Суждения о еретичестве гр. Л.Н. Толстого, в католическом мире. Граф Мошинский

На торжестве посвящения католического епископа графа Шембека, его дядя гр. Георгий Мошынский произнес знаменательную речь о еретичестве гр. Л. Толстого. Приводим выдержки из этой речи:

«Ты, наверно, преосвященный отче, не обманешь возложенных на тебя надежд, ибо ты входишь «через двери в овечье стойло», ибо ты знаешь, что Христос есть «дверь для овец» (св. Ев. от Иоанна, гл. 10). Ты не должен забывать и о том, что на пастырском пути твоем ты повсеместно встретишь затруднения и опасности. Ты не можешь забыть о том, что старый враг Господа Бога и Церкви Христовой ныне открыто ведет войну против авторитета истины откровения Божия. Несмотря на поверхностные разницы во взглядах людей на истину и жизнь, – взглядах, обусловливаемых чаще всего требованиями общественного или же официального положения данного лица, – взгляды эти, в сущности, распадаются на две только категории. Так, с одной стороны, видна вера в личного, единого во Троице Святой Бога, вера в бессмертие души человеческой, в свободную волю человека и ответственность его за его деяния; с другой – отрицание Бога, отрицание бессмертия души, свободной воли и ответственности человека. Богом у этих апостолов прогресса не является Существо совершеннейшее и могущественнейшее, но неумолимая логика исторических фактов. Согласно их учению, как закон, так и нравственность и религия не вытекают из Божественного Откровения, но являются лишь результатом накопленного в течение веков опыта, венцом чего до настоящего времени служит христианство.

«Казалось бы, что мы приближаемся к моменту, когда многие «лжепророки предстанут и многих прельстят» (Ев. Матф., гл. 24).

«Только через Польшу поляк может заслужиться и спасти свою бессмертную душу». Так говорили отцам нашим лжепророки польской поэзии, забыв о том, что «Христос есть дверь для овец», и что «несть под небесами другого Имени, в котором мы могли бы найти свое спасение». Апостолы либеральной литературы уверяют нас теперь, что, будучи людьми 19 века, они «привыкли обходить религиозные начала, как предметы неподвижные, как памятники старины и как дело личных убеждений того или другого человека». Легче, однако, обойти религиозные начала в стилистической работе, чем убедить людей, что неподвижным предметом, памятником старины и делом личных убеждений является то, что от сотворения мира составляло, главным образом, содержание жизни, движения и развития человечества и останется этим до конца дней.

«Религия является в процессе развития человечества фактором настолько необходимым, что общество, выбросившее из души и совести человеческой Бога, вынуждено изваять себе Его из камня, слепить из глины или же из исторической эволюции, как это сделали варшавские католики-консерваторы, уверяя нас, что «христианская культура должна быть почитаема лучшим цветом европейской цивилизации». Религия является потребностью человеческого сердца настолько необходимою, что общество, пренебрегающее заповедью Христа – «если кто хочет следовать за Мною, пусть отречется от самого себя, возьмет крест свой и поступает, как Я поступаю», – что общество, не усматривающее нравственной правды в единственном ее источнике – святой вселенской Церкви и пренебрегающее ее апостольством, – что такое общество вынуждено всегда, в конце концов, искать этой правды у апостолов гордыни, лжи и тщеславия, о которых Христос Бог говорит: «кто не дверью входит в стойло овечье, но другим путем, тот – вор и убийца». Общество, которое устанет в прославлении во Св. Троице единого Бога, вынуждено бить поклоны перед «глашатаями истины», для которых театральные подмостки или же эквилибристика составляют единственное поприще для самопожертвования, красивая фраза является единственною нравственною заслугою, а Богом – национальное прошлое, которому они и отдают божескую честь, восклицая в религиозном экстазе: «тебе, великое святое прошлое, тебе, кровью искупленное, – да будет слава и честь на все времена!» Не забудем, что слово Божие является единственным источником святости, что в слове Божием, а не в прошлом заключается живот – свет человеческий. Не забудем, что «кто приложил руку к сохе, но оглядывается назад, тот не достоин Царства Божия». Поэтому, кто из прошлого делает национальную святыню, кто идеал свой ставит за своими плечами, тот сегодня не сумеет указать народу другого пути, как путь бессмысленного прозябания или же отчаяния, завтра же не будет в состоянии поставить другого указательного на его пути столба, как безнадежное сомнение о будущем. Мы должны иметь в виду, что ни карманных, ни политических прорех нельзя заплатать прорехами совести, а последних – патриотизмом. Нам не нужны другие святыни и другие идеалы, кроме тех, которые нам предлагает святая вселенская Церковь, которая в источнике своей всеобщей любви к пастве Христовой черпает тоже, как любовь ко всем созданным Божиим Провидением народам, так и признание их природных прав, не забывая никогда о том, что первым проявлением благодати Духа Святого по отношению к апостолам было наделение их различностью языков, дабы каждый человек «из всякого народа» мог быть поучаем в его природной речи. Увы! И идеалы вселенской Церкви Христовой оказываются недостаточными для наших «апостолов» литературной нравственности, признающих только одну вселенскую солидарность лжи против правды и один только нравственный союз человечества – бунт человеческой гордыни против Божьего Откровения. Поэтому, присоединяясь к общему поклонению Европы таланту графа Льва Толстого, наши католические литераторы объявили его самым выдающимся представителем общечеловеческой правды, – правды полной и безусловной, проявляющейся, по их мнению, во внутренней жизни творческого духа!

Польша связана ныне с Россией не только механическими узами администрации и политики, не только силою штыков, но еще – и несравненно притом сильнее – бесчисленными жизненными артериями, соединяющими польский народ, как славян, с народом, являющимся единственным представителем славянства в ареопаге европейских держав, ибо один только русский народ сумел создать политическую силу и обеспечить себе действительную независимость. Поэтому, разбирая опасности, угрожающие нашему христианскому развитию, мы не имеем права упускать из виду зловещих туч, собиравшихся со стороны русского общества. Одним из наиболее грозных бедствий, угрожающих нам с этой стороны, нужно счесть появление в русской литературе графа Льва Толстого. Оставив твердую почву правды Откровения, пренебрегши апостольством Церкви Христовой, отвергнувши Божественность Сына Господня, осмеявши установленные Спасителем св. Тайны, он употребил во вред России и всего человечества весь громадный запас благороднейших стремлений своих и прошел через русское общество, как зловещий ураган, как полчище татарское, разрушая направо и налево все, что составляет нравственную, политическую и экономическую суть жизни человеческой, оставляя после себя разрушение, пустыню и безнадежность... Всякая власть, как светская, так и духовная, сделалась для него разбоем, а св. Тайны – обманом. Умный человек не должен, по его мнению, переступать верой своей тесный круг чувств своих и своего ума. Человеческое бытие начинается и кончается тленной жизнью. Бессмертным является одно только человечество, и в нем только человек бессмертен, как окончательный результат его прошлого и как один из факторов дальнейшего его развития в будущем. В этом учении нет места ни для личного Бога, ни для свободной воли и ответственности человека. Непротивление злу сделалось поэтому последним словом, распространяемого графом Львом Толстым нравственного учения. Эта пагубная теория, ведущая к уничтожению всех условий общественного строя и вытесняющая из души человеческой понятие о свободной воле, а поэтому подрывающая в корне необходимый фактор человеческого творчества, – теория эта сделалась отражением понятий громадного большинства русской интеллигенции, обладающей в большинстве случаев поверхностным религиозным образованием. Даже признающие Церковь православную моралисты часто не знают того, что «вера без деяний – мертва», что нельзя удостоиться отпущения грехов независимо от поступков своих, раз для этого нужны: покаяние, исповедь и удовлетворение. Они как бы не знают, что закоренелых лжецов и преступников сам апостол исключил из среды верных, говоря: «а кто бы Церкви не послушал – да будет, яко язычник и мытарь». С чувством национального превосходства хвалятся серьезные русские мыслители тем, что русский человек «существо и цель веры своей полагает не в практической жизни, а в душевном спасении и любовью церковного союза ищет обнять всех – от живущего по вере праведника до того разбойника, который, несмотря на его дела, прощен был в одну минуту». Они именуют без колебания единственно логичным и правильным взгляд, что человек, «живущий в праздности, бесчестии, лжи, разврате и беспорядочности», а следовательно человек, ведущий грешную и нехристианскую жизнь – «является язычником, а не христианином». Они уверяют нас даже, что грешники, упорствующие во лжи и преступлении, по словам Спасителя, якобы, «предваряют нередко церковных праведников в Царстве Божием». Даже серьезные русские мыслители не могут понять того, «как можно согласить милость с негодованием – с тем, что считается пороком, преступлением, нарушением закона?» И гордятся они тем, что русский не различает понятия о преступлении, составляющем результат злой Воли человеческой, от понятия о преступлении, являющемся независимо от этой воли – Божиим попущением. Часто русские мыслители забывают о том, что понятия о добре, зле, правде и лжи не зависят от переменных условий времени и места, но незыблемо покоятся на постоянной основе Божественного Откровения. Поэтому, со спокойной совестью, они мирятся с фактом, что «каждому из таких слов, – как долг, закон, порок и преступление, – каждая партия в каждую минуту придает особенное значение, и что между людьми сегодня называют правдою и доблестью то, за что завтра казнят, как ложь и преступление». Иначе, впрочем, и не могут говорить в обществе, которого, опять-таки, – наиболее серьезные мыслители вместо того, чтобы искать начало Церкви в постановлениях Спасителя, – смотрят на нее, как на историческое произведение народного духа, и утверждают, что старые учреждения «освящены в народном мнении тем авторитетом, который дает история и... одна только история.

Поэтому, вместо того, чтобы признать правду Откровения главным содержанием Церкви, выдающийся русский моралист учит своих соотечественников, что «существенное в каждом вероисповедании едва ли возможно выразить, выяснить на бумаге или в определенной формуле; самое существенное, самое упорное и драгоценное в церковном веровании – неуловимо, недоступно определению, подобно разнообразию света и теней, подобно чувству, сложившемуся из бесконечного ряда последовательных ощущений, представлений и впечатлений; самое существенное связано и сплетено множеством таких тонких корней с психическою природою каждого племени и с общими сложившимися в нем началами нравственного миросозерцания, что невозможно отделить одно от другого». «Всякая форма, исторически образовавшаяся, – говорит тот же русский моралист, – выросла в истории из исторических условий и есть логический вывод из прошедшего, вызванный необходимостью». Естественное дело, что там, где историческая необходимость составляет высшее право, там не может быть и речи ни о безусловной правде веры, ни о свободной воле человека, ни об его ответственности. Поэтому, в силу естественной последовательности, знаменитый русский моралист должен был прийти к теории о «непротивлении злу», что он и сделал действительно, выразив это наиболее рельефно следующими словами «сохрани, Боже, порицать друг друга за веру; пусть каждый верует по-своему, как ему сроднее». «В этом искреннем признании заключается публичное самообвинение в названии основных начал христианского катехизиса, согласно которым человек вовсе не рождается в вере, но во грехе первородном; вера же в святую, неизменную, всегда и для всех одинаковую, правду Откровения Божия, вовсе не природна ему и не берет своего начала в его уме, но нисходит на него только благодатью таинства Крещения.

Русский епископат не согласился с мнением, что не следует порицать человека за его веру, и не только осудил графа Льва Толстого за его, – в силу первородного греха врожденные ему, – материалистические верования, но, что еще более, применил к нему самое высокое наказание, каким располагает Церковь, а именно, исключил его из среды верных, став таким образом на одну почву с католическими епископами. – Еще несколько лет тому назад покойный епископ Новодворский первый забил тревогу, указав в целом ряду замечательных статей, напечатанных в польском «Католическом Обозрении», на нехристианское и материалистическое направление взглядов знаменитого и популярного русского писателя. Поступив в данном случае вопреки мнению почти всей русской интеллигенции, православный епископат фактически доказал неправильность суждения, выраженного четыре года тому назад одним известным русским мыслителем, утверждавшим, что православное духовенство неспособно подняться выше уровня русского народа и что, вышедши из последнего, оно не отличается от него ни образом жизни, ни добродетелями, ни даже недостатками, и что оно с народом стоит и падает».