I. Слова
Слово о мнимых нищих
Чадо, животом просливым не живи (Сир.40:29).
С церковной кафедры если слышится слово о нищих, то это слово — за них и в пользу их. В настоящем случае мы желаем сказать свое слово не прямо в пользу нищих. Не оскорбитесь, братие, началом слова нашего и не закройте слуха и внимания вашего, привыкших слушать здесь только глаголы мира и любви, только вещания милосердия и человеколюбия. Таже любовь к Богу и ревность о благе ближнего, которая в устах служителей слова Божия возбуждает слово за нищих, — таже самая любовь и ревность заставляет и нас, хотя не без глубокого прискорбия, предстать пред лице ваше с словом вразумления и обличения людей, делающих себя нищими.
Нельзя не видеть, братие мои, что между нищими очень, очень многие только прикрываются именем меньшей страждущей братии Христовой, в самом-же деле суть люди праздные и ленивые, боящиеся труда и работы, любящие праздность и покой, тунеядцы и бродяги в полном смысле слова, живущие и питающиеся именем Христовым, а в темноте своих углов, нередко совершающие такие дела, которые скорее достойны имени врага Христова — дела, о которых срамно есть и глаголати (Еф.5:12). Ах, как горько, как тяжело согрешают эти жалкие братия наши таким постыдным образом жизни! Какую жалкую участь готовят они себе в жизни будущей, не смотря на то, что, кажется, более всех надеются в ней для себя счастия и блаженства!!
Господь Бог, воззвавши человека к настоящей жизни, даровал ему известную долю сил, известную меру способностей для жизни. Чрез надлежащее развитие этих сил и правильное упражнение этих способностей человек и устрояет настоящую свою жизнь. Чем более и правильнее развивает кто свои силы и способности, тем более он устрояет земную жизнь свою истинно по-человечески. И наоборот: чем меньше кто трудится над своим развитием и усовершенствованием в жизни настоящей, тем меньше жизнь его походит на истинно человеческую. Правильное употребление телесных и душевных сил человеком в этой жизни имеет связь и с будущею жизнью. В слове Божием настоящая жизнь называется временем сеяния, а будущая — временем жатвы; в нем говорится, что в жизни будущей каждый получит по делом своим, восприимет мзду по своему труду. Это значит то, что судьба каждого из нас в будущей жизни будет соответствовать тому нравственному состоянию, до которого кто довел себя в жизни настоящей; что судьба эта будет не наградою только или наказанием, а первее всего — прямым и естественным следствием такого или иного образа поведения нашего в жизни настоящей.
Судите-же сами, братие, что делают после этого те люди, которые богодарованные им силы и способности оставляют не только без надлежащего развития и усовершенствования, а прямо почти без всякого употребления. Люди эти прежде всего оскорбляют и огорчают Господа Бога: взять от Господа дар, каков-бы он ни был, только во всяком случае дарованный единственно по любви к нам, которой мы не заслужили, и потом оставить этот дар в презрении и пренебрежении, скажите, не неблагодарность-ли это и бесчувственность к Дароподателю?! Люди эти согрешают, далее, против самих себя. Отеческая десница Божия дала им известные дары для их-же собственного счастья и блаженства, а они презрительно оставляют эти дары нетронутыми. Не значит-ли это прямо идти вопреки своей природе, вопреки собственной совести, дерзновенно попирая вечные законы бытия и жизни, положенные в нас Творцом всяческих? И, думаете, не преступна в очах Божиих такая странная беспечность, такая холодная и мертвая небрежность к собственному нашему духовному благу и счастию?
Нужно-ли говорить после этого, какой участи могут и должны ожидать себе подобные люди в грядущем веке? Христос Спаситель, изобразив людей этих под образом раба лукавого и ленивого, который, взяв от господина своего один талант, вместо того, чтоб, подобно другим рабам, пустить его в оборот и приумножить, только скрыл его в земле, т. е. оставил его без всякого употребления. — Христос Спаситель изрекает такой им суд в лице того-же раба: неключимого раба вверзите во тму кромешнюю, ту будет плач и скрежет зубом (Мф.25:24-30). Трудно-ли узнать в образе этих людей и в их евангельском первообразе — рабе неключимом — тех из наших нищих, о которых мы говорим теперь? К сожалению, если о ком, то преимущественно о таких нищих надо сказать, что они именно скрывают богодарованные им силы и способности в земле. Если кто, то, по преимуществу, они это — рабы лукавые и ленивые, взявшие от Господа своего известные таланты и потом не только не развившие и не приумножившие их, не только не приобревшие на них никаких прав и залогов на блаженство в жизни будущей, но и оставившие их без всякого употребления даже по отношению к жизни настоящей.
Не менее тяжко согрешают подобные нищие и против Христа Спасителя. В самом деле, не дерзко-ли, не богохульно-ли принимать на себя дорогое имя братии Христовой, и принимать именно с тою лукавою целью, чтоб этим божественным именем прикрыть свою леность, беспечность, распущенность, — чтоб обратить его в постыдное ремесло и низкий промысл?! Когда некоторые иудеи много мечтали и хвалились своим происхождением от Авраама, Иисус Христос отвечал им: если б вы были дети Авраамовы, то делали бы и дела Авраамовы. Когда затем теже иудеи сказали: мы — дети Божии, одного Бога имеем отцем, — Спаситель, указав им на то, что они не любят Его и не принимают Его божественного учения, которое Он принес от Отца своего, так продолжал с ними речь свою: Ваш отец — диавол… в нем нет истины… он лжец и отец лжи (Ин.8:33-45). Что сказал-бы Он и ныне и скажет некогда тем из именующих себя братиею Его, которые, святотатственно похитив себе это имя, сделали из него возглавие для своей праздности и часто безнравственности? «Если б вы были Моею братиею, то творили-бы и дела Мои: вы не прикрывали бы ложно Моим именем своих дел — темных и лукавых, — вы бы любили его, дорожили им, благоговели пред ним, — вы бы чествовали и прославляли его, а не злоупотребляли и промышляли им; нет, вы не Мои братия, вы дети не Отца Моего небесного, — вы братия и дети того, кто ложь есть и отец лжи: отойдите от Меня делающие беззаконие; Я никогда не знал вас! (Мф.7:23). Что иное скажет Христос Спаситель на страшном суде своем этой самозванной братии своей?
Согрешая против Господа, против Иисуса Христа, против самих себя, люди эти согрешают, наконец, против своих ближних — против того общества, в котором живут они. Люди живут в обществах для того, чтобы совокупными силами и взаимною помощию легче и удобнее достигать своего общего счастия здесь, на земле, и друг другу содействовать в нравственном воспитании себя в союзе церковном для получения блаженства там, на небе. Святой апостол Павел (1Кор.12:12-26) уподобляет общества христианские одному стройному составу тела человеческого, в котором много членов и все вместе составляют одно тело, — в котором если страждет один член, то с ним страждут и все, — в котором, поэтому, глаз не может сказать руке, голова ногам, вообще — один член другому: «ты мне не нужен»! По мысли апостола это значит, что как между разными званиями, сословиями и состояниями, так и между частными лицами в обществе — такая тесная и живая связь, что все они, как-бы ни казалось какое из них незначительным, все полезны, важны и необходимы для блага целого общества, подобно тому, как все члены необходимы для блага и здоровья тела человеческого. Таким образом, на каждом из членов общества, как-бы, повидимому, ни был он низок в своей доле, лежит непременный долг и священная обязанность — содействовать, по мере сил и возможности, общему благу. Как-же, значит, неблагодарны и как вредны для общества те люди, которые, пользуясь всеми возможными его услугами, средствами и силами для собственного блага, в свою очередь не производят ничего для его блага! А таковы именно все наши мнимые нищие. Это — такие члены общества, которых надо или благовременно отсекать, или благоразумно и искусно врачевать, чтоб они не заражали собою прочих членов общественного дела; — это — тунеядцы — не по праву питающиеся на счет трудов и плодов рук человеческих и взамен этого не дающие обществу ничего, кроме разве нравственно вредной заразы, разрушительных болезней и под. Образ жизни, который ведут эти люди, в сущности — не тоже-ли, что и воровство, только совершаемое под скромною формою нищеты и убожества и — что всего жалче, преступнее и опаснее — под святым знаменем имени Христова?
Мы говорили до сих пор о тех нищих, которые, будучи совершенно здоровы и способны к честному труду, по какому-то странному упорству, ничего не хотят делать и думают прожить свой век именем Христовым и подаяниями добрых людей. Мы видели при этом, как недобросовестно, как грешно и преступно поступают эти люди. Есть еще нищие другого рода, которые, по-видимому, имеют все основания и права для провождения нищенского образа жизни: это — слепые, хромые, немые, безрукие, безногие, вообще — разного рода калеки. Но, если подумать внимательнее, и эти люди не совсем невинны, когда оставляют все труды и занятия и пускаются по миру за подаяниями. Ужели в самом деле отсутствие в теле одного какого нибудь члена делает невозможными для человека труд и занятие и уполномочивает его на совершенное бездействие? Ты не имеешь, например, глаз? За то имеешь руки, способные к деятельности; сверх того имеешь тонкий слух и здоровые ноги. Не имеешь слуха и языка? Но у тебя есть глаза, руки и ноги. Не имеешь руки или ноги? Но остальные члены тела у тебя совершенно здоровы. Можно, кажется, не ленивому калеке, если б только он захотел, найти себе труд, выбрать себе занятие, сподручное ему по тем органам, какими он владеет. Если-же он, имея возможность и силу, слыша даже неоднократные призывы и побуждения к такому труду со стороны других, предпочитает, однако ж, хождение с сумою и выпрашивание подаяний, то он тяжко грешит и пред Богом и пред собою, и пред обществом.
Но да не подумает кто нибудь, братие, что мы хотим этим отнять у вашего благочестия любовь к милосердию, погасить в вас святую ревность к нищелюбию. Нет; мы знаем, что кроме мнимых нищих есть и истинные нищие и, что особенно жалко, бóльшая часть людей этих и трудиться не могут и просить стыдятся (Лк.19:3). Люди эти не носят за плечами нищенской сумы, не являются на улицах и под окнами, не стоят с простертыми руками на папертях церковных; — презримые и незнаемые никем, кроме Всевидящего и Всезнающего, в своих полуразрушенных хижинах, большею частию в скромном обществе своих несчастных семейств, они борются с горем и нуждою, с удивительным терпением переносят все роды скудости и лишения, и нередко доходят до последней степени бедности и нищеты, а сказать другим о своем горе они стыдятся; попросить у других помощи им совестно. Таким-то нищим да служит наше нищелюбие, а их так много, найти их везде так не трудно…
Что-же делать нам с теми нищими, о которых мы прежде говорили, которые только носят образ нищеты? Как ни худо делают эти люди, как ни вредны они в обществе, но худого сразу не исправишь; если начать обходиться с ними жестоко и презрительно, или — что всего хуже — если начать только смеяться и ругаться над ними, — они делаются еще упорнее, еще неисправимее и ожесточеннее. Так и грешно и бесполезно обращаться с ними. Не отказывая им в посильном подаянии, без которого они, по устарелой привычке, не могут обойтись, будем стараться, по возможности, исправлять и вразумлять их, представляя им при этом с одной стороны все невыгоды и неприятности, все безобразие и безнравственность нищенской жизни, всю великую ответственность за нее пред судом Божиим, а с другой стороны — все выгоды и приятности, всю нравственную красоту и заслугу пред Богом и людьми жизни честной, трудовой. Если-бы вразумляемый нами изъявил готовность оставить свой прежний нищенский образ жизни и только не умел взяться за дело (а таких есть немало), не знал, чем ему заняться, где приютиться, как устроиться и под., — наше дело разрешить это недоумение его, подать ему добрый совет, или же, если уж мы искренно желаем ему добра, помочь ему на первых порах своими собственными услугами и средствами. Только главное — будем действовать при этом единственно в духе кротости, снисхождения, терпения и любви. Аминь.
(«Воскресное Чтение» 1862 г. № 15).
Слово о нищих
Аще кто о своих, паче же о домашних не промышляет, веры отверглся есть, и неверного горший есть (1 Тим.5:8).
Вникая глубже в вопрос о нищенстве, я, братие, часто в печальном раздумье останавливался мыслию на тех прискорбных явлениях и ужасных случаях и обстоятельствах нашей жизни, которые порождают, развивают и поддерживают собою нищенство. Внезапная потеря имущества от разнообразных несчастных случаев, тяжкая болезнь, истощившая последние силы и окончательно убившая здоровье, раннее круглое сиротство и бездомовство… кто в состоянии предвидеть и предотвратить все эти и подобные ужасы! И, по истине великого духа, сильной воли и твердого характера нужно для того, чтоб не пасть и не разбиться под ударами подобных несчастий, — чтоб, не найдя себе после них ни в ком и ни чем поддержки и сочувствия, не взять страннического посоха и нищенской сумы и не пойти куда очи глядят. Размышляя об этих ужасных случаях, невольно поникнешь мыслию пред недоведомыми путями Промысла, и во глубине души пожелаешь только одного: чтоб люди стали менее самолюбивы и горды, а более человеколюбивы и общительны, — чтоб они не оставляли без сочувствия и помощи несчастных, подвергшихся подобным ударам судьбы, — чтоб они брали таких на свои руки, на свое призрение и попечение.
Но есть, братие мои, одно обстоятельство, умножающее и поддерживающее собою нищенство, — обстоятельство не то-что непредотвратимое, как те, о которых мы сейчас говорили. На это обстоятельство я и хочу обратить теперь ваше внимание.
Вот в семействе не богатом, но и не совсем бедном, является на свет Божий новый член. Вместо обычной радости, в этом семействе слышатся теперь воздыхания, вопли, нередко ропот на небесное Провидение. Какая-ж этому причина? — Новорожденный — калека. Дитя растет, печали семейства умножаются; родители во глубине души желают, нередко даже молятся, чтоб Господь «принял к себе» их калеку. Но дитя не умирает, — естественная любовь матери к своему детищу в настоящем случае переходит в что-то похожее на ненависть к нему. Всякая резвость, так свойственная детскому возрасту, каждый неосторожный шаг его вознаграждаются толчками, заушениями и т. п.; старшие дети этого семейства приобретают как-бы право, как угодно и сколько угодно, безнаказанно тешиться над своим несчастным братом. Наконец, дитя выросло; пора-бы и учить его чему нибудь; но зачем и чему его учить? — думают родители: ведь оно — калека, знать уж так суждено ему, чтоб не жить ему своим трудом и не есть своего хлеба. Задумался, крепко задумался отец, а мать горько плачет. — «До коих пор ты будешь лежать у нас?» — слышит, наконец, несчастный калека. «Ведь так-же нельзя пролежать целую жизнь! Ты-бы пошел куда нибудь, попросил-бы, авось добрые люди не откажут. Вот хоть завтра, например, в городе храмовой праздник: сколько там будет всякого народа, а господ! Хоть десятый даст копейку, — и того не высидишь на лавке» и т. д. Раздумывает несчастный: «что делать? не послушаешься, — еще больше будет брани и упреков мне». — «Как-же я пойду?» спрашивает он. «Ведь я не знаю дороги, да и просить как-то не умею, и господ боюсь». — «Вот такой-то слепец, — ты его знаешь, — обещался взять тебя с собой; он тебя научит, как просить. Пойдешь?» — «Пойду!»… И — бедное дитя отдается в ученики нищему! Первый опыт нищенства удался; отец и мать чрезвычайно довольны и с радушием относятся к своему калеке. Чрез несколько времени невдалеке открывается ярмарка: таже история повторяется с молодым нищим. Два-три опыта, — и он уже привык к нищенской жизни, перестал бояться господ, научился разным причитываниям при выпрашиваньи подаяний; чрез год ему уже приятны подобные путешествия за сборами, и со временем он является записным бродягой-попрошайкой.
Еще подобное явление. Вдова, имеющая единственную дочь, приняла к себе зятя, который, поступая в ее семью, обещался содержать ее до смерти. Пока зять был моложе и теща не совсем стара, дело шло у них ладно. Но вот у зятя свое уже порядочное семейство, а теща заметно ослабела в силах, стала неспособною к работам и трудам. К довершению несчастия — любимая дочь ее заболела и умерла: много плакала бедная старуха и, наконец, лишилась последнего зрения. Зять давно уже косо посматривал на слабую старуху; теперь он окончательно на нее напустился: «иди себе с Богом! Что мне делать, куда деваться с тобою? Разве не знаешь, что и кроме тебя у меня куча детей, а я —человек одинокий, одному мне на вас не наработать?» и проч. Плачет несчастная, горько плачет; но, выслушивая ежедневно одно и тоже, встречая неуважение и презрение со стороны настроенных отцом внучат своих, претерпевая от них даже прямые обиды и оскорбления, она, наконец, берется за нищенский посох…
Еще подобный случай. Старик-отец женил своего сына. Новая хозяйка дома, поживши несколько времени, глубоко возненавидела, почему-то, старика. Ей досадно, когда он пройдется по комнате; она плюет вслед ему; она ворчит что-то под нос себе, когда он изредка промолвит слово; она даже не хочет смотреть на него. К общему столу его давно уже перестали приглашать; питается-же он остатками от стола детей своих, или же, большею частию, сухим хлебом с водою; наконец, и хлеб начали запирать от него. Спать в избе ему давно уже не стало места; летом он проводит ночь на дворе под синим небом, а зимой — на полу на земле вместе с молодыми животными. Невестка его давно уже твердит мужу: «что нам делать с твоим стариком? Не берет Бог к себе, да и только. Сам не работает, а ему подай. Где-ж нам набраться на него? Ведь у нас уже, слава Богу, подрастают дети… Почему тебе не сказать-бы ему, пусть себе идет в люди»… Видел все это, знал всю ненависть к себе невестки несчастный старик; но молчал и терпел: когда-же сынок сделал ему роковое предложение, — он не в силах уже терпеть более, — он берется за мешок и идет по миру за пропитанием…
Можно-бы привесть много еще подобных случаев: но с одной стороны, они слишком знакомы всякому внимательному наблюдателю; с другой — и грустно, тяжело говорить о том, как родители своих детей, дети своих родителей, муж жену, жена мужа, брат сестру, сестра брата, — вообще люди, долженствующие, по всем законам, божеским и человеческим, состоять в самой тесной связи и самой искренней любви между собою, — как, говорю, эти люди обрекают друг друга на тяжелую, нищенскую жизнь. И, Боже мой, это совершается в христианских семействах!! Когда я размышлял об этом, мне пришли на мысль слова Писания, которые я привел в начале моего слова к вам: кто не заботится о своих, особенно о домашних, тот отвергся от веры и хуже неверного.
В самом деле, братие мои, вера наша учит нас оказывать любовь, милость и благосердие всем без изъятия, ближним и дальним, знаемым и незнаемым, единоверным и иноверным, даже явным недоброжелателям и врагам нашим; а эти люди отказывают в них даже тем, кто имеет на них самые первые, самые священные и неприкосновенные права, — отказывают людям, ближе которых не может быть к нам никого на земле. Где-же тут наша вера? Где любовь, которую завещал нам с креста своего до конца возлюбивший нас Спаситель, и в которой одной мы должны свидетельствовать свою веру в Него? Если в наших действиях нет любви, — не значит-ли это, что мы отверглись веры? — Но такие люди, по апостолу, хуже неверных. Действительно, оставаться бесчувственными и жестокими в отношении к тем, чрез кого мы получили бытие и жизнь, от кого потом вскормлены и воспитаны, — это такое дело, на которое и неверные не могут смотреть равнодушно. Во все времена и у всех народов, непросвещенных христианскою верою, неуважение к родителям почиталось делом бесчестным; во всех законодательствах и религиях оскорбление родителей принимаемо было за величайшее преступление и угрожаемо страшными наказаниями от Бога и от людей. Таким-же образом, дать бытие и жизнь новому, подобному нам существу, и потом оставить его без всякого призрения и попечения, — это опять дело, которого не делают и неверные, следуя одному естественному человеческому чувству. Но что я говорю: неверные? Так не делают даже неразумные животные: и оне кормят и поят своих детей…
«Я человек бедный,» скажешь. «Что-же мне делать, когда я едва себя могу содержать? Где взять мне сил и средств на содержание людей лишних?» — Ты человек бедный? Но так-ли ты беден в самом деле, чтоб был уже не в состоянии прокормить одного, лишнего по твоему, человека? Не гоняешься-ли ты за бóльшим, излишним? Не скопляешь-ли на черный день? Не скупишься ли ты? — Ты человек бедный? Но все-ли ты употребляешь силы и средства к облегчению своей бедности? Усугубляешь-ли свои труды, приумножаешь-ли свои занятия? Не ленишься-ли ты? — Ты человек бедный? Но если ты добрый сын, — скорее сам перенесешь известное лишение, чем заставишь переносить его своего престарелого отца, или мать. Если ты настоящий отец, — скорее себе откажешь в куске хлеба, нежели оставишь без него свое дитя. — Впрочем, выше мы видели, что не бедность только заставляет так делать. Гордость, самолюбие, своекорыстие, не любовь к людям — вот еще что, и бóльшею частию именно это заставляет так делать. Человеку досадно, что его трудами пользуются люди, не принимающие в них участия, и вот он гонит их от себя, как лишнее бремя, как напрасно ядущих хлеб его. Он забыл, что этот человек, напрасно ядущий хлеб его, есть первый благодетель его на земле, которому он обязан решительно всем, самою даже жизнию своею. Он забыл, что это дитя — его лишнее бремя — кость от костей его и плоть от плоти его, — что оно некоторым образом есть как-бы он сам, и во всяком случае нисколько не виновато тем, что родилось калекой… Есть и такие, которые заставляют своих домашних нищенствовать — в надежде и самим поживиться от их нищенских сборов. И — замечательное дело: этот человек, который заставил своего отца, свою мать, свое дитя пойти в нищие, — этот самый человек, при встрече с чужим нищим, нередко подает ему Христа ради. Так всегда и везде: ложь и неправда обманывает сама себя! Не думаешь-ли ты этими подаяниями чужим нищим загладить вину свою в отношении к своим, домашним? Или ты представляешь, что только тот — настоящий нищий, который бродит и просит, и только такому нищему поданная милостыня приятна Богу? Или это у тебя фарисейская замашка — делать благодеяния на-показ? Или, наконец, ты расчитываешь, что при таком благодеянии можно обойтись только несколькими копейками и спасти свою душу, тогда как на содержание тех людей, которых ты сделал нищими, потребно гораздо более? — Откуда-бы ни происходило это в тебе, — во всяком случае, не льстися, возлюбленный! Милостыня твоя не благоугодна Богу; она не спасет тебя. Вопли твоих присных, которых ты прогнал от себя, день и нощь вопиют во уши Господа Саваофа (Іак. 5, 4): оне заглушают своею силою глас молитвы, возносимой за тебя чужим нищим, не дают ему доходить до престола Господня, и уготовляют тебе, вместо милости и любви, праведный гнев Божий.
Но вот мальчик и девочка — круглые сироты, у которых беспощадная смерть отняла отца и мать, и больше у них нет никого из родных; вот вдова с малолетними детьми, которых она не в силах обуть, одеть и прокормить; вот целое семейство, разоренное от пожара, от падежа скотского или от другого внезапного несчастия. Что этим людям делать? Кому об них думать, заботиться и хлопотать? Кому их спасать от нищеты и нищенства?
Слова Писания о людях, не заботящихся о своих присных, могут быть понимаемы в смысле более обширном: их можно приложить не к отдельным только семействам, но и к совокупности нескольких семейств, к целому обществу людей, связанных между собою единством места, житейских потребностей, интересов, — одним словом, их можно приложить к тому, что мы называем селением, погостом, приходом. Христианское селение, как-бы велико и обширно оно ни было по своему внешнему положению, — по внутренним отношениям членов своих должно быть ни более, ни менее, как одним обширным семейством. И не таково-ли оно на самом деле во многих отношениях? Посмотрите: управляется оно одними начальниками, как семейство одним старейшиною; дома и огороды, поля и нивы, луга и рощи его — вместе; рабочий скот его — на одном пастбище. Если случится какое несчастие, — налетит, например, саранча, повеет смертоносная зараза, загорится дом, — это несчастие касается всего селения; — и еслибы сосед не шел спасать другого от пожара, все село выгорело-бы… Сверх того, в нем почти все — и действительные родственники между собою: тот тому кум, а этот другому сват и т. д. Еще более это нужно сказать о погосте или приходе; сверх всего прочего, тут еще и храм Божий и отец духовный — для всех один и тот-же. Какой более тесной связи нужно между людьми! Подлинно, это одно семейство. Если-же так, то отчего в этом обширном семействе не найдет себе приюта бездомовный сирота, не встретит сочувствия и помощи бессильная вдова, разорившееся от несчастных случаев семейство, разбитый горем и болезнию хозяин и т. п? Не грешно-ли, не стыдно-ли нам выпускать из нашего общества нищих в мир Божий? Почему-бы нам не взять на свое призрение и попечение этих несчастных? Не говоря уже о нравственном значении такого бесчеловечного отношения к нашим ближним, разве малый вред происходит отсюда для самого общества вашего, оставляющего таких людей без призрения? Человек идет в нищие; у него есть дети — тоже нищие; от них опять дети — и опять нищие и т. д. и т. д. Сколько пропадает у общества рабочих рук, свежих сил! И само-же общество, в добавок к этому, должно отбывать за таких людей разные повинности, взносить за них подати, — и чем больше накопляется таких людей, тем больше этих повинностей, тем более нарастает эта подать. Но дайте этому человеку пособие на первых порах, приютите его, — раньше или позже он поправится и станет честным тружеником, таким-же, как и все добрые поселяне или граждане. Да и много-ли нужно для того, чтобы сразу не пустить человека в нищие? Из целого многолюдного общества один даст угол в своем жилище, другие — по мерке хлеба, третьи — лишнюю у себя одежду; один — в займы, другой — в помощь, и — человек спасен… Со временем он с лихвою воздаст своим благодетелям. А какая благодарность к благодетелям будет жить в душе его во всю жизнь! Какою одушевится он ревностию — помогать другим, подвергающимся одинаковым с ним ударам судьбы! Так велит нам Бог помогать нашим ближним, так учит нас святое евангелие Христово, так требует от нас христианский долг, если мы желаем, чтобы наша христианская вера была для нас душеспасительна. — Если-же мы, братие, остаемся холодными и равнодушными к несчастиям людей, живущих вместе с нами, хотя-бы эти люди и не были нашими родными, и до того простираем свою холодность и равнодушие, что эти люди в наших-же глазах принуждены идти в нищие, то в таком случае на нас падает приговор апостола, что мы, называясь верными во Христа, не замечаем, как отвергаемся от веры и поступаем хуже неверных.
Да избавит-же Господь души наши от такого бесчеловечия! Иначе наша вера, на которую мы так надеемся и которою столько хвалимся, послужит только к нашему вечному стыду и осуждению пред Богом и человеками. Аминь.
(«Воскресное Чтение» 1862 г. № 34).
Слово во святой Великий пяток
Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми (Пс.115:3).
Так спрашивал себя праведный Давид, когда представлял себе те милости и благодеяния Божии, которыми Господь Бог ущедрял его во все продолжение его жизни.
Христиане, братие! Если когда, то преимущественно ныне и нам благовременно предложить себе этот вопрос Давида. Св. церковь представляет ныне духовному взору нашему такие милости и благодеяния Спасителя нашего, излитые на нас, грешных, которые, поколебав, в минуту явления своего миру, небо, землю и преисподнюю, не престают доныне, и не престанут до скончания века колебать священным трепетом и благоговейным изумлением все существо наше. Крест, гроб и плащаница, мучительные страдания, позорная смерть и погребение Господа, — вот предметы сегодняшнего церковного вспоминания. Желая как можно глубже напечатлеть в сердце нашем великие голгофские события, св. церковь представляет и для чувственного взора нашего вещественные подобия смерти Богочеловека: вот пред нами плащаница, и на ней изображен Спаситель, обвитый погребальными пеленами. Так, кажется, и слышишь из этого таинственного гроба: обратитеся и видите, аще есть болезнь, яко болезнь моя (Плач.1:12). «Смотрите, в моей плоти от главы до ног несть целости (Ис.1:6), но кийждо уд ее бесчестие претерпе: глаза — терние, лице — оплевания, челюсти — заушения, уста — во оцте растворенную желчь, ушеса — хуления злочестивая, руце и нозе — гвоздие, все тело — протяжение на кресте» (стихира вел. пятка); наконец, испив горькую чашу страданий до дна, Я, бездыханный и беззрачный, не имея вида ни доброты, в мертвецех вменяюся и во гроб мал странноприемлюся (песни св. церк.), — и все это вас ради». О, что же воздадим Господеви Спасителю нашему о всех, яже воздаде нам?
Воздать Господу по достоянию за все, что Он воздал нам, мы, братие, решительно не в состоянии. Если-бы даже мы принесли ему в жертву все наше имущество, спокойствие, благосостояние, наконец — самую свою душу и тело, то и эта жертва наша не была-бы равносильна той, какую Он принес за нас; не была-бы равносильна потому, что все блага наши, самая душа и тело наше — не наши, а Его (1Кор.6:20): вся наша Его суть, и мы сами — не свои (1Кор.6:19), а Егоже. Но, сам дая всем живот и дыхание и вся (Деян.17:25), Он и не требует благих наших (Псал.15:2); един ведый человеческого естества немощь (песнь церкви), Он и не ищет от нас того, что выше сил наших. Что-же воздадим Ему? Мы сказали, что душа и тело — не наши: это — так; однако ж, такое или иное направление, такое или иное действие, такой или иной образ жизни души и тела, — это в нашей власти; — у нас есть сердце, которое совершенно от себя заправляет всею нашею внутреннею жизнию. Это — единственная наша собственность, и ее-то хощет от нас наш высочайший Благодетель, как единственной жертвы, которую мы в состоянии принесть Ему: даждь ми, сыне, — говорит Он, — твое сердце (Прит.23:26).
Отдать сердце кому нибудь, и на языке обыкновенном и на языке слова Божия, значит — от всей души полюбить кого. Нужно-ли выяснять, почему именно этой жертвы ищет от нас Спаситель наш и что Он — так сказать — имеет на нее полное право? Это с первого разу очевидно для всякого. История страданий и смерти Господа, которую мы в страстную седмицу так часто слышим, есть ничто иное, как раскрытие следующей истины: тако возлюби Бог мир, яко и Сына своего единородного дал есть (Ин.3:16); тако возлюби нас грешных Спаситель наш, яко по нас душу свою положи (1 Ин.3:16). Бог, который нас сотворил и сохраняет, делается за нас жертвой, спасает нас, когда мы достойны были Его наказания, подвергается ударам, которые долженствовали пасть на нас, и чрезвычайным способом, который одна любовь могла найти и привести в исполнение, исторгает нас из той глубины, в которую мы увлеклись нашими беззакониями. Любовь Отца небесного распинает, любовь Сына Божия распинается, да чада Божия наречемся и будем (1 Ин.8:1). Как же при мысли этой не согреться сердцу пламенною, горячайшею любовию, к сладчайшему Иисусу, как не истаять ему пред этой бездной бесконечной любви Божией, возлюбившей нас недостойных до конца (Ин.13:1)?.. Любовь, оказываемая нам со стороны других, естественно вызывает в нашем сердце чувство взаимной любви: как-же любви Божией, крепкой яко смерть (Песн.8:6), не вызывает в нашем сердце взаимной к себе любви? Любовь отеческая находит возмездие себе во взаимной любви сыновней; любовь братняя и дружеская считает данию для себя взаимную любовь брата и друга: почему-же не считать нашей любви ко Господу возмездием и данию за Его любовь к нам? Правда, дань эта слишком мала и незначительна: любовь наша ко Господу не равносильна любви Его к нам, одна отстоит от другой как земля от неба, как временное от вечного, конечное от бесконечного. Но не скорби, душа, любящая Господа твоего! Если ты не можешь любить Его столько, сколько Он достоин, люби столько, сколько можешь. Сердцеведец знает меру сил твоих, слышит твои тайные воздыхания о Нем, — Он примет эту малую любовь твою, как приял некогда две лепты вдовицы. Одна уже мысль, а тем паче скорбь твоя о том, что ты не можешь любить Господа столько, сколько Он достоин любви, приятнее для Него всяких приношений. Отдай-же всецело, христианин, твое сердце своему Спасителю: один Он вполне достоин владеть им; воспламени его святою любовию ко Господу, пусть оно живет и дышит сим, и только сим божественным пламенем.
Но, братие, пламенная любовь не может долго таиться в сердце: она непременно выразится в свойственных ей действиях. Иосиф аримафейский горячо любил Господа Иисуса, — и хотя сначала, страха ради иудейска (Ин.19:38), не обнаруживал своей любви к Нему, однако ж, когда Господь умер на кресте, он уже не может долее таить в сердце ее божественное пламя: он идет к Пилату и, прося у него позволения погребсти тело Христово, явно открывается в своей любви к умершему. Душа христианская! По милости Божией, давно уже прошли тяжкие времена боязни, теперь время свободного, открытого исповедания Христа Сыном Божиим, нашим Спасителем и искупителем. Что-же ты боишься открыть и исповедать свою любовь к Нему? тебя не изженут из сонмища: в царстве Христовом за такое исповедание ублажают. Гряди же, исповедай, открой и докажи свою любовь к твоему Спасителю.
Чем-же мы можем выражать и свидетельствовать нашу любовь к Господу? Припомним, как мы ведем себя по отношению к любящим нас и любимым нами, когда хотим доказать нашу взаимность. В таком случае мы обыкновенно беспрекословно исполняем волю любимых нами, во всем подражаем им, сочувствуем им во всех приключениях их жизни, в радостных сорадуясь, в скорбных соскорбя. Почему-же нам не вести себя подобным образом по отношению к нашему Господу, если мы любим Его не словом только и языком, но делом и истиною (1 Ин.3:18), если мы искренно желаем обнаружить и доказать свою любовь к Нему? Почему не стараться всячески исполнять Его св. волю, выраженную в законе, почему не подражать Его жизни, почему не принять деятельного участия в Его крестных страданиях?
Аще кто любит Мя, — говорит сам Спаситель наш, — слово Мое соблюдет; имеяй заповеди Моя и соблюдаяй их, той есть любяй Мя, а не любяй Мя — словес Моих не соблюдет (Ин.14:21. 23. 24). Какие это заповеди нашего Спасителя, которые мы должны исполнять для выражения нашей любви к Нему? Господь наш — весь любы (1 Ин.4:2), а из любви что другое может и проистекать, как не любовь-же? Законодатель любвеобилен: какие-же заповеди Его и могут-ли быть иныя, как не заповеди о любви? Сия заповедую вам, да любите друг друга, сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, яко-же возлюбих вы; заповедь новую даю вам, да любите друг друга (Ин.15:17. 12; 13, 34): вот заповеди нашего любвеобильного законодателя! Из них видно, что исполнять заповеди Его — значит не что иное, как любить друг друга. Таким образом, мы иначе не можем выразить свою любовь к Господу, как любовию к ближним нашим. Это очень естественно: когда мы любим известного человека, то любим не только его, но и тех, кого он любит, и этою любовию к последним свидетельствуем, между прочим, свою любовь к первому. Притом-же Господь Иисус всех нас не стыдится братиею нарицати (Евр.2:11), всем нам даде область чадом Божиим быти (Ин.1:12): значит, и мы и ближние наши — едино благодатное семейство единого Отца любви. А если так, то тот ложь есть, кто речет, яко люблю Бога, а брата своего ненавидит (1 Ин.4:20); кто истинно любит Господа, тот не может не любить ближних своих, так-же как истинно любящий отца своего по плоти, не может не любить единокровных себе братьев и сестер. Итак, любовь к ближним, или — что тоже — исполнение воли Божией — есть первый способ выражения нашей любви ко Господу. Другой способ выражения этой любви есть подражание жизни Господа. Вся жизнь Его — от яслей до гроба — представляет высочайший, беспримерный, единственный образец для подражания во всех отношениях: каждое дело, каждое слово Богочеловека глубоко поучительны и назидательны для всех и каждого. Не достало-бы нам времени, если-бы мы захотели представить все то, чему мы можем и должны подражать в жизни Христа Спасителя. Посмотрите, например, как удивительна Его нищета и убожество. Он родился в нищете и всю жизнь Свою провел в крайней бедности: лисы язвины имут и птицы небесные гнезда, Сын-же человеческий не имеет где главу подклонити (Мф.8:20), сказал Он однажды человеку, из честолюбия желавшему быть учеником Его. Как удивительно Его повиновение Отцу небесному! Мое брашно есть, говорил Он ученикам своим, да сотворю волю Пославшего Мя и совершу дело Его (Ин.4:34). Тяжка и ужасна была для Него та минута, когда Он представлял Себе те страдания, которые готовила Ему злоба иудеев, и потому Он молился: Отче Мой! аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия. Но, так как эта чаша предопределена была Ему Отцом, то Он совершенно повиновался Его воле: обаче не яко-же Аз хощу, но яко-же Ты (Мф.26:39), присовокупил Он. Не дивна-ли Его снисходительность к величайшим грешникам? Нечего уже и говорить о том, что Он не гнушался ими, удостоивал их особенной близости к Себе, так что за это злоба мнимых праведников прозвала Его ядцею и винопийцею, другом мытарей и грешников (Мф.11:19); довольно указать на один особенно замечательный случай в этом отношении. Однажды книжники и фарисеи приводят к Нему женщину и обвиняют ее в таком преступлении, за которое, по закону, ее следовало побить камнями, и спрашивают Его: Ты-же что на сие глаголеши? Но вот что глаголет им божественный Учитель: иже есть без греха в вас, первее верзи камень на ню (Ин.8:7). А не беспримерна-ли любовь Его к врагам? Отче, отпусти им (Лк.23:24), взывал Он со креста к Отцу своему, умоляя Его о своих распинателях. Почему-же нам не подражать по возможности сим высоким добродетелям Господа нашего? А иначе — мы и не выразим любви своей к Нему: глаголяй во Христе пребывати, говорит ближайший ученик Его, — должен есть, яко-же Он ходил есть, и сей такожде да ходит (Ин.2:6); образ дах, да яко-же Аз сотворих вам, и вы творите (Ин.13:19), говорит Он сам.
Высочайший образ выражения нашей любви ко Господу есть участие в Его крестных страданиях, — участие не холодное, а живое, деятельное. Это участие тесно связано с указанными нами прежде способами выражения любви ко Господу: оно есть прямое следствие сих последних. Кто истинно подражает жизни Христа Спасителя, тот необходимо самым деятельным образом участвует в Его страданиях. В самом деле, что такое была вся жизнь нашего Господа от Вифлеема до Голгофы, как не одна огромная цепь лишений, бедствий, страданий всякого рода? Значит, какую-бы черту этой жизни христианин ни избрал себе в подражание, во всяком случае оно не обойдется для него без страдания, — не обойдется уже по тому одному, что самая черта эта непременно запечатлена характером страдания. С другой стороны, жизнь Христова, по самому существу своему, как раз противоположна обычной жизни плоти и мира: поэтому подражатель Христовой жизни естественно становится во враждебное отношение и к собственной своей плоти и к окружающему его миру. Плоть и мир, с своей стороны, не могут выносить этого равнодушно: всеми силами своими, подкрепленными еще силами адскими, они вооружаются против истинного ученика Христова. Плоть преследует его своими неразумными требованиями, мир — своими соблазнами, насмешками, укоризнами, клеветами, презрением, ненавистию; первая всегда волнуется своими страстями против всего, что носит на себе печать Христа и Его евангелия, второй — всегда ищет вины и лжесвидетельства, на подражателя Христова; мир всегда способен найти закон, в силу которого истинный ученик Христов должен есть умрети (Ин.19:7); плоть всегда готова подтвердить этот мнимый закон неистовым воплем: возьми, возьми, распни Его (Ин.19:15). Вот отчего Спаситель обещал Своим последователям такую скорбную участь в жизни сей: в мире скорбни будете (Ин.16:33), будете ненавидимы всеми — имене Моего ради (Мф.10:22), говорил Он ученикам Своим. Вот отчего и вси, хотевшии и хотящии благочестно жити о Христе Иисусе, гоними были и всегда будут (2 Тим.3:12). Вот отчего истинный христианин так часто изображается в слове Божием воином Христовым. Сколько, в самом деле, надо вынесть ему тяжелых подвигов борьбы и внутренней и внешней! Из этих-то подвигов и слагается тот крест, который должен взять всякий, кто только хощет идти по Христе (Мк.8:34). Возьми-же его, возлюбленный о Христе брат, и неси безропотно до самой своей Голгофы. Иначе — ты не оправдаешь своей любви к Спасителю: Он сам говорит: иже не носит креста своего, и вслед Мене грядет, не может Мой быти ученик (Лк.14:27).
Итак, мы узнали, что можем и должны воздать Господеви Спасителю нашему о всех, яже воздаде нам. Спросим-же теперь свою совесть, пусть она скажет, воздаем-ли мы и воздавали-ль когда нибудь Ему то, что можем и должны? Любим-ли мы Его так, как Он возлюбил нас? любим-ли ближних наших так, как Он повелел нам? Подражаем-ли Его жизни, которой одной должны подражать? Принимаем-ли деятельное участие в Его страданиях? Ради связанного за нас по рукам Господа связали-ль мы руки свои от лихвы и корысти, от мзды неправедной? Ради ударенного за нас в ланиту и оплеванного в лице, научились-ли мы великодушно переносить оскорбления, причиняемые нам иногда неосторожностию ближних? Ради понесшего на раменах своих великий и безмерно тяжелый крест для нашего спасения, коснулись-ли мы хоть перстом благого ига и легкого бремени (Мф.11:30), — Его заповедей, для собственного-же нашего спасения? Ради обнаженного за нас, покрыли-ль наготу хоть одного бесприютного брата нашего? Ради распятого за нас, распяли-ль плоть нашу со страсть-ми и похотьми? (Гал.5:24). Ради вкусившего за нас оцет с желчию, возбранили-ль устам нашим вкушать от потоков житейских сладостей, от кладенцов сокрушенных (Иер.2:13)? Ради умершего за нас, умерли-ль миру с его соблазнами, умертвили-ль «плоти нашея мудрование» (тропарь 9-го часа), умерли-ль греху? (Рим.6:11). Коротко, давшему за нас всего Себе, отдали-ль мы сердце наше? Ах, Господи! Тебе правда, нам-же стыдение лица (Дан.9:7). О, кто даст главе нашей воду и очесем нашим источник слез, да плачемся не только день и нощь (Иер.9:1), но и всю жизнь нашу о нашем бесчувствии, жестосердии и неблагодарности ко Господу!
Но, Господи, Господи! Отъими сердце каменное от плоти нашея и даждь нам сердце плотяно (Иез.36:26), да сие воздадим Тебе за вся, яже воздал еси нам. Аминь.
(«Воскресное Чтение» 1867 г. № 55).
Слово в Неделю 3-ю Великого поста
Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе и возмет крест свой и по Мне грядет (Мк.8:34).
Так говорил некогда Господь наш Иисус Христос своим избранным ученикам и всем прочим слушателям Его божественного учения. Так говорит Он и всем нам, братие, нареченным Его последователям, в Своем святом слове, не престающем доселе и до скончания века, имеющем возвещаться во всеуслышание в Его святой Церкви. Этими словами Он дает нам заповедь о так-называемом самоотвержении и крестоношении христианском. По точному смыслу этой заповеди, вся жизнь последователя Христова должна быть одним непрерывным и неустанным подвигом, каковым была и вся земная жизнь самого Подвигоположника и Спасителя нашего Иисуса. Христианин должен непрестанно бороться с самим собою, отрекаясь и отвергаясь своего греховного, самолюбивого Я, принося себя в жертву живую, святую, благоугодную Богу (Рим.12:1). Он должен окончательно умертвить в себе царствующий в мире грех; должен и сам умереть для мира и греха. Только под этим условием он и может спасти душу свою, т. е. сделать ее способною и готовою к теснейшему общению и единению с Богом в жизни будущей, в чем собственно и состоит последняя цель, в чем и заключается высшее призвание и полнейшее удовлетворение, или вечное блаженство души. А кто из христиан пожалеет душу свою для этих подвигов борьбы и самоотвержения и захочет спасти, т. е. сохранить ее для мира и греха, тот, по слову Господа, окончательно погубит ее для жизни будущей.
Под влиянием заповеди Христа Спасителя о самоотвержении, разъясненной подробнее Его св. апостолами, христиане, с самых первых времен своего существования, стали резко отличаться в образе жизни и поведения от прочих людей, не принадлежащих к их обществу. В их среде скоро явились особые правила не только веры, но и жизни и деятельности, сообразной с верою, — возникли свои особые нравы и обычаи, установились свои законы, определяющие порядок даже частной, домашней жизни верующих. Возникла так-называемая церковная дисциплина, и рядом с нею стали появляться и разнообразные виды христианского подвижничества. Высшие роды христианского подвижничества, каковы, например, безбрачие, полная нестяжательность и т. п. Церковь предоставила доброй воле и свободному выбору христолюбцев; но основные начала и формы подвижнической жизни, например, посты в определенные дни и времена года, общественные и домашние молитвословия, совершаемые в известном чине и порядке, с известными внешними обнаружениями христианского смирения и благоговения, возможно частое приступление к таинствам исповеди и св. причащения, Церковь сделала общеобязательными для всех чад своих, для всех призывающих имя Христово. Все это сделалось в Церкви как-бы само собою, — так просто и естественно, что казалось-бы никому и в голову не придет когда-либо возражать против этого. Если самоотвержение вообще, по слову Христа Спасителя, столь необходимо для христианина, что без него он не может и быть христианином; то кто станет оспаривать потребность и законность того, в чем естественно и неизбежно проявляется это самоотвержение? А между тем, братие мои, нашлись христиане, — и их теперь весьма много, целое отдельное общество, или вероисповедание христианское, — которые не только возражают, или оспаривают, но и самым решительным образом отвергают все это, как ни к чему будто-бы ненужное и негодное; отвергают, говорю, и даже порицают все, что носит на себе печать христианского подвижничества, церковной дисциплины, или даже просто — церковной обрядности.
На каком-же основании отвергают? Не мало приводят для сего разных мнимых оснований; но все они вытекают, по-видимому, из одного главного. Иисус Христос, говорят, совершил раз навсегда и для всех дело спасения нашего: к чему-же здесь еще какие-то наши подвиги? Достаточно уверовать во Христа, как нашего Спасителя, и спасение наше — несомненно. Много и долго пришлось-бы нам, братие, говорить здесь, если-бы вздумали мы подробно доказывать ложность приведенного сейчас взгляда и рассуждения. Постараемся сделать это как можно короче.
Иисус Христос совершил дело спасения нашего. Это, конечно, вполне справедливо. Но следует-ли отсюда, что крестною жертвою Христа Спасителя все уже и кончено для нас? Если так, то для чего-же, спрашивается, Иисус Христос основал на земле свою Церковь? для чего даровал ей Духа Святаго, в десятый день по вознесении Своем на небо? для чего учредил в ней так-называемые таинства, т. е. особые таинственные священнодействия, в которых преподается верующим благодать возрождения, оправдания и освящения? Все это, очевидно, было-бы не нужно, если-бы крестною жертвою Спасителя все и кончалось для нашего спасения.
Иисус Христос совершил дело спасения. Но значит-ли это, что для спасения нашего с нашей стороны ничего более и не требуется, кроме веры в Него, кроме простого признания того факта, что Он — наш Спаситель? Зачем-же, в таком случае, апостол Христов так усиленно и настойчиво требует от христиан со страхом и трепетом содевать свое спасение (Флп.2:12); умерщевлять земные уды, т. е. плотские страсти (Кол.3:5); очищать себя от всякия скверны плоти и духа, творяще святыню в страсе Божием? (2 Кор.7:1). Зачем он убеждает их отложит прежний образ жизни ветхаго человека, истлевающего в обольстительных похотях, и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины? (Еф.4:22. 24). Зачем говорить о распятии плоти со страстьми и похотьми, как об отличительном признаке истинного христианина (Гал.5:24), — о борьбе с грехом даже до крови (Евр.12:4) и т. п.? Все это, опять, было-бы и не нужно и не понятно, если-бы для нашего спасения в самом деле достаточно было одной простой веры во Христа Спасителя?
Нет, неправду говорят эти новые христиане. По учению Священного Писания, Сын Божий совершил все, что потребно для спасения рода человеческого, и в этом именно смысле говорится иногда, что Он совершил наше спасение; содевается-же оно на самом деле собственно в Церкви Христовой, которая для сего и основана Духом Святым, живущим в ней, или, как обыкновеннее выражается Писание, благодатию Святого Духа. Низшествие Святого Духа на апостолов, а чрез них и на всех верующих, и пребывание Его в Церкви и раздаяние верующим, даже до сего дня и до скончания века, по неложному обещанию Христа Спасителя (Ин.14:16), это прямое последствие искупительных заслуг Его и венец всех благ, дарованных роду человеческому Его крестною жертвою. Действие Святого Духа в Церкви, сравнительно с искупительным делом Иисуса Христа, не есть что-либо новое в собственном смысле: это — только продолжение и дальнейшее развитие того-же дела Христова. Там, на Голгофе, на кресте, спасение совершено вообще для всех; здесь, в Церкви, оно подается каждому ищущему его, усвояется ему, становится личным достоянием спасающегося. На Голгофе крестом открыт нам путь на небо, к престолу Божию; в Церкви мы прямо становимся уже на этот путь и приводимся к Богу. Там нам дано право быть чадами Божиими, потерянное нами еще в раю, в несчастном падении прародителей здесь мы уже действительно делаемся чадами Божиими… Таким образом, повторяем, мы спасаемся в Церкви, благодатию Святого Духа, даруемою нам по вере в Иисуса Христа и по силе Его крестной смерти за нас.
Но и благодать, содевающая наше спасение в Церкви, не спасет нас, братие, без нашего личного участия, без наших собственных трудов и подвигов в содевании спасения. Нужно-ли много распростряняться в доказательствах этой истины? Не понятна-ли она и сама собою для здравого смысла? Почему в самом деле я или вы должны получить спасение, когда мы ни мало не заботимся, или даже и вовсе не думаем об зтом спасении? Да и возможно-ли спасти нашу душу, т. е. сделать ее на веки счастливою и блаженною, без самой нашей души, помимо ее воли, ее желания и участия в своем спасении? Нет; скажем словами одного церковного учителя, Бог мог создать нас без нас, но спасти нас без нас не может. Благодать Божия только помогает, только дает нам силы совершать наше спасение; но мы сами должны работать и трудиться для своего спасения, чтобы, так сказать заслужить его. И здесь-то, братья мои, открывается для христианина широкое поприще борьбы, трудов, подвигов, о необходимости которых так решительно заявляет слово Божие. Здесь-то он должен отвергнуться себя и взять крест свой, чтобы достойно ходити своего звания, чтобы не оскорблять своими грехами Духа Божия, которым напояется и запечатлевается в таинствах церковных; чтобы не противодействовать, а всячески содействовать благодати Божией, его освящающей; чтобы возгревать и приумножать в себе, а не умалять и ослаблять, тем паче не удалять от себя, своими скверными страстями этот безценный дар Божий. Ибо известно, что, и по принятии благодати, мы чувствуем в себе влечение к злу и греху; и по примирении с Богом и совестию, мы можем падать нравственно, и падать иногда тяжело и глубоко, и тем лишаться нашей дорогой союзницы в деле спасения. Сколько раз, например, мы каялись уже в жизни нашей, и каялись, быть может, искренно и чистосердечно, а потому и получали прощение; сколько раз принимали в себя тело и кровь Спасителя нашего, во оставление грехов и в жизнь вечную, во общение Духа Святаго, в наследие Царствия небесного! А между тем, скажите по совести, не царствует-ли в нас тот-же старый грех, не воюют-ли во удех наших все теже зловредные похоти и дурные страсти наши? Значит, все еще нужно трудиться над собою, бороться с собою, подвизаться против живущего в нас греха, и — так всю жизнь, до последнего нашего издыхания, если хотим, чтобы благодать Божия не тщетно была принимаема нами (2 Кор.6:1), чтобы она соделала наше спасение. Господь, по милосердию Своему, прощает нам в таинствах наши грехи, если мы искренно в них каемся, и дарует нам благодатные силы побеждать наши греховные страсти; но самых страстей не искореняет, самого греховного влечения не изгоняет из сердца нашего. Это обязаны сделать мы сами; это должно быть плодом наших собственных трудов и подвигов.
Лжеучение о том, что для спасения не нужны наши подвиги, а достаточно одной веры во Христа, с некоторого времени стало распространяться и в нашем православном отечестве, как в высших, так и в низших классах общества, и стало даже отторгать от Церкви чад ее в особые секты, известные под странными наименованиями пашковцев, штундистов и проч. Будем осторожны, братие! Не станем внимать льстивым речам лжеучителей, ведущим к разнузданности и погибели. Будем твердо помнить, что вне богоучрежденной Церкви Христовой и предлагаемых ею средств нет для нас спасения. Аминь.
II. Поучения
Поучение пред Причащением Святых Таин
В настоящие священные минуты все наши чувствования и помышления естественно устремлены к тому великому таинству, к которому сейчас мы намерены приступить. Когда-ж естественнее и уместнее и говорить об этом таинстве, как не теперь — в эти минуты? Итак — надеемся — вы не поскучаете, братие мои, когда мы предложим вам несколько слов и мыслей об этом таинстве, хотя, быть может, — слов и мыслей, давно уже знакомых всем нам.
Что это за таинство? Какая его сущность, какая цель, какое значение? — Начнем издалека. Человек воззван к бытию для жизни. Как тварь, вполне зависимая от Творца, получившая от Него начало жизни, человек не иначе может и поддерживать эту жизнь, как в тесном союзе и живом общении с Богом. И священная история сохранила для нас память о том блаженном времени, когда первосозданный человек, лицем к лицу обращаясь с Господом, почерпал свою жизнь и наслаждался ею из самого ее первоисточника. Но таже самая история свидетельствует, что такое блаженное состояние человека продолжалось не долго. Человек не умел дорожить этим постоянным общением с жизнию Божиею: обольщенный духом злобы, он возмечтал о самобытности и не задумался отделить свою жизнь от общения с жизнию Божиею. Понятное дело, чего следовало ожидать от такого горделивого отделения от источника жизни… И вот человек умер — и по духу и по телу. Сыны и дщери его наследовали от него, вместе с мнимою жизнию, и это несчастное приобретение — смерть: с каждым новым поколением слабые остатки жизни человечества принимали более и более противоестественное и разрушительное направление, а смерть все глубже и шире распростряняла свое страшное владычество. Все человечество (за исключением небольшой части его, вступившей в особый союз с Богом) пять тысяч слишкóм лет бесплодно томилось жаждою и алчбою новой жизни. За несколько веков до пришествия в мир Спасителя пророки совершенно верно могли уподоблять человечество трупу, в котором от главы до ног несть целости, который — весь труп, весь язва и рана палящаяся, и для уврачевания которого несть пластыря приложити, ниже елея, ниже обвязания (Ис.1:6), а весь мир — уподоблять огромному полю, полному костей человеческих, сухих зело (Иез.37:1-2). Но вот, наконец, в последок дний (Евр.1:1), когда человечество долговременным горьким опытом дознало всю тягость жизни в отчуждении от жизни Божией и лучшая часть его сгорала сильным желанием, верой и надеждою новой жизни, а худшая, не зная в отчаянии, на что решиться, или думала помочь своему горю гордым презрением жизни, или же спешила возможно-светлым образом отпраздновать ее, поставив для нея главным правилом: ямы и пиемы, утре бо умрем (1Кор.15:22), — в это время, говорим, на земле, в образе человека, является Сын Божий, Иисус Христос, — является с тем, чтобы возсоединить человечество с Божеством, чтобы привесть человечество к союзу с жизнию Божиею, от которого оно добровольно уклонилось и вне которого не могло далее продолжать своего существования. Нечего говорит здесь о том, что сделал, что претерпел наш Спаситель для нашей жизни. Но нельзя пройти здесь молчанием вот чего: Иисус Христос не только возстановил нарушенный союз между Богом и человеком, но и оградил на веки прочность и утвердил безопасность этого союза; Он учредил на земле Свою святую Церковь, в которой постоянно совершается дело любви Божией, совершенное некогда Им самим, в которой всякий желающий, во всякое время, может найти вернейшие и действительнейшие средства для самого живого и искреннего общения и союза с божественною жизнию. В числе прочих средств, дарованных Церкви для этой цели, важнейшее и главнейшее то, к которому мы приступаем ныне. В самом деле, еслибы человечество со временем могло забыть, или только смутно воспоминать о той великой голгофской жертве, которая некогда принесена за него Сыном Божиим; еслибы, поэтому, оно могло участвовать в этой спасительной жертве только холодным участием мысли, или же и теплым, но все ж чуждым действительного общения с нею, участием сердца: то в этом таинстве непрестанно возносится Отцу небесному эта спасительная жертва, ежедневно Агнец Божий таинственно закалается за грехи мира, — в этом таинстве верующий не мыслию только ума, не чувством только сердца, а самым делом приобщается этой жертве. В этом таинстве подается человечеству такая пища, которая и соединяет его с Богом и вместе сама по себе служит началом и семенем новой, вечной, божественной жизни. Вам, конечно, известно, чтó это за чудная пища. Да, братие мои, когда оказалась нужною нам такая пища и когда в целом мире не нашлось ее, Христос-Спаситель Самого Себе дает в снедь верным… Я — хлеб жизни, говорит Он; ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную… Он пребывает во Мне и Я в нем: примите-жь, ядите тело Мое, пийте кровь Мою! (Ин.6:48. 54; Мф.26:26-28). Вот историческое происхождение, вот цель и значение великого таинства причащения. Это — постоянная искупительная жертва Сына Божия за грехи мира, се Агнец Божий, выну закалающийся за нас на крестном жертвеннике; ближе по отношению к нам — это чудная трепеза любви Божией, это — сам Христос, дающий Себе в снедь верным и чрез это таинственно соединяющий их с Собою и приобщающий Своей божественной жизни.
И велика сила, неизмерно благотворно действие этого св. таинства. Кто усердно принимал и надлежащим образом усвоял святое брашно трапезы Господней, тот по собственному опыту знает, чтó это за жизнь Христова, почерпаемая в этом таинстве. Все мы, братие, конечно, по крайней мере, в день принятия этого святого таинства, всегда чувствовали какое-то особенно-сладостное состояние, какое-то невозмутимо-мирное, тихое, ровное и спокойное направление всех сил и способностей нашего духа. И ум наш становится тогда светлее и яснее, и сердце добрее, и совесть чище и спокойнее, и все естество наше бодрее, живее, усерднее и способнее к делам веры и любви христианской. Вот первые начатки, первые обнаружения жизни со Христом в Бозе, — той св. жизни, силы которой мы почерпаем в тайне причащения. Хотите-ли видеть целостный образ этой св. жизни? Посмотрите на святых Божиих человеков. И дух их — Христов (Гал.4:6), и ум их — Христов (1Кор.2:16), и святость их — Христова (Евр.10:10), самое тело их — живой член тела Христова (1Кор.6:15). Иногда избытком божественной жизни как-бы переполнялись их скудельные сосуды (2 Кор.4:7), и святые Божии обильными потоками переливали ее в сосуды других, в меньшей мере обладавших, или же совершенно не обладавших жизнию Христовою. Не будем уже говорить о том, как отеческие наставления и искренние советы какого-нибудь благочестивого старца часто совершенно изменяли прежний образ мыслей, расположений и действий какого-нибудь во многом несовершенного христианина, часто давали совершенно-иное направление жизни нечестивого, — из волка претворяли его в кроткого агнца, и вообще никого не отпускали от себя, не сделав его нравственно-лучше и добрее. Мало того: часто избыток благодатной жизни святые переливали внешним образом и на внешнюю природу других: часто одно прикосновение их о имени Иисусове исцеляло недужных телом, отверзало очи слепых, язык глухим, даже возвращало жизнь совершенно ее потерявшим. Такова жизнь Христова в своем полном развитии и обнаружении; но эта жизнь есть только предначаток той блаженной жизни, которая ожидает святых по ту сторону гроба, в дому Отца небесного!
Ожитворяя дух наш, таинство тела и крови Христовой не оставляет без оживотворения и самое тело наше. Святая Церковь выражает свою веру в такое оживотворение, когда молит Господа, чтобы святое брашно это послужило принимающим его «в крепость, исцеление и здравие души же и тела» (10 молитва ко причащению), — чтоб оно «составы утвердило в них с костьми вкупе» (3-я молитва по причащении) и под. И мы знаем много опытов, когда усердное вкушение от трапезы Господней возвращало здравие болящему телу вкусившего, и притом — в таком состоянии, когда обыкновенными средствами человеческого врачевания никак уже нельзя было помочь ему. В этом отношении таинство причащения есть новое древо жизни нового рая — Иисус Христова. Впрочем, так как нам, по мудрому устроению Божиею, для нашего-же собственного блага, суждено умереть по телу; то напрасно кто-нибудь стал-бы искать в этом таинстве врачества против смерти телесной. Но за то тела наши, причащающиеся этому таинству, имеют в нем несомненный залог своего будущего славного воскресения.
При виде такой неизреченной премудрости и беспредельной любви Божией, какая явлена нам в этом таинстве, нам остается только, далече отвергнув всякое плотское мудрствование в благоговейном изумлении повергнуться пред этой тайной, и из глубины души воскликнуть: готово сердце наше, Боже, готово сердце наше! соствори с нами по любви Твоей, Любы воплощенная, прииди и вселися в ны!
Но да позволено будет, братие мои, приложить одно или два замечания. — Чтоб обыкновенное врачество, предписываемое больному, оказало на него свое благотворное действие, для этого — говорят знающие дело — больной должен быть уверен в его целебной силе, и принять его не только устами, а в известной мере — и сердцем. Мы не знаем, верно-ли и насколько верно и обязательно это правило телесного врачевания; но оно несомненно верно и вполне обязательно в приложении к нашему духовному врачеству, в отношении к принятию тела и крови Господней. Чтоб это самое брашно оказало на нас свое спасительное действие, надобно принять его устами сокрушенного и смиренного сердца, силою веры внести его внутрь существа нашего, силою любви соединить его с силами духа нашего, преложить в нашу собственную плоть и кровь. Далее, чтоб принятое врачество вполне оказало свое действие, для этого принимающие его обязуются, как воздерживаться от некоторых яств и напитков, вредящих действиям принятого врачевства, так и усиливать употребление тех из них, которые помогают врачевству оказывать свое целебное действие. Чтобы и дар Божий, принимаемый в таинстве святой Евхаристии, не оставался бесплодным в душе нашей, надо возгревать его посильным упражнением во всем том, что содействует его возрастанию и укреплению в нас, и возможным удалением от всего того, что противно его спасительным действиям. И неудивительно после этого, что те, которые, после принятия святых таин, не наблюдают должного внимания к себе, — не чувствуют в себе никакой особенной перемены на лучшее от святого брашна. И Иуда вкусил, вместе с прочими апостолами, от трапезы Господней, — однокож святое брашно не удержало его, против злой его воли, от злодеяния: с тайной вечери он прямо пошел на несчастное предательство!… Об этом напомнит нам сейчас служитель таинства, когда предложит нам произнесть церковную молитву: «верую Господи, и исповедую»… Вдумаемся в каждое слово молиты, когда будем произносить ее. Она учит тому-же, о чем я сейчас напомнил вам. Аминь.
Поучение в Неделю о слепом
Велико несчастие человека, лишенного органа зрения, — так велико, что мы, зрячие, не всегда можем и представить себе всю тягость этого несчастия. Тягость несчастия увеличивается еще от того, что слепые, в большинстве случаев, принуждены бывают жить на чужой счет, или, что еще хуже, принуждены бывают нищенствовать, выпрашивая себе подаяние, или милостыню «Христа ради». Понятно, какую сильную тоску, скорбь и муку должны бывают испытывать многие из них — и от сознания своей непригодности ни к какому сериозному труду и полезному занятию, и от нередких укоров и попреков со стороны других в дармоедстве, и от самого, наконец, нищенского образа жизни, без сомнения, весьма тяжелого и крайне неприятного.
Братие-христиане! сколько подобных несчастных страдальцев скитается в разных углах и закоулках нашего обширного отечества! Одни из них слепы от рождения; другие сделались такими от болезней и других несчастных случаев с ними, а иные потеряли зрение на поле брани, сражаясь за веру, царя и отечество с иноверными и иноплеменными, враждебными нам племенами и народами. Сострадательные люди из высшего общества русского обратили, наконец, свое внимание на этих несчастных братьев своих. По мысли и желанию в Бозе почившей Государыни Императрицы, Марии Александровны, несколько лет тому назад, в нашем отечестве образовалось Попечительство для призрения слепых воинов, которое в недавнее время преобразовано в Попечительство о слепых вообще, наименовано «Мариинским» и принято нынешнею Государынею Императрицею под ее матернее покровительство. Попечительство это не только дает приют, пищу и одежду целым тысячам несчастных слепцов, но и старается обучить их доступным для них ремеслам и полезным занятиям, с помощью которых они и от праздности избавлялись-бы, и получали-бы возможность сами, своим трудом добывать себе насущный кусок хлеба. Понятно само собою, что Попечительство, задавшись такими широкими и, безспорно, прекрасными целями, для уснешного осуществления их нуждается в денежных средствах и, притом, не малых. И вот оно ежегодно, в так-называемую на церковном языке неделю о слепом, обращается за этими средствами к общественной помощи, к общей благотворительности всех русских-православных; взывает о том-же, между прочим, и к нам с вами, возлюбленные!
Что-же, останемся-ли мы глухими к этому воззванию? Откажемся-ли дать посильную помощь этому благому, святому и в высшей степени общеполезному делу?
Делать добро ближнему вообще свойственно человеку, по самой его природе. Посмотрите на маленьких неиспорченных детей, как они чувствительны, как отзывчивы ко всякому горю окружающих их! Таковы по природе и все люди. И это потому, что все они созданы по образу и по подобию Того, Кто Сам есть высочайшее Добро и совершеннейшая Любовь. Если-же мы нередко видим в жизни людей жестокосердых, тупых и холодных к страданиям ближнего, то эти люди уже не нормальные, нравственно-больные, исказившие свою богообразную натуру своими греховными страстями и похотями. Кто всецело отдается этим страстям и похотям (заметим мимоходом), того они легко могут довести до полного искажения в себе человеческого образа, до совершенного озверения, что мы видим на многих поразительных примерах нашего времени…
Но если человеку вообще свойственно творить дела милосердия и благотворительности к своим ближним, то особенно свойственно и по преимуществу приличествует это человеку-христианину. Он сподобился несказанной чести быть сыном Божиим (Ин.1:12), так-сказать — младшим братом истинного и единственного Сына Божия по естеству, Господа нашего Иисуса Христа (Евр.2:11), наследником Божиим и сонаследником Христовым (Гал.4:7). Он вкушает плоть и кровь самого Агнца Божия, пролитую за его спасение, т. е. плоть и кровь того-же Единородного Сына Божия, ставшего для него человеком и принесшего Себя за него в искупительную жертву. Он приемлет благодать и дар Святого Духа, очищающего его от всякой скверны и возводящего до возможной для него степени богоподобия. Ему обещаются в будущем такие блага, которых око не видело и ухо не слышало, которые и на сердце ему не всходили в этой жизни (1Кор.2:9). И все это — по одной беспредельной любви и милости Божией к человеку… Кому-же после этого, как не христианину, более других понимать, сильнее, живее и глубже других чувствовать, что все люди суть дети одного Отца небесного и братья между собою и со Христом? Кому, как не ему, быть по преимуществу братолюбным, благоподатливым, общительным, любвеобильным? И если мы видим иногда и христиан безжалостными и безсердечными к людям, то — опять скажем — это не истинные христиане: они только носят имя христиан, часто вовсе даже не понимая высокого значения этого имени.
К совершению дел милосердия и благотворительности ближним побуждает, наконец, всех нас и слово Божие, — и побуждает такими побуждениями, которые не могут быть убедительными разве для одних только неверующих и положительно не думающих о душе своей. Оно учит, что милостыня более всех других добродетелей наших угодна Богу (Ос.6:6; Сир.4:10-11); что она от смерти избавляет, т. е. от смерти вечной, или осуждения на вечное мучение, и очищает всякий грех (Тов.12:9); что благотворящий бедному дает взаймы Господу, который, без сомнения, не останется в долгу у человека и воздаст ему за благодеяние его (Прит.19:17); что дела нашего милосердия к бедным и вообще к ближним, к людям, Христос Спаситель на страшном суде Своем оценит так, как-бы они оказаны были нами лично Ему Самому (Мф.25:34-40).
Не затворим-же, братие-христиане, утробы щедрот наших к бедным слепцам, о которых напоминает нам нынешнее евангельское чтение и к благотворению, которым призывает нас ныне само высшее правительство наше. Уделим в их пользу от избытков наших, кто что может, — каждый по расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением, но с любовию и охотно: доброхотна бо дателя любит Бог (2 Кор.9:7).
(«Кишиневские Епарх. Ведом.» 1893 г. № 11)
Поучение в Неделю 4-ю Великого поста
В нынешнем евангельском чтении повествуется об исцелении Иисусом Христом одного бесноватого отрока, по просьбе его отца (Мк.9:17-29). Из сопоставления сего евангельского рассказа с рассказом о том-же событии у других евангелистов видно, что отрок этот был единственный сын у своего отца, подвергался припадкам своей страшной болезни на новы месяцы, т. е. в новолуния, и исцеление его Иисусом Христом совершилось вскоре после преображения Его на горе Ѳаворской (Мф.17:4-21; Лк.9:37-45) и не задолго до Его страданий и смерти.
Кто читает или внимательно слушает Евангелие, тот знает, что исцеление бесноватого отрока — отнюдь не единственный случай исцеления Иисусом Христом больных этого рода. Христос исцелил также бесноватую дщерь жены хананейской (Мф.15:21-28; Марк.7:24-30); исцелил двух бесноватых в стране Гадаринской, или Гергесинской (Мф.8:28-34; Марк.5:1-20; Лк.8:26-39); в Капернаумской синагоге в одну субботу изгнал нечистого духа из одержимого им человека (Мк.1:23-26; Лк.4:31-36); в Вифсаиде, в доме Симона-Петра, после исцеления его тещи, исцелил множество других больных, в том числе — много бесноватых (Мф.8:16; Марк.1:34) и проч.
Бесноватых исцеляли и апостолы Христовы, известные под именем дванадесяти; исцеляли их и ученики Христовы, известные под именем семидесяти. Делали они это не сами по себе, не своими силами, а силою и именем пославшего их Иисуса Христа, который дал им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их (Мф.10:1-8; Лк.10:10). Тем-же именем Христовым совершались исцеления бесноватых и в древней Церкви Христовой: в ней была для этого учреждена даже особая должность — так-называемых заклинателей. Но и помимо заклинателей, бесноватых исцеляли христианские мученики, исповедники, подвижники, многие св. пастыри и учители Церкви.
В наше время, братие, между некоторыми христианами вошло в моду подвергать сомнению и даже прямо отрицать бытие злых духов. Не будем теперь подробно доказывать несостоятельность, показывать весь вред и опасность для нашего спасения, этого сомнения или отрицания. Заметим только, что в учении слова Божия о злых духах нет ничего противного здравому разуму, ничего странного или нелепого, подобного тому, что иногда соединяет с представлением о них народное воззрение, поэтический вымысел, темная фантазия. Это не лешие и домовые, не ведьмы и русалки и подобные им фантастические существа: это высшие и совершеннейшие нас духи, созданные от Бога разумно-свободными и способными к добру и святости, но возгордившиеся своими совершенствами, отпавшие от союза с Богом, вступившие затем с Ним в безумную борьбу духовно-нравственную, и внесшие зло в прекрасный мир Божий… Заметим еще, что христианское учение о злых духах так тесно связано с учением Библии о всем домостроительстве Божием о нашем спасении, что с отрицанием его неизбежно падает и все дело нашего спасения. Для сего-то и явился Сын Божий, чтобы разрушить дела диавола, — говорит апостол Христов Иоанн (1 Ин.3:8). Если бы не было в мире Божием диавола, не было-бы в нем зла и греха; а если бы не было зла и греха, не было-бы нужды и в Спасителе, — незачем было-бы Сыну Божию принимать на Себя и совершать для нас то величайшее дело милости и правды Божией, которое известно под именем воплощения и искупления… Заметим, наконец, еще одно знаменательное явление. Большею частию те самые мудрецы, которые с таким высокомерным пренебрежением и даже с насмешками относятся к христианскому учению о злых духах и вообще о тайнах мира духовного, ангельского, — эти самые, говорим, люди с напряженным вниманием и какою-то болезненно-раздраженною любознательностию присматриваются и прислушиваются к различным мистическим опытам нашего времени, думающим вызывать духов по простому произволу, или капризу, для пустых разговоров с ними, и становятся даже проповедниками какого-то нового, странного учения о духах. Страшно подумать, а приходится иногда думать: во всех этих столоверчениях, столописаниях и прочих принадлежностях так-называемого спиритизма не действует-ли, захватывая людей в свою сеть и уловляя в свою волю (2 Тим.2:26), тот самый диавол, бытие которого они отрицают?! Есть факты и явления в области спиритских откровений, которые повидимому не оставляют ни малейшего сомнения в справедливости этого нашего предположения.
Другие из современных нам христиан признают бытие злых духов, но не хотят признать болезни, известной под именем беснования. По их мнению, болезнь эта есть крайнее разстройство нервов, эпилепсия, истерика, или же просто сумасшествие и т. п. Но во-первых, такое понимание этой болезни противоречит прямому, весьма ясному и определенному смыслу евангельских рассказов об исцелении Иисусом Христом бесноватых. Из этих рассказов видно, что беснование было не иное что, как именно вселение злых духов в человека, и исцеление от этой болезни состояло в изгнании духов из одержимого ими. Понимать эти рассказы, как иносказания, или еще как-нибудь иначе, мы не имеем никакого права и основания. Во-вторых, о случаях беснования, или вселения злых духов в человека, говорят нам не одни только евангелия, хотя для нас, как христиан, достаточно было-бы и одного этого, чтобы не сомневаться в действительности этих случаев: о них говорят и многие другие, несомненно-достоверные исторические сказания. Припоминается нам по этому поводу одно замечательное свидетельство из III-го века христианского, указывающее, как на существование бесноватых в то время, так и на ту великую власть над злыми духами, какую имели и являли тогдашние христиане. Тертуллиан, священник и учитель карфагенской церкви, в сочинениях своих, адресованных языческому правительству, писал, между прочим, следующее: «мы не только презираем демонов, но и побеждаем, ежедневно посрамляем и изгоняем из людей, как это очень многим известно»… «Пусть явится, здесь, пред вашими судилищами кто-либо несомненно одержимый демоном: по повелению какого угодно христианина, дух этот заговорит и признается, что он — демон»… «Если-же демоны, которые не смеют лгать христианину, не признают себя демонами, то на том-же месте убейте того христианина» (Ad Scapul. n. 2; Apolog. n. 23). Наконец, нельзя сказать решительно, чтобы и в настоящее время не было случаев и примеров той страшной болезни, о которой мы ведем речь. Есть и ныне болезни, обнаруживающияся необыкновенною физическою силою, необыкновенными познаниями, т. е. такими, каких больной отнюдь не имел до своей болезни и какие высказывает только в припадках болезни, — страшным богохульством, не естественною переменою характера больного, независящими от его воли движениями и действиями, вообще — признаками, показывающими присутствие в человеке чего-то или кого-то высшего и сильнейшего, чем он сам, действующего притом в злом направлении. Наука не знает настоящего названия этим болезням, не находит против них никаких действительных средств, — и исцеляются оне только пламенными молитвами при мощах святых, при чудотворных иконах и т. п., вообще — средствами исключительно религиозными, церковными. — Каким образом свершается над человеком это несчастие, как понять, как представить себе, что диавол вселяется в человека и действует в нем как-бы вместо души, — уяснять это мы не беремся. Довольно знать только, что это и возможно и бывает не иначе, как по допущению Божию, а Господь Бог допускает это, как и всякое вообще зло, с благою целию вразумления и спасения человека.
Будем, братие, без всякого сомнения веровать во все то, что открыто нам в слове Божием, и не станем дерзновенно доискиваться и допытываться того, что не дано нам знать в настоящей жизни. Аминь.
(Собственноручная рукопись автора).
Источник: Сборник слов, поучений, бесед, речей и кратких благочестивых размышлений Преосвященного Августина, Епископа Екатеринославского и Таганрогского. Вильна, 1893
Комментировать