диакон Артемий Сильвестров
Критика нравственного релятивизма

С христианской точки зрения первородный грех (совершенный прародителями) внес в наш мир искажение (как самого человека, так и окружающего мира).

Однако данная травма или катастрофа не отменили действенности Божественных законов в сфере объективной реальности, хотя и для субъективной точки зрения человека действие таковых (законов) не всегда и не везде являются очевидными. Мир продолжает существовать в соответствии с этим нравственным принципом бытия (святые отцы часто называют этот принцип правдой Божией), т. е. в соответствии с Божественным вечным благим замыслом и Божией волей. Разумные существа могут принимать его или отвергать, соблюдать или нарушать, однако этот закон действует и не может быть устранен. Добро и зло – объективные реалии, это энергии (т. е. проявление духовных реалий), которые (в том числе) воспринимает душа вследствие получения человеком той или иной информации или совершения определенных (добрых и злых) поступков.

В наши дни можно часто услышать о том, что понятия «добро» и «зло» – относительные (по лат. «относительный» – relativus, отсюда понятие «релятивизм»). Сторонники морального релятивизма аргументируют состоятельность оной доводами, которые можно (несколько утрируя) свести к известному афоризму «что немцу хорошо, то русскому смерть» (и, соответственно, наоборот), мол: «то, что для одного является добром, для иного человека будет непременным злом». Подобные теории «нравственной относительности» на сегодняшний день популярны настолько, что вполне легитимно ложатся на страницы школьных учебников.

Итак, с точки зрения современных псевдогумнистов каждый сам для себя волен выбирать, что считать нравственным, а что безнравственным. И с этим не поспоришь! Это действительно так! Человек и правда волен оценивать те или иные реалии нашего мир так, как ему угодно, но из этого совершенно не следует, что его оценки будут верными, адекватными. Зло в этом мире объективно присутствует и теоретики релятивной аксиологии не могут с этим не согласиться. Ибо никто из оных не желает (в пространстве реальной жизни) быть убитым, избитым, изнасилованным, обворованным, введенным в заблуждение и т. д. Иными словами они однозначно признают данные действия (убийство, насилие, обман) не благом, а злодеянием, злом (вне зависимости о того, что некий индивидуум в рамках личного сознания объявил нравственным убийство, насилие и воровство).

Если честно и последовательно отстаивать идею нравственного релятивизма, то идеологи таковой неминуемо придут к потребности отмены всех государственных законов и уголовных кодексов соответственно. Принцип нравственной относительности в конечном итоге должен «потребовать» отмены института пенитенциарной системы и самого понятия «преступник». Любой поступок человека (в наши дни трактуемый, как уголовное преступление) согласно логике нравственного релятивизма можно будет представить, как «нравственный», ибо таковым он является для самого преступника (скажем, он объявил нравственным убивать). Мир, в котором каждый разрешает себе все, мир без законов абсолютным большинством жителей нашей планеты будет восприниматься как ад.

В связи с этим не лишним будет иметь в виду, что квинтэссенцию учений таких теоретиков сатанизма XX века, как Ла-Вей или Кроули можно выразить такими призывами, как «осторожно разреши себе все», «аккуратно уйди от всякой ответственности». Удивительным образом эти принципы коррелирует с идеями нравственного релятивизма, постмодернистского индивидуализма (провозгласившего личную свободу человека, как высшую и абсолютную ценность). Мир, созданный Богом – космос (от др.-греч.κόσμος«украшение,наряд;порядок;мир»). Его антипод – хаос (отдр.-греч. χάος «расселина; бездна; беспорядок; беззаконие»). Совсем неслучайно Апостол Павел в отношении последних времен (и пришествие антихриста) употребляет термин «тайна беззакония» (2Фес.2:7).

Любой цивилизованный мир является миром, постольку поскольку в нем существуют и действуют законы и достаточно определенные понятия о добре и зле, т. е. граждане мира признают наличие определенного нравственного закона, согласно которому такие действия, как убийство, насилие, воровство, мошенничество являются злом, не благом. Вред от вышеперечисленных реалий более чем очевиден, и «механика» наносимого ущерба ясно прослеживается. Но, вместе с этим необходимо признать и то, что в мире присутствуют и иные негативные реалии (зло) «механика» (т. е. принцип и последовательность разрушительных действий) которых протекает не столь очевидно, а порой (для людей равнодушных к аспектам духовной жизни) и вовсе незаметно. Однако тот факт, что смерть от употребления героина наступает несколько медленнее, нежели от пулевого ранения (и для человека некомпетентного связь причины и следствия не прямо очевидна) вовсе не оправдывает употребление наркотиков. Равно как и блудная страсть (т. е. беспорядочные половые связи) может не столь очевидно выражать в качестве последствия оной деградацию личности, как скажем употребление наркотических средств, однако, данный нюанс не говорит о том, что распутство безобидно.

Нравственный релятивизм, как таковой не является каким-то самобытным свободным философским течением, напротив, он интеллектуально и идеологически обслуживает вполне агрессивные интересы мирового бизнеса, который в свою очередь извлекает максимальную прибыль из продажи человеку «удовольствий» и прочих «радостей жизни». В связи с этим необходимо на уровне сознания «разрешить» человеку получать (приобретать, покупать) те «удовольствия» и «радости жизни», которые прячутся либо в его подсознании, либо (и чаще всего) вообще сообщаются его сознанию той или иной псевдокультурой. В связи с этим на уровне «общепринятых жизненных установок» возникает тезис: «чем больше удовольствий – тем счастливее и радостнее жизнь».

Абсурдность подобного утверждения очевидна, ибо порции «счастья» от разнообразных удовольствий тают столь же быстро, как и мороженое на солнце, надоедают, или требуют «добавки», с каждым разом доза удовольствия (или, как говорят в молодежной среде – «кайфа») должна быть увеличена, и самое главное, что искомого удовлетворения человек так и не находит. И вот он буквально «крутится» как мышь в колесе, растрачивая все свои силы. Преподобный Максим Исповедник очень подробно разбирает безумие этого «порочного круга» – чем напряженнее процесс поиска наслаждения, тем интенсивнее и жестче горечь страдания: «Так через удовольствие, введенное в естество противным разуму образом, входит в него и страдание, не противное разуму»1. Понимая, что за удовольствием нередко следуют страдания, человек согласно святителю Иоанну Златоусту «приобрел тягу к наслаждению и отвращение от страдания; и борется изо всех сил, чтобы достичь первого и избежать второго, полагая, что этим он сможет отделить одно от другого и обладать одним только связанным с себялюбием наслаждением, избежав опыта страданий, – что невозможно. Ибо не понял он... что не бывает удовольствия без страдания; неестественное наслаждение само несет в себе горечь страдания»2.

Итак, если «получение удовольствий» действительно является смыслом жизни человека (а на этом подчас настывают представители либерального постмодернизма), то нам остается вместе с Виктором Цоем задаться вопросом: «Так откуда взялась печаль?» Чем объяснить приходящее со временем чувство неполноты, нереализованности (человеческой личности), уныния, страха и пустоты? Ответ на этот вопрос отчасти можно проиллюстрировать словами оперативника Андрей Ларина из «Улиц разбитых фонарей», который в одной из серий говорит такие слова: «пацаны» хотят ездить на «Мерсах» и отдыхать в Ницце. И считают, что для этого достаточно надеть бордовый пиджак, побрить макушку и сунуть в карман ствол. А когда оказывается, что пиджаков и пистолетов много, а «Мерседесов» мало, начинают искать справедливость с помощью этих самых пистолетов. Скромнее надо быть, товарищ, начинать с «Запорожца» и Крыма…»3

Если объяснить это же более сухим и академичным языком, то можно сказать, что запросы человека касательно получаемых удовольствий всегда не соответствуют объективным возможностям «сладкоежки». И действительно, как правило, причинами печали, тоски (всего того, что современная психология именует депрессивными состояниями) являются неудовлетворенные страсти. Христианский мыслитель святой Нил Синайский так рассуждает об этом: «Кто связан печалию, тот побежден страстями, и в обличение своего поражения носит узы, потому что печаль бывает следствием неудачи в плотском пожелании, а пожелание сопрягается со всякою страстию. Кто победил пожелание, тот победил страсть, а кто победил страсти, тем не овладеет печаль... Овладевший страстями овладел и печалию, а побежденный сластолюбием не избежит ее уз... Как больной виден по цвету лица, так страстного изобличает печаль. Кто любит мир, тот много будет печалиться. А кто небрежет о том, что в мире, тот всегда будет веселиться»4. Более емко об этом сказал преподобный Исаак Сирин: «Кто открыл горечь в сладости мира, тот просвещен»5. Очень часто приобретенная (воспитанная обществом) приторная привычка угождать себе во всем («жалеть себя любимого и несчастного») ставит человека перед печальным фактом духовной, а иной раз и материальной нищеты. Как объяснить тот вполне прискорбный факт, что получение наслаждений имеет среди прочего и негативные, а подчас трагичные своей необратимостью последствия?

Французский писатель Анри Этьен в своем сборнике «Les Premices» (с фр. «Первые шаги») изданном в 1594 г. опубликовал эпиграмму, в которой присутствовало следующее выражение: «Si jeunesse savait, si vieillesse pouvait» (с фр. – «Если б молодость знала, если б старость могла...»). Где-то на уровне подсознания у человека, который живет согласно принципу «бери от жизни все» присутствует страх, страх того, что рано или поздно (когда наступит смерть) придется-таки сполна платить «за сладкую жизнь», «за все хорошее». Все те, кто укоренился во грехах иногда понимают, как бы предчувствуют, что их место встречи (после смерти) изменить нельзя. Христианство говорит о том, что в мире присутствует естественный нравственный закон, наличие и действие которого свидетельствуется не только христианами. Апостол Павел в частности пишет: «ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (Рим.2:14-15). Христианство же говорит о том, что грех рождает страдания, хотя далеко не каждый человек видит и понимает «духовный механизм» этого действия. Христианские заповеди (на которых зиждутся христианские нравственные нормы) исчерпывающе выражают этот закон, предостерегая человека от тех поступков и мыслей, которые способны нанести последнему духовный, психологический или физический вред.

В Священном Писании есть такие слова: «хранением законов утверждение нерастления» (Прем. 6, 19). Говоря языком популярного богословия, заповеди являются квинтэссенцией благой воли Божией, благой заботы Бога о каждом человеке. «Делание добродетелей есть хранение заповедей Господних»6 – писал христианский аскет святой преподобный Исаак Сирин. Другой христианский писатель преподобный Симеон Новый Богослов говорил: «Добродетель, собственно, не что иное как исполнение воли Божией»7. Пользуясь языком автомобилистов можно сказать, что христианские заповеди есть знаки ПДД, предупреждающие знаки. Они фактически не способны запретить водителю управлять автомобилем так, как он считает нужным (фактически они не лишают человека свободы и личного субъективного права), но таковые информируют водителя, что на данном участке движения объективно существует опасность. Опасность для жизни.

Современное агрессивное секулярное сознание иной раз трактует христианские заповеди, как издевательское «изобретение» некоего «злого бога», который запретил людям то, что последним «так приятно» или некие «старые иерархи церкви» по зависти и злобе придумали называть грехом то, что «так привлекательно». Однако так может считать только тот, кто ни разу добросовестно и внимательно не наблюдал за своим внутренним миром, не сопоставлял своих поступков и тех психологических состояний, которые во временном пространстве сопутствовали этим поступкам, не анализировал этический вектор своих мыслей. Естественный нравственный закон есть объективный принцип, имеющий безусловный, всеобщий характер, который лежит в основе всех правовых и этических норм. В частности этот закон напоминает о себе каждому человеку «укорами» совести. Существование оной признается людьми независимо от религиозных, этических, интеллектуальных, социальных и иных характеристик их жизни. Вне всякого сомнения, совесть является универсальной онтологической составляющей человеческой личности. «Лучший контролер» всегда «колет безбилетника», напоминая, что он совершил нехороший поступок.

С другой стороны те же заповеди Божии говорят нам о том, как жить праведно (т. е. правильно), как стать по-настоящему счастливым и успешным человеком (здесь нужно подчеркнуть, что именно человеком, а не предпринимателем, не артистом). Согласно христианскому Откровению Бог есть любовь и соответственно Божественный закон – это закон любви. Человек, соблюдающий Божественный закон сам становится богом. Христианский мыслитель святой преподобный Симеон Новый Богослов говорит следующие удивительные слова: «Под любовью находятся благоутробие, сострадание, милостивость, щедродательность, незлобие, великодушие, благотворительность и человеколюбие, которые вместе с нею человека делают богом по благодати»8.

Не следует воспринимать фактор априорного наличия в человеке нравственного закона в исключительно юридической плоскости, как некую обузу несомую человеком через всю жизнь. У блаженного Августина есть удивительные слова, обращенные к Господу: «ибо Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе»9. Другими словами трезвый, образованный и культурный человек не может «просто жить», ему всегда нужен смысл жизни, некая онтологическая цель (пусть даже и не всегда данная цель будет истинной). Говоря проще – человек всегда куда-то стремится, его душа куда-то устремлена, чем-то увлечена и не может успокоиться до тех пор, пока человек не достигает цели. Однако и достигнув таковой (и, предположим, получив высокую общественную оценку) человек все равно испытывает чувство некоей экзистенциальной неудовлетворенности.

Именно это состояние характеризует то самое беспокойство, тоску по Богу, о которой говорил Блаженный Августин. Душа человека невещественна, а соответственно нечто материальное (пища, одежда, жилище и т. д.) не может стать для оной источником удовлетворения. Человек по причине своей богообразности имеет постоянную потребность в общении со своим Небесным Отцом. В случае если данная потребность не удовлетворяется, то человека в той или иной степени преследует чувство некоторой невостребованности, нереализованности, чувство духовного «голода». Христианская вера, отнюдь не ущемляет человека в каких-то его правах и совсем не запрещает испытывать те или иные удовольствия, христианская вера открывает столь изменчивому человеческому сознанию, что есть истинное благо и как таковое достигается.