Иудейско-Израильская религия

Главный источик наших сведений о религии евреев – Библия. Поэтому для того, чтобы правильно судить о религии евреев, надо иметь правильное представление о священной книге евреев. Библия не есть нечто единое и однородное. Это – целая библиотека разнородных произведений, различных авторов. Она заключает в себе исторические произведения (Исход, Книга Судей, Книги Царств, Паралипоменон), законы, описания обрядов (Второзаконие, Левит), космогонии (Бытие), религиозную и светскую лирику (Псалмы, Песнь Песней), философские трактаты (Экклезиаст, Книга Иова), пророчества, собрания изречений мудрых людей, повести и романы (книги Товита, Эсфири, Иудифи). В ней встречаются разнообразные виды изложений от летописного перечисления событий до драматической передачи их, стиль дидактический, описательный, лирический.

Традиционный церковный взгляд состоит в том, что книги Библии написаны приблизительно в том хронологическом порядке, в котором они расположены в обычных изданиях, а авторами их считаются Моисей, Соломон, Давид и другие великие люди еврейской истории. Несколько простых соображений подрывают такую точку зрения, а кропотливое филологическое и историческое изучение библейских книг представляет нам их совершенно в ином виде, чем церковная традиция.

Эти простые соображения состоят в следующем: в XXXIV главе Второзакония, книги, автором которой традиция называет Моисея, описывается не только смерть Моисея, но и события после нее. В книге Бытия в XXVI главе есть такое место:

«Вот цари, царствовавшие в земле Едома, прежде царствования царей у сынов Израилевых».

Но ведь цари были у Израиля значительно позже Моисея, и следовательно, книгу Бытия, хотя бы частично, писал человек, живший или в эпоху царей или после нее.

Подобных мест в Библии довольно много. Они заставили ученых пересмотреть вопрос об авторах и хронологии библейских книг, и результаты этой работы представляются в настоящее время в следующем виде.

При ближайшем анализе Пятикнижия (Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие) оказалось, во-первых, что оно представляет обработку многих документов, из которых главных, различающихся по языку, теме, настроению, четыре. Первый документ называется «ягвистическим», потому что в нем для обозначения Бога употребляется имя «Ягве», Иегова. Он отличается живым, образным языком и содержит множество легенд, повествований и поучений. Второй документ носит название элогистического, так как в нем имя Бога – Элогим. По стилю он походит на предыдущий и также содержит в себе, главным образом, повествования. Эти два документа, по мнению критики, первоначально циркулировали отдельно, а затем были соединены в одно повествование. Третьим документом, вошедшим в состав Пятикнижия, является Второзаконие, содержащее заповеди и поучения, написанные с большой силой и красноречием. В свою очередь Второзаконие без сомнения основывалос на более древних документах и источниках. Самым поздним является четвертый источник Пятикнижия, так называемый Priestercodex, жреческий кодекс, большую часть которого занимает подробное описание обрядового закона, порядка принесения жертв, законов относительно пищи, семьи, очищений, храмового служения и т. д. Написан он сухим, многословным языком, полным повторений, очень растянут и составляет содержание половины Исхода, всего Левита и большей части Книги Числ. Соединение этих четырех разнородных источников и их неоднократная переделка и обработка и дали в результате то, что евреи называютъ Торой, законом, а мы – Пятикнижием.

Книга Иисуса Навина повествует о переходе израильтян через Иордан, завоевании Палестины и разделения ее между коленами Израиля. Эта книга тесно связана с предыдущими по содержанию – представляя из себя естественное продолжение событий, описанных во Второзаконии – и по своей конструкции, так как заключает в себе следы документов ягвистического, элогистического и Priesterkodex’a.

Книга Судей описывает правление и войны израильских героев – судей. Эпоха, которой посвящена эта книга, отличается большой грубостью и варварством, междоусобиями, анархией в стране и идолопоклонством. Все это описано в очень живых повествоваиях.

Книга Руфи – небольшая, изящно написанная повесть из жизни одного из предков Давида–Вооза. Она имеет очень малое историческое значение и почти никакого религиозного.

Книги Царств содержат описание периода царей. В тексте часто делаются указания на более ранние источники, которыми пользовался составитель; это не сохранившиеся до наших дней «книга деяний Соломоновых», «книга летописей о царях иудейских» и «книга летописей о царях израильских». В этих книгах история Иудейского и Израильскаго царств доводится до взятия Иepycaлима войсками Навуходоносора.

Книги Паралипоменон, Эздры, Неемии и Эсфири представляют по своему происхождению одну cepию, повествующую о вавилонском плене, возвращении из Вавилона и восстановлении Иерусалима. Эти книги проникнуты тенденцией показать необходимость соблюдения обрядового закона, возвысить значение жреческого сословия и культа.

Переходя к книгам пророческим, мы ограничимся следующими замечаниями. Книга пророка Исайи, самая большая и наиболее замечательная из пророческих книг, по общему признанию, состоит из двух частей (граница – XL-ая глава), принадлежащих разным авторам, из которых первый – действительный пророк Исайа, а второй не менее гениальный, но неизвестный нам пророк, живший двумя столетиями позже. Во всей Библии нет, кроме книги Иова, более могучего и глубокого красноречия, чем язык этой книги в обеих частях.

Последняя группа библейских книг заключает в себе книгу Иова и произведения, приписываемые царям Давиду и Соломону.

Книга Иова является одновременно и глубоким философским трактатом, и драмой, и великой поэмой, поэтические красоты которой не только не тускнеют от времени, но ярко сверкают для всех времен, народов и сословий. Содержанием ее, с внешней стороны, является история жизни очень счастливого человека, испытавшего в конце своей жизни все человеческие страдания и получившего затем опять прежнее счастье, а с внутренней, это – драматическое трактование вопроса, в чём смысл страданий человека. Тирады Иова, когда он, зная свою правду, настойчиво и смело спрашивает Бога, за что он страдает, представляют необычайное в еврейской литературе проявление протеста против мирового устройства, отвержение его во имя чувства правды.

«Человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх». В чем правда Божия и Его правосудие, – этого не видно на земле. «Он губит и непорочного, и виновного», «земля отдана в руки нечестивых», «если я виновен – горе мне! если я прав, то не осмелюсь поднять головы моей», бедняки «жнут на поле не своем и собирают виноград у нечестивца, нагие кочуют без покрова и без одеяния на стуже», «в городе люди стонут, и душа убиваемых вопиет, и Бог не воспрещает этого!». Иов легко опровергает ходячие объяснения зла и несчастия, и измученный своим вопросом, восклицает, наконец, что он хотел бы состязаться с самим Богом, чтобы лицом к лицу у него получить разрешение своих вопросов. И Бог является ему и в величественных, мощных, действительно божественных глаголах говорит ему о глубине божественной мудрости Промысла, о неисповедимости его для человека. Кончается эта грандиозная тяжба человека с Богом тем, что Иов склоняется перед бездной Божественного правосудия, а Бог благословляет «последние дни Иова более, нежели прежние»: ему было возвращено его богатство, у него снова явились дети, и после своего испытания он «жил еще сто сорок лет, и видел сыновей своих и сыновей сыновних до четвертого рода. И умер Иов в старости, насыщенный днями».

Время написания этой необыкновенной книги в точности неизвестно. Относят ее к VI веку, и к более позднему времени, но основания к этому очень шатки. Серьезные авторитеты в области библейской критики находят, например, возможным относить написание книги Иова к эпохе Вавилонского плененения, так как «под злоключенниями Иова, вероятно, кроются какие-либо общественные бедствия»; как будто бы без них не могло возникнуть такого пессимистического настроения и таких вопросов, как вопрос о зле.

Рядом с книгой Иова можно поставить Экклезиастъ, философское разсуждение о жизни, приписываемое Соломону. Автор говорит о себе, что он исследовал и испытал все блага жизни и нашел в них только суету и томление духа. Даже мудрость не успокаивает человека, «потому что во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, – умножает скорбь».

По особенностям языка критика относит написание этой книги к III веку до Р. X.

Песнь Песней, приписываемая Соломону, является любовной драмой, написанной со всей восточной роскошью поэтического языка. Она описывает любовь Соломона к крестьянской девушке, остающейся верной своему возлюбленному, молодому пастуху. Своими неподражаемо прекрасными описаниями южной весенней природы, драматическим изложением истории любви Суламиты, эта книга всегда вдохновляла поэтов. Церковь (и западная, и восточная) понимает эту книгу, как символическое изображение любви Христа и Церкви. Написание ее критика относит к временам Вавилонского плена.

Книга Притчей Соломоновых, Книга Премудрости Соломона и Книга Премудрости Иисуса сына Сирахова относятся (так же, как и Книга Иова и Экклезиасте) к категории писаний светских мудрецов в отличие от книг пророческих или чисто-священнического характера и происхождения. Перечисленные нами книги – сборники афоризмов, пословиц, изречений, записанных без всякой системы; исключение представляет книга Премудрости Соломона, в которой наряду с афористической формой есть довольно пространные отрывки и рассуждения. Книги эти представляют из себя сборники, и в составлении их принимали участие многие авторы; современем эти сборники пополнялись новыми изречениями и вставками, отчего и зависит их мозаичный, пестрый характер. В них много чистой мудрости, много житейских практических указаний, изречений о семье, браке, богатстве, психологических наблюдений, метких очерков человеческих слабостей и пороков. Наряду с изречениями, которые нам представляются трюизмами, в этих книгах много настоящих перлов мудрости.

Примеры:

«Пей воду из твоего водоема и текущую из твоего колодезя. Пусть не разливаются источники твои по улице, потоки вод по площадям».

«Мудрость разумного – знание пути своего».

«В лукавую душу не войдет премудрость и не будет обитать в теле, порабощенном греху».

«Если увидишь разумного, ходи к нему с раннего утра, и пусть нога твоя истирает пороги дверей его».

«Сын мой, не берись за множество дел».

Переходим к последней книге Библии, к Псалмам. Церковная традиция приписывает все псалмы царю Давиду, но уже самое поверхностное чтение делает невозможным разделять это предание. Так, например, совершенно невозможно приписать царю Давиду псалмов, явно написанных в период Вавилонского плена, напрпмер, пс. 136 «При реках Вавилона – там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе». Составленные разными авторами и в разное время псалмы были еврейскими богослужебными песнопениями. Многие из них отличаются большой поэтической силой и огромным религиозным одушевлением.

Мы просмотрели бегло тот пестрый материал, на основании которого строится истоpия Иудейско-израильской религии. Перейдем теперь к самой истории.

Религиозная идея или вся религия целиком ни мало не дискредитируется от того, что подвержена процессу развития. «Есть люди, – говорит Вл. Соловьев, – которые никак не могут совместить в своей голове представление о жолуде с представлением о дубе. Одни из них хватаются за жолудь и кричат, что он только и есть постоянное растение, которым можно питаться, а что дуб выдуман после для чьего-то употребления. Другие, напротив, пораженные величием дуба, никак не хотят допустить, чтобы такое могучее дерево произошло из такой маловажной вещицы, как желудь». Представители последней точки зрения, становясь на почву предания, утверждают, что Ветхий Завет был целиком дан Моисею в виде заповедей и детально разработанного ритуала и не развивался дальше в течение тысячелетий; одним словом, сразу появился дуб, а желудя никогда и не было. Другая точка зрения – представители ее филологи и историки – всячески старается доказать, что главное это – желудь, примитивно материалистическое и узко-националистическое представление о Иегове, как Боге израильского племени, а все универсальное, что содержится в псалмах, у пророков и во всем Писании, – «позднейшие наслоения». Кроме того априорного соображения, что по условиям нашего эмпирического бытия, подчиненного времени и причинности, сила Божия проявляется в миpy, в виде процесса, традиционная точка зрения подрывается еще следующими фактическими данными.

Если мы допустим, что весь закон, вся религия, теократический строй еврейского народа были установлены Моисеем еще в пустыне, до поселения евреев в Палестину, а дальнейшая тысячелетняя история Израиля есть летопись его падений и уклонений от культа единого Бога, то при сплошном чтении Библии получается следующее впечатление. «Как только мы выходим из пределов Пятикнижия, то попадаем в совершенно иную сферу. Вместо церковной истории здесь сразу начинается история светская, религия исчезает, и на сцену выступает природа». «От иерократии не остается никакого следа во всей Книге Судей (за исключением глав XIX–XXI). Как неожиданно она упала с неба в пустыне при Моисее, так же неожиданно она снова исчезла в земле Ханаанской. Исчезли многочисленные священники и левиты, исчезла и «община детей Израиля», которая собиралась около них и скннии. Народ состоит из отдельных родов, которые ни разу не собираются вместе, хотя бы в случае крайней необходимости. О первосвященнике нет никаких упоминаний; действительно, влиятельными вождями народа являются судьи, люди совсем не духовного звания» (Вельгаузен, стр. 6 – 7). Книги Царей также написаны в таком духе, как будто никогда не существовало Моисеева закона. Так, например, самые благочестивые люди, Самуил, Давид, Соломон, Илия в своих религиозных действиях иногда нарушают постановления книги Левит и Второзакония и нигде не обнаруживают сознания, что нарушают закон. Обращаясь снова к закону, мы находим там многие черты, которые обнаруживают его более позднее происхождение, чем время странствований в пустыне. Выход из этих противоречий один – признание, что Моисеев закон написан после книг Судей и Царств, что религия евреев развивалась, и закон и культ слагался постепенно, получив свои окончательные формы централизации и иерократии около времени вавилонского плена.

Таким образом, мы получаем право рассматривать еврейскую религию генетически. Но задача все же остается очень трудной. Трудность построения исторического развития еврейской религии состоит в следующем: с одной стороны, мы не можем буквально и без критики принимать все то, что говорится о начальной религии евреев в Пятикнижии, так как такое буквальное понимание приводите к тем противоречиям, о которых мы говорили выше; но с другой стороны, у нас совершенно нет твердых и безошибочных оснований отвергать то или иное свидетельство, как древнее, и переносить его в позднейшия времена. Библия, например, разсказывает о еврейской религии, как имеющей универсальный характер с первого же шага (обещание Божие Аврааму: «благословятся о тебе все племена земные»). Критика не считает это возможным, и единственным основанием против приводит то соображение, что это было бы неестественно, необычно, непохоже на развитие других религий. Благодаря этому, современное научное построение истории израильской религии вовсе не имеет абсолютной достоверности, и это надо иметь в виду при нижеследующем.

Библейское повествование представляет себе историю израильского народа в виде грандиозной мировой эпопеи, пронизанной одной Божественной целью: приготовить себе избранный, очищенный испытаниями народ, о котором благословятся все племена земные. Смысл этой цели постепенно раскрывается в пророческих книгах, где это неопределенное предназначение к чему-то великому превращается в ожидание Мессии, искупителя человеческого рода. Это Божественное строительство начинается с того, что Бог избирает в родоначальники Своего народа Авраама, проводит его через тяжелые испытания и, наконец, заключает с ним договор, завет, символом которого является обрезание. «Союзный договор или завет Бога с Израилем, – говорит Вл. Соловьев, – составляет сосредоточие еврейской религии. Явление единственное во всемирной истории, ибо ни у какого другого народа религия не принимала этой формы союза или завета между Богом и человеком, как двумя существами, хотя и неравносильными, но нравственно однородными».

Потомство Авраама подвергается такому же тщательному процессу выбора и очищения, причем иные ветви, как несоответствующие божественной цели, отводятся в сторону (Исав, Измаил), а основной ствол заботливо культивируется. В этом процессе – смысл библейских повествований о праотцах Израиля: Аврааме, Исааке Иакове. Этот период еврейской истории критика считает мало достоверным собранием легенд, нарочно придуманных для того, чтобы затушевать языческое происхождение еврейского культа (Вельгаузен).

Ко времени Моисея (приблизительно XIV век) еврейский народ представляется тесно сплоченной общиной, сознающей себя одной семьей, имеющей общих родоначальников. Эта община находится под постоянным руководительством Иеговы, действующего через особых лиц, соединяющихъ в себе функции жреца и прорицателя, типом которых является Моисей.

Будучи Богом Израиля, Иегова в эту эпоху не вытеснил богов других народов. Израильтяне не отрицали чужих богов, а противопоставляли им своего. Кроме чужих божеств евреи признавали домашних духов, почитали камни, деревья, вообще были склонны локализировать Бога в определенных местах и предметах. Так, они поклонялись Богу на высотах, что впоследствии признавалось преступлением, а ковчег завета, который носился впереди войска, был как бы вместилищем Бога; священные изображения: Терафимы, Эфоды, литые тельцы пользовались также почитанием.

Соответственно с низким развитием религии, на первом месте у евреев стоял культ, центром которого была жертва, главным образом кровавая. Самым ужасным преступлением считалось не нарушение нравственных норм, а оскорбление святыни, даже бессознательное и нечаянное. Жизнь евреев нормировалась понятиями священного и проклятого, чистого и нечистого. Безразличных в религиозном отношении актов древние религии вообще не признают. Война считалась делом святым, в котором принимает постоянное участие Иегова. Перед началом битвы священник обращался к племени с такими словами:

«Слушай, Израиль, вы сегодня вступаете в сражение с врагами вашими; да не ослабеет сердце ваше, не бойтесь, не смущайтесь, не ужасайтесь их, ибо Господь Бог ваш идет с вами, чтобы сразиться за вас с врагами вашими».

Часто воюющий Израиль отождествляется с Иеговой, и тогда говорится о войнах Иеговы, о его победах и т. д.

Такой же священный характер имеют судебные собрания народа. Религиозными нормами освящена и семейная жизнь, рождение, брак, болезнь. Святость и чистота общины поддерживались суровыми мерами, и главные виды греха – разврат, убийство и святотатство – наказывались смертью.

О строгости, с которой народ соблюдал свою чистоту, может дать понятие хотя бы постановление о том, что не только прямое потомство блудницы не «может войти в общество Господне», но даже ее десятое поколение.

Смерть Моисея является границей кочевого и оседлого быта евреев. Они начинают водворяться в Палестине, вытесняя ее прежних обитателей. Из бродячего пастушеского племени евреи становятся земледельческим народом, что не могло не повлиять на развитие их религии. Оседлая жизнь сделала возможным создание фиксированных, постоянных мест культа, жертвенников и т. п., земледельческий быт создал особые праздники, приуроченные к посеву, жатве, сбору плодов; наконец, поселение на обширной территории разрознило единое прежде племя, ослабило централизующее влияние ковчега и создало местные культы, а это в свою очередь послужило причиной усиленного влияния язычества и смешения культов Ваала и Иеговы, что было очень естественно при внешнем сходстве этих культов. Период судей и характеризуется религиозной (и политической) анархией, из которой лишь постепенно вышел израильский народ, объединившись политически и снова создав себе религиозный центр.

Под давлением внешнего врага (филистимлян) народ пришел к мысли о необходимости твердой политической организации; была создана царская власть, которая в свою очередь создала (Давид) религиозный центр, в виде столицы государства – Иерусалима, куда был перенесен ковчег завета. Преемник Давида Соломон завершил это дело созданием храма.

Период царей имел еще одно последствие для израильской религии. Израильские цари, особенно цари блестящего периода, поставили Палестину в ряды великих государств древности и сделали обычными для израильского народа сношения с Египтом и Финикией. Эти сношения привели и к религиозному взаимодействию народов, которое мы еще не можем описать во всех подробностях, но символом которого может служить Соломонов храм, построенный вплоть до мелочей по типу финикийских святилищ.

Как известно, по смерти Соломона (950 г.) Израиль разделился в политическом отношении по два царства: северное, сохранившее священное имя Израиля со столицей Сихем, и южное, называвшееся с тех пор Иудеей. Здесь начинается новый период израильской религии, отмеченный с одной стороны политическими бедствиями вплоть до покорения иноземному игу Ассирии (720 г.) и Вавилона (587 г.), а с другой – выступлением пророков, которые дали израильской религии новое движение.

Пророками назывались лица, обладавющие даром непосредственных сношений с Богом. Это было многочисленное сословие, жившее общинами, к которым обращались в затруднительных случаях частные люди и цари. Из их среды вышли те замечательные лица, как Илия, Исайя, Иеремия, которые, благодаря своему мощному духу, находили в себе силы идти против общего движения народной жизни, против погрязшего в идолослужении народа и царей. Великие пророки резко отделяют себя от лже-пророков, прорицателей и сновидцев, выдающих свои измышления за слова Бога, «которые действуют своим языком, а говорят: Он сказал». «Пророк, который видел сон, пусть и рассказывает его, как сон; а у которого Мое слово, тот пусть говорит слово Мое верно. Что общего у мякины с чистым зерном?» (Иер. ХХIII). С пророками Бог говорил непосредственно, и сила этого слова была такова, что они должны были передавать Божественные глаголы народу. Пророк и рад бы молчать, потому что за свои пророчества он подвергался непрерывным преследованиям и насмешкам, – но Бог сильнее пророка. «И подумал я, – пишет Иеремия, – не буду я напоминать о Нем, не буду больше говорить во имя Его; но было в сердце моем, как бы огонь горящий, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и – не мог». И вот влекомый этой непреодолимой силой, сжигаемый огнем Божьих слов пророк идет в народную толпу, к правителям, царям, жрецам и властно говорит им волю Божию.

«Вот я поставил тебя, – говорит Господь Иеремии, – укрепленным городом и железным столпом и медной стеной на всей этой земле, против царей Иуды, против царей его, против священников и против народа земли сей».

И действительно, пророки были такими несокрушимыми столпами, вехами и маяками на том пути, по которому должен был по их мысли идти народ. Они провозглашали новые идеи и новые точки зрения. Вместо господства культа, они учили чистоте сердца, преданности Богу, вместо узко-националистической тенденции прежней религии у них видна универсальная точка зрения. Иегова, по их воззрениям, не есть Бог только евреев; он – Бог Саваафов, т.е. Бог вселенной, «благословен народ Мой Египтяне, и дело рук Моих Ассирияне», – говорит Бог устами Исайи; вместо ожидания политического господства дома Давидова, они готовили народ к духовному царству грядущего Мессии.

Илия (около 860 г.) был первый из великих пророков, открыто и определенно ставший в оппозицию царю (Ахаву) и народу. Он увидал ясно, как никто в его народе, неизмеримое превосходство и особенный характер Иеговы и со всей ревностью восстал против смешения культа истинного Бога с культом Ваала. «Долго ли вам хромать на оба колена, – говорил он евреям, – если Господь есть Бог, то последуйте ему, а если Ваал, то ему последуйте». Это был суровый и грозный пророк, настоящий служитель грозного ветхозаветного Иеговы, у которого одежда красна от крови, потому что Он топчет народ в гневе своем, как виноград в точиле. Это Илия избил 450 вааловых пророков («беззаконных царей обличил и священников уморил», как поется о нем в церковных песнопениях), он истребил огнем посланных царя Охозии, он наслал засуху и голод на всю Палестину. Жил он часто в пустыне, в уединении, спасаясь от преследованй. Православный народ недаром отождествил его с Перуном и отдал в его распоряжение заведывание огнем небесным – громом³.

Конец Ильи был достоин его жизни – он вознесся на небо на огненной колеснице.

Его преемник Елисей «не жил в таком одиночестве, как Илия; он был в близких отношениях с целым рядом пророков. Он приобрел значение в мирских делах и пользовался большим уважением со стороны царей. Правда, ему случалось резко выступать против них, но он сопровождал их в походах и предоставлял свой авторитет к их услугам и к услугам их народа» (Вельгаузен).

Достойные преемники Илии являются только столeтие спустя. Это, во-первых, Амос, предсказавший падение Израильского царства, и в особенности Исайя (около 720 года). Под его давлением царь Езекия уничтожил языческие жертвенники и символы язычества в самом храме, в том числе и медного змея Моисея.

При Манасии снова восторжествовало язычество. Манасия «снова устроил высоты, и поставил жертвенники Ваалу, и сделал дубраву, и поклонился всему воинству небесному», «и провел сына своего через огонь, и гадал, и ворожил, и завел вызывателей мертвецов и волшебников», «и поставил истукан Астарты».

В седьмом веке, при царе Иосии пророческая партия победила. В 621 году при уборке храма была найдена книга закона (Второзаконие), давно забытая всеми. Ее прочли царю. «Когда царь услышал слова закона, то разодрал одежды свои» и решил очистить страну от языческой мерзости и восстановить во всей чистоте культ единого Бога. Он «вынес Астарту из дома Господня за Иepycaлим к потоку Кедрона и истер ее в прахъ, и разрушил дома блудилищные, которые были при храме Господнем, где женщины ткали одежды для Астарты», «и отменил коней, которых ставили цари Иудейские солнцу перед входом в дом Господень», «и изломал статуи, срубил дубравы, и наполнил место их костями человеческими», «и заколол всех жрецов высот, которые там были, на жертвенниках и сжег кости человеческие на них».

Впервые после долгого перерыва народ отпраздновал в полном соответствии с законом Пасху. Это восстановление имело огромное религиозное, но отнюдь не политическое значение. Реставрация не могла поддержать политического существования Иудеи. После нескольких ударов Иерусалим был взят, храм сожжен, и стены разрушены, а народ уведен в Вавилон (586 г.). В эту эпоху действовал пророк Иеремия. «Он чувствовал, что гибель храма и царства есть неизбежность, требуемая Божеством, он задолго до катастрофы видел это, и его не могли сбить с этой точки зрения ни события, которые, казалось, противоречили его зловещим предсказаниям, ни всеобщая ненависть и насмешки». Израиль не принимал его пророчеств, он был гоним и одинок, а откровения его превратились в постоянную беседу с Богом, в интимное с ним общение, в котором Иеремия утешал свою наболевшую душу.

Из эпохи Вавилонского плена мы отметим пророка Иезекиля. Как он, так и другие пророки времен изгнания переменили свои темы и из обличителей и провозвестников кары сделались утешителями народа, поддерживали в нем бодрость духа и надежды и рисовали картины грядущей теократии.

Период после Вавилонского плена важен окончательным установлением обрядового закона. Около этого времени была составлена книга, которую критика обычно называет жреческим кодексом (Priesterkodex), содержащая в себе подробное описание частного и общественного культа. Культ делается строго централизованным и регламентирован самыми подробными правилами. Во главе народа становится первосвященник, а священническое сословие (левиты) строго отделены от светских. Главными деятетелями этой реформы были книжник Эздра и Неемия. С этой поры иудейство было резко отделено от язычества и приобрело ту оригинальную и крепкую структуру, которая сохранила до сих пор все особенности еврейского народа, несмотря на сотни лет их пребывания среди иноплеменников. Все последующие политические бедствия, завоевания и притеснения были уже не страшны Израилю, окончательно нашедшему себя и заковавшемуся в панцырь Закона.

Если мы вспомним восточные религии, где человек исчезал перед величием Бога, и западные (Греция), где, наоборот, Бог уподоблялся человеку до забвения божественных черт, то религия евреев представится нам средним «царским» путем, на котором человек видит все величие Бога, но и не теряет сознания своей причастности к божеству, и где поэтому религия не есть уничижение и отвержение миpa перед Богом и не умаление Бога до человека, а взаимодействие Бога и человека, неба и земли, подготовляющее явление в миpe Богочеловека и Царства Божия. Этот общий характер еврейской религии расчленяется на три элемента, сообразно трем областям религиозного чувства. По отношению к Богу – ощущение Его, как личности, абсолютной и могущественной; по отношению к своему человеческому началу – острое самосознание, чувство своей семьи и, главное, своего народа; по отношению к миpy – привязанность, любовь к его материальной стороне.

Прежде всего, Бог для еврея – живая, постоянно действующая на миp личность. Бог может гневаться, ревновать, раскаиваться, миловать, руководить земными событиями, быть с людьми в самом близком общении. Евреи знали о существовании других богов, но в лучшие моменты своей жизни они понимали все ничтожество чужих идолов и все могущество своего Иеговы. Он создал весь мир, ему повинуются светила небесные, он торжествует над темными стихийными силами – он сверг с неба Люцифера, «сокрушил головы змеев в воде, сокрушил голову Левиафана». Он руководит людьми и народами, губит одних и покровительствует другим. Хотя Бог постоянно воздействует на мир, но он совершенно отличен от него, и, так сказать, несоизмерим с ним. «Кому уподобите вы Бога, – говорит пророк, – и какое подобие сопоставите с Ним? Идола выливает художник, а плавильщик покрывает его золотом и приделывает серебряные цепочки. А кто беден для такого приношения, выбирает негниющее дерево, приискивает себе искусного художника, чтобы сделать идола, который стоял бы твердо». Но «разве вы не знаете? разве вы не слышали? разве не говорено было вам из начала? – Он есть Тот, Который восседает над кругом земли, и живущие на ней, как саранча перед Ним – Кому же вы уподобите меня и с кем сравните?» (Ис. XL).

Такое чистое монотеистическое представление предполагало в народе одну черту – цельность и целомудрие в широком смысле. Раз Бог един, то религиозная сила народа вся без остатка направлена в одну точку. Бог един, и внимание уже не рассеивается по сторонам, не разбивается на разные посторонние объекты, а это делает то, что и дух человека остается цельным, нераздробленным, собранным, сильным. Отсюда то суровое осуждение не только измены своему Богу, но всякому духовному шатанию, которое мы находим в Библии.

«Горе сердцам боязливым и рукам ослабленным, и грешнику, ходящему по двум стезям!» (Сир. II, 12).

Неоднократные измены евреев своему Богу всегда влекли за собой разложение его духовной силы, и недаром пророки постоянно приравнивают идолослужение к блудодеянию и разврату.

«Ты понадеялась на красоту твою, – говорит Бог Иудее, – и стала блудить и расточала блудодейство твое на всякого мимоходящего, отдаваясь ему.

И взяла нарядные твои вещи из Моего золота и из Моего серебра, которые Я дал тебе, и сделала себе мужские изображения и блудодействовала с ними.

И взяла узорчатые платья твои и одела их ими, и ставила перед ними елей Мой и фимиам Мой,

и хлеб мой, который я давал тебе, пшеничную муку и елей и мед». (Иез. XVI, 15 – 19).

А вот результат измены Богу, нарушения верности,

... «разорят блудилища твои и раскидают возвышения твои, и сорвут с тебя одежды твои... и побьют тебя камнями и разрубят тебя мечами своими» (Иез. XVI, 39 – 40).

Пророческие книги полны подобными яркими обличениями нарушения союза с Богом, и по ним мы хорошо можем судить о той силе и настойчивости, с которой еврейская религия проповедывала самый строгий, целостный монотеизм, смысл которого заключается как в единстве Бога, так и в единстве и целостности человека.

Это религиозное ощущение целостности и отношение к раздвоенному, как к мерзости, видно кроме того во многих заповедях в роде нижеследующей: «Не засевай виноградника твоего семенами двоякого рода, не паши на воле и осле вместе, не надевай одежды, сделанной из разныхъ веществ, из шерсти и льна вместе» (Втор. XX, 9).

Но здесь, в отношениях евреев к Иегове, надо отметить одно обстоятельство. В лице своих вождей и пророков Израиль относится к Богу с полной преданностью. Вся жизнь праотцев – в том, чтобы следовать воле Божией.

Бог велит Ною строить ковчег, дает ему точные указания – и Ной строит беспрекословно, не сомневаясь и не рассуждая; Авраам по повелению Бога оставляет свою родину и своих родичей и идет в неведомую страну, в которой живет «как в стране чужой», безусловно веря, что так надо, что Бог имеет об этом особые планы; тот же Авраам не колеблется принести своего сына в жертву Богу, хотя это был единственный сын его старости, на котором были все его надежды.

Моисей и пророки, находясь в постоянном лицезрении Бога, кладут всю свою жизнь на то, чтобы указывать народу, чего хочет от него Бог, но отношение самого народа к Иегове совершенно иное. Предоставленный самому себе, он сейчас же обращается к иным богам, он с болезненной и непонятной жадностью бросается на чужие культы и при всяком случае, несмотря на страшные кары, отворачивается от Иеговы, раздражается при напоминати о нем и побиваете камнями его пророков. Иcтopия Израиля – это трагическая история неразделенной любви Божьей к «жестоковыйному» народу.

«Проходил я мимо тебя, – говорит Господь, – и увидел тебя, и вот это было время твое, время любви; и простер Я воскрылья риз Моих на тебя и покрыл наготу твою; и поклялся тебе и вступил в союз с тобою, и ты стала моею». Но Израиль изменил своему Богу и изменял постоянно во всей своей истории. Эта удивительная и таинственная борьба с Богом у народа, имеющего самые чистые представления о Божестве среди всех народов древности, только отчасти объясняется второй чертой еврейской религиозности, острым национальным самосознанием и национальной самодеятельностью, к которой мы сейчас и перейдем.

На всем протяжении своей истории Израиль действует как свободная личность. Он определяет себя, как хочет, он свободен выбрать себе Бога или отвергнуть его. «Вот я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло, – говорит Бог, – избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое» (Втор. XXX, 18). Как мы уже говорили, сама идея Завета между Израилем и Богом показывает полную силу личного, человеческого самосознания у Израиля; он заключает с Богом договор, как равная и правомочная сторона, он берет на себя известные обязательства, хотя может и не брать их, и цель этого договора опять-таки подчеркивает ту же черту – острое племенное самосознание: «если ты будешь слушать заповеди Господа Бога твоего, то будешь жить и размножишься, и благословит тебя Господь Бог на той земле, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею. Он благословит хлеб твой и воду твою; и отвращу болезни от среды вас. Не будет преждевременно рождающих и бесплодных в земле твоей; число дней твоих сделаю полным. Ужас мой пошлю перед тобой и в смущение приведу всякий народ, к которому ты придешь» и т. д. Этим самым еврейский народ противопоставляет себя всем народам миpa; величайшее преступление – смешиваться с иноплеменниками, и во избежание этого Израиль избивает всех жителей поворенных стран и городов. Он постоянно существует, как особый, замкнутый в себе народ, как какой-то камень, который не могла переварить и усвоить ни одна раса, с которым ничего не могла поделать даже римская империя, которая, отчаявшись в романизации этого упрямого народа, раздробила его механически (разрушение Иepyсалима) и развеяла по миpy. Но и в этом рассеянии евреи остаются верными самим себе; в ужасных условиях «рассеяня», когда исполнилось пророчество: «отдам их на озлобление всем царствам земли» (Иep. XV, 4), когда всякий другой народ растворился бы без остатка, – евреи остаются теми же, что во времена вавилонского плена, проявляя «изумительное терпение, примерное единодушие, упорное верованиe в величественный призрак, неослабную привязанность «отеческим преданиям» (Еп. Порфирий Успенский). Не даром Бог устами пророков называл этот народ «жестоковыйным» за его упорство в своем, упрямство, настойчивость. Результатом этого же острого национального самосознания является то, что тягчайшим наказанием, которым Бог карает Израиля, является плен, рабство чужому народу, потеря самостоятельности.

«На реках вавилонских – там мы сидели и плакали, когда вспоминали о Сионе.

На вербах посреди его мы повесили наши арфы.

Там пленившие нас требовали от нас слов песней и притеснители наши – веселия; воспойте нам из песней Сиона.

Но как воспоем песнь Господню на земле чужой?

Если забуду тебя, Иерусалим, пусть будет забвенна десница моя.

Пусть прилипнет язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя....» (Пс. 136).

Приведем еще молитву, в которой особенно выразительно сказались черты еврейского народного самосознания, в соединении с такой дерзновенной настойчивостью и неотступностью, что молитва к Богу звучит почти как требованье.

«Боже всемогущий, ныне близко и скоро храм Твой создай, скоро, в наши дни, как можно ближе, ныне создай, ныне создай, ныне создай, ныне близко храм Твой создай! Милосердный Боже, кроткий Боже, вышний Боже, благий Боже, сладчайший Боже, безмерный Боже, Боже израилев, в близкое время храм Твой создай, скоро, скоро, в наши дни, ныне создай, ныне создай, ныне создай, ныне скоро храм Твой создай! Могущественный Боже, живый Боже, крепкий Боже, славный Боже, милостивый Боже, вечный Боже, страшный Боже, превосходный Боже, царствущий Боже, богатый Боже, великолепный Боже, верный Боже, ныне немедля храм Твой восстав, скоро, скоро, в дни наши, немедля скоро, ныне создай, ныне создай, ныне создай, ныне создай, ныне скоро храм Твой создай!».

Эти настойчивые повторения, страстная торопливость, острое нетерпеливое желание восстановления храма теперь же, сейчас, рисуют то же активное отношение к Богу, которое было еще тогда, когда Иаков боролся с Богом и не отпускал Его, пока Он не благословил его.

Но при таком живучем национальном чувстве у евреев почти отсутствует чувство индивидуальности; желая победы Израилю, молясь о его восстановлении, уповая на Месcию, спасителя Израиля, еврей равнодушен к своей личной судьбе; для себя лично, отдельно от своего племени он ничего не хочет, потому что он живет в роде, в Израиле, а не как личность. Отсюда тот странный факт, что евреи не интересуются бессмертием души, и Библия или молчит об этом, или говорит отрицательно – «человек умирает и распадается; отошел – и где он?» (Иов. XIV, 10). «В смерти нет памятования о Тебе; во гробе кто будет славить Тебя?» (Пс. VI, 6).

В молитве, которую мы привели выше, присутствует и третий момент еврейской религиозности – религиозный материализм. В этой молитве испрашиваются у Бога не какие-нибудь духовные блага, не добродетели или Царство Небесное, а восстановление земного, материального храма. Так же и в Завете, который Бог заключил с Израилем: последствия его для израильского народа – благоденствие здесь, на земле: плодородие, изобилие плодов земных, телесное здоровье – вот что обещается за исполнение Божьих заповедей. «Он даст, даст дождь на семя твое, которым засеешь поле, и хлеб, плод земли, и он будет обилен и сочен; стада твои в этот день будут пастись на обширных пастбищах, и волы и ослы, возделывающие поле, будут есть корм соленый, очищенный лопатой и веялом» (Пс. XXX, 23). Еврей всеми своими чувствами привязан к земной жизни во всех ее актах, он с глубоким благоговением относится к своему хозяйству, дому, еде, браку, детям. Высшее счастье для еврея – жизнь в довольстве, многолетие и, главное – многочадие. Поэтому брак для еврея – предмет особых забот и пункт особого благословения Божия. Бог обещал Аврааму умножить его потомство, как морской песок, это размножение составляет волю Божию, и поэтому, вступая в брак, порождая детей, еврей чувствовал себя исполняющим волю Божию. Сюда же относится таинственное обрезание, смысл которого старался вскрыть В. В. Розанов в своих блестящих статьях об иудаизме.

«Если кто взял жену недавно, то пусть не идет на войну, и ничего не должно возлагать на него; пусть он остается свободен в доме своем в продолжение одного года и увеселяет жену свою» (Вт. XXIV, 5).

В этом и многих подобных постановлениях древнего закона видна чрезвычайная, нежная заботливость о браке. Он представляется делом более важным, чем такое общенародное дело, как война, и законодательство тщательно оберегает чадородие, как самое великое и святое, что может совершить человек.

Этим же благоговейным отношением к материальному продиктованы бесконечные правила закона о чистом и нечистом, о церемониях очищений, омовений. Но вместе с тем такое благоговейное отношение к этому миpy мы не можем назвать материализмом в грубом смысле этого слова. Суть этого «материализма» в следующем.

После одного предписания о поддержке чистоты воинского стана законодатель в качестве мотивировки говорит:

«Ибо Господь Бог твой ходит среди стана твоего, чтобы избавлять тебя и предавать врагов твоих в руки твои, а посему стан твой должен быть свят» (Втор. ХХIII, 14).

Таким образом, религиозное отношение к материи, телу проистекало у еврея не от того, что материя свята сама по себе, но потому, что Господь Бог ходит в этом материальном мире, и потому тело миpa и человека должно быть чистым, чтобы достойно принять его. «Евреи, – пишет Бл. Соловьев,– видели в материальной природе не дьявола и не Божество, а лишь недостроенную обитель богочеловеческого духа». «Религиозный материализм евреев заставлял их обращать величайшее внимание на природу, но не для того, чтобы служить ей, а чтобы в ней и через нее служить Вышнему Богу». «Идея святой телесности и заботы об осуществлении этой телесности занимают в жизни Израиля несравненно более важное место, нежели у какого-либо другого народа». «Можно сказать, что вся религиозная история евреев была направлена к тому, чтобы приготовить Богу Израилеву не только святые души, но и святые тела» (IV т. 133–4).

Трудно считать случайностью то, что Христос родился среди еврейского народа и христианство вышло из иудейской религии. И язычество, и буддизм, и религии передней Азии имели в себе элементы, родственные христианству, но ближе всех других религий и народов подошел к христианству Израиль. В нем в зародыше, в ожиданиях, в надеждах заключалось все то, что осуществилось в христианстве. Рассуждая схематически, христианство принесло в мир один новый факт – вочеловеченье Бога – и три новых идеи: идею Царствия, идею Бога-любви и идею абсолютной ценности человека. Израиль был подготовлен и к явлению Богочеловека, и к этим главным христианским идеям.

Те три основные черты еврейской религии, о которых мы говорили выше – близость к личному Богу, остров самосознание и религиозный «материализм» – приближали иудейство вплотную к главным истинам христианства. Ветхозаветные отношения к Богу в христианстве преобразилось в сыновство Богу, острое ощущение себя – в учение о богоподобии и абсолютности каждой личности, а еврейский материализм, жажда воплощены божественного здесь же, на земле, приняла в христианстве форму Царства Божия, спасения и просвещены всякой твари, когда Бог всей своей полнотой будет во всем.

Но мало того, что в еврействе были зародыши христианства. Оно, поскольку было в силах, сделало и реальные шаги навстречу грядущему; эти шаги, это переходное состояние между двумя заветами мы сейчас опишем.

Древняя вера, старые отношения с Богом не удовлетворяли наиболее требовательных к религии людей. Обрядовая религия казалась уже явно недостаточной и не насыщала, не успокаивала встревоженной совести; прежняя «святость», достигаемая соблюдениемъ закона, казалась чем-то внешним, чувствовалась необходимость святости моральной.

«К чему Мне множество жертв ваших, – говорит Господь устами пророка. – Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота, и крови тельцов и агнцев и козлов не хочу.

Когда вы приходите являться пред лицо Мое, кто требует от вас, чтобы вы топтали двор Мой?

Не носите больше даров почетных: курение отвратительно для Меня; новомесячий и суббот, праздничных собратий не могу терпеть...

Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло.

Научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову» (Ис. I).

Но и одни добрые дела не давали успокоения. Личная праведность не упраздняла общего, всечеловеческого зла и страдания. Даже праведники страдают и даже чаще, чем беззаконные, а в чём смысл этих страданий, как Бог допускает их, остается темным и тяжелым вопросом. Может быть, за гробом будет воздаяние каждому по делам его, и страдальцы здесь – будут радоваться по смерти? Но ведь «человек» умирает и распадается; отошел, и где он?» «Человек ляжет и не встанет, до окончания неба он не пробудится и не воспрянет от сна своего» (Иов XIV). И подавленный огромностью зла и страдания ветхозаветный человек кричит: обида! и никто не слушает; вопиет– и нет суда (Иов, XIX).

Глубокий, но успокоенный пессимизм Экклезиаста – естественный вывод из такого ряда мыслей и эмоций. Это – покой усталости и безнадежности. Все – суета и томлете духа, все человеческие дела, все радости, даже мудрость человека. Все безразлично, потому что все преходит и умирает, и участь сынов человеческих та же, что участь животных: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что все суета.

Но усталость – не выход, и более активные умы ищут выхода действительного, полного разумения и полного спасения. Это путь Иова, путь псалмопевца и пророков.

Ветхозаветный Бог был слишком далек от человека; человек чтил Его, возносил Ему курения и жертвы, но все же чувствовал Его слишком трансцедентным, грозным, ужасным, неспособным снизойти к человеческим нуждам и страданиям.

«Он не человек, как я, – говорит Иов, – чтобы я мог отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд. Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас». Бог должен стать человеком, должен сам явиться посредником между человеческим и небесным; из любви к людям Он должен снизойти к ним, стать, как они, страдать вместе с ними.

Пророкам ясно рисовался этот образ Отрока Божьего, в Котором «нет ни вида, ни величия», Который «был презрен и умален пред людьми, муж скорбей: изведавший болезни», «но Он взял на себя наши немощи и понес наши болезни», «Он язвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание миpa нашего было на Нем и ранами Его мы исцелились» (Ис. LIII). Мессия должен был искупить людей от греха и страдания, примирить их с Богом, преобразить их и сделать новой тварью. Вместе с излиянием Духа на всякую плоть (Иоиль, II) откроется полное ведение о Боге. «И уже не будут учить друг друга, брат брата и говорить: «познайте Бога», ибо все сами будут знать Меня от мала до велика, говорит Господь» (Иep. XXXI).

Вместе с искуплением и преображением твари пророкам рисовалось и преображение всего миpa, наступление Царства Божия на земле, когда «вместо терновника вырастет кипарис, вместо крапивы возрастет мирт», (Ис. XXV,6) все народы объединятся за общей трапезой «из тучных яств, из тука костей и самых чистых вин», «поглощена будет смерть навеки, и отрет Господь Бог слезы со всех лиц» (Ис. XXV, 8); люди «застроят вековые пустыни, восстановят древние развалины и возобновить разоренные города, остававшиеся в запустении» (Ис. LXI. 4). Бог будет близок людям, Он будет отвечать им, прежде чем они обратятся к Нему, и будет слышать их, едва они начнут говорить. Это будет как бы новое небо и новая земля, но все же земля, только преображенная, земля – до падения человека.

Вот каковы были чаяния лучших душ Израиля. Но кроме чаяний, те же души и фактически прикасались к грядущему, жили в нем. Я имею здесь в виду появление в Иудейском народе личной религиозности, личного интимного отношения к Богу.

Примером такой религиозности был Иеремия (см. выше). Псалмы представляют еще более яркую картину такой жизни «с Богом». Вся поэзия псалмов проникнута мыслью о благости Бога, о том, что Он слышит молитвы, что Он понимает наши несчастья и властно вмешивается во все мелочи человеческой жизни. В псалмах есть еще древний страх перед Богом, но гораздо больше нежной любви к Нему – чувство, совершенно новое, развившееся только в христианстве. Древний Израиль держался своего Бога, потому что этого требовал закон, и потому что это, выражаясь грубо, было выгодно. Псалмопевец всеми силами держится за Бога, потому что любите Его, жить без Него не может, помните о Нем каждый час своей жизни, вспоминаете о Нем «в ночные стражи», освящаете Им всякое свое дело. Он внутренно связан с Богом и фактически – не можете без Него. (Пример: пс. 62).

Другим фактом тоже реального предвосхищения христианства была загадочная, но несомненно еврейская секта ессеев. Ессеи были организованы на подобие ордена, имели одинаковые одежды, жили общинами, подчиняясь одинаковому распорядку жизни, имели общие трапезы, воздерживались от мяса. Ко времени рождения Христа их было несколько тысяч человек. Они отрицали брак, упражнялись в аскетизме и допускали в орден новых членов после продолжительные испытания. К воздержаной жизни присоединялись постоянный физический труд и религиозные упражнения, среди которых отметим молитву перед восходом солнца и частые религиозные омовения в холодной воде. Из их учения нам почти ничего не известно, кроме веры в бессмертие души, которое, впрочем, к первому веку становилось общепринятым и среди правоверных, вместе с идеями посмертного суда и воздаяния.

Таково было состояние еврейства ко времени пришествия Христа. Не надо, конечно, думать, что идея и настроения, которые мы очертили здесь, были господствующими. Наоборот, господствовал Закон, Тора, мелочный обычай, тысячи обрядов, против которых так настойчиво высказывался Христос. Если бы было иначе, то совершенно непонятным остался бы тот факт, что христианство, выйдя из еврейства, все же не увлекло за собой еврейского народа, который в огромной массе своей остался чужд и враждебен христианству. (Попытка объяснения этого факта в статье Вл. Соловьева «Еврейство и христианский вопрос» в IV т. Собрания сочинений).

Литература: Библия в русском переводе. Ц. 3 р.

Талмуд. Перев. Переферковича, изд. Сойкина, С.-ПБ. 1899.

Ю. Вельгаузен. Израильско-Иудейская религия (В сборннке «Из истории раннего христианства». М. 1907. Ц 90 в.).

Вл. Соловьев. История и будущность теокрапи, Еврейство и хрнстианский вопрос, – в IV томе собрания сочинений.

В. В. Розанов. Иудаизм. „Новый Путь». 1903 г. VII–XII.

Проф. М. Тарлев. Основы христианства, т. II Серг. Посад 1908.

Никольский. Царь Давид и псалмы. М. 1908.