IX. Выдубицкий монастырь
Ниже могилы Оскольдовой по течению реки посетил я на красных берегах ее и древнюю обитель Выдубицкую, которую основал еще первый Святитель Киевский Михаил на том месте, где в последний раз низринут в волны Перун. Слепая толпа язычников, бежавшая вслед за плывущим кумиром с дикими воплями: «выдыбай наш боже», здесь убедилась в суете свой веры, когда увидела конечное потопление истукана. – Внук св. Владимира, Всеволод, полюбивший место сие, соорудил новую каменную церковь во имя Архангела в 1071 году, и монастырь долго носил название Всеволожа; ибо по его соседству на высокой горе нынешнего зверинца поставил Великий Князь красный дворец свой, где собирались сеймы княжеские при Великом Мономахе. – Князь инок Рюрик, допустивший разорение Киева в свое слабое княжение, обновил церковь и обнес ее каменною оградою, чтобы защитить от набегов Половецких, но не на долго: – нашествие Монголов обратило ее в пустыню. Когда же лавра Печерская начала восставать из своих развалин, оживился под ее сенью и соседний монастырь Выдубицкий, временно отторгнутый униатами и возвращенный православию ревнителем его Петром Могилою. Настоятели лавры обновили церковь, обрушенную отчасти подмывшим ее Днепром; другой же великолепный храм во имя Великомученика Георгия сооружен в исходе минувшего столетия Стародубовским полковником Миклашевским: живописное место сие избрано также для погребения некоторых почетных семейств Киевских.
В тихий благовонный вечер, какими часто дышит влажное небо Киева, спустился я верхом с одним из давних моих знакомцев мимо зверинца в глубокое ущелье Выдубицкое. Роскошная зелень садов, широко разросшихся по всей долине, обвеяла нас своими ароматами: на самом дне юдоли живописно раскинулась белая обитель, мирный приют, который устроили люди в этом отрадном Эдеме, насажденном рукою природы; у врат ее, казалось, кончался мир. – Мы взошли в ограду на зеленый луг монастырский; беспечно паслось малое стадо промеж поросших травою гробниц; нам отворили подле церкви Архангельской беседку на краю утеса: у наших ног зашумел синий поглотитель Перуна, плеском волн своих заглушивший здесь дикие вопли: «выдыбай, выдыбай наш боже!» – Жадно смотрел я на это Русское море, полное жизнью предков: везде, где только встречался я с Днепром, что-то невыразимо близкое сердцу влекло меня к нему; ибо каждая из долин Киевских, спускающаяся в его хладные объятия, запечатлена при своем устье каким-либо воспоминанием. Везде встречается он, наш славный Тибр, как некий давний друг, или пестун первых дней юности: то в образе мирного гостя Варяжского, тихо двигающего суда Греческим путем своим; то в виде бурного воителя, стремящего Славянские ладии к Царьграду; то весь, одеянный голубою ризой, как восприемник целого народа Русского из освященных вод своих.
Много столь же приятных прогулок совершал я по живописным окрестностям Киева, одинокий или в сопровождении присных, которые напоминали мне мое ничтожное минувшее посреди необъятного минувшего окружавших меня развалин. Иногда, следуя по Оболонью вдоль великолепной колоннады тополей, достигал я сквозь рассеянные слободы и дачи до очаровательной усадьбы Кинь-грусть, вполне соответствующей сему поэтическому названию; ибо точно можно откинуть всякую грусть в прохладе ее отрадного сада на берегу ее мирного пруда, где так мало помогло искусство природе. – Там угощал некогда великую Екатерину великолепный князь Тавриды, когда посетила она Киев на пути в покоренный им Крым. Есть где и помечтать в этом отрадном приюте, когда взойдешь на высокую гору Кинь-грусть, и оттоле через вершины дерев увидишь вдали, как некое видение иных времен, златоверхий Киев, плавающий в ясном эфире, свыше всего земного и без всякого отголоска человеческой жизни.
Иногда, подымаясь вверх по долине Крещатика мимо великолепного здания нового университета, посещал я на истоках летописной речки Лыбеди березовую рощу Шулявчи, где находится малое подворье Софийское и где жители Киева встречают обыкновенно весну майским гуляньем. Иногда же, обогнув старый Киев по горам его обнесенным валом средних и новых времен, спускался я от бывших Львовских ворот крутою тропинкой в живописный овраг, по которому раскинута слобода Кожемяки; оттоле, следуя все вверх по руслу, даже по самой струе извивистого ручья Глубочицы, выезжал я к вершине оврагов по направлению древней обители Кирилловской. Дочь Великого Князя Всеволода, Мария, бывшая в супружестве за королем польским Казимиром, основала монастырь сей в 1160 году, и после разорения Монгольского он опять был обновлен одним благочестивым ревнителем Церкви, Кириллом, от которого сохранилось ему имя: в стенах его был пострижен Святитель Димитрий Ростовский и там погребены его родители в приделе древней соборной церкви, празднующей Сошествию св. Духа. Монастырь был упразднен в исходе минувшего столетия; теперь в нем помещаются Богоугодные заведения. Живописное положение на обрыве горы и вокруг тополевая роща дают особенную прелесть сей замечательной обители.
Часто по широкой улице Софийской мимо собора и развалин св. Ирины въезжал я в пустоту бывших Златых врат, сквозь которые как будто утекло все славное минувшее Киева, когда распахнулись они под мечем Татарским и уже не могли сомкнуть медных уст своих! Однажды поднялся я на высокую гору Олегову, где одна его могила разрослась целым кладбищем; странно видеть оное на такой высоте, осеняющим дольний город своими надгробными крестами. Оттоле также один из самых очаровательных видов на Днепр к лавре и по всему Оболонью вдоль прибрежных утесов. – Эта воздушная усыпальница достойна живописного Киева! его мертвые не могли избрать себе лучшего приюта под сенью храма всех святых, Ангелов своих, которые наблюдали за их дольнею жизнью и собрали их наконец под свои горные крила.
Престарелый священник, украшенный сединами, стоял над свежею могилою, только что совершив панихиду. «Где здесь Олегова могила?» спросил я: «здесь столько могил, отвечал старец, где ясе найти ее!» – «Я спрашиваю о князе Олеге!» – «Разве о княгине Ольге.» возразил он, «спросите об ней на старом Киеве.» – «Но летопись и любители древности указывают могилу Олегову на горе Скавице.» сказал я опять почтенному старцу. «И так пусть же справятся они лучше с летописями и придут сами указать ее на этом обширном кладбище, где об Олеге нет и помину!» – Мне хотелось расспросить о некоторых соседних урочищах, которые впрочем мало известны летописными своими именами жителям Киева.
«Позвольте мне еще обеспокоить вас одним вопросом, сказал я, где здесь гора Уздыхальница?» – «Вы, верно, из столицы, отвечал он, с радушною улыбкой: все приезжие обыкновенно пытливы и доискиваются таких мест и имен, о которых мы, природные жители, никогда не слышим. Что за вздыхальница? – всякая гора покажется такою, когда взберешься на нее по крутизне, и не раз вздохнешь от усталости, как на нашу Скавицу.» – Мне очень понравились слова доброго старца, приправленные Малороссийскою солью, и я спустился с горы Олеговой с приятным впечатлением, хотя и с неудовлетворенным любопытством. Но все мои прогулки обыкновенно кончал я на своем любимом месте, которое наиболее мне нравилось из всего древнего и нового Киева, – на паперти Андреевской церкви. Там, при закате солнца, уже всегда ожидал меня добрый отец Иаков, чтобы дать мне еще какое-либо новое сведение об окрестностях, и мы долго с ним беседовали в прохладе роскошного вечера, доколе багровое солнце, закатившись за гору Олегову, и багровая луна, поднявшись из-за дебрей Днепровских, не напоминали нам, что уже настало время покоя человеку, исшедшему на делание свое до вечера.