протопресвитер Александр Шмеман
«С новым счастьем!..» Беседы на Новый год

Что такое для православных людей Новый год? Какая-то пустая повинность общепринятому светскому ритуалу или праздник, который можно и нужно осмыслить в свете христианской веры? К сожалению, зачастую самое большее, что можно встретить на эту тему – это рассуждения о том, до какой «степени» на встрече новолетия можно смягчить пост последней предрождественской недели... Но все же, встречая Новый год, с какой-то новой надеждой слушая бой часов в новогоднюю полночь, хочется вдуматься и вслушаться в свои надежды, ожидания, пожелания близких. «С новым счастьем!» – привычно говорим мы, поздравляя друг друга, но что это за счастье, которого мы ждем? В чем оно, счастье христиан?

В этой небольшой брошюре собраны несколько бесед о. Александра Шмемана на Радио «Свобода», в которых он поздравлял своих слушателей с Новым годом. Для него самого это новогоднее счастье воплощалось сильнее всего в совершении ночных литургий, которые при нем начали служить в Свято-Владимирской семинарии, совмещая новогодний молебен с литургией в день Обрезания Господня и памяти свт. Василия Великого (по новому стилю). Об этом сохранились несколько записей в его дневнике, вот одна из них: «Суббота, 1 января 1977 г. Ночью Литургия в семинарии. Неожиданно много народу... Ясное чувство – что именно тут, У Его трапезы, в Его Царстве» нужно встречать...» Здесь, в богослужении, в предстоянии Христу у престола ощущалось им ярче всего то счастье, та радость и правда веры, которыми он так щедро делился со своими слушателями.

Самое глубокое и непреходящее

Есть старинный обычай: под Новый год, когда в полночь бьют часы, загадывать желания, словно обращаться к неизвестному будущему с какой-то мечтой, ждать от него чего-то самого нужного, самого заветного.

Так уж устроен человек, что никогда не перестает мечтать, ждать, надеяться. Один поэт именно надежду считал самым удивительным, самым человеческим из всех человеческих свойств. И вот снова Новый год... Чего же пожелаем мы себе, другим, каждому, всем? Куда направлена сегодня наша надежда? Конечно, у каждого из нас есть своя, маленькая по отношению к Mipy личная жизнь, и наша надежда направлена прежде всего на нее. И тут из бездонной общечеловеческой глубины сразу всплывает никогда не умирающее слово «счастье». «С Новым годом, с новым счастьем!» К каждому из нас это счастье обращено по своему, лично. Но сама вера, что оно возможно, что его стоит ждать – эта вера общая, может быть, в самом этом счастье таком и есть что-то общее для всех людей, ибо, в сущности, что значит «счастье»? Когда бывает по-настоящему счастлив человек?

Теперь, после стольких столетий опыта, после всего, что узнали мы о человеке и человечестве, счастье это нельзя отождествлять с чем-то одним и вдобавок внешним: с деньгами, здоровьем, успехом, всем тем внешним и только внешним благополучием, на которое, правда, направлено столько усилий, но которое никогда не совпадает с этим всегда таинственным, всегда неуловимым понятием. Да, ясно, что физическое довольство – это счастье, но не полное, что деньги – счастье, но и мучение, что успех – счастье, но и страх. И поразительно, что, чем больше такое вот внешнее счастье, тем более оно хрупко, тем сильнее в нас страх не сохранить, упустить его. Может быть, потому-то и говорят в новогоднюю полночь о «новом» счастье, что «старое» никогда по-настоящему не удается, что всегда в нем чего-то недостает. И снова с мечтой, мольбой и надеждой заглядываем мы вперед. Боже мой, как давно сказаны эти евангельские слова о человеке, который, разбогатев, построил новые амбары для своего урожая и решил, что все у него есть, и успокоился. А ему было сказано: «Безумец, в эту ночь твою душу возьмут у тебя, и где же тогда все твое счастье?» (ср.: Лк.12:20). И, конечно, здесь, в этом подспудном знании, что все равно ничего не удержать, что впереди все равно распад и конец, – та горечь, что отравляет наше маленькое, ограниченное счастье.

Наверное, поэтому и возник этот обычай – под Новый год, когда начинается бой часов, шуметь, кричать, наполнять Mip каким-то сумасшедшим грохотом. И все это от страха в тишине и одиночестве услышать в этом бое безжалостный голос судьбы. Один удар, другой, третий... И так неумолимо, ровно, страшно – до конца, и ничего не остановить, не переменить. Итак, два подлинно глубоких и неистребимых полюса человеческого сознания: страх и счастье, ужас и мечта. И, конечно, «новое» счастье наших новогодних мечтаний есть прежде всего счастье, способное до конца победить и растворить в себе страх; счастье, свободное от ужаса, гнездящегося где-то на самой глубине сознания, от которой мы все время пытаемся отгородиться и спастись вином, заботами, шумом, словами хотя тишина ее побеждает всякий шум.

«Безумец!..» Да, конечно, безумна по существу неумирающая мечта о счастье в Mipe, пораженном страхом и смертью, и человечество на вершинах своей культуры и мысли знает это. Какой горестной правдой и печалью звучат слова великого жизнелюбца Пушкина: «На свете счастья нет...», какой высокой печалью пронизано всякое подлинное искусство! Только там, внизу, шумит и горланит толпа и думает, что от крика и мутного веселья придет счастье. Нет, оно приходит только изнутри, из глубины души, в этом громком веселье? Но как редко доходим мы до этой глубины, как боимся ее и все откладываем: «Не сегодня, а завтра, послезавтра займусь главным и вечным... Есть еще время!» Но времени так мало: еще немного, и подойдет стрелка к роковой черте. Зачем же откладывать? Ведь вот рядом стоит Тот, Кто сказа о Себе: Се, стою у двери и стучу (Откр.3:2). И если бы не боялись мы взглянуть на Него, увидели бы такой свет, такую радость, такую полноту, что впервые поняли бы по-настоящему, что значит это неуловимое, таинственное человеческое слово «счастье».

Этого счастья, подлинного и глубокого, непреходящего и радостного, мы и желаем от всей души каждому, кто слушает нас, – всем далеким братьям и сестрам, созданным для счастья, так часто не находящим его, но для которых уготовал это вечное счастье Бог.

Изнутри и свыше

В новогодний вечер люди все еще по старинке желают друг другу «нового счастья». Но на исходе семидесяти пяти лет, т.е. трех четвертей нашего XX века, уместно, мне кажется, задуматься над самим этим понятием – «счастье». Уместно потому, во-первых, что ни один век не твердил о счастье столько, сколько наш, не сулил его с такой уверенностью всеми своими теориями и идеологиями, наукой и техникой. «Еще немножко, еще одно усилие, – как бы говорил он людям, – и вот засияет и воцарится на земле это счастье для всех и каждого – окончательное, несомненное, всеобъемлющее». И уместно потому, во-вторых, что ни один век, кажется, не принес людям столько несчастья, столько страдания, столько крови, страха и ненависти. И уместно потому, наконец, что и страдания эти, и кровь, и ненависть все были, оказывается, во имя «счастья», оправдывались как необходимые этапы на пути к нему.

Если чем и отмечено наше время, то подлинно трагической иронией. Ибо сколько бы ни было страдания и зла в Mipe – а их всегда было достаточно, – ни в какую эпоху, кроме нашей, узников тюрьмы не вынуждали утверждать, что они счастливы, а в тюрьме своей видят необходимое условие счастья. Ни в какую другую эпоху рабство не называлось «свободой» и «счастьем». В Римской империи рабов называли рабами и никто не заявлял, что рабство – это и есть подлинная свобода, а потому – подлинное счастье. Ни одна эпоха не называла безрадостный рабский труд строительством новой, счастливой жизни, не выдавала безнадежно серые будни за праздник, скучнейшую пропаганду – за истину, циничную ложь – за правду. Завоевывая страну за страной и порабощая народы, Чингисхан не утверждал, что на деле он их освобождает. И хотя чудовищная подмена эта утверждалась в Mipe постепенно, в полной мере испытать ее торжество выпало нам, людям беспримерного в своем роде века. И теперь, вступая в последнюю его четверть и стоя у порога всегда таинственного, всегда немного страшного Нового года, мы можем и должны попытаться уяснить, как все это случилось, каким образом и когда эта мечта о счастье, это обещание счастья обернулось такой ложью, таким страданием, такой тьмой? И уяснив – осознать, в каком смысле можем мы, не обманывая себя и друг друга, желать в Новый год «нового счастья».

Думается, что ответ довольно прост, хотя его почему-то не видят, не хотят видеть люди. Человек всегда жаждал счастья – вряд ли это можно оспаривать. Всегда, во всех условиях, во все времена человек смутно чувствовал, что как бы ни была трудна эта земная жизнь, на последней своей глубине она дана ему как счастье и для счастья. И потому всегда искал счастья и стремился к нему.

Ложь, страшная, поистине дьявольская ложь нашего времени не в том, следовательно, что оно начертало слово «счастье» на своих знаменах, а в том, что оно ограничило человеческое счастье исключительно внешним, земным. Одни сказали, что счастье – в свободе. Но если и вправду нет полного счастья без свободы, то свобода как таковая не есть еще счастье. Другие сказали, что счастье – в сытости. И в самом деле: голодный не может быть счастлив, однако не в сытости как таковой счастье. Третьи сказали, что счастье – в удовлетворении человеком своих нужд и потребностей. И опять-таки, есть своя правда и здесь, но не в этом одном счастье.

Иначе говоря, коренная ложь нашего времени, т.е. управляющих им теорий и идеологий, в безоговорочном отождествлении счастья с тем, что извне и снизу. И вот затуманилось, исчезло, испарилось счастье, и началось возрастание ненависти, зла, страдания. Ибо то, что мы называем таинственным и светлым словом «счастье», всегда изнутри и свыше, но не наоборот. Именно через сведение счастья к земному, материальному и в пределе – животному совершилась измена счастью. Ибо измена ему есть измена самой сущности человека, неистребимому в нем зову. Зову к подлинному счастью, к встрече на последней глубине, на последней высоте с той истиной, с тем добром и той красотой, без которых не может жить человек и которые составляют Жизнь самой жизни – то, ради чего дана она нам, ради чего существуют и духовная свобода, и все земные блага.

«Для Себя Ты создал нас, Господи, и не успокоится сердце наше, пока не найдет Тебя». Эти слова святого Августина и есть подлинные слова о счастье. И поэтому, стоя на пороге еще одного Нового года, вступая еще раз в таинственное будущее, больше всего, пожалуй, нуждаемся мы в очищении и возрождении самого понятия, самой мечты о счастье. В отвержении всех его подделок и извращений, в отвержении того ложного идеала счастья, который навязывают нам. В возвращении нашего сердца, всей глубины нашей жизни к жажде того счастья свыше, для которого все мы созданы.

С Новым годом! С новым и, однако, не новым, а вечным – ибо божественным и светлым – счастьем в Боге!

Пусть приходит оно, будущее!

Под Новый год сильнее, чем когда бы то ни было, ощущаем мы тайну времени. Ощущаем, иными словами, что поток его, в котором мы живем и в котором все ежеминутно исчезает как «прошлое» и ежеминутно ставит нас лицом к лицу с неведомым будущим, – поток этот, в сущности, и заключает в себе главный вопрос, на который каждый призван ответить своей жизнью.

«Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?» – спрашивает поэт в бессмертной строчке. И действительно, достаточно на одно мгновение оторваться от поглощающих нас забот, достаточно мысленно на минуту остановить безостановочный, в бездне исчезающий водопад времени, чтобы вопрос: «Для чего дана жизнь и в чем ее смысл?» поднялся из глубин подсознания, куда мы обычно прячем его от самих себя, и встал перед нами во всей своей неумолимости.

Меня не было, и вот я есть, меня не будет, тысячи веков прошли до меня, тысячи – пройдут после... И на поверхности этого необозримо бесконечного океана я всего лишь мимолетный пузырек, в котором на доли секунды вспыхивает луч жизни, чтобы тут же погаснуть и исчезнуть. «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?» И что, по сравнению с этим единственно честным, горестным вопрошанием, значат все громогласные теории, которыми пытаются ответить на него нудные теоретики «счастливого будущего»? «Мы наш, мы новый Mip построим, кто был ничем, тот станет всем»... Самый простодушный и доверчивый, самый недалекий человек не может не знать, что все это обман. Ибо и тот, про кого говорится, что он «был ничем», и тот, кому обещано, что он «станет всем», – оба исчезнут с лица земли, из этого безнадежно смертного Mipa.

И потому, что бы ни внушали нам жалкие пророки жалкого счастья, настоящий вопрос, вечно стоящий перед человеком, только один: есть ли смысл у этой, такой короткой жизни? Что значит, по сравнению с необозримой бездной времени, эта вспышка сознания, эта способность мыслить, радоваться, страдать – эта удивительная жизнь, которую, сколь ни была бы она по видимости напрасной и случайной, мы все же ощущаем как дар?

И вот бьют часы в новогоднюю полночь. И пока они бьют, жизнь на двенадцать коротких секунд останавливается, замирает и вся как бы сосредоточивается на том, что должно теперь начаться, открыться и ответить на все тот же мучительный вопрос: что это – еще один шаг к бессмысленному концу и исчезновению или нежданно-негаданно блеснувшая молния обновления и нового начала? И в ответ с бесконечной высоты и из бесконечной глубины приходят слова: Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в Mip. В Mipe был, и Mip чрез Него начал быть, и Mip Его не познал. Пришел к своим, и свои Его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими... И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его... И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать... (Ин.1:9-12,14,16).

Это слова евангелиста Иоанна Богослова в самом начале его Евангелия. Они насквозь пронизаны радостью, уверенностью и любовью человека, увидевшего свет истинной жизни, про который сказано, что он во тьме светит, и тьма его не объяла (Ин.1:5). Мы вслушиваемся в них, и та же радость, та же уверенность, та же любовь начинают загораться и в нашей душе. Бессильно время, если над нами светит этот свет. Не напрасна, не случайна жизнь, она дар свыше, от Бога, про Которого сам же Иоанн Богослов говорит, что в Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков (Ин.1:4). И в каждом человеке, приходящем в Mip, снова загорается, снова даруется эта жизнь, и на каждого обращена любовь Божия, к каждому обращено Божие повеление: «Живи!» Живи, чтобы любить! Живи, чтобы наполнялась жизнь любовью, светом, мудростью, знанием! Живи, чтобы в твоей жизни преодолевалась тьма, бессмыслица и в конце концов сама смерть! Ибо сквозь этот Mip, сквозь эту земную жизнь уже просвечивает вечность. И для того чтобы входила в нас эта вечная жизнь с Богом и в Боге, дается нам дар жизни в Mipe и с Mipoм.

Да, страдания, сомнения, испытания, горечь разлуки – все это в полной мере стало нашим уделом. И так часто ослабеваем мы в этой борьбе, и сдаемся, и падаем, и изменяем! И так часто бывает нам страшно и одиноко, и так часто унываем мы, видя, как торжествуют в Mipe зло и ненависть! Но Тот, Кто наделил нас этой жизнью, одарил нас свободой, научил распознавать добро и зло, Он же дал высший из всех даров – любовь. Он же сказал и продолжает говорить сегодня: В Mipe будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил Mip (Ин.16:33). И в нем, в Mipe этом, можем и мы побеждать, в нем и наша жизнь может светиться тем светом, что вспыхнул однажды и навеки засиял, – светом, которого тьме не объять.

Бьют часы... Пусть приходит к нам это таинственное будущее, ибо, что бы ни несло оно с собою, мы знаем, мы верим, что Бог с нами, что Христос не оставил нас сиротами, что верен Обещавший (Евр.10:23). Вот удивительные слова Владимира Соловьева:

Да, в этом наше призвание, наша свобода детей Божиих: не звать «владыками» тех, чье владычество разрушено, не закрывать себе доступ к Солнцу любви, веры и надежды.

Скоро кончится праздник, и начнутся будни, труд, усталость, уныние. Но не дадим будням овладеть нашей душой! Как солнечный свет проникает и через закрытые ставни, так пусть свет Христов таинственным праздником присутствует и в буднях, делая всю нашу жизнь восхождением, причастием Богу – трудным, но и радостным путем в жизнь вечную. Ибо апостол Иоанн говорит: Гак возлюбил Бог Mip, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную (Ин.3:16).

Намек и предчувствие

«С Новым годом, с новым счастьем!» – так по привычке, вряд ли вкладывая какой-то особый смысл в эти слова, приветствуют друг друга люди в момент, когда кончается один год и начинается другой. И все же, сколь ни поверхностна, сколь ни лишена подлинной глубины эта общечеловеческая традиция встречать Новый год, сколь ни велико наше разочарование в самой возможности нового счастья, мы испытываем в эти минуты какое-то воодушевление. Мы, пусть на мгновение, готовы поверить, что это таинственное будущее, вдруг раскрывающееся перед нами, пока бьют свои двенадцать ударов часы, принесет нам новое, а значит, неведомое, небывалое счастье.

Удивительна у человека эта неумирающая вера в счастье. Ведь если собрать писания всех мудрецов, изучить все события мировой истории, если попросту вглядеться в повседневную жизнь, которой живем и мы и окружающие нас люди – мало как будто остается оснований для этой веры, для этого неумирающего ожидания счастья. Вот великий поэт в зените своей славы, на вершине своих творческих достижений пишет простые, но такие горестные слова: «На свете счастья нет»; вот Толстой под конец своей жизни пишет как нечто само собой разумеющееся: «И после глупой жизни придет глупая смерть»; вот другой поэт, наш современник, бросает:

И мы по квартирам пройдем с фонарем И тоже поищем, и тоже умрем.

Почему, откуда эта печаль на вершинах человеческой мудрости, человеческого творчества; откуда эта вечная жалоба: «Как будто душа о желанном просила, и сделали ей незаслуженно больно»? Казалось бы, стоит вдуматься, вглядеться, вслушаться во все это, в саму жизнь -и невозможной становится эта мечта о счастье, и детски-наивными кажутся эти слова о нем в новогоднюю ночь. Но вот мечта жива, и, несмотря на все, срывается с уст, исходит из сердца эта вера, эта мечта, это ожидание: «С новым счастьем!» Как примирить это противоречие?

Думается, что ответить на этот вопрос можно. Ибо счастья, о котором говорят все эти люди и весь опыт их жизни, счастья, в котором они постепенно разочаровываются, – такого счастья и вправду нет, или же оно так хрупко, так мимолетно, что само становится источником страданий и печали. Действительно, как сказал Данте: «Что может быть тяжелее, чем память об ушедшем счастье в минуту горя и страдания?». То, что стоит за всем этим «на свете счастья нет», означает на деле, что нет на земле счастья постоянного, и потому в само это мимолетное счастье уже входит отрава его мимолетности. Да, это счастье пройдет, и потому еще темнее, еще беспросветнее покажется жизнь. Но только поняв это, можно поставить настоящий вопрос: а есть ли в жизни счастье непреходящее и не его ли мы почти инстинктивно, подсознательно жаждем, когда в новогоднюю ночь желаем себе и другим «нового счастья»?

Что же, и на это есть ответ. Давно уже было сказано, а все еще живет в нас это удивительное обещание: И радости вашей никто не отнимет у вас (Ин.16:22). Кто сказал это? Христос в Евангелии. И сказал в ту самую страшную и самую темную из всех ночей, когда выходил с горсткой учеников навстречу предательству, одиночеству, страданию и смерти. В ту ночь прозвучали эти слова о радости, о счастье, которых никто отнять не может, об Утешителе, Который придет и «все напомнит» о жизни и любви, побеждающих даже разлуку смерти. Оказывается, все наши мимолетные радости, все блики солнца на весенней зелени, все то, что ударяет в сердце и сразу уходит, есть лишь намек, лишь предчувствие того счастья, той неслыханной радости, которых не отнимет уже никто. Как писал Соловьев:

И в другом стихотворении:

Вот сказано, произнесено наконец имя настоящего счастья – не старого, не нового, а вечного, и имя это – любовь. Вот на заре христианства пишет ученик Христа в неизъяснимом восторге: Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими (1Ин. 3:1). И об этой любви, о ее счастье – все христианство, все Евангелие. И в лучах этой любви преодолевается вся мука жизни, она торжествует и над разлукой, и над страданием, и над самим временем. Как последняя истина нам возвещено, что Сам Бог есть эта любовь и в ней, в ней одной утолена извечная человеческая жажда счастья.

Вот наступает, вот наступил еще один новый год, за нами – триста шестьдесят пять дней нашей жизни. Все в них кануло в вечность, все в них исчезло, как и сами они; все, кроме того, что мы называем любовью. И все так же перед нами эта немного страшная пропасть будущего. Что сулит она нам, какие невзгоды, какое горе, какие, как мы говорим, «непредвиденные» опасности? Будем ли мы живы еще через год, не последний ли Новый год встречаем на земле? Ни на один из этих вопросов ответить мы не можем. Но в одном мы должны быть уверены: что бы ни случилось, мы можем любить! Мы можем стоять рядом с Христом, держаться за Него и смиренно просить дать нам той любви, что преодолевает страх и неизвестность, той любви, про которую сказано: Совершенная любовь изгоняет страх, ибо в страхе есть мучение (1Ин.4:18).

Так вот, с Новым годом, с новым счастьем! Пусть новизной его будет то, что мы полюбим немного больше, немного сильнее; то, что от внешнего, мимолетного, случайного счастья перейдем к исканию радости, которой никто не отнимет у нас, – радости, которая способна вечностью наполнить каждую минуту этого уходящего от нас времени. Как писал Блок в своем «Возмездии»: «Нас всех подстерегает случай <...> иль ясность Божьего лица». Над случаем мы не властны, но стоять перед ясностью Божия лица и этой ясностью просвещать нашу жизнь, быть счастливыми этой ясностью – это зависит от нас. Христос говорил про новую заповедь любви. Эта новая заповедь и есть основа нового счастья – того, о котором мы, не задумываясь, говорим, когда желаем друг другу на Новый год нового счастья.

Не примиряется и побеждает

Еще один год уходит. Еще раз готовимся мы встречать с надеждой и страхом неизвестное будущее. Еще раз мы как бы останавливаемся на минуту и раздумываем о смысле этой всегда текущей, всегда уходящей жизни, о том, куда ведет нас этот таинственный поток времени.

В конце прошлого века большой русский философ и поэт написал свою знаменитую строчку: «Смерть и Время царят на земле...» И тут же прибавил: «Ты владыками их не зови». И в этом кажущемся противоречии между двумя строчками заключена вся глубина, весь трагизм человеческого существования на земле.

Действительно, не только все течет, ускользает, уходит, но и каждый уходящий час приближает нас к таинственному и кажущемуся таким страшным в своей бессмысленности обрыву. Каждый из нас может сказать о себе словами эпиграфа к лермонтовскому «Мцыри»: «Вкушая, вкусих мало меда, и се аз умираю». И, пожалуй, нет человека, который хотя бы раз в жизни, наедине с собой, в страшную своей простотой и беспощадной правдивостью минуту не спросил себя: «Зачем жить, если есть смерть, если вся жизнь – сплошное стремление обладать тем, чего все равно не удержишь, желание того, что все равно выпадет из наших мертвых рук?» Этот ужас знал Генрих Гейне, написавший: «Мы всё спрашиваем, спрашиваем, пока комок глины не заткнет нам рот, но разве это ответ?» И иногда кажется, что суета, наполняющая Mip, надрывная декламация о построении какого-то лучшего Mipa, бесконечная борьба за власть, бессмысленное преследование одних людей другими – все это только средство заглушить в человеке подспудное знание о том, что «Смерть и Время царят на земле». Люди боятся тишины, одиночества, углубления в себя, потому что там им открывается правда слов Льва Толстого: «И после глупой жизни придет глупая смерть».

Вот почему на последних своих высотах вся наша культура, все наше искусство пронизаны печалью. Вот почему там, где человек по-настоящему задумался, – там нет уже места бравурным призывам, ложной бодрости, фальшивому оптимизму программ. Христос плачет над умершим другом Лазарем, и весь Mip отзывается слезами расставания и разлуки. Может быть, мы и Новый год встречаем с нарочитым шумом и гамом, заливая эту встречу вином, прикидываясь веселыми и беззаботными именно потому, что при бое часов на секунду разверзается перед нами черная бездна, в которую все мы несемся, и чем дальше, тем быстрее. И так ясна становится правда тютчевского стиха: «Кто смеет молвить до свиданья сквозь бездну двух или трех дней?»

Но Владимир Соловьев, сказав предельно откровение, вечная истина христианства. В любви нет страха, – восклицает любимый ученик Христа Иоанн, – но совершенная любовь изгоняет страх (1Ин.4:18). Весь Mip пронизан страхом – страхом смерти прежде всего. И только тот, кто любит, свободен от страха, ибо уже отдал себя, отдал свою жизнь и имеет ее в другом. И когда Христос возвещает людям жизнь вечную, когда Церковь каждый год радостно воспевает: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ», речь идет не о каком-то биологическом чуде и не о языческом царстве теней, где бессмертные души томятся в бесплодной вечности. Речь идет о чуде любви, о победе над смертью той Любви, которая так любила, что отдала Себя смерти, саму смерть наполнив любовью, и тогда затрепетала смерть, и гроб стал живоносным гробом, и вошло в Mip неслыханное, невероятное обещание: «Воскреснут мертвии, и востанут сущий во гробех, и вси земнороднии возрадуются». Любовь не только крепка, как смерть, но в поединке со смертью оказывается сильнее. Сначала смерть поглощает Христа, думая, что здесь – конечное ее торжество. Но твердыня небытия не знает, что Отдавший ей Себя сделал это из любви, а потому изнутри преодолел страшное разделение, разлучение и распад. Если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна (1Кор.15:17), – говорит апостол Павел. Но Он воскрес, и стало возможно жить в Mipe, побеждая его той любовью, что сильнее смерти. Стало возможно не спрашивать ни о чем, зная, что главный ответ на все – любовь, что ею преодолевается страх и что в тех, кто отдали себя любви, уже царствует вечная жизнь. Ибо, как сказал тот же Владимир Соловьев, «нет отрады не отдавшему себя».

Встречая Новый год, некоторые гадают. Но гадать не нужно, ибо будущее закрыто от нас. Мы ничего не знаем, мы не смеем «молвить «до свиданья» сквозь бездну двух или трех дней». Но одно мы можем знать в совершенстве: отведены ли нам дни, недели или же долгие годы жизни, умрем ли мы в этом беспощадно надвигающемся новом году или через много-много лет, мы можем наполнить любовью, претворить в любовь все, что нам дано, и в этой любви иметь уже здесь и сейчас ту вечную жизнь, которую «уготовал Бог любящим Его» (ср.: 1Кор.2:9).

С ударением на «новый»

Еще один год окончился, еще один начинается. Он перед нами, как белый лист, на котором ничего еще не написано. Что же будет написано или, вернее, что мы сами на нем напишем? Чего мы хотим, чего каждый из нас ждет от этого таинственного будущего?

В ответ на это кто-нибудь, возможно, пожмет плечами и скажет: «Глупый, ненужный вопрос! Разве что-нибудь зависит от нас? Разве нас о чем-нибудь спросят, примут во внимание наши надежды? Разве опыт ушедших, канувших в небытие лет не убеждает, что каждый из нас – всего лишь микроскопический и легко заменяемый винтик огромной и безличной машины? Разве есть кому-нибудь дело до других?

И не лучше ли отбросить все пустые мечты и желания, поступив так, как поступают миллионы людей в новогодний вечер: выпить, повеселиться, пошуметь и этим хмельным весельем заглушить несносный бой часов? Что будет – то будет, нечего об этом думать: прожили год, проживем и другой. Только бы без громких фраз, пустых надежд и никчемных мечтаний!»

Так рассуждает, так чувствует огромное большинство людей, и чем больше проходит времени, тем очевиднее становится бесчеловечность систем, в которых каждому из нас приходится жить, тем сильнее соблазн не думать, не надеяться, не мечтать, а погрузиться в маленькое тепло личной жизни и предоставить заполнение этого белого листа кому-то или, вернее, чему-то другому – тому, что все равно ни о чем нас не спросит. Об этом сказал когда-то во всем разуверившийся поэт: «Сердце тайно ищет гибели, тихо просится на дно».

Из стихотворения А.А. Блока «Обреченный» (1907). Следует: «Если сердце хочет гибели, тайно просится на дно».

И как ни странно, но именно об этой гибели, об этом дне напоминает так часто наше тяжелое новогоднее веселье.

И потому так трудно, преодолевая шум этого невеселого веселья, довести до сердца скептика другой вопрос: «А что, если это не так? А что, если все подлинное, все самое глубокое и значительное в Mipe совершалось лишь тогда, когда именно человек, а не безличная машина, решал всем наперекор, что белый лист – это вызов ему, когда, преодолевая сомнение и страх, лень и отчаяние, в какую-то непостижимую минуту свободно и мужественно принимал этот вызов?»

Что это – риторика? Благочестивые прописи? Совсем нет. Ибо только в этом решении человека и раскрывается, пожалуй, та правда о Mipe и жизни, про которую нам с детства внушали, что она-то и есть неправда! Нам твердили о «процессах» (экономических, исторических и т.п.), о «законах природы» (вечных и неизменных), о «научно обоснованной», на всех весах проверенной идеологии и главное – о том, что мы – ничто и весь смысл нашей жизни в том, чтобы до конца с этими процессами слиться, безоговорочно эти законы принять, целиком этой идеологии подчиниться.

Но стоит на минуту остановиться, задуматься, отбросить эту чуть ли с молоком матери вошедшую в нас пропаганду, и открывается, что все наоборот. Что по-настоящему живет и запоминается и действует в Mipe только то, что от свободной человеческой личности, от ее совести, мужества и решимости. Что по-настоящему прозвучали и продолжают звучать в Mipe только те голоса, которые считались заглушёнными навеки. Что по-настоящему влияют на Mip только те, кого называли врагами «поступательного движения истории», безумцами и преступниками.

Откуда сегодня звучат их голоса? Из психиатрических лечебниц, куда загоняют насильно, из ледяного молчания лагерей, из тюрем, из подполья – из непобедимой, непреодолимой, вечно торжествующей свободы человеческого духа. Про тех, кто всерьез, раз и навсегда приняли слова, сказанные две тысячи лет назад:

И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить (Мф.10:28). Если что-нибудь доказывают ушедшие в прошлое года, весь опыт нашей страшной эпохи, то именно это: по-настоящему побеждает только тот, кто отказывается быть винтиком, кто сбрасывает с себя рабство, фальшивые догматы и доктрины, кто изнутри выбирает свободу, преодолевая в себе привычный липкий страх.

И если в эту новогоднюю пору, вглядываясь в белый лист перед собой, мы вспомним, что от каждого из нас реально зависит, чем будет он заполнен; если поймем, что в Mipe не пропадает ни одно слово правды, ни одно дело любви, ни одно проявление мужества; если в нашей душе, укрепленной молитвой, верой, надеждой и любовью, зазвучат радостные и вечные слова Христа: Мужайтесь: я победил Mip (Ин.16:33), то войдет в нас и та сила духа, что одна только способна побеждать.

«С Новым годом, с новым счастьем!» – этими словами принято приветствовать друг друга в новогоднюю ночь. Но если ударение в них падает на «новый», т.е. на обновление, ожидаемое от будущего, то именно о мужестве, о высвобождении духа, о прорыве к внутренней свободе надлежит подумать нам в эти новогодние дни. В Mipe все очевиднее нарастает борьба между тем, что обезличивает людей, лишая их всякой надежды на будущее, и непобедимым человеческим духом, который один, без всякой земной помощи торжествует над силами зла. В этом смысл новогоднего приветствия.

Счастье следовать за Христом

Под Новый год читается во всех храмах следующий отрывок Евангелия от Луки:

Пришел (Иисус. – Прот. А.Ш.) в Назарет, где был воспитан, и вошел, по обыкновению Своему, в день субботний в синагогу, и встал читать. Ему подали книгу пророка Исайи; и Он, раскрыв книгу, нашел место, где было написано: Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня бла-говествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедыватъ пленным освобождение, слепым, прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедыватъ лето Господне благоприятное. И, закрыв книгу и отдав служителю, сел; и глаза всех в синагоге были устремлены на Него (Лк.4:16-20).

И вот снова мы, кто собравшись вместе, кто в одиночку, стоим у порога Нового года, у двери в таинственное, всегда скрытое от нас будущее. Чего желать нам, верующим, о чем молиться, чего просить? Ведь вот издавна желают люди друг другу в эту новогоднюю полночь «нового счастья». Пускай хоть на минуту, но забывают о своих горестях, заботах, печалях, хоть на минуту отдают сердце свое надежде: а вдруг возможно оно, вдруг придет к нам, войдет в нашу жизнь это новое счастье? И однако, какой бы смысл ни вкладывали мы в слова «новое счастье», нельзя забыть о том, как много горя и зла вокруг нас, как холодно, темно и страшно в нашем Mipe!

Я привел слова новогоднего Евангелия, потому что ими, и только ими, проверяются наши желания, наши мечты, наши надежды. Ведь как будто о нас, о нашей жизни говорит Христос: сокрушенные сердцем, плененные, измученные... К ним пришел и вечно приходит Он, и все Его учение можно в конце концов свести к этим потрясающим словам: «Я пришел отпустить измученных на свободу». Так вот, можем ли мы спокойно и с чистой совестью предаваться мечтам и надеждам о новом счастье, не включая в него всех, жаждущих отпущения на свободу? Тех, кто, отделенные от своих семей и близких, будут встречать Новый год в тюремных камерах, в заснеженных лагерях, в далекой ссылке? Тех, кто за защиту угнетенных, за обличение насилия и несправедливости, за требование свободы заклеймен позорной кличкой «ненормального» и заключен в психушках? Всех тех, кто в эту ночь вспоминает о погибших, замученных, исчезнувших, затравленных?

Многие из нас в эти ночи будут молиться в храмах, умиляться торжественности богослужения, стройному пению и искать в этом духовной поддержки и утешения.

«Дай нам руку в непогоду, помоги в немой борьбе!» Посмотрим вокруг себя – сколько этой непогоды, этой немой борьбы! И не пора ли осознать, что победить эту непогоду, победить в этой немой борьбе можно только возвращением, пусть медленным, но нашим общим, совместным, к той любви, которую заповедал нам Христос. Как, каким образом? Да вот хотя бы памятью об измученных, вниманием к тем, кто чает отпущения на свободу, человеческой солидарностью, неприятием зла в малом, отвержением насилия, издевательства сильных над слабыми.

Счастье христиан

С любопытством, страхом и надеждой встречаем мы опять Новый год, опять говорим друг другу: «С Новым годом, с новым счастьем!», опять чего-то ждем, на что-то надеемся. За спиной – триста шестьдесят пять дней, еще один оторванный, изжитый кусок жизни, впереди – таинственное, неизвестное будущее. Будем ли мы в следующем году встречать Новый год, доживем ли? Будет ли наша жизнь хоть немного лучше, светлее и счастливее?

Когда-то Новый год встречали с молитвой, прося помощи Божией и стараясь подвести духовные итоги минувшему, духовно подготовить себя к будущему. Потом забыли о молитве, захлопали пробки шампанского, стали встречать Новый год каким-то животным весельем, точно хотели заранее набраться этого веселья накануне страшного будущего. А ведь если вдуматься, то о чем говорит, о чем напоминает он нам, этот Новый год? Прежде всего, конечно, о необратимом потоке времени. Может быть, потому-то и стараемся мы так веселиться, так кричать и шуметь под полуночный бой часов, что хотели бы забыть об этом страшном владычестве времени над нами. Вот ушла, безвозвратно ушла еще часть жизни, канула в небытие, откуда никогда не вернуть ее, и значит, еще больше приблизился тот страшный обрыв, к которому стремится поток времени и которого не избежать. Действительно, вечный пир во время чумы! И об этом знает сердце, этого боится сознание, и вот все пытаются заглушить это знание и эту боязнь искусственным весельем и хлопаньем пробок.

Все это я говорю не затем, чтобы напутать, не затем, чтобы подлить горечи и отравы в человеческое веселье, нет! Я знаю, что человеку естественно стремиться к счастью, больше того – что он создан для полного, беспримесного счастья. Я не верю в религию страха и запугивания: скоро-де наступит смерть, устрашитесь и перестаньте шуметь! Но я говорю это потому, что сама моя вера подсказывает мне: то, что мы называем «счастьем», на деле слишком часто есть бегство от подлинного счастья, стремление забыться, уйти в небытие от всепроникающей печали. И именно под Новый год уместно напомнить, что к жизни и счастью зовет нас сама вера. «Смерть и Время царят на земле, ты владыками их не зови».

Кто же Владыка, кто дает подлинное счастье? Конечно, Тот, Кто принес «жизнь с избытком» (ср.: Ин.10:10), Кто заплакал при виде мертвого друга Лазаря, Кто сказал: Радости вашей никто не отнимет у вас (Ин.16:22).

И именно под Новый год, в те самые минуты, когда ощущается это страшное отстукивание времени, та отмеренность и краткость его для нас, мы можем и должны понять, что все в Mipe нас так или иначе обманывает, суля счастье, – все, кроме раз и навсегда вспыхнувшего над MipoM зарева Божественной любви. Не бойся, только веруй (Мк.5:36), – говорит человеку Христос. И что же есть вера, как не таинственно воцаряющаяся в душе уверенность, что этот поток времени стремит меня не к страшному и бессмысленному обрыву, в котором все навеки исчезает, не к «раковинному гулу небытия», но к Тому, Кто от извечно ждет меня, – к такой любви, к такому счастью, такому свету, по сравнению с которыми все кажется ничтожным. Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1Кор.2:9) – вот слова, вот вопль счастья, родившийся от веры! И тогда совсем по-другому встречаешь и слушаешь эту ночь, этот бой часов, этот из глубины вечности приходящий к нам сигнал. Сквозь ненужный и невеселый шум новогоднего «веселья» слышишь, как затихает Mip – остаются только звездное небо и тишина: «В небесах торжественно и чудно!» И душа замирает от прикосновения «мирам иным», и всем существом своим знаешь, что не для одной этой мелкой и суетной, вечно ускользающей, вечно стареющей жизни создан я, но для того чтобы вместить божественную вечность, познать последнюю тайну любви, приобщиться к «жизни нестареющей».

Все это – от веры. И как трудно передать, дать почувствовать ее бедными человеческими словами! Все как будто выходит не так и не о том, но вера живет и таинственно передается от сердца к сердцу:

Милый друг, иль ты не видишь, Что все видимое нами -Только отблеск, только тени От незримого очами? Милый друг, иль ты не слышишь, Что все слышимое нами -Только отзвук искаженный Торжествующих созвучий? Милый друг, иль ты не чуешь, Что одно на целом свете – Только то, что сердце к сердцу Говорит в немом привете?

Вот с этим, хотя и в словах выраженным, и все же немым приветом обращаюсь я к тебе, милый и далекий друг, в эти новогодние дни и часы. Где бы ты ни был и кто бы ты ни был – верующий или неверующий, близкий по духу или далекий, мне хочется сказать тебе, что мы все равно вместе в этом потоке времени, которого не остановить никаким забытьём и никакой мишурой. И когда ты услышишь звон новогодних часов, вспомни: «Смерть и Время царят на земле, ты владыками их не зови»!

Побеждена смерть, смыслом и светом наполнено время. Не страшно будущее, если в сердце любовь, надежда и вера; полна счастьем жизнь, если наполнена она добром, благодарностью и истиной; жив Бог – жив и человек, поглощена смерть победою. Все время в тебе, во мне, во всем Mipe загораются лучи, которых тьме уже не поглотить, приходят и начинаются здесь и сейчас вечная жизнь, вечное счастье!

В Евангелии рассказано, – и именно этот рассказ читается в храме под Новый год, – как в собрание мудрых людей вошел Господь, и Ему дали книгу, и Он прочитал из пророка Исайи: «Я пришел отпустить измученных на свободу, Я пришел возвестить благую весть, Я пришел проповедать лето Господне благоприятное» (ср.: Лк.4:18-20). С этим летом благоприятным, с Новым годом, с новым и вечным счастьем!

Публикуется без примечаний.

Печатается по изданию: Протопресвитер Александр Шмеман. Беседы на Новый год. Издательство Православного Свято-Тихоновского университета, 2010 г.