Уроки по христианскому православному нравоучению

Как в мире физическом господствует всеобщий и неизменный закон, производящий повсюду порядок и красоту, так и в мире духовном, и в частности в области человеческой жизни, господствует такой же всеобщий и неизменный закон, устанавливающий повсюду порядок и производящий благо. Оба закона имеют основание свое в святой, всемогущей и благой воле Бога. Но если в природе физической закон осуществляется с необходимостью, то в человеческой жизни он исполняется свободно. Там принужденность и неизбежность, а здесь обязательство (т. е. повеление без принуждения). Свободное или добровольное исполнение обязательств, налагаемых на нас законом или волей Бога, как Творца и как Искупителя Нашего, называется нравственностью или нравственной жизнью, точнее – нравственностью христианской.

Если бы мы пожелали уяснить себе значение слова «нравственность» этимологическим способом, нам пришлось бы припомнить, что существительное нрав или обычай в переводе с греческого языка (ἥθος) означает нечто неизменное в поведении, а глагол нравиться, имеющий один корень со словом нрав, означает что-то такое, что нравится нам и согласуется с потребностями нашей природы: все же слово «нравственность» по-гречески означает оседлость, постоянство.

Таким образом употребляемое нами слово нравственность совмещает в себе понятие о том, что человеку постоянно нравится. Всего же короче было бы сделать такое определение: нравственность есть совокупность всех побуждений и действий, согласных с требованиями совести.

Только что выраженное определение указывает, что между понятиями нравственность и обычай или нрав, существует различие, хотя не очевидное, не сразу уловимое, но во всяком случае несомненное. – С идеей о нравственности у нас соединяется представление о таком начале, которое свойственно всем людям по самой их природе, независимо от их национальности, истории и степени культурности. Мы понимаем нравственность как нечто неизменное и неотъемлемое в области нашего духа, а не как явление, вызванное какой-либо преходящей причиной в данном лишь месте. – В слове «нравственность» мы предполагаем понятие не столько о внешнем порядке нашей жизни, сколько о внутреннем, т. е. психическом. Поэтому мы сливаем идею о нравственности с идеей о духовной природе вообще. Слово же «обычай» вызывает совсем другие понятия. Мы знаем, например, что обычаи существуют в виде привычки поступать так, а не иначе, даже и у крайне неразвитых людей, что обычаи далеко не так важны и меняются сообразно многим привычкам.

Эта нравственность или нравственная жизнь составляет предмет Нравственного Богословия, называемого также христианским нравоучением, христианской этикой или христианской моралью. Следовательно, нравственное богословие есть наука, трактующая нам с одной стороны о том нравственном Законе Божием, который дан в руководство христианам в деле их спасения, а с другой – о деятельности сообразной с Божественным Откровением.

С первых дней нашего сознания, следовательно, в ту пору, когда младенческий ум человека еще не обладает запасом каких-либо сведений, мы уже различаем два главных понятия: добро и зло. Еще никто нас не учил, какими признаками определяются правда и ложь, нравственно хорошее и дурное, а между тем как-то само собой, без видимого чьего-либо содействия, мы все более и более безошибочно относим окружающие нас факты к тому или другому вышеупомянутому порядку.

Чем объяснить это безотчетное влечение ко всему доброму и отвержение всего, в чем так или иначе заключается злое начало?

Наука объясняет, что представление о честном, справедливом, нравственно хорошем и т. п., а также о всем противоположном не составляет произвольного изобретения нашего ума, а возникает из врожденного нравственного чувства. Следовательно, способность даже младенца разграничивать известные явления нашего духа и относить их к той или иной категории понятий есть особый дар и притом, как учит Церковь полученный от Творца всего мира, вдунувшего в первого человека вместе с жизнью часть Своих божественных способностей.

Под именем Закона вообще разумеется повеление или запрещение какой-либо власти касательно деятельности каких-либо сил. Так как в творении Божием двоякого рода существа – физические без сознания и свободы, и нравственно-разумные, действующие свободно и с сознанием, то и Законы двоякого рода –физические, и нравственные. Первые определяют деятельность сил и существ мира физического, и иначе называются законами необходимости, потому что существа внешней природы, не имея свободы, необходимо должны следовать тому направлению, которое указано для них Богом; последние – определяют деятельность существ нравственно-разумных и свободных, которые обязываются к их исполнению не по физическому принуждению, но свободно и с сознанием обязательной их силы.

Начала нравственности прирождены человеку. Каждый из нас по природе способен различать качество своих действий и ощущать в душе своей довольство или недовольство своими поступками. В этом состоит так называемый естественный, нравственный закон. Под именем естественного, нравственного закона разумеется тот внутренний закон, который посредством разума и совести говорит каждому из нас, что хорошо и честно, и что худо и бесчестно, что мы должны делать и чего должны отдаляться. По свидетельству Слова Божия, закон этот написан в сердцах наших, так что язычники, не имеющие закона откровенного, имеют этот естественный закон; они, по словам апостола Павла, показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их, и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую. (Римл. 2:14–15). Носительницей и выразительницей естественного нравственного закона является совесть (от глагола «ведать», «знать», и отчасти может обозначать тоже, что и слово «сознание»). Подобно тому, как о действии законов физических в нашем теле мы узнаем по физиологическим ощущениям, каковы, например, ощущения голода, сытости, боли и т. п., – и о действии нравственного закона мы узнаем по присущему нам чувству совести. Чувство совести не есть физиологическое чувство, а особенно тонкое, личное, внутреннее ощущение, сопровождающее все свободные или волевые наши действия и состояния. Еще с древности совесть называли голосом Божьим в душе человека, а в одной из книг ветхозаветного писания она представляется «оком Божьим, положенным на сердцах людей» (Сир. 17:7). Хотя этим метафорическим названием нельзя придавать такого смысла, как будто совесть в человеке есть нечто всегда чистое и непогрешимое, как чисто око Всевидящего и непогрешимо Слово Всеправедного; однако она действительно может и должна служить главным внутренним органом откровения воли Божией человеку.

Совесть – это постоянный судья наших действий, чувств и помыслов с высшими полномочиями, наш лучший друг и советник, первый утешитель в беде и несчастии и неумолимый палач в случае нарушений Закона.

Св. Григорий Богослов говорит, что «совесть есть домашнее и неложное судилище, которого невозможно избежать». Как упреки и угрызения совести бывают сильны и в то же время неотвратимы, это прекрасно выразил наш поэт Пушкин в изображении преступника, которого преследует его преступление кровавой тенью во всю жизнь, отравляет все минуты его спокойствия и наслаждения, – разъедает его семейное счастье, так что преступник говорит:

И рад бежать да некуда!

Да, жалок тот, в ком совесть нечиста!

Если совесть есть у всех людей, то очевидно, что она составляет нечто врожденное человеку, иначе она не имела бы признака общности. Говоря о врожденности совести, нужно иметь в виду, что она дается нам не в готовом виде, а в виде естественного нравственного чувства, из этого чувства, при участии разума и воли, путем развития постепенно образуется естественный нравственный Закон.

Естественное нравственное чувство, как и всякое чувство вообще развивается постепенно. Первоначально это чувство слабо и нежно. Оно развивается наряду с общим развитием человеческого духа, приобретая все большую и большую степень сознательности и долга. На сознательность этого нравственного чувства, на его такое или иное содержание и на проявление этого чувства в качестве закона оказывают сильное влияние нравственный характер матери, отца, родных и прочих лиц, окружающих ребенка; домашнее воспитание и воспитание школьное; окружающая среда с ее нравами, обычаями и преданиями, и главным образом, конечно, характер религиозных воззрений. Влиянием всех этих обстоятельств и объясняется тот факт, что понятия о добре и зле как у целых народов, так и у отдельных личностей в частности, бывают различны, a следовательно, и совесть бывает различна. История и жизнь показывают нам, что люди иногда признают нравственно-добрым, то, что другие отвергают как порочное. Например, жители Кавказа считают своим священным долгом кровавую месть за убийство родных, что у других людей считается пороком. Или – спартанцы признавали совершенно естественным умерщвлять рожденных младенцев, если они были слабы физически; поступок, который у нас возбуждает отвращение.

Действия совести проявляются в следующем: во-первых, совесть является в нашем сознании как закон, обязывающий человека к исполнению божественных заповедей и охраняющий их неприкосновенность. Ап. Павел говорит: «Надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести, как повелевает совесть» (Римл. 13:5). Касаясь частных поступков человека, совесть указывает ему путь, по которому тот должен идти в своей деятельности. Во-вторых, явившись в нашем сознании законом, совесть по совершении человеком поступков является судьей. Она вменяет (оценивает) человеку совершенный им поступок, признавая его или нравственно добрым, или нравственно злым. В-третьих, совесть воздает человеку должное за его поступки: он испытывает или нравственное удовольствие за свои дела или же мучительное состояние. Евангелист, излагая историю женщины, взятой в прелюбодеянии и приведенной фарисеями ко Христу, замечает, что они, услышав позволение Спасителя первому, кто без греха, бросить камень в виновницу, будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних (Иоан. 8:3–9).

Недостаточность внутреннего свидетельства совести. Совесть, как духовная сила человека, требует развития и усовершенствования, в связи с другими душевными силами человека, именно: с его умом, сердцем и волей. А так как ум, сердце и воля человека помрачились со времени грехопадения первых людей, то вместе с ними помрачилась и совесть, как духовная сила. Недостатки совести суть следующие:

1) Совесть бывает погрешительная, когда она одобряет и считает добрыми и законными такие действия человека, которые несогласны с подлинным законом добра, открытым в слове Божием. Вспомним, например, историю инквизиции, или варварский обычай древних языческих народов умерщвлять слаборожденных детей, одряхлевших стариков и даже собственных родителей по страху, чтобы они не попали в руки безжалостного неприятеля.

2) Совесть – сомневающаяся, которая не умеет точно отличать добро от зла без руководства внешнего божественного закона.

3) Совесть усыпленная или, но выражению ап. Павла, сожженная (1Тим. 4:2), которая не обличает даже больших преступлений человека, а только сопровождает их общим, внутренним тяжелым, мрачным состоянием. Пример этой сожженной совести можно указать в осуждении Христа синедрионом при признании Его Праведником. Особенно ясно замечается такое состояние совести, когда люди даже образованные и передовые упрямо и сознательно противятся Духу Святому. Они обыкновенно вытесняют голос нравственного чувства в своем сердце искусными, благовидными соображениями ума, скрывая за ними лишь низкие побуждения эгоизма.

Однако это состояние сожженной совести в человеке возможно лишь, как временное. Стоит только энергии воли в подавлены нравственного чувства даже случайно ослабеть, и нравственное чувство (совесть), может вспыхнуть неугасимым огнем мучений. Оно вызывает иногда поразительные подвиги покаяния и героической добродетели.

В поэме Пушкина о братьях разбойниках справедливо говорится:

В их сердце дремлет совесть

Она проснется в черный день.

Но иногда это нравственное пробуждение вследствие упорства во зле совсем не наступит при жизни человека. Тогда смертью такое ожесточение воли закрепляется за душой на веки, как состояние муки, скорби и отчаяния вследствие постоянных угрызений совести и страдания оскорбленного нравственного чувства.

Воля составляет внутреннее начало наших действий. Под волей, в тесном смысле, разумеется способность души сознательно, обдуманно и свободно – по собственному выбору и решимости – определять себя к деятельности. То свойство души, по которому она может управлять своей волей, составляет свободу человеческого духа.

Свобода воли – факт, не подлежащий сомнению. «Пусть каждый из нас, говорит Боссюэт (придворный франц. проповедник † 1704) прислушается к самому себе, и он почувствует свою свободу». Действительно, чувство свободы присуще всем моментам волевого процесса (действиям нашей воли). При обсуждении какого-либо намерения мы сознаем, что от нас зависит принять его или отвергнуть. Когда обсуждение кончено, и явилась решимость действовать определенным образом, мы сознаем, что никакие побуждения сами по себе не вынудили у нас решимости. Приводя в исполнение свое решение, т. е. совершая действие, мы ясно сознаем, что оно находится в нашей власти: можно его продолжить, но можно приостановить или совершенно прекратить. Чувство свободы сохраняется даже по совершении действия: нас мучит раскаяние, если допущенный нами поступок нехорош; мы одобряем себя за хорошее дело; значит, убеждены, что нам было возможно поступить и так, и иначе. Итак, по свидетельству внутреннего опыта, человек свободен, и когда что-либо делает, то делает, не будучи вынуждаем к тому такими или иными влияниями, а потому, что сам дает такое направление своей воле.

Свобода имеет два вида: Свободы естественной и свободы нравственной.

1) Естественная свобода составляет природное свойство воли всякого человека, и потому всякий человек естественно – свободен. Люди образованные и дикие, нравственно-честные и безнравственные, все одинаково делают то, к чему располагает каждого из них его внутреннее состояние, к чему наклоняют каждого его понятия, привязанности, чувства, привычки, страсти. Естественная свобода есть произвол, который часто противоречит умственным, нравственным, эстетическим и религиозным понятиям. По силе этой свободы человек может делать, что ему угодно и как ему угодно, не заботясь о достоинстве своих действий и ответственности за них. Доброе и дурное, равно как все другие определения наших действий, не составляют предикативов действий естественной свободы, потому что она состоит именно в безразличном отношении воли к нравственному характеру внутренних мотивов. Она состоит только в зависимости наших действий от внутренних оснований – мысли и чувства.

Другой вид свободы составляет нравственная свобода, свобода в собственном смысле слова, которая состоит в деятельности, сообразной не вообще с нашими представлениями, а с представлениями правильно и совершенно образованными или с нравственным законом. Воля наша тогда свободна, когда она во всех своих действиях следует нравственному закону. Эта свобода есть задача нашей жизни; а так как цель христианства есть нравственное самоусовершенствование человека во Христе Иисусе, то под христианской нравственной свободой в тесном смысле этого слова разумеется независимая ни от кого и ни от чего сила самоопределения человека к добру, иначе – освобождение христианина от рабства греху и следование по пути вечной правды Божией. Только добрая воля, руководимая разумом, просветленным христианской религией, совершенно свободна. Истинную, полную свободу личности нельзя ни купить, ни приобрести силой, завоеванием: ее можно лишь искать в себе и достигнуть путем личного духовного развития и совершенствования. Чем независимее человек от господства в себе низменного, материального начала, чем менее прихоть или случайность руководит его жизнью, его действиями и ближе он к истинному идеалу, тем ярче и нагляднее обнаруживается в нем свободный, бессмертный дух, тем выше и устойчивее его человеческое достоинство.

Несостоятельность детерминизма. Учению о свободе человеческих действий противоположно учение, отрицающее в человеке свободу – детерминизм. То, что человек чувствует себя свободным, по теории детерминизма есть иллюзия, обман: человеку только кажется, что он свободен; в действительности же свобода его такая же, как свобода машины, которую заводят. Человек в своих действиях всегда руководится мотивами, и, следовательно, им управляют мотивы. Он действует в сторону более сильных мотивов, а мотивы даются ему из внешнего мира, или из внутреннего, органического или психического мира. В подтверждение того, что железные законы управляют свободой, защитники детерминизма ссылаются на статистику, которая дает из года в год повторяющиеся цифры подвигов и преступлений, добродетелей и пороков. Например, браки – по-видимому, явления свободные, а между тем число их всегда зависит от количества народонаселения и определяется ежегодно с приблизительной точностью. С этой точки зрения человек рассматривается, как продукт среды и обстоятельства и даже как существо, не отвечающее за свои будто бы свободные действия. Отсюда естественный переход к освобождению преступников от наказания, к обезличению добра и зла, которые имеют как будто равные права на свое существование...

В виду всего этого необходимо указать несостоятельность такого учения детерминизма.

1) Хотя при совершении действий человек и руководится мотивами или побуждениями, но всегда сохраняет чувство или сознание свободы – поступать согласно или несогласно мотивам. Не мотивы управляют человеком, а человек дает силу тому или другому мотиву, чувствуя возможность выбора между ними.

2) Если рассуждать так, то придется отрицать личность человека, так называемую самость, в силу которой он всегда совершенные им поступки признает своими, а уж это простое признание, общее всем людям, ясно говорит в пользу свободы воли.

3) Что же касается до статистических данных, которые будто бы составляют лучшее доказательство того, что в нас нет свободы, так как из них открывается, что действия людей совершаются с такой правильностью, что даже наперед возможно предвидеть и предсказать их: то нужно наперед доказать еще, что правильность в действиях несовместна с понятием о свободе.

В самом деле, статистические сведения касаются человеческих действий только с их внешней стороны и не говорят ничего о внутреннем состоянии человека в момент их совершения, почему они и не могут решить вопроса о свободе или не свободе собственной воли человека.

Приведем пример. Вследствие происшедшего понижения в ценности вина, известное число людей начинают предаваться пьянству. Если рассматривать этот факт исключительно в его внешности, без отношения его к сознанию каждого отдельного лица, то понижение цены на спиртные напитки, без сомнения, будет представляться причиной, усилившей пьянство. Но если обратимся к сознанию каждого, употребляющего эти напитки, то дело покажется в совершенно другом виде. Сознание говорит каждому, что его собственная слабость была причиной его падения, что он мог бы, если бы захотел, противостоять искушению, словом, что он был в своем падении свободен и должен ответить за свой проступок перед судом правды, как свободно злоупотребивший представившимся ему обстоятельством дешевизны, которое и было для него не причиной, необходимо условившей его падение, а только случайным поводом, которому он не хотел противостать по слабому развитию в себе нравственного чувства и сознания долга.

4) Наконец, теория детерминизма совершенно несогласна с Божественным Откровением. В Божественном Откровении всегда и настойчиво возвещается учение, что человек есть существо разумно-свободное, что он отвечает за свое поведение, что в его воле – стать на путь лжи, или на путь истины, и что от его доброй воли зависит получить или нет даруемое ему спасение, т. е. прощение грехов и полную свободу. «Перед человеком живот и смерть, и аще изволит, дастся ему». В сознании этой свободы, или лучше в даровании этой свободы человеку, Божественное Откровение видит высочайший дар Творца, уподоблявший человека Богу, ибо с этим даром человек избегает необходимости поступать по необходимости и в этом находит для себя высочайшее благо.

Различные состояния нравственной свободы. Нравственная свобода представляет три различных состояния. Во-первых, – состояние свободы, которое мы могли бы назвать формальным, т. е. такое состояние человека, когда он способен с одинаковой легкостью как к добру, так и ко злу. Священное Писание почти не находит нужным говорить о формальной свободе; оно всюду предполагает ее, как общеизвестный и несомненный факт, когда речь идет о человеке и его действиях. Так, сотворив человека, Бог сказал ему: «от всякого древа райского ты в праве есть, от древа же познания добра и зла ты не в праве есть. Таким образом, в невинном состоянии люди обладали вполне (формальной свободой, т. е. одинаково способной как к добру, так и к злу. В заповеди Божией им дана была возможность самоопределения к добру.

Во-вторых, состояние свободы, которое можно назвать реальным, и притом в двух противоположных видах. В виде реально-злом и реально-добром. Первый вид реальной свободы представляется состоянием падения, когда человек, определив себя, как ото было в раю, в пользу зла и продолжая грешить по изгнании из рая, более и более затруднял для себя нормальное нравственное развитие, и его свобода или энергия самоопределения, воплощаясь более и более в безнравственных действиях и хотениях, становилась естественно более сильной в злом, чем в добром направлении, и делала для себя невозможным поворот в противоположную сторону без особенной божественной помощи. – Преобладающая склонность ко злу сделалась в человечестве особенно сильной перед потопом, но и после потопа природа человеческая не изменилась к лучшему. Против склонности ко злу было направлено все законодательство Моисея (со множеством запрещений и угроз) и вся деятельность пророков. Вот как ап. Павел описывает состояние ветхозаветного человека: «Мы знаем, что закон духовен, а я плотян, предан греху. Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр; а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Ибо знаю, что не живет во мне, т. е., в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но, чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» ... (Римл. 7:14–24). Второй вид реальной свободы, т. е. реально-доброй, представляется состоянием действительного возрождения по обращении ко Христу Спасителю, когда верующий, получив по вере дары оправдания и освящения в таинствах, с помощью Божественной благодати более и более побеждаем следы врожденных ему или приобретенных им до обращения злых наклонностей и делает для себя все менее возможным поворот в противоположное состояние.

Наконец, – состояние свободы, которое можно назвать идеальным опять в обоих его видах: идеально – добром и идеально – злом. Это такое состояние свободы, которое в Священном Писании называется рабством или праведности (Римл. 6:18), или греху (Иоан. 8:34), т. е. когда воплощение свободы в нравственно-добром или злом характере становится до того полным и всесторонним, что поворот в противоположное состояние представляется уже безусловно невозможным. Такое состояние нравственной свободы с нравственной, ничем непобедимой более, необходимостью учением церкви предполагается в состоянии с одной стороны – добрых ангелов, равно как и святых людей, и с другой – злых ангелов и нераскаянных грешников в загробной жизни, после славного явления миру Спасителя и последнего суда Христова.

Ясное сознание нравственной свободы возможно только при нормальной нравственной жизни. Только во Христе Иисусе и через Христа человек становится истинно-свободным, получая через духовное возрождение все необходимые силы. «Аще Сын высвободит, воистину свободни будете», говорил Иисус Христос (Иоан. 8:36), освобождая человечество от рабства греху через Свое спасительное служение. Дав потом человеку все божественные силы, яже к животу и благочестию, Он сделал человека не только свободным, но – и дал ему возможность достигать самой сущности нравственной свободы. Чувствуя в себе полноту христианской свободы, ап. Павел говорил: «вся могу о укрепляющем мя Иисусе Христе» (Филип. 4:13).

Но будучи свободен на все, христианин должен следовать одному добру и притом так, чтобы, удалившись от рабства греху, быть рабом праведности, так, как только во всецелом подчинении добру сохраняется истинно-нравственная свобода и достигается ее сущность.

Человек нравственно свободен. Как же он должен пользоваться этой свободой? Он должен руководствоваться в своей нравственной деятельности основными нравственными положениями или принципами. Принципы эти различны в зависимости от воззрений на смысл и цель человеческой жизни. Все сходятся между собой в том, что цель человеческой жизни есть благо, счастье. Но в чем заключается это благо? По мнению одних оно заключается в удовольствии – эвдемонизме говорят, что всякое удовольствие, независимо от его пользы, или нравственной ценности, есть то, чем человек должен воспользоваться:

«Мирно в гробе мертвый спи,

Жизнью пользуйся живущий».

Таким образом, эвдемонизм полагает смысл жизни в стремлении человека к возможно большему количеству удовольствий и целью всех человеческих желаний ставит удовольствие. Основной принцип нравственности по эвдемонизму – стремление избегать страданий и увеличивать число приятных чувств и ощущений.

Несостоятельность принципа эвдемонизма видна из того, что удовольствие вообще не может считаться благом, счастьем, нравственным принципом, ибо нет такого удовольствия, которое было бы одинаковым по достоинству для всех людей. Удовольствия приводят людей к пресыщению, к скуке, а некоторые к истощению тела и ослаблению духа.

Если эвдемонисты полагают высшее благо в приятном, в удовольствиях, наслаждениях, то другой принцип нравственности полагает цель и смысл человеческой жизни в понятии пользы – утилитаризм.

Утилитаризм требует заботиться о пользе не только личной, но и общественной.

Но прежде всего, польза в конечном результате, не может быть смыслом и целью человеческой жизнедеятельности. Всякое полезное дело или поступок, полезная вещь или предприятие всегда имеют в виду какую-либо еще вне их лежащую цель. Например, принятие лекарства полезно, потому что оно восстанавливает здоровье; материальные блага полезны, потому что через них человек достигает больших удобств в жизни. Таким образом, полезное фактически бывает только средством доставлять человеку приятное. Оно не имеет нравственного достоинства, так как сознание человека высоко оценивает поступки лишь тогда, когда они совершаются по мотивам бескорыстия и единственно ради самой добродетели. И если утилитаристы проповедуют, так называемый, альтруизм, и отличая себя, по-видимому, от чистых эгоистов, требуют заботиться не только о своей собственной пользе, но и общей, то альтруизм здесь не тоже, что христианская самоотверженная любовь. Он – не больше, как благородный или разумный эгоизм: забота об общем благе мотивируется тем, что без общественного благосостояния невозможно мое личное благополучие. Отсюда, хотя утилитаризм обыкновенно отличают от эвдемонизма, как особое направление, но в сущности оба эти направления совпадают: и то и другое преследуют в жизни приятное.

Строго говоря вообще польза есть политико-экономический принцип, а не высший, нравственный, как удовольствие есть принцип биологический, а не духовный.

Кроме рассмотренных учений, можно указать не мало еще теорий, желающих определить основной принцип нравственности. Так, Фихте учил «поступать свободно», «по своей совести»; Кирхнер и Гегель – «поступать разумно». Но каждое из этих начал или слишком односторонне, или слишком формально и неопределенно. Спрашивается: как понимать «свободу», где ручательство, что она не выродится в произвол, что мои убеждения правильны, что моя совесть не погрешает; в каком случае я поступаю разумно, в каком неразумно. Пессимист Шопенгауэр возвещал, что счастье в небытии, следуя чему многие налагали на себя руки, на свою жизнь, дарованную свыше. Мнимый оптимист Ницше разрешает на все, уча, что жизнь есть «воля к власти», и что тот и «сверхчеловек», кто живет по ту сторону добра и зла, т. е. отвращается от всяких начал нравственности.

Общий недостаток всех этих принципов заключается в том, что они не указывают высшего идеала нравственности. Выставляемый же ими идеал очень случаен, чувственен, и не отвлекает человека от земли и всего, что на земле. Человек сотворен по образу Бога, всем своим существом ощущает потребность в высшем, надземном, духовном идеале, тяготеет к надземному миру, к царству Высшего Добра – к Богу, стремится к живому общению с Ним.

Богообщение, как истинное высшее благо человека. Цель нашего бытия есть уподобление Богу и приближение к нему. «Будите святы, якоже Аз свят есмь», заповедовал Господь Бог; а Единородный Сын Его говорил: «Будите совершенны, якоже Отец ваш небесный совершен есть». Но святость Божья безмерна и совершенства Его безграничны, а поэтому безграничны должны быть и степени нравственного усовершенствования людей на пути их приближения к Богу. Поэтому и мы должны усовершаться в добре; безгранично, непрерывно, соответственно с этим, безграничны также и степени приближения к Богу и общения с Ним, Богообщение есть такое единение человека с Богом, в котором Бог, не поглощая сил и лица человеческого, является действующим в нем, производя, по слову апостола (Филип. 2:13), и xomeниe и действие, по своему благоволению».

«Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино» Иоан. 17:21). Так молился Иисус Христос к Небесному Отцу Своему, испрашивая апостолам, а вместе и всем верующим великой вещи! Христос хотел и хочет, чтобы все христиане были в тесном общении с Богом. Молитва Иисуса Христа услышана: верующие вступали и вступают в святое общение с Богом. Только это общение было и бывает в различных видах и в различных степенях. 1) Соединение с Богом совершается через св. таинства. Таинства низводят Бога в человека, а человека водворяют в Боге. Это можно сказать о всех таинствах православной Христовой церкви, но преимущественно о таинствах крещения и евхаристии. В крещении верующий во Христа таинственно облекается в Него. «Елицы во Христа креститеся, во Христа облекостеся», говорит Слово Божие. Через таинство евхаристии, или через приобщение телу и крови Христовой, Сам Христос всецело входит в человека, живет и действует в человеке, а человек живет и действует во Христе. «Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает, и Аз в нем», говорит Иисус Христос в Евангелии.

Вот как тесно св. Таинства соединяют людей с Богом!

Но это общение восходит на высшую степень, когда последователи Евангелия, вступив в соединение с Богом через таинства и веру, всеми силами стараются угодить Ему подвижнической и святой жизнью, соблюдением евангельских заповедей. «Аще Заповеди Моя соблюдете», сказал Господь, «пребудете в любви Моей. Будете в любви Моей и Аз в вас. Аще кто во Мне не пребудет, извержется вон».

3) Но, когда Богу угодно избрать людей в особенное орудие Своего слова и своей всемогущей силы, тогда у избранных для этого бывает общение с Богом самое тесное и ощутительное. В таковом общении с Создателем были пророки и апостолы. Пророки непосредственно от Бога принимали повеление и были в руках Божьих как бы невольное орудие, которым Бог действовал на людей. Пророк Давид говорит: я только перо, которым Бог пишет: «аз трость книжника скорописца». (Пс. 44:2). Ап. Павел говорит о тесном своем общении с Богом и Господом Иисусом Христом так: «живу не к тому аз, но живет во мне Христос», т. е. Христос во мне мыслит, Христос во мне желает, Христос во мне действует. Люди, находящиеся в этом состоянии, бывают преисполнены силами благодатными. Отсюда и чудеса, производимые святыми Божьими людьми.

4) Есть общение с Богом и в той душе, которая хотя не имеет никаких особенных признаков превыспренней истины, никаких сверхъестественных восторгов и сил, но чувствует в себе страх Божий, любовь к Богу, побуждение к исполнению Закона Божия, охоту к молитве, спокойствие совести. Такой страх, такая любовь, такое побуждение, такая охота, такое спокойствие не могут быть без Бога, без присутствия Божия в душе. Ибо источник всех духовных благ есть Бог. И одна добрая мысль, и одно чувствование святое – от Бога, от действия благодати Божией. Так учит Слово Божье. «Не довольны есмы от себе помысли что доброе, яко от себе, но довольство наше от Бога», говорит апостол Павел (2Кор. 3:5).

Но сущность всякого общения души с Богом состоит в том, что она, по выражению св. Писания, «бывает един дух с Господом» (1Кор. 6:7). Душа в этом случае, так сказать, сочетавается с Богом. Это общение Сам Христос объясняет привитием ветви к дереву. Привитая ветвь к дереву срастается с деревом, питается его соком, живет его жизнью, составляет одно с ним: так и душа, соединяемая благодатно со Христом, от Христа заимствует свою благодатную жизнь, от Христа приемлет свет, силу, крепость, спокойствие, радость, Христом она живет, Христом дышит, Христом питается. – Такое то богообщение и должно быть целью всех нравственных стремлений христианина и высшим благом его.

В существе своем нравственный закон, присущий человеку, есть ничто иное, как ощущение человеком своего внутреннего отношения к Богу. Поэтому нравственное учение по существу своему есть учение религиозное. Только в вере человек находит опору и уяснение для прирожденных ему нравственных требований. Без религии нравственность должна утратить самые существенные свойства свои, превратиться во что-нибудь иное, не возвышающееся под простой, житейской расчетливостью. Много было и есть религий грубых, полных суеверий и нелепостей; но даже и в такого рода религиозных верованиях есть задаток нравственного развития верующих и условием возвышения нравственности служит очищение религиозных понятий, но никак не отчуждение от всякой веры. Неверие – могила нравственности. Это хорошо понимали и лучшие представители древнего языческого просвещения. Так знаменитейшиe философы древней Греции, Сократ и Платон, не разделяя вполне верований своего народа, не хотели, однако ни сами отрываться, ни других отрывать от религии. Они учили добродетели, как благочестию, внушая своим ученикам, что Закон жизни вложен в нашу природу самим Богом и мы должны исполнять его, как волю Божию. По свидетельству Ксенофонта (греческ. историка, одного из вернейших учеников Сократа), Сократ своими рассуждениями побуждал учеников своих воздерживаться от нечестия, неправды и порока не только тогда, когда их видели другие, но и – когда они были одни, и жить в таком убеждении, что где бы и что бы они ни делали, от ока Всевидящего ничто не укроется.

Нравственность находится в связи с религией. Врожденное нам чувство нравственное, служащее основой нравственности, есть живой в нас голос Божий, зовущий нас к первоисточнику добра – Богу. Направляется и достигает своей конечной цели христианская нравственность также преимущественно через божественные, благодатные, или иначе через религиозные средства и пособия. «Без веры невозможно угодити Богу», говорил Св. апостол Павел, а св. ап. Иаков сказал: «Вера без дел мертва есть».

Между тем направление нашего времени не хочет согласоваться с этой связью нравственности с религией. Крайние сторонники науки, отрешаясь от абсолютных религиозных принципов, строят свои нравственные системы на основании одних научных исследований и соображений. (Бентам, Д. Стюарт Милль – английские ученые).

Еще в прошедшем веке возник так называемый утилитаризм. Он учит, что только те действия желательны и ценны, которые приносят пользу – личную или общественную. Конечно, общая польза должна быть предпочитаема польза личной, потому что, когда всем будет хорошо, – будет хорошо и каждому в отдельности. По этой теории можно делать то, что не одобряется совестью, но приносит пользу или выгоду. Например, в романе «Преступление и наказание» Достоевского, Раскольников убивает старуху потому, что она бесполезна, а капиталы ее могут быть полезны обществу. Что утилитаризм объединяет интересы людей и побуждает искать каждого не своих только выгод, но и более или менее общей пользы, это – его достоинство. Но, во-первых, никакого открытия этим утилитаризм не сделал: богооткровенное учение искони заповедовало и заповедует людям относиться друг к другу так, чтобы каждый заботился не о себе только, а и о других, и притом по побуждениям несравненно высшим, чем какие дает для этого утилитарианское учение; во-вторых, принцип утилитаризма таков, что в нем весьма легко могут находить оправдание для себя эгоизм и грубая чувственность, которые и без того слишком сильны в человеке; а это ведет вовсе не к распространению и умножению благосостояния людей, а прямо к противоположному явлению. Вообще теория утилитаризма чужда нравственного элемента и не может быть руководящим началом в решении высших задач и целей жизни, а потому и несостоятельна.

Нравственность и религия должны быть соединены, а не разделены. В этом союзе их находится истина.

Религия в этом отношении может быть уподоблена корню растения, а нравственность – стволу и ветвям. Религия не может остаться истинной, если отрешится от нравственности. Она вырождается тогда в пиэтизм (религию чувства, не стесняемую никакими обрядами и догматами), квиэтизм (проповедь всеобщего покоя), мистику (склонность к таинственному). Поэтому говорит ап. Иаков: «Bеpa без дел мертва есть». «Не любяй брата, говорит ап. Иоанн, пребывает в смерти»; потому что Заповедь Божия состоит не только в том, «да веруем во имя Сына Божия Иисуса Христа», но и в том, «да любим друг друга». Корень может оставаться живым лишь в том случае, если из него непрерывно произрастают ствол и ветви: так и религия может быть здравой лишь в том случае, если она постоянно проявляется в нравственной деятельности и, развивается и укрепляется в ней.

Разделение нравственности и религии противно природе человека. Мы различаем познание Бога от совести, но знаем, что между ними тесная связь. Познание Бога – это религия, выражение совести – нравственность. Отделять религию от нравственности значит разрывать единство человека. Что такое была бы религия, не имеющая никакого нравственного значения, и что такое была бы нравственность, не имеющая своих корней в вечном мире? Если Бог перестает быть высочайшим судьей нравственности, то значит не остается уже никого, перед кем должны склоняться и повергаться все люди. Это был бы конец всякой идеи правды. Если же нет ничего абсолютного, то этим самым уничтожено основание правды человеческой, ибо все дела человеческие основываются на правде, а идея правды в Боге.

Нравственность в язычестве. Для большей наглядности в различии христианской нравственности от не христианской и для большего убеждения в превосходстве первого перед последним, необходимо сказать несколько слов о том, какова была нравственность в язычестве?

У язычников все содействует развитию нечестия: и боги, из которых многие были не что иное, как олицетворенные страсти, например, Меркурий, Венера, даже Юпитер, и которые, чем стояли выше, тем казалось более заботились только о том, как бы превзойти друг друга разными пороками, а отличаясь злодеяниями сами, естественно тому же поучали примером своим и смертных; и законы, нередко позволявшие и одобрявшие ненависть ко врагам, презрение к бедным и несчастным, воровство, убиение детей и престарелых, разврат и другие пороки, – что остается у многих языческих народов и доныне; и священные празднества, церемонии, обычаи, и нередко сами капища с студными изображениями богов и их непотребств; и общественные увеселения разного рода, особенно же театры и зрелища, служившие и служащие публичными школами нечестия: здесь нередко выводятся на позорище сами боги со всеми их недостатками и бесчинствами, и народ с удовольствием осмеивает тех, кому в храмах приносит жертвы. Словом, нравственная сторона человека всегда оставалась и остается в язычестве как бы забытой, пренебреженной: в этом отношении язычество предоставляет человека совершенно самому себе, требуя от него, для угождения богам, лишь одного строгого исполнения внешних обрядов и жертвоприношений. Вера эта не дает человеку ни правил, ни побуждений, ни средств, ни примеров для преуспеяния в благовестии; напротив, указывает и правила, и побуждения, и средства, и образцы для преуспеяния в нечестии.

Как же, после этого, отлична и какой высокой представляется нравственность христианская! ...

Отношение религии и нравственности – основная мысль евангелия. Ветхий завет в десяти заповедях показывает, что нравственность и религия внутренне связаны. Эти заповеди разделены на две скрижали, которые Господь Спаситель резюмировал в двух словах: любовь к Богу, любовь к ближним. То, что начинает Ветхий завет, Евангелие восполняет. Кто сомневается в самом деле, что Иисус Христос есть высочайшее осуществление нравственности? Если когда-либо любовь к людям осуществлялась лично, то это в Нем. Но Его жизнь на служение людям была жизнью в Боге: единение Его с Богом было плодотворным источником Его жизни в мире. Он представляет нам в своем лице союз религии и нравственности. Основывая нравственность на религии, христианство открыло ей новые горизонты. Если есть что несомненно, так это, – что древний разрушенный мир не находил в себе никакой силы для своего нравственного восстановления, и что христианство распространило на этот древний мир во время его упадка новое нравственное дыхание. Откуда пришли эта слабость и эта сила, если не от того, что языческая нравственность основывалась на самой себе, между тем как христианская нравственность почерпала силу в соединении с религией. Нравственность укрепилась своим союзом с христианством.

Величайшие умы древности меньше знали в нравственности, чем дети, обучающиеся в наших христианских школах. Откуда происходит это преимущество и чем нравственность христианская отличается от нравственности древнего мира? Все это обязано тому началу любви божественной, которая открылась в Иисусе Христе. В этом откровении мы познали святой гнев Божий против греха и Его милосердную любовь к грешнику. Это нравственное начало было неизвестно древнему миру, ибо он никогда не понимал слова: откровение любви Божией. Древний мир мог давать законы, делать угрозы, но это не укрощало сердца и не переменяло чувства. Христианство явилось к человечеству вот с чем: Иисус Христос и откровение любви Божией в Нем. «Мы любим Его, потому что Он первый возлюбил нас». В этих словах св. апостола Иоанна заключается вся тайна нравственности христианской. Бог возлюбил нас: это вся область богословия. Мы любим Его: это вся нравственность христианская. Иисус Христос возжигает в сердце святой пламень любви Божией, этот свет и это пламя проникает человечество и переменяет жизнь человека в этом мире.

А) Ветхозаветный закон. Его характер и предписания. Подзаконная нравственность. Б) Новозаветный – евангельский, как закон духа и свободы. В) Взаимное отношение между ветхозаветным и новозаветным законом и выяснение превосходства последнего перед первым.

Совесть есть у всех людей; ее деятельность состоят в том, чтобы направлять человека на путь добра. Но мы верим, что с одной стороны порочная жизнь людей, заглушающая, а иногда даже извращающая в нас отправления совести, а с другой стороны разница понятий о добре и зле делают то, что естественный нравственный закон один является ненадежным руководителем человека в его нравственной жизни. Поэтому Господь и дал людям божественный нравственный закон.

Под именем откровенного нравственного закона разумеется тот Богом данный закон, который сообщался людям, в разное время, через избраннейших св. мужей-патриархов и пророков в Ветхом Завете и через Самого Господа Нашего Иисуса Христа и Его Апостолов Новом Завете.

По двум весьма отличным периодам в раскрытии закона, он разделяется на ветхозаветный, или Моисеев Закон и новозаветный, или евангельский.

Под именем Ветхозаветного или Моисеева закона разумеются данные через Моисея богоизбранному народу Заповеди и повеления, повторявшиеся и объяснявшиеся потом через пророков и других богодухновенных учителей ветхозаветной церкви. По своему содержанию ветхозаветный закон может быть разделен на: а) закон нравственный, излагающий правила об отношении человека, как свободно-разумного существа, к Богу и ближнему, б) закон обрядовый, излагающий правила о скинии, священных лицах, праздниках, жертвах и в) закон гражданский, излагающий правила общественной и семейной жизни евреев («Закон обрядовый и закон гражданский, имел только временное значение и его обязательность пала вместе с появлением евангельского закона»). По составу своему Моисеев закон чрезвычайно велик и многообразен, потому что здесь разные законы даются не в форме только множества повелений и запрещений, но и в живых примерах святых исполнителей этих законов и нечестивых нарушителей их, погибавших от своего нечестия и наказаний божественных. Поэтому, во всем своем объеме нравственный закон должен быть изучаем по всем книгам св. Писания, но кратко указано его главное содержание в 10 заповедях, данных на Синае Моисею, написанных на двух каменных скрижалях, из которых на одной определялись обязанности человека к Богу, а на другой – к людям. Сущность же всего закона нравственного ветхозаветного заключается в любви к Богу и любви к ближним, сообразной с любовью к себе. Иисус Христос, пришедший на землю не разорить закон, но исполнить, повелевал для получения вечной жизни сохранять заповеди и учил понимать их совершеннее, чем до Него их понимали. Поэтому и для людей новозаветных все нравственные (а не обрядовые и гражданские) предписания закона, имеют обязательную силу, но несравненно большее значение имели они для ветхозаветных людей. Ветхозаветный закон открывал истинный путь жизни; из него люди могли видеть, что многое из того, что прежде считалось безгрешным, на самом деле было греховно; еще больше он открывал человеку глаза на его внутреннее жалкое нравственное состояние и возбуждал в нем покаяние и сознание своей крайней немощи в совершении дел благочестия собственными силами и веру в необходимость пришествия Спасителя. Вообще, ветхозаветный закон имел педагогическое значение, или даже был руководителем, педагогом. «Закон пестун нам бысть во Христа, да от веры оправдимся», говорил ап. Павел (Гал. 3:24). Последняя цель закона, а равно и жизни по этому закону, была во Христе. Таким образом, ветхозаветный закон был предуготовительный, не полный, а потому не вполне достаточный.

Характер ветхозаветного закона, как закона рабства. Недостаточность нравственного ветхозаветного закона проявлялась во множестве обстоятельств, но она заключалась не в том, что предписания закона были неверны, а в том, что он (закон) был не более, как закон, написанный на скрижалях каменных, а не на скрижалях сердца; заключен был в письмени, а не в духе человеческом, что он указывал добро, но не давал и не мог дать той благодатной силы к деланию добра, которая дарована в Новом Завете Иисусом Христом, верой в Которого могли воодушевляться подзаконные люди: но очищаться, оправдываться и спасаться могли только в будущем, по пришествии Спасителя. Подзаконные люди слышали множество повелений закона относительно самого полного и точного исполнения его заповедей, с угрозами проклятия и вечной казни нарушителям закона, но сил для исполнения закона не имели ни в себе самих, ни в законе. Таким образом, закон поставлял исполнителей его в очень трудное положение, которое поэтому справедливо называется игом закона (Деян. 15:10), а пребывание в нем – рабством закону (Рим. 7:6), рабством Господу, которое состояло в том, чтобы делать и делать то, что предписано в законе, хотя от сего не виделось ни заметных плодов внутреннего нравственного изменения, ни очевидного достижения спасения. Между тем, всякий должен был знать, что «проклят всяк, иже не пребудет во всех писанных в книзе законней» (Гал. 3:10).

Нравственность подзаконная. В подзаконных людях природа была так же растленна и обессилена грехом, как и в прочих людях. Изображая подзаконного человека, ап. Павел говорит: «вемы, яко закон духовен есть: аз же плотян есмь, продан под грех» (Рим. 7:14). Лучшей частью своего существа, т. е. умом, сердцем и волей человек стремился и тогда к нравственному добру, услаждался им и желал исполнять его: но в то же время, увлекаемый грехом, действовавшим во всех его членах, он чувствовал себя крайне бессильным к совершению добра. Сознание этого своего бессилия рождало внутренний страх за себя, доставляло горечь и возбуждало мучительную тоску, которая даже лучших людей заставляла восклицать: «несть мира в костех моих от лица грех моих» (Пс. 37:6). Если так тяжелым казалось подзаконное состояние лучшим людям ветх. зав., то тем более оно было полным рабством для прочих. Если избраннейшие праведники так часто впадали в тяжкие грехи и взывали о помиловании и об очищении сердца, то тем более должны были молиться о создании чистого сердца и духа правого люди, постоянно впадавшие в грехи идолопоклонства, суеверия и всякого развращения, каковых в Израиле было много всегда, в особенности же в последнее время ветхозаветной истории, когда, по словам историка Иосифа Флавия, должно было удивляться, что земля не поглотила некоторых вполне достойных того, по своему крайнему развращению. Законники старались поднять народную нравственность через множество новых заповедей и предписаний, которых с течением времени накопилось тысячи. Но это еще более развило формализм в исполнении нравственного закона, за которым все более и более признавалось только внешнее значение, без внутренней его силы, возбуждающей живое чувство нравственного долга. Вообще лицемерно- безжизненным духом отличается мораль подзаконная!..

Древний языческий мир в своей нравственной жизни пришел к сознанию своего нравственного бессилия и беспомощности. К тому же отчасти пришли и евреи, руководившиеся Моисеевым законом. Это бессилие человечества в своей нравственной жизни, очевидно, требовало явления высшей, божественно-нравственной силы, которая бы нравственно вдохновила и оживила человечество, изнывавшее в одной своей части (в язычниках) от безнадежности, а в другой (в еврействе) от жажды божественного руководителя и Спасителя. Таким образом, с нравственно-исторической точки зрения, явление Спасителя было необходимым нравственным делом, без которого человечество не могло ни создать идеала нравственности, ни тем более воплотить его в жизнь...

Если капля влаги производит благотворное влияние на увядающий цветок, роса на ниву: то море нравственной жизни Божией, влившейся в человечество через Лицо Богочеловека Христа, тем неизмеримо более должно было оживить и спасти человечество, в котором от грешного Адама шла мутным потоком вся нравственная его жизнь.

Под именем новозаветного Евангельского закона разумеется тот закон, который возвестил людям Господь Наш Иисус Христос и Который проповедовали всему миру Апостолы. Закон этот обнимает все существо христианской религии и главным своим предметом имеет Евангелие Царствия Божия, или учение об искуплении и спасении и человеческого рода Единородным Сыном Божьим Иисусом Христом.

Взаимное отношение между ветхозаветным и новозаветным и выяснение превосходства последнего (как закона духа и свободы) перед последним. Закон Моисеев и закон Христов имеют между собой тесную связь: оба закона даны Богом и целью своей имеют спасение рода человеческого. Но несмотря на это сходство, между этими законами есть большое различие. Закон Христов неизмеримо выше закона Моисеева.

Во-первых, в учении веры и нравственности евангельского Закона есть новые истины, которых или совсем не было в Ветхом завете, или относительно которых там были даны только слабые намеки. Например, в Ветхом завете на догмат о троичности лиц Божества были только намеки, но столь слабые, что для евреев они остались совсем незамеченными. (Ветхозаветные места намекают или на троичность лиц или только на множественность их. Так на троичность лиц указывают следующие слова пророка Давида: «Словом Господним небеса утвердишася, и духом уст Его вся сила их» (Пс. 32:6). «Словом» указывается на 2-ое лицо Пресвятой Троицы, которое называется этим именем в Новом Завете. «Господним» указывается на 1-ое лицо Пресвятой Троицы, а «духом уст его», на третье лицо – Святого Духа. Славословие ангелов, слышанных пророком Исаией: «свят, свят, свят Господь Саваоф, исполнь вся земля славы Его», своим троекратным повторением указывает на троичность лиц Божества. Видение Авраамом 3-х странников у дуба Мамврийского указывает на троичность лиц: Авраам видит 3-х странников, а обращается как бы с одним. «Господи, говорит он, аще убо обретох благодать пред Тобою, не мини раба Твоего». На множественность лиц Пресвятой Троицы указывают те места, где Бог говорит о Себе во множественном числе. При творении человека Бог сказал: «сотворим человека по образу нашему и по подобию»). Для нас христиан эти намеки имеют значение и силу только при свете новозаветного откровения.

В Новом же завете этот догмат был раскрыт со всей ясностью. При крещении Иисуса Христа Бог явился человечеству в трех лицах так ясно, как никогда не являлся Он прежде. Учения о Страшном Суде, о благодатном возрождении Св. Духом нет в Ветхом завете. Из нравственного учения Нового завета особенно важна заповедь Иисуса Христа о любви ко врагам, заповедь, неизвестная совершенно ни древнему миру, ни евреям. Кроме, того, нравственные правила в евангельском законе изложены полнее и возвышеннее, чем в законе Моисеевом.

Во-вторых, Моисей обещает за исполнение закона преимущественно земные, временные блага и за нарушение закона временные наказания. (Второз. 28 и 30), а евангелие обещает любящим Бога духовные, вечные блага, а грешникам вечные мучения. Христос Спаситель, вечный царь вечного царства, и блага дает вечные, и потому законы его ведут не столько к временным и случайным, земным и материальным, сколько к вечным и неизменным, небесным и духовным благам. Конец закона Христова – на небе, в жизни после смерти, здесь же только приступ, введение: «не имамы зде пребывающего града, но грядущего взыскуем». Ищите же прежде царствия Божия и правды его и сия вся (т. е. временные блага) приложатся вам».

В-третьих, Моисеев закон, предписывая еврейскому народу нравственные правила, не давал для исполнения их сил, и ветхозаветный человек, поэтому, должен был сознавать всю свою немощь, бессилие в борьбе со злом, а Иисус Христос, принесший на землю совершеннейший закон, дал людям и благодатные силы для исполнения этого закона. Пользуясь благодатными силами, человек сделался сыном Божьим, между тем как в Ветхом завете он был рабом по отношению к Богу. В то время, как Моисеев закон налагал на людей «бремя неудобоносимое», закон Христов есть закон духа и свободы; исполняя его, человек вступает в новый мир, когда необходимость уже теряет свою силу. Как человек, поднимаясь в гору, видит новые горизонты и дышит более чистым воздухом, становится ближе к чистому, ясному небу, так и исполнитель закона Христова ощущает чистоту и высоту этого закона, как великого дара Божия. Наконец, в-четвертых закон Моисеев был дан не всему человечеству, а обществу, составленному из одного народа, и поэтому, он носит на себе отпечаток национальности, партикуляризма и не имеет той универсальности, которая отличает закон евангельский. Эта универсальность отличает евангельский закон и от всех других положительных законов, не свободных от узких национальных воззрений. Евангельский закон – закон всемирный, приспособленный к потребностям всех людей, всех времен и народов, всякого состояния и образования, для всех понятный, всем доступный, легкий и бесконечный, или иначе неизждиваемый и неисчерпываемый, как целое море жизни. Он не может исчерпаться никем в отдельности, ни всем человечеством вместе.

Богооткровенный нравственный закон существенно необходим человеку в виду его греховности. Под греховностью разумеется то состояние нравственного бессилия, в котором рождается каждый человек. Это состояние нравственного бессилия состоит в том, что каждый человек от рождения имеет больший наклон к греху, чем к добру.

Сознательное и свободное противление человеческой воли нравственному закону или божественной воле называется грехом. «Грех есть беззаконие» (1Иоан. 3:4). Существование греха и зла в мире издавна составляло величайшую загадку для мыслителей. Они не могли объяснить себе и понять, каким образом в благом мире могло произойти и существовать зло. И оканчивали эти недоумения и затруднения свои тем, что признавали грех и зло необходимым и неизбежным явлением в человеческом роде. Например, думали, что человек неизбежно должен был согрешить вследствие того, что он есть ограниченное существо: другие думали, что ко греху неизбежно должно было привести его то обстоятельство, что он облечен чувственным телом, и т. д. Были и такие (персы, манихеи), которые смотрели на зло как на субстанцию, имеющую столь же самостоятельное существование, как и добро. Но все эти теории ни к чему не привели. Остается наиболее правдоподобным и для христианина несомненным учение Свящ. Писания, по которому грехи и зло произошли вследствие свободного выбора и решения человеческой воли.

Грех получил свое начало не от природы, а от злоупотребления разума и воли разумных существ, от произвольного их уклонения от Бога к себе; и во- первых, обнаружился в падении высших духов, потом – в прародителях, и от них, вместе с повреждением природы, перешел и на весь род человеческий.

В настоящем нашем состоянии началом и источником грехов служат:

а) Наша плоть, наша собственная, растленная грехом природа, в которой, вследствие уклонения от Бога к самим себе, преобладают эгоизм или себялюбие и чувственность. Человек – существо двойственное, духовно-телесное. Отсюда и грех человека имеет характер двойственный: человек грешит из души в тело, из тела в душу. Св. Димитрий Ростовский в статье о втором пришествии Господа Иисуса Христа представляет тело и душу взаимно укоряющими друг друга. Например, душа говорит «к телу своему: проклято ты, окаянное тело, яко объедением и пьянством на всяк день отягощалось еси, и мене в бездну адскую погрузило еси. А тело отвещает: проклята и ты, душе моя окаянная! Ибо с единого и того же блюда со мной яла еси, с единой и той же чаши со мною пивала еси; мене же и себе воздержанию не поучила еси» ...

Все разнообразные проявления греха сводятся к двум главным родам греха: гордости (себялюбию), и чувственности, сообразно двум сторонам человеческого духовно-телесного существа. – Грех наших прародителей носил двойственный характер и заключался в чувственном воззрении («и увидала жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз) и горделивом самоутверждении: дерево было вожделенно, потому что дает знание, через которое прародители хотели уподобиться Богу, б) Источником грехов служит внешний мир, который по слову апостола, «весь во зле лежит». Все в мире, привлекая к себе сердце человека, может удалять его от его назначения. Много препятствий в земных благах, которые ослепляют человека, возобладав над ним, делают его рабом своим. Много препятствий в самих людях, нас окружающих. Превратное воспитание, тлетворный дух времени, обольстительные общества, растленные нравы и обычаи, ложное просвещение, ложные начала и правила жизни, господство страстей, – все может искушать, обольщать, увлекать человека, удаляя его от его назначения.

в) Наконец, источником греха служит первый виновник зла – диавол, который, по словам апостола, «яко лев рыкая ходит, иский кого поглотить».

Пользуясь и духом времени, и обстоятельствами места, и внутренними нашими расположениями, и всякой нашей слабостью, и всем, что только может способствовать ему в злых его намерениях, он возбуждает в душе нашей нечистые мысли и злые желания, похищает Слово Божие из нашего сердца, наполняет наше воображение суетными мечтами и вообще производит бесчисленные действия, чтобы возмутить добродетель человека и удалить его от Бога и его назначения.

Три врага. На внебогослужебном собеседовании, в котором участвовали наравне со взрослыми и дети школьного возраста, священник предложил вопрос, какие враги самые опасные для людей. На вопрос был дан дружный ответ: «грех, смерть и диавол». Но какой из этих трех врагов самый ужасный? спросил священник одного из маленьких слушателей. Тот отвечал: «смерть – хорошо на небо идти, но умирать и быть зарытым – страшнее всего». С таким же вопросом священник обращается к взрослому слушателю. Тот отвечал: «диавол. Сам ад страшен только потому, что там злобный ум диавола будет изобретать нескончаемые мучения». На этот же вопрос священника убеленный сединами старец отвечал: «страшнее всего грех. – Если грех не наложит на нас своих оков; то над нами не будет иметь силы ни смерть, ни диавол».

Весь закон заключается в любви к Богу, к ближнему и самому себе: все противное, или несогласное с этой любовью есть грех.

Страшен грех! Вся беда наша всегда и везде – от греха. Вся опасность жизни земной, также точно и загробной – от греха. Словом, грех есть величайшее зло и причина всех зол в мире.

Великие подвижники (Иоанн Лествичник, Нил Сорский и другие), наблюдая за действием греха, приметили следующие его моменты, или степени его развития.

Первый момент греха называется прилогом. Он состоит в нечистом помысле, который возникает или изнутри через мечтание, или бывает от воздействия на чувства соблазнительных внешних предметов. Прилог – это просто сказать, повод, побуждение, предлог ко греху. От прилогов не были свободны и высокие подвижники; но они скоро подавляли их силой воли или освобождались от них размышлением о других предметах, а чаще молитвой. За прилогом, если он не будет удален из души, следует второй момент греха –сочетание или внимание, состоящее в том, что человек останавливает свои мысли на соблазнительном предмете, занимается им не без вреда для себя, так как греховный предмет начинает нагляднее представляться уму нашему и тогда, когда его нет. Он начинает манить к себе своими мнимыми красотами и удовольствиями: образ его постоянно носится в воображении человека и тем оскверняет душу.

Это изображение, или наглядное представление греха составляет третий момент, которого должно бояться, так как через воображение греха он как бы устрояет себе жилище в душе человека. В это время должно воспрянуть и прогнать врага, пока еще он не пленил совершенно человека.

Пленение составляет четвертый момент греха. Оно состоит, во 1-х из внутреннего решения подчиниться греху и, во 2-х, из самого совершения греха. Когда грех совершен, то остается одно из двух: или рабство греху, или покаяние и pешимость вперед избегать греха. Но эта решимость, чем далее, тем более становится бессильной, так как с каждым повторением греха ocлaбевaeт сила пpoтивoдейcтвия ему и грех становится привычкой.

Страсть – это сильнейшее, иногда неудержимое, стремление ко греху. Оно возникает по преимуществу через многократное повторение греха. Обуреваемый страстью грешник, забывает все и, как алчный зверь, кидается на грех. Забвение истины и всех высших интересов духа, нeдoбpocoвестность, внутренний обман перед самим собой и Богом и все другие условия возрастания греха здеcь сосредотачиваются в пoлнoте и делают страстную душу способной на самые ужасные злoдеяния.

Страсть, вошедшая в привычку, становится пороком. Подобно тому как дoбpoдетель состоит в постоянном стремлении к совершеннейшему благу, так и порок есть постоянная настроенность воли ко злу.

Привычка и страсть настолько oвлaдевают порочным человеком, что он становится ocлеплeнным и нравственно несвободным существом. Они влекут человека к удовлетворению своих постыдных жeлaний, как влечется к удовлетворению своих естественных инстинктов животное. В пороке особенно ясно сказывается связь греховного человеческого мира с демонским царством. Этой связью объясняется то заклятие, то очарование, которому подвергается порочный человек. Не напрасно об Иуде, страдавшем пороком сребролюбия, сказано, что в него «вошел сатана».

Всякий грех овладевает человеком постепенно, – сначала он овладевает мыслью, потом желанием и, наконец, волей человека.

Виды греха и порочного состояния. А) Виды греха. Грехи можно делить и по материи или содержанию и по форме или степени виновности.

1) По содержанию разделение грехов произведено апостолом Иоанном Богословом: «все, что в мире, – пишет он, – похоть плоти, похоть очей и гордость житейская» (Иоан. 2:16). «Гордостью житейской» назван грех высокомерия, частнее – гордость и гнев; «похотью плоти» назван грех плотоугодия или страсть к чувственным наслаждениям, частнее – чревоугодие и сладострастие; а «похотью очес» названы грехи алчности, частнее –любостяжание и зависть. К этим шести грехам присоединяется еще беспечность о спасении души и леность в исполнении духовно-нравственных подвигов. Перечисленные семь видов греха в православном исповедании веры называются главнейшими смертными грехами, от которых рождаются все другие грехи. Все эти грехи (гордость, любостяжание, блуд, зависть, чревоугодие, злопамятство и беспечность) заражают душу смертоносным ядом порока, подрывают все основания добродетельной жизни и спасения и неизбежно влекут к погибели, если зараженный ими не обратится к Богу с раскаянием и молитвой о прощении.

В книге Левит (11:30) упоминается об одном пресмыкающемся животном из рода ящериц. Животное это называется хамелеоном. Оно замечательно по своей способности изменять цвет своей кожи, которая из серого переходит в желтоватый, зеленый, красный цвета. Хамелеон питается насекомыми и для схватывания их пользуется своим длинным и выдвижным языком. Этот орган у хамелеона покрыт особенно липкой влагой, так что мухи и другие насекомые легко пристают к ней. Выпуклые глаза его постоянно находятся в движении и поворачиваются во все стороны, посматривая добычу.

Грех – тоже, что хамелеон: принимает на себя различные виды, как бы меняет свои цвета.

Здесь грех принимает вид пьянства и убивает медленно смертью несметное множество несчастных; там является под видом пресыщения и роскоши, от которых падает, может быть, более жертв, чем от голода и нищеты; там ядом сладострастия убивает он цвет юности и мужества, там жалом зависти и злобы язвит сердца; а там старается изменить естественный порядок природы, превращая ночь в день и тем расстраивает жизненные силы молодых людей и преждевременно приближает их к могиле.

Постепенное развитие греха в нашей душе и переход его в смертный можно сравнить с шаром, катящимся по наклонной плоскости в пропасть. В начале своего движения шар катится довольно медленно, и остановить его движение легко, но чем дальше он катится, тем он идет все быстрее и быстрее. Остановить в такое время бывает уже очень трудно, хотя и возможно. Движение шара все постепенно возрастает, и, наконец, остановить его является невозможным, не рискуя сломать себе голову. Так точно и грех. В начале, в период увлечения остановить грех, вырвать его из сердца (разумеется, при помощи благодати) легко, но чем дольше остается человека в грехе, тем привязанность его к нему увеличивается, а вместе с этим должна увеличиваться и борьба, чтобы искоренить грех. Наконец, грех, не встречая препятствий на своем пути, может обратиться в такое порочное состояние, когда о покаянии и речи быть не может...

2) С формальной стороны или по степени виновности грехи разделяются сообразно степени энергии или усилия воли при совершении греха и сознания нарушенного закона. Чем яснее сознавалась попранная заповедь и чем больше употреблено энергии или усилия воли при совершении греха, тем тяжелее грех; и наоборот. Отсюда то нередко одни грехи считаются малыми, а другие великими. Но, ведь, дело то в том, что малые грехи представляют собой как бы мост к порочному состоянию; никто не начинает прямо с грубых преступлений. Увяз ноготок, всей птичке пропасть, говорит русский приметливый народ. «Неверный в малом» оказывается почти всегда «неверен и во многом» (Лука 16:10). Тля греховная заражает душу постепенно. Пролез маленький вор, отпер дверь большому.

Пылинка, попавшая на глазное яблоко, раздражает его. Так чувствительна бывает и совесть до допущения в нее малых грехов. Но при повторении их совесть сделается подобно желудку страуса, который переносит и железо.

С малого начинается большое. От маленькой свечки сгорела Москва. От глотка водки, выпитого с отвращением, переходят к пьянству. Редко кто начинает с грубых грехов, потому что против таких грехов возмущается совесть, но она охотно допускает малые. Но в этих «малых» кроется смерть души, подобно тому как смерть тела кроется в малой капле яда, в дуновении ветра, в незаметной глазу бацилле. – И болезнь, и пожар нужно уничтожать в начале. «Приучайся побеждать малое, если хочешь победить великое (Иоанн Лествичник).

Б) Степени порочного состояния. Различают следующие порочные состояния; нравственного нерадения и беспечности, нравственного самообольщения, нравственного рабства и ожесточения.

1) Нравственное нерадение и беспечность. Это такое состояние, в котором человек не хочет углубляться в самого себя и заниматься серьезными размышлениями о лежащих на нем обязательствах и результатах своей деятeльнocти, а живет, как случится, как внушают ему природа его и существующие в окружающей его среде порядки. Ап. Павел называет такую жизнь, жизнью «кроме закона», т. е. без закона. Он же сравнивает ее с состоянием сна: «востани спяй, и воскресни от мертвых, и осветит тя Христос».

2) Если в состоянии нерадения и беспечности греховной человек забывает о необходимости изменения и улучшения своей жизни, то на следующей ступени, именно на ступени самообольщения, он отрицает эту необходимость. Типом может послужить богатый евангельский юноша, вообразивший себя исполнившим все заповеди и нравственно совершенным. С самообольщением может соединяться лицемерие, и тогда оно еще хуже. Типом служат фарисеи. Когда богатый евангельский юноша говорил, что он сохранил все заповеди от юности своей, то он не лицемерил, так как думал, что он действительно исполнил все заповеди от юности своей; между тем фарисеи, выдававшие себя перед людьми за праведников, хорошо сознавали, что такое за люди они и какие низкие дела они часто совершали.

3) Нравственное рабство есть такое состояние, в котором человеку погрязая в пороке, не имеет ни охоты, ни сил освободиться от него. Иной раз раб греха, быть может, делает попытки стряхнуть с себя грех; но грех окутал его оковами, и потому попытка его напрасна. А испытав несколько раз неудачу, он, наконец, прекращает всякие попытки и безостановочно влечется путем погибели.

4) Наконец, ожесточение есть такое греховное состояние, в котором человек заглушил в себе всякое нравственное чувство, упорно противится всяким благим влияниям на него, ненавидит и попирает все доброе, находит удовольствие во зле, как зле. Пророк Исаия изображает это состояние следующими словами: «слухом услышите – и не уразумеете, и очами смотреть будете – и не увидите: ибо огрубело сердце людей сих» (Ис. 6:9).

Крайняя степень ожесточения называется грехом против Св. Духа. Об этом грехе говорит Господь Спаситель: «всякий грех и хула простятся человекам; а хула на Духа не простится человекам. Если кто скажет слово на Сына человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем» (Mф. 12:31,32).

Грех против Св. Духа есть состояние нераскаянности. Этот грех не может быть отпущен человеку, так как человек изгоняет здесь прощающую благодать.

Понятие вменения. Действия человека, как нравственно-разумного существа бывают или добродетельны, т. е. согласны с нравственным законом Божьим и с законом совести, или греховны, т. е. несогласны с законом Божьим. В первом случае они заслуживают одобрения и награды, а во втором осуждения и наказания. Суждение или оценка нравственных действий человека, и произнесение над ними приговора одобряющего или порицающего их, называется нравственным вменением. Что человеческие действия вменяемы – это просто значит, что человек ответствен за свои действия и должен получить или награду, или наказание, смотря по заслуге или по вине своей. Выражение «вменение» заимствовано из свящ. Писания: в книге псалмов говорится: «Блажен человек, которому Господь не вменит греха, и в чьем духе нет лукавства» (Пс. 31:2).

Власть вменяющая. Вменение человеческих действий совершается прежде всего внутри человека, в его собственной совести. Здесь человек непосредственно ощущает, что совершенные им действия составляют его неотъемлемую собственность, и эта собственность судом совести или одобряется, – или не одобряется, или награждается, или наказывается.

Но суд совести не погрешим, по крайней мере, пока человек живет на земле, в состоянии неполного нравственного развития. Потому говорит апостол: «Ибо хотя я ничего не знаю за собой, но тем не оправдываюсь; судья же мне Господь» (Корф. 4:4). Итак, высший судия человеческих дел есть Бог, который «испытует сердца и утробы праведно» ...

Но так как каждый из нас принадлежит к человеческому обществу, а в идее человеческого общества лежит мысль, что оно должно быть блюстителем справедливости, и, следовательно, в праве судить наши действия и награждать и наказывать за них, то мы подлежим суду общества церковного и гражданского, в лице представителей их: пастырей церкви («повеждь церкви: аще же и Церковь преслушает, буди тебе якоже язычник и мытарь») (Mф. 18:17) и лиц гражданской власти «Всякая душа да будет покорна высшим властям: ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Поэтому противящиеся власти – противится Божию установлению. Начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро и получишь похвалу от нее. Ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся: ибо он не напрасно меч носит; он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое» (Рим. 13:1,3,4).

Условия нравственного вменения. Основным правилом при вменении должно быть сделано положение, что нам вменяется только то, что совершается самосознательно и свободно. Следовательно, все совершаемое в первый период детства, когда человек, по выражению ап. Павла, «по-младенчески говорит, по-младенчески рассуждает» (Корин. 13:11), не может быть вменяемо ему. Потому то св. церковь призывает детей на исповедь только с семи лет. И гражданские законы отсылают малолетних преступников в исправительные заведения, а не в тюрьмы или в ссылку. Но и взрослый человек может находиться в состоянии невменяемости. Так, нравственному вменению не подлежат действия: умалишенных, лунатиков и т. п. Хотя это положение нужно несколько ограничить. Так, преступление, совершенное в состоянии опьянения, или в состоянии какой-либо сильной страсти, вменяется, – на том именно основании, что человек добровольно довел себя до этого состояния, в котором бессознательно и невольно совершил преступление, он повинен если не прямо в самом действии, то в том состоянии, в котором совершил действие. Здесь вменение бывает посредственное.

Не в праве также говорить мы о вменяемости тех действий, совершить которые мы насильственно были вынуждены. Если бы, например, кто упал с крыши и убил проходившего по тротуару человека, то он был бы не повинен. Или если в период христианского мученичества язычники насильственно руками христианина повергали ладонь в огонь перед идолами, или оскверняли христианских женщин, то последние были неповинны. «Над телом вы властны делать, что хотите», говорит мученица Лукия, «но дух наш принадлежит Христу; тело не оскверняется, где нет согласия воли и ума, а воли нашей вы никогда не можете привести в согласие на греховное действие; Бог смотрит на согласие воли, а не на телесное действие, производимое насилием» (Ч.-Минеи 18 декабря).

Не подлежит вменению неведение закона, если причина его не в нас кроется: «если вы были слепы, то не имели бы на себе греха» (Иоан. 9:41). Впрочем, незнание закона не всегда извиняет виновного. Иногда незнание закона происходит от нежелания узнать его. Господь Иисус Христос говорит, что раб, по неведению не исполнивший закон, также потерпит наказание, хотя и в меньшей мере сравнительно с тем, кто знал волю господина и не исполнил ее (Лук. 12:47,48).

Частные правила для оценки нравственных поступков. Люди не всегда правильно смотрят на свои поступки, а еще чаще они неверно судят о поступках и жизни других, а поэтому очевидно, что для правильного нравственного вменения всегда необходимо руководствоваться известными правилами. Эти правила в настоящее время необходимо знать каждому, так как каждый может быть призван в присяжные заседатели и должен будет судить людей.

Во-первых, надо обратить внимание на то обстоятельство, первое ли преступление закона, совершенное человеком действие, и одиночное ли оно, или закон часто нарушался этим человеком, и, быть может, преступление представляет собой целый ряд противозаконных действий. Если человек в первый раз, и, следовательно, однажды наткнулся на противозаконное действие, то виновность его смягчается; если же он часто преступал закон, то виновность его увеличивается.

Во-вторых, надо исследовать – вышло ли противозаконное действие из зрелого обсуждения, или оно совершено необдуманно. Необдуманный поступок не настолько тяжек, как обдуманный.

В-третьих, надо дознать, не было ли совершено преступление в состоянии сильного аффекта, т. е. большого душевного возбуждения, волнения, в сильной страсти.

В-четвертых, бывают случаи, когда человек находился в слишком трудных обстоятельствах, например, в крайней нужде, в большом горе, в великом страхе; наказание за преступление, совершенное в таком состоянии, может быть смягчено.

В-пятых, надо дознать, не был ли соблазнен человек на преступление. Совершивший преступление без прямого соблазна, очевидно, виновнее соблазненного и введенного другим человеком в преступление.

В-шестых, нам вменяется не только совершенное действие, но и все следствия его. Например, если родители живут беспутно и беспорядочно, то им вменяется не только их собственная безнравственная жизнь, но и таковая же жизнь детей, насколько она есть следствие небрежного воспитания. Вообще, чем более человек мог и должен был предвидеть пагубные следствия своих действий, тем он повиннее, и чем более следствия эти были сокрыты от него, следовательно, он не имел в виду произвести их, и может быть даже не мог предвидеть их, тем менее повинен он.

В-седьмых, основанием для смягчения вины может послужить нерадивое воспитание, полученное провинившимся.

Наконец, следует обратить внимание на признание преступника в преступлении. Можно думать, что сознавшийся в преступлении сожалеет о нем и уже находится на пути исправления.

Нравственно-безразличные действия. Нравственно-безразличными действиями называют такие действия, которые в Законе Божием ни заповеданы, ни запрещены и, следовательно, не подходят ни под область добра, ни под область зла, – ни хороши, ни худы. Такие действия суть: танцы, шутки, игры, посещение театра, наслаждение светской музыкой, пышность в одежде, пище и питии и многое другое, чему человек предается после трудов во время отдыха, для развлечения и в свободное от занятий время. Но эти действия и состояния отнюдь не безразличны. Они всегда или нравственно дурны, или нравственно хороши. Они дурны, когда причиняют ущерб нравственности, когда эстетически прекрасное находится в противоречии с нравственным началом. Кто не знает, что театральные представления, танцы, игры, балы (особенно так называемые маскарады), роскошь в пище и одежде, беседы в собраниях нередко бывают такого свойства, что положительно должны быть запрещены, как несогласные с нравственным законом и разрушавшие нравственную природу человека. Или кто не знает, что с целью отдыха можно предаться такому сну, который много превосходит потребность организма.

Но если указанные средства развлечения и отдохновения благородны и умеренны, если они не противоречат нравственному закону и достоинству человека – христианина, то их следует назвать нравственно благими, так как они освежают наш дух, укрепляют наши силы для исполнения наших обязанностей, сообщают нам энергию для несения трудов. А всему, помогающему нам исполнять свои обязанности и переносить труды жизни, принадлежит, очевидно, известная степень нравственного достоинства.

Если обратимся к священному писанию, то найдем, что оно даже такие действия, как еда, питье, с целью поддержания телесного организма, считает не безразличными в нравственном отношении: «Итак, едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божью», говорит Ап. Павел (1Кор. 10:31).

А творить что-либо во славу Божию – не значит творить нравственно безразличное действие, – это значит – творить действие нравственно доброе. В другом месте Апостол требует все совершать во имя Господа Иисуса Христа: «Все, что вы делаете, словом или делом, все делайте во имя Господа Иисуса Христа, благодаря через Него Бога и Отца» (Колос. 3:17).

В таинственной книге Апокалипсис есть слова страшные по своему глубокому смыслу: «Ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия: знаю твои дела; ты не холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден: то извергну тебя из уст Моих» (3 гл. 14–16). Эти слова показывают, что возвышенный христианский закон не терпит серединности в нравственной области, спокойного пассивного пребывания между добром и злом, не терпит состояния, в котором человек «ни тепл, ни холоден», не терпит безразлично-нравственных действий. Эти слова показывают, что это серединное состояние ясно свидетельствует о слабости человеческого духа, узости его нравственной натуры. Эта серединность имеет и ту опасность, что человек при таком состоянии впадает в самообман, не сознает своей нравственной убогости: ему советуется помазать глазной мазью глаза, чтобы видеть, как он жалок и убог! (ст. 18).

Осуждая фарисейское отношение свободной воли к нравственному закону, свящ. писание требует, чтобы любовь к добру и стремление к царству Божию, проникли до последней глубины человеческой души, и чтобы отсюда они распространялись на всю без исключения жизнь человека, на все слова и все движения его, объединяя их в одной конечной цели и сообщая всем им нравственный характер. Поэтому и безразличных действий с нравственной точки зрения нет и быть не может.

Понятие. Если свободные наши действия согласны с нравственным Законом Божьим и совершаются по чисто-нравственным побуждениям, то они называются нравственно-добрыми, если же не согласны и совершаются не по нравственным побуждениям, то называются безнравственными, злыми, греховными. Из деятельности чисто нравственной, началом и основанием коей служит искренняя любовь к Богу и ближнему, происходит добродетель.

Слово добродетель (ἀρετή, virtus) не выражало у древних (греков и римлян) того понятия, какое мы соединяем с ним, но означало мужество, доброту, твердость и силу, и потому употреблялось для изображения и телесных преимуществ, приписывалось даже неосуществленным вещам – камням, растениям, и проч.

Мы под именем добродетели разумеем свободное, сознательное, искреннее и постоянное исполнение нравственного закона Божия, или свободное, сознательное, искреннее и деятельное стремление свои мысли, желания и действия сообразовать с нравственным законом Божьим по духу учения и примеру жизни Иucyca Христа. Подобное добродетельное состояние возможно приобретать только при помощи Божественной благодати, которая сообщается христианам в таинствах.

Преосв. Епископ Феофан в своей книге «Начертание христианского нравоучения», следующим образом раскрывает учение о добродетели, как о добрых расположениях. «Доброе расположение, говорит он, есть чувство или любовь к известного рода добрым делам, лежащее в основании их. Смирение, например, называется добродетелью, но оно не есть какое-нибудь определенное дело, а есть пребывающее в сердце расположение, видное во всех смиренных делах; равным образом терпение, кротость, бескорыстие, послушание называются добродетелями, а между тем они не суть определенные дела, а нечто сокрытое в соответственных им делах, лежащее в основании их, нечто постоянно пребывающее в сердце, внедренное в него, именно – непрестанная любовь к этим делам. Эти добрые расположения и суть собственно добродетели. Не тот безгневен, кто не бранит своего обидчика; но тот, кто в сердце к нему имеет незлобие. Вера не есть вера, любовь не есть любовь, когда на сердце не имеется, но есть лицемерие; смирение не есть смирение, но есть притворство, когда не в сердце; дружба не дружба, когда вне только является, а в сердце не имеет места.

Добродетель имеет величайшую для нас важность и составляет необходимейшую нашу обязанность. Бог для того и сотворил человека, чтобы Он преуспевал в добродетели и совершенстве. Без добродетели нет и не может быть истинного счастья в жизни общественной, ни в жизни семейной, ни в жизни частной. Она служит верным залогом, если не всегда безболезненной, то всегда мирной и непостыдной христианской кончины.

Свойства добродетели. Чтобы добродетель могла соответствовать высокому своему достоинству, для этого она должна иметь свои необходимые свойства. Свойства христианской добродетели суть следующие:

1. Непринужденность и свобода. Только те действия человека могут быть признаны нравственно-добрыми, которые совершаются им свободно по справедливой любви к Богу и к ближним. Нравственный Евангельский закон не принуждает, а убеждает людей жить добродетельно. Поэтому, где замечается принуждение и необходимость, там нет еще истинной христианской добродетели, а только может быть подготовлeниe или приближение к ней.

2. Постоянство и твердость. Естественные стремления человека к добру и случайные отдельные добрые дела не составляют еще христианской добродетели, которая должна быть непрерывным и постоянным стремлением души жить в Иисусе Христе и стараться исполнять Евангельский закон. А так как жизнь в Иисусе Христе требует великих нравственных подвигов самоотвержения, смирения и любви, то для «укрепления в христианской добродетели необходимо пламенно молить Бога, чтобы Он помог преодолевать все мирские соблазны и переносить испытания и скорби, которые встретятся на пути к нравственному усовершенствованию. «Братия мои, будьте тверды, непоколебимы, всегда преуспевайте в деле Господнем» (1Кор. 15:58).

3) Исполнение всего нравственного закона Божия, а не тех или других отдельных добрых дел. Это свойство христианской добродетели вытекает из основного начала христианской нравственности – справедливой любви к Богу и к ближним, и есть цель, к которой христианин должен стремиться во всю земную жизнь всеми силами своей души при помощи благодати Св. Духа. «Будите убо вы совершени, якоже Отец ваш небесный совершен есть» (Mф. 5:48).

Различие христианской добродетели от естественной и превосходство перед этой последнего.

Из свойств христианской добродетели понятно различие ее от естественной или философской.

Естественная добродетель есть стремление сообразовать свои мысли и поступки с естественным нравственным законом, возвещаемым нам посредством разума и совести.

Христианская добродетель есть стремление сообразовать свои мысли и действия с законом Евангельским, по учению и примеру Христа, при содействии благодати Божией. Такое различие потому особенно необходимо заметить, что одни (как например, Пелагиане, Социниане¹ и современные радикалисты), ограничивая себя в своей деятельности одними внушениями разума и совести и все усвояя естественным силам человека, не хотят признавать никакой другой добродетели, кроме естественной; другие (как например, Протестанты), утверждая совершенное бессилие человека в делании добра и все приписывая действию одной благодати, не допускают никакой естественной добродетели, и вообще не усвояют добродетели человеческой должного значения, все доброе производя от Бога, без участия человека. Касательно этих мнений, равно несправедливых, должно заметить следующее:

1. И естественная добродетель, конечно, имеет перед Богом свое достоинство. Ибо нет никакого основания отнимать имя добродетельного у такого человека, который, не зная другого закона, кроме закона разума и совести, ревностно трудится по этому закону в своем нравственном усовершенствовании.

2. Сам Господь одобрял в язычниках добрые расположения их сердца; тоже и апостолы. «Истинно познаю», – говорил апостол Петр в доме Корнилия Сотника, «что Бог нелицеприятен; но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему» (Деян. 10:34–35).

3. «Человек по природе может делать добро, – пишут Патриархи восточные, – на это указывает и Господь, когда говорит, что язычники любят любящих их, и весьма ясно учит ап. Павел, и в других местах, где говорит, что язычники, закона неимуща, естеством законная творят. Отсюда очевидно, что сделанное человеком добро не может быть грехом; ибо добро не может быть злом».

Но христианская добродетель имеет решительное преимущество перед естественной.

1) Люди, непросвещенные верой, каковы были язычники, могли согласовать свои мысли и поступки только с естественным законом совести, а внушения этого закона, по греховности людей, были ими ослабляемы и извращаемы как это видно из ложных языческих религий. Христиане руководятся в своей жизни законом Евангельским и примером святейшей жизни Господа Иисуса Христа. Поэтому требования добродетели христианской выше и чище, чем требования естественной нравственности.

2) Побуждениями к естественной добродетели, как видно из философских рассуждений, были – так называемая благородная гордость, чувство чести, личная польза; христианская добродетель одушевляется высшими и чистейшими побуждениями, каковы – сыновняя любовь к Богу, благодарность за излиянные не нас милости в творении и особенно в искуплении, подражание совершенствам Божиим и примеру Господа Спасителя.

3) Естественная добродетель не доставляла успокоения человеку и не вела ко спасению; добродетель христианская соединяется с надеждой спасения и ведет к царству небесному.

История церкви показывает, что некоторые и из язычников были люди благочестивые и богобоязненные; но для того, чтобы спастись, им нужно было просветиться истинной верой и принять благодатные силы к совершению добра в крещении и других таинствах. Примером этого может служить Корнилий Сотник.

Единство христианской добродетели при ее многоразличии. –Добродетель сама в себе одна и нераздельна. Как одна только воля Божия, один нравственный закон в его сущности и по его духу, состоящий в великой заповеди о любви, то одно только и чувство к добру, одно расположение сердца, одно желание – всегда и везде действовать по закону любви. На это указывает Слово Божие, когда говорит, что «сохранив весь закон и в одном чем-нибудь согрешив виновен против всего закона», потому что Законодатель один (Иак. 2:10–11). Такова добродетель в ее существе и по ее духу.

Но, будучи одна по существу, добродетель имеет разные виды, различающиеся по предметам, по проявлениям, по лицам и другим отношениям.

Из многих видов добродетели Слово Божие и Церковь особенно различают главные и необходимейшие. Они суть: вера, надежда и любовь. Добродетели эти называются богословскими, потому что имеют непосредственным предметом своим Самого Бога. От них происходит и с ними развиваются все другие христианские добродетели. Таковы: молитва, пост, милостыня, также мудрость, справедливость, мужество, воздержание, и вообще все добродетели христианские, предлагаемые в нравственном Законе Бoжиeм и в учении Христа и апостолов.

Для преуспеяния в нравственной жизни недостаточно отвлеченного нравственного закона; нужен еще конкретный пример или образец нравственной жизни. Мы имеем такой образец в Боге (почему и сказано: «будите совершени, якоже Отец ваш небесный совершен есть»); но нам нужен еще такой образец, который выполнил нравственные требования и осуществил идеал среди таких же условий, в каких поставлены мы.

Таковой образец вселяет в нас доверие на счет возможности истинно нравственной жизни на земле и привлекает к добродетели наше чувство. Вообще же он пролагает нам путь к истинно-нравственной жизни. Таковой образец мы имеем в лице воплотившегося и пожившего на земле Господа Иисуса Христа.

Присматриваясь к образцовому значению для нас жизни Господа Иисуса Христа, находим, что Иисус Христос осуществил в своей жизни высочайшую нравственную свободу и совершенную любовь.

Нравственная свобода выразилась в отсутствии в Нем греха и ощущения греховного бремени, в гармоническом характере Его, исключающем страсти и всякие yвлeчeния, и в дарственном и независимом отношении к миру.

В сознании полной свободы от греха, Он говорит: «кто от вас обличит Меня о гресе» (Иоан. 8:46), и никто никогда не мог обличить Его ни в каком грехе. Несмотря на то, что враги Его ревниво наблюдали за всеми Его делами и словами, и Он ничего не делал тайно. Как безгрешного. Его не тяготила совесть и не возбуждала в нем сознания разъединения с божественной волей.

Гармонический характер Господа Иисуса Христа исключал одностороннее преобладание в Нем какой-либо стороны человеческой личности. Например, мы различаем мужские и женские характеры: в первых преобладают мужские свойства, а во вторых – женские. Во Христе же Спасителе мы видим гармоническое сочетание мужских совершенств именно – несравнимой борьбы, побеждающего мир героизма и женских, как: мягкосердечия, безграничной преданности, крайнего терпения, беспредельного послушания. Мы различаем характеры замкнутые и созерцательные, и открытые и деятельные или практические. Во Христе же Спасителе видим гармоническое соединение созерцания и практической деятельности.

А отсутствие в Господе Спасителе увлечений и страстей видим из того, что в Нем никогда не превозмогает одно какое-либо душевное состояние и не преодолевает другие. Например, глубокая скорбь скоро сменяется в Нем душевной радостью; радость тотчас же растворяется печалью; гнев смягчается состраданием, и сострадание переходит в гнев; среди уничижения Господь Спаситель никогда не забывает своего царственного величия; и среди величия всегда сознает, что Он принял зрак раба и пришел не для того, чтобы послужили Ему, а для того, чтобы послужить другим.

Сердце Христово было полно радостью и печалью, удовольствием и горем; но радость Его никогда не заглушала печали о грехах людских. Его не видели смеющимся, но плачущим нередко (например, при гробе Лазаря). Он был владыкой над радостями и страданиями мирскими; слава, богатство и земные удовольствия были чужды Ему. Его радостью были слава Отца (Лук. 10:21), спасение ближних; а горе Христово всего сильнее звучит в речах Его о погибели грешников (например, жителей Иерусалима).

Имея нравственную свободу в самом Себе, Господь Иисус Христос столь же свободен во всех отношениях своих к окружающему Его миру. Например, Он постился, но Он «Ест и пьет», когда находит это нужным. Он находится вне семейных отношений, но Он принимает приглашение на брак. Он не имеет где главы преклонить, но Он никогда не просит ни у кого милостыни. Он считает себя свободным от уплаты подати на храм, однако уплачивает подать, находя это нужным для своей цели. Фарисеи искушают Его, хотят уловить в преступлении Моисеева Закона, в возмущении против царской власти, но Он единым словом обличает все козни их и выходит из искушения победителем. Народ восторгается и хочет провозгласить Его царем, но Он выше всякого земного чествования.

А любовь Господь Иисус Христос выразил тем, что ради нас оставил тихое жилище в Назарете и выступил на тернистый путь жизни, с неимоверным самоотвержением и терпением трудился ради блага и спасения людей, сносил их слабости и их прекословие и поношение, принимал презираемых всеми мытарей и грешников, благословлял детей, избрал любимых учеников, был близок к своему родному, израильскому народу, обнимал в то же время любовью своей весь мир, наконец, добровольно отдал жизнь свою на смерть. «О сем познахом любовь», пишет ап. Иоанн, «яко Он по нас душу свою положи». (1 Иоанн. 3:16). Любовь Иисусова не устраивает трогательных сцен, не изобретает изысканных выражений; однако сколько неподражаемой нежности заключено в прощальной беседе Господа Иисуса Христа с учениками, или в восстановлении по воскресении павшего апостола Петра.

А любовь к небесному Отцу, Господь Иисус Христос выразил безусловным послушанием, полной преданностью, верным исполнением воли Отца, внутренним единением со Отцом и искренней молитвой, часто продолжавшейся всю ночь. Даже в те часы, в которые Отец по-видимому оставляет Его (на кресте), любовь Его остается неизменно верной.

Общее нравственное значение Лица Иucyca Христа. Иисус Христос есть наш Господь Спаситель, явивший нам неизреченную милость избавления от грехов и даровавший нам все божественные силы ко спасению нашему.

Как Спаситель людей, Иисус Христос есть центр, на Котором зиждется и к Которому все возвращается в нашей религии. На Нем, как на незыблемом камне, стоит и правильное понимание догматических истин и начал жизни нравственной, почему Он Сам сказал: «Аз есмь путь, истина и жизнь» и «никто не приходит ко Отцу, токмо Мною» (Иоан. 14:6).

Он открыл в Своем Лице средоточие беспредельного соединения Бога с человеком, и вместе с тем Он дал в Своем Лице опору для всего последующего процесса возрастания в меру божественного совершенства, до тех пор, пока, по слову Апостола, не будет Бог всяческая во всех (1Кор. 15:28). Иисус Христос жил почти две тысячи лет тому назад, но господство Его продолжается до сих пор, и оно распространяется до последних пределов земли. Его слову подчиняются цари и власти, знатные и ученые, вместе с подданными и простыми людьми. Его царство получило начало в бедной стране и владеет миром, и для сотен миллионов людей остается живым и действенным закон Его. Все верующие в Него падают перед Ним в прах и радуясь покланяются Ему. Тысячи мучеников с любовью отдали жизнь свою за веру в Него. Иисус Христос совершил тихий, но величайший переворот в истории человечества; Он сообщил новое направление мировой жизни во всех ее проявлениях; Он смягчил грубые народные нравы, сокрушил раздельность между рабами и свободными, между племенами и народами. Он поставил супружество и семью на высший пьедестал; гражданству указал достойную цель – соединение индивидуумов для общего блага, при сохранении свободы и самостоятельности каждого; Он вызвал к свету новые виды наук и искусств, полные глубокой содержательности и сердечности, и все это утвердил на неизменном и прочном начале любви, согревающей своей теплотой добрых и злых. С того времени, как возжена жертва любви Христовой, все более и более возгорается огонь любви, соединяющий всех в одну семью Отца Небесного.

Иисус Христос проповедовал Свою собственную жизнь и жил по Своей проповеди, и как идеально-совершенна была Его проповедь, так и идеально-божественна была личность ее Выразителя в жизни. Знаменательны слова Пилата, сказанные об Иисусе Христе перед народом: «се, человек» (Иоан. 19:5). Да, Он был истинный, совершенный человек, но именно это то совершенство Его человечества среди погрязшего в грехах мира и есть яснейший показатель соприсутствия с Его человечеством и Божеской Личности–Богочеловечества Мессии–Спасителя.

В то же время Иисус Христос есть нравственное Лицо, Которому как истинному человеку, мы должны подражать и тем достигать спасения, уготованного нам через Него.

Подражание Христу. Подражание или последование Христу не должно быть копированием Христа, т. е. буквальным воспроизведением всех действий Его; иначе мы должны бы совершать и все чудеса, сотворенные Господом Иисусом Христом. Господь Иисус Христос есть Спаситель наш; нам же не предлежит задача сделаться спасителями для самих себя, а только – пользоваться плодами спасения при тех условиях, среди которых мы поставлены на земле. По слову апостола, в нас должны быть те же чувствования (Филип. 2:5), то же направление воли, какое было в Иисусе Христе. Обще выражаясь, в нас должен быть тот же образ или способ действий, какой был в Иисусе Христе. Хотя Иисус Христос, как Единородный Сын Божий, был личностью единственной в своем роде, но в то же время Он выразил в своей жизни и оставил нам известный тип, которому мы должны подражать и воспроизводить в себе.

Поучаясь из слов Господа Иисуса Христа и подражая Его примеру мы должны в то же время черпать полноту жизни из Его личности, жить Его жизнью. Это требование ясно выражено Господом Иисусом Христом словами: «как ветвь не может приносить плода сама собой если не будет на лозе, так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода: ибо без Меня не можете делать ничего» (Иоан. 15:4–5). Из этих слов видно, что Господь Иисус Христос есть для нас не только учитель и образец, но и источник нравственной жизни.

Силой открывающей нам этот источник и пособляющей нам черпать из этого премирного источника и жить по учению и образцу Иисуса Христа, является Святой Дух, Его божественная благодать. «Благодатью Божией есмь, еже есмь», говорит апостол.

Вообще же, подражание Иисусу Христу должно состоять в последовании общему духу и характеру Его нравственной жизни: Его безграничной любви, проникавшей все Его отношения, Его покорности, послушанию и всецелой преданности воле Бога Отца, Его ревности о славе Божией, Его непрестанному молитвенному общению с Отцом, Его безмерной кротости и смирении, Его полнейшей чистоте и святости жизни, чуждой всех греховных пожеланий и, напротив, полной всех возвышеннейших стремлений духа, постепенно возраставшего в премудрости и благодати у Бога и человек. Также можно и должно подражать любви Христовой к людям, Его самоотвержению. Пусть христианин так любит своих родителей, друзей, врагов, как любил Иисус Христос; пусть так он покоряется властям, как искренно исполнял их справедливые требования Иисус Христос; пусть он согревается таким же горячим духом любви к всем людям, каким горело сердце Христово до живой готовности положить жизнь Свою за спасение их, – и он в совершенстве будет подражать Христу.

«Не тот, кто рабскими устами:

«Господь! Господь!» ко мне зовет,

А духом мертв и мертв делами

Со Мной на небеса взойдет.

Но, тот, кто истине внимая,

Ее бесплодно не хранит,

И по следам Моим ступая.

Лишь волю Божию творит» ...

Как бы низко ни пал человек, всякий грех ему может быть прощен, если только грешник искренно покается. В деле покаяния должны принимать участие как благодать, так и свободная воля человека. Психологические моменты, которые переживает кающийся грешник, очень наглядно изображены в притче о блудном сыне.

Вот процесс обращения грешника к Богу. «Пришедши в себя, говорит Спаситель о блудном сыне после того, как Он изобразил его бедственное положение на дальней стороне, пришедши в себя блудный сын сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода! «Встану» и «пойду» к отцу моему и скажу ему: отче! Я согрешил против неба и перед тобой. И уже недостоин называться сыном твоим: прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему.

Из этих слов на различные моменты в процессе обращения человека указывают следующие три выражения: 1) пришедши в себя; 2) встану, пойду; 3) встал и пошел.

1) Пришедши в себя. Человек грешник прежде всего должен войти в самого себя, познать свою греховность и иметь истинное сокрушение о грехах своих.

2) Встану, пойду. Познав свою греховность и истинно сокрушаясь во грехах своих, он не должен отчаиваться в своем спасении, но должен иметь живую веру в Бога и твердую надежду на Его бесконечное милосердие, по которому Он всегда приемлет истинно обращающихся к Нему, и потому должен принять твердое намерение обратиться к Нему всем сердцем своим и принести Ему чистое раскаяние в грехах своих.

3) Встал и пошел. Приняв такое намерение, он не должен откладывать своего обращения и исправления, но тотчас обратиться к Богу, признав перед Ним всю свою виновность и все свое недостоинство и тотчас же объявить брань против греха и начать жизнь новую, святую Богоугодную, противоположную греховной.

При должном исполнении этих условий со стороны грешника, благодать Божия не оставит его, поспешит к нему на помощь и при ее содействии он может выйти из своего греховного состояния и сделаться новым творением, жилищем Духа, сосудом благодати, сыном любви божественной. Конечно, первые опыты в этом подвиге болезненны и тяжки; разрыв с грехом не может обойтись без некоторой борьбы; путь добродетели утесист, и на крутизны его нельзя иначе подниматься, как с усилием и пожертвованиями; но по достижении некоторой высоты, при содействии благодати Божией, путь этот уравнивается, затруднения уменьшаются, страсти, постоянно удерживаемые в их порывах, мало-по-малу затихают и после новых усилий и побед, при постоянном бодрствовании над собой, подкрепляемый высшими надеждами, истинный подвижник достигает, наконец, цели своих стремлений, достигает того вожделенного мира и счастья, которые неизвестны нераскаянным грешникам.

Все это в самых живых чертах и изобразил Господь в притче о блудном сыне, возвратившимся к отцу своему. Едва отец завидел возвратившегося к нему, он сам побежал к нему навстречу, и первый бросился к нему на выю и целовал его; и едва сын произнес перед ним свою смиренную исповедь, отец приказал облечь его в одежду первую, приказал надеть перстень на руку его и сапоги на ноги, и учредил пир, показав ему все богатство своей родительской любви к нему и ущедрил его всеми дарами, которых грех лишил его.

В этой притче можно заметить, что прежде всего бывает толчок к исправлению. Для блудного сына толчком к его покаянию послужил голод. Все толчки можно разделить на: а) сверхъестественные и естественные. Первого рода толчки, – это толчки чудесные, например, при обращении Савла, Корнилия и т. д. – Второго рода толчки, – это не чудесные, обыденные факты из жизни людей. Сюда можно отнести богослужение в церквях, болезнь свою или близких сердцу людей, смерть родных, позор, потерю имущества и другие тому подобные факты. Перечислить их всех нельзя, потому что их бесчисленное множество. Все подобного рода факты, конечно, могут пройти бесследно для души человека, но могут заставить и задуматься над своим нравственным положением. Бывает, что эти толчки производят и обратное действие на сердце человека.

Блудного сына голод сначала заставил обратиться к одному из жителей страны, стать пастухом его свиней и питаться рожками, кормом свиней. Точно также бывает и с грешником, толчок иногда только ожесточает сердце человека, как, например, это случилось с Иудой предателем на тайной вечери, когда Иисус Христос подал ему хлеб, обмокнутый в соль. Этот исполненный благородства поступок не только не смягчил сердца Иуды-предателя, а вызвал большее ожесточение. С этим куском хлеба в душу Иуды, как говорит апостол, вошел сатана.

В нашей жизни мы можем часто видеть примеры, что многие стараются свою духовную пустоту или пробудившуюся совесть заглушить в разных кутежах или, как говорят, залить горе вином; и таким образом доходят иногда до степени бессловесных животных. Но для тех, на кого толчок оказывает желанное действие, наступает исправление. У грешника прежде всего является сознание своей греховности и необходимости переменить свою жизнь. Божественная благодать, как блеск молнии, мгновенно освещает всю душу человека, в его сознании длинной вереницей мгновенно проносится все, что было им сделано, и все это пережитое является совершенно несоответствующим с истинным назначением человека. Это сознание греховности всех даром потраченных сил может возбудить в душе человека желание исправить свою жизнь. Раз сознание греховности проникло в сердце человека, то у него является, во-первых, вместе с отвращением ко греху, чувство собственного унижения, грусть и искренние слезы о том, что он дошел до такого состояния и во-вторых, желание идти другой дорогой, дорогой правды и добра. Если это желание сильно, то оно идет дальше, овладевает волей, и в душе человека является решимость привести в исполнение, задуманное им дело раскаяния. Теперь все силы души – ум, сердце и воля – участвуют в деле исправления грешника, и если душа человека полна раскаяния, то наступает само действие, приведение в исполнение покаяния. Блудный сын пошел к отцу с искренним раскаянием, а последний, по случаю возвращения своего сына, велел приготовить пир и сказал: «сын мой мертв был, и ожил: пропадал (погибал), и нашелся».

Вот какими чертами изображается милосердие Божие к кающемуся грешнику. – Тоже представляет нам история церкви в многочисленных примерах обратившихся грешников, которые, свергнув с себя бремя грехов, вполне возвратили себе Божественную любовь и благость, ясно показав миру, что, при содействии Божьем, нравственное исправление возможно, и человек не лишен сил и средств для этого...

Путь нравственного возрастания обратившегося к Богу грешника, указанный в заповедях блаженства.

Изобразив в притче о блудном сыне историю обращения грешника на путь веры и добродетели, Спаситель в своих заповедях о блаженстве рисует дальнейший процесс духовного роста христианина. Первая ступень к добродетели есть сознание своего нравственного ничтожества – нищета духа: «блажени нищие духом, яко тех есть царствие небесное». Только сознание своих несовершенств может пробудить в христианине желание избавиться от них и стать лучше и совершеннее. В ком нет этого сознания, в том нет и главного побуждения к совершенству. 2-ая ступень – горькое чувство недовольства собой – плач о грехах: «блажени плачущие, яко те утешатся». Недостаточно только сознавать свои недостатки, необходимо сожалеть, что они есть, и чем это сожаление сильнее, тем лучше. Но это сожаление не должно переходить в отчаяние. Скорбящий о своих согрешениях найдет отраду в том, что Господь пошлет ему успокоение совести. 3-я ступень – естественное последствие первых двух добродетелей – снисходительно-любовное отношение к другим или кротость: «блажени кротции, яко тии наследят землю». Сознавая свои недостатки, скорбя о них, христианин по личному опыту научается понимать слабости и других людей. Он не раздражается этими слабостями и не раздражает других, храня в себе дух кротости. 4-я ступень – справедливое отношение к ближнему – стремление к правде: «блажени алчущие и жаждущие правды, яко тии насытятся». Проистекающий из смирения и соединяющийся с кротостью плач о грехах естественно побуждает искать правды, как того содержания, которое наполняет радостью и миром душу и еще ближе подводит человека к Богу. Искание праведности, желание осуществления ее в жизни своей должно быть так сильно, так настойчиво и требовательно, а при своем неудовлетворении так мучительно и тяжело, как состояние голода и жажды. Отличающееся такой силой искание правды приведет алчущего и жаждущего к насыщению духовному, к устроению жизни сначала личной и семейной, а потом и общественной, на началах правды Христовой. 5-ая ступень – милосердие: «блажени милостивии, яко тии помиловани будут». Строгий к себе и в то же время сознающий свои слабости не может быть жестоким в отношении к другим. Прося и ожидая милости для себя, он милостив к другим, и через то достоин получить помилование. 6-я ступень – чистота сердца: «блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят». Милующая и помогающая ближнему любовь свидетельствует об отрешении сердца любящего от эгоизма и чувственности, а это делает «сердце его чистым». 7-я ступень – миротворчество: «блажени миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся». Отрешившийся от эгоизма (чистый сердцем), стремится водворить любовь, мир и среди враждующих – он миротворец. 8-я ступень – гонение за правду (исповеднический подвиг): «блажени изгнани правды ради, яко тех есть царствие небесное». Насаждающий среди ближних мир подвергается гонению со стороны злых людей. 9-я ступень – самоотвержение (мученический подвиг): «блажени есте, егда поносят и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще Мене ради: радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесах». Христианин не должен смущаться и падать духом при виде того, как людская злоба, подобно морским волнам, вздымается на него. Бесстрашно и твердо пусть идет он по стопам Христа, терпеливо несет крест свой, и если настанет время, когда мир во имя своих интересов потребует от него отречения от своих убеждений, то да будет готов принять в этот момент какое угодно гонение и даже смерть за имя Христово.

Таков путь нравственного возрастания указан Господом Иисусом Христом в заповедях о блаженстве.

Вся жизнь христианина, в нравственном отношении есть борьба с грехом. При всех наших действиях, даже самых благонамеренных, может явиться препятствие или противодействие от греха; грех лишил первых людей рая и блаженства, он и теперь враждует со всяким добрым действием; поэтому следует научиться видеть его, отличать от добра и удаляться.

Чтобы побеждать грех во всех его проявлениях, всегда должно поступать в жизни со вниманием или рассуждением, т. е. прежде, чем браться за какое-либо дело, нужно спросить себя: позволительно ли оно и законно ли, не оскорбительно ли для Бога и не противно ли оно совести, – и затем – уже действовать, стараясь при этом удерживаться не только от действий греховных, но даже от названий их.

Грех начинается или от нас самих, или от других; поэтому и себя должно понимать и тех, с кем имеем общение.

О себе нужно знать: действуешь ли по воле Божией, по внушению благодати Духа Святого, т. е. соблюдаешь ли заповеди Евангелия и церкви? Имеешь ли взаимную любовь между собой? И желаем ли только того, что истинно, что честно (т. е. драгоценно), что справедливо, что чисто, что любезно, что достохвально, что только добродетель и похвала (Филип. 4:8). Есть ли в нас «любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость и воздержание» (Галат. 5:22). Все это признаки богоугодной жизни: находя их в себе, мы должны сердечно благодарить Бога и молить Его о том, чтобы Он утвердил и усилил в нас эти добрые качества.

О тех лицах, с которыми мы находимся в дружеских или родственных отношениях, нужно знать: веруют ли они в Господа нашего Иисуса Христа и любят ли Его закон? Согласны ли их понятия с учением Православной церкви, и подтверждается ли это их жизнью и поведением? Если нет, надобно быть осторожным, чтобы не соблазниться, не увлечься ложью и не погубить души своей.

Необходимо также помнить, что на земле подвиг благочестия труден, как все великое и важное трудно: и это не должно ослаблять нашего усердия: ибо «царство небесное силой берется, и употребляющие усилие наследуют его», по слову Спасителя (Матф. 11:12). Поэтому, совершенствуясь в добродетельной жизни, христианин неизбежно встречает разные препятствия, т. е. искушения, или такие случаи в жизни, при которых особенно трудно ему преодолеть свои дурные наклонности.

Искушения эти происходят, во-первых, от нашей плоти, от ее побуждений и требований, направленных к суетным удовольствиям. Это – враг домашний и близкий к нам; он всегда очень льстив и обманчив; много нужно забот и борьбы с ним, чтобы побеждать его, чтобы не угождать ему.

Во-вторых, искушения происходят от мира, т. е. от тех предметов в мире, которые своей привлекательностью порабощают сердце человека и удаляют его от спасения, и от тех людей, которые или своим поведением, или своими ложными понятиями об истине, об обязанностях и жизни, соблазняют и отклоняют от спасения легковерных. Чтобы быть безопасным от этого врага, нужно помнить, что все земные блага суетны и временны, и что все, несогласное с Евангелием и учением церкви, ложно и вредно для нашей души.

Наконец, самый опасный искуситель есть диавол; он непримиримый враг всякого человека и особенно христианина; он пользуется всем, чем может вредить ему, – временем, местом, обстоятельствами, клеветой. Этот враг, как существо духовное действует большей частью внушениями, потом еще соблазном и бедствиями. Вера в Бога Спасителя и любовь к Нему ограждают человека от этого врага. Крестное знамение сильнейшее оружие против него.

Индеец купил у белого табак, в котором нашел полтинник денег. На следующий день он приносит купцу полтинник обратно. «Почему же ты не воспользовался им?» спросил купец. Индеец на это отвечал: «в себе я замечаю двух человек: доброго и злого. Когда я в табаке нашел деньги, то злой человек сказал: это твои деньги, не возвращай их. А добрый на это возразил: белый продал тебе табак, а не деньги. Они во мне спорили до тех пор, пока я послушался доброго и понес тебе деньги. Теперь спор кончился».

Как было бы хорошо, если бы и белые внимали голосу живущего в их сердце добра. Сила на победу в искушениях получается от Господа.

«Стоит только перед тем как решаться на какой-нибудь поступок, имеющий значение для личной или для общественной жизни, вызвать в душе своей нравственный образ Христа, сосредоточиться на нем и спросить себя: мог ли бы Он совершить этот поступок или – другими словами – одобрит Он его или нет, благословит меня или нет на его совершение».

«Предлагаю эту проверку всем, – она не обманет. Во всяком сомнительном случае, если только осталась возможность опомниться и подумать, вспомните о Христе, вообразите Его себе живым, каким Он и есть, и возложите на Него все бремя ваших сомнений. Он уже заранее согласился принять и это бремя со всеми другими, не для того, конечно, чтобы развязать вам руки на всякую мерзость, а для того, чтобы вы, обратившись к Нему, и опершись на Него, могли удержаться от зла и стать в этом сомнительном деле проводником Его несомненной правды» (Соловьев. Духовные основы жизни).

Богоугодная христианская жизнь достигается, таким образом, большими усилиями и в достижении своем нуждается в средствах, содействующих для преодоления искушений и победы над врагами спасения. Есть средства религиозные, и средства чисто нравственные.

Средства первого рода суть вместе и благодатные посредства, коими сообщается христианину содействующая благодать Божия. Эти средства суть: благочестивое размышление и чтение Слова Божия, молитва и таинство (разумеем таинства исповеди и евхаристии). Посредством благочестивого размышления и чтения Слова Божия, молитв и таинства причащения с предшествующей ему исповедью, совершается усвоение христианской душой Бога и заимствование от Него духовного питания. Такой взгляд ясно высказывается в Священном Писании. Так, Слово Божие названо духовным хлебом: «не о о хлебе единем жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих» (Mф. 4:4). Плоть и кровь названы истинной пищей и истинным питием: «плоть моя истинно есть брашно, и кровь моя истинно есть пиво» (Иоан. 6:55).

Второго рода средства, – чисто нравственные. Они суть: самоиспытание, бдительность, самообуздание, самодисциплинирование и самоупражнение. Самоиспытание есть рассматривание христианином при свете божественного закона внутренней жизни и внешнего поведения своего, с целью познания слабостей и недостатков своих и с намерением устранить их. Самоиспытание не должно быть случайным; христианин должен испытывать себя ежедневно; лучшее время для итого есть вечер. Самоиспытанию содействует уединениe. Сам Господь Спаситель часто уединялся, по сказанию евангелистов. Но чтобы не впасть в самообольщение при самоиспытании, необходимо прислушиваться и к суждению о нас других людей, – как расположенных к нам, друзей, так и нерасположенных, врагов.

Бдительность есть постоянная внимательность христианина к нравственному состоянию своему и к окружающим обстоятельствам жизни, в особенности же к угрожающим ему искушениям и соблазнам, с целью неослабно править собой, предотвращать искушения и соблазны и благоразумно пользоваться случаями и средствами к деланию добра. К бдительности призывает нас сам Господь Спаситель, говоря: «бдите и молитеся, да не внидете в напасть» (Mф. 26:41).

Самообуздание или самодисциплинирование есть самоограничение или воздержание. Это воздержание должно простираться как на телесную сторону, так и на духовную. Оно должно состоять как в посте духовном – в удалении не только от греховных помыслов, желаний и действий, но иногда от действий вообще не запрещенных, потому что не всегда все позволительное бывает полезно, по слову апостола: «все мне позволительно, но не все назидает» (Корф. 10:23); – и в посте телесном, состоящем в умеренном употреблении пищи и питии, а иногда в воздержании некоторых родов их.

Наконец, самоупражнение есть приобретение навыка к нравственному развитию и нравственному усовершенствованию. Это – укрепление силы воли и приучение ее к напряжению.

Совершая земную жизнь, мы как бы переплываем бурное и опасное море; надобно пользоваться всеми верными средствами, спасающими нас от крушения и потопления.

Христианский закон не есть простая совокупность разнородных заповедей и правил, определяющих каждый шаг человека, он не мертвая буква, а Животворный нравственный дух, выражающийся и открывающийся во множестве, сообразных с ним, нравственных проявлений, которые, как выходящие из одного источника, сводятся к одному основному началу, к любви. Любовь составляет основу происхождения христианской нравственности; она служит важнейшим побуждением во всех возможных действиях христианина и является выражением общего чувства целого настроения христианина. По слову Писания, «Бог любы есть». По любви совершилось Божественное воплощение, для нравственного обновления человечества.

В любви, как в светлом фокусе, заключается сущность, или главное начало христианской нравственности: из нее она происходит, ей совершается, к проявлению ее направляется и в полноте ее достижения заключается конечная цель всей христианской жизни. Нет ни одного доброго дела, которое бы так или иначе не входило в понятие любви, и нет, наоборот, ни одного злого дела или даже помышления, которые бы не исключались любовью, не были бы противны ей.

Один законник, искушая Господа, спросил Его: «учитель! Какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всей душей твоей, и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Mф. 22:36–40). В этих словах заключается вечное основание для различения добра от зла. Основание это не вне человека, не в поступках его, а внутри, в способности и наклонности сердца человеческого любить.

Господь в приведенном изречении указывает на три рода любви, причем, однако, любовь к себе не названа заповедью, а упомянута только как мера и образец любви к ближнему. И это понятно: любовь к себе так естественна и всеобща, что нет надобности предписывать, заповедовать ее.

Св. Иоанн Богослов, с особенной подробностью раскрывший учение о любви, считает любовь существенным признаком христианина. «Ныне пребывают вера, надежда и любовь; больше же сих любы», говорил св. ап. Павел. В другом месте он называет любовь союзом совершенства. Иоанн Златоуст говорит: «В заповеди о любви сокращенно вмещается весь состав заповедей; ибо и начало, и конец добродетели есть любовь: она есть и корень, и необходимое условие, и совершенство добродетели».

Значение и свойства христианской любви. Существенная идея христианской нравственности, т. е. идея любви была неизвестна древнему миру, но она забывалась даже лучшими мудрецами, считавшими добродетелями только: мудрость, справедливость, мужество и т. п. В самом даже избранном народе эта идея выражалась в такой узкой форме: «когда поселится пришлец в земле вашей, не притесняйте его» (Левит. 19:33). В мире же языческом царствовала не любовь, а грубый эгоизм, развившийся до того, что «люди для людей зверьми поделались», и это до такой степени сказалось в упадке их личных, семейных, общественно-государственных и международных отношений, что без переворота становилось невозможным само существование древнего человечества. Поэтому понятно, что жизнь эта сама по себе не могла дать такого нравственного начала, как христианское, ни в отдельном каком-либо нравственном учении, ни в целой их совокупности. Под влиянием же христианского начала любви, постепенно изменяются, улучшаются и смягчаются в человечестве понятия, нравы, взаимные отношения, законы и учреждения государственные. Весь вообще прогресс в новой истории человечества есть плод христианского учения о любви к человечеству...

Во все будующие времена каждый век будет вносить свою долю в историю нравственного развития людей, но все, что может быть придумано или будет сделано лучшего в нравственном отношении будет утверждаться на христианском начале любви. Идея любви, как идея божественная, бесконечно полна и глубока, и потому способна к бесконечному раскрытию в разнообразных формах и применениях, причем, конечно, будет не мало и таких не полных, не православных и извращенных попыток применения ее, какую, например, представляет современный социализм, мечтающий изобрести для человечества такое состояние, при котором бы не было места бедности, болезням и всяким страданиям, которых говорят, не может уничтожить христианство, и потому оно будто бы не может быть признано вполне удовлетворительным.

Но настоящая земля не имеет условий, необходимых для устройства в ней райского состояния, поэтому полный идеал счастья не может быть достижим в этой жизни. Здесь нужды, болезни, печали и воздыхания будут всегда, пока не изменится в корне ненормальное состояние человечества, уклонившегося от своего идеала и ставшего в противоречие с собой и со внешним миром, и пока не восстановится правильное его отношение к источнику всякого блага – Богу. Только тогда настанет полное блаженство вечное, к которому и направляет нас Спаситель наш Иисус Христос.

Свойства христианской любви по учению ап. Павла (Коринф. 13 гл.). В тринадцатой главе 1-го послания к Коринфянам, св. апостол Павел дает нам высокое учение о любви, – самом великом благе жизни. Учение это св. апостола можно разделить на три части:

1) В вступлении этой главы любовь апостолом сопоставляется с тем, что кажется великим (ст. 1–3).

2) В стихах 4–7 разъясняются свойства любви.

3) В конце главы любовь превозносится, как высшее благо, заповедуется, как высший долг христианина, или высший дар православной религии.

Свойства любви. Сопоставив любовь красноречию, пророчеству, тайне, знанию и вере, т. е. всему великому, св. ап. Павел дает нам в четырех стихах поразительное доказательство, что любовь – самое великое в мире, излагает содержание этого высшего блага. По словам св. Апостола, это – сложное духовное явление, также сложно, как сложен луч солнечного света. В немногих словах св. Апостола мы имеем то, что можно назвать описанием любви:

«Любовь долготерпит, милосердствует,

Любовь не завидует,

Любовь не превозносится, не гордится,

Не бесчинствует,

Не раздражается,

Не мыслит зла,

Не радуется неправде, а сорадуется истине.

Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит».

Посмотрите на составные части этого описания, – и вы увидите хорошо знакомые нам понятия, обыденные житейские добродетели, о которых мы слышим каждый день и которые доступны всякому человеку в любом жизненном положении, но которые, не взирая на свою простоту, дают вместе полный, единый луч любви, то высшее благо, к которому устремлены наши желания, т. е. составляют самое великое в мире.

Св. апостол Павел представляет нам девять свойств любви:

Терпение – «любовь долготерпит».

Милосердие – «и милосердствует».

Великодушие – «любовь не завидует».

Смирение – «любовь не превозносится, не гордится».

Вежливость (учтивость, приличие) – «не бесчинствует».

Бескорыстие – «не ищет своего».

Кротость (благодушие) – «не раздражается».

Простодушие – «не мыслит зла».

Искренность – «не радуется неправде, а сорадуется истине». «Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит».

Терпение, милосердие, великодушие, смирение, вежливость, бескорыстие, кротость, простодушие, искренность – таковы слагаемые высшего блага, таковы отдельные черты совершенного человека.

Причина, по которой св. ап. Павел восхваляет любовь, как высшее благо, достойна особенного внимания. «Любовь никогда не перестает», говорит он, и тут же дает дивный перечень того, что считалось в то время особенно великим и затем показывает, что все это преходящее, временное, исчезающее.

«Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». (8 ст.).

В мире много есть прекрасного и чудесного, доставляющих нам справедливую радость, как: наука, знание, деньги, богатство, слава и т. п., – но все это преходящее, не вечно. Бессмертная душа человеческая для своего истинного удовольствия должна вся отдаться тому, что само бессмертно. А есть только три вещи, которые пребудут, когда все остальное прекратится: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» (1Кор. 13:13).

Один, очень преданный евангельскому делу, миссионер среди индейцев Америки, достигнув глубокой старости, сказал: «всего я лишился: рассудок покидает меня, память изменила, язык не повинуется... Однако, – благодарение Богу! – любовь во мне не ослабевает, но, кажется мне, усиливается». Да, истинная любовь крепка, как смерть, большие воды не могут потушить ее, говорит Слово Божие. Вера и надежда только здесь в верных пребывает, а любовь пребудет в избранных Божьих во веки веков. Любовь здесь – во времени начинается, а в вечности совершится, т. е. получит полное раскрытие и обнаружение.

Истинная любовь так полна, так всецело проникает души любящих, что независимо от слов и расстояний, с одного конца мира до другого, души их взаимно действуют, имеют невидимое влияние одна на другую, потому что она соединяет любящих теснее, чем младенец соединен со своей матерью.

И при всем этом истинно христианская «любовь никогда, по слову Божию, не перестает».

«Любовь друг к другу не прекратится, а еще более будет возрастать и здесь и в будущем веке, и тогда еще более, чем теперь. Здесь многое ослабляет любовь, – деньги, житейские дела, телесные страсти, душевные болезни, а там ничего не будет такого» (Иоанн Златоуст).

Глубина и достоинства любви неисчерпаемы; область деятельности любви беспредельна.

«Все у вас да будет с любовью» (1Кор. 16:14). т. е. все, что ни делаете, нужно делать с любовью, из любви, ради любви, – одним словом, всегда живите любовью и «в любви»: любовь не умирает!

Любите... ибо любовь прежде всего сила, приводящая нас к Богу; это –дыхание Божества, это – кроткий ангел неба, возвещающий душе новое лето и благоприятное.

В отношении к Богу. Всецелая любовь к Богу и полнейшая преданность Его любви, премудрости и всеблагой воле. Познание Бога. Возрастание в этом высшем познании, соединенное с благоговением, славословием и благодарностью Богу.

Так как христианин может вступать в своей жизни в троякое отношение, именно – в отношение к верху или к Богу, в отношение ко вне или к окружающему его обществу (к ближним) и в отношение ко внутрь или к самому себе, то все обязанности христианина можно разделить на три разряда: на обязанности к Богу, ближним и к самому себе. Ап. Павел в послании к Титу заповедует христианам, «отвергшеся нечестия и мирских похотей, целомудренно (σωφρόνως), праведно (δικαίως) и благочестно (εὐσεβῶς) жить в нынешнем веке» (Тит. 2:12), распределяя таким образом все обязанности наши на три главных вида: христиане должны проводить жизнь: а) целомудренно – в личной нравственной чистоте, б) праведно – в правильном образе наших действий в отношении к ближним и в) благочестно – в достойном величия и святости Бoжиeй внутреннем и внешнем служении нашем Богу.

Это разделение обязанностей нельзя, конечно, понимать так, как будто одни из них совсем не входят в другие; напротив, все они находятся в неразрывной связи между собой, так что исполнение одних невозможно без исполнения других; нельзя, например, быть благочестивым и вместе плотоугодливым или своекорыстным и т. д. Нравственная жизнь не раздробляется на части, независимые одна от другой; она есть органическое целое, которое возникает из одного корня и в котором всякий недостаток, а тем более всякая порча вредит не известной лишь части, а всей жизни вообще. Только для лучшего обозрения христианских обязанностей их можно рассматривать по главным их видам, не забывая, однако, что в основе их лежит одно начало, именно – любовь к Богу.

Обязанности христианина к Богу, по внутреннему своему достоинству и как основание всех других обязанностей, важнее всех и состоят главным образом в Богопознании и Богопочтении.

Богопознание объемлет все, что нам открыто о Боге в Слове Его и что возвещается св. Церковью. Оно необходимо для всякого, желающего спастись, потому что «Богом мы живем, движемся и существуем» (Деян. 17:28); в Нем находят удовлетворение все высшие стремления нашего духа, и оно же служит для нашего разума опорой и светильником в познании мира и себя самих. От истинного познания Бога зависит и временная наша судьба и вечная участь; неведение Бога прилагает человека к животным несмысленным и уподобляет им здесь на земле, а в вечности готовит погибель.

Средством к познанию Бога служит все то, чем вообще приобретается знание; именно – изучение внешней, видимой природы², всюду являющей нам следы всемогущества, премудрости и благости Божией, и нашей человеческой природы, которая в Едином Боге находит покой, и истории рода человеческого. Истинное же и совершеннейшее познание о Боге сообщается в слове Божием и в учении церкви. Но при этом нужно помнить, что при изучении Слова Божия для истинного Богопознания необходимы: чистота сердца и благочестивая жизнь, потому что «в злохудожную душу не входит премудрость» и молитва к Богу о просвещении духовных очей наших к уразумению дел Его. Нужно помнить также, что Богопознание должно быть живое, т. е. жизненное, проявляющееся в нашей жизни и деятельности, ибо соблюдение заповедей Божьих всего яснее показывает, что мы действительно познали Бога, по слову Апостола Иоанна Богослова (1Иоан. 2:3).

С истинным Богопознанием нераздельно Богопочтение. Богопочтение есть признание и выражение человеком-христианином безусловной зависимости своей от Бога, как Высочайшего Владыки и Творца всего, и полнейшей преданности Ему, как Своему Отцу и Благодетелю. На земле невозможно и представить такое отношение, которое равнялось бы отношению между человеком и Богом. Если, например, мы представим себе отношение между самым могущественным царем и беднейшим, и слабейшим нищим, то это будет лишь весьма слабое подобие отношения между Богом и человеком, так как земной царь, одарив нищего всеми находящимися в его распоряжении благами, не сообщил ему бытия и не может доставить душе его вечного спасения или вечной погибели. Но это сообщил и это доставляет человеку Бог. Вот почему даже серафимы, по словам пророка Исаии, закрывают лица свои, не в состоянии будучи выносить величия славы Божией. Вот почему и нас земнородных апостол призывает «служить Богу с благоговением и страхом» (Евр. 12:28).

Благоговение к Богу или страх Божий – это страх сына перед любимым и любящим Отцом; страх сыновний, а не рабский страх, по которому человек только боится наказания за грех, и потому как скоро может думать, что известный грех укроется от суда Божия, готов отдаться ему охотно. Впрочем, и рабский страх Суда Божия может удержать человека от греха и этим путем привести его к сыновнему страху.

Чем более благоговеет человек перед бесконечными совершенствами Бога, тем крепче в нем становится убеждение, что все в мире Божием вообще и в жизни человека в частности направляется бесконечно премудрой, могучей и благой волей Божьей к благим целям. Отсюда христианская преданность Богу.

Благочестивый христианин, сознавая все величие Божие и всю немощь собственную, свободно представляет самого себя и всю судьбу свою, временную и вечную, воле Божией. Он вовсе не отказывается от самодеятельности; напротив, в силу именно преданности своей Богу, он делает все, что может, для достижения добрых целей. Успехи в деле не располагают его к праздности: он никогда не скажет себе: довольно трудов, сделанное дает право на дальнейший покой; потому что в нем нет ни самомнения, ни самодовольства. С другой стороны, в случае неуспехов, он не поддается чувству уныния, или бессильного раздражения, и никогда не помыслит: «напрасный труд, бесплодная борьба с враждебной силой обстоятельств», никогда не уступит соблазну примирения с преобладающим злом; потому что веруя в незримое мироправление Божие знает и помнит, что Провидение посылает испытание и тем кого любить, или не отвращает от них временных ударов так называемой судьбы или человеческой злобы, но не попускает никому «искуситися паче, нежели кто может» (1Кор. 10:13). Таким образом более чем несправедливо было бы видеть в христианской преданности Богу какое-то пассивное состояние, или страдательное, тупое подчинение слепой необходимости. Это – великая нравственная сила и вместе высокая черта истинного Богопочтения.

Словом, чем более христианин предается познанию Бога, тем более открывает в Нем Его совершенства и тем более начинает сознавать собственное ничтожество. И вот, представляя себе, что сделал Господь для мира и для него самого, которого Он малым чем умалил от ангелов, невольно христианин в своем сердце наполняется восторгом благоговения к Богу и из уст его льется песнь великого славословия и самой горячей благодарности к Богу.

Внутреннее Богопочтение выражается в 3-х главных христианских добродетелях – вере, надежде и любви.

Вера в Бога есть основание нашего спасения. Она дает истинное познание о Боге, всемогущем Творце, Промыслителе, Искупителе и Освятителе людей. Но при этом вера не должна быть только одним холодным рассудочным принятием сверхъестественных истин. Такая вера не спасительна. «Бесы веруют и трепещут» (Иак. 11:19), но не спасаются. Вера в Бога, как добродетель, должна проникать всю душу человека, возбуждать его сердце любовью к Богу и к ближним и укреплять волю в решительном и неуклонном исполнении христианских обязанностей.

Веровать христианину должно во 1-х, истинно, т. е. так, как учит Православная Церковь, во 2-х твердо, т. е. так, чтобы не колебаться сомнениями; в 3-х, живо, т. е. деятельно, а не бесплодно, и наконец, в 4-х, неизменно, до самой смерти. «Будь верен до смерти, говорит Господь, и дам тебе венец жизни» (Апок. 2:10).

Такая вера соделывает людей детьми Божьими, участниками спасения и вечной жизни.

Темничный страж спрашивал апостолов Павла и Силу: «что мне делать, чтобы спастись?» Они отвечали: «веруй в Господа Иисуса и спасешься ты и весь дом твой» (Деян. 16:30–31).

Католический архиерей, экзаменуя молодых патеров, спросил одного: «представьте, сын мой, вы несете к больному Святые Дары, мост под вами на опасном месте проламывается, что вы тогда сделаете».

Архиерей, без сомнения, хотел выпытать, о чем более позаботится молодой священнослужитель: о сохранении своей жизни или о сохранении Тела Христова.

Но спрошенный ответил:

– Мост не провалится.

– Но, возразил экзаменатор, представьте, что доски были весьма гнилы и не могли выдержать тяжести вашего тела – что тогда?

– Мост не провалится, убежденно повторил патер.

– Но, допустите, что он все-таки провалился, что будет тогда с Дарами?

– Мост не провалится, – ответил экзаменуемый, и на этом испытание кончилось.

Молодой человек на трудный вопрос дал ответ веры, и нам у него не худо поучиться.

Патер верил, что в Дарах он понесет Самого Господа Иисуса, и это сообщало ему твердое убеждение, что с ним ничего худого на пути к больному не может произойти.

Имейте сильную веру, такую веру, которая пращей и камнем повергает на землю язвительного врага, не боится никакой случайности и невозможности, потому что опирается на Того, Кому все возможно.

Пребывайте в общении со Христом и никакой мост не провалится, ибо «Господь за меня – не устрашусь: что сделает враг?» (Пс. 117).

Уклонения от истинной веры или грехи, противные вере. Все уклонения или грехи против истинной веры можно свести к следующим трем главным: неверию, лжеверию и суеверию.

1. В частности к неверию относятся следующие грехи:

а) Атеизм (безбожие) или отрицание бытия Божия. Его свойств и действий. Таких людей, которые отрицали бы в себе идею Бога, Его бытие, в настоящее время нет, ибо это было бы крайней степенью безумия: только, как заметил еще царь Давид, «рече безумен в сердце своем несть Бог» (Пс. 52:2); а есть только такие, которые идею Бога заменяют другой идеей: – натуралисты – законами природы, рационалисты – законами разума и пантеисты отожествляют Бога с миром. Скептики, сомневаясь во всем, доводят это сомнение до крайности, отрицая бытие Божие или теоретически – на началах разума, например, деисты, признающие бытие Божие, но отрицающие все действия Божии в мире, как: промысл, откровение, чудеса, благодать, и, в частности, все вообще действия, относящиеся к искуплению человека; – или же практически, когда, хотя и не отрицают бытия Бога и Его действий, но живут так безбожно и развратно, что как бы над ними Бога вовсе и не существовало.

б) Политеизм – многобожие.

в) Фатализм или вера в слепую судьбу, которая заправляет всем миром. Фатализм бывает двух видов: материалистический, когда все события в природе – перемены погоды и самих времен года, извержения вулканов, бури, град, неурожаи, повальные болезни и т. п. считают делом необходимости (судьбы) и богословский, когда отрицают свободу человека и все действия его объясняют рядом причин и следствий. Такое учение иначе называется детерминизмом.

2. Лжeвepиe является в том случае, когда к истинному богопознанию и богопочтению примешиваются мнения ложные, противоречащие ему, или же не имеющие особой важности и значения. Сюда относятся:

а) Новоиудейство или исполнение обрядового закона Моисеева, имевшего только временное значение, до явления в мир Христа Спасителя.

б) Магометанство. С верой во Единого Бога соединяет веру в ложного пророка Магомета, в слепую судьбу, в чувственную загробную жизнь и т. п.

в) Ересь, когда люди к учению веры примешивают мнения противные божественной истине. Сюда можно отнести и ложный мистицизм, – когда человек думает, что он может входить в непосредственное соотношение с Богом и получать новые откровения якобы объясняющие непонятные места св. Писания. Таковы секты квакеров, гернгутеров и хлыстов.

г) Суеверие – суетная, пустая вера или вера в символически-таинственное соотношение предметов мира видимого с предметами мира невидимого. Суеверие касается ума, когда верят какой-нибудь обыкновенной вещи, как будто бы она имеет божественную силу, и на нее, вместо Бога надеются или ее боятся. Верят, например, что спастись можно только по старым книгам, что чтение книг противорелигиозных опасно и страшно. Суеверие касается сердца, когда надеются найти счастье, узнать свою будущность по приметам пустым, а не надеются на божественное провидение. Касается, наконец, воли, когда человек руководится в своей жизни не волей Божией, а тем, что сулят ему гадания, ворожба, талисманы и т. п. К суеверию должно также отнести магнетизм и спиритизм. Магнетизм, когда верят в таинственные, неведомые силы природы; а спиритизм есть вера в неотразимое влияние духов, по преимуществу злых, и стремление действовать их силой, – в том и другом случае совершенно устраняя силу Божию.

Христианская надежда, есть полная уверенность в том, что Господь промышляет о нас и что Он исполнит Свои обетования, относящиеся как к временной нашей жизни, так и вечной. Надежда христианина на Бога, Которому по слову Апостола, «невозможно солгать», в треволнениях и искушениях житейских «есть как бы якорь безопасный и крепкий» (Евр. 6:18,19). Только она не должна быть слепой, а разумной, сообразно с волей Божией, и вместе твердой, и неизменной, соединенной со спасительным страхом и беспрекословной преданностью Богу.

На одном корабле тревога и смятение по случаю бури. Спокоен только один мальчик.

– Отчего ты такой смелый – спрашивают пассажиры мальчика.

– Оттого, отвечает мальчик что мой отец управляет кораблем. – Так и надеяние на Отца Небесного есть источник силы. Человек, который полагается на Бога, всегда может оказаться выше затруднений, которые ему встречаются.

Уклонения от христианской надежды, основанием которой служит вера в Иисуса Христа, выражают или недостаточное понимание ее, или оскудение, или ложное направление. К ним относятся:

1) Индефферентизм или религиозное безразличие в делах веры, «ни холод, ни теплота», по выражению книги Апокалипсиса; он состоит в безразличном отношении к самой вере и исполнению ее требований.

2) Квиетизм или леность в отношении к учению благочестия, молитве и общественному богослужению.

3) Пиетизм или нравственная беспечность, успокаивающая себя надеждой на милосердие Божие.

4) Отчаяние – потеря надежды на милосердие Божие.

5) Богоотступление, когда отрекаются от истинной веры из страха человеческого, или для мирских выгод.

6) Самонадеянность – надежда на свою мудрость, искусство и силы.

7) Человеконадеяние – чрезмерная надежда на способности, силы и содействие других людей, а не на милость и помощь Божью.

Христианская любовь к Богу есть полная преданность христианина Богу, выражающаяся в исполнении Его заповедей: «имеяй (т. е. знающий) заповеди Моя соблюдаяй их, той есть любяй Мя» (Иоан. 14:21). Эта любовь к Богу заповедана самим Богом и есть необходимое следствие живой веры в Него и упования на Него. Без любви и мудрость и всякие дарования ничто, потому что без нее все мертво, как тело без души.

Истинная любовь к Богу должна быть чистой, т. е. бескорыстной, потому, что христианин обязан любить Бога, как совершеннейшее существо, как Творца и Спасителя Своего, и полной, т. е. господствующей в душе над всеми другими расположениями, такая любовь соединяется с благоговением и страхом того, чтобы не оскорбить Бога, с благодарностью Ему и ревностью о славе Его.

К грехам, противным истинной любви христианской относятся:

1) Самолюбие или чрезмерная любовь к самому себе.

2) Любление твари паче Бога или чрезмерное пристрастие человека к миру и земным благам.

3) Человекоугодие, когда угождают людям до того, что из-за этого забывают, нерадят об угождении Богу.

4) Слепая любовь или ограничение действий богопочтения одними только внешними обрядами.

5) Религиозное лицемерие – фарисейство, ханжество, в первом есть внутреннее сознание своей несостоятельности, а во втором и это сознание утрачивается.

6) Религиозный фанатизм или ложная ревность по Боге, – когда люди, за известные мнения, – правильные или неправильные, ложные, и притом вовсе не нужные в деле спасения, одни сами лезут на костры, а другие преследуют, подвергают истязаниям, пыткам и даже смертной казни. Этим пороком страдали наши староверы, западные инквизиторы. Особенно этим пороком отличаются магометане и их проповедники.

Когда священномученика Игнатия, названного Богоносцем, по приказанию императора Траяна, предали на съедение зверей, то он постоянно повторял имя Иисуса Христа. Язычники спросили у него, зачем он немолчно твердит это имя? «Оно написано в сердце моем», отвечал святой. Как же мне не исповедовать Его устами? Наконец, когда праведник был растерзан и съеден зверями, а сердце его Божеским произволом между костями осталось цело и невредимо, тогда мучители, помня слова его, разрезали сердце Игнатия, и к изумленно своему видели, что внутри сердца начертано золотыми буквами: Иисус Христос. «Кто любит Меня», – говорит Господь наш Иисус Христос в св. Евангелии, «тот соблюдает слово Мое, и Отец Мой возлюбит его, и Мы приидем к Нему, и обитель у Него сотворим» (Иоан. 14:23). Отец и Сын могут «сотворить обитель», т. е. войти только в те сердца, которые исполнены верующей любви, не подавляемой чрезмерной заботой о самом себе или эгоизмом.

Любите же Христа, соблюдайте Его святые заповеди, и в сердце вашем будет начертано золотыми буквами: Иисус Христос.

Душу христианского благочестия составляет молитва, в которой вера, страх Божий и упование на Бога находят и выражение, и укрепление для себя. Когда человек, вполне отрешаясь, хотя на время, от окружающей его действительности, поставляет себя как бы лицом к лицу перед Богом, то он совершает дело, которому принадлежит первое место в ряду самих дел, как учит Апостол, давая такую заповедь: «прошу прежде всего совершать молитвы» (1Тимоф. 2:1). В чем состоит молитва? Вообще в обращении человека мыслью и сердцем, всем своим существом к Богу. Это есть молитва в собственном и высшем ее значении. Она как бы беспредметна, то есть, не имеет в виду ничего, кроме самого обращения к Богу, к Которому молящийся хочет приблизиться, чтобы созерцать его духовно и преклониться перед Ним в сердечном благоговении и всецелой преданности. Частнее, она может быть излиянием различных чувств перед Богом: чувства недостоинства, с молением о прощении слабостей и грехов, – чувства нужды, с прошением благ, по преимуществу вечных, но частью и временных, – чувства благодарности за милости и благодеяния Божии. Такие виды молитвы указываются именно в заповеди о ней Апостола: «прошу прежде всего совершать молитвы, моления, прошения. Благодарения».

Молитва – это средоточение нравственной жизни человека, это барометр души, показывающий высоту благоговения к Богу, правды к людям, целомудрия в самой душе молящегося.

Во время земной жизни Господа Иисуса Христа молитва у Него всегда была средством духовной беседы с Отцом. Как Он Сам, так равно и апостолы настойчиво призывают к постоянной молитве. Сказано «непрестанно молитесь» (1Сол. 5:17). Непрестанная молитва заключается не во внешнем молитвенном положении, но в молитвенном настроении. Непрестанно молится тот, кто всегда хранит в духе своем молитвенное расположение...

Молитва – это подлинная жизнь души, в ее стремлении к богоуподоблению и богообщению; в ней сказывается духовная мощь и величие человеческого духа, проявляющего тогда свое полное господство над царством зла.

И коль скоро в человеке есть жажда молитвы – это несомненный знак, что его душа живет и бодрствует, и наоборот, вместе с отсутствием желания молиться, жизнь души глохнет и замирает, погружается в мирскую суету, дух человеческий, в состоянии дремоты и усыпления, утрачивает свою нравственную мощь и крепость, а в таком состоянии он не может быть не только властелином над духами злобы, но даже над своими порочными склонностями.

Таким образом существует тесная связь молитвы с общим течением душевной жизни человека, и само содержание и характер молитвы обусловливается содержанием и направлением душевной жизни человека в тот или другой момент ее.

Со словом «молитва» часто соединяется понятие о внешних движениях, положении тела, формулах, прошениях, вычитываемых или выпеваемых. Но это все не составляет существа молитвы, как действия нравственного. Молитва есть дело человеческой свободы, встреча человека с Богом, общение с Ним, беседа, в высшем своем проявлении не нуждающаяся в словах и понятиях. «Для преспевающих в духовной жизни есть правило, что, коль скоро в молитве сердце согреется и не захочет слов, прекращать чтение и молиться без слов» (Еп. Феофан). Но потребность в такой бессловной молитве может встретиться и на начальных ступенях духовной жизни, когда человек не находит слов излить свою скорбь перед Создателем и лишь вздыхает, удручаемый страданиями своей души.

И это – молитва. Страдавший Сам – может понять состояние страдальцев и без слов. Рубище само вопиет об одежде и изможденный вид о пище. Даже люди подают у дверей храма немому нищему, хотя он и не выражает прошения в словах.

Но «от избытка сердца» все-таки «уста глаголют». Да, глаголют они от полноты душевной жизни. И если это так, если само сердце полно религиозных переживаний, тогда только будут естественны, искренни и глубоки молитвенные возношения, проявляемые внешними знаками. Нужен именно, «избыток» в сердце, чтобы уста заговорили, нужен подъем чувствовательной энергии до такой степени, чтобы она не только заполнила сердце, но и просилась наружу; пульсация внутренней, сердечной жизни должна быть настолько сильна, чтобы передаться органам внешним и увлечь их за собой, чтобы они стали невольными соучастниками и и выразителями внутренней душевной жизни; – тогда руки сами собой воздеваются горе, преклоняются колена, воспламеняются очи, и из уст льется молитвенная песнь.

Слова апостола Иакова: «благодушествует кто, да поет», есть указание на психологическую естественность молитвы, тесно связанной в своем содержании обнаружении с внутренней жизнью человека.

Великое дело – молитва. Это – дыхание духовной жизни. О, если бы кто понял из маловерующих, какой целительный бальзам проливает молитва на больные страждущие души!

Иосиф Гайдн, композитор, составивший музыкальные произведения на миротворение, времена года и др. однажды проводил вечер с товарищами по искусству. Предложен был вопрос о лучшем способе восстановления ослабевшей от переутомления творческой силы. Один одобрял одно средство, другой –другое.

Гайдн тогда сказал: «У меня в доме есть маленькая моленная. В часы упадка сил, я там молюсь; доселе этот способ не оставался бесплодным». Присутствующее удивились и сознались, что их приемы никогда не восстанавливали сил вполне и наверняка и что Гайдн обладает наибольшей силой. Тогда композитор серьезно возразил: «Не моя это сила, а Божия». – Вот каковы плоды молитвы!

Молитесь... Молитва оказывает самые благотворные действия на нас.

Молитва служит, во 1-х, залогом истинного счастья каждой отдельной личности, каждой отдельной семьи, каждого отдельного государства, каждой отдельной народности.

Затем молитва искореняет и устраняет неподдающуюся никаким искоренениям порочность.

Молитва предохраняет людей от самоубийства, молитва предотвращает людей от преступления. Молитва дает людям твердую почву в жизни, молитва перерождает людей.

Опыт жизни подтверждает: кто усерднее молится, тот и живет лучше.

«Когда от скорби сердце ноет

И дух уныния томит,

Одна молитва успокоит.

Одна молитва укрепит.

Спокойствия найти не льстись

В утехах суетного света:

В нем нет тепла, в нем нет привета.

Одно... молись! молись! молись!»

Бутовский.

Молитва частная. Необходимость участия в общественной молитве. Молитва бывает частная и общественная. Частная молитва совершается по учению Христа «в клети с затворенной дверью» (Mф. 6:6), есть первая и самая удобная для всякого времени форма молитвы. Частную молитву обязательно должен совершать каждый православный христианин ежедневно утром и вечером, перед принятием пищи и после принятия, перед началом и после окончания каждого доброго дела.

Но человек не есть только индивидуум, т. е. отдельное существо; он есть и член рода. Как таковой, он должен участвовать в жизни и деятельности других людей и всего общества. И как участвует он в совместной жизни семейства и общества или государства, так должен участвовать и в совместной жизни церкви, как член ее. И если семейные и общественные или государственные собрания составляются ради различных земных потребностей и занятий, то собрания церковные составляются ради потребностей высших, ради непосредственного служения Богу.

Важность и великое значение общественного Богослужения подтверждается тем, что сам Бог установил его, как обязательную заповедь для людей («Помни день субботний еже святити его»). Иисус Христос посещал синагоги и Иерусалимский храм. Основав новозаветную Церковь, Он обещал благодатно присутствовать там, «где двое или трое собраны во Имя Его» (Mф. 18:20). Первые христиане, по свидетельству «Деяний Апостолов», все единодушно пребывали в молитве и молении и «каждый день единодушно пребывали в храме» (Деян. 1:14; 11:46).

Сила общественной молитвы зависит от того, что в церковном собрании молитва изливается от живущего особенно в церкви или христианском обществе св. Духа, и слабость и недостаточность молитвы одного восполняются крепостью и совершенством молитвы всех.

Кроме того, общественная молитва возвышает чувство сопринадлежности всех верующих. Св. Иоанн Златоуст говорит: «можно, конечно, молиться и дома; но ты не можешь молиться здесь так, как молишься в церкви, где собрано столько лиц, где возносится к Богу единодушный глас. Ты не так скоро будешь услышан, молясь Господу один, как молясь вместе с братьями своими; ибо здесь есть нечто более: единомыслие, союз любви, молитвы священников. Во время общественной молитвы не только люди возносят глас свой, но и «ангелы припадают ко Владыке и архангелы молятся».

Общественное богослужение важнее частной молитвы и в том отношении, что оно сложнее и полнее последней. Здесь не только возносятся молитвы и поются песни, но и совершаются многие богослужебные действия и проповедуется Слово Божие. Проповедание Слова Божия есть необходимая часть общественного богослужения; без него верующие не могут сознательно и разумно усвоять себе таинств христианской веры и преуспевать в благочестии. Потому то Господь Иисус Христос оставил апостолам завещание: «идти во весь мир, и научить все народы, уча их блюсти все заповеданное Им». А богослужебные действия или церковные обряды важны в том отношении, что чувственным и наглядным образом изображают перед нами сверхчувственные и таинственные предметы религии, и таким образом вразумляют и назидают и простолюдина и возбуждают в каждом стремление к высшему созерцанию и высшим чувствованиям. А что касается церковных песней, то св. Иоанн Златоуст пишет о них: «ничто не окрыляет так духа, ничто не отрешает его от земли и уз телесных настолько, как стройное пение церковной песни». Но как не хороша и не достигает своей цели та проповедь, которая блещет поэтическими оборотами и ораторскими приемами на счет назидания, так не годится и та церковная песнь, в которой обращено внимание лишь на музыкальное искусство, а не на умиление сердца и вовлечение воли в высший мир. Церковная песнь должна иметь больше сходства с полевыми лилиями, чем с пышным и пестрым одеянием Соломона.

Главная же причина, почему общественная молитва или общественное богослужение важнее частного, состоит в том, что во время общественного богослужения совершаются благодатные таинства, без которых человек не может получить спасения и вечной жизни.

Почитание храма и святынь его. Для общественного богослужения христиане собираются в храмы. Поэтому храм получает чрезвычайно важное значение для христиан, как место особенного присутствия Божия, как место живого общения с Богом и особенного явления благодати Божией и как «дом молитвы».

Храм является безмолвным свидетелем веры, своим внешним видом и внутренним устройством выражая наглядно ее глубочайшие истины, как, например, учение о Единстве Существа Божия и Троичности Лиц, об искуплении, о главе церкви – Иисусе Христе и проч. Его трехчастный состав, – притвор, храм и алтарь, соответствуют всей истории рода человеческого, как и каждого человека, обнимая прошедшее, настоящее и будущее – Ветхий Завет, Новый и жизнь будущего, – состояние человека греховного, искупленного и прославленного.

По своей идее храм служит образом рая, его преддверием, как и читается в одной молитве: «в храме стояще славы Твоей на небеси стояти мним». И действительно, храмы являются преддверием неба, как потому, что в них воспитывается в человеке чувство общения с Богом, так и потому, что всеми особенностями устройства он напоминает бывшие Божии благодеяния и дает образы будущего блаженного общения с Богом и всеми святыми. Здесь человек получает благодатную помощь Божию, утешение в бедах и напастях; здесь он слышит слово Божие, священные песнопения и имеет молитвенное общение с живыми и почившими членами церкви. Престол в Алтаре, на котором совершается бескровная жертва, образа Спасителя, Божией Матери, Крест, Евангелие, Царские врата, священные изображения святых угодников и священных событий, как и священные обряды, – все это полно смысла и значения и служит источником высоких и святых чувствований христианина.

Благоговейное отношение к храму, частое его посещение, забота об его благолепии, о сооружении новых храмов, с благозвучными колоколами, хорошим богослужением – все это составляет родную стихию верующего христианина, который в этой добродетели находит себе несравненное духовное утешение.

Сам Спаситель, посещая храм, внося свои лепты на его украшение и изгоняя из него торгующих, дал нам пример любви к храму, как дому Божию, как месту особенного присутствия Божия.

Сельский храм

«Мне дорог наш приходский храм

И в день простой и в день молитвы;

Царят покой и радость там,

Не слышен шум житейской битвы...

Он мал, убог и красотой

Убранством ценным не блистает;

Но сердцу мил он простотой, –

Незримо Бог в нем обитает.

Пусть скромен внешний его вид,

Но выше всех других он зданий;

Внутри своих он стен хранит

Следы молитв и воздыханий.

Здесь ими все освящено –

От темных стен до верха свода;

О, сколько их вознесено

Из груди бедного народа!

И вновь, и вновь несут сюда

Печаль свою простые люди;

Здесь отдыхают от труда

Их истомившиеся груди.

Сюда же в радости святой, –

Случись она в житье убогом, –

Идут они, чтобы в простой

Мольбе излить ее пред Богом.

Мой бедный храм! Ты дорог мне,

Когда нет службы, в час свободный, –

В твоей священной тишине

Мне слышен вздох мольбы народной.

Но вдвое мне дороже ты,

Когда в тебя народ вступает:

Тогда, я верю, с высоты

Христос нас всех благословляет!» ...

Почитание святынь храма. Почитая храм Божий вообще, христианин должен почитать и все находящиеся в храме предметы. Они издревле освящены употреблением в христианской церкви и служат как для выражения нашей веры, так и для нашего назидания. Сюда относятся: св. Крест, Евангелие, иконы, св. мощи и другие священные предметы.

Крест, бывший орудием позорной казни, после смерти Спасителя стал символом нашего спасения, а потому мы воздаем ему почтение, имея в виду распятого на нем Спасителя. Это почтение выражается тем, что он хранится, как святыня, на престоле, перед ним возжигаются фимиам и свечи, ему покланяются, его целуют.

Такая же честь воздается и Евангелию, которое выносят для целования и поклонения. Целуя Евангелие, мы выражаем любовь, конечно, не к материалу, из которого книга сделана, а к тем словам, к тому учению, которое в нем содержится. В Евангелии мы слышим слова Спасителя, который невидимо присутствует там, где оно читается и почитается.

Почитание икон и св. мощей. Противоположность иконопочитания идолопоклонению. В ветхом завете Бог повелел Моисею поставить в Скинию над Кивотом Завета золотые изображения херувимов. Это повеление показывает, что почитание св. икон не противно воле Божией. Употребление св. икон в христианской церкви ведет свое начало от Самого Иисуса Христа и апостолов. Известный историк христианской церкви Евсевий считает Иисуса Христа первым основателем иконописания и иконопочитания.

Едесский князь Авгарь был сильно болен. Услышав о чудесах Иисуса Христа, он написал Ему письмо, в котором умолял Иисуса Христа посетить и исцелить его. Письмо это было послано с художником Ананией, которому было поручено написать лик Спасителя. Однако, как ни старался Анания, не мог уловить выражения лица Спасителя. Иисус Христос, видя тщетные попытки Анания, потребовал Себе воды, умылся, отерся полотном, и на полотне тотчас получился Его нерукотворенный образ. Этот образ и был послан Авгарю. Кроме нерукотворенного образа Христа Спасителя христианская церковь имеет еще иконы Божией Матери, по свидетельству предания, написанные евангелистом Лукой.

В первые времена христианства вследствие гонений на церковь со стороны иудеев и язычников употребление икон не могло иметь широкого распространения.

Христиане должны были охранять как свою жизнь от насилия всякого рода, так и свою святыню от поруганий и истребления. Они, поэтому, пользовались символическими изображениями, истинный смысл которых был непонятен язычникам. Так, они изображали пастуха, несущего на плечах овцу, что означало избавление Иисусом Христом рода человеческого.

Воскресение Иисуса Христа изображали под видом рыбы, выбрасывающей человека на берег (т. е. пророка Иону) и т. д. Поскольку эта символика скрывала прямой смысл, постольку она делала безопасными христианские святыни от поругания со стороны иудеев и язычников. Со времени Константина Великого, когда прекратились гонения на Церковь, иконы получили широкое распространение между христианами, которые выражали и выражают свое почитание икон лобызанием их, поклонением и постановлением свечей.

Св. Мощи. Сказанное об иконах еще в большей степени и силе относится к чествованию св. мощей. Христианская церковь почитает мощи святых угодников Божьих на том основании, что Сам Бог прославляет их нетлением и чудесами. Мощи, во 1-х нетленны, и это нетление не есть простое следствие окаменения, а чудесное действие силы Божией. Характерный признак окаменелости тот, что вещи, трупы животных и проч., подвергаясь влиянию известных солей, увеличиваются в своем объеме и их вид резко отличается от натурального вида таких же предметов, чего совершенно нельзя сказать о мощах св. угодников, кто хотя раз сподобился им поклоняться. Они не только не увеличиваются в объеме, но сохраняют совершенно естественный, натуральный вид умершего человека. Во 2-х, Сам Бог прославляет мощи чудесами, о чем свидетельствует история святых. В христианской церкви мощи святых были всегда чтимы с самых первых веков: на гробах мучеников верующие совершали богослужение; над мощами мучеников впоследствии строились храмы; мощи мучеников (их частицы, полагаются или в основание алтарей или вшиваются в антиминсе). Почитая мощи святых, церковь тем самым почитает благодать Божию, действующую через них.

Лютеране, реформаты и наши русские штундисты, отвергая существование тесной и неразрывной связи, единства между церковью воинствующей и торжествующей, отвергают почитание св. икон и останков святых или св. мощей, называя это идолопоклонством, унижающим человека. Это было бы действительно так, если бы, например, прибегая к иконе, человек верил в краски и дерево, а не в то лицо, которое изображено на иконе. На самом же деле – не вещество иконы почитается, а та сила Бoжия, которая подается от лица через изображение или мощи. Если, как известно, через предметы на расстояние передается, например, зараза, – то почему же благодать Божия не может передаваться через прикосновение, например, к одежде, – как это было с кровоточивой женщиной при Иисусе Христе: а тем более к изображению, – как бы к самому лику Спасителя? Разве через целование – не передается одному настроение другого? Почему же это невозможно там, где проявляется высшая сила любви человека к Богу и Бога к человеку?

Почитание праздников. Праздничный покой и праздность. Если в личной жизни человека бывают некоторые памятные дни, в которые совершались более важные радостные или печальные события, то тем более на протяжении истории человеческого рода было много знаменательных событий, память о которых не может быть изглажена. Такого рода событиям церковь посвящает особенные дни и времена, оставляя эти дни свободными или праздными от обычных занятий и называя их праздниками, т. е. такими днями, которые посвящены воспоминанию событий из жизни Спасителя, Божией Матери и святых.

Основание для соблюдения праздничных дней содержится в установлении Богом еще в Ветхом завете празднования седьмого дня и в прямой заповеди об исполнении этого установления. В книге Бытия говорится, что Сам Бог в седьмой день почил от дел творения, благословил этот день и освятил его. В законе, данном через Моисея на горе Синае, был выделен седьмой день, как суббота Господу Богу (4 заповедь).

В христианской церкви празднуется день недельный или воскресный в память воскресения Господа Нашего Иисуса Христа. В книге Деяний Апостольских говорится, что христиане собирались для совершения таинства св. причащения во едину от суббот, т. е. в воскресный день. Хотя в 4 заповеди говорится только о 7-м дне, но под этим седьмым днем должно разуметь и все праздники, и посты, установленные в христианской церкви, потому что и в Ветхом завете под именем субботы разумелись все другие праздники.

Помимо библейских оснований, в пользу почитания праздников можно привести еще психологическое соображение. Если чувство признательности обязывает нас в известные дни свидетельствовать свое уважение к нашим благодетелям, то тем более мы обязаны благодарить Господа Бога особенно в дни, посвященные воспоминанию Его благодеяний для нас.

Как нужно проводить праздничные дни? Чтобы праздновать согласно с Евангельским духом, надо избегать крайностей, с одной стороны, ветхозаветного иудейства и английского пуританизма, понимающим заповедь о праздниках больше в смысле буквы, чем духа, а с другой стороны – западного либерализма, не полагающего почти никакого различия между праздничными и будничными днями. Закон иудейский воспрещает в праздник даже дела необходимости (например, приготовление пищи, переезды в экипаже) и милосердия к ближним (например, посещение врачом больного). Между тем Господь Иисус Христос оправдывал учеников, срывавших в субботу колосья на полях и поучал фарисеев, как словом, так и примером «добро творити в субботу». Суббота человека ради, учил Он, а не человек субботы ради», т. е. закон о субботе есть средство для воспитания человека и для достижения им блага. По этой причине то, что составляет неотложную нужду телесную и что непосредственно служит для преуспеяния христианина в добродетели, позволительно в праздник.

Английские же пуритане и вообще ригористы считают непозволительными в праздник даже невинные развлечения и удовольствия, например, музыку.

Они требуют, чтобы весь праздничный день христиане проводили если не в храме, то в четырех стенах своего дома. Но едва ли такое провождение праздничных дней послужит на полное оживление и укрепление человека для работы, и едва ли оно согласно с духом истинного христианина. Истинное христианство отнюдь не воспрещает человеку и мирских развлечений, и увеселений, если они благородны. Радость в христианский праздник должна обнимать всего человека, она должна быть полная, следовательно, не может быть воспрещено в праздники эстетическое наслаждение. По этой же причине в праздник приличествует лучшая пища и лучшая одежда.

Вот в порядке провождение христианином праздничного дня: прежде всего христианин присутствует в храме при богослужении. Нельзя назвать истинным христианином того человека, который не старается каждый праздник посетить храм. Во-вторых, христианин вступает в праздник в тихие и сердечные собеседования со своими родными и знакомыми. Излив любовь свою перед Богом в храме, он изливает любовь свою и перед людьми, по домам. Хотя он беседует с ближними и в рабочие дни, но эти беседы бывают тогда большей частью вынужденные, по какому-либо делу, короткие, так сказать, случайные, в праздник же они могут быть свободнее и продолжительнее, не вынуждаются каким-либо житейским делом, а изливаются из доброты и любви сердца. В праздники христианин, так сказать, еще больше любит своих ближних, чем в будничный день. Да и может ли быть иначе, если на него самого в праздник изливается большая милость Божия? Принимая родных и знакомых в своем доме, христианин посещает и дома родных и знакомых, идет разделить с ними радость праздничного дня. А оставаясь дома, он занимается чтением, размышлением, отдыхом, или же домашней молитвой. Принимая участие в устраиваемых в знакомых домах или в своем собственном каких-либо развлечениях и увеселениях, он помнит, что все должно совершаться, по слову Апостола, «благообразно» и по «чину», т. е. в меру и прилично. Он вообще, не позволяет себе в праздник ничего такого, что расстраивало бы и уничтожало то спокойное и благодатное состояние души, которое получено им в храме при богослужении. Далее: христианин считает за правило – сделать ради праздника какое-либо доброе дело своему ближнему, например, посетить больного, подать милостыню, весь день не сердиться, никому не сказать обидного и жестокого слова и т. п. (И всегда это обязательно, но в праздники – в особенности). Родители и вообще старшие поучают детей в праздник, рассказывая им истории праздника или объясняя евангельское чтение. Наконец, позволяя себе в праздники лучшую пищу и лучшую одежду, христианин помнит, что все должно совершаться «во славу Божию».

Праздничный покой и праздность. Главное назначение христианских праздников состоит в том, чтобы освободить человека от мирской суеты и вознести душу его в область вечного назначения ее – в молитвенное духовное общение с Богом. – Праздничный покой, в его истинном христианском значении, служа необходимым отдохновением для человека, потрудившегося шесть дней, служит прообразом будущего покоя (субботства) верующих в царстве небесном. Праздничный покой отличается и от обыкновенного будничного отдыха, потому что он есть покой или успокоение земного труженика в Боге, на служение Которому, он, по заповеди, посвящает один день в неделе, чтобы испросить у него благословения на шестидневный труд и затем вечного успокоения в Царстве небесном. От праздников исходит благословение и на рабочие дни. Шесть дней работы с Божьим благословением – значит больше, чем семь дней работы без Божия благословения. Праздники суть как бы солнце, осиявающее и согревающее рабочие дни недели, и даже самые трудные и мрачные из них делающее облегченными и просветлевшими.

Совершенную противоположность праздничному покою представляет праздность, особенно соединенная с разнообразными пороками, когда, например, люди позволяют себе нескромные игры, зрелища, пьянство и т. п. Такими праздным и порочным провождением святых дней они оскорбляют святость праздника, уничтожают свое истинно-человеческое достоинство и навлекают на себя праведный гнев Божий.

Значение установленных церковью постов. Их соблюдение. В учреждении праздничных дней выражается воспоминание милости Божией к нам, и в учреждении постов выражается наше отношение к этой милости, насколько мы дорожим ей и считаем себя достойными ее. Отсюда, с учением о праздниках в тесной связи находится учение о постах. Постом мы обыкновенно приготовляемся к достойной встрече торжества праздника. Вот почему установленные церковью посты обыкновенно предшествуют тому или другому празднику: Великий пост – Св. Пасхе, Петров – дню Св. апостолов Петра и Павла; Успенский – Преображению Господню и Успению Пресв. Богородицы; Филиппов (Рождественский) – Рождеству Христову.

По степени воздержания посты бывают различны, начиная с полного воздержания от какой бы то не было пищи и оканчивая разрешением мирским людям на мясо.

По продолжительности посты бывают – полудневные (до принятия Св. Тайн на литургии, до водоосвящения накануне Крещения Господня), однодневные (среда и пяток, 5 января, 29 августа и 14 сентября) и многодневные (4 больших поста).

Пост, как и праздники, есть установление божественное. Еще в раю заповедью о невкушении плодов от древа познания добра и зла уже положено было ему начало. Моисеем Пророком, по повелению Божию, было узаконено проводить день очищения в посте и покаянии. В Новом Завете Господь Наш Иисус Христос Своим примером сорокадневного поста, перед вступлением в открытое служение роду человеческому, положил начало и освятил пост, дал прямую заповедь о посте Своим ученикам, сказав: «егда отымется от них жених, тогда постятся» (Mф. 9:15); указал, как следует богоугодно проводить пост; указал силу и значение поста (Mф. 6:16–18). Св. Апостолы постились перед отправлением на проповедь, и христиане разделяли с ними подвиги поста и молитвы.

По установлении церкви, с телесным постом (воздержание от пищи и пития в известной степени на определенное время) должен необходимо соединяться, составляя его главную, существенную, неотъемлемую принадлежность, и пост духовный (воздержание от страстей, молитва и дела милосердия).

Господь Иисус Христос сказал: «Не то, что входить в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, исходящее из сердца – сие оскверняет человека». Эти слова ясно свидетельствуют о том, что пост сам по себе, ни на одну йоту не приблизит, не удалит нас от Бога, а вот то, что исходит из уст, исходящее из сердца – вот где центр всей тяжести, вот где должен быть истинный, строгий, величайший из постов пост.

Преп. Серафим Саровский прекрасно охарактеризовал пост с истинно-христианской точки зрения.

«Пост состоит», – говорит он, – «не в том только, чтобы есть редко, но в том, чтобы есть мало; и не в том, чтобы есть однажды, но в том, чтобы не есть много».

«Истинный пост состоит не в одном изнурении плоти, но в том, чтобы ту часть хлеба, которую ты хотел съесть, отдать алчущему».

«Пищу должно употреблять каждый день столько, чтобы тело, укрепясь, было другом и помощником душе в совершении добродетели, – иначе может быть и то, что при изнеможении тела ослабеет и душа».

«Не с телом должен бороться человек, а со страстями».

Значение поста состоит в том, что он смиряет нашу плоть, помогает нам преодолевать чувственные пожелания, облегчает нам душу и делает способной сосредотачиваться и возноситься горе на молитве и при богомыслии. В этом состоит аскетическое значение поста (умерщвление плоти).

Но пост имеет и символическое значение: он служит выражением печали. Печаль имеет здесь двоякое направление: с одной стороны, она есть печаль о страждущем Спасителе, а с другой стороны, она есть печаль о грехе. В этом смысле выразился Спаситель: «егда отымется от них (брачных сынов) жених, тогда постятся в тыя дни» (Mф. 9:15).

Пост имеет общественное значение. Ограничивая себя в пище и питии, мы сберегаем лишние деньги и таким образом имеем больше возможности пособлять беднякам и выводить из общества нищету. Св. Церковь прямо и ясно призывает нас к благотворению, как необходимой принадлежности или следствии пощения, воспевая Великим постом словами Пр. Исаии: «дадим алчущим хлеб, и нищие бескровные введем в домы».

Соблюдение постов. Сознавая великую цель установления постов и необходимость их для нравственного усовершенствования, мы христиане, как послушные дети Св. Матери Церкви, должны соблюдать посты с добрым и радостным расположением сердца, а не с унылым духом подобно некоторым людям, которые считают пост временем самым тяжелым и скучным, а постную пищу – нездоровой. Между тем, «гигиена и медицина вместе с медицинской статистикой не только не относятся отрицательно к христианскому посту, но, напротив того, вполне подтверждают его величайшую пользу в отношении здоровья человека. При обильном употреблении мяса и особенно без достаточного количества овощей и фруктов, в глубине тканей организма накапливаются в изобилии всевозможные яды (токсины, левкомаины, птомаины, различные кислоты), которые разрушительно действуют на организм, отравляя в особенности нервную систему человека... Статистика свидетельствует, что наибольшей продолжительностью жизни и лучшим здоровьем пользуются те люди, которые употребляют периодически только растительную пищу. Окрыляя дух человека, направляя духовные взоры его к миру Света Христова, пост вместе с тем является прекрасным временем, когда даже бедный человек может удалить из своего достатка что-нибудь неимущим. Таким образом, пост является одним из могучих социальных орудий для улучшения быта всех алчущих, если только христианин пожелает хоть в эти святые дни поста протянуть неимущим свою руку от избытка своего». (Н. Пясковский. «Христианский пост с медицинской точки зрения»).

Св. Православная Церковь заповедует христианам воздержание во время поста и покаяния не только от известного рода пищи и пития, но и от пустых разговоров, увеселений и т. д., а совершать дела христианской любви и благочестия, посещать возможно чаще православное христианское богослужение и дома назидать себя чтением Слова Бoжия, душеполезных книг, благочестивыми разговорами и, наконец, увеличить дела милости и благотворений.

В отношении к ближним. Неразрывная связь любви к Богу с любовью к ближним. (1 Иоанн. 4:7–21). Христианская любовь к ближнему в отличие от обычной гуманности. Связанное с любовью к ближнему уважение личности всякого человека.

С любовью к Богу неразрывно связана любовь к ближним, как творению и подобию Божию. Св. апост. Иоанн Богослов учит: «кто говорит: я люблю Бога, а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? И мы имеем от него такую заповедь, чтобы любящий Бога любит и брата своего». (1 Иоанн. 4:20,21). «Вторая заповедь подобна ей (первой заповеди): возлюбиши искренняго твоего, яко сам себе», показывает, что любовь к ближним, чтобы быть живой и деятельной, должна пройти сквозь истинную любовь к самому себе. Мысль эта яснее выражена в словах: «елика аще хощете, да творят вам человецы, тако и вы творите им». Но основывается любовь к ближним на любви к Богу, как первообразу ближних.

«Любовь к людям должна быть прежде всего любовью к тому, что в них есть божественного. Христианин видит в ближнем не человека только, не земную только тварь, но нечто божественное, принадлежащее Богу, и потому проникается к ближнему глубочайшим уважением, как к чему-то священному. Вот почему в истинном христианине любовь его к людям простирается и на врагов, между тем как в глазах натурального человека любовь к врагам есть безумие и она для него невозможна. В самом деле, личный враг христианина может и не быть врагом Божьим, может заключать в себе очень много прекрасного и божественного; и христианин может и должен любить его за это, несмотря на неприязненные свои к нему отношения. Мы должны любить всех людей, без различия племен, народностей, религии, именно потому, что во всех людях есть образ Божий, есть божественное». (А. Беляев. Любовь божеств. 402–404, 51 стр.). Любовь к ближним без живой веры в Бога ни на чем не может быть обоснована. Только сыновняя любовь к Богу, как к Отцу, может возбуждать в человеке любовь к ближнему, как к брату, и сознание духовного родства между равными ему.

Христианская любовь к ближним в отличие от обычной гуманности. Любовь к ближнему состоит в желании ему всякого блага и в стремлении всяческим способом содействовать благосостоянию его (душевному и телесному). В наше время говорят и пишут о гуманности и филантропии³. Но нельзя сказать, что современная гуманность и филантропия тождественны с истинно-христианской любовью. Они проистекают лишь из сознания человеческого достоинства каждого ближнего, проникнуты ложно-оптимистическим взглядом на состояние человеческой природы (в противоположность ложно-пессимистическому взгляду Шопенгауэра), и потому не в состоянии видеть всех глубин порчи человеческой, а следовательно, – и врачевать их да и не имеют средств к тому), имеют в виду лишь земное благополучие ближнего, и, наконец, благотворя ближним, не забывают и своих собственных интересов и ищут славы не Божией, а своей, следовательно, связаны с эгоизмом. Между тем истинно-христианская любовь к ближним проистекает из мысли и любви к Богу и Искупителю всех людей, видит все язвы, произведенные грехом на человеческом роде и в состоянии предложить соответствующее врачевание, старается не о земном только и временном благополучии ближнего, а в особенности о небесном и вечном, проникнута самоотречением и стремлением к славе Божией. Впрочем, слово «гуманность» можно понимать и в высшем смысле, в смысле истинно-христианской любви, тем более, что это слово в наше время весьма употребительно и любимо. Тогда надо различать истинную гуманность от не истинной или неполной.

Связанное с любовью к ближнему уважение личности всякого человека. Долг любви к ближним совмещает в себе требование уважения к ним. Уважение к ближним основывается как на общечеловеческом достоинстве их, так и на личном. Мы должны уважать ближних, коль скоро каждый из них есть образ Божий, за каждого пролита кровь Господа Спасителя на кресте и каждый призван к вечной жизни в единении с Богом. В этом состоит общечеловеческое достоинство каждого ближнего. А если ближний – христианин, то он, к тому еще, возрожден в таинстве крещения и принадлежит к одной с нами церкви. Но ближний наш имеет и личное достоинство, состоящее в нравственных заслугах его. В последнем случае мы сугубо обязаны уважать ближнего. Но так как по личному достоинству или по нравственным заслугам ближние наши весьма различаются, то и уважения нашего они заслуживают, то большего, то меньшего. Св. Писание внушает нам уважение к ближним весьма ясно: «Яко во образ Божий сотворих человека», говорит Господь, заповедуя уважение к жизни ближних.

Христос Спаситель, «не стыдившийся называть нас братьями своими» (Евр. 2:11), произносит строгий приговор над неуважительно относящимися к ближним: «Всякий гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду, кто же скажет брату своему: рака (пустой человек) подлежит синедриону; а кто скажет: безумный, подлежит геенне огненной» (Mф. 5:22). «Всех почитайте», говорит Апостол Петр.

Уважению противоположно неуважение или даже презрение к ближним. Презирать мы не должны даже нравственно недостойного, порочного человека. Мы можем (да и должны) только отвращаться от него. И это есть отвращение не от личности человека, а от живущего в нем порока. Отвращение от личности тем более неуместно и не позволительно, что рядом с пороком есть в каждом человеке и кое-что доброе (по крайней мере, пока человек не дошел до диавольского состояния). Порочного человека мы должны не презирать, а обличать с целью исправления его. Из Евангельских сказаний мы не видим, чтобы Господь Иисус Христос относился к кому-либо, хотя бы к нравственно недостойным лицам, например, фарисеям, презрительно; Он относился к последним с обличением; и обличая, Он имел к ним сострадание.

В наше время образовалась целая философская система (Шопенгауэра), поучающая презрению людей. В учении Шопенгауэра презрение к людям нашло себе типичное выражение, как принцип нравственности нехристианской. По мнению этого философа, «люди жалкие существа, не стоящие внимания; их следует избегать. Вернейшее средство против них это – глубокое презрение к мелочности, тупости их ничтожных душ, выражающихся в злобе и пороках. Уже с 30 лет Шопенгауэру наскучило, по его собственному сознанию, считать равными себе существа, которые ничего сходного с ним в действительности не имели».

Еще далее этот взгляд развил в последнее время Ницше. Точным выражением этого взгляда на взаимные отношения людей вне христианства может служить известный афоризм: «человек для человека волк».

Но большей частью, впрочем, мы относимся к ближним пренебрежительно и презрительно не по каким-либо философским соображениям, а просто по страстному возбуждению и по эгоизму. Между тем мы должны помнить слова апостола: «Любовь всему верит». Когда все кругом порицают и проклинают человека, человеколюбие «всему веру имеет», и говорит: «постойте, есть где-нибудь Бог в этом человеке».

Основанием правильных нравственных отношений православных христиан в отношении к ближним служит истинная, справедливая любовь. «Возлюбиши искренняго Твоего, яко, сам себе», учил Иисус Христос.

Общие личные обязанности наши в отношении к ближним весьма разнообразны и многосложны. Из них особенного внимания заслуживают те, которыми существенно определяется, характеризуется собственно наше православно-христианское отношение к ближним, и исполнением которых усвояется истинный дух и направление христианской нравственности или нашего нравственного отношения к ближним. Сюда относятся:

Искренность или прямодушие и откровенность. Это есть такое расположение души, по которому христианин не показывает лицемерно добрых расположений, не имея их в сердце, но внешние свои действия старается согласовать с внутренними расположениями и чистосердечно, без всякого принуждения, открывает другим свои мысли и чувствования. Изображая человека искреннего, Псалмопевец говорит, что он (искренний человек) «глаголет истину в сердце своем» (Пс. 14:2), а апостол Павел учит примером своим «отвергнуть скрытность, не прибегать к хитрости» (2 Корф. 4:2).

Честность есть такое качество христианина, когда он не из корыстных видов и побуждений и не по практическому расчету, а принципиально – по любви к ближнему – не делает ему никакого зла и желает, чтобы и ближние точно также относились и к нему; свято охраняет права личные, общественные и имущественные ближнего, требуя, чтобы и его права охранялись другими.

С христианской честностью не нужно смешивать гражданской или законной честности. Вор, грабитель, обидчик, за отсутствием улик и очевидных доказательств, законом оправдываются; но христиански честными их нельзя признать. Так называемое безобидное взяточничество (щенками в «Ревизоре» Гоголя) с юридической точки зрения и общественной почти не предосудительно, но нравственно-честными людей, пользующихся такого рода взятками, нельзя назвать. Иногда честность понимают, как видимое, внешнее согласие поступков и действий человека с внутренним законом совести и внешним – божественным; но и это будет только формальная честность. Истинное и высокое значение она получает только тогда, когда проистекает из чистого сердца и одухотворяется искренней и беспредельной любовью к ближним, обнимая и совмещая в себе все стороны, поступки и действия человеческой жизни. Чтобы не быть строго ригористичной (суровой), она необходимо должна соединяться с истинной гуманностью и снисходительностью, т. е. делать уступку в правовых отношениях к ближнему, насколько допускают это божественный закон и совесть и насколько это не противоречит сохранению общего блага ближних: «будьте братолюбивы друг к другу с нежностью, говорит ап. Павел: в почтительности друг друга предупреждайте» (Римл. 12:10).

Правдивость есть сердечная любовь и стремление к правде и истина с твердым и непоколебимым убеждением ее одну только знать и осуществлять в своей жизни и деятельности.

Стремление человека к правде и истине вкоренено в его природу Самим Богом: «сотвори Бог Адама: по образу Божию сотвори его» (Быт. 5:1). Образ Божий в человеке, по изъяснению св. апостола Павла, состоит «в правде и преподобии истины». Стремиться к правде и истине обязывает нас Слово Божие учением о нас, как членах единого тела Христова – Церкви». Отвергнув ложь, –пишет тот же апостол, говорите истину каждый ближнему своему; потому что мы члены друг другу» (Ефес. 4:25).

Следуя учению Христа, мы для достижения вечного и блаженного единения с Ним должны говорить и поступать правдиво и истинно, потому что и Он Сам есть «путь, и истина, и живот».

Правде и истине противополагается ложь, а правдивости – лживость. Ложь состоит в намеренном искажении истины с целью обмануть ближнего, ввести его в заблуждение и через то причинить ему вред. Ложь положительно запрещается учением Слова Божия. «Мерзость пред Господом уста лживыя», говорит Премудрый (Притч. 12:22). Ложь не согласна ни с достоинством человека, ни с его значением и назначением, ни с его любовью к ближним; она есть преступление против Самого Бога. Даже такая ложь, при которой нет намерения вредить ближнему (в роде безобидной шутки), также «не позволительна, потому что не согласна с любовью и уважением к ближнему и не достойна человека, и наипаче христианина, как созданного для истины и любви» (Катех. о 9-й заповеди).

В один жаркий полдень, когда преподобный Феодор сидел при вратах своей кельи в разодранной одежде, пришел некоторый мирянин принять от него благословение. Ученик тотчас вынес другую одежду; но святой Феодор с неудовольствием отослал его назад и начал разговаривать с пришельцем о средствах спасения. Когда мирянин ушел, ученик сказал святому Феодору: «что ты, авва, делаешь? Ведь этот человек приходил воспользоваться, а не соблазниться!» – «Я свое дело исполнил», – отвечал Феодор, – «а прочее да идет мимо. Кто хочет пользоваться, пусть пользуется: а кто хочет соблазняться, пусть соблазняется. Я не хочу применяться к лицам и времени; как меня застанут, так и встречаю всех приходящих... И впредь повелеваю тебе всем сказывать о мне сущую правду и не поступать так, как поступают в мире. Когда ем, скажи, что Феодор ест; когда сплю, скажи, что Феодор спит – словом, что бы ни делал я, пусть дела мои будут всем известны. Того нельзя назвать совершенно честным в душе своей, кто имеет причину скрываться» (Учил благоч.). «Порок зол человеку лжа» (Сир. 20:24). В каких бы видах и формах не обнаруживалась ложь, она всегда заслуживает полного осуждения и нравственно ни в каком случае не может быть допущена, а тем более оправдана.

Доверие. Долг уважения к ближним требует и доверия к ним. Полное доверие можно иметь, конечно, только к лицам близким и хорошо известным. Но общее доверие надо иметь ко всем более или менее порядочным людям. Доверие есть очень великая нравственная сила; она в состоянии производить очень благотворные явления и действия. Насколько недоверие оскорбляет человека, стесняет свободу его деятельности, придавливает его и ожесточает: настолько доверие возвышает его, оживляет его деятельность и побуждает оправдывать дoвepиe. Потому мы должны не лишать людей доверия даже в том случае, если много раз видели себя обманутыми.

В сильную стужу реполов (малиновка) сел на подоконник к одному доброму крестьянину, как бы желая влететь в комнату. Тогда крестьянин отворил окно и ласково впустил к себе в дом доверчивую птичку. Затем она принялась клевать крошки и хлебный мякиш, падавшие со стола. Дети крестьянина полюбили птичку и привязались к ней. Но вот вернулась весна; кусты оделись зеленью. Тогда крестьянин открыл окно; и его маленький гость улетел в соседний лесок, свил себе гнездо и запел свою веселую песенку.

Но, вот, когда снова пришла зима, реполов опять прилетел в дом к крестьянину и привел с собой подругу. И крестьянин, вместе со своими детьми, очень обрадовались, видя двух птичек, доверчиво смотревших на них своими светлыми глазками... И дети сказали: «птички смотрят на нас, как бы желая что-то сказать!..»

Тогда отец отвечал: «Умей они говорить, они сказали бы: доверие рождает доверие, за любовь – отвечает любовью» (Круммахер).

Справедливость состоит в том, чтобы мы свято и ненарушимо почитали права других и каждому отдавали должное, чтобы точно и верно исполняли все обязательства и договоры наши с ближними, не нарушая законов гражданских и христианской совести, – чтобы, в случае вреда и оскорблений ближнего, старались удовлетворить за оскорбление и по возможности уничтожить вред, причиняемый нашей несправедливостью, и вообще она простирается на все почти наши действия в отношении к ближним, и требует от нас ни в чем не нарушать прав их. Такую обязанность: 1) внушает нам Сам Бог. Будучи Сам в Себе праведен, Он и в людях всегда любит правду, и правды требует от живущих на земле. 2) Пророки, предвозвещая царство Мессии, изображают его царством суда и истины, правосудия и справедливости. 3) В Новом Завете Предтеча и Сам Господь и Апостолы всюду учат делам справедливости, строго обличая всякие неправды, обиды и угнетения. 4) Наконец, эту обязанность внушает нам великая польза ее для нас. История и опыт свидетельствуют, что где соблюдаются законы правды, там царствует мир, порядок и благоустройство, как в жизни общественной, так и в частной, нарушение их, напротив, влечет за собой всякие неустройства в обществах и вызывает праведный суд Божий.

Вообще все упомянутые здесь виды и действия любви к ближним можно совместить в справедливости, а именно: насколько справедливость выражается в сообщении ближнему наших мыслей, она есть правдивость; насколько она выражается в сообщении ближнему наших чувствований, она есть искренность; а насколько она выражается в различных практических действиях и отношениях наших к ближним, в частности в обмене собственности или имущества, она есть честность.

Истинная любовь к людям должна быть доброжелательством (благожелательностью), исполненным уважения; – это значит, что мое доброжелательство к ближнему должно быть совершенно равно доброжелательству к самому себе, должно простираться на все его бытие.

Благожелательность наша должна быть соединена с чистотой намерений и усердной деятельностью. Наше намерение бывает чистым тогда, когда благожелательность бескорыстна и всеобща, когда наше самолюбие подчиняется любви к другим и свободно от всякого эгоизма. Всеобщность благожелательности относится к лицам, которым мы желаем добра и к предметам, посредством которых мы хотим оказать другому благодеяние. По отношению к лицам, чувство благожелательности должно простираться на всех людей, без различия их состояния, религии и отечества, должно простираться даже на врагов наших. Иисус Христос на вопрос законника, «Кто мой ближний», ответил, что ближний наш всякий человек. Эта любовь ко всем не есть космополитизм, который привязан к отвлеченной только идее и на основании которой он любит человечество и в то же время бывает холоден к нему. Совершенно другую любовь ко всем проповедует христианство. Оно проповедует любовь живую, действительную и не исключает при этом и частных привязанностей. Христианское сердце довольно обширно для того, чтобы вместить благожелательность ко всему роду человеческому, даже грешники и порочные имеют право на нашу помощь и призрение, малейшее исключение из этого правила, как плод предрассудка, достаточно для того, чтобы уменьшить достоинство нашей любви к другим. Предмет, которым распоряжается благожелательность в своих благодеяниях состоит не в одних только внешних благах, удовлетворяющих телесным нуждам страдальца, но простирается на все блага жизни, как на духовные, так и телесные.

Таким образом, благожелательность есть коренное свойство христианской любви, и обнаруживается она в заботах об обережении ближнего от всякого морального и физического зла.

Мы должны быть готовы служить ближнему беззавистными сообщениями своих знаний. В особенности же наставлением в религии и доброй жизни. «Слово Христово да вселяется в вас обильно, со всякой премудростью; научайте и вразумляйте друг друга...» (Колос. 3:16). Высшее благо в жизни человека, если он испытывает в себе, что Бог не оставит его без своего попечения, что Бог его любит. Это чувство любви Божией человек не может утаить, а естественно будет стремиться сообщить его и другим, чтобы и им было известно, чтобы и они его испытали. Это желание сделать ближнего участником веры в Бога и любви Божией называется ревностью о спасении ближнего.

По чувству ревности о спасении ближнего христианин прежде всего примером своей жизни показывает превосходство своей веры, поступая с ближним лучше, чем ближний с ним.

Такой способ действий есть самый лучший для распространения веры и для укрепления добра среди ближних. Ничто так не привлекало язычника в Церковь Христову, как их чистая, святая жизнь, полная взаимной любви и доверия, как великих даров Божьих.

Заботясь о доброй нравственности ближних, мы должны прежде всего остерегаться, как бы не послужить ближнему на соблазн. «Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, иже на небесех». «Горе человеку имже соблазн приходит». Должны, затем, поощрять ближнего к добру, увещевать, одобрять, советовать, карать. «Вразумляйте безчинныя, утешайте малодушныя, заступайте немощныя» (1Фес. 5:14). Но все это нужно совершать весьма осторожно, с великой мудростью, в духе кротости и любви. В противном случае может оказаться в результате противоположное тому, чего мы ожидаем.

Самый тяжкий грех против жизни ближнего называется человекоубийством. Это один из грехов, вопиющих на небо об отмщении. Тень убитого постоянно преследует убийцу; а за гробом его ожидает ужасная участь. Но можно, конечно, убивать здоровье и жизнь ближнего и не прямым образом.

Преступление против имущества ближнего называется грабежом и воровством. Грабителем и вором должен быть назван не только тот, кто прямым образом отнимает и похищает чужое имущество, но и тот, кто не прямым образом переводить чужие деньги в свой карман. Кто, например, взимает лишнюю плату, или кто не доплачивает, тот грабит и ворует. В наше время чрезвычайно распространено этого рода хищничество. Сильно распространено и прямое воровство. А между тем, в свящ. Писании сказано, что «ни татие, ни хищницы царствия Божия не наследят». И опытом достаточно дознано, что «чужое добро не пойдет в прок». «Не пользуют сокровища беззаконных» (Притч. 10:2).

Попечение же о чести и добром имени ближних противоречат осуждение ближних и клевета. Осуждение ближних есть страсть без нужды и без разбора (просто ради эгоистически греховного самоудовлетворения или злости), говорить о недостатках ближнего и разглашать о них. В особенности мы повинны в грехе осуждения, когда мы не ограничиваемся порицанием действий ближнего, а забираемся в душу его, в глубины сердца (куда может проникнуть лишь Сердцеведец – Бог) и порицаем (на основании совершенного им действия) сердце его, его характер. Одному художнику древнего времени поручено было нарисовать портрет Александра Македонского, как можно скорее. Художник был в большом затруднении: у великого царя на лбу был большой рубец от полученной в битве раны. Что делать? Нарисовать без рубца – погрешить против истины. Нарисовать с рубцом – это испортить выражение лица и оскорбить почитателей царя. Художнику, наконец, пришла счастливая мысль изобразить царя, опершим голову на руку. Рука любви прикрыла безобразный шрам.

Не так ли и мы должны прикрывать рукой любви пороки ближних?

«Любовь все покрывает». Человек, исполненный любви к ближнему, рано приветлив, благожелателен, общителен и щедр на благотворение и для добрых и злых. Он подражает Отцу Небесному, Который солнце Свое сияет на злые и благие, дождит на праведных и неправедных. По его суждению, злые люди достойны нашего соболезнования, а не ненависти, ими заправляет заклятый враг всего человечества –диавол; он подстрекает их на зло.

Любите, не осуждайте! Не осуждать не значит закрывать глаза, но значит покрывать неисправности других своей любовью. В том смысле и Спаситель сказал жене, ятой в любодеянии: «Я тебя не осуждаю», т. е. зная твой грех, не лишаю своей любви. Этому правилу умели следовать христиане подвижники, всю жизнь посвятившие борьбе с грехом. Так св. Савве Аммону братия с беспокойством сказали: «поди посмотри, Авва, у этого брата в келье женщина». Догадавшись, что женщина спрятана под кадку, св. Авва сел на кадку и велел искать по келье. Когда они не нашли, святой пристыдил их и дал наставление вперед не верить худому слуху на брата. И брата того исправил, ибо не только прикрыл поступок его, но и сделал ему выговор, как скоро нашел к тому случай. Оставшись с прегрешившим наедине, взял его за руку и сказал: «позаботься о себе, брат». Тот сейчас же устыдился и умилился, тронутый любовью старца. Таково качество христианской любви: она все покрывает.

Вся жизнь христианина кроме дел во Славу Божию, состоит из дел на пользу ближнего. Помощь вещественная это есть только малая доля этого служения. Насколько душа выше тела, настолько же и служение для пользы души ближнего важнее и совершеннее служения на пользу тела. Хорошо утолить жажду тела –но еще лучше утолить жажду души, дать ей нравственное удовлетворение, поднять ее настроение, бодрость и т. д. Хорошо напитать человека, – но «не о хлебе едином жив человек», – еще выше дать ей пищу духовную, научить его истине и добру, без которых и блага материальные не имеют такой ценности. Из такого настроения по отношению к ближнему вытекает забота о его просвещении, о защите его от неправды и несправедливостей, об ограждении его прав и достоинства, об улучшении его материального благополучия и условий его жизни и т. д. Когда все это делается с любовью и особенно когда в этом направлении будут действовать все верующие, – само собой жизнь будет легче, – будет тоже, что в век св. апостолов, – когда у всех было одно сердце и одна душа.

Благожелательность обнимает все движения доброго сердца для других. Ей противоположно недоброжелательство – плод равнодушия и холодности. Здесь бывает или отсутствие благожелательности, или желание противоположного, т. е. зложелание. С ними в дружестве неразрывном злорадование и зависть, два мучителя, терзающие бедное сердце человека, потерявшего любовь.

В царской библиотеке за долгие, долгие годы накопилось столько книг, что им никто не знал счету. Надо было десяток жизней, чтобы перечитать их.

На престол вступил молодой государь. Он хотел быть мудрым и добрым правителем народа.

Хорошо бы изучить все, что за тысячи лет написали мудрецы мира, – думал государь; – но как это сделать? Попрошу сделать coкpaщeния для меня. Ученые стали выписывать самое лучшее и полезное; работали год, другой, третий, составили сотни толстых книг, а конца делу не видится.

– Так мне и не дожить до полного сокращения, да и на сделанное у меня нет времени, чтобы все изучить. Пока буду изучать, состарюсь, умру; когда же я буду работать, служить народу? – спрашивал себя государь.

Случился тут раз мудрый отшельник. Узнал он заботу царя и говорит:

– Государь, не утруждай твоих ученых. Всю мудрость жизни можно изложить на одной странице. Ты хочешь мудро и благо править народом? Научись сначала управлять собой, а чтоб управлять собой, чтобы устроить порядок в себе, надо любить Бога, который создал тебя и дал тебе свой закон жизни. Закон же Божией жизни краток: «не делай другому того, чего не желаешь себе. Попробуй так жить и увидишь, что твоя жизнь будет и мудрой, и благой. В этих заповедях любви к Богу и к людям вся мудрость жизни всех людей.

Внешней формой благожелательности является учтивость или вежливость. Сюда относятся поклоны, приветствия, рукопожатия, поцелуи и другие формы любезного обращения. Вежливость есть долг благородного и воспитанного сердца и непременное условие общежития. Спаситель, посылая апостолов на проповедь, давал им наставление: «В оньже аще дом внидете, первее глаголите: мир дому сему». (Лук. 10:5). И апостолы нередко посылают в своих посланиях цeлoвaния христианам. Вежливость стремится быть услужливой и предупредительной в различных обстоятельствах житейского обихода, вполне сохраняя свое благородное достоинство и не переходя в лицемерное прислуживание, обычно унижающее человеческое достоинство.

Сострадание и сорадование. – В жизни дивного подвижника Оптиной пустыни старца Амвросия был такой случай. Однажды остановила его простая крестьянка, которая была нанята помещицей пасти индюшек. Индюшки у нее не жили, и барыня хотела ее рассчитать. «Старец, кричала она в слезах, – хоть ты помоги. Сил моих нет. Сама над ними не доедаю, пуще глаз берегу, – а колеют они. Согнать меня барыня хочет. Пожалей, родимый!». Присутствовавшие тут смеялись над ее глупостью, зачем ей идти с таким делом к старцу. А старец ласково расспросил ее как она их кормит и дал совет, как их содержать иначе, благословил ее и простился. Тем же, которые смеялись над крестьянкой, он заметил, что в этих индюшках вся ее жизнь. Индюшки у женщины перестали колеть.

Такое совершенное понимание людей, такое умение стать на их точку зрения происходило от той громадной любви, которую носил в себе старец Амвросий.

Среди общей холодности и равнодушия, при совершенном нежелании людей видеть и чувствовать дальше собственного существа, многим трудно живется. В жизни нужен сочувственный взор, ласковое слово, нужно сознание, что нас любят и нам верят, нужно то, что в мире самое редкое и самое великое сокровище, – сердце внимательное. Такое сердце и билось в старце.

В ту минуту, когда люди обращались к нему, он отожествлялся с ними – он брал в себя все ихнее, все страдания, только, взамен их недоумений, их колеблющейся немощи он давал свое сведущее, прозорливое слово.

«Любовь не радуется неправде, а сорадуется истине». Св. Иоанн Златоуст говорит: «не радуется, когда другие страдают каким-либо злом (нравственным), радуется же о тех, которые благоустроены в жизни... Потому любовь и не завидует, потому и не гордится: блага других она признает своими».

Такое качество христианской любви, по которому мы чувствуем и выражаем удовольствие, когда видим других счастливыми, называется сорадованием и, напротив, скорбим, когда наши ближние подвергаются несчастьям – называется состраданием.

Сорадование гораздо труднее, чем сострадание. «Любовь сорадуется истине!» Под сорадованием истине Апостол, очевидно, разумеет радость благу, радующему других, а лично нас не касающемуся. «Плакать с плачущими – не трудно, а радоваться с радующимися не очень легко: мы легче сострадаем находящимся в несчастиях, чем сорадуемся благоденствующим. Там самое свойство несчастья достаточно для того, чтобы подвигнуть к страданию и камень; а здесь, при благосостоянии, зависть и доброжелательство не дозволяют некоторым быть участниками в удовольствиях» (Иоанн Златоуст). На страдания другого мы обыкновенно скорее откликаемся, чем на радость. Радость чаще всего может вызвать в других зависть, чем чистое и бескорыстное сочувствие.

«Для сострадания довольно быть человеком, для сорадования же нужно быть ангелом» (Жан Поль Рихтер).

Господь наш Иисус Христос во всем уподобился своим братиям, дабы пострадать вместе с ними, и Свое живейшее участие обнаруживал как в радостях, так и в страданиях людей. Св. Апостолы Христовы радовались о спасении, которое получали иудеи и язычники посредством христианства, и принимали самое живое участие и во всех бедствиях и страданиях верующих. Они заповедали и всем христианам: «радоватися с радующимися и плакать с плачущими». (Римл. 12:15). Все мы дети одного и того же Отца Небесного; все члены одного и того же человеческого общества: все имеем одну и ту же разумную природу; у всех есть сердце для сочувствия; у всех есть дар слова, органы зрения и слуха и другие средства для участия в судьбе подобных нам; все можем видеть и понимать состояние других, живо воображать их положение и мысленно поставлять самих себя на место их. Таким образом, нам естественно участвовать в судьбе подобных нам; сама природа призывает нас к этому.

Bcе мы имеем свои радости, и нужды и страдания, и желаем участия других. Участие других в нашей радости увеличивает нашу радость; сострадание в нашем насчастьи, если не уничтожает страдания, то по крайней мере облегчает его. Так мы чувствуем и понимаем сами; так чувствуют и понимают другие. Взаимное наше участие в наших радостях и страданиях питает и укрепляет взаимную любовь и многоразличным образом содействует нашему благу и счастью.

Искреннее участие в благе других людей составляет обязанность каждого христианина. «Моя радость – говорит апостол Павел, Коринфским христианам, – есть радость для всех вас» (2Кор. 2:8). Это – самый лучший девиз христианский.

Прощение обид и долготерпение. Истинная христианская любовь, выражающаяся в сострадании и сорадовании, в дальнейшем усовершенствовании проявляется в терпеливом перенесении и прощении обид. «Терпением вашим спасайте души ваши» (Лук. 21:19). Терпение нельзя понимать в смысле бесхарактерного пoдчинeния разным житейским обстоятельствам; напротив, оно есть великая христианская добродетель, приобретаемая путем христианского воспитания. Оно – лучшее украшение жизни, верное лекарство от всех житейских неприятностей. Уметь терпеть – значит уметь жить спокойно. Терпение держит дух человека в равновесии; оно укрепляет его волю; закаляет его дух на всякий случай. Истинный христианин, терпеливо перенося оскорбление за имя Иисуса Христа, в то же время пылает ревностью и священным негодованием, когда оскорбляют предметы его религии, говорят с неуважением об установлениях церкви, совращают неопытных на путь погибели и т. д.

Иисус Христос, заповедуя нам, Своим последователям, любить врагов, благословлять проклинающих нас, благотворить ненавидящим нас, молиться за обижающих и гоняющих нас, Сам на кресте молился за врагов своих.

Легко нанести обиду, причинить зло, а еще легче отплатить злом за зло, но христианская любовь, растворяемая миролюбием, незлобием и состраданием должна гнушаться такого отношения. Ибо, где разлад, ссора, вражда, гнев, там нет любви, а последняя в христианине «никогда не перестает» (не умрет) (1Кор. 13:8).

Если можно и должно любить врага, то можно снести также и обиду от него. Но как его любить, как любить того, кто причиняет нам одно только зло? В суждении об этом принимаются обыкновенно во внимание одни факты, а не причины, обстоятельства и побуждения совершения их. Между тем люди обыкновенно причиняют нам зло или же по злостности своего характера, нравственному ожесточению, или по навету духа злобы, действующего в них непосредственно или через посредство других людей. В том и другом случае это нравственно больные люди, слабые люди, о которых мы должны также заботиться, как о физически больных. И насколько душа важнее тела, настолько и забота наша о них должна быть более внимательной и сердечной. Как для больного во время болезни лучшим средством служит чистый воздух, удобоваримая пища, абсолютный покой, правильный уход и лечение, так и для нравственно больного, естественно, необходимы любовь, незлобие и воздаяние добром за зло. Радикальнее средств быть не может.

Иисус Христос в нагорной проповеди заповедует: «вы слышали, что сказано: око за око, и зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому, но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Mф. 5:39). Ударение в ланиту или в правую щеку считалось величайшей обидой и самым чувствительным оскорблением чести человека. Иисус Христос указывает на этот случай обиды, как важнейший, чтобы научить нас, что никакая обида как бы она велика ни была, не должна располагать нас к мщению.

Господь запретил противиться злу злом же, ибо такое сопротивление несовместимо с законом любви; но тот же закон любви обязывает нас бороться со злом добрым словом, добрым делом. Подставление другой щеки – это только пример противления злу добром, но не заповедь.

«Сие бо творя – так относясь к врагу, по выражению ап. Павла, углие огненно собираеши на главу его. Не побежден бывай от зла, но побеждай благим злое» (Римл. 12:20–21). Враг не может не почувствовать, как от горячего угля, жара на голове, той теплоты и благотворности, какими будет веять на него твое полное любви к нему отношение. По человечеству мы не можем не возмущаться его злыми поступками, не гневаться; но ненавидеть его, питать к нему злобу и согрешать таким образом против него мы не имеем никакого нравственного основания. Лучшим средством к терпеливому перенесению обид служит самообличение и христианское смирение. При всякой полученной обиде, прежде всего и главным образом нужно обратить внимание на то, не послужили ли мы сами причиной ее: а при христианском смирении, никто не станет утверждать, что он в этом отношении не повинен.

6 ноября 1876 года скончался известный католический патер церкви св. Стефана в Вене, Фейт. С ним был такой случай. Проживая на даче в Нейберге, он любил без проводника прогуливаться по лесам, горам и кладбищам, хотя был уже в преклонных летах и человеком болезненным. Охотники часто видели его ушедшим далеко от дачи и отдыхающим на камне или пеньке. В то время в околодке прославился своими дерзкими подвигами грабитель, прозванный Черным Петром. Когда Фейт однажды утомленный, возвращался с прогулки, Петр грубо потребовал у него деньги. Получив кошелек, Петр побежал прочь, но Фейт окликнул его и стал спокойно беседовать с ним. Расспросил его о прежней жизни. Познакомившись с прошлым разбойника, патер рассказал ему индейский нравоучительный рассказ и две притчи Господа, в том числе о блудном сыне. Так беседуя, они дошли до дачи. Солнце закатывалось, золотя вершины гор. Часы колокольные играли вечернюю песнь. Фейт снял шляпу и начал шептать молитву. Его примеру последовал и Петр. Патер сталь прощаться с грабителем. Тот опустился на колена, просил патера простить его и принять взятое им обратно.

– Благословите меня, – воскликнул Петр, на иную, честную жизнь!

Фейт возложил руки на голову кающегося, обещал молиться за него и ходатайствовать перед судом. Погибавший был спасен.

Нет столь твердого материала, который не расплавился бы от огня; нет такого человека, которого не можно было бы обратить на путь истины любовью. От недостатка любви люди падают; любовь, и только одна любовь может поднять их.

О, если бы все эти несчастные, которых так много в жизни, рассказали нам историю своего падения, мы не были бы к ним так жестоки, мы сняли бы с них большую часть их вины и, может быть, вместо того, чтобы обвинить их, мы обвинили бы самих себя; вместо того, чтобы отталкивать от себя, мы вместе поплакали бы с ними.

Право, ведь сердце людское – не камень. Оно огрубело, остыло, но подойдите к нему с открытой душой, согрейте его теплом вашей любви, и оно растает, любовно отзовется на ваше любовное слово.

Умейте прощать, желайте примирения, побеждайте зло добром.

Преступность мести и поединка. Противоположность перенесению и прощению обид ближнему составляют ненависть и мщение.

Нравственные болезни менее ощутительны, заметны для нас, но глубже вкореняются, более пагубно действуют на нас, чем физические страдания. Здоровых людей, вследствие всеобщей греховности, в этом отношении почти нет. В жизни поэтому большей частью бывает так, что нанесенная обида не только не прощается, а таит в сердце оскорбленного человека озлобление, желание отомстить, отплатить своему врагу еще большим злом. Такое греховное состояние души называется мщением. Оставаясь в душе человека продолжительное время, оно приобретает все свойства порока: омрачает разум, развращает сердце, сковывает волю, заглушает внушения совести, а потому является пороком.

Порок мщения так велик, что в священном писании первые его зародыши –гнев и ненависть – осуждаются, как уголовные преступления. «Всяк гневайся на брата своего всуе, повинен есть суду» (Mф. 5:22). «Всяк ненавидяй брата своего, человекоубийца есть» (1 Иоанн. 3:15). Право должного воздаяния принадлежит одному только Богу: «Мне отмщение, (и) Аз воздам, глаголет Господь» (Римл. 12:19). Между людьми это право может принадлежать начальствующим лицам, поставленным для производства суда высшей законной властью: «Божий бо слуга есть отмститель в гневе злое творящему» (Римл. 13:4).

Поединок или дуэль. Самый преступный и противозаконный вид мщения за оскорбление есть поединок, который состоит в том, что человек не только не прощает обидь ближнему, но даже не обращается к законному суду, а желает самовольно отомстить оскорбителю своей чести, вызывает его на поединок. Некоторые считают поединок даже высоким благородным поступком. Отказаться от поединка, по их мнению, значит унизить человеческое достоинство, опозорить себя, показать малодушие и трусость. Но подобное мнение весьма несправедливо. Истинная честь не нуждается в дуэли для своего восстановления. Честь – действительно высокое достоинство человека, но ее лишиться можно только через дурное поведение, а восстановить раскаянием и исправлением. Если я обокрал казну, принял взятку, вошел в непозволительную связь с женщиной, то ужели дуэль окажет мне пользу. Убитый, я умру казнокрадом, взяточником и прелюбодеем; оставшись в живых, я запятнаю свою душу проступком человекоубийцы и в то же время буду думать, что я восстановил честь!

Еще оправдание дуэли: «обида смывается кровью». Чьей? Кровью обидчика или обиженного? Если – обидчика, то зачем же подвергать опасности обиженного? Это все равно, как если бы суд за проступок злодея наказывал бы потерпевшего от злодеяния.

Во всех странах света и у всех народов существуют законы, ограждавшие честь невинного человека и наказывавшие оскорбителя чести. Согласно с учением Слова Божия и св. Православной церкви в поединке или в дуэлях заключаются три ужасных преступления: убийство, самоубийство и мятеж против правительства. Идущий на дуэль имеет в виду убить своего противника, следовательно, идет на убийство; во 2-х, он рискует своей собственной жизнью, подставляя свою грудь под пулю или под удар шпаги, следовательно, решается на самоубийство, и в 3-х, самовольно стремится наказать своего врага, избегая законной власти, следовательно, он является мятежником против правительства. Являясь тройным пороком, дуэль не может и восстановить попранной чести, нравственного достоинства.

Милосердие. «Любовь милосердствует» – говорит апостол Павел. Милосердие – не деятельность, но чувство. Поэтому несправедливо смешивать милосердие с благотворительностью. Правда, благотворительность имеет близкое соотношение с милосердием, но с другой стороны, можно благотворить и без милосердия. Точно также и милосердие может не выражаться в благотворительности. Милосерды должны быть все люди ко всем. Но благотворить могут не все и принимать благотворения желают не все. Милосердие может оказать и бедный богатому: пожалеть, помолиться, дать совет. Слуга может быть милосердым к своему господину. Милосердие хорошо и само по себе, а благотворительность только тогда, когда она проистекает из милосердия. Когда Спаситель увещевал не творить милостыни перед людьми, чтобы они видели, и не трубить перед собой, чтобы прославляли, то Он предостерегал от благотворительности без милосердия. Восхваляя вдову, пожертвовавшую в церковную кружку две лепты, Господь показал, что величие благотворения зависит не от количества жертвы, а от усердия жертвователя, т. е. от милосердия.

Милосердие – величайшая добродетель!

В свой шалаш, устроенный в самой чаще непроходимого леса, св. Юлиан приводит неведомого путника. Его тело сплошь покрыто отвратительной проказой. Худые плечи, грудь и руки путника буквально исчезают под чешуйками гнойных прыщей.

Из синеватых губ отделяется зловонное и густое дыхание. Путника томит голод и жажда. Юлиан охотно удовлетворяет их и при этом видит, как стол, ковш и ручка ножа, за которые хватался прокаженный, покрываются подозрительными пятнами. Безжизненное тело больного холодеет. Юлиан всячески старается согреть его у разведенного костра. Но прокаженный угасающим голосом шепчет: «на твою постель!» и требует, чтобы Юлиан лег возле него, и грел его теплотой своего тела.

Юлиан беспрекословно исполняет все. Прокаженный задыхается.

«Я умираю!» – восклицает он, – «обними меня, отогрей всем существом твоим!».

Юлиан без всякой тени брезгливости обнимает его, целует в смердящие уста. Тогда и прокаженный сжал Юлиана в своих объятиях, и глаза его засветились вдруг ярким светом, как звезды; дыхание его стало свежее и сладостней благовония розы. Нечеловеческая радость затопила душу Юлиана, а тот, кто держал его в объятиях, вырастал, вырастал... Крыша взвилась, звездный свод раскинулся кругом, и Юлиан поднялся в лазурь лицом к лицу с Нашим Господом Иисусом Христом, уносившим его в небо. Это – легенда. Но как бы хотелось верить, что это не один лишь вымысел, а рядовой обычный факт действительной жизни.

Спаситель в изображении страшного суда ни о какой добродетели не упоминает, кроме дел милосердия, хотя бы и мог сказать: «приидите благословенны, потому что вы целомудренно жили, потому что сохранили девство, избрали евангельское житие, но умалчивает об этом не потому, что не достойно было упоминания, а потому, что эти добродетели ниже милосердия» (И. Златоуст).

В милосердии мир нуждается, случаи, к деланию добра являются ежеминутно... Проследите жизнь Христа, и вы увидите, что вся она прошла в делах милосердия, что большую часть своего времени Он употребил на то, чтобы делать людей счастливыми.

Выше счастья на земле одна только святость, но освятить человека не в наших силах. Но за то, счастье окружающих нас, а потому и наше собственное счастье, Бог в значительной мере отдал нам, в руки милосердствующей любви.

Благотворительность в широком смысле слова понимается так, что мы должны быть благими, точнее выражаясь – должны иметь благоволение и должны благотворить всем, лишь только представится случай. От благотворения ни один человек не должен считать себя свободным. Благотворение –обязанность всех людей, и чувство милосердия делает эту обязанность легкой, радостной. Как бы ни было мало доброе дело, но исполненное с расположением оно доставляет радость. Поэт, опустивший одну только птичку на волю, с умилением говорит: «Я стал доступен утешенью... За что на Бога мне роптать, когда хоть одному творенью я мог свободу даровать».

К благотворительности в широком смысле слова принадлежит утешение глубоко опечаленных и больных. Глубоко опечаленные, как пораженные стрелой в сердце и изнемогавшие душевно, и больные, как беспомощно лежащие на одре болезни, весьма, конечно, нуждаются в утешении и ободрении словами и участием других лиц; и, следовательно, мы совершаем истинное благотворение, когда принимаем участие в их судьбе и утешаем их. «Я был болен, и вы посетили Меня», скажет Господь праведным на суде. Ап. Павел заповедует «плакать с плачущими». Этим выражением апостол указывает и на способ истинного утешения. Мы должны утешать не только словами, но и личным участием, перемещением себя в состояние страждущего и состраданием ему. Потому то иногда молча можно лучше утешать, чем многоглаголанием. Припомним историю Иова и его друзей: пока друзья молча сидели при страждущем Иове, они лучше утешали его, чем после, когда начали говорить и только раздражили Иова. Вообще умение надлежащим образом утешать – не легкое искусство. К надломленной трости требуется прикасаться осторожно. При утешении страждущего требуется и снисходить к подавленному и часто нетерпеливому состоянию его и возвышать его из этого состояния указанием на неизбежность и благотворность страданий для человека.

К благотворительности в широком смысле относится и посещение заключенных в темнице. «В темнице бех, и приидосте ко Мне». Апостол Павел заповедует «поминать узники озлобляемыя» (Евр. 13:3). Здесь требуется и пробуждать в заключенных сознание вины и утешать их надеждой на исправление и лучшую жизнь.

Благотворительность в тесном смысле слова. В тесном смысле благотворительность есть помощь неимущим или бедным. Благотворительность этого рода свящ. Писание внушает нам очень часто, указывая на весьма ощутительные побуждения к совершению этой добродетели. «Просящему у тебя дай», говорит сам Господь Спаситель и от хотящего у тебя занять не отвращайся» (Mф. 5:42). «Благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего, и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего» (Лук. 6:35). «Благотворения не забывайте», пишет ап. Павел. Заслуга благотворительности выставлена Господом Иисусом Христом и в изображении страшного суда. В первые века христианства благотворение бедным практиковалось очень широко и ставилось настолько высоко, что считалось преимущественным средством освобождения от грехов. Мученичество, благотворение и молитва – вот самые высшие и наиболее спасительные добродетели, по учению отцов и учителей церкви. Наиболее же прославился как учением о благотворительности, так и делами благотворения св. Василий Великий. Прославляет и превозносит благотворительность и Св. Иоанн Златоуст. Он называет благотворительность «Царицей добродетелей», быстро возносящей человека в небесную атмосферу и служащей наилучшей ходатайницей за человека. У благотворительности мощные крылья, она просекает воздух, возносится выше луны и лучезарного солнца, проникает в высоты неба. Она восходит до престола самого Царя Небесного.

Стремления человеческих обществ должны быть, конечно, направлены к тому, чтобы в среде их не было бедных и неимущих. Однако мы напрасно думали бы, будто бедность можно изгнать из мира.

Она не может быть изгнана из него, как не может быть изгнан из мира грех. Остается, следовательно, пособлять бедным и неимущим, восполнять их недостаток. И этот долг лежит на лицах с достатком и особенно на богатых. Посредством благотворения производится уравновешение человеческого общества в имущественном отношении и общее довольство. Лишь ценой благотворительности богатый человек может купить себе возможность радоваться среди своего благосостояния. Благотворительность не должна ограничиваться лишь материальным вспомоществованием ближнему; она должна иметь в виду и душевное улучшение нищих. Высшую цель такой благотворительности составляет нравственное возвышение нищего, состоящее в освобождении его от тех нехороших привычек и свойств, которые он мог нажить в нищенском состоянии, в пробуждении, далее, в нем чувства самостоятельности своей личности и охоты к труду, в доставлении, наконец, ему возможности какой-либо постоянной работы, соединенной с заработком, в доведении его до такого внешнего состояния, в котором он не нуждался бы в чужой помощи. Одним словом, благотворительность должна быть воспитательного характера. В таком именно смысле понималась благотворительность в первые века христианства. Она состояла главным образом в благотворении душе. Поэтому благотворитель, пособляя материально бедным, должен, насколько может, влиять и на всю их личность, вступая с ними в беседы, посещая их дома, наставляя их, подавая им советы, пособляя им, чем и как может, выйти из трудного положения их. При господствующей у нас случайной и особенно уличной подаче нищему это затруднительно и даже невозможно.

Потому благотворительность должна быть организована; т. е. должны быть устроены для бедных приюты, в которых они получали бы правильное вспоможение как телесное, так и духовное (насколько нуждаются в последнем). Каждый христианин обязан, конечно, принять участие в устройстве и процветании этих приютов, – и участие не только мaтepиaльнoe, но и духовное, насколько может. Так как в настоящее время у нас благотворительность еще не организована надлежащим образом, то неизбежно и обычное у нас случайное и уличное подаяние нищим. Подавая случайно попадающимся нищим милостыню, надобно делать некоторый разбор между ними (насколько его можно сделать по первому впечатлению), чтобы не питать тунеядства. Но, с другой стороны, надобно остерегаться, чтобы под предлогом предотвращения злоупотреблений милостыней не притупить в себе сочувствия к нищим и не отказать действительно нуждающемуся.

Свойства истинной благотворительности следующие:

1) Доброхотность. «Каждый уделяй по расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением; ибо доброхотно дающего любит Бог» (2Кор. 9:7).

2) Бескорыстие, Благотворительность не ожидает благодарности, славы, награды. Потому она нередко совершается втайне.

В последнее время вошло в обыкновение устраивать балы, спектакли, концерты, лотереи, базары и т. д. «с благотворительной целью», т. е. в пользу бедных. Об этой форме благотворительности надо сказать, что она есть очень несовершенная форма благотворения, так как ей присуще своекорыстие. Покупают билет и платят рубль или другую сумму, надеясь получить выигрыш на гораздо большую сумму, или повеселиться (потанцевать, послушать пение и музыку и т. д.).

3) Самоотречение, самоотверженность. Мы должны благотворить не от избытка только, но и от скудости (по примеру бедной вдовы); благотворя, мы должны лишать себя кое-чего ради ближнего. Вообще, наша благотворительность должна выражаться в беспредельной готовности оказывать помощь в виде даже самоотречения и самопожертвования каждого человека в пользу его ближних.

Ласковость к получающим милостыню и пощада их. Мы не должны укорять нищих (как и Бог, по словам ап. Иакова, «подает всем просто и без упреков») и без нужды унижать получающих благодеяние. Мы отнюдь не должны давать им чувствовать, что мы благотворители их, даем им от великодушия своего.

Наконец – Нелицеприятие. Благотворительность обнимает всех без исключения нуждающихся, – христиан и не христиан, родных и чужих по народности, добрых и злых, друзей и врагов. «Благотворите ненавидящим вас... да будете сынами Отца вашего Небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми, и посылает дождь на праведных и неправедных» (Mф. 5:44–45).

Во время гибели парохода «Примус» в Гамбургской гавани один офицер спас от смерти двух девиц, в том числе и свою невесту. Невеста и другая спасенная старались удержать его около себя, но он сказал им:

– На корабле остались дети: их нужно спасти. Он вырвался от девиц, но уже не вернулся с корабля.

«Больше сея любви никто же имать, да кто душу свою положить за други своя» – вот полнота и совершенство заповеди Спасителя о любви к ближним. Такая всеобщая любовь совершенно совместима с нашими частными естественными привязанностями, которые не только не осуждаются, но и обязательны для нас. Мы отнюдь не нарушим наших обязанностей в отношении к нашему семейству, если поможем нуждающемуся чужому человеку; не обидим наших одноверцев, если согреем дрожащего от холода татарина, или накормим голодного еврея; не изменим любви к нашему отечеству, если окажем гостеприимство иностранцу.

Заботясь о нравственном состоянии ближних, каждый из нас должен подавать добрый назидательный пример лично в самом себе. «Добрый пример есть как бы зеркало, как бы модель, с которой соображаются другие» (Бл. Иероним).

«Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, иже на небесех», говорит Иисус Христос, указывая на силу примера доброй жизни.

Великое дело пример! Уж так устроила нас природа, что мы более следуем тому, что видим, нежели тому, что слышим или знаем. Заставляйте нас то и то делать, нам не хочется, мы стараемся от того уклониться; стань же делать один, и другие за ним тоже будут делать. Наставление действует только на ум, а пример – на нашу волю. Наставление сообщает знание, а пример наставляет нас на само дело. Но особенно сильно действуют на нас примеры порочной жизни.

Английские смельчаки и охотники, находясь на высоких обрывистых скалах, когда слышат, что то или другое тело, например, камень, отрываясь от общей массы скалы, падает в пропасть, – ни за какие деньги не соглашаются наблюдать за его падением, потому будто бы, что оно и их с неудержимой силой повлечет в пропасть.

Такова магическая сила примера! Человек по природе своей уже склонный ко греху, видя вокруг себя греховные действия, приходит к заключению, или, по крайней мере, старается убедить себя, что это совсем не так худо, как представляют.

И, вот, уже он сделал первый шаг ко греху; но на этом он не останавливается, а идет далее вперед. Чем чаще и дольше представляются дурные примеры, грех тем больше теряет в его глазах свою гнусность, пока, наконец, он совсем перестанет замечать всю его отвратительность. Так он все глубже и глубже погружается в тьму, пока низвергнется в глубочайшую бездну, полюбит зло и станет защищать его.

Если так важны и действительны на нас примеры, то какой великий, обязательный, ответственный долг лежит на тех, которые стоят выше других, которые властью и другими преимуществами имеют особенное влияние на других!

«Доброе слово серебро, а доброе дело – золото».

Любовь к ближним без живой веры в Бога ни на чем не может быть основана. Только сыновняя любовь к Богу, как Отцу, может возбуждать в человеке любовь к ближнему, как к брату, и сознание духовного родства между равными ему. А такая любовь между Богом и человеком восстановлена только Христом. Поэтому только в христианстве она и стала возможной и действительной. Только через Христа люди узнали, что Бог Сам есть Любовь безграничная. Только в Нем они сознали братство между собой, будучи соединены через Него с Отцом Небесным. Только в Нем они почувствовали святость, высоту и безусловную обязательность любви даже к врагам, доходящую до самопожертвования, после того как Сам Сын Божий в своей безграничной любви сделался братом и другом для людей и собственной жертвой на кресте показал, как нужно любить даже врагов.

Во взаимной любви между Богом и человеком христианство указало неиссякаемый источник и опору для любви и братства между собой всех людей.

Как далеко должны простираться эти чувства братства и любви, Господь Иисус Христос изобразил в дивной притче о милосердом самарянине. Он гордого книжника иудейского заставил этой притчей сознаться что ближний наш не родственник только, не друг, не соплеменник, не единоверец даже, а ненавистный самарянин, враг веры и национальности. Это – едва ли не самый большой враг на земле, по общему мнению людей. Таким образом, Христос доказал, что перед истинной любовью христианина не может устоять самая заклятая вражда. Он показал, что, если даже враг веры и национальности страдает и нуждается в нашей помощи и любви, мы, несмотря ни на что должны ему оказать и любовь, и помощь.

Любить своих единокровных, единоверных, вообще людей близких к нам почему-либо – в этом еще нет особенного подвига. Было бы напротив удивительно, если бы не любили их. Но вот где подвиг вполне достойный награды – когда и чужого любишь как родного, когда и о неверном, или неправославном, заботишься как о православном, когда и иноплеменника не отвергаешь, как своего соотечественника, и врагу делаешь добро, как бы истинному благодетелю. Истинный христианин таков и есть, он сознает братство во Христе со всеми людьми. Он сердцем своим готовь обнять весь мир, он скорбит со всяким его скорбью, плачет о всяком погибающем, – словом, он готов с ап. Павлом лучше сам быть отлученным от Христа, только через это спаслись бы другие. Таково свойство любви христианской!

Отношение к себе, как носителю образа Божия. Самопознание, соединенное с отвержением в себе греховных склонностей, привязанностей, страстей (ветхий человек). Смирение и преступность гордости.

Положительной заповеди и прямых указаний в откровенном законе на обязанности к самому себе нет, потому что, как говорит ап. Павел, «никтоже бо когда свою плоть возненавиде, но питает и греет ю» (Еф. 5:29). Любовь человека к самому себе настолько естественна и присуща его природе, что действительно, не было нужды давать в этом отношении еще какой-либо внешний закон. Но в виду того, что в самом понимании истинной любви к себе люди начали разногласить и нередко считают выражением любви к себе то, что положительно законопреступно и вредно, поэтому каждому православному христианину необходимо точнее знать, что особенно он должен любить в себе, как существенно необходимое и полезное для его души, тела и жизни, соответственно его главной и конечной цели бытия и назначения вечному спасению и достижению небесного царства Христова.

Так как любовь наша к самим себе, по заповеди Христовой («возлюбиши ближняго твоего, яко сам себе»), служит мерой любви нашей к ближним, то, само собой понятно, христианская нравственность не запрещает, а прямо предписывает нам любить самих себя, и как любить! Раскрывая перед нами высокое достоинство и назначение человека, христианство дает высокое нравственное направление нашей естественной любви к самим себе, вложенной в нашу природу. Под влиянием христианской нравственности, врожденная нам любовь к самим себе становится уже нравственным долгом, который обязывает нас заботиться о наших личных нуждах сообразно с нравственным достоинством нашей человеческой природы и высоким назначением, указанным человеку Христом Спасителем.

Чтобы правильно любить самого себя, человек должен иметь верный взгляд на себя, должен знать сам себя. Поэтому к числу обязанностей христианина к самому себе нужно прежде всего отнести обязанность самопознания. Самопознание христианина состоит в правильном познании нашей человеческой природы, ее различных расположений, сил и свойств, и их различного развития и состояния вообще и в познании этих расположений, сил и свойств в самом себе в особенности. Оно должно обнимать как всю природу человека вообще – со всеми ее силами, свойствами и состояниями, так в особенности его личные свойства и состояния, – должно обнимать и телесное его сложение, и свойство, и состояние духовных его сил, – должно обнимать и худую и добрую его сторону, и его преимущества, и его недостатки. Самопознание вращается около трех вопросов: а) что я такое? б) чем я должен сделаться? и в) чем я в действительности сделался?

Такого взгляда человека на самого себя, такого самопознания, требовала от него (человека) и языческая нравственность в лице лучших своих учителей. «Познай самого себя» (γνῶθι σε αντὸν), говорил один из мудрецов древности. Но этого вопроса о человеческой природе, который только стоило нравственное правило древнего мудреца, сам человек не мог решить и никогда не решил бы, если бы ответа на него не дало нам христианство в своем учении о природе и назначении человека. Оно сказало человеку: ты не только лучшее из земных творений Божьих, созданное по образу Бога Творца Твоего, но и сын Отца Небесного, через Единородного Сына Его, вочеловечившегося для твоего спасения. Если так высоко личное достоинство и назначение человека, как носителя образа Божия, то как должна быть высока и нравственна его христианская любовь к самому себе!

Самоотвержение. С правильным познанием самого себя теснейшим образом соединяется самоотвержение. Под именем сомоотвержения разумеется такое расположение воли и сердца христианина, по которому он, пламенея истинной любовью к себе, отрекается от всего, что может льстить его самолюбию и чувственности и препятствовать высшему его призванию и спасению, – отрекается от всех земных пристрастий и удовольствий, началом и концом всех своих желаний и действий поставляя одного Бога.

«Аще кто хощет по мне идти, да отвержется себе» (Mф. 16:24), – такова прямая заповедь Спасителя. Мы исполняем эту обязанность, когда отказываемся от любимых, но вредных привычек, стараясь воздержаться от дурных наклонностей и всего, что поддерживает их; когда ограничиваем естественные и законные требования природы, если они нарушают высшие нравственные обязанности, – словом: когда ведем твердую и постоянную борьбу сами с собой, чтобы дать в себе перевес лучшему над худшим, оставить дурное, чтобы дать больший простор развитию в нас хорошего, чтобы «отложить ветхого человека, тлеемого по похотем прелести, облещися же в нового, обновляемого по образу создавшего его» (Еф. 4:22–24). Мы, в этом случае, лечимся, принимая иногда очень горькие лекарства, или подвергаясь болезненным операциям, но тем не менее – руководясь чувством любви к самим себе. И нужно сказать, что такое самоотвержение необходимо каждому из нас, потому что все мы имеем разные нравственные болезни. Эти болезни, если не принимать мер против них, с течением времени усиливаются и наконец становятся неизлечимыми.

Отсюда уже легко видеть, как неосновательны суждения тех людей, которые говорят, будто христианская заповедь самоотвержения попирает личность человека и ведет его к нравственному самоуничижению. «Попирает личность человека» ... Каким же это образом? Человек, например, предается скупости, а христианство велит ему оставить эту наклонность; или – человек увлекся грубыми чувственными наклонностями, а христианство требует, чтобы он поборол в себе все эти низшие влeчeния: неужели эти и подобные требования направлены к уничтожению личности и ведут человека к нравственному самоуничижению? Нет, евангельское самоотвержение уничтожает в человеке не личность, а рабство страстям; оно не попирает, а старается возвысить его нравственное достоинство; потому что уничтожает в человеке все, что недостойно его природы и несообразно с нравственным законом жизни. И нужно сказать, что христианство не только требует от человека самоотвержения, но и дает ему все средства к самоотвержению постоянному и плодотворному, потому что со всей ясностью указывает нам путь и цель самоотверженного поведения, подает силы, одушевляющие и укрепляющие нас в подвигах. «Без Мене, говорит Христос Спаситель, не можете творити ничесоже: но иже будет во Мне и Аз в Нем, той сотворит плод мног» (Иоанн. 15:5).

Полнота христианского самоотвержения состоит в том, когда христианин жертвует всем для спасения, оставляет свой дом, отца, мать, семейство, если только иначе не может избежать дурных примеров и отстать от порочной жизни. Такое самоотвержение мы видим в Пророках, Апостолах, Мучениках, подвижниках, оставлявших все ради Христа Спасителя и своего спасения. Людям, которые считают такие строгие требования христианства не выполнимыми при житейских отношениях и общественных обязанностях, один великий подвижник (св. Иоанн Лествичник) дает такое мудрое наставление: «исполняйте те добрые дела, какие можете: никого не злословьте, не крадите, ни на кого не клевещите, ни перед кем не превозноситесь; не питайте ни к кому ненависти; будьте сострадательны к бедным; не подавайте никому соблазна и храните супружескую верность. Если будете так поступать, то не далеко станете от царства небесного» (Иоанн Лествич. Степень 1-я стих. 21).

Смирение и преступность гордости. Правильная любовь наша к самим себе не только не сродна с самолюбием, но и противоположна ему. Самолюбие сжимает, так сказать, душу человека, суживает его интересы, побуждает его всегда и во всем искать только своей пользы, и потому проявляется в своекорыстии, честолюбии и проч. Напротив – истинная любовь человека к самому себе, нераздельная с любовью к Богу и ближним, расширяет дух человека, побуждая его искать того, что согласно с волей Божией, достойно нашего христианского звания и назначения. Поэтому она и отличается свойством совершенно противоположным тому, какое имеет самолюбие, а именно – смирением.

Смирение состоит в сознании человеком собственных нравственных недостатков. Кто истинно любит себя, тот, конечно, желает себе одного добра; а чем больше человек желает себе истинного добра, тем искреннее сознает свою нравственную бедность, и потому тем более располагается к смирению. Таким образом, разумная любовь наша к самим себе прежде всего пробуждает в нас смирение, и оно развивается в нас тем больше, чем разумнее, правильнее и чище делается наша любовь к самим себе, – подобно растению, которое глубже и глубже пускает корень по мере того, как становится выше и выше. Потому-то Христос Спаситель в смирении и указывает нам опору нравственного возвышения человека: «смиряяй себе вознесется» (Лук. 18:14). Смирение не есть безнадежная приниженность, но только правильная самооценка, желание больше быть, чем казаться. Для смиренного более значит «быть последним у Бога, чем первым у царя» (Григорий Богослов).

Напротив, самолюбие и эгоизм побуждают каждого скрывать свои недостатки не только от других, но и от самого себя, чтобы казаться выше и лучше, чем бывает он на самом деле. Между тем недостатки, скрытые или не замеченные нами по самолюбию, развиваются, умножаются, и мы постепенно, но неизбежно, идем к нравственному унижению: «всяк возносяйся, смирится», т. е. станет нравственно ниже. Понятно после этого, почему смирение служит непременным условием, без которого человек совсем не может идти вперед, возвышаться в своем нравственном достоинстве. Фарисеи думали, что они совершенны и непохожи на других людей, хищников, обидчиков, прелюбодеев; что же оказалось? Оказалось, что эти гордые учители народа стали ниже мытарей, потому что эти сознали свои недостатки и позаботились исправиться, а те окаменели, на одном наружном исполнении обряда. То же самое бывает и с каждым человеком; уничтожьте в нем чувство его недостоинства, сознание его недостатков, внушите ему, что он совершен и ничего больше не требует: слепое самодовольство непременно поведет его к беспечности, самообольщению, высокомерию, а конец всего этого – совершенный нравственный упадок.

Покойный старец Оптиной пустыни, Амвросий, беседуя с одной дамой, обратившейся к нему за разъяснением жизненных вопросов, сказал ей между прочим, так: «жить – не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать и всем мое почтение». Основная мысль этого изречения старца – смирение. «Не тужить» – значит переносить благодушно в жизни скорби и неудачи. «Не осуждать» – указывает на распространенный между людьми недостаток осуждать ближних. «Досаждать» – причинять кому-либо неприятность или скорбь. «Всем мое почтение» – относиться ко всем с почтением и не гордиться.

Знаменитый епископ русской церкви Феофан Затворник однажды так писал одной своей духовной дочери: «Вас хвалят? Что тут дивного? На безрыбье и рак рыба – это, однако очень рекомендует наше общество, что в нем есть сочувствие даже к тени добра. Между тем для вас это очень невыгодно. Капля пробивает камень частым падением. По частичке от каждой похвалы падает на червяка самолюбия и тщеславия и питает его; он растет незаметно для вас, позволяет быть и смиренным чувствам, пока не окреп. А когда созреет, все подъесть зараз. Опасно!» («Письма о христианской жизни», 8 стр. 66).

Некогда в Египетской пустыне жил и спасался преп. Сисой. Несмотря на свой строгий образ жизни, Сисой не отказывался принимать людей, жаждущих духовного просвещения. Любовь к людям он ставил выше всего. «Отец», – сказал однажды Сисою один пустынник, – «я замечаю за собой, что памятование о Боге всегда со мной...»

– «Это еще не много, сын мой», – отвечал ему Сисой, – «еще важнее того видеть себя ниже всех, потому что такое унижение способствует к приобретению смирения...».

О себе самом Сисой постоянно говорил: «грешником засыпаю, грешником пробуждаюсь».

Так, – любовь «не превозносится, не гордится». Это следует понимать так: положите печать на ваши уста и забудьте о том, что вы сделали доброго. Явили вы милосердие, оказали доброту, сделали свое чудное дело – скройте все это, останьтесь в тени и не говорите об этом. Будьте смиренны. Истинная любовь сама себя скрывает.

Сознать свое бессилие, свою нравственную немощь – это значит открыть в свое сердце доступ благодати Христовой.

«Желаешь ли в раю ко Господу быть ближе?

Будь пред другими здесь смиренное и ниже».

Любви чуждо чувство самодовольства; она не тщеславится, не превозносится.

Насколько смирение есть начало, объединяющее людей и облегчающее им жизнь, настолько гордость разъединяет людей и затрудняет человеческое общежитие.

Гордость есть состояние постепенного удаления человека от Бога. Св. Тихон Задонский пишет: «как, по мере удаления солнца с зенита, увеличиваются тени, так, по мере удаления Бога от человека, человек возносится, гордится, величается».

Кроме общих или основных обязанностей к самому себе, к каковым относятся самопознание, самоотвержение и смирение, есть еще относительные обязанности к самим себе. В ряду этих относительных обязанностей к самому себе первая и главная обязанность его есть попечение о душе, созданной по образу Божию, искупленной Христом, освященной благодатью Духа Божия и предназначенной к бесконечному усовершенствованию и вечному спасению и блаженству. Сам Господь говорит о душе нашей так: «какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп человек даст за душу свою?» (Mф. 16:26).

Так как главное преимущество души человеческой состоит в том, что она создана по образу Божию, искуплена Христом и призвана к бесконечному усовершенствованию до уподобления Богу и Христу, то попечение о ней главным образом должно состоят в том, чтобы во всю жизнь постоянно и стройно раскрывать и усовершать ее духовные силы, постоянно обновлять и оживлять в ней Богоподобные черты образа Божия, постоянно более и более совершенствовать ее в духовной жизни по образу жизни Христовой, «доколе, по слову ап. Павла, все приидем в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного в меру полного возраста Христова» (Еф. 4:13).

Душа наша, по общепринятому положению в психологии, имеет три главных, коренных основных способностей: ум, сердце и волю. Поэтому и учение о душе может быть подразделено в свою очередь на три вида:

а) попечение об уме или забота христианина о самообразовании в духе православия; б) попечение о чистоте сердца и в) попечение о развитии и воспитании воли.

Попечение об уме. Всякий человек должен заботиться о своем самообразовании. Необходимости, важности и значения общего и специального образования в настоящее время никто не станет отрицать. Но так как такой или иной характер и направление в значительной степени обуславливают собой чувствования сердца и стремления воли, нередко противные истинному достоинству, нравственному совершенству и назначению человека, поэтому необходимо заботиться о таком развитии и образовании ума, которое вполне отвечало бы сущности, значению и цели бытия человеческого. Цель же земной жизни человека есть приготовление к вечной будущей жизни; эта цель земной жизни должна состоять в нравственном самоусовершенствовании, в постоянном духовном бодрствовании, в жизни во Христе. Отсюда понятно, что характер самообразования должен быть прежде всего религиозно-нравственный. Говоря, поэтому, об образовании ума, нужно прежде всего иметь в виду изучение религиозных предметов: библии, творений святых отцов и учителей церкви и прочих нравоучительных сочинений. Христианин должен прежде всего познавать, в чем состоит воля Божия, благая и совершенная.

Естественно, напрашивается вопрос, можно ли заниматься светскими науками, и не будут ли они противоречить характеру религиозно-нравственного воспитания. Относительно этого надо сказать то, что христианство не стремится уничтожать естественных стремлений человеческой природы, а только старается упорядочить их, облагородить и указать им надлежащее направление. «Вся искушающе, учит св. апостол, добраго держитесь» (Солун. 5:20). Человеку свойственно стремление к знанию, следовательно, оно законно.

Из мирских (светских) наук, содействующих просвещению, необходимо усвоять по преимуществу такие познания, которые помогали бы человеку достойным образом проходить свое христианское звание и свято исполнять обязанности, соединенные с этим званием. Поэтому весьма полезно изучать: 1) словесные науки, которые знакомят нас с изящными формами слова и приучают правильно и ясно выражать свои мысли и чувствования. 2) Весьма полезно изучение естественных наук, которые занимаются уяснением сил и законов природы и возбуждают ум с благоговением возноситься к Богу-всемогущему. премудрому и всеблагому Творцу, и Промыслителю мира. Природа есть та же Библия, только написана она не буквами, а фактами и явлениями. 3) Полезно и необходимо изучение наук исторических, которые показывают состояние рода человеческого вне Божественного Откровения и уясняют, какие благодеяния принесла св. христианская вера тем народам, которые принимают ее с любовью и с покорностью. 4) Полезно изучение наук психологических и философских, которые раскрывают духовную жизнь человека с ее многоразличными силами, их проявлениями и действиями, уясняют законы и формы человеческого мышления, указывают естественные понятия людей о Боге, о человеке, о сущности бытия и т. д. 5) Наконец, полезно изучение и многих других разносторонних отраслей человеческого знания, которые содействуют правильному исполнению разных общественных должностей и званий.

Изучение естественных, философских и других светских наук должно идти в согласии с учением Священного писания, потому что это последнее облегчает возможность изучения светских наук, проливая свет на такие вопросы человеческого духа, которые не могут быть решены при помощи одних естественных наук. Это – вопросы о начале мира, о творении человека, его падении, о происхождении зла и проч. Не зная решения этих вопросов, нельзя иметь и правильного взгляда на явления в мире физическом и нравственном. Допуская законность и естественность изучения светских наук, нужно иметь в виду то, чтобы характер занятий этими науками не только не шел в разрез с религиозно-нравственным воспитанием, а способствовал бы достижению главной цели человеческой жизни – нравственному самоусовершенствованию.

Свойства приличествующие и необходимые изучающему науки и образующему свой ум, следующие: во-первых, любовь к истине. Сама наука ищет истину (т. е. соответствие человеческих мыслей бытию или сущности всего существующего и происходящего). Потому стремление к истине первее всего требуется от изучающего науки. Во-вторых, для достижения образования требуется энергия и самодеятельность ума. Ум пассивный, ленивый не способен к образованию. В-третьих, стремящемуся к познаниям необходима скромность, необходима готовность учиться у других, выслушивать других. О самом отроке Иисусе замечено в Евангелии, что Он при посещении Иерусалимского храма «слушал и спрашивал» старших себя возрастом.

К недостаткам нашего времени надобно отнести, между прочим, то, что молодые люди часто гордятся умственно и не хотят поучаться у прошедшего времени, у отцов и праотцов, готовы смотреть на самих себя, как на источник всякой истины.

Попечение о чистоте сердца. Область сердца есть область чувствований. Говоря о нравственно-христианском развитии сердца, нужно иметь в виду, во 1-х, чувствования религиозные, а во 2-х эстетические, как служащие наилучшим средством к развитию чувств первого рода. Религиозные чувствования имеют своим предметом Бога. Выражаются они в различных формах, то в благоговении и смирении перед Богом, то в любви и преданности Ему, то в благодарности к Спасителю.

– Воспитание этих чувств и составляет одну из главных обязанностей христианина. Апостол Павел в своем послании к Филиппийцам говорит: «Братия мои, что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте» (Филип. 4:8). Средствами для воспитания религиозного чувства может служить постоянное представление о Боге, о Его бесконечной любви к человеческому роду, об искупительных заслугах Иисуса Христа, представление о Его высочайшем нравственном характере и о высоких правильных характерах святых угодников Божьих, назидание себя священным писанием, посещение церкви Божией и пользование всем тем, что она дает христианам.

Одним из лучших средств к развитию и укреплению религиозных чувств служит эстетика. Святая церковь всегда пользовалась эстетикой для этой цели. Художественность архитектуры христианских храмов, поэзия священных песнопений, внешняя красота в богослужении, все это действует на душу молящегося возвышающим образом, развивает любовь ко всему святому, божественному. И не только в церквях и при богослужениях эстетика имеет это значение, она полезна везде тем, что она успокаивает наши страсти, заставляет нас забывать будничную суету нашей жизни. Гармония природы умиротворяет нашу душу, поселяя в ней тихое, безмятежное счастье и заставляет нас полнее чувствовать сердцем бытие Бога. Наш русский поэт М. Ю. Лермонтов в одном из своих стихотворений так описывает благотворное действие природы на душу человека:

«Когда волнуется желтеющая нива

И свежий лес шумит при звуке ветерка,

И прячется в саду малиновая слива

Под тенью сладостной зеленого листка;

Когда росой обрызганный душистой,

Румяным вечером иль утра в час златой,

Из-под куста мне ландыш серебристый

Приветливо качает головой;

Когда студеный ключ играет по оврагу

И, погружая мысль в какой-то смутный сон,

Лепечет мне таинственную сагу

Про мирный край, откуда мчится он, –

Тогда смиряется души моей тревога,

Тогда расходятся морщины на челе,

И счастье я могу постигнуть на земле

И в небесах я вижу Бога» ....

Такое благотворное действие природы производит не только на поэта, – поэт в данном случае является лишь выразителем общечеловеческих чувств, – нет, красоты природы производили благотворное действие и на наших подвижников, удалявшихся в горы, леса, на острова, чтобы наедине, на лоне природы быть ближе к Богу. Например, св. Василий Великий с восторгом описывает, в письме к св. Григорию Богослову, прелесть избранного им уединения. И псалмопевец Давид не один раз одушевлялся изображаемыми им в книге псалмов красотами природы.

Из Евангельских сказаний мы знаем, что Сам Господь Иисус Христос относился весьма сочувственно к красотам природы и любил природу. Для молитвы Он удалялся на холмы и горы, учил народ при живописных берегах моря, на полях, красовавшихся жатвой, обращал внимание слушателей на роскошные лилии Палестины, преобразился на одной из прекраснейших гор Галилеи.

Поэзия, вокальная и инструментальная музыка, художества разного рода имеют тоже благотворное влияние в деле христианского воспитания человеческого сердца. Они облагораживают сердце человека, смягчают его, развивают в нем справедливость, милосердие и все прочие святые чувства человеческой души.

В поэтических и художественных произведениях, как в фокусе, отражаются современные поэтам идеи и настроения.

В общей сложности все эти произведения представляют весьма ценное, веками накопленное невещественное богатство, знакомство с которым не только не греховно, напротив составляет долг человека, желающего избежать ошибок прошлого и внести лучшее в жизнь будущую.

Оно вводит человека в тот мир идей и чувств, которым жили творцы поэтических и художественных произведений и их современники, и таким образом делает понятным различные состояния и положения ближних и расширяет круг знаний. Поэтому изучение поэтических и других, даже языческих произведений св. отцы считали необходимой принадлежностью образованного христианина. Св. ап. Павел в Афинском ареопаге не постыдился произнести изречение языческого поэта, а св. Василий Великий в беседе к юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями, учит, что ими нужно пользоваться так, как пчела пользуется цветами, с которых берет мед.

Тоже должно сказать и о музыке. Она создает новый мир чувств и настроений, заставляет отрешиться от обычной прозы жизни, затрагивает внутренние струны души и составляет естественную стихию гармонического, доброго настроения души. «Благодушествует ли кто, – учит св. ап. Петр, да поет» (1Петр. 5:13).

Через пение настроение одного передается другому. Св. Царь Давид игрой на гуслях отгонял тоску Саула; древние христиане пели гимны и псалмы, и даже блаженство ангелов в свящ. писании изображается, как немолчное славословие.

Правда, здесь имеется в виду та поэзия и музыка, предметом которых служит величие Божие, т. е. поэзия и музыка религиозная, чуждая греховности, страстей и т. п.

Но этим не возбраняются и обычная, мирская поэзия и музыка...

Исключение должно быть сделано для тех поэтических, музыкальных и других произведений, в которых возбуждаются греховные и порочные мысли и чувствования. Слушая или читая подобные произведения, человек загрязняет свои чистые чувства и получает наклонность к дурным делам, и потому многие сочинения – вместо добра приносят вред, ибо соблазняют неопытных и невинных. В древней церкви была запрещена открытая исповедь, чтобы не было повода к соблазну; тоже должно быть и в наше время с книгами и авторами, вливающими яд греха в своих читателей.

Вообще если поэзия, музыка и искусства явятся служителями низменных плотских страстей, если они своими изящными и красивыми формами будут только раскрашивать грех, льстить пороку и возбуждать чувственность, то они окажутся не только вредными, а даже гибельными для нравственно-христианского воспитания человеческого сердца.

Сердце – есть средоточие, центр, источник и двигатель всей жизни и деятельности человека; оно, по слову Иисуса Христа, есть «исходище живота» (Mф. 15:18) и добро и зло в жизни человека имеет своим началом доброту или злостность его сердца. Вот почему долг христианина обратить самое серьезное внимание на правильное развитие и чистоту сердечных чувствований.

Попечение о развитии и воспитании воли. Первый человек до своего падения имел свободу, а после падения стал рабом греха. Иисус Христос Своими страданиями, смертью и воскресением искупил людей от этого рабства греху. Но сам человек должен пользоваться искупительными заслугами Иисуса Христа.

Благодатные силы помогают человеку в деле борьбы со злом, но тем не менее со стороны человека нужна самодеятельность. Она должна выражаться, во 1-х, в стремлении к чистоте совести и, во 2-х в нравственной деятельности, как развитии и укреплении благодатных сил. – Средством к чистоте совести служит самоиспытание. Человек, как существо разумное, должен давать себе отчет в своих мыслях, желаниях и действиях, должен проверять их нравственную законность. И чем чаще будет он производить эту проверку, тем глубже он познает свою душу, тем чище и яснее будет его совесть... Проверка эта должна происходить не только раз в год, когда человек, готовясь к таинству покаяния, должен дать себе отчет в нравственной законности своих поступков; нет, эту проверку христианин должен производить каждый раз, когда у него явится мысль или желание совершить известный поступок.

Меркой нравственной законности действий христианина должен служить нравственный характер основателя веры Иисуса Христа, закон Христов и благочестивые примеры святых мужей. – При помощи всего этого, как в чистом зеркале, можно видеть все нравственные пятна своей совести, очищать ее и таким образом совершенствоваться во Христе Иисусе. Очищая свою совесть самоиспытанием, христианин должен упражняться в нравственной деятельности. Человек от природы одарен различными способностями. Но чтобы воспользоваться ими, он должен развивать их иначе; и талантливый человек, если только он не будет развивать своих сил, окажется ниже посредственного. Тоже самое можно сказать и о благодатных дарах. Благодатные силы не стесняют свободной деятельности христианина, не влияют на него принудительным образом, а от самого человека требуют нравственной деятельности, требуют, чтобы мы, пользуясь благодатными силами, развивали и укрепляли свой нравственный характер; иначе, если мы не будем упражняться в нравственной деятельности, наша воля останется такой слабой, как у невозрожденных благодатью Св. Духа. – В притче о талантах Иисусом Христом ясно проведена та мысль, что христианин, получивший благодатные силы, должен при их помощи деятельно работать над самим собой, над развитием своего нравственного характера, если же он не будет этого делать, то его таланты не принесут ему никакой пользы, будут зарыты в землю.

Итак, для христианского воспитания воли человека нужны, во 1-х самоиспытание, а во 2-х нравственная деятельность; они должны идти параллельно одно с другой, чтобы достигнуть своей цели.

Самоиспытание будет очищать совесть человека, а нравственная деятельность укреплять его волю в добре.

Вообще для развития в себе ума, сердца и воли необходимо постоянное бодрствование, постоянное внимание к себе – ко всему, что входит в ум, что радует или омрачает сердце, что ослабляет или укрепляет волю.

Целомудрие. В Священном Писании под целомудрием разумеется всякое воздержание, трезвость, умеренность, скромность и благоразумие. Например, апостол Павел говорит Фесту: «я не безумствую, но истины и целомудрия глаголы вещаю» (Деян. 26:25). Здесь под целомудрием разумеется здравомысленное учение. Слова того же апостола: «аще ли целомудрствуем, вам» (2 Коринф. 5:13) на русском языке означают: если мы скромны, то для вас. Словом, быть целомудренным значит мудро охранять свою душевную целость, непорочность. Целомудрие есть выражение разумно-свободной любви человека к самому себе. Любовь человека естественная выражается в телесном самосохранении, а разумно-свободная – в целомудрии, которое можно назвать духовным самосохранением. В этом смысле целомудрие обнимает все нравственные обязанности человека к самому себе. А любовь к себе по духу Евангелия заключается в правильном отношении к своей телесной жизни, в охранении души от греха, в разумном отношении к бедствиям и утешениям в жизни, в разумном пользовании природой для своих целей и в полезном употреблении досуга.

Самообладание, христианское мужество, терпение обид и скорбей. Для поддержания известной степени напряжения воли необходимо вырабатывать в своем характере способность при всяких условиях жизни сохранять душевную устойчивость, а, следовательно, и самообладание. Самообладанием мы называем такое качество нашей душевной жизни, такую способность, когда не теряясь, разумно, спокойно и осторожно встречаемся со всяким явлением жизни. Способность же смело встречать опасности и препятствия при осуществлении задуманного называется мужеством. Без самообладания и мужества нельзя правильно управлять своими мыслями и действиями. Особенно же важное значение эти качества имеют в области нашей моральной жизни, где при помощи только этих качеств получается возможность сохранять в равновесии все свои силы. В виду этого на ряду с самопознанием и самоусовершенствованием мужество и самообладание признаются главнейшими обязанностями человека по отношению к его душе.

Сила самообладания и мужества особенно важна в перенесении обид, скорбей и разных несчастий. В жизни человеческой встречается очень много разного рода невзгод и несчастий, и происходят они от различных причин. Во 1-х, несчастья происходят от нас самих, от наших грехов, во 2-х, от враждебных действий на нас со стороны видимой природы, которая по слову апостола Иоанна Богослова, вся во зле лежит (1Иоан. 5:19) и в 3-х, от нечестивых, злых людей, которые являются противниками света и истины. Особенно сильны несчастья, происходящие от 3-го источника.

В своей прощальной речи Иисус Христос сказал ученикам: «дети, помните Мое слово; раб не больше господина своего. Если меня гнали, будут гнать и вас; если Мое Слово соблюдали, будут соблюдать и ваше. Если мир вас возненавидит, знайте, что Меня Он возненавидел прежде вас. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое, а так как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, поэтому и ненавидит вас мир» (Иоанн. 15:18–19,20). И эта борьба неверия с верой, лжи с истиной, завещанная Иисусом Христом апостолам, распространилась и на всех Его последователей. Она есть и теперь, она будет продолжаться и до конца этого мира, до тех пор, пока не наступит полное торжество вечной истины. Трудно проследить во всех подробностях эту борьбу тьмы против света, потому что она выражается во всей жизни людей. Есть лица, просто неверующие, индифферентные, есть издевающиеся над верой, а есть и такие, которые не только издеваются над верой, но эти насмешки переносят прямо на людей, теснят их, давят, гонят в силу действующего в них греха, начала тьмы. Предметом их ненависти, их злобы является все то, что не от мира сего, все доброе, истинное, святое. Редко кого щадит эта злоба, многих она ранит, и ранит в самое сердце. Не даром наша земная жизнь сравнивается с бурным морем, переплыть которое стоит очень больших усилий.

Христиане должны мужественно выдерживать натиск житейских невзгод. Должно всегда иметь в виду, что несчастья неизбежны в этом мире, который, по слову апостола, весь во зле лежит. (1 Иоанн. 5:19). Помня это, мы должны благовременно приготовляться к перенесению этих несчастий. Во 2-х, несчастья должны нами приниматься, как толчки к исправлению и очищению нашей души, должны служить напоминанием о покаянии. В-третьих, несчастья, вводя нас в борьбу со злом, должны воспитывать, укреплять нашу волю, как огонь очищает и укрепляет железо. Если всякая борьба требует искусства и опытности, то тем большей опытности и знания человеческого сердца требуется для борьбы со злом. Многие не выдерживают этой борьбы и обессиленные падают под натиском обрушившихся на них несчастий и тонут в волнах житейского моря. Но многие и выходят победителями, потому что Господь служит восстанием людей и есть надежда и упование наше. Нужно иметь в виду, что путь и средства для борьбы не всегда у людей могут быть честны и святы. В душе человека могут разыграться страсти. Вместо смирения может явиться гордость, вместо всепрощения – мщение. В своей борьбе человек незаметно для себя может заразиться сам злом и стать орудием тьмы. Во всех тяжких случаях жизни самым верным и надежным руководителем должен служить пример Господа нашего Иисуса Христа. Как маяк, освещающий дорогу путнику, он всегда укажет нам верный и надежный путь в борьбе со злом и приведет нас ко спасению. «То угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби» ... «Ибо к тому призваны мы, потому что и Христос пострадал за нас» (1Петр. 2:19–21). Св. вера требует от нас такого подвига, который мы должны совершить при постигающих нас скорбях и несчастиях. Подвиг этот – терпение.

Терпением называется благодушие в перенесении злоключений и несчастий. Христианское терпение не есть пассивное (страдальческое) подчинение обстоятельствам, которых изменить невозможно, или стоическое (горделивое) ожесточение против ударов так называемой судьбы, но благодушное и бодрое перенесение их в силу высших религиозных побуждений.

Терпением нам следует вооружиться, чтобы ни случилось с нами. Терпение отворяет нам двери к вечному блаженству: «Претерпевый до конца, той спасен будет» (Mф. 18:22).

Терпение – один из столбов праведности. Без терпения не стоит и любовь. Сам апостол, говоря о любви присоединил: «Любы, говорит он, долготерпит» ... И в другом месте говорит: «со всяким смиренномудрием и кротостью и долготерпением, снисходя друг к другу любовью» (Ефес. 4:2).

Нравственная обязательность терпения вытекает из того, что Господь не посылает страданий непосильных. Как умный хозяин кладет на вьючного животного поклажу в меру его сил, как горшечник не оставит изделий своих необожженными, но и не подвергнет их действию огня сверх должного, так и Бог знает меру сил детей своих. (Ефрем Сирин). По своей благости Господь не посылает нам испытаний свыше наших сил, и при искушении дает и облегчение для перенесения этих несчастий. Только во всех трудных случаях жизни нужно идти к Нему, вдуматься в кроткий лик Божественного Страдальца, и искренно здесь выплакать все свое горе, всю свою тоску. Эти слезы, эта молитва усмиряют наши страсти, очищают нашу душу; пример Божественного Страдальца даст нам силы и мужество в несчастиях. Господь укажет истинный путь к спасению и даст силы для борьбы со злом. Он дал силы для этой борьбы апостолам. Даст божественную помощь и всем Своим последователям вынести всякого рода житейские бури и невзгоды.

Трудолюбие. Из истории блаженной жизни первых людей в раю видно, что на ряду с духовными занятиями им был заповедан Богом и физический труд – хранить и обрабатывать рай; но труд этот для них не был тяжелым, а скорее он был для них лишь приятным времяпровождением. Но когда прародители согрешили, то труд обратился уже в наказание, в тягость. «В поте лица своего будешь есть хлеб свой, пока не возвратишься в землю, из которой взят». И это наказание распространилось на всех людей. Труд, поэтому, является естественным ycлoвиeм приобретения средств к жизни, а во 2-х напоминанием человеку о его нравственном падении. Правда, есть люди, хотя их сравнительно немного, которые обеспечены в материальном отношении, и тяжесть труда, таким образом, для них необязательно; они могут и не трудиться для добывания себе куска насущного хлеба. Тем не менее, и они должны трудиться, выбирая себе труд по сердцу, чтобы приносить пользу своим ближним. Это – нравственная обязанность не только таких, но и всех вообще людей. И труд будет не только укреплять их тело, а и придавать бодрость и спокойствие духу. На долю большей части людей выпадает труд и иногда очень тяжелый, чтобы добыть себе для пропитания насущный кусок хлеба. Труд этот для них бывает спасителен, дает нравственный мир душе и приводит к вечной жизни, если только люди терпеливо и безропотно несут выпавший на их долю крест. Обремененные тяжелым трудом, они могут черпать себе утешение в беспредельной отеческой любви Спасителя, Который зовет к Себе всех страдальцев, обещая им дать успокоение. «Приидите ко Мне все труждающия и обремененные, и Я успокою вас. Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» (Mф. 11:28–29). И этот полный любви отеческий зов Спасителя не только дает утешение страдальцам, но и вливает в их душу бодрость и энергию для дальнейших трудов. Если же люди истощают себя непосильными трудами для эгоистических своекорыстных целей, то такой труд является для них грехом, потому что в данном случае тратятся силы на дела, недостойные христианина.

Вообще трудолюбие есть постоянное усердие и ревность надлежащим образом делать все, что имеет ближайшее отношение к нашему званию, как относительно приготовления к нему, так и надлежащего исполнения обязанностей избранного звания. В обществе каждый член должен вести деятельную жизнь. Этого требует от него Сам Бог. Бог есть существо, вечно действующее не только само в себе, но и вне себя – в мире. Как между членами живого тела распределены труды для целого организма, где каждый член принадлежит целому, а не себе самому, не для себя одного работает, но и для всех; так и каждый христианин, должен действовать, чтобы его деятельность была жертва целому, должен забыть себя и вместо этого иметь в своем уме одно общее благо. Так пусть всякий сознает, чем можем и должен он действовать во благо всех и пусть действует так с сознанием долга. Апостол говорит, что кому назначено служить, тот служи, учить – учи, утешать – утешай, подавать – подавай (Римл. 12:7,8); так как всякому христианину сообщено дарование духа на пользу, во имя которого все и должны взаимно служить между собой.

Между душевными и телесными явлениями у человека существует тесная связь, потому что тело есть орудие нашего духа. Поэтому, говоря о религиозно-нравственном воспитании своей души, нельзя не сказать и о том, как христианин должен относиться к своему телу, т. е. в какой степени законна и уместна для нас забота о сохранении своей жизни и здоровья. Что забота о теле у человека естественна и, поэтому, законна, об этом говорит ап. Павел в своем послании к Ефесянам, «Никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь церковь» (Еф. 5:29). Человек, следовательно, должен заботиться о сохранении своего здоровья. Средством к этому служит: 1) пища, 2) питье, 3) одежда, 4) жилище, 5) труд, и 6) целомудрие.

1) Пища и питье составляют необходимое условие нашего существования; без них, разумеется, мы жить не можем. Но хотя они и необходимы для нашего существования, тем не менее человек, как царь природы, должен господственно относиться к ним и пользоваться ими, как средством для поддержания своей жизни, а не для удовольствия. Если бы человек стал смотреть на пищу и питье, как на средства для своего удовольствия, то он был бы порабощен ими, чрево было бы для него, так сказать, богом, а он царь природы, его рабом. Простота и умеренность в пище и питье должны составлять необходимое условие для правильного пользования ими. Святая церковь учит нас этим двум качествам в посте. Предлагая пост, который по силе степени бывает разнообразен, церковь тем самым обуздывает нашу плоть и приучает нас к умеренности и простоте в пище и питье. – По выражению ап. Павла в первом послании к Коринфянам (6:9), тело человеческое есть храм живущего в нем Духа Святого, а потому мы нравственно обязаны соблюдать его моральную чистоту, не позволяя себе обращать его в орудие цинических, грязно-чувственных целей. Согласно с этим требованием, удовлетворение двух главнейших физических потребностей поддержания жизни, и размножения потомства, должно осуществляться при условиях, не противоречащих нравственности, в пределах умеренности, без извращения требований природы невоздержанностью или противоестественными способами.

Наука давно уже доказала, насколько разрушительно действие пищи и в особенности алкогольных напитков, если они восприняты в количестве, превышающем необходимость.

Хронический катар желудка, изъязвление и даже рак с мучительной смертью, разрушение легких в форме продолжительных страданий, болезни почек, жестокие припадки удушья и много других неисцелимых недугов – вот неизбежные последствия злоупотреблений спиртными напитками.

2) Целомудрие. Тоже самое необходимо помнить и относительно потребности размножения рода. Человеку свойствен инстинкт продолжения рода и этот инстинкт освящен Самим Господом. При создании первых людей Бог благословил их и сказал: «раститесь и множитесь» (Быт. 1:28). Освященный Самим Богом этот инстинкт, однако может служить и источником греха, если он искажается людьми, доводится до степени незаконного его употребления. В этом и состоит, так называемое, сладострастие. Охранять себя от этого порока, блюсти не только тело, но и душу в чистоте и непорочности, значит быть целомудренным. Половой инстинкт предназначен природой не для того, чтобы обращать его в средство удовлетворять чувственные вожделения, а исключительно лишь для обеспечения таким инстинктом продолжения человеческого рода. Всякое же излишество в половых отправлениях приводит к последствиям несравненно более опасным, чем невоздержность в еде и спиртных напитках.

Истощение физических сил, постепенная потеря памяти и других умственных способностей, хандра, отравляющая жизнь, сухотка спинного мозга, слабоумие и полное разрушение организма вообще являются как бы видами наказаний, расточаемых природой, беспощадно карающей тех, кто злоупотребляет ее дарами.

Для успешной борьбы с чувственными соблазнами служит воля, подкрепляемая доводами ума и требованиями религии, основанными на Божественных заповедях. Здравый смысл подсказывает неопровержимо, что для сохранения себя от предрассудков чувственности всего проще удаляться от того, что распаляет воображение в эротическом направлении в виде рисунков, книг, разговоров, зрелищ и таких свиданий глаз на глаз, которые явно опасны для целомудрия. Господь учил: «вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем» (Mф. 5:27–28). И язычники понимали, что нарушение целомудрия начинается с воззрения и пожеланий. «Александр (Македонский), взяв в плен дочерей Дария, о которых засвидетельствовано, что красота их была удивительна, не удостоил и видеть их, считая постыдным – победителю мужей уступать над собой победу женщинам. Это указывает на одно с заповедью, что воззревший на женщину для услаждения за то, что допустил в душу желание, не освобождается от вины» (Василий Великий).

Высший вид целомудрия, по учению христианскому, составляет девство. О девстве нет заповеди, а есть только совет евангельский, поэтому оно не входит в число общих христианских обязанностей и должно быть рассматриваемо только как особенное состояние, порождаемое особой любовью к целомудрию.

3) Безусловно полезным средством для поддержания здоровья служит разумно-полезный и честный труд с исполнением требований нравственной и физической гигиены. Составляя необходимое условие жизни, телесный труд освящен примером Господа Иисуса Христа и Святых Апостолов. Труд воспитывает человека, поддерживает в нем духовную бодрость, доставляет ему чистые утешения и радости. Напротив, держание тела в покое, сонливость, нега не только расстраивают здоровье человека, но расслабляют и душевные его силы.

4) Одежда. Если мы припомним историю грехопадения наших прародителей, то для нас станет ясным смысл и цель одежды. Первые люди, как только нарушили заповедь Божию о невкушении плодов с дерева познания добра и зла, почувствовали свою наготу, а вместе с тем и стыд друг перед другом и сшили себе опоясания из смоковничных листьев. (Быт. 3:7). Когда Господь Бог явился в рай, Он осудил людей за их грех. Вместе с осуждением людей вся природа, доселе покорная человеку, стала во враждебное положение к нему. Это враждебное положение природы простерлось не только по отношению к трудам человека, оно коснулось и самого человека. Появились болезни, а потом и смерть стала уделом всего человечества. Осудив людей на изгнание из рая, Господь Бог сшил им кожаные одежды (Быт. 3:21). Таким образом, одежда явилась для людей, во 1-х, как защита от наготы, следовательно, как печать их падения, а во- 2-х, как средство для ограждения себя от вредных действий природы, как средство для защиты своего здоровья. Поэтому, христианин в вопросе об одежде прежде всего должен иметь эти две стороны. Отсюда видно, что роскошь в одежде несовместна с истинным ее назначением и с духом христианства.

Преступник не будет заботиться об украшении своих кандалов, потому что они – знак его позора; так точно и христианин, не должен допускать роскоши в одежде, потому что она – знак его падения, греха, прикрытия наготы. Не допуская роскоши в одежде, христианин, однако не должен допускать и неряшества. Вращаясь в обществе и исполняя различные общественные обязанности, он должен соблюдать относительно одежды общественные приличия и подчиняться тем формам, какие свойственны известному классу служащих лиц. Несоблюдение этих условий будет показывать в человеке, во-первых, цинизм, неуважение к общественным приличиям и тем самым давать повод к осуждению и во-вторых, то, что для такого человека личный произвол выше всякого закона.

Что сказано относительно одежды, тоже самое нужно сказать и относительно жилища. Жилище, как и одежда, должно напоминать человеку о его греховности, потому что оно есть тоже следствие нашей греховности и является средством защиты человека от вредных действий природы. Удобство и уютность в жилище позволительны, но роскошь является тоже неуместной, потому что она как в этом случае, так и в одежде, может поработить себе человека и тем самым удалить его от служения Богу. Святой Иоанн Златоуст, описывая необыкновенную роскошь отделки домов в его время рассказывает следующее: некоторый философ приглашен был в дом к одной из современных знаменитостей. Дом блистал мрамором и другими украшениями; пол был устлан коврами. Гость, войдя в дом, плюнул в лицо хозяина; на вопрос последнего о причине наглого поступка, он отвечал, что имел необходимость исполнить естественную нужду и, найдя в доме повсюду изящество, был вынужден избрать лицо хозяина. («Отечник» Еп. Игнатия, стр. 485).

Поведение во время болезни. Сохраняя здоровье, как великий дар Божий, и избегая всего, что может его расстраивать, мы должны пользоваться и средствами для восстановления его. Так как болезни есть одно из тяжких последствий греха и наказания за него, то мы прежде всего в посещениях болезнями должны обращаться к Подателю жизни, прося Его о своем исцелении, и стараться об исправлении своей жизни. И то, и другое ясно внушает нам слово Божие. «Чадо, в болезни твоей не презирай, пишет премудрый сын Сирахов, но молися Господеви, и той тя исцелит; отступи от прегрешения и от всякого греха очисти сердце твое» (Сир. 38:9–10). Господь, Спаситель наш, исцелявший неисцелимые болезни во время земной Своей жизни, установил в церкви таинство Елеосвящения для исцеления посещающих нас недугов и болезней. Посему болящие с верой и надеждой исцеления должны прибегать к этому таинству, и притом в начале болезни, а не в конце ее, когда уже нет никакой надежды на исцеление, как это делают многие, неправильно почитая его только приготовлением к смерти. Апостол Иаков пишет: «болит ли кто в вас, да призовет пресвитеры церковные, и да молитву сотворят над ним помазавши его елеем во имя Господне, и молитва веры спасет болящаго, и воздвигнет его Господь и аще грехи сотворил есть, отпустятся ему» (Иак. 5:14–15).

При обращении к Богу с молитвой и к дарованным в церкви средствам исцеления недугов душевных и телесных, надо пользоваться и средствами врачевания, предлагаемыми наукой. «Господь создал от земли врачевания, и муж мудрый не возгнушается ими... Дай место врачу, ибо Господь создал его, да не удалится от тебя, ибо он нужен тебе» (Сир. 38:4–12). Известно, что один из апостолов Христовых, именно евангелист Лука, был вместе и врачом. Не должно только исключительно полагаться на врачей и думать, что они только своим искусством и опытностью исцеляют болезни, а должно смотреть на них как на орудие Божией к нам милости. Во всяком случае не должно забывать и о последней, ни для кого неизбежной, судьбе человека. Болезни – предварение смерти, пути к ней и напоминание о ней. Поэтому, болящему должно, по возможности, привести в порядок свои дела, т. е. сделать законное распоряжение о своем доме, примириться с ближними и вознаградить их за вред, причиненный им какой-либо с его стороны неправдой и, приготовив себя покаянием и причащением Святых Тайн, предать себя воле Господней. И всегда должно быть готовым к неизвестному для нас часу смерти, особенно должно готовиться к ней в случаях трудной и опасной болезни.

Христианский взгляд на смерть и отношение к ней. – Смерть можно рассматривать с двух сторон: внешней и внутренней, видимой и сокровенной. По внешнему виду смерть всякому известна. Это есть остановка кровообращения, оцепенение чувств, прекращение дыхания, охлаждение, разрушение телесного нашего состава, смрад и тление.

Вот что смерть по общему понятию! Само слово смерть, или правильнее смердь, взято от одного из многочисленных признаков смерти, которому подвергается тело по разлучении с душой. Иные смерть олицетворяют, изображая ее в виде скелета, держащего в руке косу и прочие принадлежности, касающиеся до расторжения души с телом. Но и это относится до внешнего вида смерти, не объясняющего существа дела и не показывающего, что такое смерть сама по себе.

Многозначительно смерть называют сном, или успением. Действительно смерть есть сон, после которого человек должен проснуться или прийти в чувство. Но это сравнение смерти со сном преимущественно относится к состоянию тела, в какое оно приходит в минуты смерти. Человек, умирая телом, как бы засыпает, ложится в могилу, будто в постель; а перед страшным судом проснется, воскреснет. О душе же нельзя этого сказать. Она во время смертных минут тела только на самое короткое время приходит у некоторых людей в смятение, запутанность и затмение, но, отрешившись от тела, она опять начинает и мыслить, и желать, и действовать, соответственно новому ее состоянию. Словом, душа и при смерти не умирает. Об этом пророк Давид говорит так: «не умру, но жив буду, и повем дела Господня» (Пс. 117:17).

Еще весьма утешительно смерть называют преобразованием. Точно, человек через смерть не уничтожается, а только изменяется, преображается, получает другое свойство. С ним почти тоже через смерть случается, что с шелковичным червем. Червь этот завивается в так называемую кокону, замирает, лежит в коконе, как во гробе, а через несколько времени выходит из своего гроба, но уже не в виде червя, а в виде бабочки. Для предотвращения сбивчивости понятий заметим, что и это сравнение относится только к телу. Тело наше в свое время воскреснет, восстанет от гроба в новом виде, как замечает апостол Павел. «Сеется, говорит он, тело душевное, восстает тело духовное» (1Кор. 15:44), т. е. тонкое, легкое, удобопроницающее; а душа, и при смерти, и по смерти тела, не может, по существу своему, измениться, или перемениться.

Что же такое смерть, рассматриваемая со стороны внутренней и собственно в отношении к душе? В отношении к душе смерть есть самый краткий сумрак, предшествующий рассвету вечного дня. Как в природе перед рассветом на время бывает сумрак, так и перед рассветом вечной жизни, бывает мгновенный сумрак, или смерть. В этом отношении смерть еще можно назвать рождением человека для жизни вечной. И действительно, в настоящей жизни тело наше есть то же, что утроба матери для дитяти, что яйцо для птенца. Дитя выходит из утробы матери, птенец пробивает скорлупу, является для новой жизни: так и через исхождение в минуты смерти из тела мы рождаемся для новой – вечной жизни, для новых обитателей, для сожития с новыми существами, для новых понятий, для новых желаний, для новых действий.

Св. отцы церкви блаж. Августин и св. Амвросий Медиоланский на вопрос: можно ли считать смерть злом, дают отрицательный ответ. Св. Амвросий написал даже особое сочинение: «О благе смерти» (De bono mortis). Он различает три рода смерти: смерть в человеке благодати или лишение, потерю ее человеком, и в таком случае смерть есть поистине зло; – смерть в человеке грехов или очищение от грехов и это – не смерть, но жизнь и истинное благо; и наконец –смерть, которая отделяет душу от тела, и она для праведников благо, хотя она и наводит на многих ужас. Но этот ужас перед смертью есть не столько вина самой смерти, сколько наша собственная вина, так как мы слишком предаемся радостям земным и слишком привязываемся к этой жизни.

Хорошо заметил праведный Иов, что истинная жизнь в надежде и что эта жизнь есть только семя, и что между настоящей и будущей жизнью существует такое же различие, какое между зерном, истлевающим в борозде, и колосом, окрашивающимся в золотистый цвет. – Смерть есть ничто иное как прекращение зла, и грехов. Следовательно, смерть есть благо, потому что без нее нет никакого воскресения; она – начало и путь к перемене на нечто лучшее.

Можно ли христианину желать смерти? Желание смерти есть вещь сомнительная. Очень часто оно есть нежелание трудиться и сносить бедствия жизни. Если даже оно есть положительное желание совершенной жизни за гробом, то и тогда надобно помнить, что смерть всегда преждевременна, если она не посылается еще человеку Богом. Господь, «в книге Которого записаны все дни, назначенные для человека», «в руке Которого душа всего живущего и дух всякого человека», лучше знает, когда пора окончиться нашей жизни.

Вообще говоря, желание смерти тем подлиннее и полноправнее, чем более человек созрел для вечной жизни, и тем фальшивее и бесправнее, чем менее он созрел для нее. В последнем случае, вместо того, чтобы желать смерти, необходимо позаботиться об истинно-христианской жизни. Христианство смотрит на всю жизнь человека – земную и загробную – как на один непрерывный процесс нравственного совершенствования. Вечная жизнь есть вечная нравственная деятельность, и вера в вечность есть могущественный двигатель нравственной жизни христианина.

Страшный грех самоубийства. Самое тяжкое преступление, противоположное нравственной обязанности человека сохранять жизнь и здоровье есть самоубийство. Самоубийство можно различать двух видов: 1) прямое и грубое, когда человек насильственно лишает себя жизни каким-либо смертоносным орудием, или другими какими-либо способами, и 2) не прямое и тонкое, когда человек невоздержанием и другими пороками постепенно сокращает собственную жизнь.

Наблюдения за статистикой смертности показывают нам, что много людей погибает от самоубийства и, что всего ужаснее, процент такого печального явления растет с неумолимой неизбежностью. В Европе ежегодно насчитывают около 50 тысяч самоубийств. Основные причины всегда одни и те же –недовольство жизнью. Видоизменяются лишь цифры, – выражающие отдельные виды тех случаев, которые привели к решимости покончить с собой. Вообще же к самоубийству приводит между прочим: неимение заработка, психическое расстройство, желание избегнуть позора от разоблачения безобразного поступка; страх предстоящего наказания, разочарование и отчаяние, невыносимая обида, влияние алкоголя, бесцельность жизни; нестерпимая скука, пустота, доводящая до потребности прекратить такое невыносимое состояние и проч.

Чтобы человека не приводило к самоубийству, оно есть самое законопреступное из убийств по следующим основаниям:

1) В самоубийстве наша христианская религия видит: восстание против того, что нам предназначено свыше; присвоение себе человеком власти над своей жизнью, тогда как право на жизнь и смерть нашу принадлежит исключительно Богу; наглый протест против того, что нам предназначено Творцом, и насильственное прекращение тех явлений в нашей личной жизни, которые, по неисповедимой для нас мудрости Божией, предназначены для очищения души и облегчение ей пути в царство небесное.

Самоубийство противно основным законам природы (нет ни одной силы в природе, которая была бы направлена против самой себя и стремилась бы к самоуничтожению) и естественному стремлению человека к самосохранению. –Если противно природе убить другого подобного нам человека, то тем более противно природе убить самого себя.

3) Самоубийство противоречит всем утешительным истинам христианской религии. Религия требует от нас покорности Божественной воле Создателя мира. христианского смирения перед тем «крестом», нести который предназначено каждому из нас, и поучает, что в минуты скорби мы должны молиться с верой, что Бог, как источник милосердия, облегчит наше бремя и наградит в загробной жизни за безропотное исполнение Его завета.

4) Самоубийство разрушает нравственные обязанности человека к ближним. Лишая себя жизни, самоубийца тем самым лишает ближних своей помощи, любви, благодарности, правильного употребления своих сил для их блага и т. д. Чем, как не глубокой безнравственностью, назвать позорное малодушие того, кто фактом самоубийства безжалостно ввергает в безысходное горе тех, для кого бытие этого существа имеет неоценимое значение?..

Известный мыслитель 18 века Ж. Ж. Руссо, в виде беседы с человеком, жалующимся на то, что жить ему надоело, высказывает свое воззрение на самоубийство в таких выражениях... «Ты говоришь, что жизнь есть зло... Имея в виду, что все зло заключается в дурном настроении твоей души, не сжигай своего дома только для того, чтобы избавиться от труда привести его в порядок. Не говори более, что жизнь     есть для тебя зло, потому что от тебя зависит сделать ее добром, а если зло заключается в твоей прошлой жизни, это представляет лишь новое побуждение к тому, чтобы продолжать жить еще. Ты говоришь, что, не имея официальных обязанностей, ни семейства, ты считаешь себя свободным от всего. А общество, которому ты обязан сохранением своей жизни, развитием твоих талантов и способностей? А отечество, которому ты принадлежишь, а несчастные, нуждающееся в твоей помощи, – разве ты ничем не обязан перед ними? Знай же, что смерть, о которой ты помышляешь, позорна и преступна: это есть похищение у всего человеческого рода. Если в глубине твоего сердца осталось хоть малейшее добродетельное чувство, я научу тебя полюбить жизнь. Каждый раз, когда ты почувствуешь желание покончить с ней, скажи себе: «сделаю ка я еще одно доброе дело, прежде чем умереть». Затем, отыщи какого-нибудь бедняка, нуждающегося в помощи, какого-нибудь несчастного, жаждущего утешения, какого-нибудь страдальца, нуждающегося в защите. Если такое рассуждение удержит тебя сегодня, оно удержит тебя завтра, послезавтра и в течение всей твоей жизни; если же оно тебя не удержит, ты – не что иное, как злодей» ...

Некоторые в самоубийстве желают видеть мужество, геройство; но это несправедливо. Вернее, в этом преступлении проявляется нравственное ничтожество человека. Истинно-христианское мужество заключается в самообладании и в терпеливом перенесении всевозможных скорбей и испытаний.

Решающиеся на самоубийство обыкновенно говорят: мы не имеем цели в жизни, мы лишены средств быть полезными себе и другим, судьба преследует нас, мы не можем ожидать себе никаких радостей в жизни, мы не можем переносить позора и т. д. В основании всех этих и подобных извинений заключается мелкое и преступное самолюбие, привязанность к земному, чувственному, упадок религии и нравственности. Поэтому, церковные законы запрещают отпевать самоубийцу, если только самоубийство было совершено сознательно и в здравом состоянии, а не в состояли умопомешательства.

К внешним благам человека относятся: богатство, почести, житейские удовольствия. Называются они внешними благами потому, что доставляют человеку некоторые удобства в его трудной жизни. По своему существу они не есть истинное благо, в нравственном отношении сами по себе они ни добро, ни зло, не могут сделать человека ни счастливым, ни несчастным. Они могут принести человеку счастье или несчастье, быть для него добром или злом, смотря по тому, насколько господственно к ним отношение самого человека. С христианской точки зрения богатство, как и бедность, сами по себе не составляют ни добродетели, ни порока. Все зависит от того, как человек смотрит на свое богатство или бедность и каково его поведение в том или другом состоянии. Завистливый к благосостоянию ближнего, озлобленный, вечно недовольный и ропщущий на Бога и Его Святой промысл также далек от царствия Божия, как и самодовольный, верящий в силу своего богатства, забывший о Боге и ближних и думающий только о себе и своих удобствах и удовольствиях богач.

Как все, чем пользуется человек, богатство есть дар Божий, но пользование этим даром представляет особые затруднения и искушения. Если во многом, то в пользовании богатством в особенности, христианину нужно помнить предостережение Апостола Павла: «все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мной» (1Кор. 6:12).

Для того, чтобы приобретение богатства и пользование им не были противны Закону Божию, должно соблюдать следующие условия: 1) можно приобретать богатство только честным трудом, без всякого ущерба благосостоянию других; 2) забота о приобретении богатства не должна отнимать времени на дела благочестия христианского и вообще порабощать себе мыслей и желаний наших. Целью обогащения должно быть не само богатство, а возможное при этом облагорожение жизни и благотворение другим. Богатым, сообразно с более обеспеченным от нужды положением, заповедуется в особенности «благое делати, богатитися в делах добрых, благоподатливым быти, общительным» (1Тим. 6:18).

Под именем почестей разумеется высшее, сравнительно с другими, положение в обществе. Апостол Павел говорит: «аще кто епископства хощет, добра дела желает» (1 Тимф. 3:1), а епископство есть почесть, в смысле высшего положения в обществе, но вслед за этим апостол показывает и условия пользования такой почестью: епископ должен быть непорочен, трезв, целомудрен и проч. Из этих слов апостола видно, что христианину не воспрещается желать возвышения в обществе, но под условием искреннего стремления в высшем звании с наибольшим усердием послужить Богу и ближним. Имеющий это искреннее желание живо сознает, как велики и трудны обязанности, соединенные с высшим званием и, как тяжела ответственность за исполнение их перед Богом и людьми. Поэтому, как бы искренно он ни желал послужить Богу и ближним, сам не решится искать почестей. Домогательство же почестей есть признак того, что человек ищет только прав, а не дела, и несообразно со смирением христианина.

Удовольствия. Ловец диких зверей пустыни пришел однажды для ловли в гору, где подвизался величайший подвижник св. Антоний Великий. Увидев, что авва Антоний утешает братию, предается с ней играм, он соблазнился этим. Старец, желая успокоить его и показать, что нужно иногда братии предоставлять некоторое послабление, сказал ему: «вложи стрелу в лук твой и натяни его». Охотник сделал это. Старец сказал: «еще натяни». Охотник натянул лук туже. Старец опять говорит ему: «натяни еще более». Охотник отвечал: «если сверх меры натянуть лук, то он переломится». На это авва Антоний сказал: «так бывает и в деле Божием. Если будешь сверх меры напрягать силы братии, то они скоро отпадут от дела Божия; необходимо давать им послабление». Ловец, услышав это, выразил свое согласие и пошел от старца с большой пользой, а братия, утвердившись в правильном воззрении на свой подвиг, разошлись по кельям» («Отечник»). Рассказ этот имеет глубокое значение. Как видно, и монашеский аскетизм не совершенно отвергает мирские удовольствия. Когда зверолов заметил преп. Антонию, что, «если сверх меры натянуть лук, то он переломится», тогда преподобный выяснил, что и человеческая натура не выдержит постоянного напряжения, что послабления, в виде чистых удовольствий, необходимы.

Радость и веселье сердца составляет один из отличительных признаков христианина. Христианская религия не запрещает радостей, но старается сделать человека истинно радостным и веселым. Слова ап. Павла, с которыми он обращается к филиппийцам: «радуйтесь всегда в Господе, и еще говорю, радуйтесь» (Филипп. 4:4), имеют всеобщее значение и лучше всего опровергают те несправедливые упреки, какие делают христианству, что оно будто отнимает у человека все удовольствия жизни и внушает ему постоянно мрачные и печальные мысли о смерти.

Иисус Христос не отрицал удовольствий, как отдыха от трудов. Он умножил вино в Кане Галилейской и через то умножил довольство гостей и хозяев. В притче о блудном сыне Он упоминает о пении и ликовании по поводу возвращения блудного, как о непредосудительных выражениях человеческой радости. И ныне в общественной молитве часто слышится призыв к веселью: «радуйтеся, людие, веселитеся, приидите, руками восплещим» ...

Радость – бескорыстна, естественна, благородна и прекрасна. Это – просто расширение жизни. Наслаждаться также хорошо, как мыслить. Но когда мысль становится целью жизни, то это – уродливо. Так точно и наслаждение не должно быть целью жизни: иначе оно не расширит жизнь, а сузит ее, утомит душу и расслабит телесные силы.

«Удовольствиями, говорит Дмитрий Архиеп. Херсонский, достигается необходимое отдохновение от трудов. Не только тело человека имеет нужду в отдохновении и обновлении сил, а и душа его, утомляемая суетой дел своих, также нуждается в отдохновении, освежении и обновлении. Тело укрепляется пищей и сном, а душа ищет забвения своих печалей, освежения и ободрения сил своих в других, более свойственных ей наслаждениях. Все это естественно, даже необходимо, а потому не может быть осуждаемо».

Христианство только на одно при этом обращает наше внимание, именно, чтобы мы избегали греховных удовольствий и старались избегать тех опасностей, которые скрываются в мирских удовольствиях. В выборе тех или иных удовольствий нужно сообразоваться с индивидуальными особенностями личности каждого, жизненными условиями и общественным положением.

«Все мне позволительно – говорит о себе св. апостол Павел, – но не все полезно, все мне позволительно, но не все назидает; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мной» (1Кор. 10:23; 6:12).

Только физически, нравственно и духовно полезное, – то, что освежает и возвышает наш дух, нравственно ободряет нас, укрепляет наши силы и энергию к исполнению обязанностей и к перенесению труда, – это только и может доставлять нам истинное удовольствие. Если удовольствие назидательно, может служить уроком для нравственного совершенства человека, оно позволительно; а если оно только портит человека, сбивает его с истинного пути, нравственно развращает его, что особенно нужно сказать об азартных играх, некоторых танцах, театре с постановкой пьес порнографического характера, маскараде, то их должно избегать. Наконец, можно испытать всякого рода нравственно дозволенные удовольствия, но не следует делаться рабом их, не следует доходить до той крайности, чтобы они возобладали над нами. Вообще все то, относительно чего нет прямого запрещения в Законе Божием, что согласно со славой имени Божия и требованиям нравственного Закона и совести, – все это может быть предметом наслаждения и удовольствия для человека-христианина. «Чистым вся чиста». (Тим. 1:15). Христианская вера дает нам в руки мерило, масштаб, по которому мы безошибочно можем судить о том, что позволительно или не позволительно. Это мерило есть Евангелие, этот масштаб – Св. Заповеди. Все, что противоречит им, – не позволительно и поэтому греховно, хотя бы «свет» или так называемая мода, и извиняли и оправдывали это. Для нас, христиан, мода не может быть таким мерилом, по которому бы мы определяли свои действия, хотя бы и весь мир отдался ей на служение, рабски повергался у ног ее. Нет, наш масштаб нравственно выше, он – в Боге и Его Евангелии. Это –компас, который направляет наш корабль среди бурного житейского моря к вратам вечности. И поэтому, если касательно мирских удовольствий становится вопрос, позволительны ли они или нет, мы должны решить его не по тому, как судит об этом мир, но как вещает Бог и Его Евангелие.

Доброе имя. Предосторожность от честолюбия. Каждый человек вращаясь в обществе, имеет свой нравственный склад, свой характер, и этот характер так или иначе проявляет в своей общественной и семейной деятельности. Такое или иное направление человека, его деятельность, производят известное впечатление на окружающих его лиц, и, поэтому, естественно, эта деятельность может подвергаться оценке. Желание, чтобы со стороны общества был высказываем правильный взгляд как на нас самих, так и на нашу деятельность, есть естественная склонность человека защищать свое доброе имя. В книге притчей Соломоновых о добром имени говорится так: «лучше имя доброе, чем богатство многое». (12:1). У Иисуса сына Сирахова об этом же предмете так говорится: «заботься об имени, ибо оно пребудет с тобой долее, нежели многие тысячи золота. Дням доброй жизни есть число, но доброе имя пребывает во век». Из приведенных мест священного писания видно, что доброе имя должно быть дорого для человека. Но оно должно быть дорого не само по себе, а постольку, поскольку оно является плодотворным для нравственной деятельности. Доброе имя не есть благо само по себе, и, поэтому, оно не может быть целью жизни христианина, оно может быть важно не для нас самих, а для нашей нравственной деятельности.

Доброе имя приобретается добрым поведением и честным исполнением своих обязанностей. Добрые дела вслед нас ходят и окружают человека заслуженными или славой, или почетом. В особенности доброе имя человека утверждается после его кончины, и над каждым из нас прежде Суда Божия произносится суд человеческий, каков кто был человек. Таким образом, доброе имя каждого составляется из всей совокупности его жизни.

Впрочем, бывают случаи, когда человек может и должен сам защищать свое имя, когда, например, возводятся на него какие-либо подозрения и обвинения, могущие подать соблазн другим и повредить доброму имени. Но эта защита доброго имени не должна иметь характера мести и должна вестись с кротостью и спокойствием, с сознанием своей правоты и достоинства, и в крайнем случае, когда не остается возможности бороться против клеветников и поносителей доброго имени, выражается глубокой скорбью и молитвой за врагов.

Честолюбие. Попечение о сохранении своей чести или добром имени нужно отличать от честолюбия. Первое – добродетель, а последнее – порок. Человек, зараженный честолюбием, поставляет целью своей жизни и деятельности снискание себе чести или почестей от других людей, хотя бы на самом деле он и не заслуживал этого по своим личным качествам, и употребляет для этого всевозможные средства законные и не законные. Честолюбие противно существенным обязанностям человека к Богу, к ближним и к самому себе. Честолюбивый человек, забывая о Боге, единение с которым он должен поставлять целью всей своей жизни и деятельности, вместо Бога поставляет самого себя. Свое «я» он делает идолом, которому служит и угождает.

Честолюбие нарушает обязанности человека по отношению к ближним. Вместо должного уважения и любви к ближним, честолюбивый человек смотрит на других людей, как на средство, для достижения своих собственных честолюбивых целей. Он требует от них незаслуженного почтения и уважения к себе, и тех, которые справедливо отказывают ему в этой почести, он преследует, желает сделать им вред и прибегает для этого к бесчестным средствам, как: к клевете, злословию, коварству и др.

По отношению к самому себе честолюбие преступно тем, что, заграждая путь к самопознанию, препятствует нравственному усовершенствованию человека, следовательно препятствует достижению ему главной цели и назначения – вечной блаженной жизни в единении с Богом; честолюбие отравляет человеку и временную жизнь. Домогаясь почестей от других, честолюбивый в редких случаях получает их, и то не от чистого сердца. Большей частью он встречает нелюбовь, нерасположение к себе, даже отвращение, потому что ничто так не отделяет человека от других людей, как постыдное искательство, пресмыкательство в погоне за почестями. Это причиняет ему постоянное беспокойство и великие нравственные страдания. Чтобы предохранить себя от этого порока, нужно, по замечанию Св. Иоанна Златоуста, чаще помышлять о славе не суетной, мирской и скоропреходящей, но о славе истинной, небесной и вечной.

Предосторожность от любостяжания. Богатство может быть благом, если им пользуются для спасения души. Но богатство может быть и злом, если люди, во 1-х, ложными путями стремятся к богатству и достигают его, и во 2-х, неправильно им пользуются. Кто поставил себе целью жизни внешнее довольство, чувственные удовольствия, тому, естественно нужны деньги для удовлетворения этих потребностей. Впрочем, есть люди, которые любят деньги ради самих денег и стараются всю свою жизнь служить этому золотому тельцу. Лица первого разряда считают деньги средством для разного рода чувственных удовольствий, а люди второго – целью, и в этом их разница. Но как тем, так и другим одинаково нужны материальные средства, и они всю свою жизнь ищут денег для своих безнравственных целей. Эта погоня за материальными благами извращает всю их жизнь. Страсть к деньгам, как бурный поток, охватывает их всецело и против воли несет их в пучину греха и разного рода преступлений. Воля таких людей парализована, и они уже не останавливаются в погоне за богатством ни перед какими препятствиями. Совесть, честь, закон, благо ближних: все это приносится в жертву золотому богу. Ради обогащения, ради золота происходят убийства, подлоги, обманы, ставки на карту своей чести и разврат. В конце концов уделом таких лиц является разбитая жизнь и полное нравственное недовольство. Это – лица, которые неправильными путями стремятся к богатству и неправильно им пользуются. Нужно заметить, что есть и такие лица, которые думают оправдать благочестивой целью неправильные способы приобретения богатства, прикрывают грех одеждой святости, наружного благочестия, а есть и такие люди, которые злоупотребляют правильно нажитыми или перешедшими к ним по наследству деньгами и имуществом. Как для тех, так и для других лиц богатство является злом и ведет их к вечному осуждению. Иисус Христос говорил народу, чтобы люди береглись любостяжания, ибо «жизнь человека не зависит от изобилия его имения», и эту мысль он пояснил притчей о богаче, у которого уродилась нива (Лук. 12:15,21).

«Богатство» и вредит человеку, и пользует, смотря потому, каков человек. Так вино для разумного – лекарство, для безумного – яд; меч – доброму защита, злому – пагуба, ему и другим; огонь и пользует, и вредит. Сам разум и пользует, и вредит, – пользует тому, кто употребляет его на пользу себе и ближним; вредит, когда оно служит орудием зла.

Так и богатство имеет двоякое значение: каково сердце человека, таково и оно». (Тихон Зад.).

Один восточный царь захотел быть всех счастливее, стал собирать богатства. Накопил тьму сокровищ, а счастья не нашел.

– К богатству надо славы, – думает он тогда; и с большим войском пошел войной на соседей. Разрушил одно, другое царство, а счастья в душе все нет, и нет. От потоптанных полей, пожарищ, изувеченных солдат, тысяч вдов и сирот, только горе пуще на сердце. Позвал он мудреца и поведал ему свою скорбь.

– Ты не так ищешь счастья. Ты и жизни не знаешь, не умеешь отличать важного от пустого – говорит мудрец. Узнай жизнь, как она есть, а не как она тебе кажется.

Послушал царь совета, поручил царство приближенным, а сам пошел простым человеком по земле. Много диковинного для себя он увидел, многому понял настоящую цену. Дошел он через пустыню до громадной стены и стал стучаться. То была ограда рая.

– Кто там?

– Я – властелин, Завоеватель мира!

– Тут знают победителей зла в своем сердце.

– Одолел ли ты злобу и лукавство в себе?

Молчал пришелец, молчали и за стеной. Тогда он стал просить хоть что-нибудь на память. Ему дали ящичек и не велели смотреть, пока не придет домой.

Раскрыл царь дома дар; там кость от человеческого черепа. Нахмурилось его лицо, но мудрец сказал: «Не сердись, государь. Эта кость – великий урок. Вели принести весы и много, много золота, и клади все на весы».

Положили кость на одну чашку весов, золото на другую. Чем больше золота кладут, то чашка с ним выше и выше, кость перетягивает. Наложили сотни пудов, а чашка с костью все тяжелее к низу. Но вот мудрец посыпал кость горстью земли, и чашка с золотом упала на пол.

– Видишь, государь? – сказал мудрец. Сытых глаз нет. Сколько человеку богатства не дай, ему все мало. Ничтожному человеческому черепу мало всего мира, а посыпь его землей, уйдет человек в могилу, ему ничего снаружи больше не надо. С собой человек несет только то добро, или зло, которое он сделал при жизни. Ты ищешь счастья, оно внутри тебя. Пример назидательный!

У нас обыкновенно смотрят на счастье, как на цель человеческой жизни, соединяя его с жизненными удобствами. Но такое счастье не отвечает вечному назначению человека, не отвечает самому имени «человекя». Естественны наши стремления к этому на земле; но наше сознание должно подсказать, что это понятие счастья должно иметь внутри идеал совершенного человека, должно побуждать нас к восхождению к этому идеалу. А идеал, как таковой, должен всегда царить над всеми, быть выше всего. Везде ищут истинного, лучшего счастья; дни и ночи проводит в этих поисках, но это истинное, искомое счастье как бы бежит от всех: лучшее не дается, счастье не достигается. Почему же? Потому, что в этих стремлениях, бесспорно добрых и несомненно искренних, нет точки опоры, нет того неложного, непременяемого начала, на котором должны построяться все исследования человеческие, нет единой, всегда равной себе вечной истины. Одни стремятся отыскать идеал этого счастья во всеобщем равенстве и братстве, под покровом будто бы христианских начал и всякий раз бесполезно, и именно потому, что теряют идею единства в самом принципе. Другие – ищут счастья в богатстве, его увеличении, третьи – в веселой жизни, удовольствиях и развлечениях. Но счастье и эгоизм не могут процветать на одном и том же стебле.

Римский Император Нерон был замечательным примером эгоизма и исключительной погони за счастьем. Удовлетворение своим собственным желаниям, не взирая на несчастье и интересы других, было его единственной целью. Немногие обладали большими средствами и возможностью удоволетворять своим желаниям. От сенатора и до последнего раба все в Империи рабски пресмыкались у его трона. Несметные доходы из провинций лились в его казну, и никто не осмеливался критиковать способ их расходования. Он был неограниченным монархом, державшим в своей власти судьбы миллионов людей. Он вступил на престол 17-ти лет и за 15 лет своего царствования истощил все известные средства удовлетворения страстям. «Сластолюбие плоти, сластолюбие глаз и гордость жизни» дали ему все, что были в силах дать. Он не оставил не испытанным или нетронутым ничего, что могло бы подразнить вкус, возбудить страсти или вообще послужить каким-нибудь образом удовлетворению его чувственных вожделений! После большого пожара Рима он выстроил себе золотой дворец и сказал: «Наконец то я имею помещение, подобающее человеку!» Но увы! Как тщетны были поиски его счастья! Его ослабевший аппетит и перенапряженные страсти пресытились и восставали против всякой попытки к дальнейшему их возбуждению. Они были сыты по горло и смеялись над усилиями извлечь из них еще большие удовольствия! Наконец, он принужден был бежать от разъяренного народа и укрылся в жалкой хижине невольника, трепеща, как низкий трус. В этой грязной лачуге, по его собственной просьбе, раб сделал ему одолжение, покончив его несчастное существование!

В чем же состоит это искомое людьми счастье, где идеал его?

Идеалом может быть только совершенство, совершенный человек. Но кто это – таковой идеальный человек? Кто нам укажет на это? Классическая мудрость долго искала такого человека. Искала его с фонарем в руке, в лице Диогена, искала его на земле между людьми, но увы, поиски ее не имели успеха и оказались напрасными. Не видя успехов в своих поисках такого идеального человека, как образца, которому бы следовало подражать в своих стремлениях к счастью, утомленная бесплодными и в то же время неотвязными требованиями, – языческая мудрость, в лице своих лучших представителей, Сократа, Платона и Аристотеля, пришла, наконец, к такому убеждению, что такой искомый идеальный человек может явиться только с неба, а не от земли.

Наконец, настал день спасения, и великая благочестия тайна открылась: Бог Сын явился во плоти и, не переставая быть Сыном Божьим, сделался Сыном человеческим. И как бы спала с человека та тягота, под натиском которой он постоянно находился. В Нем нашел человек удовлетворение своим вековым стремлениям и желаниям, тот идеал, к которому он должен стремиться и в котором, как источнике и первоначале, заключается и открывается ключ к уразумению, в чем состоит счастье человека.

Христос – «путь и истина, и жизнь». Он Один есть путь, которым нужно следовать, чтобы достигнуть этого счастья. Он Один есть истина, которую должно познавать и в этом познании находит для себя источник мира и внутреннего покоя. Он Один есть жизнь, с которой связаны и в Которой заключаются все жизненные начала.

Только в единении с этой вечной Истиной – Христом Спасителем – возможен правильный и верный взгляд на жизнь, разрешимы вековые человеческие гадания, возможен правильный ответ на запросы человеческого ума о счастьи.

Никакое богатство, никакое знатное положение, никакие наслаждения благами «мира сего» не составят истинного счастья. Истинное счастье в единении с Богом, в святой истине Христовой, которая вечно, неизменно, во все времена стоит, как твердая скала, при всех превратностях человеческой жизни, при всех противодействиях и нападениях на нее со стороны лжи и заблуждений человеческого разума. Искреннее желание счастья – именно должно быть желанием единения с Богом, в твердой и несомненной надежде на Его любовь и промысл, и в благочестивой жизни.

Быть счастливыми – к этому мы все назначены. «Бог любовь есть», следовательно, он не может хотеть ничего дурного, как только нашего счастья. Бог определил нас не на гнев (т. е. не на несчастье), но на получение спасения (т. е. к счастью) (1Фес. 5:9).

Счастья требует и наша природа. Человек носит в груди своей желание, пламенное, неугасимое желание, быть счастливым, – и быть счастливым не с одной только какой-либо стороны, не в одном каком-либо деле, а во всем.

По Божию распоряжению, к счастью приводит нас только один путь, – путь добродетели. «Если хочешь видеть добрые дни, уклонись от зла и твори добро (Пс. 33:13). Иисус Христос говорит: «блаженни нищие духом, блаженни кроткие, блаженни чистые сердцем, блаженни миролюбивые!». Как видите, только добродетельных и праведных людей Господь называет блаженными, т. е. счастливыми.

Такой же ответ дает нам наш собственный опыт. Все мы знаем, что счастье имеет свое седалище только в сердце. Смотря потому, довольно или недовольно наше сердце, мы называем человека счастливым или несчастливым. Часто случается, что мы надеемся вполне успокоить желания нашего сердца приобретением богатства, чести, уважения от людей, или даже наслаждением не позволенными удовольствиями и низкими страстями. Но скоро оказывается, что мы столь же неразумно поступаем, как неразумно поступал бы тот, кто глотал бы камни, чтобы утолить жажду свою, или пил бы яд, чтобы утолить голод свой.

Человеческое сердце есть весьма малая вещь, но эта малая вещь столь неизмеримо велика, что ничто земное и ничто греховное не может наполнить и удовлетворить, ее. Сердце наше создано для Бога, и потому только любовь к Богу, или что тоже истинная христианская жизнь, нравственно доброе настроение, в состоянии доставить человеку истинное счастье.

Счастье не вне нас находится, а внутри нас: там его и искать нужно. Если там нет его, то нигде не найдешь его.

Как каждый отдельный человек, так и весь род человеческий естественно стремится к господству над природой и ее явлениями. Это стремление вложено в человека при его создании. По сотворении первых людей, Бог сказал им: «наполняйте землю и обладайте ей, и владычествуйте над рыбами морскими и над зверями, и над птицами небесными и над всяким скотом, и над всей землей, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле». (Быт. 1:28).

Поэтому удовлетворение этого стремления и все действия, способствующие ему, не только не противоречат нравственному закону, а, напротив, вытекают из его требований. Плохой тот господин, который не желал бы знать, что вверено его господству, над чем он должен проявить свою власть, свое влияние. К упрочению власти над природой вели и ведут два пути: а) путь прямого и непосредственного изучения природы и ее явлений, и б) путь непосредственного единения с Богом, от которого зависит природа и ее явления, оба эти пути ведут к цели, и имеют значение, не исключая, а дополняя друг друга. Путем естественным, более общим и распространенным, могут идти все, как верующие, так и неверующие, христиане, как и язычники; а путем «новым и живым» – путем единения с Богом – могут идти только верующие и особенно христиане.

Естественное отношение к природе прежде всего состоит в том, что человек, рассматривая ее явления, прямо и непосредственно, – пользуется тем, что имеет. С течением времени, наблюдая ее законы и порядки, он создает в ней те явления, какие желает, и таким образом влияет на природу, устраняя одни явления и создавая другие. К этому созданию новых явлений ведут науки, изобретения и открытия, расширяющие область познания и способствующие улучшению жизни и ее условий. Таковы, например, изобретения, облегчающие способ передвижения, как: пароходы, железные дороги, или способ взаимного общения – телеграфы, телефоны и т. п. Bcе эти приобретения знания и техники имеют громадное значение в обыденной жизни человека, когда становятся общими и доступными каждому... Но этот путь, давая человеку видимое положение господства над природой, не в состоянии восполнить той пустоты, которая остается в душе, если она при этом не будет в общении с Богом. «Кая польза человеку, иже мир весь приобрящет, душу же свою отщетит, или что даст человек измену за душу свою» (Mф. 17:26). Этот недостаток естественного пути господства над природой выполняется другим путем, путем непосредственного общения человека с Богом, путем исполнения Его воли.

Если человек лишился рая, нарушив волю Божью, то ясно, что только через исполнение этой воли он может возвратить утраченное блаженство. Изучение природы только отчасти ведет к этому; надо чтобы не умом только, и не из одной только природы, но всем существом своим, всеми силами своими человек был предан воле Божией, как более святой и совершенной, чем его личная воля. Поэтому путь этот начинается борьбой с собой, со своими телесными и особенно греховными влечениями и помыслами, когда человек прежде всего подчиняет духу и его требованиям свое собственное тело, как ближайшее и непосредственное явление, как свою собственную природу. Достигнув господства над телом и его влечениями, человек доходит и до настоящего господства в природе внешней, видимой, не чувствуя от нее полной зависимости. Его не страшит голод, пустыня, отсутствие удобств и т. п. Безводная скала дает источники, небо приносит дождь, на жертву его сходит огонь с неба, по молитве его прекращаются поветрия, моровая язва и т. п. Он имеет уверенность, что Всемогущий Творец природы выше ее законов и может в исключительных случаях явить свою силу и приостановить их действия. Это сознание торжества человека над природой при помощи Божией ведет человека к высшей свободе духа и более живому пониманию природы и правильному к ней отношению.

И в настоящее время этим путем пользуются христиане в различных случаях своей жизни, ибо «по вере» – бывает то, что желают верующие; таковы, например, моления о дожде при засухе, об уничтожении губительного поветрия, о прекращении болезней и т. п. Отсюда обычай – всякое дело, всякое предприятие – начинать молитвой и благословением, как первым условием успеха: «без Бога – ни до порога».

При таком отношении к природе, человек видит в ней не мертвую и «Слепую материю, скованную железными законами необходимости, а живую книгу премудрости, могущества и благости Творца ее, ясное и опытное изображение Его воли.

Когда наши прародители жили в раю, все птицы, звери и животные пребывали в дружбе с ними. Цивилизация неустанно стремится к осуществлению этой райской дружбы. Не было года, не было и часа в истории человечества, когда бы оно останавливалось в движении вперед к этому райскому идеалу. Дикие породы животных, зверей и птиц постепенно и неуклонно или подчинялись условию служить человеку и жить с ним в дружбе, или вымирали в соседстве с человеком. Так произошли наши домашние друзья: коровы, лошади, свиньи, собаки, кошки и пр. Все это – живые и вековые друзья человечества, услуги которых людям бесконечны, безграничны и неисчислимы. Память об этих услугах есть нравственный долг человека.

Христианин должен быть милосердым не только к людям, но и ко всем тварям Божьим, и к животным. Бог любит все свои творения, потому он хочет, чтобы и человек заботился о домашних животных своих.

Человек есть господин и распорядитель жизни животных. Но ему не позволено мучить животных, быть жестоким к ним.

Охранительный характер господства человека над природой и бессловесными ясно сознавался еще в Ветхом Завете. Во второзаконии (20:19) читаем «если долгое время будешь держать в осаде город, чтобы завоевать и взять его, то не порти дерев его, от которых можно питаться, и не опустошай окрестностей, ибо дерево на поле – не человек, чтобы могло уйти от тебя в укрепление». Итак, сама беззащитность растений обязывает человека бережно относиться к ним даже в ужасное время войны. Есть в Моисеевом законе правила, охраняющие беспомощность животных. Сказано там: «если найдешь вола врага твоего или осла его заблудившегося, приведи его к нему; если увидишь осла врага твоего упавшим под ношей своей, то не оставляй его: развьючь вместе с ним». (Исх. 23:4,5). «Скота твоего не своди с иной породой, поля твоего не засевай двумя родами семян» (19:19). «Если попадется тебе на дороге птичье гнездо на каком-либо дереве или на земле с птенцами или яйцами, и мать сидит на птенцах или на яйцах, то не бери матери вместе с детьми: мать пусти, а детей возьми себе, чтобы тебе было хорошо, и чтобы продлились дни твои. Не паши на воле и на осле вместе» (Втор. 22: 6,7,10). «Не вари козленка в молоке матери его». (Исx. 23:19). Целесообразность этих правил для охранения жизни на земле очевидна: ни скот, ни полезные растения не должны подвергаться уничтожению от вражды между людьми, не должно убивать птиц в период деторождения, не должно работать на паре животных различной силы. Эта ветхозаветная точка зрения не устарела и теперь, и ее не худо применить к вопросам об охоте и об убийстве животных для научных целей, т. е. о вивисекциях.

Охота допустима только для уничтожения вредных животных или для удовлетворения человеческих потребностей. Но убивать птиц и животных для препровождения времени или ради потехи – двойной грех: праздность и жестокость. Люди, не совсем загрубелые, способны чувствовать мучения совести при виде последних судорог убитых им тварей. Один английский писатель признавался на закате дней своих: «хотя я прежде был хорошим стрелком, но в некотором отношении я чувствовал себя при этом удовольствии не совсем хорошо. У меня было всегда неприятно на душе, когда я убивал какую-нибудь бедную птицу, которая, когда я подымал ее, устремляла на меня свой умирающий глаз, как будто желая упрекнуть меня в убийстве ее» (Мартенсен т. 2, ч. 1 стр. 289). Св. Иоанн Златоуст неодобрительно относился к псовой охоте и говорил: «кто держит собак для того, чтобы ловить зверей, тот сам впадает в зверство». Это же замечание вполне приложимо к травле петухов, боям быков, скачкам лошадей и другим жестоким удовольствиям.

Что же касается вивисекции (производимые с ножом опыты над живыми животными), то они допустимы только тогда, когда от них ожидается весьма вероятная польза для науки.

Об одном знаменитом естествоиспытателе (Лейбнице) рассказывают, что он однажды долго и тщательно рассматривал одно насекомое под микроскопом, а потом опять с осторожностью положил его на лист. Этот поступок служит примером самого нежного сострадания, соответствующего как достоинству человека, так и природе (именно живых тварей). На разумном лежат и положительные обязанности по отношению к неразумным. Эти обязанности настолько важны, что несоблюдение их служит признаком нравственной распущенности, нечестия. Премудрый сказал: «праведный печется о жизни скота своего, сердце же нечестивых жестоко». (Притч. Солом. 12:10).

Когда Иисус Христос проходил по Галилее, вскоре после своего крещения, «уча и исцеляя всякие страдания и болезни», за Ним последовало множество народа из Галилеи, Иерусалима и Иудеи и из за Иордана. И вот однажды, увидев следовавший за ним народ, Спаситель взошел на гору и начал учить.

Долго лилась из уст Его божественная беседа о блаженствах Евангельских, об отношении ветхого Завета к новому и т. п. Наконец, Он приступил к учению о молитве, и в краткой, но ясной и живой речи дал следующее наставление своим последователям: «Когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц останавливаясь молиться, чтобы показаться перед людьми... И молясь не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны. Не уподобляйтесь им. Молитесь же так: «Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое: да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим: и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Яко Твое есть царство и сила и слава во веки аминь. (Mф. 6:5,7,9–13).

В другой раз «случилось, что, когда Иисус Христос в одном месте молился, и перестал», один из учеников Его, вероятно, не слышавший нагорной проповеди своего учителя, сказал Ему: «Господи, научи нас молиться, как Иоанн научил учеников своих. «В ответ на это Господь Спаситель снова повторил ту же самую молитву, которую некогда произнес на «горе блаженства». – Когда молитесь, сказал Он, говорите: «Отче наш, иже еси на небесех» ... (Лук. 11:1–4).

С того времени «Молитва Господня» в церкви христианской сделалась самой основной и главнейшей молитвой для всех верующих. Уже Тертуллиан (в начале 3 века) пишет: «Молитва Господня обнимает в себе не только все просьбы, но и всю почти мудрость учения Спасителя, например, дабы прежде всего мы стремились к предметам небесным, отпускали вины врагам, нашим и т. п., так что эту молитву по справедливости можно назвать сущностью или сокращением Евангелия».

«И какая молитва, говорит Св. Златоуст, может быть приятнее Отцу, как не та, которая вышла из уст Его сына».

«Если бы ты прошел все роды молитв, – свидетельствует блаженный Августин, – то не найдешь, как думаю, ни одной, которая бы не заключалась в молитве Господней».

«Какая другая молитва может быть духовнее той, которая дана нам Иисусом Христом, – пишет Св. Киприан, епископ Карфагенский. Какое более истинное моление к Отцу, как не то, которое Сын – самая истина, произнес устами Своими! Любезна и самая приятная молитва – просить Бога Его словами, восходить к слуху Его молитвой Христовой: узнает Отец слова Сына Своего, ибо если Он говорил: чего ни попросите у Отца во имя Мое, даст вам; то сколь действительнее будет моление наше во имя Его, если будем просить Его же словами».

«Источники жизни исходят из сердца, и сами желания суть главное проявление деятельности сердца. Каковы желания души христианской? Они выражаются в молитве, которой Господь научил своих учеников». (Э. Навиль. Свидетельство Христа и единство христианского мира).

Потому то молитвой Господней – в христианской Церкви с самых первых времен непременно начинаются или оканчиваются все важнейшие священнодействия и молитвословия, – и это не только у нас православных, но и у иноверных христиан, как: католиков, протестантов, коптов, армян и т. п. Молитва Господня и доселе у всех народов христианских составляет также неотъемлемую принадлежность вечерних и утренних молитв, и не знать ее, по понятиям всех христианских вероисповеданий, также грешно и богопротивно, как не знать и основных истин учения Христова, излагаемых в Символе веры.

Тем более, конечно, необходимо и обязательно для всякого христианина исполнять все нравственные правила и наставления, какие предписываются в этой молитве. Блаженный Августин пишет: «Молитва Господня заключает в себе семь прошений, из которых первые касаются предметов вечных, а остальные четыре – временные, которые со своей стороны настолько суть временны, чтобы мы через них достигли вечности».

Действительно, краткая по объему, но богатая содержанием молитва Господня объемлет все существенное, о чем должен молиться христианин. Небо и земля, высота и глубина, слава и величие Божие и нужда, и бедствие человека – все это совмещено здесь. Эта молитва применима ко всякому положению и случаю жизни и одинаково пригодна для всех людей. Она разделяется на две части: первая часть направляет мысли наши вверх, к Богу, которого честь, царство и воля должны быть первым предметом наших желаний, а вторая – низводит наши мысли на землю, направляет их на наши телесные и душевные нужды и потребности.

В жизни св. преподобномученика Макария (св. преподобномученик Макарий из Овруча, что в 110 вер. от Киева, убит был татарами 7 сентября 1653 года), когда он был архимандритом Каневским, был такой случай. Одна скорбящая мать просила помощи преподобного: ее сын, молодой человек, вел самую рассеянную жизнь. Преподобный согласился исправить юношу и уговаривал его переменить порочный образ жизни. Юноша плохо слушал наставления святого и, наконец, как-то раз сказал преподобному Макарию:

– «Зачем принуждают меня долго молиться?».

– «Долгие молитвы – отвечал ему преподобный, – совершают иноки по обету, и это к тебе не относится. Но вот что относится к тебе: оставаться тебе без молитвы то же, что осудить душу на голодную смерть; читай одну молитву: «Отче наш», и в ней найдешь все – и свет богопознания, и уроки для жизни, и утешение, и силу для духа; прочесть эту молитву со вниманием, думаю, не тяжело».

На этот раз рассеянный сын послушался. Он прочел молитву Господню и так она понравилась ему, что он стал читать ее чаще и чаще и читая учился добру. Скоро он совершенно переменился: стал внимателен к себе и трудолюбив (М.–Ч. на р. языке. Книга дополнительная – первая).

Богатое сокровище заключается в молитве Господней! Чем больше смотрим мы на небо, тем больше открываем звезд; чем больше размышляем о словах молитвы Господней, которые есть дух и жизнь, тем больше различаем истин. В чувствах, которые должна выражать, и вместе с тем укреплять эта молитва, нет ничего такого, что могло бы разделять христиан и есть все, что должно их соединять.

Почтение к родителям, пастырям церкви, как духовным отцам и руководителям, начальникам и ко всем старшим.

Обязанность почтения к родителям заключается в 5-й заповеди Закона Божия. «Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеши на земли». Родительская власть есть первая по времени происхождения и представляет пример для познания, где начало и источник всякой земной власти. Нельзя сказать ни того, что дети, сговорясь, отдали над собой власть родителям, ни того, что родители насильственно позволили себе взять власть над детьми; а очевидно, что власть эта произошла от Того, Кто сотворил человека и дал ему право рождать себе подобных. Таким образом, глубочайший источник и высочайшее начало первой и, следовательно, всякой законной власти, есть в Боге. Так как родительская власть есть первая по времени в роде человеческом вообще и для каждого человека в отдельности, и на уважении к ней держится порядок семейной и всякой общественной жизни, то заповедь в отношении к родителям отличена обещанием долголетия и благополучия в жизни для того, чтобы этой очевидной наградой сильнее побудить нас к ее исполнению.

Дети, рождаясь на свет, становятся предметом самой нежной любви и неусыпных попечений родителей, которые заботятся о сохранении их жизни и здоровья. А как велики те заботы и труды, которые родители переносят при воспитании детей своих! Потому нет ничего справедливее и естественнее со стороны детей, как постоянно питать в душе и доказывать на самом деле благодарную любовь к родителям: «Чадо! Всем сердцем твоим прославляй отца твоего, и матерних болезней не забудь! (Сир. 8:29).

Благодарная любовь детей к своим родителям, доказывается: 1) постоянным уважением к ним. Оно требует, чтобы дети не только были скромны и почтительны в словах и поступках в отношении к родителям, но и снисходительны к их погрешностям и слабостям их: «Чадо! Приими отца твоего в старости его и не огорчай его в жизни его. Хотя бы он и оскудел разумом, имей снисхождение и не пренебрегай им при полноте силы твоей» (Сир. 3:12–13).

2) Покорностью и послушанием. «Чада! Послушайте родителей своих во всем: сие бо угодно есть Господу» (Колос. 3:20; Еф. 6:1). К этому обязывают детей естественная зависимость их от родителей, недостаток собственной житейской опытности и доброжелательство к ним родителей.

3) Постоянной готовностью помогать им в нуждах, и попечением о них во время старости или болезни. Такое попечение о родителях ап. Павел называет «воздаянием взаем родителям» (1Тим. 5:4). т. е. уплатой им справедливого долга за их попечение и труды о воспитании и о благе своих детей.

4) И наконец почтением памяти их по смерти и молитвой о спасении душ их.

Все эти обязанности служат основанием прочих обязанностей в отношении к ближним.

В царствование Петра Великого стольник Желябужский сделал важное преступление, за которое законы осуждали его на смертную казнь. Суд приговорил его к положенному законами наказанию, и смертный приговор уже был подписан Государем. Несчастный должен был готовиться к неминуемой смерти. Никаких средств не было к его спасению. Но он имел у себя сына, который с самых юных лет отличался нежной любовью к родителям. – Молодой человек, пораженный злосчастной судьбой отца и бесчестием, которое падало на все их семейство, решился пожертвовать своей жизнью за спасение родителя. Встретив Государя, при выходе Его из дворца, он падает к ногам Его, и с рыданием, неложным знаком растерзанного горестью сердца, говорит: «Государь! Отец мой нарушил долг свой против Бога, и отечества, и приговорен к смертной казни. Не смею роптать на приговор сей; но дерзаю прибегнуть к твоему милосердию. Повели, Великий Государь, вместо отца моего, предать казни меня. Я с радостью жертвую жизнью за виновника моей жизни. Государь! Не откажи мне в сладостном удовольствии заплатить отцу за воспитание, избавь мать от потери мужа, братьев и сестер от сиротства, и все потомство от поношения».

Государь, тронутый до слез горячностью нежного сына, поднял его, и, поцеловав, сказал: «За воспитание такого сына, как ты, прощаю отца твоего, и возвращаю его тебе, и всему вашему семейству. Сверх того, жалую тебя чином и местом, которое занимал отец твой, в полной уверенности, что ты лучше его будешь исполнять должность, на тебя возлагаемую».

Только притупившееся нравственное чувство, чуждое страха Божия, может дозволить человеку не чтить своих родителей. И как неприятно смотреть на этих людей, погасивших в себе сыновнее чувство, чуждое страха Божия, честному человеку-христианину. Какой болью отзывается в его сердца бесцеремонное, оскорбительное отношение детей к родителям!

Наоборот, добрые дети, свято исполняющие свои обязанности к родителям, бывают и добрыми братьями, и добрыми родственниками, и добрыми друзьями, и добрыми гражданами, во всех отношениях добрыми.

Почтение к пастырям церкви как духовным отцам и руководителям. Пастыри и учители духовные через учение веры и святые таинства возрождают и воспитывают человека духовно к новой благодатной жизни и имеют право, подобно родителям, благословлять верующих. В этом отношении они заменяют для нас родителей, и мы обязаны почитать их, как своих духовных отцов.

Когда Господь послал на проповедь апостолов, этих первых пастырей христианских, то сказал им: «иже вас приемлет, Мене приемлет: и иже приемлет Мене, приемлет пославшего Мя». (Mф. 10:40), и обещал не оставить без награды и такой малой услуги, оказанной служителю Его, как, например, если бы кто напоил его чашей холодной воды (ст. 42).

Почтение к пастырям и учителям духовным необходимо для собственной пользы христиан. Слова и наставления пастырей духовных только тогда могут быть плодоносны в нас, когда мы с любовью и уважением откроем им свое сердце. Наше внимание придаст и им бодрость в их трудном служении. «Просим вас братья, – пишет св. ап. Павел к Солунянам, – уважать трудящихся у вас и предстоятелей ваших в Господе и вразумляющих вас, и почитать их преимущественно с любовью за дело их» (1Сол. 5:12).

Почтение к пастырям и учителям духовным должно выражаться в следующих действиях.

1) Пасомые должны быть внимательны к учению их, обращаться к ним со своими недоумениями, просить совета, благословения и молитв.

2) Должны, по мере возможности, содействовать их многотрудному служению молитвой за них и внешними пособиями. Господь Спаситель, посылая апостолов на проповедь, не велел им брать с собой ни золота, ни серебра, ни меди, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, и сказал: «достоин есть делатель мзды своея» (Мф. 10:12), т. е. слушающие слово апостолов должны сами позаботиться о том, чтобы оградить их от лишений и нужды, в благодарность за труд проповедания.

3) Должны не только сами удерживаться от осуждения пастырей, но и других предостерегать от этого, и всячески защищать честь и доброе имя своих пастырей. Никого так часто не поражает клевета, как наставников благочестия, потому что дело, ими совершаемое, самое неприятное духу злобы. Сами пастыри, по смирению и другим подобным побуждениям, часто бывают в невозможности отразить клевету. Этот долг лежит на пасомых.

Почтение к начальникам и ко всем старшим. Начальниками называются лица, поставленные верховной властью для блага своих подданных. Сюда относятся, во-первых, начальствующие в училищах и начальники, которые заботятся о нашем воспитании, во-вторых, начальники гражданские, которые охраняют нас от беспорядков и неустройства в обществе, в-третьих, судьи, которые защищают нас от разного рода обид силой законов, в-четвертых, начальники военные, которым Господь вверяет охрану и защиту общественной безопасности от врагов и, наконец, господа по отношению к тем, которые им служат и которыми они владеют. (Кат. о 5 зап.). «Воздадите, пишет апостол Павел, всем должная: ему же убо урок, урок: а ему же дань, дань: а ему же страх, страх: и ему же честь, честь». (Римл. 13:7). Сохранение наших собственных личных интересов, спокойствие и общественная безопасность служат естественными побуждениями к почтительному, уважительному, доброму нашему отношению ко всякого рода начальникам. Но, кроме этого, ап. Павел указывает еще и на высшее побуждение к этому – на установление всякой власти Самим Богом, в силу чего ослушники начальства становятся в то же время и противниками Бога. «Всякая душа (т. е. всякий человек) да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему, противящийся власти, противится Божию установлению». (Римл. 13:1–2). Следовательно, повиновение начальникам должно одушевляться духом любви, в сердечном убеждении, что все власти учреждены Богом на нашу пользу.

Нравственная обязанность каждого человека почитать и старших возрастом. Они должны пользоваться почетом с нашей стороны, во-первых, потому что за ними есть известный житейский опыт, и в этом отношении они могут быть руководителями младших в жизни, а во-вторых, священное писание учит нас, что старость есть награда за благочестивую жизнь. Почтение к старшим возрастом было заповедано как в Ветхом, так и в Новом завете. В книге Левит говорится так: «Пред лицем седаго востани, и почти лице старчо: и да убоишися Господа Бога твоего, аз Господь Бог ваш» (Левит. 19:32), т. е. перед лицом седого вставай и почитай лицо старца, и бойся Господа Бога твоего. Я Господь Бог ваш.

Нравственное значение семьи. Основой государства является семья. Без семьи не мыслимо государство, так же, как без клеточки живой организм. Семейство есть исходище и первая основа нравственного мира. Здесь впервые человек ознакомляется с нравственностью и развивает в себе нравственную жизнь. Потому то Господь Спаситель, прежде чем выступил на поприще общественного служения, благословил посещением Своим брачную чету. И Апостолы, имевшие задачей проповедовать Слово Божие народам, прежде всего вносили его в дома.

Семья есть основа государства не потому только, что человеческие гражданские общества состоят из семей, но и потому, что семья дает первые основы человеку по отношению к церкви и к государству.

По отношению к церкви добродетельная семья составляет необходимое условие правильного христианского воспитания, потому что в семье человек почерпает первые основы религиозно-нравственного направления. В пример можно привести известнейших отцов Церкви: святых Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого. Все они первоначальное религиозно-нравственное направление получили в доме своих родителей: Василий Великий – под руководством своей благочестивой бабки св. Макрины, а Григорий Богослов и Иоанн Златоуст – под руководством своих матерей.

Жития святых дают нам много и других примеров, показывающих, что чем добродетельнее семья, тем лучше благосостояние церкви.

По отношению к государству семья является первой школой, где человек научается любить своих ближних, старших, равных и младших, научается подчинению, дисциплине и развивает в себе все те качества, какие необходимы для каждого члена государства.

Нравственное благосостояние семейств сопровождается благосостоянием и общества, и государства; а разрушение семейств имеет неизбежным следствием – разрушение общества и государства.

Брак, его христианский смысл. В основании семейства лежит брак. Он заключается на основании полового различия между людьми. Хотя пол производит противоположность между людьми, но эта противоположность не только не разъединяет людей, но, напротив, самым сильным образом влечет их друг к другу: хотя на первых порах, в детстве, т. е. в период неразвитого состояния полов, мужчина и женщина не влекутся друг к другу, но за то тем сильнее они ищут друг друга впоследствии. Сила, влекущая друг к другу лиц различных полов, называется половой любовью.

Половая любовь есть в сущности влечение к другому полу вообще. Но потом она сосредоточивается на известных личностях другого пола. И, наконец, из среды последних избирается одно лицо, наиболее очаровавшее сердце и душу. Если в ответ получается взаимная любовь, то два лица соединяются душевно друг с другом, испытывая богатое и полное наслаждение жизнью и созерцая все вокруг себя преображенным, прекрасным, в идеальном виде. Так изображение и свящ. Писание душевное состояние жениха и невесты, когда представляет небесное царство под образом брачного пира.

И в царстве животных действует противоположность полов. Но, во-первых, здесь недостает идеальной красоты, преображающей человеческую любовь. Во-вторых, в царстве людей половое влечение подчинено господству воли, – воля может обуздывать его и даже совсем подавлять, если этого требуют другие интересы, – в царстве же животных половое влечение действует с непреодолимой силой, но которая и исчезает, когда удовлетворение достигнуто. Затем – в царстве людей половая противоположность не только служит удовлетворению полового влечения и умножения рода, но и вступает в услужение высшей, нравственной цели жизни. Соединившиеся на основании половой противоположности два лица создают общий очаг, все делят между собой, совместно несут труды и страдания, воспитывают детей, чем долее живут вместе, тем глубже и искреннее сживаются, чувствуя себя неразрывно связанными и тогда, когда чувственно-эстетическая сторона их отношений увядает.

Все это совершается в элементе взаимной верности и любви. Когда мужчина и женщина соединяются таким образом на всю жизнь, произнося торжественно обет нерушимой верности и любви и получая санкцию церкви и государства, тогда происходит брак. (В России санкция церкви есть вместе и санкция государства. Но в других государствах санкция церкви и санкция государства в отношении к браку разделены на два различные акта). Следовательно, брак есть заключенный на основании полового отношения и взаимной любви пожизненный союз мужчины и женщины, сопровождающийся общением их во всех отношениях, обстоятельствах и благах жизни и получающий санкцию церкви и государства.

По учению Слова Божия супружеский, брачный союз есть учреждение, современное началу человеческого рода, узаконенное непосредственно от Бога, когда первые люди находились еще в раю, и утвержденное Спасителем, как союз нерасторгаемый, заключающее в себе силу благодатную и знаменующее духовный союз Христа с Церковью.

Брак имеет цель в самом себе. Первая и главная цель его – полная и безраздельная преданность и общение двух супружеских лиц: «Не добро быти человеку единому: сотворим ему помощника по нему»; (Быт. 2:18); или «оставит человек отца своего и матерь, и прилепится к жене своей, и будут оба в плоть едину». (Mф. 19:5). «И благослови их, т. е. Адама и Еву Бог глаголя: раститеся и множитеся, и наполните землю» (Быт. 1:28): вот выражение следствия или плода брака. Бездетность не уничтожает существа брака и не лишает его цели. Истинный брак возможен только при единоженстве (моногамии); многоженством исключаются полная преданность и равенство двух лиц, требуемый существом брака. Брак, далее должен быть, по идее своей нерасторжим. Вступление в брак с мыслью о возможности расторжения его когда-либо, делало бы невозможной полную преданность друг другу двух лиц.

Несмотря на всю возвышенность и святость супружеского союза, Священное Писание девство ставит выше супружества. Апостол Павел говорит об этом так: «Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене. Есть разность между замужней и девицей: незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святой и телом, и духом, а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу» (1Кор. 7:32–34). Девство выше супружества, но не все люди способны вести девственную жизнь. Те, которые не могут сохранить девства в чистоте, должны жениться, вести семейную жизнь, а те, которые могут в чистоте сохранить девство, должны быть девственниками. Учение об обязанности брака и безбрачия Иисус Христос ясно высказал в одной из Своих бесед. В беседе с фарисеями Спаситель высказал взгляд о нерасторжимости брака, исключая вины прелюбодеяния. Ученики, слыша такое учение, несогласное с иудейским законом, сказали Своему Учителю, что, если так тяжелы условия брачной жизни, то лучше человеку вовсе не вступать в брак. Иисус Христос и ответил на это, что вести безбрачную жизнь должны только те, кому это дано от Бога. «Он же сказал им: не все вмещают слово сие, но кому дано. Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и ость скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Mф. 19:11–12). Способность к безбрачной жизни есть дар Божий некоторым людям, обуславливаемый, впрочем, их доброй волей и хотением, почему есть вместе и подвиг с их стороны. Не все, ведущие безбрачную жизнь, совершают это, как подвиг, ибо есть люди, которые недобровольно проводят такую жизнь, почему она и не вменяется им в подвиг. Так, есть скопцы, которые из чрева матери родились так: люди, от природы не могущие вести брачной жизни; это не подвиг. Потом, есть скопцы, которые оскоплены от людей, через насилие и искажение природы, лишенные возможности проводить жизнь в брачном союзе. В древности был обычай скопить евнухов, приставленных служить в гаремах царей и вельмож. Оскопление было обычаем у язычников и в некоторых других случаях. Наконец, есть скопцы, которые оскопили сами себя для царствия небесного; здесь разумеется не телесное оскопление, но истребление злых помыслов, ибо отсекающий член подвергается проклятию, и кроме того наши пожелания не только не укрощаются с отсечением членов, но еще более раздражаются. Это есть духовное скопчество, решимость вести безбрачную жизнь ради более удобного служения Христу и Его делу. Это подвиг, потому что тут неизбежна борьба. Кто способен быть честным, девственником, тот должен быть им, а кто не может, тот должен жениться.

Нравственные условия заключения брака. Чтобы брак был правильный с нравственной точки зрения, он должен быть сколько браком по склонности, или влечению столько же браком по рассудку. Не годится брак ни по чистой склонности, ни по чистому рассудку. Это значит, что при выборе подруги жизни или наоборот – друга, т. е. жениха, надо конечно, прежде всего внимать голосу непосредственной склонности или симпатии. И она неотъемлема при вступлении в брак. Заключить брак на каком-либо другом внешнем основании, а не на основании склонности или любви, значит осквернить брак, поступить безнравственно. Однако склонность не должна быть единственным основанием заключения брака. Необходимо тщательное испытание своей склонности или любви, как и склонности или любви другого лица.

Испытывая склонность или любовь двух лиц, надо наблюдать, насколько согласуются характеры их. Глубокое согласие характеров двух лиц, есть условие интимности. Поверхностное согласие двух лиц, легко может обмануть обе стороны, и лишь с течением лет совместной жизни обнаружится, как мало они согласуются в глубине существа своего. Потому посредством испытания необходимо убедиться в том, что равенства характеров двух лиц, склонных друг к другу, не поверхностное, а основанное на общих глубоких интересах и общем, т. е. одинаковом воззрении на жизнь. Но это существенное согласие не исключает значительного paзличия темпераментов и индивидуального природного расположения двух лиц. Оно не исключает того, чтобы одно лицо было серьезно и спокойно, а другое живо и весело, одно – задумчиво и медлительно в словах и действиях, а другое быстро, – если есть между ними более глубокое согласие. Даже требуется, чтобы рядом со сходством было между сочетавшимися и некоторое различие. На нем основывается больший взаимный интерес.

Кроме того, желающие вступить в брак должны хорошенько взвесить и сообразить, что такое то, чего они желают. Многие смотрят на брак, как на изобильный источник счастья. Брак действительно доставляет счастье. Но с ним соединена и немалая доля страданий. Это должен иметь в виду желающий вступить в брак, и потому должен желать брака, и как необходимого креста для своего нравственного воспитания.

Далее, брак не нормален, если брачующиеся лица слишком расходятся по возрасту, если, например, отживающий век старик женится на молодой девице.

Не может быть полной гармонии и единения и в том случае если между брачущимися лицами огромная разница по воспитанию и образованию.

Браки лиц различных вероисповеданий (смешанные браки) допускаются церковью с канонической точки зрения; допускаются не только потому, что нельзя отрицать возможности счастья таких браков, но и потому, что церковь смотрит на такие браки в некотором смысле, как на миссию. Но нельзя не обратить внимания на некоторые нравственные затруднения смешанных браков, происходящие от неполного единения супругов в религиозном отношении. Наконец, непозволительны браки в близком родстве. Общее нравственное основание для воспрещения браков между близкими родственниками следующее: между родственниками уже существуют известные нравственные отношения: и эти отношения осквернялись бы и разрушались новыми отношениями, завязываемыми в браке.

Существенное содействие желающим вступить в брак могут оказать родители их. У родителей дети должны будут испросить благословение на брак, так как «благословение отчее утверждает домы чад», – к родителям же они должны обращаться за советами в этом важном деле. Хотя, впрочем, родители имеют право в данном случае только соизволяющее, а не избирающее; выбор должен производиться самим вступающим в брак. Вступить в брак по приказанию безнравственно.

Обязанности супругов. Задача вступивших в брак – выполнить возложенное на них Богом назначение. Назначение вступивших в брак состоит в том, чтобы свято соблюдать заключенный союз, взаимно содействовать нравственному преуспеянию и делить тягости жизни, и затем воспитывать детей, если Бог благословит ими.

Первая обязанность супругов есть верность данному перед лицом церкви слову и обещанию. Супружеская неверность есть главное зло, производящее расстройство и разрушение всего семейного дома. И верность должна простираться даже до глубины движений сердца, так как «воззревый на жену (чужую) ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем» (Mф. 5:28). Верностью не требуется, конечно, чтобы супруги замкнулись в самих себе, забыв окружающий их мир; тогда любовь их получила бы эгоистический характер, и жизнь их иссушилась бы. Верность и вообще истинная супружеская любовь исключает слепую и страстную ревность, для которой всякое свободное движение другого лица уже кажется нарушением супружеской верности. Супруги должны иметь доверие друг к другу. Но верность и вообще супружеская любовь исключают и индифферентизм или равнодушие в отношениях супругов. Супруги не должны быть слишком уверены в том, что они принадлежат друг другу неразрывно, и потому могут быть спокойны на счет сохранения и укрепления своего союза и взаимной любви; они должны стараться вновь и вновь приобретать друг у друга любовь и уважение. «Жене муж должную любовь да воздает: такожде и жена мужу» (1 Кор., 7:3), т. е. муж оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу.

Супруги должны все делить между собой. А для этого требуется полная откровенность в отношениях их друг к другу. Недостаток откровенности свидетельствует о неполной любви. Прежде всего супруги должны принимать живое взаимное участие в занятиях своих. Муж должен интересоваться занятиями жены, а жена должна интересоваться занятиями мужа. Любя мужа, жена должна любить и его должность. Насколько возможно, супруги должны и помогать друг другу в занятиях своих. Затем, муж и жена должны делить все скорби, как и все радости свои, и прежде всего семейные, в которых никогда не бывает недостатка.

Так как сочетавшиеся браком суть греховные люди, со многими недостатками и слабостями, то дальнейшая обязанность супругов – взаимное терпение и снисхождение к недостаткам и слабостям своим и взаимная забота о возможном устранении недостатков, в особенности пороков. Кто истинно любит другое лицо, тот непременно будет стараться о нравственном усовершенствовании его. А прежде всего каждое супружеское лицо должно заботиться об устранении своих собственных недостатков, особенно тех, которые неприятны другому супружескому лицу. И какое бесчисленное множество благоприятных случаев найдется у супругов для взаимного благотворного влияния. Сила мужа по отношению к жене заключается в его умственном и волевом превосходстве; а сила жены по отношению к мужу заключается в ее преданности, просьбах, грусти, слезах.

 По учению Свящ. Писания, муж есть глава жены и семейства; а жена должна находиться в повиновении мужу. «Жены, своим мужем повинуйтеся, якоже Господу: зане муж глава есть жены, якоже и Христос глава есть церкве» (Еф. 5:22,23,33). Это не значит, что жена ниже мужа по нравственному или личному своему достоинству; в этом отношении они совершенно равны: «мужеской пол и женский едино есть о Христе Иисусе» (Галат. 3:28), главенство мужа есть прямое и естественное следствие указанных сейчас свойств мужчины и женщины. Да и не может быть две главы в доме. Еще Аристотель заметил, что каждый семейный дом должен быть монархией, а не республикой. Что главенство мужа отнюдь не деспотического характера, это видно из ясной заповеди свящ. Писания, «мужие, любите своя жены, якоже и Христос возлюби церковь, и себе предаде за ню» (Еф. 5:25). Значит, главенство мужа, по учению Писания, не тирания, и унижение, а деятельная любовь. Как глава жены и семейства, муж должен оберегать жену и щадить ее, как «немощнейший сосуд», по выражению апостола, заботиться о содержании семейства, править домом и быть представителем и блюстителем его в обществе. А жена должна быть средоточным пунктом или душой дома, должна благоустроять дом и поддерживать порядок в нем, должна сберегать приобретаемое мужем имущество и разумно употреблять его на нужды семейства.

В наше время распространилось стремление особенно в Америке и на Западе, к так называемой эмансипации женщины, стремление к юридическому уравнению женщины с мужчиной. Хотят вывести женщину из семейного дома и предоставить ей право на занятие всех должностей, какие занимает мужчина.

Для христианства, для Евангелия не существует эмансипации женщины, не существует «женского вопроса» в том виде, как он поставлен. Несмотря на то, что Господь с большой любовью и охотой отзывался о женщинах, Он не призывал их на общественную деятельность даже в апостольском звании. Уже этим одним много сказано. Если женщине хочется широкого и всестороннего образования, –то, кто же против этого? Христианство не препятствует никому питать свой ум обширными познаниями. Даже больше.

Оставляя в руках женщины такое великое и важное дело, как воспитание детей, будущих граждан, христианство не может не желать, чтобы это дело было в руках женщин хорошо воспитанных и всесторонне образованных. Но христианство не может благословлять женских порывов к свободе от всяких обязанностей жены, матери, хозяйки дома, ангела семьи. Искание современной женщиной мужских прав, ее желание, покинув семью, взять на себя долю общественных обязанностей, помимо тех, которые указаны ей Богом и природой, – все это христианство считает явлением неестественным и болезненным. Христианство оберегает женщину, как сосуд в физическом отношении более слабый, а в нравственном более чистый. Христианство лишь требует, чтобы женщина всюду оставалась женщиной – с ее нужной женственностью, с ее отзывчивым на все доброе сердцем, с ее, ее облагораживающим, инстинктом материнства.

Если же получившие образование женщины не станут пренебрегать своим прямым назначением матерей и воспитательниц грядущих поколений и в то же время будут исполнять христианский долг помощи ближнему в качестве педагогов, врачей, акушерок, сестер милосердия и проч., то такому женскому движению христианство может только радоваться. Ведь это значило бы наилучшим образом осуществлять в жизни христианские заповеди. Образованная женщина, благодаря своему отзывчивому на страдания сердцу, может принести людям много добра и пользы. В этой форме женский труд христианская церковь может только благословлять, потому что образованные женщины-христианки пойдут по следам тех св. жен мироносиц, которые служили Господу. Те служили Господу от имений своих, а наши женщины служат ближнему от познаний своих.

Стремление же женщин к эмансипации, вмешательство женщины в несвойственную ей область политики государственной и вообще мужского труда и христианство, и церковь благословить не могут и такое стремление неизбежно поведет к ухудшению состояния семейств и даже к разрушению их; а это вредно отразится и на состоянии государства и человечества. Не может хорошо чувствовать себя и сама эмансипированная женщина, если у нее подлинная женская натура. На ней исполнится слово: «всяк возносяйся, смирится». Оторванная от семейного очага, женщина будет чувствовать себя бездомной, как бы вырванным из почвы растением. Женщина не лишена влияния на общественную жизнь; но влияние ее не прямое, оно посредствуется воспитанием детей. Если женщина внушает детям своим любовь к церкви и отечеству и навык к полезной деятельности, то она приготовляет важных деятелей для общества и государства, и оказывает им великую услугу, – гораздо большую, чем если стремится сделаться государственным чиновником.

Христианское воспитание детей. «Отцы, не раздражайте чад своих, но воспитывайте их в наказании, дисциплине и учении Господни» (Ефес. 6:4). Этими словами определяется сущность родительских обязанностей, состоящая в христианском воспитании детей.

Христианское воспитание детей состоит в постепенном и правильном развитии их сил и способностей по учению Христову, чтобы они были истинными христианами и полезными членами гражданского общества. Сколько бы родители ни старались об этом, они не достигнут своей цели, если в основании нравственного и умственного воспитания детей не будет живой веры в Бога, страха Божия и благочестия. Нравственные уроки, без веры и благочестия, всегда безжизненны, бессильны и непрочны.

 Где нет веры и любви ко Христу Спасителю, там, как в ветви отсеченной от дерева, не может быть продолжения и развития доброй нравственной жизни; а где нет такой жизни, там не может быть и плодов ее (Иоан. 15:1–5). Поэтому с нравственным воспитанием теснейшим образом должно соединяться воспитание в вере и благочестии, воспитание религиозное. Оно служит тем основанием, на котором по словам апостола Павла, каждый может строить себе здание из золота, или серебра, из драгоценных камней, или из дерева, сена и соломы (1Кор. 3:12). Устоит ли работа каждого, кто строит на этом, всегда прочном, основании, против огненного искушения житейских бурь, – воспитание поручиться не может. Как бы то ни было, но воспитанный по-христиански труженик жизни, при всех возможных неудачах, при всех случайных потерях, сам спасется, хотя бы то – как из огня. А это «сам» в устах Апостола и есть душа человека, которую Спаситель ставит выше всего в мире, когда говорит, что нет пользы нам от приобретения целого мира, если только мы погубим свою душу. (Mф. 16:26).

1) Первый долг христианских родителей ввести детей своих в церковь Христову посредством таинства Крещения (Иоан. 3:5–6; Mф. 10:14) и, с этого времени, смотреть уже на них, как на сынов Отца Небесного и наследников Небесного Царствия: «таковых есть царствие Божие» (Марк. 10:14), говорит Христос Спаситель. Представим себе, что могущественный царь признал за благо – сына и наследника своего отдать на воспитание в убогую хижину, под присмотр простых и бедных людей, желая тем самым сделать его способнее к царствованию, когда он вступит во владение государством!.. Как должна быть велика добросовестность и заботливость этих людей в воспитании царского сына. В таком духе и родители должны смотреть на свое дитя, принявшее благодать Божию в св. Крещении. Пусть помнят они слово Христово: «смотрите, не презирайте ни одного из малых сих» (Мф. 18:10). Искра еще не пламя, но в ней также огонь. Солнце отражается и в малой капле воды так же, как и в целом океане. И в младенце с самого рождения его на свет, отражается образ Божий. Пусть же родители, с первых дней бытия дитяти, окружают его всей заботливостью о душе его и не забывают обета, данного, за него перед Богом при святой купели.

2) Сначала, когда дети не могут понимать наставлений, нужно действовать на них живым примером. Если сами родители живут как истинные христиане, и если они непритворно выражают при детях свое христианское направление словом и делом, то пример их имеет самое благотворное влияние на детей. Дитя, например, может и не понимать значения молитвы родителей; но благоговейное поклонение их Богу, обращение к Нему во всех обстоятельствах жизни, усердное исполнение христианских обязанностей глубоко действуют на детскую душу, и сила примера развивает в ней живое религиозное чувство. Так Сам Господь руководил учеников Своих. Сначала Он давал им видеть в своем примере действия смирения, кротости, терпения, любви, молитвы, а потом уже давал и заповеди: «возьмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: – любите друг друга, яко возлюбих вы»; – молитесь таким образом: «Отче наш, иже еси на небесех» и проч. Так должны поступать и родители: сперва – учить детей своих примером, а потом – приказывать им, что и как они должны делать. Сами родители должны служить живым образцом добра, которое желают видеть в детях.

3) История христианской церкви изобилует множеством примеров, доказывающих с очевидностью, что св. великие угодники Божьи и доблестные мужи, бессмертно живущие в памяти потомства, были воспитаны своими благочестивыми родителями.

Вот, например, как благодатно прошли детские годы преп. Серафима Саровского. Родители его были люди искренно набожные и благочестивые. Отец, занимавшийся крупными подрядами по постройке храмов и домов, славился честностью и усердием к церкви Божией. Мать была еще благочестивее мужа. Она отличалась своей сострадательностью к бедным...

Когда вспоминаешь детские годы отца Серафима, то представляется тихий, чистый дом, в котором святые иконы, переходящие из рода в род, составляют главное украшение. Перед иконами теплятся неугасимые лампады, радостно сияя отблеском своим на ризах икон. Вот кончается рабочий день; маленький Прохор, (так звали в миру старца Серафима) присаживается на низенькой скамеечке у ног своей матери и мерным тихим голосом ведет она несмелый рассказ. Не сказки сказывает родимая своему сыну. Говорит она ему о том, как Христос с благовествованием ходил по земле, какие заветы любви и чистой жизни оставил Он людям, о том, как святые душу свою спасали, как мученики за Христа умирали, как преподобные в пустынях подвизались. И глубоко-глубоко в душу ребенка западает всякое слово родимой. И, быть может, когда все в доме уснет, маленький Прохор, осторожно поднявшись с постельки становится перед иконами, и молится, чтобы и ему помог Бог, как тем праведным людям, Одному Ему служить, Одному Ему отдать всю свою жизнь.

Первое и главное дело в христианском воспитании детей служит та религиозная атмосфера семейного дома, которой должно дышать дитя.

У нашего знаменитого писателя И. С. Тургенева, в одном из его произведений «Дворянское гнездо» выведен очень светлый и симпатичный тип русской девушки.

Это – Лиза Калитина.

В родной семье на Лизу благотворное влияние имела религиозная бабушка Марфа Тимофеевна и няня Агафья. Рассказы няни о мучениках воспитали в ней глубокое религиозное чувство. «Агафья, – говорит Тургенев – говорила с Лизой важно и смиренно, точно она сама чувствовала, что не ей бы произносить такие высокие и святые слова. Лиза ее слушала – и образ Вездесущего, Всезнающего Бога с какой-то сладкой силой втеснялся в ее душу, наполнял ее чистым, благоговейным страхом, а Христос становился ей чем-то близким знакомым чуть не родным. Религиозное настроение не покидало ее ни на минуту. Это кладет на Лизу особый отпечаток. Она является перед нами озаренной каким-то внутренним светом, придающим ей несказанную прелесть. «Вся проникнутая чувством долга, боязнью оскорбить кого бы то ни было, с сердцем добрым и кротким, она любила всех и никого в особенности; она любила одного Бога восторженно, робко, нежно» ... Вся проникнутая любовью к Богу и ближнему. Лиза не имела никаких эгоистических стремлений. Об устроении своей личной жизни она нисколько не заботилась. Будучи кроткой, доброй и покорной, Лиза тем не менее была вполне самостоятельна в своих действиях, при совершении которых она руководствовалась нравственным законом. Ее нравственное чувство служило ей единственным руководителем, и оберегателем во всех сношениях с людьми. Благодаря этому чувству, она не потерялась в пустоте окружающей жизни. Она любит, страдает, переносит нравственные потрясения с истинным христианским мужеством, не входит ни в какие сделки с совестью.

Напрасно некоторые думают, что христианское учение, по самой высоте своей, неприложимо к детскому возрасту. Божественное учение Иисуса Христа отличается именно тем чудным свойством, что оно также доступно для умов младенческих, как неисчерпаемо для самых глубоких мыслителей. Христианство даже более приложимо к возрасту детскому, чем к летам взрослым, и это именно потому, что оно так близко к природе человека, а в детях эта природа чище, чем в людях взрослых. Потому то Спаситель и говорит всем нам: «Если не обратитесь и не будете, как дети, не войдете в царство небесное» (Матф. 18:3). Сколько ни следите за растением, вы никогда не подметите момента его развития из семени в росток, из ростка в почку и цветок, также точно развивается душа младенца. Нельзя себе представить, как иногда мгновенно и гораздо прежде всех наших ожиданий раскрывается в нем понятие, или религиозное чувство. Даже замечательно, что это понятие и это чувство развивается раньше, чем все другие. Удивительные опыты в этом отношении были сделаны над идиотами. Эти жалкие существа, которых долго не признавали людьми даже сами ученые естествоиспытатели, в руках сострадательного человеколюбия, после долгих усилий, возвращаются, наконец, мало по малу к человеческому самосознанию, и в то время, как они не в состоянии еще бывают отличить у себя правой руки от левой, начинают всего легче понимать учение о Боге, Творце и Спасителе мира. Так сродно религиозное чувство самому неразвитому человеку.

Не будем же бояться указывать младенцу на небо, говорить вслух его о Боге. Пусть не поймет нас в эту минуту, но мы не знаем и не умеем определить другой, о которой могли бы сказать себе: вот минута, с которой можно внушать этому младенцу понятие о Боге. Можем ли мы уловить ту минуту, когда дитя начинает понимать язык наш? А между тем известно, что дитя одинаково понимает всякий язык, на котором только заговорят с ним от рождения, и непременно тот язык и будет для него родным, звуки которого раздавались в младенческих ушах его, неспособных еще различать все изменения этих звуков.

Пусть же язык веры, язык богопознания и богопочтения сделается для нашего воспитанника языком родным, отечественным, а для этого будем говорить с ним этим языком от самой колыбели.

Как в основании воспитания должна лежать христианская любовь, так и само воспитание всегда должно идти в духе христианской любви и не уклоняться ни в сторону ложного милосердия, ни в сторону суровой справедливости. Иначе воспитание примет в первом случае характер ложно гуманный, дитя сделается беспорядочным, увлекающимся, прихотливым, самонадеянным, высокомерным, дерзким, упрямым; во втором же случае – воспитание примет характер строго ригористический, что очень вредно отзовется на нравственно-религиозном направлении ребенка. Такое воспитание сделает дитя забитым, боязливым, лишенным всякой энергии и самостоятельности, даже лицемерным и льстивым. Священное писание допускает в воспитании детей и наказания, но требует, чтобы они носили характер любви, а не суровости.

В заключение учения о воспитании детей напомним слова апостола Павла: «насаждающий и поливающий есть ничто, а все Бог возращающий» (1Кор. 3:7). И действительно, воспитание далеко не всемогуще, в результатах воспитания нередко оказывается далеко не то, к чему стремились родители. Потому родители, заботясь о воспитании и благополучии детей, должны в то же время молить о них Бога. Родительская молитва особенно сильна перед Богом и низводит на детей Божие благословение.

Иночество или монашество есть особое состояние духовной жизни, основанное на высших религиозных началах, есть особый род стремления христианина к нравственному совершенствованию.

Иночество как учреждение, установлено в церкви Иисусом Христом. Господь Иисус Христос в основанной Им церкви предначертал два пути к достижению вечного блаженства: на одном из них достаточно исполнения божественных заповедей, на другом же требуется исполнение евангельских советов о добровольной нищете и нестяжательности, постоянном целомудрии, совершенном послушании.

Первый путь безусловно необходим для спасения, второй же предоставлен доброй воле каждого. Первый указан Господом в словах Его: «аще хощеши внити в живот, соблюди заповеди»; другой же предуказан словами Его же: «аще хощеши совершен быти, иди продаждь имение твое, и даждь нищим, и гряди во след Мене» (Mф. 19:11,21).

Этот Евангельский совет Спасителя и лежит в основе иночества. Итак, что же такое иночество? Иночество есть добровольное отречение от мира, от семейной и супружеской жизни, от богатства, от всякой собственности, даже от собственной воли; это – полное послушание, строгое целомудрие, совершенная нестяжательность. Эти три обета иноческой жизни составляют плод действительного нравственного совершенства, утверждают за человеком возвышенное направление жизни. Эти обеты укрепляют волю человека в стремлении к высочайшему совершенству, неослабно побуждают ее к постоянству и преграждают ей всякий доступ греха.

В виду того, что в основании монашества лежит самоотвержение и великодушие, то инок, отрешившись от всякого пристрастия к земному, и, освободившись от попечения о мнозе, легко заботится об едином на потребу, со всей свободой устремляется к созерцанию духовного и божественного.

В этом отношении иноческая жизнь, подлинно по словам Иоанна Златоуста, есть жизнь Ангелоподобная и начаток жизни небесной на земле. Монашество открывает удобнейший путь не только к созерцательному совершенству христианскому, но и к деятельному. Это не есть жизнь праздная и бездеятельная, но, по преимуществу, жизнь крестоносная, жизнь тесная и прискорбная, в трудах и подвигах самоотвержения и умерщвления всех страстей и похотей ветхого человека, жизнь в непрестанной и напряженной борьбе со врагами спасения, жизнь удобнейшая для осуществления всех добродетелей евангельских, жизнь всего более способная к служению святой церкви во всех ее нуждах и потребностях, жизнь не столько для себя, сколько для блага других, объемлющая высшие вопросы общественной жизни.

К существенным и общим обетам монашеским некоторые церкви в древние времена, присоединяли еще особенные чрезвычайные обеты, откуда произошли частные виды иноческого жития:

Отшельничество – совершенное уединение и удаление того или другого подвижника в пустыню, чтобы не иметь никакого общения с людьми. Такую жизнь проводили Павел Фивейский, Онуфрий Великий, Мария Египетская и другие, перенося в пустыне всякого рода лишения и бедствия.

Затворничество – заключение в тесную келию, или пещеру ищущего нравственного усовершенствования и безвыходное его там пребывание. Так подвизался св. Авраам затворник и многие преподобные Печерской лавры.

Столпничество – это обет непрестанного стояния на столпе. Так угождали Богу св. Симеон, Даниил и другие.

Постничество – это жизнь в особенном воздержании от пищи и питья, по которому некоторые св. подвижники имели обыкновение вкушать пищу через два, пять, семь и даже более дней, и притом самую простую скудную пищу.

Таковы: св. Иаков, св. Иоанн постники и некоторые из преподобных Печерской лавры.

Молчальничество или безмолвие – обет молчания и как бы отречения от дара слова. Так подвизались Иоанн молчальник. Арсений, Пахомий Великий и многие другие.

Юродство ради Христа. Это самый труднейший подвиг христианской жизни. Юродивые ради Христа это такие люди, которые при полных умственных способностях и при высоком нравственном совершенстве, чтобы скрыть свои достоинства от людей, притворялись лишенными разума, дурачками. Слыть за полоумного – это тяжелый подвиг, а подвергаться насмешкам и обидам со стороны людей добровольно – это высокое самоотвержение. Таковы были Симеон и Андрей юродивые, Сампсон, Иоанн.

Все это разнообразные пути, на которые вступали избранники Божии для выражения одного и того же, именно – беспредельной любви своей к Богу и готовности пожертвовать ради Бога всем земным.

Во времена живой веры и торжественного признания и господства начал иноческой жизни, одни из верующих без труда восходили на высоту иноческого состояния, другие же, хотя и не избирали этого состояния, понимали, однако и ценили его возвышенность и превосходство. Теперь же, к сожалению, многие враждебно относятся к иночеству.

«Монахи, – говорят, – совершенно бесполезные люди, так как ведут праздную жизнь, нетерпимую в благоустроенном обществе. Правда ли это? Ведь такое обвинение с одной стороны может относиться к монашеской жизни в самой себе, а с другой к частным злоупотреблениям монашеского жития. Если бы порицания эти касались только злоупотреблений, конечно возможных в иноческой жизни, то на это не следовало бы обращать внимания, потому что св. церковь сама не терпит подобных злоупотреблений и не допускает праздности в монашеской жизни.

Известно как первоначальники монашеского жития боялись праздности... Но дело в том, что такого рода обвинение предъявляется, так сказать, к самой сущности монашеской жизни, и если послушать недоброжелателей монашеских, то монашество окажется сбродом ленивым, открывшим тайну жить без хлопот.

Но... кто беспристрастно со свидетельством истории в руках будет рассуждать об этом, тот скажет об этом совершенно другое. Обращаясь к прошедшему, мы видим, что монахи были величайшими благодетелями человечества.

Если так называемые темные века человеческой истории не потеряли вполне просвещение, то этим они обязаны единственно монахам, которые скрывали его в монастырях. Они спасли, как всякий это знает, мало-мальски знакомый с историей, – науки, литературу, искусства, древность; они наполнили целые библиотеки сочиненными ими или списанными книгами; они положили основание чуть не всех древних школ и сами занимались непрерывным в них обучением. Но мало того, что они спасли науки. Они сохранили благочестие, веру, добродетель, сдержав напоры язычества и самих язычников обратив в усердных христиан.

С этой нравственной цивилизацией, они соединяли и материальную. Невозделанные и пустынные области большей части Западной Европы и России обращены ими в плодородные и населенные местности. Лучшие местности как в Европе, так и у нас принадлежат или принадлежали по крайней мере первоначально монахам. Во время феодальной европейской неурядицы, а у нас княжеской усобицы, монастыри были единственными местами, куда не заходил властолюбивый произвол мелких властителей, и монахи нередко были единственной как бы преградой ежедневному кровопролитию и взаимному опустошению.

Глубоко справедливы в этом отношении слова Соловьева: «На встречу богатырю, гордому своей вещественной силой, безнаказанно дающему волю страстям своим, выходил другой богатырь, ополченный нравственной силой, величием нравственного подвига, славой торжества духа над плотью, –выходил монах, – и, в борьбе этих двух богатырей, юное русское общество было на стороне второго, ибо хорошо понимало, что его подвиг выше, труднее, и этим сочувствием, заставляло первого богатыря признавать себя побежденным, снимать свой железный панцирь и просить другого более почетного – мантии монашеской».

Нужно ли знающим только одну русскую церковную или гражданскую историю приводить имена прославленных церковью и потомством святых иноков, кои, как например, Сергий Радонежский, Зосима и Савватий Соловецкие, Нил Сорский и друг, прокладывали путь нашей общественности в глухих, отдаленных окраинах нашего северо-востока? Нужно ли говорить, кто насадил и утвердил христианство в этих странах? Необходимо ли повторять, кто был у нас единственным светочем не только в области духовного, но и светского образования? ... Если справедливо, что человек для того живет на земле, чтобы соблюдением евангельского закона достигнуть небесной блаженной жизни; если справедливо, что человек имеет бессмертную душу, которую, смотря по делам ее ожидает или вечное наказание или вечное блаженство; если справедливо, что единственное средство достигнуть блаженства или избежать наказания, состоит в исполнении требований христианской веры; если справедливо, что люди – не стадо животных, которым в продолжении нескольких лет назначено прожить на земле, чтобы потом обратиться в ничто; если все это справедливо, то справедливо и то, что монахи, имеющие целью – то примером своей жизни, то своими молитвами высвобождаться от жизни животной и приближаться к божественной жизни Иисуса Христа, не совсем бесполезны.

Простой и невежественный человек, зашедший в физический кабинет и увидев тут разные машины, может почесть их за игрушки для забавы; знающий же, к чему они служат и что достигается при помощи их, конечно, будет судить иначе. Подобное можно сказать и о многих наших современниках. Они до того потеряли вкус ко всему возвышающемуся над земным, что им представляется странным и смешным, если кто говорит и думает о небесном, а тем более живет не так, как у них принято. И как понять таким людям евангельские советы о добровольной нестяжательности, о самоотвержении, о девстве и прочее. «Плотский человек не принимает того, что от духа Божия, потому что он считает это безумием» (1Кор. 2:14). Так возвестила давно вечная истина.

Множество семейств, соединенных одним общим происхождением, составляют народ. А когда народ организуется и введет у себя юридический порядок, то происходит государство. Следовательно, государство есть союз народа, управляемая выработанными исторически законами или правом, под главенством государя или вообще правительства. В государство может входить и несколько народностей. Когда законы и учреждения государства находятся в согласии с христианским учением, то государство называется христианским государством.

Основание права, на котором учреждается государство, находим в священном писании.

Когда после потопа человечество начало умножаться и распространяться на земле, то Бог изрек такой закон: «Кто прольет кровь человеческую, того прольется кровь рукой человека; ибо человек создан по образу Божию (Быт. 9:6). Следовательно, существование права в государстве сводится на Божественное распоряжение. Авторитет начальнический опирается на авторитете Божественном. А последнюю цель существования народов и государств выразил апостол Павел в речи к афинскому ареопагу: Бог «от одной крови произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитания, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он и недалеко от каждого из нас» (Деян. Ап. 17:26,27). Нельзя, конечно, сказать, что область государственная и область моральная или нравственная покрывают друг друга, тождественны. Область государства есть область права и справедливости; а область нравственная есть главным образом область любви. Область государства есть собственно область внешней жизни и отношений человеческих, область внешнего благоустройства общества, а область нравственности есть главным образом область мотивов или внутренних побуждений на деятельность, область душевных движений, область личного усовершенствования человека. Но государственная и чисто нравственная или моральная области находятся в тесном союзе и взаимодействии. Без нравственности или морали государство было бы непрочно. Мораль внушает нам повиноваться порядкам государственным «не токмо за гнев, но и за совесть».

Без побуждения со стороны морали мы были бы весьма плохими и ненадежными гражданами. И без государства мораль или нравственность, все чисто нравственные побуждения, силы и отношения (семейство, церковь, общежительность, личные взаимоотношения между людьми), не имели бы, так сказать, оплота. Нельзя сказать, что они обязаны государству своим происхождением, – они имеют собственные корни своего существования, питания и развития; но государство есть охранитель их. Без государства произошел бы беспорядок в обществе; а это пагубно отразилось бы на течении чисто нравственной жизни человеческой; мы не могли бы тогда проводить «тихое и безмолвное житие во всяком благочестии и чистоте».

Таким образом, из отношения между государством и нравственностью, видно, что религия и нравственность, вера и благочестие служат главными устоями государственной жизни.

История и опыт вообще свидетельствуют, что где вера и благочестие свято сохраняются, там они служат самым твердым оплотом общественного благосостояния. Напротив, с упадком и оскудением их в обществе умножаются пороки, которые, не находя должного обуздания для себя со стороны веры, постепенно усиливаются, глубоко проникаются в жизнь общественную и производят, наконец, всеобщее повреждение нравов, расслабляя все связи общественные и разрушая весь общественный порядок. Тогда сами власти и их законы делаются уже недействительными, чтобы остановить разливающийся поток нечестия. За всеобщим расстройством, нравственным и гражданским, падение и погибель государства делаются неизбежными. Так исполняется то, что сказал Премудрый «в благословении правым возвысится град; усты же нечестивых раскопается». (Притч. 2:11,14,34).

Страна, где мы родились, физически развились, окрепли и возмужали, где живут наши родители и где жили их предки, где покоится прах тех и других, где, быть может, ляжет и наш прах, где жили и живут люди близкие, дорогие нашему сердцу; общество, народ, в среде и под благотворным влиянием которого мы получили воспитание и образование; его нравы, обычаи и государственное устройство – совокупность всего этого составляет то, что в общежитии называется отечеством. Как последняя, конечная стадия, в которую может развиться и образоваться семья через размножение рода и родов, оно необходимо должно сохранять в себе семейные права и обязанности. В нашем же отечестве, где православная христианская религия признается господствующей, каждый член его должен сохранять и соблюдать православно-христианские основы и начала семейных прав и обязанностей.

Что должен постоянно и неуклонно исполнять каждый член семьи в отдельности, то естественно должно входить в обязанность и по совокупности их. Вот почему закон Христов, имея в виду не совершенное устройство временного благополучия человека на земле, а его вечное личное спасение, не указывает прямо обязанностей наших в отношении к отечеству, но несомненно обусловливает их общей обязанностью нашей к ближним – любовью.

Истинный патриотизм. Под патриотизмом обыкновенно разумеется любовь к своему отечеству, любовь к тем религиозным гражданским учреждениям, порядкам, которыми управляется частная и общественная жизнь народа. Эта любовь присуща всему роду человеческому. Мы можем найти народ без высокого развития, но не найдем такого народа, у которого чувство любви к своему отечеству не проявляло себя высокими примерами самоотвержения. Наше родное отечество в этом отношении занимает далеко не последнее место.

Его несчастные обстоятельства и невзгоды, проявляясь общим одушевлением и готовностью жертвовать собой за родную землю, выдвигали, кроме того, из среды народной лиц, заявивших себя преданностью родному краю. И все пожертвования делались и делаются не потому только, что от нас этого требует Монарх и ближайшие исполнители его власти, но в силу нашей собственной любви к отечеству. Государство – это мы сами; любя его, мы любим себя: жертвуя для него своими интересами, мы защищаем свое право, свою безопасность. Государственные порядки, – это наша родная мысль, мы с молоду сживаемся с ними, как мы сживаемся сами с собой. Но необходимо, чтоб этот патриотизм был и сознательным, и нравственным. Ибо и сознательный патриотизм не всегда бывает патриотизмом нравственным. Под именем патриотизма нередко разумеют задорную воинственность, национальную исключительность, желая роста и благоденствия своему народу в ущерб другим народностям, стремление примечать и показывать в других народах одно плохое, а в своем народе замалчивать темные стороны и преувеличивать светлые.

Такой патриотизм есть извращение святого чувства любви к отечеству, подобно тому, как эгоизм отдельного человека есть извращение законного чувства любви к себе.

Любовь по своему характеру есть добро, нравственность и изгоняет всякую ненависть. Поэтому любовь к своему отечеству изгоняет холодное и враждебное отношение к другому государству, потому что любовь не мыслит зла.

«Широтой христианской заповеди о любви к ближним патриотизм не исключается, а только очищается от эгоистических чувств и слепых пристрастий. Некогда люди различных племен смотрели друг на друга, как на врагов, и каждый почитал не только правом, но и долгом своим вредить всем, кто не принадлежит к его народу, или по крайней мере не был с ним в союзе. В языческом мире и просвещение не изменило существенно такого взгляда. Язычники не умели любить своего отечества иначе, как ненавидя чужеземцев. Когда просвещенные граждане древнего мира сетовали на то, что их соотечественники из-за взаимных раздоров оставляют в покое не покоренные еще римскому владычеству народы (Лукиан), или с желчным негодованием смотрели на смешение иноземцев с природными римлянами на площадях и улицах Рима (Ювенал); то в них без сомнения говорило патриотическое чувство, но, – насквозь, так сказать, пропитанное эгоизмом. Своя страна, свой народ особенно дороги и для христианина, но все же отечество не составляет для него целого мира, вне которого все было бы ему чуждо. Он признает право всякого человека не только на справедливость, но и на братское расположение к себе других, и только против врагов своего отечества, посягающих на его честь или благосостояние, готов действовать всеми законными средствами защиты, хотя бы, защищая свою страну, он должен был наносить вред другой, ибо в подобных случаях действиями христианина управляет не ненависть и злоба, а желание обуздать злую волю других и оградить законную свободу от беззаконного насилия». (Очерки нравственного православно-христианского учения прот. Н. Фаворова, 1894 г. стр. 197–198).

Любовь к отечеству должна выражаться в тех же формах, в каких выражается вообще любовь христианина к своим ближним, именно: в справедливости и милосердии. В силу справедливости христианин должен охранять права жизни, чести и собственности других людей, соблюдая законы и требования начальства, а в силу милосердия мы должны содействовать внутреннему благосостоянию государства, именно: должны содействовать образованию, укоренению нравственных начал и устройству, и процветанию общеполезны учреждений как: больниц, странноприимниц, богаделен и др. Со стороны силы чувство любви к отечеству должно доходить до самопожертвования, потому что, по словам Иисуса Христа, «больши сея любве, никто же имать, да кто душу свою положит за други своя» (Иоан. 13:15), т. е. нет больше той любви, как если кто положит свою душу за друзей своих. Это высшая степень проявления любви к отечеству.

Святая вера указывает нам примеры самой чистой и вместе трогательной любви к отечеству. Святой пророк Моисей, по любви к отечеству, отказывается от спокойствия и довольства в фараоновом доме, где он воспитывался и где его так любили, и «лучше захотел страдать с народом Божьим, чем иметь временное греховное наслаждение». Высочайший пример любви к отечеству представляет нам Сам Иисус Христос. Будучи послан на землю для спасения всего мира, Он прежде всего пришел к своим единоплеменникам «к овцам погибшим дома Израилева», избрал местом своей проповеди неблагодарную Иудею, в которой не имел даже где главы преклонить и, несмотря на то, что видел одну ненависть и преследования от своих соотечественников, старался «собрать их около себя, как птица, собирает птенцов своих под крылья свои», когда же они этого не восхотели, не приняли Его, возненавидели, захотели убить, Он – Милосердый скорбел и плакал об ослеплении их, предвидя ожидавшую их погибель. В апостоле Павле любовь к своему народу была так пламенна, что он, скорбя о нем своим сердцем, желал быть сам отлучен от Христа и, если бы только можно было перед судом Божьим пожертвовать самим спасением своим для братий своих Израильтян. История христианской церкви представляет нам самый поучительный пример любви к отечеству в первенствующих христианах. Их ненавидели, гнали, мучили, убивали, и кто же? – свои сограждане, соотечественники.

Что ж христиане? Они безропотно несли все гражданские повинности, со всей верностью служили в полках, никогда не нарушали общественного спокойствия, со всей страстностью исполняли все государственные постановления и только тогда, когда их принуждали отрекаться от Христа, они говорили язычникам: надо повиноваться более Богу, чем людям. Для отечества они делали все, что только согласно было с духом христианства. Никто не приносил столько добра отечеству, сколько приносили его христиане своими добрыми нравами, благотворительностью, верностью, терпением и своими молитвами.

Несостоятельность космополитизма. Патриотизму или любви к отечеству противоположен космополитизм. Космополитизм разумеет под отечеством весь мир, и всеобщее какое-то гражданство, не допуская никакой особенной любви к своему отечеству, мечтая об общих каких-то интересах человечества, и внушая – всех обитателей земли, всех стран и народов, любить равной любовью. Такой космополитизм не имеет для себя основания ни в естественном настроении людей, ни в религии, ни в истории. Кроме того, он совершенно несбыточен, при своих началах оставаясь одной пустой мечтой, и чрезвычайно вреден и разрушителен для жизни общественной, под предлогом всеобщего человеколюбия, поселяя и питая в людях одно равнодушие, холодность, и бесчувственность к ближним и ослабляя все общественные связи и отношения.

Если христианство признает законными и на воле Самого Бога основанными гражданские союзы людей, то тем самым оно освящает естественное в человеке чувство привязанности к народу, который для него свой и которого он составляет органическую часть. Христианину совершенно не свойственно быть космополитом. Считать себя только гражданином всего человеческого мира – в существе то же, что вовсе не считать себя гражданином и отрекаться от всяких общественных обязанностей, потому что мир человеческий не составляет и не может составлять одного гражданского общества или царства. Есть на земле единое царство, но не мирское, а духовное; это Церковь Христова, в которую могут входить все народы, объединяясь под единой Главой ее. Мирские же царства не сливаются и не могут слиться в одно общество; потому что никакая мирская власть не в состоянии объединить под собой все роды и племена людей. Раздельное существование различных народов предопределено Самим Промыслом Божьим, как свидетельствовал об этом ап. Павел перед ареопагом афинским: «от одной крови Бог произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию» (Деян. 17:26). При единстве происхождения и главного назначения своего, народы имеют каждый свою особенную временную задачу и чем лучше выполняют ее, тем больше содействуют общему благу человеческого рода. Таким образом, не космополитизм, а патриотизм служит истинным выражением любви к ближним, которую заповедает христианская вера, как одну из главных добродетелей.

Божественное происхождение власти. Как для семьи необходима власть отца, для войска власть военачальника, для корабля необходим кормчий; так для гражданского общества необходима верховная власть, которая дает ему порядок и благоустройство, блюдет его безопасность и направляет общественную деятельность к одной благой цели.

Священное писание весьма ясно учит о происхождении верховной, государственной власти не снизу, не от воли народа, а сверху, от Бога. В ветхом завете Господь завещал: «Мною, т. е. от Бога цари царствуют, и повелители узаконяют правду; Мною начальствуют начальники и вельможи, и все судьи земли». (Прит. 8:15–16). В Новом Завете есть тоже указания на происхождение верховной власти от Бога. Так, Иисус Христос на суде, на вопрос Пилата: «Мне ли не отвечаешь? Разве не знаешь, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя», сказал: «Ты не имел бы надо Мной никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» (Иоанн. 19:10–11). Апостол Павел в послании к Римлянам выражается так: «Всяка душа властем предержащим да повинуется, несть бо власть, аще не от Бога: сущия бо власти от Бога учинены суть» (Рим. 13). Это значит, что воля Божия установила верховную власть и что должности, какие учреждает эта власть, должны быть признаваемы проистекающими от Самого Бога. Государи всегда соединяют обыкновенно это слово со своим именем: «Божию милостью мы» ... и проч. Эти слова – выражение смирения, а не гордости... В них высказывается мысль, что не личное право, но дар Божий сообщает им их великую власть. В этом смысле в них заключается спасительное напоминание, как для облеченного властью Государя, так и для подданных. Государство не существовало бы без такого различия между государем и подданными; это различие составляет его сущность. Отсюда следует, что ни государь, ни народ не составляют государства. Первый не имеет права сказать: «государство это я», равно как и другой усвоять себе верховенство, так как он подчинен порядку установленной Богом власти. Государь и народ составляют государство; они соединены вместе.

Даже в тех государствах, в которых правители избираются народом, власть государственная отнюдь не от народа; если народ избирает органы власти, то отсюда не следует, что он источник власти. Потому весьма заблуждаются те (а они есть на Западе), которые думают, что народ обладает верховенством по отношению к правителям, и потому может по своей воле поставлять и переставлять правителей. Но особенно наглядно выражается идея божественного происхождения государственной власти в наследственной монархии, какова, между прочим, наша русская монархия.

Верховная власть у различных народов выразилась в различных формах правления. Совершеннейшей между ними должно признать монархический образ правления, как представляющий собой возможность самого большего и возможно лучшего объединения всех частных благ и интересов в единстве направления их к единому общему благу и цели.

Известный немецкий философ Шопенгауэр, говоря о недостатках республиканского образа правления, между прочим, доказывает полное превосходство монархии, как такой формы правления, которую не могут заменить ни республика, ни конституция.

«Монархическая форма правления, говорит он, от природы свойственна человеку почти также, как, в еще большей мере, свойственна она пчелам и муравьям, перелетным журавлям, бродячим слонам, соединяющимся для хищных набегов волкам и другим животным, которые все выбирают себе главу, в своих предприятиях. Равным образом всякое человеческое предприятие, сопряженное с опасностью, всякое войско в походе, всякий корабль, подчиняются одному высшему начальнику; всюду одна воля должна быть руководителем. Даже животный организм устроен монархически: мозг один является руководителем и правителем. Хотя сердце, легкие и желудок гораздо более содействуют поддержанию целого, однако они – мещане, и ни руководить, ни управлять не могут: это дело исключительно мозга, и оно должно исходить из единого пункта. Даже планетная система монархична. Напротив, республиканская система в равной мере противоестественна людям, и неблагоприятна для высших проявлений духовной жизни, т. е. для искусства и наук. Сообразно с этим мы видим, что по всей земле и во все времена народы, безразлично – цивилизованные, дикие или занимающие промежуточные ступени, управляются монархически (Соч. Шопенгауэра, вып. 13, 659–660).

Когда Верховная власть в основу своих распоряжений полагает согласие их с учением христианским, тогда она сама и государство ей управляемое называются христианскими. Нашему русскому народу, у которого прочно сохраняются устои семейной жизни и Православная христианская вера в Единого Бога в Троице поклоняемого особенно свойственно монархическое правление и притом самодержавное и неограниченное.

Самодержавным наш русский образ правления называется потому, что в нем все функции государственного управления в высшей своей инстанции непосредственно подчинены воле Самого Монарха; а неограниченным – потому, что эта Его воля не ограничивается никакой посторонней волей человеческой, имея для себя законом и судьей свою совесть, да одного Бога. Такая воля не может ни перед кем-либо другим нести ответственности и подсудности, а потому называется неответственной и неприкосновенной.

Важность верховной власти видна из тех мест священного писания, где цари называются слугами Божьими, призванными для водворения и сохранения закона Божия. (Рим. 13:3–4).

Само избрание и поставление в цари утверждается Богом и освящается через священное миропомазание. Отсюда, как в Ветхом завете, так и в Новом все цари называются помазанниками Божьими.

В пояснение важности верховной власти архимандрит Гавриил приводит следующую параллель.

Начальство в обществе тоже, что крепкая связь бревен в доме; правители в государстве тоже, что нервы в теле человеческом. Уничтожьте эту связь, посшибайте углы у избы, и ваши жилища обрушатся, бревна в беспорядке падут одни на другие, или коль скоро нервы крепки и не ослаблены болезнями, то и все части тела хорошо держатся и отправляют свое служение телу; а если нервы слабы, обессилены и доведены до расстройства, то и все тело теряет живость и энергию. Хотя человек и кажется живым, но в то же время тяготится болезненной жизнью. Так и в государстве, удалите отсюда начальство или правителей, дайте подчиненным полную свободу, и государство придет в беспорядок и падет. («Нравств. Богословие» 1884 г., стр. 832).

Священные права верховной власти касаются внутреннего управления государством и охранения его от вне, в его отношениях к другим государствам. В первом отношении право верховной власти – законодательство, которому, по учению христианскому, усвояется санкция божественного освящения: «Мною цаpиe царствуют, и сильнии пишут правду» (Притч. 8:15). Управление: «властители Мною держат землю. От Господа дана есть держава царям и сила от Вышнего». (Прем. Солом. 6:3). Суд: «Боже, суд Твой цареви даждь и правду Твою сыну цареву» (Пс. 71:1), – и право установления государственной дани или подати. (Римл. 13:6–7). Во втором отношении, при защите и охранении государства от вне, Верховной власти принадлежит право верховного вождя, устройство регулярного войска и заключение торговых и мирных договоров.

Благо и счастье народа, составляющее предмет попечений Верховной власти, обязывает подданных содействовать всеми силами общественному благосостоянию и быть верными слугами Государя. Характер службы Государю и отечеству выражается у нас в двух многознаменательных словах: «служить верой и правдой». Что же это значит? Служить верой значит руководствоваться в исполнении служебных обязанностей теми убеждениями и правилами, какие дает христианам св. Вера, которая говорит нам: а) что Государь есть помазанник Божий, представитель благости, могущества и правосудия Царя Небесного, поставленный устроять счастье своих подданных, что б) воля царя для нас священна, и потому нужно исполнять Его волю, повиноваться властям и законам, от Него установленным, не из страха наказания, но по совести, и не из человекоугодия, а из повиновения воле Божией, так как сопротивляющийся власти, Божию повелению противится, в) что звание и служение в обществе каждому назначается свыше, и потому всякое звание само по себе почтенно, как бы ни мало доставляло внешних преимуществ и соединенные с ним обязанности священны для каждого, как воля Божия. Служить «правдой» значит всегда и во всем поступать по чистой справедливости, или по внушению долга, стараться подчинять частные выгоды общему благу и употреблять все силы и средства к усовершению как самого себя, так и того круга лиц и дел, в котором поставлен каждый из нас. Добросовестное исполнение гражданских обязанностей членами государства находится в тесной связи с их собственным спокойствием и благосостоянием. На эту связь частного блага с общим указывает Апостол, когда призывает нас совершать молитвы за всех людей, за Царя и всех имеющих власть, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте. (1Тим. 2:1–2). Заметим, что так учит Апостол молиться и ожидает великого плода от молитвы за правительство языческое. Тем более христиане обязаны молиться за правительство единоверное. К такой молитве побуждает их не только благо народа, так как Государь есть отец отечества, но – и благо Церкви, для которой Он служит защитником и блюстителем правоверия и всякого благочестия.

Гражданское общество подобно живому организму, состоящему из разных членов, которые, различаясь между собой по своему назначению, составляют одно целое и живут одной общей жизнью. Как деятельность всех членов тела направлена к поддержанию его жизни и здоровья, так деятельность всех граждан направлена к благосостоянию общества. Жизнь тела тогда только правильно развивается, когда все члены его действуют сообразно своему назначению; точно также жизнь гражданского общества тогда только идет правильно, благосостояние его развивается больше и больше, когда все члены общества верно и свято исполняют свои обязанности.

Поэтому каждый христианин должен избрать определенное занятие или службу в обществе: должность, профессию, в которой должен быть сосредоточен его труд. Должностью каждый из нас не только служит обществу, но и образует, совершенствует свою собственную личность, получая в то же время истинное самоудовлетворение. Следствием отсутствия определенного занятия или должности у человека неизбежно будет праздношатание и тунеядство, о которых говорит ап. Павел во 2-м послании к Фессалоникийцам: «слышим, что некоторые из вас поступают бесчинно, ничего не делают, а суетятся».

Выбор должности или профессии зависит частью от способностей или таланта человека, а частью от обстоятельств его жизни, в которых христианин должен усматривать пути Промысла Божия. Одному дается пять талантов, другому два, иному один; один рождается в одном сословии и получает одно образование, другой рождается в другом сословии и получает иное образование.

Но какова бы ни была служба, главное то, чтобы она была выполнена верно. Верность своей служба выражается прежде всего в усердии и напряжении сил к возможно тщательному и полному выполнению ее. Сюда принадлежит и борьба с препятствиями к выполнению службы. Верностью своей службе требуется далее, чтобы мы ценили свою службу не унижая, конечно, других видов службы, и чтобы смотрели на нее, как на служение самому Господу. Наконец, не верен своей служба тот, кто, вместо того, чтобы безраздельно посвятить себя своей службе, занят мыслями о мене рода службы. «Каждый оставайся в том звании, в котором призван» (1Кор. 7:20), заповедует апостол Павел. Если иной раз служба наша представится нам непривлекательной и тяжелой, то мы должны не бежать от нее, а усерднее и настойчивее заниматься ей; тогда она снова приобретет прелесть и легкость в наших глазах.

На чем человек может развить свою самодеятельность, все это может сделаться интересным и привлекательным для него. Кто при каждом встретившемся затруднении и обременении готов бросить службу и искать иной, тот не имеет живого сознания долга и, несомненно, окажется негодным и на всяком другом месте. Если действительно при занятии службой мы встретим не мало тягостей и затруднений, то надо помнить общую судьбу человеческую: «в поте лица твоего снеси хлеб твой». Эта заповедь относится не к земледельцам только и ремесленникам, но и к учителям, художникам, священнослужителям и т. д. Верностью службе не исключается развитие в себе смысла и интереса к другим родам службы; напротив, последнее требуется как для гармонического и полного образования собственной личности, так и для успеха и плодотворности занятий по своей службе.

Если желание иметь для руководства образец совершенного служения обществу, то этот образец вы найдете в земной жизни Иисуса Христа, потому что вся земная жизнь Его была одним непрерывным служением роду человеческому. Он Сам говорил: «Я пришел на землю не для того, чтобы Мне служили, но, чтобы Я Сам служил», и служил так, что готов был для общественного блага пожертвовать даже своей жизнью. И вот Он, живя на земле, служил для блага человеческого. Никогда Он при этом не заботился об исполнении своей воли, своего желания или желания других людей, а искал только исполнения воли Отца Небесного. Благотворя всем и каждому, требующему Его помощи, Он в то же время строго осуждал проступки других, не угождая прихотям и страстям человеческим. Заботясь об общем благе, Он строго соблюдал правду по отношению ко всем членам общества, не исключая никакого состояния. Не думая о своих выгодах и удобствах жизни, не думая о покое и отдыхе, а непрестанно бодрствуя и трудясь. Он служит образцом христианину при прохождении общественного служения.

Исполнение человеком своего назначения достигается не иначе, как посредством деятельности или труда. Сам по себе труд не чужд человеческой природе и не составляет бремени для нее; напротив, природа духа требует постоянной деятельности. Потому то еще до грехопадения Бог заповедал человеку возделывать и хранить рай. Но тогда труд доставлял человеку только удовольствие и радость. Иной характер получил он с грехопадением. Человеческая душа потеряла влечение к доброй деятельности и сделалась ленивой и слабой; а окружающая человека природа сделалась неподатливой и «проклятой». Потому труд теперь тяжел для человека; он стоит «пота лица». Тем не менее он есть благодеяние для человека. Он есть врачевство против греха. Он противодействует дурным мыслям и желаниям, упражняет человека в борьбе, в терпении, верности и т. д., доставляет мир и довольство душе.

Потому то свящ. Писание внушает нам труд, как непременную обязанность. Например, ап. Павел говорит: «Умоляем вас, братия... жить тихо, делать свое дело и работать своими собственными руками» (1 Фec. 4:11). Сам Господь Иисус Христос представляется в евангельских сказаниях постоянным делателем. Ап. Павел говорит о себе: «Сами знаете, что нуждам моим и нуждам бывших при мне послужили руки мои сии». (Деян. 20:34). Древние подвижники христианские ставили труд рядом с молитвой, как неотъемлемую потребность желающего проводить благоугодную жизнь.

В труде заключается не только необходимый закон человеческой природы и всей земной жизни человека, личной и общественной, но и необходимое условие всякого человеческого совершенствования – физического, умственного и нравственного, а вместе с этим – его человеческого достоинства и, наконец, его земного счастья.

Но человеческая природа не может постоянно работать; она требует перерывов труда, отдыха. Полный отдых доставляется сном: «Сон сладок работающему». Но возможен и сознательный отдых или сознательный покой: прогулка на открытом воздухе, беседа с друзьями и знакомыми, обозрение художественных произведений, легкое чтение и т. д. Отдых доставляет нам не только ничего неделание, но и мену предмета работы. Например, человеку, занятому работой, требующей напряжения духовных сил, доставляет отдохновение напряжения телесных сил; и наоборот: занятый работой, требующей напряжения телесных сил, черпает отдохновение из напряжения духовных сил.

Высшей степени и достоинства отдых или покой достигается тогда, когда отдыхающий или покоящийся человек более или менее отрешается от единичных предметов и наслаждается общим бытием, всем существующим в совокупности. А так как в основании всего бытия находится Бог, то самый совершенный отдых или покой доставляется человеку в воскресные и праздничные дни, посвященные Богу. Сознательный и деятельный отдых или покой называют именем наслаждения. И, следовательно, человеческая жизнь состоит из труда и наслаждения.

Могут спросить: труд ли существует ради наслаждения, или наслаждение –ради труда? Ни на то, ни на другое нельзя смотреть исключительно как на средство для другого; то и другое есть вместе и цель, и средство. Иначе мы склонимся или к жизни, исполненной удовольствий и развлечений, или к жизни рабской и меркантильной. Сам труд становится источником наслаждения, если мы отдаемся ему охотно и с любовью. И наслаждение тем благотворнее для души и тела, чем оно проще и серьезнее.

Собственность была, есть и будет основой семьи, общества и государства. Это непререкаемая истина, и право собственности Писанием установлено твердо, хотя безусловный собственник – только Бог. Условная собственность дана еще в раю: усвоены мужу жена, жене муж, по силе любовного труда друг для друга. Но определеннее собственность стала по изгнании из рая: землю, потом политую, терпеливым трудом усмиренный, вскормленный и оберегаемый скот, жилище, одежду, – все это потрудившийся назвал: «мое», потому это его волей, умом и трудом это устроено.

Имуществом никто не должен иметь права распоряжаться, кроме обладателя его, иначе оно не будет находиться под рукой обладателя его и не будет обеспечено от потери. Потому собственностью или имуществом называется совокупность материальных средств или благ, находящихся во владении и распоряжении исключительно обладателя их на пользу его собственную и других людей ближних. С переходом в загробный духовный мир. человек расстается с материальной собственностью; но он в остающееся после него имущество может вложить свою волю. На этом основывается наследственное право.

В теснейшем смысле тело человека есть собственность его, так как оно есть первый и самый непосредственный орган деятельности человека на земле. Но посредством тела человек, как владыка на земле, подчиняет своему господству и служению безжизненную природу, растения и животных и превращает их в свою собственность, влагая в них свою волю и употребляя их для своих целей.

Так называемый коммунизм и социализм (подробнее о них в следующей главе) стремятся к уничтожению права собственности, ожидая отсюда удаления из мира всех бедствий и страданий, и наступления золотого века. Как-будто человек есть не более, как животное, только с животными потребностями, и как будто с осуществлением теории коммунизма и социализма исчезнет грех из мира. Всюду, где зарождалось и развивалось человеческое общество, создавалось и право собственности. Следовательно, уничтожать право собственности – значит разлагать человеческое общество и вести его к анархии.

Священное Писание учит смотреть на собственность, как на дар Божий, и правильно пользоваться этим даром. «Всяко даяние благо и всяк дар совершен свыше есть, сходяй от Отца светов». В какой мере человек может и должен стремиться к приобретению имущества? Прежде всего каждый человек должен стремиться к приобретению имущества в такой мере, чтобы мог безбедно или без нужды содержать себя и свое семейство. Что сверх того, то имеет меньшее значение. Однако, с одной стороны, нельзя думать, что христианство отвергает всякого рода роскошь, т. е. обладание материальными средствами и употребление их в большей мере, чем вынуждают нас к тому насущные потребности. Известная степень роскоши оправдывается тем, что жизнь дана Богом человеку и для наслаждения. И чем выше положение человека в обществе, тем большее получает он право на лучшую обстановку и лучшее содержание. Это в порядке вещей. С другой стороны, излишек имущества требуется для благотворения бедным.

При отсутствии средств теряется возможность помогать другим.

Вообще же говоря, человек в праве стремиться к приобретению имущества в той меpе, в какой он в состоянии морально возобладать им, усвоить себе, т. е. поставить в подчинение и распоряжение нравственной воли своей.

В противном случае, из обладаемого, имущество превращается в обладающее, из средства оно делается целью. Потому и сказано: «богатство аще течет, не прилагайте сердца».

В Евангелии выдвинут на вид условный переходящий характер собственности. Зазнавшемуся собственнику Господь говорит: «безумный, в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лук. 12:20).

В наше время, во имя любви к человечеству, распространяются учения, известные под именем социализма и коммунизма. Эти учения нередко прикрываются именем христианского человеколюбия, направленного к улучшению быта низших классов народа, к помощи бедным и вообще – к возвышению народного благосостояния и т. п.

Горячие, сильные и возбудительные проповеди социалистов и коммунистов производят глубокое впечатление на людей доверчивых и простодушных, не умеющих за красными словами распознавать действительный смысл и скрытые цели в их учении.

«На одном пароходе произошел горячий спор о политике и спорящие разделились на две партии.

– Вы из каких? – спросил один из крайних, молчаливого пассажира.

– Я – коммунист.

Одним из наших более. Мы – товарищи и друзья с вами.

– Прежде братания я обязан поточнее высказаться.

Есть два сорта коммунистов. Одного ли мы сорта с вами.

– В первый раз слышу. Объясните.

– Еще при апостолах были коммунисты. Согласно со своими убеждениями, они приносили свое достояние к ногам апостолов. A ныне существует иной сорт коммунистов, о которых пишут в газетах: «они разоряют, сожигают усадьбы помещиков, и грабят их». Я всей душой на стороне апостольского коммунизма, а вы как? (Воск. Благ.).

Социализм – такое учение, которое посредством ассоциации и общности труда думает достигнуть равного для всех довольствия и счастья, а коммунизм –стремится к уравнению всех членов общества в имущественном отношении, путем уничтожения всякой личной собственности, взамен чего проектируют общность имуществ.

Оба эти учения имеют свой источник в философских и политических учениях 18-го и прошлого 19-го столетий.

Входя хотя до некоторой степени в раскрытие этих ложных учений, нельзя не убедиться в том, что они противоречат духу христианства.

«Советы мои, говорил Господь через пророка заблуждавшимся людям, – не таковы, как советы ваши, и пути ваши не таковы, как мои пути. Но как небо далеко от земли, так далеки мои советы от ваших советов, и ваши пути от моих путей (Ис. 56:18,17).

В наше время эта противоположность между целями божескими и человеческими во всей поразительной силе своей открывается в противоположности социализма христианству. Эта противоположность заключается: а) в самой основе социализма и коммунизма. При полном разрыве с религией, социалисты и коммунисты в основание своего учения кладут самый грубый материализм, который видит в человеке один животный организм и ставит его на ряду с животными.

Нынешние представители социализма не скрывают своей вражды к христианству и даже вообще к религии, напротив – стараются выставить на вид полное неверие. «Мы, говорят они, не хотим никакой религии, потому что все религии помрачают разум». «Общество наше, – сказано в первом параграфе их программы, – признает себя вполне атеистическим; оно хочет поставить науку на место религии, человеческую правду – на место божеской. Историки парижской коммуны единогласно говорят, что тамошние коммунисты также были все до одного не только материалистами, но и атеистами, неверующими ни в Бога, ни в бессмертие души (Хр. Чт. 1875 г.).

Отрицая в человеке – человека с правами на бессмертие и вечную жизнь, социализм не признает в жизни человеческой никаких разумных и нравственных целей, кроме наслаждения жизнью. Единственное вполне разумное и самое нравственное стремление человека, по взгляду социалистов, состоит в том, чтобы сделать свою жизнь возможно приятной.

Выходя из этого материального взгляда на человека и жизнь человеческую, социализм и коммунизм развивают его: б) в своем учении, проникнутом самым разрушительным отрицанием семейного, общественного и государственного порядка, освященного христианством. Развенчивая человека, лишая его нравственного достоинства и низводя на одну степень с животными, социалисты само собой, разумеется, не могут уважать, а напротив – должны ненавидеть и все то, что делает жизнь человеческую не похожей на жизнь животных.

Вот причина того, что им так не нравится семейная и гражданская жизнь, частная собственность, государственное устройство, не говорим уже – церковь. Брак, как известно служит основой семейной жизни; семейная жизнь, вместе с правом частной собственности, служит основой жизни гражданской; гражданская – государственной. «Прочь все это!.. Все дозволено! – кричат коммунисты, – на место брака, с разными его стеснениями и ограничениями, должно быть предоставлено каждому право свободного сожительства. Взамен частной собственности, отдельного хозяйства, земля и дома должны быть общими, хозяйство также общим или, по крайней мере, все это должно быть разделено поровну, чтобы не было ни богатых, ни бедных. Взамен гражданского общества и государства должно быть введено новое устройство, основанное на равенстве и свободе, чтобы не было ни начальников, ни подчиненных, ни старших, ни младших, а все были бы одинаковы и равны между собой по своим правам и достоинству». Так, да и понятно, почему так учат социалисты. Ведь у животных нет ни семейной жизни, ни собственности, ни гражданского общества, ни государства, ни церкви: зачем же все это и нам, когда мы по своей природе не отличаемся от животных? Все эти учреждения только стесняют нас на каждом шагу, сдерживают наш эгоизм, налагают узду на нашу собственность, не дают нам жить и действовать так, как нам хотелось бы, как живут, например, те же животные, ни в чем не стесняя себя, никому и ни в чем не давая никакого отчета.

При таком устройстве человеческой жизни, социалисты мечтают видеть в человечестве царство всеобщей любви, свободы, равенства и братства.

Познакомившись теперь ближе с учением их, мы легко можем понять, можно ли верить этим обещаниям. Любовь, Свобода, равенство, братство – все эти нравственные стихии жизни человеческой возможны только там, где есть вера в Бога, создавшего человека по Своему образу и подобию. А где отрицается бытие Бога – Творца, Спасителя и Судии людей, где не признается духовность и бессмертие человеческой души, где человечество приноравливается к стаду неразумных и бессловесных животных, – какая там может быть любовь, какая свобода, какое равенство и братство? Там, понятно, эти лучшие качества человеческие должны потерять нравственный характер. И, в самом деле, что такое любовь коммунистов, как не один только грубый животный инстинкт, не знающий никаких стеснений и ограничений себе? Что такое свобода социалистов, как не полнейший произвол всех и каждого делать безнаказанно все, что кому вздумается, что только придет на ум и вспадет на сердце нравственно испорченного человека? А равенство и братство социалистов – это какое-то несвойственное человеческой природе обезличение всех и каждого, подобное тому, какое мы видим, например, в стаде овец и т. п. Но, как и в стаде животных, несмотря на видимое полное равенство их между собой, всегда есть животные сильнейшие и слабейшие, и первые всегда обижают последних, так неизбежно должно быть и в коммуне социалистов. Нельзя же в самом деле довести это всеобщее уравнение до того, чтобы сделать всех людей равными по силам души и тела, потому что нельзя изменить их природы. Сама природа наделяет людей неодинаковой мерой сил и способностей от самого их рождения и если не будет в известном человеческом обществе каких-либо сдерживающих начал, то сильнейшие и умнейшие в нем непременно станут обижать слабейших и простейших. Эта истина понятна сама собой; а социализм и коммунизм подтверждают ее самым очевидным образом, когда тот и другой: в) в средствах для своих целей применяет к делу закон борьбы за существование, во всей его ужасающей силе. В обаятельной проповеди их о всеобщей любви и свободе допускаются и признаются законными всякие насильственные средства и самые безнравственные действия – кинжал и яд, ложь и обман, револьвер и бомба, грабежи и поджоги; а когда проповедникам социализма представляется случай приложить свои разрушительные замыслы к делу, они и на самом деле ознаменовывали себя заговорами, восстаниями, убийствами, грабежами, всегда и везде оставляя за собой ужасы всевозможных злодеяний. Это ли путь ко всеобщему благу и счастью? Всякому своему раздражению и озлоблению, всем насилиям и неправдам, всем преступным и беззаконным действиям социалисты дают временное значение. Это, говорят, необходимо только до тех пор, пока идет борьба со старым порядком вещей; в борьбе всякие средства позволительны. Как скоро эта борьба будет кончена, как скоро, по ниспровержении старого порядка, нужно будет приступить к созданию нового, всякое раздражение и вражда должны быть оставлены, на место их должны явиться всеобщее братство, мир и любовь. Но как же это из раздражения и вражды могут вдруг явиться мир и любовь? Каким образом в людях, пропитанных недовольством и злобой и везде старающихся сеять злобу и недовольство, вдруг пробудятся мирные братские расположения и чувства. И можно ли поверить людям, привыкшим все ниспровергать и разрушать, что они могут когда-нибудь сделаться устроителями всеобщего мира и благоденствия? Опасно вступать на путь зла, хотя бы и на время, и брать в руки орудия зла, хотя бы и для добрых целей. Допустим, что не все проповедники братства и свободы, решавшиеся идти к своим целям революционным путем, с самого начала задаются деспотическими целями. Многие из них сначала, может быть, искренно бывают одушевлены лучшими и благородными намерениями, но вступая на дурной путь вражды и насилия, привыкая пользоваться дурными средствами для своих целей, они, незаметно для самих себя, к концу своего поприща делаются способны на всякие дурные действия, так что от первоначальных благородных мечтаний о благе человечества, когда приходит время осуществить их, не остается уже и следа: на место общественного блага у них вступают во всей силе личные интересы и расчеты, с приобретенной привычкой – без разбора пользоваться для осуществления их всякими средствами. Не так ли всегда оказывалось на самом деле? Деяния, так называемых, мюнстерских пророков в Германии, когда после крестьянских войн, в 30-х годах 16 века им удалось на некоторое время устроить в Вестфалии коммунистическое царство; страшный революционный террор во Франции, в конце 18-го столетия; неистовая толпа парижских коммунистов в 1871 г., свирепствовавшая и безобразничавшая над всем, что составляло славу и гордость их собственного отечества: вот свидетельства истории о том, что устроители всеобщего братства и равенства революционным путем всегда оказывались жестокими тиранами и деспотами, как скоро им удавалось, хотя на короткое время, где-нибудь захватить власть в свои руки. Вот каковы оказываются на деле эти проповедники всеобщего довольства, мира и братства между людьми...

Далее, если проповедники социализма и коммунизма могут еще ручаться за себя, что для них меры насилия и вражды должны послужить только временными мерами, для достижения лучшего порядка и общего блага, то могут ли они ручаться в том же и за всех своих последователей, за всех, которые поют с их голоса, подражают им и которых они стараются привлечь к своему учению отовсюду, без всякого внимания к нравственным качествам и умственному развитию их, только бы в них была решимость идти избранным путем? Не могут ли найтись между этими последователями такие, для которых насилие, обман и вражда из временного средства обратятся в саму цель и сущность дела? Не видим ли мы, что это и есть уже на самом деле? Уже и теперь в головах людей, сбитых с толку социализмом, укладываются рядом одно с другим такие противоречащие понятия, как общественное благо и личный интерес, всеобщее братство и борьба за существование, царство мира и революционная резня. Есть между приверженцами социализма и такие люди, которые, не прикрываясь уже общим благом и любовью к человечеству, перешли к учению о личном благе, о личной выгоде, как последней цели человеческих стремлений, – об эгоизме, как основном начале всяких действий. Еще более не могут социалисты поручиться за тот самый народ, в котором они стараются возбудить всеобщее раздражение и недовольство, чтобы при помощи их насильственно ниспровергнуть существующий порядок, – не могут потому, что такой путь не только не ведет народ к счастью, а напротив – еще более делает его несчастным. В самом деле, может ли голодный и жаждущий получить облегчение оттого, что в нем стараются только раздражать и усиливать голод и жажду? Может ли больному доставить облегчение то, что делает его болезнь еще более тягостной и невыносимой? А так именно и поступают социалисты, когда, не имея в виду ясных и определенных мер к действительному улучшению положения народных масс, распространяют между ними крайнее недовольство их состоянием, чтобы сделать его невыносимым. И когда эти раздраженные и озлобленные массы народа сделаются способными к насилию и разрушению, – кто и что тогда может положить конец неудержимому разливу всяких дурных инстинктов и народных страстей? Новый лучший порядок, который принесет всем полное довольство и счастье, – отвечают социалисты. Но нам известно, что в этом отношении, опыт никогда не оправдывал таких обещаний. Ни одна революция не отвечала желаниям народа и не удовлетворяла его ожиданий.

Рассказывают, что, когда во Франции, в 1848 г., парижские рабочие, возбужденные социалистами, помогли им произвести революцию, – глава народных масс, ремесленник Альберт приступил к одному из главных вождей социализма Луи Блану, чтобы он дал народу, давно обещанный план лучшего устройства рабочего класса. Луи Блан не мог дать народу такого плана, и предложил своему Альберту высказать от имени рабочих, чего они желали бы для улучшения и обеспечения своего положения.

Сколько, однако, ни думали эти два устроителя народного блага над планом улучшения рабочего труда, в продолжение нескольких часов они ничего, говорят, не могли придумать для него, кроме одного заглавия: «организация труда», а придуманные после для рабочих «национальные мастерские» оказались таким неудачным средством для улучшения быта рабочих классов, что само же республиканское правительство принуждено было скоро закрыть их, и опять не без насильственных мер. В подобном же положении, говорят, находились и вожди парижской коммуны 1874 г., когда возбужденная ими народная толпа стала требовать от них ясных и определенных планов общественного переустройства. («Христианское учение о любви к человечеству сравнительно с крайностями социалистических учений» Прот. А. М. Иванцова-Платонова).

Вообще порицать все существующее, отрицать и разрушать гораздо легче, чем придумывать и вновь созидать что-нибудь лучшее... Много было в позднейшие века разных политических мечтателей, думавших осчастливить человечество одними внешними мерами и средствами; но обыкновенно, подобные попытки приводили к совершенно противоположным последствиям: в коммунистических обществах, созданных искусственным и тем более насильственным образом, обыкновенно, вместо всеобщего равенства и свободы, являлся деспотизм, вместо братства и любви – вражда, вместо довольства и счастья – полное разорение; того же, и только того, можно ожидать и на все будущие времена от социализма и коммунизма.

Главное заблуждение гг. непризванных строителей общественного благосостояния состоит именно в том, что они хотят со вне привить обществу это благосостояние, тогда как оно может развиться только из доброй нравственности общества, из соблюдения им законов христианской правды и любви друг к другу.

Христианство никогда не задавалось непосредственно преобразованием внешних форм общественной жизни, законов, учреждений, политических отношений в обществах человеческих; тем не менее, оно своими нравственными влияниями на дух и совесть людей так много содействовало улучшению и самих внешних общественных порядков и отношений, самих государственных законов и учреждений, что едва ли какая историческая сила может сравняться с христианством по своему назначению в этом отношении.

Если нам нужно еще видеть силу нравственного христианского принципа и явления в той самой сфере человеческих отношений, которая преимущественно служит предметом мыслей и забот для современных преобразователей общества вроде социалистов и коммунистов, т. е. в сфере установления между людьми лучших экономических отношений, – история христианства в этом отношении не оставляет нас без высокого указания. Хотя христианство никогда не задавалось прямо преобразованием внешних экономических отношений; тем не менее нравственным влиянием своим на дух и совесть людей оно успело показать возможность между ними таких идеально-чистых братских отношений, выше и чище которых едва ли что-либо представить себе можно.

Вот перед нами общество столько идеальное, что оно на веки вечные стало идеалом для всех человеческих обществ, это Царство Божие, столь долго чаемое, столь многообразно искомое наконец явилось на земле. Присмотримся с благоговением на первые шаги этого нового, небывалого в мире общества. Просвещенные сошедшим в виде огненных языков Духом Святым, воодушевленные верой к Распятому и любовью к Нему и искупленному Им человечеству. Апостолы составляют общество, церковь. Что за чудное общество! Тысячи людей, различных по общественному положению, по состоянию, по развитию, в духе веры и любви, составляют одну семью одного Отца Небесного.

Действительно в первенствующей церкви у христиан в Иерусалиме, по свидетельству книги Деяний Апостольских все было общее: «все верующие, говорится, были вместе и имели все общее... И продавали имение и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого. И каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца, хваля Бога находясь в любви у народа (Деян. Ап. 2:44–47). Такое явление – явление чисто-нравственное, а не гражданское. Откуда оно возникло?

Вот по свидетельству той же священной книги его начало: «у множества уверовавших было одно сердце и одна душа» (6:32). Тут право собственности оставалось правом; только лица, связанные между собой теснейшим союзом веры и любви и составлявшие сравнительно небольшое общество, свободно отрекались от своего права и не хотели иметь ничего особенного, отдельного от других: «никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее... Не было между ними никого нуждающегося, ибо все, которые владели землями, или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду». Здесь не было закона со вне: явление образовалось само собой, внутренней силой своей, при том – под влиянием особенных обстоятельств. Никто никого не обязывал к отречению от своего в пользу общего; все делалось по расположению души каждого. Поэтому, когда некоторые из верующих, именно Анания с женой своей Сапфирой, продав свое поле, принесли и положили к ногам апостолов, только часть вырученных от продажи денег, а другую утаили у себя, то Петр сказал явившемуся тогда Анании: «для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Владеемое не твоим ли оставалось и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? Для чего же ты положил это в сердце своем? Ты солгал не человекам, а Богу». Апостол прямо говорит, что Анания волен был распорядиться своим имуществом, как ему было угодно, и не в том состояло его преступление, что он не принес всего в церковь, а в том, что он решился обмануть Апостолов и всех верующих, и тем с одной стороны обнаружил скупость и лукавство, с другой – надругался над Духом Святым, думая обмануть в лице верующих, Самого Бога. Той же участи и за ту же вину подверглась потом и жена его, когда повторила перед Апостолом и собранием верующих ложь своего мужа. «Что это согласились вы искусить Духа Господня?» – сказал ей Апостол, и слова эти были для нее приговором смерти.

Все это ясно показывает, что между, так называемым коммунизмом и общением первенствующих христиан между собой нет ничего в сущности сходного. Христианское учение о братстве верующих ведет только к тому, что каждый христианин должен быть готов на всякую возможную помощь ближнему, но никак не исключает права собственности, напротив – в законном употреблении собственности поставляет многие высокие добродетели.

«То, – скажем словами одного писателя, что возбуждает ныне страсти толпы, среди крушения веры, как мрачная безнадежная мечта коммунизма, представляя неосуществимый образ идеального состояния, то в истине осуществлено было в христианской церкви идеальностью расположений, братским во Христе духом, сглаживающим все различия, – причем никто не приводил здесь рычага искусственного возбуждения умов. Трезвость духа не исчезла и на этой высоте жизни. Никого не принуждали делать то, что учила делать всех свободная любовь. В деле Анании апостолы явно оберегают свободу всякой отдельной личности. Эта первая жизнь христиан не есть ли величайшее свидетельство свыше естественности христиан? («Православ. Обозр.» 1871 г. сент. стр. 264).

Общинный быт первых иерусалимских христиан есть высокий идеал общественного устройства, далее которого едва ли может идти самая смелая фантазия преобразователей общества. Вот полнейшее экономическое общение с совершенным забвением разделения между моим и твоим.

Эта первая жизнь христиан не указывает ли, где искать нам решения социального вопроса? В вере христианской и любви. Другого решения нет; его не указывает нам история. Апостолы, конечно не имели своей задачей устроять внешнее благополучие верующих, а их дело было устроять царствие Божие в душах их, но устроив это царствие в душах верующих, они этим самым устроили и внешнее их благосостояние, создали рай на земле. Искали царства Божия, прочее само собой приложилось, само собой вытекло, как следствие их причины. Поэтому и современные социализм и коммунизм есть иллюзия, т. е. принятие за действительность кажущегося и воображаемого.

Всякая идея выражается в соответственных себе, формах. Когда дух общества хорош, пропитан началами справедливости, братства, любви, – сами собой слагаются в обществе и внешние отношения хорошие, основанные на справедливости, братстве и любви. Если бы и теперь в христианских обществах был такой же дух, как у христиан, было одно сердце и одна душа, если бы правила христианской жизни до того проникли жизнь общественную, что всякая частная и общественная деятельность определялась бы этими правилами и служила бы их осуществлением, то не понадобилась бы никакая теория коммунизма для общественного благоустройства и общего благосостояния и не было бы даже повода к самим мечтаниям о разных государственных переворотах. В том и состоит заблуждение теоретиков общественного благоустройства, что они хотят со вне привить его обществу, внешними средствами достигнуть его, тогда как оно может иметь твердое основание для себя только в чистой нравственности общества, в соблюдении готовых христианских законов правды и любви...

Война есть величайший бич человечества, так как она есть смертоубийство в широчайших размерах (хотя и оправдываемое пpaвocyдиeм, как необходимое зло) и в то же время разрушение мирного течения жизни и уничтожение плодов его. Война – явление более сложное, чем вражда отдельных лиц. В случае войны, имеют между собой дело государственные организмы, а не отдельные лица. Личность человеческая вступает здесь в борьбу не по вражде и мести и не для личной самозащиты, но борется иногда охотно, иногда из повиновения, за благо целого государственного организма.

Обыкновенно говорят: «ужасна война»; но следовало бы говорить: ужасно состояние народов, приводящее к войне. Война есть крайнее средство, употребляемое или, лучше, допускаемое Промыслом для исцеления нравственных недугов человечества. Когда не действуют лекарства, врач берет нож. Но неразумно порицать хирургию, забывая о болезнях, делающих необходимыми хирургические средства.

Как Бог терпит войны? Так же, как и всякое дело человеческой свободы. Но этого мало. Господь из бедствия извлекает духовную пользу для человечества. «Грозные завоеватели действуют в обществах человеческих подобно бурям в природе. Бури, хотя производят много потрясений и частых переворотов в природе, но очищают воздух, так что после того он становится благораствореннее.

Подобно бывает и в политическом мире после разрушительных действий, производимых завоевателями». (Профессор Прот. Ф. А. Голубинский).

Не следует ли отсюда, что война – добро? Война – явление смешанного характера. Она может быть смесью добра и зла, может она быть и чистым злом, но беспримесным добром она никогда не бывает.

Дан меч не напрасно. (Римл. 13:4), но для обороны, для водворения попранной справедливости, хотя не всякое нарушение международной справедливости должно решаться мечом.

Похвальны войны для защиты и освобождения слабых народностей от сильных, злоупотребляющих силой. Но прежде начатия подобных войн нужно испытать все средства к мирному водворению справедливости.

Предосудительны войны мстительные, династические и завоевательные. В таких войнах народы низводятся до степени игрушки человеческим страстям и тщеславию отдельных лиц. Подобные несправедливые войны осуждались христианскими учителями. Блаж. Августин пишет: «Выступать войной против своих соседей, подчинять их, уничтожать народы, от которых не получил никакой обиды, а только в удовлетворение своего честолюбия, что это такое, как не разбойничество в широком размере?».

Но в вопросе о достоинстве войны имеет значение не только причина и цель войны, но и способ ее ведения. Отношение воюющих должно быть основано на чести. Пленным и мирным жителям должна быть оказана пощада. Опустошение страны и всякая ненужная жестокость не должны входить в план войны.

Кроме причины и способа ведения войны, при оценке войны могут быть принимаемы в расчет ее последствия. Война – событие огромной важности и ее влияниe на жизнь личностей, семей и государства весьма сложно. Проследить и измерить это влияниe трудно, а, может быть, и невозможно для человеческого ума. Есть в этом влиянии и худо, и добро. Минуя экономические и политические следствия войн, укажем, как на зло войны, на вносимую в нравы общества через военное сословие грубость, гордость и легкое отношение к грехам против седьмой заповеди, а добро войны заключается в том, что она возбуждает народные силы, оживляет патриотизм, вызывает всех граждан на самопожертвование ради общего блага, очищает воздух, подобно грому, научает молиться и смиряться перед грозными судьбами Царя царей.

В древние времена являлись иногда между христианами лица, которые всякую войну почитали преступлением и отказывались от воинской службы, как от долга греховного. Та же мысль составляет мнимо-христианское yбеждение некоторых сектантов и в новые времена, как например, известного «общества друзей», или квакеров. Такое ошибочное понимание смысла евангельского учения о чeлoвекoлюбии в древних христианах объясняется и отчасти оправдывается тем, что тогдашние войны имели большей частью характер нападения, а не самозащиты. Может быть и квакерская идея о преступности всякой войны опирается отчасти на то, что в христианском мире воюющие стороны часто бывают взаимно неправы, вступая в борьбу между собой по побуждениям различных страстей. Но как бы то ни было, во всяком случае мысль, будто бы христианство безусловно запрещает христианину браться за оружие, есть заблуждение. Как религия мира и любви, оно конечно не может не осуждать того духа, который обыкновенно порождает войны, но не может также осуждать и не осуждает в народах такой самозащиты, которая требует противоставлять оружие оружию и не щадить самой жизни посягающих на жизнь. Мир между народами возможен только под условием более или менее одинакового одушевления всех духом христианства. Пока любовь и сочувствие не займут места эгоизма и зависти в целом мире человеческом, до тех пор война не перестанет быть временной необходимостью даже для самых мирных народов, как последнее средство к отражению и обузданию насилия. Во всякое время мы можем «услышати брани и слышания бранем... подобает бо всем сим быти» (Mф. 24:6).

Лично христианин может отказываться и от самозащиты, и в некоторых случаях это составляет даже его нравственный долг; но как гражданин, как член общества, он обязан защищать его права, честь и свободу, и, если, по словам Самого Иисуса Христа, «нет больше сей любви, как если кто душу свою положит за друзей своих» (Иоан. 15:18), то христианин, полагающий или готовый положить душу свою за свое отечество, являет в себе высокую черту христианского духа.

Война невозможна без войска. Следовательно, немыслимо без войска и государство.

Первая и главная обязанность воинов – строжайшая субординация или подчинение низших старшим. Столь же свойственно воинам геройство, отсутствие боязни «убивающих тело, души же не могущих убити». Иоанн Предтеча называет еще две обязанности воинов: «никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованием» (Лук. 3:14).

Христианское нравоучение не оправдывает войны, но старается смягчить ее жестокий характер и ослабить ее ужасные последствия. Не только старается, но многого уже достигло. Родившийся от Девы «сделал гражданами неба нас, бывших странниками. Он сделался у нас прекращением войн, Он стал для нас опорой для мира» (Златоуст). Этот наклон к миру особенно был заметен в первые десятилетия по объявлении христианства государственной религией. Под свежим еще впечатлением умиротворяющего действия Евангелия, Златоуст писал: «До пришествия Христова все люди облеклись в оружие, и никто не был свободен от этого занятия, города воевали с городами и везде был слышен шум сражений; а теперь большая часть вселенной в мире, все безопасно занимаются ремеслами, возделывают землю, переплывают моря, и только небольшая часть носит название воинов для охранения всех прочих. И в них не было бы нужды, если бы мы исполняли должное и не нуждались в напоминании посредством наказаний».

Правда, христианская церковь в лице пастырей и священнослужителей присутствует на войнах, освящает молитвой воинские знамена и орудия. Но иначе и быть не может, Церковь не может оставить детей своих там и тогда, где и когда они наиболее нуждаются в утешении, в руководстве и благодатной помощи. Освящение же знамен и орудий не есть какой-либо призыв к войне, но молитва о благополучном окончании войны, молитва о том, чтобы и война была выражением воли Бога, который здесь призывается как «царь мира и Бог, сокрушаяй брани». В этом чине освящения знамен мoлящиecя просят «о твердом мире», о избавлении «от нашествия иноплеменников и всех бранем хотящих человеков и ратных нахождений». В благодарственной молитве о победе над галлами коленопреклоненные победители взывают Богу: «врагов наших сердца к Тебе обрати».

Вообще церковь в своих отношениях к войне не изменяет заповеди о любви ко врагам. Вне христианства войны были и есть не только более часты, но и более жестоки, чем теперь, когда христиане на международных совещаниях, например, на конвенциях Женевской 1864 г. и Брюссельской 1874 г. пытаются удалить от языческого бога войны его неизменную в прежние времена спутницу – богиню бесчинства. Ограничительная деятельность Церкви по отношению к войнам проявлялась в давние века. Например, Владимир Мономах уговаривал русских князей не проливать крови в великий пост. На Западе в 11 веке Церковь провозгласила Божие перемирие, т. е. непозволительность воевать с вечера среды до утра понедельника, в дни, посвященные воспоминанию страданий и воскресения Господа, а также и во весь великий пост. Женщины, дети, путники, земледельцы, купцы, плуги и церкви объявлялись неприкосновенными в военное время. Запрещены были турниры (публичные воинские состязания), а духовенству нередко воспрещалась и оборона. Выработанные на этих конвенциях (совещаниях) правила: оказывать попечение больным пленникам наравне со своими, не лишать жизни несопротивляющихся, не причинять врагу вреда более, чем требуется целью усмирения, – эти и подобные правила уже возымели силу над воюющими христианами:

 Зверь войны привязан и обуздан.

Естественный нравственный закон является для людей недостаточно надежным и правильным руководителем. Человек, следуя этому закону, может уклоняться в сторону зла и при этом считать данный путь за справедливый. Так человек поступает в спокойном состоянии. Между тем в жизни так много неприятностей, несчастий, что легко выбиться из колеи и потерять хладнокровие. А в раздраженном состоянии у человека, предоставленного самому себе, начинают действовать страсти и, хотя на время, парализуют этот закон.

Чтобы не уклоняться в сторону зла и не быть рабом страстей, христианин должен всегда руководиться учением священного Писания и Святой Церкви.

В Священном Писании, равно как и в учении св. Церкви, заключаются не только вечные истины добра, не только вероучение и нравоучение, но это святое учение может дать утешение больному сердцу, пролить отраду в страждущую душу, ниспослать туда небесный мир. Например, возьмем книгу псалмов: Василий Великий так говорит об этой книге: «никакие иные книги так не славят Бога, как Псалтирь. Она полезна для души человека тем, что славит с ангелами Бога, прогоняет бесов, молит Бога за весь мир, за царей и князей».

«Пение псалмов, говорит Августин, украшает души, призывает на помощь ангелов, прогоняет демонов, подает грешному человеку укрепление ума, заглаживает грехи, прибавляет веру, надежду, любовь, угашает телесные похоти, утишает всякую ярость и подает душе мир» (Введение в Псалтирь стр. 13, 15 изд. 1894 г.). Что сказано о Псалтири, то самое можно сказать и о всем священном писании.

Упражняясь в благоговейном чтении и слушании Священного Писания, мы должны стараться понимать его в духе св. Православной церкви, согласно с объяснением св. Отцов. Кроме того, Священное Писание и св. Церковь дают нам побуждения к добродетели, представляют нам примеры Иисуса Христа и святых, руководиться и подражать которым есть долг каждого христианина.

Царство Божие, как цель мироздания и сущность дела Христова. Созидание его силой Божией и подвигом христианина.

При виде нравственной нечистоты, неправд, страданий и всех бедствий, какие душа открывает в себе и вокруг себя, она, в своем порыве к добру и блаженству восклицает: «Отец Небесный! Да приидет царствие Твое! Да будет воля Твоя и на земле, как на небе!».

Что это за царствие Божие, о котором мы просим Бога? Бог царствует в мире видимом или во всей вселенной от рода родов, во все веки, над всеми и во всех. Следовательно, царство Его обнимает все, что живет как в мире видимом, так и духовном. Но по времени проявления этого царства оно является в трех видах: царство Божие есть, во-первых, весь мир (царство природы), во-вторых, все верующие на земле (царство благодати), в-третьих, все блаженные на небе (царство славы).

«Да будет воля Твоя и на земле, как на небе!». Какое небо ставится здесь образцом для нашей деятельности на земле? «Среди бесчисленных миров, из которых звездное небо, есть ли планеты, населенные блаженными существами, которые, исполняя волю Творца, перешли от невинности к добродетели, не испытав бедствий греха? Мы этого не знаем, но вот что мы должны знать: идет ли речь об ангелах или людях, о духах, оставшихся чистыми или об обратившихся и освятившихся грешниках, – небо, царствие Божие, царство небесное суть выражения, которые в учении Спасителя, обозначают, в противоположность бедствиям нашей земной жизни, духовное, святое и блаженное общество, о создании которого мы призваны стараться, – общество, которое должно начаться здесь, чтобы достигнуть полного расцвета в другом строе жизни, за пределами нашего настоящего опыта». (Э. Навиль. «Свидетельство Христа и единство христианского мира»). Небо есть та часть мироздания, которая уже приведена к Богу. Небо – это совокупность существ, уже победивших грех, земля – это жилище существ, которые еще находятся в борьбе, которые заблуждаются и грешат, которые еще сопротивляются святой воле Отца Небесного. Небо – это цель; земля, – это стремление к цели.

По христианскому учению над бесчисленным разнообразием сменяющихся в истории земных царств стоить единое, бесконечное и вечное, царство Божие. Некогда вся вселенная была сплошным царствием Божьим, царством воли и правды Его. Но с грехопадением людей вошло в мир зло, и наряду с царством добра образовалось и утвердилось враждебное ему, царство зла и греха. Потребовалось восстановление царства Божия на земле, а это могло быть сделано только искуплением мира от зла во всех его видах: полным обновлением человеческой природы и преобразованием самой внешней среды человеческого существования, созданием нового неба и новой земли, в них же правда живет (2Тим. 3:13). Правда, окончательное осуществление искупления или устроение царства Божия Промыслом Божиим отложено на последний день мира, но начало Царству Божию искуплением Господа Нашего Иисуса Христа положено еще здесь на земле – прежде всего в сердце людей, ибо царствие Божие по учению Иисуса Христа прежде всего внутри нас.

Царство Божие, в широком смысле, заключается в осуществлении правды и воли Божией на земле. Поэтому задачу нашей жизни должно составлять содействие наивозможно полному осуществлению царства Божия, то, что Господь называет исканием царства Божия: «Ищите же прежде царствия Божия и правды Его».

Водворение царства Божия на земле и его успехи составляют для истинного христианина главный предмет его самых горячих желаний и пламенных молитв: «да пpиидет царствие, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли» – вот истинно христианская молитва, заповеданная Самим Христом.

Царство Божие служит главным предметом и содержанием Божественного Откровения в мире. Само сотворение мира имеет целью своей откровение Божественной Славы в нем, как именно царстве Божием. Царство Божие есть также конечная цель искупления или всего домостроительства спасения во Христе. В царстве Божием начало и конец соединены в одно.

С одной стороны, царство Божие есть дело Божие в людях и во всем мире, с другой стороны – дело человека и человечества, жизненная задача и высший нравственный идеал отдельных лиц, народов и всего человечества. (П. Я. Светлов. «Идея царства Божия в ее значении для христианского миросозерцания).

Итак, царство Божие везде. «Царство Божие всеми обладает», говорит царь и псалмопевец Давид. Везде Его царство: и на небе, и на земле. «Небо есть престол Божий», «земля подножие ног Его», говорит Слово Божие. (Деян. 7:49; Лук. 14:21). Если же везде царство Божие, то для чего Иисус Христос велит искать его? Хотя оно и перед глазами; но не все видят его и не все согласно с законами этого царствия мыслят и действуют.

Но есть... в сокровенном, неудобопримечаемом месте особенное царство Божие. Где же? В нас, в груди нашей. «Царствие Божие внутри вас есть», говорит Христос Спаситель (Лук. 17:21). В этом, по-видимому, малом уголке помещается все, что необходимо для полного, обширного царства; здесь есть свой царский чертог, свой престол, свои законы, свои подданные. Царь в этом царстве – Бог; чертог царский – душа наша; престол – сердце; законы – воля Божия, подданные – миллионы наших мыслей, миллионы наших чувствований, миллионы наших желаний, миллионы наших действий. Это таинственное царствие Божие есть царство благодатное и оно составляется, устрояется, распространяется в нас тогда, когда наш ум, озаренный светом Христова Евангелия, правильно познает Бога и волю Его, а сердце, освящаемое, обновляемое, улучшаемое благодатью Всесвятого Духа, и хочет того, и исполняет то, что согласно с волей Господа Бога и с Его Св. Писанием. Вот какого царствия Божия должно искать, когда говорят нам: «ищите прежде царствия Божия».

Царство Божие, которое прежде всего заповедует искать Спаситель, по выражению апостола «не есть брашно и питие», как думали иудеи о царстве Мессии, «но правда, мир и радость о Дусе Святе» (Римл. 14:17).

Правда, значит – праведная согласная с законом Божьим жизнь; мир есть спокойствие совести, происходящее от праведной жизни; радость о Дусе Святе есть духовное, тихое веселие души, плод спокойной совести. А все вместе взятое составляет богоугодную жизнь с ее последствиями.

Какими же средствами возможно создание такой богоугодной, святой жизни?

Какие средства необходимы в деле созидания царствия Божия?

1) Святая, богоугодная жизнь, жизнь во Христе всегда начинается с нашего желания жить добродетельно. Это видно из притчи о блудном сыне. Пожелал он возвратиться к отцу и возвратился. Пожелал спастись, и спасся. Поэтому Иисус Христос, хотя хотел исцелить расслабленного, прежде спросил: «хощеши ли цел быти?» (Иоан. 5:6), и когда услышал от расслабленного, что он хочет быть здоровым, тогда уже исцелил его. Так и с нами бывает: когда мы искренно пожелаем исцелиться от язв душевных, твердо захотим покаяться, сердечно решимся жить свято, тогда приходит к нам благодать Божия, раздувает искру нашего желания жить свято и превращает ее, по времени, в пламень любви Божией, а это полагает прочное основание святой жизни. Напротив, без желания жить свято, никто не спасался. Да и невозможно. Святая жизнь зависит от перемены воли худой на лучшую. Какая же там может быть перемена, где не хотят перемениться и не чувствуют к тому никакой нужды.

2) Кроме того, к искреннему желанию жить свято нужно присоединить знание закона Божия. Причина этому очевидна. Без знания закона Божия нельзя исполнять волю Божию, а не исполняя воли Божией, нельзя жить свято. Нельзя идти дорогой, не видя дороги. Так нельзя идти путями Господними, не зная этих путей. Что солнце для путешественника, то Закон Божий для человека, идущего путями добродетели. Чувствовал это пророк Давид и говорил: «светильник ногама моима Закон Твой, и свет стезям моим». (Пс. 118, 105). Но откуда узнать Закон Божий: из разума ли, или из совести, или из Священного Писания? Нельзя вполне узнать Закон Божий ни из разума, ни из совести. Разум наш слаб, совесть повреждена. Одно Слово Божие, при свете благодати Господней, может указать нам первый путь к святой жизни. Пророк Давид был с обширным умом и с совестью чувствительной, но ни ум, ни совесть не называл светильником жизни своей, а Закон Божий.

3) К желанию жить свято и к познанию Закона Божия необходимо присоединить и самопринуждение; т. е. надо непременно принуждать себя исполнять волю Божию, усматриваемую в Св. Писании. Без такого самопринуждения, или самоотвержения, спастись невозможно. Если мы расположимся тогда только делать добро, когда придет охота делать добро, то мы этой охоты, без благодати Божией не дождемся во всю жизнь. Ибо природа наша испорчена, воля склонна к худому, и перевесь всегда на стороне плоти. Мы охотно мыслим худое, охотно слушаем худое, охотно делаем худое, а к добру мы должны себя принуждать. Апостол Павел, глубоко созерцавший поврежденную природу нашу, говорит, не столько о себе, сколько о нас, следующее: «Сам не понимаю, что делаю, потому что не то делаю, что хочу; а делаю, что ненавижу. Хотя желание добра во мне есть, но, чтобы сделать оное, того не нахожу. Ибо добра, которого хочу, не делаю, а делаю зло, которого не хочу» (Римл. 7:15,18,19).

Вот каковы мы! Вот какова наша падшая природа! Несмотря на это, нужно идти против себя, против своей воли, против своих страстей, и делать добро, хотя с принуждением. Таким только образом мы можем проложить себе путь к царствию Божию. «Царство небесное, говорит Христос, силой берется, и усильные искатели достигают его» (Mф. 11:12), т. е. только те входят в царство Божие, которые принуждают себя делать добро и преодолевают все препятствия, встречающиеся на пути добродетельной жизни.

Царство Божие, и как царство человеческое, обнимает все состояния, начиная от самых высших до самых низших, и все отрасли человеческой деятельности, начиная с самых почетных и кончая самыми обыкновенными, обыденными.

Как каждая былинка в растительном царстве, каждая букашка – в животном, исполняя свое специальное назначение, в то же время служит общим целям природы; так и человек, пребывая в своем звании, делая свое дело, никогда не должен упускать из виду, что он предназначен быть членом царствия Божия, на земле, что всегда он, своей деятельностью, или водворяет царство Бoжиe на земле, или препятствует его благодатному пришествию.

В первом случае он становится членом его, во втором чуждается его. То, что в природе растительной и животной делается бессознательно, по необходимости, в человеке должно быть сознательно, свободно. Когда душа вступит на путь искания царства Божия, когда в душе пробудятся высшие цели, тогда всякое дело принимает в его глазах другой вид и характеру и человек чувствует одушевление.

Когда мы осмыслим сущность Христова благовестия, тогда мы поймем, что у человечества нет и никогда не будет более важной задачи, чем начертанное в Евангелии: созидание царства Божия на земле.

«Сам Господь заповедал нам молиться о скорейшем наступлении Царства Божия на земле во всей возможной полноте и силе: да приидет царствие Твое. Церковь Христова, с заключенным в ней очагом Евангельского света, просвещающего весь мир естественным образом предназначена содействовать устроению царства Бoжия на земле, но в этой своей работе по созиданию царства Божия на земле она никогда не была одинокой; все лучшее в человечестве вместе с ней дружно работает в пользу Царства Божия. Посильную службу Царству Божию на земле несут наука, право, искусство, литература, словом, – вся цивилизация. Здесь, а не где-либо, лежит цель цивилизации, здесь единственно идеал исторического прогресса, достойный тяжелых трудов и усилий, затрачиваемых человечеством в поисках лучшего будущего» (Пр. П. Я. Светлов «Курс апологетического богословия». стр. 376).

«Ищите прежде царствия Божия и правды Его». Царство Божие – истинное наше счастье. Оно – жизнь, оно – свет, оно – небо на земле.