VIII. Противодействие и торжество врагов унии над ее приверженцами на соборе разбойничьем 449 хода.

– Диоскор – главный вождь врагов унии. – Характеристика собора разбойничьего, обскурантизм. – Исключительное тяготение к символу никейскому и отрицательное отношение к символу константинопольскому. – Лжетолкование унии. – монофизитство. – Победа врагов унии над защитниками ее в Ефесе (440 г.). – Флавиан, Домн, Феодорит, Ива и др. страдальцы за привязанность к унии

Отcтупник, зверь, поистине самый упорный н боговраждебный, еще не успокоился, еще не расстался с поселившеюся в нем злобой; постоянно раздражаясь ненавистью к св. церквам, он в дерзости своей обращает против догматов истины необузданные языки людей нечестивых и невежественных.

Св. Кирилл.

Паступил 449 год христианской эры. Церковь переживает величайший кризис. Враги унии, крайние александрийцы, противники, ожесточенные противники всего, что носило хотя малейшую печать антиохийского богословского направления, торжествуют. Но, слава Богу, не надолго! Мы говорим о соборе разбойничьем и его деяниях, или правильнее – злодеяниях.

Это было удивительное время в истории церкви; события сменяют одно другое с неимоверной быстротою. Явления следуют одно за другим, как при чтении книги. Церковь сильно волновалась. Давно ли состоялась уния между александрийцами и антиохийцами, давно ли жил Кирилл, этот истый александриец, приветствовавший унию радощами своими? Но вот уже наступили новыя времена. Великое явление – разумеем унию, – считается позором церкви, друзья унии объявляются врагами церкви, православия: противники унии провозглашают себя истинными носителями истинной веры! Монофизитство также высоко поднимает свое знамя, как арианство во времена Констанция. Видя все это, можно воскликнуть с Василием Великим, пораженным в свое время бурями арианизма: „вера и церковь гибнуть!”. Но промысл Божий не дремлет, – так утешал св. Лев скорбящую церковь рассматриваемого времени, и, действительно, туча оказалась мимолетной.

Душою, вождем, неутомимым деятелем монофизитства, как известно, был Диоскор, патриарх александрийский. Кто такое был Диоскор, чего он хотел, куда он стремился, чем обусловливались его симпатии к одним лицам, антипатии к другим? Вопрос крайне интересный. Самою характеристическою чертою в Диоскоре, по нашему глубокому убеждению, была ненависть к Кириллу, перемешанная с уважением к этому великому мужу, или, лучше сказать, сдерживаемая общим почетом к нему. Невозможно было порицать Кирилла открыто. Это значило дискредитировать себя в глазах всей церкви. Нужно было прикрыть свою ненависть к Кириллу маскою, самою искусной маскою любви и почтения к имени и деятельности своего предшественника. Так и делает Диоскор. Так поступают и другие его приверженцы. Дело неестественное и, как всякая ложь, не могло иметь успеха! На лжи можно продержаться только короткое время... Но переходим к характеристике Диоскора. История ничего не знает ни о воспитании, ни об образовании Диоскора: он является пред нами в истории внезапно, внолне очерченной личностью, типом человека до последнего нерва пропитанного враждою к истине, ревностью к заблуждению, и навсегда остается он верен самому себе. Справедливо Диоскор говорил о своей пламенной ревности к вере: „я прилагаю попечения о вере православной и апостольской. Я направляю ум свой к чисто божественному, не смотрю на личность, не забочусь ни о чем, как только о своей душе и о правой вере» ⁷⁴⁸. Действительно, таков характер Диоскора, но его ревность приняла не то направление, какое должно. Он погубил и свою веру, и свои духовные силы. Его ревность устремилась на скрытую, затаенную борьбу со св. Кириллом; он хотел возвратить церковь к тому положению, в каком она была до заключения III всел. собора. Желание невозможное. Сделанного однажды возвратить невозможно. Диоскор хотел заставить церковь забыть о том, что совершено Кирнллом в последние годы его жизни. Его антипатия к Кириллу была сильна. Гефеле замечает ⁷⁴⁹, что Диоскор питал „ненависть к памяти Кирилла». Но откуда происходила эта ненависть – Гефеле не знает, не знают причины ей и другие историки. Диоскор ненавидел Кирилла, потому что он был деятельным лицом в унии. К сожалению, для подтверждения нашей мысли мы располагаем очень скудными данными. Это потому, что вообще о Диоскоре мы почти ничего не знаем. Важнейшим документом, на основании которого можно доходить до истинной причины указанного явления, служат жалобы, с которыми различные александрийцы обращались против Диоскора на соборе халкедонском. В одной жалобе говорится: Диоскор „ненавидел Кирилла за его правую веру» ( ἀπεχθανομένῳ πρὸς τ ὴv ὀρθὴν ἐxείνου πίϭτιν) ⁷⁵⁰; в другой повторяется то же самое: Диоскор „питал ненависть к правой вере Кирилла» ⁷⁵¹. Других подробностей по этому важному пункту в указанном документе, к сожалению, не находим. Чем бы, в самом деле, мог быть недоволен Диоскор в религиозной деятельности своего предшественника? Сочинениями Кирилла, писанными до собора III вселенского, он был очень доволен, напр., его анафематствами против Нестория ⁷⁵²; собором Ш вселенским – тоже, ибо этот собор нелицемерно прославляется на соборе Диоскоровом или разбойничьем. Но был ли доволен Диоскор унией, принятой Кириллом? Нет. Но в одном известном документе ⁷⁵³, касающемся собора разбойничьяго и вышедшем от партии Диоскора, не упоминается, как об авторитетных сочинениях, о важнейших сочинениях Кирилла, писанных с целью устроения унии. Диоскор решительно игнорировал эту часть деятельности Кирилла. Только за это, и единственно только за это мог ненавидеть Диоскор своего великого предшественника. Эту истину на соборе разбойничьем прикровенно высказывает Диоскор устами Евстафия Беритского ⁷⁵⁴. Ненавидеть Кирилла больше было не за что Диоскору. Ненависть Диоскора к Кириллу вследствие указанной причины выразилась тотчас же по смерти Кирилла и обрушилась на его друзей и родственников. Нужно думать, что в Алексавдрии было очень мало защитников унии: Кирилл был почти одинок. Полагаем, что лица, на которых обрушилась ненависть Диоскора к Кириллу, были лицами соприкосновенными в отношении к делу унии. Быть может, это были немногие лица, которые сочувствовали унии и на которых возлагались Кириллом поручения во время хода униальных переговоров ⁷⁵⁵. Другие черты религиозного образа Диоскора заключаются в следующем: человек истинно православный, так он полагал, должен держаться вдали от углубленных исследований вопросов религиозных, чтобы избегать и тени подозрений касательно допущения каких-либо новизн в области веры. Отсюда, когда однажды ему поставлено было на вид, что религиозные вопросы исследовать можно и должно, он решительно отвращается подобной мысли ⁷⁵⁶. Далее, свв. и вселенскими соборами он признавал только два собора – никейский и ефесский, бывший при Кирилле. Собору же константинопольскому 381 года он не усваивал церковного значения ⁷⁵⁷. Наконец, его догматические воззрения были чистым монофизитством: они ничем не отличаются от воззрений Евтихия, как это обнаружил собор разбойничий. Диоскор был в связях с монофизитами всех стран еще до собора константинопольского. Под его руководством действовали Евтихий и монофизиты других стран ⁷⁵⁸. К епископам же востока, антиохийцам, он относился с крайним подозрением, считая их прямо несторианами ⁷⁵⁹.

Мы приблизились к изображению догматической деятельиости собора разбой ничьего 449 года. Каких руководительных начал держался он? Собор разбойничий, выразимся так, есть пародия на III всел. собор. Со стороны принципов он повторяет собой этот последний собор. Но результатом собора было не добро, а зло. Известно, что и диавол принимает на себя образ ангела светла. Чего желал и к чему стремился III всел. собор, теми же желаниями и стремлениями исполнен был и собор разбойничий. Прежде всего, собор провозглашает твердость и неприкосновенность символа никейского. Диос- кор говорил на соборе: „так как Бог внимает нашим совещаниям, то и вы сами постарайтесь сделать их твердыми и угодными Богу. Если кто вопреки деяниям или учению отцев собравшихся в Никее и здесь собравшихся (III всех, собор.) будет изыскивать, или переисследовать, или пересматривать (ἤ ζητεῖ, ἤ πολυπραγμονεῖ, ἤ αναϭxευάζει), да будет анафема. Итак, если Дух Св. присутствовал с отцами, как и действительно Он присутствовал и определил то, что ими определено, то пересматривающий это упраздняет благодать Духа» ⁷⁶⁰. С целью решительного утверждения именно символа никейского, на соборе перечитано было известное деяние III всел. собора о Харисии, на котором утверждена неизменность и подтвержден авторитет этого символа. Вот что говорит Диоскор, когда прочитано было сказанное деяние на соборе: „думаю, что всем нравится изложение св. отцев, собиравшихся некогда в Никее, которое утвердил и св. собор, собранный здесь (в Ефесе) прежде и определил содержать его одно ( μόνα), как достаточное. А мы знаем, что определено так: если кто вопреки этому будет говорить или мудрствовать, или вводить новое, или исследовать, тот подвергается осуждению». „Что выдумаете»? обращается Диоскор к собору. Собор высказался с ре- шительностью в пользу мнения Диоскора ⁷⁶¹ С другой стороны собор вселенский константинопольский и его символ не находили на соборе Диоскоровом ни признания, ни авторитета. Члены последнего собора умышленно игнорируют его. Мы полагаем даже, что исключительное признание символа никейского было на соборе разбойничьем скрытым протестом против символа константинопольского, как новшества, как извращения веры никейской. Что собор Диоскоров не хотел ничего знать о символе константинопольском и соборе, на котором составлен оный, это ясно видно из деяний рассматриваемого собора. Диоскор заявлял на соборе: „для удовлетворения всех, для укрепления веры и для ниспровержения возникших вопросов твердо держусь определений отцев бывших в Никее и Ефесе». „Хотя говорят два собора, но они содержать одну веру», присовокупляет патриарх ⁷⁶². Не ясно ли, что Диоскор определения константинопольского собора и самый этот собор исключает от из числа тех определений и соборов, которым он следовал? Ту же мысль провозглашает на соборе пресвитер антиохийский Пелагий, клеврет монофизитствующих. В своем кляузном прошении, он говорил на соборе: „признаю божественными, блаженными и вселенскими соборами: собор, по благоволению Христа, собиравшийся в Никее, и затем собравшийся здесь (в Ефесе) дважды” (т. e. III вселенский и разбойничий); и, в частности, о соборе разбойничьем говорил: „это третий вселенский собор, собравшийся в конце веков” ⁷⁶³. О соборе константинопольском вселенском, как видим, нет ни малейшего упоминания. В том же роде были заявления на этом соборе и известного Евтихия ⁷⁶⁴. Собором подобные воззрения приняты были с полным удовольствием. Собор возглашал: „это спасает вселенную, это утвердит веру. Отцы поставили все без опущения” ⁷⁶⁵ . Кроме символа никейского собор не хотел знать никаких других символов. Это общая александрийская точка зрения: в Александрии символ константинопольский и в это время, время разбойничьего собора, не находил себе сочувствия и приема.

Замечательно, что мысль о неизменяемости и неприкосновенности символа никейского и исключительном его хранении в церкви приводила собор к странному воззрению, что ни теперь, ни после не должно быть составляемо в церкви никаких новых вероопределений, ни разъяснений, ни истолкований веры. Не грозило ли это полным уничтожением богословской науки? Диоскор развивает пред собором мысль, что для веры достаточно тех разъяснений какие уже сделаны, что церковь не имеет права излагать веру в новых вероопределениях, что не следует делать никаких изысканий в области религии, что все это грозит опасностью для веры ⁷⁶⁶; а собор с востор- гом вслушивается в эти слова Диоскора и принимает их с неописанным одобрением. Собор восклицал: Диоскор есть великий страж веры! Это слова св. Духа! Ты страж правил, чрез тебя имеют жизнь отцы, ты страж веры.” ⁷⁶⁷ „Если кто изменит (веру), да будет анафема. Если кто переделает, да будет анафема. Проклят кто прибавляет, проклят тот, кто убавляет, проклят тот, кто обновляет” ⁷⁶⁸. Собор, очевидно, стоял на точке зрения того консерватизма, от которого нельзя было ожидать добра. В речах собора слышится неумолимый приговор над естественными стремлениями человека изучать веру, толковать писание, разъяснять догматы. Собор – враг богословской науки. После подобных определений собора ведь нельзя было сказать ни одной свежей мысли в богословской науке, чтоб не подвергнуться проклятию, анафеме. Такое воззрение собора разбойичьего нужно считать плодом неразумного уважения к памяти св. Аоавасия. Мы знаем, что Аоанасий в свое время и при извествых условиях ратовал за неприкосновенность символа никейского. Это была великая заслуга Афанасия для мира христианского. Но его неразумные почитатели, не понимая духа и потребностей веры и церкви, довели до абсурда его истинные и высокие стремления. Они забывали, что прошло уже сто лет после того, как высказывал Афанасий свои идеи, что в церкви явились новые потребности, новые нужды, которые требовали справедливого удовлетворения. Монофизиты жили не настоящим, а прошедшим. Они подобны были тем „старухам» ⁷⁶⁹, которые любят поучать новое поколение, указывая золотой век в далеком прошедшем, но отрицают значение новых идей, новых явлений. Что было бы с церковью, с наукой, с разумом человеческим, если бы узкие отсталые воззрения собора разбойничьяго восторжествовали? Мрак и запустение водворились бы в церковной сфере. Афанасий учил, что должна быть тверда вера никейская; а монофизиты выводили отсюда заключение, что все богословское развитие церкви должно ограничиться исповеданием одного символа никейского, что раскрывать истины веры значит отрицать истинную веру и пр. Александрийское богословствование стало вырождаться, наступали последние дни его…

Чрезвычайно важный для нас вопрос: как смотрел собор на известную унию? Он отверг ее. В этом сомнения быть не может. Из всех униальных документов собор признал выражающими истинное учение лишь те послания Кирилла, в которых отцы собора разбойничьего могли находить, хотя неправильно и с величайшими натяжками, свои монофизитские идеи и которые им писаны были для успокоения лиц из числа приверженцев александрийской догматики, непризнавших унии. Свое полное нерасположение к унии собор высказал устами Евстафия еп. беритского, важного деятеля собора разбойничьего. Слова Евстафия имеют для нас особенный интерес, а потому мы выпишем их в точности, в полном виде. Евстафий сказал: „необходимо объяснить вам, что, хотя в ближайшем отце нашем Кирилле присутствовал Бог, однако нечто из паписанного им (разумеются анафематства его против Нестория) еще при жизни его было подвергаемо сомнению теми, которые не понимают правильно того, что сказано украшенно, пока он своим разумнейшим языком не сделал этого ясным для желающих извращать его писания, и убедил всех следовать его благочестивому мудрствованию (неправда: анафематства и впоследствии отвергались антиохийцами). Но когда некоторые (речь идет об александрийцах, не принявших унии) готовы были из прочитанных теперь посланий блаженнейшего мужа (Евстафий говорит о замечательном униальном документе, именно послании Кирилла, которое начинается известными словами: „да возвеселятся небеса») сделать предмет сомнения (т. е. когда некоторые приверженцы Кирилла начали отвергать унию), то он опять возымел нужду, а более желание (как тонко замечено!) объясниться. Все свое время он посвятил тому благочестивому труду, чтобы объяснить самого себя, показать свое намерение, и чрез свои послания к бывшим епископам Акакию мелитинскому, Валериану иконийскому и Сукценсу диокесарийскому в Исаврии (сейчас мы увидим, почему Евстафий этим именно посланиям отдает предпочтение пред другими) выяснить всем, как нужно понимать недавно прочитанные послания и догмат о пришествии нашего Спасателя. Ибо в посланиях к этим мужам между прочим прибавлено и следующее: „должно признавать не два естества, но одно воплотившеесе естество Бога Слова; и эти слова свои он, Кирилл, подтвердил свидетельством Афанасия” ⁷⁷⁰. Главное намерение речи Евстафия состоит в том, чтобы защитить честь Кирилла, как понимали ее монофизиты. Кирилл был защитником и покровителем унии: на этом утверждались в своих действованиях друзья уяии. Поэтому монофизитам, которые смотрели неприязненно на унию, необходимо было перетолковать, в своих интересах, в свою пользу униальную пору деятельности Кирилла, – представить, как будто унии в сущности и не было, как будто это было каким-то мимолетным явлением, которое не оставило следов в деятельности Кирилла. Это и делает Евстафий, нужно признать, с замечательной ловкостью. Он сначала заявляет, что вообще нередко случалось, что сочинения Кирилла перетолковывалось, как это случилось, по Евстафию, с анафематизмами Кирилла. К таким же сочинениям Кирилла, которые будто бы просто неправильно понимались, хитро Евстафий причисляет и его знаменитое послание к восточным: „Да возвеселятся небеса». Евстафий не отрицает, что это сочинение действительно принадлежит Кириллу, чего сделать он и не мог; но, по нему, Евстафию, Кирилл как будто бы и сам отказался от этого послания, когда написал несколько других, неодинаковых с первым по своему содержанию, ибо в них, заявляет с торжеством Евстафий, прямо исповедовалось, что „одно воплотившееся естество Бога Слова». Вот истинный, смысл слов Евстафия. Евстафий, как и все монофизиты, соглашались и не соглашались с Кириллом. Но напрасны усилия Евстафия исказить истинный образ деятельности Кирилла во время унии. Кирилл, действительно, нелицемерно вступил в братские сношения с аитиохийцами, никогда не отказывался и не раскаивался в устроении дела унии, ревностно заботился, чтобы она утвердилась в кружках антиохийских. Лжет Евстафий, что будто Кирилл в послании к Акакию и прочим высказал отступление от унии и исповедал монофизитство. Действительно, в этих последних встречается вышеприведенная фраза об „одном естестве»; но она употреблена Кириллом по причинам, которые нами уже достаточно разъяснены в своем месте ⁷⁷¹; а главное – указанные послания имели целью доказать неразумие тех, кои отвергали учение о двух естествах во Христе. Это истинная цель посланий; однако же об этом Евстафий молчит и молчит. Итак, после наших разъяснений, оппозиционный характер собора разбойничьего в отношении к унии, полагаем, становится несомнителен.

В частности, в вопросе об образе соединения во Христе двух естеств Божеского и человеческого собор держался открыто монофизитства. Стоит заметить, что собор однако ничуть не разъясняет, подобно тому, как ранее и Евтихий, на чем, на каких основаниях и доказательствах опирается монофизитская доктрина. Оп молчит об этом. Не боялся ли он, чтобы подобными разъяснениями не допустить себе „обновить веру»? Моно- физитство на соборе не раскрывается, а просто провозглашается как готовая доктрина. Так, когда на соборе разбойничьем читаны были деяния собора константинопольского 448 года, в которых об Евтихии записано было: „Евтихий сказал: исповедую, что Господь наш состоит из двух естеств прежде соединения, а после соединения исповедую одно естество», Диоскор объявил: „и мы все согласны с этим». Собор подтвердил слова своего главы; „согласны», сказали члены собора ⁷⁷². При другом случае на том же соборе, Диоскор сказал: „можем ли мы допустить выражение, в котором говорится о двух естествах после воплощения»? Нa это собор объявил: „анафема тому, кто употребляет подобное выражение; если кто говорит – два, анафема” ⁷⁷³. Монофизитство собора – факт ясный.

Определив догматическую задачу собора, его основной характер, его направление, обращаемся к раскрытию и подробному обследованию вопроса: как отнесся собор к своим противникам, приверженцам антиохийской догматики, друзьям унии? Собор ефесский 449 года ⁷⁷⁴ ознаменовал себя великим крушением для всей партии антиохийской, для всех поборников унии. Друзья антиохийской догматики не нашли себе пощады со стороны Собора. Собор поистине разбойничал! Прежде всего, собор подверг анефеме и лишил сана благороднейшего мужа, второго Златоуста по духу, патриарха константинопольского Флавиана, председателя известного собора 449 года, а с Флавианом и Евсевия. С Флавианом и Евсевием Дорилейским мы уже знакомы. Собор не мог простить им того обстоятельства, что они любили Кирилла, кроме прочего и за унию, что они ненавидили ересь Евтихия. К со- жалению, мы почти ничего не знаем о том, как проходил суд над упомянутыми, лицами. (Деяния халкидонского собора сообщают самые скудные сведещия об этом, а вновь открытый сирский текст и вовсе не заключает никаких известий по вопросу). Известно только, что в вину Флавиану и Евсевию ставили то, что они исказили веру никейскую ⁷⁷⁵. Но что под этим разумелось, собор или, лучше сказать, наши документы не определяют. Осуждая эти лица, собор в связи с этим оправдывает Евтихия ⁷⁷⁶, н анефематствует собор константинопольский 448 года ⁷⁷⁷. Истинной причиной осуждения Флавиана и Евсевия, мы уверены, была их приверженность к церковной унии ⁷⁷⁸.

Другими важнейшими жертвами собора разбойничьего были: патриарх Антиохийский Домн, бл. Феодорит Киррский, Ива епископ Едесский. Последние двое осуждены заочно: их не было на соборе. За что осуждены все они? По деяниям собора разбойничьего, каждый из них обвиняется в различных тяжких винах; но верить этим обвинениям мы не имеем никаких оснований ⁷⁷⁹. Действительной причиной их осужения было то, что они совсем расходились с Диоскором в догматических воззрениях: они стояли за унию, которую ненавидел Диоскор. Поражая этих лиц, собор разбойничий поражал в сердце саму унию. Для суждения об этом предмете в особенности богатые материалы предлагают недавно открытые акты сирские собора разбойничьего ⁷⁸⁰. Без них мы не могли бы говорить о деле с такою решительностью, с какою можем делать это теперь. – Начнем с Домна. Домн был племянник Иоанна антиохийского, вождя унитов ⁷⁸¹. Родство по крови вело к родству в религиозных воззрениях и интересах. В сохранившейся до нас, благодаря сирскому тексту, переписке Домна с Диоскором и Флавианом, которая началась еще ранее собора константинопольского 448 года, мы вполне можем видеть религиозный образ Домна. Домн был таким же защитником унии, как и его современник Флавиан. В своих письмах к Диоскору Домн говорит, что основаниями для его догматических воззрений служит ни что другое, как документы униальные. Он говорит, чго утверждает свою веру на тех определениях, какие во времена Кирилла из Антиохии были посланы в Алсксандрию, на тех посланиях, какие Кирилл писал Иоанну Антиохийскому, на сочинении Афавасия к Эпиктету ⁷⁸², за которое так ревностно держались униты. Этого мало. Домн выразительно писал Диоскору: “дозволь нам, прошу тебя, оставаться при тех сочинениях, которые касаются унии (Frieden-compromiss), при послании Кирилла (без сомнения том, которое начинается словами: „да возвеселятся»), и при послании Афанасия к Эпиктету. Ибо все они упоминаются в актах унии ⁷⁸³. Диоскор же, напротив, предписывал Домну принять анефематства Кирилловы против Нестория ⁷⁸⁴, чего, однако, Домн сделать не решался. Впрочем, он не отказывался признавать авторитет III вс. собора ⁷⁸⁵. Домн, в отличие от Диоскора и его партии, признавал авторитет II вс. собора. Отцов этого собора он называете „святыми» и „блаженнейшими»; считает их действовавшими согласно с собором никейским ⁷⁸⁶. С главным защитником унии, с патриархом Флавианом, он находился в дружеской переписке и вызывает его стать с ним, Домном, за одно ⁷⁸⁷ и бороться против Диоскора, восстать на защиту „веры» ⁷⁸⁸. Главная причина раздора между Диоскором и Домном состояла в следующем: Диоскор требовал, чтобы Домн принял сочи- нения Кирилла, написанные им до унии (анефематизмы); напротив, Домн отвергал эти сочинения и держался униальных документов ⁷⁸⁹, которых, в свою очередь, знать не хотел патриарх александрийский. Именно это разногласие и было истинной причиной осуждения Домна на соборе диоскоровом ⁷⁹⁰. Весьма замечательно, что в посланиях к Диоскору Домн в числе авторитетных писателей рядом с александрийскими писателями выставляет и антиохийских церковных деятелей: Иоанна Златоуста, епископов антиохийских Мелетия, Евстафия, Флавиана ⁷⁹¹. Александрийцы подозрительно смотрели на великих деятелей антиохийского направления. Со стороны Домна было большею смелостью указывать на них, как на авторитеты церковные. Можно находить в этом даже укоризну, брошенную Домном в лице александрийцев, которые высоко ценили только писателей своей школы. Уравнивая авторитет антиохийских и александрийских великих писателей и великих учителей, Домн тем самым показал особую широту воззрений, которая вообще характеризовала теперешних антиохийцев. Они не разделяли авторитетных деятелей на „наших” и „не наших», отдавали должное заслугам всех великих деятелей и тем содействовали сближению церквей, которые издавна во многом не сходились одна с другой. Вместе с любовию к унии, к Кириллу, антиохийцы, в роде Домна, незаметно всасывали в себя уважение ко всем великим авторитетам александрийским. Не так поступали александрийцы в отношении к антиохийцам: кажется, они никого из антиохийских деятелей не удостаивали ни малейшего внимания. Монофизитствующих патриарх Антиохийский почитал опасными врагами церкви. Итак, Домн представлял собой по богословским воззрениям прямую противоположность Диоскору, а потому, естественно, что собор разбойничий низвергнул этого патриарха.

Феодорита постигла та же участь на соборе, хотя он и не присутствовал на нем, так как ему положительно запрещено было являться на соборе ⁷⁹². С богословской деятельностью Феодорита мы уже отчасти ⁷⁹³ знакомы: он был преданный ученик антиохийской школы. Когда случилась уния, Феодорит присоединился к ней и впоследствии сделался душою всех защитников этого церковного явления. Когда начались смуты монофизитские, Феодорит прямо выставлял себя поборником унии. Что он был православен, в этом порукою для него служило то, что его проповеди одобряли Иоанн и Домн ⁷⁹⁴ антиохийские, известные униты. При другом случае, в доказательство своего православия, Феодорит ссылается на то, что он согласен с теми документами, на которых уверждалась уния восточных с Кириллом ⁷⁹⁵. Когда собрался собор разбойничий, от которого он заранее не ожидал ничего доброго, Феодорит внушал Домну, чтобы этот, отправляясь на собор, первее всего взял с собою все документы, касающиеся унии (ὡ ς χρὴ τούς ἀπιόντας εὶς τὴν ϭύνοδον τὰ ἐν τῷ xαιρϖ τῆς ϭυμβάϭεως γραφέντα προϭενεγxεῖν). Значит, в этих документах Федорит полагал сущность того дела, которому грозила опасность и которое высоко ценил он. Признавая важность унии, он, подобно Домну, однако, отказывался соглашаться с анефематизмами Кирилла, признания которых Диоскор с настойчивостью требовал от антиохийцев. Он называл это сочинение Кирилла „ядом» ( ιὸν) и боялся, как бы Диоскор на своем соборе не принудил церковь к принятию этих анефематизмов ⁷⁹⁶. Феодорит, подобно тому же Домну, уважал авторитет II вселенского собора ⁷⁹⁷. К крайнему неудовольствию Диоскора, еп. Кирский был ревностным врагом монофизитства. Как кажется, еще до собора константинопольского 448 года он посвятил разбору учения монофизитов особое сочинение, которое выдано было под ироническим названием „Еранист» ⁷⁹⁸. По всему этому Диоскор не мог жаловать Феодорита и собор разбойничий осудил его ⁷⁹⁹. Феодорит был унит, унит умный, мужественный, ревностный – этого одного было более чем достаточно для собора, чтобы втоптать в грязь славное имя Феодорита ⁸⁰⁰.

Третьим из более замечательных лиц, осужденных собором разбойничьим, был Ива, еп. Едесский. Ива находился в дружеских связях с Домном и Феодоритом. Домн заступался за него, когда на него делали нападки монофизитствующие ⁸⁰¹. Феодорит в духе приязненном переписывался с Ивой ⁸⁰². Богословская точка зрения Ивы вполне совпадала с точкою зрения Домна и Феодорита. Ива был унит. До унии он был ревностным поборником несторианства и врагом Кирилла, но после устрое- ния унии он примирился с алексавдрийцами ⁸⁰³. Ива при всех важнейших случаях своей жизни прямо объявлял, что он признавал православие в форме унии. На соборе тирском (448 г.) он говорил, что он „исповедует и верует так, как изложено в грамоте соглашения, состоявшегося между Иоанном и Кириллом» (ὡ ς τὰ γράμματα περιέχει τὰ τῆς ϭυμβάϭεως) ⁸⁰⁴ На соборе беритском (448 г.) тот же Ива заявлял: „до тех пор, пока Кирилл не столковался с Иоанном и не принял от него письменного исповедания веры, все мы (антиохийцы) почитали его еретиком, а после того, как церковь соединилась ( μετὰ ἒνωϭιν τϖν ὲxxληϭιϖν) и Кирилл был принят, мы были в общении с ним и он с нами» ⁸⁰⁵. Как corpus delicti, самою компрометирующею вещью в жизни Ивы, монофизиты выставляли известное послание Ивы к Марию Персу ⁸⁰⁶. В этом послании монофизиты находили несторианство, но, в сущности, в нем было прославление унии, которая полагала конец спорам в церкви. Здесь описывается в кратких чертах устроение унии и говорится об этом явлении с видимым сочувствием. Ива писал: „когда они (Кирилл и Иоанн) вошли в общение (уния) друг с другом, то распря прекратилась; в церкви водворился мир; в ней нет уже раскола, но мир, как было прежде” ⁸⁰⁷. Между тем на это-то послание указывал собор разбойничий, как на такое, за которое нужно подвергать автора всяческому проклятию. Нет сомнения, Ива был унит и в этом главная причина ненависти к нему Диоскора и его собора. Другие черты религиозного образа Ивы составляет следующее: он был враг монофизитов ⁸⁰⁸, отвергал анефематизмы Кирилла ⁸⁰⁹, но за то принимал третий вселенский собор ⁸¹⁰. Иву диоскоров собор низвергнул ⁸¹¹. Такой приговор об Иве встречtн был собором неистовыми криками, в которых высказывалась вся злоба и ярость александрийцев на этого унита. „Сжечь Иву среди города! И диавол не говорил так! Не говорили так и фарисеи! Это речи сатаны! Сжечь Иву среди Антиохии в пример другим. Диавол благочестивее Ивы!» ⁸¹².

Перечислим остальных епископов, подвергнувшихся суду собора разбойничьего. Прежде всего упомянем Иринея, епископа Тирского. Ириней издавна был в дружбе с партией антиохийскою. Еще во времена Нестория он вместе с этим еретиком, будучи важным государственным сановником, прибыл на собор в Ефес и был споспешником в делах Иоанна автиохийского ⁸¹³ . Впоследствии он сделался епископом Тира. Он был поставлен в сан епископа Домном Антиохийским и был в связях с Феодоритом. Без сомнения, все эти обстоятельства в совокупности и послужили во вред Иринею, осужденноиу собором Диоскора ⁸¹⁴. Собор осудил не только самого Иринея, но лиц им возведенных в епископское достоинство. Таким был Акилин епископ Вивловский. Единственной причиной его осуждения от собора разбойничьего было то, что он посвящен рукою Иринея ⁸¹⁵. Собор, очевидно, имел в виду искоронить всю партию, приютившуюся под знаменем антиохийского богословствования. Двое других епископов: Давиил Харранский или Каррский и Софроний еп. Телльский или Костантийский подверглись суду собора главнейше кажется потому, что они были родня Иве и, вероятно, действовалн заодно с ним. Даниил был родным племянником Ивы ⁸¹⁶, а Софроний был двоюродным братом того же епископа ⁸¹⁷. – Таковы были жертвы собора разбойничьего! Александрийцы теперь вымещали на антиохийцах свой гнев. Собор охотно выслушивал приговоры вожаков его и покрывал радостными криками провозглашение отлучения на антиохийцев. Собор восклицал о Диоскоре: „чрез тебя говорит Бог! Дух Св. чрез тебя говорит! Вырви корни, правоверный! Пусть не останется ни одного несторианина! Исторгни самые корни» ⁸¹⁸, и Диоскор исторгал, слепо принимая пшеницу за плевелы...

Собор разбойничий сделал свое дело. Он пронесся как буря по ниве церковной. Истинные носители чистого православия, униты, были унижены, посрамлены, ниспровергнуты. Собор разбойничий признан вселенским. Скорбь, смущение водворились в церкви. Едва ли мы можем представить себе, каким ужасом наполнились сердца истинных вождей православия. Проходят два года, целых два года томительных, страшных. Казалось, вера и церковь стоят на краю погибели! Но вот миновался срок, назначенный Промыслом на искушение церкви, и скорбь должна была смениться светлым праздником. Все получили возможность свободно вздохнуть, восклицая с Давидом: „да возвеселятся небеса!”. Мы говорим о вселенском соборе Халкидонском.