ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ ПО АЛФАВИТНОМУ ПАТЕРИКУ

Одним из главных ощущений, которым жили первые христиане, было ощущение эсхатологическое. Близость ко Христу, пробуждала и укрепляла в них желание Его Второго пришествия и чувство, что это пришествие уже «близ при дверех». Такое мироощущение рождало и другое чувство, что они здесь, на земле «странники», не имеющие града своего постоянного, но ищущие будущего, который грядет. Это чувство лучше всего выражено в словах Апостола Павла: «Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евр. 13,14). Это чувство характерно для апостольской и постапостольской эпох, и всего периода мученичества ранней Церкви. Начиная с IV века, и дальше, наступает некоторый кризис такого, совершенного устремления христиан к Небесному Иерусалиму, вызванный сближением Церкви и государства и массовым приливом в Церковь язычников. Именно этот кризис и послужил одной из главных причин зарождения монашества, пустынничества. Его целью был не поиск новых путей спасения, но сохранение того, изначального, устремления христианской общины. Пустынническое монашеское устремление, хотело стать и стало подтверждением, того что мученичество – единственный истинный путь Церкви и ее отношения к миру и к светскому городу. Ощущение того, что Церковь начала обмирщаться, приспосабливаться к светскому секулярному городу, подвигало многие души, чья «любовь была распята», подобно любви Игнатия Богоносца, создавать свой «антигород» в пустыне, как места подготовки к скорому пришествию Господа и восхождению в Его небесный Город.

Как известно, быстро распространившееся по всей христианской вселенной монашество, оказало огромное влияние на всю христианскую культуру, особенно на христианскую духовность. Монашеские центры, возникшие в Египте, Синае, Палестине, Афоне, оставили богатейшее литературное наследие. Его главная особенность в том, что прежде всего оно опиралось на опыт. Эта литература не просто говорит о Христе, она дышит и благоухает Христом. Для нее евангельские истины не объект рационального изучения, они – внутренний ритм и критерий всякой мысли, всякого поступка. Сейчас мы могли бы сказать, что эта литература имеет экзистенциальный характер. Бог в ней – Бог вечноживой и человеколюбивый; божественная сила – та добродетель, которая приобретается покаянием и подвигами; страсти – реальное греховное тело, которое необходимо упразднить духовным подвигом, чтобы человеческое тело могло стать тем, для чего оно создано – храмом Духа Святого; демоны – реальные существа, которые всеми своими силами пытаются изуродовать образ Божий в человеке, Тело Божие, превратить в свое «тело», т. е. превратить Церковь в свою демоническую общину, антицерковь.

Пожалуй, самый характерный пример такой древней монашеской литературы, книга – «Отечник (Герондикон) или Апофтегмата (изречения) святых Старцев», о которой и пойдет речь. Монахи уже в IV веке начали собирать «слова и подвиги» известных старцев-пустынников, понимая их исключительно важное значение. Изречения эти веками были самым любимым монашеским чтением. Об этом свидетельствуют многочисленные сборники и списки «Апофтегмата Патрум», которые хранятся и Западной и Восточной Церквями. Наиболее полным и популярным из этих сборников, был именно этот Алфавитный Патерик, названный так потому, что имена Старцев были расположены в порядке греческой азбуки. По всей вероятности, в том виде, в котором он известен нам, он относится к V веку ⁷.

Но здесь, помимо истории Сборника, нас будут интересовать его содержание и святоотеческое духовное завещание, точнее, нам бы хотелось, с помощью «Апофтегмата Патрум», понять смысл и дух монашества, в особенности монашества православного Востока, раскрыть значение монашеской харизмы для духовной жизни всей Церкви.

Прежде всего, мы подчеркнем отношение к «Апофтегмату», православного монашества, потому что оно до сего дня осталось верным тому духу и той позиции, с которыми мы встречаемся в мудрых наставлениях древних пустынников.

«Изречения Отцов», содержащиеся в этом Патерике лучшее свидетельство о духе египетского монашества. Они оказали огромное влияние на духовную жизнь и Востока и Запада. Помимо «Алфавитного Патерика», который мы здесь рассматриваем и который распределен по азбучным именам Отцов, существует еще «Систематический» патерик. Сохранились многочисленные списки и того и другого, очень разнообразные, греческие, латинские, славянские переводы. Есть сирийские, коптские и армянские Сборники Изречений святых Старцев. Но в этой работе мы используем греческое издание Алфавитного Патерика, под названием (Афины 1970) Здесь будет упомянута многочисленная литература, которая занималась исследованием возникновения Патерика (стр.8). Помимо основных исследований, с которыми читатель может ознакомится у Квастена в вышеприведенном третьем томе его «Введения в Отцов Церкви» (стр.272–275), приведем и те исследования, которые могут дать полезную информацию об этих бесценных памятниках аскетической литературы – Г. Флоровский «Византийские Отцы» V-VIII вв., Париж 1972 стр. 162., «Слово» № 24, журнал Старославянского института в Загребе, Загреб 1974 (весь номер посвящен проблемам Патерика, особенно его славянским переводам и их возникновению), Jean-Claud Guy, Recherches sur la tradition Grecaue des Apophtegmata Patrum, Bruxelles, 1962; Малик Мулич, Сербские источники «Плетения словес», Сараево 1975.

В Сербии «Отечники» имели большое распространение вплоть до конца 18 века, о чем свидетельствуют многочисленные рукописи, хранящиеся в библиотеках монастырей. Затем они едва ли не предаются забвению, чему способствовало негативное отношение к ним Досифея Обрадовича (см. сочинения Досифея Обрадовича, Белград 1911) (Досифей Обрадович – 18–19 вв. в юности принявший монашество, но впоследствии отвергший его, увлекся идеями европейского прсвещения, главный его литературный труд «Жизнь и приключения», цель которого – «показать бесполезность монастырей для общества» – курсив пер.). Время от времени Отечники снова вводились в употребление, но уже, как правило, в русском переводе. Только в наше время возобновился интерес к этому типу литературы, но опять же преимущественно с филологическо-исторической точки зрения. Цель этой работы раскрыть и показать сердевину и суть святоотеческих текстов, их исключительное значение для познания христианской антропологии и благодатной педагогики отцов-пустынников, христианской этики и методики воспитания вообще. Это попытка пробудить интерес к более глубокому изучению святоотеческих трудов, с этой целью готовится к изданию перевод на сербский язык «Алфавитного Патерика», который увидит свет в ближайшее время.

Еще одно замечание – при цитировании изречений святых отцов, цитируем их по именам, номер рядом с именем, означает порядковый номер изречения в самом тексте «Геродикона» (изд. «Астир», Афины 1970 г).

То, что характерно для православного монашества, вряд ли можно сказать о западном, западное монашество со временем все более приобретало миссионерско-социальное направление; в какой-то степени оно всегда было присуще монашеству, но с той разницей, что никогда не было его принципом или целью. Оно рождалось, только как естественный плод монашеской жизни во Христе. Служение Христу – было и осталось единственной целью восточного монашества. Настоящий монах, говорит св. Иоанн Златоуст, «лишь об одном старается, о созидании души, об украшении этого святого храма… святостью тела и души». Эта устремленность монашеской духовной жизни ко Христу, лучше всего выражена в словах св. Василия Великого – «Непрестанно убо пребудь с именем Господа Иисуса, и да поглотит сердце Господа и Господь сердце, и будут два в едино» («Аскетическое Слово»), по сути, Василий Великий перефразирует известную мысль Апостола Павла – «Непрестанно молитесь», которая в монашеском опыте превращается в ритм самой жизни и её единственную цель. То, что монашество, с его абсолютной вертикальной устремленностью, создавало самые духовно здоровые общественные объединения в истории человечества и стало двигателем и носителем самых плодотворных миссий, произошло не потому что оно ставило себе такую цель. Самим своим существованием и совершенной богонаправленностью, оно становилось «светом миру», как в Евангелии сказано – «Не может укрыться город, стоящий на верху горы» (Мф. 5,14). Такой взгляд монашества на мир и человеческую деятельность, основан на глубокой вере и таком же глубоком смирении; на глубокой вере и уверенности, что Господь печется о своем творении, и на глубоком смирении, которое рождается из монашеского самосознания, что монах призван быть не проповедником, но кающимся грешником, т. е. из осознания того, что он не достоин апостольского служения. Между тем, покаяние, как образ жизни и избегание того, чтобы свою, неочищенную и неосвященную волю, выдать за Божью волю, делают его и свидетелем евангельского образа жизни, и проповедником Божьей воли. Так же как и Сам Бог действует на мир и человека, таинственным ненасильственным образом, так и монах, всем своим существом уподобляющийся Богу. Подвигом, покаянием, он сокрушает всех идолов, все стены и преграды отделяющие его от Бога, предоставляя Богу действовать на мир и человека Его Божественным образом. Истинный монах весь наполнен Богом и Его светом, и поэтому он – истинный свидетель Бога на земле.

Вся духовная монашеская жизнь устремлена именно к богоуподоблению и обожению человека. Монашеская литература же посвящена тому, чтобы помогать осуществлению этой цели. Лучшим примером этого, служит и «Алфавитный Патерик», о котором идет речь. Каким образом осуществляется эта цель? Каковы основы истинной духовной жизни и в чем они заключаются по свидетельству Отцов-пустынников и их изречений, содержащихся в этом Патерике?

1. По опыту Отцов-пустынников, основа истинной духовной жизни, прежде всего – правая вера. Она для них не просто одна из добродетелей, она, если можно так сказать – вседобродетель. Она – жизненный стержень и внутреннее состояние и основа всего человеческого существа. Это фундамент, на котором созидается внутренний человек, единственная прочная основа человеческого существа, обусловленного изменчивостью, временностью и тварностью. Вера – это небесный дар Божий, но приобретается она пролитием собственной крови. Неверие или ложная вера не могут быть даром неба, они всего лишь человеческие измышления, в которых человеку нет спасения. Они не соединяют с Богом, они отлучают от Него, замещая Его идолами. Поэтому Авва Агафон, соглашаясь со своими обвинителями, поносившими его как гордеца и блудника, гневливого и празднослова, решительно отвергает обвинение в ереси. Потому что во всем, в чем обличали его, он и сам смиренно себя обличал, но противостоит обвинению в ереси, потому что ересь, означает ложную веру, «отлучение от Бога, а я не хочу быть отлученным от Бога моего» (Авва Агафон,5). Вера – корень и критерий истинной духовной жизни. Истинная вера ведет к истинной жизни, ложная вера приводит и к ложной жизни. Поэтому и авва Григорий Богослов требует от каждого крещенного, в первую очередь – «правой веры от души», и только потом «истины от языка и целомудрия от тела» (Авва Григорий, 1).

Она именно тем и правая вера, что живая вера, что действует в любви, что от нее рождаются все добродетели; она дар Христов нашей душе и нашей жизни. Дело – ее главное свойство, по Апостолу Павлу – «вера без дел мертва», поэтому «бездеятельная вера так же пуста, как и не освященное верой дело» (преп. Диадох епископ Фотики «Аскетическое Слово» 1, стр. 200, 20).

2. Вера органически связана с покаянием . Покаяние заложено в самой природе христианской веры. С него начинаются проповеди Иоанна Крестителя и Самого Христа. Покаяние прокладывает путь в Царство небесное, «которое приблизилось», т. е. открывает его внутри самого человека. Таинство Крещения, по сути, есть тайна покаяния, а покаяние означает совлечение ветхого человека и облечение в нового, т. е. в христоподобного человека. Оно требует отречения от ложных знаний и ложной жизни. Не случайно, поэтому, что Отцы-пустынники так подчеркивают значение покаяния в духовной жизни. Без покаяния нет христианина, тем более монаха, который потому и монах, что сделал покаяние образом своей жизни. Чем покаяние искреннее и глубже, тем монах ближе и к самому себе и к цели своей жизни. Это делание, к которому он призван до самой своей смерти. В чем собственно состоит покаяние? На этот вопрос отвечает авва Пимен – «Раскаяться в грехе, значит перестать совершать этот грех. Праведники оттого и чисты, что перестали грешить и стали праведны» (Авва Пимен, 120). Отцы-пустынники меряли глубину раскаяния не продолжительностью времени, но силой душевного потрясения от совершенного греха. Поэтому авва Сисой, на вопрос, сколько времени нужно на покаяние в грехе, отвечает – «Если человек раскаивается в грехе всей своей душой, достаточно трех дней, чтобы Бог принял его покаяние» (Авва Сисой, 20). Господь может очистить человека от греха и изменить всю его жизнь в одно мгновение. В повествовании об авве Павле Препростом, мы находим такой пример. Некий монах, которому случилось впасть в тяжкий грех, услышав во время богослужения, слова пророка об очищении и обетовании Божием сделать покаявшуюся душу белой, как снег («Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; Перестаньте делать зло, тогда придите – и рассудим, говорит Господь, если грехи ваши будут как багряное, – как снег убелю.» Ис. 1:16,18), всей душой обратился к Богу, признал свой грех и обещал никогда больше не грешить. И в тот же момент Господь убелил и очистил его душу и тело от греха, а лицо его засияло чудным светом. Видения такого внезапного внутреннего преображения удостоился и авва Павел Препростый, который со слезами молился, чтобы Бог очистил того монаха от скверны греха (Авва Павел, 1).

Пример аввы Павла и его пламенной молитвы о брате, как и многие другие примеры, которые мы находим в Патерике, показывают, что покаяние результат не только личного труда, но и помощи других. Чтобы помочь ближнему в подвиге покаяния, Отцы-пустынники часто жертвуют собой, ставя под угрозу собственное спасение. Необыкновенно трогателен пример аввы Серапиона, который затворившись в комнате с блудницей, как будто ради греха, молитвой обращает ее на путь покаяния (Авва Серапион, 1). Глубокая любовь и мудрое обращение аввы Тимофея, настолько повлияли на другую грешницу, что она без размышлений приняла монашество и остаток жизни провела богоугодно (Авва Тимофей, 1).

В покаянии, так как его понимали Отцы-пустынники, нет ничего юридического. Оно – печаль о Боге и чистоте души, которая осознала всё свое несовершенство. Оно – полно надежды на бескрайнее Божие милосердие и любовь, но и глубокого понимания своей нечистоты, которое превращается в безутешный плач о своем недостоинстве Его любви. Отцы не столько боятся наказания Божьего, сколько бесконечно опечалены, что своим несовершенством и прегрешениями презрели неизмерную любовь Божию. Поэтому всю свою жизнь, до самой смерти, они трудятся над тем, чтобы ответить на любовь Господа своей любовью. Уже тяжело больной авва Сисой, просит пришедших проститься с ним, оставить ему еще немного времени на покаяние. Когда старцы спросили его, какое же покаяние он может принести, будучи так болен, он ответил – «Если ничего не смогу сделать, хотя бы вздохну над душой своей и того мне будет довольно» (Авва Сисой, 49).

Только там, где существует истинное покаяние рождается истинное смирение. А там где есть смирение – открываются тайны веры. Потому, что по Отцам, истинная вера, очищающая от греха, предполагает проведение жизни в смиренномудрии и любви (Ср. Авва Пимен, 69). Так же как и смирение, рожденное покаянием – главное свойство истинной веры, так и гордость – главное свойство всякой ложной веры и ложного знания. «Невозможно, – говорит Иоанн Лествичник, – чтобы из снега изошло пламя; но еще труднее найти смиренномудрие у последователей ложной или извращенной веры» (Слово 25,31, Лествица).

3. Духовная жизнь, в понимании Отцов-пустынников, немыслима без отречения от мира. В монашеской литературе это отречение внешне имеет монашескую форму, но основано оно на ощущении, что христианин «не имеет здесь постоянного града, но ищет будущего» (Евр.13:14. Авва Арсений 1,2). Оно заложено в самой природе христианской философии жизни и означает радикальную перемену отношения к миру и к себе, и изменение образа жизни. За этим отречением кроется стремление к свободе, которую может дать только Дух Святый. До тех пор пока человек привязан к чему-то в себе или в мире, больше чем к Богу, он не сможет жить в полном послушании воле Божией. Такое отречение – апостольская добродетель, ибо только отрекшись от всего мирского, они свободно последовали за Господом. И каждый человек, отрекшийся от мира, освобождается от временного и приобретает вечное, но для этого требуется аскетизм, сведение своих житейских потребностей на минимум. Значит ли отречение от мира и самого себя – презрение и отрицание мира как Божьего творения? Ни в коем случае. Речь идет только об освобождении от страстного отношения к миру и к себе, и обретении дарованного Богом истинного отношения человека к миру, человеку и Богу.

Это настроение самоотречения и отречения от мира, диаметрально противоположно духу современной потребительской цивилизации, т. е. цивилизации овеществления человека (превращения человека в вещь). Одна из главных особенностей современной цивилизации – культивирование в человеке ненасытного голода обладания вещами, приобретательства. По опыту и ощущению пустынников, жажда обладания многими вещами, рождает в человеке многие заботы, заглушает любовь к Богу и вытесняет Его из души, заполняя опустевшее место мертвыми вещами и алчностью. Тот же, кто «отрицается мира», никогда не сделает вещь, деньги, страсть к чему-то преходящему, содержанием или целью своей жизни. Поэтому воспитание беззаботного отношения ко всему, что принадлежит миру, одно из главных требований духовной жизни и предпосылка духовного роста человека. Согласно учению Отцов-пустынников, настоящего монаха и настоящего христианина характеризует именно беззаботность (беспопечительность), и приобретенная благодаря ей, свобода. Потому, постоянное их требование – не привязываться ни к чему временному – везде и всюду чувствовать себя странником, воздерживаться от многословия, ко всему и всем относиться бесстрастно. Для этого необходимо всегда хранить память о своих грехах, и заботой об угождении Богу восполнять и заменять все свои нужды и попечения.

Для пустынников было недостаточно внешнего отречения от привязанности к миру – это только начало, первая ступень. Много важнее и труднее достичь внутреннего освобождения от привязанности к тому, что не от Бога и не по Богу. Для достижения такой свободы необходима постоянная борьба со страстями, т. е. со страстным отношением к миру и к себе. Этой борьбе и ее методам, отведено особое место в изложении философии жизни монахов-пустынников, описание её в Патерике и подобных ему текстах – это самые значительные тексты для изучения и познания христианской психологии и антропологии вообще. Современный психоанализ едва ли догадывается о тех глубинах и состояниях, здоровой и больной человеческой психики, которые так давно, собственным опытом и с помощью благодатной помощи Божией, прозрели и исследовали эти древние «психоаналитики».

Насколько сильна борьба со страстями, показывает нам случай с аввой Ахилом. Однажды посетил его некий старец, вошедши в его келью он увидел как из уст аввы истекает кровь. На вопрос – что с ним происходит? Он ответил: «Это – слово брата, оскорбившего меня. Я боролся, чтобы мне не осудить его и молился, чтобы Господь помог мне его простить. И вот, слово оскорбления стало кровью в устах моих, я выплюнул его, успокоился, и забыл оскорбление и печаль» (Авва Ахила, 4). Духовная жизнь требует непрестанной духовной борьбы с самолюбием, со страстями, всё в ней подчинено любви к Богу и ближнему, и соответственно, спасению своей души. Согласно Отцам, чтобы отношение к миру и ко всему в мире, стало должным и истинным, нужно взойти на крест жертвенной любви, как сказал Апостол Павел: «А я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят, и я для мира» (Гал. 6,14).

4. Послушание. Отречение от мира и распятие в себе мира и себя самого, может осуществиться только в глубоком послушании и верности Христу и тем, кто уже уподобился Ему. Послушание, по пустынникам, не простая человеческая добродетель. Оно открывается в отношении Самого Христа к Богу Отцу, как богочеловеческая добродетель, Сын послушен Отцу «даже до смерти», до крестной смерти. Его послушание как свидетельство и подтверждение Его любви к небесному Отцу, остается критерием человеческих отношений и образа жизни в Церкви. И так же как Сын Единородный послушен Отцу, так и христианин, монах особенно, должен быть послушен небесному Отцу и Его Сыну, своему духовному отцу, принявшему благодатный дар небесного отцовства. Тогда своим послушанием, ученик становится общником Христова сыновства, и усыновляется небесному Отцу. Послушание духовному отцу должно быть абсолютным, но при одном условии – если духовный отец сам уже исполнил то, что он требует от своего ученика. Это прежде всего – настоящий духовный отец никогда не будет требовать того, чего не сделал сам, а от себя он требует много больше, чем от других. Это было главным правилом Отцов-пустынников – они никогда не требуют того, что прежде не испытали и не исполнили сами. Пример такого беспрекословного послушания показывет авва Марк, ученик аввы Силуана, который, едва заслышав зов Старца, оставил недописанную омегу (он был писцом) и поспешил исполнить его просьбу.

Послушание требует и предполагает отречения от своей воли, а это самый тяжелый подвиг и труд, но и награда за него великая. По словам аввы Руфа, тот, кто отрекся своей воли и полностью предался в руки Божии и в руки своего духовного отца, получит славу большую, чем от любого другого труда. Очевидно, что послушание имеет христологический и экклезиологический характер – благодаря ему в нас начинает жить Христос, человек уподобляет свою жизнь жизни Христа, а через духовного отца принимает Церковь как живое Предание и животворный союз. Христоподобным смирением, Бог превращает своих верных в один живой богочеловеческий организм Церкви. Господь открывается и дает благодать только смиренным, т. е. тем, для которых мера всего не собственная воля, но воля Бога и ближнего. Христологический характер послушания подчеркивает авва Иперехий, когда говорит: «Драгоценность монаха есть послушание. Стяжавший послушание и сам будет услышан, и с дерзновением предстанет пред Распятого, ибо распятый Господь послушлив был даже до смерти (Фил.2,8). (Авва Иперехий 8, 18–11). Авва Памво называет настоящего послушника исповедником, т. е. сравнивает его подвиг с подвигом мученичества, считая послушание вершиной добродетели. (Авва Памво, 3).

5. Вся жизнь монаха и каждого верного, это показывают примером и словом Отцы-пустынники, должна быть пронизана и наполнена молитвой. Отношение пустынников к молитве выражено в словах аввы Григория Богослова: «Молиться должно чаще, чем дышать». Такое отношение к молитве сохраняется в православном монашестве и в Православной Церкви вообще, вплоть до наших дней. Лучше всего его определил, недавно ушедший о. Иустин Попович, великий молитвенник нашего времени, в своем «Молитвенном дневнике» он записал: «Молитва – самый совершенный метод самопознания и самоотрицания». Для Отцов-пустынников она была единственно нормальным ритмом жизни и отношения человека к Богу и к творению. Поэтому они стараются наполнить молитвой всю свою жизнь, для них время молитвы не ограничивается чтением правила или богослужением; они молятся всегда и в дороге, и во время работы, и во время сна, непрерывно.

Молитва важнейший и очень тяжелый подвиг. «… Думаю, что нет большего труда как молиться Богу без развлечения, – говорит авва Агафон, – ибо, всегда, когда человек хочет молиться, враг старается отвлечь его, ибо знает, что ничто так им не противодействует, как молитва к Богу» (Авва Агафон, 9). Каждое движение к Богу, для пустинников, проверено молитвой, каждая встреча с человеком или каким-либо другим существом сопровождается ей, она предшествует каждому произнесенному слову или наставлению. Чтение Слова Божия немыслимо без нее. Даже сну отводится возможно малое время, чтобы вся жизнь протекала в молитвенном бдении и трезвенности. Примером такой молитвы может служить авва Арсений, о котором поведал авва Даниил: «…Поздно в субботу, на рассвете воскресного дня, он оставлял солнце позади себя и простирал руки свои к небу, молясь дотоле, пока не возсияет солнце в лице ему, после чего он садился» (Авва Арсений 30). Отцы различают внешний телесный труд и внутренний подвиг, внешнюю и внутреннюю молитву. Внешняя молитва выражена в чтении и пении, внутренняя – в тайном молитвенном хранении ума и сердца. Телесный труд и внешняя молитва полезны, но недостаточны. Авва Агафон говорит, что: «Человек подобен дереву, – труд телесный – листья, а хранение сердца – плод. Поскольку же, по Писанию, всяко древо, еже не творит плода добра, посекаемо бывает, и во огнь вметаемо (Мф. 3,10); то очевидно, что все попечение мы должны иметь о плоде, то есть о молитвенном хранении ума и сердца. Впрочем для нас нужно и лиственное прикровение и украшение, то есть – труд телесный» (Авва Агафон, 8 (13–11).

Надо подчеркнуть, что преподобдный Бенедикт Нурсийский свое известное правило – ora et labora, заимствовал у египетских пустынников. Об этом свидетельствует описанный в «Патерике» случай, который произошел с аввой Антонием. Случилось ему впасть в уныние и помрачение помыслов, тогда обратился он к Богу: «Господи! Я хочу спастись, а помыслы не позволяют мне, что мне делать в скорби моей? Как спасусь? – И вскоре встав, Антоний вышел вон, – и вот видит кого-то похожего на себя, который сидел и работал, потом встал из-за работы и молился, после опять сел и вил веревку, далее опять встал на молитву. Это был Ангел Господень, посланный для наставления и подкрепления Антония. И Ангел сказал Антонию: и ты делай так, – и спасешься!» (Авва Антоний, 1). Этот пример показывает, что молитва органически связана с трудом. Истинная молитва – деятельная молитва, а истинное дело – молитвенное дело. Такая взаимность и согласованность труда и молитвы, одно из главных правил пустыннической жизни. Ибо, как сказал авва Моисей – «где нет согласия труда и молитвы, напрасно всякое дело» (Авва Моисей 17). Другой пустынник, Авва Лукий, а он один из многих, стяжав по благодати Божией непрестанную молитву, трудился и молился целый день, словами псалма: «Помилуй мя Боже…» Часть заработанного он тратил на пищу, а остальное раздавал нищим, чтобы пока он есть или спит за него молились принявшие от него милостыню.

В целом же, и бегство в пустыню и все устроение пустыннической жизни, направлены на то, чтобы ограничить все земные попечения самым малым, а служение Богу и молитва – сидение Марии у ног Иисусовых, «благая часть», по словам Самого Спасителя, стала «единым на потребу».

6. Но для Отцов-пустынников, и жизнь и молитва невозможны без поста. Своим опытом они познали и открыли то, о чем свидетельствуют сейчас современная медицина и психология: единство тела и души во всех своих проявлениях, точнее, единство человеческого существа. Душа животворит или мертвит тело, тело воздействует на душу – позитивно либо негативно. Человек, каждое мгновение участвует мыслью, словом, делом, в добром или злом. Поэтому не может быть настоящего совершенствования без совершенствования внутренней жизни человека, так же как и не может быть духовной жизни без активного участия в ней тела. «Постимся, братья, духовно и телесно», призывает верных Православная Церковь каждый год в дни св. Четыредесятницы, подчеркивая, что пост значит не только воздержание от пищи, но прежде всего, воздержание от злых помыслов, желаний и дел: телесный пост необходим как помощь в борьбе со страстями, особенно с высокоумием и гордостью – корнем всякого зла. Тело же, которое вместе с душой участвует в грехе, должно участвовать с ней и в приобретении добродетели, чтобы вместе они приняли дары Божии.

Авва Иперехий говорит о посте, что «он – узда греха» (Авва Иперехий, 2). Цель телесного поста не умерщвление тела, но избавление от страстей. Ибо, говорит Авва Пимен, – «мы хотим умервщлять не тело, а страсти». Телесный пост требует прежде всего чистоты совести, которая равна «прямому пути спасения». Так же как и без чистоты совести пост становится не чист, так и без поста невозможно приобрети чистоту совести. «Адам, – говорит Авва Исидор Пресвитер, – прельстился снедию и был изнан из рая, а Лот, упившись вином впал в блуд» (Авва Исидор Пресвитер, 1).

Пост органически связан с евангельским покаянием, с очищением души и тела, чтобы тело могло стать храмом Божиим, а душа священнослужителем в этом храме (о. Иустин Попович). Пост, как и всякая доброе дело, должен совершаться в тайне, ибо тот, кто воздерживается от пищи и гордится, пусть лучше есть мясо. Пища входит не только через уста, но и через уши, в виде похвал, говорит авва Зинон. Потому тот, кто хочет истинно поститься, пусть постится всеми чувствами. Истинный пост, прежде всего пост от скверных мыслей и дел, без этого телесный пост не будет принят Господом. У преподобного Иоанна Колова мы находим такое, образное, объяснение смысла поста – «Если царь захочет взять неприятельский город, то прежде всего задерживает воду и съестные припасы: и таким образом неприятель, погибая от голода, покоряется ему. Так бывает и с плотскими страстями, если человек будет жить в посте и голоде, то враги, будучи обессилены, оставят душу его» (Авва Иоанн Колов 3, 20). Пустынники постились с исключительной строгостью и придавали этому особое значение. Только любовь к братьям, когда они посещали или принимали кого-либо из них, могла заставить их временно отступить от своего правила. Но опять же, когда кто-то из отцов нарушая правило из любви к брату, делал это «радостно принимая оное, чтобы мучить себя в келье», т. е. принимая на себя после этого еще больший подвиг (Авва Макарий 10,29). Таким образом они исполняли заповедь Божию о любви к ближнему и совершали в тайне свое строгое монашеское правило.

Основа этики и духовной жизни Отцов-пустынников – в том, что все добродетели неразрывно связаны и вырастают одна из другой; соблюдение одной заповеди невозможно без соблюдения других.

Пост имеет прежде всего духовный смысл и органически связан со всей духовной жизнью. Это видно из слов аввы Евпрепия – «Страх Божий, смирение, скудость пищи и плач, пусть всегда сопровождают тебя» (Авва Евпрепий 6). В этом смысле очень важно подчеркнуть, что конечная цель поста не исполнение правил и закона, но абсолютное посвящение души и тела Богу, смирение тела, чтобы душа, свободная от его тяжести, могла достичь истинной свободы, одновременно возвращая её телу. И кроме того, цель поста – углубление чувства святости насущного хлеба и приобретение истинной любви к Богу и ближнему, достижение более благодатных возможностей проявления этой любви.

Здесь необходимо подчеркнуть еще один очень важный факт. По ощущению и пониманию пустынников – пост никогда не был и не мог быть самоцелью. Он всегда только средство и подготовка души, к тому чтобы Господь мог сойти в нее и поселиться в ней. То, что можно сказать о посте, можно сказать и о любой другой добродетели: спасение нельзя заслужить, о каких-то заслугах человека перед Богом, единственным Спасителем, не может быть и речи. Цель поста и всех добродетелей – познание собственной немощи и человеческого труда в тайне спасения. Добродетель сама по себе не спасает, она только помогает стяжать смирение и рождает сознание, того что единственное спасение человека в Боге и молитве к Нему. Здесь мы встречаемся с одним парадоксом и антиномией, на которых построено все православное учение о соотношении добрых дел и благодати Божией, т. е. вся православная этика и духовная жизнь: Посту и добродетели придается огромное значение, но не как средству достижения спасения, но как пути воспитания глубокого смирения перед Богом и пробуждения сознания полной человеческой немощи в спасении своими силами и «добрыми делами». Складывается впечатление, что потеря ощущения этого парадокса духовной жизни, стала одной из главных причин бесконечных пререканий внутри западного христианства, особенно после эпохи Возрождения, о соотношении «добрых дел» и благодати – крайность, породившая другую крайность – полное отрицание добрых дел. В действительности, добродетели и доброделание сами по себе не спасают, в этом смысле надо понимать слова аввы Иоанна Колова – «Врата к Богу есть смирение, и отцы наши многими скорбями, радуясь вошли в град Божий…. Смиренномудрие и страх Божий выше всех добродетелей.» (Авва Иоанн Колов).

7. Пост и молитва, вот крылья души, без которых человек не может свободно лететь к Богу. Но по Отцам-пустынникам, духовная жизнь заключается не только в посте и молитве, но как мы уже подчеркнули, в одновременном исполнении всех Божиих заповедей, в непрестанной борьбе со страстями и искушениями. Ибо, по словам аввы Агафона – «без соблюдения заповедей Божиих невозможно стяжание добродетелей» (Авва Агафон 3), а авва Памво добавляет – «Исполнением заповедей и заветов Старцев стяжается благодать Божия» (Авва Памво, 17). Заветы Старцев, о которых говорит авва Памво, эти те же заповеди Божии, но пережитые в собственном опыте, испробованные собственной кровью. Они – опытное свидетельство переживания прикосновения и общения святых Старцев с Богом, свидетельство высоты возможностей человеческой природы. Старцы, принявшие на себя многие подвиги и испытавшие на себе много больше того, чему они учили других, указывают как на основу духовного опыта – на «царский путь», т. е. разумный и самый «безопасный» путь достижения Царства Божия.

По учению Отцов-пустынников, исполнение заповеди не зависит от одного только желания её исполнить. Исполнение заповеди зависит от многих обстоятельств, от времени, возраста, состояния здоровья и духовной подготовленности. Далеко мог бы нас увести глубокий анализ психологии пустынников, раскрытой в наставлениях и изречениях; их видения человеческой души, взаимной зависимости и связи всех добродетелей, в процессе их приобретения; страстей и образа порабощения ими души и сердца. Каждый из пустынников, с которыми мы встречаемся в Отечнике, имеет свой особый дар, а все вместе, они полны удивительным смирением, божественным огнем и даром рассуждения. Они не проповедают о добродетелях, они воплощают их в собственной жизни, тихо светятся ими. Каждому из них свойственно глубочайшее уважение к личности другого человека, в какой бы тяжкий грех тот не впадал. Они не хотят быть ни учителями, ни судьями, по их пониманию, поучение – это уже осуждение другого, превозношение над ним. «Учить может лишь тот, кто сам здоров и бесстрастен» (Авва Пимен 127) – вот их основной принцип отношения к себе и к другим. А так как ни один из них не считает себя здоровым и бесстрастным, все они избегают роли учителей.

Подчеркивая важность значения всех добродетелей и исполнения всех заповедей, пустынники, однако же, особое значение придают добродетели рассуждения. Так, авва Антоний Великий говорит, что всякий подвиг, совершенный без рассуждения – ведет в погибель и удаляет от Бога. Рассуждение, означает дар различения того, что полезно и что вредно, оно очень важно в отношении к другим людям (ср.Авва Миос, 2), оно заключается в способности различения истины и лжи (Авва Никон 1). Тот, кто обладает этим даром от Бога, все что делает и говорит, делает и говорит с одной целью – духовной пользы и спасения ближнего. Рассуждение, суть которого – мудрость и разум, Авва Пимен сравнивает с секирой в опытных руках, легко секущих дерево (Авва Пимен, 52). Человек имеющий дар рассуждения всегда знает, когда говорить, а когда молчать, он подражает Богу и в речах и в молчании (ср.Авва Пимен 147), в трезвости и мудрости, в нахождении меры во всем. Аскеза без рассуждения, не знающая меры, становится тиранической бесовской аскезой, которую следует отличать от божественной «царской» аскезы, основанной на умеренности и рассуждении (Мать Синклитикия, 13). Другими словами, рассуждение должно быть свойством всякой добродетели, оно должно «управлять душой» (Мать Синклитикия, 17) и всеми поступками человеческими, стать внутренним мерилом всей жизни.

8. В изречениях Отцов о духовной жизни особое значение придается – безмолвию. Сами эти изречения – плод долгих подвигов и молитвенного молчания, во многих из них сконцентрирован опыт десятилетий духовной жизни, а иногда и вся богатая трудами и ревностью по Богу, жизнь. Потому они так сжаты и кратки, потому содержат в себе великие истины, выраженные несколькими словами. Для пустынников слово – святыня. Оно не может быть пустым звуком, бесплодной и бессодержательной болтовней. Слово для них всегда – зрелый плод духовного опыта, который не может не оплодотворить ту душу, в глубину которой упадет, и не какой-то видимой красотой, внешним эффектом, но внутренним благодатным содержанием и исходящим от него духовным благоуханием. Отцы-пустынники дают великий урок нашему болтливому времени, в котором, более всего, обесценилась именно эта святыня слова.

Безмолвие – одна из главных добродетелей духовной жизни. Оно – дар небесный. Так его понимает и Авва Арсений. Когда он молился и просил Господа показать ему путь спасения, он услышал глас, говорящий – «Арсений! Бегай, молчи, пребывай в уединении. Ибо в этом – корни безгрешности» (Авва Арсений 2). О том, каковы плоды безмолвия и насколько оно важно в достижении совершенства, свидетельствует и авва Исайя. Он рассказывает о пресвитере Пелусиотском, который во время общей трапезы обратился к разговаривающим братьям – «Молчите, братья! Видел я брата, который ест с нами и пьет столько же сколько и мы пьем, но молитва его поднималась к Богу подобно пламени» (Авва Исихий 36). Настоящая глубокая молитва органически связана с безмолвием. Оно всегда полезнее слов, особенно когда слова не приносят мира душе (Авва Нистерий, 3).

Но опять же, безмолвие не должно быть чем-то внешним – это внутреннее состояние души; а если это не так, то оно уже не безмолвие по Богу, потому, когда авву Пимена спросили, – что лучше, безмолвие или речь, он ответил – «Тот, кто говорит ради Бога – хорошо делает, и тот, кто молчит ради Бога – хорошо делает». В глубоком молчании любви к Богу – в нем настоящее спасение человека, говорит авва Сисой. Такое безмолвие означает устремление всей своей жизни к Богу, благодаря ему, весь человек превращается в пламенное слово хвалы Богу и неугасимой любви к Нему. А в этом и состоит главная цель подвигов и всей жизни пустынников.

9. Цель и вершина всех добродетелей, согласно опыту пустынников, сохранившимся в их изречениях и наставлениях, о которых идет речь это – любовь. Любовь к Богу всегда на первом месте и настоящая любовь к человеку может родиться только от нее. Но иногда случается и обратное – авва Арсений, полный любви к Богу, бежит от людей в молитвенное уединение, но не оттого, что презирает людей, а как говорит сам – «оттого, что невозможно быть одновременно с Богом и с людьми» (Авва Арсений, 13). Все, что препятствует человеку в духовной жизни, что удаляет от любви Божией, даже и близких друзей, следует отсекать от себя (Ср. Авва Агафон, 5). Истинная вера в Бога и любовь к Нему выше всего, ибо спасение человеку приходит не от другого человека или добродетели, а от Бога и тот, кто потерял Бога, потерял всё (ср. Авва Агафон, 5).

Любовь к ближнему неотделима от любви к Богу, об этом свидетельствует «некий Старец», на вопрос брата – «как может человек получить дар любить Бога?», он отвечает «Если кто видит брата своего в прегрешении и возопиет о нем к Богу, тогда получит разумение, как должно любить Бога». То же у Аввы Антония «От ближнего нам и жизнь и смерть. Ибо, если приобретем брата, то приобретем Бога; если же соблазним брата, то согрешим против Христа» (Авва Антоний). Чем более глубока их любовь к Богу, тем нежнее любовь к братьям. Как трогательно Авва Пимен, увидев брата, дремавшего во время богослужения в церкви, вместо осуждения, кладет его голову на свои колени, чтобы тот отдохнул (ср. Авва Пимен 92). Тот, в ком разгорелась такая любовь, готов полностью принести себя в жертву. «Если бы я мог найти прокаженного, – говорит Авва Агафон, – чтобы взять себе его тело и отдать ему свое, сделал бы это с радостью. Ибо в этом совершенная любовь» (Авва Агафон 5). Истинная и совершенная любовь, по своей природе, жертвенная любовь, она отдает все, ничего не ожидая взамен. По своей сути, она – стержень человеческого существа, лучше сказать, что сам человек как существо – любовь. Люблю, значит существую! – В этой максиме содержится вся онтология и антропология Отцов-пустынников.

Приобретение полноты любви немыслимо без упражения в посте. Сам пост, это уже одно из проявлений самопожертвования и любви, но одновременно, он и путь стяжания совершенной любви, ибо представляет собой борьбу против самовлюбленности и эгоизма. Потому авва Евагрий и говорит, что умеренный пост, когда он соединен с любовью, приводит монаха к пристани бесстрастия (ср. Авва Евагрий 6). В то время, как любовь рождается из поста, эгоизм и ненависть, рождаются от его нарушения и гордости, которая корень всякого зла и греха. Авва Илия выражает это следующими словами – « Что может сделать грех там, где есть покаяние? Какая польза от любви там, где гордость?» (Авва Илия 3).

Другими словами, можно сказать, что все изречения Отцов-пустынников – это тихое свидетельство о великом пламени любви, разгоревшемся в этих святых душах к Богу и к ближнему. Просто и скромно они открывают, что вся их жизнь посвящена святой любви, и пронизана любовью, превращена в пламя любви, в саму любовь.

10. Тому, в ком разгорится такая любовь, дается дар боговидения и богообщения. В Отечнике мы постоянно встречаем свидетельства о дарах Духа Святого, которые стяжали эти подвижники, как награду за труды и любовь, и жертву, которую они принесли в дар Богу. В действительности, целью их подвижнического «пролития крови», не была добродетель сама по себе, но именно стяжание Духа Святого и богообщение. Дух Святой даруется святым пустынникам как покой и радость, как огонь, охватывающий все их существо. Они реально принимают Духа Святого и общаются с Ним непосредственно и реально. Практика, т. е. жизнь в подвиге и добродетели, путь боговидения, а боговидение – печать и подтверждение практики. Великий подвижник авва Силуан, уступая настойчивой просьбе своего ученика, признается, что был «восхищен на небо и видел славу Божию» (Авва Силуан 3). Авва Моисей видел как молился авва Захария и Дух Святой почивал на нем. (ср. Авва Захария 2). И он обращается к нему за наставлением, как к старшему.

Полные смирения, эти люди Божии, скрывали свои дары, убегая от людских похвал и храня себя от гордости. В Патерике мы встречаем такой пример – пошел некий монах в Скит в келью к авве Арсению, и подойдя, увидел сквозь приоткрытые двери, что старец стал подобен пламени. Он постучал в двери, старец вышел, увидев потрясенного брата спросил – долго ли ты здесь? Не видел ли ты чего-нибудь? Тот ему ответил – нет ничего не видел. Старец поговорив с ним, отпустил его с Богом (ср. Авва Арсений 27). Пустынники очень строго запрещали тем, кто удостаивался видеть их благодатное состояние, рассказывать об этом прежде своей смерти. Это показывает их глубокую трезвенность и знание ими тех опасностей, которые могут подстерегать, духовно неопытных неосвободившихся от страстей, особенно от гордости.

Из всего сказанного ясно, что пустынники никогда не сводили духовную жизнь к простому морализму. Духовная жизнь для них имеет одну границу – безграничность, а совершенствование один предел – беспредельность. Цель духовной жизни не просто приобретение добродетелей, но через жизнь в добродетели, достижение богообщения и обожения, силой Духа Святого. Тайна огненной встречи и общения человеческой души с Богом выражена в словах Блаженной Синкликитии – «Бог наш огнь поядай есть (Евр. 12,29). Поэтому мы и должны воспламенять в себе Божественный огнь со слезами и трудами» (Мать Синклитикия, 1). Призыв к воспламенению в себе неугасимого Божественного огня, в устах аввы Иосифа, становится призывом ко всем людям (христианам особенно) на все времена – «Не можешь быть монахом (т. е. настоящим христианином), пока не станешь весь, как огнь"(Авва Иосиф, 6).

В заключение нашего краткого очерка о духовной жизни, по учению Алфавитного Патерика, подчеркнем следующее: мы сделали лишь беглый обзор неисчерпаемого богатства, содержащегося в изречениях святых пустынников Отцов и Старцев. Цель этого обзора пробудить у читателя интерес к святому опыту святых пустынников, который никогда не устареет, ибо затрагивает то, что вечно в человеке, то, что изнутри озаряет человеческое сознание и подсознание, все уровни человеческого существа вообще, в какую бы эпоху и исторических условиях не жил человек. Этот опыт особенно важен сейчас для современного человека, который снова пытается вернуться к самому себе, ищет смысла бытия внутри себя. Устав от освоения внешних пространств и разочарованный секулярным городом, все более отчетливо осознающий пустоту современной цивилизации, человек неизбежно возвращается к потерянному и, часто оказавшемуся в презрении, внутреннему миру своей души, давно освоенному святыми пустынниками, которые оставили нам в наследство свой святой опыт, как единственно верный путеводитель в бесконечном лабиринте внутренних пространств нашей души и нашего существа.