V. Михайловский монастырь

День спустя, во вторник, определенный еженедельно со времен Митрополита Киевского Иоасафа для чтения сложенного им акафиста над мощами Великомученицы Варвары, посетил я златоверхую обитель Михайловскую. Толпа народа уже наполняла преддверие придельной церкви, где почивает нетленно святая дева Илиопольская, и с трудом мог я проникнуть на хоры; с их вершины открылось мне трогательное и величественное зрелище. – Посреди церкви, исполненной усердными богомольцами, возвышался, как бы некий благодатный остров из шумного моря человеческих волн, среброкованный стол под раззолоченною сенью, и на нем в драгоценной раке сокровище мощей Великомученицы. Открыта была рака, и под богатейшим покровом покоилось нетленное тело, но вместо девственной главы, отсеченной жестоким родителем, приставлена была к изголовью великолепная икона, вся в алмазах, обыкновенно висящая над царскими дверьми сего придела, на коей изображен небесный лик пострадавшей. Взирая на сию прекрасную икону, думаешь видеть Великомученицу, которая как будто приподняла из раки Ангельскую главу свою и сквозь смертный сон улыбается ликам, воспевающим на земле ее страдания, воспетые Ангелами в небесах. Святитель в облачении стоял, окруженный своим клиром, на ступенях пред ракой, и в руках диаконов горели светильники, коими от времени до времени осенял он народ; облака фимиама подымались из кадильниц и вились около столпов великолепной сени, как бы готовые унести на небо все сие духовное зрелище: а между тем внятно оглашалось из уст Святителя все житие Великомученицы в словах и песнях ее акафиста, и на каждое земное ее страдание откликались лики, как бы из глубины неба: «радуйся Варвара, невеста Христова прекрасная!»

Трогательна повесть краткого жития и долгих мучений сей юной, но доблестной невесты небесного Жениха, и не напрасно Церковь влагает ей в уста пламенные слова ее божественной любви: «Агница Твоя, Христе, Варвара зовет велиим гласом: Тебе женише мой люблю, и Тебя ищущи страдальчествую, и сраспинаюся, и спогребаюся крещению Твоему, и стражду Тебе ради, яко да царствую в Тебе, и умираю за Тя, да и живу с Тобою: но, яко жертву непорочную, приими мя с любовию спожершуюся Тебе.»

Единственная дочь именитого язычника Диоскора, рожденная во граде солнца и наученная поклоняться светилам, она. как некогда волхвы, звездою научилась поклоняться солнцу правды, и над нею сбылись слова Апостола Павла: «что невидимая Божия, Его присносущная сила и Божество, видимы нам бывают чрез рассматривание тварей»¹². – Заключенная отцом своим на высокий столп, дабы никто не взирал на ее земную красоту, сама она возвела очи на красоту небесной тверди и, расспрашивая окружавших ее: кто столь дивно устроил весь чин вселенной? не могла поверить, чтобы бездушные идолы были ее творцами. Тогда коснулась чистого сердца ее благодать Божия: ибо созерцание Бога есть одно из блаженств, обещанных чистым сердцем. С тех пор уже мысль о Боге ее не оставляла, доколе небесный Учитель, Дух Святый, не дал ей земного наставника в Христианском пресвитере, который открыл ей все таинства нашего спасения и втайне возродил водою крещения. Это случилось во время отсутствия ее отца; напрасно предлагая дочери, уже достигшей полного возраста, самых именитых женихов, он предоставил ей наконец полную свободу в образе жизни, но не мог предполагать, какого жениха изберет себе св. Варвара.

Безумною яростью разгорелось сердце Диоскора, когда узнал он о нечаянном обращении своей дочери от тьмы язычества к свету Христову: умножение света в устрояемой им купальне обличило ему духовное просвещение девы; ибо она, исполненная благоговения к таинству Пресвятые Троицы, велела сооружавшим здание устроить три окна вместо двух назначенных отцом, и сама изобразила перстом своим крест на мраморном водоеме. Спрошенная Диоскором о тройственном свете, святая Варвара исповедала пред ним Троицу единосущную, Отца, Сына и св. Духа, и осудила немощь его идолов, которых сокрушил крест распятого Господа славы. Раздраженный, но она укрылась от него в расселинах камней; Господь хотел спасти многих зрелищем ее страданий и потому допустил жестокому отцу обрести ее в пещере. Истомив дочь свою биением, голодом и жаждою в душной темнице, он предал ее наконец в руки столь же суровых судей и требовал, чтобы ее судили, как отступницу веры отеческой. Игемон думал совратить ее сперва кроткими советами, потом угрозами; но, видя непреклонность исповедницы Христовой, велел терзать ее воловьими жилами, доколе вся земля вокруг не упоилась ее невинною кровью; тем мужественнее становилась дева, чем более умножались ее муки. Брошенная в темницу, вся в ранах, она вышла из нее исцеленною на другое утро, как бы из брачного чертога, для новых ран; ожесточенные мучители требовали от нее опять жертвоприношения своим идолам и опять услышали доблестное исповедание того же великого имени Христова, пред коим преклоняется всякое колено небесных, земных и преисподних: ибо нет другого имени под небесами, чрез которое бы можно было спастись. Разъяренный игемон велел повесить на древе обнаженную мученицу, строгать тело ее железными когтями, опалять истерзанные ребра горящими свечами и бить в нежную главу молотом: все одолела укрепляемая свыше Варвара, и даже некая робкая жена, именем Иулияния, одушевясь тем же мужеством при зрелище ее страданий, дерзнула в лице укорить жестокого игемона и разделила участь Великомученицы. Обеих для большего поругания послал он обнаженными по стогнам города; но Господь, покрывающий облаками небо, осенил и их невидимым покровом от наглых взоров; наконец, когда нечестивый судья осудил их на смертную казнь, сам неистовый отец вызвался быть исполнителем приговора и не пощадил собственного рождения. Она же. великодушная дочь, преклонив колена, молила небесного Жениха своего, сияющего солнцем Своим на злых и на добрых, сотворить милость каждому человеку, который с верою воспомянет ее страдания, да не приблизится к нему лютая болезнь и не восхитит его внезапная смерть, и, под мечем отвергшего ее родителя, предала дух свой восприявшему ее небесному Отцу.

Странная судьба священных мощей Великомученицы! – Из родственного Илиополиса, от подошвы гор Ливанских, приплыла она в Царьград и оттоле последовала за соименною ей Царевною Греческою, супругою Великого Князя Святополка, в новопросвещенный верою Киев, где устроилась для нее златоверхая обитель. Настала гроза Монгольская, и скрыты были мощи под ступенями столпа церковного; миновалась гроза, и вот они опять возсияли из-под спуда и проливают благодать исцелений на притекающих к ним с верою и любовью. По окончании акафиста, Варлаам, викарий митрополии Киевской, совершил божественную литургию и говорил назидательное слово. Народ устремился к св. мощам, и я также обменял золотое кольцо с нетленного перста сей небесной невесты, обручившейся на вечное царство с божественным своим Женихом. Потом посетил я преосвященного в его кельях и, после приятной беседы, испросил у него дозволение осмотреть древнюю его обитель, которая служила одно время и кафедрою Митрополитам Киевским, когда унияты похитили у них собор Софийский; теперь же назначена местопребыванием их викариев, епископов Чигиринских.

Еще первый Митрополит Киевский Михаил, в исходе X века, поселил иноков на горе, дотоле называвшейся Чертовым Беремищем, по соседству идола Перунова и по тем языческим требищам, какие на ней совершались. Он построил там деревянную церковь во имя своего Ангела, ибо Архистратиг небесных Сил представляется сокрушителем преисподних: престол во имя его свидетельствовал о победе, одержанной над царством тьмы на самом месте ее владычества. – Внук великого Ярослава, Святополк Изяславич, названный во святом крещении Михаилом, воздвигнул во имя своего Ангела великолепную каменную церковь на место деревянной, и она прозвана, равно как и вся обитель, Златоверхою, от пятнадцати златокованных глав своих. – Подражая славному деду в устройстве внутреннем нового храма, Святополк украсил мусиею стены алтаря: и остатки Тайной вечери, совершенно сходной с Софийскою, с такими же Греческими надписями над горним местом свидетельствуют о древнем великолепии храма; но это одно лишь уцелело от священной старины, ибо обитель Михайловская много пострадала при разорении Монгольском.

По обе стороны переднего притвора главной церкви еще видны в стенах признаки гробниц, и полагают, что здесь погребены храмоздатель Великий Князь Святополк, а напротив его супруга, Греческая Царевна Варвара, дочь Комнинов, принесшая с собою сокровище мощей Великомученицы в новое свое отечество. Три боковые придела: с северной стороны во имя св. Варвары, где почивают ее мощи, и два с южной, празднующие Введению во храм Божией Матери и Великомученице Екатерине, устроены не ранее XVII века. И в этом приделе есть частицы святых мощей: мучеников Пантелеймона и Харалампия, и епископа Тримифийского Спиридония. В соборной церкви за правым клиросом благоговейно притекают граждане Киевские к чудотворной иконе Божией Матери, именуемой Новодворскою. Богато раззолочен иконостас главного алтаря: но лучшее его украшение есть храмовая икона Архистратига Михаила, великолепно украшенная драгоценными каменьями; ею ознаменовалось благочестие Императора Александра в залог благодарности к Господу, спасшему его державу от нашествия иноплеменных. Возвратясь победителем из умиренной им Европы, он принес в колыбель веры отеческой, в древнюю обитель Архистратига небесных Сил, сию драгоценную икону того невидимого вождя, который руководил путем побед полки Русские от зарева родной столицы до пощаженной им столицы врагов.

По правую сторону Михайловского собора находится на монастырском дворе каменная трапезная церковь Иоанна Богослова, заменившая женскую обитель того же имени. Она основана была в 1621 г. Митрополитом Иовом Борецким, которого, после долгого запустения митрополии Киевской, посвятил Патриарх Иерусалимский Феофан: в Златоверхой обители на время основалась тогда кафедра Киевская, по гонениям униятским. Престарелая супруга Иова была первою игуменью девичьего монастыря, существовавшего целое столетие в такой смежности с Златоверхим по древнему обычаю, когда мужеские и женские обители находились под одним настоятельством. – Недавно, при строении ограды Михайловской, открыто было на возвышенном месте к юго-востоку каменное основание нескольких церквей; полагают, что это остатки мужеского Димитриевского монастыря, от которого и самая дорога с Крещатика на Подол называлась Димитриевским взвозом. – Смежность сих развалин с Златоверхою обителью доказывает еще. в какой тесноте воздвигались в древности священные здания одно близ другого. Сын великого Ярослава, Изяслав, в св. крещении Димитрий, столь мало достойный знаменитого отца своего, соорудил в 1081 году обитель Димитриевскую, надеясь богатствами ее привлечь многих иноков из лавры Печерской от гонимого им Антония; но, как говорит преподобный Нестор: «многие монастыри от князей и бояр и богатства поставлены, но не таковы они как те, которые поставлены слезами и лощением, молитвою и бдением.» Сын Изяслава, Ярополк, убитый изменнически одним из своих оруженосцев, после междоусобной брани с дядей Всеволодом, погребен был в обители, созданной его отцом. Митрополит Иоанн и Великий Князь с сыном своим Мономахом встретили с плачем тело убиенного и положили при церкви верховных Апостол, которую сам он начал сооружать, но не успел окончить.

Крайний холм горы, по соседству Димитриева монастыря, на котором, вероятно, в древности стоял также кумир, назывался Крещатицким беремищем и впоследствии Кучинскою горою от имени владетеля; – место сие слыло околдованным в народе. Страшные рассказы о ночных явлениях злых духов сохранились в преданиях народных, которые свидетельствуют истину событий летописных о низвержении идола, здесь некогда стоявшего: ибо, по словам летописи, не даром плакал Перун, когда влекли его с Чертова беремища в глубокий Днепр.

Осмотрев таким образом все, что доселе существует примечательного на старом Киеве, искал я и следы давно минувшего, еще взывающего из недр земли гласом своих развалин, или уже только сохраненного одною памятью славных событий. Судное слово: «земля еси и в землю отыдеши»¹³ глубоко сбылось над поколениями и зданиями старого Киева: слоем камней и костей обозначены в недрах земных лета их и мимопротекшие над ними века: где бы ни коснулся заступ – везде могилы! каких бы новых оснований ни хотели ископать на летописной земле сей: дома ли молитвы или частного жилища, или охранной бойницы, – везде проглянут остатки бывших, давно уже стертых с лица земли, и поглотившая их смерть оскалит своп каменные зубы, как бы в горькую насмешку новому поколению, ищущему себе основы на такой бездне минувшего. – Осыпется ли вал, которым столько раз обносили старый Киев, и вот выглянут из-под него Златые врата Ярослава, памятник его могущества и величия Киева, или врата Батыевы, горькая память разорения Монгольского. То мирный храм Ирины с своими усыпальницами, обретенный чрез столько лет забвения, начинает опять отогревать на родном солнце Киева прах своих усопших: то древняя Десятинная церковь на время раскроет тайны своих подземных сводов, чтобы опять укрыться под щит нового храма, хотя не достигшего до ее широких размеров, однако осенившего благоговейно ее священные останки; или из-под горы Перуновой вымываются живыми ключами украшения мертвых кумиров, которые еще блюдет Киев, как в тайнике, вместе с костями их сокрушителей в материнской утробе своих гор. – Киев, колыбель нашей веры, новый Сион наш, подобно древнему, есть град великого Царя, и к нему может также относиться псаломный стих сей: «горы окрест его и Господь окрест людей Своих»¹⁴.

На четыре неравные части разделен старый Киев с своими отдельными холмами и зданиями. Вся обрывистая гора, на которой стоит он, возвышается, как крутоберегой остров из глубины окружающих его долин, неприступный только со стороны Днепра, более отлогий с других сторон. На самой вершине его теснились в малом городке древние князья там, где ныне церковь Первозванного, это есть первое отделение старого Киева, искони обнесенное валом, и к нему принадлежала также верхняя часть Михайловского, а нижняя его половина укреплена только в позднейшие времена. Ярослав много распространил к западу столицу свою, соорудив митрополию и две обители на поле битвы с Печенегами; но еще долго находилась вне ограды старого Киева глубокая долина, живописно врезавшаяся в недра горы Киевской; она слыла в древности Перевесищем, потому что лежит на скате старого Киева. Из ограды Михайловской вступил я опять на летописную почву древнейшего населения старого Киева.

Здесь, между монастырем и церковью трех Святителей, еще сохранилась отлогость бывшего Боричева взвоза, где основался Кий, князь Полянский, давший свое истинное или баснословное имя вместе с братьями и сестрою месту их жительства и окрестным урочищам. Здесь начало Киева, и современных ему названий, Щековицы, горы Олеговой, и Хоревицы, горы Ольгиной, и реки Лыбеди доселе сохранивших те имена, какими искони огласила их Русь. Еще тогда речка Почайна, ныне поглощенная Днепром, протекала у подошвы горы Киевской, и на устье ее, где теперь Крешатик, были пристань и перевоз чрез Днепр. – Вверх сего Боричева взвоза Киевляне несли в ладьях надменных послов Древлянских, приходивших сватать за своего князя языческую Ольгу после убиения ее супруга, и вниз по той же дороге влачим был, по слову Владимирову, кумир Перунов, гордо возвышавшийся на соседнем холме. Вот и церковь Трехсвятительская, сооруженная св. князем в честь Ангела своего великого Василия на том месте, где некогда князь тьмы в лице Перуна требовал от него идольских жертв и даже крови мученической.

Божественная кровь приносилась в ней за спасение уверовавших в Бога Владимирова, когда в первый раз удостоился я взойти в ее священную внутренность. Царские врата были отверсты и с ними небо; священник стоял во вратах с чашею в руках и возглашал: «со страхом Божиим и верою приступите.» Немного молитвенников было в храме, все они поверглись ниц у дверей царских, и с ними я, пораженный зрелищем святыни; служитель алтаря, благословив паству, по древнему благочестивому обычаю Малороссии прикоснулся священною чашею ко главам нашим, когда опять возгласил: «всегда, ныне и присно и во веки веков.» Такая необъятная вечность, такая дивная Пасха, которой будем еще искреннее приобщаться в невечернем дне царствия Христова, сретила меня на том месте, где совершал свою первую Пасху равноапостольный князь, очищенный от грехов язычества, и сердце мое исполнилось радостным чувством благодарности к сему великому просветителю нашего отечества.

Первобытная церковь Владимирова была, вероятно, деревянная по скорости устроения; но впоследствии ее заменили каменною благочестивые князья Киева, ибо после разорения Батыева остались каменные ее развалины. В бедственном запустении оставалась она до XVII века, когда воcстановил ее Митрополит Петр Могила, движимый ревностью к святости места и памяти основателя. В последний раз еще обновлена она в исходе того же века и по желанию усердствовавших переименована Трехсвятительскою, ибо в числе сих Иерархов и великий Василий. В северовосточной стене сей церкви доселе сохранились кирпичи древней работы, свидетельствующие, что эта часть здания уцелела от разорения Монгольского.

Около сей древнейшей церкви старого Киева предполагают и первобытное жилище Великого Князя, которое уже во времена Нестора перенесено было на иное место; ибо он говорит в летописи своей, что двор княжеский был прежде в городе там, где при нем стоял двор Вротиславль и Чудин. – Место, противолежащее церквам Десятинной и Трехсвятительской, как находящееся посредине древнейшего населения старого Киева, по всей вероятности, было занято палатами его возвеличившихся властителей: но, судя по описанию Нестора, нет сомнения, что каменный терем Ольги стоял на месте нынешней Андреевской церкви; он указывает его позади Десятинной над самою горою; и оттоле точно могла видеть княгиня, как несли послов Древлянских с Почайны по Боричеву взвозу, и любоваться живописною долиною, которая расстилается вверх по Днепру до любимого села ее Вышгорода на горе Хоревппе.

Около бывших княжих палат на старом Киеве, где и теперь находят много щебня и костей, должно искать двух обителей княжеских, женской и мужеской, основанных властителями Киева по соседству дворца их, дабы присные их сыны и дочери могли постригаться близко дома родительского, и сами они обретали бы себе последний приют недалеко от своего жилища под сенью неумолкаемых молитв иноческих. Это Андреевский или Янчин монастырь и Феодоровский или Вотчь, т. е. Отчий. Всеволод, сын Ярослава, заложил на старом Киеве в 1086 году первую церковь во имя Первозванного и при ней устроил обитель для дочери своей Анны или Янки, которая подала пример пострижения княжеским инокиням и, собрав около себя девиц, сама обучала их пению, чтению св. Писания и полезным искусствам. Там погребена была и супруга Всеволода, княжна Половецкая, Анна, и, вероятно, погребались прочие особы княжеского дома, о коих однако молчат летописи; но из мужеской отрасли Ярослава они упоминают только о погребении в Янкиной обители сына Мономахова, второго Великого Князя Ярополка, и сына Боголюбского, Владимира, удельного князя Дорогобужского.

Напротив того, мужеский монастырь прославился погребением князей, великих и удельных, и доселе открываются в частных домах, к югу от Десятинной церкви, погребные провалы и склепы, вероятно, ему принадлежавшие. Сын Мономаха, Великий Князь Мстислав, прозванный Великим, заложил в 1122 году каменную церковь во имя Великомученика Феодора Тирона и около нее устроил впоследствии монастырь мужеский, который дети его привыкли называть отеческим или Вотчим. Сам основатель Мстислав, лучший из сыновей Мономаха, обновил собою княжескую усыпальницу своего племени, и 35 лет спустя рядом с ним возлег доблестный, но многомятежный сын его Нзяслав, княжение коего ознаменовало столькими бурями воинскими бедствующую столицу; ибо это было время самого сильного разгара междоусобий Ольговичей с Мономаховичами. Братья его, Великие Князья Ростислав и Мстислав, и удельный Владимир, и сын Ярополка, другой Нзяслав, князь Луцкий: один за другим после многих браней спустились под мирные своды Отчей обители, где смерть примирила и уравняла всех.

Но сия тихая обитель, усыпальница ратных князей, была однажды свидетельницею горького зрелища их междоусобий. Самый несчастный из всех Ольговичей, Игорь, кроткий и праведный, после шестинедельного княжения на престоле Киевском, был свергнут племянником своим Изяславом, внуком Мономаха, и, переходя из темницы в темницу, испросил себе наконец мирный приют в кельях Отчего монастыря. Игорь постригся и, казалось, ангельский образ, отрешивший его от суеты мирской и всякого земного величия, должен был оградить и от сопряженной с ними опасности; – совершилось противное, и пролилась невинная кровь его! Братья Ольговичи вступились за невольного инока, которому стены монастыря служили вместе и оградою темничною. Великий Князь Изяслав, вызванный ими как бы на совещание в Чернигов, заблаговременно узнал о готовившейся измене и послал известить о том в Киев брата Владимира, Митрополита Климента и народное вече. – Возмутился народ: «Ольговичи готовят гибель нашему князю! воскликнула буйная толпа, убьем Игоря!» и в слепом порыве ярости устремилась в монастырь его. Напрасно возбранял Владыка, напрасно князь Владимир на борзом коне хотел обскакать разъяренных, чтобы спасти единокровного: толпа заградила ему дорогу. Игорь, ничего не подозревая, стоял в церкви пред иконою Богоматери и слушал божественную литургию. Буйная чернь, не уважая святости места и сана, извлекла инока из храма и ограды; смятенный Владимир встретил мучителей и жертву уже во вратах. «Брат мой, куда?» воскликнул к нему болезненно Игорь; Владимир, соскочив с коня, покрыл его иноческую рясу своею княжеской мантией, взывая к народу: «братья, не могите делать зла, не убивайте Игоря! – Сам, осыпаемый ударами вместе с мучеником, он с трудом довел его до двора матери своей и ринулся в ворота, надеясь, что уважут хотя жилище Великой Княгини; но ничего не пощадила неистовая чернь, разбила ворота дома княжеского и в сенях на самых ступенях умертвила Игоря: и князь, и инок, все было забыто в убиенном, виделся один Ольгович; обнаженного повлекли за ноги сквозь торжище до Десятинной церкви, а оттоле, бросив его на случившуюся праздную телегу, свезли на Подол: – тогда только остыла безумная ярость. Князь Владимир послал сказать народу: «вот вы уже убили Игоря, дайте хоть похоронить тело его!» народ же, опамятовавшись, слагал вину на Ольговичей, умысливших злое на их князя. – Невинный страдалец пролежал ночь в Новгородской часовне: утром Митрополит послал игумена той обители, где провел Игорь остаток горьких дней своих, предать с честью священные останки в церкви св. Симеона, что была на скате старого Киева к Подолу. Церковь причла его к лику святых своих заступников вместе с первыми страстотерпцами Русскими, Борисом и Глебом, столь же неправедно убиенными, и доселе призывается молитвенно имя Игоря в храмах древней столицы близ самого места его убиения.

Позади бывшей обители Отчей должно искать и древних ворот Батыевых, которые находились во внутренности города на пути от Десятинной церкви к св. Софии, и так названы, быть может, от того, что башни их разорены завоевателем Монгольским: остатки сих башен еще видны были до исхода прошедшего столетия.