IX. Халкидонский четвертый вселенский собор

– Определение образа воззрений „левых и правых» собора Халкидонского: одни отвращаются собора разбойничьего, другие сочувствуют ему, одни стоят за унию, другие сторонятся ее – одни признают символ константииопольский, другие не принимают его, – одни держатся учения о двух природах во Христе, другие отрицают. – Сближение “правых”, за исключением египтян, с “левыми”.

– Дог-матическая деятельность собора: предложение составить „вероопределение” – неодинаковое отношение членов собора к предложению; торжественное признание символа константинопольского равным по важности с никейским; – чтение послания Кирилла, содержащего униальное исповедание Иоанна антиохийского, и других святоотеческих писаний, сходных с ним по содержанию; – споры о догматическом послании Льва к Флавиану, кто и почему спорили. – Составление „вероопределения” хадкидонского, – споры при этом, – подробное исследование о воззрениях лиц споривших, их направлениях, наклонностях и целях, – содержание вероопределения, – сходство его по букве и духу с исповеданием Иоанна автиохийского и лишь по духу с посланием Льва. – Провозглашение вероопределения

Приносим величайшую благодарность Спасителю всех Христу за то, что, уничтожив разномыслие многих заблуждающихся касательно веры, все мы единодушно соединились в одно и то же исповедание.

Маркиан.

Халкидонский вселенский собор начался разделением; в продолжение деятельностн его также не раз возникали важные разногласия, но кончается он согласием и единодушием, которые выразились в непререкаемом принятии догматического определения, составленного на этом соборе.

Рассмотрим по порядку деяния халкидонского собора, имеющие догматическое значение. Таких деяний четыре: первое и второе, четвертое и пятое.

Изучение первого деяния показывает, что собор открылся явным разделением на две половины. Внешним знаком такого разделения было то, что одна часть отцов заняла левую сторону храма, в котором заседал собор, а другая – правую сторону того же храма. Левую сторону заняли римские легаты, епископы округа константинопольского, антиохийского и всех округов азиатских. Правую же сторону заняли епископы египетские, палестинские, иллирийские. Во главе первых стоял патриарх константинопольски Анатолий, во главе вторых – уже известный нам Диоскор, патриарх александрийский ⁸¹⁹. Партию Анатолия константинопольского составляли епископы всех тех округов церковных, которые в эпоху никейскую и несто- рианскую соединены были единством стремлений: новость для этой партии составлял один Рим, который доселе не сходился с этой партией. Партию Диоскора александрийского составляли епископы тех округов, которые с давних пор и неизменно становились под главенство александрийской церкви. Здесь мы, значит, встречаемся с таким же почти группированием в составе партий, с каким мы встречались уже не раз, а очень часто.

Для нас чрезвычайно важно разъяснить вопрос: чем обусловливалось такое совершенно новое явление, что римская церковь, в лице ее легатов, становится теперь не на сторону церкви александрийской, как это бывало доселе при различных случаях, когда поднимались и решались различные догматические вопросы, а на другой стороне, с которою эта римская церковь не была в связях. При начале споров монофизитских, как мы знаем, папа придерживается стороны Евтихия. Это так и должно было быть: Евтихий был представителем идей и стремлений церкви александрийской, которая в изображаемую нами эпоху (IV и начало V века) всегда дружила с Римом, вследствие чего Рим всегда благосклонно относился к этой церкви и поддерживал ее интересы. Но папа вскоре увидел, что интересы этих двух союзных церквей начали расходиться. Многие явления этого времени побуждают римского епископа коренным образом изменить свою церковную политику. После собора константинопольского 448 года до папы дошло известие, что будто Евтихий, когда происходил над ним суд этого собора, объявлял членам его, что он, Евтихий, подает апелляционную жалобу к папе ⁸²⁰; а подобным образом поступали даже великие александрийцы в затруднительных случаях, например, Афанасий, Кирилл; но известие это не побудило папу ⁸²¹ заступиться sa него, почему он отвернулся от Рима. Все это дело не могло не оскорбить Льва, ибо папство IV и V века начало уже слишком высоко думать о себе.

Между тем как Евтихий в своем деле вскоре оставляете папу в стороне, противоположная партия ищет себе в нем опоры и подкрепления. Мы говорим о патриархе Флавиане, который после собора разбойничьего обращается в Рим с просьбою о заступничестве ⁸²². В лице Флавиана Константинополь сближается с Римом. Для папы было тем дороже такое сближение, чем реже встречались случаи такого сближения со стороны константинопольских патриархов. Диоскор со своей стороны в это время поступает с папой таким образом, как доселе не поступал не один епископ александрийский. Он осмелился анафемствовать Льва ⁸²³. Этим Диоскор реши- тельно оттолкнул от себя римского первосвященника. Мы не говорим уже об обстоятельствах собора разбойничьего, на котором сделано было так много возмутительного вообще, так много оскорбительного в частности для папского авторитета. Все это привело к тому, что папа Лев отказался от исконной церковной политики Рима, отвернулся от вождей монофизитства и стал на сторону Константинополя. Были и другие причины, которые побуждали папу присоединиться именно к „левой» стороне собора халкидонского. Теперешние патриархи константинопольский и антиохийский, несмотря на то, что они по всем вероятностям должны были держаться стороны Диоскора, в сущности, протянули свою руку папе Льву. Анатолий, священник или диакон александрийский, бывший апокрисиарием патриарха александрийского в столице ⁸²⁴, посвященный в патриарха константинопольского по инициативе собора разбойничьего ⁸²⁵, еще до времени собора халкидонского, вошел в сношение с папою и принял окружное послание его ⁸²⁶, не признанное собором разбойничьим, отвергнул монофизитство. Патриарх константинопольский и папа римский становились друзьями, а вместе с тем и общими врагами Диоскора. То же случилось с важнейшим патриархом восточной церкви, Максимом антиохийским. Максим поставлен был в патриарха антиохийского собором разбойничьим на место Домна, осужденного этим собором; но Максим не остался в связях с виновником своего возвышения, Диоскором, а вошел в общение с папой ⁸²⁷. Это было до собора халкидонского. И вот вследствие указанных причин папские легаты на соборе халкидонском заседают не рядом с Диоскором, а вместе с Анатолием и Максимом. Рим н Александрия порвали свои старинные отношения, вместо них возникли новыя связи.

Характеристические черты, отличавшие указанные две партии собора – „левую и правую», заключаются в следующем.

Партии неодинаково смотрели на мужей потерпевших осуждение и низвержение от собора разбойничьего. Это ясно обнаружилось по поводу блаженного Феодорита, когда он появляется на соборе. Раздались продолжительные и громогласные крики. Кричали и члены левой и члены правой стороны. Между тем как члены левой стороны приветствуют Феодорита, как поборника православия, члены правой не могут без ужаса вспомнить о самом имени Феодорита. Едва появляется он на соборе, как правая партия встречает его такими возгласами: „помилуйте! вера погибает, изгоните его вон». В ответ на это левая сторона восклицала: „выгоните вон манихеев (сторонников Диоскора), вон изгоните врагов Флавиана, вон изгоните врагов веры». Диоскор от лица своой партии замечал: „если принимается Феодорит, значит изгоняется Кирилл, которого он анафематствовал». Епископы левой стороны отвечали на это: „Диоскора чедовекоубийцу вон изгонитеα. Несмотря на основательные разъяснения самого Феодорита и императорских сановников, из которых становилось несомненною законность появления Феодорита на соборе, сторонники Диоскора продолжали с прежним неистовством вопить: „не называйте Феодорита епископом, он не епископ, вон изгоните богопротивного, вон изгоните иудея”. Члены левой стороны также продолжали отстаивать православие и честь Феодорита, – они говорили: „православного (оставьте) на соборе, вон изгоните мятежников, вон изгоните человекоубийц». Но эти замечания левой стороны только еще более разожгли ярость сторонников Диоскора, – они излиха вопияху: „богопротивника вон изгоните, хулителя Христова изгоните вон. Феодорит обвинял Кирилла; если мы примем Феодорита, то изгоним Кирилла». Тщетно императорские сановники призывали членов правой партии к порядку, – они еще раз закричали: „изгоните одного и все будем слушать; мы из благочестия вопием, ради православной веры говорим это» ⁸²⁸. Если мы припомним главнейшие факты из деятельности Феодорита, уже сообщенные нами, то не удивимся, что появление Феодорита на соборе вызвало такой шум, – столько проклятий и радостных возгласов. Вступление Феодорита на собор главным образом привело на память историю собора разбойничьего, на котором осужден был он. Ибо левая сторона видела в этом соборе посрамление церкви, христианства, веры; напротив, правая смотрела на оный, как на торжество православия, истины христианской. Между тем как левая сторона в продолжение всего первого деяния собора халкидонского разоблачала беззакония этого собора, правая с упорным фанатизмом защищала его и возглашала: „христианин никого не боится. Пусть огонь разложут, а мы предлагаем свое учение» ⁸²⁹. Отношение левой и правой партии собора к собору разбойничьему составляло очень типическую черту, отличавшую две группы епископов, собравшихся в Халкидоне.

Далее, – отношение к известной унии было неодинаково у членов собора. Это в особенности ясно обнаружилось, когда читаны были деяния собора разбойничьего и в них то место, где записаны были слова Евстафия Беритского ⁸³⁰, в которых он старался уничтожить значение унии, доказывая, что будто бы Кирилл в посланиях его к епископам Акакию, Сукценцу и Валериану отвергал учение о двух естествах во Христе и утверждал учение об одном естестве Бога воплотившогося. Епископы левой стороны собора находили эти разъяснения Евстаеия ложными, еретическими, – они возглашали: „это говорит Евтихий, это говорить Диоскор”. Напротив, правая сторона видела в словах Евстафия полную истину, считала их правильною оценкою униальной деятельности Кирилла. Они говорили: „Евстафий хорошо сказал, православный хорошо сказал» ⁸³¹. Нужно еще заметить, что на первом же заседании собора халкидонского левою стороною его принят был собор константинопольский 448 года, утверждавшейся на унии и отвергнут собор разбойничий; этим левая доказала, что ее дело тождественно с делом собора константинопольского, что уния ей дорога.

Далее символ константинопольского II вселенского собора, бывший доселе предметом спора в церкви, правда, спора, который обнаруживался не особенно ясно и шумно, является и теперь предметом разногласия на соборе халкидонском, но разногласия явного, прямого. Левая сторона стояла за символ Константинопольский, правая же исключительно признавала символ никейский и слышать не хотела о символе константинопольском. Когда перечитано было на соборе халкидонском исповедание веры, произнесенное Евтихием пред лицом собора Диоскорова 449 года, в котором (исповедавии) заключался только символ никейский, то один из членов левой стороны Диоген, епископ кизический, заявил, что неправильно произносить символ никейский без тех поправок и дополнений, какие сделаны к нему в Константинополе 381 года, и что без этих пояснений символ никейский неполон и несовершен. Значит, истинным выражением церковного христологического учения он считал не символ никейский, а константинопольский. Диоген говорил: _яЕвтихий коварно поставил на первом месте собор св. отцов, бывший в Никее, тогда как (собор константинопольский) принял прибавления ( προϭθήxας) по причине нечестивого мнения Аполли- нария, Македония и подобных им, и именно в символе прибавлено: сшедшего и воплотившегося от Духа святаго и Марии Девы; это Евтихий опустил, как аполлипарист. И Аполлинарий принимает св. собор, бывший в Никее, но понимает Слова по собственному извращенному смыслу и избегает выражения: от Духа св. и Марии Девы. Св.отцы, жившие после, прояснили ( ἐϭαφηνίϭαν) символ никейский ⁸³². Мы уже знаем, что Евтихий чуждался символа константинопольского; поэтому заявление Диогена составляет протест против исключитольного предпочтения символа никейского, какое господствовало в кругах александрийских. Евсевий, епископ дорилейский, по поводу того же исповедания Евтихиева заявлял на соборе халкидонском: Евтихий отрицал приписываемую ему мысль, что плоть Господа И. Христа с неба, но отказывался объяснить, откуда же она. Т. е. Евсевий укорял Евтихия в том, что он не признавал редакции символа константинопольского, в которой изъяснено, что Христос воплотился от Духа святого и Марии Девы ⁸³³. Так смотрела на символ Константинопольский левая партия собора. Иных взглядов держалась правая сторона собора халкидонского. Епископы египетские и другие епископы, составлявшие с первыми одну и ту же группу, ревностно вооружались на соборе в Халкедоне против редакции символа константинопольского, усвояя церковный авторитет лишь символу Никейскому. Эти епископы вышеупомянутые слова Диогена встретили такими кликами, в которых выражалось их недоверие к символу константинонольскому: „Никто да не принимает ни прибавления, ни убавления; да хранится постановленное в Никее». И когда епископы левой стороны нашли эти заявления несправедливыми, епископы правой – снова восклицали: „прибавление ( προϭθήxην) никто да не принимает; да хранится, что постановлено в Никее, да держится то, что от святого Духа» ⁸³⁴.

Наконец, членов левой и правой стороны разделяла неодинаковость воззрений по вопросу христологическому, поднятому монофизитством. Отцы, занимавшие левую сторону собора, утверждались на учении о различии естеств во Христе Иисусе, соединенных во единство Лица Богочеловека. Они стояли под влиянием тех мыслей, какие высказаны были папою Львом Великим в окружном послании к собору разбойническому. Послание это легло в основу воззрений, отличавших теперь левую сторону собора. Анатолий, патриарх конотантинопольский, как мы знаем, принял это послание, а за ним, конечно, и все прочие епископы ⁸³⁵, сгруппировавшиеся вокруг него. В рядах левой партии мы не замечаем во все течение собора ни малейших сомнений, колебаний касательно высокого достоинства послания Льва, о котором мы говорим. Вот главные мысли, высказанные касательно учения о Бoгoчеловеке Львом в окружном послании, которые нашли себе прием у отцов левой стороны: „истинный Бог родился в подлинном и совершенном естестве истинного человека: всецел в своем, всецел в нашем (totus in suis, totus in nostris). Тот, кто сотворил человека, Он же сам сделался человеком, приняв образ раба. Оба естества сохраняют свои свойства без всякого ущерба (tenet sine dеfectu proprietatem suam utraque natura). Каждое из двух естеств в соединении с другим действует так, как ему свойственно: Слово делает свойственное Слову, а плоть исполняет свойственное плоти (verbo operantе quod verbi est, et carnе еxequente quod carnis est). Одно из них сияет чудесами, другое подлежит страданию. Хотя в Господе Иисусе одно Лицо (una persona) – Бога и человека, однако иное то, откуда происходит общее того и другого – уничижение, и иное то, откуда проистекает общее их прославление. От нашего естества у Него есть меньшее Отца человечество, а от Отца у него есть равное со Отцем Божество» ⁸³⁶. Соглашаясь с воззрениями Льва, отцы левой партии однако далеки были от мысли о разделении во Христе естеств в смысле несторианском. Так они при одном случае во время первого деяния собора восклицали: „анафема разделяющему, анафема раздробляющему на части» ⁸³⁷. Другими идеями одушевлены были члены правой стороны. Они были монофизитами и не признавали учения о целости двух естеств в Иисусе. Когда они услышали исииоведание левой стороны о том, что во Христе два совершенных естества, они возглашали: „неразделимого никто да не разделяет, Сына никто да не называет двойственным ( ουδεὶς λέγει δύο). Так мудрствовал Несторий, так провозглашал Несторий» ⁸³⁸. Учение о двух естествах казалось правой стороне ересью, несторианством. С особою силою монофизитскую доктрину провозглашает на соборе халкидонском глава правой стороны, Диоскор. Последний говорил: „я имею свидетельства св. отцов во многих местах (их творений), что не должно признавать двух естеств после соединения, но одно воплотившееся естество Слова. Я должен быть повержен вместе с отцами. Я защищаю догматы отцов”, замечал самомнительно Диоскор о себе; “ни в чем но отступаю от них» ⁸³⁹. При другом случае патриарх александрийский говорил: „из двух ( έx δύο) (естеств) признаю, двух ( δύο) не признаю. Я сознаюсь, что я говорю непочтительно, но говорю так потому, что дело идет о душе» ⁸⁴⁰. И еще раз он же замечал: „вот что утверждаю: после соединения нет двух естеств» ⁸⁴¹.

Окончив характеристику двух партий собора – левой и правой, мы должны сказать вообще о каждой из них на основании выше приведенных фактов следующее: левая сторона была истинно православна; она составляла поэтому душу собора; правая, напротив, была еретична, неправославна, – она составляла партию противную интересам церкви. Левая сторона руководилаеь воззрениями, господствовавшими в кругах антиохийских в особенности со времен унии, – это партия антиохийская по преимуществу; правая же сторона была выражением крайностей александрийской догматики, поскольку они выяснились в особенности по поводу унии. Торжество церкви должно было заключаться в перевесе на соборе воззрений левой стороны над воззрениями правой.

К утешению истинных сынов церкви так и случилось. Если бы воспреобладала правая сторона, вместо св. и вселенского собора церковь имела еще новый разбойничий собор. Отрадно видеть, что уже в средине первого же деяния собора халкидонского, о котором мы доселе и говорили, партия левая увеличивается в числе за счет правой, вследствие чего последняя заметно тает, разлагается. Все епископы палестинские с их главным патриархом иерусалимским Ювеналием отделяются от Диоскора и фактически переходят с правой стороны на левую и тем разрывают свои связи с монофизитской партией. Вслед за ними то же самое делают епископы Иллирики, Эллады ⁸⁴². Диоскор остается одиноким с немногими епископами египетскими. Единодушие на соборе становится господствующим. Диоскор перестает быть главой сильной партии; он остается вожаком немногих упорных. Поэтому в дальнейших заседаниях собора Диоскор и его приверженцы не являются уже более на собор в качестве членов раввоправных с прочими отцами. Что в особенности побудило епископов палестинских и иллирийских отстать от Диоскора и примкнуть к левой стороне, – деяния прямо не говорят. Но нет сомнения, что вся совокупность фактов, все показания епископов, потерпевших насилие на соборе разбойническом и, наконец, неподкупное чувство истины руководили указанными епископами при их переходе от стороны еретической на сторону православвую. Нам кажется, что должно было сильно и благоприятно подействовать на них и то обстоятельсто, что во время своих показаний начал колебаться один из важных вождей монофизиства – Евстафий беритский: он прямо признал, что Флавиан „не погрешил в вере» ⁸⁴³.

Переходим к анализу второго и четвертого ⁸⁴⁴ деяний собора Халкидонского, составляющих одно целое. Хотя в течение первого деяния партии примирились и составили один лик отцов, однако это не устранило возможности новых делений собора на партии. Были вопросы, в которых не сходились между собой члены собора, некоторыми высказывались сомнения касательно таких вещей, которые принимались от всего сердца прочими. Не трудно заметить, что в числе недоумевающих, возражающих, сомневающихся мы встречаем исключительно тех епископов, которые прежде принадлежали к партии Диоскора. Это епископы палестинские и иллирийские. В них все еще продолжал высказываться александрийский дух, который не вдруг мог слиться и объединиться с духом антиохийским. Ряд явлений, о которых повествуют II и IV деяния, открывается предложением, заявленным на соборе, о составлении нового вероопределения, которое бы, выражая православное учение вопреки монофизитству, в тоже время примирило бы всех. Предложеиие это принято было далеко не единодушно. Оно было выражено в таких словах: „должно исследовать, рассуждать и стараться о том, чтобы утвердить истинную веру, ради которой по преимуществу и составился собор; желательно было бы, чтобы учение о предметах веры было правильное и всякое сомнение было устранено согласным изложением и учением всех святых отцов» собора; „потщитесь без страха, без угодливости и вражды изложить веру ( τὴν πίϭτιν ὲxθέϭθaι) в чистоте, так чтобы и те, кои мудрствуют не одинаково со всеми, снова приведены были познанием истины к единомыслию» ⁸⁴⁵. Не все сочувственно откликнулись на это предложение. Иные находили, что снова составлять вероизложение – дело излипшее и что нужно довольствоваться символом. Α другие добавляли, что нужно удовольствоваться изложением веры, заключающимся в писаниях прежних отцов церкви и в окружном послании Льва. А еще иные требовали отсрочки на размышления для приготовления себя и исполнения такого важного дела как вероизложение. Епископы первого рода возглашали: „другого изложения (кроме символа веры) никто да не составляет, и не беремся и не дерзаем излагать (ἓx θeϭιv ἂλ λην οὐδὲ τολμϖμεν ἐxθέϭθαι). Отцы научили и изложенное ими сохраняется в письмени, больше этого мы не можем говорить». „Писменного изложения не cоставляем. Есть правило (III вс. собор.), повелевающее довольствоваться тем, что изложено. Это правило требует, чтобы другого изложения не было”. Епископы второго рода объявляли: „вера хорошо выражена отцами никейскими и утверждена св. отцами: Афанасием, Кириллом, Целестином, Василием, Григорием, а ныне еще святейшим Львом». „Лев дал образец веры и мы следуем ему». Епископы третьего рода заявили: „нельзя наскоро и небрежно рассуждать о вере, поэтому просим дать нам отсрочку , чтобы мы могли с надлежащею обдуманностию подойти к истине дела» ⁸⁴⁶. Епископы последнего класса, очевидно, ничего не имели против составления вероопределения, но смотрели на это, как на дело слишком важное, великое, требующее особенной внимательности. Едва ли можно сомневаться, что епископы, заявлявшие себя против составления вероопределения, принадлежали к сторонникам александрийского направления или отчасти руководились его духом. Ибо известно, что в числе принципов александрийского направления было мнение, что символ (именно никейский) вполне достаточен для научения в вере, и что не следует рядом с ним быть новым вероизложениям. Сторонниками составления нового вероизложения, по всей ве роятности, были представители антиохийского направлевия или бывшие члены левой стороны собора. Ибо это направление ничего не могло возражать против составления новых вероопределений, по нуждам времени. К сожалению, деяния не упоминают, кто именно из епископов желал вероизложения; но для нас важно уже и то, что в числе протестующих мы не встречаем лиц, стоявших во главе прежней левой стороны, благоприятной антиохийскому направлению. Конец спорам по указанному вопросу положен был тем, что признано было необходимым перечитать все те вероизложения и святоотеческие документы, из которых можно было бы научиться истине касательно спорного догмата. Этим и занимается собор в продолжение второго и четвертого деяний собора. Дело это, по-видимому, несложное, не обошлось, однако, без пререканий. Прошло не мало времени прежде чем собор в полном своем составе пришел к единодушному признанию критериев православия, поскольку таковых нужно было искать в религиозных документах прошедшего и настоящего времени.

В силу указанных побуждений прежде всего прочитан был вслух всего собора символ никейский, а за ним и символ константинопольский 381 года. По прочтении символа никейского, собор в радостных кликах варазил свое согласие с этим символом. Собор восклицал: „это вера православных! Ею все веруем, в ней мы крестились, в ней крестим. Все так веруем» ⁸⁴⁷. Символа никейского никто не отрицал, все придавали ему церковный авторитет; этим и объясняется единодушие, с которым чтение его принято было от отцов собора. Даже те, кто стоял за символ констаптинонольский 381 года, и они не подрывали и не отвергали значения символа никейского. Что же касается до символа константинопольского, который был прочтен вслед затем, то сомнительно, чтобы он принят был также единодушно. Хотя в деяниях халкидонского собора и записано, что все ⁸⁴⁸ епископы собора воскликнули, выслушав это: „это вера всех! Это вера православных! Так все веруем!» ⁸⁴⁹; но мы знаем, что в начале собора правая сторона не признавала этого символа и есть основания полагать, что только по долгом размышлении члены ее, епископы палестинские и иллирийские, приняли символ константинопольский. Для нас немаловажно уже и то, что символ константинопольский торжественно прочтен на соборе. Этим утверждался его высокий церковный авторитет, доселе еще не прочно утвердившийся. В четвертом заседании собора халквдонского мы встречаемся с интересным явлением, что все отцы собора с большею или меньшею решительностию провозглашают авторитет символа константинопольского. Это делает первее всего церковь римская в лице легатов папских. Легаты объявляли, что они держатся, кроме никейского символа, и „определнний» собора, собиравшагося в Константинополе при императоре Феодосии ⁸⁵⁰. Все прочие епископы прежней левой стороны прямо и решительно приемлют символ константинопольский ⁸⁵¹. Один из епископов этого же разряда (Флоренций из Писидии) указывает и мотив, по которому необходимо исповедывать символ коистантинопольский. Он говорил: „Мы согласны с верою ста пятидесяти, ясно проповедающей, что Господь наш И. Христос воплотился от Духа св. и Марии Девы» ⁸⁵². Действитольно, это было одним из важных положений, какие заключались в символе константинопольском, которыми ниспровергался монофизитизм и которых не долюбливали крайние александрийцы. Торжество символа в некотором роде было торжеством православия над монофизитством. Мы встречаемся даже с таким явлением, что один из епископов той же левой стороны, признавая авторитет символа константинопольского, в тоже время совсем молчит о символе Никейском (это Лукиан из Фригии) ⁸⁵³. Не столь прямо и быстро высказались за символ константивопольский епископы бывшей правой стороны собора. Они, без сомнения, еще не совсем отрешились от мнений и воззрений александрийской партии, которая не хотела ничего знать о символе константинопольском. Епископы иллирийские и палестинские по некоторым весьма значительным вопросам оказались сомневающимися. То же было, можно полагать, и по вопросу о символе. Быть может, не без особенного настояния собора эти епископы выразили свое мнение касательно символа, и это мнение не отличалось прямотою, хотя и было в пользу рассматриваемого символа. Так, иллирийские епископы в особой грамоте читали на соборе: „Соблюдаем веру 318 св. отцов и молимся с нею окончить жизнь. Но и вера 150 (II всел. собора) никаким образом не разногласит с упомянутою» ⁸⁵⁴. Епископы не просто принимают символ константинопольский, но испытывают его и отдают явное предпочтение символу никейскому. То же было и с епископами палестинскими. Как лица, не чуждые подозрений, они должны были заявить свое исповедание пред собором особою грамотой. И в этой грамоте говорилось: „все мы соблюдали всегда веру 318 св. отцов и молимся с нею окончить жизнь. Следуем также и (вере) 150 отцов, ни в чем с первой неразногласящей ⁸⁵⁵. Здесь также как и в грамоте иллирийцов заметно отдается предпочтение никейскому символу пред константинопольским. На том же IV заседании собора открылось, что епископы египетские, главные представители прежней правой стороны, еще менее расположены были признавать авторитет символа константинопольского. Епископы египетские являются на этом заседании не в качестве членов собора, а в качестве лиц, которым следовало доказать свое православие в особой грамоте. Но замечательно, – в этом исповедании ни одним словом не упомянут символ константинопольский; упомянут один символ никейский ⁸⁵⁶. Как смотрели александрийцы времени халкидонского собора на символ константинопольский, об этом лучше всего можно судить по заявлениям некоторых архимандритов и монахов, представших на том же заседании собора со странною просьбою о восстановлении Диоскора в его достоинстве, Диоскора, осужденного собором во время III деяния ⁸⁵⁷. Эти монахи выражали довольно явный протест против символа константинопольского, когда не раз повторяли, что они знают один символ – никейский и больше знать ничего не хотят (ἃ λλην πίϭτιν οὐx oῖδa, οὐίϭμεν). Указанные лица говорили и писали так: „веру 318 отцов, в которой мы крещены, мы знаем, потому что иной веры мы не знаеми. „Мы не позволим себе, когда отвергается символ веры 318, быть в общении с отвергающими его» ⁸⁵⁸. В последних словах заключается очевидный намек на предпочтение, какое давалось на соборе символу константинопольскому пред никейским ⁸⁵⁹. Несмотря, однако, на эти явные и скрытые протесты символ константинопольский достиг на соборе полного признания, восторжествовал над всеми препятствиями, какие он встречал доселе на пути к своему полному утверждению в церкви.

После чтения символов собор приступил к длинному чтению свято-отеческих писаний в целом виде или отрывках, в которых, писаниях, раскрывается вопрос о соединении во Христе двух естеств божеского и человеческого. Выбор отдельных писаний и отрывочных мест из отцов церкви очень замечателен. На соборе пo преимуществу прочитаны были такие писания отеческие и места из них, в которых заключалось ясное исповедание учения о целости и полноте двух естеств в Богочеловеке, в которых момент различия естеств в Нем указывается с особенною силою, и в которых момент единения естеств получает меньшее значение. Видно, что выбор для чтений сделан рукою таких лиц, которые расположены к антиохийской догматике, каковыми были члены прежней левой стороны, в особенности епископы константинопольского и антиохийского округа. На первом месте в чтениях поставлены были сочинения Кирилла, – но какие именно – сочинения его, уже прочитанные на соборе константинопольском 448 года. Это – одно посдание Кирилла к Несторию и знаменитое униальное послание того же Кирилла: „да возвеселятся небеса» ⁸⁶⁰. Видно, что собор халкидонский смотрит на себя как на продолжателя того дела, которому посвящал свою деятельность собор константинопольский 448 года. А так как нам известно, что собор этот был защитником унии, то таким же является и весь собор халкидонский. Мы увидим позднее, при рассмотрении вероопределения халкидонского, что уния имела бόльшое влияние на отцов собора, чем какое можно предположить, – факт, который оставляют без внимания историки. По замечанию деяний халкидонского собора, чтение указанных сочинений Кирилла покрыто было радостными и продолжительными кликами епископов, в особенности, конечно, восточных и константинопольского округа ⁸⁶¹. Епископы восклицали: „так все веруем. Лев и Анатолий так веруют. Как Кирилл, так веруем» ⁸⁶². Что с особенным жаром должны были возглашать на соборе в этом случае епископы восточные, это вполне естественно. Никто так не любил, никто так не защищал унии, как епископы восточные – Флавиан, Домн, Феодорит и др. Другие же епископы, если примирились с унией, однако не придавали ей особенно высокого значения. Затем было прочитано на соборе в полном составе довольно пространное окружное послание Льва. С содержанием его мы уже знакомы, сколько нужно для нашей цели. Послание Льва сделалось предметом сильных пререканий на соборе, о чем скажем после того, как познакомимся с содержанием других писаний отеческих, прочитанных в отрывках на соборе. В этих последних, подобно тому, как в послании Льва, с особенною выразительностью оттенялось учение о полноте двух естеств во Христе. Они как бы служили комментарием к посланию Льва. Приводим в доказательство нашей мысли и вместе с тем для определения характера собора некоторые выдержки из тех фрагментов, какие читались на соборе. Так из сочинений Илария Паутьерского († 366) читалось: „видишь ли, что Христос Богом и человеком исповедуется так, что смерть приписывается человеку, а Богу воскрешение плоти. Естество Бога познай в силе воскресения, домостроительство человека уразумей в смерти. Однако помни, что единый Христос Иисус есть то и другое» ⁸⁶³. У Григория Богослова заняты были для чтения на соборе следующие краткие изречения, которые приведем сполна. „Произошел от Девы Бог с восприятием (естества человеческого), один из двух между собою противоположных (ἓv ἐx δύο τϖν ἑαυτοῖς ἐναντίων) – плоти и Духа, из которых одно возведено в божеское достоинство, а другое дало благодать обожения”. Еще: „правда, Он послан, но как человек, ибо в Нем было сугубое естество; почему Он утомлялся и алкал, и жаждал, и подвизался, и плакал по закону человеческого тела ( νόμω ϭώματος) ⁸⁶⁴. Читаны были на соборе отрывки из сочинений Амвросия Медиоланского. Здесь, между прочим, говорилось: „удержим различие Божества и плоти (servemus distinctionem Divinitatis et carnis). В том и другом говорит Сын Божий, потому что в Нем то и другое естество. Хотя говорит Один и тот же, но не всегда говорит одинаковым образом. Примечай в Нем то славу Бога, то страдания человека. Как Бог, Он говорит о божественном, потому что Он есть Слово (Божие); как человек, говорит о человеческом, потому что говорит в этом (человеческом) естестве» ⁸⁶⁵. Из сочинений Иоанна Златоустого прочитано было на соборе следующее примечательное место: „Итак, Он принес начатки нашего естества Отцу, а Отец столь был ущедрен даром ( τὰς ἀπαρxὰς τῆς ἡμετέρας φύϭεως xaὶ τὸ δϖρον αὐτοῦ ἐθαυμάϭεν ὁ πατήρ), как по великому достоинству принесшего, так и по чистоте принесенного, что принял его (дар) собственными руками, соделал участником Своего престола, и даже более того – положил его одесную Себя» ⁸⁶⁶. Заслуживает полного внимания факт, что на соборе халкидонском читались сочинения Златоустого. В этом видно явное влияние партии антиохийской на соборе, которая высоко ценила труды этого святителя, вышедшего из школы антиохийской, в протииоположность александрийцам, которые не скоро стали чтить память этого великого учителя вселенной. Затем после чтений из Августина собор в заключение прочитывает некоторые места из сочинений Кирилла „о вочеловечении». Из прочитанного заслуживает ввимания следующие изречения Кирилла: „Он явился на земле, не оставляя того, чем был, но восприяв наше человечество, совершенное в своем смысле» ( τελείως ἐχούϭης xατὰ τὸν ἲδιον λόγον). Или: „обитающее понимается обыкновенно как иной в ином (ὡ ς ἓτερον ἐν ἑτέρφ), т. е. Божеское естество в человечестве, не потерпевшее смешения или слияния какого и превращения в то, чем прежде не было. Ибо то, о чем говорится как обитающем в другом, не стало тем же, в чем обитает, напротив, считается иным в ином ( νοεῖται μᾶλλον ἓτερον ἐν ἓτέρφ)” ⁸⁶⁷.

Из всего, что прочитано было на соборе из сочинений святоотеческих, возбудило недоразумения в отцах собора, как мы сказали выше, лишь послание папы Льва. Между тем как прочие члены собора, по поводу послания Льва, возглашали: „это вера отеческая, апостольская, православные так веруют, анафема тому, кто не так верует», епископы Иллирика и Палестины находили некоторые места в послании Льва сомнительными, подозрительными по отношению к православному учению. Собор вынужден был разъяснить истинный смысл слов Льва для сомневающихся. Это совершилось чрез сличение сомнительных мест у Льва с сочинениями восточного церковного авторитета, Кирилла. Иллирийцам и палестинцам не нравились в особенности те мысли у Льва, в которых ясно и решительно высказывалось учение о двух естествах во Христе. Утверждаясь на точке зрения крайних александрийцев, они находили в этих мыслих несторианское учение. Прежде всего они в указанном смысле обратили внимание на следующее место у Льва: „для уплаты долга естества нашего, бесстрастное естество соединилось со страстною природою, дабы один и тот же.... и мог умереть по одному (естеству) и не мог умереть по другому». Для доказательства правильности приведенных мыслей Льва собором представлено было сходное по воззрению изречение в послании Кирилла к Несторию, где говорилось, что не Слово Божие страдало за нас своею природою, но тело Его человеческим естеством вкусило смерть. Затем, показалось подозрительным для палестинцев и иллирийцев другое место у Льва. Вот оно: „каждое из двух естеств в соединении с другим действует так,

как ему свойственно. Слово соворшает свойственное Слову, а плоть исполняет свойственное плоти». Для устранения недоумения отцами собора поставлено было на вид то изречение Кирилла, находящееся в его послании к Акакию Мелитинскону (униальный документ), где говорилось, что одни изречения евангельские и апостольские относятся ко Христу как Богу, другие – как человеку. Наконец, в числе сомнительных мест у Льва вышеупомянутыми епископами выставлены следующие слова его: „Хотя в Господе И. Христе одно лицо – Бога и человека; однако иное то, откуда происходит общее того и другого уничтожение, и иное – то, откуда проистекает общее их прославление» и пр. Доказать правоту этих воззрений Льва берет на себя труд Феодорит. Он цитирует сходное по духу и мыслям изречение Кирилла из его сочинения „о вочеловечении», некоторые места из которого уже были приведены нами выше ⁸⁶⁸. Все эти разъяснения, однако, мало успокоили сомневающихся епископов. Они не подписались под посланием Льва и просили срок для размышления и сличения послания Льва с сочинениями Кирилла. Именно, они хотели сличить его с анафематизмами Кирилла, которые не были читаны на халкидонском всел. соборе. Ясный знак, что истинный центр богословской деятольности Кирилла эти епископы полагали не в унии, а в его писаниях, составленпых еще до собора III вселенского. Значит, это были александрийцы, неблагосклонные к унии. Собор милостиво дал им отсрочку на пять дней, в продолжение которых они должны были вступить в собеседование с некоторыии епископами, из числа принявших послание Льва; их должен был назначить Анатолий. Но это благосклонное решение собора не вполне, кажется, удовлетворило сомневающихся Иллирийцев и Палестинцев. Ибо в кликах, в которых затем собор выражает свое уважение папе Льву, по словам клириков константинопольских, не все члены собора приняли участие. Без сомнения таковыми были иллирийцы и палестинцы. Эти последнин дошли до такой смелости, что открыто нa том же заседаиии начали выражать свои симпатии к Диоскору. Они кричали: “Диоскора собору, Диоскора церквам» (т. е. возвратить) ⁸⁶⁹. Но мало прошло времени прежде, чем сомневающиеся епископы пришли, наконец, к согласию с посланием Льва. В IV деянии собора иллирийцы и палестинцы объявили, что и они принимают послание Льва. Те и другие представили собору особые грамоты. Иллирийцы говорили в своей грамоте: „святый Лев совершенно православен: послание его сделалось для нас несомнительным». Далее заявляется, что они пришли к такому результату после того как епископы, принявшие послание Льва, анафематствовали тех, кто в смысле несторианском разделяли естества во Христе. Отсюда видно, что они подозревали прочих членов собора в благоприятствовании несторианскому учению ⁸⁷⁰. То же сделали и епископы палестинские. В своей грамоте они говорили о послании Льва: „мы нашли, что оно большою частию правильно ( τοῖς πλеίоϭιν ὁρθϖς ἒχουϭι)». К такому результату подобно иллирийцам они пришли не прежде, как прочие члены собора анафематствовали еретическое учение о раздроблении и разделении естеств во Христе ⁸⁷¹. Они разделяли с первыми неосновательное подозрение касательно отцов собора. Замечательно, ни те, ни другие в своих грамотах не упоминают униальных документов, хотя случай к тому был самый прямой и близкий. Решительно отказались принять послание лишь епископы египетские, впрочем, под самыми благовидными поводами ⁸⁷². Характеристическим из этих предлогов был тот, что еписконы египетские прямо объявляли, что если они подпишут послание Льва, то им не миновать смерти на их родине, что они будут убиты. Так неприизненно настроена была теперь Александрия, устрашаемая призраком несторианства! Отцы собора называли египтян за такое их противление подписаться под посланием Льва „еретиками” ⁸⁷³. Египетские епископы выражали свое мнение на соборе в IV заседании не в качестве членов собора, но по другому поводу, о кокором мы уже имели случай заметить.

Итак, на соборе халкидонском хотя не вдруг, но однако всеми членами его принято было и послание Льва, как догматический документ, в ряду с другими святоотеческими творениями, хорошо направляющимися против монофизитского учения.

Пятое деяние собора халкидонского передает нам сведения об обстоятельствах составления и провозглашения вероопределения собора халкидонского. Поэтому оно принадлежит к важнейшим документам, относящимся к догматической деятельиоети этого замечательнейшего собора. Во время пятого деяния снова было много споров, прений, высказано много недовольства, недоверия; но все это не помешало собору иметь самый вожделенный конец, провозгласить чистейшее учение о Богочеловеке. Споры и раздоры были как бы горнилом, в котором испытывалось достоинство истины. После этого испытания истина должна была воссиять во всем своем блеске, стать истиною непререкаемою на все времена. Кратковременная распря положила конец столетнему спору, который имел место в церкви до сего времени, и предотвратила споры в церкви на будущее время. Истина никогда не торжествует без борьбы и препятствий. Лишь только открылось пятое заседание собора, как первым делом на нем было прочитать вслух всех только что составленное вероопределение, которое должно было выразить православное учение по важнейшему из христианских догматов. В какое время течения собора, кем именно, при каких условиях составлено было это вероопределение, об этом кроме догадок ничего нельзя высказать определенного. Одно несомненно, что оно составлено не в присутствии всего собора и не на официальных заседаниях его, ибо акты собора ни о чем подобном не упоминают. Известный исторнк Неандер пред полагает, что вероопределение составлено теми самыми членами собора халкидонского, на которых возложено было поручение вразумить сомневающихся епископов иллирийских и палестинских касательно послания Льва ⁸⁷⁴. Но таким предположением слишком мало разъясняется дело. Кто именно участвовал в составлении вероопределония, остается, по Неандеру, неопределенным, а потому и догадка его очень не твердою. Из всех сведений, какие сохранились о ходе догматической деятельности собора халкидонского в актах этого собора, к цели хотя несколько, по нашему мнению, может вести следующее известие, встречающееся во втором деянии. Во время этого деяния предложено было, чтобы патриархи вселенской церкви, взявши себе в ассистенты одного или двух епископов, им подведомственных, сообща рассудили о вере на соборе и чрез прения устранили бы возможные возражения со стороны прочих епископов. Осуществление этого предложения не состоялось вследствие возникших споров о том: да и нужно ли составлять вероопределение ⁸⁷⁵. Но если это дело не состоялось на соборе, то нет оснований отвергать: почему бы оно не могло состояться вне официальных заседаний собора? Почему бы не могла составиться отдельная коммиссия на указанных началах, хотя, конечно, с некоторыми ограничениями? А если так, то имена главных составителей нам известны, ибо нам хорошо известны имена тогдашних патриархов. Эта догадка тем вероятнее, что в последующих затем спорах по поводу вероопределения, мы не видим в числе протестующих ни одного патриарха. К сожалению, первоначальная редакция халкидонского вероизложения, о котором мы говорим, не дошла до вас; по определению собора, оно не внесено в акты халкидонские (ἒ δοξε μὴ ἐνταγῆναι τοῖς ὑπομνήμαϭι) ⁸⁷⁶. А не внесено оно потому, что чтtнио его вызвало продолжительные споры между членами собора, так что понадобилось более или менеe существенное видоизменение вероопределения, чтобы оно более точным образом выражало церковное учение. Этим переправленным вероопределением мы и владеем теперь. Споры членов собора по поводу вероопределения в его первоначальной редакции составляют интересную страницу в деяниях собора халкидонского. При этом случае высказались все задушевные желания членов собора. С каким вниманием они выслушивались! Какая свобода мнений господствовала на соборе! Сравните эту свободу исследования с тем гнетом, под которым действовал собор разбойничий, и увидите, почему определения халкидонского собора пережили тысячелетие, тогда как опреде- ления лжевселевского собора Диоскорова продержались очень короткое время! Идеже Дух, ту и свобода. Слова эти были девизом собора халкидонского. Споры эти тем замечательнее, что они знакомят нас с догматическими оттенками, которые были плодом двух важнейших бого- словских направлений – александрийского и антиохийского. На основании тех же споров, наконец, мы более или менее приближаемся к пониманию: в чем состояло вероопределение в его первоначальной редакции, что в нем вызывало споры, что в нем нравилось одним, что другим. Словом, знакомимся с его содержанием.

Передаем возникшие на соборе прения относительно вероопределения с возможною полнотою, сопровождая сведения, заимствуемые из деяний, необходимым комментарием. Лишь только прочтено было вероопроделение, как поднимается, возвышается голос протеста. Этот первый голос принадлежит Иоанну, епископу Германикийскому. Оп сказал: „не хорошо составлено вероопределение и должно быть исправлено». История ничего не знает об этом Иоанне Германикийском. Германикия – это была родина печальной памяти Нестория. Не был ли Иоанн, подобно своему земляку, человеком антиохийского направления? Кажется, да. В деяниях халкидонского собора сохранилась небольшая заметка, которая наводит на подобную догадку. Собор позднее потребовал от Феодорита, а вместе с ним и от Иоанна ⁸⁷⁷ произнести анафему на Нестория. Отсюда видно, что он заподозревался в несторианстве, что вообще Иоанн был приверженцем антиохийского богословского направления. И значит его протест в отношении к вероопределению условливался особенностями его богословских воззрений. Нужно полагать, что он находил в вероопределении недостаточно выраженною мысль о целости двух природ во Христе, – истина, которою жили и за которую готовы были умереть антиохийцы. Вслед за приведенным заявлением Иоанна Германикийского, патриарх Анатолий предлагает отцам собора такой вопрос: _янравится ли вам определение»? Все епископы, говорится в деяниях, кроме римских и некоторых восточных, воскликнули: „определение нравится всем. Это вера отцов. Мудрствующий противно этому, еретик. Если кто мудрствует иначе, да будет анафема. Несториан вон». Из этих слов деяний собора видим, что протестующими по отношению к вероопределению были легаты римские и епископы восточные, т. е. епископы антиохийского округа, а с ними и константинопольского округа (ибо в деяниях собора под восточными всегда разумеются те и другие с прибавкою прочих азийских епископов). Почему недовольны были вероопределением представители церкви римской, это яснее будет впоследствии. Теперь же заметим лишь следующее: легаты римские должны были в догматических определениях руководится, без сомнения, посланием Льва, в котором с такою, можно сказать, осязательною ясностью изложено учение о полноте двух природ во Христе. Если же они теперь противодейотвуют вероопределению, то значит в нем недостаточно сильно была выражена именно эта мысль, составляющая главное содержание сказанного послания. Теперь на очереди вопрос: кому принадлежали восторженные крики, с которыми принято было вероопределение? Кто возглашал: „определение всем нравится! Эта вера отцов!”. Во главе этих радующихся н веселящихся, по нашему мнению, были епископы иллирийские и палестинские: к ним, без сомнения, принадлежало большее или меньшее число и епископов из других мест, – епископов, разделявших религиозные симпатии первых. Что это действительно так, доказывается во-первых тем, что в числе протестующих епископов мы не встречаем ни одного из Иллирика и Палестины: без сомнения, им нравилось вероопределение; во-вторых тем, что довольные вероопределением, возглашали: „несториан вон». Под несторианами, конечно, нужно разуметь антиохийцев, которые вообще подозревались в несторианстве, и которые протестовали против вероопределения, – почему ими и недовольны были прочие члены собора: „вон несториан». Такое сильное выражение: „вон несториан» могло выйти из уст только таких лиц, которые сочувствовали Диоскору и вообще александрийской догматике, а таковы именно и были иллирийцы и палестинцы, возглашавшие, как мы уже знаем, при одном случае: „Диоскора собору, Диоскора церквам», а ранее того бурно восставшие на том же соборе против несториан действительных и мнимых. Что жаркими поборниками вероопределения были именно епископы иллирийцы в полном составе, это наконец прямо указывается в деяниях при рассказе о последних событиях из времени споров касательно вероопределения ⁸⁷⁸. Вот главнейшие представители партий, протестующих против вероопределения и благоприятствующвх ему! Когда выяснилось расположение умов по отношению к вероопределению, берет слово снова Анатолий. Желая убедить отцов единодушно принять вероопределение, он указывает собору на тот факт, что накануне определение было всем угодно. Анатолий сказал: „вчера всем нравилось определение веры». Из этого замечания Анатолия, а равно из последующего поведения этого патриарха видно, что он был сторонником вероопределения и, быть может, стоял во главе лиц, составивших это изложение веры ⁸⁷⁹. В ответ на замечание Анатолия епископы, с ним единомысленные, возглашали: „определение всем нравится. Иначе не веруем. Анафема верующему иначе. Определение угодно Богу. Это вера православных. Вера пусть не терпит обмана; Св. Дева пусть пишется Богородицею; так в символе прибавить». Замечательны последние слова: они показывают, что и между самыми довольными определением были немного недовольные им. Они также не прочь были от некоторых изменений в вероопределении (а быть может и в самом символе веры) в смысле александрийской догматики. Они хотели прибавление слова: „Богородица”, которое вышло из среды александрийских богословов и внесение которого в вероизложение должно было направляться против антиохийского богословствования, поскольку оно казалось несторианством. Слово: „Богородица” должно было указывать на самое тесное, самое нераздельное единение естеств во Христе, что составляло душу в александрийском богословии. Со стороны прямо протестующих в отношении к вероопределению также послышались голоса в ответ на приведенное замечание Анатолия. Заявление делают легаты. Они объявляли: „если не соглашаются с посланием папы Льва, то прикажите дать нам грамоты на возвращение, и этим собор окончится”. В этих словах легатов слышалась угроза. Легаты твердо понимали, что Лев был великий муж, оказавший много услуг церкви в это смутное время на востоке. Голос его должно было уважать. Вместе с тем это заявление легатов показывает, что протест возникал из того, что они находили мало соответствия между составленным вероопределением и посланием Льва. Дело в том, без сомнения, что в вероопределении не ясно была выражена мысль о двух совершенных природах во Христе, о чем с такою решительностью учило послание.

Спор длился и не обещал скоро кончиться. Согласия в епископах трудно было ожидать. При таком положении дела в ход споров вмешиваются императорские сановники, присутствовавшие в этом, как и на прочих, заседаниях. Они берут сторону протестующих, сторону легатов римских. Совершенно неизвестно, почему они берут именно эту сторону. В догадки, подобные тем, какие делают Гефеле и Неандер ⁸⁸⁰, пускаться считаем делом бесполезным. Сановники предложили собору пересмотреть вероопределение и для этой цели выбрать уполномоченных епископов по шести и по три лица из важнейших округов церковных, которые бы и совершили это дело под председательством Анатолия и в присутствии легатов, в урочном для сего месте. Предложение это, однако, было решительно отвергнуто теми членами собора, которым определение нравилось. Послышались нескончаемые возгласы с их стороны, особенно когда они заметили, что Иоанн Германикийский что-то хочет говорить. Приверженцы вероопределения возглашали: „несториан вон, вон богоборцев. Вчера определение всем нравилось. Просим, чтобы определение было подписано пред Евангелиями. Прикажите подписать определение. Да не будет обмана против веры. Кто не подписывает определение, тот еретик. Никто да не отступает от определения. Св. Дух диктовал определение. Определение православно. Пусть сейчас будет подписано определение. Мария есть Богородица. Мария Богородица, – да будет прибавлено в определении. Вон несториан”!

Когда утихли крики на соборе, императорские сановники снова обращаются со словами убеждения к епископам, которые противились пересмотру вероопределения. Слова их, нужно согласиться, отличались полной убедительностью. Они говорили: „Диоскор говорил, что он за то низложил Флавиана, что этот говорил: „два естества” ( δύο φύϭεις), а в определении сказано: „из двух естеств» ( ἐx δύο φύϭεων). Эти слова заслуживают полного внимание. Они показывают, что спор относительно вероопределения касался выражений: „два естества», „из двух естеств”. Последнее выражение, как видно из слов сановников, находилось в вероизложении; от него не хотели отказаться те, кому определение нравилось. Напротив, протестующие были недовольны включением этого выражения в вероопределение и желали, чтобы оно было изглажено и заменено выражением: „два естества». Сила замечания сановников состоит в том, что они убеждали собор устранить из вероопределение термины „из двух естеств», который любил и часто употреблял еретик Диоскор, теперь осужденный, и внести вместо него термин: „два естества», за который пострадал Флавиан, муж православия, и который и Львом и собором халки- донским употреблялся в качестве наиболее точного. Прежде чем получен был ответ на заявление сановников со стороны собора, патриарх Анатолий делает такую поправку к словам, сказанным этими лицами. „Диоскор низложен не за веру, но за то, что отлучил Льва и не явился на собор, когда производился суд над ним», Диоскором. С первого взгляда можно, пожалуй, подумать, что Анатолий защищает Диоскора, что он был сторонником этого еретика. Но прочь подобную нелепую мысль! Анатолий был человек истинно православный. Замечание Анатолия означает только, что хотя Диоскор и употреблял выражевие: „из двух естеств», но это выражение нельзя считать еретическим, достойным осуждения, ибо собор халкидонский, осудив Диоскора за многое другое, не подвергал его осуждению за указанное выра- жение ⁸⁸¹. Из указанного замечания Анатолия видно также, что он крепко стоял за неизменность вероопределение, считал это дело как бы собственным своим делом.

Что в словах Анатолия не было ничего подозрительного, это видно из того, что на соборе никто не высказал противодействия ему в данном случае. После этого перерыва, сделанного замечанием Анатолия, сановники снова обращаются к собору с увещаниеми и убеждениеми: сделать изменение в вероопределении. Они говорили: „ведь вы все приняли послание Льва», и когда получен был ответ утвердительный, они сказали: „итак, заключающееся в нем внести в определение» ( τὰ ἐν αὐτῇ ἑμφερόμενα ἐντεθῇ τῷ ὃρφ). Новое доказательство, что вероопределением некоторые недовольны были потому главнейше, что в нем недоставало чего-то важного, что заключалось в послании Льва. Вероопределение составлено было не в духе воззрений Льва. Что же отвечал собор на доводы сановников? Партия желавшая оставить вероопределение без изменений, твердо стояла на своем. Члены ее неумолкаемо восклицали: „другому определению не бывать, нет недостатков в вероопределении. Послание Льва утверждено вероопределением. Лев так верует, как мы веруем. Пусть будет подписано определение. Определение содержит в себе все». Замечательно, что и Евсевий Дорилейский также присоединяется к лицам, нежелавшим перемен в определении. Он говорил: „другому определению не бывать». Присоединение Евсевия, который совсем не был на стороне иллирийцев и палестинцев, к числу подобных лиц, показывает, что и из епископов прежней левой стороны нашлись такие, которые считали справедливым поддерживать неизменяемость определения. Этим подтверждается наша мысль, прежде высказанная, что не одни иллирийцы и палестинцы были защитниками на соборе сохранения вероопределения в том виде, как оно сначала составлено. В объяснение того, почему Евсевий присоединяется к этой александрийской партии (ибо, как мы знаем, иллирийцы и палестинцы принадлежали к сторонникам александрийских доктрин), нужно припомнить, что хотя Евсевий был унит, но он перешел к унии из рядов строгих александрийцев ⁸⁸². В настоящем случае в нем лишь обнаруживаются прежние симпатии. Ибо из всего видно, что определение составлено было в духе принципов александрийского богословия: в нем мало было принято во внимание послание Льва, встречались формулы, любимые александрийцами: „из двух естеств”.

Когда таким образом выяснилось, что многие члены собора никак не хотят допускать пересмотра определения, тогда об этом доложено было самому императору Маркиану. От этого последнего вышло такого рода приказание, обращенное к собору: или пусть собор выберет уполномоченных от себя епископов при таких же условиях, с какими предлагали сделать это ранее сановники, которые (епископы) и пересмотрели бы вероопределение; или же пусть это будет сделано на самом соборе чрез первенствующих митрополитов. В случае же, если епископы не согласны на это, собор объявляется закрытым. Приказание было слишком строгое. Но и оно в первые минуты не произвело должного впечатления на тех, кто противился изменению определения. Эти епископы крепко стояли на своем. Они возглашали: „или пусть имеет силу определение, или мы уйдем. Просим прочитать определение, и те, которые противоречат и не подписывают, пусть уходят; мы согласны с тем, что постановлено» ⁸⁸³. В частности, епископы иллирийские говорили: „противоречащие пусть объявятся, противоречащие – несториане, пусть они уходят в Рим». Дело, таким образом, и после именного императорского указа не подвигалось вперед. По-видимому, трудно было ожидать мира и единения со стороны споривших. Но что могло представляться трудным и едва ли достижимым, то осуществилось удивительно простым способом. Поистине, где Дух Божий, там и малыя средства могут достигать великих целей. Императорские сановники сказали несколько слов, которые в существе дела были уже повторением их прежних речей – и единодушие самое полное, вожделенное, самое священное водворилось на соборе. Сановники сказали: „Диоскор говорил: „из двух» естеств (т. е. Христос слагается), принимаю, но „два» естества (т. е. неслиянные), не принимаю ⁸⁸⁴. А св. Лев говорит, что во Христе два естества соединены неслитно, неизменно и нераздельно ( ἀϭυγχύϭως, ἀτρέπτως, ἀδιαιρέτως) в одном Единородном Сыне, Спасителе нашем. Итак: кому следуете Льву, или Диоскору?». Ответ со стороны собора возможен был один. Собор единодушно воскликвул: „Как Лев веруем, противоречащие – евтихианисты. Лев изложил православно». Этим заявлением члены собора, доселе стоявшие за неизменение вероопределения, выразили отказ от столь смущавшего собор термина: „из двух», внесенного в определение. И как скоро случилось это, собор – великая историческая минута! – явился единомысленным. Во мгновение забыли все споры, свары. Из сейчас приведенных слов сановников – должно заметить – следует, что в вероопределении не дано было места очень важным в догматическом отношении речениям: „неслиянно, неизменно, нераздельно». Как скоро отцы без всяких колебавий согласно отказались от смущавшей умы формулы: „из двух» и выразили желание строго сообразоваться с воззрениеми Льва, сановники воспользовались этою благоприятною минутой и предложили собору прибавить в вероопределении мысль Льва, что во Христе два естества „неизменно, неразлучно и неслитно» соединились. Противоречий и противодействий это предложение не встретило никаких. Тотчас же наряжена была комиссия из епископов, представителей главнейших церковных округов, которые на короткое время и уходят с собора в урочное место для необходимых изменений в вероопределении. Это сделано было, по замечанию деяний, вследствие прошения всех (x ατὰ παράxληϭιν πάντων). Но вот возвратились члены комиссии снова на собор. Слух и внимание всех напряжены до крайности. Было начато и окончено чтение замечательнейшего церковно-исторического документа – вероопределение халкидонского собора. Раздались громкие неудержимые крики восторга всех.

Вероопределение собора халкидонского состоит из двух частей: введение довольно широких размеров и самого определение, выраженного в кратких словах. Введение, главным образом, посвящено обзору тех догматических документов, которые должен признавать каждый верующий, дабы по справедливости носить имя православного. К числу таких документов отнесем, прежде всего, символ никейский ⁸⁸⁵. Затем символ константинонольский, II всел. Собора 381 года. О последнем символе вероопределение говорит с особенною похвалой и уважением. О нем замечено: “определяем, чтобы имело силу то, что поставлено 150 св. отцами в Константиноноле для уничтожения возникших тогда ересей и утверждение кафолической и апостольской нашей веры». И ниже о том же символе написано: _яитак, достаточен был бы для совершенного познания и утверждения благочестия этот мудрый ( τὸ ϭοφόν) и спасительный символ благодати Божией. Потому что об Отце, Сыне и св. Духе научает в совершенстве и воплощение Господа представляет верно». Символ Константинопольский, таким образом, после продолжительного бурного плавания среди споров и разногласий о нем, наконец, благодаря халкидонскоиу собору, вступает в тихую пристань. Его поняли, приняли, утвердили представители всех церквей. Вероопределение утверждает также то, что постановлено на III всел. соборе, о котором все еще шли прямые и непрямые споры: нужно ли признавать его истино вселенским. Спорившими же были некоторые из антиохийских епископов. Из святоотеческих писаний, имевших отпошение к спорам христологическим, собор отличает следующие творения: послание Кирилла к Несторию, читанное на константино- польском соборе 448 года, и его же знаменитое униальное послание „к восточным». Собор халкидонский, очевидно, разделял воззрения собора константинопольского, 448 года. Наиболее ясно выражающими истину, сочинениями Кирилла собор признавал послания, которые отличали защитники унии. Теперь уния, хотя и без особых возглашений, торжественности, официальности, входит непререкаемо в круг истинно православных действий в жизни церкви. Недаром св. мужи пострадали от собора разбойничьего, – их кровь вопияла к небу и Дух св. устами отцов халкидовского собора благословил их дело, увенчал их труды. Кроме этих сочинений Кирилла вероопределение воздает самые высокие хвалы окружному посланию Льва. Таково содержание введения, которое пред- шествует самому догматическому определению собора халкидонского. Для историка церкви оно, введение, имеет много поучительного, возбуждает высокий интерес. – Халкидонское определение о вере ⁸⁸⁶ слово в слово состоит в следующем: „итак, последуя св. отцам, все согласно научаем исповедывать одного и того же Сына, Господа нашего И. Христа, совершенного в божестве, совершенного в человечестве, истинно Бога, истинно человека, тогоже из разумной души и тела, единосущного Отцу по Божеству и тогоже единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха, рожденного прежде веков от Отца по Божеству, а в последнии дни ради нас и ради нашего спасения от Марии Девы Богородицы по человечеству, одного и того же Христа, Сына, Господа единородного в двух естествах ⁸⁸⁷, неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого, так что соединением ни сколько не нарушается различие двух естеств, тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно лице, в одну ипостась, – не в два лица рассекаемого или разделяемого, но одного и тогоже Сына, Единородного, Бога Слова, Господа И. Христа, как в древности пророки (учили) о Нем и как Сам Господь И. Христос научил нас и как предал нам символ отцов”. (῾ Επόμενοι τοίνυν τoῖς ἀγίοις πατράσιν ἔνа xαὶ τὸν αὐτόν ὁμολογεῖν υἳον τον xύριον ἡμῶν ᾿Ιηϭοῦν Χριϭτόν ϭυμφώνως, ἄπαντες ἐxδιδάσxομεν τέλειον τόν αὐτόν ἐν θεότητι xαὶ τέλειον τὸν αὐτόν ἐν ἀνθρωπότητι, θεὸν ἀληθῶς xαὶ ἀνθρωπον ἀληθῶς τὸν αὐτόν, ἐx ψυχῆς λογιxῆς xαὶ σώματος, ὀμούσιον τῷ πατρὶ xατὰ τὴν θεὸτητα xαὶ ὁμοούϭιον τὸν αὐτόν ἡμῖν xατἀ τὴν ἀνθρωπότητα, xατὰ πάντα ὂμοιον ἡμῖν χωρὶς ἁμαρτίας; πρὸ ἀίωνων μὲν ἐx τού πατρὸς γεννηθέντα xατὰ τὴν θεότητα, ἐπ᾿ ἐσχάτων όέ τὼν ἡμερῶν τὸν αὐτόν δἰ ημᾶς xαὶ διὰ τὴν ἡμετέραν σωτηρίαν ἐx Μαρίας τῆς παρθὲνου τῆς Θεοτόxου xατὰ τὴν ἀνθρωπότητα, ἑνα xαὶ τὸν αὐτόν Χριϭτόν, ὑιὸν xύριον, μονογενῆ, ἐν δύο φύϭεϭιν ἀϭυγχύτως, ἀτρέπτως, ἀδιαιρέτως, ἀχωρίϭτως γνωριζόμενον; οὐδαμοῦ τῇς τῶν φύσεων διαφορᾶς ἀνῃρημένης διὰ τήν ἒνωϭιν, ϭωςоμένης δὲ μᾶλλον τῆς ὶδιότητος εxατέρας φύσεως xαὶ εὶς ἕν πρόσω πον xαὶ μίαν ὑπόστασιν συντρεχούϭης, οὐχ εἰς δυο πρόσωπα μερι– ζόμενον ἣ διαιρούμενον, ἀλλ᾿ ἕνα xαὶ τὸν αὐτόν υἱόν xαὶ μονογενῆ, θεόν λόγον, xύριον ᾿ Iησοῦν Χριϭτόν). Анализируем ⁸⁸⁸ этот высокой догматической важности документ. Обыкновенно историки полагают, что халкидонское вероопределение состоялось под сильным и исключительным влиянием послания Льва ⁸⁸⁹. Мнение ошибочное. С посланием вероопределение не имеет сходства в выражениях, последнее имеет с первым сродство только в духе. Уния больше всего оказала влияние не только на характер, но и на букву вероопределения. Начальные слова вероопределения до слов: „Господа, Единородного» включительно суть почти буквальное повторение известного униального исповедание Иоанна. Факт чрезвычайно важный. Вероопределение халкидонское в первой половине своей есть лишь самая легкая переделка исповедания Иоанна Антиохийского ⁸⁹⁰. Дальнейших слов вероопределения: „в двух естествах неслитно, нераздельно познаваемого», мы также напрасно стали бы искать в известном послании Льва ⁸⁹¹. Если мы обратимся к церковной литературе, то увидим, что первый эти выражения употребил (с небольшею разницею) Иоанн Антиохийский и прочие антиохийские епископы, во времена III всел. собора, а за ними повторяет их Кирилл ⁸⁹². Во время халкидонского собора эти термины встречаем в грамоте епископов иллирийских ⁸⁹³, с которою они обратились к собору для засвидетельствования пред отцами, что они – иллирийцы – приняли, наконец, послание Льва. Какое влияние послание Льва или легаты имели на усвоение этими епископами сказанных терминов, мы не знаем. В вероопроделении же халкидонском происхождение этих терминов, скорее всего, нужно приписать епископам униального характера. Ибо фраза очевидно носит униальный характер: слияние к одному двух богословских воззрений – александрийского и антиохийского („неслиянно» с одной стороны, „нераздельно» с другой). Остальныя слова вероопределения неизвестно откуда взяты собором. Нужно утверждать, что они принадлежат мысли самого собора. Итак, допущение существенного влияние послания Льва на вероопределение халкидонское нам представляется истинною не строго научною. – В вероопределении обращает на себя внимание добавка к словам: „от Девы Марии» слова: „Богородицы». Мы уже знаем, что на соборе халкидонском, когда шла речь: изменить или не изменять прежде составленное вероопределение, некоторые возглашали: прибавить в определении к словам „Марии Девы» – „Богородица». Очевидно, что в первоначальной редакции определения не было последнего слова и что оно внесено уже было во вторичную редакцию из уважения к тем, кто требовал подобной добавки. Так собор снисходительно исполняет заявление своих членов! Уважены требования различных партий! Поучительное явление. Когда прочитано было вероопределение вслух собора, все приняли оное единодушным согласием. Отцы возглашали: „Это вера отцов! архиепископы пусть подпишут тотчас; хорошо определенное пусть не подвергается отсрочке. С этою верою все мы согласны. Все так мудрствуем” ⁸⁹⁴.

Все это произошло 451 года, 22-го октября в воскресенье. День многознаменательный в истории христианства!

В следующем, шестом, заседании собора халкидонского происходило торжественное утверждение вероопределения. На собор прибыли сам император Маркиан и императрица Пульхерия ⁸⁹⁵. Когда на этом заседании снова было прочитано вероопределение, император обратился к отцам собора с вопросом: „пусть скажет св. собор: по согласию ли всех святейших епископов провозглашено прочитанное теперь определение»? Отцы воскликнули: „все так веруем! Все мы согласились, подписались. Сия вера православная. Сия вера вселенную спасла. Св. Троица низвергла троих» (Нестория, Евтихия, Диоскора) ⁸⁹⁶.

Этим окончилась догматическая деятельность св. вселенского собора халкидонского.