Христианство и другие религии. Сборник статей

Аннотация

Проблема изучения и взаимоотношения разных конфессий и религий в наше время стала как никогда острой и актуальной. В данном сборнике собраны статьи известных ученых христиан, не позволяющих себе говорить и писать о других духовных практиках и верах с агрессивно-фундаменталистских позиций контрмиссии, т.е. не замечая у других ничего ценного и правильного, что приводит не к открытому диалогу, а лишь к вражде и безысходной борьбе. О таких в Евангелии говорится: «Не знаете, какого вы духа». Однако не видеть противоречивости разных религиозных вер тоже нельзя, нельзя и свести их без остатка к единому знаменателю, повторяя известный «теософский ход». Книга является оригинальным вкладом в решение этих проблем. Она предназначена для катехизаторов, студентов и преподавателей духовных учебных заведений и всех, интересующихся затронутыми в ней вопросами.

Христианство и другие религии

Свящ. Георгий Кочетков, магистр богословия

РЕЛИГИЙ и религиозных, а также мистических сект и практик было, есть и будет очень много. Это и составляет некоторую проблему для христианства, исповедующего единую Истину в едином Боге, а также единство человеческого рода, созданного по единому образу Божьему, содержащемуся в каждом человеке. Поэтому не случайны часто задаваемые в наше время вопросы: «Как же, если Бог один, может существовать множество религий?» Или: «Неужели все религии ложны и только христианство (православие) единственно истинно?» Или: «Неужели все нехристиане (неправославные) погибнут? А если они ничего не слышали о Христе и христианстве?» Или наоборот: «Неужели возможно спасение вне Христа и Его Церкви, ведь сказано: «Уверовавший и крещенный будет спасен...» (Мк.16:16)?». Или: «А может быть, разные религии – лишь разные пути к одному и тому же единому Богу, а различия между ними – лишь по форме, а не по содержанию, и объясняются только историческим, культурным и национальным своеобразием того или иного народа?» Дать главные направления для христианского ответа на эти вопросы и есть наша задача.

Религии мира могут быть классифицированы с разных позиций. Одна из важнейших классификаций – их деление на мировые и немировые. К мировым религиям относятся все религии, вышедшие далеко за рамки одного народа, страны, континента. Остальные называются немировыми, часто просто национальными. К мировым религиям принято относить три: христианство, ислам (мусульманство) и буддизм.

Другая общепринятая классификация религий – деление на монотеистические и языческие.

Монотеистические религии – это религии, которые исповедуют не просто одно божество, численно одно, как это могло быть уже в Древнем Египте и Древней Индии, но одного-единственного Бога – Святого Бога, открывшего Себя в древности патриарху Аврааму, Бога-Творца, создавшего небо и землю, т.е. весь видимый и невидимый мир со всеми его мирами, давшего в нем жизнь животным и дух человеку. Таким образом, это не просто религии единобожия, а религии Авраамовой и библейской традиции. Их насчитывается столько же, сколько и мировых – три. Это те же религии, только вместо буддизма к ним относится иудаизм. Иудаизм – не мировая, а национальная религия, которую исповедует большинство евреев, а буддизм – хотя и мировая, но не монотеистическая, а языческая религия, ибо она не приобщена к Авраамовой традиции единобожия. Примером же немировой (национальной) и немонотеистической (языческой), но также великой религии в наше время может служить индуизм. Итак, беря за точку отсчета христианство, начнем разговор с мусульманства.

Что такое мусульманство, или ислам? Это единственная, кроме христианства, мировая и монотеистическая религия. Она возникла в первой половине VII в., в 630 г. Она широко распространена и до сих пор бурно разрастается.

«Символом веры» мусульманства является формула: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – Его пророк». В мусульманстве все гораздо проще, чем в христианстве: верь согласно «символу веры», совершай пять раз в день молитву, один раз в год, в месяц рамадан, пост, добровольную очистительную милостыню и один раз в жизни – паломничество в Мекку, а если не можешь в Мекку, то в подобные святые места, например в Иерусалим.

Таким образом, с одной стороны, для ислама характерна максимальная упрощенность. Слово «ислам» и переводится просто как «подчинение» (Богу). Ислам проповедует, начиная с первых дней своего существования, – и это хорошо видно в Коране, основной вероучительной книге ислама, – возвращение к вере Авраама, вере, с нашей точки зрения, хотя и в истинного Бога, но еще несовершенной, ибо не знающей откровения Моисеева Закона, Давидовой Надежды и откровения Любви, данного во Христе и через Христа как Сына Божьего и Сына Человеческого. Для последователей ислама Бог непостижим и недостижим, Его нельзя познавать, а поэтому в нашем смысле слова духовной жизни человека там нет, как нет там и таинств, иерархической церкви и т. д.

Но с другой стороны, упрощенность ислама ведет к некоторой противоположности. В исламе жить сложно (только сложность эта иная, чем в христианстве с его бременем свободы), ибо Бог говорит только через пророка Магомета, который преподает своим последователям все законы жизни, и до мелочей, до мельчайших подробностей регламентирует все формы жизни человека через толкователей этих законов. Поэтому в исламе огромную роль играют законы шариата, т.е. предания, или традиции.

Неудивительно поэтому, что ислам нередко носит откровенный сектантско-законнический (отсюда происходит и его фанатизм), эклектический и мифопоэтический характер, вплоть до расцвеченной сказочности. Это именно вера, обычно сильная и связанная с верностью, но фанатичная и слепая, т.е. больная недостатком Любви и опыта Богопознания, что подрывает и ее пророческое основание. Она включает в себя многие элементы иудаизма, христианства и даже дуализма и иного язычества, причем главными остаются все же христианские черты. Иисус для мусульман (как и Ной, Авраам, Исаак и Иаков, Моисей и Давид) – один из величайших Божьих пророков. В одном месте Корана Он даже прямо называется Христом – Мессией. Но все же для них Он меньше Магомета, Он – Христос, но не Сын Божий. Правда, выражение «Сын Божий» они понимают не так, как мы, а поэтому и отрицают с ним не совсем то, что мы утверждаем.

Таким образом, за признание Иисуса Христом мы могли бы их назвать даже ветвью христианства в широком смысле слова, или христианской сектой, но только очень большой и неправославной (еретической), ибо они не знают Христовой благодати – откровения о Боге как Святой Троице и о Христе как Богочеловеке, Спасителе мира и каждого верующего человека.

В исламе есть несколько направлений с довольно натянутыми отношениями, даже враждой между ними. Главные из них – сунниты и шииты. Кроме того, существует мистический, как бы монашеско-аскетический орден суфиев и есть различные богословско-философские школы. Однако все мусульмане чувствуют себя членами единой общины (уммы).

Третьей мировой религией является буддизм. Он возник в VI-V вв. до н.э. в Индии. Будда (т.е. Просветленный) Шакьямуни показал путь ухода человека от тотальных страданий в этом падшем мире. В буддизме до сих пор самой сильной является его отрицающая сторона, его апофатическая правда о мире сем и жизни в нем.

Буддизм на вершине своего учения отрицает грубое идолопоклонство и кастовое неравенство людей, но с другой стороны, это – утонченный пантеизм, в нем нет откровения и познания трансцендентного личного Бога. Тем более нет в нем откровения благодати Христовой.

Буддийский «бог» разлит в природе как ее духовная первооснова, как духовный абсолют и свет. Он не имеет личного имени. Человек, уходя из этого мира и тем самым от страдания, должен достичь простого соединения, слияния с этим божеством по принципу «ты одно с тем», что означает, в частности, преодоление дуализма субъекта и объекта (правда, увы, безличное и безличностное). Здесь необходим отказ человека от всех желаний, их преодоление.

Но растворяясь таким образом в божественном абсолюте, человек не только обретает абсолютный покой и уходит от всех страданий в свет нирваны, но и теряет всего себя. Он действительно уходит от своей индивидуальности, самости и своеволия, но не обретает и своей духовной личности.

Для буддизма (как и для родственного ему индуизма, о котором мы будем говорить ниже) характерна развитая мифология, трансцендентальная мистика и соответствующая ей богатая аскетическая практика очищения души и тела своими, часто сокрытыми и укорененными в космосе силами. В нем также имеется несколько течений (главные – махаяна, в том числе ламаизм и дзен, и хинаяна). До ХХ в. с христианством буддизм почти не сталкивался.

Как мы уже говорили, буддизм – языческая, немонотеистическая религия. А языческие религии не знают пути «сверху вниз», они знают только путь «снизу вверх», т.е. путь трансцендентального познания божественного в отрыве от пути трансцендентного Откровения Бога.

Не зная же Откровения и единого истинного святого личного Бога – Творца всего мира и нашего Небесного Отца, они имеют только то, что так или иначе можно познать лишь изнутри падшего человека и мира, в том числе из актуализируемого естественными, своими силами образа Божьего в человеке, из общественных и природных связей и соответствующего опыта.

Поэтому и в таком язычестве может быть много ценного и правильного, отчасти даже истинного. Вот почему, хотя языческие боги суть не боги (см. 4Цар. 19:18; Иер. 2:11, 16:20; 1Кор 8:5 и Гал. 4:8), совсем ложных религий в мире нет (ср. Пс. 81:1, 96:7, 134:5, 135:2; Рим. 1:20), а язычники, если живут по совести, хотя лично и не знают Бога во Христе, все же имеют надежду на спасение (см. Рим. 2:6-29, особенно 14-15) – Духом Святым, Который «дышит, где хочет» (Ин. 3:8).

Буддизм, например, есть весьма тонкое и благородное, в лучшем смысле этого слова, язычество. Но много дало и дает человечеству и иное язычество Востока – Египта, Вавилона, Персии, Индии, Китая, как и Древней Греции, Рима и т.д. Такое язычество глубоко и серьезно и требует соответственного отношения с нашей стороны. Но работа по узнаванию и отделению частей правды и истины в язычестве от неправды и неистины в нем же (см. Быт. 6:1-6) только началась. Здесь еще нет общей картины и должной последовательности.

Особое значение в наше время среди языческих религий, кроме буддизма, имеет индуизм, великая индийская национальная философская вера, возникшая задолго до буддизма. В рамках пантеизма он мудро учит о мировом и человеческом духе, т.е. брахмане и атмане, призванном к полному трансцендентальному единству. Но в индуизме, как и во всяком язычестве, сильно развит магизм. И для него характерно безличностное, а к тому же еще и кастовое, отношение к человеку, выражающееся, в частности, в учении о переселении душ. В Индии он имеет множество школ, сект и направлений, не сводимых друг к другу. Он впитал в себя даже буддизм. К нам индуизм часто проникает через йогу и оккультные секты, теософию, антропософию, кришнаитов, рерихианцев, учения многочисленных гуру. (См. Фаликов Б.З. Неоиндуизм и западная культура. М., 1994. Интересна и его статья о так называемом «Тибетском евангелии», доказывающая его теософское происхождение: Современные размышления по поводу одной старинной подделки // Народы Азии и Африки. М., 1990. № 4, а также Православная община. М., 1992. № 2. С. 80-85.)

Такой же не мировой, а национальной, но не языческой, а монотеистической религией является иудаизм. Заметим, что никогда не должно путать понятия «иудей» (точнее, «иудаист») и «еврей». Иудей, или иудаист, – это человек, который исповедует определенную религию – иудаизм, а еврей – это человек определенной национальности. Еврей может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, что в наше время еще нередко и бывает, а иудаистом в принципе может стать человек любой национальности и культуры.

Иудаизм не есть религия времен Ветхого завета или земной жизни Господа Иисуса Христа, как часто думают. Хотя в иудаизме и сохраняется многое от той веры, в том числе ожидание Мессии, однако иудаизм уже немыслим без возникших позже учений Талмуда, каббалы, хасидизма и т. д.

Иудаизм часто играл и играет роль средства сохранения национального единства, особенно в еврейской диаспоре, он и сейчас стоит на закваске книжников и фарисеев, выбирая скорее Бараббу вместо истинного Машиаха – Иешуа.

Храма и соответствующего культа в иудаизме с 70 г. н.э. до сих пор нет. Его заменяют многочисленные, разбросанные по всему миру синагоги и дома верующих. Заменяют, конечно, лишь в той мере, в которой они вообще могут заменить богослужения Иерусалимского храма.

Для иудаизма тоже характерны разные течения – от ортодоксального до весьма модернистского. Его отношение к христианству в целом скорее настороженное, и даже враждебное, что особенно хорошо видно в узко-ортодоксальных кругах и районах современного Израиля, в котором христианину, особенно еврею-христианину, жить очень трудно, почти невозможно.

Очень большую роль в иудаизме играет Талмуд – комментарии и комментарии на комментарии к Библии. Среди его правил есть и весьма хорошие, и весьма сомнительные. Например, иудею не позволено подходить к христианину ближе, чем на три метра (несмотря на это, среди евреев во все века нашей эры были истинные христиане, в наше же время их стало еще больше, чем раньше).

Но, к сожалению, подчас иудаизм становится уже даже не национальной, а прямо националистической силой, более охраняющей свой народ по плоти, чем Божью Истину, и тем самым ввергающей его во все новые беды и страдания в мире. В этом символ развития (и деградации) иудаизма до сего дня. «Сбой», который произошел во времена Иисуса Христа, когда время посещения Господом Иерусалима не было узнано («во славу Божию и Израиля»!) бывшим тогда богоизбранным народом, все дальше уводит этот народ от Бога, от истинного откровения во Христе, т.е. от того откровения, которое они отвергли.

Впрочем, и сейчас среди иудеев разных толков можно найти искреннее и праведное следование за Богом и Его Законом, и даже открытость к Богу во Христе и Его Церкви.

Говоря о существующих ныне религиях, мы должны различать, говорим ли мы вообще и книжно о той или иной религии, либо об этой же религии в ее современном и реальном состоянии. Сейчас для нас более важно именно современное состояние религий, а не вообще образ той или иной из них. Почему? Для христиан очень важно сохранять христианство по его духу и смыслу одним и тем же, так как «Христос всегда один и тот же». Это тождество не зависит от различий в развитии форм христианской жизни, в том числе форм культа. Этот принцип не зависит и от тех недостатков и искажений, которые есть в христианской жизни. Поэтому мы определенно можем сказать, что и сейчас по своему духу Церковь Христова (православная, во всяком случае) та же, что и в апостольскую пору. В нехристианских же религиях обычно бывает наоборот, ибо в них часто до сего дня существуют очень консервативные древние внешние формы, а дух и смысл их менялся и меняется. Так изменчивы и все крупные и значительные религии: мусульманство, иудаизм, буддизм, индуизм. Поэтому, чтобы человеку познать их, ему в принципе будет недостаточно знать только их книжные источники и историю (а для познания христианства может быть достаточно знания только о том, как покаяться, обратиться к Богу во Христе и принять в Церкви Дар и благодать Святого Духа).

Говоря о существующих религиях, также надо всегда помнить, что христианство – не только и не столько религия, ибо в нем – вся полнота жизни и духовной связи людей с Богом, друг с другом и с миром. Все остальные учения и духовно-аскетические практики есть религии, ибо все они всегда частичны, хотя также претендуют на всю жизнь человека, на весь дух, всю правду и всю истину.

И еще нужно помнить, говоря с нехристианами или о них, что нельзя реагировать только на их слова, термины и самоназвания, делая из них мертвые ярлыки, требующие однозначного к себе отношения. Важно знать, что стоит за этими словами. Очень часто одно и то же слово (или иная форма) несет в себе разный дух и смысл, которые нужно еще выявить.

Кроме того, надо учитывать, что внутри одного и того же определенного течения или одной и той же религии могут существовать не только различные типы духовности, но и целые различные направления. Например, в мусульманстве – это те же сунниты и шииты, а в иудаизме – тот же ортодоксальный и неортодоксальный иудаизм. Есть там теперь даже движение так называемых мессианских евреев, которые признают Святую Троицу, Иисуса как Христа и святое Крещение, хотя внешне и не выделяются из традиционного иудейства.

К слову говоря, это довольно развитое течение в Америке, а теперь и не только в Америке. Есть оно и в Москве. Такие «мессианские евреи» скорее похожи на древних иудеохристиан, хотя вопрос о мере их православия и не прост. «Обновленный иудаизм... отказался от множества элементов религиозного закона, приблизил строй службы в синагоге (которая стала называться «храмом») к строю службы в протестантских церквах и отказался от основных догм иудейской ортодоксии: веры в Мессию, который восстановит Израильское царство... Эти догматы стали толковаться... в духе расплывчатого либерального прогрессизма (эпоха Мессии – это создаваемое в результате усилий всего человечества справедливое общество и т.п.)» (Религия в политической жизни США. 70-е-нач. 80-х годов. М., Наука. С. 171.)

И еще важно помнить, что к нашему времени все религиозные направления и религии испытали то или иное влияние христианства, а потому уже выработали свое отношение к нему, а следовательно, выработали и свои защитные от него механизмы как формы самосохранения, которые часто существуют скрыто, завуалированно.

Особенно они развиты в тех религиях, которые много соприкасались в своей истории с христианством, например в иудействе и мусульманстве. Но сейчас они почти сложились и в индуизме, и в буддизме, чему очень помогли различные теософские учения, в том числе у нас и рерихианство (агни-йога). Они облачили старый индийский языческий дух в одежды, внешне более или менее приемлемые для людей христианской культуры. То же самое можно сказать об антропософии (штейнерианстве), в которой христианских элементов больше, чем в теософии, но которая тоже есть нехристианское течение.

Все эти скрытые механизмы не надо ни недооценивать, ни переоценивать; в то же время ни забывать о них, ни слишком бояться их нельзя. Правда, надо помнить и то, что кроме них в мире существуют и другие – открытые «враги нашего благовестия», пусть пока и не очень многочисленные (это выражение апостола Павла, который так говорил об иудеях, не принявших веру во Христа, хотя и близких ему по крови, за которых он был готов отдать очень многое, даже быть отлученным от Христа, но которые и для него все же оставались врагами Евангелия Христова).

Таким образом, в мире, обществе и человеке «дьявол с Богом борется», и очень часто это – жестокая битва. Конечно, в итоге, в ней Бог во Христе победит Духом уст Своих, но только если христиане не забудут о евангельском отношении к врагам.

Итак, если говорить в целом, то чем же являются для нас разные религии? Об этом, на мой взгляд, прекрасно сказал священник Сергий Желудков в своей книге «Почему и я – христианин». Вот его слова: «Разные религии суть как бы различные системы связи религиозных людей с божественным и между собой».

Вот прекрасная формула, если только ее правильно понять, если не путать божественное с Богом, ибо не всякое божество есть Бог. Божественное может включать в себя и трансцендентное, и трансцендентальное. Здесь может подразумеваться и неотмирный Бог, и всевозможные божества в мире сем. Поэтому сюда, действительно, можно включить все религии мира, а если понимать христианство и как религию, то и христианство.

Далее о. Сергий пишет: «И даже внутри религии, например индуизма или нашего христианства, есть разные ступени и типы, степени религиозности. Все это разнообразие показывает великую зависимость восприятия божественного от человека, одновременно от его ограниченности и от его свободы. И другие религии истинны в том, что у них есть общего с Христианством».

Это очень хорошие слова, если их не понимать эгоистически, не понимать узко. Поистине во всех религиях есть какая-то часть правды и даже истины, которая иногда превосходит и само их учение, их доктрину, и даже данную религию в целом, но которая ей почему-то свойственна и которая всегда хороша.

И эта же часть, правда, подчас лишь потенциально, но, к сожалению, не актуально, содержится и в полном Христианстве, в том или другом пласте его Писания и Предания. Очень часто именно благодаря тому, что мы можем увидеть истинного и хорошего в других (это относится и к другим христианским конфессиям), мы актуализируем в большей мере свою собственную потенцию. Поэтому никогда не следует бояться встречи с другими, не такими, как мы, людьми, причем по-настоящему открытой и любовной встречи.

Здесь не надо входить в какие-то крайности, но живые, открытые отношения, свидетельствующие о нашей христианской любви, у нас могут быть со всеми людьми, независимо от принципов их веры и жизни. Только тогда везде найдется что-то хорошее и для нас полезное.

Если же мы еще покажем это хорошее самим этим людям (то, что действительно у них хорошо) и если еще тактично и с любовью им покажем то, чего у них нет, чего им недостает (а при особо благоприятных обстоятельствах – и то, что у них нехорошо), то всякий искренний, честный и благодарный человек нас очень хорошо поймет и за нами к Богу пойдет. А мы не будем ни фанатиками, т.е. носителями веры без любви к ближнему, ни предателями своего истинного Бога и своей истинной Веры (что, к сожалению, очень часто в наше время бывает, поскольку нас постоянно «заносит» то в одну, то в другую сторону).

Итак, надо не спорить с инаковерующими, не просто переубеждать их, а благодатно свидетельствовать им и действовать по «принципу дополнительности», т.е. восполнять для каждого человека его положительный опыт своим положительным опытом. И он всегда поймет и примет нас. Вот это – самое главное, именно в этом смысле слова о. Сергия Желудкова замечательны.

И в заключение – самый трудный и важный вопрос: как отграничить в христианстве, а тем более в других религиях, истинное от ложного? Каков здесь критерий доброго и истинного?

Ясно, что таким критерием в данном случае не может быть наука, ведь все религии духовны и поэтому ненаучны (точнее, инонаучны). Здесь необходим духовный опыт распознавания истины, добра и красоты по духу и плодам (вспомним нашу беседу о Предании и преданиях: Священное писание и Священное предание Церкви, ее писания и предания // Кочетков Г., свящ. «Идите, научите все народы»: Катехизис для катехизаторов. М., 1999. Тема IV. С. 107-143.).

Дары оценки плодов и различения духов – это благодатные дары, которые особенно ценны в наше время в Церкви. Это не субъективные, но в то же время и не объективные вещи, а поэтому надо еще выработать особый язык для духовного общения с любым открытым и честным человеком, с чего бы он ни начинал и какой бы путь он прежде ни прошел.

Здесь есть еще одна большая проблема: это глубокое различие культурных и духовных традиций разных людей. Но всякий человек выше культуры, которая всегда должна быть производной от него. Человек, даже очень традиционный, призван к царственной свободе в духе и во всей своей жизни, в том числе к свободе от культурной, национальной, исторической и прочей инерции. Такому-то человеку и открывается путь к Богу и Его Истине, которая жива, ибо она есть воскресший Христос.

Ислам, или мусульманство

Свящ. Георгий Кочетков, магистр богословия

ИСЛАМ содержит в себе строгое требование единства веры и жизни. Эта вера стремится проникнуть во все, но особенно это удалось в семейных и социальных отношениях. «Ислам», с арабского, буквально означает «предание себя (Богу)», «покорность». А «мусульманство» есть единство всех «верующих» (в единого Бога) – «му'мин» и «предавшихся» Богу – «муслим». (Здесь и далее мы пользуемся тремя энциклопедическими изданиями: Мифы народов мира. Т. 1. М., 1980; Т. 2. М., 1982; Философский энциклопедический словарь. М., 1983; Философская энциклопедия Т. 2. М., 1962.)

Ислам – мировая монотеистическая религия, возникшая в первой трети VII в. среди кочевых племен в Западной Аравии (Хиджаде) в ходе проповеднической деятельности Мухаммада (ок. 570-632 гг.), почему религию ислама иногда еще называют «магометанством» или «мохаммеданством». Ислам и мусульманская культура в целом носят синкретический характер. В то же время «ислам» в общем смысле слова есть нерасторжимое единство веры, религии, государственно-правовых установлений и определенных форм культуры и быта. Понятие об исламе в широком и полном смысле слова напоминает наше понятие о Церкви (с большой буквы): это весь мир, в пределах которого установились и действуют Божьи законы (правда, понятые скорее не как законы, проистекающие из Божественного Откровения, а как законы Корана, абсолютно авторитетного для всех, как бы богодухновенного Священного писания. Между теми и другими законами, в отличие от христианства, не делается никакого различия).

По своему внутреннему складу ислам (может быть, за исключением суфизма – одного из своих направлений, о правоверности которого в исламе идут споры с VIII-IX в. до сих пор) не знает стремления преодолеть или просветить, преобразить мир и человеческую природу, будучи направлен на упорядочение и освящение подчиненных ему житейских данностей. Поэтому весь существующий мир мусульманами делится на «мир ислама» (дар-аль-ислам) и противоположный ему мир, который называется «территорией войны» (дар-аль-харб) и который в принципе (теоретически) подлежит превращению в «мир ислама» посредством «священной войны» (джихад), под которой понимаются прямо противоположные вещи: от грубого, жестокого и массового насилия до мягкого мирного духовного примера.

Так же и все живущие на земле люди мусульманами делятся на три части: «правоверные», «покровительствуемые» (ахл-аль-зимма, т.е. иудеи и христиане в мусульманском мире, они же ахл-аль-китаб, т.е. люди Книги, держатели Писания) и многобожники (т.е. язычники), которые должны быть или обращены в мусульманство или истреблены.

«Правоверные», т.е. мусульмане всего мира, составляют, независимо от их этнической, культурной и иной принадлежности, «мусульманскую общину» (аль-умма аль-исламийа). Ее прототипом и одновременно идеалом социально-политической организации людей, сплоченных одной верой, для многих является первая (мединская) «община пророка» (умма ан-наби). Но и каждая вероисповедная группа в «мире ислама» объединяется в отдельную общину (умму). Каждая такая община есть этническая, языковая или религиозная общность людей, ставшая объектом божественного плана спасения. Каждой общине посылается свой пророк. В то же время она есть и форма социальной организации людей, образующая, таким образом, своеобразное религиозно-политическое тело.

В связи с этим и государственность в раннем исламе мыслилась как своего рода эгалитарная, т.е. основанная на всеобщем равенстве, светская теократия, в рамках которой авторитетом в «законодательной» области (амр) обладает только Коран, т.е. закон Божий; в сфере «права» (фикх) – каждый верующий, который знает и умеет толковать предписания этого закона; «исполнительная» власть (хукм), одновременно гражданская и религиозная, принадлежит одному Богу и может осуществляться только через халифа (султана) – предводителя мусульманской общины, ее религиозного, административного и военного главы, признавая водительство которого, община дает клятву «послушания» Богу (бай'а).

Дифференциация мирской и духовной сфер в исламе крайне слаба, что связано со слабым чувством испорченности, несовершенства, падшести мира сего, еще требующего внутреннего преображения. Исламу в принципе чуждо характерное для христианства различение понятий «Божьего» и «кесарева», что проявлялось и у средневековых мусульманских богословов, и у мусульманских реформаторов первой половины ХХ в. (например, у Рашида Риды, считавшего, что «ислам есть в равной степени духовное начало и социально-политический идеал»), проявляется и в девизе современных «братьев-мусульман»: «ислам есть религия и государство».

Таким образом, в исламе осуществляется только общинное устройство и отсутствует какое-либо церковно-иерархическое. В этом смысле нет и церкви как института, требующего иерархического духовенства, берущего свое начало в «первообразе» Христа как иерархического «Посредника» между Богом и человеком (Его общиной). Поэтому и богослужение у мусульман носит исключительно синаксарно-синагогальный характер, не предусматривающий совершения иерархом каких-либо таинств. В принципе богослужение может совершать любой член общины, принадлежность к которой и является основой самосознания мусульманина. Не случайно только в ней и через нее он осознает себя таковым, т.е. верующим в единого Бога и предавшимся (а значит и послушным) Ему.

Высшая ценность и цель человеческой жизни в мусульманстве – принадлежность к «миру ислама», к мусульманской (исламской) общине и, значит, – достижение спасения и райского блаженства. Человека ведет ко спасению божественное «установление» (дин), т.е. прежде всего, те обязанности, которые Бог предписал исполнять каждому верующему (своего рода «закон Божий»). «Установление» Божие включает в себя три основных элемента: «пять столпов ислама», «веру» (иман) и «благие дела» (ихсан).

Что же такое «пять столпов ислама»?

1. Исповедание единобожия (таухид) и пророческой миссии Мухаммада, по известной формуле, своего рода Символу веры: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк Его» (или точнее, «нет божества, кроме Бога, и Мухаммад – посланник Божий»). На этом придется остановиться подробнее. Строгий монотеизм в его первобытно-простой форме – один из самых важных принципов ислама, получивший в нем абсолютный и безусловный характер. Мухаммад чувствовал себя призванным свыше для восстановления в первоначальной чистоте веры в Единого Бога (Аллаха), частично забытой и искаженной к его времени в иудействе и христианстве. Он часто повторял вполне приемлемые и для нас утверждения Одного и Единственного, милостивого и милосердного, вечного и всемогущего Бога-Вседержителя, Творца вселенной, создавшего ее из ничего словом «будь!».
   Приемлемы и призывы Мухаммада не придавать Богу никого «в сотоварищи» (4:116, 169), направленные прежде всего против старых политеистических верований аравийских арабов, но также и против христианского догмата о Святой Троице (конечно, такого, каким он его знал, а знал он его не в православном, а в еретическом – несторианском или, что менее вероятно, монофизитском виде). В то же время в ислам еще со времен Мухаммада вошло много заимствованного и из христианства, и из иудейства, и даже из оформившейся еще до него особой формы аравийского монотеизма – ханифизма. Исповедуя Единого Живого Бога как Сущего, Мухаммад, а вслед за ним и весь «мир ислама», возводит свои истоки к Аврааму (Ибрахиму) и его вере. Воистину, и здесь «Авраам стал отцом всех верующих» (Рим. 4:11).
2. Ежедневная пятикратная молитва – намаз (салат).
3. Пост (саум) раз в году, в месяц рамадан (мусульманское летоисчисление ведется по лунному календарю, начиная с года хиджры, т.е. с 622 г., когда произошло переселение (бегство) Мухаммада с небольшой группой последователей из родного города Мекки в город Медину, где он и умер и был погребен).
4. Добровольная очистительная милостыня (закат).
5. Паломничество (хадж), хотя бы раз в жизни, в Мекку или, в крайнем случае, другие священные для мусульман места (Медину, Иерусалим, к могиле четвертого «праведного халифа» зятя Мухаммада Али и т.д.).

А что такое для мусульман вера (иман)? Это, в первую очередь, свидетельство об объекте своей веры, т.е. ее исповедание, признание. Если в Откровении (Коране) свидетельствует о Себе Бог, то ответ верующего, его вера – это как бы возвращенное свидетельство (не случайно даже простое произнесение в присутствии хотя бы двух мусульман их Символа веры, введенное словом «свидетельствую», автоматически, точнее, магически делает иноверца мусульманином – со всеми вытекающими отсюда последствиями; в связи с этим заметим, что хотя христианин верит в Того же Бога и может признать Мухаммада пророком, как он признает пророком, например, Достоевского или Бердяева, ему произносить эту формулу не рекомендуется во избежание недоразумений с последующими искушениями для его веры и жизни.)

В исламе есть четыре основных предмета веры: 1) в единого Бога; 2) в Его посланников и писания, причем называют пять главных «пророков-посланников» (расул): Ной (Нух), с которым Бог возобновил «союз» (завет); Авраам (Ибрахим), первый «верующий» (в единого Бога, т.е. му'мин); Моисей (Муса), которому Бог дал Закон (Тору) для «сынов Израилевых»; Иисус Христос (Иса), через которого Бог сообщил христианам Евангелие (вообще же отношение Мухаммада и ислама к Иисусу и христианству – сложное и противоречивое: отвергая Троицу, Коран резко выступает против представления о Сыне Божьем (9:30); Иса (Иисус) «только раб Наш, которого Мы облагодетельствовали и поставили Его в пример сынам Израиля» (43:57, 59). Христиане, почитающие Мессию (Христа) как Сына Божьего, «уподобляют себя неверным, бывшим прежде» (9:30); в то же время это не мешает Мухаммаду признавать Ису Мессией и называть Его одним из величайших пророков-посланников, предсказавших его собственное пророчество мусульманам, развивать культ не только Исы, но и святых Йахья (Иоанна Крестителя), Марйам (Девы Марии), Закарии (Захарии) и т.д., самих же христиан считать «покровительствуемыми»); наконец, Мухаммад – венец и «печать пророков», завершивший цепь пророчеств; 3) в ангелов, во главе с Джибрилом (Гавриилом), Микалом (Михаилом), Израилом и Исрафилом, которые сотворены из света и передают людям вести от Бога (Аллаха) (15:8); 4) в воскресение после смерти и Судный день.

В мусульманстве есть свое Священное писание и Священное предание.

Основной источник мусульманского вероучения (и, вспомним, один из основных предметов веры) – Коран (от арабского кур'ан – декламация, чтение наизусть). Он понимается как превечное, несотворенное «Слово Божие» (аналогично отношение иудеев к Торе и части христиан, особенно неправославных, к Евангелию), т.е. Откровение, которое Бог как бы продиктовал слово в слово через Джибрила пророку Мухаммаду, выступающему лишь в качестве медиума, или пассивного передатчика (повторим, что, в отличие от христианства, исламское учение не делает различия между понятиями «откровения», «богодухновенности» и «богопросвещенности»).

В основном состав Корана сложился уже после смерти Мухаммада, в середине VII в. Текст Корана содержит 114 глав (сур, «сура» в переводе значит «откровение»). По месту и времени их произнесения Мухаммадом все суры делятся на 90 «мекканских» и 24 «мединских». Суры состоят из айятов (арабское айа – знамение).

Большая часть Корана – полемика в форме диалога Бога, говорящего то в первом, то в третьем лице, и противниками ислама или колеблющимися. Помимо религиозно-мифологизированных (а иногда и мифологических) сюжетов Коран содержит религиозно-правовые предписания, определяющие «угодный Богу» образ жизни и поведения, некоторые правила обрядности и исполнения культа. В религиозно-мифологизированных сюжетах Мухаммад выражал новое осмысление окружающего мира и человеческого бытия; при этом он соединял логический и эмоциональный метод познания и истолкования мира.

Коран разделяет христианское представление о вознесении Исы, но отрицает воплощение в Нем Бога-Слова, Его Крест и Воскресение. Это связано с усвоением лишь одной части Божественного Откровения – об абсолютной трансцендентности Бога Творца сотворенному Им миру, и неусвоением другой его части – о возможности Богоявлений, говорящих об имманентности Бога тому же миру в его непадшей части, свидетельством чего является каждый «союз» (завет) Божий, заключаемый последовательно в эпохи от ветхого Адама до Нового – Иисуса Христа. Это – недостаток Богопознания во Христе и через Христа Духом Святым.

Другой источник мусульманского вероучения – его Священное предание («сунна», точнее – сунна ан-наби, т.е. образ жизни и деяния пророка). Оно состоит из собрания текстов (хадисов) – рассказов о жизни Мухаммада, вобравших в себя в числе других и древние мифопоэтические традиции и содержащих приписываемые ему высказывания.

Каждый хадис делится на две части: собственно текст (матн) и перечень (иснад) передатчиков данного текста, которые в непрерывной цепи преемства удостоверяют его подлинность (чем не своеобразный аналог нашего апостольского преемства?).

Из предписаний и запретов Корана образовался коранический закон – шариат. В нем есть самые детальные разработки обрядовых и других правил. Например, для совершения молитвы их зафиксировано более 300.

Главные направления в мусульманстве – суннизм, шиизм, хариджитизм и суфизм, которые сами разбиты на множество сект. Первые три направления разделились еще в 657 г. в связи с решением вопроса о верховной власти в исламе и ее наследовании. Четвертое появилось в VIII в. в качестве мистико-аскетической синкретической секты с сильным пантеистическим уклоном. Суфизм воспринял элементы учения и практики восточного христианства, неоплатонизма и буддизма с их стремлением к непосредственному единению с Божеством. Это как бы монашество ислама.

Сейчас около 90% мусульман мира – сунниты и около 10% – шииты. Всего мусульман в мире, по разным данным, от 450 до 800 миллионов и даже миллиарда человек, в основном в странах Ближнего и Среднего Востока, Северной Африки и Юго-Восточной Азии; они составляют религиозное меньшинство в Индии, Китае и балканских странах; в нашей стране (б. СССР) проживают главным образом в Средней Азии и Казахстане, Татарии и Башкирии (сунниты), Азербайджане и Дагестане (шииты). В последние десятилетия наблюдается подъем и расширение «мира ислама», особенно за счет так называемого «черного ислама» в Африке и Америке.

Большой интерес представляет учение шиитов об имаме – авторитетном учителе (из «дома Али»), безгрешном, непогрешимом в делах веры, обладающим тайным знанием. Имамом его делает не человеческое произволение, а присутствие в его существе предвечной божественно-световой субстанции, «света Мухаммада». Без имама и его руководства невозможно спасение верующих: «Тот, кто умирает, не зная истинного имама своего времени, умирает смертью безбожника».

Своей кульминации шиизм достигает в учении о «скрытом имаме». Согласно этому учению, последний из «видимых имамов» не умер, но перешел в состояние «гайба», т.е. по воле Бога был изъят и сокрыт от людей, продолжая в этом состоянии управлять жизнью верующих; в «конце мира» он явится как своего рода «мессия» (махди) и наполнит мир правдой и справедливостью. В целом, это – своеобразная попытка ввести в ислам персонифицированного посредника между Богом и человеком – тенденция, особенно характерная для крайних шиитских сект, обожествлявших Али и его потомков и развивших чуждые ортодоксальному исламу идеи «инкарнации», т.е. воплощения (хулул) и метемпсихозы, т.е. переселения душ (танасух).

Взаимоотношения мусульманства и христианства в наше время продолжают оставаться сложными и противоречивыми. С одной стороны, развиваются внешние контакты (ислам в Европе и т.д.), но с другой, – остается опасность кровавых конфликтов (Кипр, Египет, где к 2000 г. обещали ликвидировать всех христиан; Заир, где при президенте Амине в 60-х годах было уничтожено 200 тыс. христиан; шиитский Иран при Хомейни и его преемниках; идеи «панисламизма», агрессивно заостренные против какого бы то ни было христианского влияния: Армения и Азербайджан с Карабахом и Сумгаитом; Болгария и Турция, Босния и Сербия и т. д.).

Здесь речь шла, главным образом, о внешнем, а теперь, в заключение, вкратце поговорим и о внутреннем. Для этого необходимо вернуться несколько назад, к вере Авраама.

Всерьез этим еще слишком мало кто занимался в нашей церкви. Вся апологетика христианства обычно исходила просто из того, что мусульманство – ниже иудаизма и может быть приравнено к язычеству (о чем говорит хотя бы древнейшая практика присоединения мусульман к Православной церкви: в отличие от иудеев, – не только с кратким вторым, но и с длительным первым оглашением).

Вера Авраама – единая точка отсчета во внутренних взаимоотношениях между мусульманством и христианством. И главный посредник в этих отношениях – Авраам, детьми которого считают себя не только мусульмане и христиане, но, естественно, и иудаисты.

Мусульманство – это не просто некий исторический «провал», это исторический укор и иудаизму и восточному христианству, свидетельство их исторических «провалов» и неудач. Ведь как мы уже говорили, Мухаммад, одаренный от Бога человек, хотел исправить и то, и другое, приводя свой народ от язычества к истинной вере в единого истинного Бога и праведной жизни по воле Божией, т.е. к Его закону, Его правде и справедливости. Поэтому ислам оказался навсегда неразрывно связан и с прежними традициями рода и племени Мухаммада (он происходил из рода хашимитов мекканского племени курейш), и с окружавшим его иудаизмом и восточным христианством того времени, которые, как мы сейчас не можем не признать, требовали радикального к себе отношения и исправления.

Мухаммада сейчас нам легко понять. Он исходил не из того, кто что о себе говорит, а из того, кто что в своей жизни в связи с этим делает. Он не хотел усложнять и без того нелегкую, особенно у кочевников, жизнь. Он хотел братской простоты, чистоты, последовательности и законной доброты, особенно в отношении к своим ближним. Не находя истинной веры и жизни среди близких, он начал искать, смотреть и слушать в среде дальних. Что же он нашел, увидел и услышал?

Иудаизм был в духовном кризисе из-за того, что он стал к тому времени для всех очевидным примером доведения до абсурда своих же, изначально вполне доброкачественных, принципов. Он все более стремился спастись законом и тем самым вернуться назад, от веры дома Давидова к вере Моисеевой, чем только туже затягивал петлю на собственной шее. «Заповедь на заповедь, правило на правило...» (Ис. 28:10). Тусклое, националистическое, гордое законничество, избравшее Варавву вместо истинного Христа Спасителя, продолжало набирать силу, несмотря на новые исторические неудачи, гонения, страдания и даже гибель то одной, то другой части своего когда-то богоизбранного народа.

И Мухаммад попытался создать некую альтернативу иудаизму, для чего надо было сделать только один шаг. Но куда? Вперед или назад? Шаг вперед уже был сделан христианством. Однако и оно к VII в., в эпоху между V и VI Вселенскими соборами, выглядело далеко не привлекательно. Часто заходящие в тупик и слишком эллинистические по духу богословские споры, разрешаемые, несмотря на множащиеся затем ереси и расколы, все больше с помощью внешней силы, возрастающее давление на народ и все чаще отпадающие окраины, полуязыческие суеверия в самом народе, о чем свидетельствуют все предыконоборческие документы, обскурантизм большой части уже не слишком благочестивого в своей массе монашества и представителей всех ступеней церковной иерархии, нарастающая нетерпимость ко всем, кто хоть в чем-то не свой, прекращение обязательной катехизации взрослых членов церкви, формализация, усиление духа ветхозаветного законничества и фарисейства во всех сторонах жизни церкви, – все это вряд ли могло вызвать симпатии у выдающегося богоискателя и поэта – искателя светлых мировых гармоний.

К тому же дело сильно осложнялось тем, что страна, в которой он жил, непосредственно не входила в состав Ромейской православной империи, т.е. той экумены, которая называла себя правоверным царством Отца и Сына и Святого Духа. Мухаммаду пришлось столкнуться, в первую очередь, с неправославными направлениями восточного христианства – несторианством и монофизитством, погрешающими еще и в вере – в догматах о Христе, а следовательно, и Святой Троице. Это также не могло не сказаться на его отношении к христианству в целом.

Мухаммад попытался выйти из этого порочного круга, сделав шаг назад, т.е. не вперед и вверх, а вспять – к истокам, к праоснове, к завету веры – к завету и закону Авраама. При этом он хотел не потерять и того, что ценил: в иудействе – Моисея, царей и пророков, в христианстве – Сына Человеческого Иисуса Христа (Мессию), Его ближайшее окружение и Его Евангелие, в своем народе – непротиворечивые с ним, приемлемые для него традиции, обычаи и отношения.

Но конечно, никакое попятное движение в истории никогда целиком не достигает своей цели, т.е. всегда более или менее погрешает пред Богом и людьми. Так и вышло. В свете одной лишь Авраамовой веры нельзя было прозреть во Христе Сына Божия, не придав этому еретического многобожного смысла. Так же как нельзя было не перетолковать Христово слово об Утешителе, Духе Истины, в смысле предсказания о последнем и величайшем явлении – самого Мухаммада, «печати пророков». Таков был итог для него, и исток – для его сподвижников и последователей.

Но нельзя спрашивать с людей того, чего им было не дано или недодано. Мусульманство зародилось как протест против нечистых источников, но питалось оно само из них же. Давно замечено, что для Корана и сунны иудейско-ветхозаветным источником была не непосредственно Библия (Ветхий завет), а Талмуд и мидраши, христианско-новозаветным – не непосредственно Новый завет и писания православных святых отцов, а так или иначе еретические или народные концепции и толкования. Поэтому многие мусульмане и до сих пор не знают чистого слова Божьего – ни Ветхого, ни Нового заветов. Поэтому они не знают Иисуса Христа как Богочеловека в православном смысле, как не знают и нашей веры в единого Бога, в Троице сопоклоняемого и сославимого.

Их критика христиан бывает верна, ибо это критика неправославного христианства. С Православием же они по существу почти не сталкивались, ибо даже зная и видя жизнь большинства православных, столкнуться прямо с ним бывает очень трудно. Это важно. И хотя в мусульманской вере и жизни есть и нечто хорошее, чему нам не мешало бы поучиться (простота, общинность, строгое единобожие), есть и там большие недостатки – в значительной степени синкретичность и искусственность, нецелостность и неполнота, в том числе Откровения, что компенсируется фантазией, слепотой и фанатичностью в вере, превращенной в закон, а часто и просто в бытовые правила-законы шариата.

Возможность избежать споров и конфликтов при взаимовосполнении своей веры и жизни приводит, наконец-то, к первым плодам. Стали появляться и христиане из традиционно мусульманских народов, несмотря на затруднительность для них такого выбора, связанного даже с личной опасностью.

Итак, главное в подлинном мусульманстве нам близко и может быть принято. Но нельзя не видеть, что за внешней максимальной упрощенностью и универсальностью ислама (уверуй в единого Бога и подчинись Ему!) стоит его внутренняя максимальная усложненность и недостаточность, ведь вера Авраама и Мухаммада открывает лишь непостижимого и недостижимого для них Бога, что означает – духовная жизнь в христианском (православном) смысле для человека ислама закрыта. Бог, как и до Христа, говорит с верующими только через Книгу Своего пророка, который и преподает все необходимые законы веры и жизни. А поскольку жизнь людей весьма многообразна и конкретна, то это приходится делать до мельчайших подробностей, регламентируя, как в иудействе, через толковников закона все формы человеческой жизни. Отсюда огромная роль «преданий человеческих», которые невозможно проверить на истинность. А от них – постоянные мифопоэтические (вплоть до откровенно волшебной сказочности) и сектантские черты. Выходит – от чего ушли, к тому и пришли.

И все же поскольку самое серьезное влияние на мусульманство оказало христианство, так что Иисус даже признается Мессией-Христом, постольку, при желании, эту религию (а это именно религия!) можно было бы назвать христианской неправославной сектой, но только возросшей до огромных размеров.

Не случайно, видимо, еще Жозеф де Местр в своих «Письмах из Санкт-Петербурга» называл протестантизм современным мусульманством, хотя, конечно, будучи католиком, он здесь несколько «хватил через край». К тому же он не заметил, что это не однозначно отрицательная характеристика и одного и другого явления (об этом см. также: Герасимов Н. Вхождение в Церковь и исповедание Церкви в церкви // Вестник РХД. П.-Н.-Й.-М., 1979. № 128. С. 41-96.).

Конечно, строго говоря, эта вера (мусульманство), хотя и сильно напоминает некоторые протестантские секты, например, антитринитариев, или даже адвентистов седьмого дня (у которых тоже есть свой пророк, вернее, пророчица, Елена Уайт и есть движение вспять, правда, к Моисею и закону, а не к Аврааму и вере, поэтому они не содержат гаремов и не обрезываются, но соблюдают субботу; у которых тоже много общинных элементов и разговоров об Апокалипсисе и Страшном суде и т.д.), однако не может быть к ним приравнена из-за большей ее отдаленности от Православия.

На сегодняшний день в целом мусульманство как антитринитарная (т.е. отвергающая Откровение о Боге как Святой Троице) христианская секта (а если угодно, то и церковь, в том смысле, в каком мы называем верующую общину Ветхого Завета церковью) не может быть названа иначе как еретической, пусть и невольно и несознательно. Это значит, что у них может быть лишь таинство Покаяния как Обращения к Богу, Милостивому и Милосердному, но что их обрезание и любое омовение, совершаемое даже с самыми добрыми намерениями и с любыми словами во имя Божие, не может сравниться ни с Крещением, ни с каким-либо иным таинством.

Чтобы таковым перестать быть, миру ислама надо познать и признать Иисуса не только как Сына Человеческого и Божьего пророка-посланника, но и как воплощенное Божие Слово, в Котором «обитает вся полнота Божества телесно», т.е. как Единородного Сына Божия, единого и единственного Посредника между единственным и единым Богом и человеком (Церковью). В этом существенно могли бы помочь многие специфические элементы шиитских и суфийских учений.

Все сказанное нами об исламе позволяет поставить его буквально на границу христианского и нехристианского мира, т.е. на место, которое ему по праву и правде принадлежит. Это место часто к нам ближе, чем место иудаизма, более последовательно отвергающего Иисуса как Христа, хотя, как мы увидим ниже, и в нем многое не только сохранилось, но и накопилось от Божьей, а значит, и христианской, Истины.

Буддизм

Б. Фаликов, канд. ист. наук

В ОТЛИЧИЕ от индуизма буддизм имеет своего исторического основателя – Сиддхартху Гаутаму (560–477) из племени Шакиев в Северной Индии, больше известного однако под именем Будда (просветленный). Возникнув как этико-философское учение о достижении просветления, буддизм со временем стал мировой религией, распространившись далеко за пределы Индии: в Китай, Тибет, Японию, Шри Ланку, Бирму, Лаос, Вьетнам, Таиланд. Фигура Будды из странствующего учителя и проповедника превратилась в Абсолют, посылающий на землю свои магические тела для спасения людей. Предсмертный призыв Будды о необходимости собственных усилий для просветления не был забыт, но к нему прибавилась вера в Будду-спасителя, повторения имени которого было достаточно для того, чтобы по смерти попасть в его небесные миры. Однако несмотря на подобные превращения, буддизм сохранил свое внутреннее единство, характерное для проповеди Будды Гаутамы. В основе этого единства – неизменность высшей буддийской цели как просветления, которое достигается в вечном покое нирваны.

Родившись в царском дворце и проведя в нем беззаботную юность, Гаутама, тем не менее, понял, что ни роскошь, ни богатство не спасут от страданий, составляющих подлинную суть человеческой жизни. Всех нас, независимо от внешних обстоятельств, ожидают болезни и смерть. Более того, страдания эти вечны, считал принц, ибо, подобно другим индийцам, верил в бесконечную цепь человеческих перевоплощений. Но люди не оставляли надежды. Поиском бессмертия занимались бродячие мудрецы-аскеты, и Гаутама стал одним из них. Однако шесть лет жесточайшей аскезы не принесли желанных плодов. И тогда, отказавшись от крайностей самоумерщвления, Гаутама в глубокой медитации достиг вечного покоя нирваны, стал Буддой-просветленным. Состояние это было столь блаженно, что он испытал большой соблазн остаться в нем навсегда, но сострадание к людям победило, и Будда привел в движение «колесо дхармы», отправился с проповедью своего учения по городам и весям Индии.

Будду недаром сравнивали с врачом. В борьбе с человеческими страданиями он поставил диагноз и прописал лекарство. Остальное зависело от дисциплины и упорства пациента. Подобно врачу-практику, Будда не любил рассуждать о том, что не имело прямого отношения к «болезни». Его «диагноз» был лаконичен и сух. Cуществуют две истины о страдании и о возникновении страдания. Главная причина страданий – в неуемности человеческих желаний. Но эти желания не ведут к счастью. Они либо неисполнимы, и это приносит печаль, либо исполнимы, и тогда мы убеждаемся в эфемерности своего счастья, а страх потери делает его бессмысленным. Между тем мы продолжаем желать вновь и вновь, и именно эта ненасытная жажда (тришна) и толкает нас, считает Будда, от одного рождения к другому, от одной череды страданий к другой.

Таков диагноз, а вот и рецепт. Существуют еще две истины: о прекращении страдания и о пути, который ведет к этому. Страдания закончатся, когда человек освободится от тришны, но для этого он должен встать на восьмеричный «благородный путь». Этот путь начинается с «правильного мнения», т.е. знания четырех буддийских истин, но знать – мало, надо быть убежденным в том, что знаешь. В этом и состоит «правильная убежденность». Убежденность следует претворить в «правильную речь» – не лгать и не болтать попусту – и в «правильные действия» – не красть, не убивать и не прелюбодействовать. Это, в свою очередь, должно вести к «правильному (т.е. буддийскому) образу жизни», который венчают три ступени умственной деятельности: «правильное усилие» (мысли), «правильное внимание» и «правильная сосредоточенность». Именно они и помогают войти в состояние глубокой медитации, которое радикально меняет сознание человека и приводит его к просветлению.

Таким образом, учение Будды сводилось к определению источника страдания и избавлению от него, но оно включало в себя и ряд мировоззренческих посылок. Многие из них Будда разделял с современным ему брахманизмом, но кое в чем он пошел дальше мыслителей упанишад. Например, у тех – круговороту человеческого бытия (сансары) противостояла вечность высшего «я» человека (Атмана), тождественного Абсолюту (Брахману). Но для Будды изменчивость сансары распространялась и на человеческое «я». При этом уточнялась сама природа такой изменчивости, это был поток дхарм – мгновенных импульсов психофизической энергии. Поэтому в буддизме иллюзорным считался не только внешний мир, но и внутреннее «я» человека. В связи с этим просветление понималось Буддой не как отождествление Атмана и Брахмана, а как угасание потока дхарм в вечности нирваны. Иллюзорное «я» исчезало вовсе, но вместо него наступал совершенный покой, непостижимый для ограниченного человеческого мышления. Однако «ничто» нирваны было наделено для Будды абсолютным значением и блаженством, что и придавало ему высшую религиозную ценность.

Как уже говорилось, Будда воспринял и общеиндийское учение о перевоплощении, однако при этом ему пришлось разрешить довольно сложную проблему. Ведь если индивидуальное «я» иллюзорно, то кто в таком случае является субъектом перевоплощений? Путешествие «я» из одного тела в другое определяется законом кармы – совокупности добрых и дурных поступков. Пусть отдельного «я» не существует, но деяния его вполне реальны, поэтому сумма этих деяний, некая «кармическая сущность», и перевоплощается из одного существования в другое. Поэтому, как и в индуизме, в буддизме сохранилось представление о различных уровнях существования – от божественного до демонического, – по которым путешествует «кармическая сущность», прежде чем на уровне человеческого бытия она может достичь вечного покоя нирваны. Таким образом, индуистское многобожие осталось в буддизме практически без изменений, разве что статус божества еще более понизился, ибо встать на буддийский путь мог только человек.

Когда Будда начал свою проповедь, вокруг него быстро собралось большое число приверженцев, стремящихся к просветлению. Так возникла буддийская община (сангха). Бродячие аскеты существовали в Индии и до Будды, однако он впервые организовал своих последователей в единое целое. По рождению Будда принадлежал к военному роду кшатриев, и поэтому он легко отказался от некоторых кастовых ограничений, на которых настаивала брахманская ортодоксия. Он принимал в свою сангху представителей любых каст и даже женщин (для них была создана отдельная община). Внутри сангхи таким образом соблюдалось равенство между ее членами: все они были монахи (бхикшу), независимо от своего происхождения. Однако Будда ни в коей мере не стремился реформировать индуистское общество – за пределами его общины кастовые различия сохранялись, как сохранялось и поклонение многочисленным богам индуистского пантеона. Более того, столкнувшись с оппозицией со стороны ряда раджей, которым не нравилось, что в сангху уходят их подданные в расцвете сил, Будда запретил принимать в нее тех, кто находился на царской службе. Не нашлось в ней места и для рабов.

Вместе с тем сангха существовала за счет подаяний, которые монахи собирали среди населения. Будда учил, что «миряне», не имеющие шансов достичь нирваны, одаривая монахов, получали определенную «заслугу», которая позволяла им рассчитывать на лучшее рождение. Этой же цели служили и пять предписаний буддийской морали (панча шила), которым следовали наиболее ревностные из «мирян». Таким образом, в раннем буддизме сформировался идеал монаха, который в уединении предавался сложным аскетическим упражнениям с целью достичь просветления и стать архатом (совершенным). Единственная связь его с миром заключалась в том, что он позволял «мирянам» улучшать их карму, подавая ему на жизнь.

Подобно тому, как Будда не стремился реформировать индуистское общество, он не покушался и на авторитет вед – святого писания индуизма. Как уже говорилось, он акцентировал практическую сторону своего учения и предпочитал не ввязываться в метафизические споры, полагая, что это отвлекает от пути к просветлению. К примеру, одному брахману, который настаивал на разъяснении сущности бытия, Будда рассказал притчу о стреле: пока раненый отравленной стрелой будет раздумывать, кем она была пущена и что из себя представляет, яд проникнет в кровь и убьет его. Не лучше ли сразу извлечь стрелу из раны и приступить к лечению? Однако то, что буддийская проповедь явно отклонялась от учения вед и, что важнее, буддийские монахи не следовали ведическим предписаниям – не совершали жертв и не соблюдали кастовых ограничений, – отвратило от них брахманическую ортодоксию. Учение Будды было расценено как «неведическое», т.е. еретическое. Со временем мировоззренческое соперничество с буддизмом значительно повлияло на индуистскую философию. Но еще сильнее оказалось влияние индуизма на буддизм.

После смерти Будды его учение было канонизировано на ряде буддийских соборов. Самый ранний из известных нам канонов был записан на диалекте пали и поэтому называется «палийским». Ему следует одно из направлений буддизма – тхеравада, которое получило наибольшее распространение в странах к югу от Индии. Поэтому иногда его именуют «южным» буддизмом. Принято и еще одно название – «хинаяна», что означает «малая колесница». Оно возникло среди приверженцев другого направления буддизма – махаяны («большой колесницы») и содержало в себе элемент пренебрежения, который в настоящее время практически утрачен. Махаяна ныне распространена в странах на север от Индии, и иногда ее называют «северным» буддизмом.

Первые махаянские тексты появились в Индии примерно во II в. до н.э. Они апеллировали к авторитету Будды, но смысл текстов заметно отличался от того, что предположительно содержалось в проповеди основателя буддизма. Впрочем, это понимали и сами неизвестные авторы, которые называли свое учение «эзотерическим». Предполагалось, что наряду с проповедью для всех, Будда оставил и особое учение для избранных, и вот теперь, по прошествии нескольких столетий, настало время сообщить его миру.

Можно выделить три направления, по которым буддизм махаяны претерпел наибольшие изменения. Прежде всего, это роль самого Будды. В сутрах махаяны он предстал в облике Абсолютного существа, чье появление на земле имело иллюзорный характер. Со временем на основе этого сформировалась доктрина о трех телах Будды: «теле учения», которое содержит в себе всю буддийскую мудрость (дхарму), «призрачном теле», которое было явлено на земле, и «теле блаженства», созерцанием которого наслаждаются в иных мирах «просветленные существа» – бодхисаттвы.

Фигура бодхисаттвы была другим новшеством махаяны. С одной стороны, она заслонила собой идеал архата – совершенного аскета раннего буддизма. Если тот стремился к индивидуальному спасению, то бодхисаттва, хотя и достигает просветления, дает обет спасти все существа, прежде чем уйдет в покой нирваны. Поэтому бодхисаттвы составляли своего рода «небесную свиту» Будды и разделяли с ним роль вселенского спасителя. Каждый из них имел свой собственный запредельный мир, в который попадал по смерти тот, кто верил в своего бодхисаттву.

В некоторых направлениях махаяны (например, «буддизм чистой земли») для этого было достаточно произнести священное имя, и спасение было обеспечено. Неудивительно, что когда отцы-иезуиты впервые попали в Японию и столкнулись с «буддизмом чистой земли», они решили, что лютеранская ересь «оправдания верой» каким-то непостижимым образом закралась в лоно буддизма.

Наконец, третьим основным изменением в махаяне стало иное отношение к «мирянам». Если раньше они не могли претендовать на спасение, то теперь, в связи с появлением фигуры бодхисаттвы, их шансы значительно возросли. Правда, небесные миры были еще не нирваной, но ведь и сами бодхисаттвы останавливались на пороге вечного покоя. Кроме того, если обитатели «чистой земли» продолжали практиковать буддийское созерцание, они могли обрести и нирвану.

Сдвиги, происшедшие в махаяне, привели к небывалому расцвету буддийской метафизики. Абсолютизация Будды изменила взгляд на природу реальности. Если раньше она рассматривалась как поток дхарм и противостояла покою нирваны, то теперь за этим потоком выявился Абсолют, толкуемый как пустота (шунья). Однако это не привело к нигилизму. Для индийского мышления пустота – это нечто, пребывающее в потенциальном состоянии, которое превосходит состояние актуализации. Поэтому пустотность мира позволила в конечном итоге отождествить его с абсолютным «ничто» нирваны. Это и привело к парадоксальному тождеству сансары и нирваны в махаяне, которое сыграло большую роль в формировании буддийского тантризма, а также китайского буддизма чань (японск. – дзэн).

Становление метафизики повлекло за собой и развитие логики. Если раньше буддисты предпочитали не говорить, а действовать, то теперь философские диспуты стали излюбленным занятием монахов, а это дало толчок к совершенствованию логики как главного инструмента спора, причем по своему типу эта логика отличалась от аристотелевой с ее принципом «исключения третьего», ведь именно она позволяла утверждать одновременное тождество и различие сансары и нирваны.

В отличие от индуизма буддизм изначально формировался как миссионерская религия, что и позволило ему со временем триумфально покорить большую часть Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии. Поэтому возрождение индуизма и буддизма в XIX в. не вызвало у последнего тех проблем, с которыми столкнулся кастово ограниченный индуизм. Необуддийские миссионеры легко двинулись на Запад, опираясь на хорошо отработанные приемы укоренения в инокультной среде. Кроме того, популярности буддизма в Европе и США способствовали теософы, отождествившие буддизм с гипотетической единой религией древнего человечества, к «возрождению» которой они приложили столько сил. Цейлонское необуддийское общество «Маха Бодхи» в основном пропагандировало свое учение в Европе, тогда как японские миссионеры добились наибольшего успеха в США. Этому способствовала и значительная японская диаспора в Северной Америке. Однако особую популярность на Западе получило одно направление китайско-японского буддизма – чань (дзэн), и поэтому имеет смысл остановиться на нем подробнее.

Как уже говорилось, доктринальной основой этой школы является тезис о тождестве сансары и нирваны. В дзэн он доведен до логического конца. Если суть просветления и обыденной жизни едина, то любое проявление последней может дать толчок к внезапному просветлению (японск. – сатори). Для этого нужно лишь увидеть ее истинную сущность, тогда как наше видение замутнено бесчисленными стереотипами. Освобождению от них может способствовать неожиданный шок. Глаза наши «откроются», и мы увидим «природу Будды» как вне, так и внутри себя.

Очевидно, что привлекательность этого учения на Западе определяется отсутствием в нем границы между сакральным и профанным («природа Будды» может присутствовать и в самом низменном), что вполне соответствует обмирщению современной западной культуры. Кроме того, дзэн привлекает и ту часть художественной интеллигенции, которая стремится любой ценой избавиться от «штампов» традиционной культуры. Наконец, привлекателен он и для тех, кого безусловно важное дело защиты окружающей среды привело к языческому обожествлению природы.

Отношение буддистов к Христу в целом сродни докетической позиции их индуистских собратьев. Христос признается ими или еще одним «призрачным телом» Будды, или великим бодхисаттвой, пошедшим на жертву ради спасения людей. Христианский апофатизм отождествляется с буддийским постижением «пустоты», и буддийская медитация предлагается как «нейтральная техника» для достижения общих мистических целей.

Правда, у некоторых дзэнских проповедников, для которых характерно более агрессивное отношение к Западу, крестная жертва Христа вызывает недоумение, а то и скрытую неприязнь. Бог, добровольно принявший страдания, заставляет их заподозрить христианскую культуру в «тайном садомазохистском комплексе», в недолжном внимании к мукам плоти и в склонности к унынию и печали. Впрочем, все эти буддийские упреки были предвосхищены критикой Ницше в адрес христианства еще в прошлом столетии и не представляют для нас ничего нового и оригинального.

Индуизм

Б. Фаликов, канд. ист. наук

ИНДУИЗМ представляет собой комплекс очень разных верований. Возвышенная философия соседствует в нем с примитивными суевериями, идея о неврежении живому (ахимса) – с кровавыми жертвами богине Кали, суровый аскетизм – с оргиастичностью. Кажется, что религиозная история человечества запечатлелась в древнем как мир индуизме. И все же он не стал «музеем религии», периоды сонного оцепенения сменялись в нем пробуждениями, последнее из которых пришлось на рубеж веков. Так в индуистском мифе спящее божество вдруг просыпается и, играя, творит миры и эпохи, а затем вновь – угасание и безмолвие сна.

В основе индуизма – племенная религия индоариев, которые в середине второго тысячелетия до н.э. с боями вошли в долину реки Инд и постепенно рассеялись по всей территории нынешней Индии. Со временем религия эта включила в себя многие местные верования и культы. Священные гимны индоариев были записаны и составили четыре сборника – Ригведу, Самаведу, Яджурведу и Атхарваведу. Гимны эти сопровождали различные обряды, и жрецы создали к ним обширные ритуальные комментарии, которые, как и сами жрецы, стали именоваться «брахманами». Ближе к середине первого тысячелетия до н.э. к ведам и брахманам добавились упанишады, в которых содержалось «тайное знание» об освобождении.

Затем пришло время сутр – «богословских конспектов», в которых разрабатывались как ритуальные (дхарма сутры), так и мистико-философские (Веданта сутра, Йога сутра и т.д.) аспекты религии. Наряду с этим создавался обширный эпос (Махабхарата и Рамаяна), а позднее (первое тысячелетие н.э.) возникли и пураны – стихотворные своды древних и не слишком древних преданий. Веды, брахманы и упанишады стали называться «шрути» («услышанное» свыше), сутры, эпос и пураны – «смрити» («то, что запомнилось» от предков). Таково происхождение Писания и Предания индуизма, но здесь стоило бы оговориться: шрути – это не откровение Бога-Творца.

Веды вечны и лишь заново открываются провидцам возникающих и гибнущих миров. Смрити же в позднейших сектах (например, у кришнаитов) обретает больший авторитет, чем шрути.

В истории индуизма принято различать три этапа: ведизм (религия индоариев), брахманизм (ее ритуальное и мистико-философское развитие у брахманов) и собственно индуизм (сочетание брахманской «ортодоксии» и многочисленных сект). Для ведизма характерно было многобожие, которое сохранилось и в брахманизме, однако в нем за вереницей бесчисленных богов все яснее проступал единый абсолютный принцип – Брахман. В индуизме понятие Брахмана осталось, но наряду с ним развилось и представление о личном божестве – Ишваре.

В монистической философии адвайта веданте, которую исповедуют большинство брахманов «ортодоксов», Ишвара играет подчиненную роль. Это личное проявление Абсолюта, открывающееся тем, кто не способен подняться до созерцания безличного Брахмана. Однако в сектах поклонение Ишваре выходит на первый план. Личное божество как бы «включает» в себя Абсолют и превосходит его. Сектантское богословие также опирается на философию веданты, но не столько на монистический ее вариант, сколько на системы ограниченного монизма (вишишта адвайта) и дуализма (двайта). В подавляющем большинстве сект роль личного божества исполняет либо Шива, либо Вишну (Кришна). Но вместе с тем и «ортодоксы» и сектанты сохраняют многобожие. Первые оправдывают его тем, что Брахман имеет много обличий, вторые же считают, что хотя поклонение Вишну или Шиве и приносит наибольшие плоды, это не мешает почитать и другие божества.

Ишвара творит миры с помощью особой магической силы – майи. Процесс творения чаще всего толкуется в индуизме как игра (лила), в которой божество радостно наслаждается своей творческой силой. Мир возникает совершенным, а затем проходит через несколько стадий упадка и, наконец, исчезает вовсе в лоне всесильного божества. После этого процесс творения возобновляется. Периоды возникновения и гибели миров исчисляются миллионами лет и именуются в индуистском мифе «днями и ночами Брахмы».

В философии адвайты, где Ишвара играет подчиненную роль, творимые им миры рассматриваются как относительно реальные по сравнению с абсолютной реальностью Брахмана. Майя в этом случае толкуется как сила иллюзии. «Покров майи, – говорят философы адвайтины, – принимается нами за истинную реальность подобно тому, как путник принимает свившуюся на земле веревку за змею.» В сектантских вариантах веданты мир признается реально существующим. Он соотносится с Ишварой, – утверждают, к примеру, представители вишишта адвайты, – как тело соотносится с душой. Тело не менее реально, чем душа, хотя и отличается от нее. Майя творит таким образом реальные миры и мыслится как энергия божества (шакти), которая в большинстве сект отождествляется с супругой Ишвары. В некоторых сектах почитание шакти стало доминировать, что вызвало к жизни тайные учения и обряды оргиастического толка. Сексуальная сила уподобляется в них творящей энергии богини и «воссоединяется» с «духом» – Ишварой (тантризм и шактизм).

Человек не рассматривается в индуизме как «венец творения». Он стоит в длинном ряду существ, одни из которых уступают ему (животный мир), другие превосходят (духи, божества). По смерти своей телесной оболочки душа (джива) может переселиться в другого человека, а может либо пасть на нижние уровни существования, либо вознестись на высшие. Ее судьба определяется законом кармы – совокупности дурных и благих дел, совершенных человеком за свою жизнь. Этот круговорот бытия (сансара) не имеет ни начала, ни конца. Даже когда мир гибнет, души переходят в потенциальное состояние, а затем «проявляются» вновь в мире возникающем.

Индуистское общество состоит из четырех сословий (варн): брахманов, кшатриев (воинов), вайшьев (земледельцев и торговцев) и шудр (слуг). В реальной жизни эта структура делится на множество каст. Они сохраняют свою обособленность с помощью внутрикастовых браков и наследственных профессий. Брахманские касты прежде всего заботит ритуальная чистота. Брахманы готовят пищу и питаются отдельно, а в прежние времена вообще старались не покидать пределы Индии, боясь осквернить себя. В этом стремлении к чистоте (а следовательно, к обособленности) им подражают и другие касты. Поэтому нарушение кастовых законов (например, в брачной сфере) карается изгнанием из индуистского общества. Вне этого общества остается, таким образом, значительное число парий – неприкасаемых.

Неравенство сохраняется и внутри самого общества. Только три высшие варны имеют право изучать шрути. В знак этого их члены в подростковом возрасте проходят специальное посвящение, и на шею им надевается священный шнур. В прежние времена такое посвящение предполагало изучение текстов шрути в доме учителя – гуру, но сейчас это случается гораздо реже. Последняя варна – шудры (а также женщины) – не имеют права на священный шнур, но могут получить другое посвящение, позволяющее вступить в ту или иную секту. Таким образом, в сектах кастовые различия снимаются, но чаще всего лишь в совместных ритуалах, за пределами которых они восстанавливаются вновь. Те секты, которые в силу своих антикастовых настроений все-таки вышли за рамки индуистского общества, со временем вновь вернулись в него уже в качестве самостоятельных каст. Институт каст сохраняет свою силу и в настоящее время, хотя модернизация Индии и расшатывает его изнутри.

Высшей целью человеческого существования в индуизме считается освобождение (мокша). Хотя душа человека обречена пребывать в круговороте бытия, предполагается, что из него имеется выход. В разных направлениях индуизма мокша и способы ее достижения мыслятся по-разному. Согласно монистической адвайте, только Брахман обладает абсолютной реальностью и, если адепт постигает это, разрывает «покров майи», он обнаруживает свое тождество с Брахманом и освобождается от уз кармы. Этот метод освобождения именуется джняна магга – путь знания.

Но это знание особое, отличное от обыденного. В противном случае было бы достаточно прочитать в упанишадах знаменитое речение «ты еси То» (т.е. Брахман) и стать им. Но это далеко не так. Джняна предполагает медитативное созерцание глубин сознания. Только «чистое сознание», лежащее за пределами субъектно-объектного мышления, и обнаруживает для адвайтина свое тождество с духовной основой мира.

Достижение такого сознания требует особого его сосредоточения, которое невозможно без специальной психофизической подготовки (йоги). Среди подготовительных средств немалую роль играет и преданная любовь к божеству (бхакти), которая «благодатно» даруется им самим. Однако на определенном этапе бхакти оказывается превзойденной, поскольку предполагает дуализм субъекта и объекта почитания. Но именно он и должен быть преодолен в абсолютном монизме адвайты.

В сектах освобождение толкуется иначе. Экстатическое почитание Вишну (Кришны) или Шивы, усиленное вмешательством «благодати», обещает верующему посмертное освобождение от кармических уз. В этом случае его ожидает вечное наслаждение божеством в одном из бесчисленных небесных миров. Таким образом бхакти из вспомогательного средства превращается в абсолютную цель, что заставило некоторых сектантских богословов вообще отказаться от понятия освобождения, заменив его самоценным бхакти. Однако поскольку сектантский Ишвара включает в себя безличный абсолют, приближение к нему может осуществляться и «путем знания». Но тогда уже джняна носит лишь вспомогательный характер. Роль Ишвары не ограничивается «благодатной» помощью. Считается, что в периоды кризиса и упадка личное божество само спускается на землю как аватара, чтобы восстановить справедливость. Именно такой случай описан в знаменитой поэме Бхагавадгита.

Как бы ни понималось освобождение в разных направлениях индуизма, суть его, тем не менее, едина. Освобождается только джива, вернее, ее вечная сущность Атман. О полносоставном освобождении человека в индуизме не может быть и речи. Материя, плоть – это как раз то, от чего стремится освободиться индус-аскет. Поэтому такие понятия, как «воскрешение во плоти» или «освобождение» человека и мира индуизму глубоко чужды.

Аскетический идеал полного освобождения из круговорота бытия – это один полюс индуизма. Другой рассчитан на мирян, или, как их называют в индуизме, «домохозяев» (грихастх). Предполагается, что те, совершая определенные домашние обряды или почитая божества в храмах, улучшают свою карму и могут рассчитывать на лучшее рождение. Оба этих полюса могут сосуществовать и в одной жизни. Еще в древние времена индуизм выдвинул идеал ашрам – стадий человеческой жизни. Первая из них – брахмачарин, изучающий священные тексты под руководством учителя, вторая – уже упомянутый грихастха, выполняющий свой кастовый долг перед индуистским обществом, третья – отшельник, оставляющий дом и семью, чтобы подготовиться к жизни вечной и, наконец, саньясин – бродячий аскет, целиком отрешившийся от мира и помышляющий только об освобождении.

Идеалу ашрам следует далеко не каждый, особенно в современной Индии. Однако он продолжает оказывать влияние на жизни многих индусов. Например, основатель современного кришнаизма свами Бхактиведанта принял саньясу уже в весьма почтенном возрасте, всю жизнь до этого занимаясь мелким бизнесом.

Индуизм не имеет единой церковной структуры. Брахманская «ортодоксия» организована по кастовому признаку. Вишнуитские и шиваитские секты, как и аскетические ордена, создавались вокруг учительских традиций (сампрадай). Одна из таких сампрадай, идущая от великого адвайтина Шанкары (IX в.), обычно ассоциируется с брахманской «ортодоксией». Скажем, в аскетические ордена шанкаритов принимались только брахманы. Сейчас, правда, эта традиция сохранилась лишь в четырех из десяти орденов. Однако монополия брахманов на адвайту далеко не полная, на нее опираются и некоторые шиваитские секты, открытые для всех каст.

В прошлом веке в индуизме начались серьезные реформы, призванные возродить его прежнее величие. Во многом они были вызваны близким контактом индуизма с христианством. Отвечая на «христианский вызов», индуизм, тем не менее, усвоил себе некоторые положения христианства (прежде всего универсализм) и его организационные принципы. В результате этого в индуизме возник ряд движений, стремившихся подняться над его кастовой ограниченностью и обратиться к миру в целом. Некоторые из них опирались на адвайта веданту (Миссия Рамакришны, созданная знаменитым Вивеканандой), другие – на сектантские учения (современный кришнаизм).

Одним из основных направлений их деятельности стала пропаганда индуизма за пределами Индии. В XX столетии, когда в силу ряда причин индуизм приобрел на Западе известную популярность, туда отправились многочисленные гуру, создающие свои организации уже непосредственно для «западного потребителя» (Махариши Махеш Йоги, Раджниш и др.).

В настоящее время эти гибриды «индийской духовности» и западного расчета благополучно перекочевывают и в нашу страну. Однако не стоит забывать, что наряду с «кока-кола гуру», как их называют в Индии, в этой стране продолжает существовать и все разнообразие традиционного индуизма от примитивных народных верований до рафинированной религиозной философии.

Встреча индуизма с христианством произошла еще в начале нашей эры, когда в Индию попали первые сирийские христиане. Индуизм отнесся к христианству довольно терпимо, если не безразлично и со временем включил христиан в кастовую структуру. Но тем самым проповедь христианства оказалась ограничена кастовыми рамками. Индуизм поглотил его, включил в себя, пусть не на доктринальном, но на социальном уровне.

В новое время, когда индуизм столкнулся с энергичным христианским миссионерством, прежнее безразличие сменилось живым интересом, но стремление к поглощению осталось. Правда, теперь оно приобрело не столько социальный, сколько философский характер. Например, в учении Вивекананды говорится о создании новой «универсальной религии», в которой христианству отведена роль одного из компонентов. Но при таком синтезе неповторимые черты христианства стираются. Христос оказывается одним из индуистских аватар, и его крестная жертва теряет всякий смысл, полносоставное спасение подменяется «духовным» освобождением, учение о грехе и покаянии – теорией перевоплощения, молитвенное призывание Христа – магическим принуждением (пение мантр), ожидание Второго пришествия исчезает вовсе и т.д. Очевидно, что такие попытки соединить несоединимое вряд ли имеют какую-либо перспективу.

О современной иудейской вере

Д. Щедровицкий

Иудейская вера (от имени патриарха Иуды, одного из двенадцати сыновей Иакова: др.-евр. Иехуда – “хвала Господу”) – первое по времени и древнейшее по длительности существования религиозное учение, своим краеугольным камнем признающее Единобожие (Монотеизм). Христианство и Ислам прямо и непосредственно связаны своими происхождением, учением, символикой и обрядностью с верой иудейской. Христианство возникло в I в. н.э., в среде иудеев Палестины (иудео-христианство), Ислам сложился в VII в. н.э. в Аравии, во многом под влиянием аравийских иудеев и христиан. Иудейская же вера, согласно преданию, сохранялась, как достояние отдельных праведных семейств и родов, от Адама до Авраама. Затем она исповедовалась потомством Авраамовым с XX до XIV вв. до н.э. и, наконец, при Моисее (XIV в. до н.э.) была оформлена доктринально и ритуально. В таком виде эта вера была принята всем народом Израиля, вышедшим из Египта, а также присоединившимися к нему представителями других народов (Исх.12:38). Таким образом, с самого начала иудейская вера не была этнически замкнутым учением, но оставалась и по сей день остается открытой для всякого, кто захочет ее принять (Исх. 12:48-49; Лев.24:22). Поэтому иудейская вера признавалась господствующей и оказывала большое этическое и культурное влияние не только в древних государствах Святой Земли (Палестины) – Израиле и Иудее (XII в. до н.э.–I в. н.э.), но и в разных странах в различные эпохи (иудейство принимали: царь и жители Адиабены в I в. н.э., государство Йеменских арабов в VI в. н.э., Хазарский Каганат в VIII в.н.э., русские крестьяне-субботники в XV–XVI и в XVIII вв. и многие другие). Кроме того, большое культурно-нравственное влияние на окружающее население во все века оказывали дисперсно живущие, разбросанные по всему миру иудейские общины.

В настоящее время общая численность людей, исповедующих иудейскую веру, составляет около 15 млн. Она имеет статус покровительствуемого государством вероучения в Израиле, США, Великобритании, Франции и во многих других странах Европы и Америки, она достаточно широко (в смысле ареала бытования) распространена в России, на Украине, в Белоруссии, Молдове и т.д.

Существует много различных формулировок, пытающихся кратко выразить сущность иудейской веры и жизни. Самые первые – основные, Боговдохновенные – слова об этом мы находим в книгах Ветхого завета: “Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть. И люби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими” (Втор.6:4-5). В основе иудейской веры, таким образом, находится абсолютное единство Создателя и бескорыстная, всеобъемлющая любовь к Нему человека, поскольку при таком определении, ни в сердце, ни в душе, ни в силах человека не остается места ни для чего другого, кроме любви ко Всевышнему (ср. Мк.12:29-31). Молитву “Слушай, Израиль” все верующие иудеи произносят ежедневно утром и вечером, а также в наиболее ответственные моменты жизни и перед смертью.

В то же время, любовь к Богу должна обязательно выражаться в исполнении Его заповедей, так как именно этим может проявить человек свою благодарность к Творцу: “Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди его соблюдай, ибо в этом – весь человек” (Еккл.12:13). Любовь к Создателю имеет две стороны: она действует и как привязанность, стремление “к лику Господню” в чистом виде, и как боязнь огорчить Его нарушением Его воли, оскверниться внутренне или внешне в Его постоянном незримом присутствии. В этом, втором случае любовь проявляется как благоговение или “страх Божий”. Поэтому все заповеди, изложенные Богом через Моисея в Законе Божьем (др.-евр. Тора – “учение”, “просвещение”, “указание пути”), делятся на две большие части: заповеди (“мицвот”), предписывающие какие-либо действия (“асе” – “делай”) и заповеди, запрещающие что-либо (“ло-таасе” – “не делай”). Первые основаны на любви к Богу, на желании выполнить Его волю; вторые – на благоговении, “страхе Божьем”, опасении нарушить пред Ним чистоту жизни.

Общее число заповедей Торы – 613. Из них 248 – “повелительных”, по числу органов человеческого тела, и 365 – “запретительных”, по числу дней солнечного года. В общем виде заповеди были даны Адаму еще в Эдемском саду: “От всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь...” (Быт.2:16-17) как квинтэссенция всех предписаний и запретов. После же грехопадения Адама, когда душа его разделилась на множество душ людей, живущих на протяжении всей истории, появилась необходимость как бы конкретизировать эти предписания и запреты, приложив их ко всем обстоятельствам жизни падшего человека. Другое разделение заповедей – на относящиеся к Творцу с одной стороны (первая скрижаль) и к ближнему – с другой (вторая скрижаль), – мы находим в Десятисловии, записанном Моисеем. Все 613 заповедей могут быть распределены по отношению к этим 10-ти основным, изреченным Господом с горы Синайской (Исх.20).

Цель земной жизни – возвращение к Богу духа человеческого, нарушившего в раю волю Его и ниспадшего в мир плоти (получившего при изгнании “одежды кожаные” – Быт.3:21). Это возвращение обусловлено преодолением эгоизма, претворением его в альтруизм, т.е. любовь к Богу и собратьям по человечеству. Это – путь к приобретению той ангельской природы, которую утратил в раю Адам. Только на этом пути человек возвращает себе способность обитать в мире высшем, духовном, где господствует любовь.

Закон с его заповедями как раз и призван воспитывать в человеке высшие мысли и чувства, ведущие к преображению его внутреннего мира в “храм Божий” – святилище справедливости, милосердия и, наконец, жертвенной любви.

Пути духовного возрождения подробнейшим образом описаны в традиционных иудейских книгах (в Талмуде – Мишне, Тосефте, Гемаре; Мидраше; сочинениях экзегетов и позднего средневековья, и т.д.). Некоторые из этих сочинений содержат знаменитый образ “лестницы духовной”, заимствованный или примененный впоследствии и учителями других религиозных направлений. Например, распространено детальное изложение мистического смысла стиха: “Господу Богу вашему последуйте и Его бойтесь; заповеди Его соблюдайте... и к Нему прилепляйтесь” (Втор/13:4) – применительно к духовному возрастанию верующего. Семь ступеней духовного роста (признание Господа Богом – следование Его воле – благоговение перед Ним – соблюдение сердцем заповедей – непосредственное внутреннее восприятие Его голоса – служение Ему как цель и радость жизни – наконец, состояние “прилепления”, т.е. “воссоединения” духа человеческого с Ним) объемлют всю земную жизнь верующего иудея. В случае отступления от Закона Божьего или же недостаточности одной жизни для прохождения всего духовного пути, иудейская вера признает перевоплощение и вторичное (и т.д.) рождение человека на земле (Иов.38:21). Когда все человечество, начиная с народа Израиля, достигнет состояния истинной веры, альтруизма, взаимной любви и духовного совершенства, начнется эпоха “гмар тиккун” (“совершенного исправления” вселенной), наступит царство Мессии, воскреснут умершие, и падший мир постепенно возвысится до состояния “Олам хаба” – “мира грядущего”...

Существуют и другие изложения главной сути иудейской веры. Одно из них, общепризнанное среди иудеев, принадлежит великому философу средневековья Моисею Маймониду (“Тринадцать догматов веры”):

1. Господь есть Создатель и Руководитель всего сотворенного;
2. Господь – Единый и Вечный;
3. Господь бестелесен, не подвержен изменениям, Ему нет подобия;
4. Господь есть Первый и Последний;
5. молиться следует лишь Ему Одному;
6. все слова пророков истинны;
7. пророчество Моисея – истина. Он – глава пророков как прошлых, так и будущих;
8. Тора не изменилась от дней Моисея;
9. Тора не заменится никаким другим учением;
10. Господь знает все дела и мысли людей;
11. Господь награждает соблюдающих заповеди и наказывает нарушающих их;
12. придет Мессия, и его следует ожидать всякий день;
13. Господь воскресит мертвых по воле Своей.

Это обязательные основы веры для каждого иудея.

Во дни земной жизни Иисуса Христа иудейская вера была представлена тремя основными течениями: фарисейским, саддукейским, ессейским. В последующие века саддукейство (отрицавшее бессмертие души) исчезло; ессеи, жившие единой общинной жизнью, ожидавшие Царства Божия на земле, оказали значительное влияние как на зарождающееся христианство, так и на дальнейшее развитие иудейства (передали ему многие свои мистические и эсхатологические воззрения). Учение же фарисеев (др.-евр. “перушим” – “отделенные, освященные”), во главу угла ставивших толкование Закона Божьего применительно к изменяющимся условиям жизни, легло в основу современного иудейства.

Раннехристианские источники, как и Талмуд, относятся к фарисеям неоднозначно. В евангелиях, с одной стороны, осуждаются их мелочность и придирчивость, лицемерие и гонения на инакомыслящих (Мф.23); с другой стороны, – подчеркивается “близость к Царствию Божию” наиболее искренних из них (Мк.12:28-34, ср. Мф.22:34-36). Апостол Павел и после своего уверования в учение Иисуса Христа продолжает называть себя фарисеем (Деян.23:6, Фил.3:4-5). В Талмуде содержатся насмешки над некоторыми лицемерными фарисеями, именуемыми “крашеные” (ср. евангельское “гробы повапленные”, т.е. “подкрашенные”). К другим же, искренним фарисеям проявляется глубокое уважение. Несомненно, одно из направлений древнего фарисейства – “Дом Гиллеля” – предпочитавшее, в отличие от “Дома Шаммая”, толковать предписания Закона в духе милосердия, значительным образом повлияло не только на последующее иудейство, но и на раннее христианство.

Важное отличие современного иудейства от древнего состоит в следующем. Так называемая Устная Тора, т.е. свод толкований к Закону Божьему, составленный многими поколениями законоучителей, но традиционно возводимый к самому Моисею, – в настоящее время существует в записанном виде. Это связано с тем, что первые века н.э., в связи с умножившимися гонениями, стали опасаться исчезновения последних учителей – ее носителей и распространителей, знавших огромные ее разделы наизусть. Будучи кодифицирована и изложена письменно, “Устная Тора” составила второй, помимо Священного Писания, основной источник иудейства – Талмуд. Таким образом было введено большее единообразие в сфере богослужебных ритуалов и догматики, нежели в иудействе времени земной жизни Иисуса Христа. Не принявшие Талмуда ветви иудейства обособились в отдельные секты (в настоящее время уцелели Самаритяне, Караимы, эфиопские Фалаша и некоторые другие, совсем крошечные остатки таких сект).

В позднем средневековье были также записаны (или обнародованы содержавшиеся до этого в тайне) источники мистического учения “Каббалы” (“Предания”), а именно – книги Сефер Иецира (“Книга Творения”), Зогар (“Заря”, или “Сияние”) и другие. Дискуссии и несогласия между двумя основными “Домами” – Гиллеля и Шаммая – уже в первые века н.э. были разрешены, главным образом, в пользу Гиллеля. Окончательные выводы из этих дискуссий были предписаны как не подлежащие критике нормы поведения всему народу. Это, несомненно, способствовало консолидации и, следовательно, сохранению иудейства в последующие эпохи рассеяния.

Иудейство – вера Богооткровенная. В отличие от других религий, рапространявшихся обычно постепенно и имевших каждая одного или нескольких “земных” основоположников, вера Израилева была сразу, в целостной и гармоничной форме, возвещена Богом Еврейскому народу, вышедшему из Египта и состоявшему в то время приблизительно из трех миллионов человек. Это Синайское Откровение – единственное и бесподобное событие во всей мировой истории (Втор.4:32-35). Никакие последующие, даже слишком человеческие и потому сомнительные, толкования Слова Божия не могли заслонить величие Господнего явления на Синае и совершенство Его Закона. От той эпохи до наших дней протянулась “цепочка предания”, состоящая примерно из 50 звеньев (считая одним звеном передачу основных сведений религиозно-исторического характера от деда к внуку).

Иудейская вера излагает, предлагает и освящает следующие отношения человека.

1. К Богу – всепоглощающую любовь, благоговение, смиренную покорность, выражающуюся в исполнении всем сердцем заповедей Его.
2. К миру – восхищенное, бережное и ответственное отношение, как к творению Божьему, во многом зависящему от поведения человека (Быт.2:17-18). Заповеди Божии регулируют взаимоотношения человека с живой и неживой природой (предписания об охране земли и домашних животных, плодовых деревьев, запрет жестокости по отношению к животному миру в целом, закон “об отдыхе земли” в субботние годы и т.д.).
3. К человеку. Все люди созданы по образу и подобию Божьему, все произошли от одних и тех же предков – Адама, а потом Ноя (Быт.1:27, 10:32). Любовь к ближнему – основное предписание Закона Божия (Лев.19:18), а под ближним разумеется всякий человек вообще – будь то туземец данной земли или пришелец (Лев.19:34). Чем более беден, слаб или беззащитен человек, тем более требует Закон уделить ему внимания и помощи: на первом месте – сироты, вдовы, пришельцы и т.д. (Исх.22:21-25; Втор.10:17-19).
4. К обществу. Исповедующий иудейскую веру обязан способствовать благу и процветанию как своей братской общины, так, в равной степени, и всего того общества, в котором живет. Он должен также побуждать и увещевать своих единоверцев исполнять заповеди Божии, данные через Моисея, а остальных людей – следовать тем заповедям, которые предписал Господь сынам Ноевым после потопа, т.е. всему человечеству (Быт.9:1-9). Активный прозелитизм иудейству не свойствен – иудеи верят, что праведники всех народов имеют удел в вечной жизни.
5. К государству. Здесь действует знаменитый талмудический принцип: “Закон государства есть закон”, т.е. исповедующие иудейство должны повиноваться всем законам государств, в которых они живут. В случае же требования отступить от основ Закона Божия, т.е. если от них требуют совершить убийство, кровосмешение или идолопоклонство, иудеи должны пойти на смерть во освящение Имени Всевышнего (“аль-кедушат Хашем”), но не нарушить Заповедей.

Согласно учению иудейства, высшая цель земной жизни человека – “прилепление” Его к Богу, “двекут” (от глагола “давак”, означающего теснейшее внутреннее единство, взаимопроникновение – употребляется, в том числе, и по отношению к супружеской любви). Человек, в идеале, должен стать “живым храмом” Господа или живой “колесницей Божией” (скиния Моисея и храм Соломона в связи с этим были сооружены по подобию строения человека: Ковчег Завета соответствовал сердцу, и т.д.; о “колеснице” см. видение Иезекииля в 1-й главе его книги). Это значит, что ум, чувство, воля человека должны, без утраты свободы выбора, управляться Духом Божиим подобно тому, как возничий управляет колесницей. В этом случае человек вновь слышит голос Божий, от которого скрылся согрешивший в раю Адам, и становится способен осуществлять волю Господа на земле, участвовать в процессе “полного исправления” нашего видимого мира (“мира Асия”), падшего вместе с Адамом.

В связи со сказанным, высшая ценность человеческой жизни – сохранение в себе Закона Божия, закона справедливости и любви, и соблюдение себя в Законе Божьем (т.е. верность Божественной традиции, идущей от патриархов), так как именно этот Закон с его Заповедями дан как средство возвращения человека ко Всевышнему. Необходимым компонентом такой жизни является и воспитание детей в Законе Божьем, и нравственные усилия, направленные на возвращение других людей на путь Господень. Вера и Закон считаются нераздельным целым (из 10 Заповедей уже первая предписывает полную веру в Господа), и вместе они способствуют обретению человеком вечной жизни, “посеянной” в него как зерно и возрастающей по мере его духовного роста. Если же человек отказывается идти “путем Торы” к своей жизненной цели, то Бог ведет его к ней “путем страданий”, который гораздо тяжелее и дольше. Но в конечном счете, и этой стезей человек все же возвращается на “путь Торы”.

Ортодоксальные толкователи придерживаются той точки зрения, что как Письменная Тора (“Тора шебихтав”), так и “Устная Тора” (“Тора шебеаль пэ”, т.е. Предание) были даны Моисею на горе Синай. Священным Писанием, однако, в прямом смысле слова считаются только книги Ветхого завета (“Китвей Кодеш” – “Святые Письмена”, или “Танах” – аббревиатура слов “Тора, Невиим, Кетувим”, т.е. “Пятикнижие, Пророки, Писания”). Остальное относится к Преданию, часть которого, действительно, восходит ко временам древнейшим, а остальное составлялось в течение многих веков, вплоть до последних столетий. Древнейшая часть Предания – так называемая Мишна (“Повторение”): собрание толкований к Торе и описание внебиблейских традиций, обычаев, постановлений. Мишну объясняет и дополняет Гемара (“Завершение”), которая вместе с Мишной, Тосефтой (“Дополнениями”) и некоторыми другими источниками образует Талмуд. В его содержании чередуются: Галаха (“Путь”) – предписания Закона и Агада (“Повествование”) – иллюстрирующие Закон красочные предания. Существует и много других источников Предания – Мидраш (аллегорическое истолкование Пятикнижия), комментарии к Библии и Талмуду крупных авторитетов разных эпох (наиболее известный – комментарий Раши XI в. н.э.), постановления признанных раввинов – “учителей поколений” и др. Мистическое Предание – Каббала, вызывавшее, в отличие от Талмуда, глубокие симпатии и даже преклонение среди многих христианских мыслителей со времен средневековья, имеет свои источники, самый авторитетный и полный из которых – книга Зогар, традиционно относимая ко II в. н.э. (ее автор – духовидец рабби Шимон бар Иохай).

Хасиды имеют свои, дополнительные источники Предания – труды и послания выдающихся цадиков (“праведников-чудотворцев”) последних двух веков.

Как Писание, так и Предание в ортодоксальном иудействе – обязательные составляяющие Традиции, их предписания священны. Непосредственная же жизнь общин и отдельных верующих во всем регламентируется постановлениями авторитетных раввинов, вынесенными на основании Талмуда.

При толковании Св. Писания основными считаются “четыре уровня понимания Торы” – “пардес” (в переводе – “райский сад”, это название является аббревиатурой четырех слов: “пшат” – “простое понимание, “ремез” – “скрытый намек”, “друш” – “аллегорическое изыскание”, “сод” – “мистическая тайна, относящаяся к духовному миру”). Вообще же, согласно изречению: “у Торы – семьдесят ликов”, каждый стих Писания имеет множество смыслов, а Тора в целом содержит в себе полное знание обо всех мирах – духовных и физических. Все толкования и постановления Предания, в свою очередь, вытекают из Писания или искусно возводятся к нему.

В современном иудействе – три основных направления.

• Ортодоксальное – настаивает на безусловном сохранении не только духа, но и буквы всех традиционных воззрений и ритуалов. Ортодоксы делятся на митнагдим – “противостоящих” хасидизму, т.е. хранителей “дохасидской” традиции, и хасидизм – “благочестивых” или “милостивых” – последователей различных ответвлений учения Израиля Бешта (XVIII – нач. XIX вв.), основателя или возобновителя мистического учения о “служении Богу в радости сердца”. Хасидских направлений существует по сей день несколько, некоторые из них до сих пор имеют своего потомственного духовного руководителя – цадика-чудотворца. Наиболее распространенная разновидность хасидизма – “Хабад” (аббревиатура слов “Хохма, Бина, Даат” – “Мудрость, разум, познание”). Духовный наставник Хабада – Любавичиский Ребе, живущий ныне в США.
• Консервативное, считающее необходимым сохранять основные, важнейшие воззрения и формы традиционного иудейства, но допускающее изменение или облегчение некоторых догматов и обрядов, диктуемое современными условиями. Это касается одежды, быта, отчасти богослужения (допущение хора, музыкального сопровождения синагогальной службы). К консервативному направлению можно отнести многие общины в России, в том числе общины Московской и Петербургской хоральных синагог.
• Реформистское, или прогрессивное, утверждающее, что иудейская вера может сохраниться и быть приемлемой для новых поколений только в обновленном виде, будучи приспособлена к современной жизни (ведение богослужения на языке, родном для большинства прихожан, допущение современных музыкальных инструментов, отмена многих средневековых обычаев, возвышение авторитета Библии за счет Талмуда, который считается имеющим лишь историческую ценность, и т.д.). Некоторые реформистские общины в США и Европе сближаются – как внутренне, так и внешне – с христианскими общинами Протестантского толка, проявляют интерес и доброжелательное отношение к Новому завету (“Jews for Jesus”).

Помимо перечисленных, в последние годы все большее влияние приобретает движение иудеохристиан (“Мешихим” – “Мессианцы” – и другие самоназвания: в Израиле, США, Великобритании, ЮАР и т.д.), разделяющиеся, в свою очередь, на несколько направлений. Одни из них тяготеют к Протестантизму, другие – к синтезированному учению различных христианских Церквей, к экуменизму и т.д. Наибольшую силу, однако, постепенно получает та ветвь иудеохристиан, которая признает необходимость сохранения традиционного иудейства, его догматики и ритуалов, важность соблюдения Закона Моисеева, и, в то же время, “изнутри иудейства” принимает Новый завет как естественную, завершающую часть иудейского учения, как его цель и смысл. Многие исследователи утверждают, что именно это направление иудеохристианства имеет тенденцию стать еще одним, четвертым, ответвлением современного иудейства.

Из “сектантских” направлений древнего иудейства в настоящее время сохранились три.

1. Караимы (несколько десятков тысяч в Израиле, Турции, Египте, на Украине и в Литве). Эта секта возникла в VIII в. на Арабском Востоке, и ее последователи именуют себя “Бней Микра” – “Сыны Писания”, “Библейцы”. Они отвергают Талмуд и основываются во всем строго на Библии. Иисуса Христа признают пророком.
2. Самаритяне – потомки древнейших Самарян, известных из Ветхого и Нового завета (несколько сот человек в Израиле). Священным Писанием они признают только Пятикнижие Моисеево, отвергая все прочие книги Ветхого завета; сохраняют жертвоприношение животных (например, Пасхальных агнцев) и считают священной гору Геризим, а не Иерусалим. Это – как бы архаический остаток Израильской веры времен Патриархов.
3. Денме, или “сокрытые” иудеи (несколько десятков тысяч в Турции) – последователи Саббатая Цви, объявившего себя Мессией в XVII в. и повелевшего своим сторонникам принять Ислам ради “мистического очищения душ мусульман – потомков Авраама через Исмаила”. Внешне живут как мусульмане, сохраняя свое учение в тайне.

Многие ортодоксальные и консервативные иудеи признают и считают христианство благом для народов мира, в том смысле, что оно несет людям познание Единого Бога и высокую нравственность, основанную на Библейских Заповедях. В то же время, они категорически возражают против обращения в христианство иудеев, мотивируя это, главным образом, тем, что у народа Израиля в этом мире особая миссия, и поэтому он взял на себя “иго Торы”. Так, представителю любого другого народа для вечного спасения необходимо исполнять в жизни лишь “семь заповедей сынов Ноевых” (все человечество вошло, в лице семейства Ноя, в этот Завет с Богом), Израильтянину же для спасения следует соблюдать все 613 Заповедей Закона Моисеева, что намного труднее; но таков путь народа и смысл его существования, таинственно связанный со спасением всего человечества. Этим обусловлено отсутствие активного прозелитизма со стороны иудеев и, в то же время, их противление обращению своих единоверцев в христианство. Разумеется, сотрудничество и взаимная приязнь с христианскими Церквами во всех других отношениях всячески приветствуется.

Реформистские общины относятся к христианству гораздо более заинтересованно. Их раввины освящают, например, смешанные браки иудеев с христианами, когда каждый из супругов остается верен своей религиозной традиции. Часто эти и другие подобного рода обряды совершаются совместно священником (пастором, проповедником) и раввином.

Конечно, наиболее радушно и по-братски относятся к христианам разные направления иудеохристианства. Вообще, многовековое отчуждение между христианством и иудейством постепенно, за последние десятилетия, рассеивается. В этом есть и большая заслуга христиан (снятие Папой Римским с современного еврейского народа обвинения в распятии Христа, изъятие антииудейских вставок из Пасхальных и других молитв Католической церкви; признание Протестантами-фундаменталистами права Евреев на государственность в Святой Земле, предсказанную Библейскими пророками, и их помощь Государству Израиль и т.д.). Кардинально меняется в последние десятилетия и взгляд на Иисуса Христа со стороны как руководителей иудейства, так и представителей еврейской интеллигенции. Достаточно вспомнить восторженные слова о Христе Альберта Эйнштейна, немецкого раввина Лео Бека, философа Мартина Бубера, виднейших еврейских историков Иосифа Клаузнера и Давида Флюссера, картины Марка Шагала на христианские сюжеты. Иисусу Христу посвятили свои произведения такие широко известные еврейские писатели, как Шолом Аш и лауреат Нобелевской премии Шмуэль-Иосеф Агнон.

Взаимоотношения современного Иудейства с Православной церковью – проблема многогранная и сложная. В качестве важнейших “внешних” сторон ее могут быть названы следующие.

1. Нахождение важнейших святынь Православной Церкви под израильской юрисдикцией в Святой Земле и вопросы, связанные с Православным паломничеством в Иерусалим, Вифлеем и другие святые города Израиля.
2. Принадлежность к Православной церкви многих выдающихся деятелей культуры еврейского происхождения в России и в странах “русской диаспоры” в прошлом и в настоящее время (Семен Франк, Борис Пастернак, Надежда Мандельштам, Мария Юдина, Александр Галич, Давид Самойлов, о. Александр Мень и многие другие), часть которых принимала Православие, отнюдь не порывая при этом с иудейским культурным наследием. Эти люди представляют как бы своеобразное иудеохристианское направление в Православии.
3. Наличие уже в наши дни в государстве Израиль, а также в США и других странах сотен тысяч евреев – выходцев из России, являющихся сознательными и благодарными носителями русской культуры, которая, в свою очередь, многими своими корнями связана с Православием.
4. Существенные черты иудейского (или иудеохристианского) наследия в глубине самого Православия (почитание Ветхозаветных книг и святых, преемственность некоторых черт богослужения и церковной музыки от левитских песнопений Иерусалимского Храма и древней Синагоги и др.).
5. Наличие в современном Православии двух взаимоисключающих тенденций: с одной стороны – стремления к широкому диалогу и сотрудничеству с другими конфессиями и деноминациями, в том числе с иудейством, подчеркивание преемственности между христианством и древним иудейством, Новым и Ветхим заветом, уважение и любовь к “братьям-иудеям” (направление, поддержанное Владимиром Соловьевым, Николаем Бердяевым и многими другими); с другой стороны – культивирование в некоторых православных кругах антисемитских и антииудейских тенденций. От исхода этой борьбы внутри Православной церкви, как, впрочем, и от преобладания того или иного направления в иудействе, конечно, зависят дальнейшие взаимоотношения.

Что же касается “внутренней”, духовной стороны этих взаимоотношений, – она целиком в руках Господа, который повелел любить каждого человека, – туземца ли, или пришельца, – как самого себя (Лев.19:34), и который “всех заключил в непослушание, чтобы всех помиловать” (Рим.11:32).

Конфуцианство и даосизм

А. Юркевич

Обычно их именуют философско-религиозными или этико-религиозными учениями, а не религиями. Но определение “религия” вполне применимо к понятию даосизм, отчетливый религиозный аспект имело и конфуцианство.

Вместе с буддизмом они составили триаду, называемую в Китае сань цзяо – “три учения”, или “три религии”. Взаимодействие между ее членами сформировало в религиозной жизни Китая и, в известной степени, ряда других стран Восточной Азии ситуацию, известную как религиозный синкретизм – исповедание “комбинации” культов, принадлежащих разным религиям. Конфуцианство и даосизм отнюдь не растворились в нем до потери самобытности. В то же время их трудно рассматривать в отрыве друг от друга.

Конфуцианство было одним из важнейших факторов духовной жизни в странах Восточной Азии. Оно зародилось в Китае в VI–V вв. до Р.Х. Имя его основоположника – Конфуция (латинизированная форма от Кун Фу-цзы) дало жизнь западному термину, но отсутствует в оригинальных названиях – жу цзя (“школа ученых интеллектуалов”), жу цзяо (“учение ученых интеллектуалов”). Словом жу именовались ученые – главным образом выходцы из знати, занимавшиеся хранением и воспроизведением письменных памятников, астрономо-астрологическими изысканиями и т.п. Конфуций предложил идеал государственного и общественного порядка, при котором священная личность правителя не имела бы нужды во вмешательстве в дела управления. Они возлагались на просвещенных “благородных мужей” (цзюнь цзы) – тех же жу, соединяющих качества и функции философов, ученых, литераторов и чиновников. В упорядочении общественной жизни главная роль отводилась социально-этическому воспитанию. Его проблемы и оказались в центре учения Конфуция.

Они сфокусировались в двух фундаментальных понятиях. С одной стороны, это “гуманность”, “человеколюбие” (жень) – некое идеальное обобщение внутренних импульсов человеческой природы. С другой – этико-ритуальная “благопристойность” (ли; варианты перевода – ритуал, церемония, этикет, правила поведения), т.е. внешний фактор, приобщающий к идеальным нормам жизни общества. Уже учение Конфуция подразумевало преодоление границы между внешними нормами и внутренними мотивами жизни и действия. “Гуманность” фигурирует у Конфуция как спокойная “любовь к людям”, осуществляющая так называемое золотое правило морали: “не навязывать другим того, чего не желаешь себе”; “упрочивать других в том, в чем желаешь упрочиться сам, и подвигать их на то, на что желаешь подвигнуться сам”. “Гуманность” выражается в “преодолении себя и возвращении к благопристойности”, которая мыслилась как обобщающая характеристика “правильности” и поведения, и устройства общества, и даже познания. Не только не произносить, но и даже не смотреть и не слушать “несоответствующее благопристойности” призывал Конфуций учеников.

“Гуманность” (вкупе с мудростью и мужеством) и “благопристойность” – атрибуты идеальной личности “благородного мужа”, причем “гуманность” абсолютно не присуща его антиподу – “ничтожному человеку”, поглощенному эгоистической выгодой и пренебрегающему “должной справедливостью”, долгом. Вместе с тем нормы и правила этико-ритуальной “благопристойности” открывают среднему человеку возможность подняться до нравственных и интеллектуальных высот “благородного мужа”. Пожалуй, понятие ли, условно переведенное здесь как “благопристойность”, и прокладывает мост между религией и учением Конфуция, который подчеркнуто отмежевывался от религиозной проблематики: “Почитаю духов, но держусь от них в отдалении”.

В древнейших письменных памятниках слово ли подразумевало и должные формы поведения, и дворцовые, и даже храмовые ритуалы. На них намекает и графическая основа иероглифа ли – изображение ритуального сосуда, подразумевающее культовое действие с этим сосудом. Таким образом, указание Конфуция – “правитель руководит подданными посредством ли” – предполагает и отправление религиозных культов. Тех, что соответствовали этико-политической доктрине конфуцианства. А она объясняла государственный порядок в категориях, естественных для общества с сильными традициями родового строя: государство – одна семья, правитель – отец и мать народа.

Как и в других древних обществах, в Китае социальный порядок считался одним из аспектов общекосмической структуры. Его связь с управляющими вселенной божественными и природными силами полагалась очевидной. Такими силами для древних китайцев были, во-первых, безличное Небо, функционирующее по незыблемым законам, во-вторых, посредничающие с ним духи предков. Государь – ван, а с III в. до Р.Х. – император, именовались “сынами Неба”. Подобно тому, как род и семья были связаны с высшими силами через духов предков, все государство – “семья”, не отделяемое от общества, осуществляло свое единство с основами мироздания через живого “сына Неба”, как бы подтверждая свою “усыновленность” Небом. Недаром главным принципом общественных отношений Конфуций считал “сыновнюю почтительность” (сяо). Столь широко трактуемые отношения “отец – сын” и вообще иерархия семейных и социальных ролей сами по себе становились священными в силу связи с устоями космоса. Незыблемость этих ролей Конфуций полагал основой общественного порядка: “Правитель должен быть правителем, отец – отцом, сановник – сановником, сын – сыном”. Такой порядок требует постоянного “выправления имен”, т.е. поддержания соответствия между номинальным статусом человека и его реальной ролью.

Священная незыблемость подразумевала совершенные истоки. Отсюда подчеркнутое почитание Конфуцием традиции. Его исходная установка – “передавать, а не создавать, верить древности и любить ее”. Свое учение он отождествлял с наследием древних “святых-совершенномудрых” правителей – мифических, полумифических и исторических лиц. Восстановление “золотого века” мыслилось Конфуцием как реставрация норм этико-ритуальной “благопристойности” начала эпохи Чжоу (XII–XI вв. до Р.Х.) – времени правления последних “совершенномудрых”. На это были нацелены и ученые занятия Конфуция – главные для него помимо педагогики: редактирование древних книг, изучение прежних обычаев и ритуалов.

В целом смысл человеческой жизни, по учению Конфуция, можно определить как внесение максимально возможного вклада в утверждение в “Поднебесной” (ойкумене) высшей формы порядка дао (буквально “путь”). Эта категория китайской философии и культуры у Конфуция и его ранних последователей отличалась социально-этическим наполнением. Важнейшее проявление дао у Конфуция – “гуманность”, “должная справедливость” (“долг”), “разумность” и “благонадежность”.

Учение Конфуция во многом предопределило будущие черты конфуцианства: акцент на этико-социальной проблематике; ориентация на этическую нормативность и исторический прецедент; незыблемость авторитета древности и “совершенномудрых”, ставших символом истинности; почитание писаных канонов как образцов с точки зрения и содержания, и формы; отношение к ним и вообще к письменной традиции как к святыне; взгляд на гражданскую службу на как важнейшую социальную роль; утверждение индивидуальной ответственности человека за свое духовно-нравственное состояние, признание возможности его совершенствования. Доминанта учения Конфуция, закрепившаяся в конфуцианстве, – зависимость состояния общества от нравственного здоровья его членов.

В IV–III вв. до Р.Х. выделились две основные интерпретации конфуцианства. Философ Мэн-цзы из постулата Конфуция об изначальной близости всех людей по природе сделал вывод о врожденной “доброте” человеческой природы. Отсюда учение о “гуманном правлении”. Его методы суть апелляция к источнику “гуманности” в человеке – “соболезнующему и сострадающему сердцу”, а задача – обеспечение благосостояния народа, которое создает условия для раскрытия “доброй” внутренней природы. Иную доктрину предложил Сюнь-цзы: человеческая природа изначально зла, в ней заложено стремление к выгоде и плотским удовольствиям; задача управляющих – исправление природы управляемых посредством этико-ритуальных норм и юридического закона.

В писаниях этих и других конфуцианских мыслителей, в анонимных памятниках-компиляциях из древних и новых источников в IV–II вв. до Р.Х. формировалось учение собственно конфуцианства о мире и человеке. В тот период вошли в оборот и его основополагающие тезисы: о ступенях совершенствования – обретении возможности управлять сначала самим собой, затем “упорядочивать” состояние дел в семье, далее – в государстве и всей Поднебесной; об “искренности” как принципиальной основе отношения не только к людям, но и ко всему и вся в Поднебесной; о “срединности и постоянстве” – строгом и неизменном поддержании гармоничного баланса противоположностей как атрибуте дао и сути жизни конфуцианства и другие. Расхождения в учениях конфуцианцев того времени – во многом следствие взаимодействия конфуцианства с иными идейными течениями.

Основным противником конфуцианства был легизм, или “школа закона” (фа цзя). Главным регулятором человеческого поведения легисты считали юридический закон, противопоставляя его нормам “благопристойности”, а систему управления предлагали основывать на стремлении людей к индивидуальной выгоде и страхе наказания. Легизм стал идеологией первой в истории Китая централизованной империи Цинь (229–206 гг. до Р.Х.), в которой конфуцианцы подверглись жестоким гонениям. Вскоре после смерти своего основателя Цинь Шихуана империя, законы которой во многом игнорировали нормы обычного (основанного на обычае) права, традиционной культуры и морали, развалилась. Соединившая ее обломки империя Хань строилась с учетом опыта предшественницы. Ее идеологией стало реформированное конфуцианство, которое впитало ряд положений легизма – о необходимости юридического закона, о зависимости общественно-государственного порядка от прочности власти монарха и т.п. В эпоху Хань (III в. до Р.Х. – III в. по Р.Х.) конфуцианство активнее, чем прежде, ассимилировало доктрины и других идейных течений, прежде всего даосизма.

Это тоже западный термин. Ему соответствуют два китайских: дао цзя (“школа дао”) и дао цзяо (“почитание дао”, “учение дао”). В конфуцианской традиции эти понятия противопоставлялись: многие конфуцианцы высоко оценивали учение “школы дао”, но резко отвергали “почитание дао”.

Истоки даосизма предположительно связаны с шаманскими верованиями, а также учениями “магов” – фанши, хранителей оккультно-алхимических секретов. В IV–III вв. до Р.Х. возникла философская “школа дао и дэ” (дао де цзя). Ее главные памятники – “Дао дэ цзин” (“Канон дао и дэ”, или “Лао-цзы”), и “Чжуан-цзы”. Первый трактат приписывается полулегендарному мудрецу VI в. до Р.Х. Лао-цзы (“Старый мудрец”). Второй написан философом IV–III вв. до Р.Х. Чжуан-цзы и его учениками. В центре их учения – понятие дао. У даосов дао выступает прежде всего как интегральная закономерность всего сущего в пространстве и времени, глубинная суть мира, предвечно существующее порождающее начало. В “Дао дэ цзине” встречаются и архаические определения дао как женского начала – “сокровенная самка”, “мать Поднебесной”. Оно проявляет себя в мире посредством дэ – “благой силы” (это понятие имеет и этическое значение “добродетель”; другой условный перевод “благодать-добродетель”).

Дао вездесуще и неопределимо. Главное его свойство – “естественность”, “спонтанность”. У него все как бы просто “получается” – “низачем”, но всегда единственно верно и точно. Оно “спонтанно” воспроизводит миропорядок – посредством “недеяния”, т.е. без той целеполагающей активности, которая присуща человеку. “Недеяние” – атрибут дао – мыслится и как главный принцип управления обществом: отсутствие произвольной деятельности, несогласной с дао. Основоположники даосизма высмеивали намерения конфуцианцев упорядочить Поднебесную с помощью моральных ограничителей и ритуальных норм. Этические принципы и “церемонии”, согласно Чжуан-цзы, – свидетельства деградации человека и общества. Даосы тоже почитали старину, но за простоту и безыскусность, отсутствие в древности мертвящих рамок этики и ритуала. Чжуан-цзы отрицал абсолютность добра и зла, красоты и уродства, сна и бодрствования, даже жизни и смерти. Смысл этого релятивизма – не аморализм, а внеморальность: нарушение законов дао всегда пагубно, но само оно не может быть постигнуто с помощью никакой системы догм, в том числе этических. Зато дао можно непосредственно переживать – и следовать ему внерефлективно, без аналитических рассуждений. Примечательно, что даосская апология “естественности” и даже “недеяния” поощрялись легистами, что дало китаеведам основание говорить о “даосско-легистских” постулатах. Позднее эти понятия фигурировали и в учениях конфуцианцев.

Человек у даосов выделяется из мира “вещей” лишь наличием разума. Уже в “Дао дэ цзине” и “Чжуан-цзы” содержатся намеки на определение цели человеческой жизни – соединение с дао и приобщение к его всеединству, всемогуществу и бессмертию.

В формировании даосского учения приняла участие и система взглядов философской школы иньян (иньян цзя). Она наиболее подробно разработала общепринятые в древнем Китае представления о противоположных космических началах – инь и ян. Их взаимодействие обусловливает все процессы в мире, а сами они выражаются в бесконечном ряду всевозможных оппозиций: темное – светлое, женское – мужское, луна – солнце, холодное – горячее, покой – движение и т. п. Учение об инь ян связывалось с учением о систематизирующих связях космоса – “пяти элементах”.

Конфуцианство тоже приняло взгляды иньян цзя, а также общие с даосами представления о возникновении и развитии мира в результате взаимодействия сил инь и ян, рожденных из нерасчлененного изначального единства, и т. п. Конфуцианство и даосизм объединились также в почитании “Книги перемен” (“Канона перемен” – “И цзин”) – гадательного текста IX–VIII вв. до Р.Х., позднее обросшего философскими и “техническими” комментариями. В сочетании с концепциями сил инь ян и “пяти элементов” построения, основанные на толкованиях учения “И цзина”, составили основу методологии традиционной науки и философии в Китае, а затем и во всей Восточной Азии. Фактически эта система представлений о музыкально-числовой структуре космоса, попытка выразить его закономерности “полуматематическими” методами.

Главный создатель ортодоксальной версии конфуцианства Дун Чжуншу (II в. до Р.Х.), продолжая усилия предшественников, подвел под этико-социальную доктрину конфуцианства натурфилософское основание. И в последующем учения конфуцианцев отличала тесная связь этики с онтологией – учением об основах бытия. Это естественно вытекало из представлений о единстве мира и всеобщности дао.

Исторически конфуцианство функционировало на трех основных уровнях. Первый – официально-идеологический. Конфуцианской фразеологией пронизаны императорские эдикты и даже канцелярская переписка. Общепринятой считалась доктрина, идущая от Мэн-цзы (подразумевавшая “доброту” человеческой природы), но фактически преобладала доктрина Сюнь-цзы (о “злой” природе человека). От кандидатов на чиновничьи должности требовалось знание конфуцианской и доконфуцианской классики: “Тринадцати канонов”. Этот свод восходит к “Шести канонам”, известным примерно с IV в. до Р.Х.: “Шу цзин” (“Книга истории”, “Канон /документальных/ писаний”) – сборник исторических свидетельств, сведения легендарного и полумифического характера, составленный в VIII–V вв. до Р.Х.; “Ши цзин” (“Книга песен”, “Канон стихов”) – сборник гимнов, од, народных песен, сложившийся в XI–IX вв. до Р.Х.; “Ли”, канон этико-ритуальной “благопристойности”, скорее всего, это “Ли-цзи” (“Записки о правилах благопристойности”, “Записки о ритуале”) – свод правил поведения и ритуалов; “И цзин”; “Чунь цю” (“Весны и осени”) – летопись, составление которой традиция приписывает Конфуцию; “Юэ цзин” (“Канон музыки”) – книга о роли музыки в гармонизации жизни человека и общества. Последний канон не сохранился, вероятно, часть его вошла в “Ли цзи”.

Именно “Пять канонов” (шесть без “Юэ цзина”) в 136 г. до Р.Х. признаны основой государственной идеологии и системы образования. Обязательным образцом стала и форма канонов как способ выражения мыслей и чувств в соответствии с требованиями “благопристойности”. В VII–X вв. к ним добавились восемь памятников, сложившихся в V–II вв. до Р.Х.: “Чжоу ли” (“Чжоуские ритуалы”, “Правила благопристойности эпохи Чжоу”); “И ли” (“Образцовые церемонии и правила благопристойности”); “Цзо чжуань” (“Комментарий Цзо”), “Гунъян чжуань” (“Комментарий Гунъяна”), “Гулян чжуань” (“Комментарий Гуляна”) – исторические сочинения, признанные комментариями к “Чунь цю”, “Лунь юй” (“Суждения и беседы”) – высказывания Конфуция, записанные его учениками; “Сяо цзын” (“Канон сыновней почтительности”) – о нормах отношений со старшими; “Эр я” (“Приближение к классике”) – словарь для толкования канонов; “Мэн-цзы” – трактат, написанный большей частью учениками Мэн Кэ. В XII в. философ Чжу Си составил ставший каноническим сборник “Четверокнижие”: две главы из “Ли цзи” – “Да сюэ” (“Великое учение”) и “Чжун юн” (“Срединность и неизменность”), а также “Лунь юй” и “Мэн-цзы”. Предание приобретало для конфуцианца ценность только тогда, когда бывало записано и соотнесено с писанием.

Согласно “официальному” конфуцианству, благодатная связь общества и природы с божественным небом обеспечивалась совершенством личности императора. Участие императора в календарных молениях и жертвоприношениях призвано было подтвердить нормативность и регулярность этой связи. Неудачи предыдущих династий объяснялись их нравственным падением, а вину за текущие беды император возлагал на себя, и тогда его эдикты содержали слова покаяния. Регулярные обряды должны были совершать и определенные должностные лица. Но какого-либо подобия духовенства и церковной организации в конфуцианстве не сложилось. Хотя Конфуций и был канонизирован как “совершенномудрый”, был даже установлен его культ. Во-первых, большинство обрядов, ассоциировавшихся с конфуцианством, были связаны с государственной системой и семейно-клановой средой, а не специфической общностью единоверцев. Во-вторых, культовый аспект не был главным в конфуцианстве, а другие его аспекты могли уживаться даже с атеизмом.

Об этом свидетельствует элитарно-философский уровень бытования конфуцианства. Мыслители-конфуцианцы под видом “правильного” прочтения канонов выдвигали самые разные новые идеи, подчас остро конкурировавшие. После падения в III в. империи Хань конфуцианство на время утратило господствующие позиции. Их заняла его “гибридная” с даосизмом форма – философия сюань сюэ (“Учение о сокровенном”). Она оформила, в частности, компромисс между конфуцианством и даосизмом в отношении к “миру”: не отказываясь от выполнения общественного долга, сохранять духовную независимость, внутренне сливаясь с миропотоком и блаженно скитаясь в его духовном безграничьи. Конкретные формы этого компромисса могли иметь крен в область социального служения либо ухода от мира. Общепринятым в целом условием такого ухода стало считаться моральное падение власти, когда дао вовсе покидало Поднебесную, а выполнение административных и просто социальных обязанностей становилось соучастием в преступлениях.

В VII–VIII вв., когда закончился период раздробленности Китая, началось движение за восстановление позиций конфуцианства, потесненного даосизмом и буддизмом. Новый расцвет конфуцианской мысли вылился в становление в XI–XII вв. неоконфуцианства. Этот западный термин имеет несколько китайских эквивалентов с более узкими значениями. В целом он подразумевает всю совокупность конфуцианских идейных течений II тысячелетия, опиравшихся главным образом на идеи “Четверокнижия”. Неоконфуцианство отличает тенденция к приданию максимально этического смысла учениям о бытии и познании. Оно переработало ряд идей даосизма и буддизма, прежде всего о роли и возможностях человеческого сознания, о внерациональном постижении истины. Ведущей в неоконфуцианстве и официальном Китае стала доктрина, формирование которой завершил в XII в. Чжу Си, отсюда ее западное название – чжусианство.

Представители разных течений конфуцианства могли верить и не верить в существование духов, в божественность Неба. Многие мыслители толковали словосочетание гуй шэнь (“нави и духи”) как обозначение невидимых безличных природных сил. В философских построениях Небо обычно выступало в трех значениях: 1) высшее природное начало, соотносящееся в триаде сань цай (“три ценности”) с Землей – природным началом более низкого уровня и человеком – фактором произвольной творческой активности и “искусственности”; 2) абстрактная природная целостность, универсум; 3) главное природное начало в человеке, его природная сущность.

Одной из главных проблем конфуцианской философии было определение границ вмешательства человека в сферу действия “небесных” провиденциальных сил. Обычно доказывалась неподвластность природных циклов и закономерностей человеку, сферой регулирования со стороны которого может быть только общество. Признавались разные степени возможности человека влиять на свою судьбу, по-разному определялись и недоступные человеческому вмешательству границы “небесного предопределения”. В до- и раннеконфуцианской традиции гадание считалось важным средством, наряду с даром предвидения, помогающим “совершенномудрому” прозревать будущее. Позднее возникла особенно усилившаяся в неоконфуцианстве тенденция считать само стремление предузнать будущее признаком низости, нежелания руководствоваться только “гуманностью” и долгом вне зависимости от обстоятельств, готовности подчиниться им во имя выгоды. Но такого рода идеи были распространены лишь в узком слое интеллектуальной элиты.

Народная культура и массовое сознание – третий уровень функционирования конфуцианства. Фразеология и образы конфуцианской традиции облекали реалии повседневной жизни. С конфуцианскими идеями ассоциировались нормы обычного права, формы общежития и обыденного поведения, изречения древних мудрецов толковались предельно упрощенно и затверживались наизусть с детства. Конфуцианские мыслители, персонажи канонической литературы становились героями легенд, сказок, народных лубков. Поэтому, с одной стороны, конфуцианство становилось национальным символом, конфуцианские идеи сливались с древнейшими представлениями о Китае как центре ойкумены, о “Сыне Неба” как гаранте ее благополучия. С другой стороны, последнее обстоятельство определило и взгляд на конфуцианскую образованность как знак преодоления дистанции между китайцами и “варварами”.

Конфуцианство получило распространение в сопредельных Китаю странах, находившихся под его культурным влиянием, где также функционировало на “официальном”, “книжном” и “народном” уровнях. К “странам конфуцианской культуры” наряду с Китаем принято относить Японию, Корею и Сингапур (где преобладает китайское население).

Даосизм же остался почти исключительно китайским явлением. Его первые организационные формы известны со II в., когда возникла школа “небесных наставников” (Тяньши). Ее первый патриарх Чжан Даолин, по преданию, получил откровение от обожествленного Лао-цзы – Лао-цзюня (“Государя Лао”), воплощения дао, и стал его наместником на земле. Титул “небесного наставника” доныне переходит в роду Чжан по наследству.

Основу учения даосизма о спасении составило “учение о бессмертии”. Человек представляется как целостность, в которой “дух” составляет наиболее утонченную ее часть. Со смертью тела она растворяется в мировом безличном “духе” – если не уподоблена дао настолько, что обретает его неизменность и вечность. Но “святым-бессмертным” человек может стать только как психофизическое целое. Поэтому тело тоже должно “одухотвориться”. Северная ветвь “небесных наставников” делала при этом ставку на коллективные ритуалы и “внешнюю алхимию”. Ее задачей было приготовление “пилюли бессмертия” из киновари и ее соединений с другими ингредиентами, либо создания искусственного золота, считавшегося столь же чудодейственным эликсиром. Южная ветвь даосизма делала упор на “внутреннюю алхимию”. Она нацелена на приготовление “пилюли бессмертия” (или “взращивание бессмертного зародыша”) человеком в собственном теле посредством религиозного созерцания, психорегулирующих упражнений, соединенных с дыхательными и гимнастическими. В XX в. эти приемы названы на Западе “даосской йогой”. Со временем “внутренняя алхимия” полностью вытеснила “внешнюю”. С IV в. возникают другие даосские школы. В VII–VIII вв. появляются монастыри и монашество, а в XII в. ставшая ведущей школа “Совершенной истины” (Цюань чжэнь) требует от духовенства обязательного безбрачия.

Пантеон даосских божеств складывался под влиянием народных верований. Но во главе его стоит собственно даосская “Триада чистых” (Сань цин). Она подразумевает три высших аспекта дао – “небеса”: “нефритовой чистоты”, “высшей чистоты” и “величайшей чистоты”. Их персонификации соответствуют этапам “саморазвертывания” дао при возникновении вселенной: первым идет “Изначальный небесный достопочтенный”, затем “Небесный достопочтенный духовной драгоценности” и венчает триаду “Небесный достопочтенный дао и дэ”, он же “Величайший и высший государь Лао”. Позднее даосская традиция выделила уже десять “небесных достопочтенных” – высших духовных существ. Даосский пантеон пополнялся и местными, и пришедшими с буддизмом индийскими божествами, принимавшими китайский облик. Опыт буддизма способствовал также формированию систем психотехники, обрядов, религиозной символики, организации даосизма.

В народной интерпретации даосские представления о дао как источнике жизни и всяких благ вылились в культ многодетности и зажиточности, “учение о бессмертии” смешалось с культом долголетия и т. п. Даосские школы, мирно уживавшиеся, боролись с “ересями” главным образом тогда, когда те оформлялись в религиозные секты. В некоторых из них практиковались даже древние оргиастические культы. Дистанция между “ортодоксией” и “ересями” в даосизме была трудноопределима, тем более что даосские (как и буддийские) монахи часто выступали в роли шаманов, обеспечивая “практические нужды” населения в общении с невидимым миром или в защите от него. Даосизм оказал огромное влияние на традиционную науку Восточной Азии, прежде всего медицину, химию и фармакопею. Даосские идеи и образы пронизывают все уровни китайской культуры и искусства.

Даосизм отличает размытость грани между писанием и преданием. Даосский канон – “Дао цзан” (“Сокровищница дао”) складывался с V по начало XVII в. и едва ли не по XV в. в него включались все достойные внимания книги, признанные собственно даосскими: философские памятники и комментарии к ним, сборники заповедей, богослужебная литература, своды песнопений, молитвенных формул, правила этикета для духовенства, тексты по психотехнике и практике самосовершенствования, хроники, жития и т. п. Ныне “Дао цзан” включает 1120 томов, сведенных в 112 “папок”.

Временами даосизм подвергался гонениям. В частности, их полоса началась после покорения Китая маньчжурами и воцарения маньчжурской династии Цин (1644–1912). Конфуцианская традиция всегда видела в “почитании дао”, особенно в народных его формах, питательную среду для суеверий, аморализма и бунта. Сектантство даосского и буддийского толка питало идеологию крестьянских восстаний. Оно было духовной базой многочисленных тайных обществ, которые являлись формой взаимопомощи, защиты от произвола властей и одновременно рассматривались их членами как средство обретения покровительства высших сил. Число этих обществ с началом маньчжурской оккупации стало быстро расти. Они считали маньчжурские власти воплощением зла, стоящим на пути восстановления “золотого века” – земного царства истины. Ряд тайных обществ впоследствии выродился в гангстерские организации, сохранившие прежние ритуалы как средство поддержания “духовно-нравственного” единства.

В общем по основным мировоззренческим установкам китаец – даос или сектант – оставался “конфуцианцем”. На народных “иконах”-лубках нередки были групповые изображения Лао-цзы, Конфуция и Будды, обведенные общим контуром как некое “триединое” божество.

Тесная связь конфуцианских и даосских ценностей затрудняет выделение “конфуцианского” или “даосского” отношения к христианству. Работа христианских миссионеров в Китае выявила главные трудности в проповеди там слова Божия. Сознание, ориентированное на совершенство природного миропорядка, с трудом мирилось с мыслью о грехопадении человека и мира. Чуждо ему и понятие греха как вины перед Богом, а не как нарушения мировых законов, автоматически влекущего конкретные неприятности. Христианскому представлению о Боге противоречили стереотипы, связанные с представлениями о Шан-ди – “Верховном владыке”. Предание сохранило память об этом главном из сонма древних божеств, который вовсе не был Творцом всего сущего. Другой вариант перевода слова Бог – Тяньчжу, “Хозяин Неба”, противоречил идее Неба как высшей силы, у которой не может быть “хозяина”. Трудно прививалась смысловая индивидуализированность молитвы там, где привычнее был магизм молитвенных формул и звукосочетаний. Как и в других регионах, чужд был языческому сознанию смысл Крестной жертвы Христа. Некоторые конфуцианцы усматривали в учении Христа несовершенный аналог учения Конфуция и Мэн-цзы, обнадеживающий признак возможности будущего культурного единства мира на основе конфуцианства. Подобные упования повторялись и в XX в. В массовом сознании преобладало восприятие христианства как религии мятежных западных “варваров”, посягнувших на устои Срединного государства и, соответственно, на основы мироустроения. В то же время ложно понятая идея Царства Божия в сочетании с народными чаяниями грядущего царства истины рождала причудливые формы сектантства. Так, кресты были начертаны на знаменах тайпинов, поднявших в середине XIX в. восстание с целью создания “Небесного государства”, воплощающего идею “Великого равенства” (“Тайпин”). На деле ими был создан прообраз коммунистической казармы в сочетании с иерархией знатности по традиционным образцам. Восстание тайпинов способствовало дискредитации христианства в Китае почти в той же степени, что и политика западных держав.

Основным “предохранителем” конфуцианского сознания от христианской духовности представляется его ориентация прежде всего на “практическую” всеобъемлемость учения, тогда как неотмирность христианства воспринимается как ограниченность и бессилие. В то же время отношение к конфуцианству как этическому прежде всего учению и самостоятельность его “этнографически-бытового” аспекта позволяют христианам Восточной Азии быть почитателями конфуцианской мысли, соблюдать некоторые ассоциируемые с конфуцианством обряды как народные обычаи – в той мере, в какой это не противоречит исповеданию веры во Христа. Другой фактор отвержения христианства в странах “конфуцианской культуры” – стереотипы национально-культурного превосходства: поиски духовной истины у “варваров” всегда полагались сомнительными. Примечательно, что в Корее, менее пораженной этим духовным недугом, проповедь слова Божия дала наибольшие результаты.

С середины XX в. в русле общего языческого духовного наступления на христианство и христианскую культуру обозначилось направление, связанное с конфуцианско-даосской атрибутикой. В историческом конфуцианстве и даосизме, как и в других проявлениях высокой языческой культуры, присутствовали и примеры подлинного духовного подвига, и отблески Христовой Истины, иногда ослепительно яркие. Но в расхожих интерпретациях “восточной мудрости” все это служит декорированию ценностей мира сего. Из них на первый план выдвигаются физическое здоровье и психологический комфорт, трактуемый как “духовная гармония”. Для их достижения применяются, в частности, методы психического тренинга, восходящие к восточным культам и известные под общим названием цигун. Процесс обучения им связан с внешним воздействием на сознание ученика, с введением сознания в “особые”, или “измененные” состояния, делающие его более открытым для воздействия невидимых тварных сил разной природы, с закреплением “подсознательных” установок, на которых зиждется эффективность психорегулирующих упражнений.

В основе таких установок лежит картина гармоничного космоса, подчиняющегося четким закономерностям цикличности, ритма и требующего органичной включенности человека, в том числе духовной, в эти закономерности. Это должно обеспечить не только здоровье и долголетие, но и овладение “сверхвозможностями”, “скрытыми резервами” организма, “энерго-информационными” феноменами. Заряженность космоса грехом, наличие в нем закономерностей, с христианской точки зрения не слишком “естественных”, и присутствие враждебных человеку трансцендентальных сил в расчет не принимаются.

Близкие установки лежат и в основе восточноазиатских “боевых искусств” в том виде, в каком они у нас практикуются. Так или иначе романтизируется поклонение силе, “практическое” могущество в восточном антураже выступает критерием и мудрости, и духовности.

Той же тягой к индивидуальному могуществу и всеведению питается массовый интерес к “Книге перемен”: ей, с одной стороны, возвращены функции гадательного текста, с другой – приписывается роль ключа ко всем загадкам “древней мудрости”. На податливую почву языческой по существу западной массовой культуры пересаживается суррогат массовой же “конфуцианско-даосской” культуры в современной интерпретации. Этот продукт максимально очищен от следов даже языческой высокой духовности, которая заменена ее символами – восточноазиатской эмблематикой и жаргоном.

Новые религиозные движения христианского и нехристианского происхождения

Б. Фаликов, канд. ист. наук

В последние годы в России быстро растет число новых религиозных движений (НРД). Некоторые из них имеют местное российское происхождение (Богородичный Центр, Белое братство и т.д.), но большинство попадает в страну из-за рубежа. Многие из них хорошо известны как западным ученым религиоведам, так и христианским богословам, которые, естественно, не могут закрывать глаза на это сложное явление. В консервативных христианских кругах НРД (здесь их чаще именуют “культами”) вызывают крайне негативную реакцию и воспринимаются как проявление “темных сил зла”, но либеральные богословы призывают не делать столь скоропалительных выводов. Явление это далеко не однородное и нуждается в серьезном богословском исследовании, которое невозможно вне атмосферы межрелигиозного диалога. В этом ключе выдержаны как рекомендации в отношении НРД Всемирного совета церквей (ВСЦ) и Всемирной федерации лютеран (ВФЛ), совместно принятые в 1987 г., так и последние заявления на этот счет Ватикана (1989 г., 1991 г.).

Однако богословское изучение и возможный диалог с НРД могут занять немалое время. Между тем практически каждый из нас в той или иной мере сталкивается с ними в своей повседневной жизни. Как нам относиться к ним? Это далеко не праздный вопрос не только для тех, кто ищет свой духовный путь, но и для того, кто уже сделал выбор. Объективная и достоверная информация о НРД – это первый шаг в выработке нашего отношения к этому явлению.

Истоки происхождения современных НРД крайне разнообразны. Прежде всего, это восточные религии (индуизм, буддизм и т.д.). Новизна движений этого типа заключается в том, что древние религии действуют в новых для них культурах и соответствующим образом приспосабливаются к ним. Другим источником возникновения НРД является западная оккультная традиция, претендующая на глубокую древность, но организационно оформившаяся лишь в XVIII–XIX столетиях (масоны, розенкрейцеры, теософы). Третий источник – процесс дробления собственно христианской традиции, который достиг своего апогея в протестантизме. Мормоны, адвентисты, свидетели Иеговы и т.д. – плоды этого явления. Еще один немаловажный источник – язычество, культурная реабилитация которого, начатая романтиками в прошлом столетии, привела к созданию разнообразных неоязыческих групп в столетии нынешнем. И, наконец, последний, но, вероятно, самый перспективный источник происхождения НРД – синкретизм, т.е. смешение всех вышеперечисленных элементов в самых разнообразных пропорциях.

I. НРД восточного происхождения

Международное общество сознания Кришны (ИСКОН)

Создателем этой организации на Западе является свами Бхактиведанта Прабхупада (1896–1977). Однако истоки современного кришнаизма восходят к бенгальскому мистику Чайтанье (1486–1534). В последней четверти прошлого столетия его учение было реформировано. Одним из основных результатов реформы стала возможность его распространения за пределы Индии путем обращения иностранцев. Однако на практике эта возможность была осуществлена спустя почти столетие свами Бхактиведантой. В 1965 г. он перебрался из Индии в США и основал кришнаитский храм в Нью-Йорке. Кришнаизм быстро распространился и в другие страны. В настоящее время в мире насчитывается около 200 центров, примерно четверть из них – в США.

В России первое знакомство с кришнаизмом состоялось в 1974 г., когда Прабхупада посетил Москву. В начале 80-х гг. его ученик Харикеши-свами совершил посвящения первых российских кришнаитов. Однако движение подверглось гонениям со стороны властей, и ряд его участников был арестован. В 1987 г. ИСКОН был зарегистрирован Советом по делам религии и с тех пор распространяется в стране легально.

В основе кришнаитского учения лежит вера в Кришну как высшее единое личное божество. Остальные боги индуистского пантеона и иных религий являются его аватарами (воплощениями). Главное средство религиозного спасения – бхакти – любовь, связующая верующих с Кришной. Среди основных ритуалов – санкиртана – речитативное повторение многочисленных имен Кришны, и прасадам – совместная трапеза, в ходе которой поедается пища, освященная перед образом Кришны.

В последние годы ИСКОН пытается наладить богословские контакты с представителями других религий и ищет возможности создания условий для межрелигиозного диалога.

Трансцендентальная медитация

Основатель движения Махариши Махеш Йоги родился в Индии в 1918 г. (по другим данным – в 1911 г.). Монах одного из десяти индуистских монашеских орденов, основанных, по преданию, великим индийским мистиком Шанкарой, он создал в 1958 г. международное “Движение духовного возрождения”. Его целью было распространение легкой и доступной техники медитации, получившей название “трансцендентальной”. Как считал Махариши, чем большее число людей овладеет этой техникой, тем чище станет “мировое сознание”, а стало быть, зло в мире пойдет на убыль. Поэтому с самого начала его главной заботой был количественный аспект распространения ТМ. Умелое использование средств массовой информации, маркетинга и рекламы привело к стремительному распространению ТМ в 60–70 гг. Махариши и его ученики сознательно приглушали религиозную сторону ТМ. По их мнению, это должно было улучшить отношение к ТМ со стороны традиционных религий и науки. Для первых она переставала составлять конкуренцию, для второй – становилась естественным союзником в качестве “научного метода релаксации”. Кроме того, это позволяло обучать ТМ в школе, армии и государственных учреждениях, которые в условиях отделения церкви от государства закрыты для “религиозной пропаганды”. Однако эта тактика не дала ожидаемых результатов, и в 1978 г. ТМ была признана “религией” постановлением федерального суда США.

Действительно, религиозный характер ТМ вряд ли вызывает сомнения. В ее основе лежит традиционная индуистская медитация с применением мантр – специальных звукосочетаний, сосредоточившись на которых, сознание должно достичь “высшего блаженства”. Кроме того, в движении имеется программа, целью которой является обучение левитации и другим “магическим совершенствам”.

В настоящее время ТМ продолжает осуществлять из своей штаб-квартиры в Швейцарии так называемый “мировой план”, целью которого является создание 3600 центров по всему миру с тысячей учителей в каждом из них. Таким образом, на каждую тысячу жителей планеты будет приходиться один инструктор ТМ, что, по мнению Махариши и его сторонников, приведет к изменению планетарного сознания и наступлению “Века просветления”. Однако пока этот план далек от осуществления: в США, где ТМ пользуется большей популярностью, чем в других странах, имеется не более 300 центров. Более того, по мнению исследователей, число активных сторонников ТМ в мире измеряется в десятках тысяч, а никак не в миллионах.

Международный фонд Ошо (Раджниша)

Основан Бхагваном Шри Раджнишем в 1974 г. в Пуне (Индия). Раджниш (1931–1990) сменил свое имя на Ошо в 1989 г. Родившись в семье джайнов и получив светское образование, Раджниш несколько лет преподавал философию в Джабалпурском университете и лишь затем встал на стезю религиозного учительства. Созданное им учение носило крайне эклектичный характер, включая в себя элементы практически всех восточных религий. Отказ от традиционной аскетики, как и в случае с Махариши Махеш Йоги, повлек за собой критику со стороны индийских гуру, но сделал Раджниша популярным на Западе. В 1981 г. он с группой своих учеников перебрался в США, где основал в шт. Орегон город Раджнишпурам. Создание альтернативной религиозной коммуны, где, по слухам, практиковалась свободная любовь, в американской глубинке вызвало мощную волну протеста среди местного населения. В 1985 г. под давлением властей коммуна распалась, и Раджниш был выслан из страны. Однако вопреки общему мнению, движение не распалось. Продолжает оно существовать и после смерти основателя, насчитывая около 250 центров в 40 странах мира.

Успех учения во многом объясняется тем, что Раджнишу удалось объединить в нем элементы разных восточных религий с новейшими западными методами психотерапии. Разработанные им религиозные упражнения включают в себя “динамическую медитацию” (медитацию в движении), “кундалини медитацию” (на основе кундалини йоги), “медитацию натарадж” (вариант шиваитской йоги), “медитацию гуришанкар” и т.д. Одна из последних разработанных им медитаций – “мистическая роза” – длится три недели. В первую неделю участники смеются по три часа в день, во вторую – плачут, и в третью – хранят молчание. Прошедшие посвящение нео-саньясины получают новое имя, должны носить “малу” (ожерелье из 108 бусин с фотографией гуру) и регулярно заниматься медитацией. Однако отречение (саньяса) подразумевает не отказ от мирской жизни, а синтез духовного и материального начал.

Раджнишизм не расположен к диалогу с традиционными религиями, предпочитая включать их элементы в свой новый синтез. В свою очередь, он зачастую подвергается критике со стороны представителей этих религий за принципиальный отказ от аскетики и использование элементов тантризма, истолкованного в духе сексуальной вседозволенности.

II. НРД оккультного происхождения

Теософия и антропософия

Теософское общество было основано в 1875 г. в Нью-Йорке Е.П. Блаватской (1831–1891) и Г.С. Олкоттом (1832–1907). В 1877 г. Блаватская опубликовала “Изиду без покрова”, в которой попыталась осуществить свой первый синтез западного оккультизма, легший в основу теософского учения. Попытка оказалась не слишком удачной, и в 1879 г. Блаватская и Олкотт перенесли свою деятельность в Индию. Новая версия учения, дополненная многочисленными элементами восточных религий, была встречена с большим вниманием, и теософия начала быстро распространяться в Европе, Азии и Америке. После скандала в Индии, связанного с разоблачением ряда ее “оккультных чудес”, Блаватская была вынуждена уехать в Европу, где и выпустила свой основной теософский труд “Тайная доктрина” (1888). После смерти Блаватской и Олкотта следующее поколение теософов продолжало успешно распространять учение по миру, включая и Россию (официально с 1907 г.). Однако теософию подстерегал ряд расколов, самый крупный из которых произошел в 1912 г., когда тогдашний теософский лидер А. Безант (1847–1933) объявила индийского юношу Джидду Кришнамурти совместным воплощением Будды и Христа. После этого от теософии откололось ее немецкое отделение во главе с Р. Штайнером (1861–1925), создавшим свое собственное учение – антропософию, в котором он попытался вернуться к западным оккультным источникам, соединив их с собственным эзотерическим толкованием христианства. Антропософия оказала заметное влияние на искусство “Серебряного века” в России, где она была связана с такими именами, как А. Белый, М. Волошин, М. Сабашникова и др.

В настоящее время теософия в значительной мере растеряла свою международную известность, однако продолжает издательскую и лекционную деятельность в Европе (в основном, в Голландии), в Индии и США, где она раскололась на ряд мелких организаций. Самая крупная, сохранившая название “Теософское общество” с центром в Уитоне, шт. Иллинойс, насчитывает около 5 тыс. членов. Однако влияние идей Блаватской на современные НРД по-прежнему весьма велико. Аналогичная судьба и у антропософии. Нынешнее антропософское общество не может похвастаться большим числом сторонников, которые в основном проживают в Германии, Швейцарии и США. Но идеи Штайнера продолжают оказывать заметное влияние на современные оккультные группы. Кроме того, он оказал определенное влияние на педагогику (Вальдорфские школы), сельское хозяйство и альтернативную медицину.

В основе теософского учения лежит идея о человеческом сознании (монаде) как искре сознания божественного, которая отпала от своего высшего источника и погрузилась в материю. Проходя через череду перевоплощений, сознание эволюционирует ко все более высоким состояниям, просветляя и свою материальную оболочку. Оболочка эта неоднородна и состоит из астрального, эфирного и иных тел. Результатом эволюции будет новая раса высших существ, однако ряд монад уже эволюционировали до высоких состояний и составляют небесную иерархию, члены которой (махатмы) помогают развитию остального человечества. Махатмы, как настаивала Блаватская, и внушили ей идею создания теософского общества как своего рода лаборатории по выведению нового совершенного человечества. Поэтому три главные задачи общества – это создание всемирного братства людей (зародыша будущего человечества), сравнительное изучение религии, философии и науки (для создания единой идеологии будущего) и исследование оккультных способностей (с целью их повсеместного распространения).

Антропософское учение Штайнера сохраняет главный теософский постулат – веру в духовную и материальную эволюцию человечества путем череды перевоплощений и развития оккультных способностей. Основное различие заключается в акценте на западное эзотерическое наследие, что привело к отказу от роли махатм. В процессе своего развития человечество, по Штайнеру, опирается на “импульс Христа”, который открыл людям глаза на их собственную божественную природу.

Использование теософией и особенно антропософией элементов христианства, с одной стороны, создает предпосылки для диалога, а с другой – затрудняет его из-за крайне субъективной интерпретации ими христианского учения.

Сайентология

Создатель сайентологии Л.Р. Хаббард (1911–1986) вначале получил известность как автор ряда фантастических романов. В 1951 г. он издал книгу “Дианетика – наука душевного здоровья”, в которой излагал свой метод лечения психосоматических заболеваний – дианетику. Этот метод был встречен в штыки официальной медициной, но привлек внимание широкой публики своей многообещающей простотой. Книга стала бестселлером, а Хаббард, продолжая опыты с дианетикой, стал акцентировать в ней религиозные элементы (воспоминания о прошлой жизни, выход сознания за пределы телесной оболочки и т.д.). В 1953 г. в Фениксе, шт. Аризона, была основана Церковь сайентологии, которая стала быстро распространяться вначале в странах английского языка, а затем – в Европе и Латинской Америке. В настоящее время сайентология быстро обретает известность и в странах Восточной Европы, включая Россию. Церковь имеет очень сложную и разветвленную управленческую структуру, которая во многом напоминает структуру международных корпораций. Ее центр расположен в Лос-Анджелесе. По данным самой церкви, число ее членов составляет около 10 млн человек, более чем в 600 церквах, почти в 60 странах мира. Однако некоторые ученые оспаривают столь большое число членов, проводя различие между теми, кто прошел процедуру “одитинга” (основная сайентологическая религиозно-терапевтическая практика) и активными членами. С момента своего создания сайентология столкнулась с заметным противодействием не только медиков, но и более широкой публики. Основные претензии, часто выливавшиеся в судебные иски против церкви, сводились к тому, что сайентология – это светская организация, объявившая себя религией, чтобы уклониться от уплаты налогов, и сайентология – это сомнительная психотехника, наносящая ущерб здоровью. Однако со временем ее религиозный статус был признан практически во всех странах, а сайентология начала подавать судебные иски против своих “обидчиков” и зачастую выигрывать их. В настоящее время подозрительное отношение к сайентологии сохраняется в основном во Франции и Германии.

В основе сайентологического учения лежит идея (сходная с теософской) о том, что человечество – это бессмертные души (фетаны), потерявшиеся во времени, пространстве и материи (мэст) и забывшие о своем истинном происхождении, перевоплощаясь из одного тела в другое. Причина забывчивости гнездится в “реактивном уме”, который подсознательно регистрирует реакции человека на разного рода душевные и телесные травмы. Эти реакции (инграммы) можно удалить с помощью специального метода (одитинга), который очищает сознание и делает человека “клиром”. Чем больше подобных людей будет на земле, тем меньше на ней будет преступности, войн, наркомании и т.д.

Подобно трансцендентальной медитации, сайентология не препятствует своим членам оставаться христианами, буддистами и т.д. и настроена на религиозный диалог. Однако основной корпус ее идей вряд ли совместим с христианским мировоззрением.

III. НРД христианского происхождения

Церковь Иисуса Христа святых последнего дня (мормонов)

Основана Джозефом Смитом (1805–1844). В 1820 г. молодой Джозеф имел таинственное видение, которое он истолковал как явление Бога – Отца и Иисуса Христа. Ему было сказано, чтобы он не вступал ни в одну из существующих протестантских церквей (Джозеф склонялся к методизму), ибо все они заблуждаются. Видения продолжались. В 1823 г. Смиту явился ангел Морони и сообщил ему о существовании золотых пластин, на которых была записана история древних народов, населявших Америку (по Смиту, потомков евреев, добравшихся до Нового света задолго до рождества Христова). “Перевод” Смитом этих записей и лег в основу “Книги Мормона”, которая, наряду со специфически истолкованной Библией, и является “священным писанием” мормонов. В последовавших видениях Смиту и его ближайшим сторонникам явился Иоанн Предтеча, посвятивший их в священство “по чину Ааронову”, которому следовало учредить “истинную церковь Иисуса Христа” на месте многочисленных и разрозненных протестантских сект. Церковь была основана в 1830 г., но сразу подверглась гонениям со стороны местного населения. Особую неприязнь вызывала полигамия мормонов, которую они практиковали вслед за ветхозаветными патриархами (по разным сведениям, у Смита было от 27 до 84 жен). Спасаясь от гонений, мормоны перебрались вначале в шт. Огайо, где Смит и его брат были убиты толпой недругов, а затем в шт. Юту. На рубеже веков мормоны отказались от полигамии, которая была объявлена вне закона американским правительством. В настоящее время это одна из наиболее богатых религиозных организаций США, из рядов которой вышел ряд известных американских политиков и предпринимателей. Активная миссионерская деятельность мормонов (каждый член церкви мужского пола обязан посвятить миссионерству два года своей жизни) сделала их одной из самых стремительно растущих религий мира. По данным на начало 90-х гг. число мормонов составило около 8 млн человек, из которых примерно две трети проживают в США. Во главе церкви стоят Президент, “Совет 12 апостолов” и “Кворум семидесяти”. Процесс распространения мормонов по разным странам сопровождался некоторой децентрализацией организации и ростом самостоятельности местных общин.

Основные доктринальные отличия мормонов от традиционных протестантских деноминаций: вера в то, что Божественное откровение продолжается и земное царство Христа будет осуществлено на американском континенте. Согласно мормонской эсхатологии, земные семейные связи сохранятся и на небесах. С этой целью в храмах практикуется специальный обряд “крещения” умерших родственников новообращенных мормонов. Однако мормонские ритуалы по-прежнему носят эзотерический характер, и в храм допускаются только члены церкви. По сведениям, полученным от бывших мормонов, некоторые обряды напоминают масонские (Смит какое-то время входил в одну из масонских лож). Основной тенденцией развития современного мормонства является его неуклонное сближение с духом и буквой американского протестантизма.

Свидетели Иеговы

Основатель иеговизма – Ч.Т. Рассел (1852–1916) вышел из среды американских адвентистов, которые ожидали пришествия Христа в 1843 и 1844 гг. Сам он полагал, что пришествие состоится в 1874 г., а когда этого не произошло, объявил, что с этого года началось невидимое “присутствие” Христа на земле (Рассел истолковал греческий термин “парусия” как присутствие). В 1879 г. он начал издавать журнал “Сторожевая башня и вестник присутствия Христа”, а в 1884 г. основал Библейское общество сторожевой башни. С этого времени его учение стало распространяться в США, Канаде, Австралии и Европе. Свидетели Иеговы организованы по теократическому принципу и признают только власть Иеговы через посредство Христа, даже если она вступает в противоречие с мирской властью (отсюда – многочисленные конфликты иеговистов с государством). На земле власть Иеговы осуществляется Президентом общества и комитетом управления из 17 членов. Основной формой миссионерской деятельности является распространение иеговистской литературы. В начале 90-х гг. Свидетели Иеговы насчитывали 3,5 млн активных членов в 212 странах. В странах восточной Европы они тайно действовали после окончания Второй мировой войны и сейчас вышли из подполья. Центр движения находится в Нью-Йорке.

Богословские взгляды Свидетелей Иеговы напоминают арианство, осужденное на Никейском соборе. Подобно Арию иеговисты считают Иисуса не вторым лицом Троицы, а первым из творений Божиих. Они верят, что Христос не был распят на кресте, а был казнен на столбе как залог послушания человечества Иегове. Только подобное послушание и способно спасти человечество. По смерти душа перестает существовать, но может быть воскрешена в будущем. После окончания царства Сатаны, который будет побежден в Армагеддонской битве, на Земле воцарится Иегова. Избранные 144 тыс. верующих вознесутся на небеса вместе с Христом, а остальные христиане останутся вечно жить на земле. После Армагеддона умершие христиане также воскреснут для жизни вечной.

Иеговисты считают отдание государственной присяги идолопоклонством. Они отказываются от переливания крови, ссылаясь на библейское предписание, запрещающее пить кровь. Эти и подобные радикальные взгляды ставят их в конфликтное положение по отношению к обществу и государству.

Богородичный центр

(другие названия: “Церковь Пресвятой Богородицы преображающей”, “Церковь третьего Завета”, “Церковь Духа Параклита” и т.д.). Основатель движения о. Иоанн (Береславский) был рукоположен в “Секачевской” ветви катакомбной “Истинно Православной Церкви”. В 1984 г. он, по его словам, получил откровение Богоматери у иконы Одигитрии в Смоленске. Откровение продолжалось несколько лет, и результат его – 20 пророческих книг – стал основой учения о. Иоанна. От “Истинно Православной Церкви” он был со временем отлучен как впавший в ересь и с группой единомышленников, в которую входили как бывшие катакомбники, так и новые члены, создал “Богородичный Центр”.

Учение о. Иоанна носит ярко выраженный милленаристский характер – главное место в его пророчествах занимает грядущий конец света. Однако конец этот может наступить либо как торжество новой эпохи Св. Духа, либо как страшная космическая катастрофа, в которой на первых порах верх одержат силы Антихриста. Какой из этих двух вариантов победит, зависит от того, примут ли люди учение о. Иоанна. Если это произойдет и человечество покается (процесс этот должен начаться в России), Богородица возьмет его под свою небесную защиту. С этой целью в начале девяностых годов члены Центра начали собирать подписи под так называемой “Белой грамотой”. Предполагалось, что по всему миру будет собрано 200 миллионов таких подписей. Одновременно в России должен был быть заложен фундамент мировой теократии – возведение Богородицы на российский престол. Эта “Держава Богородицы” и должна была положить начало “Эпохе Духа Параклита”, когда естество мира одухотворится и произойдет “богородичное преображение Земли”.

В случае отсутствия признаков всеобщего покаяния до наступления третьего тысячелетия о. Иоанн обещал наступление страшных катаклизмов перед последней битвой добра и зла. Однако в последних изданиях “Богородичного центра” тон апокалиптических пророчеств о. Иоанна несколько изменился. Видимо, осознав, что необходимое число подписей вряд ли будет собрано к концу тысячелетия, он остерегается теперь называть точные сроки конца света, намекая вместе с тем, что неким таинственным образом тот уже наступил, и каждый должен решить для себя – с кем он. Подобная смена акцентов свидетельствует о том, что движение перешло в более стабильную фазу своего существования. Об этом же свидетельствует и заметное снижение его прозелитической активности.

IV. НРД неоязыческого происхождения

Современное неоязычество распадается на множество небольших групп, многие из которых принципиально отказываются от создания постоянно действующих организационных структур. В разных культурах они пытаются реконструировать разные формы языческого наследия: в странах английского языка это, по преимуществу, кельтское язычество “Викка” (колдовство), в немецкой культуре – германское, у нас в России – славянское. В настоящее время наиболее изученной формой неоязычества является “Викка”, которая является одним из самых быстро растущих НРД в США и Великобритании. Вряд ли это движение будет распространяться в России (у нас в стране имеется свой обширный языческий пантеон), но какие-то закономерности роста неоязычества носят универсальный характер, и знакомство с “Виккой” может помочь нам уяснить их смысл.

Создатель “Викки” – бывший теософ Джеральд Гарднер (1884–1964) – уверял, что он встретил последних британских ведьм после Второй мировой войны и записал практикуемые ими обряды (его книга “Колдовство сегодня” была опубликована в 1954 г.). Однако современные исследования показали, что “реконструированная” им система дохристианского язычества, поклонявшегося Богине-Матери, на самом деле представляет собой авторский синтез азиатских магических обрядов и ряда книг по европейскому ведовству. “Викка” попала в США в начале шестидесятых годов и получила определенную популярность на волне американской контркультуры. В настоящее время она является одним из идейных источников современного феминизма и ряда экологических групп. В основе неоязыческого ритуала лежит поклонение Великой Богине в трех ее ипостасях – девы (Кора), матери (Диана) и старухи (Геката). Спутник Богини – “рогатый бог” (Пан), и вдвоем они воплощают игру мужского и женского начал, составляющих силу, поддерживающую космос. Для использования этой силы неоязычники прибегают к двум видам магии: низкой (врачевание, достижение успеха в делах) и высокой (трансформация индивида). В основе этики “Викки” лежит принцип – “Делай, что пожелаешь, если это никому не вредит”. В сфере интересов движения – экология, естественное питание, защита животных и т.д. Движение состоит из небольших групп (ковенов), которые встречаются два раза в месяц (рождение новой луны и полнолуние). Кроме того, они празднуют ряд старинных кельтских праздников (Халлоуин, Бельтан и т.д.). В “Викке” существуют три степени посвящения, последняя (жреческая) предполагает совершение Великого ритуала (имитация совокупления между жрецом и жрицей, когда ритуальный нож опускается в чашу с вином).

В настоящее время число неоязычников в США и Великобритании исчисляется десятками тысяч. Кроме “Викки” популярностью пользуются египетская, друидская и древнескандинавская магия. Попытки создания общенациональных неоязыческих организаций (Церковь всех миров) не дали значительных результатов. В восьмидесятые годы начались попытки сближения неоязычества с унитариями, что привело к созданию Согласия унитариев – универсалистов-язычников, и при ряде унитаристских семинарий были созданы специальные отделения для подготовки неоязыческого унитаристского священства.

V. НРД синкретического происхождения

Церковь унификации

Синкретизм является неотъемлемой чертой практически всех НРД, однако в последнее время он принимает в них доминирующий, “безбрежный” характер. Одним из ярких примеров синкретического образования является Церковь унификации, созданная корейским проповедником Муном. В 1936 г. шестнадцатилетнему Муну было видение Иисуса, который якобы поручил ему довершить свою неоконченную миссию – создать идеальную семью. В 1954 г. Мун создал в Корее организацию “Ассоциация Св. Духа для объединения мирового христианства”, которая и стала известна по всему миру как Церковь унификации. В 1958 г. церковь распространилась в Японию, в 1972 г. – в США. Наряду с успешной миссионерской деятельностью Мун сколотил немалое состояние на торговле лекарствами и сырьевыми ресурсами. Кроме того, он стал известен как непримиримый борец против мирового коммунизма и особенно против северно-корейского режима. В США Мун развернул активную общественную и коммерческую деятельность, проявляя особый интерес к академической сфере и средствам массовой информации (Мун является владельцем крупной газеты “Вашингтон Таймс” и создателем “Академии мира”). Однако деятельность его в этой стране столкнулась с серьезной критикой, и в 1982 г. он был посажен в тюрьму за неуплату налогов. В последние годы Церковь унификации активно занимается организацией религиозных и общественных форумов, призванных способствовать сближению различных политических и религиозных сил. В основе этой деятельности лежит убеждение Муна в том, что мир находится накануне Второго пришествия Христа и задача его церкви – подготовить человечество к этому событию. Основная база церкви находится в Корее и Японии, однако она имеет своих миссионеров в 120 странах (в том числе и в России). В США число ее сторонников невелико (около 5 тыс. чел.).

В 50–70 гг. апокалиптические чаянья Муна и его сторонников носили более интенсивный характер (конец света ожидался в 1957, 1976 и 1981 гг.). В настоящее время эти ожидания несколько ослабли и рассматриваются более долгосрочные перспективы Пришествия. В основе муновского богословия лежат три принципа: Творения, Грехопадения и Реставрации. Творец проявляет себя в мире через два начала – “Сун сан” (внутреннее, невидимое, женское) и “Хюн сан” (внешнее, видимое, мужское). Причина творения – божественная любовь, цель его – наслаждение радостью любви. Пав, Адам и Ева не сумели осуществить эту цель. Супружеская измена не позволила создать совершенную семью, миром овладел Сатана, и Бог пытается победить его в ходе человеческой истории, чтобы “реставрировать” творение. Для этого необходим Мессия, который должен иметь человеческую природу, победить грех и проявить мужское начало Бога. Для этого он должен жениться на женщине, знаменующей женское начало Бога. Неудача Иисуса, по Муну, заключалась в том, что он не женился и потому мог предложить своим последователям лишь духовное спасение. Завершая его миссию, Мун предлагает и спасение физическое. Сторонники Муна могут объединиться с Мессией путем воздержания, которое заканчивается браком с партнерами, подобранными самим Муном. Установление небесного царствия на земле (физического спасения) будет осуществлено через детей, родившихся в подобных браках.

“Белое братство” (Юсмалос)

Движение заявило о себе в 1990 г., когда тридцатилетняя украинская журналистка Марина Цвигун объявила себя двойным воплощением Девы Марии и Иисуса Христа и стала называть себя Мария Деви Христос. Ее муж, Юрий Кривоногов, был провозглашен воплощением Иоанна Крестителя и получил имя Юоанна-свами. От двух этих имен и слова Логос была образована аббревиатура “Юсмалос”, которая и стала названием движения. По обвинению в организации общественных беспорядков в Киеве супруги были приговорены к различным срокам лишения свободы, однако Марина Цвигун из тюрьмы уже вышла.

Как свидетельствует одно из названий движения (“Белое братство”), а также имена его основателей (Деви – на санскрите “богиня”, а свами – титул духовного учителя), оно носит синкретический характер. Об этом же говорит и обилие оккультных элементов в учении и многочисленные ссылки на такие теософские авторитеты, как Е. Рерих и Е. Блаватская. В частности, из теософского словаря заимствован один из ключевых терминов учения – “фохат”, значение которого, правда, переосмыслено. Если у Блаватской фохат – это скорее единый космический свет, то в учении “Юсмалос” – это некое излучение, которое играет двойственную роль. С одной стороны, оно одухотворяет избранных, с другой, – убивает врагов движения.

Другим компонентом учения является активный милленаризм. Отсчет апокалиптического времени начался в апреле 1990 г., когда, по свидетельству М. Цвигун, в нее “вошли” Иисус и Дева Мария, и должен был закончиться в ноябре 1993 г. ее распятием, воскресением, Страшным судом и вознесением 144 тысяч “верных юсмалиан”, которые преобразятся в “небесных логосов” и составят “седьмую расу” (оба термина теософского происхождения). Земля должна была сгореть в космическом пожаре, но возродиться вновь и заселиться воплотившимися душами тех, кто все же успел покаяться, хотя и не присоединился вовремя к “Белому Братству”. Их будет 600 миллионов, и они составят “шестую расу”, а с небес к ним будут время от времени наведываться представители “седьмой” и открывать различные “небесные тайны”.

Позднее (уже в тюрьме) М. Цвигун объяснила сбой в “апокалиптическом сценарии” тем, что ей строил козни ее муж и соратник, на самом деле оказавшийся замаскированным Антихристом. Сейчас, когда “Антихрист” остался в тюрьме, а сама Цвигун вышла на свободу, можно предположить, что “юсмалиане” расколются на два лагеря. Кто-то сохранит преданность томящемуся в тюрьме Ю. Кривоногову и обвинит в апокалиптической неудаче его жену, другие, напротив, примут ее интерпретацию случившегося.