IV. ТЕОРИИ, ВЫСТАВЛЕННЫЕ ДЛЯ ОПРАВДАНИЯ ПРЕДПРИЯТИЯ ОБ ОТНЯТИИ СУДЕБНОЙ ВЛАСТИ ОТ ЕПИСКОПА ¹⁷

Читатель, имевший благосклонность прочесть представленные нами места Писания, правила соборные и Апостольские, свидетельства практики и догматических книг, свидетельства исторические, свидетельства светского законодательства и другие, думаем, весьма затруднится разрешением вопроса: каким образом возможно было, толик имея облежащ нас облак свидетелей, выставить и защищать мысль, что епархиальный архиерей может и должен не иметь судебной власти в Церкви? Каким образом? Диалектикою и неведением. Только из сих источников могут быть объяснены выставленные к оправданию этого предприятия теории, только при двух этих оружиях было возможно и предприятие, и система его защиты.

В марте 1871 г. в первый раз открыто заявлено, что можно принадлежащую доселе епископу судебную власть „отнять” у него. Это провозглашено в статье г. Соколова, носящей заглавие: „Основные начала судебной реформы в применении их к ведомству духовного „суда”, напечатанной в духовном журнале „Православное обозрение».

И как в наши дни цивилизации, прогреса и сближения с Европою не делаются никакие дела грубым, простодушным и откровенным образом, без decorum ’ a , то вместе с провозглашением этой цели и задачи, изобретательные русские писатели стали изобретать и этот decorum. Нужна теория, нужна формула, без этого в наши дни нельзя; нужна подкладка. Нужна теория, которая показывала бы, что дело делается не совсем без смысла; нужна формула, которая давала бы хоть какое-нибудь оправдание предприятию.

Подводный камень и несокрушимую скалу для всех мастеров теории в этом вопросе, как известно, составляют Слово Божие и церковные правила. В них весьма ясно усвояется судебная власть епископу. Что делать с этою скалою? Были предложения простого разрешения этого вопроса: предлагали, просто, обойти ее и оставить в стороне, не обращая на нее внимания и имея в виду одни судебные уставы 1864 года. Так рассуждали всегда „С.-Петербургские ведомости”, не пускаясь ни в какие канонические рассуждения. Признавая непреложным началом отделение суда от администрации и оставляя за архиереем административную власть, они затем настаивают, что в силу этого судебная власть совершенно не должна принадлежать епарх. архиерею. С этой точки зрения газета академии совершенно последовательна. Если нет никаких других начал и принципов, которыми должно руководиться при обсуждении и проектировании реформы церковного суда, кроме судебных уставов 1864 г., то требовать совершенного отделения суда от администрации и в духовном ведомстве совершенно естественно и правильно. Но в том то и дело, что начала судебных уставов 1864 г. не составляют не только единственного руководства и основания, с которым должно сообразоваться при обсуждении вопроса о церковном суде, но даже и главного. Главными основными началами, от которых невозможно отступать здесь, служат начала библейские и церковные, содержащиеся в Священном писании и в церковных правилах; а по этим началам отделение судебной власти от епарх. архиерея невозможно. Невозможность этого маневра сделается очевидною, если обратить внимание на то, что только для применения начал судебных уставов 1864 г. к духовному суду не было бы нужды ни в какой деятельности духовной власти по этому предмету: государственное же установление, выработавшее эти начала, само и приложило бы их к духовному суду. Скажем более: если бы все дело было только в этом, только в началах судебных уставов, то и никакого применения их не было бы нужно, так как не было бы нужно и особого духовного суда. Если эти начала пригодны для всех, то и учреждать особый суд на тех же началах излишне: можно судиться всем в общем суде. То обстоятельство, что власть, утвердившая начала судебных уставов 1864 г., не признала себя одну компетентною на разрешение вопроса о духовном суде, ясно свидетельствует, что тут есть нечто, кроме начал судебных уставов, что тут есть религиозные и церковные начала, которых обойти нельзя.

По этим то весьма ясным основаниям, никто, кроме „Петербургских ведомостей”, и не употреблял этого маневра, правда, простого и безопасного, но и не приводящего к цели. Вся прочая пресса, и духовная и светская, обсуждавшая вопрос, если стремилась и к той же цели, т. е. отнятию судебной власти у еппскопа, шла другими путями, не в обход, а напролом, изобретая разные теории для примирения затеи с библейскими и церковными основаниями. Это труднее и опаснее, но в известном смысле казалось более целесообразным, хотя и не было таковым в существе.

Три такие теории, или формулы, были выставлены последовательно одна за другою: 1) Теория необязательности указаний Слова Божия и канонов; 2) Теория дисциплинарного суда и административных взысканий и 3) Теория поручения.

Первая теория принадлежит автору, в первый раз публично провозгласившему эту задачу, и развита им в „Православном обозрении” в два приема: в первый раз в марте, во второй в октябре и ноябре 1871 года. Как духовные журналы, а в числе их и „Православное обозрение» распространены мало, то эта теория популяризирована была для газетной публики в двух газетах и из них в одной даже два раза (См. „Голос» в первый раз в апреле 1871 № 115, 116, во второй – в ноябре 1872 № 184, „Бирж. ведом.” 1871 №№ 218, 220).

Несостоятельность теории и ее аргументации раскрыта была также двукратно в прибавлениях к Твор. св. отцев 1871 г., кн. 2 и 4.

Содержание первой ответной статьи Прибавл. к Твор. св. отцев и содержание октябрьской и ноябрьской статей „Правосл. обозрения” вкратце изложено в „Московск. епарх. вед.” 1871 г.

Как вся эта борьба имеет существенную и величайшую важность для правильного и православного разрешения вопроса об участии епарх. архиерея в духовном суде, то мы признаем совершенно необходимым обновить в памяти читателей доводы той и другой стороны. Это тем более представляется необходимым, что обе стороны, по-видимому, присвояют себе торжество. И автор статей „Правосл. обозрения”, доселе не отвечавший на последние сделанные ему замечания и тем, по общепринятому закону, признавший себя побежденным, в конце прошедшего года, т. е. чрез год по окончании спора, не представляя никаких оснований, заявил в письме в редакцию „Голоса», что он остается при прежнем мнении: „хотя и ничего в свое оправдание представить не имею, однако же не виноват». На том и стоит теперь дело по этой теории: архиерей не судья, а прокурор.

Судебная власть наглядным образом проявляется в наложении наказаний. Кто имеет власть налагать наказания, тот, значит, имеет и власть суда. По действующим церковным постановлениям епархиальный архиерей имеет власть налагать следующие наказания:

1) Лишение священнослужителей сана, а священномонашествующих сана и монашества, с исключением из духовного ведомства.

2) Лишение священнослужителей сана, с оставлением в духов. ведомстве на низших должностях, и лишение священномонашествующих сана, с оставлением в одном монашестве на покаянии.

3) Временное запрещение в священнослужении, с отрешением от должности и с определением в причетники.

4) Временное запрещение в священнослужении, без отрешения от места, но с возложением епитимии.

5) Временное испытание в архиерейских домах и монастырях.

6) Отрешение от места.

7) Исключение за штат.

8) Усугубление надзора.

9) Пеня и денежное взыскание.

10) Поклоны.

11) Строгий, или простой выговор.

12) Замечание.

13) Церковная епитимия.

14) Осуждение на безбрачие.

15) Расторжение брака и

16) Уничтожение брака.

Таков внешний объем судебной власти епарх. архиерея, если вскрыть эту власть. Все исчисленные шестнадцать видов церковных наказаний епархиальный архиерей ныне имеет власть налагать, и кроме его никто в епархии не может наложить ни одного из сих наказаний, исключая поклонов, которые на диаконов и причетников налагает и благочинный.

Изобретатель первой теории предлагает упразднить эту власть епарх. архиерея совершенно, так, чтобы он не мог наложить ни одного из исчисленных наказаний, а в вознаграждение и взамен этого подноситъ архиерею власть прокурорскую, обвинительную, и для вящшей важности называетъ его даже главным прокурором, („Прав. обозр.” 1871 ноябрь 700).

Теория г. Соколова подкрепляет, обосновывает уже готовый проект. Проект г. Соколова совпадает во многом со старым проектом комитета духовно-судебной реформы. („Голос” 1872 г. № 29, „Спб. вед.” 1872 октябрь). В главных пунктах они совершенно тождественны: оба совершенно лишают епархиального архиерея судебной власти, оба облекают его прокурорскою.

По этому тождеству должно прийти к заключению, что или г. Соколов поставил себе задачею поддерживать старый комитетский проект, разумеется, когда он еще не был старым, или же комитет руководился соображениями г. Соколова.

Для большего уяснения и наглядности дела мы представим в таблицах размежевание судебной власти, производимое обоими проектами.

Г. Соколов свой суд устрояет также исключительно для духовных лиц, а о церковном суде над мирянами совсем не упоминает. Должно заключить из этого, что и он ныне принадлежащее архиерею право суда над лицами светскими передает светскому суду.

Убоятся ли, наконец, Бога г. Соколов и редакция „Правосл. обозрения” (1873 январь) и перестанут ли уверять, что ни они, и никто не предполагает „отнять» у епархиального архиерея судебную власть?

Сущность теории, на которой г. Соколов хочет утвердить свой план, формулирована им следующим образом: „в духовном ведомстве к разделению суда и администрации не существует никаких догматических препятствий, и смешение в лице архиерея различных видов власти не только не есть догмат, или основное каноническое правило, но именно принадлежит к той области церковных порядков и идей, которые развивались под влиянием внешней государственной стихии и подлежат общему для всего живущего закону усовершенствования и законного изменения путем церковно-законодательной власти” („Правосл. обозр.” март 1871, 339, 340). В вознаграждение епарх. архиерея за отнимаемую у него судебную власть снисходительный раздаятель „предоставляет высшей епархиальной власти все те права и обязанности, которые по судебным уставам входят в круг деятельности прокурорского надзора” (344). Таким образом по этой теории епарх. архиерей превращается из судьи в прокурора; за судебную власть, в вознаграждение, подносится ему прокурорская.

Сущность аргументации, употребленной в первый раз для доказательства мысли о возможности „отнять” (стр. 335 строк. 8 снизу) у епископа судебную власть, сосредоточена была в двух главных положениях: I) в Слове Божием нет ничего о совмещении в лице епархиального архиерея властей правительственной и судебной (стр. 334); II) Апостольские и соборные правила, непрерывная церковная практика, узаконяют совмещение в одном лице епарх. архиерея власти судебной и административной (стр. 334): но сия не столько церковно-каноническая, сколько византийско-римская идея о нераздельности властвования не должна иметь для нашего времени значения неизменного догмата (стр. 338).

Доказательства, представленные изобретателем этой теории в подтверждение ее первого положения немногосложны и выражены им в форме нескольких вопросов. Шесть мест в Новом завете признает изобретатель относящимися к суду и судебной власти вообще – это: Матф. 18:15, 20; Лук. 12:13, 14; 1 Кор. гл. 6; 1Кор. 5:3–5; 1Тимоф. 1, 19:20; и 1Тимоф. 5:19 и след., и, сделав объяснение сих мест с коротким указанием их содержания, спрашивает: „возможно ли на основании этих мест говорить что-нибудь о церковно – судебной власти в том смысле и в тех определенных чертах, в каких она представляется у нас в лице епарх. архиерея? Есть ли в них что-нибудь о совмещении в лице епарх. архиерея властей правительственной и судебной? Разве в наставлении Ап. Павла Тимофею, если только последний был епархиальным епископом? Но разве есть в этом наставлении, как и во всех предлагаемых Апостолом своему ученику, что-либо юридическое о суде, как функции внешней принудительной власти? Разве можно воображать себе в то время какую-либо судебную организацию? Как Апостол, так и ученик его вращаются в области нравственных понятий, разумеют суд нравственный, а не внешний юридический, о котором не могло быть и речи при тогдашнем положении христ. общества. Да и можно ли в первобытном, нравственном христианском суде отыскивать доказательства, или опровержения юридических понятий нашего времени? Наконец в этом месте, как бы его ни понимали, разве можно усмотреть идею нераздельности суда и администрации, о которой мы говорим (стр. 333, 334)? – Изобретатель почитает свои вопросы до того непреложными доказательствами, что, не говоря ничего более, приглашает всех „оставить Слово Божие, ибо по меньшей мере странно пользоваться им для подтверждения исторически сложившегося и признанного вредным бюрократизма» (т. е. принадлежности церковно-судебной власти архиерею).

Этим доказательствам с противной стороны противопоставлены были следующие соображения:

В Свящ. писании есть весьма важные и ничем неопровержимые свидетельства о принадлежности епископу церковно-судебной власти.

1. В 5-й главе (ст. 19, 20, 21) 1 послания к Тимофею Ап. Павел сему ученику и преемнику своей власти заповедует следующее: обвинение (κατηγορίαν) на пресвитера не иначе принимай, как при двух или трех свидетелях. Согрешающих обличай пред всеми (ἐνώμιον πάντων ἔλεγχε), чтоб и прочие страх имели. Пред Богом и Господом Иисусом Христом и избранными Ангелами заклинаю тебя сохранить сие без предубеждения, ничего не делая по пристрастию ( χωρὶς προκρίματος, μηδὲν ποιῶν κατὰ πρόσκλισιν). В существе и содержании, равно как и в самом образе выражений в рассматриваемых словах Апостола заключается яснейшее доказательство, что здесь идет дело о суде, как суде, т. е. как внешнем, открытом суде, юридическом, а не о внутреннем, совестном, какой бывает на исповеди. Апостол говорит о юридических предметах и юридическими терминами. Он 1) говорит о принятии обвинения (παραδέχεσϑαι τ. κατηγορίαν, admittere ad accusationem. Vid. Brisson. Calvin. Сравн. Лук. 6:7; Иоан. 18:20) – юридическом, судебном действии, составной части судебного процесса, которую и обозначает юридическим термином; 2) о свидетелях (μαρτυρες, testes), число которых для данного случая определяет согласно с тем, как это требовалось ветхозаветным судебным процессом (Второз. 19:15. Сравн. Златоуст.); 3) об изобличении или разоблачении деяния согрешающего (ἔλέλχω arguo, ἴλεγχος argumentum, Brisson. Calvin.). Опять термин юридический, принадлежащий к области внешнего, а не тайного суда; 4) о производстве сего юридического действия, или изобличения публично пред всеми (ἐνώπιον πάντων); 5) о цели такого действования судом, которая по Апостолу должна состоять в устрашении других ( ἳνα κὰι оἱ λοιποί φοβον ἔχωσι). И публичность производства суда, и устрашение – очевидно никаким образом не могут принадлежать к понятию внутреннего суда и составляют существенные атрибуты суда внешнего. Наконец 6) Апостол, призывая в свидетели Господа Иисуса Христа и Ангелов, дает заповедь Тимофею производить суд без предубеждения ( πρόκ ριμα – praejudicium – Vid. Calvin. Brisson.) и без пристрастрия к одной которой-либо из двух сторон πρόςκλισις – inclinatio in alteram partem). (Конечно первая часть заповеди может относиться и к тайному суду; но заповедь, заключающаяся в последнем слове, очевидно относится только к внешнему суду, на котором бывают две стороны, а не к внутреннему, на котором всегда одна сторона (334, 335).

2. Обширный контекст, который изобретатель теории призывает как свидетеля в свою пользу, не дает никакого подкрепления его мысли, будто Апостол говорит не о суде. В двух указанных им главах послания Апостол Тимофею и преподает различные нравственные наставления и дает заповеди с юридическим характером. Такова, напр., чисто юридического характера заповедь о возрасте и о качествах вдовиц (5:9–13), о дозволении молодым вдовицам вступать в новые браки (14:15), о необходимости осмотрительности и испытания при хиротониях (22). К тому же роду заповедей с юридическим характером принадлежит и приведенная заповедь о суде над пресвитером.

3. Сомнения в том, что Тимофей был епископ не должно быть ни малейшего. Об этом без дальнейшего можно справиться по книге Герике („Введение в Новоз. кн. Св. писания 2 полов.” стр. 83 русск. пер.), или, прибавим, еще ближе по „Догматическому Богословию” преосвященнейшего Макария (т. III, 284 и след.), а если угодно далее, то можно принять во внимание то, что уже в древнейших рукописных кодексах Нового завета в конце 2-го послания к Тимофею была приписка, свидетельствующая, что Тимофей был епископ ¹⁸.

4. Все толкователи приведенных слов Апостола согласно признают, что Апостол в сих словах говорит о принадлежащей еппскопу власти суда над пресвитерами. Так св. Златоуст, протестант Лехлер, и российские толкователи г. Барсов 1870 г. и сам изобретатель теории г. Соколов 1870 г. (Толкования их приведены нами выше).

Другое свидетельство свящ. Писания о принадлежности судебной власти епископу заключается в словах Спасителя: аще согрешит к тебе брат твой, иди и обличи его между тобою и тем единем. Аще тебе послушает, приобрел еси брата твоего: аще ли тебе не послушает, пойми с собою еще единого или два: да при устех двою, или триех свидетелей станет всяк глагол. Аще же не послушает их, повеждь Церкви: аще же и Церковь преслушает, буди тебе якоже же язычник и мытарь. Аминь бо глаголю вам: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси: и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех (Матф. 18:15–18).

Этими словами Спаситель Апостолам и преемникам их, епископам, преподает власть суда и не только суда совести, но и суда над внешними общественными отношениями внутри Церкви. Это ясно как из самого содержания слов Спасителя, которыми указываются принадлежности судебного процесса – обвинитель, обвиняемый, судья, судебное разбирательство, приговор и исполнение, так и из свидетельств толкователей: в этом же смысле изъяснявших слова Спасителя, а именно – Златоуста, Киприана, Августина, Феофилакта и других отцев; и из русских преосвященнейшего Макария, г. Барсова 1870 г. и самого изобретателя 1-й теории г. Соколова 1870 г. (подлинные свидетельства их приведены выше).

Таковы свидетельства Слова Божия о принадлежности судебной власти епископу. В виду сих свидетельств решительно невозможно последовать приглашению изобретателя теории оставить – Слово Божие; ибо не только не странно, как уверяет изобретатель теории, пользоваться Словом Божиим для подтверждения мысли о принадлежности судебной власти епископу; но и обойти его при обсуждении этого вопроса решительно невозможно.

Под другое основание принадлежности судебной власти епископу – именно под Апостольские и соборные правила, изобретатель теории подвел иного рода мины. Что в правилах судебная власть усвояется епископу он это не отрицает, а допускает; но прочность этого основания он хочет разрушить, ослабив авторитет правил. Он заявляет, что правила не имеют характера неизменности. Мины, подведенные им и направленные против них контрмины, были следующие:

1. Г. Соколов, утверждает, что „в правилах судья духовный не различается от судьи внешнего и что из этой нераздельности представления двух разнокачественных сфер и происходят многие крайне общие, не имеющие юридической определенности закона внешнего, правила соборов и отцев”.

Отв. на 1-ый. Если уже в Свящ. писании заключаются ясные и вполне определенные предписания о принадлежности епископу судебной власти, в юридическом, а не в другом каком смысле, то по одному этому невероятно принять, чтобы в правилах не было указаний на принадлежность епископу судебной власти в юридическом смысле. И действительно многие „правила имеют полную юридическую определенность закона внешнего”. Таковы все приведенные нами выше правила, определяющие принадлежность судебной власти епископу. В сих правилах говорится – об отлучении и извержении клириков епископом, об апелляционном переносе дела клириками, недовольными приговором епископа, к собору епископов, о подсудности только епископскому суду судных дел о пресвитерах и низших клприках и т. д. Все это – предметы юридические и имеющие полную определенность закона внешнего; и все это сам г. Соколов в 1870 г. признавал предметами юридическими. В статье о церковном суде в первые три века христианства он говорит: из исторических и канонических данных того времени (т. е. трех первых веков) видно, что в Церкви действительно установился и начал развиваться суд по делам церковным, который уже в ту эпоху становится предметом канонической регламентации и принимает в своем устройстве некоторые постоянные формы. („Правосл. обозрен.” 1870, ч. 2, 314). За сим из рассмотрения некоторых случаев судебно-церковной практики первых трех веков он выводит два следующие, весьма важные, заключения:

1) „В Церкви с самого начала существовал самостоятельный суд и органами его были особые лица епископы с пресвитерами; и 2) суд церковный производится на основании церковных правил; для него выработаны в самой Церкви особые нормы или законы (стр. 320). Затем в другой своей статье о том же предмете г. Соколов говорит: церковный суд со стороны своего устройства и организации своих форм входил в область соборного законодательства. Правда, ни один из соборов не полагал для себя специальной цели составить особый устав церковного судоустройства и судопроизводства. Можно напротив даже сказать, что соборы вообще обращали мало внимания на частнейшую обработку процессуальных форм, не устанавливали никаких правил для подробностей, ограничиваясь определением существенных и простейших элементов (какова и принадлежность судебной власти епископу?) процесса. Такая сравнительная скудость соборных определений касательно такого важного в практике предмета, как церковный суд, не есть явление случайное, не указывает на легкость отношений отцов к этой стороне церковной жизни, как будто маловажной, и не может быть вполне объяснена тем только, что деятельность соборов, сосредоточиваясь на важнейших вопросах общецерковного характера, не имела в виду останавливаться на предметах второстепенных. Это явление имело свои особенные, вполне разумные причины. В своей внутренней среде, в суде над членами клира по делам и отношениям церковным, где деятельность церковной власти имела автономический характер, Церковь намеренно не хотела усложнять своего суда разными формальностями, старалась упрощать, сокращать и ускорять процесс. Это стремление, очевидно, как в законодательных церковных памятниках, так и в судебной практике. В них не опущено ничто, относящееся к существу процесса; все основные элементы определены („Прав. обозр.” 1870, 2, 589, 590) В канонах довольно определенно означены те органы судебной власти, которые признаются компетентными для принятия и разрешения судных дел (между ними и епископ?) и указан последовательный порядок инстанций, чрез которые должно проходить судное дело для законного разрешения. Из совокупности этих органов и учреждений с определенным для каждого кругом прав и взаимными отношениями, образуется весьма разумная и вполне достаточная для целей правосудия система церковного судопроизводтва, гораздо более сообразная с современными требованиями науки и жизни, чем та, которую мы видим господствующею в настоящее время (стр. 596). – Признание г. Соколовым в церк. правилах, говорящих о суде, характера юридической определенности закона внешнего, столь ясно и несомненно, что отпираться от него при малейшем уважении к самому себе решительно невозможно.

2. Г. Соколов: „Хотя в правилах и выражена идея соединения в лице архиерея судебной власти (в юридическом смысле) с правительственною, но „эта идея не есть церковноканоническая, а общая идея всего византийско-римского мира, господствующая в византийско-императорском праве, откуда она сама собою перешла в каноническое законодательство” („Прав. обозр.” 1871, 1, стр. 335, 336).

Отв. на 2: во втором возражении против правил г. Соколов высказывает мысль невозможную и в самом деле не бывшую. Не из византийско-римского мира сама собою перешла идея соединения в лице Апостольских преемников-епископов церковно-судебной и правительственной власти, а в каноническое законодательство Апостолами и Соборами перенесена из Слова Божия, и здесь развилась на этом именно основании, а не на другом каком. Если умозаключать по приемам г. Соколова, то нужно будет допустить, что и Апостол Павел идею облечения судебною властью своих преемников и между ними Тимофея, заимствовал из византийско-римского мира. Далее к составу канонического законодательства принадлежат Апостольские правила, собранные и по мнению г. Соколова, в первых трех веках. В сих правилах весьма ясно усвояется епископу и правительственная и судебная в Церкви власть. По диалектике г. Соколова нужно будет допустить, что и сюда эта идея перешла из ви зантийско-римского мира. Между тем несомненно, что Апостольские правила древнее византийского мира и эпоха, которой они принадлежат, была еще свободна от всех сторонних влияний и по мнению самого г. Соколова, который говорит, что “мы не можем не дорожить формами и учреждениями церковной жизни в ту эпоху, когда они существовали в своей первоначальной чистоте, вдали от всех сторонних влияний, служа чистым воплощением христианского духа. Такою эпохою в жизни Церкви были именно три первые века ее истории, когда она развивалась почти исключительно из своих внутренних начал, в стороне от влияний, ее окружающей среды („Правосл. обозр.” 1870, ч. 2, стр. 303, 309). За сим является здесь вопрос: почему эта идея сама собою перешла в каноническое законодательство из византийско-римского мира, а не из Священного писания? Невероятно и невозможно, чтобы церковные законодатели – Апостолы и отцы соборов, заимствовали эту идею из византийско-римского мира, когда она столь ясно выражена в Священном писании. И с другой стороны, если она ясно и положительно выражена в Свящ. писании, то не могла не быть выражена в каноническом законодательстве Христианской церкви, как идея существеннейшая и основная, ведущая к важнейшим практическим результатам. Где – средоточие и источник судебной власти в Церкви? – вопрос и в теоретическом и в практическом отношении важнейший. И если вопрос этот разрешен в Слове Божием, то зачем церковным правоустановителям нужно было обращаться к византийско-римским понятиям и идеям? Сама же собою без ведома церковных правоустановителей, т. е. Апостолов, соборов и отцев – идея принадлежности епископу церковно-судебной власти из византийско-римского мира в каноническое законодательство перейти не могла. Церковь первых веков юрисдикцию епископа производила не из византийско-римского мира, а из Божественного источника. Епископ, по учению св. Киприана, есть судья-наместник Христа (judex vice Christi), чтó известно и г. Соколову („Правосл. обозр.” 1870, 2, 318).

То, чтó представляется несообразным и невозможным в теории, не имело места и в действительности. Г. Соколов утверждает, что „как разделение церковных областей и округов совпадало с государственным делением провинций, так точно и церковный управитель страны в древнем церковном представлении, по объему своей юрисдикции, являлся в форме аналогической, с теми же полномочиями, какие по общему тогда представлению, принадлежали администратору государственной провинции – проконсулу“ (стр. 336).

Отв.: не имеет точности самая первая часть заявления – будто разделение церковных областей совпадало с государственным делением провинций (Сравн. IV Всел. 12, 17; VI Всел. 38 и Вальсамоновы толков. на сии правила). А последняя вполне неверна. „Церковный управитель” или епископ и в древнем церковном представлении и в действительности, по объему своей юрисдикции не являлся с теми же полномочиями, какие по общему тогда представлению принадлежали администратору государственной провинции – проконсулу. Каким тогда являлся администратор провинции по общему представлению – это без сомнения неизвестно г. Соколову, так как никаких известий об этом общем представлении не имеется. Что касается юридического положения его, определенного законами, и в частности объема и состава его судебных полномочий, места, занимаемого им в ряду других судебных властей, источника его судебной власти, – то во всем этом администратор государственной провинции (proconsul, preses, consularis, corrector) имел весьма мало соответствующего с епископом как судьею, и гораздо более отличий и существенных разностей. Епископ в своей области не имел никакой другой церковно-судебной власти от него независимой. Рядом с правителем государственной провинции, который был judex ordinarius и независимо от него стояли в его провинции другие судебные власти с таковою же судебною властью и от него независимые. Правитель государственной провинции не был единственным обладателем судебной, государственной власти в провинции, а епископ церковно-судебною властью в своей области обладал один и нераздельно: для своей области он был такой же единственный судья, как император для всего государства, и с ним в этом отношении (т. е. в отношении к неимению рядом с собою других независимых судей), а не с правителем провинции, епископ имеет аналогию. Подобным сему образом – и в других указанных г. Соколовым отношениях – „во внешней постановке, приемах и типическом механизме устройства» – гораздо более различий, чем сходства между судом епископа и судом правителя государственной провинции. По всем этим соображениям нельзя не признать вторую мину г. Соколова не имеющею никакой силы: в церковные правила идея принадлежности епископу церковно-судебной власти заимствована не из византийско – римского мира, а из Священного писания.

Г. Соколов только за месяц пред тем сам держался совсем другого взгляда на раскрываемую в канонах мысль о судебной власти архиерея. Он почитал эту мысль незаимствованною из римского права, но особенностью против светского законодательства. В феврале 1871 года (т. е. непосредственно пред мартом, где напечатана его статья об отнятии судебной власти у архиерея) он писал: „рассматривая положительное законодательство Вселенских и поместных соборов относительно церковного суда, мы нашли, что их определения касаются только существеннейших сторон судебной деятельности церковной власти, устанавливают в общих чертах организацию суда по различным инстанциям, начертывают общий порядок движения судного дела и т. п. Из всех этих определений видно, что церковные законодатели на соборах имели в виду не составление особого и подробного устава для суда над лицами и делами, подлежащими ведомству Церкви, но желали обозначить только те особенности, сравнительно с общим господствовавшим тогда порядком судопроизводства, которые признано было необходимым определить сообразно с особенным характером лиц подсудных Церкви и дел, подлежащих ее рассмотрению. В этом отношении соборные каноны очень подробны, особенно в вопросах, касающихся судоустройства, порядка инстанций... С признанием Церкви господствующею в империи, круг общественной деятельности иерархии расширился, внутренние отношения в ней самой и внешнее соприкосновение ее с другими сферами жизни сделались гораздо разнообразнее и сложнее, епископское судилище (episcopalis audientia) было официально признано государственными законами („Прав. обозр.” 1871, февраль 196, 197). Даже в марте 1871 в той же самой книжке „Прав. обозрения”, в которой помещена статья г. Соколова об отнятии судебной власти у епископа, в другой статье г-на же Соколова, вероятно, бессознательно проскользнуло следующее признание: „вникая в устройство судебных учреждений Церкви, насколько оно известно нам из канонов и практики, мы находим, что существеннейшие элементы судебной организации, основные принципы церковного судоустройства, точно также самостоятельно выработаны Церковью, не заимствованы ни откуда, а основаны на устройстве самой иерархии церковной и неразрывно связаны с нею. („Прав. обозр.” 1871, март, 381).

В правилах весьма часто, почти в каждом правиле, где говорится о суде, упоминается и о принадлежности судебной власти епископу епархии. Следоват., этот принцип принадлежал к таким, которые составляют особенность дух. суда сравнительно с общим, господствовавшим тогда порядком судопроизводства.

3. Г. Соколов: „в церковных правилах епископ действительно представляется участвующим в суде; но каноны не стесняют свободы развития церк. жизни, и не смотрят на этот предмет, как на существенный, догматический. Доказательство в подтверждение сего то, что в правилах нет определенного юридического понятия о судебной власти, смешивается нравственность с правом, не определяется все ли и какие отправления правосудия принадлежат епископу, непосредственно ли сам он производит суд, или передает по уполномочию другим, единолично ли, или коллегиально, какие права имеют существующие при нем коллегии, и все ли функции судебной власти сосредоточены в лице епископа».

Отв. на 3. Неверно г. Соколов утверждает, будто самп правила не стесняют свободы развития церковной жизни, т. е. дозволяют и отнять у епископа судебную власть. Если в правилах и нет удовлетворения тем произвольным требованиям, которые предъявляет к ним их новый противник (прежде бывший защитник), то отсюда совсем еще не выходит заключения, чтобы епископ на основании самих же канонов, по которым он представляется действительно участвующим в суде, мог быть и совсем лишен церковно-судебной власти. Впрочем, даже и в том случае, если бы правила о принадлежности епископу судебной власти мы стали почитать принадлежащими к такому разряду правил, которые допускают изменение, и в этом случае, по учению Правосл. церкви, разделяемому и г. Соколовым, изменение их могло бы быть произведено только властью равною установившей правила, т. е. властью Апостольскою, или Вселенского собора. „Православная церковь, по изъяснению г. Соколова 1870 г., различает между самыми канонами те, которые относятся к существу церковного устройства и жизни и те, которые были вызваны историческим положением Церкви и предназначались только для временного употребления в ней. Относительно последних, она признает за собою право видоизменять их сообразно с потребностями, отменять и дополнять, действуя при этом сообразно с общими началами и духом Вселенского церк. законодательства. Но, повторим опять, она не признает этого права ни за какою внешнею властью, не усвояет его никому в отдельности, ни одному из самых высших своих иерархов, но только власти равной по правам с тою, которая установила эти законы, т. е. соборной (и если правила Вселенского собора, то Вселенским соборам). На этом основании Церковь никогда не смешивала соборных, канонических своих определений с какими-либо другими постановлениями и, как бы велико ни было фактическое значение последних, в известный период и при известных обстоятельствах церковной жизни, она никогда не усвояла им такого высокого канонического авторитета, как первым» („Прав. обозр.” 1870, 2, 589).

4. Г. Соколов: „церковная практика, конечно свидетельствует о принадлежности церковно-судебной власти епископу. Но общность и продолжительность ее доказывают только господство тех идей, под влиянием которых она сформировалась».

Отв. на 4: Неудовлетворительно г. Соколов объясняет, будто непрерывность и всеобщность идеи принадлежности судебной власти епископу доказывают „только господство и повсюдность тех идей, под влиянием которых сформировалась». Необходимо уяснить на чем основывались господство и повсюдность идей, служивших основанием практике. А это, по общему мнению, и по мнению г. Соколова, утверждалось и утверждается на том, что эти идеи основываются на Слове Божием, что епископ имеет судебную в Церкви власть jure divin, что кроме Слова Божия основанием такой практики служат церковные правила, имеющие характер неизменности, как это ясно и положительно раскрыто в 1-м правиле VII Вселенс. собора, которое вместе с толкованиями приведено нами выше. И совершенно неправильно полагает г. Соколов, будто заповедуемая сим правилом неизменность не относится к правилам, в которых говорится о судебной власти епископа. О каких правилах идет речь в 1-м правиле VII Вселенского собора? О правилах всехвальных Апостол (т. е. 85), шести святых Вселенских соборов, поместно собиравшихся для издания таковых заповедей (т. е. о правилах поместных соборов), и о правилах святых отец, т. е. о всех правилах, получивших начало до VII Вселенского собора.

Ничего не может быть яснее этого, и так объясняют это правило толкователи: Зонара, Вальсамон и Аристен. По их изъяснению говорится здесь о правилах Апостольских, соборных и отеческих вообще, без различения тех правил, к которым сие относится и к которым не относится. По мнению сих толкователей сказанное в 1-м и 2-м правилах VII Вселенского собора относится ко всем правилам Апостольским, соборным и отеческим без различения, как выражено это ясно и в самом правиле (в слове: всецелое ὀλόκληρον), а, следовательно, и к правилам о принадлежности судебной власти епископу. Сие ясно и из содержащегося во 2-м правиле VI Вселенского собора свидетельства о непоколеблемости канонов. В сем правиле говорится именно следующее: никому да не будет позволено вышеозначенные (т. е. Вселенских и поместных соборов и св. отец) правила изменяти, или отменяти. Сам г. Соколов 1870 г. на вопрос: чтó в древних (церковных) правилах должно сохранять силу точного, положительного и обязательного закона, и что нет? – дает такой ответ: если для разрешения этого вопроса наука примет за критерий авторитет древних законодателей, т. е. соборов и отцев, то должна принять их правила всецело и непоколебимо (VII Всел. соб. пр. 1), ибо никому не дозволено изменять их, или отделять от них (VI, пр. 2).

5. Г. Соколов: „Идея о нераздельности властвования, о неделимости власти по ее существу не стоит ни в какой органической связи с сущностью церковных учреждений, не обосновывает их“ (стр. 338).

Отв.: Эти слова могут быть приняты не более как за шутку, впрочем совершенно неуместную. Если попытаться так для себя изъять все правила, в которых прямо, или косвенно говорится о судебной власти епископа, тогда ясно откроется, какое вследствие сего произойдет опустошение и в правилах, и в учреждениях. Эта идея, т. е. идея принадлежности церковно-судебной власти епископу столь существенна и столь широко развита и в правилах, и в учреждениях, что с отсечением ее необходим радикальный переворот и в правилах, и в учреждениях. Дело не так легко и просто, как хочется представить г. Соколову: расшатаются учреждения в самых основаниях. Вынута будет из церковных учреждений целая инстанция церковного суда, целый судебный и притом обладающий самостоятельною юрисдикциею орган (сравн. статью г. Соколова в „Правосл. обозр.” 1870, 2, 598 и след.). Самостоятельным органом церковно-судебной власти останется только собор.

6. Г. Соколов: „Эта идея, т. е. идея неотъемлемости судебной власти у епископа, нигде в правилах точно и определенно не формулирована.»

Отв. В правилах весьма точно и определенно, и притом многократно выражено, что судебная власть епископу принадлежит; и затем требовать еще, чтобы было выражено в правилах и то, что не дозволяется сию власть у епископа отнимать совершенно излишне. Утверждение власти само в себе заключает уже и запрещение отнимать эту властъ. Г. Соколов в 1870 г. сам и многократно выражал мысль, что в канонах, что по началам Вселенского церковного законодательства парикиальный епископ есть орган церковного суда, самостоятельная инстанция церковного суда, и что слѣедующею вверх за епископом судебною инстанциею представляется епархиальный собор, составленный из епископов нескольких парикий, принадлежащих к одной какой-либо области, под председательством старшего между ними епископа главного города области, с ІV века получившего название митрополита» („Правосл. обозр.” 1870, ноябрь 600).

7. Г. Соколов: „Нам не из-за чего отстаивать принадлежность церковно-судебной власти епископу, так как, в „наших церковных учреждениях не выдерживаются даже такие начала, которые можно назвать характеристически церковными, о которых существуют весьма ясные положительные предписания, проходящие чрез весь церковный канон, каково, напр., начало соборное» (стр. 339).

Отв. Это умозаключение г. Соколова таково: если мы неверны церковным правилам в одном пункте, то можем быть неверными и в другом. Странность такой силлогистики ясна всякому. Но самое построение ее у г. Соколова неверно – и фактически, и канонически. И 1) неверно называет он соборное начало характеристически-церковным в противоположность началу принадлежности церковно-судебной власти епископу, которое таким образом является не характеристически-церковным. Оба начала характеристически-церковные: оба утверждаются и фактически, и канонически на Слове Божием и правилах Апостольских и соборных, и делать между ними различие и как бы соперничество в этом отношении по меньшей мере странно; основывать же на этом измышленном соперничестве двух начал, уничтожение одного из них – решительно непостижимо. Начало принадлежности церковно-судебной власти епископу также проходит чрез весь церковный канон и выражено в большем количестве правил, чем начало соборное. И с этим должен согласиться г. Соколов. Начало принадлежности судебной власти епископу, по правилам есть начало генетически предшествующее соборному и служащее для него основанием. Один из главнейших мотивов созвания соборов – есть производство на них суда в качестве 2-й апелляционной по отношению к суду епископа инстанции (I Всел. 5). 2) Неверно и то, что в наших церковных учреждениях не выдерживается соборное начало. У нас существует постоянный собор – Св. синод; и соборное начало в необходимых случаях действует, – действует в преподании священноначальственных прав епископу – в хиротонии его, действует в надзоре за употреблением им преподанных ему прав, и между прочим права церковного суда: ибо Св. синод ныне и ревизионным, и апелляционным порядком надзирает за употреблением епископом судебной власти, исправляет, отменяет решение его суда. Но желательно, чтобы соборное начало в наших церковных учреждениях было выдержано и развито шире и ближе к тому типу, какой оно имеет в правилах. Конечно, желательно, но.... Доколе этого нет, должно довольствоваться тем, чтó есть.

На основании данных на возражения г. Соколова ответов, выводятся следующие положения:

1) Принадлежность епископу церковно-судебной в юридическом, а не в нравственном только смысле власти, церковными правилами подтверждается без малейшего сомнения.

2) Идея принадлежности церковно-судебной власти епископу в правила принята из Слова Божия, и в них раскрыта на основании его, а не перешла в них сама собою из византийско-римского мира.

3) Эта идея выражена и формулирована в правилах точно и определительно и находится в органической связи с сущностью церковных учреждений, и их обосновывает.

4) Церковные правила, и вообще, и в частности, в приложении к вопросу о принадлежности судебной власти епископу, не могут быть изменяемы или отменяемы.

После ответов на предложенные г. Соколовым возражения против самых оснований принадлежности судебной власти епископу, заключающихся в Слове Божием и в церковных правилах, предложены были и ему некоторые вопросы, указаны некоторые последствия, долженствующие иметь место с осуществлением его предложений.

1) Прежде всего был предложен вопрос: на чем он утвердит основание предлагаемого им церковного суда без епископа? Какие будут те твердые начала, на которых и по его мнению („Прав. обозр.” 1870, ч. I, 823) необходимо должен быть основан суд? Нам самим, по сознанию г. Соколова („Прав. обозр.” 1870, 2, 308), невозможно сочинять основания для церковного устройства и жизни, произвольно строить для них проекты. Чтобы в Священном писании было основание судебной власти епископа – это допускать г. Соколов с 1871 г. перестал. Что есть в Писании основание судебной власти пресвитера – этого не признаем мы и конечно не укажет и г. Соколов. Апостольские и соборные правила в нынешнем году он уже не признает основанием непременным и полагает, что можно устроять церковные дела и без них, или даже и вопреки им. Остается только одно признаваемое г. Соколовым основание, это – общесознанные требования научные и законодательные, общее развитие современных потребностей и отношений жизни („Правосл. обозр.” март, 1871, 339). Должно опасаться, чтобы столь широкие и эластические основания не привели к результатам, которых может быть не желает и не имеет в виду и сам г. Соколов. На сих пленительных и подкупающих фразах основывают иногда такого рода умозрения, будто научные требования и современные потребности признают нормальным только один суд общий для всех граждан государства; все же специальные суды суть аномалия, и, следовательно?... должны быть уничтожены. Этого ли желает г. Соколов? И на каких основаниях он будет тогда отстаивать проектируемый им суд коллегии пресвитеров? Ни к Писанию, ни к правилам прибегнуть будет нельзя. Все здание его окажется висящим в пространстве, заключающемся между небом и землею, или основанным на песце мира сего суетий. Заявленное им желание „таких преобразований, которые имеют под собою историческую почву, потому что только такие реформы, по свидетельству опыта, бывают прочны и способны удовлетворить действительным потребностям» („Прав. обозр.” 1870, 2, 309) – тогда решительно не осуществится. И к чему тогда послужат все его рассуждения о церковном суде, напечатанные в „Православном обозрении” 1870 года?

2) Все вместе с г. Соколовым признают, что судебная власть в Церкви основана на Божественном полномочии, данном Спасителем своим ученикам в словах: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси: и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех (Матф. 18:18). Эта власть преподается в таинственном рукоположении от собора епископов одному епископу и от одного епископа в таинственном же рукоположении пресвитеру. Предположим, что будет принято, что епископ судебной власти не имеет, а судебная власть в епархии принадлежит некоторым пресвитерам. От кого получат они эту власть? Епископ, не имеющий судебной власти, не может и пресвитеру преподать оной. От кого же будут получать пресвитеры судебную власть? По правилам Церкви и по мнению самого г. Соколова, пресвитеры могут принимать участие в суде только на одном праве, именно на праве уполномочения от епископа („Прав. обозр.” 1870, 2, 325), они не обладают самостоятельною юрисдикциею, т. е. такою, которая связана необходимо с их саном и должностью и не иначе может быть прекращена, как или со снятием первого, или устранением от последней по суду. Они действовали только как делегаты епископа парикии по его полномочию. Только епископы и соборы были самостоятельными органами судебной власти („Прав. обозр.” 1870, 2, 598, 604). Нужно будет или даровать им новое право, которого они доныне никогда не имели и которым никто не может их облечь, или же придумать какое-нибудь другое средство. Такое положение, чтобы епископ имел только право преподавать судебную власть пресвитеру, сам же не имел права пользоваться оною – совершенно немыслимо. Другое средство, которым хотят избегнуть этого затруднения, по нашему мнению, представляет один из самых слабых софизмов. Говорят, что еппскоп мог бы, сам не участвуя в суде, уполномочить на сие пресвитеров. Подобное уполномочение, будто бы, существует искони в Церкви в пресвитерском служении вообще. Пресвитеры, в собственном смысле, суть только наместники своего епископа. От него они получают право учить, священнодействовать и пасти вверенное каждому из них духовное стадо. Тем не менее они пользуются в отправлении своего служения самостоятельностью, и могут быть лишены данных им прав только по суду. Слабость этого софизма очевидна с первого взгляда. Приведенное в нем указание на соответствие с существующим предоставлением от епископа пресвитерам права учить и совершать священнодействия, не имеет с настоящим вопросом ни малейшего соответствия. Епископ, преподав пресвитерам право учения и священнодействия и сам сохраняет сии права и имеет власть во всякое время осуществить оные, имеет власть совершить крещение, причастить больного, венчать в каждом приходе своей епархии, предоставление же со стороны епископа права суда пресвитерам, по смыслу софизма, вовсе не должно быть таково: епископ, предоставив пресвитерам право суда, уже не имел бы власти сам лично воспользоваться предоставленным правом во всякое время, когда захотел бы. Никто не может иметь более того, чем сколько получил. Пресвитер все получает от епископа – все виды церковной власти – и власть учения, и власть священнодействия, и власть вязать и решить. Если бы были устроены епархиальные суды без епархиального епископа, то оказалось бы, что пресвитер, все получивший от епископа, имеет власть судить, а епископ ее не имеет.

3) Существо и основание предоставления епископу судебной в Церкви власти заключается в том, – что суд церковный приговаривает клириков и мирян к лишению и ограничению таких прав, которые преподаются епископом. Таковы – лишение священства, запрещение священнослужения, лишение приобщения Святых Таин, отлучение от Церкви и др. Источник всех сих прав в епископе, так что там, где нет епископа, не может быть ни священства, ни священника, ни священнослужения, ни вообще преподавания каких-либо церковных таинств. Ибо, по учению Православной церкви, „чтó Бог в Церкви первородных на небесах и солнце в мире, – то каждый архиерей в своей частной Церкви: так что им паства освещается, согревается и соделывается храмом Божиим. Епископ столько же необходим для Церкви, сколько дыхание для жизни“ (Послан. Вост. патр. чл. 10). Кто не с епископом, тот не в Церкви (Cyprian, ер. 69. Сравн. „Прав. обозр.” 1870 г., 2, 31 – статью г. Соколова). Вот в этом то, в таком именно значении епископа в Православной церкви и заключается основание, почему он обладает и не может не обладать и судебною в Церкви властью. Если епископ есть источник и раздаятель духовных прав христианам, если в нем сосредоточивается и от нeгo исходит даруемое каждому христианину право приобщения Святых Таин, – если он преподает священство и право священнослужения, то отсюда и естественно и вместе совершенно необходимо вытекаетъ и то положение, что он должен иметь участие и в том действии, которым сии права отнимаются, или ограничиваются ¹⁹. Никто не может у другого отнять то, чтó не им дано. А при устроении епархиального суда из одних пресвитеров без участия епархиального епископа, оказалось бы, что они отнимают не ими данное, когда присуждают к лишению священства, которое преподают не пресвитеры, а архиерей; оказалось бы, что пресвитеры своего брата сопресвитера лишают священства, которое и лишающие и лишаемый получили от архиерея. Устранить это противоречие тем способом, какой предлагается г. Соколовым, – то есть, чтобы дело в таких случаях всякий раз восходило в Святейший синод, значило бы войти в коренное противоречие с началами судебных уставов 1864 г., которыми ревизионный порядок восхождения дел из низшей инстанции в высшую отменен, и дела восходят только по апелляциям и протестам прокуроров.

4) С отнятием судебной власти у епископа произойдет странное противоречие в отношении к суду высшей церковно-судебной инстанции Святейшего синода. Если принято будет, что епархиальный суд производят пресвитеры без епарх. епископа, в Святейшем же синоде будут судить конечно епископы, то окажется то странное противоречие, что в епархии епископ не судит, а тот же самый епископ, вызванный в Святейший синод, производит суд; находясь в одном месте (т. е. в епархии) не имеет права суда, а переходя в другое (т. е. в Синод) имеет. Почему не имеет в одном, и откуда получает, переходя в другое, совершенно неизвестно.

5) Не должно оставлять без внимания и религиозные и церковные убеждения нашего народа. В течение многих веков Православный народ питал в себе убеждение, что высший судья во всяком церковном, духовном деле, есть архиерей, в области которого он живет. Представим же себе, что архиерей мирянину, пришедшему к нему с просьбой духовного суда, скажет, – что он не имеет права судить. Не естественны ли при этом вопросы со стороны челобитчика: как? кем? давно ли? что за новость? Едва ли будет ошибка, если сказать, что при отнятии у архиерея судебной власти смущение совести народа православного будет велико. Результат же, которого предполагается достигнуть таким отнятием у архиерея судебной власти будет ли велик?

6) Обращая внимание на общества, неблагосклонно расположенные к Православной церкви, нельзя не ожидать замечаний и обвинений со стороны наших раскольников и римских католиков. Коль скоро допущен будет у нас суд без епарх. архиерея, сейчас же, немедленно в раскольничьей и в католической литературе явятся строгие изобличения и обвинения Правосл. церкви, которые опровергать будет весьма затруднительно.

7) Нельзя не обращать внимания и на тот существенный характер устройства нашей Православной церкви, по которому она есть и всегда была Церковь епископальная, а не пресвитериальная. В качестве таковой, именно – древне-епископальной церкви, Православная церковь в настоящее время служит предметом особенного внимания членов епископальной Англиканской церкви и некоторых других западных благонамеренных ученых. Изучают устройство нашей Церкви, отыскивают сохраняющиеся в нем черты древности, древлеотеческих и Апостольских времен с целью присоединиться к ней. – Если бы епархиальные еппскопы наши лишены были одной из обширнейших и со времен Апостольских принадлежавших им функций их власти, именно – судебной власти – какое впечатление это обстоятельство произвело бы на западных ревнителей соединения с Правосл. церковью, ищущих этого соединения именно в силу сохранения в устройстве Правосл. церкви черт древнейшего церковного устройства?

8) Г. Соколов в подкрепление своих предположений указывает и пример осуществления их в новом Сербском церковно-судебном уставе (стр. 340) и в Болгарской церкви („Прав. обозр.” 1871, май стр. 583). Отнятие церковно-судебной власти у архиерея г. Соколов называет усовершенствованием и законным изменением, которое однако же должно происходить, по его мнению, „путем церковно-законодательной власти“. Некоторые опыты подобного усовершенствования г. Соколов видит в практике Православных церквей – и именно в Сербском уставе 1862 г. о церковном судоустройстве и судопроизводстве; впрочем, этот опыт он называет слабым. Следовало бы назвать этот опыт не только слабым, но и противо- каноническим, – нелепым, и при том отчасти даже с точки зрения самого г. Соколова. Г. Соколов допускает, что изменения подобного рода, как на прин. отнятие судебной власти у архиерея, могут совершаться путем церковно-законодательной власти. Сербский церковно-судебный устав 1862 г. есть закон, изданный только государственною властью и подписанный только покойным князем Михаилом и двумя министрами Лешанином и Цукичем. Никакого участия церковной власти в издании этого закона не было. Об отделении суда от администрации, сколько видно из самого устава, не было и мысли. И это ясно из самого 2 § устава, дающего понятие о епархиальной консистории. „Епархиальная консистория, по этому § устава, есть установленная при архиерее церковная власть, которая управляет делами касающимися Православной церкви и обсуждает предметы, относящиеся к кругу ее обязанностей“. Об отделении суда от администрации не было никакой мысли: там, где было вполне возможно произвести это отделение, т. е. в коллегии или консистории, его не произвели, а у архиерея судебную власть отняли, но не всю, а только власть суда по преступлениям более важным, оставив ему судебную власть по проступкам меньшей важности и сделав кроме сего на ряду с полициею исполнителем судебных решений, постановленных подчиненными ему пресвитерами (§§ 190, 192-й. Г. Соколов в 1871 г. указываетъ на этот пример, как на опыт усовершения, хотя в 1870 году и утверждал противное ²⁰. С церковной точки зрения это есть опыт извращения церковных начал, который все Православныя церкви должны иметь в виду только с тем намерением, чтобы не впасть, или не допустить впасть в подобное антиканоническое, антицерковное заблуждение. Образцом же сделанное князем Михаилом, Лешанином и Цукичем в Сербии для Русской церкви ни в каком случае быть не должно. Что касается ссылки г. Соколова на Болгарскую церковь, как на пример подражания для Русской – в этом отношении; то она оказывается совершенно неверною; ибо и по новым болгарским проектам, напечатанным в „Православн. обозрении”, за месяц до статьи г. Соколова, об отнятии судебной власти у епарх. архиерея, церковно-судебная власть у архиерея не отнимается, а напротив в принадлежности ему этой власти не предъявляется ни малейшего сомнения („Правосл. обозр.” 1871 февраль 263).

9) Практические соображения, которыми г. Соколов думает подкрепить свое предложение, не оказываются довольно сильными. Притом практические мотивы и соображения имеют только второстепенное значение и могут быть принимаемы в рассмотрение только уже по разрешении теоретических, фундаментальных вопросов о самых основаниях. Из разных соображений г. Соколова в этом роде можно обратить внимание на два: а) Г. Соколов держится убеждения, что моральное значение и достоинство наших епархиальных архиереев унижено. „Чтобы возвысить это значение и достоинство их, для сего, по его мнению, нужно освободить их от множества обязанностей чисто бюрократических, чиновнических, а иногда довольно грязноватых (именно по судопроизводству), всегда обременительных, на которые между тем расходуется множество времени и сил, необходимых для трудов гораздо более возвышенных и более сообразных с архипастырским призванием, каковы миссионерские, религиозно-воспитательные, благотворительные, проповеднические. Теперь на эти труды, будто бы, не направлены силы наших епархиальных архиереев; потому что над ними тяготеет канцелярия со своими мертвыми бумагами” (стр. 331, 332). Привлекательно в самом деле устроить такое учреждение, которым бы возвысилось значение и достоинство епархиального архиерея. Но правильно ли г. Соколов признает причиною унижения морального значения и достоинства наших архиереев исполнение ими „грязноватых” обязанностей судопроизводства? Могут ли быть грязноватыми обязанности, хотя бы и судопроизводственные, но возложенные на архиерея Словом Божиим и церковными правилами? И исполнение обязанностей, возлагаемых Словом Божиим и правилами, может ли быть причиною унижения морального значения и достоинства? Если же судопроизводственные обязанности действительно грязноваты, то должно ли, слагая с архиерея, возлагать их на иерея, одного моральное достоинство и значение возвышать, а другого тем самым унижать; ибо унижающее архиерея, конечно унижает и иерея? По нашему мнению, ни архиерея, ни иерея, ни кого бы то ни было нравственное достоинство и значение исполнением обязанностей возлагаемых Словом Божиим и церковными правилами (а такова обязанность производства церковного суда) ни мало не унижает. В государстве множество лиц исполняют судебные обязанности, и – ни сами эти лица и никто другой не полагает, что исполнением сих судебных, по мнению г. Соколова, „грязноватых” обязанностей, унижается их моральное значение и достоинство. Напротив, отправление правосудия всеми почитается высоким и почетным делом, и только г. Соколову пришло в голову назвать это дело грязноватым. Что же касается до открываемой им „с отнятием» у архиерея церковно – судебной власти, перспективы лучшей возможности нашим епархиальным архиереям направить свои силы на важные работы – миссионерские, религиозно-воспитательные, благотворительные, проповеднические; то все это относится к области фантасмагорий и утопий, которые и сам он ощущает и подозревает в своей статье (стр. 332). Сия подобает творити и онех не оставляти. Впрочем, г. Соколов совершенно напрасно печалится о поглощении деятельности архиерея исполнением бюрократических и чиновнических обязанностей, именно в отправлении суда. По точным известиям, проектируемый духовный суд не будет ни бюрократический, ни чиновнический, ни письменный, ни закрытый, а будет такой же, как и преобразованные общие суды. И, следовательно, если бы г. Соколов и оказал благосклонность допустить архиерея к участию в будущем духовном суде, то он увидел бы, что архиерей здесь не будет ни бюрократом, ни чиновником; или если и будет, то никак не более, чем судьи нынешних преобразованных светских судов, б) „Отнятие у архиерея судебной власти» г. Соколов почитает столь необходимым для улучшения духовного суда, что без этого не признает возможным никаких улучшений. Без этого и „выборное начало судей и гласность судопроизводства» и все прочее будет лишь роскошным, обманывающим глаза украшением на непрочной постройке (стр. 333). Предведение г. Соколова едва ли справедливо, и угроза его едва ли оправдается. Отделение, или отнятие у епарх. архиерея судебной власти не такой принцип, чтобы без приведения в действие этого принципа не были возможны никакие улучшения. Свести все дело улучшения духовного суда к одному этому принципу значит совершенно не понимать ни силы самого этого принципа, ни значения других важных принципов, введенных в процесс уставами 1864 г. При невозможности „отнять» у архиерея судебную власть по каноническим основаниям, – те неудобства, которые могли бы происходить для суда от соединения в лице архиерея правительственной и судебной власти могут быть устранены: 1) выборным порядком назначения членов духовного суда; 2) увольнением их не иначе как по суду; 3) гласностью судопроизводства.

Таковы первые бумаги, которыми обменялись стороны по этому важному вопросу.

Г. Соколов не остался доволен ответами и замечаниями, сделанными на его проект, но представил в октябрской и ноябрской книжках „Правосл. обозрения” 1871 года новые объяснения и замечания по поводу своего проекта и по поводу сделанных на него возражений. Возражавший ему снова отвечал, и таким образом явилась новая серия бумаг по одной с каждой стороны.

Г. Соколов прежде всего отрекся от своего предположения и всячески старался убедить читателей, что он не предлагает „отнять» судебную власть у епархиальн. архиерея. Он открыто и торжественно уверяет, что на судебную власть епископа в Христианской церкви ни он и никто посягательств не учинял (488), что в Слове Божием он не находил только свидетельства для устройства церковного суда в том виде, в каком он является в Уставе дух. консисторий (490, 491), что он нимало не спорит, что принадлежность церковносудной власти епископу утверждается на учении Ап. Павла, изложенном в 5-й главе 1-го послания к Тимофею и сам неоднократно приводил его для доказательства, что уже в основанных Апостолами обществах предстоятели их являются самостоятельными судьями в церковных отношениях (496).

Но ему представлены буквальные выписки из его статей, в которых весьма ясно и положительно он требует, чтобы епархиальный архиерей не участвовал в духовном суде и поставлены рядом с теми его заявлениями, в которых он говорит, что судебную власть у епископа он отнять не хочет. Ему поставлено на вид, что он утверждает:

Уже и из этих простых выписок из статей г. Соколова с очевидностью ясно, что судебную власть у епископа отнять он действительно замышляет, говорит же, будто этого он не делает и не замышляет, только для отвода глаз. Те два вознаграждения, которые он предлагает за отнимаемую у епарх. архиерея судебную власть, в существе не заключают в себе никакого вознаграждения.

Первое предлагаемое им вознаграждение, на котором будто бы отчасти можно помириться с мыслью об отнятии у епарх. архиерея власти производить суд в епархии, состоит в том, что по проекту г. Соколова, кроме епархиальных судов, предполагаются еще две судебные вне епархиальные инстанции – окружная апелляционная и синодальная кассационная, состоящие преимущественно из архиереев. Следовательно, заключает г. Соколов, судная власть у архиерея не отнимается. „Можно ли“, спрашивает он, „следуя законам простой логики, говорить об отнятии судной власти у епископа на том основании, что, сохраняя все высшие права ее, участвуя, по назначению церковной власти, в отправлениях двух высших инстанций, епископ не будет непосредственно вмешиваться в дела двух низших (т. е. во все отправления дух. суда, совершаемые в епархии)? Из того, что епископ не будет ни мировым судьей, ни членом епархиального суда, а будет, по усмотрению высшей власти, принимать участие в деятельности двух важнейших инстанций, сосредоточивающих в себе все окончательные решения по важным делам, можно ли по законам логики выводить, что епископ совсем лишается судной власти, она отнимается у него? Нельзя же епископу участвовать во всех судебных инстанциях, и из того, что в которой-нибудь из них он непосредственно не участвует, нельзя заключать, что судная власть отнята у него“ („Прав. обозр.” 1871, ноябрь 691). – Дело идет о том, что епархиальный епископ не должен участвовать в духовном суде его епархии. Этого домогается г. Соколов. И потому не только можно, но и должно говорить об отнятии у епархиального архиерея судебной власти в епархии, так как он, по предположениям г. Соколова не будет вмешиваться в судные дела епархиальных судебных инстанций, а об этом и весь вопрос: это только и было защищаемо, об отнятии этой только власти и шла речь. Можно и должно говорить об отнятии у епархиального архиерея судебной власти даже и в случае принятия проектов г. Соколова: ибо и по его проектам не все епархиальные епископы будут участвовать в апелляционном и кассационном суде, т. е. окружном суде и Синоде, а только некоторые по назначению церковной власти (а не по праву своего архиерейства); большая же часть епархиальных епископов и в суде этих высших инстанций участвовать не будет. Следовательно, большая часть епархиальных епископов не будет участвовать в судебной власти ни в низших инстанциях, ни в высших, и, следовательно, лишена будет совсем судебной власти. Это так просто, это так ясно. Такое участие в суде, какое снисходительно уступает архиереям г. Соколов, они и теперь имеют сверх обладания судебною властью в епархии. Но кто из людей, сколько-нибудь взвешивающих свои слова, будет утверждать, что если архиерей не будет иметь судебной власти в епархии, а останется только при одной возможности быть вызванным когда-либо в Синод и там судить, – судебная власть у него не отнимается. Вынес ли я из Церкви, отнял ли у ее иерархии хотя одно какое-нибудь право в отношении к суду? (685) спрашивает г. Соколов. Его проектом отнимается у епархиального архиерея принадлежащее ему на основании Слова Божия и канонов право духовного суда в епархии. И это право он своим проектом отнимает у высшей степени церковной иерархии – епископов и передает пресвитерам. Вот ответ на его вопрос.

Другое предлагаемое г. Соколовым архиерею вознаграждение за отнимаемую у него судебную над его паствою власть также не равноценно и совершенно не однородно с отнимаемым. Г. Соколов предлагает епархиальному архиерею вместо судебной власти прокурорский надзор, называет его одною из важнейших судебных функций и находит, что можно без ущерба для правосудия предоставить ему эту функцию. Г. Соколов называет прокурорский надзор судебною функциею и притом одною из важнейших, или по полному недоразумению, или не с добрым умыслом. Прокурорский надзор не только не есть важнейшая судебная функция, но и никакая. Прокурор – одна из сторон пред судом, именно представляющая суду и поддерживающая пред ним обвинение, представитель администрации, обвиняющей пред судом. Другая сторона совершенно прокурору пред судом равноправная, есть обвиняемый и его защитник, адвокат. Как адвокатура не есть никакая судебная функция, так и прокуратура. Это две равноправные пред судом стороны. Многие дела движутся к суду и поддерживаются на суде без прокурора частными лицами. Следовательно, если г. Соколов сделает епархиального архиерея прокурором, то ни в каком случае он не будет иметь возможности сказать, что архиерею предоставлена одна из важнейших функций судебных, и вознаграждения за судебную власть в этом архиерею не будет.

Не достигнет г. Соколов и другой цели, которую при этом выставляет. Он делает это предложение, не только исходя из принципа отделения судебной власти, но и в практических видах, и в видах человеколюбия. Он не находит физической возможности, чтобы архиерей был председателем епархиального суда. И это соображение о физической невозможности епархиальному архиерею председательствовать в суде выставляется им, как одно из оснований к возложению на архиерея прокурорских обязанностей. По его словам выходит, что архиерей, если бы был председателем, каждый день с утра до ночи должен бы был сидеть в суде (495). Но это очевидное преувеличение. Председатель окружного суда не сидит каждый день с утра до ночи в суде, и вместо него часто председательствуют его товарищи и члены. Подобное положение возможно и для архиерея-председателя: он может председательствовать по делам важнейшим, а по прочим, когда-то признает нужным и для себя возможным. Замена же председательской власти прокурорскою в видах облегчения архиерея есть чистейший абсурд: прокурорская функция труднее председательской.

Г. Соколов не доволен сделанными ему замечаниями о его обращении со Свящ. писанием, по вопросу о судебной власти епископа. Он говорит: „мой критик думает, будто я полагаю, что Апостол разумеет здесь суд внутренний, нравственный, а не внешний, юридический и употребляет все усилия к тому, чтобы доказать, что разумеется здесь не внутренний суд, а внешний. Нигде я не подавал повода смешивать внутренний суд с нравственным, и внешний с юридическим, как это постоянно делает мой критик” (496). И за сим развивает свои взгляды на Священное писание, как на источник оснований для учреждений Христианской церкви. „В Священном писании, говорит он, можно и должно искать высокого изображения духовно-нравственных качеств христианского епископа и его служения в Церкви. Но нельзя искать начальственно-официальных и бюрократических элементов, из которых, благодаря разным обстоятельствам, сложился у нас тип епархиального начальника. Этого типа не найдем в Откровении: он есть продукт житейских условий (497). Для суда, в юридическом смысле, мы не находим в Священных книгах никаких указаний; в них ничего не говорится ни об организации судебной власти, ни о формах судебной деятельности.... Суд епископа, основанный на нравственных началах, вполне согласовался с теми отношениями членов первоначальных христианских обществ между собою, в которых не было ничего официального в нашем смысле и никаких чисто бюрократических элементов, внесенных в Церковь последующими влияниями (498).... Суд существовавший в древней христианской Церкви и основанный преимущественно на нравственных началах невозвратим в современность.... Если, таким образом, к условиям современной церковной жизни, не может быть применен древний церковный суд, проникнутый чисто нравственными началами ²¹, и если, с другой стороны, существующий духовный суд не соответствует ни своей первоначальной идее, ни современным юридическим понятиям, ни потребностям церковной жизни, то единственно возможным выходом из этого тяжелого, практически вредного противоречия представляется разделение в духовном суде двух сторон, находящихся теперь в полном смешении, стороны нравственной от юридической. Первая согласно с первоначальною и основною идеею церковного суда должна неотъемлемо принадлежать епископу и вполне сообразна с духовным характером его сана. Вторая, как возникшая вследствие исторических потребностей церковной жизни, может быть поставлена отдельно» (499).

Отв. Неправильно и неосновательно г. Соколов отпирается, будто он не смешивал внешнего суда с юридическим. Он писал буквально („Прав. обозр.” 1871. март, 334) следующее: „как Апостол, так и ученик его, вращаются в области нравственных понятий, разумеют суд нравственный, а не внешний, юридический». Неправильно г. Соколов утверждает и то, будто для суда в юридическом смысле в Священных книгах нет никаких указаний и будто в древней Христианской церкви не было юридического суда, а был только суд, основанный на нравственных началах. Какой самый существенный, отличительный признак нравственного от юридического? Признак внешней принудительности, присущий последнему и чуждый первому. Нравственное сознание прирождено, имманентно человеческой натуре и есть всеобщее свойство человеческого рода. Оно открывает каждому человеку его нравственные обязанности и принуждает внутренним, также моральным принуждением исполнять их единственно потому, что это нравственные обязанности. До тех пор, пока никакая юридическая норма не объявляет нравственного долга принудительно – и внешне-обязательным, до тех пор никакой внешний судья не примет к своему рассмотрению жалобу на неисполнение такой обязанности, напр. подавать милостыню, или не мучить животных. Но когда таже самая нравственная обязанность превращается в юридическую норму, когда обязанность подавать милостыню, или не мучить животных, внесена, положим, в Свод законов, с ясным определением последствий ее неисполнения, тогда ни один судья не может отказаться от рассмотрения жалобы на неисполнение этой обязанности и будет действовать в сем случае уже на юридических началах.

Были ли такие юридические нормы в Христианской церкви с самого ее начала?

Ни в каком случае подобный вопрос не мог быть предложен серьезно, если бы не было напечатано в высшей степени странной софистики г. Соколова. Без юридических норм, без юридических начал и основ не может существовать никакое общество. Могло ли же существовать без этих норм и основ такое общество, как Христианская церковь, с самого первого появления в мире заявившая о своем всемирно-историческом призвании (шедш e научите все языки)? Для достижения своих целей, для выполнения своих задач могла ли Христианская церковь не иметь своего юридического суда? Когда есть юридические нормы, непременно должен быть и юридический суд. Таковы самые общие и основные соображения, приводящие к убеждению в необходимости существования в Церкви юридических норм изначала, и в необходимо связанном с сим существовании юридического суда.

Нужно ли говорить, что это так было и в действительности. В каждом учебнике канонического права говорится – о канонических, или юридических нормах, содержащихся уже в Священном писании. И в каждом же учебнике говорится и о том, что предписаны в Слове Божием некоторые правила юридического суда и находятся примеры такого суда. Спаситель запрещает, напр., обиду ближнего под страхом отлучения от общества христиан. Вот уже и юридическая норма. Тут же предписываются Спасителем и главные части процесса, какой должен иметь место в случае отступления от указанной юридической нормы (Матф. 18:15–18). Сам г. Соколов так и понимает эти слова Спасителя, усматривая в них юридические основы юридического суда (см. выше в толкованиях). Отпирательство его в настоящем случае не имеет и не может иметь никакого сколько-нибудь приличного и благовидного объяснения. За год пред тем г. Соколов уверял всех (след. уверен был и сам), что в Писании есть основания юридического суда, суда публичного пред целым христианским обществом; а год спустя стал уверять, что в Писании для юридического суда он не находит оснований. Почему находил прежде и почему перестал находить теперь – этого не разъясняет.

Г. Соколов утверждает, будто только „нравственная сторона церковного суда для своего отправления требует духовных благодатных даров (права вязать и решить), полнота которых заключается в епископстве; а юридическая сторона может быть поручена церковною властью различным органам, производиться в различных формах по требованию временных обстоятельств церковной жизни, и к догматическим основаниям церковного устройства не относится» (500).

Отв.: Утверждение решительно несправедливое, неосновательное и ведущее к вредным последствиям. – Та и другая сторона церковного суда утверждается на одном и том же основании, именно, на данной Христом Спасителем Апостолам и их преемникам власти вязать и решить. Это признают, по утверждению г. Соколова, все отцы церкви, признает и сам он. Вот что он говорит: Слова Спасителя (елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех), неоднократно повторяемые им при других случаях, имеют особенное значение, как ясное выражение Божественного полномочия, даруемого Церкви судить и наказывать извержением из своей среды непокорных членов своих. В таком, именно, смысле понимались всеми отцами Церкви выражения: вязать и решить. Таким образом, источник судебной власти лежит не вне Церкви, не сообщен ей какою-либо внешнею властью, напр., государством, но принадлежит ей самой неотъемлемо, неразделен с самою ее природою и существованием („Прав. обозр.” 1870. 2.310). Так утверждал г. Соколов в 1870 году. Тоже самое утверждает он, вероятно, по забвению и недосмотру и в 1871 году в той самой статье, где защищает и вышеприведенное несостоятельное свое положение. На стр. 689, 690 („Правосл. обозр.” 1871. 2) он говорит: „духовно-нравственную сторону церковно-судной власти канонисты относят к власти, или правам сана, внешнеправительственную, по которой епископ судит церковно-служебные и должностные отношения членов Церкви и ее служителей против законов церковного благоустройства и благочиния, к правам юрисдикции. Последняя имеет свой корень и основание в первой. Таким образом г. Соколов утверждает, что все отцы Церкви и он сам в словах Спасителя: вязать и решить видят выражение Божественного полномочия, даруемого Церкви судить и наказывать извержением из своей среды непокорных членов своих, т. е. полагать крайние церковные наказания, и что за пределами сего полномочия, вне суда, утверждаемого на дарованной Спасителем власти вязать и решить, начинаются полномочия другой великой силы – государства. Утверждаемое на Божественных словах: вязать и решить – церковное; не утверждаемое на сих словах – государственное. Кажется, ни малейшего не может быть сомнения, что г. Соколов так мыслит. А если так, то и вновь измышленная им юридическая сторона церковного суда, не утверждающаяся на полномочии, заключающемся в словах Спасителя (вязать и решить) должна совсем отойти из церковной области в государственную. Церковь может действовать только на основании Божественных полномочий и в пределах сих полномочий. Там, где окончились ее полномочия, должны явиться другие полномочия – государственные. Таким образом, юридический суд Церкви должен отойти от Церкви к государству. Угрожающие фразы г. Соколова: „отчислите иерархию совсем кругом ее церковных отношений из ведомства церковного суда, и вы создадите из нее чиновничество” (505) не спасут дела: фразы всегда останутся фразами. И эта мысль подтверждается таким авторитетом, против которого едва ли будет возражать и г. Соколов. На соборе 1667 г. между прочим высказана была следующая мысль: „два судилища обретаются во вселенной, едино-церковное (еже внутреннее именуется), иже судит о душах; другое мирское (еже и внешнее глаголется) и сие назирает токмо телесное, и две смерти: привременная и вечная являются быти в мире. И сего ради не имать судия душевно и телесно наказати; зане не дадеся, яко един той, да имать две власти вкупе, мирскую и церковную; но подобает, да кийждо хранит чин свой и суд судилища своего». („Собр. зак.” № 412, стр. 702).

Вновь изобретенное г. Соколовым положение с разделением церковного суда на внутренний и внешний, и с дозволением по произволу предоставлять внешний суд кому угодно, приводит и к другим неблагоприятным, и, может быть даже и г. Соколовым не желаемым последствиям. Если стать на его точку зрения; то сделается возможным и следующий вывод: церковный суд по преступлениям духовных лиц не есть священно-действие, по его понятию. Он относится к области внешних церковных порядков, и церковная власть, по своему усмотрению, может поручать эту власть тому, или другому церковному органу, руководствуясь единственно практическими соображениями. Прекрасно. Если это так, то представляется всего удобнее, всего практичнее, поручить судебную власть не иному кому, как диаконам. Диакон самое свободное, наименее занятое из всего церковного причта лицо. Во многих действиях и требах, совершаемых непременно священником, диакон не участвует, или может не участвовать. Ему, как наиболее свободному из всех членов причта лицу и поручить суд: архиерей обременен делами, священник занят; всех свободнее диакон. На практической почве, расчищенной от мусора, как угодно г. Соколову называть доказательства от Писания, правил и предания, – невозможно опровергнуть этого предложения и доказать, что диакон более занят, чем священник и архиерей, или более зависим от архиерея, чем священник. На этой же практической почве может быть сделано и другое предложение. Наиболее многочисленный разряд в духовенстве – псаломщики. Эти люди, с осуществлением предположений правительства, будут образованы столько же, сколько и священники. Судопроизводство по делам о преступлениях клириков не священнодействие и никаких особых церковных таинственных полномочий, по понятиям г. Соколова, к сему не нужно. Справедливость, основанная на числовых данных, требовала бы, чтобы этому именно разряду духовенства, как многочисленнейшему, была предоставлена судебная власть. Нет, по существу и истине, в коренных правах и законах Церкви, действующих чрез видимую власть, действует высшее право Божественное, которое и утверждает и направляет их действие к назначению Церкви – спасению в ней верующих. В основании видимого управления Церкви Иисус Христос указывает Апостолам (Матф. 16:17–19) другое высшее невидимое ее управление: первое служит только проявлением и орудием последнего; последним определяется значение и сила первого. И, следовательно, видимое управление Церкви должно быть рассматриваемо не иначе, как по отношению к невидимому, а не отдельно... То внешнее, которое не имеет связи с внутренним, с таинственным в Церкви, как со своим основанием, – не церковное, а государственное, и если может быть и бывает в ведении Церкви, то под непременным условием поручения от государства. „Внешнюю и внутренюю стороны Церкви совершенно разделить нельзя». (См. Преосвящ. Макария „Догмат. богосл.” III, 249, 250. Ср. Иоанна „Опыт курс. церк. зак.” I, 17, 18).

По спору о другом основании принадлежности церковно-судебной власти епарх. архиерею, именно о церковных правилах, как видели мы выше, вопреки умствованиям г. Соколова было доказано и согласием его (1870 г.) подтверждено: 1) что по правилам средоточие – церковно-судебной власти в епархии – в епархиальном епископе, пресвитер же может производить в епархии суд только под одним условием уполпомочения от своего епарх. епископа; 2) что в правилах содержатся указания принадлежности епископу судебной власти в юридическом, а не в другом каком смысле; 3) что идея принадлежности судебной власти епархиальному епископу не есть общая идея византийско-римского мира, а идея церковно-каноническая, в правила перешедшая из Слова Божия и 4) что идея принадлежности церковно-судебной власти епарх. еппскопу входит в разряд таких, содержащихся в Писании и канонах идей, которые не могут быть отменены властью поместной Православной церкви никогда.

Во второй своей бумаге г. Соколов не спорит ни по первому, ни по второму, ни по третьему пункту, и, следуя обычаям, принятым между всеми пишущими людьми, мы должны бы полагать, что он ныне признает и средоточие судебной власти для каждой епархии в ее епископе, и тó, что в правилах содержатся указания принадлежности епархиальному епископу судебной власти в юридическом, а не в другом каком смысле и наконец то, что идея принадлежности церковно-судебной власти епископу не есть общая идея византийско-римского мира, а идея церковно-каноническая, в правила перешедшая из Слова Божия. Так должно бы думать, если бы дело шло о всех пишущих людях. Но едва ли безопасно будет принять такое же заключение в отношении к г. Соколову, который спорит даже с самим собой в разных статьях, спорит с собой даже в одной и той же статье. Поэтому, из молчания г. Соколова невозможно вывести никакого заключения и остается заявить одно, именно то, что в последний раз он настаивал только на одном пункте, именно на том, что каноны изменяемы, что неизменяемость их должна быть „понимаема только в отношении ко всем и к каждому в частности члену Церкви Христовой; никто из них не имеет права произвольно отменять их. Но эта неизменяемость не превозмогает творческой силы самой Церкви, законодательницы и установнтельницы канонов, и ей несомненно принадлежит и будетъ вечно принадлежать право изменять и отменять в своих прежних законах то, чтó она найдет требующим изменения» (513). – Неизменимыми могут „признаваться только те постановления канонов, которые относятся к существу церковного устройства, а все относящееся к внешним формам церковной жизни подлежит изменению и усовершенствованию». К таковым подлежащим улучшению и усовершенствованию постановлениям канонов, принадлежит и внешнее судопроизводство, которое может быть выделено для независимого от администрации отправления в епархиальном ведомстве (506, 507). Такова существенная мысль г. Соколова о церковных правилах в настоящее время.

Отв.: С этою мыслью г. Соколова невозможно согласиться ни на одну минуту. Для всякого очевидно, что центр тяжести в нынешнем умозрении г. Соколова заключается именно в мысли, что принадлежность судебной власти епархиальному архиерею относится к внешним формам церковной жизни, подлежащим изменению и усовершенствованию. Всякий желающий доказать возможность отделить или отнять судебную власть от архиерея, обязывается доказать именно мысль о принадлежности судебной власти к области внешних форм церковной жизни. Между тем г. Соколов многократно и на разные лады твердя о том, что судебная власть епархиального епископа относится к области внешних форм церковной жизни, – нигде не приводит в подтверждение этой мысли ни одного доказательства, оставляя ее совершенно необоснованною и не доказанною, без сомнения потому, что доказать ее решительно невозможно: противоположные же ей положения могут быть доказаны строгим образом и с несомненностью, именно следующие: 1) что это начало принадлежит к числу существенных и неизменяемых и 2) что даже и в том невозможном случае, если бы было допущено, что оно принадлежит к изменяемым церковным постановлениям, это изменение могло бы последовать только от Вселенского собора.

1) К убеждению в первой мысли приводит: а) самая всеобщность и неизменность идеи и основанного на ней учреждения. В течение всей девятнадцати вековой истории Православной церкви не было времени, когда бы епархиальному епископу право внешнего, юридического суда над клириками не принадлежало. И ныне во всех частных Православных церквах (исключая Сербской с 1862 года) власть сия епархиальному епископу принадлежит, б) Идея, имеющая корни и яснейшие основания во всех существеннейших источниках – в Слове Божием (чтó признает и г. Соколов), в правилах Апостолов, соборов Вселенских и поместных и отцев Церкви и при том раскрытая и изъясненная в сих источниках, как существеннейшая и важнейшая, никаким образом не может быть отнесена к идеям внешних и изменяемых порядков: не в том смысле и духе, и не в тех намерениях во всех сих источниках полагаются основания сей идеи и различные построения ее подробностей, чтобы принадлежать ей к порядку идей изменяемых. И указание г. Соколова на учреждения, упомянутые в Слове Божием и в правилах, которые с течением времени перестали действовать, в настоящем деле не имеют ни малейшего смысла и убедительности, так как некоторые из сих указаний сделаны им ложно (напр. дважды сделанное им указание на то, будто Церковь не нашла неправым изменить заповедь Божественного Откровения о супружестве епископов (Тимоф. 3:2, стр. 511, 497); другие же с рассматриваемым спорным вопросом не имеют ни малейшего соответствия. Г. Соколов утверждает, что было время, когда некоторые церковные учреждения существовали, а потом перестали существовать, или изменились: было время когда Апостолы сами служили трапезам, когда благодатные дары св. Духа преподавались всем крещенным чрез возложение рук Апостольских, когда епископ сам заведывал доходами своей епархии, когда и в малых селениях и деревнях были свои особые епископы, а потом настало другое время, когда все это прекратилось, и выводитъ отсюда такое заключение, что в силу сего может настать время, когда и принадлежащая епархиальному архиерею власть суда над клириками может прекратиться. Строгая логика требовала бы, чтобы были указаны примеры и по существу имеющие соответствие с рассматриваемым спорным предметом, и при обстоятельствах тождественных. Ни то, ни другое г. Соколовым не соблюдено. Апостолы сами служили трапезам и потом сами же перестали служить. Чтó отсюда, на основании этого примера можно выводить в отношении к суду при некотором уважении к требованиям логики? Только одно: Апостолы предоставили епископам право суда над подчиненными им клириками, а потом они же могли это право у них и отнять, чего однако же не сделали. Уразумеет ли г. Соколов, что и право суда не тождественно с правом служить трапезам, и власть Апостолов и по существу и по пространству не тождественна с властью Святейшего синода российской Церкви? Апостолы имели от Божественного Основателя христианства власть совершать многое такое, чего не имеет власти совершать высшая церковная власть, хотя бы и обширнейшей поместной Православной церкви. – „Было время, когда епископы заведывали всеми доходами своей епархии, потом вследствие разных злоупотреблений Церковь нашла нужным установить особую должность при каждой кафедре». Опять, и заведывание имуществом не тождественно со властью суда, и признан нужным контроль (только, а не отнятие власти у епископа) над действиями епископа Вселенскимъ собором (ІV, 26), с которым не может равняться власть поместной Православной церкви. Подобный же смысл имеют и другие приведенные им случаи и говорят совершенно против мысли им неправильно развиваемой. Было время, когда некоторые церковные учреждения существовали и потом перестали существовать в силу отменения их подлежащею церковною властью. Но не было времени, когда бы епархиальный епископ не имел власти суда над подчиненными ему клириками, нет ныне власти равной с тою, которая облекла их властью, нет на земле в телесном образе Спасителя (Матф. 18:15–18), нет Апостолов (1Тим. 5:19–21), нет Вселенских соборов. Следовательно?... Вероятно и г. Соколов согласится, что при таком поставлении вопроса на строго логическую почву нельзя будет заключить, что по его примерам и отнятие судебной власти у епископа будет возможно, в) Не может принадлежать это начало к числу внешних, изменяемых порядков и по тому соображению, что с допущением этой мысли неизбежно следовало бы допустить, что и правительственная власть епархиального архиерея относится к тому же разряду внешних, изменяемых порядков. Это две стороны одной и той же власти, и обе они и по происхождению и по существу одинаковы. Обе в отношении к епископу одинаково Божественного происхождения; и если признаем, что судебная власть епископа над подчиненными ему клириками не Божественного происхождения, то сейчас тоже самое должны будем допустить и в отношении к правительственной, административной власти епископа. Если беспрепятственно можно отделить от епископа судебную власть, то никаких не окажется препятствий и к освобождению его от трудов правительственных, административных, т. е. к уничтожению власти епархиального епископа по обеим ее частям и сторонам. Административная деятельность действительно представляет более внешнего, чем судебная. И если бы признано было возможным отделить судебную власть от архиерея, то вслед за сим г. Соколов и К° потребовали бы, чтобы и правительственная власть от архиерея была отделена, как еще более внешняя, чем судебная. Связь обеих частей власти самая существенная и тесная; и все существенные черты и свойства одной власти в равной мере принадлежат и другой.

2) Впрочем, даже и в том невозможном случае, если бы принадлежность судебной над клириками власти епархиальному архиерею была признана относящеюся к области внешних церковных порядков, и в этом случае отделение этой власти от епархиального архиерея и поручение другим независимым от него органам, по всем бесспорным основаниям, могло бы последовать только по действию власти или высшей той, которою уполномочен епископ иметь судную над клириками власть, или же равной с нею. И это не какая-нибудь произвольная теория, но общая, непререкаемая, юридическая и каноническая аксиома, твердо сохраняемая законодательствами всего мира (См. напр. „Основ. законы Росс. импер.” в 1 том. „Свод. зак.”). С этим согласен и г. Соколов. „Православная церковь, говорит он, различает между самыми канонами те, которые относятся к существу церковного устройства и жизни, и те, которые были вызваны историческим положением Церкви, предназначались только для временного употребления в ней. Относительно последних она признает за собою право видоизменять их сообразно с потребностями, отменять и дополнять, действуя при этом сообразно с общими началами и духом Вселенского церковного законодательства. Но, повторим опять, она не признает этого права ни за какою внешнею властью, не усвояет ее никому в отдельности, ни одному из самых высших своих иерархов, но только власти равной по правам с тою, которая установила эти законы, т. е. соборной (и если правило Вселенского собора, – то Вселенским собором). „На этом основании Церковь никогда не смешивала соборных, канонических своих определений с какими-либо другими постановлениями и, как бы велико ни было фактическое значение последних в известный период и при известных обстоятельствах церковной жизни, она никогда не усвояла им такого высокого канонического авторитета, как первым» („Прав. обозрен.” 1870, 2, 589). Судебная над клириками власть епархиальному епископу принадлежит на основании Апостольского полномочия (1Тим. 5:19–22), Апостольских правил и правил Вселенских соборов. Следовательно, и отделена от епископа может быть только властью равною установившей. А таковой власти не имеет ни одна поместная Православная церковь. На твердом и неизменном соблюдении этого принципа держится неизменно единство Православной церкви, разделяемой на несколько отдельных поместных, автокефальных Церквей: и в этом ее сила. Каждая автокефальная Православная церковь независима от другой такой же; но все зависимы от правил Апостольских и соборных; все одинаково соблюдают и признают их неизменяемыми согласно в одних и тех же существенных пунктах, и ни одна автокефальная поместная Православная церковь не почтет себя имеющею власть отменить правило Апостольское или Вселенского собора, признаваемое прочими автокефальными Церквами за неизменное. Все они единоумно и единонравно согласны между собою в отношении к существенным (каково и рассматриваемое) положениям и началам церковных правил, так что излишни были бы даже сношения и вопросы одной Церкви у другой об этом предмете.

„Вследствие основного устройства Вселенской церкви Христовой», пишет преосвященнейший Макарий, „естественно происходит совершенное ее единство, когда все частные паствы, покоряясь своим пастырям, так сказат, сосредоточиваются каждая в своем епископе; а епископы безусловно покоряются одним и тем же узаконениям Вселенских соборов и в своем учении, и в своих священнодействиях, и в своем управлении“ („Догмат. Богосл.” III, 301).

„Непрерывность и неизменность предания», пишет преосвящ. Иоанн („Оп. кур. цер. зак.” I, 50–52), „делает то, что Православная церковь во все времена и во всех местах сохраняет тоже чистое исповедание веры, те же правильные священнодействия, те же основные законы своего благоустройства, то же священноначалие, какие получила в самом начале своего устроения на земле. Это единство, образующее всегда единый дух Православно-кафолической церкви, составляет важнейшую опору ее целости и внутренней чистоты, и главный характер или признак единой истинной Церкви Христов ой (Еф. 4:4–6). Прекрасно это единство истинной Церкви изображает св. Ириней: „предстоятели Церкви, обходя всю вселенную, твердо блюдут предание Апостольское и показывают нам, что все имеют одну и ту же веру, все исповедуют одного и того же Отца и признают одну и ту же цель воплощения Сына Божия, одни и те же дарования духовные; руководствуются одними и теми же правилами и одним и тем же законом в управлении и чиноположениях церковных. Отступление же какой-либо частной автокефальной Церкви от единения со всеми прочими автокефальными Православными церквами, чрез отмену или изменение какого-либо существенного начала (напр. принадлежности епархиальному епископу судебной над клириками власти), есть удаление от начала единения, могущее иметь не безвредные для всей Православной церкви последствия. Г. Соколов может быть знает и припомнит историю Пальмера. В отступлении от правил Вселенских соборов – слабость Православной церкви. При осуществлении меры, предлагаемой г. Соколовым, властью каждой отдельной автокефальной Православной церкви возможно такое положение, что Русская церковь отделит от архиерея судную над клириками власть, Константинопольская – правительственную, Православная Австрийская соборную форму церковного управления, а Церковь Еллинского королевства – признает возможным „отчислить иерархию со всем кругом ее церковных отношений из ведомства церковного суда“; так как суд церковный относится по понятиям г. Соколова, к области внешних порядков Церкви. Сего, Богу милующу святую Церковь свою, доселе еще не бывало. Правило обязательное для всех частных Православных церквей и во всех их действующее, не было отменяемо и не может быть отменено односторонне, которою-либо из автокефальных Церквей. Иерархия Православной церкви повсюду правит верующими по правилам святых Апостолов и другим их преданиям в ней сохраняющимся („Догмат. Богосл.” преосвящ. Макария III, 319 – 320). Предстоятели Церквей, учит св. Ириней, обходя всю вселенную, твердо блюдут предание Апостольское, руководствуются одними и теми же правилами и одним и тем же законом в управлении и чиноположениях церковных. И таким образом учение Церкви истинно и постоянно, потому что в ней для целого мира показан один путь ко спасению (Преосв. Макария „Догмат. богосл.” III, 320, 321).

В виду всего сказанного никаким образом невозможно согласиться с г. Соколовым, чтобы принадлежность судной над клириками власти епархиальному архиерею относилась к разряду правил внешнего порядка, к изменению которых было бы компетентна каждая отдельная автокефальная Православная церковь. Учреждение, основанное на слове Божием, раскрытое и изъясненное в правилах Апостольских, соборных и отеческих, и единою мыслью, и единым сердцем без малейших прекословий во всей Православной церкви соблюдаемое во все века ее бытия, – принадлежит к разряду таких учреждений, которые могут быть отменяемы только высшею церковною властью всей Православной церкви, то есть Вселенским собором. Г. Соколов находит, что изменение и такого учреждения не выходит из компетенции власти каждой отдельной, автокефальной Православной церкви, например, русской, афинской, румынской и т. д., с чем решительно невозможно согласиться. Правило Апостольское, правило Вселенского собора или поместного и отца Церкви, но утвержденное Вселенским собором, неизменно соблюдаемое во все времена Православной церкви – может быть отменено только властью Вселенского собора, но не властью одной поместной автокефальной Церкви, хотя бы и такой обширной как русская. Так думал и г. Соколов в 1870 г., как видно из представленной выше выписки и им не опротестованной. Ныне он думает иначе и полагает, что частная автокефальная Православная церковь компетентна на изменение и такого правила. Должно думать, что Русская церковь вполне компетентна на изменение только тех правил, которые в ней получили начало, и не компетентна на изменение правил Апостольских и Вселенских соборов. Г. Соколов простирает компетенцию Русской церкви и на изменение, или даже отмену и правил Апостольских и Вселенских соборов, с чем никогда невозможно согласиться.

Дабы вернее достигнуть своей цели и убедить читателей в беспрепятственности отнять судебную власть у епархиального архиерея, во-вторых, бумагах своих г. Соколов признал за нужное умалить права и власть архиерея и с сею целью он выставил, развивал и доказывал следующие положения:

На вопрос: от кого пресвитеры, имеющие судить в епархии, получат судебную власть, когда с отделением от епархиального архиерея судебной над клириками власти, епархиальный архиерей этой т. е. судебной над клириками власти иметь не будет? Г. Соколов отвечает: этот вопрос есть совершенно праздный, придуманный только для того, чтобы запутать очень ясное дело; и затем разрешает его следующим образом: „Они получат его, т. е. ее от собора епископов чрез того же епископа, который преподает это право и теперь”. Как просто, в двух строках все разрешено. Но г. Соколов упустил при этом из виду одно не важное обстоятельство: теперь пресвитеры получают власть суда от епископа, который имеет судебную над клириками его епархии власть, а при осуществлении его предположений епархиальный епископ не будет иметь судебной над клириками его епархии власти. Как же он преподаст им то, чего сам не имеет? Может ли другому преподать то, чего сам не имеет? Г. Соколов, почитающий это возможным, должен бы представить хотя один пример такого права, или части власти, которые епископ пресвитеру преподавал бы, а сам однако же не имел бы. Ни одного такого права нет и быть не может. Г. Соколов, конечно, не знает иерейской ставленной грамоты, когда высказывает такую мысль. В этой грамоте архиерей свидетельствует: „посвятили мы во иерея и утвердили ему власть тайнами святыми совершати человека, в жизнь христианскую духовную крещати, миропомазывати, исповедывати, литургисати, венчати по воле и согласию мужа и жены и елеосвящение над болящими совершати, над здравыми же никакоже дерзати творити, и все церковные последования и чины действовати, яко служителю Христову и строителю таин Божиих. Подобает же ему иерею... исповедавших ему своя совести вязати и решити благорассудно по правилам святых Апостол и учению богоносных отец, по уставу же святой Восточной церкви, и по нашему постановлению и повелению: вящшые же и неудоборассудные вины предлагати нам“. Все эти права, которые архиерей преподает иерею, он имеет и сам, и по одному из этих прав составляющему основание и корень („Прав. обозр.” 1871, ноябрь, 690) судной власти, иереи находятся под непосредственным и особенным руководством архиерея. Указание Г. Соколова на то, что и теперь имеет право судить каждый пресвитер – член консистории, совсем не достигает предположенной им цели: ныне имеет, потому что и архиерей имеет и ему поручает („Прав. обозр.” 1870 г., 2, 598, 604 статья г. Соколова). А как будет иметь пресвитер судную власть, когда архиерей иметь ее не будет? Вот в чем вопрос, которого и нельзя разрешить так, как разрешает г. Соколов. Власти судить епископ иметь не будет; а преподавать эту власть пресвитерам будет. Это что-то очень мудрено и г. Соколов должен бы эту мудреную вещь приблизить к разумению обыкновенных смертных.

Кроме указанных, г. Соколов представляет и другие соображения, имеющие целью приводить к убеждению, что отнятие у епархиального архиерея судебной власти вообще или только в епархии может быть произведено церковною властью без затруднения. Он говорит: „Епископ прежде всего существует в Церкви, как орган и раздаватель высших духовных прав ее иерархии, потом в епархии, – как определенном условными географическими пределами округе, поручаемом его ведомству, – высшею церковною властью. Объем округа, объем прав и полномочий, предоставляемых в нем лично тому или другому епископу, может быть разнообразен по усмотрению высшей церковной власти. Но существенные права, принадлежащие его сану, одни и те же, и тем или другим распределением внешнего проявления этих прав, они не колеблются ни мало, не нарушаются и уже никак не отнимаются“.... Затем, в разрешение вопроса: почему в одном месте (т. е. в епархии) епископ не судит и откуда получает право судить переходя в другое (т. е. в Синод), – г. Соколов отвечает: „потому что высшая церковная власть имеет полное право распределять судебную деятельность между своими органами в различном объеме, в различных инстанциях и на различных местах, следуя указаниям нужд Церкви и своим собственным соображением: назначить того или другого епископа быть членом высшей синодальной или окружной инстанции, и он будет судить в них; найдет нужным для блага Церкви, чтобы епископ не вмешивался в судебные отправления двух низших инстанций, и он не будет судить в них''. („Прав. обозр.” ноябрь 1871. 691, 692).

Отв. От всякого сколько-нибудь понимающего дело, можно и должно требовать знания, что объем прав и полномочий, предоставляемых в епархии тому или другому епископу, не может быть разнообразен по усмотрению высшей церковной власти: одни и те же права и полномочия предоставлены высшею церковною и государственною властию – архиерею рязанскому, ярославскому, калужскому, смоленскому, и всем до единого, ни более, ни менее одному против другого, один для всех устав, те же для всех и каждого законы, одна и та же для всех архиерейская грамота; одно все пред хиротонией дают обещание. И все это по простой, но ускользнувшей от внимания г. Соколова причине: все епископы, по значению своего сана и духовной власти равны между собою, потому что и Апостолы получили от Иисуса Христа общие и равные права власти: Петр не больше Иоанна, а Иаков не меньше Петра (Иоан. 20:21–23. Гал. 2:6–11). Прекрасно в связи с мыслью о единстве Церкви поставляет и выражает Св. Киприан мысль и о тождестве прав и власти каждого епископа. „Апостолы все были одарены равною мерою чести и власти, все были пастырями, пасущими одно стадо Христово. Единство Церкви, говорит он, надлежит крепко поддерживать и отстаивать нам, особенно епископам, которые председательствуем в Церкви, дабы показать, что и самое епископство одно и нераздельно. Пусть никто не обманывает братства ложью! Пусть никто не подрывает истины веры вероломною изменою. Епископство одно и каждый из епископов целостно (а не по частям, один более, другой менее) в нем учавствует. Также и Церковь одна». („О единстве Церкви” 173, 174). Согласно с сим и ныне по догматическому учению Православной церкви „в церковной иерархии нет степени выше степени епископской. Епископы же все равно суть преемники Апостолов. И как Апостолы прияли от Господа и имели одинаковую честь и власть, так и преемники их имеют одинаковое достоинство, где бы они ни обитали, в Риме ли, или Константинополе, или Александрии, или еще где» (Преосвященнейшего Макария „Догмат. богослов.” III, 299, 300 основ. на учении Св. Киприана и бл. Иеронима; ср: Преосв. Филарета Черниг. „Догм. богосл.” 426). Не бывало в истории Православной церкви примера, чтобы один православный епархиальный епископ имел более или менее прав в качестве епархиального епископа, чем все прочие епархиальные епископы: потому что объем прав и полномочий, предоставляемых епархиальному епископу в епархии, определяется не усмотрением высшей церковной власти, а догматическим учением Церкви, церковными канонами и законами для всех епархиальных епископов одинаковыми, а для высшей церковной власти обязательными. Такого же свойства и достоинства и последние рассуждения г. Соколова. Назначит высшая церковная власть того или другого епископа быть членом высшей синодальной или окружной инстанции, и он будет судить в них; найдет нужным для блага Церкви, чтобы епископ не вмешивался в судебные отправления двух низших (т. е. епархиальных), инстанций и он не будет судить в них. Здесь г. Соколов воображает высшую церковную власть каким-то вольным учреждением, которое ничем не стесняясь, ничем не ограничиваясь, может творить, что хочет, руководясь только нуждами Церкви и своими собственными соображениями. Есть еще нечто такое, чем высшая церковная власть руководствуется в своей деятельности и от чего не отступает: Слово Божие и правила церковные. В виду этих то оснований деятельности церковной власти и открывается возможность рассуждать о том, может или не может церковная власть сделать то или другое. Выставленное г. Соколовым положение, будто высшая церковная власть имеет полное право распределять судебную деятельность между своими органами в различном объеме, в различных инстанциях и на различных местах, следуя только указанию нужд Церкви и своим собственным соображениям, могло бы приводить и к такому заключению, что церковная власть может, на основании указанных соображений, поручить производство в Церкви суда причетникам.

В ответ на вопрос о существе и основании принадлежности церковно – судной власти епархиальному архиерею, Г. Соколов развивает свою новоизобретенную теорию епископства in toto в противоположность отдельному епископу. Сущность этой теории, по изложенію г. Соколова, состоит в следующем: „отдельный епископ никак не может быть назван источником, или средоточием всех духовных прав христианина, или служителя Церкви, не в нем полнота священноначалия в Церкви, не он представитель законодательной власти, не в нем источник хиротонии, не он корень и основание судной власти в Церкви. Все эти права верховные в своей полноте и независимости принадлежат собору епископов, епископству in toto, а не отдельному епископу. Последний в духовной жизни Церкви есть орган, раздаятель духовных прав, а не источник их; в правах внешней юрисдикции он является посредствующим звеном в иерархическом союзе с Церковью и с епископством, а не полновластным господином этих прав; в отношении к законодательной власти, принадлежащей епископству, он есть исполнитель и блюститель исполнения постановленных епископством законов. Ему, как органу епископства, предоставлено сообщать чрез хиротонию сан пресвитерский, но он не может без епископства лишить этого сана; вся его деятельность, в предоставленных высшею церковною властью пределах, совершается под надзором епископства, пред которым он ответствен в употреблении предоставленных ему прав. “ („Правосл. обозр.” 1871 г. ноябрь 695).

Такова новоизобретенная г. Соколовым теория. Доказательство в пользу этой теории приводится одно – именно то, что употребление священно-начальственных прав или прекращение их не связаны с личностью того или другого епископа, который может умереть, быть отсечен от Церкви, уволен от управления, но пресвитеры, получившие чрез него свои иерархические права, несмотря на все это, сохраняют их в полной силе и неприкосновенности и не нуждаются в новом их подтверждении. Других доказательств г. Соколов не представляет.

Отв. Эта теория без малейшего колебания должна быть признана совершенно ложною, утвержденною не на твердых доказательствах, а на пустых софизмах и недоразумениях. Епископ не комиссионер, не приказчик епископства, как старается представить г. Соколов, а есть обладатель Божественных иерархических прав, утверждающихся на Божественном полномочии, прав, которых не может без суда у епископа ни отнять, ни даже ограничить целое епископство не только поместной Православной церкви, но и всей Православной церкви, потому что имеет эти права епископ не но поручению епископства, а по Божественному полномочию, на основании слова Божия; не может преподать их ему в каком-нибудь ином виде и объеме, кроме ясно и точно определенного Словом Божиим и канонами. Если бы от поручения епископства исходили права отдельного епископа, то и объем этих прав мог бы изменяться. И однако же никогда этого не бывало, никогда епископство не присвояло себе власти изменять объем прав отдельного епископа, потому что справедливо почитало права отдельного епископа основанными на высшем полномочии, которого не могло касаться.

Г. Соколов проповедует, что епископ никак не может быть назван источником духовных прав христианина; а догматико-символические книги Православной церкви учат нас именно, что архиерей есть источник Божественных таинств и дарований по силе Святого Духа (Посл. Вост. патр. гл. 10).

Г. Соколов говорит: ему (т. е. отдельному епископу), как органу епископства, предоставлено сообщать чрез хиротонию сан пресвитерский, и говорит чистую неправду. И в этом с несомненностью он может убедиться, если просмотрит нижеследующие выписки из двух грамот архиерейской и иерейской. В первой из сих грамот читаем следующие слова: Божиею милостью Святейший Правительствующий Всероссийский Синод. Великий Архиерей – Господь Бог и Спас мира Иисус Христос, положивши в Церкви Своей Апостолы, Пророки и Учители, Той спасительным Своим промыслом устрои быти пастве Богоспасаемых градов NN , в нюже архимандрит NN от Святейшего Правительствующего Всероссийского Синода избран и Благочестивейшим, Самодержавнейшим Великим Государем Императором Александром Николаевичем всея России утвержден и определен быти Епископом: по чиноположению же Святой Апостольской Восточной Церкви, содействующу всесовершающему и Всесвятому Духу в лето…. во граде…. синодальными членами NN рукоположен. Потщися убо, о епископе, и т. д. Прочее, неточию воспоминай, но и напиши на скрижали сердца твоего изреченное тобою пред Богом и Церковью, при хиротонии твоей, клятвенное обещание, во еже сохранити е без лицемерия, ничесоже творя по уклонению, даже до явления Господа нашего Иисуса Христа. Во свидетельство же, яко рукоположен ecu епископ Богоспасаемых градов NN дадеся тебе грамота сия, руками нашими подписанная и печатию Святейшего Правительствующего Синода утвержденная. В ставленной иерейской грамоте читаем: Божиею милостию смиренный NN епископ NN . По благодати дару и власти Всесвятого и Живоначального Духа, данней нам от самого великого Архиерея Господа нашего Иисуса Христа, чрез Святые и Священные Апостолы и их наместники и преемники, благоговейнейшего сего мужа NN всяким первее опасным истязанием прилежно испытавше и достоверными свидетельствы, наипаче духовного его отца о нем уверившеся, по обычаю и чину Святой Апостольской Восточной Церкви, благословением и рукоположением нашим, содействующу томужде Животворящему и Всесовершающему Святому Духу, посвятили мы во иерея и утвердили ему власть и т. д.... Подобает же ему по нашему повелению и по своей должности.... Есть ли здесь, в этих документах хотя одно слово, хотя одна буква о том, что епископу, как органу епископства, предоставлено сообщать чрез хиротонию сан пресвитерский? По первому из этих документов епископ избирается Св. синодом и утверждается Государем Императором, власть же и благодать архиерейства получает от великого Архиерея Господа Бога и Спаса мира Иисуса Христа, положившего в Церкви Апостолов, Пророков и Учителей, содействующу всесовершающему и Всесвятому Духу. По второму епископ по благодати, дару и власти Всесвятого и Живоначального Духа, данной ему от Самого великого Архиерея Иисуса Христа (а не от епископства), чрез Апостолов и их преемников, посвящает благоговейных мужей пресвитеров. Никакого даже малейшего намека на то, будто епископу, как органу епископства, предоставлено сообщать чрез хиротонию сан пресвитерский, в этих документах нет.

К раскрытию и объяснению теории епископства in toto принадлежит с особенным натиском употребляемое г. Соколовым в октябрьской и ноябрьской статьях 1871 г. обозначение образа преподания священных прав епископом пресвитеру. Источник всех иерархических прав, по мнению г. Соколова, в соборе епископов; от собора епископов они преподаются пресвитеру чрез отдельного епископа (515, 692, 695 и др.). Опять собственно мудреные измышления г. Соколова, не имеющие ни малейшего основания ни в чем, кроме его изобретательной фантазии. Из иерейской грамоты, буквально приведенной выше, ясно, что благодать, дар и власть Всесвятого и Живоначального Духа даны епископу от самого великого Архиерея, Господа нашего Иисуса Христа чрез святые Апостолы и их наместники и преемники. От епископа же, а не чрез епископа от епископства преподается пресвитеру священно-начальственная власть. И сие ясно из документа, авторитет которого, конечно, не будет подвергнут ни малейшему пререканию. В молитве, тайно глаголемой при хиротонии пресвитера, епископ молится: Сам Владыко всех и сего, его же благоволил еси проручествоватися от мене (а не чрез мене от епископства) в непорочном жительстве, и неуклонной вере благоволи подъяти великую сию благодать Святого Твоего Духа и т. д. Ἀυτὸς Δέσπoτa τῶν ἀπάντων хаὶ τῷτου öν έδοκήμασας προχειρισϑῆναι παῤ ἐμῷ (а не δἰ ἐμῷ). А чтобы еще яснее было это различие, нужно сравнить с этою формулою, формулу, содержащуюся в молитве при хиротонии епископа. ( Α υτὸς , δέσποτα , τῶν ἀπάντων, хаὶ τ ῷ τον τὸν ψηφισϑέντα, ὑπ εισελϑεῖν τὸ ευαγγελικόν ζυγὸν, хаὶ τὴν ἀρχιερατικὴν ἀξιαν διὰ τῆς χειρος ἐμῷ τῷ ἀμαρτωλῷ, хаὶ τῶν συμπαροντων λειτῳργῶν συνεπισκόπων, τη ἐπιφοιτήσει хаὶ δυνάμει хаὶ χάριτι, τῳ ἀγιῳ σῳ πνεύματος ἐνίσχυσον, ώς ἐνίσκυσας... Предлог чрез, на который так напирает г. Соколов, употреблен совсем не в том месте, где указывает его г. Соколов, а в другом – не о епископе, а о епископстве. Отношение епископа к епископству in toto, т. е. ко всем епископам Православной церкви, в документах изображается не так, как у г. Соколова. В архиерейском обещании отношения сии определяются весьма ясно и точно. Здесь хиротонисуемый во епископа говорит: обещаюся.... повиноватися всегда Святейшему, Правительствующему Всероссийскому Синоду, яко правильной власти: и преосвященным митрополитом, архиепископом и епископом братии моей во всем согласну быти и купночинну (а не подчиненну) по Божественным законам и священным правилом св. Апостол и св. отец, и любовь вседушно к ним имети и яко братию почитании. Документы не оставляют ни малейшего сомнения в томъ, что епископ по благодати, дару и власти, данным ему от Христа Спасителя посвящает пресвитеров, а не по поручению епископства исполняет ему порученное: разница между тем и другим положением громадная. И если держаться документов, то изобретатель новой теории епископства in toto не будет прав.

Впрочем, г. Соколов, никогда, даже в самых яростных и радикальных своих отрицаниях не действовал бесповоротно, а всегда тутъ же, рядом, высказывал признания самые консервативные, совсем противоположные напускному, позднейшему радикализму: до того сильно еще над ним веяние здравых начал старины. И здесь, в этой новой теории епископства in toto проторгается старый, здравый слой. Г. Соколов пишет: „из свойств канонической соборности власти церковной и всего епископства должен быть сделан такой вывод: как вся судная власть в Церкви усвояемая епископству in toto, непременно обусловливается соборностью, как средняя степень ее, окружная, обладающая меньшею частью всей власти, также непременно обусловливается соборностью, также точно и еще меньшая часть этой власти, принадлежащая епископу в отдельности, должна проявляться в соборной же форме, т. е. непременно при обязательном содействии пресвитеров и под контролем и поверкою высшего собора” („Прав. обозр.” 1871, апрель, 575). „Епископ судит пресвитера, как собор судит епископа” (579). Чего же еще? Слава Богу о всем и о сем! Хоть где-нибудь, хоть когда-нибудь судит епископ пресвитера. И Слава Богу!

Низводя епископа во власти хиротонии до простого исполнителя поручений епископства, г. Соколов подобным же образом низводит его и в отношении к судебным правам и власти, и также совершенно неверно. Он (т. е. отдельный епископ) не может без епископства лишить пресвитера пресвитерского сана, говорит г. Соколов и говорит опять совершенную неправду. Не говоря уже о правилах, по которым пресвитеры извергаются от сана их епископом (Антиох. 4, 6 и др.), довольно указать на нынешний порядок, определенный уставом консисторий. В ст. 181 сего устава читаем: священнослужители, присуждаемые решениями епархиального начальства к лишению сана, допускаются к объявлению удовольствия или неудовольствия на таковые решения. Если подсудимый объявит удовольствие, или не объявит неудовольствия, решение приводится в исполнение и об оном доносится Святейшему синоду к сведению. Кажется ясно, что может отдельный епископ без епископства лишить пресвитера пресвитерского сана.

Сколь неверны положения, раскрываемые г. Соколовым, столько же неосновательно и приводимое в подтверждение их доказательство. „Что не в отдельном епископе корень и источник священноначальственных прав”, аргументирует он свои положения, „это ясно видно из того, что употребление этих прав или прекращение их не связаны с личностью того или другого епископа; он может умереть, быть отсечен от Церкви, уволен от управления». Если бы это доказательство могло иметь хотя малейшую силу, то разом оказалось бы, что нет никаких на земле учреждений, имеющих в себе корень и источник своих прав, ибо каждый из людей может умереть. И представитель верховной государственной власти смертен, след., по логике г. Соколова, выйдет, что корень и источник верховной власти не в нем. Корень и источник прав, конечно, не в лицах смертных, а в идеях не умирающих, в учреждениях, утверждающихся на этих идеях, и в настоящем случае корень и источник священноначальственных прав каждого епископа заключается в благодати Святого Духа и Христа, как это видно из ставленной иерейской грамоты. И поэтому-то не приходится запирать Церкви, когда епископская кафедра какой-либо епархии остается незамещенною. Идея епископа вечна, и власть его продолжится до конца веков: носители идеи – люди – смертны.

Г. Соколову сделано было замечание: при устроении епархиальных судов из одних пресвитеров, без участия в них епископов, оказалось бы, что они отнимают не ими данное, когда присуждают к лишению священства, которое преподают не пресвитеры, а архиерей. Г. Соколов отвечает, что по его плану не так. По его плану епархиальные суды, состоящие из одних пресвитеров, будут конечно приговаривать ко всем наказаниям; но не все приговоры их будут окончательны, а некоторые, определяющие тяжкие наказания, будут подлежать обжалованию чрез протест и апелляцию, а приговоры, определяющие крайние наказания: отрешение от должности с низведением в причетники и лишение сана, будут восходить еще на ревизию высшей соборной власти епископов („Прав. обозр.” 1871 г. ноябрь 697). Таков план, а вот и доказательства: „поэтому плану, говорит г. Соколов, не усвояется пресвитерам ни одного такого права, которым и теперь не облекала бы их высшая власть церковная. Право оштрафования денежного, и даже удержания от священнодействия или требоисправления предоставляется и теперь даже одному пресвитеру благочинному» (см. издан. Свят. синодом инструкцию благочинному § 57).

Отв.: Г. Соколов говорит неправду и доказательство приводит не имеющее силы. Все права, усвояемые, по его плану, пресвитерам, новые и ныне им не принадлежащие: ибо ныне ни к какому наказанию (кроме внушения при причте) ни один пресвитер, ни коллегия пресвитеров не может приговорить другого пресвитера без утверждения приговора епархиальным архиереем. Ссылка же на инструкцию благочинным обличает незнание г. Соколова. По благочиннической инструкции ни право оштрафования денежного, ни право удержания от священнодействия или требоисправления не предоставляется благочинному и 57 §, на который ссылается он в инструкции нет: всех §§ в ней только 52 ²².

По вопросу о лишении пресвитеров пресвитерского сана г. Соколову было замечено, что при устранении епархиального епископа от суда в епархии, пресвитеры или будут лишаемы сана пресвитерами же или должно будет ввести ревизионный порядок, так чтобы все дела сего рода восходили до Святейшего синода. Г. Соколов возражает на это: „по вопросу о лишении сана пресвитера, даже если бы и епископ участвовал в суде епархиальной инстанции (как это существует теперь), приговор, по канонам Церкви и существующей практике, не мог бы быть окончательным и подлежал бы рассмотрению и утверждению собора епископов. Против этой очевидности фактов нечего было возразить моему критику, и он, забывая каноны, ищет защиты в новых судебных уставах 1864 года, хотя они, как произведение современных научных требований и потребностей современной жизни, не должны бы служить для него авторитетом, даже едва ли могут быть сочувственны ему по своим принципам. Он говорит, что переносить дело в таких случаях (т. е. по вопросу о лишении священства) в Святейший синод значило бы войти в коренное противоречие с началами судебных уставов 1864 года, которыми ревизионный порядок восхождения дел из низшей инстанции в высшую отменен и дела восходят только по апелляциям и протестам прокуроров. Что же? значит в согласии с судебными уставами нужно предоставить одному архиерею право лишать пресвитера священного сана и не подвергать его приговор рассмотрению и утверждению собора еппскопов? Нет, г. критик, я пойду в этом случае против судебных уставов и в согласии с канонами и церковною практикою буду настаивать, чтобы подобные приговоры, будут ли они составлены в епархиальном суде с участием епископа или без его участия, непременно рассматривались и утверждались собором епископов, ибо только он, как источник прав сообщаемых пресвитеру чрез епископа, может и лишать этих прав“ („Правосл. обозр.” ноябрь 1871 г. 698).

Отв. Во всем этом г. Соколов решительно неправ. И помощи он себе ищет там, откуда решительно не может получить. Ни каноны, ни нынешняя церковная практика не знают ревизионного порядка восхождения дел в случае приговоров о лишении сана. В канонах нет ни одной буквы о ревизионном порядке и указывается только один порядок восхождения дел сего рода, из низшей инстанции в высшую, апелляционный, – по жалобам подвергшихся приговору (Сардик. 14. Карф. 11 и др.). Причина весьма проста: ревизионный порядок восхождения дел есть принадлежность следственного процесса; каноны же получили начало во время господства процесса обвинительного, и потому в них не могло быть и речи о ревизионном порядке. Ревизионный порядок восхождения дел есть принадлежность следственного процесса и невозможен в процессе обвинительном, где суд возбуждается к деятельности только двумя стимулами – обвиняющею стороною, или обвиняемою; и без этих стимулов не может приступать к деятельности. Нет этого порядка и в нынешней практике по делам о лишении сана. В 181 ст. „Устава консисторий”, приведенной выше, точно определяется, что дела о лишении сана от епархиального суда могут восходить в Святейший синод только по апелляционному отзыву приговоренного к лишению сана; без этого отзыва приговор епархиального суда приводится в исполнение без ревизии Святейшего синода. Прежде не приведено было указания на каноны и нынешнюю практику не потому, чтобы нечего было сказать против этой очевидности фактов, как объясняет дело г. Соколов, ибо никакой ни очевидности, ни неочевидности не было, как и самых фактов, но по предположению, что каноны и нынешняя практика ему известны. На деле же оказывается, что он канонов и практики не знает, а связи и основания – почему право лишать пресвитера священного сана принадлежит одному архиерею, а не собору архиереев, не понимает. Это по той простой причине и очевидной, что и преподается священный сан пресвитеру одним епископом. Как преподается одним, так и отнимается одним же. И если г. Соколов будет требовать, чтобы пресвитер был лишаем сана по приговору собора епископов, то он должен будет непременно требовать, чтобы и поставляемы были пресвитеры собором епископов. Если он будет требовать и доказывать, что пресвитер может быть лишаем сана пресвитерами без архиерея, то и посвящение пресвитера должно быть совершаемо не архиереем, а пресвитерами. Связь между тем и другим самая тесная и разорвать ее нельзя: испортишь все. По сему же, по этой тесной связи обоих актов, именно акта преподания пресвитеру благодатных даров чрез хиротонию с актом лишения его сих даров, всегда и требуется, чтобы оба акта были совершаемы одною и тою же властью своего архиерея или его преемника. По сему же допущение мысли, чтобы акт извержения был совершаем при некотором участии какого-нибудь (только не епархиального) архиерея, не будет согласно с канонами, которые право извержения и отлучения усвояют только епархиальному, а не какому-либо стороннему архиерею, и напротив положительно и многократно осуждают вмешательство стороннего архиерея в дела епархии другого архиерея, как незаконное, епархиального архиерея унижающее и оскорбляющее, мир Церкви возмущающее. Сила не в том, чтобы в суде был какой-нибудь архиерей, а чтобы именно епархиальный, как раздаятель благодатных даров своей Церкви и пастве. Этот акт есть такой же (только в отрицательном смысле) акт, как и преподание даров священства; следовательно, и совершаем должен быть теми же лицами, которыми и первый акт – хиротония, т. е. епархиальным архиереем и подчиненными ему клириками; и даже порядок его должен быть такой же, по возможности, т. е. торжественный и гласный, устный, а не канцелярски-бумажный. Новый судебный процесс даст возможность к согласованию обоих актов – акта торжественного посвящения и столько же торжественного и гласного извержения. Посвящение совершает епархиальный архиерей с клириками и извергает епархиальный же архиерей председательствующий в коллегии подчиненных ему пресвитеров, древней пресвитерии. То и другое торжественно, гласно пред всеми, ибо как в первом, так и во втором акте нет ничего такого, чтó следовало бы скрывать от всех. Публично и торжественно посвящение, публично все служение клирика, не тайный грех, или преступление; ничто не препятствует, чтобы публичный был и суд.

Наконец г. Соколов в ответ на сделанные указания о неблагоприятных толкованиях, какие могут дать предполагаемому отнятию судебной власти у епископа западные ревнители соединения с Православною церковью, наши раскольники и римские католики, отвечает в пророческом духе, что ничего этого не последует со стороны первых двух указанных ревнителей старины истинной и мнимой; на римских же католиков, если бы с их стороны и последовало чтò, не должно обращать внимания.

Г. Соколов полагает, что предлагаемая им мера отнятия судебной власти у епископа Деллингером будет одобрена. Г. Соколов возлагает большие надежды на этого нового папу Православной церкви и почитает его своим единомышленником; но едва ли не напрасно. Когда он писал свою статью, он вероятно еще не читал программы старокатоликов, подписанной Деллингером; хотя особенно важный пункт этой программы, именно нижеследующий, напечатан и в том же „Православном обозрении” за месяц до появления в печати его ссылки на Деллингера („Прав. обозр.” 1871 окт. 533). Из второго пункта этой программы, приведенного буквально выше, г. Соколов может несомненно убедиться, что Деллингер не будет за него. В этом пункте весьма ясно говорится, что старокатолики, а, следовательно, и Деллингер, твердо держатся древнего устройства Церкви и отвергают всякую попытку отнять у епископов право непосредственного и самостоятельного управления частными Церквами. Ожидание г. Соколовым одобрения Деллингера нам представляется совершенно неосновательным, как это видно из подписанной Деллингером программы, приведенной нами выше. Из нее видно, что этот новый папа и судия в делах Православной церкви не будет за г. Соколова и не признает правильным отнятие судебной власти у епархиального епископа. Он держится древнего церковного устройства, а не современных требований г. Соколова.

Точно также едва ли справедливы и надежды, возлагаемые им на раскольников. Едва ли справедливо ожидает он, что раскольники скажут большую благодарность высшей церковной власти, если она примет и проведет эту меру, т. е. лишит епископа судебной власти („Прав. обозр.” ноябрь 701). Если не пророчествовать, а основывать заключение о будущем на основании данных настоящего и прошедшего, то невозможно за отнятие судебной власти у епархиального архиерея ожидать от раскольников того спасибо, которое обещает их именем Святейшему синоду г. Соколов. В недавно вышедшей раскольнической апологии, обращаясь к защитнику Православия Гуслицкому игумену, апологист говорит: „ведомо тебе, Парфений, что правила соборные явных хульников, блудодеев и тому подобных повелевают отлучать от Церкви, а в России безбожники печатают безбожные книги, распространяют хульные на Бога ереси, и никто не предает их проклятию; заведомо существуют развратные дома и блудницы, явно наравне с христианами во святую Церковь ходят, святых Таин приобщаются, своего блудодеяния не оставляя; и сие презрение уставов Церкви никто проклятию не предает, даже больше реку по законам Регламента, архиерей в противность правилам св. соборов и проклятию не может предать явного еретика и хульника и неистовца. И священники не могут явным грешникам налагать положенной законами епитимии, и потому всякий живет во блате своих прегрешений, нисколько не думая о законах церковных для грешников» (Парфения – „Меч духовный” стр. 50, 51). Вот как смотрят раскольники на умаление архиерейской власти вопреки правилам. И совершенно неправильно г. Соколов утверждает, будто раскольники этим не одобряют только ограничения духовно-судебной власти архиерея, а несудебной власти над клириками; так как доселе никто кроме его не признавал такого странного разделения судебной власти архиерея на духовную, простирающуюся на мирян и на внешнюю, простирающуюся на клириков.

Возражения и замечания во второй раз сделанные г. Соколову на его теорию оставлены им без ответа. Из этого можно бы заключать, что он к защищению своей теории уже не имеет оснований и возвращается к прежним своим мыслям 1870 г. Но в ноябре 1872 года появилась в газете „Голос» статья с буквальными выписками из мартовской 1871 года статьи г. Соколова, и когда в другой газете („Русский мир” 1872 г. ноябрь) было замечено об этой репетиции статьи г. Соколова, что она совершенно несвоевременна, так как из молчания г. Соколова следует заключать, что он отрекся от своих вторых мыслей и возвратился к первым, то г. Соколов в газете „Голос» (1872 № 220) напечатал письмо к редактору, в котором, не представляя никаких оснований, объяснил, что он остается не при первых, а при вторых мыслях.

На этом и стоит теперь дело этой первой теории. Г. Соколов без представления каких-либо оснований заявляет, что остается при прежнем мнении, т. е. признает, что епархиальный архиерей судебной власти иметь не должен, а должен быть главным прокурором. („Прав. обозр.” 1871 г. ноябрь 700, „Голос” 1872 г. декабрь).

Журнал, открывший на своих страницах сбыт и приют анти-епископальным теориям первый пропагандировал и другую теорию для оправдания отнятия судебной власти у епископа. Изобретателям второй теории нравился замысел г. Соколова: отнять судебную власть у епископа, и в этом они были с ним вполне согласны, но не нравился изобретенный им способ вознаграждения архиерея за отнимаемую судебную власть прокурорскою. Они полагали, что этого вознаграждения для архиерея слишком много, и что его нужно значительно убавить. Прокурор им нужен был светский, а не архиерей. Но и они не находили возможным отрешить архиерея от суда без всякой пенсии: какое-нибудь вознаграждение, хоть для виду, признавали нужным и они. И из этих-то смутных мыслей явилась вторая теория.

Существо и наружные очертания этой второй теории в точности таковы:

„Духовно-судебная власть принадлежит епархиальному архиерею единолично, и простирается на все духовные лица вверенной ему епархии. Местный суд в каждой епархии принадлежит епархиальному архиерею и духовным судьям. Епархиальному архиерею принадлежит надзор за духовными судьями в их епархиях» („Голос” 1872 № 29. „Спб вед.” 1872 № 283).

Какая благоприятная видимость! Епархиальный архиерей – судья в епархии и даже имеет надзор за духовными судьями пресвитерами. Это очень хорошо. Конечно хорошо, но и обманчиво и весьма ненадежно. Все это одна видимость, подкрашенная и подштукатуренная внешность, выставленная для отвода глаз. Действительная же сущность теории состоит в том, что из епархии дела наибольшей важности отводятся за ее пределы, к другому архиерею, к чужим для епархии пресвитерам – в окружной суд, простирающий свою власть на несколько епархий, а дела меньшей важности подчиняются все духовным судьям пресвитерам, и только в микроскопической дозе епархиальному архиерею, как судье. В такой же дозе архиерей облекается и обвинительною, прокурорскою властью.

Вот размежевание судебной власти, предполагаемое этою теориею:

Духовному судье пресвитеру подсудны: а) дела об оскорблениях чести, наносимых духовными лицами духовным же или светским лицам, за которые взыскания и наказания определены в статьях от 130 до 141 включительно Устава о наказаниях налагаемых мировыми судьями; б) дела о таких преступлениях и проступках духовных лиц, которые влекут за собою низшие виды наказаний, а именно: 1) замечание; 2) выговор без внесения в послужной список; 3) денежное взыскание; 4) запрещение богослужения на срок от двух недель до трех месяцев; 5) временное испытание в архиерейском доме, или монастыре от 7 дней до 3 месяцев; 6) перемещение из одного прихода в другой и 7) удаление от должности.

Столь обширна юрисдикция духовного судьи пресвитера. Он удаляет от должности, перемещает, подвергает временному испытанию в архиерейском доме или монастыре на 3 месяца, запрещает священнослужение на 3 месяца, подвергает денежному взысканию на всякую сумму, делает выговоры, замечания.

Затем все дела превышающие власть духовного судьи пресвитера, а именно дела о преступных деяниях, за которые полагается: а) запрещение священнослужения (а не богослужения, как бессмысленно говорится всегда изобретателями теории) свыше 3 месяцев; б) испытание в архиерейском доме, или монастыре также свыше 3 месяцев; в) запрещение в священнослужении с отрешением от должности и с определением в причетники; г) лишение сана и монашества, – все эти дела, ныне решаемые в епархии епархиальным архиереем, изобретателями второй теории передаются за пределы епархии в духовно-окружной суд.

Изумленный читатель спросит: при чем же здесь епархиальный архиерей, и в чем состоит и проявляется его судебная власть столь снисходительно, и однако же ясно уступаемая ему на словах изобретателями теории? Действительно она уступается ему более на словах, а не на деле. На деле же епархиальный архиерей состоит при следующих якобы судебных отправлениях:

„Приговоры духовного судьи пресвитера по делам о проступках, за которые в законе определяются одни лишь замечания или выговоры без внесения в послужной список, или денежные взыскания не свыше пяти рублей, считаются окончательными и обжалованию не подлежат. О взысканиях, наложенных на сем основании, духовн. судья ежемесячно доносит епархиальному архиерею”.

Следовательно, по этим делам епархиальный архиерей не может быть признан судьею: ему сообщается об них только за известие. Нужно искать судебной власти епархиального архиерея далее. И будем.

„Приговоры духовного судьи по делам о проступках, за которые в законе определяются 1) денежные взыскания свыше пяти рублей, или 2) временное запрещение богослужения на срок от двух недель до двух месяцев, или 3) временное испытание в архиерейском доме от семи дней до двух месяцев представляются на рассмотрение и окончательное решение епархиального архиерея вместе с делом и отзывом участвующих в деле лиц, если отзыв этот подается в двух-недельный срок со дня объявления приговора духовным судьею.

Таким образом в делах о преступных деяниях духовных лиц, за которые в законе полагаются три указанные наказания в указанном размере – епархиальный архиерей действует как судья 2-й инстанции.

„Приговоры духовного судьи (пресвитера) по делам о проступках, за которые в законе определяются запрещение богослужения на время свыше двух месяцев, или испытание в архиерейском доме на время свыше двух месяцев, или посылка в монастырь на время до трех месяцев, или перемещение из одного прихода в другой, или удаление от должности представляются на рассмотрение епархиального архиерея, который, если на приговор не подано отзыва и самый приговор представляется правильным, утверждают приговор судьи; в случае же обжалования приговора кем-либо из участвующих в деле лиц, или признания приговора духовного судьи неправильным, епархиальный архиерей переносит дело для окончательного решения в духовно-окружной суд“.

Таким образом по этим делам епархиальный архиерей действует в качестве прокурора.

О подсудности архиерею ныне подведомых ему дел о мирянах, при чем архиерей приговаривает к расторжению брака, к уничтожению незаконного сожития, к осуждению на безбрачие, к епитимии, – изобретатели теории не упоминают. Они строят свой духовный суд только для клириков, и тем, кажется, ясно показывают, что дела о мирянах передают из духовного суда в светский.

Не велик же лоскут судебной власти, вырезанный епархиальному архиерею изобретателями этой второй теории.

Для ясности этот план новых межевщиков мы представим в таблице. Из нее яснее каждый увидит, какой лоскут судебной власти отмежеван ими епархиальному архиерею.

Все дела брачные, и влекущие для виновных церковное покаяние передаются светскому суду.

Так произведено размежевание церковно-судебной власти, изобретателями второй теории. Лоскут судебной власти, отведенный при межевании епархиальному архиерею, очень невелик. Епарх. архиерей действует как судья 2-й инстанции только в крайне ограниченном круге дел – именно в делах о преступных деяниях, за которые в законе полагается денежное взыскание (т. е. штраф) свыше 5 рублей, запрещение богослужения на срок от двух недель до двух месяцев и временное испытание в архиерейском доме от 7 дней до двух месяцев. – Заметим крайний, и ни для какого разумного объяснения недоступный произвол, в размежевании. Приговорить к временному испытанию в архиерейском доме, или запрещению священнослужения на два месяца епархиальный архиерей имеет власть, а на два месяца и один день не может. Какие и где для сего основания – этого, конечно, не знают и сами изобретатели. Заметим громадность юрисдикции духовного судьи пресвитера в сравнении с архиерейскою. Пресвитер может приговаривать к удалению от должности, к перемещению из одного прихода в другой, к посылке в монастырь от 7 дней до трех месяцев, а архиерей не может. Пресвитер может приговаривать к запрещению священнослужения, и к испытанию в архиерейском доме на три месяца, а архиерей только на два. – Заметим и ту странность этой теории, допущенную, конечно, не без лукавства, что в делах, влекущих временное испытание в архиерейском доме до двух месяцев епархиальный архиерей действует в качестве судьи 2-й инстанции; но в делах, влекущих временное испытание в монастыре, хотя бы даже на 10 дней, он не может действовать в качестве судьи, а или действует в качестве прокурора, если это наказание налагается на срок до 3 месяцев, или совершенно никак, если свыше этого срока. По каким мотивам допущена такая военная хитрость – объяснить невозможно. Заметим наконец и ту странность, что изобретателями теории вводится в духовный суд ревизионный порядок, ныне в делах этого рода в духовном суде не существующий, и судебными уставами 1864 года в светском суде отмененный.

Очевидно, что канонические основания церковного суда изобретателями оставлены в полнейшем и намеренном пренебрежении. Ибо при малейшем внимании к сим основаниям не было бы возможности даже и задумать столь уродливую постройку и столь произвольное и неосмысленное размежевание.

Но нельзя здание выстроить без фундамента: все будут смеяться. Изобретатели старались подвести фундамент и под свое уродливое строение.

Теория, подложенная под этот план, развиваема была в три приема: – зимою 1872 года в „Православном обозрении” (1872, январь); – летом и осенью в „Биржевых ведомостях” (июнь–август) и „Голосе” (июнь, июль), „С.-Петербургских ведомостях” (октябрь, ноябрь); и в 1873 году – в феврале на торжественном, годичном акте С.-Петербургской духовной академии, и в марте в „Христианском чтении”.

Доказательства негодности здания и его подпорок раскрыты в „Московских епархиальных ведомостях” и в „Русском мире”.

Фундамент под это здание, как замечено, начали подводить в первый раз в „Православном же обозрении”, но первоначально в весьма неясных очертаниях. В статье о разделении суда и администрации в духовном ведомстве, напечатанной в январской книжке „Прав. обозр.” 1872 года, и направленной против г. Лаврова, приводятся между прочим следующие против него обвинения, имеющие целью проведение именно мысли, идущей в фундамент под это здание. Автор статьи, скрывший себя под буквами Л. Б., выводит против г. Лаврова следующее обвинение. „Он (Лавров) приводит правило 32 Апостольское, 4, 6 и 12 Антиох. собора, 13 и 14 Сардик. собора, в которых упоминается об отлучении епископскою властью от общения церковного (которому подвергались епископом и миряне), об извержении епископом пресвитера, или диакона из своей церкви по раздражению гневом (14 Сардик.), т. е. о таких действиях, которые тождественны с временным запрещением богослужения ²³ и удалением от места, могут быть применяемы и без суда административною властью епархиального архиерея (стр. 115). Канонист, решая важный вопрос о судебной власти епископа, казалось, должен был при этом сказать и о том, что следует разуметь под извержением пресвитера, или диакона от своего сана епископом – временное, или всегдашнее лишение прав священнослужения и чести священства.»

На это обвинение представлен следующий ответ:

Утверждение, будто в указанных церковных правилах говорится только о таких действиях, которые тождественны с временным запрещением богослужения и удалением от места и могут быть применяемы и без суда административною властью архиерея, совершенно ложно. В 32 Апост. правиле говорится об отлучении ( ἀφορισμὸς) пресвитера или диакона епископом; в 4 и 12 Антиох. об извержении ( καϑὰιρεσις), в 6 Антиох., 13 и 14 Сардик. об отлучении от общения церковного ( ἀκοινώνητος γέγονε). Ни одно из сих наказаний не может быть применяемо без суда административною властью архиерея. Отлучение священнослужителя еппскопом состоит в лишении права священнодействия, и может продолжаться неопределенное время, иногда даже до смерти. Другие последствия сего наказания также тяжки: состоящий под отлучением епископа клирик не может быть обвинителем (Карфаг. 143); отлученного одним епископом не может принять другой епископ (Ап. 32, 1 Всел. 5; Антиох. 6) и народ (Вас. В. 88), и т. д. Извержение ²⁴ означает совершенное лишение священнослужителя сана без права восстановления и низведение в разряд мирян. И вот эти-то наказания г. Л. Б. предлагает назначать административно, без суда. Это – крайние и высшие наказания, какие может налагать на своих служителей Церковь („Уст. кон.” 187) и эти наказания г. Л. Б. предлагает применять административно, без суда. Следовательно, никакого духовного суда не нужно: если и самые высшие наказания – запрещение священнослужения и лишение священства будут налагаться административно, для применения остальных наказаний суд и подавно не нужен: их будет применять администрация. Суда церковного нет. Но нет его только в разглагольствиях г. Л. Б., а не в правилах и не в практике. В тех же правилах, на которые г. Л. Б. ссылается, и в других ясно выражается мысль, что эти наказания налагаются не иным каким, а судебным порядком. Пресвитер или диакон „изверженный“ из сана своим епископом, по 4, 6 и 12 правилам Антиох. собора и 14 Сардик., может искать оправдания на соборе, который даст это оправдание или не даст „судебным порядком”, а не другим каким, производя исследование и произнося приговор, а, следовательно, и приговор, против которого ищут оправдания, постановлен также судебным порядком: ибо нельзя в одной инстанции разрешать дело административным порядком, а в следующей – высшей – судебным. Подобным сему образом и удаление клириков от общения церковного, по правилам, происходит судебным, а не административным порядком. Яснее всего это видно в пятом правиле 1-го Вселенского собора. Вот это правило: „о тех, которых епископы удалили от общения церковного, принадлежат ли они к клиру, или к разряду мирян, должно в суждении держаться правила, которым постановлено, чтобы отлученные одними не были приемлемы другими. Впрочем, да будет исследоваемо, не по малодушию ли, или распре, или по какому-либо неудовольствию епископа подпали они отлучению. Итак, дабы о сем могло происходить приличное исследование за благо признано, чтобы в каждой области дважды в год были соборы: чтобы все вообще епископы области, собравшися воедино, исследовали таковые недоумения: и таким образом достоверно оказавшиеся несправедливыми против епископа, основательно всеми признаны были недостойными общения, доколе незаблагорассудит собрание епископов произнести о них более снисходительное решение”. Вероятно, г. Л. Б. не будет прекословить, что во 2-й инстанции соборной, по правилу, происходит суд с исследованием и приговором. Следовательно, он должен допустить, что и в 1-й инстанции был суд епископский, и по приговору сего суда лишенные общения подверглись своей участи: ибо невозможно, чтобы собор судебным порядком перевершал или утверждал административное постановление епископа. – Кроме сего с допущением мысли г. Л. Б. выйдет и та несообразность, что и епископа извергает собор не судебным, а административным порядком. Ибо совершенно одним и тем же порядком извергается от сана епископ собором епископов, как и пресвитер одним епископом: аще который епископ изверженный от сана собором, или пресвитер, или диакон своим епископом... говорят 4-е и 12-е Антиохийские правила. Не административным, а судебным порядком налагается и ныне не только извержение или лишение сана, но и временное запрещение священнослужения и удаление от места („Уст. конс.” 187). Замечание г. Л. Б. о том, что 4 Антиох. правило надежду восстановления в прежний чин отнимает только у пресвитеров и диаконов, дерзнувших совершить священную службу по извержении епископом, в настоящем случае не имеет ни малейшей силы: изверженный от сана епископом пресвитер или диакон может не обжаловать приговора епископа, и тогда сей приговор вступает в силу: изверженный остается изверженным. Но он может обжаловать приговор епископа пред собором епископов, в таком случае приговор епископа не входит в окончательную законную силу, и уже собор по новом судебном рассмотрении дела или утверждает приговор епископа или отменяет. Но если изверженный епископом прежде соборного пересмотра дела дерзнет совершить какую-либо священную службу, то теряет право жалобы к собору. Вот что говорит 4-е Антиох. правило. Замечание, будто по 6 и 12 правилам Антиохийского собора совершенное извержение от своего чина с недопущением впредь до служения, исследование и окончательный суд по проступкам, влекущим подобное наказание, принадлежит только суду коллегиальному, соборному – справедливо только в том смысле, что собор, и он один, разрешал сии дела в качестве 2-й инстанции по жалобе осужденного приговором епископа; обратившийся после епископского суда не к собору, а к царю, терял право защищения. Вот 12 Антиохийское правило, не оставляющее в этом ни малейшего сомнения: аще который пресвитер, или диакон, изверженный из своего сана своим епископом, дерзнет стужати слуху царскому: подобает ему обратитися к большому собору епископов, и то, в чем мнится быти прав, предложити множайшим епископам, и от них прияти исследование и окончательный суд. Аще же сих пренебрегши царю стужати будет: таковой да не удостоивается никакого прощения, да не будет места его защищению, и да не имеет он надежды восстановления. Суд собора есть суд второй инстанции, вызываемый только жалобою осужденного епископом пресвитера или диакона. Нет жалобы – и судебный приговор епископа об извержении подчиненного ему пресвитера, или диакона входит в окончательную законную силу. Самый образ выражения правила о суде соборном, как суде окончательном ( ἐπίκρισις) дает разуметь, что прежде его был еще суд ( κρισις) хотя и неокончательный при известных условиях. Сам г. Л. Б. одни и те же наказания, указанные в одних и тех же правилах (4, 6 и 12 Антиохийского собора), т. е. извержение и отлучение на странице 115-й почитает действиями, которые могут быть применяемы и без суда, административною властью епархиального архиерея, а на странице 116 и с новым процитованием – налагаемыми только судом коллегиальным, соборным. Здесь ясное противоречие. Одно и то же наказание епископ налагает без суда административно, а собор по суду. В человеческих обществах бывает так, что наказания, соединенные с лишением, или ограничением прав состояния (а таковы в отношении к клирикам извержение и отлучение) налагаются судебным порядком, а не административным, и не могут быть налагаемы предварительно административным порядком, а потом судебным. Г. Л. Б. сочиняет какой-то новый порядок, неизвестный правилам, и не существующий ни в одном законодательстве, а все затем, чтобы епархиального архиерея отрешить от суда.

Приведенные возражения г. Л. Б. уясняют цель его домогательств и те военные операции, какие он предпринимает для достижения своей цели. Он хочет убедить, что епископ, на основании правил, не судья, а администратор, начальник, и что если говорится в правилах, что он подвергает клириков и мирян наказанию, то должно понимать, что он делает это не судебным порядком и властью, а административно, без суда. Первое приведенное г-м Л. Б. доказательство, сейчас рассмотренное, едва ли кто-либо признает удачным, особенно, если цитованные им правила прочтет в подлинном их виде и с толкованиями на них (см. выше).

Но г. Л. Б. употребляет для этой цели еще и другое доказательство. Он обвиняет своего противника в том, будто тот „игнорирует 12, 14 и 29 правила Карфаген. собора, по которым суд над пресвитером принадлежит 6-ти епископам, а над диаконом трем епископам, – согласно с определениями древних соборов, как оговорено в 12 правиле. Что в приведенных правилах идет речь не об апелляционном суде по жалобам на решения местных епископов, а о суде в качестве 1-й инстанции формального суда, в том не оставляет никакого сомнения 29 правило, которое говорит: “аще пресвитеры, или диаконы обвиняемы будут, то по собрании узаконенного числа из ближних мест избираемых епископов... при обвинении на пресвитера 6-ти, а на диакона 3-х, вместе с сими собственный обвиняемых епископ исследует принесенные на них обвинения, с соблюдением тех же дней и сроков (установленных для суда над епископом), и исследования и лиц обвиняемого и обвиняющего; дела же по винам прочих клириков един местный епископ да рассмотрит и окончит (стр. 115)... Древняя история свидетельствует, что Александрийский епископ не считал себя в праве лишить священного сана Оригена собственною властью, и чтобы достигнуть этого, должен был собирать два собора епископов» (стр. 116).

Из приведенных выше толкований видно, что некоторые толкователи, напр. знаменитый Зонара, Иоанн и др. находят в указанных Карфагенских правилах определения о второй судебной инстанции над пресвитерами и диаконами. Но если даже изъяснять эти правила и так, как хочет г. Л. Б., т. е. о суде 1-й инстанции, то и в этом случае для своей главной цели, т. е. отрешения епархиального епископа от суда над клириками, он не получит ничего. Г. Л. Б. не замечает, что приведенные им правила и пример говорят совершенно против его домогательств об устранении епархиального епископа от суда над подчиненными ему клириками и напротив яснейшим и неопровержимейшим образом утверждают, что собственный епископ обвиняемых пресвитеров и диаконов должен участвовать в суде над ними и не может не участвовать. Совершенно непостижимо, как г. Л. Б. не догадался, что он ссылается на правила, подтверждающие мысль о необходимости участия в суде над пресвитерами и диаконами их собственного, т. е. епархиального епископа, и опровергающие его домогательства об устранении епархиального епископа от суда над подведомыми ему клириками. В указанном же им 12 правиле Карфагенского собора прямо сказано: да слушают на суде пресвитера шесть епископов и свой; а диакона три. В указанном 14: рассуждено, чтобы в Триполе на суде слушали пресвитера пять епископов, а диакона три: явно же есть, яко председати будет свой епископ. В приведенном 29: по собрании узаконенного числа епископов вместе с сими собственный обвиняемых епископ исследует принесенные на них обвинения. Равным образом и в приведенном примере суда над Оригеном Димитрий собственный епархиальный епископ пресвитера Оригена собирал для суда над ним подчиненных себе епископов и пресвитеров и как председатель собора производил над Оригеном суд.

Итак, на основании приведенных Карфагенских правил и примера, собственный епископ обвиняемых клириков – пресвитеров, диаконов и прочих – никаким образом не может быть, согласно домогательствам г. Л. Б., устранен от суда над ними: ему принадлежит в сем суде председательство. Можно на основании сих правил требовать только того, чтобы для суда над пресвитером к местному епархиальному его епископу из ближних мест „собиралось шесть епископов, которых обвиняемый воспросит», или же, на основании примера, чтобы собрались подчиненные епархиальному епископу обвиняемого пресвитера, епископы и пресвитеры в неопределенном числе. Г. Л. Б., добивающийся не собора епископов для суда над пресвитером, а только устранения епархиального епископа от участия в суде над подчиненным ему пресвитером, конечно, не будет доволен восстановлением действия точной силы указанных им соборных правил, если бы это и было возможно осуществить: собственный обвиняемого пресвитера епископ все-таки будет участвовать в суде, и при том будет председати, а все усилия только к тому и направляются, чтобы не участвовал. Но даже и в пределах Карфагенских правил осуществление требуемого ими при нынешних условиях и обстоятельствах нашей Православной греко-российской церкви невозможно. По силе сих правил для суда, например, над пресвитером орловской (одной из центральных) епархии к епархиальному орловскому архиерею должны собраться шесть епископов из ближних мест, которых притом воспросят обвиняемые; следовательно, должны собраться, положим, архиереи – тульский, калужский, рязанский, курский, черниговский, воронежский. Таких дел по каждой взятой для примера епархии в течение года может быть более 20. Следовательно, шесть указанных нами архиереев двадцать раз в год должны были бы путешествовать в Орел, а затем по 20 раз они должны были бы собираться в Тулу, Калугу, Рязань, Курск, Чернигов и Воронеж. Возможно было осуществление этих правил в древней Африканской церкви, где было сравнительно очень много епископов (еще при Киприане до 200, а в IV в. более 300) и притом живших не на больших друг от друга расстояниях. Но во всех других древних Церквах, кроме Африканской, Карфагенские правила не могли быть соблюдаемы, и действительно не были соблюдаемы, а действовали другие, предоставляющие власть суда над пресвитерами и прочими низшими клириками в первой инстанции их собственному епископу. Таковы пререкаемые г-м Л. Б. 4, 6 и 12 Антиох. 13 и 14 Сардикийские, и непререкаемое 23-е IV Вселенского собора, по которым пресвитер и диакон извергаются от сана и отлучаются от общения церковного своим епископом, и которые и действовали в качестве „общего правила». Карфагенские же, если и применялись иногда, вне пределов древней Африканской церкви, то в виде исключения по местным удобствам и обстоятельствам. Из всей истории нам известен только один пример и то суда над епископом, когда за недостатком узаконенного Карфагенским правилом числа епископов (12), суд над епископом не был признан правильным. Применение же вне Африканской церкви Африканских правил о числе епископов для суда над пресвитерами и диаконами г. Л. Б. не укажет. Применение этих Африканских правил в Православной церкви ныне невозможно, как видно это и из приведенного выше свидетельства Православного румынского митрополита Андрея Шагуны, переведенного г. Барсовым. Должно заметить г-ну Л. Б. и то, что и в суде над пресвитером и диаконом с призванными соседними епископами преобладающее значение, так сказать душа дела, принадлежала епархиальному епископу обвиняемых; суд и в этом случае был судом епархиального епископа. И это несомнительно открывается и из буквы тех же Карфагенских правил, и из собственного сознания г. Л. Б. Суд над пресвитером и диаконом по Карфагенским правилам производится с участием шести, или трех соседних епископов. И однако же этот суд не признается судом собора епископов, а судом их епархиального епископа. В Карфагенских же правилах, когда говорится об обжаловании пресвитерами, диаконами и низшими клириками епископского суда, суд сей называется судом их епископа: когда пресвитеры и диаконы и прочие низшие причетники жалуются на суд своих епископов (37, 139). И сам г. Л. Б. свидетельствует, что в правилах Карфагенских (37, 117, 121 и 139) говорится об апелляциях к собору епископов на решения местного епископа (116); и что суд епископский был особою инстан циею церковного суда, именно первою, от которой начиналось восхождение судебного дела к следующим высшим судебным инстанциям соборным (117).

Так разъясняется кажущееся г-ну Л. Б. противоречие в правилах, и разрешается его вопрос: „постановлениями ли Вселенских соборов, или практикою отменены правила 12, 14 и 29 Карфагенского собора». В постановлениях Вселенских соборов (1, 5; IV, 9, 23) содержатся определения, предоставляющие судебную власть над пресвитерами, диаконами и прочими клириками их епископу, равно и в правилах других поместных соборов. Посему и практика свидетельствует, что Карфагенские правила о суде над пресвитерами и диаконами вне Африки, не были соблюдаемы, а действовали Апостольские, Вселенские и других поместных соборов. Г. Л. Б. видит, что и Карфагенские правила, требующие для суда над пресвитером и диаконом и участия посторонних епископов, необходимым признают участие и собственного епископа в качестве председателя; г. Л. Б. знает, или по крайней мере должен знать, что по всем прочим правилам судитъ пресвитера и диакона один собственный их епископ без соседних; г. Л. Б. конечно замечает и из приведенного им примера, что собственный обвиняемого пресвитера епископ судит; – и несмотря на все это заключает: следовательно, собственный обвиняемого пресвитера епископ судить его не должен, а должен судить чужой епископ, с чужими пресвитерами. По крайней мере заключение оригинальное, а не пошлое и для всех людей обычное. Карфагенские правила о суде 3 – 6 епископов вместе с собственным епископом обвиняемых пресвитеров и диаконов, во всей древней Церкви, исключая Карфагенской, не действовали, а действовали Апостольские, Вселенских соборов и других поместных, определяющие, что суд над пресвитером и диаконом в 1-й инстанции производится их собственным епископом. Следовательно, не должны действовать ни Карфагенские, ни все прочие, а должен быть духовно-окружной суд из пресвитеров и без епархиального архиерея. – Никто не скажет, что не оригинально.

За сим г. Л. Б. обвиняет своего противника в невнимательном исследовании правил, и уверяет, что при более внимательном исследовании вышло бы именно то, чего ему хочется, т. е. что архиерей не судит пресвитера и диакона. Он говорит „при более внимательном исследовании не оказалось ли бы, что извержение от сана епископом пресвитера, или диакона, упоминаемое в канонах, не более имело значения, как предоставленное ст. 169 Уст. Дух. конс. усмотрению местного архиерея; подобное же право, вытекающее из обязанности его пещись, чтобы обвиняемые в важных преступлениях священнослужители не приступали к служению алтарю Господню, коль скоро уже есть достаточные причины предусматривать, что они обвиняются справедливо?» (116).

Отв. Г. Л. Б. хочет уверить, будто когда говорится в правилах об извержении пресвитера или диакона епископом, об отлучении, то это значит ни более, ни менее как временное запрещение им священнослужения до окончания над ними судебного производства не в епископском суде, а в суде собора епископов. Прискорбная и достойная сожаления ошибка, если это ошибка, и грубая, недобросовестная ложь, если это утверждается заведомо. В 169 статье „Устава консисторий”, на которую ссылается г. Л. Б. говорится: „духовному лицу, оговоренному в преступлении, запрещается священнослужение смотря по обстоятельствам, какие помещены в самом оговоре, и какие открываются при следствии, и смотря по прежнему поведению подсудимого. Распоряжение о сем вверяется собственному усмотрению местного архиерея, обязанного пещись, чтобы обвиняемые в важных преступлениях против благоповедения по заповедям Божиим не приступали к служению алтарю Господню, коль скоро есть уже достаточные причины предусматривать, что они обвиняются справедливо“. Вот этому-то временному запрещению священнослужения и уравнивает г. Л. Б. упоминаемое в правилах извержение и отлучение пресвитера и диакона епископом. И извержение, и отлучение клирика епископом, по его „внимательному исследованию», тоже, что нынешнее запрещение священнослужения епископом во время следствия до окончания дела. Г. Л. Б. проповедует вещи совершенно новые, никому не известные, и которых и он сам ничем не может оправдать и подтвердить. – По правилам, „пресвитер или диакон изверженный от своего сана своим епископом» (Антиох. 12), может, если считает себя правым, обратиться к суду собора множайших епископов и от них прияти исследование и окончательный суд, т. е. как от судей 2-й степени. Он может воспользоваться этим принадлежащим ему правом, и тогда дело подвергается новому рассмотрению в соборе, как во 2-й инстанции. Но он может и не воспользоваться предоставленным ему правом обжалования судебного приговора епископа, – и тогда приговор сей вступает в законную силу. Если бы. г. Л. Б. был прав в своем уверении, что упоминаемое в правилах извержение пресвитера и диакона их собственным епископом означает только временное запрещение священнослужения, то в правилах не предоставлялось бы на волю осужденного обращаться, или не обращаться к высшему суду: тогда такое обращение к суду было бы не правом, которым можно воспользоваться и не воспользоваться, а обязанностью, которую должно исполнить. Правила ясно говорят о решении собора как о другом решении (Антиох. 6) и учат нас разуметь, что было и первое решение такого же свойства и характера, как и другое, т. е. судебное же. Действие епископа, следствием которого бывает извержение, называется приговором, решением ( ἀπόφασιις, ψῆφος) – тем же самым именем, как и действие собора. Обращение обвиняемого от епископского суда к соборному называется отзывом, апелляциею – термин технический, означающий перенос дела от низшего „суда» к высшему. Если извержение пресвитера епископом, упоминаемое в правилах, означает только временное запрещение священнослужения до решения дела собором, то и извержение епископа собором должно означать тоже самое; ибо один и тот же термин употребляется как о пресвитере, так и о епископе: аще который епископ изверженный от сана собором, или пресвитер, или диакон своим епископом... (Антиох. 4). Сам г. Л. Б. на той же 116 странице, строк. 1, 2 и 3 снизу, свидетельствует, что в правилах 37, 117, 121 и 139 Карфаг. собора говорится об апелляциях (бывающих только против судебных решений) к собору епископов на решения местного епископа, а на следующей странице называет епископский суд – первою судебною инстанциею, и дела подлежащие сей инстанции решенными (стр. 117, строк. 7 сверху).

Доказав таким образом, что извержение и отлучение упоминаемое в правилах есть тоже, что и временное запрещение священнослужения, налагаемое епископом на пресвитера и диакона по 169 статье „Устава консисторий”, г. Л. Б. хитроумно пролагает себе путь к тому, будто, по канонам, и соборы можно составлять не из епископов, а из пресвитеров, и будто по этому можно и ныне устроить окружной якобы соборный суд из пресвитеров с властью его на несколько епархий. Дело ведет г. Л Б. весьма тонко и все на основании Карфагенских же правил, полемизируя против своего противника г. Лаврова. Он говорит: „не упоминает г. Лавров и о том, что соборным правилом (141 Карфаг. собора) предоставляется епархиальным епископам, вместо себя, в члены коллегиальной инстанции духовного суда, избрать по трое судей, подобно тому, как на высший областной собор, при патриаршей кафедре первенствующие епископы, по 28 пр. того же Карфаг. собора имели право, вместо себя, уполномочить по 2 епископа” (стр. 115). Очевидно г. Л. Б. полагает, что 141 правило Карфагенского собора предоставляет епархиальным епископам право вместо себя избрать по три пресвитера судьи в члены коллегиальной инстанции духовного суда, т. е. будто правило буквально узаконяет сочиняемый им окружной суд. Как должен быть изумлен и пристыжен г. Л. Б., когда и он и все узнают, что все это есть его собственная и чистая выдумка, не имеющая с приведенным им правилом ничего общего. Вот буквально в полном виде содержание 141 правила Карфагенского собора: угодно всему собору, ради того, чтобы не были долго удерживаемы все епископы, сшедшиеся на собор избрании по три судии от каждой области. Для правильного понимания этого правила г-ну Л. Б. следовало бы посмотреть и привести непосредственно следующее за 141 правило 142-е, и тогда он, может быть, устыдился бы сделать то лживое толкование, какое сделал, и увидел бы, что из 141 правила он не может извлечь ничего ни в подтверждение мысли о возможности отнять у архиерея судную власть, ни в доказательство правильности своей мысли о выдуманной коллегиальной инстанции духовного суда. 142-е правило есть часть и продолжение 141-го, оно говорит: „по окончании некоторых дел, когда, на продолжение заседаний, для окончания прочих дел, многие епископы сетовали, и не могли сего понести, поспешая к своим Церквам, угодно было всему собору, да изберутся из числа всех от каждой области долженствующие пребыти, ради окончания прочих дел: и сие исполнено“. Вот что значит это правило. На Карфагенском соборе, состоявшем исключительно из епископов, долго замедлили собравшиеся епископы, и, по разрешении некоторых дел, для решения остальной их части положили не оставаться всем, а только по три епископа от каждой области. Вследствие сего избраны от Карфагенской церкви – епископы Викентий, Фортунатиан и Клар; от Нумидийской епархии – епископы Алипий, Августин и Реститут; от Бизаценской епархии – вместе со святейшим старцем первенствующим Донатианом – епископы Кресконий, Юкунд и Эмгилиан; от Мавритании Ситифенской – епископы Севериан, Азиатик и Донат; из Трипольской епархии – Плавтий. Им всем, под председательством Карфагенского епископа Аврелия, поручено окончить оставшиеся неоконченными на полном соборе дела. Есть ли тут что-нибудь, хотя отдаленным образом похожее на сочиненных г. Л. Б. трех судей, которых будто бы правилом 141 предоставляется епархиальным епископам, вместо себя, избирать в члены коллегиальной инстанции духовного суда? И дело это, т. е. установленное в 141 правиле, совсем неподобно тому, которое установляется в 27 Карфагенском правиле, к отнятию у епархиального архиерея судной власти, также не имеющим ни малейшего отношения. В этом правиле подтверждаются необходимость быть ежегодным соборам, на которые митрополиты областей от соборов своих митрополий должны посылать по два епископа или поскольку изберут.

На этом окончился спор о подпорках второй теории в первой стадии, по первому разу.

На лето спор перенесен был в светские газеты. Вторую стадию, вторые бумаги по этому спору – составляет прение, веденное по этому предмету между газетами. „Биржевые ведомости” и „Голос” летом 1872 г. поддерживали затеи и умствования г. Л. Б. „Русский мир” возражал той и другой газете, и защищал принадлежность епископу власти действительного, а не какого-либо другого суда.

Г. Л. Б. в „Православном обозрении” (1872 г. январь, 119) высказал, что он допускает инстанцию духовного суда среднюю между судом епархиального архиерея и судом Св. синода, независимую от епархиального архиерея, будто бы соответствующую соборам, бывшим в древности при кафедрах митрополичьих, которой предшествовал дисциплинарный суд епископа» (119). И с этого-то дисциплинарного епископского суда начинают свои рассуждения „Биржевые ведомости” и „Голос”. Г. Л. Б. эту свою мысль не разъяснял и не аргументировал, а только укорял своего противника, зачем он не допускает подобной инстанции духовного суда. „Биржевые ведомости” и „Голос” все свои силы сосредоточивают на том именно, чтобы доказать, что суд архиерея, по правилам, есть не обыкновенный суд, а какой-то дисциплинарный, и что придуманная г. Л. Б. средняя инстанция суда будет не иное что, как древний областной собор. „Биржевые ведомости” (1872 № 154, 156) находят „выделение суда из ведомства администрации и независимость первого от власти архиерея самым естественным делом, а тех богословов-канонистов, которые готовы видеть в этом опустошение канонов и извращение догматов Церкви, признают достойными удивления. Они уверяют подобных мыслителей, что ни Церковь не потерпит, ни власть еппскопа не пострадает, если организовать суд свободный и независимый, действующий вне стеснительного влияния епархиальных архиереев, как действовал суд областных, или окружных соборов». Это по-видимому тоже, что и у г. Соколова, т. е. отрешить епархиального архиерея от суда. Поэтому Биржевому канонисту следовало бы идти по пятам г. Соколова, но он этого не делает, а для виду даже полемизирует с ним.

„Биржевые ведомости” выступают в роли судьи в споре, бывшем в Московских духовных журналах в 1871 г. о судебной власти архиерея, изложенном выше при разборе первой теории и ее аргументов. В этом споре, как мы видели выше, одна сторона утверждала, что нет оснований стоять за принадлежность архиерею внешней судебной власти, с точки зрения Слова Божия, церковных канонов и церковной практики; другая, напротив, находила принадлежность архиерею судебной власти, в юридическом, а не в нравственном только смысле, положением самым существенным и судебную власть от архиерея неотъемлемою. „Биржевые ведомости” находят, что обе стороны неправы, и открывают свой секрет – как должно правильно смотреть на дело, – секрет весьма простой, и должно только удивляться, как не пришла в голову ни той, ни другой стороне мысль этого секрета. Нужно было, по словам „Биржевых ведомостей», не более, как различить два вида суда и судебной власти, а именно: суд так называемый дисциплинарный от обыкновенного, или общего, судебную власть начальства в отношении к подчиненным от судебной власти суда в собственном смысле. Только сделай это, и тогда все было бы хорошо.

Простое разрешение трудных вопросов, конечно, есть наилучшее; но нужно, чтобы было не только просто, а и истинно с существом дела и с его основаниями сообразно. А этого-то и нет в секрете, сообщенном „Биржевыми ведомостями”: решение их, может быть, просто, но неверно.

Неверно делаемое ими различие суда дисциплинарного от обыкновенного, или общего. Не говоря уже о древнем и нынешнем церковном законодательстве и светское наше законодательство не знает такого различия и никакого дисциплинарного суда. По нашим светским законамъ все наказания налагаются по суду, судебным порядком, и только низшие виды наказаний за нарушение обязанности службы („Уст. угол. суд.” 1066), именно замечания и выговоры, вычеты из жалованья, перемещение с высшей должности на низшую, удаление от должности и арест до 7 дней – налагаются, по распоряжению начальства, в административном ведомстве – административным порядком, в судебном ведомстве – особым дисциплинарным порядком. И вот этот-то особый порядок дисциплинарного производства, установленный исключительно для наложения на должностные лица судебного ведомства низших видов взысканий за служебные проступки, без предания их суду, „Биржевые ведомости” возводят в ранг особого дисциплинарного суда, – недоразумение в высшей степени оригинальное, если оно неумышленно.

Неверную мысль газета неверно и неудачно и аргументирует. Выдумав дисциплинарный суд, она видит его везде: в уставе консисторий, в Св. писании, в правилах. Если устав консисторий говорит о судопроизводстве непосредственно архиерейском, то здесь, по мнению газеты, именно должно разуметь суд дисциплинарный. В Св. писании о судебной власти архиерея будто бы говорится именно в том смысле, что эта власть служит дополнением административных прав епископа, но не имеет самостоятельного значения; в правилах о суде епископа говорится мало, и из этого будто бы следует, что епископский суд, в качестве дисциплинарной меры, предшествовал действительному формальному суду соборов. Заблуждения „Биржевых ведомостей» очевидны; ибо в Св. писании, если говорится о судебной власти в Церкви, то эта власть во всем ее пространстве и видах усвояется только Апостолам и преемникам их, епископам, и никому другому. В правилах Церкви судебная власть усвояется только двум органам: епископу – в его епархии и собору епископов – в митрополии, патриархате, или всей Православной церкви. Нынешняя практика, верная этим основаниям, судебную власть в Церкви усвояет только соборам и епископам. То умозрение публициста „Биржевых ведомостей» будто из сравнительной скудости содержащихся в правилах указаний на суд епископский пред соборным вытекает заключение, что суд епископа, в качестве дисциплинарной меры, не был действительным, а только предшествовал действительному формальному суду соборов, – есть плод крайнего недоразумения. О том и другом суде – и о епископском и о соборном, правила говорят в совершенно одинаковых терминах; для того и другого определяют одинаковые (разумеется, исключая состава лиц судящих) условия; тот и другой суд, по правилам, приговаривает к одним и тем же наказаниям – отлучению, извержению и др.; тот и другой суд подлежит обжалованию недовольных: епископский пред соборным, соборный (исключая суда Вселенского собора) – пред большим собором (Антиох. 12 и др.). Умозаключая по примеру „Биржевых ведомостей”, следовало бы прийти к выводу, что и суд Вселенского собора, о котором в правилах почти совсем не говорится, не есть суд действительный, а только дисциплинарный, предшествующий действительному, формальному. Равным образом, при таком способе умозаключений, наш кассационный сенат и судебная палата оказались бы имеющими только власть дисциплинарного, сочиненного „Бирж. ведом.”, суда, предшествующего действительному, формальному суду, так как в судебных уставах 1864 г. о судопроизводстве в этих судебных установлениях говорится гораздо менее, чем о судопроизводстве в окружных судах и у мировых судей. Составители правил были люди не только облеченные высоким, непререкаемым церковным авторитетом, но и обладавшие здравым умом: они справедливо полагали, что если сказать, что епископский суд производится с соблюдением тех же правил, как и суд соборный, то этого вполне достаточно, дабы ни один здравомыслящий человек не предположил, будто епископский суд не такой же суд, как и суд собора. Правила одинаковы, следовательно, и суд соборный и епископский одинаков: каков соборный, таков и епископский. Далее, в правилах епископский суд по своим свойствам, условиям и последствиям представляется не только во всем тождественным с судом соборным, но и приравнивается к суду светских судилищ. В 117 Карфагенском правиле говорится: аще кто из клира будет просити от царя рассмотрения о себе в светских судилищах, лишен будет своея чести. Аще же будет от царя просити себе суда епископского, отнюдь да не возбранится ему сие. Суд епископский такой же, как и суд светских судилищ. И совершенно напрасно и неправильно „Бирж. вед.” усиливаются в правилах, где говорится об апелляциях на епископский суд суду собора, указать основание мысли, будто суд епископский, по правилам, не такой же, как и суд собора; будто приговоры епископского суда получали законную, окончательную силу по рассмотрению того же самого дела судом собора. Это действительно было, если на суд 1-й инстанции, или епископский был отзыв в суд 2-й инстанции – соборный. Если этого отзыва не было, то в епископском суде вершилось дело окончательно. И соборный суд митрополии, по делам, судимым в нем, как в 1-й инстанции, был в таком же отношении к суду большого собора – патриархата. Суд 1-й инстанции – епископский ли, соборный ли – не инороден, а однороден с судом 2-й инстанции. К суду 2-й степени поступают только дела однородного с ним суда 1-й степени: в мировой съезд от мирового судьи, в судебную палату из окружного суда. Следовательно, если признали „Бирж. вед.», что от епископского суда дела поступали к суду собора, то они необходимо должны признать и то, что суд соборный и суд епископский вполне однородны. Изобретенное ими объяснение, будто правила признают, что епископ пользовался правами суда в отношении к подчиненным ему клирикам только как начальствующее лицо, что его приговоры, подобно распоряжениям начальства, получали законную окончательную силу по рассмотрении того же самого дела судом собора, принадлежит к числу самых неудачных и неосновательных вымыслов. „Бирж. вед.“ не знают, что распоряжения губернатора никогда не подвергаются для получения законной, окончательной силы рассмотрению окружного суда, судебной палаты или судебного сената.

Из Св. писания, из церковных правил, из всей истории Православной Церкви и из нынешней церковной практики, с несомненностью, не допускающею ни малейшего пререкания, ясны следующие положения: 1) в поместной Православной церкви (след. и русской) судебная власть принадлежит собору епископов; 2) в поместном пределе Православной церкви, именуемом епархиею, судебная власть принадлежит епископу епархии; 3) судебная власть епископа епархии простирается на все, подлежащие церковному суду, дела его епархии; 4) никакая другая власть, ни другой епископ, ни даже самый собор епископов не могут судить дела, подсудного суду епископа епархии – первый ни в каком случае, последний (т. е. собор) прежде суда епископа епархии.

„Биржевые ведомости» не остались довольны статьями „Русского мира», но возражали на них.

„Русский мир» утверждал, что в Св. писании судебная власть усвояется только Апостолам и преемникам их, епископам. Против Апостолов „Бирж. вед.» не спорят, а епископам уступить судебную в Церкви власть не хотят: они говорят, что, по православному пониманию, судебная власть принадлежит самой Церкви, т. е. епископам, пресвитерам, диаконам, клирикам и всем мирянам; в доказательство же цитуют такое место в Евангелии (Матф; 18:17), в котором Иисус Христос вручает судную власть Своим ученикам, преемники которых суть епископы, как это и понимает действительная и истинная Православная церковь (см. выше в толкованиях сих слов Спасителя), а не та, которую выдумали „Биржевые ведомости”.

„Русский мир” говорил, что в правилах Церкви судебная власть принадлежит только двум органам; епископу и собору епископов. „Не так – возражают „Бирж. вед.“ – не двум, а большему числу, именно: епископу, митрополиту, патриарху, собору соседних епископов, всему областному собору, собору большему и собору Вселенскому”, и заставляют своего противника счесть для „Русского мира” органы судебной власти в Церкви. Не утруждая противника „Бирж. вед.“, „Русский мир“ сам указал им, что и в их перечислении пропущены еще следующие органы судебной власти: экзарх, архиепископ, викарный епископ, или коадъютор, собор целой поместной Церкви, напр. русской, и проч. и проч. Если бы было сказано, что напр. в Петербурге розничная продажа восковых свечей принадлежит соборам и церквам, „Бирж. вед.“, по своей строгой логике, и тут закричали бы: „не так, большему числу, а именно: собору кафедральному, соборам военным, морским, и прочим соборам, церквам придворным, приходским, домовым, кладбищенским, монастырским, госпитальным, военным”. „Бирж. вед.“ не усматривали, что в общем определении сказано гораздо более, чем в их исчислении органов судебной власти, ибо и митрополит – епископ, и патриарх – епископ, и малый собор, и большой собор, и областной, и Вселенский – все соборы. Вот если бы они указали в канонах хотя один, из которого видно было бы, что пресвитеру принадлежит судебная власть, тогда они, действительно, и „Русский мир” изобличили бы в несправедливости, и себе оказали бы ту неоцененную услугу, что разглагольствования их перестали бы быть мыльными пузырями.

„Бирж. вед.“, следуя г. Соколову не признают Св. синод собором и, желая умалить его значение и власть, говорят, что он есть церковно-государственное установление.

Отв.: Церковно-государственное установление, т. е. учреждение Св. синода церковною и государственною властью не препятствует Св. синоду быть собором. Св. синод есть собор, и это ясно и неоднократно выражено в документах непререкаемой важности и достоверности (напр. „Дух. регламент” и „Собр. зак.” № 3,749). Когда и после того „Бирж. вед.” продолжали настаивать, будто „Русский мир” неправду утверждает, признавая Св. синод собором, то приведены были против них следующие основания, по которым Св. синод есть и должен быть признаваем собором: в именном указе 25 января 1721 г. об учреждении Св. синода Петр I говорит: „не видя лучшего к исправлению духовного чина способа, паче соборного правительства, уставляем духовную коллегию, т. е. духовное соборное правительство. В присяге членам духовной коллегии – она именуется духовным правительствующим собранием. Затем на первых трех страницах последнего издания „Духовного регламента” пять раз встречается в приложении к Св. синоду наименование: соборное правительство, три раза – соборное правление и два раза – соборное сословие; приговор Синода называется соборным. Сам Св. синод в одном из указов изъясняет о себе: Синод имеет честь, силу и власть патриаршескую, или едва ли и не большую, понеже есть собор” („Собр. зак.” № 3,749).

Напрасно и не искусно „Бирж. вед.“ опорочивают и то положение „Русского мира“, что по нынешней церковной практике судебная власть принадлежит епископам. Они говорят, что в отдельных епархиях действуют духовные консистории с местными преосвященными во главе. „Бирж. вед.» нанесли бы „Русскому миру» чувствительный удар, если бы доказали, что духовные консистории действуют без главы, а теперь только его подкрепляют.

„Бирж. вед.» требуют доказательств мысли, что по правилам суд епископский и суд соборный – однородны. Вот требуемые доказательства: Антиох. 4: аще который епископ изверженный от сана собором, или пресвитер, или диакон своим епископом и т. д. Епископ подвергается извержению, этому крайнему наказанию, по суду собора, а пресвитер и диакон по суду своего епископа. Если не по суду епископа пресвитер и диакон, то окажется, что и епископ не по суду собора. Карфаг. 29, 12, 14: обвинения на пресвитеров и диаконов собственный обвиняемых епископ, в качестве председателя, вместе с шестью, или тремя ближайшими епископами, исследует с соблюдением тех же правил касательно дней и сроков, и исследования, и лиц обвиняющего и обвиняемого, какие установлены и для соборного суда над епископами. Суд над пресвитером и диаконом их собственного епископа, председательствующего в собрании созванных соседних епископов по правилам почитается судом их собственного епископа. В Карфаг. правилах (37 и 139) говорится: когда пресвитеры и диаконы и прочие низшие причетники по возникшим у них делам жалуются на суд своих епископов и т. д. Можно представить и еще доказательства однородности суда епископского с соборным и нелепости мнения об административном характере епископского суда.

Напрасно „Бирж. вед.“, для придания еще большей силы своим доводам, ссылаются на алфавит, помещенный в конце книги „Правил», и выставляют, якобы и к этому алфавиту относится сказанное на выходном листе книги „Правил», что она издана „во утверждение единой, святой, Апостольской, Православно-кафолической Церкви». Это было печатано и тогда, когда в книге „Правил» алфавита еще не было. Да и почерпнутое „Бирж. вед.» из алфавита в их пользу не дает ничего: они приводят из алфавита, что пресвитера и диакона судит свой епископ с шестью, или тремя другими епископами, а заключение отсюда выводят такое, что свой, т. е. епархиальный епископ, пресвитера, подчиненного ему, судить не должен, равно же не должны судить и соседние епископы, а должны судить пресвитеры.

Когда „Бирж. вед.» снова подняли вопрос о Карфагенских правилах и находили, что по этим правилам епископ ограничен в суде над подчиненными ему пресвитерами и диаконами тем, что пресвитера он судит не один, а с шестью другими епископами, а диакона – с тремя, то со стороны „Русского мира» было изъяснено, что это были правила местные, действовавшие только в одной Карфагенской церкви, потому что только в этой одной древней Церкви было возможно их осуществление, по причине многочисленности епископов; во всех же прочих древних Церквах, современных Карфагенской, действовали не эти правила, а другие, по которым пресвитер и диакон „извергаются из сана и отлучаются от общения церковного” (т. е. подвергаются крайним по церковному суду налагаемым наказаниям), вследствие суда их собственного епископа (Антиох. 4, 6, 12; Сардик. 13, 14; IV Всел. 23). Эти последние правила всегда действовали и доныне действуют и в нашей Церкви; приложение же Карфагенских правил у нас решительно немыслимо, по причине обширности наших епархий: невозможно собираться епископам шести соседних епархий раз по 10, или по 20 каждый год в кафедральном городе каждой из шести соседних епархий, для суда над пресвитерами и диаконами. Делаемая при этом случае „Бирж. вед.“ укоризна, будто „Русский мир» неправильно говорит, что, по Карфагенским правилам, местный епископ занимал место председательствующего в суде над пресвитерами и диаконами, поставляет его в величайшее затруднение и недоумение, как изъяснить происхождение этой укоризны. Высказывая свое мнение, он основывался буквально на следующих словах 14 Карфагенского правила, на которое делают ссылку „Бирж. вед.“ „рассуждено, чтобы в Триполе на суде слушали пресвитера пять епископов, а диакона три: явно же есть, яко председати будет свой епископ. Один из московских спорщиков по этому предмету напечатал последние слова крупными заглавными буквами, вероятно для тех, которые худо видят. „Бирж. вед.“ видели приведенное Карфагенское правило и знают сочинения московских спорщиков, тем не менее однако же укоряют „Русский мир» будто он ложно находит в Карфагенских правилах мысль о председательстве местного епископа в суде над пресвитерами и диаконами. Далее этого недобросовестность не может простираться. „Бирж. вед.“ по пятам „Правосл. обозрения» (1872, январь) приводят несколько примеров, из которых видно, что напр. для суда над пресвитерами, Оригеном и Арием, их епархиальные епископы созывали соборы из подчиненных им епископов, и что в Русской церкви епархиальные архиереи иногда поручали отправление церковного правосудия подчиненным им лицам пресвитерского сана. И первое, и второе – прекрасно, поучительно и достоподражаемо; но мысли об отнятии у епархиального архиерея, принадлежащей ему судебной власти, из этих примеров все-таки не выходит: судили, или поручали суд все-таки епархиальные епископы; а это-то более всего „Бирж. вед.“ и не нравится. Равным образом, приведенные примеры не опровергают и того положения, что никакая другая власть, ни другой епископ, ни даже самый собор епископов не могут судить дела, подсудного суду епископа епархии – первый ни в каком случае, последний, т. е. собор, прежде суда епископа епархии.

„Бирж. вед.“, следуя „Православному обозрению” (янв. 1872), повторяют против „Русского мира” тот упрек, который г. Л. Б. делает г. Лаврову, будто сей последний приписывает епископу самодержавие судебной власти. „Бирж. вед.» тот же упрек делают „Русскому миру“, уверяя, будто „Русский мир” думает, что епископ, преемник Апостола, может пользоваться судебною властью во всем ее пространстве и видах, независимо ни от кого и по собственному „усмотрению“. „Русский мир» отвечает: никогда мы подобным образом не думали, и никого в этом не уверяли. „Бирж. вед.“ в подтверждение своего обвинения не найдут в „Русском мире“ ни одного слова. Мы думаем и говорили, что епископ, имея судебную власть на основании Св. писания и правил, в употреблении этой власти ограничен высшею, над ним стоящею судебною властью – соборною. На суд епископа каждое, подвергшееся осуждающему приговору этого суда, лицо имеет право отзыва к суду собора, который может или исправить суд епископа, или же утвердить его. Вот одно каноническое ограничение судебной власти епископа; а другое состоит в том, что в пользовании судебною властью епископ ограничен пределами своей епархии, и не может пользоваться оною в епархии другого епископа. Третье ограничение епископа в пользовании судебною властью состоит в том, что он судит не по собственному усмотрению, а на основании церковных правил. Все это мы высказывали ясно и прямо, и, в виду этого, навязывать нам мысль о независимости епископа ни от кого, и об употреблении им судебной власти по своему усмотрению значит говорить заведомо неправду.

Спор „Бирж. вед.“ с „Русским миром» принес ту пользу, что еще раз, и уже пред публикою, читающею светские газеты, яснейшим образом обнаружил ничтожество оснований, проводимых сторонниками отнятия судебной власти у епархиального епископа и всю недобросовестность тех уловок, к которым они прибегают. Он принес и ту еще пользу, что „Бирж. вед.“, кажется, уразумели нелепость сочиненного ими дисциплинарного суда, так что о нем в последних статьях „Бирж. вед.“ нет и помину. Он принес и ту пользу, что вызвал со стороны „Бирж. вед.“ несколько, может быть невольных признаний, которые показывают, что они в глубине души убеждены в истине защищаемого „Русским миром» дела; но никак не могут выйти из тех противоречий, в которые себя поставили другими своими заявлениями. К числу таких утешительных симптомов может быть отнесено следующее признание „Бирж. вед.“. Мы признаем, что епископы пользуются судебною властью в Церкви не во всем ее пространстве, а в определенной мере.... что епископ не есть единственный обладатель судебной власти в Церкви и должен быть ограничен в употреблении ее, особенно в случаях произвольных, неправильных, своекорыстных действий….. что в наших (т. е. „Бирж. вед.)“ статьях нет мыслей, будто епархиальный епископ не должен судить подчиненного ему пресвитера, а должны судить пресвитеры». „Епископ пользуется судебною властью и есть ее обладатель, хотя и не единственный... и нет мысли о том, чтобы судили одни пресвитеры....» При виде таких заявлений так и хочется сказать: из-за чего спор? к чему горячиться? зачем портить свою кровь и бумагу? Епархиальный архиерей и собор архиереев – два центра и источника судебной в Церкви власти. Архиерей ограничен в употреблении этой власти собором и пределами своей епархии. Более этого никто ничего не требует и не говорит. На этом условии можно подписать мир. Но увы, никогда не должно забывать, что все, самые ясные признания противной стороны, тут же, или чрез несколько времени спустя, обыкновенно отрицаются ею самою с неслыханным и невиданным остервенением. Таков рок, такова Немезида! Тот же писатель, которому принадлежат приведенные сейчас признания, тут же называет себя разбивателем архиерейской власти, а в других местах неоднократно повторяет, что доводы „Русского мира” не могут разубедить его, и что он не чувствует потребности смиренно раскаяться в своих заблуждениях. „Русский мир» замечает по этому случаю: мы просто в отчаянии, при виде этих заявлений „Бирж. вед.”. На кого надеялись, тот нам и изменяет: „Бирж. вед.” не убеждаются нашими доводами. Нам остается одно утешение – надеяться, что мы, хотя и к сожалению „Бирж. вед.”, найдем себе приверженцев в среде нашего духовенства и всех тех здравомыслящих людей, которые в представителях высшей церковной власти не предполагают, подобно „Бирж. вед.” и „Голосу”, непрестанного проявления человеческих страстей: вражды, пристрастия, человекоугодничества и малодушия, и которые из-за неполучения скуфьи или камилавки не кричат о придавленности гнетом бесправной зависимости от администрации. „Бирж. вед.” могут продолжать стараться о разрушении архиерейской власти, но мы не можем не заметить, что они не понимают, что, разрушая власть архиерея, они теми же самыми ударами разрушают и собор, долженствующий и могущий состоять из архиереев, и то духовенство, в пользу которого, по-видимому, хлопочут, ибо если каждый архиерей в частности действует по человеческим страстям: вражде, пристрастию, человекоугодничеству и малодушию, то и все вместе они будут действовать по тем же побуждениям. Что же далее?.. Останутся одни бесстрастные иереи, во главе которых не будет стоять архиерей. Но, по пословице: каков поп, таков и приход, – если генералы худы, то офицеры и вовсе никуда не годятся.

Полемика газеты «Голос» с газетою «Русский мир» о судебной власти епархиального архиерея.

Чрез несколько дней после того, как появились две первые статьи „Бирж. вед.” (№№ 154, 156) об отнятии у епархиального архиерея судебной власти, „Голос” в двух статьях (№№ 60 и 62) развивает ту же самую тему, с теми же вариациями и, разумеется, с тою же целью – убедить своих читателей, что отнять у епархиального архиерея принадлежащую ему, на основании Слова Божия и церковных правил, судебную власть, ничего не значит, даже мало того – это требуется Словом Божиим и правилами, и что если и принадлежала церковно-судебная власть епархиальному архиерею, то это только вследствие прискорбного недоразумения; весь Православный мир, от начала христианства доныне находился в заблуждении. Весьма трудно различить, – „Голос» это проповедует, или „Бирж. вед.“? – до того велико сходство в мысли, в выражении, в постановке и аргументации предмета, даже в ошибках и недоразумениях, что оно близко с полным тождеством. Как будто один и тот же художник малюет в двух местах.

Цель и у „Голоса» и у „Бирж. вед.» – одна и та же: архиерея нужно лишить принадлежащей ему судебной власти, – иначе погибнет Россия и белое духовенство. Оружие у обеих газет одно и тоже. Так как после московского спора об этом предмете сделалось решительно невозможным утверждать, будто судебная власть, на основании Слова Божия, церковных правил и неизменной церковной практики, не принадлежит епископу, в чем откровенно сознаются „Бирж. вед.“, то тактика совершенно изменилась. Теперь допускают, что власть суда епископу принадлежит, но не в обыкновенном, общечеловеческом смысле, а власть какого-то дисциплинарного суда, которая будто бы принадлежит всякому начальству над его подчиненными. Первые выпустили этот снаряд „Бирж. вед.“, и „Русский мир» показал им всю нелепость и несостоятельность их изобретения. Дисциплинарного суда нет и быть не может. „Голос» повторяет погрешность „Бирж. вед.» и уверяет, что хотя епископ мог подчиненного ему клирика лишить места, отрешить от должности, запретить священнослужение и т. д., но эти действия имели значение административных, а не судебных распоряжений. В виду такого настояния и повторения и „Русский мир» повторил, что дисциплинарного суда нет, что есть только дисциплинарные взыскания, которые суть наказания, налагаемые без суда властью начальства, и которым подлежат все вообще маловажные проступки как по службе, так и по нарушению общественного порядка и благочиния, не влекущие за собою предания суду („Свод. воен. постан.” изд. 1869 г. уст. дисц. 8, 9). Если так понимать судебную власть архиерея, если утверждать, что он имеет только власть суда дисциплинарного, т. е. власть налагать дисциплинарные взыскания, как всякий начальник, то нельзя уже будет утверждать, что такою постановкою судебная власть у архиерея, в том виде, смысле и существе, как она усвояется ему Словом Божиим, канонами и непрерывною практикою – не отнимается. Все усилия „Голоса» убедить своих читателей, что только в этом смысле, т. е. как начальнику, усвояется судебная власть архиерею – совершенно бесплодны. Немного нужно знания, чтобы распутать и уничтожить сплетенные для этой цели „Голосом» софизмы.

„Голос» утверждает, что в первобытных христианских обществах суд был отеческий, патриархальный, и правами такого суда пользовался в важных случаях совет старших, а в делах менее важных, обыденных, глава общины – епископ. Когда обвинения касались пресвитеров, епископ предлагал эти жалобы на обсуждении совета старших членов. В таких, будто бы, формах изображается духовный суд в первоисточнике церковного права – в Св. Писании; таков именно смысл пастырских посланий Апостола Павла к Тимофею, бывшему настоятелю церковной общины в Ефесе.

Отв.: „Голос» никогда не читал ни всего первоисточника церковного права, ни даже той части, на которую в особенности ссылается. В Св. писании нет ни одной буквы о том, чтобы в христианском обществе правами суда в важных случаях пользовался совет старших. Ни о каком совете старших или младших в Писании нет ни одного слова. Нет ни одного слова в Писании и о том, будто епископ жалобы на пресвитеров предлагал на обсуждение совета старших членов и будто сам он пользовался правами суда только в делах менее важных, обыденных. Все это есть собственное изобретение „Голоса», и Священному Писанию навязано, конечно, для усвоения изобретенному большего авторитета. В посланиях Апостола Павла к Тимофею есть следующая, относящаяся к суду, наиболее ясная заповедь Апостола сему, по выражению „Голоса», настоятелю церковной общины в Ефесе, а по общепринятому церковному мнению – епископу Ефесской церкви, выраженная буквально следующим образом: обвинение на пресвитера не иначе принимай, как при двух или трех свидетелях. Согрешающих обличай пред всеми, чтоб и прочие страх имели. Пред Богом и Господом Иисусом Христом и избранными Его Ангелами заклинаю тебя сохранить сие без предубеждения, ничего не делая по пристрастию. Какой бы смысл ни захотел „Голос» придать этим словам Апостола Павла к Тимофею, где говорится о суде, – он не извлечет отсюда никаким образом ни мысли о совете старших, будто бы решавшем важные дела, ни о том, что суду епископа предоставлены были только дела менее важные, обыденные. Все, что дают эти слова Апостола, заключается в следующем: 1) власть суда над пресвитером принадлежит епископу (Тимофею); 2) он должен судить (принимать обвинение) пресвитера не иначе, как при двух или трех свидетелях; 3) согрешающих обличать пред всеми для устрашения других; 4) судить без предубеждения и без пристрастия. Остальное есть изобретение „Голоса» и к первоисточнику церковного права не имеет ни малейшего отношения.

Свою неудачную изобретательность „Голос” показывает и при объяснении дальнейшего исторического развития церковного суда. Он совершенно правильно утверждает, что и с развитием жизни в епископе сосредоточивались права суда, который действовал в этом суде или единолично, или в соучастии помогавшей ему коллегии пресвитеров. Правильно, говорит „Голос» и то, что епископ мог подчиненное ему лицо лишить места, отрешить от должности, запретить ему священнослужение и т. д.; – но за сим неправильно и произвольно утверждает, будто епископ пользовался судебною властью на правах начальника – правителя, будто указанные действия его имели значение административных, а не судебных распоряжений, будто судебная власть епископа была продолжением и дополнением его административных прав, как начальника общины, а не имела самостоятельного значения, действительным же судом был именно суд соборов. Все эти утверждения „Голоса» столь же произвольны и неверны, сколь несостоятельны представленные в подтверждение их основания. Из того положения, что лицо, подвергнутое взысканию со стороны епископа, имело право принести свое оправдание собору, который подвергал рассмотрению приговор епископа, и произносил свой приговор, которого епископ уже не мог обжаловать, выводить заключение о несамостоятельности судебной власти епископа и о действительности только суда соборов, – все то же, что из положения мирового судьи в отношении к мировому съезду, или окружного суда к судебной палате, – заключение об административном значении приговора мирового судьи и окружного суда, – ибо и здесь съезд подвергает рассмотрению приговор судьи, имеет право постановить свой приговор, и этот приговор судья не может обжаловать; в таком же отношении и окружной суд находится к судебной палате. Из выставленного „Голосом» положения вытекает заключение, прямо противоположное им выводимому. Если, по утверждению „Голоса», суд соборов был действительным судом, и если к этому действительному суду поступали жалобы на отрешение епископом клирика от должности, на запрещение ему священнослужения то и епископ, приговоры или распоряжения которого обжалованы, постановлял их как действительный судья, а не как администратор. Если же приговоры епископа об отрешении от должности, о запрещении священнослужения были административными распоряжениями, то и собор при перевершении их действовал в качестве административного учреждения, а не в качестве суда. На распоряжение начальника жалоба приносится высшему над ним начальствующему учреждению или лицу, перед судом обжалуется только судебный приговор, который подвергшееся приговору лицо почитает несправедливым. И все это буквально подтверждается канонами, которые и суд епископский и суд соборный называют одним и тем же именем – судом, судилищем (Карф. 37, Антиох. 12); одним и тем же именем называют акт перенесения дел от епископского суда к соборному, равно как и от суда меньшего собора к суду большего собора – апелляциею, отзывом. Образ производства суда у епископа такой же, как и на соборах. (Карф. 29); решение епископского суда называется тем же именем, как и решение соборного суда – приговором, решением; наказания, налагаемые тем и другим судом, одинаковые – извержение, отлучение, лишение места. Эти понятия и сведения азбучные и различать их, кажется, должно было бы, и не должно было бы на смешении их основывать фальшивые выводы, или по крайней мере, приличие требовало бы не разрушать этот вывод самому их изобретателю. А изобретатель „Голоса» делает именно это неблагодарное для его труда дело; усиливаясь доказать, что приговоры епископа, по жалобам осужденных, переходившие на соборный суд, были приговорами административными, он приводит или цитирует ряд правил, к делу не относящихся или свидетельствующих именно против него. Долго было бы разбирать по порядку каждое из приведенных с этою целью на двух столбцах (№ 62, стр. 2) правил и показывать неуместность и бесполезность для защищаемого „Голосом» дела; довольно для примера показать, как удачно он пользуется правилом в заключение этой длинной тирады. Он говорит, что каждый клирик, подвергшийся взысканию своего епископа, имел право приносить свое оправдание на собор, и изверженному судом собора ни в каком случае уже не возвращался свящ. сан, и за него не могла ходатайствовать никакая власть, ни даже вся поместная Церковь. Правило же 73 Карфаг. собора, на которое ссылается в этом случае „Голос”, говорит следующее: клирика, осужденного за преступление судом епископов, не позволено защищати ни той Церкви, в которой он служил, ниже какому-либо человеку, и означает, по мнению толкователей, что никто не может препятствовать, чтобы клирик, правильно осужденный его епископом за какое-либо преступление, понес определенное ему наказание. Равным образом, не должно было говорить ту неправду, будто каноны вовсе не говорят о суде епископа для разбора криминальных дел, потому что в канонах прямо и ясно говорится, что на суде епископском может быть полагаемо извержение, отлучение и другие наказания, налагаемые в церковно-криминальных делах и преступлениях. О соблюдении на епископском суде тех же форм и обрядов, какие установлены для суда соборного, также прямо и ясно говорится в канонах (Карфаг. 29).

Не имея возможности отрицать того очевидного положения, что епископ, по канонам, имеет власть подчиненных ему клириков подвергать всем церковным наказаниям, и самым крайним, каковы: запрещение священнослужения, отлучение, извержение, „Голос» придумывает и другой маневр с целью ослабить силу этого доказательства. Он говорит, что хотя епископ и приговаривал ко всем наказаниям, но только временно, а не навсегда; каждый клирик, подвергшийся взысканию епископа, имел право принести свое оправдание на собор, который или оправдывал виновного, или подвергал действительному извержению. Следовательно, заключает „Голос», предоставляемое канонами епископу право подвергать подчиненных ему клириков отлучению и извержению нисколько не доказывает сосредоточения в руках епархиального епископа всей полноты судебной власти.

Отв.: но оно доказывает, выше всякого сомнения, принадлежность ему судебной власти в такой мере, что он имел право подвергать клириков всем тем наказаниям, каким подвергал их и собор. Одним тем обстоятельством, что приговор его подлежал обжалованию, и мог быть исправлен собором, решительно нельзя доказывать мысль о принадлежности епископу не судебной, а административной власти: не подлежат обжалованию только судебные приговоры Вселенских соборов. По системе умозаключений „Голоса» выйдет, что и приговоры патриарших соборов, подлежащие обжалованию пред Вселенским собором, и приговоры митрополичьих соборов, подлежащие обжалованию пред собором патриаршим, суть только административные распоряжения, так как и они не суть окончательные, а могут быть или утверждены, или исправлены. Судебною инстанциею будет только одна последняя, высшая, а все прочие будут административными.

Перевершение соборным судом суда епископского, приводящее „Голос» к умалению епископского суда пред соборным, и служащее для него основанием мысли об инородности епископского суда в сравнении с соборным, имеет совершенно, не тот смысл, какой хотят ему навязать. В Церкви действовало общее начало всех законодательств о праве высшего суда перевершать приговор низшего, и о непоставлении этого в предосуждение низшему суду; и это начало ясно выражено в 16 Карфагенском правиле: аще от каких бы то ни было судей церковных судное дело перенесено будет к другим судиям церковным, имеющим высшую власть: да не будет никакого нарекания тем, коих приговор отменен будет, аще не могут быти обличены, яко или по вражде, или по пристрастию осудили, или неким угождением прельщены были». „Голос” не знает этого, или не хочет знать.

Чтобы окончательно убедиться „Голосу» и К° в крайней нелепости мысли об административном значении предоставляемых епископу канонами судебных прав, для сего довольно обратить внимание на то, что соборы, которые, по его утверждению, одни обладали судебными правами, были учреждением непостоянно действующим, а составляемы были только временно. По древнейшим правилам они составлялись дважды в год (Апост. 37), а позднее соборы были составляемы однажды в год (VI Всел. 8. VII, 6). Следовательно, по умозаключениям „Голоса», суда церковного, как учреждения постоянно действующего, не было между соборами – Церковь была бессудна, в между-соборное время действовала только административная власть епископа. Неужели и в виду этого „Голос» не устыдится нелепости своих измышлений и не бросит их?

„Голос», вместе с „Бирж. вед.“, мечтает, что, по „стеснении и ограничении» власти епархиального архиерея в делах суда, для ревизии или для разбора судебных дел в нескольких епархиях, можно образовать особое присутствие, председателем которого было бы особое лицо, уполномоченное Св. синодом и Высоч. властью, а членами – иереи, указанные для того народом, духовенством и архиереями подлежащих епархий и уполномоченные Св. синодом. Такое присутствие, будто, напоминало бы тот состав областных соборов древней Церкви, когда епархиальные епископы, по причине невозможности присутствовать на областном соборе, или заменяли себя уполномоченными от своих епархий, или предоставляли рассмотрение дел избранным судьям из своей области (Карф. 87, 141). Вот учреждение, которое „Голос» и К° хотят воздвигнуть на развалинах архиерейской судебной власти, существующей в продолжение почти девятнадцати веков, но ныне обреченной „Голосом» и „Бирж. вед.» на упразднение: по-ихнему архиерей будет только управлять, c удить же будет в двух, трех, четырех, или более епархиях особое присутствие, состоящее из иереев с председателем неопределенного „Голосом» звания и сана, и это, будто бы, подобно будет областным соборам древней Церкви.

„Голос» и К° воображают, что проповедуют свои фантазии на Алеутских островах дикарям, которые не умеют разобрать ничего и всему поверятъ. Как ни незрело общество Европейской России, тем не менее невозможно представить его стоящим на степени развития алеутов, и несправедливо ожидать, что не встретится людей, могущих оценить затеи „Голоса» и К°, их доводы и основания, равно как и сделанные на них возражения.

Предположенное „Голосом» и К° новое здание в виде особого присутствия, несмотря на обещаемое ими сходство в архитектуре с областными соборами древней Церкви, вовсе не будет иметь с ним ни малейшего сходства, даже отдаленного. Областные соборы древней Церкви состояли единственно из архиереев, а не из иереев, даже и в тех исключительных случаях, на которые делает ссылку „Голос». В 87 Карфаг. правиле, на которое ссылается „Голос», говорится следующее: „постановлено, чтобы каждый раз, когда надлежит собратися собору, благовременно приходили на оный епископы, которым не препятствует ни старость, ни болезнь, ниже какая-либо тяжкая необходимость, и да извещаются первенствующие, каждый от своей области, о всех епископах, в двух ли, или трех местах составляются собрания их (т. е. епископов), и от каждого из сих частных собраний по очереди избираемые неотменно да приидут ко дню собора». Речь идет во всем правиле о епископах, долженствующих быть на соборе, и ни одного слова нет об иереях, из которых будет состоять особое, предполагаемое „Голосом» и К° присутствие. Равным образом, нет ни одной буквы об иереях и в другом Карфагенском правиле, на которое „Голос» ссылается – 141. Там говорится: „угодно всему собору, ради того, чтобы не были долго удерживаемы все епископы, сшедшиеся на собор, избрати по три судии от каждой области». Объяснение этого правила заключается в следующем правиле того же собора – 142, в котором говорится: „по окончании некоторых дел, когда на продолжение заседаний, для окончания прочих дел, многие епископы сетовали и не могли сего понести, поспешая к своим Церквам, угодно было всему собору, да изберутся из числа всех (т. е. епископов) от каждой области долженствующие пребыти, ради окончания прочих дел и сие исполнено». Очевидно, что ни в том, ни в другом правиле нет ничего, хотя сколько-нибудь похожего на проектируемое „Голосом» и К°„особое присутствие». На соборах архиереи, а у „Голоса» – иереи. Тут есть, кажется, разница. В канонах собор епископов, собирающийся дважды или однажды в год для решения дел по отзывам на приговоры суда епархиального архиерея в качестве 2-й инстанции, а по „Голосу» особое, постоянное присутствие из иереев, судящее церковные дела нескольких епархий в качестве первой инстанции. Тут нет, кажется, ни малейшего сходства.

Одним из важнейших и непреодолимых препятствий к учреждению окружных духовных судов, на несколько епархий простирающих свою судебную власть, взамен епархиальных судов в каждой епархии служит, как известно, твердо и неизменно соблюдаемое во все времена Церкви каноническое правило, чтобы всякая епархия сохраняла без стеснения принадлежащие ей права, и чтобы никто из епископов не простирал власти на другую епархию (Ап. 35, III Всел. 8; Антиох. 9, Карфаг. 64, 67). „Голос» знает эти правила, но находит, что это решительно ничего: каноны-де не выражают той мысли, чтоб епископ, получивший полномочие от закона и высшей власти, не имел права распоряжаться в пределах епархии другого. „Голос” забывает, что закона такого доселе не издано; ибо в канонах желаемого „Голосом” закона нет, а выражен совершенно ему противоположный. Нет и власти не только высшей, но даже и равной той, которою издан не нравящийся „Голосу” закон: нет Апостолов, нет Вселенского собора, которые исправили бы себя и издали бы закон, требуемый „Голосом” и К° о праве одного епископа действовать и распоряжаться в епархии другого.

По всему этому, заключительный вывод „Голоса”, будто такою постановкою духовного суда и судебной власти епархиального архиерея (т. е. отнятием у него судебной власти и оставлением за ним только административной) будет восстановлено в судебной практике действие древних канонов, может быть принят только как самая злая и неуместная ирония.

Нет, не такими маневрами может быть достигнуто восстановление в судебной практике действия древних канонов, если „Голос» и К° желают именно этого, а не отнятия только судебной власти у епархиального архиерея. Собор епископов с митрополитом во главе был 2-ю судебною инстанциею по отношению к суду местного епископа. Если „Голос” и К° желают искренно восстановления древних канонов, – могут быть и у нас устроены митрополичьи округи с ежегодными или двукратными в год соборами епископов, принадлежащих к округу митрополии, для разбора, в качестве 2-й инстанции, дел, переходящих по отзывам на приговоры епархиального архиерейского суда. Это будет с древними канонами согласно. Но дела в эту инстанцию должны будут перейти не от епархиального архиерея, а от Св. синода, в котором ныне совместно производятся и дела, подлежавшие в древней Церкви митрополичьим соборам, и дела, производившиеся в соборе патриаршем. С установлением такой системы, в Св. синоде остались бы только дела, подлежавшие патриаршим соборам. Точная сообразность с канонами таким образом достигнута была бы. Но окажутся ли практические удобства к восстановлению системы в нашей Русской церкви, никогда не действовавшей и в Греческой церкви давно уже не действующей? Во всяком случае, от восстановления этой системы, кроме точного соответствия ее канонам древней Церкви, могут быть ожидаемы и благие плоды, и практические выгоды: суд 2-й степени будет ближе; от системы же предлагаемой „Голосом» и К°, кроме противоречия ее основным церковным правилам, неизбежны и большие практические затруднения: суд 1-й степени (нынешние консистории) и теперь не близкий – будет еще дальше: одно особое присутствие предполагается на несколько наших обширнейших епархий.

Снова обращая взор на весь этот газетный спор об архиерейской власти, мы не можем не повторить следующих заключений „Русского мира», которые почитаем вполне справедливыми:

Из Св. писания, из церковных правил, из всей истории Церкви и из нынешней церковной практики с несомненностью, не допускающею ни малейшего пререкания, ясны следующие положения:

1) В поместной Православной церкви (след. и русской) судебная власть принадлежит собору епископов;

2) В поместном пределе Православной церкви, именуемом епархиею, судебная власть принадлежит епископу епархии;

3) Судебная власть епископа епархии простирается на все подлежащие церковному суду дела его епархии;

4) Никакая другая власть, – ни другой епископ, ни даже самый собор епископов – не могут судить дела, подсудного суду епископа епархии – первый ни в каком случае, последний (т. е. собор) прежде суда епископа епархии.

Все это, на основании Слова Божия, церковных правил, всей истории Православной церкви и нынешней церковной практики, – столь несомненно, что всякое пререкание против указанных положений, на почве указанных источников, будет лепетом капризного и упрямого ребенка. Желающему устранить епархиального архиерея от суда – должно оставить эту почву и перейти на какую-нибудь другую: на этой почве нельзя действовать в пользу такой затеи не только с успехом, но даже и с некоторым лишь внешним приличием.

Газетный спор об основаниях второй теории прекратился в августе 1872 г. В сентябре „Бирж. вед.» печатали отрывки из какой-то объяснительной записки об устройстве церковного суда в духе, разумеется, прежних статей и с запоздалыми выходками против „Русского мира“. С конца сентября прекратилось и это, а пошли бюллетени о новой фазе в деятельности состоящего при Св. синоде комитета о преобразовании церковного суда.

29 сентября 1872 г. в „Бирж. вед.» № (264) появился следующий бюллетень: „в последнем заседании (26 сентября 1872 г.) комитет духовно-судебной реформы предположил организовать духовный суд, освободив епархиального архиерея от непосредственного участия в его отправлениях. В последовательной связи с этим был разрешен и вопрос о духовно-окружных судах и о прокуратуре в положительном смысле. Нельзя не пожелать, чтобы настоящее предположение устояло, и чтобы комитет скорее окончил свои работы» („Бирж. вед.” 1872 г. № 264).

После этого бюллетеня „Бирж. вед.“ пропаганда сказанной теории решительно прекратилась. В октябре и ноябре 1872 года явилось несколько статей в „С.-Петербург. вед.” №№ 283, 286) и одна в „Голосе” (№ 184) по предмету духовно-судебной реформы. Главная тенденция этих статей – убедить, что один из двух проектов, выработанных в комиссии, именно тот, в котором дается архиерею менее участия в суде, лучше другого; но что и этот лучший должен быть изменен „сообразно основной идее отделения суда от администрации», и принцип должен быть проведен чище, т. е. что и та малая доля судебной власти, которую оставлял еще за архиереем лучший проект, должна быть у него отписана. Теория при этом пущена в ход первая – г. Соколова, из которой „Голос» сделал пространные выписки, в чем и был изобличен „Русским миром» (№ 304). О второй теории не было и помину.

Мы думали, что эта теория совсем погибла и даже не с шумом, а просто с бесславием.

Тем неожиданнее для нас было встретиться с этою теориею, выступившею в свет безлично (Л. Б.), истрепанною в газетах, и где же встретиться? – в академической речи на торжественном акте Спб. духовной академии 17 февраля 1873 года.

Общая идея академической речи г. Барсова вполне тождественна с заявлениями „Биржевых ведомостей» и „Голоса», изложенными выше. „Биржевые ведомости», „Голос», статья „Православного обозрения» (1872 г. янв.), академическая речь г. Барсова – все это одно мастерство, одной печи печенье.

Г. Барсов переписывает в свою речь буквально даже фразы „Голоса» и „Биржевых ведомостей», – так твердо он их изучил (Сравн. „Голос» 1872, № 60, 62).

Вот тому некоторые доказательства для примера:

Из этих для примера приведенных сличений ясно, что г. Барсов полною рукою черпает свою мудрость из „Биржевых ведомостей» и „Голоса», как медные пятаки из своего кармана, и предлагает ее своим слушателям, конечно, в том предположении, что сами они своевременно не упивались мудростью „Голоса» и К°.

Оказывается, что г. академический оратор позаимствовал из „Голоса» и „Биржевых ведомостей» не только мысли, но и примеры, цитаты и фразы. Существенная мысль его: Слово Божие и каноны не только дозволяют лишить епископа принадлежащей ему судебной власти, но даже требуют этого. Точь-в-точь как „Голос». Вот как буквально формулирована г. Барсовым эта идея и задача: „имея в виду указания канонов относительно епископской власти, духовно-судебная реформа принуждена (?) сохранить приличествующее епископу начальственное положение в отношении к подчиненному ему клиру, и поставить в такие отношения к суду, при которых епископ, сохраняя административное право налагать на виновных предоставленные ему законом взыскания, вместе с тем принимал участие – как при открытии преступления, так и при определении виновности подсудимого, подвергающей последнего судебной ответственности. Сохранив подобное положение для епископа, реформа далее должна поставить суд вне стеснительных влияний последнего (т. е. епископа), дабы суд свойственною ему свободою, исследовал действительность совершенного преступления, самостоятельно определял его тяжесть и полагал виновному соответственное наказание. Допустив такую постановку отношений между архиереем и судом, реформа поступит, как нам кажется, не только согласно с канонами, но и в видах обеспечения правосудия; ибо вмешательство в суд административной власти, наблюдающей свои специальные интересы, необходимо расстраивает отправления правосудия, стесняет свободу подсудимых, для которых защита пред начальством становится делом затруднительным» („Христ. чт.” 1873 г. март, 462 и 463).

Это определение задачи духовно-судебной реформы заимствовано г. академическим оратором почти буквально из „Голоса» (1872 № 62 стр. 2, столб. 3). Как однако же легко писать академические речи! Возьми „Голос» и „Биржевые ведомости», почитай Морошкина „Выборное начало» (Слич. Морошкина 49 – 51, речь г. Барсова 473–481) и речь готова.

Кажется недвусмысленно, а весьма ясно г. академический оратор изъясняет свою задушевную мысль и определяет задачу, какую, по его хотению, должна иметь духовно-судебная реформа. „Суд должен быть поставлен вне стеснительного влияния епархиального епископа, ибо вмешательство епископа в суд необходимо расстраивает отправления правосудия. Но реформа принуждена (?) предоставить епископу административное право налагать на виновных предоставленные ему законом взыскания и участие при открытии преступления (т. е. при назначении следствия) и при определении виновности преступления, подвергающего последнего судебной ответственности (т. е. в предании суду). И во всем этом реформа поступит согласно с канонами”. Так, так, все это ясно, и все уже сказано „Голосом», „Биржевыми ведомостями» и отчасти „Православным обозрением» (1872. янв.).

Последнее, т. е. что реформа, понявши свою задачу согласно с г. Барсовым, поступит согласно с канонами, и составляет главную тему академической речи г. Барсова.

Но г. академический оратор, буквально верный „Биржевым ведомостям» и „Голосу» в существе своей основной мысли, отступил от них несколько в терминологии. У него нет уже дисциплинарного суда, которым „Биржевые ведомости» награждали епархиального архиерея, и который, впрочем, и они вследствие замечаний „Русского мира» оставили. Везде вместо этого у г. Барсова является право епископа, по силе начальственной своей власти налагать взыскания на подчиненного ему клирика. Епископ налагает наказания на клириков как начальник. Суд собора над пресвитерами и диаконами называется действительным судом в противоположность епископскому, который таким образом является недействительным; епископ подвергает виновных мерам исправительных взысканий. Одним словом, г. академический оратор судебную власть у архиерея отнимает и оставляет его при одной административной.

Г. академический оратор не оставляет нас в неведении и касательно того, что такое тот недействительный суд, который по его уверению, имел епископ по канонам, и который он снисходительно уступает епископу и после реформы церковного суда. „Необходимо выделить, говорит он, из круга судебных действий те меры, которые предпринимают начальствующие лица при виде, или в предупреждение обнаружившегося преступления» (как предупреждать обнаружившееся преступление г. Барсов не разъясняет). „Как принятие этих мер не сравнивается с действительным судом, так и самые эти меры не почитаются однозначащими с взысканиями, постигающими виновного по суду; ибо начальствующие лица действуют в настоящем случае на правах административного надзора в видах сохранения порядка и законов в своем ведомстве» (457).

Вот этим-то, изъемлемым изъ круга судебных действий недействительным судом, снисходительно и награждает епархиального архиерея г. академический оратор, пытаясь убедить своих слушателей и читателей, что это именно предписывают Слово Божие и церковные правила.

Было время и не очень давно, когда г. Барсов о том же самом предмете говаривал нам другие речи, читывал нам и всем русским читающим и слушающим людям другие лекции, совсем непохожие на нынешние, а потому при извлечении меда из нынешних медоточивых его речей, мы невольно будем обращаться к прежним его речам, которые усвоили себе весьма твердо, дабы видеть нынешний прогресс и прежнюю отсталость г. академического оратора.

Г. академический оратор всегда говорит нам и учит нас с должною основательностью; и если прежде он учил нас, что епископ имеет власть действительного суда, а ныне учит, что епископ имеет только власть недействительного суда; то и в том и другом случае он основывается на твердых основаниях, на Слове Божием и на правилах Церкви, и при том на одних и тех же словах Писания, на одних и тех же правилах. Тем поучительнее для нас эта, если позволено выразиться просто, словесная эквилибристика: как из одного и того же места Писания, из одного и того же правила не иезуит, а российский духовный ученый и оратор извлекает мысль и о действительности епископского суда и о недействительности. Что касается Слова Божия; то делается это просто, с помощью словес и намерений, и с отсутствием мыслей, и именно вот как:

В известных трех (19 – 21) стихах 5-й главы 1-го послания Апостола Павла к Тимофею г. Барсов

Кто сличит эти два текста, тот сейчас увидит характер и направление сокращений в тексте 73 года сравнительно с текстом 70-го. О действительном суде, который г. Барсов видел в словах Апостола в 70 году, теперь нет более и речи; в них г. Барсов видит только указание на начальственное положение Тимофея и на усвояемую ему власть подвергать ответственности неисправных, что по нынешней терминологии г. Барсова выделяется из круга судебных действий.

Что истинно первое мнение (70 г.) г. Барсова и ложно нынешнее – (73 г.) доказательства этому приведены нами во множестве и в разных местах исследования. Повторять их нет нужды: они ясны и достаточны, надеемся, для всякого, кроме г. Барсова, для заграждения уст которого, может быть, будет иметь силу его собственно-устное признание. Если же не подействует и оно; то за сим ничто уже не будет сильно возвратить его к истинному и общехристианскому, всецерковному разумению слов Апостола: все будет тщетно.

Изменив свой взгляд на свидетельство Слова Божия о судебной власти епископа, г. академический оратор столь же резко и радикально изменил и свой взгляд на правила. Оказывается, по нынешнему его мнению, что и правила говорят только о начальственной, административной власти епископа и воспрещают ему иметь судебную власть. Как мы имеем некоторую память и никогда не дозволяем себе такого невежества, чтобы забывать уроки наших учителей, то и на этот раз поставим г. Барсова 73 года лицом к лицу с г. Барсовым 70 года.

Как бесконечно далек г. Барсов 1870 г. от г. Барсова 1873 года! Узнает ли ныне г. Барсов себя самого в том образе, какой он имел в 1870 году? И обратно, узнает ли г. Барсов 1870 года себя самого в г. Барсове 1873 года? Невозможно. Это два разные лица. Старший г. Барсов рассуждал совершенно не так, как младший г. Барсов. Старший уверял нас, что по древнейшим церковным свидетельствам епископ представлял собою главного деятеля суда, а по канонам обыкновенным судом для клириков и мирян и вместе первою инстанциею духовного суда был суд местного епархиального епископа. Младший древнейшие свидетельства опускает, а с точки зрения правил нас уверяет, что, по непосредственному их смыслу, епископ является только духовным правителем епархии, а в отношении к клиру духовно-начальствующим лицом, принимающим меры к ограждению дисциплины, порядка и служебных отношений в среде подчиненных ²⁶, но никак не судьею. Старший нас учил, что и по правилам Вселенских и поместных соборов и даже по законам Греческой империи суд областного собора есть первая апелляционная инстанция для жалоб клириков и мирян, недовольных судом своего местного епископа. Младший учит, что духовный суд составлял право самих соборов, и что каноны не упоминают о суде епископа для дел по обвинениям священнослужителей и т. д. Где старший говорит о предмете: да, там младший говорит: нет. Но при этом и старший в утверждение: да, и младший в доказательство: нет – приводят одни и теже правила, одни и те же примеры.

Никого не изумило бы, если бы подобным образом поступил чиновник. Но все, конечно, будут изумлены, когда мужи науки, преследующие исключительно научные интересы, оберегающие науку, говорят сегодня да, а завтра – нет об одном и том же предмете.

И резкая перемена политических мнений соблазнительна, хотя политика вообще держится на изменяемых началах современной пользы. Резкая перемена ученых мнений – трудно объяснима. Резкая перемена церковных мнений о церковных предметах духовным ученым, – чем может быть изъяснена и оправдана?

Патологическое, в высшей степени прискорбное явление! Для показания ненормальности этого явления, конечно, довольно было бы одного простого сопоставления диаметрально противоположных мнений одного и того же лица, об одном и том же предмете, если бы эти мнения относились не к предмету такой величайшей важности и таких серьезных практических последствий. И из одного сопоставления всякий увидел бы, что тут что-то ненормальное, нездоровое. Одного того, что один и тот же писатель вчера говорил одно, а сегодня – другое, совершенно противоположное, – довольно для того, чтобы отнять всякую веру словам такого писателя. Читатель, встречаясь с писателем такого рода, находится в крайнем недоумении – чему верить – тому ли, чтó писатель говорил вчера, или тому, что говорит ныне. Очевидно, что писатель сам себе не верит и, очевидно, что и он не ожидает, чтобы и ему верили. Веры себе можно надеяться только писателю, который сам верит своим словам. Кто сегодня говорит, что епископ, по слову Божию и канонам, судебную власть имеет, а завтра утверждает на тех же самых документах, что он судебной власти не имеет, тот этим самым произносит на себя суд и показывает, что верить ему не должно ни в первом, ни во втором случае.

Этим можно было бы и удовлетвориться. Одного простого сличения было бы достаточно для показания достоинства ученых убеждений и слов писателя, которому ничего не стоит сегодня сказать о предмете да, а завтра – нет.

Но невозможно ограничиться таким приемом по отношению к г. Барсову. Г. Барсов 1873 г. уничтожал г. Барсова 1870 г., т. е. самого себя не в обыкновенной журнальной статье; он уничтожал себя торжественнейшим образом, в торжественной академической речи, пред собранием избраннейших мужей. Он не усомнился собравшимся его слушать православным архиереям прямо в глаза сказать, что они пользуются судебною властью не по праву, не на основании Слова Божия и канонов, а на основании устава, несогласного с канонами. Есть и другое обстоятельство, побуждающее к несколько подробному рассмотрению речи г. Барсова. Он свою речь выписывает из „Голоса» и „Биржевых ведомостей» и, зная сделанные на статьи „Голоса» и К° замечания („Русский мир,» 1872 г. июль), тем не менее однако же повторяет с чужого „Голоса» свои фальшивые мотивы. Следовательно, почитает их не потерявшими еще кредита. Вот обстоятельства, вынуждающие к подробному рассмотрению речи г. Барсова и непозволяющие довольствоваться одним сопоставлением его нынешней статьи с прежними его же статьями. В виду этих обстоятельств и в виду важности предмета, необходимы и еще некоторые разъяснения дела, довольно ясного, которые мы и представим в виде примечаний к тексту г. Барсова 1873 г.

1) Г. Барсов 1873 г. уверяет, что по отношению к пастве, т. е. мирянам, епископ есть духовно-нравственный судья – пастырь, заботящийся о их преспеянии, а по отношению к клиру, – он только духовно-начальствующее лицо, принимающее меры к ограждению дисциплины, порядка и служебных отношений. По умствованию г. Барсова, епископ не заботится о преспеянии клира и не есть даже духовно-нравственный судья клириков; он в отношении к ним – только начальствующее лицо, заботящееся о дисциплине, порядке и служебных отношениях и более ни о чем. Православная церковь учит, что „епископ, будучи местоблюстителем Христовым на земле и начальником, как над паствою, так и над подведомственною ему иерархиею, с сею последнею связан гораздо более тесным образом, как рукополагающий для своей паствы всех низших пастырей, дающий им права и духовную власть по отношению к пастве и освящающий паству чрез посредство подчиненных ему низших пастырей” (Посл. Вост. патр. чл. 10; Преосв. Макария „Догм. богосл.” III, 292, 293). А г. Барсов не дозволяет епископу даже заботиться о преспеянии клириков и проповедует, что епископ в отношении к клиру даже и не духовный судья и не пастырь, а только начальствующее лицо, принимающее меры об ограждении дисциплины, порядка и служебных отношений, точь-в-точь, как директор департамента в отношении к начальникам отделений, столоначальникам и писцам: ибо и сей ограждает дисциплину, порядок и служебные отношения подчиненных. Православная церковь заповедует: „пресвитеры и диаконы без воли епископа ничего да не совершают” (Ап. 39). А по словам г. Барсова, епископ даже и не знает, что и как делается в его клире, ибо нарушения клириками правил судит не он, а собор. Православная церковь определяет, что один устав и для мирян, и для пресвитеров, и для диаконов, и для всех состоящих в клире в отношении к отлучению, определяемому епископом (Ант. 6), т. е. что каким порядком епископ отлучает мирянина, таким же он отлучает и пресвитера, и диакона, и всякого клирика. А г. Т. Барсов нас наставляет, что к мирянину епископ относится как судья – пастырь, а к пресвитеру и диакону, – как начальствующее лицо.

2) „Эта мысль» (т. е. мысль, что епископ – начальник клириков, а не судья), продолжает г. Барсов, „составляет основу нравственного и юридического положения епископа в Церкви; на основании такого положения епископ, в пределах своей начальственной власти, мог взыскать с подчиненного ему клирика за нарушение и неисполнение им обязанностей своего сана и звания». Эту мысль г. академический оратор основывает на правилах Ап. 32, Ант. 4, 6, 12, Сард. 12 и 14. Взыскания, которым, на основании этих правил, епископ подвергает подчиненных ему пресвитера и диакона, суть отлучение (Ап. 32), извержение от сана (Ант. 4, 12), для пресвитера и диакона, а для всех причетников и мирян лишение общения церковного (Ант. 6, Сард. 13). Эти взыскания, по свидетельству г. Барсова 1870 г. („Христ. чтен.” сент. 490) суть самые тяжкие для христианина наказания. И эти взыскания или наказания, по г. Барсову, епископ древней Церкви налагал на пресвитеров и диаконов административно, без суда. Г. Барсов не замечает, что, желая умалить власть епископа, он напротив, безмерно, хотя и несправедливо, ее возвышает. Административная власть епископа, власть делать дело по одному личному усмотрению, простиралась, по его уверению, до наложения на клириков извержения и отлучения – наказаний самых крайних, какие могут быть налагаемы Церковью на ее служителей. Более этого, если бы было справедливо и возможно, не пожелал бы и ныне ни один из епископов: по одному своему личному усмотрению, без судебных ограничений и формальностей, он стал бы подвергать клириков всем наказаниям до отлучения и извержения. А затем, недовольный этим клирик, мог бы обращаться с жалобою на такое административное распоряжение к Св. синоду, как и ныне обращается, если недоволен приговором епархиального суда, довольный же и не почитающий такое распоряжение епископа неправильным, оставался бы отлученным, или изверженным вследствие такого распоряжения епископа.

Затем, несообразность мысли г. Т. Барсова, будто епископ пресвитера и диакона подвергал извержению и отлучению только административным порядком, а не по суду, ясна из того, что этою мыслью вводится в древний церковный процесс начало совершенно ему чуждое и в нем не имевшее места – именно ревизионное. Древнему церковному процессу совершенно чужд ревизионный порядок восхождения дел к суду. При мысли же г. Т. Барсова допущение этого порядка делается совершенно необходимым. Положим, что пресвитер, или диакон, по умствованию г. Т. Барсова, подвергнут епископом административно извержению или отлучению и не жалуется на это „административное распоряжение» собору; какое положение выйдет из этого случая? Если допустить, что дело на этом и кончается, т. е. отлученный, или изверженный от епископа административным порядком, так и остается в состоянии отлучения, или извержения; то окажется, что в древней Церкви самые тяжкие наказания – отлучение и извержение – были налагаемы административно, без суда, что нелепо. Если допустить, что хотя бы изверженный, или отлученный административно своим епископом пресвитер или диакон и не жаловался на такое „распоряжение», дело о нем и в этом случае поступило к суду собора; то будет значит допустить ревизионный порядок вчинения судебных дел, в древнем церковном процессе не имевший места и невозможный абсолютно, так как при этом оказывалось бы, что ревизии суда подвергается административное (а не судебное) распоряжение начальника, никем не обжалованное. Г. изобретатель этой теории никаким образом не выйдет из этой дилеммы, не отказавшись от выдуманной им мысли о том, будто административным порядком епископ подвергал пресвитеров и диаконов извержению и отлучению, и не возвратившись к прежней своей мысли, что клирики суду своего епископа подлежат, „не повиноваться суду своего епископа не могут, а равно и переносить от него дело к другому, а еще более к судилищу светскому» („Христ. чт.” 1870, сент. 475).

3) Г. Т. Барсов продолжает: „то же самое мог сделать (т. е. подвергнуть административно извержению и отлучению) и митрополит, как начальствующий в области епископ в отношении к каждому из подчиненных ему епископов, – патриарх, как начальствующий архиерей во всем округе в отношении к подчиненным ему митрополитам» ²⁷. Мы стыдимся сказать г. академическому профессору, что он лжет, и потому говорим ему, что он глубоко ошибается, когда утверждает, будто митрополит епископа, а патриарх митрополита мог подвергать отлучению и извержению (т. е. тому же наказанию, как епископ пресвитера) административно, без суда. Г. академический оратор не представит в подтверждение своей мысли ни одного прямого доказательства из правил: ибо в них он постоянно будет читать: аще который епископ, изверженный от сана собором, или пресвитер, или диакон своим епископом (Ант. 4, 12), и не найдет ни одного, в котором бы епископ был подвергаем отлучению или извержению и даже другим меньшим наказаниям своим митрополитом, а митрополит – патриархом. Сделанные им ссылки на правила, будто бы подтверждающие его мысли, совершенно ложны. Он говорит, будто его мысль ясна из правил, в которых епископы подвергаются взысканиям за свой произвольный образ действий, прежде рассмотрения дела о них на суде собора и цитирует в доказательство правила Ант. 17, Карф. 28 и 38. Говорится же в этих правилах следующее: Ант. 17: аще который епископ, прияв рукоположение во епископа, и быв определен начальствовати над людьми, не приимет служения и не согласится пойти во врученную ему Церковь: таковой да будет отлучен от общения церковного, доколе, быв понужден, не приимет служения, или доколе не постановит о нем какого-либо определения совершенный собор епископов той области. Г. Барсов сделает большую услугу, если и нам и всем своим читателям покажет, каким образом, по этому правилу, епископа подвергает отлучению митрополит. По этому правилу, епископ рукоположенный, но несоглашающийся пойти во врученную церковь, отлучается от общения по суду собора епископов, в качестве суда 1-й инстанции, а затем окончательно во 2-й инстанции дело о нем решится в большем или совершенном ( τέλεια) соборе епископов области. Карф. 28. аще кто из епископов подвергнется обвинению: обвинитель да представит дело к первенствующему в области, к которой принадлежит обвиняемый, и да не будет обвиняемый отчужден от общения, разве когда быв призван к ответу грамотою, не явится в суд избранных судити его в назначенное время, т. е. в течение месяца. В этом правиле, цитированном г. Барсовым в доказательство мысли, что митрополит подвергал епископов взысканиям – прямо запрещается это митрополиту до суда. Ему подается только жалоба, рассмотрение которой принадлежит собору. Карф. 38: угодно всему собору, чтобы отлученный за свое небрежение от общения епископ ли, или кто бы то ни был из клира, во время отлучения своего, прежде выслушания оправдания его, дерзающий приступати к общению, признаваем был произнесшим сам на себя приговор осуждения. Никакими усилиями г. Барсов не извлечет из этого правила своей мысли, будто митрополит епископа, а патриарх митрополита подвергал отлучению. Правило говорит только, что отлученные от общения судом 1-й степени, т. е. епископ собором, клирики епископом и прежде оправдания в суде 2-й степени, дерзающие приступать к общению – признаются произнесшими на себя осуждение. Все три правила цитированы г. профессором и оратором неправильно и его выдумку не подтверждают.

Не лучшего достоинства и другое доказательство, приведенное г. академическим оратором. Он говорит, будто из канонов, в которых проводится однозначащее начало подчинения клириков епископу, епископов митрополиту, митрополитов патриарху, видно то же самое, именно, что митрополит епископа, патриарх митрополита подвергали отлучению и извержению административно, без суда и цитирует правила Двукратного собора 13, 14 и 15. Г. академический оратор, очевидно, предполагал, что никто не будет справляться с правилами, им цитируемыми и все поверят ему на слово; иначе он никаким образом не сослался бы на эти правила. Содержание этих правил следующее: пр. 13: аще который пресвитер или диакон, по некоторым обвинениям, зазрев своего епископа, прежде соборного исследования и рассмотрения и совершенного осуждения его, дерзнет отступить от общения с ним и не будет возносить имя его в священных молитвах на литургиях, по церковному преданию: таковой да подвергнется извержению и да лишится всякой священнической чести. Прав. 14: аще который епископ, поставляя предлогом вину своего митрополита, прежде соборного рассмотрения, отступит от общения с ним, и не будет возносить имя его, по обычаю в Божественном тайнодействии: да будет низложен. Пр. 15: что определено о пресвитерах и епископах, и митрополитах, то самое и наипаче приличествует патриархам. Посему, аще который пресвитер, или епископ, или митрополит дерзнет отступити от общения со своим патриархом, и не будет возносить имя его в Божественном тайнодействии, но прежде соборного оглашения и совершенного осуждения его учинит раскол: таковому быти совершенно чужду всякого священства.

Кто из людей, питающих хотя малое уважение к начаткам здравого разума, выведет из этих трех правил то заключение, какое выводит г. академический оратор, и скажет: следовательно, патриарх мптрополита, а митрополит епископа, на основании этих правил, подвергал извержению и отлучению административно, без суда? На г. академическом ораторе лежит непременная обязанность раскрыть публике тот секрет, с помощью которого он извлек из приведенных правил свое заключение. До тех пор все будут думать, что г. академический оратор подделал митрополиту и патриарху такие права, каких они никогда не имели.

И третье доказательство г. академического оратора равнокачественно с двумя первыми. Он говорит, что его мысль о власти митрополита подвергать епископа отлучению и извержению без суда, видна „из правил, в которых самым делом полагаются взыскания на епископов, и приводит правила В. Велик. 90 и Кирилл. Алекс. I, со свойственным ему искусством, извлекая из них то, чего в них совершенно нет. Что в правиле св. Василия Великого не полагается самым делом взыскание на епископа, – это ясно даже и из приведенных г. оратором отрывков из правила. Поводом к написанию св. Василием Великим послания к подчиненным ему епископам, составляющего 90-е его правило, была дошедшая до него молва о том, будто некоторые из них берут деньги от поставляемых и прикрывают это именем благочестия. Св. Василий Великий говорит, что он не верит этой молве, тем не менее однако же, по причине важности оглашаемого зла, раскрывает его признаки и свойства и угрожает ( ἀπελẽι) наказанием тому, кто и после его послания что-либо таковое соделает: да отступит от здешних алтарей и пусть ищет, где бы мог он покупати и продавати дар Божий, т. е. св. Василий Великий угрожает отлучением, которое, очевидно, будет наложено на епископа, по суду собора епископов, в случае обнаружения преступления. А г. Барсов дает вид, якобы св. Василий в правиле не угрозу изрекает (как свидетельствует и сам св. Василий), а налагает на епископов взыскание самым делом. Г. Барсов человек самый смелый. В другом, приводимом г. академическим оратором, правиле, в котором будто бы самым делом полагаются взыскания на епископов, опять нет того, в чем он уверяет. Вот какой был случай, который излагается в 1-м правиле св. Кирилла Александрийского. Домн патриарх Антиохийский отрешил от должности епископа Петра с оставлением ему имени епископа и известил о сем Александрийского архиепископа Кирилла и Константинопольского Прокла. Между тем сам отрешенный жаловался св. Кириллу на неправильность отрешения и говорил, что может оправдать себя; но ему не дано времени на оправдание и не предложено рассмотрети дело по правилам. Св. Кирилл в послании к Домну находит неправильным действие Домна и в этой неправильности видит источник возникшего недоразумения: если бы дело было сделано по правилам, говорит он; то самое делопроизводство или обличило бы преступника, доказанного и признанного, или представило бы его решительно невинным. Св. Кирилл советует Домну принять в рассуждение, чего требуют Божественные правила; требуют же они, чтобы дело о епископе производилось следующим образом: аще восхощет отрешенный судитися с теми, которые возлагали на него преступления: то да судится по принятому обычаю пред твоим благочестием (т. е. патриархом) в соприсутствии, то есть подчиненных тебе благочестивейших епископов, кроме тех, которых не приимет как им подозреваемых. Действие Домна, без суда отрешившего епископа Петра, св. Кирилл признает несогласным с принятым обычаем. Г. Барсов показывал нам правило св. Кирилла Александрийского в доказательство мысли, будто патриарх мог взыскать с подчиненного ему епископа административно, без суда, и уверял, будто в этом правиле самым делом полагается взыскание на епископа. В заключении же выводит, что из слов св. Кирилла ясно, что наказанные собственною властью патриарха епископы не могут почитаться действительно наказанными и осужденными. Оригинальный мыслитель г. Барсов: случай, осуждаемый Церковью и не признаваемый правильным, он выдает за нормальный и вытягивает из него заключение, какое ему нужно для его нынешних целей. Чтобы не наговорить тех несообразностей, какие наговорены о первом правиле св. Кирилла, г. Барсову следовало только обратиться к алфавиту книги Правил, и там он увидел бы, как разумеет это правило Св. синод: патриарх не может отрешить подвластного себе епископа без собора, но должен предложить его дело рассмотрению собора в своем присутствии. Г. Барсов 1870 г. так и разумел это правило. Он писал: „патриарх должен был рассматривать дело при участии собора”. („Христ. чтен.” 1870. окт. 595). Также разумеет это правило и г. Соколов, который пишет: „патриарх сам не мог отрешить подвластного ему епископа без собора, но должен предложить его дело соборному рассмотрению в своем присутствии (Кир. пр. 1). „Прав. обозр.” 1870, ноябрь 608.

„В таком же положении (продолжает г. Барсов непосредственно после заключительного о правиле св. Кирилла отзыва) должны быть признаваемы и священнослужители, подпавшие взысканиям от своего епископа”, т. е. они должны быть признаваемы неправильно отлученными, а по смыслу г. Барсова, должны быть „признаваемы не действительно наказанными и осужденными». Недовольствуясь однако же этим аналогическим доказательством своей главной темы, г. Барсов приводит и еще (4) доказательство и все из правил же. Это четвертое доказательство мысли, будто священнослужители, подпавшие взысканиям от своего епископа, не должны быть признаваемы действительно наказанными и осужденными, заимствуется г. Барсовым из того, что каноны предоставляют обиженному начать дело о себе на областном соборе, который и производил обстоятельное судебное исследование; осужденный собором подпадал действительному наказанию, между тем как подвергшимся запрещению от своего епископа, указывалось оставаться под этим запрещением до рассмотрения об них дела и до времени оправдания. Чтобы оценить силу и возможность этого доказательства, довольно обратиться к нынешнему порядку суда. По судебным уставам 1864 года на неокончательные приговоры мирового судьи могут быть приносимы отзывы в мировой съезд (Уст. угол. суд. 145); равным образом против всех приговоров окружного суда, постановленных без присяжных, допускаются отзывы в судебную палату (853), которые и останавливают исполнение приговора (151, 874) и только приговоры мирового съезда и судебной палаты почитаются окончательными (172, 854). Юрист, подобный г. Барсову, заключил бы: как подвергшимся приговору мирового судьи и окружного суда дозволяется оправдание в мировом съезде и в судебной палате, и только приговоры сих установлений почитаются окончательными, то ни мировой судья, ни окружной суд не суть установления судебные, а административные. Из того, что пресвитер, или диакон, подвергнутый своим епископом извержению, имел возможность просить пересмотра своего дела в суде собора, и что только суд собора был окончательным, г. Барсов заключает, что епископ, имевший власть подвергнуть извержению и отлучению, не судья, а администратор. По такой силлогистике должно выйти, что и собор епископов, подвергнувший епископа извержению, или отлучению, не есть судебная власть, а административная, так как епископ, подвергшийся сему, мог искать оправдания на большем соборе и только решение этого последнего было окончательно. Судебною инстанциею будет одна последняя, а все предшествующие административными учреждениями. Не нужно, кажется, и распространяться о том, сколь несообразно это и с общими юридическими понятиями и в частности с каноническими, хотя наш оригинальный, доморощенный канонист и цитирует целую серию правил со столь свойственною ему и отличающею его правдивостью. Так, в подтверждение той мысли, что только осужденный собором священнослужитель (т. е. пресвитер и диакон) подпадал действительному наказанию, онъ цитирует 28 правило Карфаг. собора, в котором говорится о рассмотрении обвинений на епископа собором, о пресвитерах же и диаконах не говорится ни одного слова. В доказательство мысли, что подвергшимся запрещению от своего епископа указывалось оставаться под этим запрещением до рассмотрения о них дела и до времени оправдания, приводится 88 правило св. Василия Великого, не заключающее в себе ничего, хотя сколько-нибудь похожего на утверждаемое г. Барсовым. Это правило есть послание св. Василия к 70-ти-летнему пресвитеру Григорию, которому он за содержание в доме для услуг женщины запретил священнослужение и предписал оставаться в запрещении, пока ее не удалит, угрожая анафемою, если коснется священнодействия, не исправив себя. В послании, как видно, дело идет совсем не об оправдании, как утверждает г. Барсов, а об оставлении в состоянии запрещения до исправления. Затем из приводимых им в подтверждение своей мысли правил – 38 Карфагенское определяет, что отлученный епископ, или клирик, во время отлучения приступающий к общению прежде выслушания оправдания его в высшем суде, признается произнесшим сам на себя приговор отлучения, 4, 6, 12, 20 Антиох. собора, 5 I Всел., 14 Сард., 4 Феофила Александрийского говорят о переносе дел от низшей инстанции суда в высшую, из первой во вторую: так и по непосредственному и ясному смыслу и по изъяснению всех толкователей и по разумению самого г. Барсова 1870 года.

Ясны и убедительны и представленные соображения. Но чтобы еще надежнее подействовать на г. академического оратора и преклонить его к убеждению, что собор епископов был высшею судебною инстанциею в отношении к низшей судебной инстанции, именно к суду епарх. епископа, мы возмем к себе в союзники писателя, единомысленного с г. Барсовым, и, следовательно, бесподозрительного для него и его словами изобразим и компетенцию соборного суда, как суда 1-й инстанции, и компетенцию его, как суда 2-й инстанции. „Судебная компетентность областных соборов, говорит г. Соколов, представляется в канонах в следующем виде. Они образуют первую инстанцию: а) по спорным делам, возникающим между епископами области касательно пределов предоставленной каждому власти и других церковных вопросов (Nomoc. IX, с. 1. Карф. 120); б) по тяжбам, или жалобам лиц духовных на епископов своей или другой какой-либо епархии (IV, 9 и др.); в) по обвинениям со стороны мирян, или духовных лиц на своего, или чужого епископа в преступлениях, или вообще в противных церковным правилам поступках (Апост. 74; Конст. 1 пр. 6, Халк. 9 и др.).... В качестве апелляционной (второй) инстанции областные соборы принимают и рассматривают жалобы от всех духовных и мирян на приговоры епископов, подвергающие их отлучению от Церкви (I Ник. 5, Ант. 6) и на все другие решения, которыми обвиненные почитают себя несправедливо наказанными, или обиженными (Ант. 20, Карф. 11 и др.).... Органов судебной власти, по началам Вселенского церковного законодательства, четыре. Низший из этих органов не обладает самостоятельною юрисдикциею, т. е. такою, которая связана необходимо с его саном и должностью, и не иначе может быть прекращена, как или снятием первого, или устранением от последней по суду. Хорепископ действовал как делегат епископа парикии, по его полномочию. Три других органа (второй епископ), или учреждения, являлись вполне самостоятельными в пределах своего ведомства.... Общий порядок движения дела по этим инстанциям представляется по канонам в таком виде: члены клира в судебных делах между собою, прежде всего обращаются к своему епископу, ибо каждый епископ имеет власть в своей парикии, управляет ею и разбирает все дела (Ант. 9). С жалобою и обвинением на епископа следует обращаться к собору епархии и его судят епископы области (Ант. 15)“. („Правосл. обозр.” 1870, ноябрь, 602, 605, 606).

Особенной эксплуатации в известном смысле и для известных целей подвергается со стороны г. академического оратора 34 Апостольское правило: епископам всякого народа, говорится в этом правиле, подобает знати первого в них и признавати, яко главу, и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения.... но и первый ничего не творит без рассуждения всех. Г. Барсов вытягивает отсюда следующие нужные ему заключения: „если по началу, изъясненному в этом правиле, первый епископ не мог единолично произнести суда над подчиненным ему епископом и низложить его без участия прочих епископов, то и обыкновенный епископ, необходимо предположить, не мог также по собственному усмотрению вины подчиненного ему священнослужителя подвергнуть его окончательному осуждению”. Распутать этот хитрый и с виду основательный силлогизм не стоит никакого труда: он построен на песке и валится сам. Г. Барсов предположил, что митрополит в отношении к епископу тоже, что епископ к пресвитеру и диакону, и что всего того, чего не может делать митрополит в отношении к епископу и епископ не может делать в отношении к пресвитеру и диакону. Прежде чем строить свой силлогизм г. Барсову следовало обратиться к пространному христианскому катехизису и прочесть в нем следующие два вопроса и ответа: В. Сколько необходимых степеней священства? О. Три: епископ, пресвитер и диакон. В. Какая между ними разность? О. Диакон служит при таинствах, пресвитер совершает таинства в зависимости от епископа, епископ не только совершает таинства, но имеет власть и другим чрез рукоположение преподавать благодатный дар совершать оные. Из этих ответов г. Барсов увидел бы, что епископ и пресвитер суть две различные по существу и пространству власти степени церковной иерархии; епископ – с более обширными по объему и высшими по существу правами, пресвитер с меньшими, и непременно в зависимости от своего епископа. Затем, ему следовало прочесть еще и следующие вопросы из того же пространного катехизиса: В. Какое священноначалие может простирать свое действие на всю Кафолическую церковь? О. Вселенский собор. В. Какому священноначалию подчинены главные части Вселенской церкви? О. Православным патриархам и Св. синоду. В. Какому священноначалию подчиняются меньшие Православные области и города? О. Митрополитам, архиепископам и епископам. Из этих трех вопросов г. Барсов усмотрел бы, что митрополит и епископ ни в каком случае не различаются между собою так, как различаются епископ и пресвитер; не суть две разные степени иерархии, а оба принадлежат к одной и той же иерархической степени, и в древней Церкви, когда еще митрополит имел пред про- чими епископами не одно преимущество имени, как ныне, но и преимущество чести и некоторой власти, он был только первым ( πρῶτος) между епископами, первым между равными ему по степени ²⁸ , чего ни в каком случае нельзя сказать о епископе по отношению к пресвитерам, как лжеумствует г. Барсов, называя епископа по отношению к пресвитерам primus inter pares ²⁹. Есть и в других степенях священства подобные первые – в пресвитерской – протопресвитеры, первые между пресвитерами, протоиереи – первые между иереями, в диаконской – протодиаконы – первые между диаконами. Но как нельзя сказать: каких прав не имеет протоиерей в сравнение с иереем, таких же не имеет иерей в сравнение с диаконом, совершенно точно также нельзя сказать: каких прав не имеет митрополит в отношении к епископу, тех же самых епископ не имеет в отношении к пресвитеру. Епископ и пресвитер – разные степени иерархии, митрополит и епископ – одна. Епископ может рукоположить пресвитера, а митрополит не может рукоположить епископа. Если бы г. Барсов повторил приведенные нами вопросы и ответы катехизиса, то он, конечно, не явился бы пред публикою со своим силлогизмом. Ибо отстаивая свой силлогизм: „если митрополит не мог единолично произнести суда над епископом, то и обыкновенный епископ над пресвитером», г. Барсов не должен будет сопротивляться допущению и другого силлогизма: если митрополит не мог рукоположить епископа, то и епископ не мог рукоположить пресвитера. Митрополит не мог делать в отношении к епископу многое, что епископ в отношении к пресвитеру может по праву и обязанности. Митрополит не мог рукоположить пресвитера в епархии другого епископа, епископ к Церкви подчиненного ему пресвитера может рукоположить диакона и даже назначить другого пресвитера. Митрополит не мог в епархии другого епископа учить народ, епископ в церкви каждого пресвитера может, когда захочет, сказать проповедь и т. д.

Сказанные соображения отчасти имеют приложение и к другому, вытягиваемому г. Барсовым из 34 прав. Апост., заключению: „если по началу, изъясненному в 34 Апост. правиле, епископ не должен был делать ничего важного без согласия первого и прочих епископов в отношении к церковному управлению; то естественная последовательность мысли обязывает распространить тоже ограничение и на дела духовного суда, между которыми, без сомнения, самыми важными в пределах юрисдикции епископа должны быть признаны дела о лицах священного сана, как ближайших помощниках и сослужителях епископа». При извлечении этого заключения из правила г. Барсов допустил небольшую фальсификацию и на этой фальсификации построил все свое умозаключение. В правиле сказано: епископам ничего превышающего их власть ( μηδἐν τι περιττὸν) не творити без рассуждения первого. Так буквально привел слова правила и г. Барсов за пятнадцать строк выше. Но из этого не вышло бы того вывода, какой ему нужен был; и вот он, добывая свой второй вывод из правила, вместо слов: ничего превышающего их власть, поставил слова: ничего важного, и на этих, им самим выдуманных, словах построил свои соображения о важности судебных дел о священнослужителях. Ловко в известном случае, но не истинно, а потому и несостоятельно, валится. Толковники, не имеющие задних мыслей, под слова: превышающего их власть не подводят суд епископа над клириками, а говорят, что разумеется здесь то, чтó относится к общему состоянию Церкви, напр., догматические вопросы, рассуждения о заблуждениях, являющихся в целых местностях, поставление архиереев и другое таковое ( õ εἰς κοινήν ἀφορᾷ τῆς ἐκκλησίας κατάςασιν, οἷον ζἠτησεις δογματικὰς, οἱκονομίας περὶ σφαλμάτων κοινῶν, κατάςασεις ἀρχιερέων, καὶ ὄσα τοιαύτα). О сих предметах рассуждать епископы должны, собравшись к митрополиту и принимать то, что покажется всем за лучшее. Но каждый да производит управление своей Церкви и принадлежащих к ней стран отдельно по себе ( ἱδιαζόντως καϑ᾽ ἐαυτοῦς). (Zonar). Вот к этой то последней сфере отдельного управления каждого епископа, а не к общей сфере дел церковных, принадлежат и дела суда над подчиненными каждому епископу клириками. Ему одному, без участия другого епископа, или даже и митрополита, подчинены клирики его епархии, он один и судит их: это дела его частного управления до момента переноса их по отзыву клирика, недовольного судом епископа. Вальсамон к превышающему власть ( τὰ περιττὰ) относит только поставление епископов (Σ. II, 46, 47), Аристен – поставление епископов, исследование новых догматов и отчуждение некоторых церковных имуществ. Славянская кормчая: ни епископа поставити, ни о повелениих, ни о правилех новых стязатися, ни продати, ни отдати церковных неких вещей (л. 9). Иоанн под превышающим власть епископа разумеет определение догматов веры, составление правил и узаконений для Церкви, избрание епископов, суд над ними (I, 178). Но ни один из толкователей не относил к делам, превышающим власть епископа, суд над клириками его епархии.

Затем г. академическому оратору, для избежания тех крайних нелепостей, в которые он впал при толковании 34 Апостольского правила, следовало обратиться к ближайшему контексту, т. е. к Апостольским же правилам, из которых он без труда узнал бы, что суд над пресвитером и диаконом с одной стороны и над епископом с другой учреждается, по правилам, на разных основаниях – над первыми – епископский, над епископом соборный. В 32 Апостольском правиле г. академический оратор прочел бы: „аще который пресвитер, или диакон от епископа в отлучении будет”. А в 74 Апостольском правиле он прочел бы: „епископ от людей, вероятия достойных, обвиняемый в чем-либо необходимо сам должен быть призван епископами…. …. и собор да произнесет о нем решение. Если, по уверению г. академического оратора, и пресвитер с диаконом, равно как и епископ, были судимы только соборами, почему в последнем, т. е. 74 правиле, подчиняющем епископа суду собора епископов, не упомянуто о пресвитере и диаконе, а только об одном епископе? И почему и в 32 правиле сказано только о пресвитере и диаконе и не поставлен вместе с ними и епископ?

В подтверждение своего заключения о том, что епископ не имеет права судить пресвитеров и диаконов, г. Барсов далее приводит примеры суда над Оригеном в Александрии и над Наватом в Карфагене, заключая, что на основании двух этих примеров едва ли возможно сомневаться в действительности установившегося в самую древнюю эпоху Христианской церкви обычая – соборно рассматривать и оканчивать судные дела о священнослужителях ³⁰.

Пример суда над Оригеном, пущенный в наш русский литературный оборот Фесслером (Kanonisch. Prozess. S. 17, 18) нашим копеистам сослужил хорошую службу и употреблялся ими для разных целей. Морошкин (Выборн. нач. 8) доказывал этим примером, что были в III в. соборы, г. Барсов в 1871 году по Фесслеру показывал в этом примере образцы и формы производства церковного суда. С 1872 г. этот пример вступает в свою нынешнюю роль – доказательства против принадлежности епархиальному епископу судебной власти над подчиненными ему клириками и в подтверждение мысли о принадлежности этой власти только собору. Какой-то г. Л. Б. в январской книжке, „Православного обозрения” 1872 года, как замечено выше, выставлял уже этот пример с этой именно стороны и говорил, что Александрийский епископ Димитрий не считал себя в праве лишить священного сана Оригена собственною властью, и чтобы достигнуть этого должен был собирать два собора епископов (стр. 116). Тоже повторяли „Биржевые ведомости” в июле 1872 г., ныне тоже самое подтверждает этим примером г. Барсов, не обращая ни малейшего внимания на особенности этого дела. Ориген подвергся суду по трем обвинениям: 1) за неправильные мнения, допущенные им в его сочинениях; 2) за рукоположение во пресвитера в чужой епархии, без ведома своего епархиального епископа и 3) за то, что допустил себя рукоположить, будучи оскоплен и зная, что рукоположение таковых запрещается церковными правилами. И первое из сих обвинений – распространение лжеучения и второе – рукоположение другим епископом, при чем вина падала и на рукоположившего епископа – очевидно, сами собою возводят дело к высшему суду соборному. Если бы и ныне возникло дело о распространении каким-либо пресвитером неправославных мыслей в сочинении, и если бы тот же пресвитер оказался рукоположенным не своим епархиальным епископом, а другим без его ведома, то и ныне такое дело было бы судимо не епархиальным епископом, а собором. Но никто из этого не вывел бы заключения, что епископ не может судить пресвитера и диакона ни по каким делам. По системе умозаключений г. Барсова правилен будет и следующий силлогизм: пресвитер Арий был осужден на Вселенском соборе; следовательно, и все пресвитеры должны быть судимы не иначе, как на вселенских соборах. Кроме сего мы должны повторить и против г. Барсова то, что замечено против г. Л. Б.: для их домогательств об устранении епархиального епископа от суда над подчиненными ему пресвитерами – пример суда над Оригеном более вреден, чем полезен: судил Оригена его епархиальный епископ с другими епископами; а они домогаются, чтобы не судил пресвитера его епархиальный епископ и приводят в доказательство пример Оригена и при том даже после сделанного замечания о бесполезности этого примера для их затей. Непостижимое ослепление! Димитрий Александрийский, епархиальный епископ пресвитера Оригена, двукратно судил сего подчиненного ему пресвитера – в первый раз с собором подчиненных же ему епископов Египта и пресвитеров Александрии, во 2-ой с одними епископами. Следовательно, (заключает г. Барсов) ныне епархиальный епископ не должен судить подчиненного ему пресвитера.

Пример Киприанова времени г. Барсовым употреблен также на удачу, в ожидании: авось не справятся и не обличат ³¹. Карфагенский собор (251 г.), о котором говорит г. Барсов (456, 457), был для рассмотрения дела о расколе Новата и о падших, дела взволновавшего в то время всю христианскую Африку, – и дошедшего до Рима. Уже из одного этого г. академический оратор, кажется, мог бы понять, что пользоваться примером Карфагенского собора (251) для доказательства мысли, что епархиальный епископ не судил и не может судить подчиненного ему пресвитера, и не должно и невозможно. Обстоятельства, послужившие поводом Карфагенского собора, были следующие: св. Киприан избран во епископа Карфагенского в 248 году. Были лица, не соглашавшиеся на избрание его, именно 5 пресвитеров. Вскоре после начала Декиева гонения (250 г.) оппозиция против Киприана еще усилилась: его обвиняли в чрезмерной строгости к падшим. Ближайший повод к раздору подало и еще одно обстоятельство. Киприан из своего уединения послал в Карфаген двух епископов и двух пресвитеров для оказания вспоможения тамошним бедным христианам. Но посланным оказал сопротивление диакон Фелициссим, может быть потому, что попечение о бедных считал исключительною обязанностью диаконов и вследствие сего не хотел видеть еще особых уполномоченных от епископа на это дело. Между тем Фелициссим, вероятно, во время удаления Киприана, поставлен был во диакона от пресвитера Новата, вопреки всем церковным правилам. По донесению своих уполномоченных, Киприан подверг отлучению Фелициссима и его приверженцев. Но сигнал к возмущению против епископа был дан и к Филициссиму присоединились упомянутые 5 пресвитеров и все те, которые обвиняли Киприана за чрезмерную строгость к падшим, и неуважение к посланиям мучеников. Этим оппозиция получала другой характер. Быв доселе простым неповиновением немногих, теперь приобретала она некоторое основание и выставила своим знаменем – требование более снисходительного отношения к падшим. Вследствие этого присоединились к оппозиции в значительном числе не только падшие, но даже и исповедники, оскорбленные Киприаном за невнимание к их libelli pacis. – Был ли в числе 5 сказанных пресвитеров и Новат – это одни утверждают, другие отрицают. Киприан после того как его увещания остались тщетными, после Пасхи 251 г. возвратился в Карфаген и созвал собор из очень многих епископов, а также из пресвитеров и диаконов. Собор, выслушав Фелициссима и 5 пресвитеров, предал их отлучению и положил основания касательно принятия падших, точно рассмотрев относящиеся сюда места Св. писания. Все определения собора об этом предмете заключены в одну книгу, которая может быть признана первою пенитенциальною книгою, но которая, к сожалению, не сохранилась.

Таково было дело, для рассмотрения которого собирался Карфагенский собор при Киприане. Главный вопрос, подлежавший рассмотрению собора, был догматический, – о падших, и с этим именно вопросом соединился и Новатов раскол. Свидетелями по делу были и епископы, именно, уполномоченные Киприаном. – Можно ли из этого дела, сужденного собором, извлекать заключение, извлекаемое г. Барсовым, именно то, что пресвитера судить не имел власти его епископ, а судил только собор? – Заметим и здесь, что Киприан собственный епископ, которому подчинены были осужденные пресвитеры, председательствовал в суде над ними, а г. Барсов только того и добивается, чтобы собственный епархиальный епископ не участвовал. Г. Барсов и здесь этого не заметил.

Неотступный вопрос о том – когда же, в какое именно время описанное им устройство церковного суда прекратилось, в какое время пресвитера и диакона стал судить не собор, а его епархиальный епископ обратил на себя однако же и внимание г. Барсова. И он счел себя обязанным разрешить этот вопрос. Но разрешение его, без сомнения, не удовлетворит никого. Он уверяет нас, что это случилось в течение четырех веков, именно с начала V-го века до конца VIII ³². Правила соборов – Карфагенского (27, 84, 86, 106), Вселенских – ІV-го (19), VІ-го (8) и VІІ-го (6), по его свидетельству, указывая на постепенное ослабление соборного начала в Церкви, вместе с тем содержат и мысль о перемене в образе заведывания делами Церкви, вследствие которой одна часть дел, составлявших юрисдикцию областного собора и стоявшего во главе его митрополита (как, напр., действительный суд по обвинениям пресвитеров и диаконов), по необходимости перешла в полное заведывание их епископов. – Никакой мысли о перемене в образе заведывания делами Церкви, никакого даже отдаленного намека на переход действительного суда от соборов к епископам в цитированных г. академическим оратором правилах нет. Он просто сказал неправду. И чтобы видеть его неправду довольно привести в подлиннике цитированные им правила.

І V -го Вселенского собора. (451 г.) пр. 19: „дошло до слуха нашего, что в областях не бывает установленных правилами соборов епископов, и от сего многие церковные дела, требующие исправления, остаются в небрежении. Посему определил св. собор, согласно с правилами св. отец, чтобы в каждой области епископы дважды в году собиралися во едино, где назначит епископ митрополии, и исправляли все, что откроется. А епископам, которые не приидут на собор, хотя находятся в своих градах и притом пребывают в здравии и свободны от всякого необходимого и неотложного занятия, братолюбно сказать слово прещения”.

V І-го Всел. соб. (691) прав. 8: „установленное св. отцами нашими, желая и мы во всем сохраняти, возобновляем такожде и правило, повелевающее быти ежегодно соборам епископов каждой области там, где епископ митрополии усмотрит за лучшее. Но как по причине набегов варваров, и по иным случайным препятствиям, предстоятели Церквей не имеют возможности составляти соборы дважды в году: то рассуждено: для могущих, как вероятно, возникати церковных дел, в каждой области, всемерно быти собору вышереченных еппскопов единожды в лето, между св. праздником Пасхи, и между исходом месяца октовриа каждого лета, в том месте, которое, как выше речено, изберет епископ митрополии. А епископам, которые не приидут на собор, хотя находятся в своих градах и при том пребывают в здравии и свободны от всякого необходимого и неотложного занятия, братолюбно изъявити прещение.“

V ІІ-го Всел. соб. (787) прав. 6: „поскольку есть правило, которое глаголет: дважды в году в каждой области подобает быти каноническим исследованиям, посредством собрания епископов: а преподобные отцы шестого собора, во внимание к затруднениям собирающихся и к недостаткам потребного для путешествия, определили; без всякого уклонения и извинения, единожды в лето быти собору и погрешительное исправляти: то и мы сие правило возобновляем, и аще обрящется некий начальник, возбраняющий сие, да будет он отлучен. Аще кто из митрополитов пренебрежет исполнити сие, не по нужде и насилию, и не по какой-либо уважительной причине: таковой да подлежит епитимии по правилам. Когда же будет собор о предметах канонических и евангельских: тогда собравшиеся епископы должны прилежати и пещися о сохранении Божественных и животворящих заповедей Божиих. Ибо внегда сохраните я, воздаяние много; ибо заповедь есть светильник, закон, свет, а обличение и наказание путь жизни: и, заповедь Господня светла, просвещающая очи. Да не будет же позволительно митрополиту из того, что приносит с собою епископ требовати или скота, или иные вещи. Аще же обличен будет в таковом поступке: то воздаст четверицею”.

Карфаг. собора (IV–V в.) прав. 27: „подтвердите подобает на сем святом соборе, чтобы по правилам Никейского собора, ради церковных дел, которые нередко отлагаются со вредом для народа, каждогодно был созываем собор, на который бы все занимающие первые в областях кафедры присылали от своих соборов двух, или сколько изберут епископов, в местоблюстители, дабы составившееся, таким образом, собрание имело совершенное полномочие.

Карфаг. собора прав. 84: „заблагорассуждено такожде, день покланяемой Пасхи возвещати всем чрез приписание под определениями собора. День же собора да соблюдается тот самый, который назначен на Иппонском соборе, т. е. двадесять первый августа. И о сем должно написати к первенствующим всех областей, дабы, когда созывают собор у себя, сей день оставляти неприкосновенным“.

Карфаген. собора прав. 87: „постановлено, чтобы каждый раз, когда надлежит собратися собору, благовременно приходили на оные епископы, которым не препятствует ни старость, ни болезнь, ниже какая-либо тяжкая необходимость: и да извещаются первенствующие каждый от своей области о всех епископах в двух ли, или трех местах составляются собрания их, и от каждого из сих частных собраний, поочередно избираемые неотменно да приидут ко дню собора. Когда же приити не возмогут, по множеству каких-либо затруднений, как сие может случиться: то аще не изъяснят своему первенствующему епископу встретившегося им препятствия, должны таковые довольны быти общением в своей токмо Церкви».

Карфаген. собора прав. 106: „о том, яко не быти общему и всецелому собору, разве по нуждѣ. – Рассуждено, яко не есть необходимо впредь ежегодно утруждати братию: но когда потребует общая, то есть всея Африки нужда, „по грамотам откуда-либо приходящим к сему престолу, тогда подобает быти собору в той области, в которую призовет потребность и удобство. Дела же не общие да судятся в каждой области порознь».

Читатель имеет теперь все цитированные г. Барсовым правила перед собою, и скажет, что г. Барсов, утверждая, будто все эти правила содержат мысль о перемене в образе заведывания делами Церкви, вследствие которой действительный суд по обвинениям пресвитеров и диаконов перешел в полное заведывание их епископов говорил неправду. А зачем он говорил эту неправду? Затем, чтобы прикрыть другую свою неправду, именно ту, что канонический епископ древней Церкви не имел судебной власти. Так всегда бывает, что одна ложь влечет за собою другую, и таким образом сплетается целая система лжи. Г. Барсов попал в эту сеть и усердно продолжает ее плести.

Такой же поклеп на правила г. Барсов делает и в заключении всего отдела своей речи, где говорит о церковном суде древней Церкви. Он говорит здесь: каноны, упоминая о суде епископа по делам тяжебным (VI Всел. 9; Карф. 15, 17, 37, 107, 136) и над низшими клириками (Карф. 29), не упоминают о нем для дел по обвинениям священнослужителей; напротив, прямо говорят, что суд и над последними производится с соблюдением тех же правил, какие установлены для суда над епископами ³³. Г. академический оратор и здесь руководствуется правилом: авось сойдет с рук, ибо говорит заведомо для себя самого неправду, и ссылки на некоторые правила делает ложные. Но прежде чем раскрывать частнейшие неверности положения, высказанного г. Барсовым, мы заметим несостоятельность его в самом существе. На каком основании может быть утверждена разная компетенция для тяжебных, гражданских дел пресвитеров и диаконов у епархиального архиерея, а для дел о преступлениях в соборе? Никакого такого основания не было и указать его невозможно. В древнем церковном праве подсудность по инстанциям распределялась по лицам, а не по родам дел. Какой степени суда известное лицо подсудно было, положим, по тяжебному делу; в той же самой степени суда оно было судимо и по делу о преступлении. Епископ и по тяжебному делу, и по делу о преступлении был судим собором. И если г. Барсов допускает, что правила упоминают о подсудности епископу пресвитеров и диаконов в тяжебных делах; то по этому самому должен допустить, что и по делам о преступлениях они были судимы епископским же судом. Допущенное им разделение дел на тяжебные, по которым пресвитеры и диаконы подлежали суду их епископа и дела о преступлениях, по которым они подлежали суду собора, с основным принципом церковных правил совершенно несообразно. Посему-то даже те правила соборов, в которых собственно говорится о подсудности пресвитеров и диаконов их епископу по тяжебным гражданским делам несомнительно свидетельствуют, что тому же суду они подсудны и по делам о преступлениях: принцип подсудности и в тяжебных делах и в делах о преступлениях один и тот же, кому лицо ближайшим образом подначальственно, тому оно и подсудно в первой степени суда.

После сего общего соображения, обращаясь к приведенным г. Барсовым правилам, мы находим, что три из цитированных им правил, именно Карфаг. собора прав. 17, 107 и 137 совсем не относятся к делу, ибо содержат в себе только запрещение переносить дело от избранных судей к другим и о суде епископа над пресвитерами и диаконами по тяжебным делам не говорят ни одного слова. Карфаг. собора правило 15-е прямо опровергает положение г. Барсова, ибо говорит не только о делах тяжебных, но и обвинительных ( ἐγκςηματικά πράγματα), т. е. о преступлениях. Правило 37 Карфаг. собора, по разумению толкователей (Аристен, Славянск. кормч.) также имеет в виду и тяжебные дела и дела о преступлениях. Правило Карфаг. собора 29, в котором г. Барсов видит только указание на принадлежность епископу судебной власти над низшими клириками, говорит и о судебной власти епископа над пресвитерами и диаконами, как это видно из подлинного текста правила, приведенного выше.

От частных повествований о неправильном употреблении и толковании г. Барсовым разных церковных правил, мы должны теперь обратиться к общему обозрению его распоряжений с правилами и к сопоставлению с его прежним к ним отношением. Из одного и того же правила г. Барсов 1870 года и г. Барсов 1873 года извлекают совершенно разные и противоположные заключения. Как это делают гг. Барсовы – старший и младший, мы сейчас покажем.

Гг. Барсовы, старший и младший, одними и теми же правилами доказывают – первый то положение, что по канонам епископ производил действительный суд, как судья, второй – что он хотя и подвергал взысканиям, но не как судья, а как администратор, начальник. Необыкновенные мыслители эти гг. Барсовы: они могут ad libitum, или ad postulatum одно и тоже правило излагать и так и иначе, сегодня за, а завтра против известной мысли. Правила для гг. Барсовых составляют какой-то арсенал всевозможного оружия, которое повинуется всем их прихотям. Сегодня им хочется, чтобы правило доказывало принадлежность судебной власти епископу, и оно доказывает. Завтра им это не нужно, а нужно, чтобы судебная власть епископу не принадлежала, они опять обращаются в этот арсенал, и правила доказывают, что судебная власть епископу не принадлежит. Г. Барсов поступает с правилами как какой-нибудь азиатский деспот со своими подданными. При чтении его элукубраций „Книгу правил» необходимо держать постоянно в руках: правильная ссылка на правила у него такая же редкость, как белый вóрон.

Нынешний маневр, посредством которого г. Барсов получает из правил свой совершенно противоположный прежнему своему же выводу – очень прост. Г. Барсов дал себе задачу уверить своих слушателей и читателей, что во всех правилах, где говорится о суде собора, как апелляционной инстанции, в которой рассматривались дела по отзывам на суд епископский, должно видеть не суд епископа, а его административное распоряжение, которое в соборе пересматривалось уже, как в суде. Чего-нибудь менее хитрого трудно и представить. Но вместе невозможно вообразить и ничего более неверного, несостоятельного, нелепого.

Чтобы убедить г. академического оратора в совершенной нелепости его уверений, будто по правилам Церкви епископ не судил, а суд начинался только с собора, – мы должны обратить его просвещенное внимание на следующие свидетельства и факты, достоверности и важности которых он не будет, конечно, отрицать, и от которых все его пустые хитросплетения исчезают, яко дым, в одно мгновение:

1) В правилах суд епископа называется не административным, или начальническим распоряжением, как сочиняет г. Барсов, а судом ( κρίσις). В 117 правиле Карфаг. собора суд епископа прямо называется епископским судом ἐ πισκοπική κρίσις (ср. Σ, VI, 216).

2) Наименование заключительного акта, которым завершается действие епископа, подвергавшего виновных наказаниям, и действия собора, пересматривавшего вследствие жалобы дело бывшее у епископа оба одинаково показывают, что и действие епископа, и действие собора суть действия судебные. а) В 5 правиле 1-го Всел. собора действие собора, в случае признания собором жалобы отлученного своим епископом основательною, – называется: φιλανϑρωπότερα ψῆφος более человеколюбивое решение. Следовательно, и произнесение епископом отлучения также есть φῆφος решение хотя и менее снисходительное, и, следовательно, далее, если соборное ψῆφος есть судебное, то и епископское таковое же. б) В 4 правиле Антиох. собора извержение епископа от сана собором и извержение пресвитера, или диакона своим епископом называется одним именем: ἀ πόφασις – приговор, дающим заключение о своей однородности, так что, если один приговор есть судебный, то и другой такой же и наоборот. в) В 6 правиле того же собора действие собора, завершающее рассмотрение дела о лишенном общения своим епископом называется: ἐτέρα ἀποφασις другой приговор. Следовательно, определение епископа было первым приговором: πρώτη ἀπόφασις. г) В 20 правиле того же собора соборное рассмотрение дел о пресвитерах, диаконах и всех почитающих себя обиженными называется словом: ἐ πίκρισις, что означает другой суд, окончательный суд, и показывает, что прежде был еще суд, хотя и неокончательный κ ρισις (срав. Вальсам. Σ. III, 134). д) В 14 правиле Сардик. собора действие извержения епископом пресвитера и диакона называется приговором ἀπάφασις, который судом собора по жалобе изверженного или утверждается, или исправляется ( κνραϑή ἤ διουϑώσεις τύκῃ). Терминология, показывающая судебное значение определяемого епископом извержения. е) В 9 правиле Карфаг. собора правильное извержение из Церкви почитается следствием канонического приговора своего епископа ( τοῦ οῖκείου ἐπισκό που ἡ κανο νική ψῆφος). Опять терминология, чисто судебная. ж) Все толкователи согласно свидетельствуют, что пресвитеры, диаконы и прочие клирики судятся своим епископом и он постановляет об них судебный приговор ( οἱ π ρεσβύτεροι, καί οἱ διακονοι, xaἰ οἰ καϑεζῆς κλήρικοι ὑπο τῷ ἱδιου ἐπισκόπῳ δικάζονται καί αὐτιῶ ψηφίζεσϑαι δεδοται, Zonar. Σ. III, 133); епископ называется судившим ( κρίνας), клирики судимыми ( δικαξόμενοι, Σ. VI, 217).

3) Акт перенесения дела от епископа к собору называется отзывом, апелляциею ( ἔκκλητος , apellatio) термин судебный, специально употребляемый тогда, когда говорится о действии переноса дела от суда низшей инстанции в высшую (Σ. IIІ. 134, 146, 147).

4) Суд собора называется высшим судилищем (Пидалион на 4 Антиох.). Следовательно, суд епископа есть все-таки суд, хотя и низший соборного.

5) Одинаковые обряды и формы, предписанные для суда как над пресвитерами и диаконами, так и над епископами, опять свидетельствуют, что и собор судил и епископ также судил. Невозможно, чтобы по одним и тем же формам и обрядам собор производил суд, а епископ только административные взыскания.

6) Из тождества употребляемых канонами терминов о наложении наказаний на пресвитеров и диаконов их епископом, а на епископов собором, следует, что и то и другое происходило вследствие судебного приговора. Антиох. 4: аще который епископ изверженный от сана собором, или пресвитер, или диакон своим епископом... Антиох. 12: аще который пресвитер или диакон изверженный от своего сана своим епископом, или даже епископ изверженный собором... Определение извержения и клирикам от епископа и епископу от собора называется одним и тем же именем ἀπόφασις, а новое рассмотрение дел в соборе одним именем: ἐπίκρίσις окончательный суд. Если пресвитер и диакон, по г. Барсову, извергаются епископом не судебно, а административно; то окажется, что и епископ от собора извергается административным же порядком.

При сих замечаниях имеют место против лжеумствований г. академического оратора еще и следующие соображения:

Если епископ не судит, как утверждает г. академический оратор, а судят только соборы, состоящие только из епископов, то каким образом и откуда епископ на соборах власть суда имеет, а отдельно не имеет? Как изъяснитъ эту несообразность г. академический оратор? Одним способом, – отказавшись от своих несообразных рассуждений. По рассуждению г. оратора выходило бы возможным и то, что епископ один не мог бы совершать Богослужения, а вместе с другими епископами мог.

Итак, каноны, по г. Барсову младшему 1873 года, судебной власти епископу не усвояют. Отсюда близок шаг к тому, чтобы провозгласить неправильность, противоречие правилам и догматико-символических книг, в которых утверждается, что епископ судебную власть имеет (каковы, напр. Послан. Вост. патриархов) и тех уставов, в которых эта мысль раскрывается в практических ближайших применениях, каков напр. устав консисторий. Г. Барсов первого шага не сделал, а от второго не удержался и устав духовных консисторий провозгласил несогласным с канонами. Вот его слова: устав духовных консисторий, относя суд к исключителъным правам начальства подсудимого, оказывается не согласным с канонами. Ибо по канонам (1 Всел. 5, Ант. 6, 20) суд пользуется правом обсуждать распоряжения начальства относительно его подчиненных, привлеченных к судебной ответственности. („Христ. чт.” 1873. март, 463, 464 ³⁴.

Жестоко слово сие, и кто может его послушати?

Из этого торжественного заявления г. академического оратора оказывается, что Православная российская церковь с 1841 года, когда издан устав консисторий, действует несогласно с канонами, на основании устава, с канонами несогласного. Г. академический оратор не подумал, что устав консисторий прежде издания, в течение нескольких лет, был тщательно обсуждаем Св. синодом, в составе которого были Серафим, два Филарета, пастыри, конечно, имевшие сведения в канонах, не меньшие сведений г. Барсова, и в ревности о сохранении канонов едва ли ему уступавшие. Тут был, кроме этих трех митрополитов, еще митрополит Иона, архиепископы казанский Владимир, псковский Нафанаил, каменец-подольский Кирилл, рязанский Гавриил, и обер-священники Музовский и Кутневич, авторитет которых в церковном деле также едва ли уступит авторитету г. Барсова. Г. Барсов не подумал и о том, что ныне здравствуют еще и даже были в числе слушателей его речи архипастыри, рассматривавшие консисторский устав и с теоретической стороны и со стороны его удобоприложимости; ибо устав, прежде окончательного его утверждения, как известно всем, кроме г. Барсова, был разослан ко всем епархиальным архиереям для руководства в виде опыта на один год с тем, чтобы они указали его недостатки. Из заявления г. академического оратора оказывается, что Св. синод 1838–1840 гг., рассматривавший и проектировавший устав консисторий, издал устав несогласный с канонами Церкви. Из него оказывается и то, что и все архиереи, которым консисторский устав разослан был в виде опыта на год, и из которых некоторые здравствуют и ныне, допустили устав несогласный с канонами. Оказывается, что погрешила вся российская законополагающая Церковь: ибо устав был в рассмотрении всех российских архиереев.

Это удивительно и непостижимо. Но еще более удивительно и непостижимо то, что с марта 1841 года, когда утвержден устав консисторий до марта 1873 года, в течение тридцати двух лет, до дней проницательного академического оратора, никто этого не заметил; никто не вывел из заблуждения всю заблуждающую Русскую церковь. Нельзя не остановиться в изумлении пред одним этим соображением. Но удивление наше должно обратиться совсем в другую сторону; потому что заявление г. академического оратора оказывается совершенно лживым изветом. „Устав духовных консисторий”, относя суд к исключительным (но не безапелляционным) правам начальства подсудимого, т. е. епископа, с канонами вполне согласен; а г. академический оратор, или правил не знает, или намеренно толкует их в превратном виде, во всяком случае говорит совершенную ложь.

Устав консисторий, как известно, судебную власть в каждой епархии усвояет епархиальному архиерею или единолично (ст. 165), или при содействии коллегии пресвитеров, именуемой консисториею. Архиерей единолично и безапелляционно судит некоторые дела; другие же судит в качестве 1-ой инстанции с коллегиею пресвитеров. И по канонам епископ имеет судебную власть и судит в качестве 1-ой инстанции; вторую же инстанцию составляет суд собора. Никакого несогласия в уставе с канонами нет. Что по канонам судебная власть принадлежит тому же епископу, которому принадлежит и административная власть в епархии – это, после всего вышесказанного, доказывать еще раз совершенно излишне. В этой непреложнейшей истине убеждены все толкователи, в этом убежден г. Соколов обоих периодов, в этом убежден г. Барсов старший (1870 года). Следовательно, и устав консисторий, сосредоточивающий в лице епархиального архиерея и административную власть и судебную с канонами вполне согласуется. Не согласуется ни с канонами, ни со всем сонмом толкователей, ни даже с самим собою, только г. Барсов младший, нынешний.

Что касается ближайшего прикрытия, которым г. академический оратор хотел замаскировать свою счастливую находку, то оно столь ненадежно, что не выдержит и малейшего к нему прикосновения.

Г. академический оратор прежде всего находит неправильным усвоение консисторским уставом суда начальству подсудимого (463), очевидно, понимая под словом начальство – директора департамента, между тем как устав консисторий под выражением: епархиальное начальство разумеет в общем смысле епархиальную духовную власть, которой в духовных – правительственных и судебных делах подчинены все православные христиане, живущие в епархии – клирики и миряне. Следовательно, когда говорится в уставе консисторий, что судит епархиальное начальство, – это значит, что судит духовная епархиальная власть лицо, принадлежащее к епархии по делу, которое подсудно духовному суду, а не то, как полагает г. Барсов, будто директор департамента судит своего столоначальника. Г. академический оратор может быть убедится в своей ошибке, если припомнитъ, что в уставе консисторий и о суде над светскими лицами, напр. по брачным делам, говорится, что судит их епархиальное начальство. По открытию г. Барсова окажется, что и здесь устав относит суд к исключительным правам начальства (в смысле директора департамента) подсудимого, напр. генерал-майора, или губернского секретаря, или жены рядового. Все они, конечно, подчинены духовной епархиальной власти, судящей их в определенных случаях. Но находить в этом несогласие с канонами может только г. Барсов младший.

Впрочем, г. Барсов младший не должен бы находить противоречия устава с канонами даже на основании цитированных им правил; ибо в этих правилах (Антиох. 6, 20; 1 Всел. 5), вопреки его заявлению нет даже и признаков той мысли, которую он хочет ими подтвердить, – именно, будто по этим правилам «суд пользуется правом обсуждать распоряжения начальства, относительно его подчиненных», а говорится о переносе дел о клириках и мирянах из суда первой степени, производимого епархиальным архиереем, в суд 2-й степени – соборный. Чтобы убедить даже самого беспечального академического оратора, мы приведем здесь снова эти правила, уже приведенные выше. Антиох. прав. 6: „аще кто своим епископом отлучен от общения церковного; такового другим епископам не прежде приимати в общение, разве когда своим епископом принят будет, или когда составится собор, и он, представ принесет оправдание и, убедив собор, получит от него иное о себе решение ( καταδέξοιτο ἑτέραν ἀπόφασιν). Тоже определение да соблюдается для мирян, и для пресвитеров, и для диаконов и для всех состоящих в клире”. – Из слов правила: ἑτέραν ἀπόφασν – другой приговор, ясно, что был еще и первый приговор: πρώτη ἀπόφασις. Второй произносил собор, первый епископ. Если судебный был второй приговор; то судебный же и первый.

Антиох. 20: „в каждой области быти соборам епископов дважды в лето. К сим соборам да приступают пресвитеры и диаконы и все почитающие себя обиженными, и от собора да приемлют суд ( ἐπικρισιν)”. Слово: ἐπικρισιν опять означает суд второй инстанции, а не первой ( κρίσιν), и переводится в книге Правил иногда выражением: окончательный суд. Ἐπίκρισις может иметь место только тогда, когда прежде был уже κρίσις. Если ἐπίκ ρισις – суд (собора), то и κρίσις – суд (епископа). – В 5 правиле 1 Всел . собора приговор собора о жалующихся на отлучение своим епископом – называется: φιλανϑρωπότερα ψῆφος – более снисходительное решение. Следовательно, было прежде сего другое не столь снисходительное решение, т. е. решение епископа, и если соборное-судебное, то и епископское-судебное же. Если не суд второе (т. е. епископское), то не суд и первое. Какую азбуку заставляет нас читать ему г. академический оратор и профессор!

Но если даже стать на его точку зрения и согласиться с ним; то и тут, и при этом г. академ. оратор окажется вполне несправедливым в сделанном им на консисторский устав извете. Он говорит: „устав духовных консисторий оказывается не согласным с канонами. Ибо по канонам суд пользуется правом обсуждать распоряжения начальства относительно его подчиненных, привлеченных к судебной ответственности („Христ. чт.” 1873, март, 463, 464). Согласимся, что епископ и по уставу консисторий есть только начальство и по канонам также начальство и что по канонам, как думает г. Барсов, суд (т. е. собор) пользуется правом обсуждать действия начальства (т. е. еппскопа). В чем же будет несогласие устава с канонами? Очевидно в том, по г. Барсову, что устав не допускает, чтобы суд (т. е. собор, Синод) пользовался правом обсуждать распоряжение начальства (т. е. епископа), как допускают это каноны. Если бы г. оратор знал устав, он не написал бы того, что написал. Он знал бы, что там есть следующие постановления: „доколе дело не решено в консистории подсудимые не имеют права просить о переносе оного в Св. синод» (176). „На медленность, или неправильные действия следователей, или консистории, могут быть приносимы частные жалобы Св. синоду» (177). „Если подсудимый объявит неудовольствие и подаст апелляционный отзыв, то исполнение останавливается и решение епархиального начальства представляется Св. синоду с самым делопроизводством, с запискою из оного, подробною справкою о подсудимых и апелляционнымъ отзывом» (181 ср. 184, 185). Оказывается, что и по уставу консисторий, как и по канонам, суд (т. е. Синод, собор) пользуется правом обсуждать распоряжения начальства (т. е. епископа). Несогласия устава с канонами не оказывается. Г. оратор или ничего не знает, или плетет слова, не отдавая себе в них отчета: из слов, де, выходят строки, из строк страницы, из страниц листы. Ну и ладно.

Не столь строго проводит г. академический оратор свою теорию в истории древней Русской церкви. Г. Барсову, по-видимому, хочется сочинить для архиерея и в древней Русской церкви такое же положение, какое он усиливался сочинить для него в древней Восточной церкви, т. е. положение администратора, начальствующего лица, но не судьи. Это хотение его остается в прежней силе. Но здесь он не делает для превращения епископа исключительно в администратора тех усилий, какие употребил для превращения канонического епископа в это единственное звание. Конечно, не очевидность исторических свидетельств была тому причиною: против этого г. Барсов, очевидно, не задумался бы. Г. академический оратор имел здесь, конечно, другие соображения: он соображал, что не столь важна практика древней Русской церкви, чтобы и тут все уродовать с очевиднейшим риском для себя. Можно выставить положение, что на практику древней Русской церкви, при том с канонами якобы несогласную, не должно обращать внимания при реформах и осудить ее одним словом, сказав, что и она с канонами не согласна, как и устав консисторий. О суде епархиального архиерея в древней России г. Барсов делает следующие признания: „епархиальный архиерей, как начальствующее лицо в епархии, был обставлен в древней России различными юридическими отношениями: он заведывал духовными делами епархии, судил различные церковно-гражданские дела и был вотчинником принадлежавших ему имений» („Христ. чт.” 1873, март. 470, 471).

„По установившейся практике епархиальные архиереи сами непосредственно никогда не заведывали судебными делами и предоставляли ведать их доверенным лицам». („Хр. чт.” март. 1873, 471).

„Существование наместников, как лиц заменявших самих архиереев в заведывании делами церковного управления и в частности духовного суда, следует отнести к числу отличительных признаков судоустройства в древней Русской церкви». („Христ. чт.” 1873, март. 472). (Следовательно, в древней Церкви архиереи судили сами и не поручали?)

„По определениям Стоглава, суд по церковным преступлениям над духовенством вообще и по гражданским над монашествующим в частности, обязаны производить сами святители, хотя они не лишаются права и возможности, если бы захотели, или если бы представилась к тому необходимость, предоставить рассмотрение сих дел вместо себя другим лицам, только из духовных, а не из мирских» (474).

Если сам архиерей со своим собором разбирал дело, то, по выслушании показаний, полагалось и решение; если же разбирали дело доверенные судьи, то они, не полагая решения, представляли архиерею, как судный список, так и подсудимых. Архиерей со- борне выслушивал судный список (475).

„В качестве главы местной Церкви, русский митрополит пользовался правом апелляционного суда по жалобам на суд святительский. С упреждением патриаршества рассмотрение жалоб подобного рода обыкновенно производилось в патриаршем разряде; в настоящее время дела по этим жалобам рассматриваются в Св. синоде” (485).

Оказывается из показаний самого г. Барсова, что в Русской церкви и в митрополичий период и в патриарший век и при Св. синоде до издания устава дух. консисторий было то же устройство епархиального суда, как и после издания устава дух. консисторий, т. е. епархиальный архиерей судил клириков и мирян его епархии, а апелляция на его суд шла к высшей центральной власти российской Церкви – митрополиту, патриарху, Синоду. Что же выходит из этого? Выходит нечто чудовищное, выходит, что Российская церковь, с самого своего основания до ныне, действовала несогласно с канонами, так как всегда признавала епархиального архиерея судьею в его епархии, согласно с уставом консисторий. Г. Барсов не сообразил и того, что он произносит осуждение на всю историю Российской церкви от начала ее до ныне.

Г. академический оратор всеразрушающим своим красноречием не только не дает пощады Слову Божию и правилам, объявляя, что они о судебной власти епископа говорят не то, что говорят; но как истый радикал искореняет и римских юристов. Греко-римское право создало и открыло у себя целую и обширную ветвь права под именем: episcopalis audientia и уверяет нас, что епископ судит не только подчиненных ему клириков, но и мирян. Беспощадный академический оратор разрушает и это наше убеждение, уверяя теперь, что епископ вовсе не был судьею, и что, следовательно, греко-римские юристы и законодатели и сами заблуждались и нас вводили в заблуждение. А мы в простоте считали их в этом деле сведущими и даже чуть не всемирными учителями. Придется расстаться и с этим убеждением: αὑτὸς ἔφη.

Оставив в стороне всю фактическую почву, на которой г. академический оратор оказывается всецело несостоятельным, мы осмелились бы обратить его внимание на следующее теоретическое соображение: он утверждает ныне, что, по непосредственному смыслу церковных правил, епископ, в отношении к епархии, представляется ее духовным правителем и духовно-начальствующим лицом (459), но не судьею; следовательно, возводитъ принцип отделения судебной власти от административной, появившийся в России с 1864 года и в западной Европе, хотя и прежде, но в недавнее же время, – ко временам правил Апостольских и Вселенских соборов. Что никакого такого, или подобного разделения судебной власти с административною в древней Церкви не было – об этом едва ли будет спорить и г. академический оратор. И соборы одни и те же вели и судебные дела и административные. Если бы это соображение пришло в голову г. академическому оратору; то, вероятно, он не стал бы древнюю Церковь перестраивать по судебным уставам 1864 года.

Но мысль г. академического оратора, перестроившего по-своему все правила древней Церкви, даже и в его переделке, при последовательном ее проведении и применении не должна ему дать то, чего он хочет, а должна вести к выводу, который, конечно, для него неудобоприемлем. Епископ, по его измышлению, не судил, а только административным, начальственным образом взыскивал с подчиненных ему клириков – отлучал их от общения, извергал (таковы точные выражения правил); действителъный суд о сем происходил на соборах епископов (опять точные же выражения правил, т. е., что соборы состояли только из епископов). Согласимся и сделаем приложение к занимающему нас вопросу о реформе церковного суда в России. Выйдет при точном применении: епархиальный архиерей не в качестве судьи, а в качестве начальника, администратора подвергает подчиненных ему клириков взысканиям, и между прочим, – отлучению, извержению. Действительно же судит после сего собор епископов – в Святейшем ли синоде, или в указываемом г. Барсовым соборе епископов, митрополии, с митрополитом во главе. Так, по-видимому, должно было бы заключать при некотором уважении к очевиднейшим фактам и здравому смыслу. Но г. академический оратор заключать так не будет; ибо никакого собора епископов он не желает, а желает по примеру военно-окружной системы, – духовно-окружных судов на три, на четыре, или более епархии не из архиереев, а из пресвитеров под председательством архиерея безъепархиального, т. е. он желает нынешней же консистории с отрешением от нее епархиального архиерея и с перенесением ее из кафедрального епархиального города в другой отдаленный, напр., из Орла в Киев или Москву. И епархиальному архиерею, по словам г. Барсова, на основании канонов, имеющему право административно подвергать подчиненных ему клириков отлучению и извержению, он не даст такого права, а много, если предоставит ему власть сделать замечание, выговор без внесения в послужной список и временное испытание в архиерейском доме до 2-х недель. – Совершенно напрасно г. академический оратор уродует правила, и затем не допускает смыслен- ного применения их даже в изуродованном им виде. И приличнее, и для его целей полезнее, было бы совсем расстаться с правилами. На почве правил и не оставляя своих затей он будет в положении, возбуждающем крайнее сожаление.

В заключительных выводах своей речи г. академический оратор говорит между прочим следующее:

„Поместная Церковь, не отступая от преданий веры и общих начал священноначалия и устройства Церкви, может допускать в организации и отправлениях своего духовного суда особенности, которые вызываются местными условиями существования, и стремлением к внешнему однообразию своих установлений с установлениями государства» (486).

Зам. Если поместная Русская церковь допустит лишение епископа судебной власти, то она отступит от общих начал священноначалия и устройства Церкви.

„Из начал и форм суда, выработанных и примененных Вселенскою церковью, безусловно обязательны для каждой поместной Церкви лишь те, которые неразрывно связаны с основами церковного священноначалия и не отделимы от свойств церковного строя, а не те, которые служат только отражением постороннего влияния на порядки и установления Церкви» (486).

Зам. Принадлежность епархиальному епископу судебной власти в епархии относится к первому порядку начал, неразрывно связана с основами церковного священноначалия и не отделима от свойств церк. строя. Ни одна поместная Православная церковь, от начала христианства до ныне, не дерзала лишать епископа судебной власти. Из этого весьма ясно, что вся Православная церковь относит это начало к безусловно обязательным.

„Какие бы формы и нововведения ни допустила русская духовно-судебная реформа в своих предначертаниях; но если эти формы и нововведения с одной стороны не противоречат Вселенским канонам Церкви, с другой оправдываются действительною пользою их применения и вместе обещают удовлетворить потребностям времени и целям духовного суда в отечестве, то она не должна страшиться никаких возражений и нареканий» (489).

Зам. Реформа, соединенная с отнятием судебной власти у епарх. архиерея, будет противоречить Вселенским канонам Церкви, как это видно из подлинных Вселенских канонов, приведенных в начале книги, из свидетельств всей церк. истории, всех толкователей, самого г. Барсова. След., такая реформа, по словам г. Барсова, должна страшиться возражений и нареканий.

В конце своей академической речи г. Барсов открывает нам и свой общий взгляд на церковные реформы и в особенности на церковно-судебную реформу, в настоящее время проектируемую. Это profession de foi г. Барсова очень любопытно и интересно сопоставить с таковым же г. Соколова, и мы сделаем это, поставив их рядом друг с другом:

Не рассорятся ли два друга – консерватор и прогрессист, ставши лицом к лицу? Не полагаем. Впрочем, если бы и последовало что-нибудь подобное, то, наверное, они помирятся на одном пункте – на отделении судебной власти от епархиального архиерея, положив в основу примирения – сходство и даже тождество своих судеб: оба начали за здравие, свели за упокой; г. Соколов всегда запевал, г. Барсов подтягивал, хотя отчасти и другим распевом, для отличия.

В той же книжке „Христ. чтения”, где помещена речь г. Т. Барсова, напечатано (стр. 509): „Э. о. профессор Т. Барсов составил объяснительную записку к проекту основных положений преобразования духовно-судебной части».

Любопытно знать – который г. Т. Барсов – 1870 или 1873 года, старший или младший, консерватор, или прогрессист?

Еще при начале спора о судебной власти епарх. архиерея высказано было одно умозрение, послужившее основою третьей теории. Это умозрение о поручении епархиальным архиереем своей судебной власти пресвитерам. По силе сего умозрения епископ, поручив власть пресвитеру, сам уже не пользовался бы этою властью. Пустившие в ход этот софизм аргументировали его указанием на то, будто подобное уполномочение существует искони в пресвитерском служении вообще. В то время замечено было, что это умозрение есть весьма слабый софизм, ибо епископ, поручая пресвитеру совершение таинств, и сам имеет право и власть совершать оные и действительно совершает. Требуется же изобретателями софизма, чтобы епископ, поручив пресвитеру суд, сам потом уже не участвовал в суде.

В дальнейших спорах этот софизм не появлялся, и можно было думать, что употребление его не признается удобным и что он брошен как негодное оружие. Но это ожидание не оправдалось. Софизм отыскан и положен в основу третьей позднейшей по времени явления теории.

Третья теория имеет внешность гораздо более благоприятную, чем две предшествующие. Те не признают принадлежности судебной власти епарх. архиерею, эта признает сию истину не подлежащею спору и право суда непререкаемым правом архиерея. Но это только внешность, слова, в существе же она еще менее благоприятна, чем две первые, гораздо более в известном смысле радикальна, чем те.

Нижеследующая таблица наглядно покажет справедливость наших слов:

Светские лица и по этому плану изъемлются из-под духовного суда.

Теория, обосновывающая этот раздел, состоит в следующем ³⁶.

Право суда духовного в пределах своей епархии – существенное и неотъемлемое право каждого епархиального архиерея. Но из всех существенных и неотъемлемых прав архиерея есть только два такие, которыми он может пользоваться исключительно сам, и которые не может предоставлять другим, низшим священнослужителям: это право совершать таинство священства – право хиротонии и право освящать миро для таинства миропомазания и, в частности, освящать этим миром антиминсы. Все прочие свои права, в том числе и право суда, архиерей может осуществлять и сам непосредственно, и чрез своих уполномоченных, предоставляя им это право. Посему то, как известно из истории древней Церкви, на соборы, которые обыкновенно рассуждали о делах веры, благочестия и церковного управления, а также производили и духовный суд, епархиальные архиереи иногда не являлись сами, а посылали своих уполномоченных из числа подведомых им священнослужителей, – и это признаваемо было совершенно согласным с канонами Церкви. Посему же, как известно из истории Отечественной церкви, некоторые наши архиереи имели у себя наместников из лиц иерейского сана, которым предоставляли, между прочим, и право суда, в тех, или других участках своих епархий ³⁷. Митрополиты наши: Киприан, Фотий, Иона, имели наместников в Киеве, которым и „приказывали, как гласит грамота одного из них, и оправдания все церковные, и суды, и дела духовные управлять (Акт. истор. 1, № 48). А у Митрополита Феогноста был наместник даже в Москве – архимандрит (впоследствии святитель) Алексий, который для того именно и был поставлен от своего архипастыря, „еже рассуждати Божие люди и все церковные суды в правду по священным правилам» (Степ. кн. I, 450). Архиепископы новгородские имели постоянно своих наместников во Пскове, которые, по данной им уполномоченности, производили церковные суды в том крае, („Полн. собр. русск. лет.” IV, 118, 191, 209, 211 и др.).

Если так, то устройство духовного суда, по делам каждой епархии, можно представить в следующем виде:

1) Епархиальный архиерей сам не производит суда в своей епархии и непосредственно не участвует в нем, но производит суд чрез своих уполномоченных, которым предоставляет свою судебную власть ³⁸. В частности:

а) Все маловажные дела по епархии архиерей судит чрез духовных судей, которые избираются духовенством епархии и утверждаются архиереем, и которые, по силе этого утверждения и этой уполномоченности, действуют потом совершенно самостоятельно и независимо от архиерея при решении предоставленных им дел.

б) Все прочие, т. е. более или менее важные, дела по епархии архиерей судит чрез уполномоченных от него членов окружного духовного суда, которые также избираются духовенством епархии и утверждаются в должности архиереем, и которые потом, по силе этого утверждения и этой уполномоченности, действуют совершенно самостоятельно и независимо от архиерея при решении указанных им дел.

2) Каждый окружной духовный суд, учреждаемый на три, на четыре и более соседних епархий, состоит:

а) из членов суда, уполномоченных (по одному или по два) от архиереев этих епархий, и

б) из председателя суда, местного викарного, или какого-либо другого архиерея, который назначается на должность председателя, и, следовательно, служит потом как бы уполномоченным от Святейшего синода.

3) При каждом окружном духовном суде состоит прокурор, со всеми принадлежащими ему правами и обязанностями, который назначается, и, следовательно, служит потом как бы уполномоченным от обер-прокурора Святейшего синода.

При таком устройстве духовного суда сохранятся начала и выполнятся требования канонического права:

1) Сохранится право суда, принадлежащее каждому епархиальному архиерею в пределах его епархии, и участие его в решении всех судебных по епархии дел. Он только будет действовать не непосредственно, а чрез своих уполномоченных и судебная власть не будет отнята от архиерея, а будет только предоставляться им самим его уполномоченным.

2) Сохранится неприкосновенность его епархии от всякого вторжения в пределы ее стороннего архиерея. Ибо хотя председателем окружного духовного суда будет архиерей, не епархиальный по отношению к каждой из тех епархий, которые войдут в судебный округ, но членами этого суда будут уполномоченные представители епархиальных архиереев округа, которые таким образом, в лице своих уполномоченных, сами будут участвовать на окружном суде в решении судных дел по своим епархиям.

3) Сохранится то существенное, необходимое свойство окружного духовного суда, без которого решения этого суда не могли бы иметь канонической силы для епархий округа. Состоя из уполномоченных от епархиальных архиереев округа, под председательством старейшего – уполномоченного от Святейшего синода, окружной духовный суд будет, действительно, образом и подобием тех окружных соборов, на которые в древней Церкви собирались епископы церковных округов, а иногда присылали своих уполномоченных и на которых, под председательством старейшего архиерея в округе или митрополита, решали судебные и другие дела, касавшиеся их епархий.

При таком устройстве духовного суда сохранятся также начала и выполнятся требования новых наших судебных уставов:

1) Судебная власть в каждой епархии будет отделена от административной: так как духовные судьи и члены окружных духовных судов, получив в начале, при утверждении их в должности, уполномоченность от своего архиерея, будут уже за тем действовать совершенно независимо от него и самостоятельно и будут ограждены от всякого стеснения со стороны епархиальной администрации законом.

2) Прокурорская власть на духовном суде будет равно отделена от административной и поставлена столько же твердо и самостоятельно, как она поставлена на судах светских.

3) Две первые инстанции духовного суда будут вполне соответствовать тем же инстанциям суда светского: духовные судьи – мировым судьям, духовные окружные суды – окружным судам.

Читатель, если и бегло просмотрел эту теорию, не мог конечно не вынести убеждения, что здесь только начато за здравие, а кончено решительно за упокой, и конечно сказал: finis potestatis episcopalis in judiciis ecclesiasticis.

Эта теория есть величайшая ирония над здравым смыслом, над историею и над канонами Православной церкви. Отнимая от епархиального архиерея всю судебную власть, она в то же время уверяет всех, не исключая и самого епархиального архиерея, что она все архиерею сохраняет, что оставляет неприкосновенными каноны и в то же время удовлетворяет судебным уставам, – примиряет огонь и воду – с сохранением свойств той и другой стихии.

Подробный анализ теории яснее покажет всю голую и однако же полную правду сейчас высказанного суждения.

1. Единственным каноническим, церковным соображением, на котором думает утвердиться теория, служит мысль о поручении архиереем права суда уполномоченным от него лицам. „Хотя право суда духовного в пределах своей епархии есть существенное и неотъемлемое право каждого епарх. архиерея, но из всех существенных и неотъемлемых прав архиерея есть только два такие, которыми он может пользоваться исключительно сам и которые не может предоставлять другим – это право хиротонии и право освящать миро; все же прочие свои права, в том числе и право суда, архиерей может осуществлять и сам непосредственно, и чрез своих уполномоченных, предоставляя им эти права». Из этой общей посылки в приложении к данному случаю выводится такое заключение: следовательно: епарх. архиерей сам не производит суда в своей епархии и непосредственно в нем не участвует, но производит суд чрез своих уполномоченных, которым предоставляет свою судебную власть, и которые действуют совершенно самостоятельно и независимо от архиерея при решении предоставленных им дел».

Невозможно усмотреть необходимой связи между основанием и заключением. Представляется основание: архиерей может сам производить суд и может поручать право суда уполномоченным от него лицам; а заключение выводится такое, что он должен поручить право суда и не может сам пользоваться этим правом и что уполномоченные им пользуются правом суда совершенно от него независимо. Что архиерей может поручать подчиненным ему лицам производство суда, – это бесспорно и практика об этом свидетельствует. Но эта возможность поручать сама в себе заключает неопровержимое доказательство и другой возможности, именно самому исполнять то дело, которое можно поручать. Тот, кто имеет право поручать непременно должен иметь право и сам исполнять; и если не имеет последнего права, не может иметь и первого. Ясность и правильность этой мысли не может подлежать ни малейшему пререканию. Возможность поручения непременно предполагаетъ полномочие и самому делать поручаемое: чего кто сам делать не может, того и другому поручать не имеет права и возможности. Не имея права производить суд, губернатор не может и своему чиновнику особых поручений поручать произвести и решить судебное дело. Это ясно. И однако же вопреки сим очевидным положениям теория заключает: „архиерей производить суд сам не имеет права, однако же поручает это право подчиненным ему священнослужителям.

Дабы еще с большею ясностью представить непоследовательность, заключающуюся в этой теории, должно приложить ее к другим правам архиерея, признаваемым теориею за неотъемлемые, которые однако же архиерей может поручать подчиненным ему священнослужителям. К таковым правам принадлежит, напр., право совершения таинств и священнодействий: это право, в определенной ставленною иерейскою грамотою мере, архиерей поручает священникам. Но поручая, сохраняет это право и сам: сам совершает все таинства и священнодействия. По силе и смыслу рассматриваемой теории выходило бы, что архиерей, совершая священнодействия чрез своих уполномоченных, действующих от него совершенно независимо, сам непосредственно не должен и не может совершать таинств и священнодействий: он должен поручить, но сам не может совершать. Другое неотъемлемое право архиерея, которое он также может поручать, есть право Христианского учения, право проповеди. Это право архиерей поручает не только священнослужителям, но и церковнослужителям, имеющим надлежащее христианское образование. Но поручая, и сам проповедует, и только потому может поручать, что сам может проповедовать. По силе и смыслу рассматриваемой теории оказывалось бы, что архиерей, проповедуя Слово Божие чрез своих уполномоченных, действующих от него совершенно „независимо», сам непосредственно не может и не должен проповедовать: если поручил, то сам не должен проповедовать. Кто решится при подобной постановке дела утверждать, что „сохраняется право суда, принадлежащее каждому архиерею епархиальному в пределах его епархии и участие его в решении всех судебных по епархии дел, что сохранится его право священнодействия, право Христианского учения? Кто будет настаивать, что при такой постановке дела, „судебная власть не отнята у архиерея, а только предоставляется им самим его уполномоченным», что право священнодействия и проповеди также не отнято, а только предоставлено им самим его уполномоченным? Уполномочивающий другого что-нибудь делать по праву ему принадлежащее, и сам непременно (conditio sine qua non) должен иметь право делать то, что поручает уполномоченному. Не имеющий права делать, не имеет и права уполномочивать другого.

2. В существе понятия: поручение – заключается и еще черта весьма важная и существенная, но в рассматриваемой теории невыдержанная. В понятии поручения непременно заключается условие свободы, принадлежащей поручающему, вследствие которой он может сделать поручение, – но может и не сделать оного, и удерживает за собою право во всякое время взять назад свое поручение, дабы самому исполнять порученное дело, или же чтобы передать от одного исполнителя другому. Нельзя предписать лицу, облеченному какою-либо властью, чтобы оно поручало всегда, а само этою властью не пользовалось. Это будет значить отнять у него и право самого дела и право поручения этого дела, так как поручать может только тот, кто может и делать. Между тем, по рассматриваемой теории, архиерей будет законом обязан только поручать суд, и законом же будет ему запрещено судить; даже мнимо получившие от него поручение, судебные лица будут ограждены от него законом.

3. В понятии поручения есть и третье, весьма существенное условие, теориею невыдержанное: нельзя поручать независимому и нельзя сделать независимым исполнителя поручения: разрушится самая основа поручения, выйдет поручение только по имени, а по существу что-то совсем другое. Никакой уполномоченный, по самому существу и понятию уполномочения, не может действовать независимо от того лица, от которого получил полномочие. Он непременно находится под его контролем и в полной от него зависимости. Не только нельзя ограждать законом независимость уполпомоченного от уполномочившего, но и немыслим никакой уполномоченный, не состоящий в зависимости от уполномочившего. Если независимый, то не уполномоченный, если же уполномоченный, то не независим. Посему и в приложении к настоящему вопросу, если духовные судьи и члены духовно-окружных судов суть уполномоченные от архиерея, т. е. действующие его именем и его властью, то они не могут быть от него независимы; если же они независимы, то не могут ни быть, ни именоваться его уполномоченными. Указание на то будто и ныне священники суть только наместники епископа, от него получают право учить, священнодействовать и пасти вверенное каждому из них стадо, – совсем не приводит к заключению о совершенной независимости духовного суда от архиерея. Право учения и священнодействия поручается от архиерея пресвитерам под условием полной и всецелой от него зависимости и при непременном сохранении сих прав и самим архиереем. Если бы архиерей „сам не совершал священнодействий, как это предполагается рассматриваемою теориею в отношении к суду, то и священникам не мог бы поручать. Поручает потому, что и сам совершает; и поручивши, наблюдает за точностью исполнения поручения: независимости нет и быть не может. Весьма ясно и прекрасно изображено сие в наших догматических книгах, и именно в „Православно-догматическом богословии” преосвященнейшего Макария. „Пресвитеры, получая от епископа всю свою власть, от епископа же приемлют и власть учительства; но и после сего постоянно подлежат надзору и суду своего архипастыря. …Священник получает от своего архипастыря власть совершать таинства; но в прохождении этой своей обязанности подлежит непрестанному надзору, власти и суду своего архипастыря. ...Пресвитеры получают от своего архипастыря власть решить и вязать, но сами по себе без его согласия ничего не могут делать» („Прав. догм. богосл.” IIІ. 294 – 298). Вот каково истинное понятие поручения, делаемого епископом пресвитеру. Зависимость полная, а независимости никакой.

Мы не можем в настоящий раз не сослаться на свидетельство, тем более в настоящем случае важное, что оно принадлежит мужу, не соглашающемуся с нами в самых основных и существенных пунктах. „Каноны Православной церкви”, говорит сей муж, „не препятствуя перенесению дел от епископского или епархиального суда в суд окружной – митрополичий и даже в областной – патриарший, положительно воспрещают еппскопу отчуждать от себя все дела о проступках духовных лиц, ибо ими требуется, чтобы епископ находился неупустительно при делах Церкви и разбирал все дела с рассуждением (Апост. 81, Ант. 9, Карф. 6), получал бы сведения о служителях Церкви (Вас. Вел. 89) и вразумлял неблагонравных наставлениями, увещаниями, иногда же и церковными епитимиями (Двукр. 9, Апост. 27). Примеров же такого полномочия, в силу которого пресвитер, действуя в пределах епархии своего епископа, делался бы от него независимым не представляют церковные акты, напротив из них видно, что в пределах епархии не допускалось действие духовной власти, независимой от местного епископа. Так, хотя разбирательство дел по маловажным проступкам духовных лиц епископы 4-го века вверяли бывшим в участках епархии хорепископам, но когда хорепископы обнаружили стремление к независимости в своих действиях от местного епископа, собор признал необходимым упразднить и самую должность хорепископов, заменив их периодевтами и вменив сим в обязанность пичего не творить без воли своего епископа» (Лаодик. 57).

4. Теория признает „право суда духовного в пределах епархии существенным и неотъемлемым правом каждого епархиального архиерея», и в то же время принимает, что „судебная власть в каждой епархии будет отделена от административной, духовные судьи и члены окружных судов будут действовать совершенно независимо от архиерея и самостоятельно и будут ограждены от всякого стеснения со стороны епархиальной администрации (т. е. архиерея) законом».

Никто не будет в состоянии примирить и изъяснить эти два положения теории.

Если судебная власть отделена от административной, оставленной за епархиальным архиереем, если духовные судьи и члены духовно-окружных судов будут действовать совершенно независимо от архиерея и самостоятельно и даже будут ограждены от архиерея законом, – каким образом при этом сохранится право суда, принадлежащее каждому епархиальному архиерею в пределах его епархии и участие его в решении всех судебных по епархии дел? Одно из этих положений непременно исключает другое; и если остается одно, то отпадает другое. Если судьи и вообще весь суд огражден от архиерея законом и совершенно независим, то нельзя сказать, что сохранится право суда, принадлежащее каждому архиерею в пределах его епархии. А если сохраняется за архиереем право суда, то невозможно будет, чтобы судьи были от него совершенно независимы и даже ограждены законом. Утверждать то и другое, в одно и то же время, невозможно. „Самоуправный суд священнослужителей, или мирян, независимо от законного священноначалия (т. е. пресвитера от епарх. епископа), хотя бы и в правом, по-видимому, деле, церковные правила называют расколом”. Собора двукратного прав. 13; Карф. 10 (Иоанн в „Правосл. собеседн.” 1858, 2, 339).

5. Обращаясь за сим к тому акту, чрез который будет архиерей вручать полномочие на производство суда, нельзя не усмотреть, что сим актом не только не может быть выражено какого-либо уполномочения; напротив, в сем акте архиерей не может выразить даже никакой воли: он обязывается только принять к сведению не им сделанный выбор и более ничего. Пo проекту, принятому большинством членов комитета („Спб. вед.” 1872. окт. № ) духовные судьи и члены духовно-окружных судов избираются духовенством и светскими лицами, а архиерей только утверждает получившего большинство голосов при избрании и не может не утвердить. Епарх. архиерей, по проекту, исполняет то же, что в отношении к мировым судьям исполняет 1-й департамент Правительствующего сената, только в размерах еще более ограниченных. И сенат, и архиерей утверждают избранного, т. е. получившего большинство голосов. Но сенат, при этом, может обсуждать еще тот случай, если бы кто избран был в мировые судьи вопреки замечаниям губернатора („Учр. суд. уст.” 37). Но кто же скажет, что 1-й департамент сената, имеющий большие права при утверждении мировых судей, чем архиерей при утверждении духовных судей и членов духовно-окружных судов, уполномочивает мировых судей, что мировые судьи суть уполномоченные 1-го департамента Правительствующего сената? Тем менее можно сказать, что епархиальный архиерей, имеющий при утверждении власти менее, чем 1-й департамент сената, уполномочивает духовных судей и членов духовно-окружных судов и что сии судебные лица действуют по его уполномочению. Ежели называть вещи и понятия их надлежащими именами, то по теории духовные судьи и члены духовно-окружных судов, если и могут быть признаны чьими уполномоченными, то они суть уполномоченные их избирателей, выразивших свое доверие к ним осязательным образом в акте избрания, но никак не архиерея, никаким образом не имеющего возможности выразить какую-либо свою волю по этому случаю.

6. Церковные правила повсюду и весьма ясно свидетельствуют, что и клирики, и миряне в делах духовных, в делах подсудных духовному суду, судятся судом их собственного епископа, к епархии которого они принадлежат. Епископ в каждой епархии, по правилам, один, и только одному епископу подчинена в духовных делах вся епархия. Если приложена будет к делу рассматриваемая теория, если будет устроен духовно-окружной суд и с председателем архиереем, то окажется, что каждый клирик зависит не от одного архиерея епархиального, как требуют правила, а еще и от другого – председательствующего в духовно-окружном суде. Все существеннейшие канонические понятия будут разрушены и произойдет полное их смешение. Принадлежность судебной власти только своему, епархиальному, а не чужому епископу дает и еще один вывод против передачи судебной власти епархиального архиерея – другому, не епархиальному, а председателю окружного суда. При такой передаче оказывалось бы, что одному архиерею в доверии отказывают, а другому оное дают, оказывают недоверие Иоанну и доверие Петру, тогда как и Петр, и Иоанн получили от Спасителя и одинаковые дары и одну и ту же власть, и права; и если Иоанн не может быть судьею, то, конечно, и Петр. Оказалось бы, что Петр получил только власть вязать и решить, а Иоанн только пасти.

7. По неизменным церковным правилам епископ имеет в зависимости от себя только клириков своей епархии и только им может делать церковные поручения. Ни клирику другой епархии, ни другому епископу не может делать поручений. Епископ нижегородской епархии не может сделать церковного поручения клирику самарской епархии. Это понятия основные и общеизвестные. Теория поручения и окружных судов отступает и от этих общих и основных понятий. В окружном, положим, нижегородском суде духовном судить клирика самарской епархии будут не одни пресвитеры самарской епархии, самарским епископом уполномоченные, а вместе с ними, или с ним (может быть из самарской епархии будет только один член) будут судить еще пресвитер, положим, симбирской епархии и пресвитер нижегородской, которым самарский архиерей не давал и не мог дать поручения производить суд вместо него. Будет судить и архиерей – председатель окружного суда, которому самарский архиерей также не может сделать поручения судить клирика самарской епархии. Или нужно будет допустить, что самарский архиерей имеет власть и право поручить судить клирика своей епархии другому архиерею и пресвитерам епархий симбирской и нижегородской, ибо только при таком условии можно выдержать теорию. Кажется, ясно из сего – какое извращение всех общих и основных понятий вводится теориею поручения с окружными судами.

8. Допущенное теориею всецелое отделение судебной власти от архиерея с объяснением, однако же, будто сим судебная власть у архиерея не отнимается, а только самим архиереем поручается, – беспрепятственно может повести к таковому же распоряжению и с прочими правами архиерея и даже с теми, которые рассматриваемою теориею признаются исключительно архиерею принадлежащими, каковыми признаются право хиротонии и право освящения мира. Как существенное основание и судебной власти и власти хиротонии заключается в одном и том Апостольском послании (1 Тим.), в одной и той же главе (5) и даже непосредственно одно вслед за другим (ст. 19, 20, 21: на пресвитера хулы не приемли и т. д. Ст. 22: руки скоро не возлагай ни на кого же и т. д.), то вслед за распоряжением таким образом с судебною властью епископа, т. е. с отделением ее от него под прикрытием поручения, может явиться требование о подобном же отделении и власти хиротонии с таковым же прикрытием. И таковому требованию, при этом прецеденте, не будет основания отказать: поручена одна часть власти, может быть поручена и другая, – основание той и другой одно. Архиерей окажется только поручающим, но не действующим; он сам не производит суда, но только поручает; сам не проповедуетъ, а только поручает; сам не священнодействует, а только поручает; сам не управляет, а только поручает; сам не посвящает, а только поручает. Таким образом, если предпримем под разными прикрытиями, или только под прикрытием поручения отделять от епископа существенные части его власти, на основании Слова Божия, церковных правил и многовековой практики, составляющие полноту епископской власти, аки бы невеликую имеющие силу, то непременно повредим епископству в существе и в основании, или паче сократим епископство в единое имя без самой вещи, по слову св. Василия Великого (пр. 91).

9. Но отнимая у епархиального архиерея всякую судебную власть и допуская вмешательство в дела епархии другого архиерея и пресвитеров другой епархии, теория вместе с сим допускает и вмешательство каждого епархиального архиерея в дела другой епархии. Епархиальный архиерей, по изъяснению теории, уполномочивает пресвитера производить суд в окружном суде, и по силе этого уполномочения, пресвитер будет судить не только дела из епархии архиерея, его уполномочившего, но и из других епархий, принадлежащих к округу, от архиереев которых он не получил полномочия, т. е. епархиальный архиерей будет уполномочивать подчиненного ему пресвитера производить суд в других епархиях. Ясно из этого извращение всех церковных отношений, имеющее произойти с осуществлением проекта, основанием которому служит рассматриваемая теория.

10. В подтверждение и объяснение теории указываются примеры из истории нашей отечественной Церкви. Говорят: некоторые наши архиереи имели у себя наместников из лиц иерейского сана, которым предоставляли и право суда в тех или других участках своих епархий. Митрополиты Киприан, Фотий и Иона имели наместников в Киеве, а митрополит Феогност даже в Москве – св. Алексия. Новгородские архиепископы имели своих наместников во Пскове. Действительно история об этом свидетельствует. Но она не свидетельствует, чтобы святители Киприан, Фотий, Иона, Феогност после того как поставили своих наместников „сами не производили уже суда в своей епархии и непосредственно не участвовали в нем»; напротив, история весьма ясно свидетельствует, что святители, имевшие наместников, и сами производили суд. Не свидетельствует история и о том, чтобы эти святительские наместники были избранные по большинству голосов духовенства и только утвержденные святителями, а равно и о том, чтобы они были совершенно от святителей независимы и даже ограждены от них законом. Напротив, древние святительские наместники назначаемы были самими святителями из лиц им известных, находились во время исполнения поручения в полной от них зависимости и были удаляемы от должности по усмотрению святителей, так что сходства между древними святительскими наместниками и предполагаемыми независимыми от архиереев судами и судьями нет ни малейшего. Такого поручения, как предполагается рассматриваемою теориею, никогда не бывало. Впрочем, при сем должно заметить и то, что, по свидетельству достоверной истории, „наместников имели у себя и не все архиереи и не всегда, а только некоторые и в случаях нужды, по обширности епархии, или по своей болезни” (См. преосвящ. Макария – „История Русск. Церкви”, т. V, стр. 90–93, 118) ³⁹.

11. Правильная идея поручения, состав и мера поручаемых епископом пресвитеру прав, условия исполнения поручения точно изложены в ставленной иерейской грамоте, которая есть и должна быть признаваема точным и непререкаемым каноническим документом, обозначающим как совокупность тех духовных прав, которые епископом могут быть поручаемы пресвитеру, так и условия пользования сими правами. Акт поручения в грамоте обозначается словами: посвятили мы и утвердили ему власть. Состав поручаемых прав следующий: тайнами святыми совершати человека в жизнь христианскую, духовную, крещати, миропомазывати, исповедовати, литургисати, венчати по воле и согласию мужа и жены, елеопомазание над болящими совершати, и вся церковные последования и чины действовати, вверенные люди учити благоверию. О совершенно независимой деятельности в исполнении утвержденной власти нет ни одного слова, равно как и об ограждении иерея от архиерея законом. Напротив, в отношении к одному из предоставленных прав, именно к праву суда духовного в таинстве покаяния, имеющему существеннейшую связь с правом внешнего суда, которое предполагается передать от архиерея иереям, иерей находится под непосредственным наблюдением архиерея: „исповедавших ему своя совести”, предписывается „вязати и решити благорассудно по правилом святых Апостол и учению Богоносных отец, по уставу же святой Восточной церкви, и по нашему наставлению и повелению: вящшыя же и неудоборассудные вины приносити и предлагати нам. По смыслу рассматриваемой теории следовало бы, что получивший поручение иерей, от архиерея независим, а по установлению Православн. церкви этого нет. По смыслу теории следовало бы, что архиерей, поручив иерею указанные права, сам уже не пользуется ими – не может ни крестить, ни миропомазывать, ни литургисать; а по установлению Правосл. церкви не только нет ничего подобного, но подобное положение даже немыслимо.

12. Обращаясь к другой ставленной грамоте архиерейской и обещанию архиерейскому, и в них находим основание невозможности отделения судебной власти от архиерея, которое старается обосновать рассматриваемая теория. В архиерейской ставленной грамоте, вообще содержащей в себе только немногие и существеннейшие предписания епископской должности, помещается и Апостольская заповедь о принадлежащей епископу власти и обязанности судить подведомых ему пресвитеров и заповедь сия стоит вместе с заповедью Апостола, обозначающею принадлежащее епископу право хиротонии. Вот в точном виде относящиеся сюда слова архиерейской грамоты: руки скоро не возлагай ни на кого же, ниже приобщайся чужим грехом, но паче утверждайся во всяком слове и деле блазе, да преспеяние твое явлено будет во всех. На пресвитера хулы не приемли, разве при двою или триех свидетелех. Согрешающих обличай, да и прочии страх имут. По осуществлении предположений рассматриваемой теории, состоящих в том, что сам епископ не производит суда и в нем не участвует, эту Апостольскую заповедь столь существенную, что она помещается в числе немногих в архиерейской ставленной грамоте, нужно будет в этой грамоте изгладить, так как в ней она не будет иметь никакого смысла и перенести в ставленную иерейскую грамоту, ибо право рассмотрения обвинения на пресвитера будет принадлежать пресвитеру и только не многим епископам председателям окружных судов и членам Судеб. отделения Св. синода, а не всем архиереям, как ныне. В архиерейском обещании между прочим есть следующее: обещаюся блюсти каноны св. Апостол и седми Вселенских и благочестивых поместных соборов, иже на сохранение правых велений суть узаконены хранити крепце и ненарушне до кончины моея жизни с сим моим обещанием свидетельствую: и вся яже они прияша, и аз приемлю: и их же они отвратишася и аз отвращаюся. Они, т. е. Апостолы и соборы в своих канонах прияли, что каждый епископ производит суд над подчиненными ему клириками, а о том, чтобы епископ сам не производил суда, производили же суд, под видом его уполномоченных, совершенно независимые и огражденные от него законом пресвитеры, или другой архиерей, в правилах Апостольских и соборных нет ни одного слова. Каким образом епископ будет обещать соблюдение правил, когда существеннейшие из этих правил, именно правила о суде будут отменены?

13. Снесение и сопоставление разных положений теории яснее всего покажет ее несостоятельность и внутренние противоречия, которые могут быть уничтожены только прямым и откровенным заявлением, что судебная власть от архиерея отделяется, или отнимается. В теории говорится: „право суда духовного в пределах своей епархии – существенное и неотъемлемое право каждого епархиального архиерея; и это право и участие в решении всех судебных по епархии дел сохранится, хотя епархиальный архиерей сам не производит суда в своей епархии и непосредственно в нем не участвует. Он производит суд чрез своих уполномоченных, которые действуют совершенно независимо от него и самостоятельно и будут ограждены от него законом”. Противоречие этих положений очевидно для всякого.

14. Нельзя не остановиться на том вытекающем из теории и построенного на ней плана последствии, по которому каждый клирик со введением в действие теории и окружных судов делается подчиненным и подначальным не одному епископу, а двум, одному, епархиальному по административным делам, а другому, председателю духовно-окружного суда – по судебным. Это новое противоречие правилам и всей многовековой практике Православной церкви. Всегда в Православной церкви, в епархии, или поместном пределе был один епископ, и этому одному епископу были подчинены во всех духовных делах все клирики и миряне епархии. Основание в том, что един Бог, един Христос, образ Которого представляет епископ для своего клира и паствы. Был случай в IV в., когда в Риме оказалось два православных епископа Феликс и Ливерий, возвращенный из ссылки императором Констанцием с тем, чтобы он управлял Церковью вместе с Феликсом. Жители разделялись тогда на две партии, носившие прозвание по различию цветов, и потому сперва положили было, чтобы один епископ управлял одною партиею, а другой другою; но потом все единогласно воскликнули: unus Deus, unus Christus, unus Episcopus (Феодорит. Церк. ист. II, 17 стр. 153, 154) ⁴⁰. Так чужда Православной церкви и православному сознанию мысль о двух епископах для одной паствы, для клира одной епархии! Теориею и окружными судами вводится именно это двуепископие, хотя отчасти и в другом виде с раздвоением не по партиям, а по делам.

15. Наконец яснейшим доказательством того, что сами выставляющие эту теорию не почитают епархиального архиерея сохраняющим судебную власть, служит предоставление ему в проекте, опирающемся на эту теорию, некоторой доли обвинительной власти. По проекту епархиальный архиерей может делать духовному следователю сообщения о начатии предварительного следствия, получает от него сообщения о всяком следствии, начатом не по его сообщению, может как сторона присутствовать при всех следственных действиях, представлять доказательства, отводить свидетелей, утверждает обвинительный акт прокурора, или предлагает суду свой обвинительный акт. Все это права не суда, а одной из сторон, именно обвиняющей, права обвинительной власти („Спб. вед.” 1872, окт. „Христ. чт.” 1872 декабрь; „Прав. обозр.” 1878 январь; „Современность” 1873 № 46; „Московск. вед.” 1873 № 151; „Русские вед.” 1873 № 131). Обвинительная власть и судебная несовместимы в одном лице. Следовательно, если держащиеся этой теории облекают архиерея обвинительною властью, то из сего само собою ясно открывается, что они не почитают его имеющим судебную власть. Если бы они признавали судебную власть неотъемлемо принадлежащею архиерею, то, ни в каком случае, не предоставили бы ему власти обвинительной. Что-нибудь одно – архиерей или судья, или обвинитель. У наших теоретиков для виду выходит и то и другое и судья, и обвинитель, а в существе ни то, ни другое, ни судья, ни обвинитель. Они говорят, что архиерей сохраняет судебную власть и судит чрез своих уполномоченных. Но они же говорят и то, что „в решении дел в духовно-окружных судах епархиальные архиереи не будут принимать участия; но только будут составлять обвинительные акты, или постановления обвиняемого суду, и таким образом епарх. архиерею будет принадлежать то право, которое в светском ведомстве принадлежит судебным палатам, в качестве обвинительной камеры ⁴¹. Совершенно невиданное и нигде неслыханное зрелище представляла бы камера обвинения, которая сначала предавала бы суду, а потом судила бы чрез своих уполномоченных. Кого тут морочат? Никого, кроме самих себя.

В виду представленных соображений становится совершенно ясным, что и этою теориею совершенно безуспешно прикрывается полное отнятие, или отделение судебной власти от архиерея под именем мнимого поручения архиерея, которое проявляется единственно в том, что ему для сведения показывается, кто получил большинство голосов на выборах в судьи или члены окружного суда.

Но под какими бы прикрытиями мысль об отделении судебной власти от епархиального архиерея ни была проводима, под несостоятельным ли прикрытием мнимого поручения, или под другим каким прикрытием, невозможно не повторить снова, что эта мысль противна Слову Божию, церковным правилам и догматическому учению Прав. церкви, а равно и всей многовековой церковной истории и практике. В Слове Божием везде, где говорится о судебной власти в Церкви, сия власть усвояется и вручается только Апостолам и преемникам их власти епископам (напр. 1Тим. 5:19–21). В правилах судебная власть в Церкви и над клириками, и над мирянами усвояется только епископу, в епархии которого они живут (Aп. 32; 1 Всел. 5; IV, 7, 23; Антиох. 4, 6, 12; Карф. 28, 37, 117, 121, 139; Сардик. 13, 14 и др.). Ни в Писании, ни в правилах невозможно отыскать ни одного слова не только о том, чтобы судебная власть принадлежала и пресвитерам, но и о том, чтобы она была епископами поручаема пресвитерам в том виде, как это предполагается рассматриваемою теорию, т. е. так, чтобы судебною властью пользовался пресвитер, совершенно от епископа независимо и даже под ограждением закона, а епископ судебною властью совсем не пользовался. Практика Правосл. церкви во все века не представляет ни одного примера, хотя отдаленным образом похожего на предполагаемое этою теориею отделение судебной власти от архиерея. И непонятно, каким образом признающие право суда духовного в пределах своей епархии существенным и неотъемлемым правом каждого епархиального архиерея могут в то же время проводить мысль, что судебные лица будут действовать от архиерея совершенно независимо и самостоятельно, и даже будут ограждены от архиерея законом и что архиерей сам суда не производит. Одним из этих положений исключается другое. Равным образом с допущением и проведением мысли о совершенно независимом от архиерея отправлении правосудия не будет возможности утверждать, что это делается на основании Слова Божия и правил, а нужно будет прямо и открыто заявить, что это вопреки Слову Божию и правилам и только в согласии с новыми судебными уставами 1864 года, требующими отделения судебной власти от административной.

Окончив разбор теорий, выставленных для оправдания и объяснения отнятия у епархиального архиерея судебной власти, мы сделаем несколько замечаний об этих теориях.

1. То обстоятельство, что все три теории, подкапывая основания и корни судебной власти епископа, в то же время стараются закрыть это от всех и дать вид, что они этого не делают, а судебную власть архиерея сохраняют, служит одним из самых убедительных, сильных и почти неотразимых доказательствъ и неправильности дела и невозможности отнять судебную власть у архиерея прямым и откровенным образом. Если дело возможно, почему г. Соколову и изобретателям двух других теорий не сказать прямо, что судебная власть от епархиального архиерея отделяется. Но никто из них не взялся и не может взяться открыто и прямо объявить это, потому что самое дело невозможное. Несмотря на крайнюю неловкость, несмотря на колоссальный, если можно так выразиться, скандал, изобретатели теорий не почитают возможным строить церковный суд отбросив правила. Это невольное и вынужденное сознание весьма важно. Без правил нельзя. А при правилах нельзя так, как хочется теоретикам. Следовательно? Должно бросить затеи и теории и возвратиться к вселенской истине.

2. Ложность и первой, и второй и третьей теории обнаруживается еще и в том, что все эти теории церковный суд ограничивают только клириками, исключают из-под церковного суда мирян и устрояют церковный суд исключительно для первых. Не может быть устроен в Православной церкви церковный суд для одних только клириков, с исключением всех мирян. При устроении же церковного суда для всех православных христиан, согласно учению Православной церкви, выставленные теории лопнут, не продержавшись и одного часа. Эта общая всем трем теориям черта, кроме сего изобличает, что все три теории имеют связь с трудами состоявшего при Св. синоде комитета; ибо только этот комитет под именем Церкви разумеет только клириков и монашествующих и суд церковный ограничивает только сими лицами.

3. Между теоретиками образовался особого рода союз, или как это называется на их жаргоне, составился один лагерь, на коммунистических началах. „Лицам, принадлежащим к этому лагерю для доказательства своей общей, дорогой для них идеи, дозволяется пользоваться доводами друг у друга. Принадлежащий к лагерю может приводить или свое особенное мнение, или мнение целого лагеря. Можно не усиливаться составлять доводы от себя, а популяризировать те, которые высказаны уже приверженцами того же лагеря, но мало распространены”. („Голос” 1872 № 211). Таковы понятия господствующие в этом лагере, свидетельствующем, между прочим, что против архиерейской власти ведется правильная война целым лагерем. На основании таких понятий общая, дорогая идея – отнятие судебной власти у архиерея пропагандируется всевозможными способами в органах служащих лагерю: то идет в органе лагеря одна теория, то другая. „Голос”, например, в апреле 1871 года пропагандировал первую теорию г. Соколова, пользуясь его статьями, в июле 1872, по изменившимся ветрам, пропагандировал вторую теорию по „Биржевым ведомостям”, в октябре 1872 по вновь изменившимся ветрам опять первую, буквально по статье г. Соколова. Лишь бы шло в прок для общей дорогой идеи, а за тем в лагере все дозволяется. Изобличение перепечаток, сделанное со стороны, объявляется курьезом и подвергается осмеянию, как крайнее незнакомство с понятиями и обычаями лагеря („Голос” 1872 № 211).

4. Если снести каждую из сих трех теорий с документальным изложением правил и толкований на них, представленных в начале книги, то должно прийти в величайшее изумление от совершенного несоответствия их с правилами и необычайной смелости изобретателей, употребляющих все усилия убедить, что их теории согласны с правилами, и что они только о том и заботятся, чтобы быть согласными с правилами.

5. По роковой случайности, или говоря справедливее, по особенному устроению Промысла вышло, что изобретатели и защитники всех трех теорий, прежде этого в своих сочинениях были красноречивыми проповедниками и ревностными защитниками принадлежности епархиальному архиерею судебной власти. Еще накануне своего похода на архиерея они всех нас учили, всех нас уверяли, что архиерею на основании Слова Божия и правил судебная власть принадлежит. Еще в 1870 году г. Соколов нам проповедовал, что „преемники Апостолов епископы являются самостоятельными судьями в церковных отношениях”, что „внешний самостоятельный суд внутри Церкви принадлежит Апостолам и преемникам их епископам”. Не более как за четыре месяца до своего непостижимого отступничества он нам говорил, что „вторым (первый у него хорепископ не с самостоятельною юрисдикциею, а в качестве делегата от епископа) самостяотелъным органом судебной власти церковной по началам Вселенского соборного законодательства является епископ, представитель поместной части Церкви – парикии. Ему принадлежит, по канонам, право возбранять служение, отрешать от духовных должностей (VII, 4), разбирать все дела между членами клира (Ант. 9), определять меру церковного наказания (IV, 16; VI, 102). Уклонение от епископского суда подвергает клирика строгим взысканиям (IV. 9), а сопротивление приговору епископа влечет за собою тяжкие последствия” („Прав. обозр.” 1870. ноябрь, 598). Еще в 1870 году и г. Барсов нас поучал, что „обыкновенным судом для клириков и мирян и вместе первою инстанциею духовного суда был суд местного епархиального епископа”. В том же году нам было изъяснено, „что по догматическому учению Правосл. церкви каждый епископ в своей епархии есть местоблюститель Христов и главный начальник как над всею подведомственною ему иерархиею, так и над духовною паствою, и что он, в частности, есть не только главный учитель и первый священнодействователь и совершитель Св. таинств в своей частной Церкви, но вместе и главный правитель, и главный судия в ней, на основании Слова Божия (1Тим. 5:19), а потому совершенно устранить епископа от всякого участия в церковном суде, по его епархии, невозможно” (Правосл. ист. ч. I, отв. на вопр. 85. Посл. Восточн. патриарх. о Прав. вере, чл. 10)... В правилах, или канонах со всею ясностью и многократно повторяется мысль, что православный еппскоп должен иметь и судную власть в своей епархии и что церковный суд не может быть без участия в нем епископа” ⁴². И затем те же самые наши учители бросили свои проповеди, читанные нам в 1870 году и с ожесточением стали нас разуверять во всем том, в чем уверяли. Конечно легко могло случиться, что не эти лица, а другие стали бы проводить и развивать мысль о возможности и необходимости отнять у архиерея судебную власть. Но случилось так, что и мысль о принадлежности епарх. архиерею судебной власти и противоположную ей мысль об отнятии у него сей власти раскрывали и доказывали в своих писаниях одни и теже лица. Глубоко знаменательное обстоятельство!

Все эти неудачи изобретателей теории, для объяснения и примирения возможности в Православной церкви отнять у епархиального епископа принадлежащую ему судебную власть, доказывают одно – невозможность осуществления этой затеи прежде полного и решительного отречения от существеннейших основ Православной церкви и ее устройства, Слова Божия и правил Апостольских и соборных. До тех пор всякий изобретатель какой-либо теории будет в положении самом жалком и несчастном (разумеется не с внешней стороны). Только полное и всецелое отречение от сих основ может вывести изобретателя из противоречия со всем, признаваемым Правосл. церковью за существенное и основное, и не по отношению только к этому предмету, а вообще. Ибо нельзя сказать: в отношении к суду церковному можно не держаться церковных правил, а в отношении к управлению нельзя: все церковное устройство находится в неразрывной и необходимой взаимной связи.