Слово в Неделю тридцать третью по Пятидесятнице.

Став же Закхей рече ко Господу: се пол – имения моего, Господи, дам нищым: и аще кого чим обидех, возвращу четверицею. (Лук. 19, 8).

В настоящее время у нас, как и у других христианских народов, замечается особенный упадок одной из прекраснейших христианских добродетелей, именно, честности. Чтобы убедиться в этом, довольно проследить за печатными известиями о хищениях в правительственных и промышленных учреждениях, прислушаться к сетованиям граждан на разные хитрости и обманы, употребляемые людьми недобросовестными для присвоения себе чужой собственности, и к жалобам хозяев на недобросовестность служителей; наконец, стоит только заглянуть в суды и места заключения, где судятся и содержатся преступники за подлоги, кражи, грабежи и убийства. Печальная картина!

Нельзя христианину равнодушно смотреть на это разложение народа в одной из самых существенных сторон его нравственной жизни. Нельзя и гражданину, любящему свое отечество, без страха смотреть в его будущее, когда рушатся главнейшие основы его благосостояния: обеспечение собственности, взаимное доверие членов общества, и даже личная безопасность. Не может и добросовестный мыслитель, каких бы воззрений он ни держался, не задуматься над вопросом: от чего народ, некогда столь твердый в нравственных правилах, так быстро стал утрачивать совесть, честь, верность своему долгу и заботу о благе общественном? Затем, неужели нет средств остановить этот разлив зла, возвратить народ на правый путь, и спасти его от бедствий, которые и ныне велики, но угрожают еще более усилиться в будущем, так как зло не стоит на одной степени, но растет, если не находит противодействия?

Без сомнения средства есть, но выбор их, сравнительная оценка и применение их к делу должны быть предметом заботливости властей, законодателей, писателей и всех наблюдателей современной жизни. На нас же служителях Церкви, лежит долг принести на это великое дело свой вклад из сокровищницы христианского учения, насколько мы его понимаем, и насколько в силах осветить его светом течение нашей жизни.

Прежде всего надобно установить верное понятие о честности. Что такое честность?

Большею частью она понимается у нас не полно и односторонне. Обыкновенно слово честность приурочивают у нас к уплате долга, соблюдение данного слова, к исполнению обязательства, к охранению вверенного имущества в целости и неприкосновенности, и говорят о людях безупречных в этих отношениях: „он честный человек!“ Это верно; но здесь есть только значительная доля честности, а не совершенная честность. Мы же называем бесчестным того, кто распускает о ближнем дурные слухи, соблазняет невинность, разрушает супружеские союзы, ведет интриги, исполненные хитрости и обмана. Это новая, и еще более видная доля понятия о честности. Наконец, мы почитаем бесчестным лгать, давать ложные показания на суде, особенно под присягою, оказывать неуважение к ближнему и оскорблять его, небрежно относиться к службе и даром получать жалование и т. под. Таким образом, мы еще далее расширяем понятие о честности по указаниям здравого смысла, нашей совести и опытов жизни. Как же точно определить это понятие и указать надлежащие его границы? Божественное Откровение облегчает нам этот труд, сообщая в достаточной полноте необходимые для этого понятия составные его части. Во второй половине Десятословия мы читаем: „не убий, не укради, не прелюбодействуй, не лжесвидетельствуй, не пожелай, жены ближнего твоего, и ничего, изо всего того, что ему принадлежит“. И так, честность есть уважение ко всем принадлежностям, правам и преимуществам нашего ближнего, соединенное с опасением нарушения их не только делом и словом, но даже и мыслию.

Таким образом, понятие о честности обнимает всю заповедь о любви к ближним с отрицательной ее стороны. Положительною ее стороною требуется: „люби ближнего, как самого себя”; а отрицательною: „не делай своему ближнему ничего такого, чего себе не желаешь, или: не вреди своему ближнему ни в чем, и никогда“. Мы ныне утешаемся исполнением заповеди о любви в смысле положительном, в широком об исправлении последних. Но развитию и укреплению благотворительности угрожает от них великая опасность. По настоящему печальному состоянию поврежденной грехом души человеческой, как в каждом отдельном человеке, так и в целом народе, могут до известного времени уживаться добро и зло, но только до тех пор, пока зло не будет побеждено добром или добро не будет поглощено злом. При перевесе в численности бесчестных людей будет убывать число прямых, искренних и щедрых благотворителей, а в приемлющих благотворения будет расти недовольство тем скромным положением какое выпадает на их долю, зависть к богатым и жажда к приобретению какими бы то ни было средствами больших удобств и наслаждений. Это ясно доказывается на наших глазах стремлением, так называемых, социалистов, разделить между всеми людьми избыток богатых, или, просто сказать, – ограбить их.

С другой стороны, как в отвлеченное понятие о честности входит много различных видов нарушения прав наших ближних: так и в действительной жизни в душе бесчестного человека вместе с одним выдающимся пороком гнездится множество других. Где обман и хищение, там и страсть к наслаждениям, и тайный или явный разврат, и праздность, и азартные игры, и несправедливость к своим семействам, и зависть, и жестокосердие и пр. Итак, утрата честности есть свидетельство глубокого нравственного растления как частных лиц, так и целых народов.

Какие же средства могут быть с пользою употребляемы для воспитания и охранения в народах честности?-Эти средства могут быть: научные, правительственные или законодательные и религиозные.

В научных средствах в наше время, по-видимому нет недостатка. Всюду видна особенная заботливость о распространении в народах просвещения; но, к сожалению, главное направление и характер современного просвещения не таковы, чтобы мы могли твердо надеяться на него, как на верное средство для исправления народной нравственности. Оно обогащает молодые поколения познаниями, направленными главным образом к благоустроению внешней жизни, к развитию промышленности и народного богатства, к охранению народного здравия – к улучшению путей сообщения и облегчению сношений, к умножению удобств жизни, и в высшем смысле – к развитию любознательности и облагоражению душ человеческих изящными искусствами. Но на обогащение молодых умов познаниями о духе человеческом, о законах его деятельности, об установлении в умах правильного миросозерцания, об истинном человеческом достоинстве, о видах и степенях нравственного совершенства, на все это ныне во всем христианском мире мало обращается внимания. Скажем не в обиду нашему времени, что древние образованные народы, Греки и Римляне, больше этим занимались и, пользуясь только естественными силами, представляли образцы высокой, хотя и не всесторонней честности, какой могут и обязаны достигать христиане под руководством Божественного Откровения. Общий смысл современного образования определяется двумя словами: „польза и удовольствие“. Но здесь то и скрывается опасность утраты в народах честности. Не многие только люди высшего настроения и развития видят пользу в том, в чем должно: в воспитании твердых нравственных характеров и ревности к труду на пользу общую, в сохранении целомудрия и умеренности, в довольстве своим жребием, в уклонении от суетности и ложного блеска; большинство же современных людей, получивших легкое внешнее образование, сводят понятие о пользе только к приобретению лично для себя возможно больших средств жизни; а удовольствие понимают – не в смысле духовных утешений и чистых эстетических наслаждений, а в смысле наслаждений плотских и страстных. При таком направлении приобретение избытка и богатства, дающего средства для наслаждений, становится предметов самых горячих желаний; а так как достижение этой цели законными путями очень трудно, то, при легкости воззрений и огрубении совести, идут в ход изворотливость, двусмысленные промышленные приемы, затем, сначала тайные подлоги, а потом открытые хищения и ограбления и пр. Передовые народы Европы открывают нам новые направления в науке и жизни, но они же вместе с тем представляют в назидание нам и примеры постигающих их несчастий, когда они сами вступают на ложный путь. Так, ложные учения о свободе породили у них волнения, смуты и бедствия, а так называемое утилитарное, т. е., ищущее одной внешней пользы направление в науке и жизни, породило подлоги и хищения в таких слоях общества, о которых прежде нельзя было и подумать что-либо подобное. Члены правительств, ученые, представители печати, гениальные изобретатели и исполнители вековых сооружений, хранители народных сбережений всенародно отдаются под суд за подлоги и хищения. Нам здесь тяжело читать известия об этих хищниках высокого положения, а там – в просвещенном мире, краснеют за них целые народы.

Христианское учение не входит в обсуждение законов государственных, так как, по слову Спасителя, царство Его не от мира сего (Иоан. 18, 36); но оно просвещает законодателей, проливает свет на общие начала законодательства в народах христианских, как и на все начала нравственной жизни, чтобы они не входили в противоречие с законом божественным. Преследование людей бесчестных карами закона есть дело правосудия, но вообще по взгляду христианскому, государственные законы, преследующие преступников, не могут быть признаны средствами, вполне достаточными для исправления народной нравственности. Есть законы о „предупреждении и пресечении преступлений“, в смысле угрозы, или вперед объявляемого наказания за известные преступления, но, конечно, эти угрозы слабее самого наказания. Человек развращенный надеется избежать суда и наказания, а ожесточенный перестает бояться и самого наказания. В его сознании искомое удовлетворение страсти заслоняет собою самое представление о наказании Так подверженный страсти пьянства, палимый внутренним огнем, ищет скорее потушить пожирающий его пламень, и совершает убийство из-за ничтожного приобретения, не помышляя об ожидающей его казни. Но если и законы, совершенно согласные с духом христианства, недостаточны для утверждения и охранения в народах честности, то что должно сказать о законах прямо враждебных христианству, какие видим в одной христианской стране, как напр. о замене веры во Христа верою в науку, об изгнании из школ священных изображений и христианских учебников и о замене их книжками с правилами „гражданской нравственности“, об оставлении детей без крещения, браков без церковного благословения, усопших без христианского погребения и пр.? Конечно, они содействовали притуплению народной совести и дали простор корыстолюбию, которое разразилось хищением в среде людей даже высших классов общества. Не говорите, что у нас нет ничего подобного. Зло входит в народы, как заразительное поветрие, тонкими неприметными струями с разных сторон и в разных местах в виде мыслей, желаний, предположений, благовидных попыток, мнимо добрых целей, и только тогда, когда умы людей достаточно затуманятся, порочные влечения сердец усилятся, совесть огрубеет, духовный слух к внушениям веры и благодати Божией притупится: тогда тайные склонности превратятся в страсти; тогда зло, как сила, потребует себе простора, и проявится в открытых, свойственных ему человеческих начинаниях и действиях. Говорить ли о равнодушии нашего общества к продолжающемуся путем печати распространению ложных учений, о наплыве в народ легкого, развращающего чтения, о предпочтении промышленных выгод нравственным и религиозным целям, о превращении праздничных дней в рабочие и священных часов молитвы и богослужений в часы светских празднеств, о растлевающих зрелищах и увеселениях? Во всем этом просвечивает та же „гражданская нравственность“, от которой появляются уже и свойственные ей последствия.

Никакой государственный закон, даже и совершенно согласный с духом христианства, не простирается на внутренние помыслы, желания и намерения человека, где собственно и зарождаются и зреют добродетели и преступления. И честность, как всякая добродетель, не вводится извне в души человеческая, а зарождается и укрепляется внутри их. Поэтому единственно верными средствами, как для воспитания юношества в правилах чести, так и для исправления людей испорченных, бесспорно могут быть признаны только правила и законы христианские. Только они проникают в ту глубину души человеческой, которой не достигают ни знания, ни искусства, имеющие дело с одними мыслями и поверхностными ощущениями души человеческой. Мнения, мысли и самые знания человеческие до крайности разнообразны и противоречивы, потому от них при ограниченности и повреждении ума нашего происходят сомнения, прения, разделения, вредящие нравственному усовершенствованию народов, которое требует единообразия и цельного направления. Что же касается чувствований, производимых в нас творениями изящных искусств, то они, волнуя наше сердце неопределенными, непереводимыми в понятия, и разнообразными ощущениями, не дают душе прямого, сознательного движения к благотворной деятельности, если не служат облачением здравых идей ума, и сами по себе легко ниспадают из утонченной области душевных впечатлений в грубую чувственность. Только христианская религия овладевает совершенно душою человека, подчиняет его своему руководству, преобразует и совершенствует. Правда, в исповеданиях веры христианской есть несогласия и разделения, но мы говорим о Церкви Православной, которая хранит, по Апостолу, единение духа в союзе мира (Еф. 4, В). Она издревле воспитывала и охраняла, и впредь может воспитывать и охранять честность в народе христианском. Каким же образом?

Прежде всего, внутреннею силою, полнотой и ясностью своего учения, начинаемого сообщением первых понятий о Боге и завершаемого приобретением полного христианского миросозерцания. Это учение возвещается от имени Божия, как воля Божия, и ему душа, возрожденная в крещении благодатью Божиею, особенно с детских лет невинности подчиняется без сопротивления. Знают истинно православные родители и добрые воспитатели, как начинать это дело: они приучают детей благоговейно взирать на св. иконы, полагать на себя крестное знамение и молиться дома и в храме Божием. При получаемых при этом впечатлениях в детских умах складывается соответственно их возрасту представление о чем-то великом и священном, и имя „Бог“ они произносят с благоговением, столь свойственным душе человеческой. Когда при их проступках говорят им: „это грех“, они не возражают, потому что внутренний голос совести говорить им то же. Когда говорят им:„Бог за это накажет“, – они не спрашивают: кто Бог, где, когда он накажет, – но выражают страх и послушание, потому что в собственном сердце чувствуют отзвук произносимой угрозы. Когда их укоряют во лжи, жестокости, грубом обращении с людьми, они молчат, как виновные, потому что врожденное чувство правды и естественная любовь к ближним удостоверяют их в справедливости упрека и обвинения. Вот где зарождается правота и честность. К юной душе, воспитываемой в этих чувствах представлениях о Боге, – свидетеле человеческих мыслей и дел, и праведном Судии, эти черты Божия величества складываются в умопредставляемый образ Самого Бога, – это тайна; но мы знаем, что этот образ становится стражем и хранителем невинности. Так Иосиф, сын Иакова, воспитанный в патриархальной вере отцов своих, в виду величайшего для юности соблазна, говорит жене господина своего Пентефрия: како сотворю глагол злый сей и согрешу пред Богом (Быт. 39, 9)?

Но мы имеем еще более возвышенное учение о существенном, действенном пребывании в душах верующих Самого Бога, вселяющегося благодатью Своею в сердца их: вселюся в них и похожду (буду жить с ними), говорит обетование Божие, данное в ветхом завете чрез пророка (2Кор. 6, 16); се стою при дверех и толку, говорит Господь Иисус, Исполнитель всех обетований, аще кто услышит глас мой и отверзет двери, вниду к нему и вечеряю с ним и той со Мною (Апок. 3, 20). Возможное для нашего ума представление о Боге, и это трепетное благоговение сердца при ощущении в глубине его присутствия силы Божией называется страхом Божиим и составляет глубочайшее основание всех добродетелей христианских. Священное чувство страха Божия не только охраняет невинных и чистых, но, внезапно пробуждаясь в грешниках, обращает их к покаянию и исправлению. Чтобы это учение не представлялось нам трудно доказуемым и мечтательным, Господь представил нам истинность и силу его в живых примерах обращения к Нему грешников. Таков между многими пример Закхея мытаря. Мытарь и грешник на языке народа еврейского были тождезначащие слова. Немилосердый сборщик податей, корыстолюбец, грабитель, – это был мытарь. Трудно было таким людям обращаться к добродетели. И Закхей, без сомнения, много слышал поучений в синагогах, но продолжал свою деятельность и берег свое богатство. Но вот Иисус, Которого так горячо он желал видеть, – в его доме; он близко видит Его божественный образ, встречает Его любвеобильный взор; он поражен Его милосердием к подобным ему грешникам; в его сердце проникает слово Сына Божия, призывающее к покаянию, и как молния озаряет его душу свет благодати Божией; он с ужасом видит свое глубокое растление и свои преступления, и в восторженном порыве расторгает оплетшую его сеть корысти и восклицает: „пол имения моего, Господи, дам нищим, и если кого обидел, возвращу в четверо“. Как божественною силою, просиявшею из видимого телесного образа Сына Божия восстановлена душа, подавленная страстно: так тою же, хотя и невидимою силою Спасителя нашего обитающего в сердцах верующих, они возвращаются и укрепляются в добродетели. Нам, по слову Господа, принадлежит блаженство невидящих и верующих (Иоан. 20, 29). Что не понятно для нашего ума, в том удостоверяет нас опыт, дающий нам честных людей из простых умом и сердцем, возросших в страхе Божием.

Но зачатки правоты и честности, полагаемые в душе христианина первоначальным воспитанием, требуют развития, наблюдения и охранения. И это делает св. Церковь от Бога дарованными ей средствами. Полные сознательные понятия о Боге, назначении человека и его обязанностях сообщаются своевременно ее учением. И когда оно преподается без помехи и возмущения от вторжений лжемудрований человеческих, оно создает в душе христианина полный образ ведения ясный, цельный и твердый и в своей зрелости дающий свободу безопасного исследования всяких учений человеческих и выбора из них всего верного и истинно полезного. – Совесть, обременяемая грешными помыслами и падениями, облегчается исповедно и врачуется благодатным разрешением от имени Божия. – Жизнь сердца обновляется и восполняется из источника жизни Христа в высочайшем таинстве Причащения. Домашняя и семейная жизнь облагораживается правилами церковными и благочестивыми обычаями. Но так как для приобретения честности, как и всякой добродетели, требуется упорная борьба с соблазнами, искушениями и пороками: то человеку нужен характер твердый, воля испытанная в побеждении препятствий, терпение в неустанной войне с своими порочными склонностями и слабостями, тело выдержанное в труде и воздержании. И для приобретения этих драгоценных свойств души человеческой нет нигде таких верных средств, как в Православной Церкви. Это – столь нелюбимые изнеженными и сластолюбивыми людьми нашего времени посты, бдения на богослужениях, уединенные размышления, чтение духовных книг, благочестивые беседы и пр. Человеку, убежденному опытом в благотворной силе этих средств для нашего нравственного усовершенствования – как тяжело слышать такие выражения самонадеянности от образованных людей: „я настолько горд, что не позволю себе такого бесчестного поступка!“ Но, возлюбленный, чем больше ты горд, тем больше ты слеп в обсуждении своего нравственного состояния и опасности падения, тем более ты слаб без помощи благодати Божией, оставляющей гордых.

Обнимите одним общим взглядом и сообразите все средства, какими обладает Церковь для нравственного воспитания людей и вы убедитесь, что никакая мудрость человеческая не в силах создать такого учреждения, как училище Церкви, а только премудрость и сила Божия. Ныне ищут идеалов для ясного представления в одном образе желаемого человеческого совершенства. По указанным чертам христианского учения, можно составить идеал истинно честного человека, но мы не имеем в этом надобности. Св. Церковь в своей истории представляет нам бесчисленные живые образцы всевозможных духовных совершенств в угодниках Божиих, у которых, по выражению Церкви, „из истины дел их“ можно извлечь самое учение о христианском совершенстве. Это те люди, у которых добро вошло в природу, для которых сознательная обида ближнему, ложь, обман, хищение, стали нравственною невозможностью, которые готовы лучше умереть, чем допустить даже мысленную неправду. Так древние мученики шли на смерть, когда могли спасти свою жизнь, бросив только для вида в курильницу пред идолом щепоть благовонного порошка гнушаясь его внутренне.

Таким образом легко разрешается вопрос о воспитании и сохранении честности в народе христианском, о средствах для этой цели, и упрощается применение этих средств в жизни. Нужно только хранить св. Церковь со всеми ее божественными учреждениями и уставами, помогать е внешнему благоустройству, защищать ее от вредных сторонних влияний, и мерами истинного просвещения, христианского законодательства, без насилия человеческой свободы, особенно добрым примером людей высших сословий и образованных, кротко и терпеливо возвращать в ее лоно членов общества, уклоняющихся от ее руководства. В этом по нашему времени состоит высшая государственная мудрость относительно охранения и возвышения народной нравственности, а чрез то и истинного его благосостояния. Аминь.