Год 1990
Слово накануне интронизации Патриарха Алексия II
СЛОВО НАКАНУНЕ ИНТРОНИЗАЦИИ ПАТРИАРХА АЛЕКСИЯ II, произнесенное за всенощной в субботу 9 июня 1990 г. в храме святого мученика Иоанна воина (Москва)
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Сначала хочу выразить вам свою большую, глубокую радость о том, что после чуть ли не тридцати лет мне посчастливилось вновь послужить в вашем храме и помолиться с вами. Благослови вас Господь за то, что пришли молиться в день всех святых и в такой знаменательный день для нас, когда готовится интронизация Патриарха Московского и всея Руси.
И вот об этом я хочу сказать нечто, потому что патриарх, епископ, священник нуждается во всей любви, во всей поддержке, какую только может дать ему народ, который вокруг него, ибо крест пастырства может быть так тяжек, как был крест Христов, когда Он его нес на Голгофу, и может кончиться так же, как жизнь Спасителя, распятием. Когда Владыка Алексий дал свое согласие на то, чтобы стать Патриархом, когда он принял волю всего епископата и русского народа, выраженную представителями всех епархий, монастырей, школ, различных заведений, он вступил на этот тернистый, крестный дуть. До того он шел путем всякого христианина, который сознательно выбирает следование Христу. "Кто хочет по Мне идти, да отвержется себя, да возьмет крест свой и да грядет по Мне,» (Мф. 16:24; Мк. 8:34; Лк. 9:23) – говорит Господь. «Отвергнуться себя» значит забыть про себя, уж не оглядываться на себя никогда, а только глядеть на путь Господень и выйти на служение тем, за которых Бог стал человеком, за которых Он жил и умер. Но когда он будет завтра настолован, станет действительно таинственно Патриархом Московским и всея Руси, человеческая его жизнь придет к концу, начнется житие. Его судьба будет перекликаться с судьбой Спасителя – в меру его сил, в меру его веры и в меру ваших молитв и поддержки.
Каждый из нас, вступающий на путь епископства, встает перед лицом того разговора, который Спаситель Христос имел со Своими учениками, когда возвращался в Иерусалим на смерть. К Нему подошли Иаков и Иоанн, прося Его о том, чтобы им было дано в Царстве Божием сесть по правую и левую Его руку. И Христос им сказал: «Готовы ли вы пить Мою чашу?« – то есть разделить Мою судьбу до конца? «Готовы ли вы креститься тем крещением, которым Я буду креститься?» (Мк. 10:38) – что значит: готовы ли вы погрузиться в тот ужас, в который Я буду погружен ради спасения всех?.. Эти слова каждый священник, каждый епископ, и особенно печальник о земле Русской и о Церкви Христовой, каким является Патриарх, слышит в своей душе, и на этот зов он должен сказать: »Аминь! Приемлю, ничем не сопротивляюсь, буду пить чашу Христову, разделю с Ним страшную и славную Его судьбу». И с каким трепетом Владыка Алексий принимал и свое избрание, и свое собственное согласие, изъявление своего согласия, – с трепетом и, может быть, со священным ужасом. Да, теперь начинается новое, когда от него не должно остаться ничего, кроме того, что Христово.
Всякий из нас, принимая крещение, погружаясь с головой в воды купели, как бы умирает, умирает ко всему, что недостойно величия человеческого призвания, что недостойно Бога, ставшего человеком. Каждый из нас призван, по слову апостола Павла, «носить в плоти своей мертвость Господа Иисуса Христа» (2Кор. 4:10), и выходя из купели, возвращаясь в воздух, человек может вздохнуть – и оживает. Образно это значит – ожить вечной жизнью, облечься в жизнь вечную, стать единым со Христом и в Его крестном пути и в Его победе над грехом, над злом, над рознью между человеком и Богом, над смертью. Как может человек согласиться взять на себя такой крест, вступить на такой путь? Где найти силы? Апостол Павел, который был так велик, в котором была такая неизмеримая человеческая сила, стоял перед своим апостольским призванием и отдавал себе отчет, что он не может выполнить своего призвания, что у него никаких сил не может хватить; и он воззвал к Господу, прося о силе, и Спаситель ему ответил: «Довольно тебе Моей благодати, сила Моя в немощи совершается» (2Кор. 12:9). Не в той немощи, которая выражается нерешительностью, ленью, трусостью и которая может вылиться в измену, – нет, другую немощь упоминает Господь: это та хрупкость, которая позволяет человеку быть прозрачным, та гибкость, которая позволяет Богу действовать через человека. Вот о чем мы должны молить: чтобы была дана Владыке Алексию, избранному нашему Патриарху, та открытость, которая позволит Богу действовать в нем свободно, беспрепятственно, чтобы ничто человеческое не могло помешать Богу творить Свое дело в нем и через него. И апостол Павел, когда понял, о чем говорит Спаситель, воскликнул: Итак, я буду хвалиться – то есть радоваться – только на свою немощь, так «чтобы все было сила Господня». И опять скажу: будем молиться о том, чтобы так оно и было. Христос сказал: «Без Меня не можете творить ничего» (Ин. 15:5). Пусть будет так.
Но апостол Павел, испытав, что может совершиться человеком силой Божией в нем, когда он всецело открыт Богу, когда он действительно делается как бы сосудом, содержащим Святого Духа, когда он телом и душой делается частью тела Христова, – апостол Павел в конце своей жизни сказал нечто такое потрясающее: «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе,» (Флп. 4:13) – мне все возможно силой Господа Иисуса Христа, которая меня поддерживает... Как мы должны молиться о том, кого мы поставили между молотом и наковальней! Как должны мы молиться о том, кого мы выбрали печальником земли Русской, кому мы поручили стоять перед Богом за весь русский народ, верующих и неверующих, за Церковь Христову в целом, за всякого человека, и молиться и за весь мир, чтобы весь мир стал местом пребывания Господня, чтобы тот град человеческий, который верующие и неверующие вместе созидают, вырос бы в ту меру, которую мы называем градом Божиим, то есть чтобы человеческий град стал так глубок, так широк, так свят, чтобы первым его гражданином мог быть Господь наш Иисус Христос.
Мы возложили на Владыку Алексия крест, мы ему поручили не только быть нам примером, не только словом нас вдохновлять, но тяготы наши носить, взять на свои плечи все страдание, все колебания, всю боль нашей земли. Как должны мы о нем молиться!.. И вот я прошу, я молю вас – не только сегодня, когда я сказал об этом, но изо дня в день молиться о нем, даже если вы не будете видеть его подвига. И конечно, вы ничего не увидите из его подвига, как никто не видел, каков был подвиг Христов, до момента, когда Его пригвоздили ко кресту и когда Он сказал: «Прости им, Отче, они не знают, что творят» (Лк. 23:34). Мы не будем знать, какова в нем борьба, какой крест, какая тяжесть; мы должны молитвой всецерковной, любовью, заботой его оградить, его поддержать, с ним быть, и идти тем же самым путем, которым он сейчас направляется – может, на Голгофу, а может – во славу Божию.
Аминь!
Приложение. «ЖИЗНЬ ДЛЯ МЕНЯ – ХРИСТОС...»
«ЖИЗНЬ ДЛЯ МЕНЯ – ХРИСТОС...» Слово при получении диплома доктора богословия honoris causa Московской Духовной Академии 3 февраля 1983 г.
Много лет тому назад Эдинбургский Богословский факультет выдавал диплом «гонорис кауза» одному из самых маститых архиереев Русской Церкви, митрополиту Евлогию Георгиевскому; и в ответной своей речи он сказал слова, которые мне хочется повторить сейчас от себя: Вы даете мне докторскую степень «гонорис кауза», я ее принимаю «аморис кауза» – и как честь, и как радость о той любви, которая соединяет всех членов Русской Церкви, которая делает едиными нас, находящихся за пределами Советского Союза, с родной Церковью на родной земле.
Я не скрою, что получение этой степени для меня – большая радость. Радость не о том, что я могу превозноситься над кем бы то ни было, потому что я слишком достоверно знаю, что я не школьный богослов, не получил должного богословского образования; но этот диплом будет свидетельствовать перед западными церквами о том, что мое слово – слово православное, не личное, а всецерковное.
С десяток лет тому назад пресвитерианский Богословский университет в Абердине присудил мне подобную степень «за проповедь слова Божия и за оживление духовной жизни в Великобритании». И меня радует, что теперь я могу сказать, что и Русская Церковь признает мое слово за слово правды и истины церковной. Я прошу вас передать мою глубокую благодарность и Святейшему Патриарху, и членам Ученого совета, и всем тем, кому Бог положил на сердце меня окружить такой любовью и подарить мне такое доверие.
Еще с очень ранних лет, как только я, четырнадцатилетним мальчиком, прочел Евангелие, я почувствовал, что никакой иной задачи не может быть в жизни, кроме как поделиться с другими той преображающей жизнь радостью, которая открылась мне в познании Бога и Христа; и тогда, еще подростком, вовремя и не вовремя, на школьной скамье, в метро, в детских лагерях я стал говорить о Христе, Каким Он мне открылся: как жизнь, как радость, как смысл, как нечто настолько новое, что оно обновляло все; и если не было бы недопустимым применять к себе слова Священного Писания, я мог бы сказать вместе с апостолом Павлом: "Горе мне, если я не благовествую» (1Кор. 9:16). Горе, потому что не делиться этим чудом было бы преступлением перед Богом, это чудо сотворившим, и перед людьми, которые по всему лицу земли сейчас жаждут, жаждут живого слова о Боге, о человеке, о жизни: не о той жизни, которой мы живем изо дня в день, порой такой тусклой, порой такой страшной, порой и такой ласковой, но земной, а слова о жизни преизбыточествующей, о жизни вечной, бьющей ключом в наших душах, в сердцах, озаряющей наши умы, делающей нас не только проповедниками, но и свидетелями Царства Божия, пришедшего в силе, проникающего в нашу душу, пронизывающего нашу жизнь.
Но и при этом, кто из нас, пастырей, или студентов, готовящихся стать священниками, может забыть слово Христа: «От слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься»? (Мф. 12:37). Когда, по благословению митрополита Виленского и Литовского Елевферия, я впервые, еще мирянином, начал проповедовать, я поставил перед собой вопрос: как могу я говорить о том, чего я не совершил, о святости, которой я не прикоснулся, в которую я только могу с благоговением, с трепетом и ужасом вглядеться – как могу я проповедовать то, чего я не совершаю жизнью?.. И потом, видя вокруг себя страшный голод духовный, душевный, умственный, я вспомнил слова Иоанна Лествичника о том, что есть люди, которые будут проповедовать слово Божие, хотя они недостойны собственной своей проповеди, но на Страшном суде их оправдают свидетельства тех, кто по их слову обновился, стал новой тварью и скажет: Господи, если бы он не проповедовал, я никогда не познал бы животворную Твою истину...
Вместе с этим, проповедуя, приходится стоять перед судом своей совести – обличающей, трезвой, строгой, неумолимой, и перед лицом Христа, всемилостивого Спаса, вручающего нам Свое Божественное слово, которое – увы, увы! – мы несем в глиняных сосудах, и ставить перед собой вопрос: что же значит быть христианином? Ответ на это, с одной стороны, очень прост: всё Евангелие говорит о том, как надо жить, как надо мыслить и чувствовать, чтобы быть Христовыми; но то же Евангелие нам раскрывает, и Отцы Церкви говорят о том, что недостаточно творить заповеди, не становясь иным человеком, таким человеком, для которого заповедь является уже не Божиим приказом, а собственным порывом жизни: нам надо научиться стать тем, что раскрывает перед нами Евангелие.
И однако, не на этом я хочу остановиться сегодня; каждый из нас должен вчитаться в Евангелие, найти в нем те заповеди, тот призыв Божий, ту мольбу Божию, обращенную к нам, на которую он способен отозваться всей жизнью, умом, сердцем, всей душой, всей крепостью, всей немощью своей, найти те слова, которые обращены не вообще ко всякому и каждому и всем, но ко мне лично, те слова, от которых горит сердце, светлеет ум, обновляется воля и сила Божия вливается в нас. И кроме этого нам надо вглядеться и в то новое измерение, которое Евангелие, наше общение со Христом, Его любовь к нам, наша ответная любовь к Нему должны создать: новое измерение о Боге, новое измерение о человеке, новое измерение о космосе и о всем мире, то есть вглядеться в жизнь и ее воспринять так, как ее видит Господь.
И я хотел бы взять примером апостола Павла. Вы все помните дерзновенные его слова: «Будьте мне последователи, якоже и аз Христу» (1Кор. 11:1). Долгое время я недоумевал, что бы это значило, как это он может говорить нам: Подражайте мне, будьте мне подобны, как я, будто, подобен Христу... И вдруг мне стало ясно, что он не это говорит, а напоминает о том, что с ним произошло. Вы знаете его жизнь в иудействе, как он гнал Христа, как он гнал Его учеников, как всю силу могучей, пламенной своей души он вложил в то, чтобы уничтожить дело Того, Кого он считал лжепророком; и на пути в Дамаск он оказался лицом к лицу с Христом, Которого он знал только как распятого преступника и Который теперь ему открылся как воскресший его Спаситель, как Бог, пришедший в плоти во спасение мира. И тогда вся жизнь его переломилась, он не пошел, как он говорит, «к первейшим его апостолам" (Гал. 1:17); то, что открылось ему непосредственно от Бога, эта новая жизнь вдохновила его делиться ею, и делиться дорогой для себя ценой. Вы помните, как в своих посланиях Павел описывает свой подвиг. Действительно, он мог сказать: «Я ношу на теле моем язвы Господа нашего Иисуса Христа, я восполняю в плоти своей недостающее страданиям Господним» (Гал. 6:17; Кол. 1:24). И в этом он исполнил нечто, чему мы должны уподобиться, – уподобиться в его покаянном повороте, который из гонителя сделал его учеником и который позволил ему жизнью, не словом, последовать призыву Христа, обращенному к Иакову и Иоанну: «Готовы ли вы пить чашу, которую Я буду пить, готовы ли вы креститься крещением, которым Мне надлежит креститься?» (Мк. 10:38) – то есть погрузиться в тот ужас, который Мне предстоит, ужас Гефсиманского сада, Страстной седмицы, распятия, богооставленности, сошествия во ад... Вот к чему зовет Павел, когда говорит: «Будьте мне последователями, якоже и аз Христу», научитесь от меня тому героическому перелому, тому вдохновенному перелому, который из вас делает новых людей, небожителей, посланных в мир, свидетелей Христа.
И Христос всех и каждого из нас зовет и говорит: «Последуй за Мной...» Когда Христос был на земле, этот призыв был прост – труден, о, как труден! (вспомните рассказ о богатом юноше) – но и так ясен: оставь все свои заботы, оставь все, чем ты занят, и иди за Мной по дорогам Святой земли... Но что это значит в нашей жизни? То же самое: оторвись, отвернись от всего, что тебя делает пленником тления, пленником земли, что тебе не дает быть свободным, и иди за Мной. Сначала в те глубины твоей собственной жизни, твоего духа, твоего сердца, твоего ума, где ты только и можешь встретить Спасителя Христа и Живого Бога, Царство Божие внутри себя, и затем, найдя это Царство, приобщившись его жизни, выходи на героический путь апостольства. И в конечном итоге, нося в себе, в плоти своей «мертвенность Господа нашего Иисуса Христа», Его совершенную отчужденность от всего, что было и остается причиной греха, смерти, отпадения от Бога, отвращения от ближнего, вырастай в ту меру, в которой ты будешь иконой, образом, словом, присутствием Спасителя Христа.
И Павел в своем Послании к филиппийцам (Флп. 1, 21) говорит: «Жизнь для меня – Христос». И часто задумываешься, что бы это значило? Мы же знаем: когда мы кого-нибудь любим, или одержимы какой-нибудь страстью, или что-то нам так дорого, что мы все готовы отдать ради этого, это значит, что то или другое является нашей жизнью. Это может быть наука, это может быть богословие, это может быть семья, это может быть гордыня – что угодно, что нас держит в своей власти; вот с такой непреодолимой силой должны мы быть держимы Христом. Он должен быть для нас, стать для нас, на всю жизнь и на каждое мгновение, сколько у нас хватит духа, и веры, и силы, всем содержанием, подобно тому, как возлюбленная делается содержанием жизни любящего, как мирской человек может всю свою жизнь, вплоть до смерти своей, отдать идее или труду, которым он посвятил жизнь. Все, что Христово, должно быть наше, все же, что как бы свидетельствует, что Он напрасно жил, напрасно умер, должно стать для нас не только чужим, но ужасающим, и тогда – да, жизнь наша будет Христос.
Но как это сделать? Неужели это возможно? Какие гигантские силы нужны, чтобы это осуществить?! И тут мы должны опять-таки вспомнить апостола Павла, рассказывающего нам, как он просил силы у Христа, и как Христос ему ответил: "Довлеет тебе благодать Моя, сила Моя в немощи совершается». Человеческими усилиями христианское призвание нельзя осуществить; кто может своими силами стать живым членом, частицей тела Христова, как бы продолжением Его воплощенного присутствия на земле? Кто может своей силой так раскрыться, чтобы стать непорочным храмом Святого Духа? Кто может своей силой стать «причастником Божественной природы», кто может своей силой стать «сыном Божиим» так, как Христос является Божиим Сыном? А вместе с этим Ириней Лионский нам говорит, что слава Божия, сияние Божие – это человек, достигший своей полноты и совершенства, и что когда мы соединимся со Христом силой Духа Святого, то во Христе и в Духе мы делаемся вместе с Единородным Божиим Сыном – «сыном Божиим единородным». Никакое человеческое изощрение, никакой подвиг не может совершить этого, но благодать может совершить все.
Сила Божия поистине в немощи совершается, но не в той немощи, которая постоянно нам мешает быть Христовыми: страх, лень, косность, греховность, притяжение ко всему земному, отвращение от всего небесного – но иная немощь: гибкость, прозрачность, такая немощь, в которую Господь может влить Свою силу, как парус может быть наполнен ветром и понести ладью, куда дух ее несет. Нам надо научиться той немощи, которая является совершенной гибкостью в руке Божией, совершенной прозрачностью, и тогда сила Божия поистине совершается, несмотря на нашу немощь, несмотря на то, что в каком-то ином плане мы, проповедники – грешники, и спасение нам нужно столько же, а, может быть, и больше, как тем, кому мы проповедуем жизнь и спасение.
Но в цитате, с которой я начал, есть другое слово: «Жизнь для меня – Христос, а смерть – приобретение». И вот второй строгий, трезвый критерий каждому из нас: как мы относимся не к смерти вообще – это понятие богословское, – а к собственной смерти? Когда я был подростком, мой отец мне сказал: научись так жить, чтобы ожидать своей смерти, как юноша ожидает прихода своей возлюбленной, своей невесты... Так апостол Павел ожидал смерти, потому что, как он говорит, «пока мы во плоти, мы отделены от Христа». Как бы ни был глубок наш молитвенный опыт, как бы ни был преображающ наш опыт таинств, мы все-таки разделены, между Ним и нами завеса, мы видим вещи как бы через тусклое стекло; и как хочется пробиться через это стекло, разорвать эту завесу, как разорвалась завеса ветхозаветного храма, и проникнуть за завесу, познать Бога «подобно тому, как мы Им познаны» (1Кор.13:12), – и это тоже слово апостольское...
Если мы ставим перед собой вопрос, Христовы ли мы, этот вопрос ставится по отношению к нашей жизни: ради чего готов я «жить», жить изо дня в день, из часа в час, и за что я готов жизнь свою положить? И полагать ее опять-таки изо дня в день, из часа в час, отрекаясь от себя, взяв крест и следуя Христу по всему Его пути, не только во славе, но и на крестном пути Его... Как относимся, мы к смерти, к нашей, собственной? Жаждем ли мы этой встречи? Видим ли мы в смерти только конец нашей жизни, или же дверь, которая распахнется и допустит нас в полноту жизни? Павел говорил, что для него умереть – это не совлечься временной жизни, а «облечься в вечность» (1Кор.15:53–54). Такова ли наша вера? Из этой ли веры мы проповедуем вечность?..
Но Павел прибавляет и еще нечто, что я перескажу своими словами. После этих слов о смерти, он говорит: «И однако, для вас полезнее, чтобы я остался жить» (Флп.1:24)... И он остается жить. Измерьте, что это значит: это значит, что вся жизнь для него – это крестный путь на земле; что для него смерть – это мгновение, когда откроется ему доступ в блаженное бытие воскресшего Христа; и что он готов «и от этого» отказаться, чтобы до других дошло живоносное, преображающее и спасающее слово Божие.
Вот третий критерий, который я хотел перед вами поставить, и который стоит передо мной все время, и заставляет меня сказать: Господи, прости! Я еще не начал становиться христианином... Дай мне вырасти – конечно, не в меру Павла, но вырасти так, чтобы моя любовь был Ты, чтобы моя мечта была – встреча, соединение, но чтобы я на все был готов, дабы Тебе послужить в сердцах, в умах, в судьбах, в жизни других людей.