О смысле жизни

Понимание смысла жизни зависит от действия благодати. – О сотворении человека и последствиях грехопадения. – Смысл жизни состоит в единении с Богом. – Неописуемое блаженство богоообщения. – Человек предназначен для бесконечного блаженства. – Возвышенные истины понятны человеку, живущему по евангельским заповедям. – О страхе вечных мук, комплексе неполноценности и смирении. – Можно ли вымолить неверующих родственников.

Сегодня я постараюсь на основании творений святых отцов изложить православное учение о смысле человеческой жизни. Но вначале скажу несколько слов о том, что́ люди неверующие обычно называют поиском смысла жизни.

Отчего у человека возникает вопрос о смысле жизни? От внутренней пустоты, от того, что человек лишился благодати. Этим вопросом может задаваться как человек неверующий, то есть лишенный действия благодати, так и верующий, но по какой-то причине – из-за грехов, из-за суетности – опустошившийся. Тогда в нем воскресает сомнение; словно из небытия возникает то, что будто бы уже окончательно ушло из его души, то, что в минуты блаженства казалось ему забытым. Так было с апостолом Петром: во время преображения Спасителя на Фаворе он ни о чем земном не помышлял, но прошло какое-то время, начались искушения, в особенности во время Гефсиманской ночи, и он даже трижды отрекся от Господа.

Получается, что человек понимает смысл жизни или перестает его понимать в зависимости от того, присутствует ли благодать в душе человека или по каким-то причинам уходит. Когда благодать действует в душе человека, в его уме, то ему кажется, что он все понял и может это объяснить, все для него становится ясным, четким, определенным. Но благодать человека оставляет – и у него опять недоумение, все путается, прежние убедительные доводы кажутся теперь совершенно неубедительными, какими-то легкомысленными. Человек пытается найти новые аргументы, но он их не найдет, пока в его душе снова не начнет действовать благодать: тогда, может быть, первоначальные доводы вновь покажутся вескими или же в его уме появятся новые рассуждения, новые доказательства. Не от собственных усилий, подчеркиваю, а от действия благодати. Мы знаем, что святые отцы, писавшие на догматические и нравственные темы или вступавшие в полемику с язычниками и безбожниками, приводили множество всевозможных доводов, с помощью которых убеждали людей в истинности православного вероучения, необходимости нравственной жизни. Находить эти аргументы им удавалось не только потому, что они были чрезвычайно умными людьми, но и потому, что благодать Божия их вразумляла, придавала им особенное вдохновение, как бы окрыляла их ум.

Когда человек с Богом, у него не может возникнуть вопроса «для чего Бог меня создал?», потому что этот вопрос выражает сомнение в благости Божией, сомнение в том, что существование человека осмысленно, что он имеет какое-то особенное предназначение. И можно было бы обойтись этим моим объяснением и даже больше ничего не говорить. Просто сказать: «Нужно молиться, каяться, и когда душа ваша будет очищаться и соединяться с Богом, тогда вы будете чувствовать, что, по словам Спасителя, Господь в вас и вы в Господе». Святые отцы, объяснявшие, зачем Бог сотворил человека, прежде сами соединились с Богом. Они почерпнули это знание отнюдь не из каких-то отвлеченных рассуждений, они не задавали сами себе вопросы и не мучились душой. Общаясь с Богом, они понимали, для чего существуют они, для чего существуют все люди. Понимали потому, что на своем опыте это пережили.

Когда человек соединен с Богом, у него нет никакой необходимости рассуждать о чем-либо, тем более о смысле жизни. А при полном единении с Богом человек вообще теряет способность рассуждать о земных предметах так, как о них рассуждают обычно, пытаясь собственным разумом понять их смысл и соотношение между ними. Он смотрит на предметы так, как внушает ему Дух Святой, понимает их так, как ему открыто свыше.

Преподобный Симеон Новый Богослов, говоря о познании Бога, предлагает прекрасный образ: человек стоит на берегу и взирает на огромный, безграничный океан, столь великий, что он не может окинуть его взором. Но все-таки он что-то видит: видит поверхность воды, сливающуюся с горизонтом бесконечность. Таково познание человеком Бога, когда он еще не соединился с Ним. Человек стоит и в благоговейном ужасе созерцает величие Бога, Его всебесконечное совершенство. Когда же человек погружается в океан, то есть соединяется с Божеством, тогда уже не видит всей этой безграничности: он уже в океане, он в каком-то смысле (конечно, не теряя при этом своего самосознания) сливается с этим океаном. И тогда он испытывает полное блаженство богообщения, неописуемое для не испытавших этого. То же самое можно сказать и о познании смысла жизни. Когда человек рассуждает о том, в чем состоит смысл жизни, он смотрит на предмет своих рассуждений как бы со стороны, но когда он на самом деле это понял, тогда он уже, может быть, даже и не способен размышлять на эту тему, да и не нуждается в этом.

Наверное, никто из апостолов или пророков о смысле жизни не думал. Если они и говорили на эту тему, то не потому, что сами нуждались в таких рассуждениях, а потому, что желали объяснить это другим из любви к ближним. А те подвижники, жизнь которых проходила в подвиге уединения и служение которых не заключалось в обращении людей к истине, даже и не пытались размышлять о смысле человеческой жизни и вообще избегали общения с людьми. Таким был, например, преподобный Арсений Великий. Многие люди, пытаясь вступить с ним в беседу, испытывали огорчение, потому что он чуждался всяких, даже самых кратких, разговоров. Монахи приходили к нему за наставлением, преодолев много километров пути. Преподобный Арсений их приветствовал, они садились у него в келии, а он занимался рукоделием и ни слова им не говорил. Посидев несколько часов, братья уходили, так и не получив наставления. Почему он так поступал? Потому что он искал прежде всего единения с Богом и следовал полученному им от Бога откровению: «Арсений, бегай людей, безмолвствуй и спасешься».

А ведь до того, как уйти в пустыню, Арсений Великий был учителем царских детей, был приближенным императора, владыки всего цивилизованного мира того времени. Будучи одним из самых образованных людей Римской империи, он хорошо знал философские учения, существовавшие в то время. А философы всегда пытались дать ответ на вопрос о смысле человеческого бытия. Однако всем этим он пренебрег, ради того чтобы на опыте познать то, о чем всего лишь рассуждали люди, не знавшие ответа на этот важный, достойный размышления вопрос: в чем смысл человеческой жизни?

Однажды Арсений Великий беседовал с египетскими подвижниками. Почти все они происходили из простых крестьян, были людьми безграмотными, невежественными, порой не знали и греческого языка, который в то время был языком всех культурных людей мира и считался международным, может быть, даже в большей степени, чем сейчас английский. И некто, присутствовавший на беседе, спросил Арсения: «Как ты, человек образованный, можешь беседовать с этими египтянами, людьми невежественными?» Преподобный ответил ему: «Да, я человек образованный, но азбуку этих египтян я еще не выучил». Под азбукой он имел в виду те духовные познания, которые египетские монахи уже приобрели своим подвигом и которые преподобный Арсений пытался у них позаимствовать. Этот человек по-настоящему искал смысл жизни. Он оставил столицу мира, Константинополь, называемый греками мегалополисом, то есть «великим городом», а русскими впоследствии – Царьградом, и ушел к самым невежественным, некультурным людям того времени, безграмотным египтянам, коптам – учиться у них духовной грамоте. Не для того, чтобы читать аскетические книги, запоминать отдельные изречения и потом искусно рассуждать на ту или иную тему, как это часто делаем мы, а для того, чтобы учиться самому́ этому духовному деланию.

Пример Арсения Великого показывает нам, каким образом нужно искать смысл жизни. Искать его нужно не в книгах, а в самой жизни. Ты можешь прочитать гору книг, но остаться полным невеждой, совершенно безграмотным, ни к чему не способным. Представьте себе человека, который, сидя дома, читает книги о путешествиях. Но сам он не имеет никаких навыков для того, чтобы совершать путешествие: не знает, как ориентироваться на местности, как поставить палатку, как разжечь огонь. Если такой человек и отправится в путь, то в первый же день увидит полную несостоятельность своих мечтаний, которые он лелеял, читая книги в своей уютной комнате. Итак, мы должны, выражаясь просто, смысл жизни не понять, а пережить.

А теперь перейдем к теоретическому объяснению смысла человеческой жизни, основанному на Священном Писании. Святые отцы, истолковывая Писание, рассказывают нам о том, для чего был сотворен человек, что с ним произошло потом и как было восстановлено и возвращено человеку то, что он потерял в результате грехопадения. Может быть, это слишком возвышенные предметы, о которых мы недостойны говорить, и лучше было бы на этом остановиться: не мудрствовать высоко, а попытаться приобрести познания на опыте – но поскольку такой вопрос возник, то я постараюсь на него ответить.

Бог есть Существо совершенное и всеблаженное, вседовольное, ни в ком и ни в чем не нуждающееся. Пребывая в Самом Себе, Он мог бы и не творить видимого и невидимого мира. Творение мира произошло не потому, что в этом была какая-то необходимость или это было некой потребностью Божества. Еще прежде создания мира Бог наслаждался благостью Своего существования, которая для нас непостижима. Сколько времени это длилось, мы не можем сказать, поскольку понятие времени к бытию Божию неприложимо. Мы допускаем некоторую условность, когда говорим, что Бог существовал вечно, то есть употребляем глагол в прошедшем времени. Итак, пребывая во всеблаженном состоянии, наслаждаясь Собственными совершенствами, Собственной благостью и желая излить ее на кого-то, Бог помыслил создать мир видимый и невидимый. Все эти слова надо понимать, как выражаются святые отцы, богоприлично – настолько, насколько они приложимы к Божеству. Слово «помыслил» также нужно понимать условно, поскольку в Боге нет никакого движения, то есть Он не изменяется. Если человек сначала чего-то не хотел, а потом захотел, то это значит, что в нем произошла перемена. В Боге же, конечно, никакой перемены быть не может, поэтому все знания, которые в Нем есть, пребывали от века, в том числе и представление о сотворении мира. Почему Бог решил сотворить мир в какой-то определенный момент, а не сделал этого раньше или позже, останется для нас непостижимым.

Сначала Бог создал существа, близкие к Нему по природе, «вторые светы», как называет их святитель Григорий Богослов, то есть ангелов, и излил на них Свою благость. Потом сотворил существа, противоположные Ему по природе, – видимый, или, как мы его сейчас называем, материальный мир. И наконец создал человека, имеющего смешанную природу, в чем-то подобного ангелам, а в чем-то – материальному миру. Каждое существо по мере возможности принимает в себя благость Божию. Да и само существование каждой твари уже есть проявление благости Божией. Даже демоны – ангелы, восставшие против Бога и отпавшие от Него, – волей-неволей прославляют Его самим фактом своего существования. Они благие, поскольку существуют, и злые, поскольку противятся воле Божией, идут против собственного естества.

О людях, даже самых страшных грешниках, можно сказать то же самое: поскольку они существуют, то они благие. Зло само по себе, как нечто самостоятельное, не существует, это искажение природы, уклонение разумного существа от своего предназначения. Добро есть следование своей природе, но не такой, какой мы ее сейчас себе представляем. Все мы являемся людьми падшими, греховность стала нашим естественным состоянием, а поскольку все мы в этом смысле одинаковы, то имеем понятие о природе человека как о падшей. Мы же должны следовать природе человека в том ее состоянии, в каком она находилась до грехопадения и в каком она изображена в Библии. Сейчас же в нас существует и доброе, то, что сотворено Богом, и злое, то, что привнесено извне, что разрушает нашу природу, наше естество.

Человек должен был бесконечно наслаждаться безграничной, всеобъемлющей, глубочайшей благостью Божией. Может быть, кому-то кажется это скучным, однообразным, однако такое впечатление возникает оттого, что человек не понимает, в чем эта благость состоит. Когда человек в чем-то не разбирается, то ему это кажется непонятным и ненужным. Например, людям, у которых музыкальный вкус не развит, музыка кажется бессмысленным набором звуков. Грубую, примитивную музыку они еще воспринимают, а если нужно напрячь слух, то для них это почти невозможно. А люди с развитым музыкальным вкусом различают не только качество произведений, но и более или менее удачное их исполнение, уровень мастерства того или иного музыканта. Человеку, не знающему математики, удивительно, как люди месяцами, годами сидят над решением задач, делают открытия. Ему это кажется нелепым и ненужным. Но люди, разбирающиеся в математике, не только видят в ней пользу, но и занимаются этой наукой с наслаждением.

Тем более это утверждение верно в отношении богопознания: впечатление однообразия бывает у того, кто далек от Бога и не понимает, что переживания от общения с Ним столь многообразны, утешительны для человека, что могут заменить для него все. Эти переживания не только по своей силе, но и, подчеркиваю, по разнообразию намного превосходят все земное и оказываются могущественнее, чем любые земные впечатления. Читая описания благодатных состояний, в которых пребывали подвижники в земной жизни, еще только предвкушая блаженство Царства Небесного, мы видим, что ощущения их были весьма и весьма разнообразны. Вспомните описание того, как благодать Духа Святого осенила Серафима Саровского и его собеседника, помещика Мотовилова. Вспомните описания высоких духовных переживаний преподобного старца Силуана Афонского и схиархимандрита Софрония (Сахарова), гимны преподобного Симеона Нового Богослова, поучения Исаака Сирина, Макария Великого – людей, живших в разные времена. Эти подвижники не могли насытиться общением с Богом, оно влекло их все больше и больше. Возвращаясь к обычной земной жизни с ее как будто интересным многообразием, они часто испытывали глубочайшую тоску. Об этом прекрасно пишет преподобный старец Силуан Афонский.

Нам, ничего подобного не испытавшим, все духовное кажется скучным, однообразным, мы с трудом понуждаем себя к молитве. Наши ощущения чрезвычайно примитивны – не потому, что в молитве мы соприкасаемся своими духовными чувствами с чем-то примитивным, а потому, что мы еще слишком мало познали. Мы как подслеповатые: ничего разглядеть не можем и нам все кажется сливающимся в некую серую массу. Так евангельский слепец, когда Господь его исцелял, сначала видел людей смутно, словно деревья. Не различал ни черт лица, ни чего-либо другого, видел только фигуры, похожие на стволы деревьев. Вот так и мы смотрим на духовные предметы. Только потом, когда Господь вновь прикоснется к нам, – если это, конечно, произойдет, – мы начнем видеть все ясно.

Итак, человек изначально был предназначен для блаженства. Ему не было сказано: Не убий, не прелюбодействуй. Он не нуждался в этих заповедях, потому что все добродетели пребывали в нем естественно. Мы и сейчас на примере некоторых преуспевших подвижников видим, что их наполняет любовь к Богу и ближнему, что они без всякого напоминания, свободно, естественно исполняют заповеди Божии, делают то, что велит им их сердце, исполненное благодати. Тем более так было у наших прародителей, Адама и Евы: они не нуждались в наставлениях, кроме одной простейшей заповеди – не вкушать от древа познания добра и зла. Заповедь была дана им для того, чтобы они знали: они – существа изменчивые, способные перемениться как в лучшую, так и в худшую сторону, и чтобы, исполнив эту заповедь, они преуспели еще больше, достигли большего богопознания и единения с Господом.

В книге Бытия описывается, как диавол через змея, воспользовавшись им как своим орудием, соблазнил Адама и Еву, отчего произошла страшная катастрофа, коснувшаяся всего мироздания. Для видимого мира Адам и Ева были некими богами, через которых благодать изливалась на неодушевленную материю, на растения и животных. Через наших прародителей все должно было быть облагодатствовано, весь мир должен был превратиться в райский сад. Что касается размножения человеческого рода, то и оно должно было происходить, но не так, как сейчас, а иначе – возможно, подобно тому, как Ева была взята из Адама. Как и ангелы, первые два человека были сотворены Богом: Адам взят из земли, Ева взята из Адама. Господь мог бы размножить человеческий род каким угодно способом. Бог дал Адаму заповедь: Делай и храни², что означало: «Возделывай, превращай всю землю в райский сад и сохраняй то, что ты сделал». Если бы он исполнил эту заповедь, вся земля превратилась бы в Эдем. Вероятно (мы можем об этом только догадываться, поскольку этого не произошло), по мере превращения земли в райский сад, она наполнялась бы вновь сотворенными людьми.

Однако Адам и Ева преслушались Бога и, как было предсказано, тотчас умерли. Хотя они прожили в теле еще более девятисот лет, но душой они умерли в тот же день. По объяснению преподобного Симеона Нового Богослова и других подвижников благочестия, как для тела смертью является разлучение его с душой, так для души смертью является разлучение ее с Духом Святым. В Священном Писании сказано, что Господь, сотворив человека, вдунул в лице его дыхание жизни³. Некоторые понимают это превратно, вне контекста Священного Предания Православной Церкви: душу человека считают частью Божества. Это не так. Очень правильно и точно говорит об этом преподобный Серафим Саровский: слова вдунул в лице его дыхание жизни означают, что душа человека была изначально соединена с Божией благодатью. В этом и заключалась его естественная жизнь. Как глаза созданы для того, чтобы созерцать свет, – если нет света, то и глаза не нужны, – так и душа всегда должна пребывать в общении, в благодатном единении с Богом.

В Священном Писании говорится, что человек был нагим, но это не означает, что он в буквальном смысле слова был наг. Сказано так потому, что первые слушатели Божественного откровения, древние евреи, не могли вместить всей полноты истины. На самом деле наши прародители не были нагими. Да, Адам и Ева не имели одежды в том смысле, что не покрывали своих тел никакими тканями, но благодать изливалась на них так обильно, что они всегда были облечены в одеяние Божественного света и в самом точном смысле слова не видели своей наготы. Причем они были в этом одеянии света всегда, а не время от времени, как было, например, у преподобного Серафима Саровского: в один момент его лик просиял, потом благодать умалилась и преподобный принял свой обычный облик.

Адам и Ева не углублялись в рассматривание своей телесной природы, поскольку ум их был устремлен горé, то есть к Богу. Это естественное единение ума с Богом было неким окном, через которое мощным потоком вливался свет Божественной благодати, озаряя их душу и тело и даже, я думаю, все, что их окружало. Адам и Ева были двумя совершенными, блаженными существами, и понять это блаженство сейчас уже никто не может. Может быть, познали его подвижники, достигшие совершенства, – и то лишь в некоторой степени. Преподобный Макарий Великий говорит, что есть двенадцать ступеней совершенства, и человек, восшедший на высшую, двенадцатую ступень, не в состоянии всегда на ней пребывать, потому что не смог бы тогда ни есть, ни пить, ни общаться с кем-либо. Господь низводит таких людей на низшие ступени, лишая полноты благодати ради того, чтобы они служили братии. Именно такие подвижники – я думаю, к ним принадлежали и Макарий Великий, и старец Силуан Афонский, и Симеон Новый Богослов – смогли описать состояние Адама. Все постигается не иначе, как опытом, и они на своем опыте смогли хотя бы в какой-то степени проникнуть в то состояние, в котором пребывал первый человек, и познали те чувства, которые он испытал после того, как благодать Божия его оставила.

В единении с Богом, в этом бесконечном блаженстве и состоит смысл жизни, для этого и был создан человек. И Господь не переменил Своего намерения. Бывает, что мы, начав дело, не учитываем какого-то важного момента, отчего все наше предприятие расстраивается, и мы понимаем, что потерпели неудачу. Но Бог ошибиться не мог. Он знал, что произойдет падение и ангелов и людей. Некоторые наивные люди спрашивают: «Почему же Он этого не предотвратил?» Господь знал о том, что будет, и Он учел это. Это был, как выражаются некоторые богословы, Божественный риск. Любовь действует неограниченно, она не может одному преподать свое благо, а другому – нет. Любовь Божия выражается в том, что Он дал бытие не только тем существам – людям и ангелам, – которые остались Ему преданы и верны, но и тем, которые впоследствии от Него отпали. Он ни в чем их не обделил, не лишил их существования, и в этом заключается непостижимая для человека Божественная благость.

Бог сделал причастниками непостижимого для нас блаженства и Божественной славы всех сотворенных существ в той мере, в какой каждый мог их воспринять, – будь то ангелы, люди, животные или неодушевленная материя, ибо все они приобщились к благости Божией через бытие. Он учел и то, что произойдет после их падения, и устроил все таким образом, чтобы впоследствии вернуть человеку утерянное им блаженство, утерянную благодать. Это было совершено через пришествие в мир, страдания и воскресение Спасителя. Благодать вновь нам возвращена, вернее, возможность обрести ее. Каждый из нас, если будет усердно трудиться (для этого ему совсем необязательно нести такие же подвиги, какие нес Антоний Великий, но обязательно трудиться над тем, что предоставляет ему Промысл Божий, над тем, что для него полезно), сможет вернуть себе утерянное блаженство, конечно, не полноту его, но залог.

Так происходило со многими подвижниками благочестия, известными и неизвестными. Некоторые из них написали об этом книги, а некоторые, переживая это в себе, не умели описать свои ощущения, а может быть, даже избегали рассказывать о своем внутреннем состоянии. Например, Арсений Великий при всей своей исключительной образованности ничего не написал, оставил только некоторые изречения. Из «Отечника» мы знаем, что он испытывал обильное действие Божественной благодати: некоторые монахи видели, что он весь был словно огненным, тело его становилось светоносным, наподобие того как светились тела наших прародителей в раю до грехопадения.

Вот в этом, повторю, и состоит смысл жизни – мы должны прийти к единению с Богом. Остальное второстепенно. Допустим, кто-то видит смысл своей жизни в том, чтобы самому построить храм, кто-то – в том, чтобы изучать богословские науки и преподавать их другим, кто-то – в том, чтобы писать иконы, кто-то – в отшельничестве, кто-то – в подаянии милостыни. Но все это лишь средство прийти к богообщению, для которого человек и создан. Именно так нужно понимать беседу преподобного Серафима Саровского с Мотовиловым о стяжании благодати: не только в том узком смысле, что мы должны все делать для того, чтобы стяжать благодать, но и в том смысле, что цель нашей жизни – единение с Господом. В этом наше предназначение. До тех пор пока мы этого единения не найдем, мы не успокоимся, никто не сможет нам ничего объяснить, как бы мудро он ни рассуждал. Только в единении с Богом как образованный, утонченно мыслящий человек, так и самый простой, может быть малограмотный, одинаково найдут покой для ума и души.

Когда каждый видит смысл жизни в чем-то своем, то выходит нелепость: один живет для того, чтобы, допустим, проектировать дома, другой – штукатурить… А для чего вообще существует человек, непонятно. Получается, что каждый существует для своей профессии. Герберт Уэллс (хотя он был, к сожалению, безбожником), пытаясь критически осмыслить современное ему общество, написал роман «Первые люди на Луне». В нем он описывает расу населявших Луну селенитов (от греческого «Селена» – Луна), похожих на гигантских муравьев. У них существовал свой общественный строй. Каждый селенит был приспособлен к какому-либо делу: селениты с большими головами были инженерами, техническими работниками, у других были развиты руки для какой-то определенной работы. Если в какой-то отрасли возникала безработица, то ненужных селенитов усыпляли. Потом, когда они вновь требовались для производства, их приводили в состояние бодрствования. Нечто подобное получается и у нас: каждый видит собственное предназначение в чем-то своем, забывая о том, что все мы являемся носителями одной человеческой природы.

Но смысл жизни у всех людей один – это единение с Богом. Разница только в том, что каждый из нас пытается приобрести это единение своим способом. Существует нечто общее, важное и необходимое для всех, – прежде всего молитва. Есть и отличия: у всех людей разные способности, один способнее к одному послушанию (в смысле труда), другой – к другому. Есть вещи, которые, можно сказать, не имеют никакого отношения к этому главному, великому делу. Допустим, кто-то занимается светским искусством, скажем музицирует, играет на фортепиано, – в лучшем случае, это нейтрально, за счет этого человек ничего не приобретет и к Богу не приблизится. Есть вещи, которые отдаляют человека от Бога. Обычно это то, что противоречит заповедям. Занятие чем-либо нейтральным может как приблизить человека к Богу, так и удалить от Него. Например, если человек занимается накоплением богатства, то само по себе это едва ли приблизит его к Богу, может быть даже и удалит, в особенности, если это вынуждает человека кривить душой. Но если он от своего богатства начнет подавать милостыню, это может послужить его приобщению к Богу – именно милостыня, а не само богатство.

Таким образом, все, чем мы занимаемся, – это лишь средство для того, чтобы приобщиться к Богу и почувствовать действие благодати, которая нас успокаивает и не только дает нам ответ на вопрос, для чего мы существуем, но и сам вопрос изгоняет из нашего сердца, поскольку все для нас становится ясно и определенно. Когда человек уклоняется от своего предназначения, от своего естества (именно в библейском понимании), тогда у него возникает вопрос «в чем состоит смысл жизни?». Если подходить к этому вопросу с богословской точки зрения, то можно сформулировать его иначе: «Что представляет собой наше естественное состояние?» Многие, наверное, скажут, что жить надо так, как живут все: состоять в браке, воспитывать детей, стараться обеспечить им хорошее будущее. Самим быть счастливыми и дать возможность испытать это счастье своим детям. И вообще, к людям относиться по принципу «живи сам и давай жить другим». Это и есть, по мнению многих, наше естественное состояние. Но если любого человека, живущего в таком «естественном состоянии», из этой суеты на минутку удалить и спросить, для чего он живет, то он начнет ссылаться на другого. А другой тоже ничего сказать не сможет и будет ссылаться еще на кого-то. И получается, что жить как все – значит вообще не знать, для чего мы живем.

Смысл жизни – в стремлении к Царствию Небесному или, если хотите, к возвращению в Эдем, в райский сад. Иоанн Креститель и Господь наш Иисус Христос начали свою проповедь одними и теми же словами: Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное⁴. Наша борьба с собой, покаянные слезы или умиленная молитва – все это в широком смысле слова покаяние, то есть изменение, приводящее нас к Царствию Небесному. Господь разными притчами пытался объяснить, чтó есть Царствие Небесное, а иногда говорил откровенно. Но понятнее всего это становится из описания события, которое Сам Спаситель назвал Царствием Божиим, пришедшим в силе. Вскоре после того, как апостол Петр исповедал Христа Сыном Бога Живого, Господь сказал: Есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе⁵, а потом возвел троих Своих учеников на гору Фавор. Мне кажется, Он возвел их на гору не только потому, что хотел, чтобы никто более не видел Его преобразившимся (да и самих апостолов во время этого созерцания), но и потому, что это восхождение было как бы возвращением в рай. Как из рая человек был низвержен на землю, так, восходя на гору, он возвращался в Эдем. На Фаворе, среди первозданной природы, где не было людей, апостолы Петр, Иаков и Иоанн созерцали, подобно нашим прародителям Адаму и Еве, славу Божию, там они познали Царствие Божие, пришедшее в силе. Переживание апостолами этого события было настолько глубоким, что в тот момент они забыли обо всем земном, а потом на протяжении многих лет постоянно вспоминали о случившемся. Апостол Петр в своем послании свидетельствовал о преображении Господнем в доказательство познанной им истины, говоря: Мы видели славу Его на горé⁶. Хотя ученики видели и воскресение Христово, тем не менее именно в преображении Его они познали, чтό есть Бог, чтό есть слава Божия, чтό есть Царствие Божие. Познали, по крайней мере, впервые. Может быть, впоследствии они и переживали нечто подобное, но ви́дение славы Спасителя на Фаворе было для них первым впечатлением такого рода, а потому самым сильным и незабываемым.

Возможно, некоторые думают, что я излагаю какие-то сложные вещи, но я лишь пересказываю то, что прочитал у святых отцов. Не все могут постичь умом, в чем состоит смысл жизни, но каждый человек, даже неразвитой, глуповатый, ленивый и грешный, может пережить это в своем сердце. А пережить – это и значит постичь по-настоящему.

Я расскажу о себе. Когда я только обратился к вере (мне было тогда двадцать один-двадцать два года), мне в руки попала книга «Отечник». И когда я читал в ней изречения святых отцов, то все это было мне неинтересно, я не видел в этом никакого смысла. Единственное, что у меня вызывало любопытство, – это описание различных случаев из жизни подвижников благочестия. А вот изречения этих самых подвижников, собранные святителем Игнатием (Брянчаниновым), – слова, которые на самом деле чрезвычайно важны, имеют большой смысл и должны приносить читающим большую пользу, – были для меня непонятны, поскольку я не имел никакого представления о духовной жизни. Таким образом, можно сделать вывод: кто хочет понять возвышенные истины, казалось бы, отвлеченные, не имеющие к нам отношения, тот должен стремиться жить по-евангельски, следовать аскетическому учению святых отцов. Тогда он рано или поздно начнет понимать (хотя бы как-то смутно ощущать) смысл и значение этих истин. Раскрытые в возвышенных поучениях святых отцов, например Григория Богослова, догматы о Пресвятой Троице, предвечном бытии Божием, сотворении мира и прочие постигаются как нечто реальное, а не как философское рассуждение только тогда, когда человек начинает самостоятельно входить в духовную жизнь, то есть прикасается к догматам своим опытом. Сам Спаситель сказал: Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим⁷.

* * *

Есть такое мнение, что человек умирает тогда, когда уже подготовлен к смерти. Что вы думаете по этому поводу?

Так происходит отнюдь не со всеми людьми. Разве Иуда Искариотский был подготовлен к смерти и поэтому повесился? Ирод был заживо изъеден червями. Разве это значит, что он был подготовлен к смерти? Господь дает время подготовиться к смерти только тем людям, которые трудятся над этим и сознательно готовятся к переходу в вечность. Им Промысл Божий предоставляет такую возможность. Да и то не всегда это происходит так, как они себе представляют. Человеку кажется, что он может еще многое сделать, а Господь его забирает.

В Одессе в 50-х годах XX века был архиепископ Никон (Петин), выдающийся архипастырь – молитвенник, милостынник, проповедник. Он за одну службу говорил три-четыре проповеди: после Евангелия, после Херувимской и в конце литургии. Люди его очень любили. Одной женщине как-то приснился сон, будто на стене Никольского храма висит виноградная лоза. И она слышит во сне слова: «Виноград уже созрел». Женщина в недоумении: что за виноград созрел? Через некоторое время владыка Никон попал в аварию. Эту аварию, вероятнее всего, подстроили коммунисты, для которых владыка был очень неудобным человеком: он был очень активный, ни в чем не уступал, всегда отстаивал интересы Церкви. После аварии он некоторое время проболел, но не оправился и умер. Похоронили его, по благословению патриарха Алексия I, в Никольском храме – именно на том месте, где женщине привиделась виноградная лоза. И тогда она поняла, что значат слова «виноград уже созрел», и рассказала о своем сне другим.

Владыке тогда было всего пятьдесят три года, он был полон энергии, сил. Умный, деятельный человек, он добивался всего, чего хотел, и имел реальные шансы стать следующим патриархом. Его очень любил патриарх Алексий I, а в то время патриаршество практически наследовалось. Патриарх Сергий как бы завещал престол патриарху Алексию I, а тот мог завещать кому-нибудь другому – тогда советская власть не разрешала избирать патриарха путем свободных выборов. Но Господь владыку Никона забрал. Почему так произошло, мы можем только догадываться; наверное, этот человек действительно «уже созрел» – хотя он и сам этого не понимал. Но сказать «уже созрел» можно только о человеке, который всю жизнь посвятил Богу, а не вообще обо всех людях. Как сказал апостол Павел, те, которые согрешают вне закона, вне закона и погибнут. А согрешающие против закона, законом осудятся. Поэтому и верующие, и неверующие, если они живут нечестиво, умирают отнюдь не в тот момент, когда они наиболее угодили Богу, а скорее тогда, когда видно, что им уже ничто не поможет.

Меня мучает постоянный страх, что я не спасусь. Это происходит от малодушия или от неверия?

Страх страху рознь. Если мы действительно верим в вечную жизнь и желаем спасти свою душу, то страх для нас естественен. Его не может не быть, пока мы не уверены в том, что спасены, – а в этом, наверное, никто не может быть полностью и окончательно уверен. Поэтому нам, конечно, нужно страшиться, и этот страх должен нас воодушевлять. Но бывает, что страх приводит нас в уныние, расслабляет. Тогда человеку, по его немощи, лучше не испытывать никакого страха, чем такой, который ввергает его в отчаяние и делает беспомощным, не способным ни к какому доброму делу. Поэтому нужно всегда советоваться с духовником, чтобы распознать: или это страх искренний, от благоговения, от веры, или же его наводят демоны для того, чтобы привести нас в уныние.

Можно ли во всех событиях своей жизни: встречах, удачах, неудачах – видеть действие Промысла Божия? Или это прелесть и мнительность?

Мнительность в этом, конечно, есть. Если я проспал, не успел на автобус и опоздал на работу, начальник меня отругал и лишил премии, а я говорю, что это Промысл Божий, то это глупо. У меня был один знакомый, который делал все, что ему вздумается. Мог опоздать, не прийти на работу, полениться что-то сделать, и, когда у него бывали какие-то неприятности, – а мелкие неприятности случаются каждый день – он говорил: «На все воля Божия». И бывал абсолютно спокоен. Всех подводил и при этом сохранял незыблемое спокойствие. Правда, кончил он плохо, в конце концов лишился рассудка, потому что все это происходило у него от прелести.

Конечно, все в нашей жизни происходит по Промыслу или попущению Божию, но пытаться угадать, увидеть во всем какой-то смысл не нужно. Если ты считаешь, что на все воля Божия и не прилагаешь никаких усилий к тому, чтобы исправить свою жизнь или даже просто аккуратно исполнять возложенные на тебя обязанности, то это весьма легкомысленно и глупо. Мне кажется, даже фаталисты и то прикладывают какие-то усилия для достижения той или иной цели. А тут прямо какой-то «фатализм лодыря»: человек ничего не делает, а потом говорит, что у него нет денег, потому что на то воля Божия.

Батюшка, меня уже шесть лет мучает боязливость, я боюсь всего: помыслов, людей. Постоянно проявляю маловерие и малодушие. Как с этим бороться?

Надо молиться. Если мы не станем бороться со своими страстями, – не только с этой страстью, но и с любой другой, – то будем мучиться не шесть, а шестьдесят шесть лет. Поэтому нужно, повторю, усиленно молиться, стараться не собеседовать с помыслами боязни. Конечно же, во всем необходим совет духовника. А если мы словно продираемся сквозь темный лес в безлунную ночь, без всякого руководства, без осознания того, что, как и в какой последовательности нужно делать, то ничего никогда не достигнем.

Почему комплекс неполноценности и смирение не одно и то же?

Когда нужно исполнить какое-то сложное дело, то человек с комплексом неполноценности теряет уверенность в себе (по крайней мере, иногда так бывает), а человек смиренный, не думая о том, получится ли или не получится, полагается на волю Божию и делает все, что необходимо. Смиренный не боится опозориться, а тот, у кого так называемый комплекс неполноценности, все время страшится показать себя перед другими людьми в дурном свете. Можно сказать, что это скрытая гордость. Вообще, «комплекс неполноценности» – термин нехристианский, и потому мы можем забыть об этом понятии.

Как далеко отстоит природная доброта от евангельской любви к ближнему?

Наверное, природную доброту можно претворить в евангельскую. А как далеко она отстоит?.. Иногда «природная доброта» – это просто человекоугодие: жалость к человеку в тех случаях, когда нужно проявить твердость. Евангельская доброта чиста от примеси человекоугодия, она всегда ищет спасения человека.

Кроме того, природная доброта имеет некоторые границы: человек до какой-то степени может быть добрым к посторонним, а потом начинает думать о себе или, скажем, о своей семье, о близких ему людях. Эта доброта ограничивается определенным кругом людей и дальше не простирается, она ставит человека перед выбором – сделать добро близкому человеку или постороннему, другу или врагу. Евангельская доброта не имеет границ.

Что значат ваши слова о том, что в будущем веке Бог будет открываться людям?

Это значит, что люди будут приближаться к Богу и познавать Его. В этой жизни многие исполняют свой христианский долг как бы нехотя. Они ходят в церковь, исповедуются, причащаются и уже рады этому малому, о богообщении они едва-едва думают. (Хотя на самом деле это неправильно, и преподобный Серафим Саровский в беседе с Мотовиловым как раз об этом говорит: люди забыли, что истинное предназначение христианина – в приобретении благодати.) А в вечной жизни люди, помилованные Богом, будут все больше и больше приобщаться к славе Божией, – конечно, соразмерно тому, кто как подвизался в этой жизни. Кто подвизался более усердно, тот в будущей жизни будет познавать Бога и приближаться к Нему в большей степени, чем тот, кто был нерадивым.

Батюшка, я больше боюсь не прогневать Бога, а попасть на том свете к демонам. Получается, что у меня не страх Божий, а страх демонов. Или это не так?

Авва Дорофей пишет, что есть два страха: один первоначальный – страх вечных мук, а другой совершенный – боязнь отпасть от сладости общения с Богом. То, о чем сказано в записке, – это страх вечных мук. Хотя это не самое высшее состояние христианина, но если такой страх по-настоящему живет в душе человека и мобилизует его на дела покаяния, то это уже хорошо.

За несколько дней до смерти одного моего родственника (он крещеный, но неверующий, в церковь не ходил) над его кроватью потемнела Казанская икона Божией Матери: через всю икону, наискось, прошла темная полоса шириной в два сантиметра. Он скончался внезапно: пришел из гостей, лег и умер. Родители у меня спрашивают: нужно расценить это как знамение, предупреждение или просто не обращать на это внимания?

Я думаю, что это действительно знамение, и даже, скорее, не для него самого, а для его родственников. Он-то этого предупреждения не понял, не воспользовался им и умер внезапной смертью, без покаяния. А родственники должны понять, что́ произошло, и сделать выводы. Это им вразумление для того, чтобы с ними не случилось подобного.

Батюшка, мне жаль своих неверующих родственников, которые умерли без покаяния. Можно ли вымолить для таких людей помилование?

Молиться даже за живых людей трудно, потому что они часто живут по своей воле, отнюдь не думают о том, чтобы исполнить волю Божию, – а за умерших еще труднее, потому что они уже не способны ни к каким переменам.

Ты знаешь, сколько у тебя умерших родственников? Миллионы людей, чьих имен ты даже не ведаешь. Твои прародители – Адам и Ева, так? Значит, все люди – это твои братья и сестры. Ты знаешь по именам своих ближайших родственников и их жалеешь, а почему ты не жалеешь всех остальных? Чем они хуже?

Вымолить своих родственников, которые, может быть, умерли без покаяния, – это очень тяжелая задача. Одно дело, если родственник – человек верующий, воцерковленный, за такого родственника помолиться можно. А если он даже и в Бога не верил?

Вы говорили о том, что свобода выбора дана человеку после падения. Как это может быть, ведь человек изначально создан свободным?

Одно дело свобода, а другое – свобода выбора. Свобода выбора появляется тогда, когда человек погружается в неведение, не знает, что хорошо, а что плохо. Свобода вообще – это совсем другое. Представим себе, что человек постоянно следует воле Божией, его воля словно соединилась с волей Божией – получается, этот человек не свободен, он Божий раб: ничего своего не делает. Но это не так. Это человек истинно свободный, потому что живет согласно своей природе и его природа, как сотворенная Богом, постоянно обогащается, просвещается, совершенствуется, то есть, по терминологии святых отцов, обо́живается (по-русски можно сказать «обожествляется»). А если человек имеет свободу выбора, то он не знает, что выбрать: то или другое. Иногда и тот и другой поступок противоречат воле Божией, а бывает, что какое-то намерение человека согласно с волей Божией, а другое противно ей, и человек колеблется, как же ему поступить. Свобода выбора, повторю, появилась тогда, когда появился грех, когда человек перестал точно и ясно понимать волю Божию.