III. Храм Первозванного

Станем на горах Киевских, там, отколе, по выражению преподобного Нестора, пошла Русская земля: ибо свет истины, просвещающий всякого человека, грядущего в мир, есть и духовное начало всякого царства! – Поклонимся тому месту, на коем стояли священные стопы Апостола, просветителя Руси! воскликнем ему от полноты сердца вместе с Пророком: «коль красны ноги благовествующих мир, благовествующих благая!» ибо, действительно, «во всю землю изыде вещание их и в концы вселенные глаголы их»! – О как драгоценно для сердца каждого Русского сие отечественное предание! – Первозванный из Апостолов идет во мрак Скифии, в край ему неведомый, но ведомый Богу, предъизбравшему Себе и в нем верных служителей, как между прочих языков. Вверх пустынной реки Ворисфена идет он не по дикому ее берегу, а по самым волнам, которые стелются влажною стезею пред учеником Того, Кому дана всякая власть на небеси и на земли. На вершине одного из холмов Киевских водружает Андрей победную хоругвь, крест искупления, с пророческим словом: «что на сих горах воссияет благодать Божия, и град великий возникнет, и церкви многие воздвигнет в нем Бог.» – И вот тысяча лет, которые пред Богом, как день вчерашний, уже протекший, или как одна стража ночная, – миновались, и предки наши увидели событие слов Апостольских, которому доселе дивимся мы, их позднейшие потомки. – Так не упадает тощим на землю ни один глагол Божий, и крест, насажденный Апостолом, разросся спасительным древом, осенившим собою целую Русь!

На старом Киеве ударяли ко всенощной, у св. Софии и в обители Архангела, по случаю праздника Всемилостивого Спаса: но, минуя древние святилища, предпочел я идти в храм Первозванного, чтобы там присутствовать при торжественном изнесении честного креста, которое совершается на сей всенощной; я хотел поклониться кресту на том месте, где впервые водрузил его Апостол в отечестве нашем. Хотя великолепна самая церковь по чрезвычайной красоте и смелости своего зодчества: но убогое священнослужение, по бедности причта, не могло бы, казалось, произвести того впечатления, какое невольно проникает душу при внешнем благолепии; ибо и оно необходимо для возвышенных обрядов православной Церкви. Когда же однако при тихом пении: «Святый Боже,» священник поднял с престола крест, увенчанный цветами, и вынес его из алтаря на средину церкви: когда потом простерся он пред сим залогом нашего спасения, приглашая к тому же всю Церковь: «кресту Твоему покланяемся, Владыко, и святое воскресение Твое славим!» – невольное умиление проникло в сердце. Все отечествия языков призывались к поклонению спасительного древа, на коем распят был за нас Царь славы, и наше Славянское племя в числе прочих языков: здесь же, на горах Киевских, было первое ему поклонение обновленных верою предков наших! Не этот ли холм Русская Голгофа? – не из расселины ли этих гор воскресли мертвые чтители Перуна, чтобы радостно поклониться живому Богу, когда раздралась и для них завеса мрака языческого, и благодать Божия воссияла на их горах, по слову Апостола!

Отрадно слышать и родственные имена святых угодников, к заступлению коих притекает Церковь в своих молитвах на самом том месте, где они подвизались при жизни или упокоились после блаженной кончины. – Невольно вздохнешь при имени равноапостольных Владимира и Ольги, которые почивают за несколько шагов под сводами Десятинной церкви, и двух первых страстотерпцев из числа князей Русских, здесь же воспитанных в тереме отца их Владимира, и св. князя Игоря, который наследовал ту же участь и тот же венец. – Не в соседней ли обители Михайловской девственные мощи Великомученицы Варвары? не у святой ли Софии священномученик Макарий, Митрополит Киевский? А первый святитель всея Руси Михаил и великие труженики Антоний и Феодосий с ликом всех преподобных Печерских не охраняют ли доселе своими молитвами и священную лавру и богоспасаемый град? – Все здесь так близко, что готовы, кажется, откликнуться на первый молитвенный зов; ибо сии небесные граждане и в гробах своих еще остались гражданами земной своей отчизны. Они были первыми поселенцами Киева, они и последними: к ним, а не к современникам, стекаются доныне усердные поклонники.

По окончании всенощной, священник пригласил меня в алтарь, чтобы посмотреть на горнем месте прекрасную икону Вечери Тайной, которую, как говорят, писал знаменитый Леонардо да Винчи, а пожертвовала храму Первозванного Императрица Екатерина. Время и сырость уже много испортили сей замечательный образ. Я спросил о времени построения самой церкви, вполне достойной зодческого гения графа Растрелли и благочестия Императрицы Елисаветы.

«На будущий год должны праздновать юбилей сего храма, отвечал мне отец Иаков, если только считать от его заложения, потому что это здание совершилось не менее как в двадцать три года от чрезвычайной глубины фундамента, превосходящей высоту церкви. Императрица Елисавета Петровна присутствовала сама при заложении храма, которое совершал знаменитый Митрополит Киева Рафаил.» Мне любопытно было узнать также: «что стояло прежде 1744 года на этом священном холме, отколе пролилось Христианство на Русь?» и он сказал: «сперва деревянная церковь во имя Воздвижения честного креста сооружена была неподалеку от нынешней, если не ошибаюсь, в начале ХШ века Великим Князем Мстиславом Романовичем, а в XVI веке ее заменила каменная. – Впрочем, я сам здесь недавно, скромно прибавил собеседник, и не могу всего объяснить вам с тою подробностью, какой бы вы желали.»

Однако я просил его выйти вместе со мною на широкую паперть, окружающую церковь, чтобы с этой возвышенной кафедры разъяснить мне всю окрестность: ибо живописная паперть, поднятая на пятьдесят ступеней от вершины старого Киева, господствует над всеми окрестными холмами, и действительно подобна горней кафедре, отколе Апостол, как бы и поныне, проповедует Руси Евангелие царствия. – Несколько овец и ягнят, пробравшись сквозь разломанные перила с прилежащего вала, спокойно щипали траву, проросшую из-под камней помоста; церковные служители хотели согнать их, но я просил оставить. Пусть эти мирные животные пасутся на своем горнем пастбище; они даже приличны тому месту, где первозванный Апостол проповедал Агнца Божия, вземлющего грех мира.

«Начнем с старого Киева, который открывается нам прямо против дверей церкви, сказал я, и потом мы пойдем, по чину церковному против солнца, кругом всего собора; здесь каждый шаг как бы отрывок летописи по священным воспоминаниям древности.» – Здание Десятинной церкви заслонило от нас великолепную громаду св. Софии, которая так украшает весь старый Киев; но, радуясь благолепию нового храма, я вспоминал однако с любовью о бывшей здесь убогой церкви над гробом равноапостольного Князя. – «Скажите мне, какие церкви видны вдали на право от Десятинной?»

«Одна Сретенская, где к чудотворной иконе Богородицы, радости всех скорбящих, собираются каждую субботу благочестивые жители Киева для слушания акафиста; а другая во имя Вознесения Господня стоит в предместий Киева: обе недалеко от древних Львовских ворот, которые уже теперь не существуют.»

Мне пришло на мысль, что память их весьма соответствует титлу Галицкого, которое сохранили и доныне Митрополиты Киевские: оно свидетельствует, что в их кафедральном городе еще не забыта их древняя церковная область, некогда православный Львов.

«Может быть, вам неизвестно предание наше, продолжал отец Иаков, что палаты равноапостольного князя Владимира стояли на том месте, где теперь дом обновителя Десятинной церкви. Вот пред самою оградою Михайловской обители и первая церковь, основанная просветителем Руси во имя Ангела своего великого Василия на том холме, где стоял Перун. Здесь был и прежний спуск на Подол, известный под именем Боричева взвоза, по летописи Несторовой. Церковь сия после разоренияния Татарского была также обновлена Митрополитом Петром Могилою, который оставил по себе благую память во всех священных зданиях Киева.»

Я стоял и смотрел и безмолвствовал: вокруг меня носились призраки минувшего, и старый Киев восставал предо мною в полном смысле сего громкого имени: в понятиях моих смешалось различие дней и веков, и давнее было мне ближе недавнего: но языческий Киев Олега и Святослава невольно уступал в моем воображении благодатному Киеву Ольги и Владимира. – Терем, где еще отроком внимал он учению мудрой бабки и где в зрелом возрасте избрал себе ее веру: требище идольское, некогда обагренное кровью мучеников и сокрушенное им вместе с кумиром; первый храм, воздвигнутый князем уже не богу языческих отцов, но Богу Христианского своего потомства; самая гробница просветителя Руси, двигнувшего ее на стезю вечности, – все это под рукою, все можно почти осязать с того холма, где я стоял и где впервые водружен был крест Апостолом. Вот и величественный образ Ярослава подымается вдали над многоглавым собором, знаменуя место своего покоя и поприще славных подвигов долголетнего княжения. – Св. София, светлый венец Ярослава, уцелевший при распадении его столицы: она же и каменный щит, осенивший прах его! – И первый Митрополит Михаил, основатель златоверхой обители Архангельской, и великий ее довершитель Мономах, отделяясь от прочаго сонма Святителей и князей, как бы видимо стоят здесь на страже своих деяний в недоступном для нас величии: – так ожила внезапно древняя их столица своими бессмертными усопшими! – Я стоял и смотрел и безмолвствовал.

«Обратимся к востоку, сказал я наконец стоящему подле меня священнику, но прежде скажите мне: между малыми усадьбами старого Киева, окружающими Андреевскую гору, есть ли еще какое-либо праздное место?»

«О! я бы нашел место, если только угадал вашу мысль, радушно отвечал он; вот направо свободный участок, несколько пониже вала: есть и еще такой же по ту сторону церкви на самом спуске, и еще ниже в полугоре, где находится и вода; потому что родники, бывшие на вершине холма, проведены для безопасности здания в ископанный нарочно водоем. Он и доныне слывет Андреевским по местному преданию, которое говорит, что ключ живой воды заструился впервые из-под животворящего креста, водруженного Апостолом. Вы его теперь видите под деревянным навесом, и над ним склонились густые ракиты. – Но все эти места слишком открыты для зимней непогоды: древняя усадьба св. Владимира на старом Киеве против крыльца церковного более бы удовлетворила вашему желанию.»

«Не хочу таить, что мирное пристанище под сенью моего Ангела посреди воспоминаний отечественных и церковных было часто мечтою юношеского воображения; так люблю я мечтать и теперь в виду древних святилищ; – но мы опять отклонились от нашей цели. Как величествен этот широкий Днепр с своими пустынными островами и, как живописен этот дольний город, кипящий жизнью у ног наших.»

В самом деле, трудно вообразить себе картину, более очаровательную той, какая открывается во все стороны и особенно к востоку с паперти Андреевской церкви. Зеленый обрывистый скат горы усеян белыми хижинами и огородами, между коих пасутся на свободе легкие козы. У подошвы горы красивый город Подол, наполненный обителями и церквами, широким мысом вдается в мимотекущий Днепр. С высоты паперти можно видеть, как на развернутом плане, направление всех его улиц и даже следовать за идущими по их изгибам. Вправо, по ту сторону величественной реки, необъятная лесистая дебрь теряется за дальним небосклоном; влево, по сю сторону вод, цветущая долина тянется вдоль берега у подножия лесистых холмов, расположенных амфитеатром и разрезанных глубокими оврагами. Подгородные слободы Киева и веселые дачи с колоннадами итальянских тополей оживляют сию роскошную долину, но которой струится малая речка. Гора Щековица, место погребения Олегова, увенчанная церковью всех святых, и несколько далее белая обитель Кирилловская, вся в рощах, образуют ближний край долины; а на дальнем конце ее подымается из-за лесов над самым Днепром другая летописная гора Хоревица с Вышгородом, бывшим некогда селом Ольги. Заходящее солнце довершало очарование, последними лучами позлащая бесчисленные купола и кресты и своенравными красками расписывая неспокойные воды Днепра. Но уже легкая пелена туманов выпарилась из глубоких оврагов, как розовая завеса, готовая задернуться над дивною картиной природы.

«Эта речка, которая так извивается по долине, есть знаменитая Почайна, или, лучше сказать, только ее вершина, сказал мне священник. Во времена благоверного Князя Владимира она текла под самою горою и впадала в Днепр около того места, где теперь воздвигнут памятник Крещатика; узкая коса отделяла ее от реки, но место это, затопляемое в полную воду, мало по малу смывалось; не более однако ста лет, как прокопали канал из Днепра прямо в Почайну на вершине косы, и нахлынувшая вода совершенно уничтожила бывшее между ними расстояние. Самый Днепр часто меняет глубокое русло свое, и даже на моей памяти еще главный проток его шел гораздо далее за этими островами. Видите ли вдали малое озеро или, лучше сказать, пруд в долине? – Он называется Иорданским по имени обители, уже не существующей; а монастырь так назван был оттого, что в древние времена сосуд, брошенный одним поклонником в Иордане Палестинском, чудным образом обрелся в монастырском кладезе.»

Я попросил радушного моего собеседника назвать мне самые замечательные обители и церкви Подола, чтобы по крайней мере иметь общее о них понятие: мне хотелось одушевить в моем воображении эту каменную массу безымянных зданий воспоминаниями летописными или присными именами святых!

«Первое и лучшее здание, возвышающееся на средине Подола, сказал он, есть академия духовная или монастырь Братский, устроенный, как вам известно, с благословения Патриарха Цареградскаго Иеремии для просвещения южной Руси и охранения ее от латинства. Вот и старая бурса, сооруженная благодетелем обители, Митрополитом Петром Могилою, ближе к Днепру между двух церквей набережного Николая и Илии Пророка. Предполагают. что сия последняя стоит на месте древней, о коей упоминает Нестор в своей летописи, над ручаем, где присягала Христианская Русь во времена Игоря. – После Братского монастыря замечателен Петропавловский, переходивший из рук в руки: он был выстроен латинскими монахами и отдан православным, когда Малороссия присоединилась при Царе Алексие Михайловиче; потом некоторое время принадлежал братии горы Синайской и наконец обращен в семинарию. Вы его видите влево от академии, и подле него примыкает к самой горе своими позлащенными куполами женская Флоровская обитель, которая была переведена сюда из крепости Печерской. Вся гора Киселевка, достояние обители, обращена в плодоносный сад, куда отшельницы приходят подышать чистым воздухом из душного города и полюбоваться с вершины горной прекрасными видами Днепра, Между обоими монастырями стоит довольно обширная церковь, которая пользуется особенным уважением Николы Притиска; она так названа потому, что однажды вор, хотевший ее ограбить, был притиснут сводом упавшего окна. – Есть и еще одна церковь на Подоле во имя Святителя Николая, под названием Доброго; ибо к сему великому угоднику, как к доброму пастырю, притекают молитвенно граждане Киевские, и его святая память преимущественно чтится в нашем благочестивом городе. Вот она совершенно под нами, рядом с другою церковью, довольно нарядного зодчества, во имя Покрова Божией Матери, на основании древней Армянской церкви; а позади них малое подворье Екатерининское, принадлежащее ныне горе Синайской. Взгляните на городскую площадь, окруженную многочисленными лавками: там стоит кафедральный собор Успения; судя по клади своих камней, едва ли не самый древний из храмов Подола, и близ него колодезь, на который совершаются крестные ходы; а несколько далее церкви: Воскресения, князей Бориса и Глеба и Введения Богоматери, бывшая св. Власия, на месте капища Велесова. Посмотрите теперь на обе оконечности Подола от Крещатика к Оболонью, которое тянется вдоль горы Щековицы: – они обозначены также церквами Рождества Христова и равноапостольных Царей Константина и Елены; по соседству первой к месту крещения Руси всякий год в день памяти ее просветителя совершается из сей церкви крестный ход на Крещатик. – Теперь я назвал вам все храмы Подола, который, как вы сами можете видеть, не уступает в благочестии старому Киеву, судя по множеству своих святилищ. – Нужно ли еще называть вам дальние в предместьях: едва заметную церковь Иорданскую некогда обитель, и отдаленный монастырь Кирилловский, теперь обращенный в богоугодное заведение? – Мы уже обошли с вами всю паперть; посмотрите, до какой степени крут самый спуск горы Андреевской к Подолу, и как живописно раскинута слобода Кожемяки по расселинам утесов и на дне глубоких ущелий. – Вот и любимое кладбище жителей Киева на вершине горы Олеговой у церкви Всех Святых, которая господствует над всею окрестностью.»

Я взглянул к западу: солнце совсем багровое, лишенное всех своих лучей, закатывалось, как некий щит, за горный горизонт и обливало своим румянцем белую церковь на вершине Олеговой могилы. – Не такой же ли светлый щит повесил некогда витязь Русский на златых вратах Царьграда?