Протестантская смута в Греческой церкви XVII в.

I

Умножение путешествий греческих духовных лиц за границу, преимущественно в протестантские страны, в конце XVI и начале XVII в., цель этих путешествий; ■- сведения о такого рода путешествиях конца XVI в.; путешествие Кирилла Лукариса с научной целью в конце XVI и начале XVII в.; – такого же рода тринадцатилетнее путешествие Митрофана Критопула в начале XVII в.; – подробности об этом последнем путешествии; – значение этих путешествий в религиозном отношении; – как отозвалось заграничное путешествие на образе мыслей Кирилла Лукариса? Два взгляда на религиозный образ мыслей Кирилла Лукариса, отзывы об этом разных ученых и писателей; – современное нам состояние вопроса о переписке Кирилла с лицами протестантского мира и об «Исповедании веры», приписываемом Кириллу и носящем протестантский характер.

Сношения Греческой церкви с протестантами, достигшие значительного развития при Константинопольском патриархе Иеремии II в XVI в., не только не ослабевают в дальнейшем, XVII в., но еще расширяются, усложняются и вызывают знаменательные движения в Греческой церкви.

Начало XVII в. было особенно благоприятно для сношений греков с протестантами. В это время усиливается влияние на Порту правительств западных протестантских народов – англичан, голландцев, шведов. Послы этих протестантских правительств получили большой вес в глазах главнейших представителей Порты. Это преимущественно нужно сказать об английском и голландском посольствах. Порта, как мы уже знаем, и вообще благосклонно относилась к протестантским державам, а послы этих держав, находясь в Константинополе, в свою очередь, покровительствовали Греческой церкви, видя ее неприязненно настроенной против папства, что было приятно представителям протестантских государей. Между протестантскими послами и Греческой церковью устанавливались вообще добрые отношения. А это располагало греков к более обстоятельному и близкому ознакомлению с протестантским строем мысли и учением протестантских религиозных обществ.

Наиболее важным средством к такому ознакомлению служили путешествия на Запад жаждущих просвещения греков. Примеры таких путешествий умножились к концу XVI в. и возросли в начале XVII. Путешествия за границу любознательных греков этого времени, имевших целью усвоить плоды западного образования и воспользоваться ими в церковных интересах, сами по себе, без сомнения, представляют любопытное явление; но особенно они имеют для нас значение потому, что дают ключ к разъяснению тех исторических фактов, о которых мы будем говорить ниже. Путешествовавшие с научной целью греки избирали местом своего пребывания чаще всего протестантские страны, в которых, как и естественно, они находили ученые учреждения и ученых профессоров протестантского направления. Выбор именно этих стран определялся прежде всего тем, что греки, если пускались в ученое путешествие с ясно осознанными намерениями, избегали таких западных центров просвещения, в которых господствовала папская ферула. Притом нередко путешествующие по Западу греки предпринимали это трудное дело с прямым намерением отыскать для себя орудия, наиболее пригодные в борьбе с притязательным и неугомонным римо-католицизмом. Ввиду всего этого греки, желавшие изучать науки, больше всего устремлялись в Англию, Германию, Швейцарию и Голландию.

Ознакомимся с некоторыми из таких путешествий. – До нас сохранился дневник известного тюбингенского профессора конца XVI в. Мартина Крузия, или Крузе; дневник этот недавно открыт в Тюбингенской библиотеке и изучен одним греческим ученым. В дневнике нашлись и некоторые заметки касательно греков, посещавших Тюбингенский университет в конце 90-х гг. указанного века. Так, Крузий записывает, что его посещали двое греков, имевших сан архиепископа (?). У них не было никаких рекомендательных писем или других документов; все это оказалось у них похищенным. Из разговоров с ними тюбингенский профессор узнал, что один из них назывался Афанасием и был преемником по сану некоего Гавриила, архиепископа Первой Иустинианы (в Болгарии), который 12 лет тому назад был здесь, в Тюбингене, а другой назывался Иеремией и состоял епископом Пелагонийским в Македонии; этот последний был спутником Гавриила во время посещения им Тюбингена. В дневнике Крузия между прочим было записано следующее: «Были у меня двое греков (Афанасий и Иеремия). С ними я много говорил. С Афанасием я вел беседу о религии. Мы соглашались с ним в следующих пунктах: что все люди повреждены от природы; что мы восстановляемся вследствие обетования, данного в раю – о семени; что это обетование сохранялось у патриархов; что избранному народу еврейскому давались указания на Христа посредством типов и сеней (σκηναι); что по явлении Христа эти последние уничтожились, так как пришла Истина и Свет; что мы оправдываемся и спасаемся только верой во Христа (сомнительно, – скажем мы, – чтобы греческий архиерей без больших споров стал бы разделять это учение); что вера свидетельствуется добрыми делами, делами милосердия. – А не соглашались мы с ним в вопросе о призывании святых. Он, Афанасий, настаивал, что святых нужно призывать, потому что все у них сообразно с'образом Божьим», дух их уже чист и может иметь силу перед Богом. Я же отвечал ему, что призывания не должно быть, потому что не следует отнимать чести, принадлежащей Богу. Да и Христос говорил:«Приидите ко Мне», а не к Петру или Марии, и научил молиться:»Отче наш». Притом в 50 (49) псалме сказано:«Призови Мя», а не кого другого. Наконец, святые не всемогущи, но суть существа ограниченные и не вездесущи. Я сказал:»Запомните эти слова"». Крузий не оставлял без внимания и материальные нужды греческих путешественников. По его ходатайству университет выдал им 3 или 4 флорина и что‑то еще. Из Тюбингена эти греки отправились в Нюрнберг. На дорогу Крузий опять собрал для них денег, каковых он дал им 10 флоринов. Кроме того, он снабдил их рекомендательными письмами. Греки были очень благодарны заботливому профессору: они, по словам дневника, выражали ему пожелание долгой и спокойной жизни и всякого счастья; Афанасий же прибавлял еще, что имя Крузия пользуется известностью во всей Греции. Они обещали писать ему о себе из Нюрнберга. Крузий каждому из них подарил на память по портрету с изображением своей личности. 461

Из приведенного отрывка, взятого из дневника Крузия, видно, что на Западе очень внимательно относились к грекам, посещавшим тамошние университеты. Видно и то, что даже профессора-небогословы, вроде Крузия, любили заводить с ними богословские споры, стараясь отстаивать свои религиозные воззрения.

Кроме отрывочных сведений о некоторых греках, посещавших западные университеты, до нас сохранились и более обстоятельные известия об отдельных греческих выходцах, предпринимавших заграничные путешествия с научной целью в рассматриваемое время, т. е. в конце XVI и начале XVII в. Вот что, например, известно в этом отношении о Кирилле Лукарисе, впоследствии Александрийском и Константинопольском патриархе. Кирилл Лукарис, родившийся в 1572 г., очень рано сделался предметом попечений известного Александрийского патриарха Мелетия Пиги, который и позаботился об его образовании. По достижении Кириллом двенадцатилетнего возраста Мелетий отправил его на Запад, где только и можно было тогдашнему греку получить основательное научное образование. Сначала он учился в Венеции: здесь им было приобретено образование, подготовлявшее его к прохождению высшего курса наук; а потом он переправляется в Падую для занятий в тамошнем университете. Этот город принадлежал Венецианской республике, а потому здесь наука мало была стеснена по отношению к свободе преподавания; папский гнет, которого так опасались и боялись греки того времени, здесь отсутствовал. У кого же и чему учился Кирилл в Падуе? Насколько правительство здесь обнаруживало заботливость о нравственном поведении учащихся, настолько же оно оставляло без внимания характер и направление учащих. Уже об Якове Заборелле, падуанском профессоре, у которого раньше учился Мелетий Пига, известно, что он был скептиком, и о нем говорили даже, что он не верил в бессмертие души. Еще хуже того был один из здешних профессоров, у которого довелось слушать уроки Кириллу. Говорим о Цезаре Кремонини, считавшемся первым философом своего времени. Он умел привлечь к себе сердца своих учеников, они считали и восхваляли его как единственного профессора в своем роде. Он был врагом вновь возникшего ордена иезуитов и ходатайствовал перед правительством страны о закрытии иезуитских школ в Венецианской республике. Но гораздо важнее этого было то, что, по уверению его учеников, Кремонини не питал веры в бессмертие души и держался превратных мыслей о промысле Божьем и происхождении мира. Другой знаменитый падуанский профессор того времени, Пикколомини, представлял собой другую крайность. Он был жарким приверженцем папизма. Из двух этих преподавателей Кирилл, по-видимому, отдавал предпочтение Кремонини. Но, конечно, влияние этого последнего на умы слушавших у него уроки не могло быть благотворным, как показывает пример грека Коридаллея, о котором речь у нас будет ниже. Кирилл оставался в Падуе до 23-летнего возраста. Его занятия главным образом сосредоточивались на тех сторонах философской науки, на которые в то время было принято обращать особенное внимание, – на диалектике, метафизике и этике в духе аристотелизма. Кроме того, он изучил здесь древнегреческий, латинский и итальянский языки. Что касается богословских знаний, то сомнительно, чтобы он мог в это время освоиться с этой отраслью науки. 462 Через некоторое время, уже в сане архимандрита, Кирилл, кажется, по собственной инициативе предпринял вторичное путешествие на Запад, а именно в протестантские страны. В начале XVII в. Кирилл Лукарис отправляется в Женеву и Виттенберг – два известнейших центра протестантизма. Остается неясным, какой из этих городов он посетил сначала; вероятнее, что уже из Виттенберга он перебрался в Женеву. Виттенберг в это время еще твердо хранил предания главы протестантизма и считался Дельфами лютеранской Германии. Без сомнения, Кирилл проживал в названном городе у кого‑либо из профессоров университета, так как тогда было в обычае, что профессора брали себе по возможности больше нахлебников из числа студентов. Философское образование в Виттенберге в начале XVII в. ограничивалось исключительно учебниками Меланхтона и вообще было очень недостаточным. Еще в XVI в. раздавались жалобы на то, что в лютеранских университетах встречается почти полное изгнание всякой философии. В богословии здесь господствовали принципы лютеранизма, причем все, что носило печать кальвинизма, подвергалось преследованию. Нужно думать, что Кирилл недолго оставался в Виттенберге. Но во всяком случае он был принят здесь очень предупредительно; ему была оказана и материальная помощь, притом значительная. – Из этого города Кирилл отправляется в Женеву. Без всякого преувеличения можно сказать, что Женева в конце XVI в. стала кальвинистическим Римом, а его теологи – священной коллегией кальвинизма. Таким процветанием рассматриваемый город обязан в особенности талантам тамошнего профессора Диодати. Приток новых слушателей увеличился и благодаря тому обстоятельству, что отменено было правило, которым требовалось, чтобы все студенты давали подписку в согласии принять кальвинскую формулу веры. Южная митрополия протестантизма начала равняться в блеске с Виттенбергом. Не только из Франции, Италии и Швеции, но и из Англии стали сюда стекаться любящие науку мужи и юноши. К сожалению, до нас не дошло верных известий о пребывании Кирилла Лукариса в Женеве. Во всяком случае нужно утверждать, что пребывание его здесь было не бесплодно; он имел возможность расширить и обогатить курс своих богословских познаний; здесь же он приобрел вполне достаточное знакомство с религиозными доктринами, составляющими характеристическую особенность реформаторской Церкви. 463

Другой пример ученого путешествия, предпринятого греком в изучаемое нами время, представляет путешествие Митрофана Критопула, впоследствии патриарха Александрийского. Критопул начал свое путешествие уже в зрелых летах и продолжал его целые годы. Этот эпизод из жизни указанного лица недавно обстоятельно описан греческим ученым Рениери в его сочинении «Митрофан Критопул и его друзья в Англии и Германии» (1617–1628). 464 Первой страной на Западе, которую посещает Критопул, была Англия. Он предпринимает свое путешествие по инициативе Кирилла Лукариса, бывшего тогда патриархом Александрийским. Англия же была избрана прежде всего потому, что тогдашний английский король Яков I изъявлял ранее согласие взять на себя попечение об образовании какого‑либо греческого духовного лица, как об этом свидетельствует письмо Лукариса к Георгию Абботу, архиепископу Кентерберийскому (от 1 марта 1616 г.). Митрофан прибыл в Англию в середине 1617 г. и сначала учился в Лондоне в одной коллегии, где преподавалось богословие и другие науки, а потом переехал в знаменитый Оксфордский университет, в котором изучал разные науки, причем языки латинский и английский он изучал у эллиниста Эдуарда Сильвестра. Нужно сказать, что Критопул предпринял путешествие в зрелом возрасте, уже имея сан священника. С целью своего образования он оставался в Англии до конца 1622 г., следовательно, более пяти лет. В Критопуловом альбоме, о котором мы упоминали раньше, находим подписи тех лиц, у которых он учился, с похвальными отзывами как относительно успехов его в науках, так и благонравия. Между подписями альбома встречаем и имя архиепископа Георгия Аббота. Перед тем как отправиться из Англии, любознательный грек представился королю Якову I и получил от него грамоту, которой внушалось подлежащим властям оказывать всякое внимание и содействие Митрофану при его обратном путешествии. Пятилетнее пребывание его в Англии обошлось английскому правительству, как видно из одного письма архиепископа Кентерберийского, в 300 фунтов стерлингов слишком. На дорогу дано было Митрофану от этого последнего 10 фунтов стерлингов; кроме того, от него же подарено было ему много книг, которые легли в основу его библиотеки, впоследствии очень разросшейся. Указанному архиепископу не нравилось что Митрофан не прямо возвращается на Восток, а едет еще в Германию, но первому неизвестно было, что такова была воля Кирилла Лукариса, руководившего путешествующим греком. 465

В Германии Критопул посетил очень многие города, славившиеся образованием. Прежде всего его видим в Гамбурге и Бремене. Хотя здесь и не было университетов, но зато находились высшие гимназии, состоявшие из четырех факультетов и славившиеся наравне с тогдашними немецкими университетами. И учреждения, и профессора оказывали Критопулу всяческое благоволение. Разумеется, богословие привлекало здесь особенное его внимание, как показывает и его альбом. Из указанных городов Критопул переправился в Гельмштадт, где был настоящий уже университет, и притом пользовавшийся большой славой. Во главе профессоров стоял Каликст, слывший за великого протестантского теолога. В его доме Критопул и прожил целую зиму, пользуясь его благорасположением и любовью; столь же он получал в доме другого профессора. Расходы на содержание греческого пришельца, по ходатайству университета, принял на себя сам герцог (Брауншвейг-Вольфенбюттельский). Любопытно отметить, что в доме Каликста вся семья говорила между собой по-латыни, как в наше время принято в некоторых домах изъясняться по-французски. Такое обыкновение было полезно для Критопула, давая ему возможность усовершенствоваться в латинском языке, так как и он был обязан разделять вкусы своего хозяина. Во время пребывания в Гельмштадте Критопул, по просьбе Каликста, составил обширное «Исповедание Православной Восточной церкви», которое впоследствии и было здесь же издано. Это произведение Митрофана Критопула иными считалось написанным в духе, благоприятном протестантским тенденциям, но гораздо правильнее отрицать в нем подобное поползновение, что и раскрыто в новейшее время. В альбоме Критопула встречаем много заметок гельмштадтских профессоров, в которых они выражают живые симпатии любознательному греку. В 1625 г. он прибыл в Виттенберг, желая зреть «эту гору Сион истинного лютеранизма», по выражению описателя путешествия Критопула. Здесь Митрофан пробыл недолго – лишь несколько недель. Имея рекомендации Каликста, греческий путешественник радушно был принят профессорской корпорацией и в этом городе. Затем Критопул появляется в Берлине, в герцогстве Брандебургском. Целью посещения им этого города была не наука. В здешних придворных кругах господствовала мысль о соединении лютеран и кальвинистов в одно общество. Во главе этого движения из числа протестантских богословов оказался Иоанн Берг, бывший профессор франкфуртского университета, а теперь придворный исповедник герцога Брандебургского. Одним из главных и деятельнейших сторонников этого дела являлся прежде упомянутый нами Каликст из Гельмштадта. Но этот последний соединение Церквей понимал очень широко: ему предносилась мысль о возможности сближения не только неодинаковых протестантских вероисповеданий, но и союзничества между протестантством и Восточной Православной церковью. С этой идеей Каликста Критопул был знаком и раньше; но теперь ему хотелось узнать, как смотрит на этот же вопрос Берг, которому план Каликста был уже известен. Дальнейших подробностей по поводу подобной затеи до нас, впрочем, не дошло. – После Берлина Критопул продолжает посещение таких германских городов, которые славились своими университетами. Он появляется в Иене, где вращается в кругу университетских профессоров; не обходит Кобурга, в котором имелась лишь высшая гимназия; в октябре 1625 г. находим его в университете в Алтдорфе, вблизи Нюрнберга. Отсюда он перебирается в Штуттгардт. Впрочем, больше имеется известий о его пребывании в Тюбингене, университет которого влек к себе Критопула. Он оставался здесь с октября 1626 г. до июня 1627 г. Тюбингенский университет того времени был прибежищем самого строго лютеранизма, доходившего до большой нетерпимости. С точки зрения тюбингенских теологов, не только католики, но и кальвинисты и криптокальвинисты рассматривались как еретики и враги религиозной истины. О некоторых из этих теологов, например Луке Озиандере, принимая во внимание их неукротимый фанатизм, говорили тогда, что на них Дух Святой сошел скорее в виде ворона, чем голубя. Тем не менее, как показывает история Критопула, этот тюбингенский фанатизм не простирался на Греческую Восточную церковь. Из альбома Критопула видно, что даже сам Лука Озиандер не преминул наименовать здесь греческого иеромонаха dominus amicissimus et honorandissimus (господин возлюбленнейший и заслуживающий почитания в высшей степени. – Ред.). В Тюбингене Критопул устроился очень удобно. Он содержался за счет герцога Виртембергского. Мало того, он был допущен в так называемый collegium illustre, превосходный пансион, в который принимались и в котором содержались юноши из высокопоставленных и благородных семейств, прибывшие в Тюбинген для слушания лекций в здешнем университете. Таким образом, сотрапезниками скромного иеромонаха были в течение десяти месяцев князья, графы и дворяне. Впоследствии Критопул особым письмом благодарил великодушного герцога за особенное внимание к себе. В этом письме Митрофан Критопул, благодаря за все, что сделано для него герцогом, много говорит о тех удобствах, какие были доставлены ему во время путешествия от Штуттгардта до Страсбурга, куда он отправился после посещения Тюбингена. По словам греческого путешественника, герцог приказал дать ему лошадей до самого Страсбурга; на дороге везде его принимали с такой любовью и предупредительностью, по распоряжению герцога, что путешественнику даже хотелось, чтобы дорога до Страсбурга была продолжительнее обыкновенного; ибо ему казалось, что он не в пути находится, а великолепно проживает во дворце. Он был очень доволен и данными ему спутниками, в числе которых был и переводчик. – Вообще, путешествие по Германии было счастливым эпизодом в жизни Критопула. 466

Из Германии этот последний на короткое время отправляется еще в одну протестантскую страну – Швейцарию. Здесь прежде всего он побывал в Базеле. Вероятно потому, как полагает описатель путешествия Критопула, что в этом городе был благоустроенный швейцарский университет. Из Базеля через Берн он поехал в отечество кальвинизма – Женеву. Граждане Берна, приняв его очень внимательно, за свой счет переправили его в этот последний город. В Женеве Критопул пробыл лишь три дня, пользуясь полным благорасположением со стороны здешних протестантских пасторов. Из других швейцарских городов он посетил еще Цюрих. Автор, описывающий путешествие Критопула, догадывается, что во время посещения Швейцарии этот последний прислушивался здесь к тем мнениям, какие выражались по вопросу, интересовавшему тогда протестантство, – о соединении Церквей, с включением сюда и той Церкви, представителем которой являлся сам Митрофан. – В конце 1627 г. Критопул прибыл в Венецию, где и оставался до 1630 г. А потом прибыл в Константинополь, в котором находился в это время Кирилл Лукарис, инициатор продолжительного путешествия Критопула, имея сан Константинопольского патриарха, а отсюда Критопул возвратился в Александрию. Всего заграничное странствование жаждущего знаний Митрофана Критопула длилось полных тринадцать лет. 467 Значит, это было путешествие, удивительное по своему долголетию: ученый грек начала XVII в. посвятил заграничной науке столько времени, сколько не отдают ей специалисты, профессора нашей эпохи, изучающие светские научные предметы, не говоря уже о лицах духовных и преподавателях богословских наук.

Искавшие просвещения греки, как видно из вышесказанного, избирали для этой цели протестантские страны и протестантские учебные учреждения. Само по себе понятно, что такое явление не могло обходиться без важных последствий, в особенности когда такими искателями просвещения были лица, заинтересованные больше всего состоянием западного богословия и мало вооруженные научной критикой. Для них открывалась возможность увлечений. Из числа вышепоименованных лиц такую возможность легче всего можно было бы найти у Критопула как человека, проведшего очень много лет среди крайних проявлений протестантского мира; и действительно, в его воззрениях иногда усматривали некоторые отпечатки неправославных влияний. Но подобного рода утверждение, нужно сознаться, неосновательно и причисляется в настоящее время к явным ошибкам. Иное дело – Кирилл Лукарис, который путешествовал по западным странам с ученой целью, хотя и не так долго (о чем мы уже говорили), как Критопул, но на которого неправославный Запад оказал очень сильное действие.

Впрочем, наука не единогласно решает этот последний вопрос. В рассматриваемом случае в ней замечается разделение. В чем же заключается эта разница?

Вся западная наука, как римско-католическая, так и протестантская, допускала и допускает, что Кирилл Лукарис, ставший потом Константинопольским патриархом, является в истории Греческой церкви сторонником протестантских воззрений. Поэтому приводить отдельные мнения западных ученых, подкрепляющие это общее положение, мы не усматриваем надобности. Скажем лишь, что основанием для такого научного отношения к Кириллу Лукарису служат его многочисленные письма (своим содержанием) к некоторым представителям протестантизма того времени, а также существующее под его именем «Исповедание веры», как известно, протестантского или, точнее, кальвинистического характера (обо всех этих документах более обстоятельная речь предстоит впереди). Но не одни римско-католические и протестантские ученые усваивают указанное воззрение; то же можно найти у значительного числа греческих и русских писателей и ученых.

Вот, прежде всего слова Досифея, патриарха Иерусалимского (XVII в.): «Кирилл Лукарис, – заявляет он, – был тайный еретик, как это открылось из многочисленной его корреспонденции, конечно, скрытной и веденной воровски». 468 Или он же, Досифей, говорит: «В молодости Кирилл оказал пользу кафолической Церкви в различных местах и, в особенности, будучи отправлен в Россию Александрийским патриархом Мелетием, много и сильно ратовал за Православие, но под конец своей жизни умолк и не вступил в надлежащую борьбу против кальвинистов и потому показал себя зломудрым и недостойным престола и сана. Он как разрушитель нравов и как злоумышлявший против Православия не может получить никакой пользы от того, что его гроб находится в церкви». При этом Досифей прибавляет, что один из почитателей Кирилла, пресвитер Евгений из Этолии, человек, пропитанный кальвинизмом, сочинил канон и вообще целую службу в честь Кирилла, как святого; за что, однако, был отлучен от Церкви. 469 В другом своем сочинении, написанном в 1694 г., тот же Досифей помещает имя Кирилла Лукариса между именами Лютера, Кальвина и другими, пользовавшимися дурной репутацией. 470 Греческий писатель Александр Элладий (кон. XVII и нач. XVIII в.) считает и называет того же Кирилла приверженцем кальвинизма. Он пишет: «Люди ученые не станут отрицать, что Кирилл был пропитан мнениями Иоанна Кальвина». «Кирилл был учеником Кальвина, а не сыном церкви Греческой». Для подтверждения своего суждения Элладий приводит выдержки из его писем к некоторым протестантам. 471 Ученый греческий архимандрит Андроник Димитракопул († 1872 г.) не находил оснований обелять Кирилла, когда ему приходилось выразить свое мнение о последнем, и не усматривает возможности приписывать составление известного «Исповедания» злонамеренным людям, желавшим повредить названному Константинопольскому патриарху. 472 Прежде упомянутый нами греческий же ученый нашего времени Марк Рениерис, касаясь личности Лукариса, не сомневается, что тяготеющее над ним обвинение принадлежит к области исторических фактов. Для его характеристики он влагает от себя в уста Кирилла Лукариса следующие слова (которых он, может, никогда и не произносил): «Теперь должно решиться будущее христианского мира: из гигантской борьбы должен выйти победителем или папизм, или протестантство. Нотара (известное историческое лицо) некогда говорил: лучше видеть в Константинополе турецкую чалму, чем латинскую тиару, я же (Кирилл) скажу: лучше видеть здесь протестаномудрствующего патриарха, чем жалкого иезуита». И в другом месте тот же писатель замечает: «Издав известное исповедание, Кирилл тем самым явно протянул руку кальвинизму». 473 Что касается русских ученых, то и между ними можно находить таких, которые не становятся на сторону защитников правоверия Кирилла Лукариса. Так, проф. И. Ε. Троицкий присоединяется к воззрениям, выраженным о. Димитракопулом и приведенным нами несколько выше. 474 Не стремится сколько‑нибудь защищать Кирилла, хотя к этому был очень прямой повод, и наш известный ученый, преосв. Порфирий (Успенский) 475 . К разряду этого же рода историков следует отнести и ректора Московской Духовной академии А. В. Горского. Имея случай говорить о Кирилле, он утверждал, что «защитник Кирилла» не лишен возможности «отстаивать» (т. е. обелять) его в его официальной деятельности» как патриарха Константинопольского. К этому выводу склоняет нашего исследователя изучение актов так называемого Иерусалимского собора (1672 г.) (бывшего под председательством патриарха Досифея и имевшего целью доказать, что церковь Восточная не принимала и не признавала «Исповедания», появившегося еще при жизни Кирилла с его именем, хотя бы автор «Исповедания» и был этот последний). Но в этих же самых актах можно усматривать мысль, что оправдывать и защищать Кирилла также и в неофициальной, личной его деятельности – дело мудреное, во всяком случае дело, выходившее за пределы задач собора. Так, в актах, в самом их начале, говорится: «Каков был Кирилл (Лукарис) в своей совести, мы не берем на себя сказать решительно». Те же акты настаивают, что Кирилл «ни публично, ни частно» ничего противного вере не говорил «ни многим, ни некоторым из православных»; а этим давалось знать, что беседы и сношения Кирилла с неправославными, корреспонденция с ними, обнародование среди них каких‑либо сочинений не составляло предмета забот и рассуждений рассматриваемого собора. 476 Таким образом, «защитник Кирилла», если возьмет для себя в руководство указания собора 1672 г., не может ручаться в том, что этот патриарх оставался безупречен и за пределами своей официальной деятельности в Константинополе. Без сомнения, много значит и одна возможность защиты Кирилла в его официальной деятельности, но здесь еще не конец делу. Нельзя не отметить, что обсуждение вопроса о. А. В. Горским отличается большой тонкостью.

Но если одни из представителей науки прямо объявляют Кирилла наклонным к протестантизму или же не желают брать его под свою защиту в данном отношении и обелять его, то другие из ученых и писателей безо всякого колебания становятся на сторону его апологетов и стараются очистить его от всяких обвинений в неправославии. Так поступает большинство современных нам греческих историков. Константин Сафа, принимая во внимание отзыв о Кирилле Иерусалимского патриарха Феофана (нач. XVII в.), именует его «мудрейшим патриархом» и замечает, что Кирилл «был настолько далек от ереси, что он воистину такой архиерей, которого, согласно слову ап. Павла, можно называть преподобным, незлобным» и пр. Этот писатель отрицает принадлежность Лукарису изданного с его именем «Исповедания», считая его подлогом. А на возможное возражение, почему в таком случае патриарх не заявил публично об этом подлоге, Сафа говорит, что для Кирилла было небезопасно решиться на такой шаг, так как он не желал разгневать таким поступком протестантское посольство в Константинополе, на которое он опирался в борьбе с иезуитами, всячески вредившими этому патриарху, но что он имел намерение сделать заявление о таком подлоге впоследствии, при более благоприятных обстоятельствах. 477 Из числа греческих ученых нашего времени приведем суждение профессора церковной истории в Афинском университете Диомида Кириака. Это суждение при всей его краткости может, однако, служить типическим образчиком воззрений греческой богословской науки. «В 1629 г., – пишет он, – появилось в Женеве кальвинистического характера'Исповедание Восточной церкви'с именем Кирилла. Неизвестно, кто написал это исповедание. Вероятнее всего, его издали иезуиты, чтобы возбудить к патриарху непримиримую вражду. Кирилл, впрочем, не преминул объявить на словах, что он не был автором'Исповедания», да и проповеди, которые он произносил до этого случая и после, свидетельствовали, что он не держался ложного учения. 478 Притом невероятно, чтобы такой благоразумный человек, как Кирилл, мог рассчитывать, что путем такого легкомысленного обмана (т. е. путем обнародования'Исповедания'протестантского характера с именем патриарха. –А. Л.) возможно было в самом деле обратить Восточную церковь в протестантство. А если же Кирилл письменно не заявил о том, что он не был автором'Исповедания», то так он поступил из деликатности перед своими многочисленными протестантскими друзьями и из чувства признательности к посольствам протестантских держав в Константинополе, расположением каковых он дорожил в тяжелой борьбе с иезуитами и папизмом». Кириак, впрочем, не молчит о той близости к протестантам, какая отличала этого патриарха; он замечает: «Его отношения к теологам-кальвинистам были известны, поскольку он не таил их и в столице» (Константинополе); но в чем заключались эти отношения, как смотреть на переписку его с подобными теологами, историк не объясняет. 479 – Некоторые русские богословы, со своей стороны, присоединяют голос к голосу сейчас указанных греческих ученых. Автор монографии о Кирилле Лукарисе, архимандрит Арсений пишет: «Протестанты, как оказалось, вели знакомство с этим патриархом между прочим и с той целью, чтобы склонить его, а затем и его Церковь к церковному единению с собой; но со стороны Кирилла никогда не было видно сочувствия этому. С твердым упованием на Бога и с совершенным доверием к своей пастве Кирилл единственно по нуждам Церкви дозволил себе вступить в сношения с протестантскими государями и их представителями на Востоке… Сильное слово его почти не умолкало. Из уст его с церковной кафедры слышались постоянно святые истины веры и обличение неправомыслящих». 480 Автор отвергает принадлежность Кириллу как известного «Исповедания веры», так и всех его писем к протестантам, наиболее компрометирующих этого патриарха. С такой же решительностью принимает Лукариса под свою защиту и проф. И. И. Малышевский. Вот его слова: «В XVI в. еще не было между греками видных личностей, которые бы серьезно подозревались или действительно изобличали себя в протестантстве. С XVII же века является их несколько. Таковы были Кирилл Лукарис и некоторые из его учеников. Подозрения в протестантстве касательно Лукариса были так серьезны, что перенесены были с его лица и на всю Восточную церковь, причинили немало соблазнов и смут. Действительно, Кирилл выражался, что желает такого единения с протестантами, которое основывалось бы на едином краеугольном камне – Иисусе Христе. Однако он не становился на протестантскую точку зрения, твердо стоял за догматы и существенные установления Православной Церкви. Что касается до пресловутого'Исповедания веры», явившегося за подписью Кирилла в 1631 г. (?) и проникнутого протестантскими мнениями, то в подложности его не может быть сомнения. Есть мнение, что его выпустили иезуиты, чтобы, выставив Кирилла еретиком, найти между греками пособников своей злобы против него. Мы, однако, склоняемся, – пишет автор, – к другому мнению что это'Исповедание'сочинено кем‑либо из протестантов или греков (?), единомышленных с ними, и оглашено под именем Кирилла и что оно, быть может (?), не сразу получило окончательную редакцию». Он же утверждает, что в массе изданных писем Кирилла нашли себе место и подложные письма, и выражает сожаление, что подлинные письма его изданы далеко не все. 481

Таким образом, мы видим, что в науке можно встретить два противоположных мнения по вопросу об отношении Кирилла Лукариса к современному ему протестантству.

К какому же из этих двух мнений следует присоединиться? Дело, по-видимому, очень трудное; но оно до крайней степени облегчается благодаря мало кому известным открытиям современной науки. Исследователя истории Кирилла Лукариса выводит из затруднений и ставит на торную дорогу очень известный французский ученый Эмиль Легран, выпустивший недавно в свет четырехтомное издание под заглавием «Эллинская библиография, или Систематическое описание сочинений, обнародованных греками в XVII веке» (1894–1896 гг.). 482 В этом научном труде Леграна находим документы и сведения, проливающие обильный свет на занимающий нас вопрос. Оказывается, что в воззрениях на Кирилла права западная наука, а вместе с ней и те из восточных писателей, которые соглашались с ней в данном случае или, по крайней мере, не считали справедливым отстаивать противоположных воззрений на изучаемую нами личность.

Но обратимся к тем документам и известиям, какими обогатилась наука, благодаря трудам Леграна. И, прежде всего, сообщим то, что нового дает он науке по вопросу о так называемом «Исповедании веры» Кирилла, исповедании явно протестантского характера. Нужно сказать, что это произведение было издано двукратно при жизни Кирилла: один раз на латинском языке и один раз на греческом. Раньше появилось первое, а потому о нем сначала и скажем. Оно появилось в 1629 г. в Женеве не только от имени Кирилла, но и от имени прочих восточных патриархов. Французский ученый имел под руками это самое первое издание (впоследствии «Исповедание» это не раз было перепечатано) и в нем на последней странице следующую любопытную заметку, сделанную на том же языке: «Эта копия списана с автографа, написанного собственной рукой патриарха Кирилла, которую я очень хорошо знаю, оригинал остается у меня, причем я удостоверяю, что копия буквально сходна с оригиналом, как показывает сделанное мной сличение». Затем следует подпись Корнелия Гагена, голландского протестанта, находившегося в это время при посольстве в Константинополе. 483 Конечно, можно бы думать, что эта заметка по ее содержанию есть плод фантазии и злонамеренности. Но такое предположение оказывается неосновательным после того, как ознакомляемся с документами и сведениями, сообщаемыми тем же издателем касательно греческого издания «Исповедания» Кирилла. Греческая редакция этого последнего (с латинским переводом) появилась в 1633 г. и опять в Женеве. Произведение это было напечатано, по-видимому, после продолжительного обсуждения этого дела. До нас сохранилось что‑то вроде настоящих протоколов, в которых записывались различные стадии предпринятого печатания. Эмиль Легран пишет: «В архивах женевской консистории находится несколько документов, касающихся опубликования этого издания Исповедания веры. Они помещены в Регистре Общества пасторов и профессоров Женевской церкви и школы». Затем ученый француз приводит целиком некоторые из протокольных записей, которые велись указанным Обществом. Вот, например, запись, помеченная: «Пятница, 2 декабря 1631 года. Господин Диодати (профессор Женевского университета), наш брат, доложил, что он получил письмо г-на Лежера (протестантского пастора при голландском посольстве в Константинополе) и полное ИсповеданиеКонстантинопольского патриарха и что названный патриарх добровольно сделал надписание на нем и посвящение женевскому Обществу. Рассуждали о тщательном напечатании этого исповедания. Так как оно написано на греческом языке, то было определено перевести его на латинский и французский языки и для этой цели назначались профессора теологии и г-н Лоренс. Что же касается посвящения его Обществу, то оно найдено было излишним». Другая запись из тех же протоколов. «Пятница, 22 марта 1633 года. Заявлено, что печатаниеИсповедания патриарха окончено. В Обществе шло рассуждение о том, нужно ли присоединить к нему какое‑либо предисловие; Общество нашло это нужным и поручило составить предисловие Диадоти и Леклерку. Признали за благо, чтобы издание Исповедания помечено было именем города Женевы». Приведя эти и еще некоторые отрывки из протокольных записей Общества, Легран пишет: «Большинство греков, писавших о Кирилле Лукарисе, не соглашаются принимать, чтобы автором Исповедания было то лицо, чье имя оно носит. С их точки зрения, невозможно, чтобы патриарх Константинопольский позволил себе изменить Православию! Но этот вопрос (если только это еще вопрос), – замечает Легран, – очень трудно распутать. Женевская Публичная библиотека владеет греческим оригиналом Исповедания веры, написанным рукой самого Кирилла Лукариса. Мы думаем, что facsimilé первой страницы этого драгоценного документа будет в состоянии рассеять все сомнения на этот счет (здесь же французский ученый печатает facsimilé первых восемнадцати строк оригинала на греческом языке). И пусть лица, отрицающие подлинность Исповедания, – продолжает он, – в особенности из числа тех, которые находятся в Константинополе, возьмут на себя труд сравнить этот очень хорошо известный почерк с автографами Кирилла, находящимися в их распоряжении, например с манускриптом (№ 263) в библиотеке Святогробского метоха (в Константинополе). Мы уверены, что после минутного сличения тождество этих двух почерков откроется для них во всей ясности». Затем тот же ученый пишет: «Оригинал'Исповедания веры'Кирилла Лукариса находится в Женеве между греческими рукописями» (при этом он делает такое описание рукописи, какое принято делать в подобных случаях) и обращает внимание на следующую заметку, имеющуюся на 24-й странице этого оригинала: «Αύτό γραφον Confessio Cyrilli patriarchae gr. sine locis scripturae 484 manu propria autoris ex Musaeo. Deodati in Bibl. publ. translata autoritate publica». Из этой приписки видно, что издатели старались и на будущее время предохранить себя от естественного подозрения в подлоге напечатанного ими Исповедания. 485 Заканчивая передачу сведений о манускрипте этого последнего, Легран говорит: «К этому оригиналу приложена копия с него, а в конце ее читаются следующие слова (на греческом языке), написанные рукой Кирилла:«Настоящий список согласен с оригиналом, начертанным нашей рукой. В списке, таким образом, буквально воспроизведено вышеописанное. И пусть никто в этом не сомневается». Следует собственноручная же подпись патриарха:»Кирилл, патриарх Константинопольский"». 486

В 1873 г. проф. И. Е. Троицкий при одном случае говорил: «К сожалению, в известном кружке греческих ученых обвинение католиков и протестантов в подделке сочинений разных греческих богословов сделалось своего рода коньком, на котором они слишком часто и весьма неосторожно выезжают (речь идет здесь, между прочим, и об Исповедании Кирилла Лукариса). Обыкновенно к нему обращаются всякий раз, когда не оказывается других средств опровергнуть то или другое почему‑либо не нравящееся автору (т. е. греку) мнение об известном богослове, тот или другой взгляд на него, основанный на том или другом его произведении. Без дальних околичностей они спешат обозвать это произведение подложным, и делу конец». «А что, если отыщется, – замечает почтенный ученый, – автограф и несчастного Исповедания Кирилла, как отыскался автограф'Исповедания'Митрофана Критопула?» (А это последнее произведение Критопула в оригинале было открыто лишь в 60-х гг. XIX в.). 487 И вот предчувствие автора вышеприведенных строк исполнилось! Кажется, в настоящее время вопрос о подлинности Исповедания Кирилла вышел (и притом навсегда) из области тягостных сомнений и мучительного недоумения…

Греческие писатели, писавшие о Кирилле Лукарисе и не признававшие подлинности «Исповедания» этого последнего, вместе с тем обыкновенно, без дальних рассуждений, отвергали и подлинность изданной на Западе «Переписки» этого патриарха с его протестантскими друзьями. Со своей точки зрения, они, конечно, поступали правильно; если «Исповедание» Кирилла – подлог, то в значительной мере служащая иллюстрацией к этому «Исповеданию» переписка его с протестантами, сведения о которой шли с Запада, должна была разделять общую участь с первым документом. Поэтому и для нас, после того как нами разъяснено современное научное положение вопроса об «Исповедании», можно было бы и не входить в какие‑либо подробности касательно указанной переписки Кирилла с западными иноверцами: если должно быть признано подлинным «Исповедание», то нет причин скептически относиться и отвергать подлинность переписки. На этом теоретическом выводе можно было бы и успокоиться. Но мы тем не менее считаем небесполезным сделать несколько замечаний о переписке Кирилла ввиду того, что в настоящее время открылось немало данных, указывающих, что такая переписка – действительный исторический факт, а не злонамеренная подделка. В этом удостоверяет исследователя все тот же вышеуказанный труд французского ученого Леграна. Этот ученый заново издал почти всю переписку Кирилла с представителями протестантства, и притом на основании лучших источников. Так, 14 писем Кирилла к Давиду де-Вильгельму, написанные частью на латинском, а частью на итальянском языке, переизданы Леграном, по его словам, «на основании их оригиналов, сохранившихся в университетской библиотеке в Лейдене», 488 то есть, как нужно думать, на основании автографов патриарха Константинопольского. Одно из латинских писем Кирилла к Утенбогерту переиздано Леграном, как он говорит, с автографа, принадлежащего вышеназванной библиотеке, а другое такое же письмо переиздано по копии, сохранившейся в Женевской Публичной библиотеке. 489 В приписке к одному письму Кирилла, сохранившемуся в копии, читаются, по сообщению Леграна, следующие любопытные слова: «Это есть копия письма Кирилла, патриарха Константинопольского, написанного его собственной рукой к достопочтеннейшим сенаторам (Швейцарской) республики и уважаемому Обществу пасторов и профессоров Женевской церкви и университета; копия буквально сходна с оригиналом. В этом удостоверяем мы, нижеподписавшиеся от имени целого вышеназванного Общества». Затем следуют подписи: Превост, Диодати, Спангейм и стоит дата: Женева, 3 апреля, 1637. 490 Некоторые письма Кирилла, имеющие интерес в нашем вопросе, изданы французским ученым еще в первый раз, и опять‑таки, по его словам, «на основании оригинала или, по крайней мере, – прибавляет осторожный издатель, – с копии, сделанной самим Кириллом Лукарисом». 491 – Таким образом, во вновь изданных письмах Кирилла мы находим не что иное, как документы высокой важности для истории этого патриарха Константинопольского.

Теперь познакомимся с перепиской Кирилла с разными представителями тогдашнего протестантского мира, сообщим сведения о так называемом «Исповедании» этого патриарха, укажем внешние условия его появления и постараемся, насколько откроется к тому возможность, уяснить и внутренние условия возникновения того же исторического памятника.

II

– Кирилл Лукарис, патриарх Александрийский: его переписка с голландским проповедником Утенбогертом и архиепископом Кентерберийским;

– взгляды Кирилла, выраженные в его письмах к кальвинисту Давиду Вильгельму и архиепископу Дедоминис;

– появление недовольства этими взглядами среди греков.

– Кирилл Лукарис, патриарх Константинопольский: продолжение его сношений с Англией;

– появление в Константинополе кальвинского пастора Лежера, сближение с ним Кирилла, влияние его на этого последнего; письма Кирилла к женевскому богослову Диодати и шведскому королю Густаву-Адольфу.

– «Исповедание веры» Кирилла,

– содержание этого исповедания, его характер; как пришел его автор к мысли составить это исповедание?

– Обнаружение недовольства образом мыслей Кирилла во время его Константинопольского патриаршествования.

– Письма Кирилла к протестантам в последние годы его жизни.

– Одна из попыток объяснить указанный выше образ действий Кирилла,

– поправка к этому объяснению.

Кирилл Лукарис проходил патриаршее служение сначала в Александрии (1602–1621 гг.), а потом в Константинополе (1621–1638 гг.). Из его деятельности, сообразно нашей задаче, заслуживают полного внимания его сношения с представителями протестантского мира и отношение к ним. 492

Более известные и определенные факты в этом роде относятся к середине патриаршествования Кирилла в Александрии; на них прежде всего и остановимся. В качестве Александрийского патриарха Кириллу приходилось нередко бывать в Константинополе, а однажды, в 1612 г., он оставался здесь довольно долго в звании местоблюстителя патриаршего престола и имел случай познакомиться с голландским посланником Корнелием Гагеном, находившимся в столице. При посредстве этого посланника Кирилл получил сведения о голландском же теологе и проповеднике Иоанне Утенбогерте, с которым он и не преминул войти в переписку. От этой переписки сохранились до нас три письма, из которых наибольший интерес имеет одно, написанное в сентябре 1613 г. В этом письме дается подробное описание состояния Греческой церкви того времени, на котором, впрочем, останавливаться нет надобности, и выражаются чувства автора, свидетельствующие о возникновении у него симпатий к протестантизму. Письмо открывается следующим приветствием: «Кирилл, папа и патриарх Александрийский – ученейшему и достопочтеннейшему Иоанну Утенбогерту (Uyttenbogaert), проповеднику слова Божьего в Гаагской церкви; моему возлюбленному брату во Христе – спасение и мир в Господе Иисусе Христе, Спасителе нашем». Затем автор письма говорит, что он хочет открыть корреспонденту «все свое сердце». Но на самом деле из письма узнаем очень мало о том, каких воззрений держится автор относительно вопросов, в решении которых не согласны между собой Греческая церковь и протестантское вероисповедание. Во всяком случае, говоря о Св. Таинствах, Кирилл упоминает лишь о двух: Крещении и Евхаристии и притом говорит о них не так, как принято было говорить в Православной Церкви. Он замечает, что таинства эти необходимы, ибо без них мы не имели бы надлежащей твердости в самой вере, и называет указанные таинства лишь «печатью Евангелия». 1 Нет сомнения – рассуждения странные. Видно приспособление к взглядам протестантов, признававших только Крещение и Евхаристию действительными таинствами. Что же касается выражения «печать Евангелия», употребленного автором для определения свойств этих таинств, то нужно знать, что этими самыми словами пользовался и Кальвин, говоря о Крещении и Евхаристии. 493 Автор письма, конечно, хорошо понимал, что если в беседе с протестантом речь зашла о вероисповедных вопросах, то необходимо сказать что‑либо и по жгучим вопросам протестантского богословия – «о свободном произволении» (de libero arbitrio), «об оправдании и предопределении». Он и говорит об этих предметах, но не так, как должен бы говорить православный богослов. Он пишет: «Есть много предметов, о которых нужно было бы написать, но о них еще продолжаются споры ученых, имеем в виду учение о свободном произволении, оправдании, предопределении и тому подобном: обо всех этих вопросах не установилось согласия среди людей». 494 Таким образом, автор письма почему‑то считает уместным оставить корреспондента в полном неведении, как смотрит Греческая церковь на указанные вопросы – соглашается или отвергает то решение их, какое встречалось у протестантских богословов. Затем, объявляя себя «врагом невежества», Кирилл просит, чтобы ему прислали подробный каталог писателей, в особенности писавших о Пятикнижии, больших Пророках, Евангелиях, посланиях ап. Павла, и вообще таких писателей, которыми они сами (т. е. голландские протестанты) наиболее пользуются. 495 Таковы были первые шаги Кирилла, направлявшиеся к сближению с протестантами. Значение их открылось только впоследствии. 496

Такого же значения была и переписка Кирилла Лукариса с тогдашним архиепископом Кентерберийским, т. е. ее смысл становится вполне ясен только в дальнейшей истории этого патриарха. Самое раннее письмо Кирилла к архиепископу Кентерберийскому Георгу Абботу (Abbat) дошло до нас от 1616 г.; но из него видно, что письменные сношения этих двух лиц начались еще раньше. Впрочем, это письмо представляет мало интереса. Оно заключает в себе выражение благодарности как Абботу, так и английскому королю за то, что они позволили одному из греков прибыть в Англию с целью довершить здесь свое образование. 497 Мы уже знаем, что сюда был отправлен Митрофан Критопул, заграничное путешествие которого было описано нами выше. Гораздо интереснее другое письмо, отправленное Кириллом по тому же адресу, спустя два года после сейчас упомянутого. Здесь Кирилл осыпает английского примаса любезностями и говорит с ним таким языком, как будто этот последний тоже восточный патриарх. Вот что пишет Кирилл к архиепископу Кентерберийскому: «Веселием нас исполнило священное письмо блаженства твоего, особенно когда коснулись нашего слуха те произнесенные золотыми устами твоими глаголы, которые внушают, что тебе дорог союз любви между нами обоими, дышащими одной верой и одним Православием» (с англиканским архиепископом‑то?). «Меня удивляет, – продолжает автор, – не блестящая внешность вашего царства (Великобритании), а та духовность, которая светлит и блаженными делает человеческие души: я разумею преимущественно благочестие, правую веру (в протестантской Церкви? – А. Л.) и мудрость. Благо тебе, блаженнейший отец (титул, прилагаемый, как известно, к восточным патриархам. – А. Л.), что учитель твой Христос избрал тебя пастырем в вашей Церкви и благословил водить овцы на тучные пажити и к струям сладким. Наслаждайся духовной радостью и в ожидании венца правды живи здесь сколько можно долее! Бог свидетель, мы любим тебя столько же, сколько и единомыслим с вашей апостольской Церковью» (так говорится о Церкви, созданной Генрихом VIII). «Прошу тебя, отец мудрейший: замени меня, поклонись от меня святому царю (т. е. королю Якову. – А. Л.) и вырази ему, какую любовь имею я к тихости его, а также и то, что изливаю перед Богом пламенные молитвы мои о тихости его». Письмо заканчивается благодарностью за те попечения, какие принял на себя Аббот об образовании грека Критопула в Оксфорде. 498 О догматах в письме ничего не говорится, и потому оно, несмотря на яркость выражений, носит еще не совсем определенный характер.

Совсем другого рода письма Кирилла, о которых мы сейчас будем говорить. Во время своего Александрийского патриаршествования (1617–1619) Кирилл вел очень оживленную корреспонденцию с Давидом Вильгельмом (David 1е-heu de Wilhelm), кальвинистом, видным государственным мужем Голландии, сделавшим продолжительное путешествие по Востоку и познакомившимся с Кириллом. Сохранилось до нас 14 писем Кирилла к Давиду Вильгельму. В этих письмах очень ясно выражены протестантские симпатии греческого патриарха. Из числа этих писем заслуживают особенного внимания 2, 5, 6 и 12-е письма. В первом из указанных писем Кирилл выражает радость, что настал благоприятный случай высказать, насколько его мысли согласны с мыслями его корреспондента. «Я вполне одобряю, – говорит он, – выработанный вами план, по которому вы думаете произвести реформу в Церкви». В основу этого плана, по словам Кирилла, лучше всего положить между прочим «Евангельскую простоту» (simplicitas Euangelii). Далее он пишет, что надежда ввести реформу в Римскую церковь очень слаба; и затем прибавляет, что ничто так не унижает достоинства Греческой церкви, как суеверия, выражая при этом желание, чтобы Господь по Своему благоволению исцелил ее от этого недостатка. 499 В этих словах нельзя не видеть выражения того мнения автора, что Греческая церковь, в отличие от Римской, может быть удобным объектом церковной реформы, по крайней мере в некоторых отношениях. В другом письме Кирилл благодарит Давида Вильгельма за то, что последний сообщил ему сведения касательно папистического, лютеранского и православного (orthodoxorum) учения о Евхаристии. Нет сомнения, что под именем «православного» учения здесь разумеется кальвинское учение, принимаемое Давидом Вильгельмом. Выразив благодарность по указанному случаю, Кирилл заявляет, что он хочет следовать этому последнему учению (Istam ego sequor). Потом он просит его сообщить ему дальнейшие более подробные сведения относительно этого важного предмета и заканчивает письмо такими словами: Deus optimus, maximus tuam humanitatem custodiat et conservet incolumem 500 (верховный и великий Бог да охраняет твою человечность и да соблюдет ее неповрежденной. – Ред.). Следующее письмо по своему содержанию примыкает к предыдущему. В этом письме Кирилл говорит, что он ежедневно записывает себе на память те мысли, которые ему приходят при изучении разъяснений, данных протестантским корреспондентом. Из дальнейшей речи видно, что Кирилл говорит здесь об учении относительно Евхаристии. А именно, далее он пишет: из предшествующего письма Давид Вильгельм должен убедиться, что он, Кирилл, приписывает только символическое значение этому таинству (sententiam illam, quae figura admittit) и что он принимает учение о духовном причащении: тот, кто с верой приступает к трапезе Господней, приемлет не только видимым образом таинство, но и духовно и внутренне приобщается Тела и Крови Господних. При этом автор выражает удовольствие, что он и его корреспондент одинаково понимают эту истину, и изъявляет желание иметь с ним единомыслие и в других вопросах, если только такое различие у них есть (sentimus in hac veritate. Untinam et in reliquis, si quae sunt, in quibus dissentimus). Письмо оканчивается словами: «Tuae humanitatis amicissimus». 501 Из вышеисчисленных, более важных, с нашей точки зрения, писем Кирилла упомянем еще о письме с таким содержанием: Кириллу припомнилось то, что они говорили между собой по поводу одной иконы (очевидно, речь идет о каком‑то недавнем их свидании), и затем он замечает: «Только такую икону я чту, которая начертана Божьей рукой в моем сердце и есть Его печать, а что касается прочих икон, то каждый может поступать с ними, как угодно». Смысл этих слов Кирилла очень понятен. Затем он прибавляет: «Если бы возможно было ввести реформы в моей (Греческой) церкви, я охотно согласился бы на это; но Богу известно, что такой план невозможно привести в осуществление». 502 Последние слова не могут не останавливать на себе нашего особенного внимания. 503 – В остальных письмах Кирилла к рассматриваемому лицу есть тоже кое‑что, не лишенное значения и во всяком случае характеристическое для их автора. Так, в одном из них патриарх выражает намерение прислать Давиду Вильгельму для чтения составленную ученым Сурием историю жизни св. Георгия Победоносца, прибавляя, однако же, что он сам, Кирилл, считает все рассказы о мученике Георгии за простые вымыслы. 504 Не ограничиваясь этим замечанием, автор письма еще говорит, что лично он очень мало заботится о том, станут ли продолжать делать изображения Георгия или нет. 505 Наконец, в другом письме Кирилл высказывает свой взгляд на посты. Он указывает, что действительное значение постов уясняется теми церковными песнопениями, в которых раскрывается нравственный смысл их как способ укрощать свои злые страсти, причем у него цитируются известные слова из этих песнопений. «Отсюда ты можешь заключать, – пишет автор, – каких мыслей мы держимся о постах». 506 – Переписка Кирилла с названным лицом, нет сомнения, показывает, что в это время протестантские симпатии Кирилла достигли уже значительного развития.

К этому времени относится довольно длинное письмо того же Кирилла к одному лицу с сомнительной репутацией, а именно к бывшему римско-католическому архиепископу, обратившемуся в англиканство, т. е. принявшему протестантизм. Мы говорим об архиепископе города Спалатро (Spalatro) и Далматском примасе по имени Антоний Дедоминис. Этот прелат, усвоив антипапские идеи, отрекся от римо-католичества и присоединился в Лондоне к Англиканской церкви, сделавшись ожесточенным врагом римского исповедания. Где познакомился с ним Кирилл, не известно; может быть, еще в Падуе, где оба они равно проходили курс наук. 507 Рассматриваемое письмо относится к 1618 г. Вот главные мысли, которые в нем содержатся. Кирилл приветствует архиепископа с освобождением от тяжкой папской власти, а о себе говорит, что хотя он и не был во власти папизма, но зато разделял многие заблуждения Римской церкви, пока не открыл, где находится истина. Он понял, по его словам, что истина в тех Церквах, которых папство гнушалось и отвращалось, т. е., конечно, в протестантизме. «Когда милосердному Богу угодно было просветить нас настолько, чтобы мы заметили, что вращаемся в заблуждении, мы начали здраво обсуждать, что нам делать. Итак, что же я сделал? Приобретя благодаря содействию и любви друзей несколько книг евангелических ученых, которых Восток не только не знал, но о которых и не слыхал, и призвав Св. Духа в молитвах, я в течение трех лет сравнивал учение Греческой и Латинской церквей с учением, которое находится в реформационной Церкви. 508 Мало-помалу путем сравнения я научился здраво обсуждать то, что прежде обсуждал ложно. Иногда я колебался… но, наконец, по благодати Божьей, познал, что дело реформаторов более справедливо и более согласно с учением Христа, и я примкнул к нему (isti me applicui). И я более не соглашаюсь с утверждающими, что Св. Писание может быть уравниваемо с изобретениями человеческих преданий» (так называет автор церковное Предание). Затем он указывает, в частности, какие из догматов реформаторов он находит заслуживающими усвоения. Он говорит: «Относительно учения об оправдании, в коем (учении) мы грезим, будто наши ничтожные дела суть заслуги, и более надеемся на них, чем на Христа Господа, пробуждаемые, мы поняли насколько пагубно упование на человеческую праведность, и стали взирать только на милосердие всемогущего Бога, снискиваемое через усвоение заслуг Христа Спасителя, дела же свои мы ставим не выше старого платья». -. Входя потом в рассуждения о таинстве Евхаристии, он называет учение о пресуществлении химерой и высказывает мнение о духовном причащении верующих при восприятии таинства. «Те, которые болтают, – пишет он, – что они не духовно, а нечистыми губами вкушают св. Тело Господа, я думаю, введены в заблуждение невежеством и непониманием переносного смысла евангельских слов». – С наибольшей ясностью автор еще высказывается по двум пунктам: о почитании икон и о призывании святых. О почитании икон он говорит: «Свидетель Бог, я оплакиваю теперешнее положение Востока, ибо не вижу средства, каким можно было бы исправить его; и не то чтоб я осуждал иконы на поругание… но я отвращаюсь идолопоклонства, учиняемого их почитателями. Я вижу, что народ, не говоря о тех, которые считают себя мудрецами, отклоняются от истинного и духовного служения, какое подобает единому Богу». А относительно призывания святых автор излагает такие мысли: «Призывания святых, так как оно помрачает славу Христа, не принимал я и раньше (!). Свидетельствуюсь Богом, что во время богослужения я с глубокой скорбью слышу, как столько предстоящих призывает святых, оставив Иисуса Христа, и наблюдаю, как великое заблуждение охватило души, так что в этом отношении я признаю себя более наклонным к реформе, чем в других». Автор вообще находит, что Греческая церковь имеет много недостатков и заблуждений, которыми она обогатилась будто бы под влиянием римского католицизма, и выражает желание, чтобы эта Церковь подверглась реформе, «подобно тому, как это сделано во многих частях вселенной и многими». 509

Читая вышеизложенное письмо Кирилла Лукариса, мы читаем его мысли по занимающему нас вопросу.

Уже во время патриаршествования Кирилла в Александрии (к каковому времени относятся его письма, которыми мы занимались выше) православная репутация его начала страдать в общественном мнении Греческой церкви. Многие стали замечать, что Кирилл усваивает воззрения, несогласные с исконными началами Православия. Умы начали испытывать тревогу. Об этом свидетельствуют письма самого же Кирилла. Так, в письме к патриарху Константинопольскому Тимофею, написанном в 1613 г., он жалуется, что его считают «обольстителем, носителем заразы, Лютером». Из числа таких обвинителей Кирилл между прочим упоминает Неофита, собственного ученика и воспитанника (бывшего не раз при жизни Кирилла Константинопольским патриархом), который объявлял его лютеранином. В ответ на это обвинение он говорил: «Что касается лютеранства, то любопытно, как человек, не знающий и не представляющий лютеранского учения и богослужения, не знающий, в чем церковь Восточная не согласна и согласна с лютеранами, тем не менее решается пятнать мое имя». Сам патриарх Тимофей, к которому писал Кирилл, тоже, по словам письма, не молчал о его заблуждениях, провозглашая его «отступником». 510 Из другого письма Кирилла, относящегося к 1618 г., видно, что его много бесславили, принимая во внимание его слишком тесное общение с протестантами, и называли его прямо «еретиком, противником св. отцов Церкви, противником соборов». 511 Ропот против него с течением времени, как узнаем потом, еще больше усиливается и разрастается.

В 1621 г. Кирилл Лукарис сделался Константинопольским патриархом, и с этим открылся для него больший круг деятельности. Сначала он недолго продержался на патриаршей кафедре: он был отставлен от должности по интригам посланников римско-католических держав в Константинополе, но вскоре по влиянию посланников протестантских держав им снова была занята патриаршая кафедра. Вообще его патриаршествование в столице было какое‑то странное: он пять раз был лишаем кафедры, а потом опять делался патриархом. Опору для себя Кирилл искал преимущественно в протестантских государях и других влиятельных лицах протестантских стран. Так, он решился подарить английскому королю Якову I рукопись, которой нет цены и которая представляла собой изумительную редкость. Имеем в виду так называемый «Александрийский кодекс» Библии, написанный в Никейскую эпоху и никак не позже 450 г. и заключавший в себе греческий текст LXX и Новый Завет на том же языке. С вышеуказанной целью эту драгоценность Кирилл привез с собой из Александрии в Константинополь. Но за смертью короля Якова она была вручена его преемнику Карлу I в 1628 г. Несколько ранее тот же Кирилл сделал очень ценный подарок преемнику Кентерберийского архиепископа Аббота Вильгельму Лауду (Laud), а именно рукопись арабского перевода Пятикнижия с надписью: «В знак братской любви». 512

Теперь мы подходим к самому знаменательному времени в жизни Кирилла Лукариса – ко времени, когда им было издано знаменитое «Исповедание веры» протестантско-кальвинского характера, наделавшее столько шума в Греции и за границей. Вот что известно о внешних условиях, при каких появилось это произведение Константинопольского патриарха. В 1627 г. известный уже нам Митрофан Критопул, отправленный за границу для основательного образования, прибыл в Женеву, это отечество кальвинизма, и здесь в беседах с профессорами и пасторами изобразил печальное состояние Греческой, и в особенности Константинопольской, церкви, претерпевавшей немало бед от козней иезуитских. Эти беседы, как думают, и побудили женевское «Общество пасторов и профессоров» завязать тесные связи между кальвинизмом и Греческой церковью. Указанное Общество снеслось с Голландией или с представителями кальвинизма здесь и с общего согласия решились отправить способного человека в Константинополь с выше означенной целью. Разумеется, в этом случае было принято в расчет и то, что было известно в Женеве и Голландии о Кирилле Лукарисе. Выбор пал на лицо очень способное, ловкое, очень просвещенное и знакомое с греческим языком, – на Антона Лежера (Leger); он был отправлен в Константинополь в качестве пастора при голландском посольстве, во главе которого, как мы знаем, стоял Корнелий Гаген, жаркий приверженец кальвинизма, желавший пропагандировать это вероучение и на Востоке. 513 Это было в 1628 г. Лежер оставался в Константинополе восемь лет, не теряя из вида планов «Женевского Общества» и Гагена. Нужно сказать, что тотчас по прибытии Лежера в этот город между ним и патриархом Кириллом установились самые тесные отношения. Может быть, не проходило дня, когда друзья не встречались бы и не вели беседы. Если встречались препятствия к свиданию между ними, патриарх отправлял письма к Лежеру с выражением своей печали по этому поводу, причем в письмах часто фигурировала illustrissima madonna, signora Leonora, ή κυρία Лежер, т. е. жена Лежера, которой корреспондент обыкновенно посылал свои благожелания и приветствия. В весеннее время Кирилл нередко отправлялся на очаровательные берега Босфора, приглашая с собой Лежера и еще какого‑то священника Иоанникия, где и устраивалось оживленное пиршество. Нет сомнения, главное содержание бесед православного патриарха и протестантского пастора составляли вопросы религиозного свойства. А им было о чем поговорить в этом случае, тем более, что Лежер, конечно, не тратил времени напрасно. Как думают, именно Лежер расположил и убедил патриарха составить известное «Исповедание», и оно было составлено им в доме этого друга Кирилла, здесь же было и переведено на латинский язык этим последним и отсюда же это исповедание в латинском переводе было послано в Женеву, где и увидело свет. 514 Это случилось в 1629 г. Исповедание было издано с таким заглавием: «Исповедание веры достопочтеннейшего господина Кирилла, патриарха Константинопольского, написанное от имени и с согласия (?) патриархов Александрийского и Иерусалимского и предстоятелей прочих восточных Церквей. В Константинополе, в марте месяце, 1629 года». Наименование здесь города и хронологическая дата указывают место и время составления документа, а напечатано оно, как доказано Леграном, в Женеве, но без обозначения этого города в печатном издании. Но вскоре было найдено нужным напечатать то же «Исповедание» и на греческом языке. Греческий текст «Исповедания» получен в Женеве в конце 1631 г. но печатание его по каким‑то причинам очень замедлилось, и это произведение Кирилла Лукариса появилось в печатном виде уже в 1633 г. с таким, более скромным и более правильным заглавием: «Исповедание христианской веры Кирилла, патриарха Константинопольского. Женева, 1633 год». 515

Но более обстоятельное ознакомление с этим «Исповеданием» отложим на некоторое время, а займемся пока сообщением сведений о некоторых фактах из жизни Кирилла, относящихся к периоду между двумя изданиями его «Исповедания» (т. е. между 1631 и 1633 гг.). Разумеется, мы говорим о таких фактах, которые с новой стороны могут характеризовать отношения Кирилла к протестантам. В рассматриваемое время у него завязываются сношения еще с некоторыми другими представителями тогдашнего протестантского мира. К 1632 г. относится его письмо к женевскому профессору и теологу Диодати. В этом письме высказываются следующие мысли и сообщаются следующие факты. Кирилл выражает удовольствие, что отдаленность двух Церквей (к которым принадлежали автор письма и Диодати) не послужила препятствием к их общению. Он восхваляет Божественное провидение, которое поставляет во взаимное общение избранных людей самых далеких стран, подобно тому, как апостолы, рассеянные по свету, поддерживали союз между собой. Он в очень ярких чертах описывает достоинства и добродетели известного Лежера, именует его даже «сосудом Духа Святого и исполненным помазания Христова» (vaso del Spirito Suncto e pieno di Iesu Christo). 516 Выражает надежду, что сближение его с Лежером послужит на благо Греческой церкви. Затем Кирилл передает некоторые известия, касающиеся его известного «Исповедания». В Константинополе, говорит он, находится много списков с этого «Исповедания» (очевидно, здесь речь идет о греческой редакции, которая тогда еще не была издана); некоторые из его друзей просили его, чтобы он своей подписью авторизовал подлинность «Исповедания», что он, по его словам, не отказывался делать. Потом он пишет, что к нему являлся французский посланник и от имени папы спрашивал его: он ли автор появившегося «Исповедания», на каковой вопрос он отвечал утвердительно. (К сожалению, не ясно видно, о каком «Исповедании» здесь идет речь – о латинском, уже напечатанном, или же о греческом, рукописном). К этому Кирилл присовокупляет, что и другим лицам на тот же вопрос он отвечал также. В этом же письме Кирилл предоставляет профессору Диодати и всему Женевскому университету распоряжаться его «Исповеданием», как они знают: распространять его для ознакомления с верой греков (?), комментировать его через прибавку текстов Св. Писания или приведение доказательств; вообще все такое он предоставляет их христианской любви. Что же касается римо-католиков, недовольных образом действий Кирилла, то он говорит о них: «Пусть они лают, как цепные собаки, которые не могут кусаться». В заключение письма сказано: «Писано моей собственной рукой». 517

Замечательно, что в это же время (в 1632 г.) Кирилл вступает в переписку даже с одной коронованной особой – героем тогдашней эпохи, шведским королем Густавом-Адольфом. Первый шаг в этом случае делает сам король, но содержание его письма неизвестно. Кирилл смиренно приветствует короля и говорит, что в знак величайшего уважения к нему целует его руку. Затем он воздает хвалы шведскому посольству в Константинополе, действующему с большой пользой для Церкви, но в подробности вдаваться он не хочет, объявляя, что в таком случае ему бы пришлось написать целый том. Он восхваляет победы короля над его врагами в войнах и замечает, что его успехи в этом отношении суть чудеса и обнаружение силы Божьей, охраняющей честь Господа. (Речь идет о так называемой Тридцатилетней войне, прославившей оружие протестантов). В этом же письме Кирилл жалуется королю на свое стесненное положение со стороны иезуитов; говорит, что он подобен овце, ведомой на заклание, и что он и одного дня не имеет покоя. А почему? Потому, отвечает он, что не хочет верить, будто Св. Писание несовершенно и недостаточно, что Церковь не Христа имеет главой, что вера заключается в одних обрядах, что идолопоклонство есть истинное богопочитание и пр. «Мы ищем спасения наших душ, – прибавляет он, – в истинно евангельской вере Иисуса Христа, а не в баснях». Тот же Кирилл выражает сожаление по поводу недостатка для него помощи со стороны и пишет: «Кроме Христа нет у нас помощника, за исключением истинного, верного и усердного поборника Божественной славы – Корнелия Гагена». В заключение он просит принять короля уверение в том, что он непрестанно молится за его благоденствие, дабы Бог сохранил его на погибель его (короля) врагов, на утешение верующих, на избавление угнетенных и для прославления имени Иисуса Христа». К этим словам присоединено речение: «Аминь». 518

Мы подошли к 1633 г., в котором было издано знаменитое «Исповедание» Кирилла в оригинальном тексте. Ознакомимся с содержанием этого документа. «Исповедание» состоит из 18 глав неодинаковой величины. Гл. 1. В ней в кратких словах излагается учение о Св. Троице, причем о Духе Св. говорится, что Он исходит от Бога Отца через Сына. Гл. 2. Св. Писание произошло от Бога, виновник его Св. Дух, а не кто другой. Его (Писания) свидетельство высшего достоинства, по сравнению со свидетельством, принадлежащим Церкви; ибо не одно и то же – будем ли мы получать наставление от Духа Св. или человека. Последний по неведению может впадать в заблуждение, обманывать и обманываться (речь идет о Церкви). Гл. 3. Всеблагой Бог прежде сотворения мира (πρό καταβολής κόσμου) предопределил избранных к Православию, независимо от их дел, а осужденных, по неограниченной Своей воле (αίτίαν είναι τήν θείαν θέλησιν), отверг так же, прежде веков (ώσαύτως προ τού τόν αιώνα γενεσθαι), по правосудию, ибо Он не только благ, но и правосуден. Гл. 4. Все сотворенное имеет добрую природу, потому что произошло от Бога, а то, что составляет зло, произошло от дьявола и человека. Гл. 5. Всем управляет Божественное провидение. Гл. 6. Грех от первого человека распространился на весь род человеческий. Гл. 7. В ней говорится о воплощении Христа, искуплении Им людей и ожидаемом Его втором пришествии. Гл. 8. Иисус Христос, седящий одесную Бога Отца, есть единственный первосвященник и ходатай, Он один печется о Своих, т. е. христианах (μόνος κήδεται τών ίδίων). Очевидно, исключается ходатайство святых за род человеческий. Гл. 9. Никто без оправдывающей веры в Иисуса Христа не может угодить Богу и спастись. Гл. 10. Христос есть единый глава Церкви, человек же смертный не может быть ее главой (против папства). Гл. 11. Члены Церкви состоят из людей святых, предопределенных к жизни вечной (блаженству). Гл. 12. Воинствующая Церковь освящается и наставляется от Св. Духа, которого как истинного Утешителя и Наставника посылает Христос от Отца нужно утверждать, что Церковь в земном ее состоянии может заблуждаться и вместо истины избирать ложь. Гл. 13. Человек оправдывается верой, а не делами; дела служат для выражения нашего избрания ко спасению, но не имеют значения перед судом Божьим. Гл. 14. Свободная воля мертва в тех, кто не возрождены, и все, что они ни делают, – грех; у возрожденного же, при посредстве благодати, свобода восстанавливается и оживотворяется. Гл. 15. Есть только два евангельских таинства, установленных Господом, свыше же этого числа нет таинств. Гл. 16. В ней говорится о таинстве Крещения и плодах его. Гл. 17. Здесь идет речь о таинстве Евхаристии и между прочим написано: верующие причастники приемлют Тело Господне не чувственно (раздробляя его зубами), но душевно (άλλά τή τής ψυχής αίσθήσει κοινωνούντας); ибо Тело Господне есть не то, что видим и объемлем чувственным зрением, а есть то, что вера духовным образом (πνευματικώς) постигает, представляет и сообщает; плод таинства потерян для того, кто без веры приемлет Тело и Кровь (т. е. хлеб и вино остаются для него, чем они суть). Гл. 18. Души, по разлучении от тел, получают блаженство или подлежат осуждению, по смерти нет покаяния, время благодати есть земная жизнь. Выдумка о чистилище не должна быть принимаема, каждый в этой жизни должен соделывать свое спасение. – В заключение присоединены четыре вопросо-ответа. В первом вопросе говорится, всем ли христианам дозволительно чтение Св. Писания, и ответ дается утвердительный. На второй вопрос, ясно ли для христианских читателей Св. Писание, в ответ говорится, что хотя понимание Св. Писания сопряжено с затруднениями, оно становится ясным для просвещаемых благодатью Божьей, при объяснении одних мест в нем другими (допускается свободное толкование Библии без ближайшего руководства Церкви). На третий вопрос, какие книги принадлежат к составу Библии, дается ответ, что книг Св. Писания столько, сколько указано собором Лаодикийским в IV в. (пр. 60-е), с присоединением Апокалипсиса, не упомянутого указанным собором, причем неканонические книги исключены из состава Библии (по примеру протестантов). Четвертый вопрос сформулирован так: как нужно мыслить об иконах? В ответе дается знать, что почитание и поклонение иконам ясно запрещены в Св. Писании с присовокуплением разрешения иметь иконы Спасителя и святых не для поклонения. Лучше последовать заповеди Божьей, чем нелепым вымыслам людей, – сказано здесь. 519

Из числа восемнадцати частей вышеизложенного «Исповедания» две: 3-я – о безусловном предопределении и 17-я – о Евхаристии – составлены, несомненно, в духе кальвинизма. Части же 2, 8–15 и 18-я носят общепротестантский характер, но в них можно найти и следы влияния кальвинизма, так как, по суждению Пихлера, все сочинения Кальвина отличаются неустойчивостью мысли и неопределенностью и двусмысленностью выражений, и в этом отношении рассматриваемое «Исповедание» очень напоминает собой эти сочинения. 520 Другие члены этого же «Исповедания» отчасти неопределенны, а отчасти выражают православное учение. – Что касается четырех вопросо-ответов, то, за исключением первого, они отпечатлевают на себе дух протестантства.

Нет сомнения, что такого важного шага, как издание «Исповедания», безусловно протестантского характера, Кирилл Лукарис не мог сделать сразу, под влиянием минутного увлечения. Вероятно, были обстоятельства в его предшествующей жизни, которые предрасположили его к такому поступку. И действительно, подобного рода обстоятельства можно найти в его жизни. Так, в 1599 и 1600 гг. происходили сношения между польско-литовскими протестантами и Восточной церковью, имевшие целью достигнуть между ними соединения; в этих сношениях принимал участие и Кирилл и, во всяком случае, хорошо их знал. Польско-литовские протестантские пасторы обратились в 1599 г. с письмом на имя Константинопольского патриарха, в котором между прочим находились следующие строки: «Главная наша мысль есть соединиться с теми, которые верны чистейшему учению и хотя отдалены от нас пространством, но тем более приближаются к нам исповеданием благочестия и верой. Такой мы всегда почитали Восточную церковь в Греции, потому мы усиленно желаем при этом случае вести беседу с вашим достопочтенным отечеством о деле веры и сообща поискать средств соединить наши православные общества с вашими Церквами и теснейшим каким‑либо союзом любви связать на последующее время. Мы сочли нужным просить от вас совета и содействия, чтобы, если это возможно, устранив все несогласное с евангельской истиной, служить Богу под единым главой – Христом, в единстве веры и братской любви. Сколько мы могли узнать из новейших писателей вашей Церкви, между нами существует наилучшее соглашение. О церемониях же и внешних обрядах теперь не рассуждаем, ибо знаем, что иногда многое следует допускать, снисходя ко времени и долгой привычке». Авторы письма просили патриарха назначить время и место для ведения переговоров. 521 Письмо это вместо патриарха Константинопольского попало Мелетию Александрийскому, управлявшему тогда делами Константинопольской церкви на правах местоблюстителя. Сохранилось и другое письмо, написанное в то же время и на имя Мелетия Александрийского и подписанное одним из тех лиц, имя которых значится в подписи под письмом, нами уже изложенном. Здесь между прочим читаем: «Если у вас есть в настоящее время какое‑либо сокращенное изложение учения вашей Церкви, то мы охотно приняли бы и прочли. И мы питаем уверенность, что наши братские предложения о вере и благочестии будут иметь добрый прием у вас, так чтобы мы соединились в братской любви во Христе и стали едино в Господе и Его истине». 522 Об этих сношениях протестантов с Восточной церковью хорошо знал Кирилл, находившийся в это время в тех же странах, из которых написаны эти письма: сюда в сане архимандрита Кирилл прибыл по воле именно Мелетия для наблюдения за ходом здешних церковных дел. Конечно, Кирилл был осведомлен и по отношению к тем ответам, которые получились от Мелетия. Последний благосклонно встретил эти письма и был намерен дать делу надлежащий ход. Так, в письме к протестанту Мартину Броневскому он говорил: «Мы скорбим и должны скорбеть, что мы не столько разделены такими расстояниями стран, сколько по тем делам, где следует быть единодушными тем, которые носят имя Христа Бога. Но мы уповаем, что будет некогда время, когда и им положит конец Всевышний Промыслитель». 523 Нужно сказать, что польско-литовские протестанты прислали Мелетию и свое вероизложение, состоявшее также из 18 членов, как и «Исповедание» Кирилла. В решении дальнейших вопросов, по мысли Мелетия, отводилось значительное место и для деятельности Кирилла, который, как видно из писем Мелетия к вышеуказанным лицам, пользовался благорасположением польско-литовских протестантов. 524 Положим, эти сношения протестантов с Восточной церковью из‑за скорой смерти Мелетия остались без последствий; но во всяком случае они побуждали Кирилла впоследствии не страшиться подобных же переговоров с протестантами о соединении Церквей. Быть может, и вероизложение протестантов, о котором мы упоминали, имело какое‑либо значение в дальнейшей истории Кирилла. Можно утверждать, что мысль о сближении с протестантами уже и в это время заинтересовала его. Мысль эта не угасла у него и впоследствии. Известный уже нам Митрофан Критопул был отправлен Кириллом в 1617 г. в продолжительное заграничное путешествие по протестантским странам как для его научного образования, так и затем, чтобы, ознакомившись с протестантскими Церквами и их учением, выработать план соединения этих Церквей и Греческой церкви. 525 Сам Критопул о составленном им за границей «Исповедании веры» говорит, что он хотел при его посредстве облегчить соглашение между протестантами и греками; он писал одному протестантскому проповеднику: «Когда увидят (протестанты), что мы согласны в самом необходимом, то поймут, что и остальное легко и удобно может быть улажено». 526 Очевидно, мысль о сближении вышеуказанных исповеданий с давних пор глубоко залегла в душе Кирилла. Прибытие в Константинополь женевского кальвиниста Лежера подогрело ее. Ум и влияние Лежера докончили остальное. Кирилл сам пошел навстречу протестантам и позволил издать в свет его только что рассмотренное «Исповедание"…

Если уже во время бытия Кирилла патриархом Александрийским неправославные его идеи возбуждали движение против него (о чем было сказано раньше), то тем более этого можно было ожидать с перемещением его на Константинопольскую кафедру. Так и случилось. Посольства римско-католических держав, убедившись вскоре в протестантских тенденциях патриарха, всячески старались вредить ему. В 1623 г. французский посланник писал своему королю: «Вы приказываете мне постараться, если возможно, низвергнуть греческого патриарха в Константинополе как весьма опасного еретика. Я не теряю случая. Этот патриарх весьма опасный еретик, он не имеет иной цели, как довести Римскую церковь до ослабления и утвердить кальвинское учение в Греции и во всех восточных странах». 527 Ввиду этого католические посольства низвергали Кирилла с кафедры, а протестантские снова возводили его; патриаршее место в Константинополе сделалось ареной интриг и прискорбных случайностей. В 1628 г. Константинополь посетил Мелетий Смотрицкий, архиепископ Полоцкий, и Кирилл без всякой осторожности дал прочесть ему какое‑то свое рукописное сочинение в форме диалога, в котором утверждалось, что нужно признавать только два таинства, что молитвы за умерших бесполезны и пр. А на словах Кирилл еще сказал, что исповедь во грехах не нужна. Вскоре все это огласилось благодаря одному сочинению Мелетия, изданному в 1629 г. 528 Кирилл стал предметом недоброжелательного внимания и за пределами его Церкви. Первое издание «Исповедания» Кирилла в том же 1631 г. вызвало опровержение со стороны грека-униата Матфея Кариофила. 529 Православие Константинополя омрачилось. Но особенно сильное движение возникает в Константинополе вскоре по появлении «Исповедания» Кирилла в греческом оригинале. По словам письма Лежера, 530 написанного в 1634 г. в Женеву, злоба врагов Кирилла усилилась, появились «летучие сочинения в форме писем», или, точнее сказать, «пасквили», пущены были в дело «всевозможные ухищрения самого ада». Смута росла…

По изложении и разъяснении замечательнейшего факта из жизни Кирилла Лукариса, т. е. обнародования им известного «Исповедания», доскажем остальную историю этого патриарха, твердо держась намеченных нами рамок.

Вскоре патриарх по проискам римско-католических посланников, нашедших себе поддержку в греческих архиереях, лишается кафедры и претерпевает ссылку сначала на Тенедосе, потом на Хиосе, наконец, на Родосе. Из этих мест заточения он написал несколько писем, или, точнее, записок, известному уже нам Лежеру, находившемуся в это время в Константинополе при исполнении своих обязанностей. В этих письмах Кирилл неоднократно возвещает о своей крепкой привязанности к кальвинизму и сообщает некоторые известия о том противодействии его учению, какое он встречал в это время. В первом из писем к Лежеру Кирилл, опасаясь, чтобы изгнание не окончилось для него смертью, просит своего друга в подобном случае заявить следующее: что он, Кирилл, умер, оставаясь верным учению Кальвина, как это учение изложено в его собственном «Исповедании» и в прочих известных реформаторских исповеданиях; что он всегда страшился заблуждений папистов и суеверий греков; что он одобряет и приемлет учение достойнейшего учителя Иоанна Кальвина и всех его последователей. 531 Письмо относится к марту 1634 г. В другом письме к Лежеру, очевидно под влиянием споров с одним из его жарких противников, Корессием, врачом по профессии, он с насмешкой пишет об этом лице, осмеивая непонимание им протестантского учения о едином Ходатае; по суждению Кирилла, Корессий и его ученики так невежественны, что они могут возбуждать только ужас. Здесь же встречаем неприличное в устах автора замечание о Евхаристии, а именно такое: «Пресуществление из кусочка хлеба или даже из сухой крошки делает Христа». 532 Еще в другом письме (1635 г., как и предшествующее) Кирилл благодарит Лежера за присылку ему какого‑то рукописного сочинения о Евхаристии; это сочинение Лежера он очень хвалит, называет его угодным Богу и собирается перевести его на греческий язык. В этом же письме Кирилл выражает сомнение в подлинности послания апостола Иакова, так как оно будто бы стоит в противоречии с учением апостола Павла об оправдании верой. Автор письма еще делает замечание, что писатель послания ничего не говорит о таинстве Воплощения и вообще холодно говорит об Иисусе Христе, едва упоминая Его имя. 533 Последнее письмо, написанное Кириллом Лежеру из ссылки же, тоже заслуживает внимания (1636 г.). В нем он всячески бранит вышеупомянутого врача Корессия, его противника; отсюда можно заключать, что Корессий своей православной полемикой слишком досаждал патриарху. Кирилл выставляет его приверженцем некоторых папских доктрин, именует его презрителем благодати Иисуса Христа, исказителем учения о Евхаристии, объявляет его еретиком, достойным вечного осуждения, идолопоклонником, и наконец, пишет о нем, что в глубине сердца он преисполнен атеизма. 534 Кстати, передадим сведения еще об одном письме Кирилла к Лежеру, написанном уже по возвращении Лежера с Востока в Женеву, так сказать, прощальном письме (в 1637 г.). Автор уверяет Лежера, что у всех греков будет сохраняться о нем память как о человеке, отличающемся честностью, ученостью и святостью. Благодарит Бога, давшего Лежеру возможность благополучно совершить его возвращение с Востока. Обнадеживает его и, по-видимому, сам верит, что с «благословением Божьим церковь Греческая получит новое, лучшее течение, что православная евангельская (кальвинская) вера распространится, истина воссияет и что все будет реформировано согласно слову Божьему». Письмо оканчивается словами: «Братски приветствую всех достопочтенных учителей вашей Церкви и молю Господа, чтобы Он благословил их успехом во всех их начинаниях». 535

Очень любопытно письмо Кирилла, написанное им в Женеву же вскоре по возвращении его в 1636 г. из ссылки в Константинополь. Из письма видно, что в этом случае он не тотчас поселился в патриархии, хотя и занял патриаршее место, а долго проживал в качестве гостя у голландского посланника – указание на большую близость хозяина и гостя. Письмо адресовано не на имя отдельного лица, а на имя всего лучшего общества Женевы, а именно так: «Великим и славным сенаторам, достопочтеннейшим ученым, пасторам, профессорам и правителям города Женевы и ее Церкви», которых он именует «друзьями и возлюбленнейшими братьями о Христе» и которым он желает братского мира и всякого благополучия. Затем он восхваляет Лежера за то, что он оказал большие услуги церкви (Греческой), и за то, что он разъяснил самому Кириллу многое по части догматов и вообще раскрыл ему истину в разных отношениях. Автор пользуется случаем, чтобы возвеличить и имя Кальвина, называет его святейшим и мудрейшим учителем (dottor santissimo е sapientissimo), 536 который блаженствует на небесах в сонме величайших праведников». Еще раз он же заявляет, что он открывает свое сердце перед вселюбезнейшими братьями, утверждая, что он принимает их учение за православное и кафолическое учение и отвергает римское как извращенное. Он сознается, что против такой исповеди его подвигнутся и самые горы, но он не перестанет говорить: Господь мое спасение, кого устрашуся? В конце письма Кирилл в чувстве благодарности перед голландским посланником Гагеном называет его «столпом и утверждением православной кафолической веры». 537 В этом письме Кирилл высказывается ясно и в полной мере.

Конец жизни Кирилла, как известно, был в высшей степени трагический. По политическим подозрениям он был по распоряжению турецкой власти удавлен, и труп его извержен в море. Это произошло в 1638 г.

Как смотреть на такой странный и необычайный факт увлечения протестантизмом со стороны патриарха Кирилла Лукариса, увлечения, доходившего до того, что он решился даже издать «Исповедание» в духе кальвинизма? Как объяснить себе возможность появления такого исторического факта? Какой цели стремился достигнуть Кирилл? Ответ на вопрос старается дать известный римско-католический писатель Пихлер в следующих словах: «Несомненно, Кирилл обладал стремительным умом и большой природной любознательностью, которые благодаря его учителям сильно развились и были обогащены познаниями. Но в Греческой церкви не существовало никакой богословской школы, которая научила бы его разобраться в тех воззрениях, с какими ему приходилось встречаться. Между тем он постоянно должен был выслушивать насмешливые отзывы европейцев о крайнем невежестве греческого клира, и потому он стал стыдиться своей принадлежности к этому последнему. К этому располагало его и то, что, сделавшись патриархом в тридцатилетнем возрасте, он приписывал такой успех своей импонирующей учености, а толпа льстецов поддерживала его в таком самомнении. Знаменитые государственные мужи и ученые предлагали ему свою дружбу, и вот по Европе разнеслась слава о его учености и доблестях. В нем, Кирилле, утверждалось воззрение, что у него нет ничего общего с греками современности, что они стоят неизмеримо ниже его, да и сами они говорили, что по сравнению с ним они ослы. Единственное отношение, в какое он мог поставить себя к ним, – это сделаться реформатором у них: так, по крайней мере, казалось ему. Но эта предполагаемая реформа могла прийти только с Запада, и притом от протестантов; другой возможности ему не представлялось, так как весь ход его образования ставил его во враждебные отношения к Риму. Это, а не что другое, сделало его еретиком (т. е. протестантом): ненависть к Риму, с одной стороны, и гордость своим образованием, ставившим его высоко над греками, – с другой. Тем и другим воспользовались в своих интересах протестанты; в их руках он стал игрушкой. Первыми интеллектуальными виновниками нестроений были голландцы, которые смотрели на Восток как на место развития их пропаганды, а на Кирилла, при его бесхарактерности, как на орудие к достижению своих целей. Несправедливо было бы думать обратное, т. е. что Кирилл воспользовался кальвинистами как средством к достижению его честолюбивых планов (имеется в виду его желание при их посредстве удерживаться на патриаршей кафедре), ибо такое понимание дела противоречит не только фактам, но и его характеру, лишенному необходимой твердости и энергии». 538 В этом объяснении факта нельзя не находить много верного. Но мы не думаем, чтобы Кирилл на самом деле мечтал сделаться действительным реформатором Греческой церкви в духе протестантства. Сам он высказывался в двояком роде: то представлял себе реформу возможной и легко осуществимой (письма в Женеву), то желательной, но далекой от осуществления (письма к Утенбогерту), и едва ли нужно сомневаться, что в последнем случае он был более искренен. Да и для роли реформатора он не годился. Он много говорил о реформе и ничего не делал для нее. Разве так поступают действительные реформаторы? Всего его мысли о реформе – мысли чужие, взятые напрокат. Сам он в этом случае не придумал ничего. Из такой личности не могло выйти инициатора дела; а без собственной инициативы важного дела сделать невозможно. Сам Кирилл хорошо сознавал это – и дальше слов не шел. Правда, он издал известное «Исповедание», и в этом, конечно, была своя цель. Кирилл таким смелым поступком хотел и других греков сделать смелее, заставить их выйти из инертного состояния. Но его поступок не вызвал соответствующего движения. Вероятнее всего, Кирилл рассчитывал, что реформа будет входить в жизнь сама собой, без крутого переворота, в силу сознания о необходимости для Греческой церкви выйти из векового застоя. Однако расчеты патриарха нимало не оправдались.

Одно можно утверждать: в Греческой церкви XVII в., без сомнения, по примеру и под влиянием Кирилла образовался небольшой кружок протестантствующих богословов, к рассмотрению которого и обратимся.

III

– Кружок протестантствующих богословов в Греческой церкви XVII в.

– Захария Герган, его образование в Германии, он – греческий митрополит; его «Катехизис» и современное его появлению его опровержение.

– Феофил Коридаллевс, биографические сведения о нем, его речь в Константинополе в похвалу Лукариса и его «Исповедания», волнения из‑за нее и торжественное ее опровержение; он делается митрополитом; характеристический анекдот о нем, другие сведения, свидетельствующие о его протестантских стремлениях.

– Максим Каллиполит, его простонародный перевод Нового Завета, оппозиция против перевода в Константинополе, основания считать этот перевод делом, имевшим протестантские тенденции.

– Нафанаил Канопий, протосинкелл патриарха Лукариса, письмо его к кальвинисту Лежеру с описанием смерти этого патриарха.

– Иоанн Кариофилл, ученик Коридаллевса; смуты, произведенные в Константинополе его протестантскими мыслями; два собора против него в Константинополе, последующая его судьба.

– Значение истории протестантской смуты в Греческой церкви XVII в. для этой Церкви.

Около Кирилла Лукариса, а несколько позднее под его влиянием в Греческой церкви XVII в. образовался кружок протестантствующих богословов, которые старались знакомить греков с протестантским учением и склонять к нему. Этот образ действий указанных богословов не имел ни определенного плана, ни твердо намеченных целей и в общем представляется явлением случайным, плодом необдуманных увлечений новизной. Да и сам кружок протестантствующих богословов был очень невелик, что и естественно, если возьмем во внимание замечательную приверженность греков к исконному у них Православию и их страх перед религиозными нововведениями. Вот главные лица, принадлежавшие к рассматриваемому кружку: Герган, Коридаллевс, Каллиполит, Канопий, Кариофилл.

Захария Герган. Происходил из знаменитой фамилии и был родом из Арты в Албании. По какому‑то случаю он получил образование в Германии и сделался приверженцем лютеранского лжеучения. В 1622 г. видим его еще в Виттенберге, но вскоре затем он появляется в Константинополе и возводится в сан митрополита Навпактского и Артского; есть все основания полагать, что поставление его в архиереи произошло по воле и определению патриарха Кирилла Лукариса. 539

Протестантский дух своего учения Герган выразил в составленном им «Катехизисе». «Катехизис» этот является библиографической редкостью, так что даже ученым грекам нашего времени он известен только по названию. 540 Сообщим о нем сведения, какие нам удалось собрать.

Книга имеет такое заглавие: «Христианский катехизис во славу Человеколюбца, Бога Отца, Иисуса Христа и Духа Святого, для чести и на помощь боголюбивым грекам». Напечатан он в Виттенберге в 1622 г. Значит, он издан прежде, чем Герган сделался митрополитом. «Катехизис» открывается введением, в котором на первом месте находится обращение к герцогу Саксонскому Иоанну Георгу. Здесь говорится, что первоначальное намерение автора состояло в том, чтобы отправиться для научного образования в Рим, но что Промысел направил его во владения герцога Саксонского, и за это он воссылает хвалу преблагословенной Троице. Затем Герган в пышных выражениях благодарит герцога за то, что осыпал его милостями в то время, когда он учился в Виттенбергском университете богословским и другим наукам, причем благодарный грек указывает, что герцогом сделано немало и других благодеяний, о которых он не хочет говорить открыто. «Исповедую имя твое во языцех и воспою его», – говорит грек, обращаясь к своему благодетелю, которого он считает вправе назвать публично достойнейшим отцом греческого народа. Наконец, автор пишет, что он посвящает свой труд – «Катехизис» – герцогу в изъявление чувства благодарности.

За первым обращением следует второе, в котором речь обращена к царям Московии и Грузии, господарям Молдавии и Валахии, к патриархам, митрополитам и пр. Затем, указав на то, что Церковь имеет всегда врагов истины, автор выражает уверенность, что и его книга будет встречена враждебно. «Я не сомневаюсь, – говорит Герган, – что дьявол не преминет возбудить злых и развращенных людей, которые будут превратно судить о моей книге». Такими предполагаемыми врагами книги, по мнению автора, прежде всего станут приверженцы папства (haeretischismatopapicolae); другой род врагов составят те греки, которые открыто признают себя приверженцами греческой веры, а в тайне являются сторонниками папства. Автор считает нужным предостеречь своих читателей от тех и других врагов его книги, имеющих вредить или открыто, или прикровенно. «Вы не должны удивляться или поражаться, когда услышите, – замечает автор, – что злые люди будут худо отзываться о моей книге, ибо людям нечестивым свойственно худо мыслить о благом и спасительном деле». В книге есть еще третье обращение: «К христианскому читателю». Здесь он просит этого последнего извинить, что книга написана на народном (новогреческом) языке (barbaro stylo), «ибо, – говорит он, – мы лишились царства, а вместе с тем и мудрости: нет у греков ни гимназий, ни академий (университетов), а есть только первоначальные школы». «Наш народ, – восклицает Герган, – некогда наивысший и мудрейший, теперь занимает самое низкое место!» Интересно читать в заключении введения следующую приписку: «Этот богословский трактат, написанный Захарией Герганом, итакийским греком, воспитанником нашей академии, на смешанном, вульгарном языке ради пользы своих единоземцев, современных греков, мы читали и по содержанию его (трактата) одобрили и разрешили к печатанию. Декан, сеньор (senior) и прочие доктора и профессоры богословской коллегии в герцогском Виттенбергском университете». 541 Конечно, такое одобрение и разрешение очень странно читать при книге, именуемой «Катехизисом», написанной на греческом языке (введение, впрочем, изложено еще и по-латыни) и назначенной для православных греков; но эта странность исчезает, если припомним, что сочинение составлено было в протестантском духе.

К сожалению, «Катехизис» Гергана составляет, как мы уже упоминали, великую библиографическую редкость, а описаний его содержания мы не знаем; ввиду этого мы не можем сообщить никаких подробностей о книге указанного греческого богослова. Известно, однако, что вскоре после появления этой книги вышло в свет ее опровержение. Имеем в виду сочинение Матфея Кариофилла, униата, который именовал себя архиепископом Иконийским: «Опровержение псевдо-христианского катехизиса, изданного греком Герганом» (Рим, 1631 г.). Книга посвящена папе Урбану VIII. Число заблуждений, рассмотренных Кариофиллом и найденных им у Гергана, достигает семидесяти. К сочинению приложена «Монодия о бедствиях несчастной Греции»; по своему содержанию эта монодия есть только памфлет, направленный против Греческой церкви и архиереев, к ней принадлежавших. Здесь между прочим рассказываются сплетни по поводу известного Мелетия, патриарха Александрийского. 542 В подробностях остается неизвестным и это «опровержение» воззрений Гергана, а потому остается неразъясненным, на какие стороны указанного «Катехизиса» наиболее нападал Кариофилл. Известно только, что этот последний относился очень строго к Гергану, именовал его змеей, волком, нечестивцем, дьяволом и, что особенно важно для нас, лютеранином, т. е. находил его изменившим Православию в пользу протестантства. 543

«Катехизис» Гергана скоро распространился по Греции и проник в Западную Русь, без сомнения, порождая смуту в умах. Но не видно, чтобы тогдашний патриарх Кирилл Лукарис беспокоился по этому поводу. Да и можно ли было ожидать других отношений Кирилла к книге, автора которой он возвел даже в сан митрополита?

Феофил Коридаллевс. – Феофил, по выражению историка Мелетия Афинского, «весьма много прилежал и соглашался с Кириллом Лукарисом, будучи его единомышленником»; 544 а по выражению историка Сафы, он сделался «пригодным орудием для лютерано-кальвинистов, желавших распространения своего учения между греками». 545 Феофил родился в Афинах в 1563 г., учился сначала в Риме в Греческой коллегии, а потом в Падуанском университете, где и слушал свободомысленного профессора Кремонини, о котором мы уже упоминали, когда говорили о научном образовании Кирилла Лукариса. По окончании своего образования он возвратился на родину, в Афины, и открыл здесь философскую школу. Вскоре он приобрел славу первого и великого философа своего народа. Преподавание его не было чуждо того свободомыслия, которым отличался и вышеназванный Кремонини. В 1624 г. Феофил посылал поздравление Кириллу Лукарису, приветствуя его вторичное восшествие на Константинопольскую патриаршую кафедру. Это открыло путь к сношениям между указанными лицами. Заботясь о процветании патриаршей школы в Константинополе, Кирилл пригласил Коридаллевса занять преподавательское место в ней и принять на себя обучение Аристотелевой философии. Приглашенный охотно отозвался на этот призыв, приехав в Константинополь не позднее 1629 г. Для обеспечения нового профессора в материальном отношении ему была дана в заведование одна из столичных церквей. 546 И вот, по замечанию Досифея Иерусалимского, с прибытием Коридаллевса к Кириллу «обманщик присоединился к лицемеру и нечестивец к еретику». 547 При указанном случае Феофил принял монашество и получил имя Феодосия, но к монашеству своему он относился своеобразно: то снимал его с себя, то опять принимал. В должности преподавателя патриаршей школы он оставался до смерти Кирилла Лукариса (до 1638 г.). 548

По смерти этого патриарха Коридаллевс на некоторое время покидает столицу, но потом опять возвращается сюда (в 1639 г.), пользуясь тем, что на патриарший престол был избран новый патриарх – Парфений I, человек, расположенный к нему. Но возвращение Коридаллевса послужило к смутам в Константинополе. Наступил день, когда новый патриарх должен был торжественно воссесть на патриарший престол. По обычаю этот обряд интронизации сопровождался панегирической речью в честь патриарха. Этот долг в настоящий раз принял на себя Феофил Коридаллевс как человек, отличавшийся красноречием. Но речь была необычна. В ней он распространился о предшественниках Парфения I и с особенным вниманием остановился на личности Кирилла Лукариса. Оратор при этом осмелился восхвалять его известное протестантское «Исповедание»; он говорил, что «главы» («Исповедание») Кирилла – столп благочестия, что Церковь должна утверждаться на них и что если кто не соглашается с ними, тот нечестивец, и вообще называл их точным изложением веры Восточной церкви. Из числа догматов он коснулся при этом случае учения о пресуществлении и относился к нему отрицательно. Новый патриарх и Константинопольский синод должны были все это выслушать. Разумеется, подобная речь приводила их в смущение и страх. Но они не решились прервать его и осыпать упреками. День интронизации патриарха считался большим празднеством, омрачать которое пререканиями архиереи не хотели. Оратора выслушали в молчании. 549

Прошло некоторое время, прежде чем Коридаллевс получил надлежащий отпор своим воззрениям. Сначала почему‑то ждали, что сам оратор покажет раскаяние в том, что он наговорил; но такого не последовало. А главное дело, кажется, состояло в том, что Парфений I, питая благорасположение к Коридаллевсу, желал щадить его. Но затем, под давлением общественного мнения, патриарх нашел нужным поручить какому‑либо сведущему человеку публичное опровержение вышеуказанной речи. Выбор пал на константинопольского иерокирикса Мелетия Сирига, который еще предшественником Парфения I был вызван из Александрии в Константинополь для борьбы с религиозными идеями, рассеиваемыми Лукарисом и Коридаллевсом во вред Православию. Днем для публичного изобличения указанного лица был избран праздник (неделя) св. Отец в октябре того же 1639 г. Сириг взошел на амвон и в энергической проповеди восстал против Лукариса и тех мыслей, которые недавно были выражены его апологетом Коридаллевсом. Этого последнего он приравнивал к таким древним врагам христианства, как философ Порфирий, и к таким еретикам, как Ориген, Аэций, Евномий и Филопон, не чуждым философских познаний. Нужно при этом помнить, что Коридаллевс в свое время славился преимущественно как философ. Сириг между прочим говорил, что Коридаллевс скорее может называться «богоненавистником» (μισόθεος), чем «боголюбцем» (Θεόφιλος). Он, в частности, разбирал его ложные мнения, и в особенности опровергал его лжеучение относительно таинства Евхаристии, так как Феофил не признавал пресуществления даров. Случилось так, что и сам Коридаллевс, присутствуя в храме, должен был выслушать эту неприятную для него проповедь. Мало того, возникло народное движение, направившееся против вольнодумного богослова, и последний едва спасся от народного мщения, тайно убежав из церкви. Он нашел себе убежище в доме дружественного ему архонта Димитрия Иулиана (или Гулиана) и потом снова начал здесь преподавание наук, излагая, по выражению Досифея Иерусалимского, вместо богословия кальвинизм и вместо философии атеизм. 550

Дальнейший факт в жизни Коридаллевса представляет собой полную неожиданность. Этот заблуждающийся человек снова принимает отринутое было им монашество и делается митрополитом Навпактским и Артским, и это произошло очень скоро, в ноябре 1640 г. Возведение Коридаллевса в архиереи стараются объяснить тем, что будто бы он принес раскаяние в своих заблуждениях, но вся последующая его жизнь не доказывает этого. Вероятнее всего предполагать, что такое явление произошло вследствие излишнего послабления со стороны патриарха Парфения I, благоволившего к Коридаллевсу и, может быть, не совсем холодно относившегося к затеям Кирилла Лукариса. Впрочем, указанное лицо недолго продержалось на митрополичьей кафедре – оно было смещено. Случилось так или вследствие того, что он оказался (чего и можно было ожидать) нетвердым в догматах, или вследствие того, что он был крайне неопытен в делах церковного управления. К тому же о нем говорят, что, принимаясь по обязанности архиерея за решение тех или других дел, хотя бы и церковных, он позволял себе смеяться над ними. 551

О Феофиле Коридаллевсе рассказывают следующий анекдот, характеризующий его вольнодумство по вопросу о пресуществлении в таинстве Евхаристии. Однажды к нему пришел какой‑то архиерей, которого он пригласил к себе на обед. Дело, по-видимому, происходило в Афинах. За обедом гость спросил хозяина, почему он не употребляет рыбы. В ответ Коридаллевс сказал, что он мог бы иметь даже чернильную рыбу (σηπιά, сепия – моллюск, составлявший любимое блюдо древних афинян), если бы он захотел того. Гость на это заметил, что ведь это дорогая рыба и что ее затруднительно найти в данное время ввиду большого спроса на нее. И в ответ услышал следующее: благий владыко, ныне стоит только благословить твою подошву и отдать ее повару для приготовления, и ты будешь уже сыт. Но так как гость недоумевал, то хозяин прибавил в пояснение: не удивляйся, ибо кто обладает властью претворять хлеб в Тело Христово, тот еще легче может превратить в чернильную рыбу подошву. 552

Лишившись митрополичьей кафедры, Коридаллевс впал в бедность и, несмотря на старость, вынужден был приняться за преподавание наук. Он умер в 1645 г. – Между его учениками встречаем некоего Стефана, сделавшегося преподавателем в Афинах и заявлявшего себя полным атеистом. В одном трактате (к ученику Евгению Этолийскому) Коридаллевс открыто защищал кальвинское учение о Евхаристии; а в первом из числа его изданных (в Лондоне) писем находятся похвальные речи относительно Кирилла Лукариса. 553

Если при одном случае в 1644 г. Мелетий Сириг писал: «Преисполнился мир всякой смуты от лютеран и кальвинистов, смущают они бедных христиан (православных) и говорят, чтобы их догматы слушали, и простые люди им верят», 554 то, без сомнения, он здесь имеет в виду ту смуту, какую производила проповедь Коридаллевса, направленная в защиту идей Лукариса и протестантского лжеучения.

Максим Каллиполит. – Как думают, Максим так называется потому, что был родом из Каллиполя. Греческие историки единогласно признают его учеником Кирилла Лукариса (так поступают Досифей, Мелетий Афинский, Сафа, Кириак), но, конечно, они так называют его не потому, что Кирилл был его учителем (Лукарис не проходил должности преподавателя), а потому, что Максим был близок к нему и был пропитан его протестантскими мнениями. По словам Сафы, Максим «был напоен ядом ереси (протестантства) и сделался пригодным органом для нее» 555 . Действительно, все, что мы знаем о Каллиполите, свидетельствует, что он принадлежал к числу ревностных членов того протестантского кружка, какой образовался около Кирилла Лукариса. Правда, деятельность Каллиполита не обширна: он известен лишь переводом Нового Завета на простонародный греческий язык; но во всяком случае обстоятельства, при каких возник этот перевод, достаточно показывают, какие стремления заправляли ходом предприятия. История этого перевода в настоящее время, можно сказать, вполне разъяснилась. Перевод Нового Завета на простонародный греческий язык совершен в Константинополе вышеназванным Максимом Каллиполитом при участии патриарха Кирилла Лукариса, по настоянию известного Корнелия Гагена, голландского посланника при Порте, и Антона Лежера, капеллана этого посланника. Еще в начале 1632 г. Гаген писал голландскому правительству, что указанный перевод закончен. Он утверждал, что осталось только еще раз сверить перевод с оригиналом, что может лучше всякого другого сделать Кирилл Лукарис, если его многочисленные занятия позволят ему посвятить себя этому делу. Гаген предполагает, когда будет исполнено и это последнее дело, послать перевод для печатания в Женеву. Книга должна быть напечатана, по его предположению, в два столбца: в одном имелось в виду отпечатать древнегреческий текст, а в другом – его новый простонародный перевод. Так впоследствии, нужно сказать, и было сделано. В октябре голландское правительство сочло нужным обратиться к одному из профессоров Лейденского университета с такими вопросами: необходимо ли печатание вышеуказанного перевода и нет ли оснований опасаться, что перевод подобного рода вызовет споры и разделение между греками? Спрашиваемый профессор высказался в пользу печатания перевода и тем содействовал успеху предприятия. В том же октябре голландское правительство постановило такое решение: перевод напечатать и местом издания Нового Завета избрать Женеву, экземпляров изготовить 1500, которые потом переслать Гагену для раздачи, кому он заблагорассудит. Но печатание Нового Завета с переводом на простонародный греческий язык пошло не так быстро, как желали того лица, заинтересованные делом. Явилось немало препятствий. Главным из них нужно считать неожиданную смерть самого переводчика, Максима Каллиполита, умершего 24 сентября 1633 г. в Константинополе и погребенного на острове Халке. В донесении о событии, полученном в Женеве, переводчик назван ό παπάς, из чего видно, что он имел сан священника. 556 Другое препятствие к быстрому печатанию книги составляло то, что пересмотр перевода потребовал много времени. Этим делом занялся сам Кирилл, а так как свободного времени у патриарха было немного, то сверка шла медленно. Из сохранившегося до нас письма его к Лежеру видно, что советником патриарха в этом случае был этот последний протестантский пастор. В письме между прочим идет речь о наилучшем переводе некоторых изречений из «Послания к Римлянам». В 1634 г. перевод был окончательно готов к печати, но тут явилась новая помеха: нужно было найти корректора для печати и послать его в Женеву, а это тоже сопряжено было с затруднениями. Расходы по напечатанию издания взяло на себя голландское правительство. В 1633 г. голландское казначейство выдало на расходы 2 500 франков, а в следующем году еще такую же сумму. Потом оказалось, что всех этих денег было недостаточно для приведения дела к окончанию. Печатание шло медленно, издание появилось только в 1638 г., в год смерти Кирилла, скончавшегося прежде, чем он увидел экземпляр Нового Завета с переводом. Вероятно, кончина этого патриарха было причиной, почему замедлилась пересылка печатных экземпляров Нового Завета в Константинополь. Только весной уже в 1645 г. Корнелий Гаген получил в Константинополе шесть коробов, заключавших в себе четыреста экземпляров книги. 557 Остальные экземпляры решено было послать туда же в ближайшее время, но, однако, и в 1666 г. они еще лежали на месте, без движения. Некоторые из них в таком положении оставались до 30-х гг. XVIII в. 558 Рассматриваемый нами Новый Завет с переводом был выпущен в двух томах: в первом заключались Евангелия, а в другом – прочие новозаветные книги.

Как сказано выше, экземпляры книги были отправлены в Константинополь в 1645 г. По их получении Гаген убедил тогдашнего патриарха Парфения II пустить их в обращение. Но тут случилось событие, которое послужило к тому, что кредит перевода был подорван. Лишь только перевод начал распространяться в народе, против него выступил уже известный нам иерокирикс Мелетий Сириг. Однажды произнося проповедь в патриаршей церкви, он, взяв из рук прислужников два тома перевода, начал доказывать, что перевод этот – дело нечестивое, и громким голосом возгласил, что и переводчик, и печатавшие книгу, и читающие ее, и содействующие распространению или чтению ее православными, – что все эти лица не христиане и подлежат анафеме. Это произошло неожиданно и произвело великий соблазн. И сам патриарх был смущен и разгневался на самоволие Сирига; он сослал этого последнего на остров Хиос, принимая во внимание не только дело с переводом, но имея к тому и другие поводы. Важно, однако же, не это, а то, что после всего рассказанного труд, над которым так усердно работали Лукарис и Каллиполит, сделался запретным плодом в Греческой церкви. 559 Впоследствии ни один собор, ни один греческий теолог не ссылаются на это издание.

Грек Александр Элладий, писавший в начале XVIII в., говорит о переводе с полным неудовольствием. Он находил, что от перевода многие места Нового Завета лишь затемнились, исказились, получили обоюдный смысл, т. е. он находил, 560 что перевод сделан был неправильно и неудачно. Он даже утверждает, что грек, если внимательно станет читать этот перевод, не раздумывая бросит его в огонь. 561

Но возникает вопрос: можно ли рассматриваемый перевод относить к фактам, служащим к выражению протестантских тенденций? Ведь перевод мог служить действительной пользе православного читателя-грека, содействуя его религиозному просвещению, особенно если взять во внимание, что древнегреческий язык многим новейшим грекам представлялся недостаточно понятным? Разумеется, не всякий перевод Библии имеет в виду какие‑либо задние цели. Но к такого рода переводам нельзя относить труд Максима Каллиполита. О рассматриваемом переводе хлопочут, а иногда и тратят на него большие суммы денег, все такие лица, которые очень мало заботились о просвещении греческого народа в духе Православия. Руководителями дела являются представители голландского правительства – кальвинисты, женевцы – тоже кальвинисты, Лежер, Корнелий, Гаген, Лукарис. Приписывать им желание утвердить в греческом народе начала Православия мы не имеем никаких оснований: Кирилл Лукарис и его история ясно свидетельствуют о совершенно противоположном. Нужно помнить, что протестантские сектанты, желая действовать в своем духе между людьми православными и достигнуть успеха для своей пропаганды между ними, всегда очень стараются распространять перевод Нового Завета в общедоступном для них изложении в расчете обнаружить для читателя разность между апостольским и позднейшим положением христианской Церкви и тем возбудить в нем мысль о возвращении Церкви к ее первоначальному положению; а коль скоро эта мысль возбуждена – почва для пропаганды оказалась расчищенной. Нельзя сомневаться, что именно сюда были направлены намерения руководителей простонародного греческого перевода. Впрочем, эти наши мысли имели бы лишь условное проблематическое значение, если бы мы были лишены возможности найти для них какое‑либо подтверждение. К счастью, мы находим такое под. тверждение. Перевод был издан с двумя предисловиями греческого происхождения: одно написано было Каллиполитом, а другое – Лукарисом. Оба эти предисловия заслуживают большого внимания, с нашей точки зрения. Каллиполит рассуждает о необходимости чтения Св. Писания следующим образом: по изречению апостола, все, что проистекает не от веры, есть грех, вера же проистекает от слова Божьего; поэтому каждое действие, не основывающееся на Св. Писании, проистекает не от веры и составляет грех. 562 Здесь, как видим, Св. Писание указывается в качестве единственного руководителя в жизни христианина, причем исключается руководительство Церкви. В этом же предисловии автор приводит многие изречения св. отцов Церкви, например Василия Великого, Златоуста и отчасти Афанасия Великого; но из этих изречений дается читателю извлекать мысль, что чтение Св. Писания и его понимание не требуют помощи со стороны предстоятелей Церкви. При одном случае, со ссылкой на Василия Великого, автор прямо навязывает читателю протестантское воззрение, что неясные места Св. Писания совершенно достаточно уясняются другими местами в нем, более ясными, причем святоотеческая экзегетика намеренно оставляется в тени. 563 В таком же роде и предисловие Кирилла Лукариса. Здесь он раскрывает мысли, которые были им выражены в известном его «Исповедании». Он говорит, что в Св. Писании мы находим все события из жизни Господа, учение и предписания, данные Им для нашего спасения; все, чему необходимо научиться верующему, все учение Господа заключается в Евангелиях. Рассуждения эти делают почти излишним участие Церкви в совершении своего спасения человеком: из чтения Св. Писания этот последний узнает то, что ему потребно знать в этом случае. Затем Кирилл добавляет, что в Св. Писании все ясно и понятно, потому что Дух Святый научает избранных всему. 564 Здесь повторяется мысль, находящаяся во втором вопросоответе его «Исповедания», причем под именем «избранных» здесь имеются в виду не представители Церкви, а люди, предопределенные ко спасению в смысле протестантского учения. И Каллиполит, и Лукарис – оба выставляют Гагена главной пружиной, заправлявшей предприятием по изданию Нового Завета, и оба они за это испрашивают ему милостей от Бога: первый пишет, что Гаген получит заслуженную им мзду от Бога при втором пришествии Христа, а второй (Лукарис) призывает благословения Христа на это благое и богоугодное дело голландского посланника. 565 Таким образом, вообще есть достаточно оснований считать дело перевода за известного рода обнаружение протестантских тенденций. Так думала и Греческая церковь XVII в. Перевод должен быть поставляем рядом с «Исповеданием» Кирилла: он должен был служить как бы восполнением этого последнего и во всяком случае шагом вперед на том пути, на котором стоял уже Кирилл Лукарис.

Нафанаил Канопий. – Он был родом с острова Кипр и был протосинкеллом при патриархе Кирилле Лукарисе. Подобно этому последнему он показывал себя приверженцем протестантизма. Посещал Англию и Голландию, но это было, кажется, уже по смерти Кирилла. В Голландии, прельстившись дарами и лестными обещаниями, Канопий принял на себя труд перевода на греческий язык богословских наставлений Иоанна Кальвина (т. е. Institutiones Кальвина) 566 с тем намерением, чтобы потом распространить это сочинение между греками. Но привел ли он это дело в исполнение, остается неизвестным. – От Канопия дошло до нас любопытное описание смерти Кирилла Лукариса, находящееся в его греческом письме к известному уже нам Антону Лежеру. «Письмо это, – по уверению Пихлера, – почитается кальвинистами как своего рода апостольское Послание». Содержание письма Канопия таково: «Страшнейшее несчастье постигло нас, так как Кирилл Контарис (сделавшийся преемником Лукариса по его смерти. – А. Л.), это дьявольское орудие, еще раз разбойнически низверг с патриаршей кафедры святейшего и православнейшего патриарха и – ужаснись солнце, подвигнись земля, возрыдай учитель (так наименован здесь кальвинист – пастор Лежер. – А. Л.), смешай свои слезы с нашими – убил праведника, мужа благочестивого, который столь долгое время был убежищем благочестия (т. е., конечно, кальвинизма. – А. Л.); увы, кто даст главе моей воду и очам моим источники слез, чтобы я мог непрестанно оплакивать этого мужа, которого погубили нечестивые паписты (сам Кирилл тоже любил выставлять папистов крайними интриганами. – А. Л.); увы, увы, исчезли мои телесные силы и моя душа не в теле моем». Затем повествуется, при каких обстоятельствах Кирилл Контарис возвел обвинение на патриарха в политическом преступлении и султан дал приказание умертвить его. После этого Канопий продолжает так: «Пятеро палачей с Ахметом-агой во главе неожиданно схватили престарелого патриарха и повели его в укрепленный замок на западном берегу Босфора. Я посетил его здесь и выпросил у него позволение спастись бегством в Англию (симпатии Лукариса всегда склонялись в пользу протестантской Англии, сюда же они склоняются и у его протосинкелла. – А. Л.); но так как из боязни перед стражей он не решился писать письмо, то отправил меня к английскому посланнику. Едва я счастливо избежал стражи, как около девяти часов пришли к нему 15 янычаров, два судьи и палач, и так как Варавва (т. е., конечно, Кирилл Контарис. – А. Л.) получил свободу, то Иисуса (!) повели на смерть (автор, очевидно, дерзает проводить параллель между Господом Христом и Лукарисом! – А. Л.). Под тем предлогом, что у семибашенного замка в Сан-Стефано приготовлен корабль, на котором его отправят в ссылку, они посадили патриарха на лодку. Блаженный патриарх не верил их словам, а потому пал на колени и со слезами вознес молитву Богу. Когда на заходе солнца прибыли они в назначенное место, сделан был роздых, а с наступлением ночи патриарх был удавлен рукой палача. Они сняли с него одежды и разделили между собой (опять уподобление Христу. – А. Л.) и продали их на следующее утро на городском рынке, говоря, что это одежды патриарха. Но как скоро народ, турки (!), иудеи (!), христиане и армяне (!) услыхали об этом, поднялся плач и восстание против нового узурпатора (т. е. Кирилла Контариса. – А. Л.), который, не довольствуясь тем, что незаконным образом захватил кафедру, погубил законного патриарха. Многие христиане пошли к убийце и взывали: Пилат, отдай нам мертвого для погребения (опять приноравливание к евангельскому рассказу. – А. Л.). Но преступник делал вид, что он ничего не знает о случившемся: напрасно они просили так же и каймакана (турецкий сановник. – А. Л.), благорасположением которого пользовался убийца. В следующую же ночь было приказано бросить тело убитого в море. Однако же чудесная тень, которая вздымалась над святым телом, указала его христианам, и они тайно извлекли его из моря и погребли в монастыре св. Андрея, пока, по изгнании Контариса, преемник последнего (Парфений I. – А. Л.) торжественно не отдал ему погребальных почестей. Так исповедник истины, – заканчивает Канопий, – воспринял венец мученичества 26 июня 1638 г.». 567 Из предпоследних слов о том, что преемник Контариса воздал почести телу Кирилла Лукариса, открывается, что описание сделано несколько после события. – В устах протестантствующего богослова описание страданий Кирилла за истину и его исповедничества имеет один смысл, и очень ясный.

Других каких‑либо сведений о Канопии не имеется.

Иоанн Кариофилл. – Он родился в начале XVII в. в селении Карии, принадлежавшем к Дерконской епархии, близ Константинополя. Происходил из бедного семейства, а потому в очень молодом возрасте был отправлен в Константинополь и отдан одному ювелиру для изучения этого рода мастерства. Но, имея очень хорошие умственные способности, он занялся также и наукой, а впоследствии прошел курс патриаршей школы в Константинополе. Главным руководителем его в науке был известный уже нам Феофил Коридаллевс. Утверждают, что этот греческий ученый не только обогатил Кариофилла научными познаниями, но и передал ему некоторые протестантские идеи, усвоенные самим Коридаллевсом. Вследствие этого последнего обстоятельства, по выражению одного греческого историка, он сделался «соблазном и искушением для (Греческой) церкви Божьей». Дело началось с того, что Кариофилл написал какое‑то сочинение касательно таинства Евхаристии, проводившее протестантские воззрения; это сочинение в рукописи он давал читать греческим христианам на соблазн им. Несмотря на скрытность, известие о распространении вышеуказанного сочинения дошло до слуха тогдашнего патриарха Парфения II, который призвал автора к себе и, изобличив его в неправомыслии, хотел отлучить Кариофилла от Церкви. Но до отлучения его дело не дошло. За него перед патриархом заступился очень почтенный человек, эконом Великой Церкви, доводившийся тестем Кариофиллу; да и сам автор отрекся от своего сочинения, осудив его и заключавшееся в нем учение. 568 Затем Кариофилл занял место преподавателя в патриаршей школе (в 1646 г., а может быть и ранее). А впоследствии он сделался так называемым великим логофетом. В первой должности он состоял до 1665 г., а во второй – до 1691.

Мы указали выше, что Кариофилл отказался от усвоенных им протестантских воззрений на Евхаристию, но едва ли это отречение было искренно с его стороны. Во всяком случае, с течением времени он опять возвращается к прежнему учению, вследствие чего в Константинополе возникает много смут. Начало смут было положено следующим обстоятельством: один любознательный иеромонах из Яннины прибыл в Константинополь (это было в 1689 г.) с тем, чтобы попросить у Кариофилла, бывшего в то время великим логофетом и слывшего за человека очень мудрого, разрешения некоторых недоуменных церковных вопросов. Логофет удовлетворил любознательного священнослужителя, но при этом дал ему список небольшого рассуждения, в котором доказывалось, что «великое препятствие для спасения христиан заключается в допущении пресуществления в таинстве Евхаристии». Рассуждение это было написано в софистическом духе, а потому многие стали его списывать, считая его очень полезным. Патриарх Иерусалимский Досифей, находясь в то время в Адрианополе и услышав о распространении Кариофиллом вышеуказанного лжеучения, написал ему, чтобы он перестал распространять противное Православию учение, но последний не послушался этого вразумления. Мало того, когда сам Досифей прибыл в Константинополь для борьбы с новым учением Кариофилл, пользуясь своими связями в столице, вынудил Иерусалимского патриарха опять поспешно удалиться в Адрианополь. Затем Кариофилл написал еще какие‑то тетради, в которых он хотя и доказывал, что восстает собственно только против выражения «пресуществления», как выражения, обязанного своим происхождением римо-католикам и вообще неправильного, но на самом деле, как утверждает Досифей, намерение писателя клонилось к отрицанию самого учения о пресуществлении. Нужно сказать, что и эти тетради Кариофилла тоже многими списывались и распространялись в народе. Опять поднималась смута. В учении относительно Евхаристии Кариофилл был приверженцем мыслей, выраженных его учителем Коридаллевсом, который в одном письме к своему ученику (священнику) Евгению Этолийскому писал, что в учении о таинстве Евхаристии он держится общепринятых воззрений, отличаясь всецело лишь тем, что понимает это таинство в духовном смысле. 569

Что отрицательное отношение Кариофилла не ограничивалось выражением «пресуществление», но простиралось и на сущность таинства, это видно из тех устных ответов, какие он давал беседовавшим с ним по этому вопросу. Так, если его спрашивали: что приемлет праведный и благочестивый человек, принимая Евхаристию, он отвечал: истинное Тело и Кровь Господни. А если затем его спрашивали: а что приемлет грешник, то он давал такой ответ: простой хлеб, т. е. кусок хлеба, лишенный всякой святости. В подобных ответах современники усматривали обнаружение протестантских заблуждений Беренгария и Кальвина. 570

Чтобы положить конец смуте, в 1691 г. Константинопольский патриарх Каллиник II решился собрать собор, который и действительно был созван в субботу первой недели Великого поста и состоял из патриархов, митрополитов и прочих священных лиц. На этом соборе Кариофилл, как это было с ним и раньше, отрекся от своего учения и произнес осуждение на свои сочинения, о которых мы упоминали. Ввиду такого скорого и миролюбивого окончания собора на другой день в неделю Православия патриарх в церкви всенародно объявил о результате соборного деяния, разорвал одну из тетрадей, написанных Кариофиллом, и подверг анафеме всякого, кто будет их списывать, а не предавать огню. 571 Вышеуказанный собор между прочим высказал следующие мысли относительно Евхаристии: «В каждой частице евхаристического хлеба и вина заключается не какая‑либо часть Тела и Крови Христовых, но всецело Господь Христос, по Его сущности, то есть с душой и Божеством, – одним словом, совершенный человек и Бог. Одно и то же Тело Христово находится на небе и присутствует в таинстве, но оно не снисходит с неба, а хлеб и вино существенно претворяются в Тело и Кровь Христовы, и поэтому Тело и Кровь Господни истинны и действительны, оставаясь, однако, незримыми в таинстве. И хотя во Вселенной приносится много евхаристических жертв, но Христос пребывает один». Собор защищал и употребление выражения «пресуществление». 572

Но и после этого собора, как сейчас увидим, Кариофилл не изменил своих воззрений. Вскоре к нему пришли некоторые из заинтересованных делом лиц, желая посетить его. И они услышали такие речи: «Знаете ли, почему я молчал на соборе? Да потому же, почему и Христос молчал перед Пилатом, ибо сила побеждает». И вообще он не воздерживался от порицаний на собор. Поэтому в непродолжительном времени был созван второй собор в Константинополе против Кариофилла. На этом соборе он уже не молчал, а напротив, насколько возможно, защищал себя, причем он свидетельства древних Отцов старался перетолковать по-своему, а о новых церковных писателях говорил, что они погрешительно рассуждают о пресуществлении, и о Церкви замечал, что она находится в состоянии обольщения. Собор было решился предать его отлучению, но опять пощадил его ввиду того, что он соглашался принять определения собора и подписаться под ними. 573

Во всяком случае, Кариофилл должен был покинуть Константинополь (в 1693 г.). Он переселился в Болгарию, где и проходил должность священника. Есть основание полагать, что и в это время он продолжал держаться прежних своих неправославных воззрений, от которых он отказывался лишь лицемерно. Рассказывают, что однажды митрополит Адрианопольский спросил Кариофилла: может ли лицо, не имеющее посвящения, совершать таинства (по-видимому, речь идет об Евхаристии)? Кариофилл дал такой ответ: может, потому что не священство, а только вера христианская соделывает таинства. Эта мысль справедливо была признана явным кальвинизмом. – Кариофилл в Болгарии и скончался. – Одним из самых сильных его противников был Досифей Иерусалимский, издавший в 1695 г. сочинение под заглавием «Меч (έγχειρίδιον) на Иоанна Кариофилла»; в этом сочинении он отводит ему место наряду с Лютером, Кальвином, Кириллом Лукарисом и Коридаллевсом. 574

Таким образом, мы видим, что и в самом конце. XVII в. протестантская смута, поднятая Лукарисом, не совсем прекратилась, хотя и доживала в это время свои последние дни на почве Греческой церкви.

В древние времена Константинопольская церковь, как бы отдавая дань времени, видела на своей кафедре немало патриархов, зараженных тем или другим заблуждением. Она видела на своей кафедре и ариан, например Евсевия Никомидийского, Македония, и главу несторианства – Нестория, и явных монофизитов вроде Акакия, и явных монофелитов: Сергия, Пирра, а также иконоборцев – Анастасия, Константина; видела она здесь и патриархов-униатов, преклонивших главу в послушание римо-католицизму, разумеем, например, Германа III, Иоанна Векка, Иосифа II. Чем болели другие, переболела и она. Что же удивительного, если оказалось, что она не была застрахована и от возможности протестантских увлечений? Кирилл Лукарис протянул руку протестантизму и заразился этим лжеучением; около него и под его влиянием создался кружок протестантствующих греческих богословов. Явление, не представляющее ничего необъяснимого… Все это дело естественное. Протестантизм привлек и увлек очень многих христиан, представляя собой немало обольстительного. Лукарис и другие с ним отдали лишь дань времени. В истории Греческой церкви это явление было как бы болезненным кризисом, перенеся который она сделалась невосприимчивой к этой болезни, укрепилась для борьбы с этим врагом ее благополучия. И в самом деле, после XVII в. протестантизм не имел уже никаких успехов в Греческой церкви. Ее самостоятельность с этой стороны сильно защищена. Западное новшество не стало прельщать и увлекать. «Jamais, depuis lors, la Reforme n'a pu sérieusement entamer l'Orthodoxie grecque», – замечает Эмиль Легран (С этого момента реформа уже никогда не смогла серьезно пошатнуть греческое Православие. – Ред.) (Т. IV. Préface. P. X).