Глава XV. Апология Оригена: ее достоинства и недостатки

Ориген выступил на историческую сцену в качестве апологета, когда древнехристианская апологетическая литература достигла уже значительного успеха. Но всматриваясь в те задачи и цели, какие поставляла себе дооригеновская апологетика, легко можно убедиться, что главным объектом, которому она посвящала свои труды и старания, является внешняя сторона христианства, обращенная к окружающему миру, а не внутреннее существо с его религиозными верованиями и упованиями. Она развивалась по двум направлениям и распадалась на два класса: а) на полемику против иудейства и б) на полемику против язычества и языческого государства. Полемика против иудеев руководилась двумя мотивами: 1) всевозможными доводами и доказательствами убедить иудеев, что они сами нарушили закон и отвержены Богом и что христиане являются наследниками всех благ обетования, какие провозвещены иудеям в Законе Божием, и 2) что закон и пророки провозвещали о Христе Богочеловеке и все эти пророчества исполнились на Нем¹⁰⁶⁶.

Полемика против язычества и языческого государства была сложнее и разнообразнее. Самая жизнь первоначального христианства среди окружающего его языческого общества, не имевшего о нем никаких точных сведений, выдвигала на историческую сцену ряд вопросов, требовавших немедленного обсуждения. Общий характер этой дооригеновской апологетики исчерпывается следующими пунктами. Так, неопределенность и неустойчивость политического положения христиан в Римской империи являлась живой темой, которая обсуждается большинством апологетов. «Христиан обвиняют, – заявляет Иустин Философ, – за одно имя, но по одному имени, помимо действий, какие соединены с именем, нельзя судить, что хорошо или дурно. Одно имя не может представлять собой разумного основания ни для похвалы, ни для наказания, если из самих дел не откроется что-либо похвальное или дурное (Ар. 1. Сар. 4). Что касается христианского поведения, то они люди целомудренные, молятся за своих врагов, не воздают злом за зло и наслаждаются дарами Отца Небесного (Ар. 1. Сар. 15), содействуют общественному благу (Ар. 1. Сар. 12) и платят подати и повинности поставленным от императора чиновникам (Ар. 1. Сар. 17). Можно ли в этих людях, отличающихся чистым и невинным поведением и высокими нравственными воззрениями, усматривать какую-либо вину и преступление, достойное наказания?»

Еще энергичнее выступает Тертуллиан против юридического беспредела, с каким велись противохристианские процессы. Когда другим предлагают обвинение в том же, в чем обличают христиан, то для доказательства своей невиновности они и сами защищают себя, и приглашают наемных адвокатов, так как на суде не позволяется обвинять тех, которые бы не защищались и не выслушивались, и только одним христианам ничего не дозволено говорить на суде, что оправдывало бы их или защищало их истину и предупреждало бы судью от несправедливости; только того и ожидают, что необходимо для общественной ненависти, именно признания имени христианина, а не расследования преступления: римский судья уже из одного факта признания христианином заключает и о преступлениях, связанных с ним. Человек говорит вслух всем: «Я – христианин»; он говорит, что он есть, а судья хочет услышать от него, что он не есть, заботясь не об открытии истины, а только стараясь услышать от него ложь (Ар. Сар. 2).

Вторым и важнейшим пунктом, предъявляемым правительством против христиан, служил их отказ от почитания признаваемых римским государством богов; и здесь полемика ведется по двум главным направлениям. С одной стороны, христиане энергично полемизируют против почитания языческих богов, и эта работа отличается большим содержанием, так как римская религия в своем учении о богах предлагала для нее обильный материал. Нас называют безбожниками, говорит Иустин Философ, и мы сознаемся, что мы безбожники в отношении к мнимым богам, но не в отношении к истинному Богу, Отцу правды, целомудрия и прочих добродетелей (Ар. 1, 16). Христиане не приносят и множества жертв, не делают венков из цветов и не поставляют их в храмах так называемых богов. Христианам преподано, что Бог не имеет нужды, что Он не нуждается в вещественных приношениях, Он, который все подает людям (Ар. 1, 16). Здесь полемика с языческой религией неразрывно связана с защитой христианской веры.

То же наблюдается и у Тертуллиана. Его полемика против богов имеет особый характер: он поклонник теории Евгемера¹⁰⁶⁷, и он подробно раскрывает человечество богов, всесторонне доказывая, что эти боги некогда были людьми и лишь потом стали богами. Раскрыв человеческое происхождение богов, он так излагает христианское учение о Боге в его кратком виде. «Христиане, – заявляет он, – верят, что Бог один, Он произвел всю вселенную во всех своих элементах, одним Своим духом произвел все из ничего. Словом, Которому повелел, разумом усовершил порядок, Силой, Которой все соделал для украшения Своего величия» (Ар. Сар. 17). И в отношении к императорской власти он вполне корректен: христиане молятся за императора, за всякий род власти и римское государство. Они видят в императорах судей Божиих, которых Он поставил начальниками над народами (Ар. Сар. 92).

Третий и наиболее оскорбительный для нравственного чувства христиан пункт, состоящий в обвинении в Эдиповых¹⁰⁶⁸ кровосмешениях и Фиестовых вечерях, всесторонне и энергично опровергается Тертуллианом (Ad. nut. I; Ар. 7)¹⁰⁶⁹, причем приводится ряд параллелей из язычества, где это явление выступает в более отвратительном виде. Тот же характер носит на себе и сочинение Афинагора (Supplic. pro Chr. Cap. 3, 34, 31). Таково было состояние дооригеновской апологетики.

Появление «Истинного слова» Цельса с его всепроникающей и всеохватывающей, но и всеотрицающей критикой христианского учения, взятого не только во внешней его стороне, но и во всей глубине его мистических упований, поставило христианскую апологетику на новую точку зрения, и появилась апология, которую в точном и исключительном смысле должно назвать первой в истории древнехристианской апологетики.

Поставив своей задачей на то или другое возражение противника дать соответствующий ему ответ, Ориген осуществил эту задачу в полноте, но эти его ответы не одного и того же качества и в научном отношении должны быть различно оцениваемы.

Центральным пунктом, на который Ориген потратил все силы своего богатого ума, неистощимую изобретательность аналогий и блестящее знакомство с философией, была личность Иисуса Христа в Его божественных и человеческих проявлениях. Достаточно напомнить о столь блестящих отделах, посвященных им личности Иисуса Христа, какие написаны им на темы «Иисус еще недавно появился среди людей», или происхождение от Пантеры, чтобы прямо удивиться богатству его ума, необыкновенной находчивости мысли и удивительной изобретательности.

Но для Оригена личность Иисуса важна, так сказать, не по Своей индивидуальности, но оцениваемая как Искупитель и Спаситель рода человеческого.

Мысль Оригена развивается в следующем порядке. Утверждение Цельса, что если страдания восприняты Иисусом по воле Отца, то, очевидно, Он понес эти страдания для Него, как Бога, и они не должны оказаться болезненными. Но если Иисус по Своей воле принял наказания, то, несомненно, они сопровождались для Него болезненными ощущениями, да и не были противны Его собственным намерениям. Коль скоро Он явился в мир путем рождения, то получил плоть, способную подвергаться болезням и мучениям, противиться которым Он был не в состоянии. Вот почему враги Его получили возможность причинить Ему тягость и страдания, да и Он явился в мир для того, чтобы Своими страданиями доставить людям спасение; да и захват Иисуса совершился по Его воле, так как наступило время для Него отдать Себя в руки людей, как Агнцу Божию, взявшему на Себя грехи мира (Ин. 1:29). Если Иисус принял страдания по Своей воле, то Он мог бы и избежать их, если бы пожелал, но Он знал, что Его смерть принесет людям спасение и даст много полезных благ¹⁰⁷⁰. И мысль, что Христос перенес страдания для спасения людей, часто повторяется у Оригена и составляет его непоколебимое убеждение. Иудеи выступают с такими заявлениями: «Вы, обладатели чистой веры, обвиняете нас в том, что мы не признаем этого иудея Богом и не соглашаемся с вами в признании того, что Он перенес эти страдания для спасения людей»¹⁰⁷¹, и «Он часто наставлял Своих учеников, что Он перенес эти страдания для спасения людей»¹⁰⁷²; отсюда сравнение Цельса с разбойниками, распятыми на кресте, получает свой смысл... что Христос умер за грехи всего рода человеческого¹⁰⁷³.

И другой важнейший факт из жизни Иисуса Христа – Его смерть и воскресение, дополняющее искупительную Его деятельность, составляют несомненные события Его жизни.

Воскресение Иисуса ни в каком случае не может быть сравниваемо с древними героями. Древние герои могли жить, сколько они хотели, без всякого труда скрываться на некоторое время и, когда им было желательно, снова возвращаться в те места, какие они покинули. Но Иисус был распят на глазах всего иудейского народа и Его бездушное тело было снято с креста в присутствии громадной толпы народа. Возможно ли думать, что Иисус разыгрывал обман, подобный древним героям, ниспускался в низшие части земли и вновь возвращался назад, и послужила ли эта история богов причиной того, что Иисус публично был прибит на кресте? Возможно допустить, что Иисус заключил Свою жизнь в некотором сокрытом месте; можно думать, что в этом случае скажут, что Он подражал древним героям. Быть может, к числу причин, побудивших Иисуса распять Себя публично, можно присоединить и ту, что Он издохнул Свой дух перед глазами всего мира для того, чтобы никто не имел права думать, что Он в том намерении на время удалился от мира и общения людей, чтобы распространился слух о смерти Его, хотя Он на самом деле уже жил. Поэтому ничего нет странного в том, что ученики Его получили через все это твердое и ясное доказательство истины воскресения Иисуса, так как они Его учение не без опасности для себя распространяли и проповедовали его так великомужественно и бесстрашно. Никогда бы они с такой радостью и стойкостью не возвещали о воскресении Его, не только научая других презирать смерть, но сами с сердечной радостью идя навстречу ей, если бы история воскресения Иисуса была выдумкой¹⁰⁷⁴.

Каким образом тот, кто во всю свою жизнь не мог оказать себе помощи, сам восстал от мертвых и показал раны и признаки язв на руках, и кто это видел: одна сумасбродная женщина и кто-то другой из их сумасбродного общества, которому снилось во сне, что ему желательно было видеть? Платон в своем диалоге о душе утверждает, что точный образ умерших видят при гробах¹⁰⁷⁵. Происходит тот факт, что в таком-то случае душа представляет собой особое существо в просвещенном и прозрачном виде, подобном земному. Действительное существование язв на воскресшем теле Иисуса доказывается явлением Воскресшего апостолу Фоме и в обращенных к нему словах: «Подай перст твой сюда и посмотри руки Мои, подай руку и вложи в ребра Мои» (Ин. 20:27). Отсюда видно что не одна сумасбродная Мария (ругательное слово, употребленное Цельсом и не встречающееся в Евангелиях) видела Иисуса. Процесс окончательного искупления в воззрении Оригена обрисовывается в следующих чертах: «Пытка и муки, какие Иисус высокомужественно вынес, доказывают только несправедливость людей, нанесших эту казнь, но божественное повеление, что Он должен страдать, не погибло в Нем и вполне проявилось в Нем во всей правде. Сам Иисус возвестил это, когда Он сказал: если пшеничное зерно, падшее на землю, не умрет, то останется одно и не принесет плода. Иисус, следовательно, это зерно, и Отец возрастающие из Него плоды (т. е. совершенные христиане) сторожит и питает, чтобы они постоянно возрастали, и когда эти плоды созреют, они (истинно-верующие) проникнутся Словом Божиим и Его божественными законами и устремятся к тому, чтобы соединиться с Высшим Богом чрез Его Сына, живое Слово и справедливость и, подчиняясь в своем поведении Его Божественному закону, соединятся с Богом и пребудут в неразрывной связи с Ним». Вот в чем заключается конечная цель спасения и искупления истинно-верующих в Иисуса Христа. Одной из важнейших и наиболее обработанных частей апологии Оригена является отдел, посвященный защите личности Христа и Его ближайших учеников. Пусть докажут обвинители Иисуса, проявлялась ли в Его словах какая-либо тень или какой-либо элемент высокомерия, например в таких Его выражениях: «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим» (Мф. 11:29). Наблюдается ли какая-нибудь доля самохвальства у Того, Кто снял Свои одежды за столом и стал омывать ноги Своим ученикам (Ин. 13:5), и было ли какое-либо высокомерие в Том, Кто говорил: «Я посреди вас как служащий» (Лк. 22:21); и пусть докажут обвинители, обманул ли Он кого-нибудь, и проведут при этом границу между великой и малой ложью и представят доказанным, что Иисус сделался великим обманщиком. Неужели в самом деле безбожно то, что Он оставил телесные обрезания, телесные праздники, прекратил различие между чистым и нечистым, направив ум в сторону закона Божия, истинного, разумного и духовного, чтобы каждый вестник, посланный во имя Христа, был способен для иудея делаться иудеем и как бы подзаконным для находящихся под законом¹⁰⁷⁶?!

И чудеса Христа ничем не напоминают тех удивительных действий, какие производят фокусники, получившее свое искусство у египтян. Если бы существовало какое-либо сходство или подобие между чудесами Иисуса и делами фокусников, то тогда можно было бы допустить, что и все Свои чудеса Он совершил из желания привлечь к Себе внимание и ослепить людей. Но ни один фокусник пока не вызывал у своих зрителей стремления к нравственному исправлению, не приводил их к страху пред Богом, хотя они и были поражены тем, что они видят. Иисус совершал чудеса не для своих только зрителей. Он явил Себя образцом жизни как для собственных учеников для того, чтобы они всегда готовы были наставлять людей, так и для остальных верующих, чтобы они более учением и образом жизни, чем своими чудесами, старались поучать, как нужно жить, чтобы во всей своей деятельности заботиться только об угождении Богу-Вседержителю¹⁰⁷⁷. Трудно и невозможно допустить даже и мысли о том, что Иисус Христос был простой человек. Как бы в таком случае Он осмелился распространить Свою религию по всей вселенной, осуществить Свое желание без божественной помощи и оказаться победителем над всеми, кто препятствовал распространению Его учения, над царями, вождями, над всеми начальниками народа и всем народом? Да и какое простое человеческое существо, не обладавшее никакой великой силой, могло обратить к своему учению не только многих мудрецов, что было бы неудивительно, но даже людей в высшей степени неразумных и, вследствие неразумности своей и страстей, составляющих собой препятствие к возвращению на путь истинный и благочестивый? Только потому, что Христос является силою и мудростью Отца, все это Он мог совершить и совершает до сих пор, несмотря на то, что иудеи и эллины, не верующие Его учению, стараются противодействовать Ему¹⁰⁷⁸. Сравнение же Иисуса с историей полубогов доказывает, что Он никогда и нигде не опорочил Себя дурным поступком, и если бы кто пожелал посвятить всю свою жизнь на то, чтобы собрать все ложные свидетельства относительно жизни Иисуса и обвинить Его в какой-нибудь преступности и беспорядочности жизни, он не достиг бы успеха¹⁰⁷⁹.

Оскорбительные суждения Цельса об учениках Иисуса Христа также не имеют под собой разумной почвы. Рассматривая деяния апостолов беспристрастно и без предубеждения, должно прийти к тому выводу, что они проповедовали христианское учение и приводили людей к слову Божию при помощи Божественной силы; они не обладали умением говорить, не имели способности убеждать по правилам диалектики и риторики, при содействии которой они могли бы привлекать к себе внимание слушателей. И самая мысль, что Иисус для распространения Своего учения избрал людей, которых народ считал бы учеными и которые увлекательным развитием мысли могли бы понравиться каждому образованному человеку, не соответствует задачам евангельской проповеди. Тогда можно было бы основательно заподозрить, что для распространения Своего учения Иисус избрал такое же средство и такой же путь, каким пользуются вообще основатели философских школ, и тогда, следовательно, исполнение обещания о Божественности Его учения не могло быть столь очевидным, и проповеди учеников имели бы в своем основании убедительность слов и искусство изложения, а в таком случае и вера Его последователей приобреталась бы не силой Божией, а человеческой мудростью, как это бывает при возникновении веры у мирских философов. Если принять теперь во внимание, что эти мытари и рыбари, не изучившие даже начал знания, не только безбоязненно проповедуют иудеям о необходимости веры в Иисуса Христа, но и возвещают о Нем остальным народам, то тогда вполне уместно задать вопрос: откуда у них явилась убедительная сила, – тем более, что она явилась для многих необычной? И кто станет отвергать, что Иисус словами: «Идите за Мной и Я сделаю вас ловцами человеков» (Мф. 4:19), преисполнил их некоторой Божественной силой, вот почему слово, возвещаемое с этой силой, проявляет себя в жизни и настроении, в борьбе за истину, доходящей даже до смерти. Между тем Цельс называет апостолов людьми крайне грешными. Но кто поставил себе целью осуждать пороки прежней жизни людей, давно уже оставивших свой порочный путь, тот должен обвинить Федона за то, что он обратился от порочной жизни к философии, и подвергнуть порицанию разумную жизнь Полемона, между тем, как по адресу его он должен был бы расточать похвалы за то, что Ксенократ в лице своих последователей получил силу возвращать людей от грязи пороков к добру¹⁰⁸⁰. Среди последователей Иисуса находилось не только двенадцать известных апостолов, но число их, постепенно увеличиваясь, возрастает и составляет собой хор многочисленных добродетельных людей. Противники христианства не замечают, у скольких людей укрощены ими страсти, у скольких уничтожена бездна пороков и смягчена гордость нравов. Люди, заботящиеся об общественном благе, должны единогласно воздать благодарность христианам за то, что они освободили их от многих страстей, или по крайней мере засвидетельствовать, что при всей своей предполагаемой начитанности они полезны роду человеческому.

Полемика Оригена против Цельса становится несравненно сильнее, когда она переносится на почву философии и вообще эллинской мудрости. Философы – его самые близкие друзья; при помощи и ближайшем посредстве их он защищает свои собственные воззрения и опровергает Цельса, и это нужно признать достойным внимания и замечательным фактом, что уже в середине III в. христианской эры, как показывает пример Оригена, знакомство церковных писателей с эллинской философией достигло такого совершенства, что для защиты каждого случайного факта они могли привести соответствующие аналогии. В качестве доказательства этого тезиса лишь достаточно указать на следующие примеры. Уже совершенно детскими являются возражения Цельса, когда он говорит, что хороший предводитель, повелевающий многими находящимися под его властью, еще никогда не был оставлен своими соратниками (апология Иуды)... Цельс похваляется своим знакомством с философами, и потому можно задать ему вопрос: «Да неужели против Платона можно выставить обвинение в изменчивости на том основании, что Аристотель после 25-летнего пребывания у него в качестве ученика, отказался следовать ему, осудив его учение о бессмертии души, и его идеи назвал пустыми бреднями? Также и Хрисипп, по-видимому, во многих своих произведениях высказывает упрек по адресу Клеанфа и расходится с его взглядами, хотя еще в юности изучил его философию»¹⁰⁸¹.

Иисус не явил Себя свободным от зла. Но от какого зла показал Себя Иисус несвободным? Если Цельс хочет сказать, что Он не свободен от зла в собственном смысле (как резкого нарушения миропорядка), то пусть он представит в доказательство злое деяние, совершенное Им, но если под злом он разумеет бедность, крест и коварные замыслы потерянных людей, тогда он должен признать, что то же несчастие случилось с Сократом и что, следовательно, и он оказался несвободным от зла нравственного. Подобные случаи встречались и у многих других философов. Так, известно, что Демокрит обратил свое имение в пастбище овец; Кратес отдал все свои деньги, вырученные от продажи своих имений, чтобы сохранить свободу. Диоген по своей невзыскательности жил даже в бочке, и, конечно, ни один разумный человек, обсуждающий эти примеры, не скажет, что Диоген лежал весь во зле¹⁰⁸².

Неверующие смеются над учением о воскресении Иисуса Христа, но не то же ли рассказывается о Эре, сыне Армения, который через двенадцать лет, как он умер на костре, рассказывал о том, что видел в преисподней¹⁰⁸³; равным образом указывают и на рассказ Гераклита о бездыханной женщине; что удивительного в том, что Иисус, несмотря на Свои чудесные деяния, признал в смерти нечто более великое, когда душа Его отделилась от тела, и потом по собственному желанию опять возвратилась в тело к совершению назначенного ей дела?

Таков метод полемики Оригена с Цельсом, и он имеет свою ценность, и основное значение его состояло в том, чтобы своего противника, опиравшегося на античные предпосылки, поразить тем же почти орудием – параллелями, взятыми из древней греческой философии.

Обращаясь к общей оценке Оригена как христианского апологета и главным образом в отношении его к Цельсу, должно признать, что основная цель, поставленная им для своего полемического труда, на каждое возражение Цельса дать соответное ему опровержение, в полноте или во всей цельности и совершенстве достигнута. И при этом Ориген в своей полемике с Цельсом не ограничивается опровержением только того, что высказано Цельсом в каждом отдельном тезисе, а напротив, часто пользуется им – этим тезисом – для того, чтобы развить по поводу его свой какой-либо новый и оригинальный на обсуждаемый вопрос взгляд. Вспомним, например, об основательных и интересных объяснениях истории Лота с дочерями (гл. VIII наст. издания), о способе соединения тел с душами (гл. VII), защиту крещения параллелями язычества (гл. IX ) и целую теорию о двух законах: законе, происходящем от природы, т. е. от Бога и не подлежащем нарушению, и закона гражданском, обязательном только для его граждан (см. раздел «Христианство и императорская власть»). Внимательный читатель Оригена легко подберет, конечно, и сам ряд подобных примеров. Все это достаточно свидетельствует о том, что апология Оригена не ставит своею исключительною целью полемику с Цельсом, но имела в виду доставить и общеполезные сведения, богатые оригинальностью содержания и богословской ценностью.

Если можно и говорить о недостатках Оригена, то этот термин в применении к христианскому апологету можно прилагать только cum grano salis; можно указать два примера: в одном случае он заставляет Моисея обсуждать важный вопрос вместо того, чтобы принять эту обязанность на себя (ср. выше); в другом случае он принуждает Цельса развивать те мысли, какие должен был бы раскрыть сам Ориген; последнего рода недостатки встречаются у него чаще. При всей оппозиционности и несогласности их основных точек зрения на обсуждаемые Цельсом и Оригеном вопросы, нельзя ни в каком случае считать Оригена каким-либо врагом его, неспособным войти с ним ни в какие компромиссы. Нередко он именует его «мой добрый муж» – приветствие, по-видимому, обычное в древнецерковной полемике. Но там, где взгляды, развиваемые Цельсом, соответствуют собственным убеждениям Оригена, он готов принять в объятия своего противника. Цельс говорит: «Бог выше всех вещей, о которых мы знаем», но какие предметы он здесь имеет в виду? Если он при этом предполагает человеческое тело и то, что в обычном порядке обозначается им, то и христиане согласны с ним; понимает ли он здесь совокупность всех вещей, то и христиане признают, что все существующее получает свое бытие от Бога. Если же он пожелает истолкование своего слова в высшем смысле, т. е. что все вещи, которые человеческая мысль может постигать и познавать, меньше, чем Бог, то и Ориген не хочет отказываться от здравого разума, так как Бога не превосходят не только то познание, к какому способна человеческая личность, но и все те существа, которые превышают природу человечества¹⁰⁸⁴. И в другом еще более важном пункте христиане тоже признают, что для Бога не все возможно: но под этим словом они понимают не взаимно противоположные вещи, ни то, что противно разуму. Они охотно могут утверждать с противником, что Бог ничего не делает враждебного, так как Бог, если бы Он совершил что-нибудь враждебное или противное Его природе, перестал бы быть Богом. Если под термином «против природы» имеются в виду грехи и пороки, то и христиане согласны с тем, что Бог ничего греховного и неразумного не создает, и никто не может утверждать, что все, что произошло по совету Бога, противно природе, хотя бы рассматриваемое само по себе это и казалось бы кому-нибудь невероятным. Так, христиане соглашаются и с тем, что Бог не может делать ничего такого, что было бы для Него неприлично или неблагопристойно, так как Он перестал бы быть в этом случае Богом. Не страсть к спорам заставляет Оригена проверять Цельса, но только любовь к истине, и он признает полное право за ним, когда он утверждает, что первоначало и источник всякого блага – не Господь человеческих страстных и необузданных желаний, и Он управляет природой совершенной, упорядоченной и доброй¹⁰⁸⁵.

Лучшим заключением к апологии Оригена и при этом одной из самых характерных и светлых сторон его личности является его уважение к науке и мудрости.

Христиане не усматривают ничего дурного в том, чтобы быть ученым: ученость – путь к добродетели. Кто будет отрицать, что похвально пополнять свои головы полезными и спасительными суждениями, согласными с истиной и возбуждающими человека к добродетели? Ни одна из этих вещей ни вредит познанию Бога, а, напротив, ученость, добрые мысли являются путем к нему¹⁰⁸⁶. – Истинная мудрость никого не вводит в заблуждение или обман; это – результат невежества. Ничто в мире так не прочно, как наука или истина, так как обе они имеют источник в высшей мудрости. Наука о злом, – если можно так выразиться, – наблюдается у людей, приведших себя в заблуждение и отвратившихся от истины. Такую мудрость можно назвать только лжеучением, а не мудростью¹⁰⁸⁷.