Не бывает малых заповедей и ничтожных людей³³

Сегодняшняя беседа коснется бесконечно обширной темы – любви к ближнему. Эту любовь часто отождествляют с самим христианством. Святитель Иоанн Златоуст, обращаясь, конечно же, к мирянам, говорит, что исполнение евангельских заповедей нужно начинать в своей семье. То же самое можно сказать и о монашествующих: исполнение заповедей начинается в своем братстве или сестринстве. Вся жизнь человека проходит в сравнительно узком кругу людей. Мирянина окружают родственники, соседи, сотрудники. Постоянно человек общается, может быть, с несколькими десятками своих знакомых, и по отношению к этим людям он либо исполняет заповеди, либо, наоборот, нарушает. Круг общения монашествующих еще более ограничен: они живут в замкнутом обществе, каждый день на послушании встречают одних и тех же людей, видят соседей по корпусу. Уйдя из мира, отрекшись от него, мы обезопасили себя от самых грубых и тяжких грехов, но не лишились самой возможности грешить. Поэтому нам надо внимательно следить за собой, за тем, как мы относимся к сестрам во Христе. В этом и заключается евангельская жизнь.

Мы думаем, что исполнение Евангелия состоит в чем-то великом, и смотрим на евангельские заповеди как на нечто почти невыполнимое и величественное, даже непостижимое. В каком-то смысле это действительно так. Однако можно рассуждать иначе. В Нагорной проповеди Спасителя есть такое изречение: Кто будет учить и исполнять (учить других и исполнять сам эти малые заповеди. – Схиигум. А.), тот наречется великим в Царствии Небесном, а кто нарушит одну из малых сих заповедей, тот меньшим наречется в Царствии Небесном (см. Мф. 5, 19).

Почему заповеди названы малыми? Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что малыми они названы потому, что просты по своему изложению, переданы ясным языком, понятным даже человеку необразованному, простому. Мне кажется, что слово «малые» имеет еще одно значение, хотя и второстепенное в сравнении с тем, на которое указывает святитель Игнатий. Вспомним еще одно изречение Спасителя: Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного (Мф. 18, 10). Малым назван ничтожный, презренный в наших глазах человек, который на самом деле велик, потому что его ангел молится о нем Богу. То, что в глазах большинства людей кажется ничтожным, ничего не значащим, в глазах Божиих велико. Часто истинно смиренные люди бывают презираемы. Так, например, в неизвестности, смирении жил наш уральский святой – праведный Симеон Верхотурский, в презрении, уничижении жил знаменитый и очень почитаемый в России святой – Алексий, человек Божий. Можно было бы привести много других примеров, скажем юродивые, которых все считали за сумасшедших и презирали: Андрей Христа ради юродивый, Василий Блаженный. Может быть, сотни людей, считавшиеся самыми ничтожными, на деле были великими угодниками Божиими.

Итак, здесь речь идет не о том, что человек мал на самом деле, а о том, что он мал в наших глазах. Мы не можем знать, чтó на самом деле представляет собой тот или иной человек. Нам он кажется тяжким грешником, достойным всякого презрения, но мы не знаем ни о его покаянии, ни о его подвигах, ни о его тайных добродетелях. Нам ничего не известно о его воспитании, условиях жизни, причинах, по которым он согрешил, – о том, что так или иначе могло бы умалить значение его греха, поэтому справедливо судить о другом человеке мы не можем. Будем считать кого-то малым, ничтожным, а он перед Богом может оказаться великим.

Так и заповеди называются малыми не потому, что они действительно малы и, так сказать, легки, – любой христианин по собственному опыту знает, как трудно исполнить евангельские предписания, – а потому, что мы к ним так относимся, презираем их, считаем ничтожными. По большей части это случается в повседневной жизни. Теоретически мы понимаем их величие, значение, испытываем перед ними благоговейный страх, но как только нужно исполнить заповеди на деле, мы ими пренебрегаем. Рассмотрим одну из заповедей Нагорной проповеди: Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: „рака“, подлежит синедриону; а кто скажет: „безумный“, подлежит геенне огненной (Мф. 5, 22). Страшное прещение³⁴ налагает Господь на того, кто напрасно гневается на брата, – такой человек подлежит суду, а тот, кто оскорбляет ближнего, как сказано, подлежит геенне огненной. Однако мы эту заповедь презираем, действительно почитаем ее ничтожной, малой, поэтому в отношениях между собой допускаем гнев, раздражение. Это стало для нас чем-то само собой разумеющимся. Мы находим много разных оправданий, для того чтобы нам можно было действовать по страсти и никак себя не останавливать, не сдерживать. Таким образом, для нас заповедь, данная Спасителем, – «малая», а причина нашего гнева – серьезная, «великая».

То же самое можно сказать о любой заповеди, касающейся наших отношений друг с другом: мы эти заповеди презираем, пренебрегаем ими. Мы любим читать Евангелие и желаем при помощи молитвы, внутреннего делания очистить свою душу и сделать ее вместилищем благодати, сделать ее наполненной Божественной любовью. Молитву, покаяние, умное делание, может быть даже послушание мы считаем чем-то великим, значимым и с их помощью надеемся достигнуть любви, а заповеди, обязывающие нас проявлять любовь к ближнему на деле (допустим, безгневие, целомудрие, неосуждение и многое другое), мы почитаем ничего не значащими. Поэтому Спаситель и говорит: Кто нарушит одну из сих малых заповедей (даже не все, а лишь одну. – Схиигум. А.), тот меньшим наречется в Царствии Небесном (см. Мф. 5, 19). Если бы мы оказались меньшими в Царствии Небесном, это еще не беда. Дай Бог, чтобы мы и меньшими были, но только бы оказались там. Однако быть нареченным меньшим в Царствии Небесном может обозначать и то, что мы и совсем туда не попадем, останемся вне Царствия.

Мы должны спуститься с неба на землю и начать смотреть себе под ноги, чтобы не преткнуться, не упасть и не разбиться. В повседневной монастырской жизни мы пренебрегаем бережным отношением друг к другу: кто-то зашел в келию, случайно хлопнул дверью, а мы раздражаемся, делаем замечание, при этом считаем, что ничего страшного не произошло. Или кто-то попросил нас оказать небольшую услугу, например подержать кастрюлю, пока сам отлучится на пару минут по хозяйственной надобности, а мы отказываемся, потому что для нас эта просьба ничего не значит. Подумаешь, кастрюля. Совершая такие, на первый взгляд, малозначащие проступки, мы нарушаем заповеди. Да, мы любим Господа, искренне, внимательно, с умилением молимся (я сейчас не говорю о нерадивых), чувствуем во время молитвы благодать, но в бытовых, житейских ситуациях, как будто бы ничтожных, мы попираем заповеди. Здесь наша любовь, так сказать, накопленная в сердце при помощи молитвы, должна была бы естественно проявляться, но мы ею пренебрегаем. В уединении мы еще способны мечтать о том, что любим ближнего, а когда начинаем общаться с людьми, то различными мелкими проявлениями страстей: раздражением, осуждением, ленью, эгоизмом (может быть, это нехристианский термин, но всем понятный, более точное слово – себялюбие) мы показываем, что эти заповеди для нас ничего не значат, что они для нас «малые». И становится ясным, что любви к ближнему у нас нет.

Апостол Иоанн Богослов говорит, что мы не можем любить Бога, Которого не видим, если не любим ближнего, которого видим (см. 1Ин. 4, 20). Ведь наш ближний – образ Божий. Если в нас есть любовь к Богу, истинная, а не воображаемая, не мечтательная, не прелестная, то она проявляется и в наших отношениях с ближними. В душе возникает желание угодить человеку, с которым ты встречаешься постоянно или время от времени, сделать ему что-то доброе, в чем-то помочь, проявить снисхождение в тех случаях, если он нас как-то обижает или ущемляет. Все это – естественные проявления любви. Есть в нас любовь к Богу, значит, и любовь к ближним будет. Если нет великодушия, терпения, участливости, снисхождения друг к другу – это свидетельствует о том, что и любви к Богу в нас тоже нет. Под ближними я понимаю тех людей, которые непосредственно нас окружают, в буквальном смысле близки нам – находятся возле нас. Ближний – человек, который сейчас перед нами, с которым я встретился в коридоре или работаю на послушании. Допустим, на общее послушание взяли кого-то из иконописной мастерской и кого-то из певческого класса. Эти люди в течение дня не так часто сталкиваются друг с другом, но в данном случае они в буквальном смысле являются ближними, то есть находятся рядом.

В чем должна проявляться любовь к ближнему? Конечно, не в том, чтобы сделать для человека что-либо выдающееся, неповторимое и удивительное. Проявлением любви может быть не только помощь в исполнении послушания, но и приветливое слово, даже кивок головы, добрый взгляд. Не нужно думать, что это мало значит. Часто от нашего настроения (в особенности, если мы его показываем) зависит и настроение тех людей, с которыми мы общаемся.

Я не призываю вас к тому, чтобы вы все время улыбались, как это делают американцы, а лишь хочу напомнить, что о приветливости говорится и в Евангелии. Спаситель сказал: Если вы приветствуете только ваших братьев, то чем вы лучше язычников? (см. Мф. 5, 47). Получается, что истинный христианин должен приветствовать всех. Между прочим, раньше, в дореволюционной России, эти слова Господа понимались буквально. Да и сейчас в деревнях, маленьких провинциальных городках все друг с другом здороваются. Идет по улице незнакомый человек и говорит: «Здравствуйте!» Иногда дети, особенно примерные школьницы, по своей неопытности всем подряд говорят: «Здравствуйте! Здравствуйте!» Мне, например, нравится, когда со мной здороваются. Это само по себе создает доброе настроение. Встречает тебя человек и говорит: «Желаю, чтобы ты был здоров». Разве это плохо? В древности друг друга приветствовали иначе: «Радуйтесь!» или «Радуйся!» Это еще более приятные слова. Доброе расположение к человеку, приветливость – это также проявление любви. Если же мы неприветливы друг с другом, мы подпадаем под осуждение евангельской заповеди о том, что, как язычники, приветствуем только своих друзей. Видя близкого, дорогого нам человека, мы рады ему улыбнуться, у нас сразу улучшается настроение. Если же встречаем сестру, к которой, может быть, и не испытываем вражды, но с которой мы постоянно не общаемся, то у нас уже и улыбки не находится. Как будто у нас все улыбки пересчитаны! Получается, что мы не исполняем заповедь. Если даже приветствие имеет значение, то можно ли считать помощь друг другу малым и ничтожным делом?

Конечно, вы справедливо можете сказать: да, мы стремимся к тому, чтобы стяжать любовь, молимся, каемся, но пока в нас любви нет. Через молитву, которую преподобный Иоанн Лествичник называет матерью всех добродетелей, приходят все остальные добродетели, в том числе и любовь. Однако, если в нас есть хотя бы малая благодать, она должна проявляться на деле, а мы своим поведением, противоречащим Евангелию, изгоняем ее из своей души. Каждый мелкий проступок, каждое мелкое нарушение заповеди, почти невидимое и даже неосознаваемое, изгоняет благодать из нашего сердца. Мы молимся, каемся, внимательно выполняем четочное правило, читаем Евангелие, святых отцов, исповедуемся и причащаемся, чувствуем в душе благодать, расположение к ближним, но как только доходит до исполнения заповедей на деле, мы, вместо того чтобы сказать доброе слово, проявить терпение в ответ на неприязненный выпад в наш адрес, отвечаем злом на зло, а подчас даже и злом на добро. Конечно, благодать от этого умаляется. Если мы делаем еще один такой шаг, то ее становится еще меньше. Получается, что в течение нескольких часов мы теряем то, что приобрели, может быть, за целую неделю через молитву, откровение помыслов, исповедь, причащение. Мы вновь опустошены и не способны исполнить заповедь: сначала могли и не хотели, а сейчас хотим, но уже не можем.

Благодать Божия делает человека свободным, она дает возможность исполнять заповеди. Об этом сказано в Евангелии от Иоанна: А те, которые от Бога родились, получили власть быть детьми Божиими (см. Ин. 1, 12–13), то есть те, которые родились от Бога свыше, через таинства, через покаяние, получают власть быть детьми Божиими. Феофилакт Болгарский говорит в толковании на Евангелие, что в нашей власти быть детьми Божиими, и в нашей власти отказаться от этого царственного достоинства. Имея в себе благодать, накопленную через покаяние, послушание, откровение помыслов, отсечение своей воли, умное делание, в особенности через причащение Тела и Крови Христовых, мы имеем власть исполнять заповеди. Однако мы этим пренебрегаем. Помочь сестре донести ведро – это, как нам кажется, никакого отношения к Евангелию не имеет. Приветливо кивнуть – это вежливость, а не Евангелие. Если же мы посмеемся над сестрой, подшутим над ней, может быть даже и невинно, уязвим ее, думая, что здесь нет нарушения заповеди, мы теряем ту благодать, которой наполнено наше сердце, которая дает нам возможность творить добро. Образно говоря, в нашем сосуде есть мелкие отверстия, через которые драгоценная влага благодати, это благоухающее вино, постепенно вытекает. И когда наступает момент исполнить заповедь, – допустим, мы уже осознали, что это делать нужно, и, может быть, нам представился яркий случай, – благодати уже нет, мы всё потеряли, расточили по мелочам.

Поэтому не нужно, надеясь исполнить великие добродетели, пренебрегать малыми или, оправдываясь «послушанием», проявлять себялюбие. Если мы не хотим что-либо делать, у нас один простой ответ: нет благословения. «Помоги мне отнести кастрюлю». – «Нет благословения». Или: «Помоги мне в таком-то деле». – «Это не мое послушание». Люди замыкаются в себе, и получается, что там, где должна господствовать любовь, проявляется себялюбие. У нас происходит то же самое, что и в миру.

В монастыре не производство, где каждый исполняет свою операцию и никто не должен вникать в чужое дело. А мы замкнулись в своих «корпорациях»: певчих, швей, иконописцев. Некоторые руководители послушаний, самые обыкновенные послушницы, имеют царственный вид и считают, что их дело наиболее важное, можно сказать, единственно значимое в монастыре, а все остальное – чепуха. Другие, наоборот, чересчур увлечены своей духовной бранью. Они считают, что их страдания столь невыносимы, что «муки» их «утонченной», «возвышенной» души ни для кого не постижимы, и вся «скорбь мира» сосредоточилась в их душе, и все стрелы врага направлены именно в их сердца, поэтому они имеют право вообще ничем не заниматься. Если они и будут на одну треть исполнять свое послушание, то уж, конечно, никому помогать не станут, потому что их «страдания» всё компенсируют. Наоборот, это им должны все сочувствовать. Допустим, я злюсь. Можно сказать себе так: «Какой я негодяй, никогда не могу удержать свой язык, ничего не могу стерпеть!» А можно и так: «Какой я несчастный, страсть гнева меня так истязает, так мучает, я не могу найти покоя, никто мне не сочувствует, никто не помогает, всем я безразличен!» Я хожу злой, как собака, делаю из себя страдальца, тогда как, наоборот, всем от меня спасения нет. Такой человек из-за своих «невыразимых страданий» позволяет себе проявлять полное безразличие, даже какое-то непостижимое каменносердечие к самым родным людям.

Не нужно оправдываться своим послушанием, своей сосредоточенностью, своим «исихазмом» (мол, я так молюсь, что не могу поднять ложку, которую уронила сестра, поскольку развлекусь и все потеряю) и под предлогом таких возвышенных добродетелей, как умное делание и послушание, оставлять то, ради чего они совершаются. Ведь мы совершаем эти добродетели ради того, чтобы исполнить заповедь. Добродетели – это средство, а любовь – цель.

Конечно, здесь необходимо сделать оговорку: под предлогом любви к ближнему мы не должны впасть в человекоугодие. Об этом прекрасно говорит святитель Игнатий (Брянчанинов) в проповеди «О любви к ближнему». Не нужно потакать человеческим страстям. Здесь должно быть некоторое рассуждение.

В монастыре человекоугодие может проявляться, например, так: какая-нибудь послушница от скуки шатается всюду, ей хочется с кем-нибудь поболтать. Она встречает сестру, та проявляет «любовь к ближнему» и начинает с ней празднословить. Конечно, это человекоугодие. К тому же праздное времяпрепровождение, пустословие часто сопровождается осуждением. Скажем, сестра, недовольная своим послушанием или строгостью, которую к ней проявили, начинает осуждать монастырские порядки, других сестер. Вместо того чтобы уйти или даже унять эту сестру, как-то попытаться усовестить ее, чтобы та не грешила, другая сестра начинает выслушивать, поддакивать, может быть еще и от себя что-то добавлять. Таким образом, под предлогом любви и сочувствия к сестре, она не любовь к ней проявляет, не спасает ее, не помогает ей встать, когда та преткнулась, а, наоборот, угождает ее страстям, усугубляет падение, да еще и сама грешит. Это также человекоугодие.

Мы часто ищем именно такой любви. И если кто-то не одобряет нашу страсть, то нам кажется, что этот человек – наш настоящий враг, ненавистник и убийца. Допустим, кого-то мучает страсть гнева и все раздражает: где-нибудь не вкручена лампочка или плохо закрывается дверь, у кого-то рваный подрясник, одна сестра слишком толстая, а у другой – все лицо в морщинах. Человеку кажется, что это все терпеть просто невозможно: что тут происходит?! Это просто сумасшедший дом! И он, одержимый страстью, хочет, чтобы кто-то его поддержал и сказал: «Да, точно, у нее рваный подрясник, эта послушница позорит свою швейную мастерскую». Нам нужно, чтобы нас поддержали, только тогда мы будем считать, что нас любят, сочувствуют нам, что сестра, которая поддерживает нас, – единственный человек в монастыре, который нас понимает. Любовь к ближнему начинают путать с человекоугодием. Этот хотя и утрированный, но очень правдоподобный пример я привел намеренно: не нужно искать такой любви, которая оправдывает наши страсти.

В то же время любовь к ближнему необходимо проявлять в самых элементарных, мелких вещах, потому что, поступая так, мы, собственно, и исполняем заповеди. Возможно, за всю нашу жизнь мы ничего великого не сделаем, потому что нам может не представиться для этого случай. И дай Бог, чтобы он не представился! Человек сидит и мечтает о мученичестве, а ему кулак покажи – он затрясется от страха. Вся наша жизнь пройдет среди почти незаметных мелочей, и мы должны будем дать ответ за то, что именно в этих мелочах исполнили или не исполнили заповеди. Наш долг – постоянно, можно сказать, с утра до вечера и с вечера до утра исполнять заповеди всегда и во всем. Наша духовная жизнь проявляется в мелочах: то доброе, что в нас есть, либо развивается, либо, наоборот, увядает, подобно саду, который никто не обрабатывает и не поливает. И мы, пренебрегая мелочами, фактически пренебрегаем Евангелием: для нас его нет, нам негде его исполнять, потому что вокруг одни мелочи. В повседневной жизни мы даже не видим своих преткновений, не замечаем того, что грешим. Если же случится что-нибудь серьезное и испытанию подвергнутся наши вера, твердость, мужество, то мы, не умея сейчас на грубое слово ответить терпением и кротостью, тем более не сможем дать должный ответ нашим гонителям и падем страшным падением. Нам необходимо не просто заботиться о монашеских добродетелях, таких как умное делание и послушание, но еще и понимать, что благодаря этим добродетелям мы должны исполнить собственно евангельские заповеди.

Обо всем этом можно было и не рассуждать, а только напомнить вам начало книги святителя Игнатия (Брянчанинова) «Приношение современному монашеству», в которой он говорит, что те монахи, которые построили свой подвиг на тех или иных добродетелях или особом образе жизни, но пренебрегли евангельскими заповедями, падают страшным падением. Это происходит в том случае, если привычный им образ жизни поколебался или не стало возможности исполнять добродетель, на которую они уповали. Монашеская жизнь должна быть построена на евангельских заповедях, а добродетели – это средства, которыми мы иногда имеем возможность пользоваться, а иногда нет. Например, уединение не всегда в нашей власти, умным деланием мы не всегда можем заниматься, да и послушание тоже не всегда уместно – иногда нужно проявить инициативу. А у нас такое послушание, какого, наверное, и у египетских отшельников не было. «Дайте попить воды». – «Нет благословения». Хоть ты умри с голоду или от холода на наших глазах – нет благословения и все!

Бывают случаи, когда к людям нужно проявить простое участие, я уж не говорю о любви, допустим к паломникам или некоторым сестрам, или, может быть, к больным или новичкам, и спросить у них: «Что случилось?» или «Кого вы ждете? Кого позвать?» Мы ведь можем ранить человека. Допустим, пришел в монастырь паломник или приехал кто-нибудь по делам. Ты же не знаешь, кто этот человек. Может быть, он – будущий царь, а ты ему грубо ответил. Даже с точки зрения здравого смысла так поступать неразумно. Праведный Авраам принял странников, не зная, кто к нему пришел, а это были ангелы. Так же и мы должны поступать, поскольку не знаем, кого мы принимаем. Хотя правильнее сказать, знаем, ведь Спаситель сказал, что тот, кто принимает одного из малых сих, Меня принимает (см. Мф. 25, 40). Но мы и это почитаем малой заповедью. В наших глазах всякий человек, пришедший к нам, – малый, ничтожный. А ведь, если мы приняли его, то на самом деле приняли Христа, сделали добро Самому Христу. Пусть перед нами будет даже человек неверующий, нас это не касается: это его внутреннее состояние, и он сам за это отвечает перед Богом, а благодаря нашей доброте он, может быть, обратится к вере.

Одного интеллигентного человека пытались обратить в христианство. Он увлекался античной философией, индийскими учениями (в наше время это распространено среди интеллигенции), и ему никак не могли доказать истинность православия. Он называл себя христианином, но на самом деле в голове у него была путаница. Однажды после очередной беседы один из участников спора, прощаясь с ним, по христианскому обычаю троекратно поцеловал его. Это была не лесть, а вежливость, приветливость. Это оказало потрясающее воздействие на того человека, и впоследствии он принял православие. Поэтому не нужно пренебрегать людьми, холодно к ним относиться. Надо быть участливым. Может быть, ты потеряешь одну минуту, но ничего страшного из-за этого не случится.

Нужно постоянно понуждать себя быть внимательными к ближним. Если даже в нас нет искренней, сердечной любви, мы еще не приобрели ее, то будем следить за собой. Повторю: не нужно думать, что есть мелкие, ничтожные заповеди и какая-нибудь серьезная причина оправдывает их нарушение. К сожалению, случается, что мы, выполняя какое-нибудь дело для монастыря, грешим, допустим, раздражением. По крайней мере, давайте будем не оправдывать себя, а, наоборот, каяться в этом, бороться с собой. Желательно и доброе дело делать, и страсти не поддаваться. А мы считаем, что совершаем великое, доброе дело, и думаем, что те мелочи, в которых мы согрешаем, нам простятся. Великое, доброе дело у нас одно – это исполнение Евангелия. И когда мы произносим слова «умное делание», то подразумеваем под этим не только внимательную Иисусову молитву, даже с благодатными ощущениями и переживаниями, а именно внутреннее исполнение заповедей, которое начинается с помыслов. Это и есть умное делание – дело нашего ума. Если мы в уме исполним заповеди, значит, и на деле совершим их, а если нарушим в уме, то и наши поступки будут нарушением Евангелия.

То же самое можно сказать и о добродетели послушания. Это средство для того, чтобы научиться владеть собой, отсечь все греховные желания, управлять своей волей согласно Божественной воле, которая изображена именно в Евангелии, а не дана человеку лично через особенное откровение. Существует одно откровение – Евангелие. А Божественная воля заключается не в том, чтобы сесть в третий или второй троллейбус, а в том, чтобы не раздражаться, быть кротким, любить ближнего.

Помню, одно время особенной популярностью пользовалась книга «Илиотропион, или Сообразование человеческой воли с Божественной волей», составленная святителем Иоанном Тобольским. Все ее покупали, и, как в какой-то гадательной книге, каждый хотел найти там решение конкретно для себя, узнать, что лично ему нужно делать. А святитель Иоанн просто, обращаясь прежде всего к мирянам, говорит о делании добродетелей и исполнении Евангелия. Никаких конкретных советов, например в какой монастырь пойти или на какую работу устроиться, там нет, а мы именно так понимаем Божественную волю. А ведь она уже изображена в Евангелии. В творениях святых отцов мы находим толкование Евангелия или изложение предания, в рамках которого только и можно правильно понять Священное Писание. Поэтому не будем искать ничего нового, ничего особенного. Откровением для каждого из нас должно стать Евангелие. Откровение, преподанное всем, должно стать нашим личным откровением. Мы должны его пережить и понять, как нам исполнить ту или иную заповедь. Это и есть воля Божия.

Послушание, или отсечение своей воли, потому и признаётся одной из самых важных добродетелей, что научает нас исполнению Евангелия. Умное делание учит нас еще внутри самих себя, в уме, душе начинать исполнять заповеди. Послушание учит отсекать свои пожелания, ради того чтобы подчиниться евангельским заповедям. Теоретически мы это принимаем, а сами заповеди, ради которых занимаемся умным деланием, в действительности отвергаем. Получается, что сами сеем и одновременно вытаптываем. Поэтому не будем «послушанием» извинять свои грехи и оправдываться. Если согрешили, то начнем укорять себя и каяться нелицемерно, то есть исправляться.

Все сказанное выше о любви к ближнему можно приложить и к мирянам: ничего такого, что относилось бы только к монашествующим, в моих словах нет. Хочу подчеркнуть: не должно быть человекоугодия, любви без рассуждения. Если в чем-то сомневаетесь, обращайтесь за советом к старицам, настоятельнице, духовнику и пусть не сразу, но всё же решайте возникающие вопросы, не пренебрегайте исполнением заповедей под предлогом того, что у вас «нет благословения» их исполнять.

* * *

Вопрос. Можно ли делать сестрам замечания? Например, если мешают спать, просить, чтобы не шумели?

Ответ. Можно, только надо делать это спокойно, добродушно. Если кто-то способен вынести шум, то хорошо было бы потерпеть. Однако лучше в дружелюбном тоне сделать замечание, чем полчаса терпеть и при этом кипеть внутренне, а потом не выдержать и закричать: «Да когда же вы замолчите?!»

Вопрос. Что делать, если действительно раздражаешься на разные мелочи и невыносимо больно от этих помыслов? Как бороться с этими помыслами, не принимать их?

Ответ. Сестры, я ведь не сказал вам, что после этой беседы вы должны не грешить и ни на кого не раздражаться. Это невозможно. Я говорил о том, что нужно бороться с этим и не оправдывать себя. Необходимо читать Иисусову молитву. Большое значение имеет откровение помыслов. Для новоначального невозможно совсем не поддаваться греховным помыслам. Для достижения даже не бесстрастия, а хотя бы такого состояния, когда мы несколько собой владеем, необходимо долгое время. Наша беседа была о том, чтобы не считать наше повседневное общение мелочью, к которой неприложимо понятие нравственности.

Вопрос. Как вести себя с бомжами и нищими, которые постоянно приходят в храм и просят деньги, продукты?

Ответ. К этим людям, с одной стороны, нужно проявлять милосердие, с другой – бывает необходимо держать их на расстоянии, потому что по большей части они развращенные, способные обмануть, украсть. Мы и помогать им должны, и о своей безопасности думать, даже в том смысле, чтобы не заразиться какой-нибудь кожной болезнью. Варсонофий Великий дает следующий совет: людям, которые недостойны доверия, давать хлеб и отпускать.

Вопрос. Мне кажется, что в монастыре я стала холоднее, даже менее вежливой, чем была в миру. Почему это происходит?

Ответ. О вежливости было сказано не в том смысле, что нужно всегда говорить слова «пожалуйста», «будьте добры», «будьте любезны», «извините», а в том смысле, что нужно быть участливым. Лучше проявить вежливость, чем остаться равнодушным. Кроме того, в миру мы часто бываем вежливыми из-за человекоугодия. Почему в монастыре вежливость исчезает? Очень трудно представить семью, где все друг с другом разговаривают подчеркнуто вежливо. В кругу семьи даже очень культурные, вежливые люди обращаются друг с другом просто. В монастыре происходит то же самое. Вежливость в миру – это, так сказать, искусственное средство, прикрывающее отсутствие любви. И это средство должно исчезнуть, а настоящая любовь – появиться. Совсем не обязательно говорить «волшебные слова» – «спасибо» или «пожалуйста», как нас учили в школе. Любовь, благожелательность можно проявлять и по-другому, даже одно и то же слово в зависимости от ситуации можно произнести с разной интонацией: резко или благожелательно.

Вопрос. Миряне упрекают нас в холодности и невнимании, но ведь у них свое представление о жизни, об отношениях между людьми. Должны ли мы вести себя по их меркам, тем более здесь, в монастыре?

Ответ. Конечно, нет, но и соблазнять мирских людей мы тоже не должны. Нужно отличать любовь от человекоугодия. Часто миряне под любовью подразумевают человекоугодие: вежливость, ненужный светский разговор. Этого не должно быть. Однако в повседневном общении необходимо проявлять друг к другу участие, быть приветливыми. Мы не должны ни идти на поводу у мирян, которые не имеют никакого понятия о монашеской жизни, ни строить из себя «исихастов», настолько углубившихся в молитву, что им уже нет дела ни до чего внешнего. Когда мы говорим о своих делах, то можем подолгу чесать языки друг с другом, а когда нужно спросить у мирянина, для чего он пришел и кого ждет, что-то ему подсказать или позвать кого-то, мы становимся «исихастами».

Да, мы учим вас не вступать в ненужные разговоры, в особенности тех сестер, которые часто сталкиваются с мирянами, например, в храме. Не всякому это полезно, однако участливость всегда должна быть. Допустим, у тебя спрашивают что-то на богословскую тему, а ты ничего не знаешь, – так незачем что-то изобретать. Если у тебя нет благословения поучать на нравственные темы, то и не нужно этого делать. Но сказать что-то доброе, два-три слова, например: «Подождите, сейчас мы позовем священника», – ты же можешь? Или пусть человек стоит и часами ждет? Разве нельзя подойти к нему и спросить, в чем он нуждается, для чего пришел или кого он ждет? Разве это человекоугодие? Когда-то и вы были в таком положении, хотя бы об этом вспомните. Нравилось ли вам такое обращение? Наверное, вам нравилось, когда к вам относились внимательно, с сочувствием, выслушивали вас, что-то вам подсказывали, помогали.

Вопрос. Иногда я хочу помочь сестре или, как вы говорили, поприветствовать, посочувствовать, но сразу вспоминаю, что я очень тщеславная. Появляется смущение, что я стану этим гордиться и тщеславиться. Надо ли обращать внимание на такие помыслы?

Ответ. Ничего страшного. Если ты поприветствуешь сестру, то будешь гордиться и тщеславиться этим, а если не поприветствуешь – будешь гордиться и тщеславиться тем, какая ты смиренная. Лучше поприветствовать и немного поддаться страсти, чем не проявить любви и не иметь тщеславия. Как говорит Пимен Великий, лучше подать голодному хлеб с плесенью, чем дать ему возможность умереть с голоду. Лучше немного поддадимся тщеславию, но все-таки главную добродетель исполним. Конечно, надо и добродетель исполнять, и с тщеславием бороться, но при этом нужно иметь в виду, что оно всегда следует за любой добродетелью, любым добрым делом, и мы не можем, так сказать, заранее избежать тщеславия, – все равно оно последует. Как сказал Иоанн Лествичник, все демоны радуются о падении человека, а бес тщеславия радуется о добрых делах. Но что же делать? Не совершать добрых дел? Нет, будем совершать добрые дела и бороться с тщеславием.

Вопрос. Живя в монастыре, я поняла, что я эгоистка и мне никто не нужен, хотя внешне я вежливая. Как избавиться от внутреннего холода?

Ответ. Нужно понуждать себя к тому, чтобы ко всем относиться по-доброму, чтобы делать добро и в многочисленных мелочах, не пренебрегать ими. Это, так сказать, сегодняшняя, тактическая задача, а дальняя, стратегическая – это каяться, молиться, и вместе с приобретением благодати в нас начнет действовать и любовь. Тогда мы будем относиться к ближнему с любовью не по принуждению, не потому, что так нужно, а потому, что так нам велит сердце, то есть это станет для нас естественным.

Вопрос. В последнее время я стала очень злопамятной. Как избавиться от подобных мыслей?

Ответ. Нужно молиться за того человека, который тебя обидел и против которого в тебе действует эта страсть; стараться быть с ним особенно приветливым. Если есть возможность оказать этому человеку какую-то услугу, в чем-то помочь, то не пренебрегать такой возможностью. Надо заставлять себя противостоять этой страсти и в то же самое время не забывать исповедовать эти помыслы. Итак, молиться за этого человека, делать ему добро и постоянно каяться, хотя бы это злопамятство долгое время от тебя не отступало.

Вопрос. Бывает, что помогаешь кому-нибудь, но при этом нарушаешь монастырский устав. Как поступать в таких случаях: помогать или нет?

Ответ. Все нужно делать разумно. Надо посоветоваться со старицей, и она, исходя из конкретных обстоятельств, зная твой характер и твои слабости, скажет, как было бы полезнее для тебя сделать. Конечно, монастырский устав не выше заповедей, но иногда под предлогом исполнения заповедей мы совершаем свою волю и грешим. Если же мы точно знаем, что исполняем заповедь, то, конечно, это выше устава.

Вы, наверное, помните пример из «Древнего патерика» о преподобном Моисее Мурине. Однажды к нему пришли странники. Он приготовил им пищу на огне, а по уставу Скитской пустыни было запрещено разводить огонь и есть вареную пищу. Монахи ели только сырые овощи, сухари и воду, даже соль считалась роскошью. А он сварил странникам еду. Конечно, авва Моисей сделал это не ради чревоугодия, а ради того, чтобы накормить людей, которые пришли издалека. И монахи пожаловались на него пресвитеру. Тот сказал: «Хорошо, я сделаю авве Моисею замечание». Заметьте, равный равного не посмел обличить. Даже в их неправильном поступке есть пример для подражания. В обычное время все собрались в церкви, и пресвитер сказал: «Моисей нарушил закон человеческий, но соблюл закон Божеский». Он нарушил устав Скитской пустыни, но исполнил заповедь о любви к ближнему. Это пример для всех нас. Конечно, мы не должны нарушать устав и оправдываться тем, что исполняем заповеди. Все нужно делать по благословению и с большой осторожностью.

Вопрос. Однажды перед богослужением, когда сестры заходили в храм, мимо них проходил благодетель, и ни одна из сестер с ним не поздоровалась. Меня это очень смутило. Вы сказали, что в монастыре вежливость должна исчезнуть, но как быть в таких ситуациях? Объясните, пожалуйста.

Ответ. Я уже говорил, что нужно быть приветливым. Часто люди отождествляют это с вежливостью. Святые отцы иногда под вежливостью понимают такое поведение, когда человек делает вид, что относится к ближнему по-доброму, тогда как на самом деле тот ему совершенно безразличен. Вежливость прикрывает внутреннюю холодность. Это нам не нужно. А приветливость – это понуждение себя к доброму расположению, которое должно выражаться и внешне. Его нужно отличать от простой вежливости, которая может оказаться вошедшим в обычай лицемерием.

Вопрос. В Евангелии сказано: Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему «рака», подлежит синедриону; а кто скажет „безумный“, подлежит геенне огненной (Мф. 5, 22). Объясните, зачем нужно такое разделение?

Ответ. Некоторые святые отцы говорят, что даже если человек прольет твою кровь, то и в этом случае гнев является напрасным. Иоанн Кассиан Римлянин говорит, что слово «напрасно» было вставлено в позднейших списках, а в древности этого слова в тексте не было. Так святые отцы не хотели примириться с тем, что существует какое-то оправдание гнева. Верно ли мнение Иоанна Кассиана или нет, мы не знаем, но его суждение о том, что гневаться в любом случае нельзя, – справедливо. Даже если мы будем относиться к себе снисходительно и соответственно истолковывать эти слова Евангелия, то и тогда мы должны признать, что по большей части мы гневаемся напрасно. Не напрасно мы гневаемся на человека тогда, когда он нас соблазняет на какой-нибудь грех, а мы восстаем против этого, не хотим поддаваться, или когда нас пытаются соблазнить еретики.

Кто же скажет брату своему «рака», подлежит синедриону. «Рака» переводится как «пустой человек». Одно дело – прогневаться, другое дело – оскорбить человека, усомниться в нем, а третье – называть его безумцем, или, по-славянски, уродом. За большее осуждение мы подлежим и большему наказанию. Когда человек сильно рассердится, он начинает говорить оскорбительные слова: «Да это пустой человек, нечего с ним разговаривать!» Если строго к нам подходить, за это мы подлежим отлучению от Церкви. А когда мы говорим: «Да это безумец!» – и начинаем бранить человека разными словами, мы подлежим геенне огненной. В приведенных евангельских словах рассматриваются разные степени гнева.