II. Скит Гефсиманский

Когда пришедшие на поклонение св. мест Иерусалимских, напитав душу свою великою святынею гроба Господня, пожелают видеть и место величайшего из чудес Христовых, – упраздненный гроб четверодневного мертвеца Лазаря: они исходят из стен св. града к востоку, путем горы Масличной. Но прежде, нежели достигнуть Вифании, спускаются в глубокое русло потока Кедрского, среди мертвого безмолвия долины Иосафатовой; направо лежит путь к селению Лазаря, вдоль потока, еще несколько осененного остатками тех масличных рощей, которые некогда покрывали всю гору и оставили ей свое имя; – налево, при самом подъеме горы, в виду священного вертограда, где молился Господь, с кровавым потом и слезами, в ночь, когда был предан учеником своим, – вертеп Гефсиманский. – Там упраздненная гробница Матери воскресшего Сына, Который также положил трехдневный предел для ее гробового покоя: ибо погребавшие Ее с плачем Апостолы, на третий день ее успения уже не обрели девственного ее тела; – Она была взята Ангелами на небо, волею Сына и Бога.

Так в Палестине. – Нечто подобное, местностью и близкими сердцу именами, видим мы и в отечестве нашем, под сенью священной лавры, столько раз его ограждавшей от временных бед. – Усердный Богомолец, в храме Живоначальные Троицы, сложив бремя сердечных забот, у раки великого заступника земли Русской, и освежась духовно общением молитвы Сергиевой, идет также к Вифании и Фавору, восточными вратами; оставив за собою зубчатые твердыни лавры, напоминающие древние бойницы Иерусалимские, он должен также спуститься на дно живописной долины, прежде нежели достигнуть осененных рощею высот Вифанских. Но какая новая Гефсимания представляется влево по ту сторону обильных вод, на самом подъеме сего роскошного садами Элеоиа, но которому лежит путь в Вифанию?

Одни только убогие врата на краю рощи и дороги обличают существование пустынного скита, углубившегося в чащу дерев на уединенный берег мирного пруда. Там, где некогда было место отдохновения и развлечений, а может быть, и глубоких дум юных питомцев Вифанских, будущих пастырей Церкви, – теперь пустынный скит, и неумолкаемый псалтырь, неусыпное бдение живых за усопших. Посреди обширного двора, примыкающего к прудам и с трех сторон обнесенного оградою, возвышается деревянная церковь, и к ней примыкают кельи настоятеля скитского, простые, убогие, как и все устройство сего уединенного места; несколько деревянных келий раскинуто внутри ограды, длинная аллея берез, остаток прежнего сада, пресекает пустоту обширного двора: – это путь, более никуда не ведущий, ибо здесь кончается всякая земная стезя для отшельников, мысли их обращены к иной отчизне, к которой ведет дорога чрез Сион и Иерусалим, непрестанно исторгающиеся из уст их словами псалмов, неумолкающих в церкви. Одна только литургия субботняя и воскресная прерывает чтение псалтыря, попеременно совершаемого двенадцатью братиями, но обычаю прочих скитов нашего отечества. – В прочие дни недели утреня, часы, вечерня и правила монашеские совершаются в нарочно устроенной для сего храмине под самою церковью, также по древнему чину церковному, дабы не каждый отдельно в своей кельи, но все вкупе соединялись на молитву.

Замечательна своею простотою церковь скита, не вновь сооруженная, но только перенесенная на новое место из соседнего села, где оказалась излишнею. Руки преподобных ее основали, и здесь возвратилась она к своему первобытному назначению, ибо, после разорения Литовского, святой Архимандрит Дионисий и келарь Аврамий Палицын. освободители своего отечества, воздвигли ее на место сгоревшей церкви в селе Подсосеньи, для женской обители, которая впоследствии была упразднена и присоединена к Хотьковской. Чрезвычайное благоговение поражает всякого входящего во внутренность церкви из крытой паперти, ее окружающей, по образцу древних храмов: престол ее и жертвенник и весь иконостас устроены из кипариса, и вся она обложена внутри по стенам кедром, певком и кипарисом, ибо из сих древ сооружено было, по местным преданиям Иерусалимским и по слову пророческому, честное древо креста Господня. Нет никакого убранства или металла в церкви; все ее украшения резные деревянные, и самые паникадила и подсвечники частью из дерева, частью из железа и глины, с соблюдением всей строгости скитской. Царские и северные двери, с некоторыми иконами, уцелели еще от древней церкви. Достойно внимания, что Евангелисту Иоанну дан символом крылатый лев Марка, а Марку его орел, но особенно замечательна северная дверь. На ней изображена вся повесть нашего падения: искушение праотцев наших змием, в образе жены, и их изгнание из рая, и потом, после изгнания, Ангел, вручающий Адаму заступ для земледелия, а на верху праведные Авраам, Исаак и Иаков, держащие в доне своем души младенческие. В утешительную противоположность сей двери, напоминающей нам горькое изгнание, изображено на южной первое радостное возвращение в утраченный Эдем благоразумного разбойника, вооруженного древом креста.

Подле сей двери в ряду местных икон написан преподобный Сергий, окруженный сотрудниками постнической его жизни и начальниками обителей, которые произрастила его Лавра, как тенистое древо, насажденное при водах. Здесь целый собор иноков и Святителей, живая летопись посмертных подвигов Сергия. Здесь, кроме ближайших учеников, означенных в его житии, Симон брат его и племянник Феодор, Епископ Ростова, и Михей, свидетель чудного посещения Богоматери, описатель жития его, Епифаний и первый преемник, Никон, Максим Грек, страдалец за правду, и два других изгнанника, лишенные кафедр, Архиепископ Серапион и Митрополит Иоасаф, защитник лавры, Архимандрит Дионисий, и основатели обителей: Савва Звенигородский, Андроник, Афанасий Чѵхломский, Сергий и Павел Обнорские, Роман, уединившийся на Киржаче, и Мефодий на Песноше, и в Серпухове Афанасий и Стефан Махрищский, доселе соблюдший в своей обители подчинение лавре, как послушное чадо матери, и много еще иных, записанных светлою строкою в книге жизни и на скрижалях нашего отечества. Здесь они, с Сергием и Никоном, представлены водружающими крест Господень, или придержавшимися его, а на противоположной стороне соответствует им лик всех Святых, торжествуемых православною Церковью, дабы все они имели участие в молитвах сего нового дома молитвы. Лики Сергия, Никона и святых, почиюших под сенью их обители: Михея, Максима, Дионисия, Серапиона и Иосафа, изображены еще и со входа на кипарисовых стенах трапезы; а большое изображение первого основателя храма сего, Архимандрита Дионисия, списанное с подлинного его портрета в Лавре, блюдет северные врата церкви, против которых устроено одно лишь малое оконце в кельи настоятельские.

В правом участке алтаря, который выдается тремя полукружиями, по подобию древних каменных храмов, устроен был малый придел, во имя нерукотворенного образа Спасова, знаменитым келарем Аврамием Палицыным: но придел сей упразднен ныне но тесноте, главный же престол теперь, как и прежде, празднует Успению Богоматери, ибо от самого начала церковь Греческая и Российская любили учреждать свои соборные храмы в городах и обителях на память чудного Собора Апостолов, соединившихся внезапно на Сионе для воздания погребального долга Матери проповеданного ими Бога. – Однако же не самому дню Успения будет праздновать церковь скитская, дабы не отвлечь благоговейных поклонников от храмового праздника лавры, но на третий день Успения совершаемо будет торжественное воспоминание взятия на небо Божия Матери, когда не обрели Ее в гробе Апостолы, хотевшие утешить одного из своего лика Фому, опоздавшего к ее погребению. Только в день сего праздника допускаемы будут в скит посетительницы, ибо женскому полу возбранен вход в сие место подвига отшельнического.

Трогательно было и освящение сей новой Гефсимании. – Оно совершилось в день преподобного Харитония, первого отшельника Палестинского, и на память блаженных родителей преподобного Сергия, Кирилла и Марии, ровно через три года от того дня, когда сам освящавший, с своим Наместником, избрали пустынное место безмолвному пристанищу молитвы. Для сего освящения собрано было все древнее из священной лавры, дабы благословение Сергиево, Никоново и Дионисиево, видимо перешло на новое их селение, в вещах непосредственно к ним близких, чрез самую утварь, которую освятили своим употреблением. – Опять явились в священнодействии обрадованным взорам убога риза Сергиева, в которой однажды знаменитый Святитель, Митрополит Платон, встречал державных посетителей лавры, будучи облечен, посреди великолепия своего клира, во все убожество Сергия! И тот убогий посох, которым чудодейственно упас он всю землю Русскую, после блаженной своей кончины, отказавшись при жизни от пастырского жезла Митрополита Алексия, был опять в руках преемника обоих: древнейший крест и древнейшая панагия, или складни из деревянных, серебром обложенных икон, осеняли грудь его, а главу скромная митра первого Архимандрита лавры Елевферия, которую носил и преподобный Дионисий, когда молился о спасении своей родины и сам защищал ее словом и делом. Воздвизальный крест с частью чудотворного жезла Моисеева, евангелие преподобного Никона и убогие деревянные сосуды, в коих преподобный Сергий совершал божественную службу, освятили собою новый престол древней церкви Дионисиевой: до такой степени сблизилось между собою былое с настоящим, давно минувшее с недавним, что в этом смешении разновременных воспоминаний отрадно забывалось сердце и окрыленная ими душа свободно опускалась и подымалась вниз и вверх, по дивной лестнице времен и событий, как бы уже за пределами времени, подражая восходу и нисхождению Ангелов, виденных древле Патриархом Иаковом в Вефиле. Сам Святитель, облаченный в одежды Сергиевы, казалось, был проникнут духом его молитвы, от прикосновения риз его: и когда, с воздетыми к небу руками, предстоял страшному престолу Царя Христа в час совершения Его бескровной жертвы, он представлялся восхищенным взорам, как бы один из древних восставший на молитву. И вот, по совершении божественной службы, в сладостной речи и в горьком потоке слез излилась сотрясенная чрез меру душа его, устами и очами пролагая путь избытку чувств своих, которые с тою же силою откликнулись в сердцах всех окружавших его кафедру:

«Ты воскрес ущедриши Сиона: яко время ущедрити его, яко прииде время; яко благоволиша рабн твои камение его, и персть его уицедрят.»

Что это за камни Сиона, о которых благоволят рабы Господни? – что за персть, которая им любезна? – Это камни и персть разрушенного Иерусалима, и особенно разрушенного древнего святого храма Иерусалимского. Пророк смотрит на сии развалины во времена пленения Вавилонского: смотрит в то же время на душевные расположения народа Иудейского: и на сем воззрении основывает надежду нового благоволения Божия к Иерусалиму и храму

Но уместно ли говорю я о судьбе столь великого храма, когда думаю о судьбе столь малого храма, как сей, в котором теперь мы находимся? – Тот и другой суть храмы Единого истинного Бога; потому естественно предполагать некое в судьбе их единство, хотя и при разности многих обстоятельств. Притом и малый храм Христианских таинств и Христианской истины не слишком мал пред великим храмом сеней и гаданий

По что далее будет с сим обновленным храмом и с новыми окрест его смиренными жилищами? – Ты веси, Господи! Будет то, чему повелит быть Твое вседетельное Слово, которое нарицает не сущая, яко сущая, воссозидает разрушенное, восставляет падшее, возвышает смиренное, воскрешает умершее, спасает погибшее. Будет то, что испросят молитвы святых и преподобных отец наших, Сергия, Никона, Михея, Иоасафа, Серапиона, Максима, Дионисия и прочих сподвижников их и сообитателей в земной и в небесных обителях. Будет то, чему не воспрепятствуют быть наши грехи, наши немощи, наше недостоинство…

«Прииди благословенная любовь к безмолвию, Иллина, Иоаннова, Антониева, Сергиева! Скрывайся от молвы, но не скрывайся от ищущих путей твоих и следов твоих, – твоих правил и твоих примеров. Являйся иногда и неимущим, способным принять тебя. Ты устраняешь человека от видения других, и тем удобнее даешь ему увидеть самого себя: а сподобивыйся увидети себе, по слову одного из твоих таинников, лучший есть сподобльшегося увидети Ангелов. Ты пресекаешь беседы с человеками, и тем искреннее вводишь в беседу со Христом. Ты затворяешь дверь внешния храмины и отверзаешь внутреннюю храмину сердца; ты подаешь и научаешь употреблять оружие против страстей; ты собираешь рассеянные помыслы: ты погружаешь ум во глубину писаний и почерпаешь свет; ты совершенствуешь покаяние; ты обретаешь источник слез; ты возводишь к чистой молитве: ты учишь молчанию, которое есть таинство будущего века.»

1844.