Святитель Васи́лий Калика, архиепископ Новгородский

Краткое житие святителя Василия Калики, архиепископа Новгородского

Блаженный Василий святительствовал в Новгороде в XIV веке. Сначала он был простым священником, в каковом сане путешествовал, как сообщает предание, по Востоку. В архиепископы посвящен был после пострижения в иночество, в 1331 году. Совершил паломничество в Св. землю, о чем впоследствии упоминал в послании к Тверскому еп. св. Феодору II (Доброму), об этом же свидетельствует и прозвище Калика, т. е. паломник. Но вот для прибытия его в Новгород встретилось серьезное препятствие. Литовский князь Гедимин желал видеть его Псковским епископом, независимым от Новгорода. Он послал даже погоню за Василием, который в это время ехал из Киева в Новгород. Василий откупился деньгами и, наконец, прибыл в Новгород. Здесь он прежде всего обратил внимание на украшение и обновление храмов Божиих; так он возобновил Софийский собор; затем при его же главном содействии была построена вокруг Новгорода каменная стена для защиты от неприятеля.

С ревностью и любовью заботясь о христианском просвещении своей паствы, блаженный Василий в нужных случаях «печаловался», т. е. ходатайствовал, за Новгород перед великим князем Московским. Благодаря его усилиям князь Московский Калита преложил гнев на милость и примирился с новгородцами.

Когда случались какие-нибудь несчастья в Новгороде, то блаженный Василий всегда оказывал помощь пострадавшим, отвращал ссоры, часто возникавшие между двумя сторонами Новгорода. Так, когда однажды разлив Волхова разрушил мост через эту реку, то между сторонами Новгорода возникла страшная вражда. Ссору прекратил Василий тем, что построил мост на свой счет. И вообще он «много добра сотворил христианам», как говорит о нем новгородская летопись.

Любовь свою к пастве блаженный Василий особенно проявил во время страшного пожара 1340 года, который истребил большую часть города. При этом сгорел дом владыки, обгорел Софийский храм; огонь даже через реку перебросился по мосту на другую сторону города и истреблял все, что попадалось на пути. К довершению бедствия, злые порочные люди воспользовались всеобщей растерянностью и стали грабить дома. Ужас народа был неописуем: многие думали, что настал конец мира. Когда пожар прекратился, то святитель поспешил оказать материальную помощь пострадавшему населению и затем занялся построением новых храмов на месте сгоревших. В другой раз, когда случился пожар, святитель устраивал крестные ходы, призывал всех к покаянию, наложил трехдневный пост на граждан и совершал непрерывные моления об утолении гнева Божия.

За свою неутомимую пастырскую деятельность блаженный Василий был отмечен Феогностом Киевским (Московским) митрополитом. Ему даны были крещатые ризы.

Затем ему был прислан по поручению Константинопольского патриарха Филофея Коккина белый клобук (по другим сведениям это был - Иоанн XIV в 1335 году), который его преемники носили как знак отличия своей кафедры. Доставили его отправившиеся в Великий Новгород прп. Лазарь Муромский вместе с епископом Евмением. Об этом клобуке сложилась легенда, будто бы он был дан равноапостольным Константином папе Римскому Сильвестру и хранился в Риме до тех пор, пока один из пап по указанию Ангела не отослал его патриарху Константинопольскому, а когда Царьград был взят, то этот клобук был отослан в Новгород. В этой легенде справедливо только то, что белый клобук был прислан в Новгород из Константинополя, все остальное – вымысел.

Последние дни жизни блаженного Василия особенно ярко свидетельствуют о горячей любви его к своей пастве. В половине XIV века разразилась в Пскове моровая язва. Псковитяне послали в Новгород просить архипастыря прибыть в Псков и помолиться о своей пастве. И вот, несмотря на явную грозившую опасность, блаженный Василий внял этой просьбе и отправился в Псков. Здесь он старался утешить скорбящих детей своих упованием на милость Божию, служил в различных церквах, устраивал крестные ходы. Такая любовь архипастыря утешила страждущих псковичей; а скоро и страшная болезнь оставила город. Однако сам благостный владыка пал поистине жертвой своей беззаветной любви к пасомым: на обратном пути из Пскова в Новгород он сильно занемог и, не доезжая до Новгорода, скончался. Это было 3 июля 1352 г.

Известно что святителю Василию десять лет верно служил преподобный Лазарь Муромский и приготовил тело его к погребению, после кончины св. архипастыря, он своими руками одел в готовые одеяния святое тело и много пролил слез.

Полное житие святителя Василия Калики, архиепископа Новгородского

На Новгородской кафедре с 1329 по 1352 гг.

Блаженный архиепископ Василий был одним из замечательнейших иерархов Новгородских; в миру назывался Григорий, по прозванию Колейка или Колека.

Когда в 1329 г. святитель Моисей отказался добровольно от кафедры для безмолвной жизни и удалился в обитель на Коломце, новгородцы восемь месяцев оставались без владыки и все думали, гадали и, наконец, «всем Новым городом, от мала до велика, игумены и попы, возлюбили Богом назнаменаннаго Григория Калеку, простого приходского священника храма святых бессребреников Козьмы и Дамиана на Софийской стороне на Холопей улице». По сказанию летописей, это был муж «добрый и благочестивый в преподобстве своем, смиренный, кроткий и безсребренный, подобно святым Козьме и Дамиану», которым служил много лет во пресвитерстве, – муж, вполне оправдавший единомысленный выбор клира и народа своими пастырскими подвигами. Прежде чем вступить во владычный двор Григорий, по желанию клира и народа, был пострижен в иноческий образ 1-го января 1330 г. и был назван Василием. В летописи замечено, что по избрании Григория на святительскую кафедру, «повелеша ему Новгородцы прияти святый ангельский образ месяца генваря», в другом месте – «пострижеся сам во святый ангельский образ месяца генваря, и наречен бысть Василий, и посадиша и во владычни дворе, дóндеже послют к митрополиту».

Из приведенного сказания ясно видно, что пострижение в монашество избранного иерея было делом не случайным, даже не добровольным с его стороны, делом не одной какой-нибудь партии, а требовалось общенародным убеждением в его неизбежности, таким обычаем, на который весь народ, от мала до велика, и не одни монахи, но и сами попове смотрели весьма серьезно и даже не подумали о невозможности переменить или избежать его. В летописи под 1471 г. говорится: «Преставися архиепископ Новаграда великого Иона. Новгородцы же по старине, каков был обычай у них, сотвориша вече и начаша избирати от священноинок на архиепископство, и избраша трех, метнуша жребия». Стало быть, пострижение в монашество, в силу древнего укоренившегося обычая, составляло непременное условие для лиц белого духовенства, избираемых на святительскую кафедру.

Целый год Василий управлял паствою, не быв хиротонисан. На следующий год преемник святого Петра, митрополит Феогност, позвал к себе новонареченного владыку для посвящения во Владимир Волынский, где находился сам по делам церковным, и Василий отправился туда 24 июня 1331 г. в сопровождении боярина Козьмы Твердиславича и Варфоломея Евстафьича – сына тысяцкого, где и был рукоположен митрополитом после праздника Успения при участии в торжестве пяти епископов южной Руси: Полоцкого, Владимирского, Галицкого, Перемышльского и Холмского. Много рассказывали чудесного о посвящении Василия: и о чудной звезде, стоявшей и светившей над церковью Богоматери целый тот день, в который совершалось тайнодействие; все видели в нем будущего великого иерарха.

Однако не без затруднений совершилось давно жданное Новгородом рукоположение его владыки. Великий князь литовский Гедимин хотел, чтобы Псков, отдавшийся под его покровительство и доселе состоявший в епархии Новгородской, имел особенного епископа, да и сами псковитяне неохотно повиновались власти владыки Новгородского, думая отложиться и основать свою особую епархию. Говоря беспристрастно, исполнение этого желания могло иметь тогда благоприятные последствия для православия: Псковский епископ близким надзором своим мог охранять православие в пределах литовских и лифлянаских от происков папизма и от оскорблений дикого язычества. Чтобы достигнуть цели, явились на Волыни к митрополиту посланники от Гедимина и княжившего временно во Пскове князя Александра Тверского, сына великого князя Михаила, убиенного в Орде. От имени всех князей Литовских просили они Феогноста назначить им во Псков особого епископа и привели даже с собою для рукоположения некоего инока Арсения. Но недальновидный и самолюбивый Новгород сильно оскорбился желанием Пскова прервать узы духовной зависимости от Новгорода, и митрополит не решился нарушить давних прав кафедры Новгородской, освященных временем и благословением патриаршим, видя в этом желании псковитян преступление ими крестного целования Святой Софии. Гедимин, хотя язычник, уважил решение главы духовенства русского; и архиепископ Василий был отпущен с честью от первосвятителя, но опасности не избежал. Когда со своей свитой он отправился из Владимира в Новгород, Гедимин хотел дать ему почувствовать свое оскорбление, если не вынудить на согласие со своим желанием. По его распоряжению, некто Феодор, князь Киевский (из дома Олельковичей), благоприятствовавший князьям Литовским, как данник Гедиминов, погнался вслед за владыкой Новгородским с Татарским баскаком и со своими людьми в числе 50 человек. Извещенный вовремя митрополитом о погоне, Василий со свитою успел окольными путями достигнуть Чернигова. Здесь едва не произошло кровопролитной схватки, но Василий откупился деньгами. Летописец замечает, что злой умысел князя Феодора не остался ненаказанным: «Восприем срам побеже прочь, а от Бога казни не убежа, помроша бо у него кони». Из Чернигова Василий отправился в Брянск, оттуда в Торжок, и наконец, на память священномученика Акепсимы, благополучно прибыл в Новгород, где был встречен с великой радостью и торжеством, потому что новгородцы были крайне опечалены слухом, что владыка их взят в плен и что дети его избиты литвою.

Еще до путешествия своего на Волынь нареченный владыка уже предпринял дело государственное, заложив город каменный вокруг всего Новгорода, по Софийской его стороне, который начал от церкви святого Владимира и довел сперва до храма Богоматери и далее – до церкви Бориса и Глеба. Теперь он с ревностью продолжал это дело: «вместе с посадником Феодором Даниловичем и с тысяцким Остафием, по воле Новгородцев (1335 г.), заложил каменный город и по другую сторону Волхова, на Торговой стороне, от церкви Илии Пророка до церкви святого Павла Исповедника», и в течение двух лет вся эта громадная постройка была окончена. В смиренном святителе виден был муж государственный, который, заботясь о внутреннем благосостоянии своей паствы, не забывал и о внешнем. В то же время (1333 г.) он возобновил Софийский собор, покрыл его свинцом и поставил на главе новый крест. Летопись, говоря об этом, прибавляет: «За то дай ему Бог и Святая Софья в сем и в будущем веке отпущение грехов ему и детям его Новгородцам».

По возвращении в Новгород, архиепископ Василий, не помня зла, посетил и другую свою епархию – Псков, где уже семь лет не бывали владыки, и с любовью был встречен. Там восприял от святой купели сына князя Псковского Александра и вошел даже в сношение с Наримонтом, который, бывши до тех пор язычником, сделался христианином и писал к новгородцам о желании «поклониться святой Софии». Здесь начинается ряд политических действий архиепископа Василия и мирные его попечения о благе народном.

Между тем как вече отправило послов к Наримонту, чтобы известить его о своем согласии отдать ему Ладогу, Орехов, Вексгольм, пол-Копорья и всю землю Корельскую в его извечную отчину и дедину и взять с него клятву быть верным Новгороду, владыка Василий хлопотал о примирении новгородцев с великим князем, который в это время обнаружил против них негодование. Иоанн Данилович, зная, что Новгород, торгуя на границах Сибири, достает много серебра из-за Камы, требовал оного для себя и, получив отказ, вооружился, занял Бежецк, Торжок и разорял окрестности. Новгородцы отправили к нему послов, чтобы дружелюбно прекратить взаимное неудовольствие, но великий князь не хотел их слушать. Архиепископ Василий сам принял на себя ходатайство за Новгород. Отправясь с послами в Переславль, он предложил великому князю в дар 500 рублей, лишь бы он оставил за Новгородом некоторые из его прав и возвратил села и деревни, незаконно им приобретенные в их области. Но Иоанн не согласился и уехал к хану. Несмотря, однако же, на неудачу, архиепископ Василий употребил все старание сыскать расположение к новгородцам великого князя, в чем потом и успел, при посредстве тогдашнего митрополита Феогноста, к которому ездил для переговоров во Владимир. Дальновидный владыка видел возрастающее могущество Иоанна, видел в нем врага опасного, который силился во что бы то ни стало добыть себе Новгород, в отношении к которому Иоанн был вторым Боголюбским, или, лучше сказать, в Калите Московском была душа Андрея Суздальского. В это время юная Москва, бывший пригород Суздальский, уже начинала возносить рог свой. А Новгород уже дряхлел, увядала слава его, постепенно слабел в нем дух народный; а это верный признак падения всякой державы. Поэтому Василий слишком дорожил милостями Иоанна и искал их. В 1334 г., по возвращении Иоанна из Орды, послы Новгородские ездили в Москву и просили его пожаловать в Новгород. Иоанн милостиво выслушал их, приехал, а на следующий (1335) год позвал в Москву архиепископа и главных чиновников Новгорода, чтобы за почесть, приветливость и за роскошное угощение отплатить им таким же. Новгородцы, по-видимому, свели дружбу с Москвой; там их ласкали и чествовали, как друзей. Москвичи и новгородцы ездили друг к другу пировать и веселиться; обещали взаимно везде действовать вместе. Новгородцы хотели даже в угодность Калите воевать с врагами его: великим князем Александром Михайловичем и с псковитянами, но из всего этого вышли одни слова, которые только озлобили тверичей и псковитян против Новгорода. Между тем скоро представился такой случай, что новгородцы вполне разочаровались в московской дружбе. Иоанн хотел корысти, искал случая вмешиваться в торговлю новгородцев в Вятке, просил, может быть, денег в ссуду, но, видя, что новгородцы денег не дают и не расположены добровольно поделиться с ним своими избытками, решился, если уже не успел миром, добыть их войной. А потому в 1337 г. двинул войско на Двину, чтобы захватить силою купеческие товары Сибирской торговли. Поход был неудачен: двиняне разбили войско Калиты. Недостаток, трудность пути и суровость зимы довершили гибель москвичей, и войско Калиты воротилось без успеха, потеряв много людей. Летописец замечает, что москвичи «сделали это нападение, не помянув крестного целования, и тамо, крестною силою посрамлени быша и ранени». В истории довольно темно рассказано об этом событии; и почему именно архиепископ Василий, так много искавший в Иоанне, не предупредил его от неприязненных действий против Новгорода, которых прежде так много опасался? Быть может, требования великого князя были стеснительны для народа, или Василий видел, что самое исполнение их не спасало Новгорода от дальнейших домогательств Иоанна. Как бы то ни было, только неприятельские действия со стороны великого князя заставили владыку и вече вновь искать дружбы псковичей, с которыми поссорились было в угоду Москве. Василий отправился во Псков, но там еще помнили прежнюю вражду новгородцев, владыку приняли холодно и не дали ему обыкновенной, так называемой судной, пошлины, или десятой части из судебных доходов, положенных Новгородским владыкам. Напрасно Василий грозил чиновникам именем церкви и объявил проклятие всему их городу. Псковитяне выслушали его равнодушно, как основанное на личности, а не деле совести. Новгородцы, впрочем, в это время мало заботились о последствиях размолвки с Калитою, которому теперь было не до Новгорода, а до Александра Тверского, как и Новгороду не до Калиты. У новгородцев давно уже продолжалась война со шведами за порубежные земли, и происходило несколько кровопролитных битв. По этому случаю в 1339 г. отправлено было посольство к королю Шведскому от имени владыки и посадника, чтобы заключить мир «по старым грамотам», не были тут забыты и православные корелы, принявшие христианство во время войны. Их ревностный пастырь не хотел выдать под иго шведское, чтобы не потерпели насилия в своей вере.

В 1340 г. великий князь Иоанн Данилович Калита скончался. Со смертью его неминуемо должен был произойти некоторый переворот и в делах Новгорода. На престол великокняжеский вступил сын Калиты Симеон Гордый, и при самом вступлении поссорились было с ним новгородцы. Дело возникло из-за Торжка и едва не кончилось войной. Симеон послал своих бояр собрать дань с Новгородского города Торжка. Новгородское начальство воспротивилось этому сбору и, заключив под стражу Симеоновых бояр, уведомило вече, которое велело сказать Симеону, что он еще только Московский, а не Новгородский князь, покуда не избрало его вече, и что Новгород не терпит насилия. Объявили войну; жители Торжка не любили Новгородского правительства, тамошние торговые люди в особенности были врагами новгородских купцов по делам торговым. Последние пренебрегали новоторжцами и говорили, что «Торжку не бывать Новгородом, а Новгороду Торжком». Не мудрено, что жители Торжка «норовили под Москву» и поэтому возмутились, освободили Московских чиновников, выгнали и ограбили Новгородских бояр и требовали мира. Вскоре явился в Торжок сам Симеон Гордый в сопровождении митрополита Феогноста и сильного войска; но архиепископ Василий точно также помирил новгородцев и с Гордым, как некогда помирил их с Калитой. Новгородцы отдохнули: они заплатили 1000 гривен серебра и признали покровительство над собою Симеона. В эту же зиму принимал архиепископ Василий митрополита Феогноста, который приезжал к Святой Софии, хотя посещение это было очень тягостным по чрезвычайным расходам, с которыми было сопряжено, так как город еще не успел оправиться от бывших пожаров. В 1342 г. был в Новгороде и Симеон, жил на Городище, заложил там вновь церковь Благовещения Богородицы, которую в следующем 1343 г. освящал сам архиепископ Василий.

В 1346 г. владыка опять ездил в Москву к великому князю и митрополиту и звал Симеона в отчину свою Великий Новгород. Неустройства народные заставили в этот раз обратиться снова к великому князю, как покровителю Новгорода. Симеон послушался челобитья владыки, Великим постом в 1347 г. приехал в Новгород, где был с любовью принят гражданами, в сердцах которых жива была память святого прадеда его Александра Невского, столько раз осенявшего щитом своим Новгород. Гостил три недели, но что именно сделал он полезного для Новгорода в продолжение этого времени, из летописей не видно. Предполагать надобно, что, вероятно, он занимался усмирением мятежей, внутренним распорядком и решением сомнительных и не разрешенных вечем народных дел.

Не менее энергично и благоразумно владыка Василий руководил новгородцев и в делах со Швецией. В 1348 г. случилось следующее довольно странное обстоятельство, которое обнаружило сколько благоразумную осторожность, столько же и стойкость характера владыки. В этом году Магнус, легкомысленный Шведский король, усердный слуга папы, прислал своих людей в Новгород с таким наказом: «Пришлите на совет своих философов, а я пошлю своих; пусть они рассудят, чья вера лучше? Если ваша, то и я ее приму; а если наша, то вы должны принять ее, и все мы будем, как один человек; если же не хотите единства, то я иду на вас всею силой». Владыка Василий, и посадник Феодор Данилович, и тысяцкий Авраам по общему совету благоразумно отвечали: «Если хочешь узнать какая вера лучше, наша или ваша, пошли в Царьград к Патриарху; ибо мы от Греков приняли православную веру, а с тобою не хотим спорить о вере, если же есть промеж нас какая обида, то Новгород готов на всякие дружелюбные переговоры и удовлетворение». Вслед за тем тысяцкий Авраамий, бояре Козьма и Твердислав и еще несколько чиновников веча были отправлены к Магнусу, но король то же самое объявил им, что и прежде того новгородцам: «Или примите мою веру или война; другой причины никакой не имею, и обиды мне с вами никакой нет». После этого Магнус осадил и взял Орешек «лестию» на самый Спасов день, хотевши прежде того взять только окуп (выкуп⁵⁶ С. 381). Тысяцкий Авраамий вместе с 11 почетными новгородцами были объявлены пленниками и отправлены в Швецию. После того Магнус посылал войско на Ижору и землю Водскую крестить новгородцев в веру «апостольскую», поражая мечом не хотевших исполнить его волю. Вече, по совету владыки, выслало войско под начальством бояр Никифора Лукинича, Якова Хотова, Михаила Феофилактова и с ними еще четырех стратов (воевод) для защиты своих единоверцев, как и прежде, не выдавали православных корелов. Новгородцы с помощью Богоматери при кликах «Святая София!» сразились со шведами на Жабче поле и разбили их. Шведы потеряли 500 человек убитых и множество пленных, новгородцы же, по словам летописи, потеряли только будто бы 3-х человек. В то же время, вече просило помощи у великого князя Симеона Иоанновича. Послы новгородские говорили ему: «Идет на нас король Свийский (Шведский) чрез крестное целование, поди, господине, и оборони нас, твою извечную отчину Великий Новгород». «Некогда, – отвечал Симеон, – иду в Орду, зовет меня Хан», – и медлил. Однако ж, спустя несколько времени, он отправился в Новгород, но доехал только от Торжка до Ситна и воротился, поручив оборонять Новгород брату своему Иоанну и князю Ростовскому Константину. Но и сии князья, сведав, что Орехов взят Магнусом, немедленно ушли назад, не приняв, как говорит летописец, «ни архиепископского благословения, ни челобитья Новгородского». Архиепископ Василий и вече увидели, что нечего рассчитывать на помощь Московскую, надобно действовать самим. Собрали дружины, пригласили псковичей, которым не менее угрожало нашествие шведов, и союзное войско осадило Магнуса в Орешке в самый Успенский пост, а на первой неделе Великого поста, во вторник, Орешек был взят. Летописец с особенным восторгом описывает это событие: «Милостию Божиею, и заступлением Святой Софии, и силою честнаго и живот- ворящаго креста Господня, на негоже уповахом, и помощию святых мученик Бориса и Глеба, разсветающу дню на вторник, взяша город, на память святого обретения честныя главы Иоанна Предтечи (24 февраля) и Немец посекоша, а иных руками яша, а в Ореховце посадиша Якова Хотова и Александра Борисовича. Оле милосердие Божие! У таковаго твердаго города новгородцев убиша только девять человек». Архиепископ Василий после того подружил новгородцев с псковичами. Новгородцы торжественно объявили, что Псков впредь должен называться «младшим братом Новгорода». Положено было, чтобы Псков управлялся своими наместниками, по своим правам, ни в чем не относясь к Новгороду, кроме дел духовных. Этот союз новгородцев с псковитянами, к сожалению, запятнавшими себя черным делом неблагодарности, делает честь уму Василия; это, можно сказать, один из лучших его подвигов на пользу отечества.

Но и внутри самого Новгорода должен был пещись добрый пастырь об умиротворении граждан. Вечная вражда черни против бояр кипела в Новгороде: грабеж, убийство, ссоры были делом обыкновенным; Волховский мост – местом кровопролитных побоищ, и владыка должен был то мирить чернь с боярами, то спасать последних от неистовства народа. В 1335 г. неизвестно, по какой вине одна сторона восстала на другую, Торговая на Софийскую, и Софийская на Торговую. Дело могло дойти до кровопролития, если бы благоразумное посредничество владыки, с крестом в руках ставшего между враждующими, не примирило их между собой. Однако ж и среди таких тревог, не редко повторявшихся, деятельность ревностного пастыря не ослабевала. В 1335 и 1336 гг. он занимался построением церквей и, между прочим, построил при Софийском соборе на место теремца храм Входа Господня во Иерусалим, стены которого впоследствии были расписаны Греческим иконописцем Исаиею и его товарищами, и в западном притворе устроил великолепные медные золоченые врата. (Медные врата ныне находятся в Успенском соборе г. Александрова, бывшей Александровской слободы, оне увезены сюда по воле грозного царя). На этих вратах особенно замечательна молитва блаженного архипастыря – голос души благочестивой: «Пречистая Госпоже, Дево Богородица! На тебя возлагаю упование, Ты ходатаица моя пред Сыном Твоим и Богом. Притекающий в честный храм Твой верно получает дары. Потому и я, смиренный и грешный раб Твой, архиепископ Василий, возлагаю мою надежу на Тебя, Пречистая Госпожа; к Тебе прибегаю и припадаю, преклоняю грешную главу мою и простираю недостойныя руки мои, касаюсь пречистых стоп Твоих, не отринь меня от лица Твоего, чтобы не потерял я, убогий, надежды. А тех, которые возстают на церковь Твою, посрами и низложи крестом Сына Твоего».

В этом же году поднявшаяся вода Волхова разрушила мост, соединявший обе стороны Новгорода. За этим несчастием последовало другое: началась опять сильная ссора между сторонами Новгорода, едва не дошедшая до кровопролития. Архипастырь умирил горячую вражду тем, что на доходы кафедры возобновил мост. Но мир этот не был продолжителен: в следующем же 1337 г. «наваждением диаволим и думой старого архимандрита Лаврентия, по замечанию летописца, опять взбунтовалась чернь», причем не было пощады и духовенству. Схватив одного архимандрита Иосифа (Есипа), неизвестно за что заключила его в церкви святого Николая на Торгу, куда он укрылся, и стерегла его, как пленника, день и ночь, так что с трудом мог освободить его владыка. B 1338 г. новое наводнение сильно повредило мост, и архипастырь, в облегчение бедных из новгородцев, опять возобновил его своими людьми и «много добра створи христианом», замечает признательный летописец.

В это же время часто посещали Новгород и другие бедствия, которые вызывали архипастыря на самую усиленную деятельность. Страшный пожар 1340 г., начавшийся на Розваже, в конце города, истребил Неревский конец и с Чудинцевской улицы перебросился в Кремль, истребив дом владыки, опустошил храм Святой Софии, из которого не успели вынести всех икон. Пламя так было сильно, что не остановил его и Волхов: пожирая Волховский мост, перешло оно на Торговую сторону и здесь обратило в пепел дома, лавки, храмы. Испуганному народу казалось, что настал конец миру. Не успевали выносить ни из храмов утвари, ни из домов имущества. К большему несчастию, дурные люди спешили пользоваться несчастием других: грабили и уносили все, что было спасаемо от огня. Всего сгорело 48 деревянных церквей и 3 каменных. Попечительному пастырю, хотя он и сам был бездомовным, пришлось теперь и облегчать беспомощную бедность и восстановлять свой дом и храмы. Он опять покрыл свинцом Софийский собор, устроил новый иконостас, исправил иконы и стены собора, слил даже большой колокол, восстановил мост на Волхове, успел поставить и себе новый терем и имел утешение поместить в нем малолетнего крестника своего, Михаила Тверского, сына убиенного в Орде князя Александра, который пришел к крестному отцу своему учиться грамоте, по обычаю патриархальному того времени. Когда же в 1342 г. новый пожар навел ужас на жителей, архипастырь пригласил всех к общественной молитве и покаянию, наложил пост на граждан и сам с крестным ходом ходил от монастыря к монастырю и от одного храма к другому, по всему городу, совершая моления об утолении гнева Божия, постигшего за грехи. Поднялось еще и другое пламя – пламя междоусобия. Лука, сын умершего посадника Варфоломея, которого с честью погребал сам владыка, набрал шайку бродяг и, разорив множество деревень в Заволочье, по Двине и Вагe, основал для своей безопасности городок Орлец на реке Емце. Луку жители умертвили, как разбойника; но чернь новгородская, преданная ему, думала, что он убит слугами посадника Феодора, и требовала мести; начался грабеж. Граждане разделились на два вече: одно было у Святой Софии за Луку, другое – на дворе Ярослава за посадника. Владыка, не страшась народной бури, сам явился на шумное вече и убеждениями своими успел остановить междоусобие: и «возвеличен был крест, а посрамлен дьявол», – говорит летопись. В 1347 г. опять был пожар в Новгороде, от которого сгорело 6 улиц, и снова опять вспыхнул мятеж народный, кончившийся убиением на Ярославовом дворе посадника Остафья Дворянищева за то, что будто бы чрез него «поймала Новгородския волости Литва», как говорил ожесточенный народ. Причиной этому было нападение Олгерда – великого князя Литовского и брата его Кестутия на Порховскую область за то, что будто бы этот посадник назвал Олгерда псом. Война эта кончилась уплатой окупа 300 серебряных рублей, и Олгерд, кажется, был доволен смертью посадника.

В последующие годы попечительный архипастырь много трудился для храмов Божиих. В Софийском соборе устроены им серебряные ризы на иконы Спасителя и Премудрости Божией. Признательный современник, говоря о построении и украшении владыкою многих храмов, так выражается о его подвигах: «Дай, Госпоже, ему зде много лет жити в сем веце, а в оном, Госпоже, постави одесную себе, иже много трудися о церкви Твоей». Действительно, едва ли кто из других владык Новгорода позаботился более Василия и о церквах, и о самой области Новгородской, словом и делом ограждая свою паству.

В бытность архиепископа Василия в Москве в 1346 г., для приглашения великого князя митрополит Феогност, уважая высокие достоинства его, пожаловал ему крещатые ризы, которые были тогда особым отличием старейших архиепископов и присылались большей частью только от патриархов. Другое отличие – белый клобук несколько ранее сего (в 1339 г.) получил Василий уже от самого патриарха Константинопольского, который сам около этого времени украшался этим знаком чистоты душевной. Во 2 Новгородской летописи под 6932 г. (стр. 140) сказано: «Клобук белый дал патриарх Иерусалимский владыке Василию, а патриарху дал папа Римский, и с тех мест клобук белый в Новгороде». В Новгородской 3 летописи под 6813 г. (стр. 225 сказано: «При сем архиепископе Василие принесен был белый клобук от царя Константина и папы Сильвестра в великий Новгород, иже и доныне Новгородские митрополиты на главах своих подобием носят». Право носить белый клобук перешло от архиепископа Василия ко всем его преемникам Новгородским, а от них через митрополита Макария, поступившего с кафедры Святой Софии на кафедру всея Руси, ко всем митрополитам и патриархам Русским. Соборная грамота 1564 г. предоставила Московскому митрополиту носить белый клобук с рясами и херувимами, как носил Новгородский архиепископ. Спустя полтора столетия после Василия написали повесть «О белом клобуке». В ней рассказывалось, будто бы белый клобук сей дан был Императором Константином Великим епископу Римскому Сильвестру и долго хранился в одном из храмов Римских, доколе один из пап, по внушению свыше, не отослал его в Царьград патриарху Филофею, а патриарх даровал оный владыке Новгородскому Василию, ибо верховные апостолы Петр и Павел открыли святителю Цареградскому в сновидении, что Царьград скo­po будет взят турками, а Русь, освободившись от ига неверных, заступит место православной Греции. Такая повесть, как лестная для сердца Русского, была принимаема до великого Московского собора в 1667 г., который признал эту повесть баснословной, и справедливо. В ней, кроме мысли о присылке клобука в Новгород из Константинополя, все вымысел, и вымысел детский: для клобука не бывает чудес! Известно, что в Греции белые клобуки носимы были теми святителями, которые поставлялись из белого духовенства, хотя обычай сей давно оставлен теперь на Востоке. Быть может, по сей причине, такой клобук послан был от патриарха Василию, как избранному из приходских священников. Но вероятнее всего, что Василий лично был знаком патриарху Филофею, потому что, будучи еще священником, странствовал по Востоку и посетил Иерусалим. Белый клобук блаженного Василия, из белого крученого шелка, хранится в соборной главе Софийской ризницы и дает заметить, что он был на главах великих святителей, хотя и не был в Риме.

Блаженный Василий славился разумом и познаниями богословскими, какие можно было иметь в том веке, однако сам он избегал, как видели выше, бесполезных прений богословских. Из сочинений Василия напечатано в степенной книге интересное послание его к Тверскому епископу Феодору о земном рае. Есть в послании Василия здравое учение церкви о девяти чинах ангельских, которые он перечисляет все в восходящем порядке.

Как велика была любовь блаженного Василия к пастве своей, показал он в последние дни своей жизни. Весной 1352 г. открылось в Новгороде моровое поветрие, известное у нас под именем черной смерти. Язва эта, истребившая миллионы людей на Востоке и в Европе, занесена в Россию из Швеции и, прежде всего, опустошила область Псковскую. Признаки черной смерти были следующие: сначала обнаруживалась железа в мягких впадинах тела, потом харканье кровью, после чего на другой или на третий день следовала смерть. Начиная с весны до осени умерло множество людей. Каждый день было столько мертвых, что священники не успевали отпевать их. Иногда клали по пяти человек в один гроб, пели общую панихиду по нескольким десяткам умерших, «токмо душевную молитву разрешальную комуждо особе измолвяху,.. Тогда бысть плачь и лютое кричание в людях». Все было тогда забыто в людях и союз кровный, и сострадание: отец оставлял сына, сын бежал от отца, супруги бежали друг от друга... Были, как и всегда, корыстолюбцы, оказывавшие будто бы желание ходить за больными, но, в сущности, поживиться их богатством. Когда же увидели, что одно прикосновение к зараженным наносит смерть, то и они спешили удалиться. Были, однако же, и такие, которые вызвались из человеколюбия погребать мертвых «чужыя и сироты, которых спрятающе износя погребаху и память по них творяше просфорой», говорит летописец. Жертвой этой губительной болезни сделались тогда великий князь Симеон Гордый и митрополит Феогност. Благочестивые люди спешили раздавать монастырям и церквам богатые поместья и деньги на помин души. Много разного звания людей постриглось тогда в монашество. В это время сперва новгородцы, бояре и черные люди, умолили владыку ехать в Ореховец «нарядить там костры», и он исполнил их желание. Потом пришли псковитяне просить его, чтобы он благословил их город, где свирепствовал тогда сильный мор. «По всему лицу земли ходила казнь сия, – говорит простодушный летописец, – и кому Бог повелел, те умирали, а кого Бог сохранил, тот был наставляем болезнью, чтобы и в прочие дни о Господе целомудренно и честно пожить». Так говорили послы из Пскова своему владыке: «Богу во Святой Троице угодно было, и судил Господь детям твоим, псковитянам, жить еще дотоле, пока увидят тебя, нашего господина у Святой Троицы, и ты бы благословил нас, детей твоих, псковитян». Тронулся владыка этой умилительной мольбой и, не медля, хотя с опасностью жизни, отправился благословить Псков, как сказано, не в очередь, т. е. не в положенное время, потому что Новгородские архиереи ездили туда только в каждое трехлетие как для дел церковных, так и для обозрения епархии. Взял владыка с собою архимандрита Никифора, игуменов и священников. Там он служил в соборе у Святой Троицы, потом в обители Богородицы на Снетной горе, и еще в церквах Архангела Гавриила и Иоанна Богослова, и в последний раз опять у Святой Троицы в соборе и обошел город со святыми иконами и мощами угодников Божиих. Народ с воплем взывал: «Господи, помилуй!». И не было такого каменного сердца, по словам летописи, которое не изливалось бы в слезах пред Всевидящим Оком. Еще смерть не насытилась жертвами, но псковитяне, успокоенные духом, терпеливо ожидали конца своему бедствию: оно прекратилось в начале зимы.

Благословив детей своих псковитян, преподав народу слово утешения и укрепив его сладостию веры, блаженный пастырь спешил к осиротелым и скорбным своим детям новгородцам, но на пути сделался и сам жертвою поветрия. Едва только достиг селения Прощенника, в день недельный, к вечеру, сильно разболелся, его повезли в обитель Архангела Михаила, на устье реки Узы, впадающей в Шелонь; тут и преставился во вторник 3-го июля 1352 г. на память святого мученика Иакинфа, сам как мученик, страдавший всю жизнь свою за паству, и, наконец, положивший за нее душу свою, как добрый пастырь, по слову евангельскому: «больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя». (Иоанн. XV, 13) Псковский летописец так оплакивает кончину доблестного архипастыря: «Сана светлостию не умолена бывает смерть, на всех вынизает (вонзает) многоядные зубы своя». День спустя с великим плачем повезли многотрудное тело его в Новгород, где также со слезами встретил его народ. Вызвали опять из Сковородской обители схимника Моисея, и бывший владыка проводил усопшего своего собрата со всем освященным собором и со всеми людьми новгородскими до места его упокоения, в притворе Святой Софии, где и доныне под спудом почивают его мощи.

Мир тебе, муж доблий, и по распорядкам народным во всем подобный святому Иоанну (Илие) архиепископу; вы оба достойны названия «соли земли Новгородской».

Блаженный Василий был отменно любим новгородцами за все его благодеяния. Памятником его усердия было устроение и украшение церквей. По сказанию летописей, кроме двукратного возобновления Софийского собора и построения церкви Входа Господня во Иерусалим, архиепископом Василием были частью вновь построены, частью возобновлены следующие храмы: в 1355 г. – церковь Покрова Богородицы в Зверинском монастыре, в 1342–1343 гг. – церковь Благовещения на Городище; в 1345 г. – церкви святой Параскевы Пятницы, святых мученик Козьмы и Дамиана и святого Спаса на Ковалеве. В 1348 г, украшена иконным писанием церковь Воскресения на Деревянице, в 1350 г, возобновлена церковь Бориса и Глеба в каменном городе, и там же поставлена церковь святого Иоанна Златоуста.

Предание народное приписывает архиепископу Василию еще дар художества. Им, по преданию, написаны иконы для Козьмо-Дамианскаго храма; потом для Благовещенского Городищенского храма, тогда перестроенного, написал он храмовую икону. В Борисоглебском храме доныне показывают писанную им икону святых князей Бориса и Глеба и в Пятницкой церкви на Торговой стороне – икону Параскевы Пятницы.

После кончины архиепископа Василия до митрополита Александра, в продолжение 236 лет, т.е. с 1353 по 1589 гг., ни один из владык Новгородских, кроме Симеона, почивающего в Мартирьевской паперти, и Серапиона, погребенного в Иоанновском приделе, не упокоился по смерти под священною сению Святой Софии. Они избрали себе другое место покоя или кончили жизнь свою на чужбине, в изгнании.

Источник: Святые Новгородской земли, или история Святой Северной Руси в ликах X-XVIII вв. Том 1