А.К. Сидоренко
Септуагинта и Вульгата в свете исследований рукописей Мертвого моря

В статье рассматривается соотношение редакций Библии – Масоретского текста (MT), Септуагинты (LXX), Вульгаты. Привлекаются результаты современных текстологических исследований рукописей Мертвого моря, которые свидетельствуют о том, что переводчики Септуагинты использовали один из изводов древнееврейского текста Библии и что Масоретский текст Библии не может считаться оригиналом. Анализируются взгляды современных исследователей на причины кристаллизации текстологических традиций. Делается вывод о ценности сохранения отечественной библейской традиции, покоящейся на трудах братьев Кирилла и Мефодия.

Современная гуманитарная сфера, получив возможность свободного развития в связи с демократическими преобразованиями нашего общества, получила и доступ к ранее табуированными концептам и источникам. Одним из таких источников является Библия, определявшая и во многом определяющая пути развития цивилизации. Между тем, Библия, при всей своей многовековой стабильности, представляет собой непростое текстуальное и идеологическое явление, всю сложность которого должны принимать в расчет те, кто к ней обращаются.

Как известно, Восточно-православная цивилизация в духовном и культурном плане сформировалась под определяющим влиянием Септуагинты, перевода Ветхого Завета на греческий язык, который был осуществлен в III в. до н. э. в Александрии с одного из вариантов еврейского текста Священного Писания. Именно этот вариант1 в подавляющем большинстве случаев цитировался в Новом Завете и в творениях церковных писателей, потому что греческий язык был письменным языком первых христиан, впоследствии же – языком христианской Византийской империи. Именно с Септуагинты был сделан перевод Библии на славянский язык братьями Кириллом и Мефодием, воздействие которого прослеживается во всей нашей отечественной культуре. Западная христианская цивилизация (в католической и протестантской разновидностях) получила мощное воздействие латинской Вульгаты, того варианта Писания, который был сформирован, в основном, трудами блаженного Иеронима (ок. 347–420 гг.) (но не только его), использовавшего еврейский текст (Масоретская Библия) в качестве, как он полагал, оригинала. Септуагинта и Масоретская Библия имеют некоторые различия, которые до недавнего времени было сложно объяснить.

До открытия свитков Мертвого моря ситуация в библеистике трактовалась едва ли не однозначно: имеется стабильный текст Писания на еврейском языке (Масоретская Библия), «оригинал», которому и соответствуют переводы как на латинский (Vulgata), так и на другие современные европейские языки. В то же время, Православная церковь, ориентируясь на Септуагинту, представляющую, по мнению некоторых текстологов, вторичный источник (перевод с еврейского языка на греческий) и парафраз в тех местах, где она отходит в текстуальном отношении от еврейского текста, демонстрирует консерватизм, поддерживаемый лишь традицией, ввиду отсутствия соответствующих текстуальных свидетельств. Под подозрение был взят даже Иосиф Флавий, писатель I в. н. э., который в своем труде «Иудейские древности» приводил некоторые места из Библии, которых не было в МТ. Соответственно, ему не верили.

С открытием свитков Мертвого моря (было найдено около 230 фрагментов библейских рукописей в период с 1947 по 1956 гг.), датируемых приблизительно периодом с 250 г. до н. э. – 68 г. н. э., ситуация кардинальным образом изменилась. Ученые получили текстуальные свидетельства, непосредственно вводящие их в процесс копирования и передачи библейских книг, о чем ранее не приходилось даже мечтать. Важной особенностью открытых библейских рукописей является то, что они весьма репрезентативны: некоторые из них были изготовлены в самом Кумране, некоторые – либо в Иерусалиме, либо в других местах Палестины. То есть, о них можно вполне определенно сказать то, что они не представляют собой собрание библейских текстов некой странной секты, но являются объективным свидетельством о бытовании Библии среди самых широких религиозных и общественных кругов Израиля в период после Второго храма2.

В интересующем нас аспекте важно подчеркнуть следующее. Было доказано, что Библия на протяжении тысячелетий тщательно сохранялась в качестве стабильного текста. Вместе с тем, некоторые из опубликованных отрывков нескольких книг Ветхого Завета на еврейском языке демонстрируют несомненную свою близость к тексту Септуагинты, что позволяет говорить о том, что Семьдесят переводчиков имели перед глазами еврейский текст, отличный от общепринятого Масоретского текста. Более нельзя было утверждать, как это подчас делалось ранее, что переводчики Септуагинты манипулировали с текстом или вносили интерпретации при переводе3.

Сейчас в мировой библеистике проводятся интенсивные исследования по идентификации возможного первоисточника (Vorlage) Септуагинты, которые еще далеки от завершения. Тем не менее, статус Септуагинты как свидетеля текста Писания возрос существенным образом по сравнению с тем, что наблюдалось до кумранских открытий. «…Сейчас существует, – пишет Ю. Альрик (правильнее было бы: Алрич – E. Ulrich), – гораздо более оснований, чем в прошлом, считать старогреческий текст [раннюю версию Септуагинты. – А. С.] достоверным переводом еврейского источника»4. Правда, бытует точка зрения, в соответствии с которой Септуагинта и сейчас, после Кумрана, остается под подозрением, и это лишь на том основании, что она, якобы, является «христианизированной»: «…Должен быть подчеркнут тот факт, что лишь христианизированная LXX позволяла церкви придерживаться Ветхого Завета. Альтернативой было бы [то есть, при использовании МТ. – А. С.] его [Ветхого Завета. – А. С.] полное отторжение, как это сделали Маркион и некоторые гностики»5. Полагаем, что эта цитата позволяет ощутить накал научных (и не только) споров…

С другой стороны, было показано и доказано, что стабильный Масоретский текст Писания, не может быть признан оригиналом (а так считалось веками), но лишь редакцией одного из вариантов первоначального текста. Так, Э. Тов, один из ведущих современных библейских текстологов, в Предисловии к своей фундаментальной работе «Текстология Ветхого Завета» пишет: «… МТ и библейский текст – не идентичные понятия. МТ – лишь один из источников, отражающих библейский текст»6. Такого же мнения придерживается и Ю. Альрик, который резюмирует данную проблему так: «Теперь ученые осознают, что МТ не является «исходным текстом» еврейской Библии и даже не является «текстом». Это собрание текстов, разных в отношении каждой из книг, каждый из которых являл собой воспроизведение одного из вариантов книги, существовавших в иудейских кругах на исходе периода Второго Храма»7. Более того, в некоторых случаях Септуагинта может считаться первичным текстом для МТ, что подтверждается рукописными данными из Кумрана8.

Для объяснения выявленных текстуальных различий вскоре после начала публикации рукописей Мертвого моря У. Ф. Олбрайтом (W. F. Allbright) и Ф. М. Кроссом (F. M. Cross) была выдвинута теория локальных текстов, определившая три географические точки, в которых сформировались три отличных друг от друга в той или иной степени редакции Библии. Этими точками были: Палестина, где выкристаллизовалось Самаритянское Пятикнижие, Александрия, в которой был выполнен перевод Семидесяти, и, возможно, Вавилон, давший Масоретскую (протомасоретскую) Библию. И хотя эта теория сейчас не у всех исследователей находит поддержку ввиду сложности текстуальных типов в новооткрытых рукописях, не сводимых лишь к означенным трем (в связи с чем Э. Товом была выдвинута альтернативная теория текстового многообразия)9, и хотя большинство фрагментов рукописей в самом Кумране относится к протомасоретской (протораввинистической) традиции (по подсчетам Э. Това, – 35% кумранских библейских книг10), однако, в контексте нашей темы следует подчеркнуть следующее. В рукописях Мертвого моря есть отрывки, представляющие определенно традицию Септуагинты. И сама она, как категория библейской текстологии вовсе не уходит с горизонта современной библеистики. Наоборот. В частности, Э. Тов, являющийся последовательным критиком теории локальных текстов, продолжает, тем не менее, оперировать тремя означенными текстовыми группами (наряду с другими и при всех оговорках) – Масоретский текст, Септуагинта и Самаритянское Пятикнижие11.

Отметим, что Септуагинта, в силу отсутствия единого издательского и контролирующего центра, всегда демонстрировала текстологическое разнообразие, Масоретская Библия, наоборот, – удивительное единообразие, что ей всегда вменялось в достоинство. Даже если не придерживаться теории локальных текстов, невозможно отрицать того, что в первом веке н. э. существовал стабильный протомасоретский текст Библии. В связи с этим уместно задаться вопросом об источниках и причинах такой стабилизации и стабильности при одновременном наличии в более раннее время вариантов библейских текстов и довольно сложной их текстологической картине12.

М. Гринберг (M. Greenberg) отнес стандартизацию еврейского текста, предусматривавшую в текстуально-критической работе, среди прочего, исключение из текста элементов, уже вошедших в Септуагинту, на счет околохрамовых писцов, живших во II в. до н. э. в Иерусалиме13. Б. Албректсон (B. Albrektson), хотя и выступал против предположения об упорядоченной текстуально-критической работе над еврейским текстом, но, фактически, придерживался позиций, принципиально не отличающихся от такого взгляда: по его мнению, в раввинистическом иудаизме постепенно возобладала текстуальная библейская традиция фарисеев (протомасоретская), которая после 70 г. н. э. вытеснила другие текстуальные свидетельства (в том числе и вошедшие в Септуагинту)14. Ф. М. Кросс полагает, что в начале первого века н. э. мы уже имеем стабильные текст и канон еврейской Библии, которые можно обозначить как «фарисейские» и раввинистические по своему характеру, тогда как в конце I в. до н. э. их еще не было, хотя работа в этом направлении шла интенсивно15.

Доказательством этому предположению служит, в частности, найденный в Иудейской пустыне греческий текст Двенадцати Пророков из Нахал-Хэвера (вторая пол. I в. до н. э.), который представляет собой свидетельство самой ранней дохристианской правки греческого текста Писания (Септуагинты?) по более или менее стабильному еврейскому протомасоретскому тексту16. Кроме того, сохранилось несколько других фрагментов на греческом языке в рукописях Мертвого моря, столь же древних, которые свидетельствуют об использовании греческого языка и Писания на греческом языке в Палестине до появления христианства. Как пишет Ю. Алрич, «…греческие тексты должны оцениваться в свете той возможности, что они представляют точный перевод древнееврейского текста, отличного от масоретского…»17

Итак, мы имеем стабильный текст Масоретской Библии. По мнению А. ван дер Вуде (Adam S. van der Woude), можно говорить не только о движении тем или иным способом от полиморфного текста Ветхого Завета к стабильному МТ (как было постулировано Б. Албректсоном, Ю. Алричем и другими), но и о том, что определенное текстуальное единообразие книг Ветхого Завета существовало в религиозных кругах вокруг Иерусалимского храма задолго до 70 г. н. э. наряду с библейским текстовым полиморфизмом повсюду в Палестине, поскольку оба этих направления (полиморфизм и единообразие) представлены в библейских текстах Кумрана18. Потому-то та текстуальная традиция, которая поддерживалась фарисеями (МТ), после 70 г. н. э. внезапно стала господствующей, причем исключены были все другие текстуальные формы (уничтожены?), так что, если бы не Кумран, мы о них никогда бы не узнали.

С таким объяснением согласуется и позиция Э. Това, который, хотя и говорит, что «о происхождении М. [Масоретского текста. – А. С.] можно лишь строить предположения…», однако, тем не менее, замечает следующее: «Поскольку М. содержит тщательно переданный текст, прекрасно документированный в огромном множестве экземпляров, и поскольку он засвидетельствован как в раввинистической литературе, так и в таргумах и греческих ревизиях C. [переводах, отличных от Септуагинты и возникших, во многом, в качестве противовеса ей. – А. С.], можно предположить, что он возник в духовном и авторитетном центре иудаизма (фарисейства?), возможно в околохрамовых кругах»19. Причем, следует иметь в виду то, что имеющиеся различия в текстах масоретской группы не нарушают их внутреннего единства20.

Э. Тов. так характеризует «победивший» масоретский текст Библии: «…На социорелигиозном уровне этот текст уникален, поскольку на определенном этапе ему было оказано предпочтение со стороны одного из основных течений в иудаизме (фарисеев?). Однако при оценке различных текстов не следует обращать на это внимания, поскольку выбор именно М. одним из основных течений в иудаизме не обязательно означает, что он содержит лучший текст Библии. И еврейская основа C. [основа Септуагинты, выявляемая через сопоставление с текстуальными свидетельствами в рукописях Мертвого моря и МТ. – А. С.] <…> и ряд кумранских рукописей <…> воспроизводят превосходные тексты, зачастую более качественные, чем текст М.. Когда М. стал центральным текстом, сперва для одного из основных течений в иудаизме, а позднее и для всего еврейского народа, в него уже не вносились изменения и не разрешались вставки и пропуски <…> Таким образом, М. передает библейский текст в той самой форме, в какой он был распространен в определенное время и в определенном кругу <…> В результате его центрального положения большинство древних переводов основывалось на одном из представителей группы М.…»21 Таким переводом и был перевод Писания на латинский язык блаженного Иеронима <…>, легший в основу католической Вульгаты. Как пишет Э. Тов, «древнееврейский источник V. [Вульгаты. – А. С.] был практически идентичен с М., и Вульгата строго следует своему этому оригиналу…»22

Можно сделать определенный вывод о том, что масоретская текстуальная традиция, возобладавшая исторически, была текстуальной и идеологической традицией фарисеев (поскольку сами фарисеи не были же отвлеченными текстологами, но – мировоззренчески ориентированной религиозной группой). Правда, Ю. Алрик считает, что процесс отбора текстов раввинами проходил случайным образом, так что в МТ попали даже ущербные, по сравнению с другими, тексты некоторых книг, как теперь, после Кумрана, выясняется23.

Традиции Самаритянского Пятикнижия и греческой Септуагинты также выжили, но до открытий рукописей Мертвого моря, повторим, их в научном мире воспринимали как некие вторичные источники по сравнению с МТ.

Интересен также вопрос о том, почему же выжили эти традиции? С. Талмон (S. Talmon) полагает, что три указанные текстовые группы выжили случайно из гораздо большего разнообразия текстовых типов, лишь в силу того, что исторически случайно выжили три религиозные группы, которые их охраняли и оберегали – раввины, самаритяне и христиане, тогда как другие религиозные группы и, соответственно, текстовые типы погибли24. Поэтому эти текстовые группы являются, исходя из такого подхода, не «причинными», а «результирующими». Ю. Алрик в своих работах, фактически, придерживается того мнения, что процесс «отвердения» традиций является немотивированным, либо трудно различимым, чтобы о нем можно было судить определенно. Таким образом, вопрос о причинах выживаемости текстуальных традиций и их генезисе остается в современной библейской текстологии дискутируемым.

К интересным выводам, относительно происхождения масоретского теста Библии, пришел и наш выдающийся отечественный библеист Н.Н. Глубоковский, предвосхитивший некоторые положения современной библеистики еще до открытия свитков Мертвого моря. По его мнению, генезис Масоретского текста происходил отнюдь не стихийно, но направлялся властной и знающей рукой. Поэтому и различия Септуагинты и Масоретской Библии не должны оцениваться лишь в рамках текстологии, но в гораздо более широких духовных и идеологических координатах. В работе «Славянская Библия» он пишет об этих двух традициях так: «Они весьма сильно различаются между собой, а касательно мессианско-христианской стихии чаще всего совсем противоположны, почему при одинаковом библейском основании получились и продолжают существовать столь взаимоисключающие и реально непримиримые выводы, как иудейство и христианство»25.

Эту сильную руку, прилагавшую значительные труды к сохранению народной самобытности и исключительности через ревизию текста в пользу ритуально-номистического (законнического) ригоризма, Н. Глубоковский прослеживает сначала в деятельности первосвященника Хелкии при иудейском царе Иосии (VII в. до н. э.), затем – в реформах Ездры после Вавилонского плена (V в. до н. э.). Он пишет: «Во всех отношениях систематическая ревизия священных еврейских книг оказывалась необходимой и основоположительной во многообъемлющей реформаторской работе Ездры». Эта редакторская деятельность могла направляться Великой синагогой, созданной тогда же. «По совокупности всех данных, – продолжает Н. Глубоковский, – я считаю это известие вполне достоверным и фактически соответствующим всем историческим условиям». Поскольку практическая деятельность Ездры была направлена на обеспечение национальной пурификации (например, путем насильственного расторжения смешанных браков, заключенных евреями ранее), то и «книжная справа» должна была клониться в сторону внутренней религиозной замкнутости. Была проведена ревизия, и все сомнительное для осуществления узко националистического законничества было исключено. Н. Глубоковский приводит в качестве примера Книгу Иисуса, сына Сирахова, которая на протяжении тысячелетий была известна лишь в греческом переводе, в конце же XIX в. были открыты фрагменты ее на еврейском языке. Разумеется, таким же характером законнической исключительности отличалась и деятельностью фарисеев и масоретов. Н. Глубоковский пишет: «Это были господа и владыки веры и дела, бесконтрольные и бесспорные в узко националистическом хранении закона по его специфическому пониманию и тесному толкованию». Исследователь считает вполне определенным фактом редакторскую работу над Масоретским текстом, унификация которого достигалась организационными мероприятиями (изъятие рукописей, централизованный орган их авторизации и др.). «Сказанное сейчас находит подтверждение и в том, что сохранившееся доныне еврейские рукописи произошли не ранее X в. [описывается ситуация до кумранских открытий. – А. С.] – как это случилось, когда новозаветные имеются у нас от конца IV столетия, а папирусные фрагменты и старше? Еврейских вариантов там чрезвычайно мало <…> между тем, необъятное количество новозаветных разночтений создает чисто «вулканические» опасности для реконструкции первоначального вида новозаветных писаний.» Н. Глубоковский указывает на персоналистически-мессианский характер пророчеств в Септуагинте как на главное ее отличие от Масоретской Библии, что и послужило побудительным мотивом к редакторской работе. Понятно, что никакой хронологической обусловленности со стороны христианства здесь быть не могло, поскольку Септуагинта переводилась в III в. до н. э . Он приходит к следующему выводу: «Сопоставление еврейской масоретской Библии и греческого перевода LXX в объективном историческом освещении и беспристрастном толковании научно заставляет меня формулировать в итоге, что греческая интерпретация воспроизводит независимый от масоретского еврейский текстуальный тип». Таким образом, по Н. Глубоковскому, Септуагинта и является свидетельницей подлинной hebraicae veritatis (еврейской истины, оригинала), обрести которую стремился Иероним в своем переводе, однако искал он ее не там.

Интересны в связи с рассматриваемым вопросом выводы другого выдающегося отечественного исследователя Ветхого Завета А. А. Олесницкого, содержащиеся в статье «Тенденциозные корректуры иудейских книжников (соферимов) в чтении Ветхого Завета»26. Он приводит многочисленные текстуальные доказательства корректировки соферимами (предшественниками масоретов) текста Библии, корректировки, которая диктовалась во многом идеологическими соображениями уже указанного свойства. Критическую обработку текста еврейской Библии, совершенную соферимами в дохристианское время, предполагает и протоиерей Николай Елеонский27.

В качестве характерных примеров смысловых расхождений двух вариантов Писания укажем следующие. В современном еврейском тексте мы видим некоторые текстологические несообразности, которые могут быть объяснены лишь редакторской работой. Так, в Пс.145 (в Септуагинте – 144), представляющем собой акростих по числу букв еврейского алфавита (22), во всех рукописях и изданиях МТ и, соответственно, в современных переводах, ориентирующихся на Масоретский текст, отсутствует вторая половина 13 стиха, которая должна была бы по порядку начинаться буквой «нун» и образовывать отдельный стих, с тем чтобы стихов было 22 (без этого их выходит 21). Этот стих полностью сохранила Септуагинта и лишь одна средневековая еврейская рукопись. В Церковнославянском переводе этот стих звучит так: «Верен Господь во всех словесех своих и преподобен во всех делех своих». В русском Синодальном переводе: «Верен Господь во всех словах Своих и свят во всех делах Своих». Этот псалом был найден в рукописях Мертвого моря (11QPs^a). Он содержит недостающий стих, начинающийся на букву «нун», и по содержанию полностью соответствует Септуагинте28.

Далее. Стих 17 Пс.21 имеет важное указание на грядущие новозаветные события, Церковнославянский перевод, ориентирующийся на Септуагинту, так передает его: «Яко обыдоша мя пси мнози, сонм лукавых одержаша мя: ископаша [пронзили. – А. С.] руце мои и нозе мои». Русский Синодальный перевод следует Септуагинте и Церковнославянскому переводу: «Ибо псы окружили меня; скопище злых обступило меня; пронзили руки мои и ноги мои». Это чтение согласно с чтением входящей в Вульгату Галликанской Псалтири, которая представляет собой текст Старолатинского перевода (Vetus Latina), исправленный блаженным Иеронимом по греческим столбцам Гекзапл Оригена: «quoniam circumdederunt me canes multi consilium malignantium obsedit me foderunt manus meas et pedes meos»29. В Масоретской же Библии вместо «пронзили руки мои и ноги мои» значится: «как лев мои руки и ноги», что плохо вяжется со смыслом псалма. В рукописях из Иудейской пустыни был обнаружен фрагмент этого псалма на еврейском языке (5/6 HevPs), который содержит чтение, согласное с Септуагинтой, что демонстрирует с очевидностью экзегетическую ценность греческого перевода как свидетеля независимого текста30.

Отметим, далее, еще один немаловажный факт, касающийся Псалтири. Псалом 151 отсутствует в Масоретской Библии, но наличествует в Септуагинте и, соответственно, в Славянской и Синодальной Библии. Найденный «Большой свиток псалмов» из 11 кумранской пещеры (11 QPs^a) также содержит 151 псалом на еврейском языке31.

Таким образом, можно констатировать, что хотя исследования свитков Мертвого моря еще далеки от завершения, но можно не сомневаться в том, что линия «оправдания Септуагинты» будет в них лишь усиливаться. Думается, что и отечественные работники гуманитарной сферы должны учитывать в своей деятельности сложную диалектику бытования «Книги книг».

Примечания: