О малом и великом в жизни христианина³⁵

Сегодня мы с вами будем говорить о том, что в духовной жизни не бывает малых, незначительных вещей. То, что видится нам ничтожным, на самом деле может оказаться настолько великим (или, правильнее сказать, страшным – если мы этим пренебрежем), что от этого будет зависеть, спасемся мы или погибнем.

Апостол и евангелист Матфей приводит слова Спасителя из Нагорной проповеди: Кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном (Мф. 5, 19). Эти евангельские слова (малые, как сказано по-славянски, или малейшие, как переведено на русский язык, заповеди) имеют огромное значение. Ведь быть названным малейшим в Царствии Небесном не значит обязательно там находиться и быть спасенным. Когда мы в обществе христиан порицаем некие пороки и рассуждаем о тех или иных страшных грехах, тех или иных порочных людях, то вовсе не обязательно речь идет о человеке из нашей среды. Наоборот, гораздо чаще мы говорим о тех, кто пребывает вне Церкви. Так что если человек назван в Царствии Небесном малейшим, то, повторю, это совсем не значит, что он там находится.

Именование заповедей малейшими можно понимать по-разному. Мне кажется, что слово малейшие показывает наше отношение к этим заповедям: они кажутся нам ничтожными, ничего не значащими, и мы оставляем их без внимания. Мы пренебрегаем ими не потому, чтобы они были действительно легкими для исполнения (мол, захотим, так исполним), а потому, что в житейской суете, в нашем повседневном отношении к людям мы не придаем этим заповедям значения. Мы пренебрегаем также и заповедями, которые учат нас правильно относиться к Богу и к самим себе: нам кажется, что в обыденных обстоятельствах это не имеет принципиального значения.

Вы знаете, что Иисусову молитву и вообще непрестанную молитву называют любовью к Богу. Действительно, любовь к Богу с наибольшей силой проявляется именно в Иисусовой молитве. Мы же под предлогом разных житейских занятий – иногда чрезвычайно важных – считаем для себя возможным эту молитву оставлять. Да, мы знаем, что необходимо любить Господа Бога всем сердцем, всею душею, всею крепостию, всем разумением, и не пытаемся с этим спорить, не пытаемся возражать словами. Однако делами своими мы показываем, что заповедью этой пренебрегаем.

Нельзя любить Бога всем сердцем час или несколько часов в сутки, когда мы, допустим, совершаем келейное правило или присутствуем на богослужении. Если мы действительно любим Его всем сердцем, то будем молиться непрестанно, по крайней мере тогда, когда бодрствуем. Человек же, который стяжал благодатную любовь, не может успокоиться и творит молитву в своем сердце даже тогда, когда спит, то есть как будто бы находится в бессознательном состоянии. Под предлогом важных, необходимых дел – тех, которые будто бы обеспечивают нам нормальную жизнь, – мы оставляем любовь к Богу. Заповедь, которую теоретически признаём великой, в конкретной ситуации считаем не имеющей значения, то есть менее важной, чем труд ради пропитания или налаживание хороших отношений с людьми ради обеспечения себе безбедного, безопасного существования. Точно так же мы пренебрегаем и любовью к ближнему – опять-таки не потому, что теоретически почитаем эту заповедь ничтожной. Но во время всей той суеты, которой мы поневоле предаемся, мы находим эту заповедь не имеющей принципиального значения. Формально не дерзая опровергать Евангелие, на деле мы оправдываем свое пренебрежение к его установлениям, полагая, что в этой ситуации она не подходит.

Господь Иисус Христос, говоря в Нагорной проповеди: Блаженны нищие духом, блаженны плачущие, называет эти заповеди малейшими. Но может ли быть малейшим то, за что обещана великая награда – Царствие Небесное? Уже те, кто стяжет первую из названных Господом добродетелей – нищету духовную, обретут его. Значит, малейшими эти заповеди делает наше к ним отношение – именно в той ситуации, в которой мы теперь находимся, а не в выдуманной. У нас получается так: мы хотим испытывать любовь к Богу в специально отведенное для этого время или в таких обстоятельствах, когда это сделать легко и просто. То же и в отношении любви к ближнему или иной заповеди: о нищете духовной, плаче о своих грехах, алкании и жажде правды или праведности, – мы думаем, что это нужно исполнять при удобных обстоятельствах. В тех же обстоятельствах, в которых мы находимся и, по всей видимости, будем находиться всю жизнь, мы почитаем эти заповеди ничтожными, малейшими.

Когда нам нужно выбрать между евангельской заповедью и какой-то житейской нуждой, мы обычно не задумываясь, без всякого внутреннего сопротивления выбираем житейскую нужду. Но если мы будем так пренебрегать заповедями, то никогда не сможем их исполнить – у нас никогда не будет случая к их исполнению. В обычных обстоятельствах пройдут годы, мы так и будем всё время считать заповеданное Господом малым и ничтожным, а житейские нужды – значительными, определяющими наше страдание и счастье, нашу болезнь и здоровье, нашу жизнь и смерть. И если мы будем так жить – нарушать, или, как сказано по-славянски, разорять, эти малые заповеди, да еще и учить других людей, чтобы они первостепенное внимание уделяли бытовым нуждам, – то, конечно же, будем названы малейшими в Царствии Небесном, то есть окажемся вне его.

Слово «малый», или «малейший», употребляется в Евангелии и еще в одном значении, впрочем близком тому, о котором мы только что говорили. Часто мы характеризуем этим словом людей, и не потому, что они действительно малые, ведь все люди перед Богом равны. Но мы сами из гордости почитаем себя бóльшими или признаём одного человека лучше другого, если он имеет те качества, которые кажутся нам значительными и важными. На самом же деле всякий из нас – образован он или нет, прост или утончен – есть образ и подобие Божие, поэтому для Господа нет никакой разницы между людьми. Значит, если мы почитаем кого-то малым, то он мал именно в наших глазах. Даже если мы посчитаем ничтожным того, кто, на наш взгляд, очевидно грешен, мы допустим ошибку, ведь самый падший человек еще более нуждается в помощи Божией, в спасении и милосердии, чем праведный. Об этом свидетельствуют некоторые евангельские притчи, например притча, повествующая о том, как пастух оставляет в пустыне девяносто девять овец и отправляется искать одну заблудшую. А евангелист Матфей приводит слова Спасителя: Кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей (Мф. 10, 42). Так что не только великие добрые дела приносят нам пользу: если мы дадим всего лишь чашу воды одному из малых сих – сделаем малое, ничтожное дело по отношению к ничтожному человеку, – то и ради этого как будто бы незаметного пустяка получим награду.

Отсюда следует вывод, что никакое дело не может быть презренным в нашей духовной жизни. Мы с вами уже говорили о том, что порой сестры не помогают друг другу под предлогом послушания или других по видимости серьезных причин, считая, что помочь принести что-нибудь или вымыть посуду – это такая мелочь, на которую не стоит обращать внимания. Но ведь в Евангелии речь идет о гораздо большем пустяке, еще менее значительном деле! Просто дать человеку чашу холодной воды ни для кого не составляет труда, вода есть везде, она ничего не стоит. Но и за это Господь обещает награду, а значит, нельзя пренебрегать ничем. Евангелие не говорит о несущественных вещах, порой великая заповедь, например о любви к ближнему, проявляется в ничтожном поступке. Иногда бывает достаточно улыбнуться или кивнуть головой – и не говорите мне, что это легко сделать! Быть приветливым по отношению к тому, к кому испытываешь неприязненные чувства, чрезвычайно трудно. Никто и не замечает, не понимает, что происходит, а мы в это время исполняем заповедь – тем, что просто кивнули головой тому человеку, который нас обидел. Это не мелочь, это весьма значительно, и за такой поступок мы, конечно, не лишимся награды.

Если мы начнем пренебрегать такими мелочами под предлогом того, что они не имеют под собой никакого основания, то, как я уже говорил, в конечном счете окажется, что и на прочие евангельские заповеди у нас не будет времени – и никогда не выдастся случай последовать им. В итоге мы дойдем до того, что в великих делах также окажемся бессильными, совершенно немощными, не способными ничего сделать – словно парализованными. А может быть, даже и не обладающими искусством исполнения заповедей, потому что, как мы знаем из наших жизненных обстоятельств, в любом деле нужен навык. Тот, кто не приобрел его в мелочах, и большое дело сделать не сможет. Осваивая любое ремесло, человек сначала учится пользоваться необходимыми для работы инструментами, исполнять простейшие операции, а уже затем постепенно переходит к изготовлению все более и более сложных изделий. Что же касается евангельской жизни, то святые отцы называют ее наукой из наук и искусством из искусств, а значит, опыт и навык здесь в особенности необходимы. Конечно, важен не только навык, но и благодатная помощь. Если же мы не будем понуждать себя к деланию добра, то и благодать Божия не будет нам содействовать. Насколько ревностно мы служим Господу, настолько Он помогает нам в этом служении. Соответственно, насколько мы бываем нерадивы, настолько уменьшается и помощь Божия.

Приведенным мною словам Евангелия можно дать еще и такое толкование: если мы в великом деле приобретем помощь Божию, а в малом нарушим Его заповеди – не подадим чашу холодной воды, пренебрежем нашим ближним, сочтем этого человека не заслуживающим внимания, – то лишимся полученной награды. Вспомните, в жизни часто бывает, что мы, усердно помолившись, причастившись, почувствовав в душе утешение, благодать, мир, из-за одного только слова теряем всё. Значит, отворачиваясь от малых дел, мы не только пренебрегаем возможностью совершать заповеди – в сосуде нашей души появляется некая трещина, щель, через которую благодать Божия от нас уходит. Спаситель говорил Своим ученикам, что нужно быть смиренными, как дети. Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф. 18, 2–3). Господь не употребил тогда слова «малые», но по строю Его речи и приведенным в пример образам можно понять, почему Он приводит это сравнение с детьми. Дети почитают себя существами ничего не значащими и ни на что не претендуют. Они ставятся нам в пример именно в этом отношении.

Итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном (Мф. 18, 4) – то есть мы должны к другим людям относиться внимательно, а себя почитать меньшими и ничтожными, а не так, как у нас обычно бывает: себя мы почитаем людьми значительными, а другими пренебрегаем. Мы можем сказать, что это к нам не относится – мы так совсем не думаем, наоборот, считаем себя заурядными и даже плохими, отнюдь не великими. Нечем, мол, нам величаться, ничего особенного мы собой не представляем – ни в отношении своих способностей, ни в отношении своего положения в обществе, ни в отношении своей нравственности. Кажется, будто мы действительно о себе так думаем, но когда доходит до дела, мы всё же предпочитаем себя окружающим. Это проявляется в самых простых вещах. Мы считаем себя наиболее достойными спокойного и беззаботного времяпрепровождения, комфорта, всяческих удобств – самых разных составляющих человеческой жизни, а когда сталкиваемся с выбором уступить ближнему или приобрести что-то для себя, то предпочитаем всегда последнее. Получается, что в конкретной – обыденной и незаметной – ситуации каждый из нас считает себя отнюдь не малым, а как раз великим, бóльшим, чем тот или иной наш ближний, с которым мы поневоле соперничаем. Пусть мы не считаем себя очень образованными или умными, но всегда – более достойными земных благ, чем те, кто также на них претендует. И мы никогда этих благ не уступим, а если чем-то и поделимся с ближним, то лишь от их избытка, в случае, если мы сами не потерпим никакого ущерба.

Продолжу евангельскую цитату: Кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном; и кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает; а кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской (Мф. 18, 4–6). Обратите внимание: прежде всего Господь учит нас смирению по отношению к самим себе, а затем говорит и о том, чтобы мы не презирали людей, которые действительно смирились и потому кажутся нам малыми – именно потому, что они сами всегда умаляют себя перед нами. Если другой человек ничтожен в наших глазах – необразован, груб, беден или вовсе нищ, – мы не должны пренебрегать им, а должны принимать его во имя Христово, делая таким образом добро Самому Христу. Кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает, – говорит Господь. Получается, что человек, кажущийся нам ничтожным, в действительности таковым не является. Он есть образ Христов, подобно тому как нанесенное на доске красками изображение есть икона. Поклоняясь ей, совершая перед ней каждение, лобызая ее, мы отдаем честь Самому Господу. Так и наше служение ближнему – нерукотворенному образу Божию – Господь принимает как служение Себе. Таким образом, отношение к малому человеку оказывается делом отнюдь не ничтожным, а, наоборот, самым великим, какое только можно себе представить.

Наоборот, кто соблазнит одного из малых сих… тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской. Страшное наказание! Велика награда тому, кто послужит своему ближнему, и велика кара соблазнившему брата своего, поэтому мы должны быть чрезвычайно внимательны к людям. Бывает, что пренебрежение ближним происходит под видом дружбы: мы привыкли друг к другу, у нас доверительные отношения, и мы снисходим друг к другу из-за взаимной любви. Вот под предлогом этой взаимной любви (и дерзновение также беря от этой любви) мы допускаем пренебрежительное отношение к тем людям, которые нас любят и которых мы также любим. Мы можем позволить себе некоторое презрение к ним, грубоватые шутки и многое другое. Таким образом, тем, кто, может быть, более других доверяет нам и любит нас, мы больше всего и вредим.

Соблазнить человека можно по-разному: увлечь каким-нибудь грехом (например, уговорить пренебречь послушанием), ранить его совесть грубым поведением, равнодушием или на его глазах совершить какой-либо дурной поступок. Делая это, мы не только приносим вред самим себе, но и, повторю, раним совесть нашего ближнего. Он может соблазниться на осуждение до такой степени, что скажет: «Если более опытный человек себе такое позволяет, то и мне можно». А мы даже и не замечаем, что этот малый на нас смотрит, он для нас как бы не существует. Мы привыкли не видеть его своим внутренним духовным взором, мы делаем то, что считаем нужным, думаем о своей пользе – и в это время соблазняем своими грехами невольного их свидетеля. И если соблазн окажется велик или мы будем соблазнять нашего ближнего постоянно (пусть даже в каких-то незначительных вещах), то будем подвергнуты суровому наказанию – такому страшному, что лучше бы нам повесили мельничный жернов на шею и потопили во глубине морской.

Особым смыслом мы наделяем слово малый, когда ведем речь о преданности воле Божией, о вверенном нам служении. Вспомните притчу о талантах и слова о воздаянии тому, кто был предан своему Господину: Господин его сказал ему: хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего (Мф. 25, 21 и 23). Слово малый в этом случае можно понимать двояко: прежде всего речь идет о том, что малó по сравнению с будущей жизнью, Царствием Небесным. Если мы бываем верны в малом, то есть в служении земном, то получаем за это необыкновенную награду на Небесах и даже здесь на земле – благодать Божию. По сравнению с этим великим благодатным утешением, обилием Святого Духа в душе человека действительно кажутся малыми те скорби и труды, которые праведники несут ради Господа. Это справедливо.

Но есть и второе значение, о котором мы говорим сейчас. Нам кажется малым то, что для нас мало значит, что мы считаем недостойным нашего внимания и к чему относимся поэтому с некоторым пренебрежением. Мы с вами находимся в монастыре, мы изолированы от внешнего мира, живем внутренней монастырской жизнью, где все регламентировано, все расписано, и нам кажутся излишними подобные предписания Евангелия. Наше отношение друг к другу и к людям, с которыми мы ежедневно сталкиваемся, видится нам чем-то незначительным, каким-то пустяком. Но ведь именно здесь, в отношении к нашим ближним, мы и проявляем себя или как христиане, или как люди нерадивые и не любящие Христа. Это и есть случай исполнить заповеди Божии, и другого такого случая не будет: наши ближние – это те, среди которых мы живем, кого видим по нескольку раз каждый день, с кем вместе работаем.

К монашествующим в особенности относятся слова отца Иоанна Крестьянкина о малом доброделании – о «дивном пути „малых дел“». Монахи всегда понимали, что важно не то, какое дело совершает человек в глазах окружающих, великое или малое, а важно то, кáк он его совершает. Мы отказались от великих дел: не творим милостыню, не кормим голодных, не проповедуем истину заблудшим людям. Многие даже осуждают нас за это, считают, что мы живем эгоистично. Но, удалившись от мира, изолировавшись от него, мы таким образом показали: значимо не то, чтó мы делаем, а то, кáк мы это делаем. Главное не то, чтобы наше дело было велико, а то, чтобы оно соответствовало Евангелию. Значит, и отношения между сестрами, кажущиеся мелкими, на самом деле есть исполнение или нарушение Божественных заповедей. За это малое в глазах мира добро мы надеемся получить великую награду, потому что понимаем, что нужно тщательно за собой следить, в невидимой для мира, умаленной в его глазах духовной жизни стяжать милость Божию и стать истинными христианами. Так должно быть. На самом же деле многие почитают это пустяком. Если евангельский раб, будучи в малом верен, вошел в радость господина своего, то у нас получается наоборот. В том малом, которое нам поручено, мы бываем неверны Богу и, по словам уже Евангелия от Луки, не получаем и великого: Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом. Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное? (Лк. 16, 10–11). Конечно, говоря так, Спаситель обращался непосредственно к богачам, но под богатством можно понимать не только деньги, но и наши душевные и физические силы, наши умственные способности. Поскольку мы неверны в том малом, что дано от природы каждому человеку, то нам не вверится и великое – то есть благодать Божия. Мы не достигнем богообщения, по сравнению с которым все, что мы имеем, и само наше существование можно назвать ничтожным. Значит, и в отношении к заповедям, и в отношении к ближним, и в отношении всей нашей жизни, всех наших способностей не существует ничего малого. Это грубейшая ошибка, когда люди по неопытности пренебрегают теми вещами, которые действительно можно назвать малыми. В результате они доходят до того, что начинают и великие вещи считать ничтожными.

Когда мы читаем Евангелие, то умиляемся, когда же переходим к делу (допустим, вступаем в разговор с кем-нибудь из нашего окружения), все прочитанное напрочь забываем и руководствуемся абсолютно другими принципами. Своими поступками мы показываем, что Евангелие для нас является чем-то несущественным, маловажным. Своим греховным поведением мы, к сожалению, доказываем правоту изложенного мною толкования слов Спасителя, приведенных евангелистом Матфеем: Кто нарушит одну из заповедей сих малейших…, ведь даже великие заповеди из-за нашего лукавства – иначе и не назовешь это свойство – в нашем сознании и в нашей жизни становятся малейшими.

Как с этим бороться? Что нужно делать для того, чтобы избежать неправильного отношения к жизни? У христиан есть такое понятие, как трезвение, – это делание в особенности прилично монашествующим, оно заключается в том, что человек постоянно следит за своей внутренней жизнью, взирает внутрь своего сердца, своей души и, видя самые ничтожные движения ума, самые незаметные изменения чувств, контролирует их, пытается объяснить то, что с ним происходит. Конечно, он должен выполнять этот анализ не самостоятельно (на это способны лишь преуспевшие), а с помощью духовных руководителей – у нас в монастыре это духовник, настоятельница, старица, в миру это может быть другой, более опытный, христианин (хотя таких людей, к сожалению, чрезвычайно мало). Таким образом, человек отмечает постоянные изменения в собственной душе и смотрит, соответствуют они Евангелию или отклоняются от него, нужно ли молиться о том, чтобы то или иное душевное движение укрепилось, или, напротив, необходимо ему противиться. Он не просто следит за своими поступками, но и пытается увидеть их корень – помыслы и желания, возникающие в его уме и душе. Через борьбу с помыслами, через пристальное внимание к своему внутреннему состоянию этот человек и начинает исполнять заповеди. Собственно, на понимании того, что ничего малого не существует, и основано учение о трезвении.

Еще раз говорю: монашествующие отказываются от мнимых великих дел, которыми гордится и тщеславится мир, ради того чтобы совершать малые, невидимые для всех дела, которые подчас никак не обнаруживаются. Но именно это и есть величайшее делание пред очами Божиими, гораздо большее, чем исторические свершения государственных деятелей или завоевания полководцев. Ради исполнения малых заповедей, из-за чего мир презирает нас как эгоистов, будто бы отказавшихся от служения людям, мы наречемся великими в Царствии Небесном. Не только в будущей, но и в этой жизни получим то, о чем мир и не мечтает: увидим и ощутим Царствие Небесное внутри самих себя, в своем сердце. Этим путем должны шествовать вообще все христиане, но в особенности монашествующие, ведь из понимания того, что мелочей не существует, и возник монашеский образ жизни, возникло понятие о трезвении и умном делании. Вот как мы должны относиться друг к другу и к самим себе, а мы меряем всё совершенно другими мерками! Евангелие у нас для келейного чтения, а в жизни мы руководствуемся иными принципами, принесенными из мира, чуждыми христианству. Сами себя оправдываем или осуждаем, грустим или веселимся не оттого, что исполняем или нарушаем евангельские заповеди, а оттого, что удовлетворяем свои страсти или они остаются у нас голодными. В первом случае мы бываем довольны, спокойны и почитаем себя счастливыми, во втором – унываем, сердимся, плачем. Будучи монашествующими или стремясь к монашескому чину, мы ведем себя, к сожалению, часто совершенно как мирские люди.

У нас ни в коем случае не должно быть склок, ссор, рассуждений о том, кому больше, а кому меньше уделяют внимания, кто более, а кто менее любим. Все это не соответствует тому образу жизни, который мы избрали. Поэтому станем достойными именования, которое мы носим или к которому стремимся, и будем трезвиться. Раньше монахов называли иногда трезвенниками, то есть людьми, которые истрезвляют свой ум. Как человек, подверженный страсти пьянства, постоянно стремится к опьянению и не понимает, что с ним происходит, так и мы «упиваемся» своими страстями. Мы должны стремиться изгнать из своей души это состояние душевного опьянения, которое происходит от действия страстей, и увидеть всё в истинном свете – ясно, чисто, правильно, чтобы идти к спасению на твердых ногах.

* * *

Вопрос. Надо ли к людям ничтожным относиться с бóльшим уважением и вниманием, чем к обычным?

Ответ. Если ты будешь так поступать, то у тебя обычные люди встанут на место ничтожных. Так, конечно, делать нельзя – разве что в том случае, если так называемый «ничтожный» человек больше нуждается в нашей помощи, нежели обычный человек в обычных обстоятельствах. Или если ты относишься к этому «ничтожному» человеку хуже, чем к прочим людям, но имеешь возможность помочь ему в чем-то, то, конечно, необходимо отнестись к нему внимательно. Ведь Евангелие говорит, что на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии (Лк. 15, 7).

Вопрос. Могут ли быть излишними любовь, расположение и забота? Как не перейти грань разумного и не стать навязчивым?

Ответ. Есть такое крылатое выражение: «демьянова уха» – оно взято из басни Ивана Андреевича Крылова, герой которой так закармливает своего соседа этой ухой, что тот уже не знает, как вырваться от столь радушного хозяина. (К сожалению, в наше время подобное бывает очень редко. «Демьяновой ухой» уже никто не угостит – сегодня такого «Демьяна» еще нужно поискать.)

Мы действительно порой можем быть навязчивыми и переходить грань разумного. Разумеется, людям надо помогать, но одновременно понимать, что каждый из нас свободен и обязан предоставить свободу другому. Это не означает, что в монастыре нужно свергнуть иго послушания и установить полное всеобщее равенство. Но мы не можем навязать нашему ближнему того, чего он не приемлет в своей внутренней жизни. Человек может, например, внешне покоряться монастырской дисциплине, но внутренне не принимать того, чему его учат в монастыре. Конечно, пока есть надежда, что он исправится, мы терпим его, даем ему некоторую свободу. Но бывает, что человек не хочет меняться. А мы даже ради его собственной пользы, ради его спасения не можем эту свободу нарушить. Поэтому мы предоставляем такому человеку, как говорится, полную свободу и отправляем его из стен обители, чтобы он воспользовался правом самостоятельно решать собственную судьбу и устраивать свое спасение так, как он считает нужным. Совсем не обязательно, что он погибнет – исключение из монастыря может послужить этому человеку уроком, и в другом месте он будет вести себя иначе. Впрочем, в любом случае спасти человека против его воли мы не в состоянии, иначе некоторые люди, и я в том числе, палкой загоняли бы наших ближних в Царствие Небесное. Но загнать туда никого, к сожалению, невозможно, как невозможно заставить кого бы то ни было перемениться внутренне. Да, можно поработить человека, сломить его под давлением внешних обстоятельств, убить, в конце концов, но внутренне он все равно останется свободным. Не принесет пользы, если кто-то из страха принял чуждые ему убеждения и придерживается их, не имея на то собственного произволения. Спасти нас может только самопонуждение.

В этом, кстати, отличие христианства от магометанства. Мусульмане считают, что принявший ислам – даже против воли, под угрозой насилия – уже спасается. Учение Православной Церкви не таково, пусть даже в истории и были попытки насильственного обращения в христианскую веру. Непременно должно быть внутреннее согласие, сознательное послушание воле Божией, поэтому, когда мы чересчур нажимаем на человека, давим на него, пытаемся склонить к тому, что нам представляется для него спасительным, это действительно может быть излишним. Тут нужно быть очень осторожным.

Вопрос. Как различить в себе привитое с детства чувство вежливости и проявление любви? Как узнать, почему я уступаю сестре – из любви или из вежливости?

Ответ. Думаю, что вежливость – это тоже неплохо, по крайней мере она лучше грубости. Если у человека нет любви, а есть только злоба и раздражительность, то пусть лучше они будут прикрыты вежливостью. Так что слишком бояться своей учтивости не нужно, следует только понимать, что вежливость – это не добродетель и даже не то, к чему необходимо стремиться. Сама по себе она может быть пустой, вежливые слова – «здравствуйте», «пожалуйста», «до свидания» – не избавляют нас от необходимости испытывать добрые чувства к нашему собеседнику. Когда мы приветствуем его формально, с холодной душой, значит, это действительно вежливость, то есть нечто внешнее. Но если мы испытываем к человеку любовь, то можем даже обойтись и без этих стандартных фраз, у нас могут найтись для него другие добрые слова, пусть и специально не подготовленные. Привычные нам слова «здравствуйте» или «до свидания» могут быть произнесены холодно, а могут – с явной симпатией и расположением. Вот по внутреннему чувству и нужно определять – вежливость это или уже начавшая проявляться любовь к ближнему.

Вопрос. Запись помыслов – это трезвение?

Ответ. Да, это элемент трезвения – не единственный, но один из важнейших. Хотя, конечно, бывают такие обстоятельства, при которых от этого элемента приходится отказаться. Допустим, нет поблизости рассудительного человека, которому можно было бы открывать помыслы. Не всякий подойдет для этого, не всякий сможет дать необходимый совет, а только тот, кто сам имеет духовный опыт, имеет рассуждение. Причем даже и не всякий опытный человек может руководить. Бывает, что опыт, полученный человеком, приложим, так сказать, только к нему одному. Бывает и другое: человек не умеет свой собственный опыт переносить на жизнь других людей и может дать механические, а потому неправильные советы.

В таких ситуациях, когда посоветоваться не с кем, даже у новоначальных выступает на первый план Иисусова молитва – умное делание, внимательный внутренний взор, обращенный не только на свои поступки, но и на помыслы. Вот это действительно неотъемлемая часть трезвения. Но анализировать самого себя гораздо труднее: мы бываем ослеплены гордостью и самомнением, не видим своих недостатков, не умеем трезво себя оценить. А потому никакой благоразумный и смиренный человек не будет пренебрегать возможностью открывать свои помыслы, если она у него есть, иначе это будет признаком гордости. Одно дело, когда мы, не имея соответствующих условий, вынуждены, как говорит святитель Игнатий, бороться с собой исключительно при помощи усиленной молитвы, и совсем другое – когда нам есть с кем советоваться, а мы этим пренебрегаем и таким образом показываем, что мы гордецы. В этом случае помощи от Бога нам не получить. В монастыре возможность откровения помыслов есть, и тот, кто ее не использует, конечно же, поступает так исключительно из гордости – больше никакой причины этому нет.

Вопрос. Что делать, если совсем не можешь отражать помыслы – вроде бы читаешь молитву, а все равно не в силах от них избавиться? Причем это часто даже и не страстные помыслы (понятно, что с ними всякому трудно бороться), а какие-то нейтральные, которые меня будто бы совершенно не волнуют.

Ответ. Научиться отражать помыслы не так-то просто. Может быть, ты еще не научилась внимательно следить за собой, а может быть, нет смирения, и, наверное, это самое главное. Все достигается постепенным трудом и напряженной борьбой, даже с мучениями и страданиями. Не может быть все просто и легко – за редчайшими исключениями. Даже люди преуспевшие, стяжавшие дар благодатной молитвы, ведут борьбу со страстями, и не нужно думать, что благодатная молитва – единственная наша цель, нет, это только начало очищения. Тому, кто получит такую благодать, но окажется нерадивым, она не принесет пользы. Поэтому печалиться не нужно, а нужно терпеливо совершать свой ежедневный умственный труд. И удивляться происходящему тоже не нужно – во всевозможных мелких преткновениях и мысленных падениях человек приобретает опыт своего ничтожества, своей беспомощности. И пока этот опыт в его сердце не укоренится, пока человек поневоле не смирится, он не сможет победить демонов, не сможет победить страсти. В основном, все идут таким путем. Григорий Синаит называет его «смирением от бесов», то есть тем смирением, которое невольно приносится нам бранью с бесами и нашими преткновениями и даже падениями в этой брани. Очень немногие особенным образом обретают такую благодать, что сразу опускаются в бездну смирения и избавляются от этой мучительной борьбы со страстями.

Вопрос. Когда Спаситель говорит о чаше воды, данной одному из малых сих, значат ли Его слова во имя ученика, что мы должны исполнять Евангелие только по отношению к христианам, притом православным?

Ответ. Апостол Павел прямо говорит, что мы должны делать добро всем, а наипаче своим по вере (Гал. 6, 10). Да, все мы дети одних прародителей – Адама и Евы, но рядом с нами есть наши братья во Христе – православные. Конечно, им мы должны в первую очередь делать добро. Но это не значит, что человек не христианского вероисповедания или тот, кто не верует совсем, недостоин нашей любви и благорасположения. Наоборот, может быть, мы своей любовью как раз и приблизим его к Богу. Кроме того, когда в человеке действует благодать Божия, он уже не делит людей на «своих» и «чужих».

Спаситель привел нам в пример совершенство Небесного Бога Отца, Который повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных (Мф. 5, 45). Он не разбирает, кто угождает Ему, а кто относится к Нему враждебно, и на всех изливает равное благодеяние. Значит, и мы должны относиться равно ко всем, даже к нашим врагам, как заповедал Господь. Если у нас будет такая любовь, то мы просто не сможем разбирать, кто нам «свой», а кто нет. Но, поскольку мы еще немощны и нам далеко до такого совершенства, начнем с малого – будем делать добро нашим ближним в буквальном смысле этого слова.

У нас часто получается так: сестра жалеет, например, африканских аборигенов: ой, какие они бедные, живут в хижинах, горячей воды у них нет – и в то же время кричит на свою соседку по келии из-за какой-то ее оплошности. Этим самым она показывает, что никакой любви к людям у нее на самом деле нет. Конечно, было бы прекрасно, если бы мы стали такими, как преподобный старец Силуан Афонский, архимандрит Софроний (Сахаров) или другие подвижники благочестия, которые молились за весь мир и искренне, от всей души переживали, мучались оттого, что мир страдает и погибает в грехах и заблуждениях. Но сейчас, мы, повторю, должны проявлять любовь к тем, кто находится рядом с нами.

Вопрос. Вы прочитали отрывок из Евангелия, где Спаситель говорит: Если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное? (Лк. 16, 11). Что здесь имеется в виду под неправедным богатством?

Ответ. Богатство названо неправедным потому, что досталось нам незаслуженно. Прежде всего это способности, данные каждому из нас от рождения. Если говорить о богатстве в буквальном смысле слова, то есть о деньгах, то также богатыми часто бывают люди, которые в нравственном отношении отнюдь не лучше, а зачастую и хуже людей бедных. Когда человек получает какие-либо преимущества не благодаря своей нравственности, своей духовности, то по меркам духовных и нравственных христианских законов это является несправедливостью.

Вопрос. Сила духа – это добродетель или преуспеяние человека?

Ответ. По-моему, такого выражения у святых отцов даже не встречается. Оно взято из нецерковной литературы и, пожалуй, подразумевает твердость, самообладание, мужество. Да, скорее всего, силу духа можно назвать мужеством. А мужество – это одна из основных добродетелей согласно святоотеческому учению.

Если человек обладает слабой силой духа – у него недостаточно мужества, недостаточно понуждения себя, как бы это ни назвать, – ради благодати Божией он укрепится. Даже если у него очень слабая воля, то благодать Божия может восполнить данный недостаток. В этом отношении мы все находимся в равном состоянии. Тот, кто обладает большей силой воли, может быть, меньше нуждается в укреплении. Или же наоборот: искушения ему посылаются такие, что он столь же нуждается в помощи Божией, как и человек со слабой волей в меньших искушениях. Есть такая пословица: «На всякого мудреца довольно простоты», точно так же всякий сильный человек в какой-то ситуации может оказаться слабым, его сил не хватает, и тут нужна помощь Божия. Поэтому не нужно слишком уж искать силы духа, а нужно приучать себя надеяться на Бога и в этом пребывать твердым. Нужно молиться изо всех сил и верить, что Господь поможет и не пошлет испытания выше нашей меры (кроме разве что тех случаев, когда мы собственной гордостью отгоняем от себя благодать Божию).

Вопрос. Мне непонятно, что смиряет в падении – усилия, прилагаемые в борьбе с грехом, или сам грех?

Ответ. Когда человек падает (конечно, речь идет о мысленных падениях; при грехах, совершенных самым делом, встать гораздо труднее), то поневоле смиряется, видит свою немощь. Пусть это печально и горько, но это позволяет сделать нужные выводы и в конечном счете получить пользу. Собственно, в этом и состоит смирение от падения: человек на опыте познаёт собственную немощь. А поскольку это случается на протяжении долгих лет очень часто, то человек в конце концов примиряется с осознанием того, что он совершенно ничтожен, ни на что не годен, что только один Господь может ему помочь. Тогда-то, собственно, Господь и начинает помогать, тогда-то и начинается восстание человека и его исправление. Конечно, из своего падения можно сделать неправильный вывод о том, что это случайное стечение обстоятельств, и пообещать себе в следующий раз вести себя иначе. Зачастую мы так к этому и относимся: думаем, что чего-то не поняли, или не знали, или нас неправильно научили, а подсказать при случае было некому. Такими оправданиями мы оттягиваем время своего смирения до тех пор, пока новые и новые наши падения и преткновения не заставят нас всё же убедиться в том, что в содеянном виноваты только мы сами.

Вопрос. Симеон Новый Богослов пишет, что если причащающийся не чувствует внутри себя изменения, то он не причащается, а только обольщает себя. И другие святые отцы свидетельствуют о том, что принятие причастия отражается на человеке особым образом. Как они говорят, если ты явно не чувствуешь в себе Христа, то нет тебе спасения. У меня не бывает после причастия таких ощущений и, наверное, не будет. Что же мне думать и что делать?

Ответ. Конечно, спорить с Симеоном Новым Богословом мы не будем, но то чувство, которое он описывает, действует в людях в разной степени. Бывает – очень могущественно и властно, как в самом преподобном и других близких ему подвижниках, бывает – очень прикровенно и тихо, как, например, у многих новоначальных и у мирян. Однако это чувство знакомо каждому. Всякий человек (я много раз слышал об этом от самых обыкновенных людей, живущих в миру, имеющих семью, совсем не подвижников) после причащения испытывает изменение в душе – тишину, покой, даже просто хорошее настроение, легкую радость. И это также признак благодати. Пусть мы ощущаем ее в меньшей степени, чем того требует от нас Симеон Новый Богослов, но это уже начало, уже что-то. Лучше питаться малыми крохами, но не умереть с голоду, чем совсем отказаться от пищи под предлогом того, что мы не насыщаем свою душу в полной мере.

Пусть у тебя сейчас пока еще и не бывает после причастия таких ощущений, о которых пишут святые отцы, но будет или не будет в будущем – знает только один Бог. Может быть, ты узнаешь те же ощущения, что и Симеон Новый Богослов, а возможно, еще более сильные или, по крайней мере, значительно сильнее, чем сейчас. Так что не нужно сразу на себе ставить крест и впадать в нерадение – мол, из меня все равно ничего не выйдет, поэтому не буду трудиться. Если у тебя не бывает такого состояния – так только потому, что ты нерадивая. Если у тебя его не будет, так только потому, что ты этого не хочешь и не стремишься к этому.

Что же касается явного чувствования в себе Христа, то оно тоже бывает в разной степени: один испытывает покаяние, сокрушение сердечное, у другого появляется внимание, у третьего – страх Божий, благоговение. Иной словно бы беседует с Христом лицом к лицу, а иной уже пребывает в такой сосредоточенности, что ничего вокруг не видит и не слышит, всей душой пребывая в Самом Господе. И всё это – разные степени одного и того же. Поэтому не нужно говорить: я не чувствую в себе Христа. Если ты молишься Иисусовой молитвой и при этом у тебя есть хоть какое-то внимание, значит, ты уже в себе Его чувствуешь. А если не чувствуешь, то опять же не потому, что тебе не дано, а потому, что ты нерадивая. И выводы из чтения Симеона Нового Богослова нужно сделать такие: если у меня сейчас чего-то нет, то это не означает, что из меня никогда ничего не выйдет. Нет, я буду трудиться изо всех сил, чтобы хоть в малой степени приобрести то, что описывает преподобный, то, к чему он нас призывает.

Вопрос. Когда диавол искушал Господа в пустыне, то Господь отверг эти искушения. А как с подобными соблазнами и прельщениями должны бороться мы? Например, на слова: Аще Сын еси Божий, рцы, да камение сие хлебы будут Спаситель ответил: Писано есть: не о хлебе единем жив будет человек, но о всяцем глаголе исходящем изо уст Божиих (Мф. 4, 3 и 4). Как мы на деле должны руководствоваться этим примером в борьбе со страстями чревоугодия, тщеславия и гордости?

Ответ. Господь отвечал диаволу цитатами из Священного Писания – заповедями, взятыми из Второзакония: Писано есть… Тогда это была основная книга, в которой излагался нравственный закон. В наше время таковы книги Нового Завета, в особенности Евангелие, поэтому для нас важно в первую очередь, чтобы наше поведение проверялось Евангелием. Можно еще, конечно, и святоотеческим учением – не потому что оно являет что-то новое и дополнительное, а потому что в трудах святых отцов изъясняется Священное Писание Нового Завета. И, когда нас диавол искушает, необходимо проверять, соответствует ли евангельскому учению желание, которое появляется у нас в душе, или противоречит. Если противоречит – отвергать.

Кроме того, необходимо подражать смирению Спасителя, то есть не поддаваться провоцирующим искушениям: мол, если ты что-то собою представляешь, то сделай так-то. Не следует доказывать диаволу, что мы праведные, чистые, благоразумные, потому что в этом проявляется наша гордость, желание самоутвердиться, может быть даже перед самим собой. Внутренняя гордость может и не обнаруживаться внешне, но, когда человек говорит себе: «Я могу это сделать и сделаю это, потому что я действительно таков, как сейчас самому себе докажу», то это, конечно, может быть диавольским внушением.

Если говорить о борьбе с чревоугодием, то можно, хотя бы только вспоминая искушения Господа, удерживаться от этой страсти (если ты, конечно, уверен, что речь идет о проявлении именно чревоугодия). Можно вспоминать и другие изречения из Священного Писания, например слова Господа о необходимости поста. И, конечно же, нужно молиться, призывать на помощь Того, Который, Сам быв искушен, может и искушаемым помочь (см. Евр. 2, 18).

Вопрос. Есть заповедь: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею (Мк. 12, 30). Монах всегда должен стремиться к этому. Но если ты сильно скорбишь из-за того, что твой родственник или близкий друг не обращается к вере, а наоборот, уходит от нее все дальше и дальше, надо ли стараться бороться с этим чувством, предавая всех воле Божией? Эта скорбь понятна и допустима или она все же есть пристрастие?

Ответ. Я не могу дать на этот вопрос универсального ответа. Думаю, нужно положиться на волю старицы или духовника и решать этот вопрос отдельно в каждом конкретном случае. Часто такая скорбь отвлекает от духовной жизни, но бывают и исключительные ситуации, когда мы, сокрушаясь о близком человеке, привлекаем его к вере, помогаем ему. Если бы мы были настолько пламенными молитвенниками, что уже не нуждались бы в других способах для спасения ближнего, то могли бы просто помолиться за этого человека. Но для нас это не всегда уместно. Иногда новоначальный предполагает, что поможет ближнему молитвой, а на самом деле он таким образом просто увиливает от помощи на деле.

Вопрос. Можно ли предлагать свою помощь сестре, которую, например, часто осуждаешь?

Ответ. Да, можно. Допустим, есть у тебя к кому-то неприязнь или чувство осуждения, которое ты стараешься преодолеть. Каким образом? Можно преодолеть это с помощью молитвы, можно сделать человеку какой-то подарок. Но для последнего у нас особых возможностей нет: нам разрешается иметь ограниченное количество вещей, и если мы сделаем человеку подарок, то сами останемся без какой-либо нужной вещи. Действительно хороший способ – найти этого человека и предложить ему свои услуги, постараться помочь ему, что-то для него сделать. Другое дело, если ты несешь послушание, к примеру, на кухне и хочешь помочь сестре, которая работает в швейной. Не думаю, что она будет рада, если ты начнешь вместе с ней шить. А если ты придешь и скажешь: «Слушай, я у себя в келии пол мою, давай-ка, я и у вас его вымою», то так сделать можно.

Вопрос. Бывает ли так, что человек, пребывая в миру, начинает чаще обращаться к Богу и в какой-то степени смиряется не вследствие мысленных падений, а просто живя своей обычной мирской жизнью?

Ответ. Когда я говорил про мысленные падения, то больше имел в виду монашествующих, которые ведут, так сказать, усиленный духовный образ жизни и поэтому видят всё, что с ними происходит. У мирян же чаще случаются внешние скорби, которые и заставляют их обращаться к Богу: различные житейские неприятности, болезни, беды, иногда беды страшные, похлеще, чем иные мысленные падения. В XX веке человечество пережило много таких бед, а в нашей с вами православной стране, России, народ перенес ужасные страдания. Одним это было в наказание, другие были призываемы через страдания к покаянию. Однако не всегда люди обращаются к вере именно через скорби – внешние или внутренние. Бывают и такие случаи, когда человек просто ищет истину, стремится к возвышенным предметам, ищет чего-то прекрасного и, поскольку душа его не удовлетворяется ничем временным, ничем земным, в итоге приходит к вере в Бога.