18. Поиск Бога в молитве должен быть предварен и идти в паре с аскетикой и очищением от собственых грехов и ошибок, поскольку по слову Иисуса только «чистые сердцем (...) Бога узрят» (Мф 5, 8). Евангелие стремится привести человека к нравственному очищению, стремится вернуть в его жизнь истину и любовь. Оно ведет его к очищению от всех инстинктов эгоизма, которые мешают человеку распознать и принять Божию волю в ее совершенстве. Плохи не страсти как таковые (как думали стоики и неоплатонники), но их эгоистическая направленность. Христианин должен освободиться от них, чтобы обрести состояние положительной свободы, которое в христианской древности определялось термином «apatheia», в Средние века – «impassibilitas», а в игнацианских духовных упражнениях — «indiferentia» [19].
Достижение этого состояния невозможно без радикального самоотречения. Мы видим это и в Посланиях святого Апостола Павла, который отчетливо говорит об «умерщвлении» грешных наклонностей [20]. Только благодаря такому отречению человек становится свободным, может исполнять Божию волю и участвовать в свободе Святого Духа.
19. Поэтому нужно произвести верную интерпретацию доктрины тех учителей, которые предлагают «удалить» из разума все чувственные представления и понятия, сосредотачивая полное любви внимание на Боге так, чтобы возникшая вследствии этого пустота могла быть заполнена сокровищами Божества. Пустота, в которой нуждается Бог, представляет собой отказ от эгоизма. В то же время нет необходимости отказываться от сотоворенных Богом вещей, которые Он дал нам и среди которых поместил нас. Несомненно то, что молитва требует полной концентрации на Боге и — по крайней мере настолько, насколько это возможно, — отрешения от земных дел, к которым привязывает нас наш собственный эгоизм. В этом прекрасным учителем для нас может быть Блаженный
Августин: «Если желаешь обрести Бога, оставь внешний мир и войди в себя. Но не оставайся в себе, а превзойди себя, ибо ты не Бог. Он глубже и больше тебя. Я искал Его присутствия в моей душе и не нахожу Его. Но предаваясь богомысоию, я продолжал искать Бога и воздыхать к Нему. Через рассматривание творений я пытался познать 'невидимое Его'(Рим 1, 20)» [21]. «Замкнутость в себе» — вот настоящая опасность. Великий Доктор Церкви рекомендует сосредоточиться на себе, но затем превзойти собственное «я», которое есть не Бог, но творение. Бог всегда “interior intimo meo et superior summo meo» [22]. Бог действительно есть в нас и с нами, но превосходит нас в Своей тайне [23].
20. С догматической точки зрения достижение совершенной любви Бога невозможно, если не принимается во внимание данный нам Богом дар Воплощенного Сына, распятого и воскресшего. В Нем через действие Святого Духа мы получаем как чистую благодать участие во внутренней жизни Бога. Когда Иисус говорит «видевший Меня видел Отца» (Ин 14, 9), Он не говорит о внешнем созерцании и о знакомстве с Ним как с человеком («плоть не пользует нимало» Ин 6, 63). Эти слова относятся скорее к созерцанию, возможному по благодати веры: через доступного нам Иисуса познать то, что Он как Слово Отца хочет нам возвестить о Боге («Дух животворит (...). Слова, которые Я говорю вам, суть дух и жизнь», там же). При созерцании такого рода речь не идет о чисто человеческом абстрагировании Того, в Ком явил Себя Бог, но о принятии Его Божественности и вечности в Его историчности. Как говорит в «Духовных упражнениях» св. Игнатий, мы вынуждены будем стараться понять «бесконечное Божественное благоухание и сладость» (124), исходя из бесконечной Богооткровенной истины, от которой мы и начали наши рассуждения. Бог может «вознести» и «освободить» нас от всего того, что удерживает нас в этом мире, приняв в полноту троичной жизни Своей вечной любви. Это дар можно получить только «во Христе через Святого Духа», но его невозможно обрести своим собственным усилием в отрыве от Его Откровения.
