что всякий грех происходит от неверия. Если понимать веру именно как живое предощущение всех обетований Божиих, и совершившихся, и тех, которые еще должны совершиться в будущей жизни, то с этим изречением можно согласиться.

В Евангелии от Иоанна есть такие слова: Кто любит Меня, тот заповеди Мои соблюдет, и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам¹². Когда мы не имеем духовного опыта, то видим в этих словах просто образное выражение, чуть ли не притчу. На самом же деле человек, который понуждает себя к исполнению евангельских заповедей, внутри самого себя обретает Христа. Он видит Его явление самым ясным образом, пусть чаще всего и не чувственными глазами, но он ощущает в своей душе присутствующего там Христа. И человек верит уже со всей силой чувства. Можно сказать, что эта вера является уже не верой, а знанием. По мнению святителя Григория Паламы, даже и такая вера, которая бывает у нас, обыкновенных христиан, – это тоже знание, хотя и малое. Кроме телесных чувств: зрения, обоняния, слуха и прочих, – в человеке есть столь же реально действующие духовные чувства. И когда эти чувства осязают какие-то духовные предметы, то мы должны обращать на это внимание не меньшее, чем на впечатления, получаемые нами через зрение или слух. Другое дело, что не всегда можно сразу понять, что́ мы ощущаем духовными чувствами, возможны и неправильные выводы – здесь необходимо некоторое размышление. Тем не менее прислушиваться к чувствам души необходимо. Не нужно думать, что если я чего-то не вижу глазами, а только чувствую сердцем, то это недостойно доверия в такой же степени, как то, что познано телесными чувствами.

Когда истинный христианин постепенно приходит в такое состояние, при котором духовным чувством он осязает духовные предметы яснее, чем чувствами телесными – предметы материального мира, то в таком человеке, действительно, сила веры больше, чем сила здравого смысла. И такой человек может, например, ходить по воде. Вспомним один эпизод из Евангелия. Когда апостол Петр увидел Господа Иисуса Христа идущим по волнам бурного озера, то захотел прийти к Нему по воде. И пошел, но потом, увидев сильный ветер и высоко поднимающиеся волны, очень испугался. Своим глазам он поверил больше, чем своему сердцу. Увиденное показалось ему неоспоримым: ну как же – такие большие волны! И как только вера телесному чувству возобладала в нем над верой чувству духовному, он тут же стал тонуть. Это его состояние Господь назвал сомнением и маловерием: Маловерный! Зачем ты усомнился?¹³ Он подал Петру руку, восставил его, и тот пошел по воде.

Здесь я хочу сделать оговорку, касающуюся нас, людей самых заурядных во всех отношениях, и в духовном также. А то, возможно, найдутся простодушные люди, которые начнут так усиливать в себе чувство сердца, так что будут переходить дорогу на красный свет, говоря при этом: «Нам это все нипочем: нас отец Авраам учил не верить телесным чувствам». Надо знать свою меру. Мы всё же, как правило, основываем свой здравый смысл на опыте наших чувств и не имеем достаточной веры. А люди духовные имеют еще и здравый смысл духовный, основанный на опыте духовной, евангельской жизни. У нас его, конечно, очень мало. И мы не можем ходить по воде или воскрешать мертвых. Скорее всего, этого никогда не будет, да, наверное, и не нужно. Существует такое мнение, что в последние времена чудотворений почти не будет. Для нас главное – иметь веру в самом основном: верить обетованиям Божиим, верить тому, что мы еще в этой жизни должны стяжать благодать Святого Духа и вкусить Царствия Небесного. Верить тому, что мы имеем силы, несмотря ни на что, исполнить заповеди. Это действительно возможно для нас, обыкновенных людей. Не надо сразу ставить на себе крест и, относясь к себе скептически, пребывать в нерадении. В этом нет смирения, а теплохладность и маловерие. Мы должны иметь веру в то, что все добродетели: смирение, любовь к ближнему, кротость, целомудрие, надежда на вечную жизнь, преуспеяние в молитве – для нас реально достижимы. То, что мы не будем ходить по воде, не так важно. Все-таки великих чудотворцев в истории Церкви было не очень много, и творить чудеса – это совсем необязательно. Были великие угодники Божии, которые при жизни не творили никаких чудес, но они достойно прославлены во всей Церкви. Например, святитель Иоанн Златоуст никаких чудес не творил. Чудом была сама его жизнь, в которой он на деле исполнял Евангелие, и чудом была его проповедь, которая обращала к вере многие тысячи людей.

Поэтому когда я говорю о том, что сила духовных чувств должна преобладать над силой чувств телесных, то я только для примера привожу эпизод с хождением апостола Петра по воде. На самом же деле я хочу доказать то, что духовные ощущения выше, важнее, а иногда в духовных людях они действуют сильнее, чем телесные. Духовные ощущения для них реальнее. Для таких людей этот мир становится призрачным, как дым, который вот-вот развеется. Так оно и есть на самом деле: жизнь человека весьма и весьма коротка, почти мгновенна. Апостол Иаков говорит: Что такое жизнь ваша? Пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий¹⁴. Как пар, выходящий из уст человека в холодную погоду, быстро рассеивается, исчезает, так и человеческая жизнь. Вот так истинно духовные люди смотрят на земную жизнь. А духовное для них является вечным: видимое временно, а невидимое вечно¹⁵. Вот в чем прежде всего должна проявляться сила веры, а не в чудесах, которые совершаем мы или которые совершаются с нами.

Были люди, которые чудесным образом исцелялись от болезней, но гораздо больше было людей, которые терпели болезни и страдания ради Христа. Чудеса происходят с нами не потому, что они необходимы, но потому, что через них укрепляется вера. Если бы Богу было угодно облегчить нашу жизнь, то Он мог бы сделать так, чтобы все в одно мгновение избавились от скорбей. Но не делает этого, потому что это неполезно для нас. Нам нужно иметь не такую веру, которая избавляла бы нас от скорбей, а такую, которая делала бы нас терпеливыми в отношении неизбежных на земле страданий.

Но вернемся к главному предмету нашей речи, поговорим о том, как мы можем усилить в себе живую веру. Очень хорошее средство для укрепления веры – это чтение Божественного Евангелия. Когда мы постоянно читаем о евангельских событиях и живо их воспринимаем, то ум наш приходит в состояние борьбы: согласиться или не согласиться, допустим, с чудом превращения воды в вино? Мы соглашаемся, повинуясь своей совести, и вера в большей или меньшей степени усиливается. При чтении Евангелия наш ум постоянно сталкивается с такими событиями или поучениями, которые он не хочет принимать. Но в этой борьбе, если мы являемся союзниками своей совести, искренне желаем верить, постоянно происходит победа Евангелия над нашим эгоистическим, себялюбивым здравым смыслом, и вера укрепляется.

Вера усиливается и от внимательной молитвы, и при этом также происходит борьба. Диавол отвлекает ум от молитвы и представляет нам в мечтах земную действительность более ясно по сравнению с действительностью духовной. И яркими житейскими впечатлениями он старается затуманить, сделать более тусклыми впечатления духовные. В особенности это бывает явно, когда мы молимся молитвой Иисусовой: повторяя эту краткую молитву, мы видим, как наш ум колеблется между реальностью земной и духовной. Но если мы будем понуждать себя к вниманию, то духовный мир будет становиться для нас все более ощутимым, мы все более будем убеждаться в бессмертии души, бытии Божием, близости к нам Господа нашего Иисуса Христа и во всем духовном, благодатном, сверхъестественном.

Когда мы участвуем в святых таинствах, прежде всего в таинстве Божественной евхаристии, в нас также усиливается вера. Когда мы причащаемся Тела и Крови Христовых, то вновь испытываем борьбу. Что происходит, если мы, смиряя свой ум, понуждаем себя принять эту невероятную, но сказанную Господом Иисусом Христом и поэтому достойную всякой веры истину: хлеб и вино становятся в таинстве Его Телом и Кровью? Вера в нас усугубляется, Божественное действие от Святых Даров усиливается и может производить в нашей душе совершенно необыкновенные перемены, как это было, например, у святого праведного Иоанна Кронштадтского. Почему я говорю именно о нем? Не потому, что у других угодников Божиих этого не было, а потому, что он жил в близкое к нам время и были свидетели той перемены, которую производило в нем причащение. Он вел изнурительный образ жизни: постоянно был среди людей, служил молебны, беседовал, молился о больных, домой приходил в два, три часа ночи, а в пять часов утра он уже должен был служить утреню. И когда он причащался на литургии, то его лицо, усталое, несколько осунувшееся, вдруг изменялось: становилось радостным, светлым, появлялся румянец, – отец Иоанн укреплялся не только духовно, но и телесно. Потому что он всем своим существом верил в силу, действительность этого таинства, верил в то, что он вкушает истинное Тело и истинную Кровь Христову.

Не нужно думать, что если мы понуждаем себя к вниманию во время молитвы, во время чтения Евангелия и понуждаем себя к правильному восприятию святых таинств, то мы таким образом лицемерим. Лицемер хочет показаться добрым, искренним, смиренным перед другими людьми. А человек, который себя понуждает, делает это ради себя самого, хочет быть таким перед своей собственной совестью, то есть на самом деле. Не нужно понуждение считать лицемерием, а нерадение – искренностью. Если я думаю: ничего не буду делать, пока Сам Господь меня каким-нибудь образом не посетит и во мне, без всякого с моей стороны усилия, не произойдет перемена, – в этом нет искренности. Такое иногда бывает, но это все-таки исключение. Чаще всего перемены происходят после значительных усилий со стороны человека. И эти усилия как раз и являются проявлением на деле искреннего желания человека приобрести ту или иную добродетель. Вот если я, например, говорю, что я хочу есть, но в то же время ленюсь встать с дивана и сесть за стол, значит, на самом деле я есть не хочу – это всем понятно. Также в отношении добродетелей: если я говорю, что хочу приобрести веру, но не понуждаю себя к этому, значит, на самом деле я не желаю ее иметь. Итак, нерадение – это признак нашей неискренности, а понуждение себя – признак искренности. Если человек по видимости заурядный, не имеющий ни умственных, ни нравственных преимуществ, ни хорошего воспитания или образования, не имеющий, как ему кажется, и удобного положения в обществе для духовной жизни, – если такой человек будет себя понуждать, то сможет приобрести столь искреннюю, сильную и полную веру в обетования Божии, что она будет не меньше, чем у святых отцов.

Я часто об этом говорю и повторю сейчас: не нужно ставить на себе крест и говорить: нам обрести такую веру невозможно, мы очень грешны. Наши грехи – это не препятствие к приобретению живой веры, столь необходимой для нашего спасения. Разбойник на кресте имел необыкновенно сильную веру в то время, когда ее потеряли даже ученики Христовы, апостолы. Ведь нельзя же было, не имея веры, сказать умирающему рядом с тобой человеку: Помяни меня, Господи, когда приидешь во Царствие Твое!¹⁶ Что же мешает нам стать настоящими верующими, или, как говорилось в старину, верными? Когда преподобного Серафима Саровского спросили, что отличает нас от древних подвижников, он сказал: «Только отсутствие решимости». Мы должны приобрести решимость не к тому, чтобы изнурять себя необыкновенно строгим постом, совершать всенощные бдения в буквальном смысле слова или нести особые телесные подвиги. Такие подвиги видимы и потому напрашиваются сами собой, представляясь нам легким путем: не ешь или молись всю ночь – и все будет хорошо. Действительная решимость и мужество нужны для исполнения душевных добродетелей: смирения, покаяния, непрестанной молитвы. И это доступно современному человеку; это всегда в нашей власти и в меньшей степени угрожает нам впадением в гордость, чем добродетели телесные. Промысл Божий оставил для нашего времени более добродетели душевные, вот их и нужно совершать. И тогда духовное станет для нас если не более реальным, чем земное, то по крайней мере хоть сколько-нибудь реальным, исполнит нас страха Божия, и мы хотя несколько переменим свою жизнь.

* * *

Мои знакомые, люди крещеные, но невоцерковленные, увлекаются книгами о карме и перевоплощении и утверждают, что находят там много полезного. Они считают, что все это вполне совместимо с христианством. Когда я им советую читать святых отцов, они только морщатся. Как объяснить человеку невоцерковленному, что нужно доверять духовному опыту святых отцов больше, чем разным сомнительным авторам?

Это на самом деле очень трудно, и никто не знает, будут ли ваши попытки иметь успех. Потому что на самом деле все зависит от самих этих людей. Они могут действительно искать истину – и тогда, конечно, ее найдут, а могут искать просто душевного комфорта.

Еще апостол Павел предсказывал, что в последние времена будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху¹⁷. По-славянски говорится: Будут избирать учителей чешеми слухом, то есть выбор учителей будет связан с удовольствием, подобным тому, которое получает, допустим, собака, которой чешут за ухом. Людям, которые ищут душевного комфорта, такое учение подходит. Им все равно, правдиво оно или нет, им хорошо и все. Они не ищут истины, которая могла бы в каком-то смысле причинить им и страдания, а ищут того, что успокоило бы их в любом случае.

Ведь для того чтобы стать православным, человеку в действительности нужно мужество. Православие – это религия покаяния. Оно прежде всего открывает каждому великое множество его грехов и предъявляет к нему строжайшие требования. Но представьте себе современного человека, который думает только об удовольствиях разного рода, считая, что они составляют цель жизни, – и вдруг ему нужно от них отказаться, потому что ничего самоугодливого ему делать нельзя. Некоторые люди даже упрекают православных, говоря: «Прямо как при советской власти: у них ничего нельзя было и у вас ничего нельзя. А где ж свобода? Разве можно так к людям относиться!» Но это только с их точки зрения «у нас ничего нельзя», а на самом деле все можно. А чего нельзя, так этого, может быть, и не нужно. Истинный христианин чувствует полную свободу, и все, что он хочет, ему можно. А то, что ему нельзя, на самом деле отвратительно, и ему этого не хочется.

В общем, некоторые люди ищут покоя, душевного комфорта и хотят при своем более или менее приличном, но, конечно же, не православном, не строго христианском образе жизни, кроме удовольствий телесных, иметь еще и душевный покой: чтобы и грешить, и чтобы на душе было спокойно. Большого успеха в этом достигли, конечно, американцы, особенно в связи с книгами врача Реймонда Моуди о посмертном опыте людей, в которых описывается, как все до одного умирающие попадают в рай. Верит ли человек в Бога или не верит, верит ли правильно или неправильно, верит ли в того бога или в другого – все равно попадает в рай. Получается здорово: ты и на земле живешь, как хочешь, и в рай обязательно попадешь! Как же в рай не попасть, Бог ведь добрый! А если допустить, что блудник, вор или убийца не попадет в рай, то Бог, значит, злой.

Поэтому и создается такая иллюзия: любовь понимается в смысле всепрощения, совершенного приятия существующего. И человек принимает такую религию или такое учение, которое позволяет ему свободно удовлетворять свои страсти, иногда самые низменные, и в то же время сохранять душевное спокойствие, потому что Бог, конечно же, его обязательно простит, если Он есть. Вот и все.

Правда, и безбожие – явление очень распространенное. Современный подвижник благочестия архимандрит Софроний (Сахаров) высказывает очень остроумную (в том смысле, что тонкую) мысль. Он считает, что безбожие, неверие – следствие страсти отчаяния. Человек настолько отчаивается в своем спасении, настолько считает его невозможным из-за своей греховности, безволия и безразличия к Богу, что отрицает вообще возможность Его существования. Те же люди, у которых еще что-то в душе живо, но у которых не хватает мужества искать истину, ищут просто внутреннего успокоения.

В Православной Церкви тоже есть такие люди. Они приходят к духовнику и хотят от него не обличения, не наставления, а только лишь доброго к себе отношения. Иногда между ними совершается даже немой сговор – батюшка безразличен, а человеку это подходит: я ему ничего не говорю и он меня ни о чем не спрашивает. Поэтому не нужно думать, что если мы находимся в Православной Церкви, то мы уже совершенно исцелились от стремления искать льстящих слуху учителей.

Возвращаясь к заданному вопросу, могу сказать, что надо, конечно, попытаться этим людям помочь, но не нужно оказывать на них чересчур сильное давление. Помогать нужно мягко, может быть, надо дать им какие-нибудь книги с учетом того, что их соблазняет и интересует. Сейчас книг, которые убеждают в истинах православия, слава Богу, сравнительно много. Иногда человек, особенно если он любознательный и любит читать, находится в таком состоянии, что ему можно дать для прочтения все что угодно, лишь бы только это были православные книги. Ему все принесет пользу. У него душа как целина, все равно, с какого края начать распахивать. Поэтому, я думаю, главное – заинтересовать таких людей чтением православной литературы.

Были ли у апостолов и святых отцов тайны, которые они никому не открыли?

Думаю, что тайн, которые относятся к нашему спасению, не было. Тайнами Царства Небесного называется не то, что буквально скрыто, как преподносят это различные эзотерические учения. Говорят, что апостолы, мол, тайно передали кому-то какие-то знания и они через некие тайные общества дошли до наших дней. Это все выдумка и фикция, для того чтобы фантазиям разных еретиков и самозванцев придать авторитет апостольской проповеди. На самом деле ничего этого не было. Можно допустить, что апостолы утаили нечто о своих личных подвигах, духовных или каких-либо других переживаниях. Но что касается тайн, которые были открыты им Богом для нашего спасения, они, конечно же, не утаили ничего. Что-то они изложили в Священном Писании, что-то передали устно своим ученикам. В последующие столетия устное апостольское предание постепенно было записано, и сейчас фактически все оно заключено в святоотеческом учении. Его уже сейчас и устным не назовешь. Конечно, авторитет Священного Писания выше авторитета святоотеческих творений, он, так сказать, безусловен, а у святых отцов можно встретить нечто человеческое. Тем не менее, в писаниях святых отцов содержится православное предание. Если у большинства отцов мы находим по тому или иному предмету одно мнение – то это и есть соборное мнение Церкви, это и есть апостольское предание.

Знакомые атеисты говорят мне, что раз Бог знал, что Адам и Ева все равно согрешат, значит, Он создал мир несовершенным. Спрашивают: зачем было создавать такой мир, где есть место злу? Что им ответить?

Мир был создан совершенным – в том смысле, что в нем не было никакого изъяна, греха, никакой наклонности ко злу, но он был несовершенен как подверженный изменениям. Он должен был изменяться, то есть все более и более совершенствоваться, все более приобщаться к Богу и становиться от этого все более прекрасным, и прежде всего через людей. Собственно, главное в этом мире – люди. Если не будет человека, то видеть, воспринимать, осознавать этот мир будет некому. Итак, этот мир должен был становиться лучшим, а счастье человека должно было состоять в том, чтобы он бесконечно приобщался к Богу. Это и произойдет с теми, кто окажется Богом помилован.

Мы, как существа ограниченные, конечно, несовершенны. Как существа изменяющиеся, мы тоже несовершенны. Поскольку мы получили бытие через изменение – нас не было, а потом мы появились, – то условием нашего существования также является изменение. Когда изменения прекращаются, то сотворенное существо погибает, мы можем видеть это на примере любого живого организма, допустим растения. Но если в растении это только органические процессы, то в человеке еще и разумная жизнь. Дух человека также изменяется. Вот эта изменчивость человека и послужила поводом к тому, чтобы человек пал. Заповедь, запрещающая ему вкушать от дерева познания добра и зла, должна была заставить его изменяться к лучшему и, так сказать, возвыситься над собой. Но эта же заповедь и эта изменчивость содержали в себе опасность: человек мог изменяться в разных направлениях. Эту способность изменяться нельзя назвать злом и несовершенством, она не означает, что человек – существо ущербное, что он создан как-то неправильно.

Зло – это некое состояние разумного существа. Допустим, мы говорим «злая собака», но она ведь на самом деле просто соответствует своей природе. Она не злая и не добрая, она просто собака. Или говорим о каком-то другом животном, что оно, например, ленивое. А оно не ленивое, это его естественное свойство. Некоторые называют верблюда злопамятным: мол, если его кто-то когда-то обидел, то он потом на него плюнет. Но мы просто переносим человеческие пороки и добродетели на другие существа, как бы очеловечиваем их, и поэтому говорим про животных, что они злые, ленивые или злопамятные. А на самом деле зло – это грех, то есть состояние человеческого духа, человеческого ума. Зло – это уклонение от естественного порядка к противоестественному. Зло не есть нечто положительное, оно всего лишь искажение, своего рода паразит, болезнь. Болезни самой по себе не существует, она есть состояние человеческого организма. Может, кто-нибудь скажет, что зато болезнетворные микробы существуют сами по себе и заражают человека, но это поверхностный взгляд на вещи. Микробы ведь не больные, они живут, как говорится, в свое удовольствие, но когда они поселяются в человеке, тогда естественное состояние его тела ухудшается. То есть грех, зло – это болезнь, это наше состояние. Зла как такового не существует, и когда говорят о том, что Бог создал мир злым или наклонным к злу, то это неправильно, это упрощенное человеческое понимание явлений возвышенных.

Итак, если человек создан существом свободным и способным изменяться, то он может воспользоваться этим по-разному. Вопрос о том, почему Бог создал зло или дал возможность появиться злу, – это на самом деле ропот, нежелание подчинить себя воле Божией, попытка оправдать себя: мол, это Бог виноват в том, что люди злые и я в том числе.

Вообще, на этот вопрос: «Зачем нужен такой мир, где есть место злу?» – можно ответить коротко: «Зла нет, есть злые люди. А если ты хочешь, чтобы в мире не было места злу, так перестань быть злым».

Имеет ли значение, какой священник причащает или благословляет? Можно ли предполагать, что в зависимости от этого передается бо́льшая или меньшая благодать? Например, люди мечтали причащаться у святителя Иоанна Златоуста или у других святых людей.

Все зависит от веры того, кто принимает таинство. Если у человека есть достодолжная вера, тогда он и от недостойного священника получит благословение. А если он маловер, то и причастившись у святого человека, ничего не почувствует.

Впрочем, разница между священником обыкновенным и благодатным все же есть. Когда люди причащались у святого праведного Иоанна Кронштадтского, то они исцелялись – хотя причащались как будто бы тех же самых Тела и Крови Христовых, что и у себя на приходах. В литургии Василия Великого есть такие слова: «Да не моих ради грехов возбраниши благодати Святаго Твоего Духа от предлежащих Даров». То есть из-за грехов священника благодать от Святых Таин может действовать меньше. Но ведь тут два полюса: один – священник, совершивший таинство и причащающий, другой –– сам причащающийся. Мы должны делать то, что от нас зависит. Как говорит русская пословица, каждый сверчок должен знать свой шесток. Ты заботься о своем нравственном состоянии – и тогда благодать обильно изольется в твою душу даже через недостойного священнослужителя.

Как Церковь относится к таким наукам, как философия и психология?

Философия, в переводе с греческого, означает любовь к мудрости, а психология – учение о душе. И философия и психология пытаются заменить церковное, святоотеческое учение о мироздании, бытии Божием, человеке своим учением, идущим от падшего человеческого разума.

Для древних святых отцов философия не являлась особой светской дисциплиной, она рассматривалась как часть богословия. Иногда отцы и учители Церкви пользовались философской логикой для доказательства некоторых богословских истин. Например, преподобный Иоанн Дамаскин в «Точном изложении православной веры» обширно привлекал аристотелевскую логику.

А если говорить о современной философии и современной психологии… Любая наука, если она согласуется с учением Церкви, с учением Священного Писания, достойна внимания. Абсолютным критерием на все времена является Богооткровенное учение Православной Церкви. Если какая-либо научная дисциплина согласна с учением Церкви, значит, она правильна, не согласна – неправильна. Иначе мы должны были бы многократно, на протяжении столетий тысячелетий менять учение Церкви в зависимости от так называемых научных открытий.

Как соотносятся вера и знание?

Смотря о каком знании идет речь. Если человек хорошо знает предание Православной Церкви, начитан в святоотеческих книгах, знает Священное Писание, правильно понимает его, то такое знание есть та же самая вера. Просто он более полно знает содержание своей веры, но нельзя отождествлять само чувство веры или действие веры с ее содержанием. Человек может содержание веры знать – допустим, какой-нибудь ученый изучает византийскую письменность и таким образом знает всех святых отцов, да еще и на греческом языке – а самого действия веры не иметь. И наоборот, у человека действие веры есть, а знания очень мало (как и у многих из нас). Но все равно без знания человек верить не может. Апостол Павел говорит, что вера от слышания¹⁸. Минимальное знание у человека должно быть, а вслед за ним уже идет вера. Есть предмет веры и действие веры по отношению к этому предмету. В этом смысле знание усугубляет веру.

Святые отцы и писали свои труды для укрепления нас в вере. Надо сказать, что и Священное Писание написано для того, чтобы мы утвердились в вере. Апостол Лука, начиная Евангелие, в обращении к Феофилу говорит: Да разумееши, о нихже научился еси словесех, утверждение¹⁹, то есть утвердишься в том, что ты уже слышал. Поэтому все многообразие сведений о вере необходимо нам для того, чтобы мы утвердились в вере. В этом смысле вера и знание – это одно и то же.

Святитель Григорий Палама в своем труде «Триады в защиту священнобезмолвствующих» говорит, что внешнее знание ничего не значит для Церкви. В его время некий философ Варлаам утверждал, что знание философское имеет такое же значение, что и знание духовное. Варлаам проповедовал их равнозначность, а фактически бо́льшую значимость философского знания. Святитель Григорий Палама полемизировал с ним и доказал, что философское знание ничего не значит.

С XIV столетия до нашего времени в этом отношении ничего не изменилось. От того, что мы пользуемся электрической лампочкой и ездим на троллейбусе, мы умнее не стали. Анатомия человека не изменилась, разве что в худшую сторону – мы подряхлели, стали немощными и больными. Человек остался таким же, каким и был. Но тенденция, выразителем которой явился Варлаам, получила развитие. Люди все свои силы стали отдавать на изучение внешнего мира и достигли в этом успеха, как, впрочем, и несчастий вместе с ним. За пользой, которую научные открытия приносят людям, следует, может быть, еще больший вред. Я не буду говорить про страшное оружие уничтожения, от которого мы все пребываем в страхе. Сама цивилизация, приносящая нам многие блага, отравляет и уничтожает природу.

Скорее, нужно говорить о том, как примирить веру в человеческое знание с верой во Христа. Вера в знания есть у всех, даже у самых простых людей. Человек может никакого образования не иметь, но убежденно говорить: наука доказала, что Бога нет. А спроси его – какая наука? Он ничего больше сказать не сможет. Потому что он не имеет знания, но он имеет веру в знания.

Что такое вера в знания? Это разновидность веры в человека. Я, например, в человека не верю – я верю в Бога. Почему я должен ученым верить больше, чем пророку Моисею, повествующему о творении мира, об истории первого человечества? Пророк Моисей беседовал с Богом на глазах у миллиона человек! (Когда он восходил на гору, израильский народ состоял приблизительно из миллиона человек: там было шестьсот тысяч только носящих оружие.) Все они видели, как Моисей поднимался на гору, и были громы, молнии, дым. Почему это нужно считать выдумкой, когда это видело столько людей?

Не стоит ли вера с горчичное зерно всех прочитанных книг?

Если бы у нас была такая вера, как у преподобной Марии Египетской, то, может быть, и стоила бы. Но так как у нас ее нет, то не нужно чересчур надеяться на себя и приписывать себе такую веру. Желание иметь веру с горчичное зерно еще не значит, что мы ее имеем. Я тоже хотел бы иметь такую веру и вместо того, чтобы объяснять и доказывать ее истинность, подойти к какой-нибудь больной женщине, возложить на нее руки и исцелить ее. Тогда я сказал бы: «Вот видите, православная вера правильная!» Но я этого сделать не могу, и не всем это дано.

Из истории Церкви мы знаем, что святые отцы доказывали истинность православия по-разному: одни через чудеса, и другие – силой слова, убеждения. Макарий Великий, чтобы опровергнуть арианина, воскресил мертвеца. Святитель Афанасий Великий чудес не совершал, но как церковный деятель писал, проповедовал, боролся с еретиками и защищал таким образом православие. Поэтому не нужно, так сказать, всех стричь под одну гребенку. Один пусть будет чудотворцем, другой – проповедником, третий – духовником и так далее. Дар рассуждения, дар проповеди – это тоже дары свыше.

Известно, что святитель Иоанн Златоуст толковал Священное Писание по внушению апостола Павла. Его ученик, святой Прокл, видел, что когда Иоанн Златоуст ночью писал толкования, то за спиной у него стоял какой-то человек и что-то ему на ухо говорил. И когда Прокл спросил святителя, кто к нему приходил, тот отвечал: «У меня никого не было». Тут ученик случайно взглянул на икону апостола Павла и узнал в нем того, кто стоял над ухом святителя. И своей проповедью святитель Иоанн многих и многих людей в Константинополе – теплохладных, безразличных – обратил к вере, к истинной христианской жизни. Он проповедовал восемь лет. И за это время столичные жители, приверженные ко всяким удовольствиям, зрелищам и рассеянности, стали истинными христианами. Разве этого мало? Разве это не чудо? А мог ли он это сделать, если бы не изучал Священное Писание и не владел Священным Преданием? Конечно же, нет.

Между прочим, Иоанн Златоуст имел еще и светское образование. Он обучался у знаменитого ритора, учителя ораторского искусства, Ливания. Златоуст имел необыкновенную силу убеждения. И это не меньше, чем вера с горчичное зерно. Послушать проповедь Иоанна Златоуста приезжали пустынники из Египта. Знаменитый аскетический писатель и подвижник Иоанн Кассиан Римлянин, услышав о том, что Иоанн Златоуст проповедует в Константинополе, специально поехал туда, чтобы послушать его проповедь.

Могут ли спастись люди некрещеные? Ведь бывают люди, которые искренне верят в Бога и делают много доброго, но по каким-то причинам не находятся внутри Православной Церкви?

Спасают человека не его добрые дела и не искренность его убеждений – спасает человека Христос. Не вера во Христа, а именно Христос. Можно верить во Христа искренне, но неправильно. Допустим, среди католиков или лютеран есть очень искренние, верующие люди, но если они не находятся в действительном общении с Христом, то Он их спасти не может. Если бы человека спасали дела, если всякий мог бы спастись в своей вере, то тогда Христу не нужно было бы и приходить. Если бы было возможно спасение вне Церкви, то зачем было апостолам странствовать по всему миру, проповедовать Христа? Зачем им было умирать в муках ради распространения истины христианства?

Спастись можно только находясь в лоне Православной Церкви. Это, конечно, не значит, что все там находящиеся и, так сказать, номинально числящиеся православными спасаются. Мы можем и внутри Церкви потерять это единство со Христом и тогда потеряем возможность спасения.

Допустимо ли для нас проповедовать неверующим людям, убеждать их креститься?

Если мы это делаем умно, так что люди получают пользу, то можно. Но бывает и другое. Есть у нас друг некрещеный, и мы ему говорим:

– Слушай, Вася, пойди покрестись, что же ты некрещеный?

А он говорит:

– Да у меня времени нет.

– Найди время, давай завтра пойдем, я договорюсь.

– Ну хорошо, пойди договорись.

Пошли, Васю окрестили, а он как жил, так и живет. Тогда я не знаю, имело ли смысл его крестить. Пожалуй, еще отвечать будешь за этого Васю. А если ты действительно привлек его к вере, так что он обратился и изменил свою жизнь, то это, конечно, хорошо. В особенности тут необходим пример личный. Не то чтобы на его глазах совершить какой-нибудь подвиг: например, ребенка выхватить из-под колес автомобиля и сказать: «Вот видишь, какой я хороший», а просто жить по-христиански. Тогда и твое самое простое слово, самое примитивное увещание воспримется. А если ты ведешь себя соблазнительно и в то же время уговариваешь человека обратиться к вере, то он скажет: «Зачем мне обращаться? Чтобы таким, как ты, стать? Мне и так хорошо. Ты говоришь, что ты верующий, а сам ругаешься, материшься и пьешь. А Петя из соседней квартиры в церковь не ходит, зато не курит и не пьет». Вот и все.

Привлекать людей к вере хорошо. Но если мы будем привлекать только ко крещению любой ценой, если будем думать, что это само по себе человека спасет, то лучше этого не делать. Если не умеешь привлекать к вере, тогда лучше заботься о своей душе.

Один батюшка сказал мне, что в последние времена бесы не будут бояться святой воды и крестного знамения. Чем же тогда защищаться?

Я думаю, святая вода или крестное знамение не потеряют силу, но бесы не будут бояться их из-за нашего маловерия. Расскажу такой эпизод. В Глинской пустыни (это было уже в наше время, в пятидесятых годах) знахарка тайно подсунула одному неопытному монаху заколдованное молоко. Старец, его сосед по келье, прозрел это, пришел к нему и сказал: «Ты это молоко не пей». Монах спрашивает: «Почему же?» Старец ему объяснил, какова причина, а тот говорит: «Я ведь его перекрестил». «Нет, – возразил старец, – этого мало». Потом он сам перекрестил молоко и сказал: «Теперь можешь пить». Понятно, что крестное знамение само по себе никогда свою силу не утрачивает, но решающее значение имеет вера человека и благодать, которая зависит от этой веры.

Чем защищаться в последние времена? Крестным знамением, молитвой, святой водой и всем, что нам предлагает Святая Церковь. А если мы оставим крестное знамение под предлогом того, что бесы его уже не боятся, то, пожалуй, придется идти в баптисты…

У меня есть на работе один сотрудник, по вере мусульманин, который иногда просит у меня святой воды. Говорит, что пьет ее, когда плохо себя чувствует, и ему становится лучше. Я даю, но всегда смущаюсь, можно ли ему давать воду, ведь он же не православный?

Думаю, что можно, если он проявляет такую веру. Если святой водой окропляют автомобиль при освящении, если ее дают даже скотине, когда она заболевает, то почему же нельзя дать ее человеку, пусть и иноверцу? Кто знает, может, Бог этого мусульманина таким образом призывает к истинной вере.

Нередко бывает, что иноверцы, молясь у чудотворных икон или у мощей святых, получали исцеление. Почему мы должны препятствовать этим людям получить просимое по их вере? Пусть полученная помощь Божия будет для них свидетельством того, что Господь призывает их к спасению, к покаянию.

Известен такой случай. Одна еврейка, заболев, попросила святой воды у своей соседки-христианки. Та подумала: «Ну как я дам святой воды еврейке?», но отказать было неудобно, и она налила воды из-под крана и принесла ей как святую. Еврейка выпила ее и исцелилась. Господь подал ей по ее вере, а заодно постыдил православную, которая ее обманула.

Вот еще один случай. Это произошло в прошлом веке. В одном из районов Москвы случился пожар, огонь распространялся быстро – дома там были сплошь деревянные. Все бегали, тушили. Только одна старушка-еврейка не бегала, а на коленях молилась святителю Николаю. И что же? У всех православных дома сгорели, а у еврейки дом остался невредимым.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский, когда к нему обращались мусульмане, молился за них и исцелял их. Некоторые татары-купцы даже нарочно старались встретить его и взять у него благословление: замечали, что если он благословлял, то дела в этот день шли хорошо. Так что нельзя относиться ко всему, так сказать, арифметически просто.

Почему мы говорим, что инославные не имеют настоящей веры? Ведь, допустим, протестанты, которые исповедуют Иисуса Христа Господом, хотя и заблуждаются, но они очень искренне убеждены в своей вере. Разве эта искренность не может служить для них оправданием? Кроме того, их вера обусловлена тем, что они родились в определенной стране, живут в определенных обстоятельствах…

Искренность искренности рознь. Я не сомневаюсь в том, что большинство иноверцев искренне убеждены в своем учении. Есть много людей, которые за свои, пусть неправильные, убеждения готовы жизнь положить. Но есть искренность, если можно так выразиться, обыкновенная, поверхностная, а есть искренность глубинная. Соответственно и лукавство тоже есть поверхностное, а есть глубинное. Поверхностное лукавство – это когда я изображаю из себя что-то перед людьми, а глубинное – когда я изображаю из себя что-то перед самим собой.

У нас еще в советскую эпоху, когда любая искренность противопоставлялась официальному лицемерию, сложилось представление, что есть приспособленцы, а есть люди искренние. И мы сейчас считаем искренним всякого человека, который открыто исповедует свои взгляды. Но, повторю, не нужно путать искренность внешнюю и искренность внутреннюю, глубинную, так сказать онтологическую. Допустим, человек в чем-то искренне убежден и выбирает не православие, а что-то другое. Но почему он принимает именно эти убеждения? Он, может, и не понимает этого, но его страсти мешают ему пойти до конца и действительно познать истину. На самом деле он не хочет быть искренним до самой глубины души. И в этом смысле я, конечно, отрицаю искренность за всеми вообще заблуждающимися людьми: протестантами, католиками, буддистами, баптистами, коммунистами и так далее. За всеми, кроме православных христиан.

Господь наш Иисус Христос сказал: Всякий кто от истины, послушает голоса Моего²⁰. Если человек по-настоящему искренен, если он бескомпромиссно ищет истину, то он обязательно придет к православию. И мы знаем, что люди обращались к православию, находясь в самых неблагоприятных условиях. Сергей Нилус рассказывал такой случай. Однажды он увидел в Троице-Сергиевой лавре молящегося человека явно восточной внешности. Он подошел к нему. Оказалось, что это перс, обратившийся в православие у себя на родине, в Персии. А вы знаете, что у мусульман с такими «отступниками» разговор короткий: убивают и всё, даже и родного сына. Этот молодой человек пришел в русскую церковь и попросил его крестить, а священник ему сказал: «Знаешь, если ты крестишься, то и меня и тебя казнят, ты лучше поезжай в Россию и там крестись». Тот так и сделал, хитростью уехал. Подошел к отцу: «Коня себе хочу купить». Тот дал денег – как папа не даст сыну на коня! – а сын уехал в Россию и там крестился. Родные прислали письмо, в котором проклинали его и обещали убить. Мама тоже его ругала, а в конце написала: «Сыночек, ни в коем случае не приезжай, потому что тебя убьют». И он остался в России.

В Оптиной пустыни был такой монах, Николай Турка, то есть турок. Его тоже чуть не убили на родине, фактически он был мученик, но только остался жив, потом как-то перебрался в Россию и в конце концов попал в Оптину пустынь.

Да даже взять здесь находящихся. Наверняка среди нас много людей, обратившихся к вере уже в зрелом возрасте и не имевших религиозного воспитания, которых никто православию не учил. Значит, мы тоже сознательно, самостоятельно стали изучать православие более или менее глубоко. Значит, мы тоже пошли против течения. А мы говорим: вот, мол, если бы мы жили в мусульманской стране, то все были бы мусульманами. Да мы жили еще хуже, чем в мусульманской стране – мы жили в атеистическом государстве. Это еще более страшное заблуждение, да еще навязывали его жестко. Такого идеологического тоталитаризма не было ни в одной мусульманской стране. Так что не нужно думать, что человек не в силах выйти за пределы своей среды. Христине есть и среди мусульман, и среди буддистов, и среди кого угодно. Когда я был на Святой Земле, то встретил священника – кубинца по происхождению. При мне рукополагали в иеродиаконы одного аргентинца.

Сейчас идет такое активное взаимопроникновение культур, что можно в глухой русской деревне найти кришнаита, а в каком-нибудь индийском поселении – христианина. Почему-то многие думают, что люди, живущие в Африке, ничего не знают. Да как же они ничего не знают? Разве у них нет телевизора, радио, разве они не могут купить книг, не могут поехать куда угодно? Конечно, можно предположить, что есть где-то неизвестное племя, люди, совершенно изолированные от цивилизации, не знающие, что существуют самолеты, и поклоняющиеся деревьям и каким-нибудь жукам. Но я думаю, что если бы в этом племени нашелся человек, пусть даже ничего не знающий и совершенно дикий, но искренне стремящийся к познанию истины, то Господь обязательно привел бы его к православию. А то у нас получается, будто Господь бессилен привести человека к Себе, когда обстоятельства не позволяют: вот культура благоприятная – тогда Он может обратить человека, а если неблагоприятная – уже всё, ничего не сделаешь. Это же не так! Это просто неверие в Промысл Божий.