Отзывы раскольников о Л.Н. Толстом. Мисс. свящ. К. Попов

Как-то однажды прошлой зимой посетил меня один видный в расколе начетчик – мой знакомец. По обычаю, о многом мы с ним побеседовали. А в конце беседы он передал мне о своем знакомстве с Л.Н. Толстым. Рассказ об этом он начал с укоризн православию. Вот это его повествование...

– Вам, о. Константин, своих-то, церковных, надо бы утвердить покрепче, а то они ничего не знают. Просто иной лба перекрестить не умеет, не только молитвы читать. У нас как-то лучше: всякий свой обряд знает, а у вас нет. Намедни я как-то ехал с одним помещиком, человек видно ученый, много читал и говорил обо всем так хорошо, а как коснулось дело до религии, – ничего ровно не знает. Чай, говорит, я не поп, знать-то мне об этом. Ну, какой же он христианин после этого! Толстого мне книжку тычет и возводит его чуть не в Златоуста. Вот, говорит, почитай, как умные-то люди толкуют и пишут. Я говорю: барин, сам видел этого твоего Толстого и говорил с ним, и потому хорошо знаю его писание. Твой Толстой и в Христа-то не верует, как должно, а разводит свои рацеи и свое поучение излагает народу, которого не дай Бог держаться и лихому татарину. Еретик он и богохульник!

– А вы действительно были у Л.Н. Толстого? – прервал я старообрядца.

– Как же, был; нарочно ездил к нему в Ясную Поляну.

– Что же вас интересовало видеть Толстого?

– Да просто пригласил он меня к себе, ну Я и поехал. Дай, думаю, побеседую с ним, какой он человек.

– Значит, вы знакомы были с ним?

– Совсем нет, а вышло это так, случайно как-то. Приехал я в Москву, – во Владимире до этого был; – подошел праздник, я и пошел за службу. Служил еще владыка архиепископ Савватий тогда. Постоял я до кафизм и вышел охолодиться из моленной. Вижу: подходят к моленной 4 человека, из них один одетый как-то просто, по-мужичьи, а трое в шляпах, с тросточками и совсем кургузые по одежде-то. Подошли они ко мне и спрашивают: можно, говорит, посмотреть нам вашу службу? – «А вы кто будете такие?» – спрашиваю я их. – Мы, говорят они, пришли полюбопытствовать, как у вас совершается богослужение». – «Да кто же вы доподлинно-то будете такие, спрашиваю я; российские, или еще какой другой веры»? – Один из них сказал мне: «Я – Толстой, русский; а это мои спутники – французы». Вот, думаю себе, не знаю, зачем принесло смущать наших богомольцев. Погодите, говорю им, я сейчас доложу о вас. Вошел я в моленную, дошел до клироса, вижу, стоит Климент Афиногенович Перетрухин.

В то время при Савватий он был у нас его секретарем в духовном совете. Я и говорю ему, что какие-то чужестранцы пришли и хотят видеть наше богослужение. Один назвал себя – Толстым, а другие три с ним тощенькие на вид. Перетрухин вышел со мною к ним, спросил их кое о чем, как и я, а потом велел им подождать, пока он доложит о них архиепископу Савватию. Пока он ходил в моленную и советовался с архиепископом, Толстой спрашивал меня: давно ли началась служба, и долго ли еще будут служить? Всегда ли так подолгу служат? Часто ли архиепископ служит такие долгие и утомительные службы? И пр. в этом роде; я отвечал ему на его вопросы. Потом Толстой и говорит французам: «они служат по древнему чину так, как у нас на всей Руси служили до патриарха Никона все архипастыри, начиная с патриархов. Этот древний порядок богослужения только у них одних сохранился. У них и книги старые, не те, что теперь существуют в православных церквах». В это время пришел Перетрухин и передал позволение нашего архиепископа впустить Толстого с французами в моленную, но с тем, чтобы они стояли и не молились. Толстой со спутниками вошли в моленную, постояли, около часа и отправились к выходу; я и Перетрухин пошли их проводить; на дворе они остановились, хвалили нашу службу, пение, порядок. Толстой выразил желание видеть у себя архиепископа Савватия и просил Перетрухина передать Савватию его желание. При этом он просил и Перетрухина приехать к нему, и меня, за компанию с ними. Конечно, я не поехал бы к нему – чего с еретиком толковать! – но, когда потом владыка Савватий с Перетрухиным поехали к Толстому и пробыли у него часа три, разгорелось и у меня желание съездить к нему и я нарочно ездил. Вот как я узнал этого барина, и вот почему я попал к нему в дом.

– Какое же впечатление вынесли вы и Савватий от посещения графа Толстого? – Дурное или хорошее?

– Не знаю, что и сказать, о. Константин. Туманное какое-то свидание произошло. Высит себя он высоко, говорит слова какие-то несуразные, неподходящие. При мне у него были какие-то люди, которые и по-русски, и еще на каком-то языке говорили с ним. По-моему, о. Константин, Толстой совсем не церковный человек и в учениях св. отец вовсе не начитан. У него какая-то своя особенная вера, нехристианская, которую он и распространяет между простаками, несведущими в Писании. Ничего хорошего я не нашел у него. А владыка Савватий так отозвался о нем: «дурит, говорит, барин. Возмечтал о себе, что он все знает и лучше знает всех, а в самом христианстве на вершок не хватает». И верно, о. Константин! Коли Толстой все знает и всякие книги читал, почему же он ни разу не перекрестился, когда мы сели чай пить и обедать? Сел и ест себе, точно татарин. И другие все за ним также. Сейчас видно, что он или вовсе не читал поучения св. отец о крестном знамении, или же читал, да отметает его и ни во что поставляет предания св. отцов. Какой же он учитель после того?! А слушали его при мне пришедшие, точно оракула или какого пророка. По-моему, его учение по нраву только несведущим в религии лицам. Вот я ехал с помещиком, он ничего не знает, для него это подходяще, а нам его слова, что вода по течению. Хвалят его на все лады и повсюду, а вот как я посмотрел на него, да послушал его речей, – пустота одна выходит. Нам, христианам, научиться у него нечему. Сам он никогда Богу не молится, св. книг у него и в заводе нет на столе, причащения не признает, – да ничего у него нет христианского. Мутит народ своими пустыми речами и только. А еще предложил мне записаться в члены какого-то своего общества и 50 руб. выложить ему на стол. Как же! Такому человеку да такую сумму денег и не знай на что вручить, это надо быть слабоумным.

– Словом, Л.Н. Толстой не понравился вам?

– Да нечему и нравиться в нем! Я думал, он хорошо начитан св. отцов писания и хорошо толкует его по всем статьям христианского закона, а у него ничего этого нет, он, заместо этого, свои нагие словеса проповедует людям. Смутьян он, по-моему, и предтеча антихриста. Беспоповцы и говорить-το с ним не стали бы, не то ехать к нему и тратиться на это. А сколько ведь, о. Константин, разных простаков почитают его да приводят его слова и писание насупроть даже Евангелия Господа нашего Иисуса Христа. Прямо очумелые эти люди! Не знаю, за что и преклоняются перед ним. Конечно, слепота и неведение их в этом.

Так закончил мой собеседник свой отзыв о Толстом и его почитателях.

Миссионер свящ. К. Попов.

В 2-х верстах от г. Спасска, Тамбовской губ., находится деревня Леплейка, жители которой принадлежат к расколу секты «средников» (воскресенье празднуют в среду, и отсюда начинается счет дней недели: четверг – у них понедельник и т. д. Во всем остальном они те же беспоповцы). В этой-то Леплейке состоялся съезд раскольников; сюда съехались раскольники со всех окрестных мест, так что незначительная деревня вдруг стала многолюдною и шумною. Все дома переполнились людьми, а дворы и улица были заставлены всякого рода деревенскими экипажами. Наехали мужики, бабы, прибыли начетчики из селений Спасского уезда: Хомутовки, Киселевки, Вечу- ток; таковые же знатоки раскольничьего богословия прибыли из г. Спасска и из соседнего села Абашева, Пензенской губ., начетчики: Иван Акимов и Иван Шалыгин. Все эти грамотеи собрались у местной руководительницы раскола, девицы, начетчицы Анны Кузьминичны, благодаря стараниям которой и собрался настоящий «собор». Ревнуя поревновав о своей секте, девица эта и письменно, и лично просила многих, чтобы съехались к ней «на утверждение веры православной» и вместе с нею рассмотрели и писанию бы предали разные возникшие «в их церкви» мнения, противные священному Писанию. И вот желание девы совершилось, ее окружают начетчики и масса слушателей, Анна была наверху блаженства.

В назначенное время собрание открылось семи-поклонным началом и пением стихиры: «Днесь благодать Св. Духа нас собра» ... На 2-х больших, сдвинутых вместе, столах наложены были горы различных старопечатных книг, за которыми уселись начетчики, а между ними она, адамант древлего благочестия – девица Анна Кузьмина, одетая в черный с пуговицами наперёд сарафан, покрытая платком, перегнутым не наискось, угол к углу, а в кромку, так что 2-мя концами она была повязана, а 2 другие конца платка были назади и отдувались при ее хождении. В руках у адаманта была листовка, а пред иконами в доме горели лампадки и восковые свечи. Остальные слушатели поместились, кто где и как могли. Когда молитву окончили, все начетчики сказали:

– Вы, Анна Кузьминична, собрали нас, вам и предоставляем мы первое место и честь на «нашем соборе». Руководствуйте ради Христа.

Адамант поблагодарила начетчиков за предоставленный ей почет и уселась на председательском месте. Самолюбие ее было удовлетворено, как нельзя лучше.

– Выкладывайте, какие дела у вас предстоят, – сказал начетчик.

– Сначала я о своем буду, а потом о других посудим, – ответила председательница.

– Это все единственно будет.

– Моя речь о еретике Кирюшке заговорила Анна и повела речь на книжном славянском языке. «Трелукавый враг рода человеческого сатана вложи ему в ушеса порицать наше святоотеческое благочестие, и начат хулити и злословити всяко хранимый нами древний догмат православной Церкви, еже есть великий день Воскресения Христова, празднуемый нами не с еретики никониане, а якоже в пасхалии уложися, каковый день разликовенствует у нас, древне истинных христиан, с никонианы, и показует другий день, рекомый у еретиков средою. Мы же, благодатию Божиею соблюдаемии и Христов закон твердо держаще, зрим очесы, яко оные никоновы ученицы сами испревратиша летосчисление от воплощения Господня и в четверток нашей летописи празднуют Воскресение своего иного Иисуса (т. е. другого Христа якобы иного Иисуса). Оле, богомерзкие ереси, братие и сестры! Еще в книзе св. Кирилла иерусалимского, яже благословением последнего во благочестии патриарха Иосифа на Москве припечатася, речепо: яко еретицы-папежницы студ отеческий привнесоша, Церкви обуревания и мятеж велий, от язык же наругание, новую пасхалию в Церковь содбяша, по новых кругах уставиша тещи Божиим повелением установленное, светило на небеси, рекше солнце, их же изобрете Ализий, брат Антониев. Подобно латинам и никоновы ученицы премениша дние и лета счисления от воплощения Бога Слова, но ныне несть слово рещи о них, отступниках св. Церкви. Предлежит слово о новом развратнике христианской старожитности и закону св. Церкви, Кирилле, иже от нас сый и на ны учини велию брань. Оный Кирилл нача учити и писанию предавати своя богопротивная измышления, яко Господень день Воскресение из мертвых довлеет праздновати во вторник седьмицы, а не среду, яко же речется в счислении никонова предания. И сим препону сотвори, в христианех смятение, и начен удалятися нашей Церкви и всяко злохудожествовати ее, яко еретик сущий».

– Послать за Кирюхой, – прервал наставник. Пусть приведет свое оправдание и ответ держит.

– Конечно, привести его довлеет, да изобличится пред всеми христианы, – поддакнули другие начетчики.

Три парня выделились из народа и поспешно удалились приглашать Кирилла в заседание собора. Целый день раскольники судили – рядили Кирюху.

Время было позднее, и собор объявлен закрытым до завтра. Стали расходиться по избам. Все начетчики отправились к адаманту, где им предложено было угощение.

На следующий день уставщик моленной г. Спасска, некто Лаврентий, попросил у собора дать ему высказать свое слово. Ему разрешили, и Лаврентий, откашлявшись, сказал:

– «В листочках никонианы часто пишут о графе Толстом, и сам он распубликовал свое учение в разных книгах, в которых он отвергнул все: и Церковь, и таинства, и Господа Вседержителя, и святых Его, как есть ничего не признает, а поучает следовать его уму-разуму и его словам верить точно Самому Богу».

– Какой это граф, да еще толстый? – с иронией спросил Иван Акимов, перебив начетчика.

– Не толстый, а Толстой: так прозвище, ему, а зовут Лев Николаевич.

– Да он из христиан что-ли, или так себе, на манер латиньщика, или жида? – спросила председательница.

– Он к никоновой Церкви принадлежал, да ушел из нее и свое евангелие сочинил, за это его никоновцы прокляли и разлучили.

– Так к нам-то ты почто его прилепляешь? Для чего и уши сквернишь? – заговорили начетчики и соборяне. Нам он ни к чему.

– Вы дайте досказать, братие. У меня в этом сказе своя лежит сокровенная богословия. Я об этом дни и ночи думал и голову ломал. Вы думаете, я попусту веду речь.

– Главное, это не касаемое к нам. И никоновцы еретики, и граф твой еретик, все они правилами св. отцов давно уже прокляты, чего же об них толкование вести? – кипятился начетчик из с. Киселевки.

– Дайте глагол совершить, а тогда судите. Я для того и выложить хочу, чтобы сообща обсудить, не пропускаем ли мы мимо глаз то, что в пророчествах св. отцов давно указано. Ведь Писание-то глубина морская; его нужно исследовать.

Начетчики умолкли. Адамант махнула рукой Лаврентию, чтобы продолжал свою речь.

– Так вот этот самый граф, – продолжал начетчик, – Христа Спасителя нашего отвергнул и ни во что поставил, а себя водрузил на Его место и свое евангелие распустил по всему свету. И пришел мне разум, что же сие? Как машина на железной дороге без паров не ходит, так и это, братие, мню, не зря объявилось, а должен быть след в Писании или указание. Стал я читать божественное Писание об антихристе, каковой пакостник плоти нашей должен человекообразно объявиться напоследок времени...

– Мы духовного признаем антихриста, а не в человеческом естестве, – вскричали начетчики. Твое мудрование несправедливое, Лаврентий. Какого еще тебе надо антихриста! Давно он объявился и среди нас уже.

– А вы, братие, не мешайте, – упрашивал Лаврентий, – кончу свой протолк, тогда разводите на все градусы. Если я неправ буду, вы объявитесь в истине. На то и собор у нас, чтобы всяку истину утвердить.

– Ну говори еще, – согласились начетчики.

– Когда я почитал божественные книги: Ефрема, Златоуста, Веру книгу, Кириллову, Ипполита, вижу, что антихрист точно будет духовно царствовать, сиречь духовными делами заниматься, а все же он будет и облик свой иметь, сиречь зрак лица, яко человека, и, имя его будет обноситься в человецех. Вот теперь и судите, братие, правду я глаголю, или суетная пустословлю. В писании иже во святых отца нашего Ипполита, папы римского, сказано: «Писание провозгласило Христа львом и скимном львовым; подобное сказано и об антихристе». Значит, лев – Христос и лев – антихрист. Тоже указано и в книге Соборник Большой. Другие же писания св. отцов именуют антихриста зверем, но сие едино суть, понеже лев тоже от зверя происходит. Глаголют писания и сице: яко антихрист превознесется паче истинного Бога и себе имать честь и поклонение стужати, злохульник будет, и многие уверуют ему и преклонятся, и будут почитать его. Теперь приложите вся писания к оному богоотметнику графу Льву, не сбыстся ли на нем все пророческое сказание?

– Значит, по-твоему, Лев Толстой антихрист? – сказал начетчик.

– Не по-моему, а мню, яко Писание сице глаголет, аз же точию приемлю его, яко глагол Божий.

– Мудрено что-то и темно, – сказала председательница.

– Да, Анна Кузьминична, не всем дано разуметь сию велию тайну, ибо тайна сия велика есть, и она деется прикровенно. И сам я раньше ничто-же о сем помышлял, а как-то мимо текло; потом стал всматриваться, читать и проверять свои мысли Писанием и вижу, что сей богопротивник, рекомый Лев Толстой, которому, почитай, все благородные и ученые господа от мала до велика преклонились ныне и почитают его, яко Бога, а он изрыгает хульные словеса на вся священная, есть никто иной, как последний антихрист.

– Какое же нам дело до него! Мы его не знаем, и николи его не видали в жизни. Кто преклонился ему и почитает его, яко Бога, тот и погибнет. «До нас же это дело не касаемо», –сказала председательница.

– Что вы, братие, говорите! – ответил Лаврентий с удивлением. Нельзя так отрицаться. Мы и Бога не видели, а веруем, что Он есть.

– Эк куда метнул! Бога соединил с еретиком антихристом. Кое общение Христови с Велиаром, свету с тьмою, истине Божией с ложью?

– Я не соединяю их во един куп, наипаче разликовствую в обоя, но точию вам то поясняю, братие, дабы ведали, что в Писании антихрист именуется львом, а лев есть вверь. Граф Толстой носит себе наименование Льва. Вот и судите теперь: не объяснилось ли все священное Писание на нем? По-моему, оно точка в точку вошло, как есть в рифму или по строке Писания.

– Да ведь ты говоришь, что никоновцы его к анафеме подвели. Чего же еще? – поднялся один из толпы слушателей.

– Антихриста, Пафнутьич, мало проклясть. Что ему клятва, да и кто его проклинал? – Никоновцы; а они сами еретики. Стало быть, их клятва на него, что горох к стене. Тут нужно духа его избегнуть, власти.

– По-твоему вытекает, и нам нужно подвести его под анафему.

– Непременно, и ослобониться от него.

– Да каким же манером мы будем клясть еретика? Кабы он наш был, тогда так, а то он принадлежит к другой братии, – вставил начетчик из Хомутовки.

– Сей богохульный Лев ни к какой братии не принадлежит, а сам завел свою братию и богохульствует на весь мир. Тут статья великая. Он не просто еретик и богохульник, а самый антихрист, превознёсшийся паче Бога, или чтилища Его. Вот он кто! Так и смотреть на него довлеет, яко на противника Богу.

– А как же сказано, – послышалось в толпе, – что антихрист жиды возлюбит, и к ним прилепится сердце его. Жидам церкву воздвигнет.

– Жиды – это двояко: едино именуется житие нечистое у христиан, другое-сущее жидовство. А почем вы знаете, братие, что он не возлюбил жидовство? Он вся привлек к себе, и всяка плоть поклоняется ему.

– Ну это ты, Лаврентий, зря несешь: мы и другие старообрядцы вовсе не преклонялись ему, – сказала адамант обидчиво.

– Я даже в первый раз услыхал его и житие-то на земле, – вставил молчавший доселе начетчик из с. Вечутки; – николи не слыхал его.

– Это ничего не значит, братие. Преклоняться пред антихристом можно и не знающи его. Потерпите малость; преклоните своя ушеса, я и тут все разведу вам. У вас есть помещик? Ну да это все равно, потому все верховоды на свете к Толстому перешли и в него уверовали. Это можно услыхать и у нас в Спасском, и везде, у всех имя Христа Спасителя изглажено, а имя Лев Толстой всяко во устех обносится. И ученые, и скудоумнии, и попы российские все заразились им и похваляют его писание. Теперь и смотрите, братие, делом самым: образ сего еретика у всех в дому, писание его даже в училищах и детям дают. Чтущие его служат по всем местам и управу делают нам. Пришел ты земли взять к помещику, а он поклонник Льва, его образ у него на стене, писание на столе, выходит, он слуга его, такой же прелестник и осквернившийся, а ты, христианин, говоришь с ним, землю берешь от него и слушаешь. Вот уже ты и прикоснулся к скверне. А в лавке? Там даже и портреты есть на разных делах рук человеческих, и ты покупаешь их и домой тащишь. Вот вам еще второе и горше первого осквернения. Тут в храмину твою вошла уже мерзость запустения и заразила всю твою семью.

– А ведь это правда, братие. Лавруха это хорошо развел, – выдвинулся из толпы соборян мужчина лет 40, по имени Трифон. To-есть мы прямо в его дух попадем.

– Ну ты, дядя Трифон, помолчи, потому тут дело умственное, – обрезал начетчик из Хомутовки.

– Ты один смышленный, – возразил Трифон, обидевшись на начетчика. Думаешь, один ты дока по книгам-το, тоже препонт ставит другим. Оно спасенье-то всякому нужно, – вот что.

– Ты с понятием! – сплотившись уже разом крикнули все недовольные заносчивостью хомутовского начетчика. Мы все поняли, Лаврентий правду изложил свою статью, и мы к его гласу приобщаемся.

– Верно Лаврентий сказал! – подхватили другие, которым и своих хотелось защитить, и надоело молча сидеть.

Поднялся шум, гвалт; все говорили, и никто не слушал. Трактовала и баба по-своему.

– Братие, – сказала адамант, – помолчите, все разберем и выведем на дорогу.

– Тише, православные христиане, радетели святоотеческого благочестия! – сказал спасский начетчик, радуясь в душе, что, благодаря нетактичности и запальчивости хомутовского начетчика, часть публики стала на его сторону.

– Твоя речь по сердцу, дядя Лаврентий, – крикнули одни. Спаси Христос за научение! – вторили другие.

Лаврентий был на седьмом небе. Положение его разом изменилось и стало центральной фигурой в собрании. Чувствуя это, он перестал обращать внимание на начетчиков и всецело занялся с публикою.

– Так вы признаете Льва Толстого антихристом? – обратился он к народу.

– Ежели, по твоему докладу, он такой дух пущает, конечно, кто же он, как не супротивник Божий, – ответил Трифон.

– Верно! Принимаем так.

– Что так? – переспросил Лаврентий?

– Антихрист он! Всеконечный губитель человеческих душ! Ревели в толпе.

– В писании показано антихристу произойти от жидов, а твой Лев откуда вышел? Разве он жид? – вмешался начетчик хомутовский.

– Вот еще понес что, – заговорили в толпе. Лаврентий разъяснил, что жидовство надо понимать образно, а не по сущему изложению. Всякий, нечестиво живущий человек, есть жид и сослался на книгу Великий Катехизис. Народ остался доволен. Не могли возразить против этого и сами начетчики, так как они сами понимали об антихристе так же, как Лаврентий и все беспоповцы.

– Что же, отцы, надо проклятию предавать этого супостата. Темно уж становится, да изнемогли все от жары, – требовали в толпе.

– По-моему, действительно, надо кончить этим, – поддакнул автор сего вопроса.

– А по каким же правилам мы будем проклинать его? – вставил начетчик из Хомутовки. Таких правил во всей Кормчей книге не сыщешь, и ни один собор не сказал правила против антихриста.

– Вот-так учитель! – закричали в народе. Да все святые отцы проклинали еретиков и к анафеме их подводили. Образумься. Спасский начетчик добавил: Лев Толстой не только правила св. Церкви отметает, а Самого Господа Бога не признает и всяко поруганию предает. А сказано: «Кто ино некое свое учение предлагает, его же св. отцы не утвердиша, аще мы или ангел, анафема проклят».

– Вот это гоже, – послышался гул одобрения толпы. Это сказано по учению святых отец.

Итак, братия, по учению святых книг, Лев Толстой, восставший от никонианства, есть антихрист и подлежит со всеми своими общниками анафеме и проклятию.

– Так, верно, да будет, – отозвались в толпе соборян. Мы все согласны на этом.

– Бойтесь его имени теперь и образа его вносить в свой дом, – заключил Лаврентий.

Адамант встала и объявила собрание закрытым. Народ разошелся, а Лаврентию долго еще пришлось иметь препирательство с другими начетчиками по поводу только что окончившегося вопроса о графе Льве Толстом. Последние соглашались, что антихристов много, и граф Толстой тоже антихрист, но, чтобы он был последний антихрист, указанный в Писании, этого старообрядческие богословы не признавали. Лаврентий стоял на своем, что Толстой антихрист по Писанию. Вопрос об этом решено послать в другие общины старообрядцев.

На третий день абашевский начетчик Иван Акимов выступил с трактатом: «истинное ли бывает крещение всякого мирянина, или же оно должно совершаться только одним, выборным от общества лицом?» Решили: так или иначе совершенное православным христианином, т. е., старообрядцем крещение правильно и спасительно для верующих. Другой начетчик с. Абашева Иван Шалыгин предложил рассмотреть вопрос: «Когда можно повторять крещение?» Решение последовало в чисто беспоповском духе: всякого еретика должно снова крестить.

После этого Иван Акимов повел речь о старообрядцах, приемлющих беглопоповское священство, законно ли это священство, или нет? Прежде, чем сказать что-нибудь серьезное по этому вопросу, раскольнику начали глумиться над беглопоповцами и рассказывать разные случаи из действий их беглых попов. Рассказы эти заняли очень много времени и так увлекли, и развлекли слушателей, что они совсем забыли о самом вопросе священства. И когда Иван Акимов попытался было направить собор к прямому вопросу, то ему категорически сказали: «Ну какое это священство! Не стоит и слов терять о нем. Малодушные только могут принимать его и находиться в такой вере». Ивану Акимову пришлось стушеваться.

На этом собор кончил свои заседания.

Итак, имя графа Льва Николаевича Толстого стало притчей во языцех и у раскольников беспоповцев, трактующих о его еретичестве где-то в глухой деревушке Тамбовской губернии, в какой-то Леплейке. Раскольники объявили яснополянского затворника антихристом, как врага Христова. Явление среди раскольников в высшей степени характерное и знаменательное, и мы не можем не отметить на страницах миссионерского органа, хотя знаем, как это прискорбно для почитателей великого таланта отечественного писателя. Но... amicus Plato, sed magis amica veritas.

Сообщил С. К. П.