Глава четвёртая. Характеристика литературной деятельности Пахомия Серба

Подражание Пахомию в XV и XVI вв. Обилие трудов ритора. Внимание к нему со стороны русских правительственных лиц. Обилие списков его писаний. Отношение количества списков Пахомиевых редакций к числу списков предшествующих и последующих редакций. Внесение большинства четьих писаний ритора в В. М. Чт. митр. Макария.

Отсутствие в специальной литературе систематизации риторических украшений византийского, южнославянского и русского до-Пахомиева панегиризма и невозможность полного уяснения зависимости Пахомия от предшественников. Параллели, иллюстрирующие «книжность» Пахомиева красноречия, заимствованные из византийских. (жития: Евфимия Великого, Пахомия Великого, Атония Великого, похвальное слово Исихия апп. Петру и Павлу, жития: Феодора Студита, Феодора Эдесского, Андрея Критского, слово Метафраста о чуде Архистр. Михаила, Метафрастово житие Ксенофонта и Марии, слово Аркадия Критского на обновление храма великомуч. Георгия и похвала Клименту Римскому), сербских (архиеп. Даниил, иеромон. Дометиан) и афонских (житие Афанасия Афонского и др.) панегиристов. Пахомий и Епифаний Премудрый. Отсутствие связи Пахомия с Кириллом Туровским.

Новая литература по изучению памятников древнерусской письменности готова усвоить перу Святогорца Пахомия ряд произведений, авторы которых неизвестны. Во многих случаях, не имея для этого прямых данных, она, по-видимому, руководится лишь соображением: с большею или меньшею степенью вероятности рассматриваемый памятник может быть отнесён к XV веку; во второй половине века очень много и охотно по заказу официальных правительственных лиц писал Пахомий Серб; другого, столь услужливого и плодовитого писателя от того времени мы не знаем, – ассоциация отправляет к Пахомию и по вопросу об авторе разбираемого памятника. В результате имеем свыше двадцати произведений, приписываемых Святогорцу-Сербу, но едва ли ему принадлежащих; а, приписав некоторые из них нашему ритору, – «слово на латыню» и «сказание о князьях владимирских», – получаем новое освещение характера его деятельности; он выступает пред нами не только агиографом, но и носителем политической теории, взгляда на Москву, как наследницу умолкнувшей славы Византии, третий Рим⁵⁷⁵.

Всякая гипотеза, имеющая хотя бы малую долю вероятности, интересна в том отношении, что оставляет место её проверкам, дающим иногда научный результат. В нашей работе этот результат таков: авторы спорных памятников неизвестны, но большинство из отмеченных нами в группе сомнительных произведений не принадлежит Пахомию, хотя и написано под сильным влиянием последнего. Таковы житие Василия и Константина Ярославских, служба иконе Чирской Богоматери вместе со службой Мирожской Богоматери, слово о втором перенесении мощей митр. Петра, похвальное слово на память этого святителя, похвала на перенесение его мощей, одна из молитв пр. Сергию Радонежскому. Перечисленные памятники написаны в конце XV и начале XVI вв. С половины же XVI в. славный ритор стал образцом и учителем почти всех русских книжников, писавших жития, слова, сказания и службы святым⁵⁷⁶.

Но и за вычетом всего сомнительного и спорного остаётся большой круг писаний, вышедших из-под пера Пахомия Серба. 10 житий в 18–19 редакциях, 4 похвальных слова, 4 сказания в 5-ти редакциях и 14 служб с 21-м каноном в них – работа Пахомия по собранным нами данным. Если к этому прибавим, что славный ритор часто от авторства и редакторства переходил к труду простого переписчика и известно несколько больших манускриптов его почерка⁵⁷⁷, что прежде чем начать ту или иную авторскую или редакторскую работу, он должен был усвоить, собрав и перечитав, тот материал, который обращался до него в письменности и имел отношение к его работам, что он не жил на одном месте, a странствовал несколько раз из Новгорода в Москву и обратно, ходил в отдалённый Кириллов на Белоозере, что, по его собственному свидетельству, стоило ему большого труда⁵⁷⁸ и отнимало у него немало времени, – мы получим труд целой жизни, хотя бы и продолжительной. Недаром Пахомий не успевал написать всего, к чему представлялась возможность, как то видно из его сказания о первом перенесении мощей митр. Петра, где он обещался написать житие митр. Ионы, но не исполнил обещания⁵⁷⁹.

О большинстве Пахомиевых работ известно, что они выполнены по заказу высших представителей русской церковной администрации, причём Новгород и Москва, Кириллов и Устюг как бы наперерыв спешат воспользоваться умением опытного ритора-борзописца, так что последний не успевает удовлетворить их желаний, не смотря на то, что это было для него небезвыгодно⁵⁸⁰.

Списки некоторых работ Пахомия в отмеченном лишь нами числе достигают весьма больших цифр. Так житие Варлаама Хутынского известно более, чем в 50-ти списках, похвальное слово Хутынскому чудотворцу отмечено нами в 80-ти списках, служба ему – свыше 165-ти, житие Сергия Радонежского разных редакций без проложной известно по 160-ти спискам, а служба ему по 275-ти.

Многие работы Пахомия суть редакции работ, уже существовавших до него. Просмотр рукописного материала приводит к любопытному заключению о взаимном отношении количества списков Пахомиевых и предшествующих редакций. Епифаниева редакция жития пр. Сергия Радонежского не сохранилась в рукописях, сказание Родиона Кожуха о чуде пр. Варлаама Хутынского 1460 года не распространилось в отдельных списках, списки Геласиева жития пр. Саввы Вишерского неизвестны; нет в рукописях жития архиеп. Иоанна Новгородского, существовавшего до Пахомия⁵⁸¹; были до Пахомия службы пр. Сергию Радонежскому, митр. Алексию, Кириллу Белозерскому, Михаилу и Феодору Черниговским, Знамению Богородицы в Новгороде, но сохранились лишь небольшие их отрывки, или если и сами службы, то в крайне ограниченном количеств списков. До-Пахомиевы работы уступают место их, редакциям под пером славного ритора и теряются в сохранившемся рукописном материале.

Были попытки новых редакций некоторых писаний, уже выполненных Пахомием. Припомним отмеченные нами редакции житий архиеп. Иоанна, Моисея и Евфимия Новгородских, пр. Саввы Вишерского и др. Но новые редакции не могли конкурировать с редакциями Пахомия, обречённые на слабую степень распространённости в рукописях.

Интересно и то, что большинство Пахомиевых редакций вошло в В. М. Чт. Видели мы, как высоко ценила книжная древность умение славного ритора, поставив его по мудрости и разуму выше всех «книгчей».

Практический характер древнерусского просвещения и книжного дела. Уставные чтения и их значение в просвещении народа. Южнославянское влияние и литературные вкусы русских людей XV в. Подготовка Пахомия к работе в направлении, соответствующем вкусам и запросам времени в Сербии и на Афоне. Южнославянские выходцы в России. Конец ХІV и начало XV вв., как время возрождения русской государственности и просвещения. Ослабление татарского ига. Развитие монастырской жизни. Замена студийского устава иерусалимским. Новые московские подвижники – заложники московской политической и церковной славы. Новгород XV в.

Были исторические обстоятельства, обеспечивавшие успех умению, принесённому Пахомием.

Одна из характерных особенностей развития просвещения древней Руси состояла в том, что там почти каждое культурное явление возникало под влиянием насущных потребностей быта. В свою очередь, литературная производительность древнерусского книжника также носила практический характер. Изучение до-Петровского книжного дела приводит к заключению, что «литературные» произведения в собственном смысле слова, как продукт «чистого» искусства, были редким исключением, подавляющее же большинство сохранившихся памятников письменности отвечает практическим потребностям местных общин и в них, в этих потребностях, находит своё объяснение и самый круг русских сочинений в монастырской и соборной библиотеках, бывших почти единственными книгохранилищами, и их особенности в содержании, изложении и выражении⁵⁸². Эти потребности определили характер и направление и работ отдельных авторов. В частности, когда мысль книжника обращалась к истории прошлого, она делала это не в интересах научного знания или поэтически-эстетического наслаждения, даже не в интересах простого исторического любопытства, а чтобы, вспоминая древние дни, поучиться в делах Божиих, по слову Псалмопевца. Если летописец, специальной задачей которого была история как «повествование о событиях достопримечательных», пишет свои сказания не только для того, чтобы «ведали потомки православных земли родной минувшую судьбу», но и для того, чтобы они

Своих, царей великих вспоминали

За их труды, за славу, за добро,

А за грехи, за тёмные деянья

Спасителя смиренно умоляли,

т. е. пишет не с целями только историографическими, но и с целями нравственно-назидательными, то тем более эта практическая тенденция должна быть наблюдаема в произведениях, задача которых уже чисто нравоучительная, каковы жития святых, сказания об их чудесах, похвальные слова им и поучения. Учительницей же веры и нравственности для древнерусского человека была церковь, и только она одна, исполнявшая свою задачу не посредством устной проповеди, а чрез «словеса божественныя», богослужебные песнопения, молитвословия и уставные чтения. последние, тесно примыкая своим содержанием к богослужебным молитвословиям и песнопениям, составляли как бы дополнительную, но неразрывную часть богослужебного чина⁵⁸³, требовались каноническим правилами и церковными уставами⁵⁸⁴, совершались и в церкви и на трапезе по определённому чину⁵⁸⁵. При недостатке просветительных средств общества, при отсутствии средних и высших школ, уставным чтениям выпало на долю быть главным источником русских духовных идеалов; в них, в этих чтениях, имел коренную основу склад идеальных понятий и убеждений древнерусского человека; под их влиянием образовывались и литературно-эстетические вкусы авторов, читателей и слушателей. Строй русского общества с всепроникающей печатью церковности обязан своим характером именно церкви и тем средствам, которые она практиковала для воспитания и просвещения народа⁵⁸⁶. Стало общим местом в курсах истории, что идеалом жизни древнерусского общества было монашество с его аскетизмом, с его «верой несумненной, любовью нелицемерной, смирением, постом, молитвой, воздержанием, на земли леганием, бдением, сухоядением, худостью ризной, памятью смертной»..., что признаком порядочности и отдельного человека и целого общества в до-Петровской Руси было внешнее благочестие. Жизнь добропорядочного человека, даже не монаха, строилась по церковному уставу; распределение времени, пища, одежда, этикет общежития, отношения между членами семьи – всё носило печать церковности. Даже внешний вид русского города или селения показывал, что религия – господствующая сила в стране; иностранцы видели в русских городах множество богатых церквей и монастырей, слышали неумолкаемый звон колоколов; по всем улицам стояли часовни и иконы с зажжёнными пред ними свечами, прохожие крестились пред каждой часовней, а иные клали земные поклоны; везде можно было встретить духовенство со святой водой, крестами, иконами и пением; весьма часто совершались крестные ходы⁵⁸⁷. Это результат просветительной работы церкви.

Навстречу подобным идеалам, должен был идти книжник, чтобы быть популярным, иметь влияние и значение.

Литературные же вкусы общества, которым служил Пахомий Серб, начали слагаться раньше его прибытия на Русь, под тем южно-славянским влиянием, которое широкой волной хлынуло на русскую книжность с конца XIV века, привнесло свои особенности в конструкцию и стиль наших агиографических писаний с их разделением на три части и похвально-витиеватым риторизмом, наблюдаемым у писателей уже природных русских, ярким примером которых является первый биограф пр. Сергия Радонежского и Стефана Пермского Епифаний Премудрый с его «плетением словес»⁵⁸⁸, и немало способствовало возрождению нашей авторской производительности, упавшей в эпоху татарщины, с конца ХIII до последней четверти XIV века⁵⁸⁹. С другой стороны, и сам Пахомий, серб по происхождению, афонит по образованию, был вполне подготовлен к литературной работе в направлении, которое совпало бы с запросами тогдашнего русского общества. Он как раз шёл на встречу этим запросам, сыграл вместе с своими предшественниками юго-славянами Григорием Цамблаком и Куприаном не последнюю роль в качестве живого посредника в пересадке идеалов и вкусов славянского юга на русскую почву и их укрепителя на ней. Пахомий сын своего времени и слуга его.

Детство Пахомия, проведённое им в Сербии, можно думать, падает на конец XIV или начало XV века. Это было время, когда политическая и церковная слава Сербии угасла окончательно вслед за великим и тяжким событием сербской истории – Коссовской битвой (15 июня 1389 г.) с трагической судьбой кн. Лазаря. Осталось славное литературное прошлое, расцвет которого совпадал со временем блестящего периода сербской истории⁵⁹⁰. В этом прошлом Пахомий мог находить богатые традиции церковного риторизма, перешедшего в Сербию от византийских образцов чрез Болгарию и частью чрез непосредственное знакомство с литературой византийских житий и слов при постоянных живых сношениях юго-славян с греками того времени.

Сербия второй половины XIII и трёх первых четвертей XIV века представляла единственную страну, где славянская письменность была так же оживлённа, как болгарская в предшествующее время. Ряд сербских писателей панегиристов, начинавшийся с короля Стефана Первовенчанного († 1228), написавшего биографию своего отца Стефана Немани, родоначальника сербской политической и церковной славы, продолжавшийся через св. Савву († 1237), также написавшего биографию своего отца, затем через хиландарского иеромонаха Дометиана (второй половины XIII в.), – автора житий свв. Симеона и Саввы, – архиеп. Даниила (первой половины XIV в.) и его продолжателей, авторов «Родослава», через Константина Костенчского, Григория Цамблака, идёт на протяжении XV и XVI веков, заканчиваясь в XVII веке патриархом Паисием, написавшим житие последнего Неманича, царя Уроша⁵⁹¹. У них, включительно до Григория Цамблака, Пахомий мог находить образцы риторического панегиризма. Печальная судьба родины, быть может, заставившая Пахомия искать другого отчества, не могла не останавливать его мысли на её славном прошлом, записанном в произведениях «иеромонаха Дометиана, архиеп. Даниила, игумена Григория, Константина Философа и других, коима имена незнамо», и писания которых по отзыву ещё современного серба «драгоцени су споменици кньижевности и главни извори повестнице наше»⁵⁹².

Что касается Афона интересного для нас времени, т. е. XIV и XV веков, то он был центром, куда стягивались и где жили и трудились главные деятели, выходцы славянского юга. Это была не только высшая школа православного подвижничества, центр восточного монашества, но и средоточие духового просвещения и книжного дела⁵⁹³

Россия конца XIV и XV веков была в постоянных живых сношениях с Афоном. Мы знаем здесь целую русскую колонию, члены которой занимались покупкой и списыванием там книг. В самой России по разным нуждам появились южнославянские выходцы, жившие и учившиеся на Афоне. Это митр. Киприан, Григорий Цамблак и их младший современник наш Пахомий Серб⁵⁹⁴. Все трое принесли на Русь то риторически-похвальное направление в агиологии, которое достигло зенита развития в писаниях последнего из них. Появление Пахомия Серба в сороковых годах XV века с его умением по политическим и церковным обстоятельствам эпохи было как нельзя более своевременным и заранее обеспечивало успех опытному ритору борзописцу.

Конец XIV и начало XV веков в нашей истории интересны как начало возрождения и нашей государственности и древнерусского просвещения. Татарское иго ещё не было сброшено, но знаменитая Куликовская битва была результатом возросшего политического самосознания и показателем мощи России. Она ослабила иго далее, сделав его прежнюю тягость безвозвратной и неопасной для политической самобытности народа. Вместе с перенесением центра политической жизни в Понизовье, в центр русской территории, для московских князей стала задача о собирании под их властью уделов. Изменившиеся благоприятно политические обстоятельства, поднимая самосознание общества, освобождали его от гнёта ига, открывая простор для работы в направлении новых запросов жизни. Падение Византии и окончательная утрата политической самостоятельности южных славян под ударами мусульман, в связи с ослаблением татарщины у нас, укрепляли у русских мысль о России, как наследнице и носительнице минувшей политической и церковкой славы православного юга.

Далее. Если общественная жизнь ещё не достигла ни достаточной скученности в размещении населения по обширной территории, ни общественных форм, делавших неизбежным сознание необходимости школ, то в пределах центральной и северной Руси получила значительное развитие жизнь монастырская. XIV век выдвинул из среды русского общества целый ряд подвижников, ставших основателями многих монастырей. Раскидываясь во широкой, не заселённой Руси монастыри собирали в свою ограду целые общины, в основу жизни которых был полагаем общежительный устав⁵⁹⁵. При строгом отношении к последнему многие из монастырей довольно быстро достигали степени значительного благосостояния, дававшего возможность их насельникам заботиться об упорядочении церковно-богослужебного дела и самообразовании. Религиозный же строй русского общества в свою очередь обеспечивал с его стороны внимание к монастырям, выражавшееся в обилии разных приношений в пользу братии⁵⁹⁶. Отмеченная связь церковного устава с народным просвещением при обилии монастырей определяла направление просвещения.

С конца XIV века, когда студийский устав в эпоху митр. Киприана был заменён уставом иерусалимским, предписывавшим новый ряд чтений, почувствовалась необходимость для монастырской жизни в приобретении этих чтений, а целый ряд подвижников с великим устроителем монастырей, пр. Сергием Радонежским, во главе, которых народное сознание не замедлило возвести на степень праведников, делал необходимым их церковное прославление по чину в службе, житии, похвальном слове, сказании об обретении и перенесении их мощей и чудесах.

Что сказано о Москве, то в значительной степени справедливо и относительно Новгорода. И в Новгороде религиозная жизнь строилась на тех же началах, что и в Москве, и здесь церковь и монастыри были единственными центрами книжного дела и просвещения общества. При разности политического положения возвышающейся Москвы и приближающегося к упадку Новгорода под прогрессирующей мощью первой было между ними сходство, вызывавшее и там и здесь усиленную литературную производительность, хотя и из разных, соответственно разности их взаимного политического соотношения, побуждений. Москва имела нужду в прославлении ряда новых подвижников, заложников возрастающей московской политической и церковной славы, митрополитов Петра, Алексия, Ионы, пр. Сергия Радонежского и др., в противовес этому старый Новгород искал оправдания для продолжения своей политической и церковной обособленности в его славном прошлом, украшенном именами пр. Варлаама Хутынского, архиеп. Иоанна, чудом Знамения Богородицы и др. При разности политических вожделений соперники сходились в одном, в усилении интереса к историческому прошлому.

Отсутствие у Пахомия особого политически-церковного мировоззрения и идейного творчества. Пахомий – агиограф-проповедник. Отсутствие фактической полноты и объективности в писаниях Пахомия. Нравоучительный панегиризм – содержание писаний Пахомия. Отсутствие мирских добродетелей в обрисовке жизни святых. Тип праведника по Пахомию. Общность содержания житий, слов, сказаний в службе у Пахомия.

К половине XV века все перечисленные условия достигают высокой точки развития. В сороковых годах века и явился Пахомий Логофет со своим искусством, принесённым из Сербии и с Афона, и служит им нуждам времени как в Новгороде, так и в Москве с одинаковым успехом несмотря на разность их взаимного положения. Он не принёс, по-видимому, на Русь нового мировоззрения ни политического, ни церковного, так как мысль о нём, как носителе идеи о Москве – третьем Риме, основываемую на памятнике, написанном не раньше 1480 года, а может быть даже в начале XVI века, памятник, следов которого нет в русской письменности до XVI века⁵⁹⁷, каково сказание о князьях Владимирских, должна быть признана недоказанной; не принёс мировоззрения, которым мог бы дорожить как интимной личиной святыней. Не принёс он и идейного творчества, которое клало бы особую, новую печать внутреннего достоинства на его писания. Пахомий принёс с космополитического Афона только искусство словослагателя, внешнее риторическое умение. При его иностранном происхождении политические и церковные вожделения Москвы и Новгорода, взаимно противоположные, не затрудняли его авторства, двух огней для него не было, – он мог свободно, вне влияния упрёков совести на характер его трудов, служить и двум врагам. В писаниях новгородских он проводит новгородские идеи, в московских – московские. В то время как в голове московских собирателей уже было решено бесповоротно сломить новгородскую волю, в житии архиеп. Евфимия, горячего патриота-новгородца, Москва устами её сына говорит: «се разумех воистину, яко и еще съхраняет Бог Великий Новъград»⁵⁹⁸, а в московской редакции сказания о чуде пр. Варлаама Хутынского 1460 года, так ярко засвидетельствовавшем пред Москвой силу Божию, почивающую на новгородских угодниках, Пахомий именует московского кн. Василия Васильевича великим князем Владимирским, Московским, Новгородским и всея Руси, а самый Новгород – отчиной великого князя⁵⁹⁹.

В то время как исторические обстоятельства открывали простор для деятельности Пахомия Серба, его искусство давало ему возможность и представляло силу для удовлетворения возникших нужд, литературные особенности его писаний были таковы, что шли как раз на встречу запросам времени, обеспечивали ему успех у современников и влияние на последующих русских книжников.

Сам Пахомий понимал задачу и цель своих писаний не в смысле их историографической ценности, не в ином каком-либо, а именно в значении церковной нравоучительной проповеди, когда в надписании своих четьих произведений, – житий, слов и сказаний, – ставил литургическую формулу «благослови отче», указывая на их назначение для прочтения в церкви или на трапезе с благословения настоятеля. Читаясь в списках самых ранних и повторяясь неизмеримо в позднейших, эта формула, несомненно, восходит к самому Пахомию⁶⁰⁰, с другой стороны, она свидетельствует, что и последующее время понимало назначение работ славного ритора также в смысле церковных проповедей.

Итак, писания Пахомия Серба по самому их назначению должны были носить поучительный характер.

Со стороны содержания эта цель может быть достигнута не столько исторической полнотой и достоверностью фактов, сколько умелым их подбором и соответствующим освещением. Даже больше. Историческая полнота и объективность содержания могли быть неудобными для житий, слов и сказаний, как церковных поучений. При отсутствии исторической любознательности в слушателях того времени, фактическая полнота могла оказаться скучной и неинтересной, если факты недостаточно любопытны, занимательны. Что касается объективности в обрисовке лиц и событий, то, выходя из мысли, что святые подвижники были люди подобострастные нам, названная объективность не только без ущерба, но даже с пользой для основной тенденции могла быть устраняема из агиографических писаний. Так это и было. Нами отмечено несколько редакций писаний Пахомия, цель которых состояла в том, чтобы сделать работу в новой редакции как можно более совершенной по содержанию с этой гомилетической точки зрения. Само собою понятно, что подобные соображения, implicite руководя пером автора, не могли быть высказываемы им открыто, напротив – он должен был утверждать и полноту, и достоверность сообщаемого в целях авторитетности своих писаний. Достоверность сообщаемого всегда и подчёркивается Пахомием⁶⁰¹. Что касается полноты, то недостижимая идеально вообще, она даёт выход, извиняющий неполноту автора в чрезвычайном обилии деяний святых угодников⁶⁰², описать которые подробно так же невозможно, как нельзя измерить широту земли и глубину моря⁶⁰³, сосчитать звёзды на небесной высоте⁶⁰⁴, или исчерпать вечно текущий источник, непрерывно пополняемый из земли⁶⁰⁵. Но это риторические образы. За ними следует усматривать мысль: хотя описано автором не всё, но эта материальная неполнота пусть не смущает читателя и слушателя; ближайшая цель писания достигнута, сила Божия, почивающая на угодниках, как воздаяние их доброй жизни, доказана, и последняя в отмеченных делах – достойный пример для подражания; что касается других дел, забытых или опущенных «множества ради»⁶⁰⁶, не описанных подробно по причине недосягаемой высоты жития святых⁶⁰⁷, ве́домых лишь одному Богу, исчитающему звёзды небесные⁶⁰⁸, то они подобны тем, о которых рассказано, и, не читая о них, мы арrіorі можем знать их; это те же пост, молитва, смирение..., возбуждающие благочестивую ревность в слушателях⁶⁰⁹. Искать фактической полноты и объективности в содержании писаний Пахомия напрасно, но зато здесь есть всё необходимое для нравоучения. Отмечаются только светлые стороны из жизни подвижника, освещаясь особенно ярко со стороны их назидательности. Тёмных сторон в человеческом земном течении угодника как бы и не было, они проходятся молчанием. Биография, как объективная обрисовка личной жизни человека, обращается в панегирик с предвзятой гомилетической тенденцией. Панегиризм с соответствующим подбором и освещением материала и исчерпывает содержание работ Пахомия. Следует прибавить, что и светлые стороны жизни подвижника не все находят место в подборе. Пред Пахомием стоял аскетически-монашеский идеал жизни в обществе. С точки зрения этого идеала всё, не имеющее отношения к монашеским добродетелям, могло быть опущено в биографии святого без ущерба главной цели писания, его назидательности. Мы знаем, наприм., имена родителей пр. Сергия Радонежского, их монашеское благочестие, но ничего не знаем о их взаимных супружеских отношениях. Жизнь митр. Алексия обрисовывается далеко не полно, о его архипастырской деятельности мы ничего не узнаем из Пахомиевой биографии, но его монашеские добродетели перечисляются подробно. О детстве и отрочестве преподобных Варлаама Хутынского, Сергия Радонежского и других лиц, биографии которых написаны или редактированы Пахомием Логофетом, кроме некоторых чудесных знамений, сопровождавших первые шаги их жизни и предзнаменовывавших в них будущих монахов, мы не знаем почти ничего, между тем с психологической точки зрения было бы чрезвычайно интересно знать, как росли святые подвижники, как в постоянной борьбе с соблазнами плоти и мира последовательно возрастал в них дух Божий, как в результате борьбы получалась победа над греховностью до меры совершенства святости. Подвижники родятся у Пахомия такими же святыми⁶¹⁰, какими и умирают. Эта несообразность с законом естественного развития всякой человеческой жизни не препятствует трудам Пахомия быть поучительными панегириками: в жизни подвижников мы не находим ни единого тёмного пятна от раннего детства до блаженной кончины в «старости глубокой», – вот пример для читателей и слушателей. Четьи писания Пахомия, – житие, слово, сказание, – описывают действительно существовавшую личную жизнь или некоторые эпизоды из неё. Но личная жизнь описываемого ценна для ритора не сама по себе, не так, как она была или есть, а лишь как повод к изображению аскетически-монашеского идеала со всеми стереотипными чертами, в каких он преподносился сознанию общества того времени. По своей цели четьи труды Пахомия, как и службы, направлены к тому, чтобы побудить, «подвигнуть» богомольца-слушателя к подражанию «образу», к воплощению в жизни идеала праведника, показать и убедить примером, что этот идеал – высокий и трудно достижимый, тем не менее – осуществимый.

Типичный праведник Пахомия Серба обязательно происходит из семьи благочестивых родителей⁶¹¹. Но если об этом благочестии родителей и неизвестно ничего, во всяком случае благая отрасль может и должна вырастать только от благого корня⁶¹². Добрый же корень определяет и доброе направление развития организма с соответствующими плодами, в чём нетрудно убедиться; жизнь подвижников иногда ещё до их рождения⁶¹³, иногда до вступления на определённый сознательно путь подвижничества обличает в них будущих монахов, подобно тому, как «въ блг҃ороⷣныⷯ са́дѡⷯ бываеть. є҆гда̀ ѿ перваго прозѧбенїа преⷣвозвћщаю҆ть дћлателю, настоѧ҆щимъ ви́домъ цвћта, иⷤ напослћдокъ доброт плода«⁶¹⁴. Воспитанный «в добром наказании», праведник учится божественным книгам и проводит богоугодную жизнь, «не уклоняясь на некия игры или позоры, якоже обычай есть детем играти, но паче на прочитание божественных писаний», воздерживаясь от излишеств и удовольствий в сне, пище и питье. Смущённые подвигами юного подвижника родители иногда делают попытки отговорить ребёнка от строгости в жизни, опасаясь за нежную юность, боясь болезней, могущих последовать за изнурительными подвигами и опечалить их сердце. Но получают от сына высокоумный ответ, обличающий в ребёнке, юном телом, совершенство добродетелей⁶¹⁵: »а҆зъ ѹбо̀ слаⷣчаишїи мои родителїе. мн̑оги писанїа прочетъ. не обрћто̀ родителѧ свое҆мѹ чад зл̑о съвћтю҆ще. ꙗ҆коже выꙵ мнћ. а҆ще бо̀ ꙗ҆коже пишеⷮ. бра́шно и҆ питїе наⷵ не преⷣставиⷮ преⷣ бг҃омъ. что̀ и҆н̑о развћ постъ и҆ мл҃тва. но̑ и҆ вамь блг҃съвћщаю҆ ꙗ҆ко да и҆ выꙵ поститесѧ, колѝко бо̀ быⷵ ѿ а҆дама праѡц҃а нашего мноⷤство чл҃къ. не всѝ ли ѹмроша. и҆ перьстїю смћсишасѧ. ꙗ҆коже рече пррⷪ҇къ. чл҃къ сетћ ѹ҆подобисѧ. и҆ дн҃їе є҆го ꙗ҆ко сћнь преходѧⷮ. и҆ и҆же бг҃ѹ ѹ҆годивше добрыⷨ житїеⷨ, и҆ли за хаⷵ кровь пролїавꙸше. и҆лѝ любꙸве є҆го ра󰀣 мира ѿвергъшесѧ и҆ томѹ́ послћдоваше, всегⷣа. тамѹ живи сть. и҆ прославлѧеми сть и҆ блж҃ими. тћмⷤь а҆ще бг҃ѹ момог̾ш ми, хо́щѹ́ поревновати по силћ тћхь житїю. ꙗ҆коже и҆ самъ х҃с ре́че. ꙗ҆ко безꙸ мене не можете тво́рити ничесоже"⁶¹⁶. Юному подвижнику предоставляется свобода в его подвигах, показывающих в нём будущего инока⁶¹⁷. Мысль о монашестве не оставляет юношу и, иногда после препятствий, идущих со стороны тех же сердобольных родителей⁶¹⁸ или других лиц⁶¹⁹, приводится в исполнение. Отселе начинаются подвиги жестокого иноческого жития, «бдение, сухоядение, на земли легание, чистота душевная и телесная, устнама и умом совершенное безмолвие, смирение нелицемерное, разсужение доброразсудное, худость ризная, память смертная»⁶²⁰. За подвигами следует слава, собираются ученики и подражатели, составляется общее житие с теми же подвигами братии, какие она видит у отца-учителя⁶²¹, Деятельное преспеяние братии, руководимой настоятелем и вместе с ним встречает препятствия со стороны бесовских искушений, но, приразившись твёрдому адаманту руководителя, «тьмообразные стираются и без вести бывают» по слову Божию, давшему святым власть наступать на всякую вражью силу, чтобы ничто им не вредило⁶²². Результатом добродетельной жизни подвижника являются чудеса, бесов прогнание, недугов исцеление, умерших воскрешение... обильно наполняющих обыкновенно продолжительную жизнь божиих угодников до самой их кончины. Умирает угодник, старый возрастом, но бодрый духом и крепкий подвигом⁶²³, оставляя монастырь и братию устроенными и благоденствующими. Братия почитает умершего отца слезами и печалью с узаконенными псалмопением и молитвами, и затем продолжается жизнь по заветам почившего⁶²⁴. Сила Божия, почивавшая на святых при жизни, не оставляет их и после их блаженной кончины⁶²⁵. И так как Бог «обык прославлять прославляющих Его не только в животе, но и по их преставлении»⁶²⁶, то за смертью угодника следуют чудеса, непрерывно сопутствовавшие его земное течение, самым важным из которых является обретение тела подвижника, сохранившегося целым и невредимым. Следует торжественное открытие целебноносных мощей, а затем и другие знамения: хромых хождение, слепых прозрение, глухих слух, расслабленных укрепление⁶²⁷... Жизнь и труды различных подвижников, обычно следовавших «стопам» отцов-предшественников, во многом были похожи, – одинаково обрисовываются они и в разных писаниях Пахомия, сопровождаясь часто авторскими похвалами, нравственно-назидательными рассуждениями и комментариями. Житие Пахомия, похвальное его слово и сказание по содержанию – молитвенно-похвальные гимны, развитие тех молитвословий и песнопений, которые входят в состав службы святому; по житию, похвальному слову или сказанию мы знакомимся с фактами из жизни святого немного более, чем из тропаря, кондака и икоса или вообще из службы подвижнику. Всё свежее, живое, конкретное в четьих писаниях Пахомия отбрасывается, возводясь к идеалу, перерабатываясь в тип, «образ», так же, как и в службах, зато первые не менее поучительны, чем вторые.

Многое в чертах идеального подвижника·–не живая действительность, а лишь условная особенность агиографического стиля. При свете этой мысли должен подходить исследователь к трудам Пахомия и в оценке их, как исторического источника. Не входя в подробную проверку «историчности» трудов ритора, для иллюстрации нашего положения отметим лишь несколько сделанных нами наблюдений. Большинство писаний Пахомия – редакции раннейших памятников. Очень характерно, что эти памятники под пером нашего автора или ничего не прибавляют к историческому материалу предшествующих редакций или даже теряют часть фактов в пользу риторических условностей. Припомним отношение Пахомиевых редакций житий Варлаама Хутынского, Сергия Радонежского, митр. Алексия, Михаила и Феодора Черниговских, похвальных слов Знамению Б. М. в Новгороде, на Покров Богородицы и сказания о чуде пр. Варлаама Хутынского 1460 года к предшествующим редакциям этих памятников. За обработку жития пр. Сергия Радонежского Пахомий, как мы видели, принимался несколько раз и любопытно, что каждая новая работа, ничего почти не прибавляя к историческому содержанию предыдущей, в некоторых случаях даже теряет часть интересного материала в пользу риторизма. Таково же отношение пространной и краткой редакций жития пр. Никона Радонежского. Счастливым исключением с точки зрения исторической ценности сообщаемых сведений являются жития архиеп. Новгородского Евфимия II, преп. Кирилла Белозерского, до некоторой степени – пр. Саввы Вишерокого, архиеп. Новгородского Моисея и сказание о перенесении мощей митр. Петра. Два первых и последний памятники писаны по рассказам очевидцев и личным наблюдениям автора, а третий и четвёртый ценны уже потому, что раннейших редакций их нет в письменности.

Похвально-нравоучительное содержание располагается в работах Пахомия Серба по определённой, почти неизменной схеме предисловия, главной части и заключения. Так было у византийских и южнославянских агиографов. В предисловии обычно указывается необходимость праздника, как духовной трапезы, питающей и возвышающей душу, важность прославления святых, прославленных и прославляемых от Бога за их добродетельную жизнь, как мотив к подражанию для нас ленивых: святые – светильники, стоящие на вершине горы и светящие всем людям. «добро убо и зело полезно» повествовать об их жизни для людей, а «списатель», имеющий дар слагать похвалы святым, должен делать это непременно, чтобы не подвергнуться участи ленивого раба, зарывшего Господень талант; присоединяется иногда указание на авторскую худость, покрываемую, впрочем, молитвой к прославляемому угоднику и авторитетностью тех источников, из которых черпается содержание.

Главная часть – повествовательная. Она рассказывает о родителях и рождении угодника, обучении грамоте, воспитании в детстве и отрочестве, подвигах до монашества, монашестве, основании монастыря, собрании братии, устройстве общежития, чудесах при жизни, кончине, погребении, открытии мощей, знамениях после открытия. В том же случае, когда похвала пишется на праздник того или другого события, – в главной части излагается история последнего, – при этом фактическое содержание часто сопровождается похвалами и назидательными сентенциями.

Заключение представляет из себя похвалу святому или празднику, о котором шла речь в главной части; иногда похвала принимает форму радования с молитвой к святому, а между похвалой и молитвой вставляется замечание о поводе написания работы.

Такова конструкция житий Варлаама Хутынского, Сергия Радонежского всех пространных редакций, Никона Радонежского пространное, митр. Алексия, архиеп. Евфимия, Кирилла Белозерского обеих редакций, Саввы Вишерского, Михаила и Феодора Черниговских, архиепископов Иоанна и Моисея, слов Варлааму Хутынскому, Знамению Б. М. в Новгороде, Сергию Радонежскому и Покрову Богородицы, сказаний о перенесении мощей митр. Петра и открытии мощей митр. Алексия. Нет предисловий и заключений в кратких редакциях житий пр. Сергия и Никона и сказании о гибели Батыя и предисловий к редакциям сказания о чуде пр. Варлаама Хутынского 1460 года. Для житий эти отступления объявляются их характером, как проложных памятей, при краткости которых соблюдение трёхчастной конструкции не было обязательным, а сказания о Батые и чуде Варлаама суть прибавления к житиям, составленным Пахомием.

При отсутствии хронологической последовательности в повествовании, искусственное расположение материала по трём названным частям было у Пахомия делом не только подражания авторитетам, но и единственным, наиболее удобным планом его работ. По трём отмеченным частям автор преднамеренно располагал и фактический материал, и похвалы с назидательными рассуждениями, требующиеся назначением его работ.

В стилистике Пахомий Логофет идёт тем путём искусственной тропологии и фигуральности, который достиг своеобразного расцвета в красноречии византийских и южнославянских авторов панегиристов и стал практиковаться у наших агиографов ещё до прибытия на Русь славного ритора – Серба. Все элементы византийской похвально-агиографической речи, – эпитеты, метафоры. сравнения, противоположения, олицетворения, повторения, единоначалия, отступления в сторону авторских размышлений и комментариев... в сочинениях Пахомия Серба на лицо. Часто эти прикрасы, идущие почти непрерывно одна за другой, особенно в первой и последней частях повествовательных писаний и в богослужебных песнопениях и молитвословиях, переплетаясь между собою, дают причудливые сочетания «сплетеннаго похвальнаго венца»⁶²⁸. Украшающие эпитеты, тропы и фигуры житий, сказаний и слов с несущественной разностью в их количестве совпадают с эпитетами, тропами и фигурами служб, сближая первые с последними и объединяя их при сходстве содержания и стилистически, соответственно единству их цели.

Желание выделить предмет, лицо или событие из ряда подобных, отметить интересную в нём сторону, оттенить рельефнее то или другое качество наиболее просто и легко достигается при помощи украшающих эпитетов. Ими пользуется Пахомий в широкой степени.

В его трудах читаем сочетания: ангеломговейная рака⁶²⁹, ангеловидный зрак⁶³⁰, равноангельное житие⁶³¹, благоговейнии иноцы⁶³², благоуханный крин⁶³³, блаженный отец⁶³⁴, блаженный отрок⁶³⁵, богогласный язык⁶³⁶, боголюбезная душа⁶³⁷, боговещательные молитвы⁶³⁸, богопустный гнев⁶³⁹, благое учение⁶⁴⁰, благовонная пища⁶⁴¹, благоразумный отрок⁶⁴², благоуханная любовь⁶⁴³, благочестивый корень⁶⁴⁴, блаженное сочетание⁶⁴⁵, блистающаяся заря⁶⁴⁶, богоранные язвы⁶⁴⁷, бодренные молитвы⁶⁴⁸, богомерзкий царь⁶⁴⁹, беззаконное торжество⁶⁵⁰, божественная луча⁶⁵¹, божественное множество⁶⁵², божественный муж⁶⁵³, божественная память⁶⁵⁴, божественный путь⁶⁵⁵, божественный отрок⁶⁵⁶, божественная светлость⁶⁵⁷, велие воздержание⁶⁵⁸, великое житие⁶⁵⁹, великие мужи⁶⁶⁰, великий труд⁶⁶¹, вожделенное чадо⁶⁶², всевидящий Бог⁶⁶³, всенощное стояние⁶⁶⁴, всесветлая вина⁶⁶⁵, всесветлая память⁶⁶⁶, всесветлый светильник⁶⁶⁷, всечестная душа⁶⁶⁸, всечестный храм⁶⁶⁹, греховная тьма⁶⁷⁰, дивный Андрей⁶⁷¹, дивная победа⁶⁷², дивное одоление⁶⁷³, доблий ученик⁶⁷⁴, доброе воздержание⁶⁷⁵, доброе наказание⁶⁷⁶, добродетельное житие⁶⁷⁷, доброплодная маслина⁶⁷⁸, духовная трапеза⁶⁷⁹, духовное брашно⁶⁸⁰, духовное пиво⁶⁸¹, духоносный отец⁶⁸², душетленные страсти⁶⁸³, животные словеса⁶⁸⁴, жестокий народ⁶⁸⁵, жестокое житие⁶⁸⁶, жестокое пребывание⁶⁸⁷, злоименитый царь⁶⁸⁸, зельное преизящество⁶⁸⁹, зельные труды⁶⁹⁰, изрядная светлость лица⁶⁹¹, изрядный ученик⁶⁹², истовое видение⁶⁹³, каменное сердце⁶⁹⁴, крестоносный князь⁶⁹⁵, крепкий молитвенник⁶⁹⁶, лёгкое крыло⁶⁹⁷, любезные словеса⁶⁹⁸, мимотекущая слава⁶⁹⁹, многобогатный дар⁷⁰⁰, многожеланный день⁷⁰¹, многокозненный змий⁷⁰², многопетая Троица⁷⁰³, многосветлый праздник⁷⁰⁴, многострадальное тело⁷⁰⁵, многоцелебная рака⁷⁰⁶, небурное пристанище⁷⁰⁷, неизреченная радость⁷⁰⁸, неизреченное чудо⁷⁰⁹, незаходимая заря⁷¹⁰, незлобивое овча⁷¹¹, неистощимое богатство⁷¹², неистощимое сокровище⁷¹³, некрадомое богатство⁷¹⁴, немилостивное нашествие⁷¹⁵, непоколебимый столп⁷¹⁶, непокоривый народ⁷¹⁷, нестареемая благодать⁷¹⁸, неувядающий венец⁷¹⁹, обоюдоострый меч⁷²⁰, острый ответ⁷²¹, победительная икона⁷²², правоверная вера⁷²³, предивное чудо⁷²⁴, преизрядный врач⁷²⁵, преименитый град⁷²⁶, прекрасная лоза⁷²⁷, пресветлая звезда⁷²⁸, пресветлая радость⁷²⁹, пресветлое солнце⁷³⁰, пресветлое успение⁷³¹, пресветлый венец⁷³², преславное чудо⁷³³, преславный Новград⁷³⁴, преславный слух⁷³⁵, пречестное празднество⁷³⁶, пречудный Бог⁷³⁷, пречудный Сергий⁷³⁸, пречестный праздник⁷³⁹, прискорбный путь⁷⁴⁰, присный ученик⁷⁴¹, радостотворный плач⁷⁴², светлая вера⁷⁴³, светлая заря⁷⁴⁴, светлая память⁷⁴⁵, светлое воспоминание⁷⁴⁶, светлое солнце⁷⁴⁷, светлый праздник⁷⁴⁸, светлые ризы⁷⁴⁹, светлые уста⁷⁵⁰, светодательное сияние⁷⁵¹, светозарное солнце⁷⁵², светолюбное собрание⁷⁵³, светозарные лучи⁷⁵⁴, светолучная заря⁷⁵⁵, светолепные седины⁷⁵⁶, светоносная память⁷⁵⁷, светоносная благодать⁷⁵⁸, светоносное житие⁷⁵⁹, светоносное солнце⁷⁶⁰, светоносный день⁷⁶¹, светоносный праздник⁷⁶², святая отрасль⁷⁶³, святое порождение⁷⁶⁴, сладкое обещание⁷⁶⁵, сладкое чадо⁷⁶⁶, сладчайшие родители⁷⁶⁷, слёзные глаголы⁷⁶⁸, тезоименитое житие⁷⁶⁹, тезоименитое звание⁷⁷⁰, тезоименитое мужество⁷⁷¹, тезоименитый монастырь⁷⁷², тёплая заступница⁷⁷³, тёплая любовь⁷⁷⁴, тихий глас⁷⁷⁵, тихое пристанище⁷⁷⁶, твёрдый адамант⁷⁷⁷, тленная слава⁷⁷⁸, трисолнечная Троица⁷⁷⁹, трудолюбная душа⁷⁸⁰, трудолюбное тело⁷⁸¹, умилённые глаголы⁷⁸², узкий путь жизни⁷⁸³ христоименитое стадо⁷⁸⁴, христоименитые людие⁷⁸⁵, христолюбивые людие⁷⁸⁶ христоненавистный царь⁷⁸⁷, чадолюбивый отец⁷⁸⁸, честная икона⁷⁸⁹, честная святыня⁷⁹⁰, честное житие⁷⁹¹, честное тело⁷⁹², честный отрок⁷⁹³, чудный архиепископ⁷⁹⁴, чудный Епифаний⁷⁹⁵, чудный отрок⁷⁹⁶, чудный святитель⁷⁹⁷, чудное повеление⁷⁹⁸, чудотворная рака⁷⁹⁹, ясносолнечная заря⁸⁰⁰...

Эпитеты, с точки зрения риторической, суть элементарные украшения. Их необходимая грамматическая краткость не даёт простора широкой искусственности ритора. Но и в них мы наблюдаем немалую долю искусственности. Так, в некоторых из них ближайшая их цель, более рельефное выделение предмета или его предикатов, достигается путём метафорического переноса свойств одного предмета на другой. «Духоносный отец», «равноангельное житие», «ангеловидный зрак», «благоуханная любовь», «трисолнечная Троица» и подобные сочетания можно назвать символическими или метафорическими эпитетами. В некоторых из эпитетов наблюдается красота однозвучия и смысловой тавтологии. Эпитеты: «многосветлый светильник», «светильник всесветлый», «светоносное» или «светодательное солнце», «светолучная заря» и подобные могут быть названы эпитетами тавтологическими. С точки зрения логической, как и образы и фигуры, эпитеты тем ценнее, чем рельефнее выделяют предмет, лицо, явление из ряда других. С этой стороны удачный или неудачный подбор эпитетов свидетельствует о большей или меньшей степени авторской изобретательности. За редкими исключениями эпитеты, употребляемые Пахомием, чужды художественной простоты и естественности. Нужно, впрочем, заметить, что и удачные и неудачные эпитеты одинаково вычитаны нашим автором из готовых образцов.

Краткий метафорический эпитет, развитый в целое предложение или ряд их, даёт авторскому искусству более свободы. Эта развитая метафора практикуется у Пахомия Серба очень часто. Праведники сияют в посте и подвиге⁸⁰¹, душевные страсти из корня исторгают и телесные чувства огорчевают⁸⁰², разжигаются божественными желанием, ревностью и любовью⁸⁰³, серпом молитвенным страстная терния иссекают из души⁸⁰⁴, расторгают страстные узы⁸⁰⁵, страстная взыграния воздержанием иссушают⁸⁰⁶, телесные чувства умерщвляют воздержанием⁸⁰⁷, зиму страстей подвигом умерщвляют⁸⁰⁸, с принятием монашества остризают власы главы своея вкупе же и долу влекущая мудрования⁸⁰⁹, входят в тризнище подвига большого⁸¹⁰, достигают тихого и небурного пристанища безмолвия⁸¹¹ или глубины безмолвия⁸¹², процветают веру⁸¹³, духовною силою сияют светлее солнца⁸¹⁴, духом играют⁸¹⁵, напоевают жаждущие души духовным пивом⁸¹⁶, кипят мудростью⁸¹⁷, вырастают в твёрдый адамант добродетели, приразившись которому бесы стираются и без вести бывают, но крепкого столпа не колеблют⁸¹⁸. Протекает преславный слух о подвижниках⁸¹⁹. Святые обретают небесную лествицу, по которой восходят в горний Иерусалим⁸²⁰ и там венчаются венцом неувядающим⁸²¹. Эти и подобные метафоры читаются в писаниях Пахомия в большом обилии, часто обращая всю речь в сплошную символику. В службе пр. Кириллу Белозерскому, наприм., читаем: «На водћ покоѧ̀ и҆ на злацћ въздержанїа ѡ҆ч҃е. ѹ҆чн҃къ своиⷯ стадо мрⷣе ѹ҆паслъ є҆си. и҆ нн҃ћ с нами неви󰀣мо въдворѧꙗ҆сѧ. молисѧ ѡ чтоꙷщиⷯ па́мѧть твою̀»⁸²². Одна из стихир в службе св. Стефану Пермскому гласит: «Егⷣа бжⷵтвеное҆ зва́ние҆ прии҆де на тѧ. ст҃лю стефа́не. тогда ст҃ыⷨ дх҃оⷨ подвижеⷨ пришеⷧ҇ є҆сѝ. и҆ просвћтѝ и҆же во тм̑ћ дре́вле лю󰀣 невћ́рны҆а лежаща и҆ кꙸ свћтѹ бг҃оразѹмиа҆ просвћтивъ. възⷣвиглъ єсѝ. и҆ всⷯ наѹ҆чилъ є҆си вћровати въ трⷪ҇цю є҆диносѹщнѹю҆ во є҆линомъ бжⷵтвћ є҆юже о наⷵ мл҃и ст҃лю пречю́дне. спⷵти и҆ просвћтити дш҃а нш҃а»⁸²³. Таких примеров сплошной метафорической речи в писаниях нашего автора находим множество.

Раскрытая метафора обращается в сравнение. К этой форме риторизма Пахомий Серб прибегает очень часто, восходя от событий известных к неизвестным, лиц и явлений бывших к настоящим, предметов конкретных к духовным, видимых к невидимым. С точки зрения риторической, в сравнении – свойства одного предмета не переносятся на другой предмет, а лишь сопоставляются два предмета, лица или события со стороны их сходства. С точки зрения грамматического построения, сравнения могут быть или кратким уподоблением в форме двух предложений – главного и придаточного, или даже подлежащего и сказуемого в одном предложении, – в этих случаях два предмета сопоставляются без указания тех частных сторон, в которых они сходны, – или развитым периодическим сравнением, когда стороны сходства отмечаются; Сергий Радонежский сияет чудесами яко второе солнце⁸²⁴, блага этого мира преходят подобно сени и сну⁸²⁵, любовь к пр. Кириллу влечёт Пахомия в далёкий Белозерский край подобно железной цепи⁸²⁶, подвижник – храбрый воевода⁸²⁷, жизнь его – жизнь бесплотных⁸²⁸, она сияет как солнце⁸²⁹, как золото, очищенное в горниле⁸³⁰, цветёт как крин в пустыне⁸³¹; телесные страсти – худая пленица, связующая дух⁸³², слезы – речные быстрины⁸³³; слава о святых распространятся якоже неким лёгким крылом⁸³⁴; бесноватый «лаѧше ꙗ҆ко песъ и рыкаше ꙗ҆ко скотъ«⁸³⁵; ученики пр. Кирилла »ꙗ҆ко стлꙸпи непоколебими въ истинћ пребываютъ»⁸³⁶: последователи пр. Варлаама стремятся поучиться от него «ꙗ҆коⷤ є҆лень на и҆сточникы водныа»⁸³⁷; тьма покрывает суздальцев «ꙗкоже и҆ногⷣа є҆гипетъ«⁸³⁸; пр. Савва Вишерский »тлћнными нетлћннаа. ꙗко добрыѝ кпець́ и҆скпилъ»⁸³⁹; язык святителя Стефана – трость живописца⁸⁴⁰, меч обоюдоострый⁸⁴¹; земная жизнь – путь узкий и прискорбный⁸⁴²; добродетельный Кирилл Белозерский – прекрасная лоза винограда Христова⁸⁴³; Савва Вишерский – незлобивое овча⁸⁴⁴, ратуемые новгородцы – Давид, ратующие суздальцы – Голиаф, новгородцы победители – Иеровоам⁸⁴⁵; пьянство – змиева глава⁸⁴⁶.

Эти и подобные краткие уподобления приличны службам с их краткими молитвословиями и песнопениями; в них они чаще и встречаются, чем в житиях, похвальных словах и сказаниях. Развитые сравнения приличны более последним.

Важность прославления святых Пахомий доказывает сравнением из видимой природы. «Памѧть праведнаго», – читаем в похвальном слове пр. Варлааму Хутынскому, – «съ похвалами бываеⷮ реⷱ҇ бжⷵтвеныи҆ пррⷪ҇кь. ѿнюⷣже и҆ єⷵство чл҃вьчьское єгⷣа похвалѧеть что, и҆ном добрћишемѹ прилагаа хвалиⷮ. слаⷣчћишем ѹ҆бо сладкое. и҆ красное краснћишем бисерь ѹ҆бо кь самфирѹ прилагаѧ. славное славнћишиⷨ. ꙗ҆коⷤ и҆ цвћтѡⷨ и҆же въ пролћтїи бываемыⷨ. добро ѹ҆бо часѡⷨ къ себћ приносѧщиⷨ а҆бїе ѡ҆блг҃оѹ҆ховати. ноꙵ а҆ще кь кринѹ приплеттсѧ, в лћпот блг҃оѹ҆ханнћиши баваюⷮ. Колмиⷤ памѧти прпⷣбныⷯ, є҆гда приплћтаемⷵь и҆мь, не блг҃овонїа ли и҆сполнѧемсѧ. не врагоⷨ ли нашиⷨ страшни бываеⷨ. ѿ мирьскыⷯ бо вещеи ꙗ҆ко на н҃бси стоꙗти мнимсѧ. аг҃гломъ съликьствѹюще. пррⷪ҇кѡⷨ сьвеселѧщесѧ. и҆ с праведными и҆граю҆ще. вкпе нбⷵнымь и҆ земльнымъ съ празⷣнѹющиⷨ«⁸⁴⁷.

Чрезвычайное обилие чудес святых сравнивается с вечно текущим источником »ст҃ыⷯ бо чюдеса ѹ҆пⷣѡⷪбишѧ.ⷵ нћкоиⷨ водны́мъ и҆сточꙸникѡⷨ и҆же ѿ землѧ и҆сходѧщеѝ землю напаѧ҆юще. си́це и҆ ѿ ст҃ыⷯ телесъ бж҃їею помощїю и҆сходѧщаѧ си́лы, и҆ телесныѧ недѫгы ѹ҆врачюютъ чл҃кѡⷨ. и҆сточници є҆лико и҆стћкають. то́лико паче не ѹ҆малѧютсѧ. и҆ є҆лико почерпають ѿ него. то́лико паче свою мћрѫ прїе҆млють ѿ свое҆го теченїа. си́це и҆ ст҃ыⷯ и҆сцћленїа всⷨ подавае҆ма. и҆ никѡлиⷤ ѿ вћрныⷯ скѫдна бывають»⁸⁴⁸. Себя, стремящегося к похвале пр. Варлаама, Пахомий сравнивает с водолазом, ищущим жемчуг на морском дне. «Мы», говорит он, «чюдеса ѡ҆ставльше, пакы къ похвалћ ст҃го ѹ҆стремимсѧ. ꙗкоⷤ нћцїи ѿ хытрыⷯ норець, в море ѿ кораблеи себћ вмћтають, и҆щще бисерь и҆знести. колмиⷤ мы въ бисера свћтлое торжьство прпⷣбнаго варлама днⷵь"⁸⁴⁹...

Нередко Пахомий в сравнениях прибегает к библейским и церковно-историческим параллелям. В похвальном слове Знамению читаем о князе Андрее: »ѹ҆ма ненаказаннаго никтоже и҆сцћлити не възможе. ꙗ҆коже и҆ лютаго о҆наго фараѡна. многыми ранами мѡсћѡ҆мь наказѹе҆мь. никакоже преста ѿ прежнѧго злаго и҆ звћрьскаго своего начинанїѧ. дóндеже и҆ бг҃опѹстнымь гнћвомъ потоплень быⷵ: и҆ с нимь тмамь многамь. такоже и сьꙵ никакоже прћста гнћвомь дыхаа̀», и после понесённой им болезни⁸⁵⁰. Рождение пр. Сергия Радонежского сближается с рождением Иоанна Крестителя. «Быⷵ же», гласит житие преподобного, «и҆ таково чюⷣⷪ прежⷣе ро́жⷣенїа є҆го, т. е. Сергия, слчибѡꙵсѧ ꙗкѡⷤ ѡ҆ і҆оа҆ннћ пртⷣчи. познавшаго влⷣк своего, и҆ въ чревћ мт҃рни възыгравшасѧ. такоⷤ и҆ се̑го мт҃и пришеⷣши въ цр҃кѡⷡ҇. бꙵ бѡ̑ є҆и о҆бычаи никогдаже не лишатисѧ о҆бычнаго своего пра́вила, сиреⷱ҇ бжⷵтꙸвныа литрги̑а. пришеⷣши бѡꙵ по о҆бычаю въ цр҃квь. и҆ въ врћмѧ трїст҃го, в҆неза̀п възгла́си млⷣнць вь ҆тробћ мт҃рни»⁸⁵¹... Чудесное вразумление отрока Варфоломея, открывшее ему грамоту, сопоставляется с очищением уст Исаии чрез прикосновение от Серафима небесным углём к устам пророка. Варфоломей, рассказывается в житии чудотворца, «по старчю, пачеⷤ по бж҃їю дарован̑ью. начаⷮ стихосло́вити ѕћло добрћ и҆ строи҆нћ, ꙗ҆ко и҆ дивититѧ ст҃о́м том старц. и҆ быⷵ ꙗ҆коⷤ нћкогⷣа пррⷪ҇к и҆саїе ѿ серафима югльное прикосновенїе. такоⷤ и҆ сем о҆тро́к. та́мо серафі́мѡⷨъ, зде же старцеⷨ"⁸⁵². Чудотворец Варлаам сравнивается с бесплотными, древними, Илией и Елисеем. В житии его читаем: »Смотри же ми и҆ познаѝ бжⷵтвенаго се́го. и҆ нн҃ћ нами похва́лѧе҆ма гл҃ю же блаженаго ва́рлама. иⷤ ничимꙸже ѿ древниⷯ онћхь ѡц҃ъ ѹмаленаⷢ҇. ко́лико претерпћ в жизни сеѝ. въ злоꙵстра́данїихь в постћ на мл҃твћ беспрестани дн҃ь и҆ нощь ꙗ҆ко бесплотень подвизаа́сѧ. таковыⷯ же жестокыⷯ пребыванїихь. како того прослави́ бг҃ъ, не таковꙸ же ли чюдотво́рець быⷵ. ꙗ҆коже и҆ древнїи. не мрт҃выа лѝ въ животћ и҆ по преставленїи възⷣвиже. не слћпым ли дарова́ше зрћнїе. и҆лїа ѹбо̀ є҆ди́ною дожⷣь съ н҃бсе сведе. се́и же паче мно́жае не токмо дожⷣь сводиⷮ, но̑ паче и҆ ѹмноженїе того мл҃твами ѹставлѧеⷮ, и҆ стихїами владће҆ть. и҆ є҆лисћи є҆ще живъ сыи отро́ка въск҃рси. сеѝ же не токмо въ животћ мрт҃ваго вс҃крсѝ. н̑ паче и҆ по преставленїи преславнћише мр҃тваго юнош воск҃рси. и҆ что мно́го гл҃ю. всѧ҆ сгѹбаѧ чюдеса и҆ по преставленїи бћх"⁸⁵³. Пр. Сергий Радонежский сравнивается с патриархами Авраамом, Исааком, пророком Моисеем, Иисусом Навином и Саввою Освященным. После рассказа жития о кончине чудотворца автор приглашает слушателей: «Принесемъ ѹ҆бо и҆жѐ просїѧв҆шихъ сравныⷯ сем є҆же ѿ добродћтели житїꙗ҆ и҆ мдрости. и҆ ви́димъ а҆ще въи҆стин ничи́мже ѿ тћхъ скденъ бꙵ. и҆же прћже зако́на ѡнћмъ бжⷵтвенымъ мжемъ. по вели́ком, и҆ и҆же по немъ і҆с҃с събороводецъ быⷵ и҆ пасты́рь людемъ многымъ. и҆ ꙗ҆ко вои҆стїнн незлобїе ꙗ҆ковле стѧжа. а҆враа́мово страннолюбїе. законоположитель новыи. и҆ наслⷣникъ нбнⷵаго цⷵртвїѧ и҆ и҆стинныи правитель пасѡмыⷯ ѿ него. не псты́ню ли и҆сполни блг҃опопеченїи многыⷯ. а҆ще и҆ разсди́теленъ бћа́ше великїи са́ва ѡ҆пщем житїю ѹ҆правитель. съꙵ же не стѧжа ли по ѡ҆ном до́брое҆ разсженїе. и҆ мно́гы монастырѧ ѡ҆пще житїе҆ проходѧщемъ възⷣвїже"⁸⁵⁴. Архиеп. Иоанн также сравнивается в его житии с Моисеем и Иисусом Навином⁸⁵⁵. В службе пр. Антонию Печерскому находим примеры сравнений угодника с разными лицами. Здесь читаем: »Велико̀ дръзновенїе҆ и҆ вћра́. юⷤ ко бг҃ стѧжалъ є҆си прⷣпбне. пррⷪ҇к бо гедеѡн поⷣⷪбѧсѧ. рѹномъ и҆скшаю҆щ побћд такѡⷤ и҆ ты ѿч҃е росою хотћлъ є҆си ҆дивити́.. гдѐ мћсто ҆годно є҆сть́ влчⷣци и҆ црц҃и тћмже и҆ реклъ є҆си а҆ще ѡбрћтохомь блгⷣть преⷣ тобою҆, да бдеть́ по всеи҆ земли роса̀. на мћстⷤ на немьⷤ блг҃оволити храм бытѝ. да сша бдеть́. и҆ па́кы да бдеⷮ на мћстѝ роса̀. и҆ сиꙗ҆ ѡбоѧ҆ ѿч҃е полчилъ є҆си. тћмьⷤ и҆ прчтⷵнь храⷨ бж҃иѝ матери въздвиглъ є҆си є҆юже мл҃исѧ хв҃и мл҃и сптⷵисѧ дш҃амь нашимь»⁸⁵⁶: Ещё: «Дивно прощение҆ и҆ вћра превелѝка юⷤ стѧжалъ є҆си прпⷣбне ѡч҃е а҆нто҆ние҆. пррⷪ҇к бо́ и҆лии҆ подобѧсѧ. ѡн бо́ ѡгнь с н҃бси сведе. такоⷤ и҆ ты̀ мл҃твою҆ ѡ҆гнь с н҃бси сводиши. в по́ꙗ҆денїе и҆ оцищенїе мћста. и҆деⷤ преславныи храⷨ влчⷣци и҆ бц҃и. хотѧщии҆ въздвигнтисѧ тћмже тѧ҆ ꙗ҆ко сожителѧ преподобныиⷨ и҆ пррⷪ҇кмъ ревнителѧ ҆блажаю҆ще молимсѧ҆ молисѧ спⷵтиⷵ дш҃аⷨ нашии҆мь».·.⁸⁵⁷. Или: «Сто̀памъ великаго̀ а҆нто̀ниꙗ̀ послћдовалъ є҆си прпⷣбне̏. о҆н бо̑ в пстыню безмолвиꙗ҆ ради вселисѧ̏. и҆ а҆гг҃лоⷨъ собесⷣникъ бы́ти спо́до̀бисѧ. тыⷤ поⷣземнаа҆ мћста̀ в пещеры затвори́сѧ҆. свћтъ неи҆зреченныѝ зрћти спо́до̀бисѧ тћмьже ѡнаго житьа поревно̀вавъ̀ имено́ванїе ѿ дћи҆ства҆ прие҆мъ с нимиⷤ т̾рои́ци ст҃ћи преⷣстоѧ҆ мл҃и сптⷵисѧ дшамъ нашимь».·.⁸⁵⁸. В приведённых примерах развитых сравнений иногда не достаёт красоты естественного совпадения в подборе сопоставляемых предметов, событий, лиц и их отдельных черт. При натянутости в этом подборе автор пользуется сопоставлением, как поводом к тому, чтобы сыпать цветы красноречия. Таково, наприм., первое из указанных нами сравнение и другие. Естественно и красиво лишь сравнение обильных чудес святых с источником.

Когда два или насколько предметов, лиц и явлений сопоставляются не как сходные, а как противоположные, тогда сравнение обращается в противоположение. К этому приёму риторики Пахомий прибегает чаще, чем к предшествующему, и, нужно сказать, – здесь он более изобретателен и красив, чем в сравнениях. Одни из антитез кратки, другие сложны, представляя в последнем случае соединение нескольких сторон или черт противополагаемых; одни построяются на почве логического, другие лишь формально-звукового несходства сопоставляемых.

Автор прославляет пр. Варлаама Хутынского, уроженца Великого Новгорода, »не хда града гражⷣанина. но̑ паче велика«⁸⁵⁹. Варлаам-дитя был предметом удивления даже для многолетних, «не бо̀ ѹ҆клонѧшесѧ на́ нћкыа и҆гры̏. и҆лѝ позоры. нъꙵ паче на прочитанїе бжⷵтвеныⷯ писанїи»⁸⁶⁰. Праведник »ѡстризаеⷮ власы главы своеѧ. вкпћ же и дол влекщаѧ мрⷣованїѧ«⁸⁶¹. Когда пр. Варлаам увидел божественный луч на месте вселения для иночества, «помысли непростѹ́ бы́ти вещь. но̑ паче бж҃їе дћло бы́ваемое»⁸⁶² Передав острый ответ юного Варлаама на увещание матери не удручать тело воздержанием, Пахомий комментирует факт: »Видиши лѝ възлюблене, єгоⷤ мнѧхѹ наѹ҆чити. тоиⷤ тћмь бл҃горазѹмныи ѹ҆читель бываеⷮ»⁸⁶³. Бог дарует «крћпость некрћпкимь и҆ силѹ немощнымь«⁸⁶⁴. Прощаясь пред смертью с братиею, хутынский чудотворец говорит: »а҆зъ ѹ҆бо телеснћ ѿхо́жⷣѹ ѿ ваⷵ. дх҃омьⷤ неразлченъ бѹдѹ ваⷵ»⁸⁶⁵. Пр. Сергий Радонежский – светильник, просветивший в мраце сущая⁸⁶⁶; он, богомудрый, «а҆ще и҆ послћди лћтъ» возрос в новопросвещённой русской стране, «но дрћвниⷯ чьсти сподобисѧ«⁸⁶⁷, »потща́лсѧ го́ршее҆ покорити лѹчьшеемь. и҆ плѡ́ть поработити дх҃ѹ«⁸⁶⁸, »тлћннаа бо ꙗ҆же на земли о҆ставилъ. нⷵбное ѡ҆брћте богатьство«⁸⁶⁹. Житие пр. Никона Радонежского краткой редакции заканчивается авторским послесловием: »мнћ же о҆ немъ прочее зде̏ сло́во конецъ да въспрїимеⷮ. и҆деже о҆нъ конецъ житїа въспрїатъ и҆ начало жизни вћчныѧ»⁸⁷⁰. В службе пр. Никону читаем: «Аще и҆ ѹ҆нъ тћломъ прⷣпбне ни́коне. но̑ мно́голћ́тныⷯ житїе҆мь превъзꙸшелъ є҆си«⁸⁷¹. В службе пр. Кириллу Белозерскому: »Въшелъ є҆си въ незахоⷣмꙵыѝ свⷮ разма», «ꙗ҆ко преѡбидћвъ тлћннаѧ̀. и҆ долоꙷ влекоꙷщаѧ мрⷣова́нїа ѡч҃е кꙸ вышнемоꙷ теченїю раⷣсⷪтно ѹстрћмилсѧ є҆си»⁸⁷²... В службе пр. Антонию Печерскому: «ꙗ҆ко̀ пресвћтло́е҆ свитило̀ в темн мст просиꙗлъ є҆си҆», «ѿ мирьскаго̀ мѧтежа и҆зшеⷣ в тихое пристанище ст҃ыѧ҆ го́ры̀. а҆фона достиглъ̀ є҆си», «Прозрћвъ́ бдѹщаа̀ възданиꙗ҆ тћмꙸже здћ мало̀временаа̀ ꙗ҆ко несщаа̀ ѡ҆ч҃е ѡ҆ставилъ є҆си»⁸⁷³, В службе Михаилу и Феодору Черниговским: »Стара ѹ҆бо тћломъ. дш҃ама же съвръ́шенꙸна ст҃їи ꙗ҆вистасѧ мчн҃ци»⁸⁷⁴, «на земли ѹ҆бо поло́жена быста ꙗ҆ко мр҃тва. но́ въ нбнⷵыа̀ преставиласѧ до́мы«⁸⁷⁵. Дивный Андрей, по похвальному слову на Покров, »не вънћшꙸнѧ премр҃дрости и҆скаше, но̑ паче го́рнћа желае, и҆ къ тⷨ подвизашесѧ»⁸⁷⁶. Сопоставление святых с обычными людьми принимает у Пахомия Серба форму следующего ряда противоположений; святые были люди «подобо́страстьнии҆ прочиⷨ чл҃комъ. нъꙵ не бѧше тћхъ прои҆зволенїе ꙗ҆ко прочїиⷨ чл҃комъ. но въмћсто тћлеснаго покоа, и҆зво́диша ѕћлныѧ трѹ́ды и҆ болћзни. и҆ вꙸмћсто сꙸна всено̑щное стоа̀нїе. и҆ бїенїе вꙸ перси. и҆ вꙸмћсто чл҃ческыⷯ молꙸвъ вы́нѹ̀ съ бг҃омъ дн҃ь и҆ нощь бесћдюще. и҆ к немѹ ꙗ҆коже по нћкыⷯ восходехь приближахѹ́сѧ. не бо тїи что̀ ѡ҆ и҆же вꙸ мирћ прмышлѧхѹ́. ноꙵ гл҃аах, сѹ́ета се҆тћ бѹ́ди«⁸⁷⁷, Пригласив лиц разных званий к участию в торжестве памяти пр. Варлаама Хутынского, Пахомий поучает: »прпⷣбнаго торжество, и҆ пречтⷵное празⷣньство свћтло ѹ҆срѧщеⷨ дхов҃нћ. не чрево питающе. ноꙵ дх҃омь и҆грающе. не виномь ѹ҆пивающесѧ. но любовїю горѧще«, – этого требует сущность наставшего праздника, – »хощеⷮ бо днⷵь трапез дх҃овню преⷣставити. не тћло питающѹ, ноꙵ дх҃ь. пачеⷤ и҆ тћло питающѹ, и҆ дш҃ѹ свћтлћиш сдћвающѹ. такова бо єⷵ трапеза и҆сполнь дх҃овныхъ брашенъ а҆ не ꙗ҃коⷤ трапеза чревоѡ҆бїастныⷯ. ноꙵ слово дх҃овно бл҃гоѹханїа и҆сполнено»⁸⁷⁸. Интересно сопоставление христианского праздника с праздником иудейским. Вспоминая память преподобного, «не бо реⷱ҇», говорит ритор, «і҆ѹ҆деискы празⷣнѹемь, телець слиꙵꙗвше. ноꙵ цћлебныа и҆ пречⷵтныа мощи зрѧще покланѧемсѧ. рци ми ѹ҆бо ѡ і҆ѹ҆дею, что негодеши. что печалѹеши. что распыхаешисѧ. видћвь наⷵ покланѧемы мощемь ст҃го. бл҃гочтⷵно ѹ҆годивъшиⷯ и҆же ѿ ваⷵ распѧтом хѹⷵ. и҆сцћленїеⷨъ бо знаменїа видћвше покланѧемсѧ. не гл҃юще мощи ст҃хь ба҃ быти, ноꙵ ꙗ҆ко ѹ́годивше ємѹ. тћмже хвалѹ възⷣаемь прославльшемѹ иⷯ бѹ҃. тыⷤ кое знаменїе видћвь рци ми, телца є҆гоⷤ самъ слиꙗ поклониⷵ, рекь. сеꙵ бози твои і҆ел҃ю и҆звеⷣшеи тѧ ѿ зеⷨли є҆гуꙵпетьскїа. рци ми ѹ҆бо ѡ ненаказанне, кто ѹ҆бо ѿ о҆боиⷯ и҆зведе тѧ и҆з дѡм работы. б҃ъ ли и҆ли тћлець є҆гоже саⷨ сьлїа. ѹ҆бо не стыднивилиⷵ прⷪ҇рка ѡ҆бличающа тѧ гл҃ѧ забыша ба҃ сп҃сающаго иⷯ. и҆ пакы. и҆змћниша славѹ є҆го въ ѡ҆бразь телца ꙗдѹщаго трав. єще ли хощеши ѡ҆бличенїа. почто ѹ҆бо хамосѹ въ палестинћ поклонивьⷵ пожерль є҆си. всѧкь бѡ твои празⷣникь ѡ і҆ѹдею и҆сполнь крове ꙗвиⷵ неправеднћ постивьсѧ, наѹ҆ѳеа̀ ѹ҆биль є҆си. и҆ торжествовавь, мдраго еремїю в ровъ въверже. ѡ безаконнаго торжьства твоего, в неⷨже ѹ҆бїиство твори аще бо въ сицевыⷯ ѡ і҆ѹдею торжьсвовати ѡ҆быче, вон҆стин плакати тебе лчше бћ, нежели сице торжьствовати. Но ѹ҆бо мыꙵ възлюбльнїи. бг҃оборныⷯ зборище ѡ҆ставльше. сиꙵ празⷣнѹють нечестивћ. понеⷤ мдрьствѹюⷮ непрпⷣбнћ»⁸⁷⁹. Бог говорит пр. Варлааму: «а҆ще бо̀ жестокомѹ и непокоривомѹ родѹ є҆вреискомѹ. ѡ҆бћтованнѹю землю дароваⷯ, не паче ли тебћ црⷵтвовати дарѹю. ѡ҆нⷨ манн съ н҃бсе сведоⷯ. тебе ли ѿ трапезы моеа ѿрин. а҆ще тћмь ѿ сѹхаго камене вод и҆сточихъ. не паче ли тебе бесмертнаго и҆сточника напою»⁸⁸⁰. Повествование о кончине пр. Сергия Радонежского начинается сопоставлением телесной старости подвижника с его духовной бодростью. «Жив же ст҃ыи лћта дово́лна въ добьромъ въздержанїи и҆ трдћ и҆ въ старость пришеⷣ. нимало ѿ бжтⷵвнныхъ пћнїи и҆лѝ слженїи ѡ҆ставлѧꙗ. и҆ єли́ко състарћашеⷵ възрастомъ толико паче крћплѧшесѧ и҆ растѧше ѹ҆срьдие҆мъ. и҆ бжⷵтвнныхъ подвигъ мжествћнћ и҆ теплћ касашесѧ. ника́коже старостию побћжⷣае҆мъ. но и҆ ноѕћ є҆го сто́лпїе бѧх дн҃ь ѿ дн҃е ꙗⷦ҇же степенемъ приближаю҆щесѧ къ б҃"⁸⁸¹. Рождество Богородицы, как праздник живого участия Её в нашем спасении сопоставляется с Покровом, как свидетельством непрекращающегося ходатайства Владычицы за род человеческий и после Её отшествия на небо. »Е҆лꙸма бо́ мало времѧ преиде, ѿнелиже празⷣновахоѡⷨ чтⷵьны празⷣникъ ржⷵтва прчⷵтыа бго҃мт҃ре. тъгда̀ бо ржⷵтвомꙸ єѧ прамт҃рнѧа клћтва потребисѧ, и҆ а҆дамъ ѿ вћчныⷯ ѹ҆зъ свободисѧ. и҆ б҃ъ къ намъ примирисѧ. тъгда бо і҆аковꙸлѧ лћствица твержашесѧ. бѫ҃ хѡ́тћщ по неи къ чл҃кѡⷨ сънити, и҆ чл҃кѡⷨ пѫть сътворити къ нбнⷵымь, и҆ чл҃ци съ а҆гг҃лы въ є҆ди́но быша, нектом тъгⷣа съ і҆акѡвоⷨ ꙗ҆коже древле боретьⷵ, и҆бо творець і҆аковль на землю съниде, погыбꙸшоꙷю драхꙸм възыскати хѡ́тѧ и҆ ѡ҆цѫ принести. тћмꙸже прⷪ҇рци тъгⷣа възрⷣаⷪвашасѧ свое҆м прⷪ҇рчествїю събытїе зрѧꙵщи. тогⷣа бо́ и҆ двⷣъ видћвъ ѿ сћмени є҆го́ правьнк рѡ󰀣в̾шсѧ. брецае въ гслї, и҆ и҆грае дх҃мъ гл҃ѧ. слы̀ши дщѝ и вижь, и҆ приклони ѹ҆хо твое҆, понеже бо цр҃ь въжⷣелћ дѡ́бротћ твоеи. тћм̾же тогⷣа неткъмо прⷪ҇рци, но̑ и҆ превыш̾нѧа и҆ земленаа, и҆ въсћ тварь съпразⷣноваше. ин҃ѧ же приспћ новћиꙵши чтⷵныи влчⷣцы и҆ бц҃и покро́ва празⷣникъ. да познаюⷮ в̾си, ꙗ҆ко нетъкꙸмо є҆гда въ мирћ с на̏ми бћше, хѡ́датаиственое къ своем творц и҆ сн҃ показо́ваше, ноꙵ паⷱ҇ и҆ по пресла̀внеⷨ тъѧ преставлени. ѿ земленыⷯ въ нбнⷵаа не престаеⷮ наⷵ млⷵтвꙸно посћщающи"⁸⁸².

Вот ещё ряд противоположений. «Въ кѡ́станꙸтинћ градћ», читаем в похвальном слове на Покров, «въ неⷨже спⷵнаа прьвїе съдћвахсѧ. но̑ понеже тамо тъгⷣа и҆стинћ ѹ҆малѧемћ, грⷯ мнѡжашесѧ, ꙗкоже древле́ въ і҆ил҃и; видћвꙸ бо прⷪ҇ркъ прав̾д противоꙷ грћх и҆з̾немогающ, и҆ помолив̾сѧ ре́къ. сп҃си мѧ г҃и ꙗ҆ко ѡ҆скде прⷣпбныи. и҆ ꙗ҆ко ҆малисѧ и҆стин̾на ѿ сн҃овъ чл҃чьскыⷯ. є҆гⷣа бо прав̑да наша о҆долћваеⷮ беза́конїю, тъгⷣа и҆ млрⷵдїе бж҃їе къ се̑бћ привлачиⷨ. а є҆гⷣа и грⷯ о҆долћеⷮ. тъгⷣаже и҆ негодованїе бж҃їе»⁸⁸³. В службе св. Стефану Пермскому: «Егⷣа бжⷵтвеное҆ жела́нїе҆ наи҆де на́ тѧ ст҃лю. тогⷣа прелестнаꙗ҆, ꙗ҆же в ми́рћ мрⷣованїа҆ оста́вле. и҆ к вышниⷨ желаа҆. вышнѧꙗ҆ взыскалъ є҆сѝ. ѿнюдѹже и҆ премⷣрость не ѿ чл҃къ ни чл҃комъ но ѿ вышнѧго помысла прїе҆мъ, писанїа҆ новаꙗ҆. къ хвⷵѹ познанию҆ изложи́лъ є҆си и҆ невћдѹщимъ людемъ. бг҃ъ тобою̀ познаⷩ҇ быⷵ. є҆гоже мл҃и"⁸⁸⁴...

Как видно из приведённых примеров логических противоположений, некоторые из них, при натянутости в подборе противополагаемых черт, суть лишь поводы для риторического «плетения словес». Пользуясь ими как принятой прикрасой панегиризма, автор нанизывает около противополагаемых ряд мыслей, не вытекающих из основной или не имеющих к ней прямого отношения. Таково, наприм., противоположение иудейского праздника с праздником христианским. Простая мысль о превосходстве христианского торжества, как торжества духовного, над чувственным иудейским празднеством, даёт автору повод отступить в сторону обличения Израиля с его идолопоклонством, жестокостью по отношению к пророкам и т. д. Таково же сопоставление праздников Рождества Богоматери и Покрова. Естественно и красиво своей краткой точностью в подборе сопоставляемых сторон противоположение жизни святых с жизнью обыкновенных людей. Вообще, чем проще и короче Пахомий в своих антитезах, что наблюдается у него в данном случае чаще, чем в сравнениях, тем он красивее. К числу таких кратких и простых антитез должны быть отнесены из приведённых нами антитезы из жития пр. Сергия Радонежского и из службы св. Стефану Пермскому.

Примеры формальных противоположений в писаниях Пахомия также не редки. Изображая быстрое распространение славы о подвигах пр. Варлаама Хутынского, житие чудотворца говорит: «Прои҆схожⷣа повсю́д слава о немь. овћмь трдолюбное мѹ̑жа хвалѧщиⷨ. и҆нћмꙸ же вы́сокое въ смиренїи повћдающеⷨ. и҆ овћмь слаⷣкое въ ѹ҆ченїи слова сказаю҆щиⷨ. и҆нћмꙸ же жестокое и҆ нестѧжательное того и҆сповћдаю҆щиⷨъ«⁸⁸⁵. В похвальном слове Знамению Богоматери приводятся ветхозаветные пророчества о Св. Деве; »радѹи҆сѧ прчⷵтаѧ ꙗко тобою прⷪ҇ркь събытїѧ приѧша. ѡвъ бо дверь зрѧщѹ къ въстокомь пронарече. инъ же рече, ꙗко страшно мћсто се, нⷵ се, но домь бж҃їи и҆ си врата нбнⷵаѧ. ѡвъ же кпинѹ горѧщѹ и҆ неѡ҆палѧе҆мѹ дрѹгыꙵ источникь печатлененъ. и҆ породѹ бг҃омь насажⷣеннѹ. дрѹгыи горѹ ст҃ѹю, ѿ неꙗже ѹ҆тръжесѧ камень не рѹками чл҃вчьскыми. и҆ съкрши и҆ ѿ и҆стѹканна капища тебе ради бл҃гочтⷵїе въсиѧ. прелесть же пргнасѧ и҆ тобою ѡбожени быхомь»⁸⁸⁶. Все должны приносить благодарение Богородице, поучает Пахомий в похвальном слове на Покров, «ѡвъ смћренїе съ бл҃гого́вћнїеⷨ да прїтѧжиⷮ. и҆ и҆нъ пѡⷵ и҆ мл҃тв да дарьстветь влчⷣци. дргыи же да̀ простираеⷮ ркы къ раздаанїю требющиⷨ. и҆ о҆въ гнћвное брат да̀ ѿпѫстиⷮ. и҆ тако творѧще бцѫ възвелі́чиⷨ»⁸⁸⁷. Люди Великого Новгорода, радуясь чуду Знамения Богородицы, приносят ей славу, «ѡ҆въ ѹ҆бо христолюбивымь людемь възываа̀ гл҃ѧ. съставите празⷣникь ѡ҆сћнѧющиⷯ до рогъ ѡлтаревыⷯ. и҆же се дн҃ь и҆же сътвори гⷵь. възрадѹемсѧ и҆ възвеселимсѧ въ нь. дрѹгыи слышить гл҃ѧ. въ гласћ радованїа шюма празⷣнѹющаго. ѡвъ возывае҆ть. да радѹютсѧ н҃бса, и веселитсѧ землѧ. и҆ конци да ликовствѹють. и҆нь же поеть гл҃ѧ. домѹ твоемѹ подобаеть ст҃ны гн҃и в долготѹ дн҃и. дрѹгыи же радѹитесѧ бгѹ҃ помощник нашемѹ. и҆нъ же хвалите гаⷵ вси ꙗ҆зыци. и҆ похвалите є҆го вси лю́дие. ѡ҆въ же прїидћте възрадѹемсѧ гв҃и. и҆ въскликьнемь бгѹ҃ гл҃сомь радованїа. и҆ тако симъ различными гл҃сы къ тръжествѹ призывають«⁸⁸⁸.

Имеем в произведениях Пахомия Серба ряд гипербол. К раке пр. Варлаама Хутынского собираются »ѿ всⷯ странъ и҆ граⷣ»⁸⁸⁹; он «равноагг҃лнымь своимъ житїемь, землю же и҆ самыꙵ възⷣѹхъ радости и҆сполнилъ»⁸⁹⁰, своими чудесами удивил весь мир⁸⁹¹. В житии пр. Сергия Радонежского читаем: «земли ѹ҆бо широта и҆ морѧ глбина. и҆ ст҃ыⷯ чюдеса неи҆счетена сть«⁸⁹², а в житии архиеп. Иоанна: »ѡ҆баче звћзⷣъ ѹбо на высотћ множества не мощно и҆счести. и҆ ст҃ыⷯ чюдеса. неи҆счетена сѹть»⁸⁹³.

Есть у Пахомия и примеры олицетворений. Не раз в его писаниях мы слышим Бога, говорящего с людьми⁸⁹⁴; бесы не только говорят с праведниками⁸⁹⁵, но и входят с ними в чисто житейские человеческие отношения⁸⁹⁶, Если человекообразное представление Бога и тёмных духов и аллегорическая антропоморфизация их отношений к людям есть лишь повторение библейского мировоззрения по этому вопросу и не может, характеризовать ни воззрений Пахомия, ни его ораторского искусства, то в одном из его писаний мы имеем пример олицетворения весьма интересный с точки зрения риторизма. В похвальном слове Варлааму Хутынскому Пахомий обращается к Новгороду как определённому лицу: «рци намъ ѡ великыꙵ новъграⷣ. где таковое неистьщимое богатьство ѡ҆брћте. ѿкѹⷣ тебћ токовое нескверное зерцало даровасѧ. кто тебћ чтⷵныи камень, паче же неи҆зречен҆ное богатьство принесе. ѿкѹд ли таковои҆ блг҃ти споⷣбисѧ рци наⷨ възлюбленне, и҆ не ѹ҆таи въпрошаеⷨ ѿ наⷵ. а҆ще бо̀ ты̀ хощеши лежащю в тебћ цркⷵѹю ѹ҆тварь ѹ҆таити. но̏ немощно єⷵ градѹ ѹ҆крытиⷵ верх горы стоа̀. понеⷤ и҆ сама чюдеса вопїюⷮ, и҆ знаменїа свⷣтельствѹють и҆сцћленїемь». Новгород отвечает: «Азь ѹ҆бо реⷱ҇ вышнѧⷢ҇ размћвь, и҆же ѿ оц҃а рожⷣешагосѧ прежⷣе вћкь и҆ на послћдокъ ѿ дв҃ы восїавша и҆ ѡ҆ нашиⷯ грћсⷯ распћншаⷵ плотїю. въ гробћ триꙵдн҃евновавша. и҆ мр҃твыа възⷣвигша. пакы же на н҃бса съ славою възнесшагосѧ. ꙗ҆коⷤ быше рⷯ, разѹмћвь вћроваⷯ, блг҃ти споⷣбиⷯсѧ. томѹ ѿтрѧсе, бл҃гочтⷵїе въспрїахь. невћрїе ѿвергь, вћрѹ процвћтоⷯ. и ѿтдѹ богатьство почерпоⷯ, и҆ неи҆стьщимыи и҆сточникь и҆сцћленїемь»⁸⁹⁷.

Кроме тавтологических эпитетов, однозвучие наблюдается в сочинениях Пахомия Серба в многочисленных случаях. Пр. Варлаам Хутынский «помысли є҆же ѹ҆единитисѧ мира и҆ є҆динъ гвⷵи радовати»⁸⁹⁸; он «и҆зрѧдныи҆ ѹ҆чнкъ своего̀ ѹ҆чт҃лѧ»⁸⁹⁹. Исцелённый пр. Варлаамом слепой до выздоровления «ниже дн҃е ниже пакы нощи» познавал⁹⁰⁰. Отца воскрешённого отрока чудотворец Варлаам »клѧтвою заклѧтъ« дабы ан не рассказывал о чуде в народе⁹⁰¹. В рассказе жития хутынского чудотворца о князе Константине читаем: »ѿпћвшемь же и҆мь (братиям) обычнаа̀ правилѹ, и҆ сћдшиⷨ на трапезћ… ꙗсти. болѧромьⷤ и҆ слѹгамь преⷣстоа́щиⷨ. и҆ теплыѧ хлћбы тћмь преⷣставлѧю҆щеⷨ. и҆ а҆бїе тⷯ теплаꙗ мл҃тва къ бг҃ и҆ є҆гѡ̀ ҆годник варла́м приближашеⷵ»⁹⁰². Родители пр. Сергия Радонежского «є҆дїни къ є҆дїном дш҃ѧ сꙸ тћлѡⷨ прћкло́нше, мл҃ѧх ба҃» о даровании ребёнка⁹⁰³. Чудный старец, учитель отрока Варфоломея, говорит отцу, и матери ученика: «радостїю раⷣѹитесѧ и҆ веселїемь веселитесѧ«⁹⁰⁴. »Извћстно бѡ̏ знаю», читаем в ответе Варфоломея старцу⁹⁰⁵. Когда умерли родители Варфоломея, он «сктав чтⷵнаѧ и҆хъ тћлеса погребѐ чтⷵно«⁹⁰⁶. Пр. Никон »видить ꙗ҆вленно ст҃ыⷯ ꙗ҆вльшиⷯсѧ»⁹⁰⁷. Диавол отходит от пр. Кирилла «мнѡ́жаѐ побћжⷣенъ нежели побћдивъ«⁹⁰⁸. Постельник Григорий рассказывает о видении в смерти: »ви́дћхь при ногаⷯ моиⷯ стоѧщиⷯ нћкыⷯ темны́ ѡбразоⷨ. страшни же видћнїемь, си́хь же бѧше мнѡ́жьство мнѡ́го»⁹⁰⁹. Святые подвижники «ни ѿ кого̀же ра́теми, но са́ми себѐ ратницы бѧх«⁹¹⁰. Призвав к духовному торжеству памяти пр. Валаама Хутынского лиц всех званий и состояний, Пахомий говорит:·»прїидћте стадо хрⷵтои҆менитое. всѧка бремена мирьскихь вещеи ѿвергше. и҆ чтⷵи нескверном да ꙗ҆вимьⷵ»⁹¹¹, а в житии пр. Сергия Радонежского: «и҆ чїсти чистом«⁹¹². пр. Варлаам, »ст҃ћи троици преⷣстоа̀ просвћщаеть свћтло (мир) тћмже и всѧ вселен҆наа свћтозарными лѹчами ѡ҆зарившиⷵ. въ пресвћтлѹю памѧⷮ, радостно ликющи торжьсвѹеть»⁹¹³. По похвальному слову на Покров Богоматери надлежит, «ꙗ҆ко вышинои паⷱ҇ всⷯ твареи. вышꙸшню и҆ похва́л приносити ꙗ҆ко цр҃ци и҆ влⷣчцы. цр҃ћ и҆ влⷣкѹ всⷯ рѡ󰀣вꙸшю»⁹¹⁴. В службе Знамению Богородицы читаем: »Веселитеⷵ людїе. ї всиⷯ православныⷯ собори, великаго новаграда днⷵь. рѹками восплещете ꙗ҆зыци с веселїемъ. се бо цр҃ца цр҃ѧ х҃а рожⷣьшїа. ст҃лю ꙗ҆вльсѧ, чюднымъ ѡ҆бразоⷨ дръзати народомъ повелћваеⷮ»⁹¹⁵... «Чюднаѧ побћда и҆ дивное ѡ҆долћнїе, честнаѧ и҆кона пречⷵтыѧ мт҃ре слове. ѹ҆дивлѧеть ѹ҆мы. ѹ҆жасаеⷮ помыслъ. безѡ҆рѹжны бо ѡ҆роꙷжныⷯ побћжⷣаа҆х«⁹¹⁶. В службе пр. Сергию Радонежскому: »И҆же въ чрћвћ мт҃ерни. триꙵкраты проглашенїе҆мъ. бћсовьскаа ѡ҆плъченїѧ ꙗ҆коже паѹчинѹ разорилъ є҆си. пребл҃жене се́ргїе»⁹¹⁷. «Ꙗ҆ко доброплоднаа маслина. въ дом бж҃їи бл҃жне процвелъ є҆си. ма́сломъ дш҃а ѹ҆мащаа. любовїю тѧ пою҆щиⷯ. нⷵ ст҃а паче тебе г҃и»⁹¹⁸. «Лице хвⷵо лицемъ прпⷣбне сергїе зрћти сподобисѧ»⁹¹⁹. В службе пр. Никону Радонежскому: »Ѹскыи и҆ приско́рбꙸныи пѹⷮ шествовалъ є҆си прпⷣбне ни́коне въсхожⷣе́нꙸми бжⷵтвеными срⷣца своего»⁹²⁰. «Стрⷵти теле́сныѧ въздръжа́нїе҆мъ ѡч҃е ѹ҆вѧдивъ. ꙗ҆ко дре́во мно̑гоплодови́то, пло́ды чюде́сныѧ прино́сиши. своѧ̀ чюдꙸнаѧ и҆справле́нїа. ни́коне прпⷣбне"⁹²¹. В службе пр. Кириллу Белозерскому: »Что тѧ наречеⷨ кѷриле. рћкоꙷ дх҃овныⷯ воⷣ наполнѧе҆моꙷ, и҆ напаꙗ҆ю҆ща жажⷣею неплоⷣствоꙷю҆щаа срⷣца. и҆сточника. и҆бо всегⷣа и҆сцћленїе и҆стачае҆ши вћрныⷨ. чашоꙷ бжⷵтвеноѐ вино и҆моꙷщ. свћтилника ꙗ҆ко ѿчество своѐ просвћщаеши»... «Что̀ тѧ нарекоꙷ кѷриле пречюⷣне. ѹ҆чн҃ка ꙗ҆ко гн҃ь ѹ҆чн҃къ былъ є҆си. ѹ҆чт҃лѧ. ꙗ҆ко много ѹ҆чн҃къ хѹⷵ привелъ є҆си. поꙷстыне жи́телѧ. и҆бо поꙷстыню граⷣ сътворилъ є҆си. гражⷣанина. и҆бо въ нбнⷵыѝ граⷣ вселисѧ. кроткаго, ꙗ҆ко хаⷵ пастырѧнача́лника кроткое ѡвча»⁹²². В службе митр. Алексию: «Бл҃гаго́ ѹ҆чителѧ̀ х҃а бл҃гыѝ ҆чн҃къ ст҃лю хв҃ъ а҆лексїе»⁹²³... В службе митр. Ионе: «Вели́кое свћтило́ сїѧниѝ твои҆хъ добро́дћтелиѝ и҆ свћтло́стми чюдесъ̀. просвћщаа̀ вћрныⷯ. и҆же и҆скрено тебћ вънию҆щиⷯ«⁹²⁴.

Красота однозвучия и смысловой тавтологии весьма часто переходит у Пахомия в повторение одного слова в начале нескольких, стоящих рядом фраз. Пр. Варлаам Хотынский »ꙗ҆ко и҆зрѧдныи҆ ѹ҆чн҃къ своего̀ ѹ҆чтлѧ всћхь любовїю прїимаше. и҆ всⷯ полꙸзоваше. всћхъ ѹ҆чаше. всѧкоа̀ неправды ѹ҆далѧтисѧ»⁹²⁵. Призывая христиан к духовному торжеству, Пахомий говорит: «прїидћте възлюбленїи. прїидћте ѡ҆ц҃и и҆ браⷮа прїидћте ѡ҆вчата дх҃овнаѧ. прїидћте празⷣнолюбыⷨ сбори. прїидћте стадо хрⷵтои҆менитое… прїиди же и҆ тыꙵ великыꙵ новъграде«⁹²⁶... Ободряя пр. Варлаама в его подвигах, Бог говорит угоднику: »дерзаи ѹ҆годниче мои, дерзаи и҆ не перемогаи. а҆зь є҆смь съ тобою. а҆зь є҆смь събезначалное слово ѡ҆ц҃ѹ. а҆зь є҆смь несозⷣанн҆аго начала вћтвь, а҆зъ є҆смь мирьскаго приношенїа а҆гньцъ. а҆зъ є҆смь православныа̀ вћры скровище. а҆зь є҆смь прпⷣбнымь мзⷣовъзⷣатель. и҆дћже бо̀ свћтъ приходить, ѿбћгаеⷮ тма. начало бо̀ исцћленїа даровь, и҆ блгⷣти дерзновенїе а҆зъ є҆смь»⁹²⁷, и затем обещает за подвиги: «блг҃ыи рабе и҆ вћрныи, ѡ҆ малћ ми быⷵ вћренъ наⷣ многыми тѧ поставлю вниди вь радость г҃а своего вниди вь нбнⷵыи мои чертогь. вниди и҆деже вьжелћ. вниди и҆ приѡ҆бщиⷵ моеа трапезы, вниди съцрⷵтвѹи со мною. твоа̀ бо мл҃твы ѹ҆слышаⷯ. твоа трды єⷤ поⷣѧть мене ра󰀣 не презрⷯ»⁹²⁸... Обращаясь к слушателю, далее автор поучает: «Видиши ли възлюблене, блг҃аго ѿвћта влчⷣнѧ. видиши ли каково црⷵтвїе любѧщиⷨ є҆го дарова. Видиши ли ѹ҆годившиⷯ є҆мѹ вьзмезⷣїе. видиши ли приѡ҆брћтенїе ѹ҆множеннаго таланта«⁹²⁹. Выясняя значение праздника Знамения Божией Матери пред «множеством Великаго Новаграда», Пахомий восклицает: «днⷵь бо прочее свћтозарное слн҃це. краснћише и҆ радотнћи҆шее намъ всиѧ̀. днⷵь ст҃ое сие събранїе. нынћшнѧго ради празⷣника. свћтлымь свћтомь просвћщаетсѧ. днⷵь несквернаа цр҃ькви бж҃їа. бг҃олћпно величае҆тсѧ. и ꙗко рѧсны златыми. добротою нынешнѧго и҆ многожеланнаго дн҃е красѹе҆тсѧ. днⷵь бго҃ѡц҃ь прр҃кь дв҃дъ. похвалѧꙗ̀ дв҃ѹ бц҃ѹ гл҃ѧ. преславнаа̀ гл҃ашесѧ ѡ тебћ граде бога нбнⷵаго. днⷵь. зримь новое и҆ преславное чюдо. є҆же съдћꙗ҆сѧ на спротивныⷯ побћда. днⷵь ѹ҆бо срадѹютсѧ всѧ. и҆ славѹ єѧ҆ приносить»⁹³⁰... Значение праздника памяти пр. Сергия Радонежского выясняется в следующем ряде единоначальных предложений: »се̑ бо̏ с̑вы́ше наше зва́нїе прїде. сеꙵ ҆бѡ̀ дх҃ов҆наа тра́пеза прⷣлежиⷮ. и҆ сеꙵ хлћ́бы неи҆итъ́щаемыа пїща. сеꙵ ма́сло ми́лованїа. сеꙵ цћломрⷣьнаа пшенїца. сеꙵ ві́но дш҃ и҆ тћло веⷵлѧщее. сеꙵ трба чл҃кы о҆бнавлѧю́ща. се̑ свћща и҆же грћховное трънїе попалѧюща. се̑ ҆бѡꙵ рськїа землѧ, пачеⷤ всеа̀ вселенныа похваⷧ҇»⁹³¹. Торжество памяти пр. Сергия не человеческое установление, «но̑ сама ст҃аа и ҆ жи́вонаⷱ҇лнаа… трⷪ҇ца… веселїе съдћла вꙸ па́мѧти ст҃го своего гоⷣника. и҆же ми́ръ своиⷨ жи́тїеⷨ просвћтившаго. и҆же бћ́сы ѿ хвⷵа стада ѿгнавшаⷢ҇. и҆же равноа҆гг҃льным сиꙵ житїеⷨ, земьлюⷤ и҆ самыи въздⷯ ра́дости и҆сплънивъшаго и҆ дх҃оⷨ ст҃ыⷨ въвћрен҆н҆ое семꙷ и҆ноⷱ҇ское ста́до на пожити жи́воⷮныѧ наставившаⷢ҇»⁹³². В сказании о чуде пр. Варлаама Хутынского 1460 года читаем: «такова блж҃еннаго ѡц҃а житїе, такова чюдеса, такова дарованїа. такова того любомѹ́дрїа достои҆наѧ и҆справленїа«⁹³³. Пр. Кирилл Белозерский »всћмъ всѧкъ по а҆пⷵлѫ бы́въ. да всⷯ приѡ҆бѧщеⷮ, да всⷯ сп҃сетꙸ. да всⷯ бв҃и приведеть. да съ дерзновенїемъ речеть къ влцⷣћ свое҆мѫ. се а҆зъ и҆ дћти є҆же ми даⷧ҇ є҆си. всⷯ бо̀ ꙗ҆ко ѡц҃ь люблѧше ѡ всⷯ печашеⷵ, ѡ всⷯ полезнаѧ промышлѧше. и҆ всⷯ ꙗ҆ко своѝ оⷣуꙸ миловаше всћ́хъ дш҃евныѧ стрѫпы ѡбѧзоваше. всⷯ телесныхъ недѫгъ и҆сцћлѧа҆ше. всћ́мъ любовныи пластырь тⷯ врⷣⷪмъ прилагаа҆ше. всⷯ маслѡⷨ милованїа помазоваа҆ше»⁹³⁴. В молитве св. Кириллу читаем: «вћси наше неможенїе. вћси же и҆ лѫкаваго є҆же на наⷵ съвћты. требѫеⷨ твоеѧ҆ помощи. требѫе҆мъ застпленїа. требѫе҆мъ же и҆ молитвеноѐ къ бг҃ѫ. требѫеⷨ ходатаи҆ственоѐ, кꙸ тебћ припадающе молиⷨсѧ. и҆ моли́ти не прћстаеⷨ. молисѧ сꙸхранити ста́до твоѐ"⁹³⁵. В службе пр. Никону Радонежскому и других часто песнопения заканчиваются славословием: »Сла́ва да́вшемѹ ти крћ́пость. сла́ва вћнꙸча́вшемѹ тѧ. сла́ва дћ́ющемѹ тобою всћ́мъ и҆сцћле́нїе»⁹³⁶.

Но наиболее яркими примерами единоначалий являются радования, читающиеся обычно в конце повествовательных произведений и не раз встречавшиеся в службах. В похвальном слове Знамению автор приглашает слушателей приносить как долг благодарственные песни Богоматери, «гл҃юще. радѹисѧ ꙗкоже а҆гг҃ль. радѹисѧ ковчеже ѡ҆сщ҃енїа, всюдѹ ѡкованъ златомь, и сиѧю҆щи дх҃омь чистоты»⁹³⁷... Недоумевая, какое пение надлежит принести Богородице, Пахомий находит, что Ей прилично «тъчїю ѡ҆но а҆рхагг҃льское слѡ̀во. рауⷣисѧ о̑браⷣⷪван҆наѧ г҃ь с тобою, и҆ тебе ра󰀣 с на̀ми. раⷣуи҆сѧ слѡвесꙸныи раю̀ въ немꙸже бж҃е́ственое дре́во насажⷣенно быⷵ х҃е́. а не о̑но дре́во но а҆дама ѹ҆мр҃твивьшее, но̑ опаⷱ҇ и҆же всⷨ бесм҃ртїе и҆ жївѡⷮ дарюще»⁹³⁸. Все радуются в память пр. Варлаама Хутынского, и небесные силы, и преподобные, и праведные, «мыⷤ с ними», обращается автор к слушателям, «сицеваа хваленїа принесⷨ, и҆ чтⷵню главѹ є҆го вћнчающе гл҃емь. раѹⷣисѧ свћтозарное слн҃це прпⷣбне ѡ҆ч҃е нашь варлааме, проганѧа мракь грћховныи ѿ чтѹщиⷯ тѧ любовїю теплою. раѹⷣисѧ застѹпниче печалныⷨ, прибћгающиⷨ к рацћ мощеи твоиⷯ«⁹³⁹… »Мы же», призывает проповедник слушателей в житии архиеп. Иоанна, «на славословїе потщимсѧ ст҃го. и҆ сицеваѧ̀ к нем да речемь. рауⷣиⷵ великыѝ ст҃лю і҆ѡ҆а҆нне. ꙗ҆ко сподобисѧ бж҃їѝ глаⷵ слышати. ꙗ҆же на ползю людемь хрⷵтїаньскимь. понеже мл҃тва твоа̀ взы́де къ бг҃ѹ. раⷣуи҆сѧ ꙗ҆ко велиꙵ є҆си мл҃ебникъ. къ прест҃ћѝ влч҃цы нш҃еа̀ бц҃ы и҆ прⷵнодв҃ћѝ мр҃їѝ»⁹⁴⁰....

Одна из стихир в службе митр. Алексию гласит: «мы́ днⷵь стецћмсѧ. и҆ соста́ви́мь ли́кы́ и҆ воспо́е҆мъ гл҃юще раⷣуи҆сѧ сто́лпе и҆ ҆твержение҆ цр҃кви. раⷣуи҆сѧ пръ́вост҃ли преⷣстоѧ̀ пртⷵл хвⷵ. раⷣуисѧ свитилниче свћтлыѝ. и҆же вћрныѧ҆ ѡсћꙗ҆ваѧ чюдесы́"⁹⁴¹...

Повествовательное изложение житий, сказаний и слов часто прерывается в писаниях Пахомия разговорами и размышлениями действующих лиц. Так, в житии Варлаама Хутынского читаем разговоры родителей с подвижником отроком⁹⁴², чудотворца с рыбаками⁹⁴³, отца умершего отрока с чудотворцем⁹⁴⁴, умирающего отца игумена с братиею⁹⁴⁵, находим размышление подвижника при виде божественного луча на избранном им для подвигов месте⁹⁴⁶. В похвальном слове хутынскому чудотворцу повторяется разговор отрока с родителями⁹⁴⁷, Бог изрекает подвижнику свои неложные обещания o блаженстве⁹⁴⁸. В сказании о чуде пр. Варлаама 1460 года старцы Хутынского монастыря спрашивают, и воскрешённый постельник Григорий рассказывает о видениях в смерти⁹⁴⁹. В житии пр. Сергия Радонежского передаются разговоры чудотворца с родителями о монашестве и подвигах⁹⁵⁰, чудного старца с отроком и его родителями⁹⁵¹, отрока со священником о пострижении⁹⁵², не раз преподобный представляется говорящим с братиею⁹⁵³, с митр. Алексием⁹⁵⁴ и другими лицами. В житии пр. Никона краткой редакции приводится разговор его с чудотворцем Сергием⁹⁵⁵, в пространной – читаем интересный разговор ученика и преемника «великаго старца» с другим его учеником Афанасием Высоцким о трудностях монашеской жизни⁹⁵⁶, здесь же приводятся размышления св. Никона о временности и бренности этой жизни⁹⁵⁷. В житии пр. Кирилла Белозерского слышим разговор подвижника с Стефаном Махрищским⁹⁵⁸, Стефана с боярином Тимофеем, опекуном св. Кирилла⁹⁵⁹, Тимофея с его женой⁹⁶⁰ и др. В житии митр. Алексия повторяются его разговоры с пр. Сергием⁹⁶¹. В житии Михаила и Феодора Черниговских читаем разговоры князя с духовником Иоанном⁹⁶², князя и боярина между собой и с мучителями⁹⁶³ и т. п.

Если большинство диалогов заимствовано Пахомием Сербом из первоисточников, то те размышления действующих лиц, которые он передаёт и которые могли быть известны только одному Богу, плод авторской фантазии ритора. Пр. Никон Радонежский, размышляя о чудотворце Сергии, как образе монашества, укладывает свои мысли в следующие, чисто Пахомиевы, выражения: «Слы́шав же (Никон) бл҃женнаго се́ргїа въ окрестныхъ странаⷯ гра́да радонежа агг҃льски живща. и҆ събра́вша братїю преⷣспћваю҆щю ѡ҆ гдⷵћ. и҆ ѹ҆миливсѧ серⷣемъ бжⷵтвеною҆ блгⷣтїю. рече к себћ. каѧ́ ми по́лза и҆ что прїобрѧщ насла󰀣всѧ временныⷯ и҆ сладкыⷯ настоѧ́щаго житїа. вћчныхъ же блг҃ъ лишен быти. ѡни ѹбо ско́рби радостно съ бг҃омъ терпѧ́ще. како азъ не повинсѧ таковаѧ̀ терпћти. и҆ възⷣохнвъ ѡ҆ сиⷯ ѕћло҆ прослезиⷵ и҆ гл҃а. бж҃е и҆ г҃и цр҃ю вћчныи́ блг҃осерде. сподо́би мѧ сего ст҃го мжа ви́дћти и҆ послћдовати є҆м въ всеи҆ жизни моеи. да и҆ а҆зъ сп҃ссѧ є҆го ра󰀣. и҆ достѡ́и҆нъ бѹд вћчныⷯ твоиⷯ бл҃гъ. и҆хже ѡ҆бћщалъ є҆си любѧщим тѧ»⁹⁶⁴.

Нередко Пахомий прерывает свою речь авторскими размышлениями. Передав разговор отрока с родителями о подвигах, автор похвального слова Варлааму Хутынскому прибавляет: «дивлюсѧ бл҃горазмном семѹ ѡ҆трок. вижⷣю бо є҆го ѹсностїю ѡбложена, многолћтныⷯ же превшеⷣша размоⷨъ но ꙗкоⷤ мню̀. дх҃ъ ст҃ыи дћисвоваше в немь. по реⷱ҇н҆ном, г҃ь ѹ҆мѹжⷣраеть младенца"⁹⁶⁵. В похвальном слове Знамению, упомянув о внезапной болезни, постигшей князя Андрея, Пахомий комментирует факт: »мню ꙗко сего ради болћзнь быⷵ є҆мѹ. въеже ѹ҆цћломѹдритисѧ є҆м и҆ престати ѿ начинанїа своего и҆ не ратовати бг҃омъ покрываема града. ноꙵ ѹ҆ма ненаказаннаго никтоже и҆сцћлити не възможе»⁹⁶⁶… В житии пр. Сергия Радонежского после рассказа о троекратном проглашении отрока в утробе матери читаем: «дивноⷤ ми̑ єⷵ лю́бимици ҆мѡⷨ вни́маа, чюⷣⷪ несказан҆н҆ое. є҆ще бѡꙵ въ ҆тро́бћ мт҃рни млⷣнц прогл҃ати. ноꙵ сла́ва є҆ді́ном чюⷣтворѧщем б҃»⁹⁶⁷. В рассказе того же жития о поселянине, пришедшем видеть святого, читаем наставление Пахомия по поводу проявленного подвижником смирения: «о҆ сеⷨ бѡ̏ любимици ра́змћеⷨ, колик и҆мѧше простотꙷ и҆ лю́бѡⷡ҇ нелицемћрн. и҆же такова чл҃ка (поселянина) невћжⷣ сща и҆ неи҆сксна, с҆ любовїю прїѧⷮ и҆ и҆злѝше паче възлюби є҆го̀. ꙗ҆коⷤ бѡ̏ гръ́дїи чтⷵеⷨ и҆ хвалаⷨ раⷣуютсѧ. тако и҆ смћреномⷣрїи о҆ своеⷨ бесчѐстїи и҆ нижⷣенїи раⷣуютсѧ"⁹⁶⁸...

В роли проповедника Пахомий часто обращается к слушателям, возбуждая их внимание. Начало предисловий к житиям пр. Сергия, Никона, архиеп. Иоанна и др. суть проповеднические обращения.

Таковы же призывы разных лиц к духовному торжеству⁹⁶⁹, обращение к иудею⁹⁷⁰, к слушателям⁹⁷¹, Новгороду⁹⁷² в похвальном слове Варлааму Хутынскому, приглашение вспомянуть святых Сергия и Никона в житии последнего⁹⁷³ и др.

Часто пользуется Пахомий вопрошениями. Когда князь Андрей послал »сн҃а своего. и҆ с нимъ сѹщѹ множьствѹ ратныⷯ« против Новгорода, »землю же наполнивъ конникь, и҆ пћшець», новгородцы «бѧхѹ в печали велицћ и҆ сћтованїи. Како бо не бћ и҆мь сћтовати. зрѧще неи҆зреченое множьство. ꙗкоже звћрїе нань ѹ҆стремившесѧ», вопрошает автор похвального слова Знамению⁹⁷⁴. Когда архиеп. Иоанн возвестил народу о видении, предвещавшем спасение от суздальцев, народ «а҆бїе радости неи҆зреченныѧ и҆сполнившесѧ», и далее читаем: «како бо не бћ тћмь́ радоватисѧ. слышавше таковаа̀ бжⷵтвенаа̀ ѡбћщанаа«⁹⁷⁵. В житии пр. Сергия Радонежского читаем: »жестокоеⷤ жи́тїе иⷤ въ ст҃ыⷯ о҆ц҃а нашего се́ргеа, кто и҆сповћсть»⁹⁷⁶. Ещё: «Принесемъ ѹ҆бо… не псты́ню ли и҆сполни бл҃гопопеченїи многыⷯ… не стѧжа ли… до́брое҆ разсженїе҆»⁹⁷⁷. В житии пр. Кирилла Белозерского: «ст҃ыⷯ житїа же и҆ повћсти. и҆ древꙸниⷨ о҆нћ́мъ съписателемъ нжна бѧ́х и҆ неѹⷣⷪбна ꙗⷤ ѡ нихꙸ подробн написати. ра󰀣 тⷯ высокаго житїа. и҆ любве єⷤ к бгѫ҃. нн҃ћ послⷣнѧго на́шего рода кто житїе тⷯ и҆зреши възможеⷮ. и҆лѝ по достои҆ньств похвалити»⁹⁷⁸. Жития Михаила и Феодора Черниговских и Никона Радонежского пространной редакции начинаются вопрошениями. В похвальном слове на Покров после раскрытия мысли о благоговейном почитании Божией Матери ангелами и архангелами автор вопрошает: «мы̏ же грћшнї ко́торыми ѹ҆стами ꙗ҆зыкъ къ похва̀лћ чистыа прѡ́стреⷨ»⁹⁷⁹... и далее: «кт̑о и҆сповћсть величїа бж҃їа или́ къе пћнїе въспоиⷨ«⁹⁸⁰.

Примеров восклицаний в писаниях Пахомия очень много. В похвальном слове Варлааму Хутынскому читаем: »ѡ ст҃ое порожⷣенїе. блж҃ни є҆сте и҆ преблж҃ни споⷣбившеⷵ таковаⷢ҇ свћтилника прои҆звести. блж҃ень є҆си воистин и҆ ты̏ великы новьграде. ꙗ҆ко таковое тебћ дарованїе дароваⷵ»⁹⁸¹, или: «ѡ болћзни пачеⷤ възⷣержанїе, вћчныи животъ хадатаиствющи. и҆ ѿ см҃рти кь живот преводѧ. ѡ болћзнї кь нбнⷵом цртⷵвїю наставлѧющи»⁹⁸².

Выслушав от Бога обещание блаженства св. Варлаам восклицает: »ѡ слаⷣкаго ѡ҆бћщанїа твоего х҃е мои. ѡ неизреⷱ҇ннћи любви твоеи сладкыи і҆се҃»⁹⁸³. Похвалив великого подвижника чудотворца Варлаама Пахомий продолжает: «ѡ триꙵслн҃чныа тр҃ци ѹ҆годниче. ѡ мощи неджныⷨ исцћленїе дарѹющи. ѡ неи҆стыщимыꙵ и҆сточниче чюдесь. ѡ нбнⷵыа доброты подобїе"⁹⁸⁴.

Отмеченными и подобными украшениями переполнены все сочинения Пахомия Серба, превращая всю речь его в ряд эпитетов, образов и фигур.

Три их части, расположение по ним материала. Их удобство.

Сочинения византийских и южнославянских агиографов обилуют всеми элементами панегиризма, которые мы находим в работах Пахомия Серба. Но при отсутствии в специальной литературе систематизации риторических украшений, обращавшихся в памятниках византийско-южно-славянского и русского до-Пахомиева панегиризма, столь желательной и многообещающей в историко-литературном отношении, как пути к фактическому уяснению зависимости русских авторов XV и следующих веков от тех или других памятников византийско-славянских и русских предшествующего времени, указать все заимствования Пахомия невозможно. Между тем, при отсутствии у славного ритора более или менее значительного литературного таланта и при той рельефной печати искусственной книжности, которая лежит на его работах, этих заимствований мы вправе ожидать немало. Приходится ограничиться лишь указанием некоторых параллелей, дающих в результате, кое-что интересное.

Из отдельных переводных житий у нас очень рано, а на славянском юге, откуда они перешли к нам, ещё раньше, стали известны житие Антония Великого, составленное Афанасием Александрийским, переведённое в Болгарии в X или XI в., жития Саввы Освященного и Евфимия Великого, составленные Кириллом Скифопольским, Феодора Студита, Феодора Едесского, Иоанна Златоустого и других⁹⁸⁵. Просматривая названные и другие памятники, мы наблюдаем, что Пахомий Серб часто совпадает, иногда до буквальности, с некоторыми из них.

В житиях Евфимия Великого⁹⁸⁶ и Пахомия Великого⁹⁸⁷ излагается в предисловиях общая похвала святым, скорбящим, лишённым, озлобленным, ходившим в милотях и козьих кожах... Прототип этой похвалы мы имеем в послании ап. Павла к евреям (Евр.11:32–38). Она повторятся в предисловии к житию пр. Варлаама Хутынского⁹⁸⁸ в редакции нашего автора и других его писаниях.

Борьба преподобных Варлаама Хутынского⁹⁸⁹ и Сергия Радонежского⁹⁹⁰ с бесами по Пахомиевым редакциям их житий напоминает борьбу с ними Антония Великого⁹⁹¹. Подвиги и отношение к собирающимся ученикам святых Кирилла Белозерского⁹⁹² и Сергия Радонежского⁹⁹³ изображаются в житиях Пахомия чертами, очень близко напоминающими описание их в житии Антония Великого⁹⁹⁴. Есть и другие параллели.

«И҆сѷхїа̀ прѡⷥвитера їе҆рⷵлмскаго⁹⁹⁵ слѡ́во похвал̾но ст҃ымъ а҆пⷵлѡмъ петрѹ и҆ павл», обильное риторическими прикрасами, начинается сопоставлением: «Добрѡ́ ѹ҆бо цвћтовъ пролћтныⷯ. часомъ к себћ́ приносѧщиⷨ ѡ҆бъѹ҆ховати. но а҆ще ко кринѹ приплетѹтсѧ, в лћпот бл҃гоѹ҆ханнћ́и҆ши бываю҆ть, мѷро бо с миромъ смћшаа҆сѧ сѹгѹбо є҆же ѿсюд бл҃гоѹ̏ханїа̀ наслаженїе бываеть»⁹⁹⁶... Начало сопоставления почти буквально повторяется в похвальном слове пр. Варлааму Хутынскому⁹⁹⁷.

В житии Феодора Студита⁹⁹⁸ о детстве подвижника рассказывается, что он «и младым телом божественнаго крещения сподобилься, добрее первый возраст от родителю начен и грамотам в них первое научение предавается, емуже ина благодать зело бысть, не играм радуяся, не позорам радуяся, не покоими и иными сладостми, акы юн сыи и толикому, душю наслаждая, но един празднуя, якоже лепо, возбра учения»⁹⁹⁹. Также проводили детство Варлаам Хутынский¹⁰⁰⁰ и Сергий Радонежский¹⁰⁰¹ по житиям Пахомия Серба.

О Феодоре Едесском читаем в его житии¹⁰⁰²: «Пѧти́м же лћ́томъ бы́вь дћ́тищь ѹ҆чт҃лю пре́данъ начаⷮ сты́мъ ѹ҆чи́тисѧ книгамъ, он̾же неключимое и҆мћ́ѧ ко ѹ҆че́нїю воⷥхожденїе, і҆ є҆сте́ственною нћкоею о҆тѧхчисѧ хи́тростїю. и҆мѧше же по смотренїю сѐ бы́ти є҆м. ꙗко да ѿ бг҃а кни́жное ѹ҆ченїе єⷨ бдетъ. на дрго́е же лћ́то кни́жное ѹ҆ченїе нехи́тростнћ навы́къ, нето́ченъ бы́сть в̾сћхъ ѹ҆ченїи, мно́го бо ѿ родителей с҆вари́мъ бћѧше, болми́ же ѿ наказателѧ томимь і҆ ѿ држи́ны ѹ҆корѧе҆мь»… Следует рассказ о чудесном видении, после которого читаем: »І҆ ѿ того часа̀, ѿнележе видћнїе оно видћ, таковаѧ блⷣгоⷮ ѹ҆ченїѧ бл҃гахи́тростие в̾дана̀ бысть є҆м. і҆ ꙗ҆ко ѿ єди́наго. и҆лѝ в̾тора́го прочита́нїѧ наѹ҆читсѧ є҆м. и҆лѝ дв҃двы преⷣложи́лꙸ бы ѹ҆читисѧ ѱал̾мы. и҆лѝ дрго́е ко́е ѹ҆ченїе»... О смерти родителей подвижника и начале его подвигов биограф пишет: «На о҆смодесѧ́тоеⷤ лћ́то во́зраста свое҆го сирот̾ство прїѧтъ оче҃е. и҆ по семъ по є҆ди́ном̾ лћте и҆ мт҃и є҆го о҆ста́ви житїе и҆ во о҆бители вћчныѧ ѿи҆доста чтⷵнаѧ жителѧ и спрга. доблїи же ѳеодоръ възаконе́ннаѧ і҆ ѹ҆ставленнаѧ на ѿшествїе роди́телемъ со́творь и҆ слезами по́четъ. ѹ҆мершїѧ ѿц҃а и҆ матерь и҆ щедротами ѹ҆богихъ и мл҃твами. и҆ сщ҃енными дћтелми слжбами тоѧ̀ ѹ҆краси памѧть. І҆ себе про́чее ѿ ми́ра ѿлчити жела́етъ и҆ в҆сѧ́ко сопрїимаше дер̾жа́тисѧ иначескаго паче же рещѝ а҆гг҃льскаго житїа̀, и҆мћнїе ѹ҆бо родителеꙵ свои́хъ раⷥдћли́в̾ и҆ ча́сть сестр свое́й давъ… про́чее же притѧжанїе в̾сѐ, зла́то и҆ сребро̀ в̾сѧ̀ ѹ҆богиⷨ ра́дость (раздасть). рабы́ же в̾сѧ свободѝ и҆ про́сто ре́щѝ, є҆ди́ною в̾сѧ юзы нн҃ћшнѧго житїѧ̀ раⷥтер̾за̀ і҆ ꙗ҆ко нћкїи о҆ре́лъ ле́г̾кима крило́ма о҆прѧтав̾сѧ по воⷥд̀хоꙷ преходѧ̀. і҆ ѿшедъ ми́р̾скихъ печалеи, і҆ о҆ставиль зе́млю свою̀ и҆ роⷣ и҆ до́мъ о҆те́ческїи. по древнем вели́комоꙷ патрїарх и҆ во ст҃ы́й прїиде градъ і҆е҆рлⷵимъ"¹⁰⁰³. Параллельные части из жития пр. Сергия Радонежского повторяют не только содержание приведённых отрывков, но даже отдельные выражения. Учение грамоте нашего подвижника обрисовывается у Пахомия в следующих выражениях: »Вънегдаⷤ достиже се́дмаго лћта възрастоⷨ тогда въданъ быⷵ ѿ родителеи съ братоⷨ свои҆мъ стефанѡⷨ въ поѹ҆ченїи бжⷵтвеныⷯ писанїи҆. стефанѹⷤ спћшно нћкако ѹ҆чащсѧ. є҆мѹⷤ ѡ҆трокѹ косно ѕћло неразѹмно. ѹ҆чительⷤ є҆го съ мноѕⷨ тꙸщанїеⷨъ ѹ҆чаше ѡ҆трокⷤъ не ѕћло вꙸнимаше. се же бѧше по сꙸмотрћнїю бж҃їю. ꙗ҆ко да ѿ ба҃ книжное ѹ҆ченїе ѿкрые҆тсѧ є҆мѹ а҆ не ѿ чл҃къ« Следует рассказ о видении старца, и далее: »Ѿ тогоⷤ часа такова бл҃годать бл҃гаго ѹ҆ченїа даровасѧ є҆мѹ. ꙗ҆ко є҆диною и҆ли двааши прохо́дити є҆мѹ давыдовы ѱа̑лмы. и҆ли и҆наѧ коѧ бжⷵтвенаа̀ писанїа. и никогⷣаⷤ ктомѹ забвенїе прихожⷣаа є҆мѹ ꙗ҆коже преⷤ"¹⁰⁰⁴. Смерть родителей угодника описывается так: «мало лⷮ (после пострижения) поживꙸше вꙸ великоⷨ въздержанїи. и҆ тако предаша дш҃а своа́ в рцћ бв҃и въ о҆бители вћчныа́ о҆тидоша чистаа́ жителѧ и҆ съпрѹга. доблїи҆ же ѹ҆бо̑ варꙸфоломеи ѡ҆бычнаа́ възаконенїа на о҆шествїе рѡдителеⷨ. сътворь. и҆ слезами почетъ ѹ҆м҃ршаа́ ѿц҃а и҆ мт҃ре погребе чтⷵно и҆ сщ҃енными слѹжбами тою ѹ҆краси памѧⷮ и҆ все и҆мћнїе родителю своею раздасть требѹющиⷨ. рабыⷤ всѧ съвободивъ. є҆диною́ просто ре́щи нынћшнѧго житїа растерзавъ. и҆ ꙗ҆ко нћкыи о҆релъ легꙸкыма крилома ѡ҆прѧтавсѧ по въздѹхѹ преходѧ. и҆ ѡ҆тшедъ мирьскыⷯ печалеи. и҆ о҆ставль дѡмъ ѿч҃а… и҆ прїиде вꙸ монастырь ст҃го покрова»¹⁰⁰⁵... Изображение подвигов св. Феодора¹⁰⁰⁶ сходно с писанием их у Пахомия¹⁰⁰⁷.

«Жиеⷮ ст҃го ѡ҆ц҃а нш҃го а҆ндрћа и҆е҆рлⷵмита. а҆рхїепⷵпа бывша въ критћ. списано ѿ никиты славнаⷢ҇ патрикїа и҆ киꙵестра»¹⁰⁰⁸, предваряется предисловием: «Неподобнѡ є҆сть праведныⷯ, и҆ преподобныхъ мжъ на земли высокое житїе и҆мћвша, и҆ чистотою бг҃ приближившсѧ. въ глбинћ завистьнћи҆ погрзитисѧ. нъ на свћтилћ ꙗ҆вћ, и҆сповћданїемъ пѡложитисѧ"¹⁰⁰⁹. Эта мысль не раз повторяется в писаниях Пахомия¹⁰¹⁰.

«Слово Симеона Метафраста о чудеси святаго Михаила Архистратига, »и҆же в Хонехъ«, начинается предисловием: »Иже о иныхъ свѧтыхъ повћдати и в памѧть прїимати дћꙗнїа ихъ не точїю боголюбезно єсть, но и полезно намъ и утћшно: памѧть бо всѧко любы знамѧ єсть; любы же, ꙗже къ мученикомъ и преподобнымъ, и къ самому, мню, общему преходитъ владыцћ, єгоже они славити произволиша, отъ негоже и большую пакы славу получиша"¹⁰¹¹. Эта мысль о пользе прославления памятей святых, прославленных от Бога, повторятся в предисловиях к работам нашего автора¹⁰¹².

Есть в рукописях «Мцⷵа генварѧ въ. кѕ҃. и дн҃ь житїе препⷣбнⷢаⷪ ксенофонⷮа и марїи», принадлежащее Метафрасту¹⁰¹³, с началом: «Бћ мⷤ бл҃говћрень и҆менеⷨ ксенофонтъ. жена єм мр҃иꙗ ѡба и҆сполнена бѧста вћры бж҃їа. и҆ заповћди єго творѧста, родистаⷤ два сн҃а їѡаⷩ҇ и аркадиꙗ, и ѹчиста ꙗ страх бж҃їю, и҆ прочеи҆ добродћтели и даша ю҆ в виритⷩоꙸ на ѹченїе грамотћ, и̑ всеи мрⷣости. а ксеноѳонтъⷤ и҆ мр҃иꙗ болма на добродћтель прилежаста. сиротаⷨ же и҆ вдовицаⷨ, странныⷨ и҆ нищиⷨ ѡ҆билно подавающе»¹⁰¹⁴. Первая редакция жития пр. Сергия Радонежского начинается; «Быⷵ бо̑ во странћ ростоⷡ҇скыа́ о҆бласти нћкыи мѹжь бл҃говћрен̾ и҆менемь кирилъ. бћ же и҆ законоⷨ съпржница є҆го м҃рїа и҆же… вь заповћдеⷯ (бо̑) гн҃ихъ дн҃ь и҆ нѡщъ почахѹсѧ. къ стран҆н҆ыⷨ же и҆ нищимъ сице ѹ҆бо̑ прилежаахѹ»¹⁰¹⁵.

"И҆же въ ст҃ыхъ ѿц҃а нш҃его. аркадїа арꙸхие҆пⷵпа кипрьскаго. слово похвално. на ѡ҆бновленїе храма ст҃го и҆ славнаго великомч҃ика геѡ҆ргїа« начинается следующим витиеватым предисловием: «Съзывае҆ть насъ паки, ѡ хрⷵтолюбци. хрⷵтолюбивыи сеи, благочтⷵїѧ доброповћдникъ георгїе. въ великїи сеи дх҃овныи. и҆ всеѡс҃щенныи храмъ. паки привлачить к себћ. млебными и҆ всепразⷣньственыи празⷣникъ. хртⷵолюбиваѧ множества. ѡ҆бл҃годательствовати ѡ҆быче хотѧщїи. приспћ сщ҃енъныхъ похвалъ съсловїе. бж҃твеныхъ даровъ бывающи ходатаи. тћмже раⷣую҆тсѧ аг҃гли. и҆ н҃бса веселѧтсѧ. концы ликовствѹють пришеⷣше н҃бса съ ѕемными. всћхь смћшенїе бываеть. всѧ веселїю прїѡ҆бщаютсѧ. всѧ пћснопћнїю срадѹютсѧ. всѧ славословїе приносѧть. и҆ ѡ҆въ ѹ҆бо възываеть. да веселѧтсѧ нбн҃аа и҆ раⷣуютсѧ земнаѧ. и҆ конци да ликовствѹють. и҆нꙸже поеⷮ. дивенъ бъ҃ въ ст҃ыхъ своихъ. и҆нь въпїеть. бъ҃ прославлѧеⷨ въ свћте ст҃ыхъ. и҆ ѡ҆въ ѹ҆бо памѧть праведныхъ, с похвалами приглашаеть. и҆ дрѹгїи славѧщаѧ мѧ прославлю, гл҃еⷮ г҃ь. и҆ и҆нъ поетъ гл҃ѧ. домѹ твое҆мѹ подабаетъ ст҃ии ги҃ и въ долготѹ дн҃їи. и҆ ѡ҆въ ѹ҆бо хрⷵтолюбивымъ людемъ повелћваеⷮ. съставите презⷣникъ. въ ѡ҆сенѧющїихъ до рогъ о҆лтаревныꙵ. ѡ҆въ же пћснь слышить гл҃ѧ. в гл҃сћ радованїа и҆ и҆сповћданїа и҆ гл҃сћ празⷣнѹющихъ пою славћ тваеи҆»¹⁰¹⁶. Всё слово состоит из непрерывного ряда образов и фигур, не раз буквально повторяющихся в писаниях Пахомия Серба¹⁰¹⁷.

«Похвала ст҃омѹ климентѹ патрїархѹ римьскомѹ, написана климентомъ є҆пископомъ», с началом: «Небо радетсѧ и҆ веселитсѧ свћтоѡ҆бразными звћзⷣами ѹ҆крашено»... даёт много фигур и образов, повторяющихся в писаниях Пахомия Логофета. Так, похваляя праведника, автор говорит: «Сеꙵ бо блаженыи́ клименть. не ꙗ҆ко свћтилникь ꙗ҆ко граⷣ ꙗ҆висѧ. но ꙗ҆ко незаходѧщее сълн҃це. восїа всю вселенѹю всего мира ѡзарѧа. блⷣгтїю бж҃їею равно небеси ꙗ҆висѧ во ѱалмћхъ пребываа̀ и҆ пћнїемъ дх҃овно поѹчаасѧ. и҆ радостїю подвижавсѧ. въ вћчнѹю жизнь. бћ бо житїемъ и҆ ѡ҆бразомъ ꙗⷦ҇ а҆г҃глъ»¹⁰¹⁸.

В писаниях соотечественников нашего ритора до XV века, особенно архиеп. Даниила и иеромон. Дометиана, имеются на лицо все черты искусственного панегиризма. Здесь есть и смущение автора, при его худости дерзающего на дело великое и преславное, и надежды неключимого раба на высшую помощь, и призывы к небу и земле, чинам ангельским и роду человеческому собраться и вознести имя Божие вкупе, и похвала святым, проводившим жизнь в бодренных молитвах, посте, покаянии, постройке церквей и монастырей, сиявших подобно ангелам своими добродетелями; есть необходимые три части риторического изложения; на лицо все стереотипные эпитеты, тропы и фигуры, сближающие писания повествовательного характера с богослужебными песнопениями и молитвословиями¹⁰¹⁹.

Из афонских авторов Пахомий Серб не раз заимствует мысли, отдельные выражения и даже целые тирады.

«Мцⷵа иѹлїа. є҃. дн҃ь. житїе и҆ поⷣвизи и҆ ѿчасти чюдесъ сповћданїе прⷣпⷪбнаго ѡц҃а нш҃его. а҆фанасїа и҆же во афо́не»¹⁰²⁰, начинается предисловием: »Иже и҆зрѧⷣныхъ мѹжїи написана житїа̀. и҆ древ҆нимъ ѹ҆бо нѹжⷣа бѧ́ше ра󰀣 ꙗ҆же ѡ҆ сихъ чл҃вћкѡмъ прибывае҆мыа̀ ползыꙵ. а҆ и҆же по на́съ лћниваго рѡ́да въ́ нꙸже кончина вћка постиже. ѕћло нжънћи́ши єсть«... и далее: »предлагае҆тсѧ намъ сло́вѡ. непохвално̑. но повћстно паче. за прочита́ю҆щихъ пѡ́лзѹ множа́е. а҆ не за мѹжа похвалы. бывае҆мое҆. не ѡбьлихова́нъ бо ѡ҆нъ неверныхъ похвалъ. бжⷵтвеныⷯ и҆сполнь и҆ а҆н҃гльскиⷯ»... О подвигах святого автор пишет: «Насыщаашебосѧ прⷵно всегⷣашнымъ възⷣръжанїемъ. питаашежеⷵ множицею. и҆ пощенꙸми доⷧ҇гими. и҆ в҆мћнѧше немовенїе наслажⷣенїе. и҆ нагот вꙸ зимное҆ времѧ, неищевааше теплот. сице же плоть томлѧше и҆ мчаше. ꙗ҆кѡⷤ є҆гⷣа побћжⷣашеⷵ сонꙸнымъ є҆стьства томленїемь»...

«Ѿсюд же», читаем о славе угодника, «нћкако и҆ велиⷦ҇ мнѧшеⷵ, ѿ всћхъ и҆ хваленъ. и҆ славѹ ѿ чл҃кь имћше мно́гѹ. но̑ ѡнъ єⷤ славитиⷵ. ꙗ҆ко стѹⷣ и҆ грћхъ помышлѧꙗ҆. попеченїе и҆мѧше мно́го. всѧчески мира бћжати и҆ работати бѹ҃»¹⁰²¹…

Мы видели, что мысль о пользе житий святых для возбуждения в ленивых ревности Божией, о том, что прославление святых нужно не им самим, прославленным от Бога, а нам для умножения душевной пользы, не раз повторяется в произведениях Пахомия Серба. В предисловии же к пространной редакции жития пр. Никона Радонежского эта мысль даже по форме выражения очень близко напоминает приведённую выписку из жития св. Афанасия Афонского. Автор жития св. Никона говорит, что он приносит светлую похвалу светлому в добродетели, »нео҆блихованъ бо быⷵ (Никон) нбнⷵыхъ похвалъ, но̑ и҆сполненъ. бжⷵтвеныⷯ гл҃ю и҆ а҆гг҃льскыⷯ. и҆ сего́ ра󰀣 и҆зрѧⷣное҆ єⷵ житїе преписаⷯ. ꙗко жребїа нћкое҆го прїатїе. и҆ ꙗ҆ко съкровище мнѡ̑гоцћн҆н҆о. ра󰀣 ꙗже ѿ сего прибыва́ю҆щиѧ҆ по́лзы»¹⁰²²… В подвигах же пр. Кирилл Белозерский, подобно св. Афанасию, «постъ вꙸмћнѧа́ше наслаженїе. и҆ въ зимноѐ времѧ. ноготѫ вꙸмћнѧше теплотѫ, и҆ тако всѧ̑кыⷨ възⷣержанїеⷨ томлѧше плоⷮ свою»¹⁰²³... Пр. Сергий Радонежский подвизался подобно св. Афанасию, «ѿсюдѹⷤ», как и последний, «великꙸ нћкако мнѧшесѧ ѿ всћхъ и҆ хваленъ. и҆ славѹ начинахѹ ѡ҆ неⷨ проношати. но̑ ѡ҆нъ ѹ҆бо є҆же славитисѧ ꙗ҆ко стѹⷣ и грⷯ прмышлѧа́. попеченїе и҆мћаше многⷪ всѧческы́ мира и҆збћжати»¹⁰²⁴…

Параллели подобного рода наблюдаются при сравнении писаний Пахомия Серба с житием пр. Петра Афонского, приписываемым Григорию Паламе¹⁰²⁵, с сочинениями Григория Цамблака¹⁰²⁶, житием митр. Петра в редакции Киприана и другими. Григорий Цамблак и Киприан, славянские выходцы, работали и в России. Из природных русских времени непосредственно предшествующего Пахомию в том же, как и он, направлении писал Евфимий Премудрый. Когда Пахомий перелагал Евфимиево житие пр. Сергия, он несомненно оставил много украшений последнего в своих шести пространных редакциях¹⁰²⁷. Ставить же в связь славного ритора Серба с русскими представителями византийского красноречия до-монгольского времени, достигшего своего расцвета в словах Кирилла Туровского, не приходится. Хотя несомненно, что красноречие Кирилла Туровского ведёт своё начало от византийских образцов, но при всей его искусственной книжности на нём лежит печать живого авторского таланта. На сколько красиво и естественно красноречие последнего, на столько искусственно-книжно и натянуто-неестественно витийство Пахомия Логофета.

Единство стиля житий, слов, сказаний и служб. Эпитеты, топология и фигуральность. Примеры эпитетов. Метафорические и тавтологические эпитеты. Метафоры. Сравнения, простые и сложные. Примеры тех и других противоположения простые и сложные, логические и формальные. Примеры противоположений. Гиперболы, олицетворения, однозвучная и смысловая тавтология, единоначалия, радования, разговоры и размышления действующих лиц, авторские размышления и комментарии обращения, вопрошания, восклицания. Примеры.

Сделанные сближения свидетельствуют об обширной начитанности Пахомия Серба в памятниках византийской и южнославянской панегирической письменности. Урожденец Сербии, ученик Афона Пахомий, составляя и редактируя жития, похвальные слова, сказания и службы русских подвижников, мог черпать и черпал полной рукой разные риторические прикрасы из источников, хорошо ему известных. В предисловии к житию митр Алексия Пахомий замечает, что, перечитав доступный ему книжный материал о святителе, «и҆ ꙗко цвћтци събравше ѿ многыⷯ въ є҆ди́но…, слово ѹстремихъ к̾ повћсти"¹⁰²⁸. Это очень характерно и откровенно. Не внося самобытного идейного творчества в русскую письменность, Пахомий не принёс оригинального в сравнении со своими учителями и в области внешней обработки материала. То тяжёлое впечатление, которое выносится из, прочтения писаний сланого в старину ритора, объясняется деланностью, натянутостью и искусственностью его риторических украшений. Отсутствие искреннего чувства, живого творчества везде заменяется шаблонной книжностью. Образы и фигуры, обычно не вытекая из содержания, не вызванные ни течением мысли, ни эстетикой чувства, вдвигаются в рассказ или приклеиваются к нему просто потому, что они, вычитанные у предшественников панегиристов, в обилии роились в памяти автора, что это было так принято у его учителей и нравилось русским читателям и слушателям, как новинка после забытого в эпоху татарщины художественного красноречия Кирилла Туровского. Мы имеем в писаниях нашего автора не картины оратора-художника, живущего идеей и чувством, а работы мозаика-ремесленника, механически сцепляющего в ряд узорчатые камешки, случайно попавшие под руку яркие цветы, собираемые без всякой системы на богатой подобными цветами книжной ниве византийско-славянской агиографии. Отмеченные нами более благоприятные симптомы – редкие исключения. От писателя, работавшего за куны и соболи, не имевшего поводов быть ни патриотом в чужой земле, ни искренним почитателем чужих святых, позволявшего даже сомневаться в достоверности чудес последних, ждать искренности глубокого чувства, а следовательно и красоты непосредственной простоты и художественной естественности, не приходится. Да это было и ненужно с точки зрения вкусов общества того времени. Для понимания этого общества идейная художественная картина была менее доступна, чем сцепленные внешне, но яркие цвета.

В панегиризме Пахомия Серба есть, впрочем, черта, которая ставит его выше Епифания Премудрого. Это сравнительно совестливое чувство меры в витийстве. В то время как у перво-биографа радонежского «великаго старца» витийство не знает границ и часто, подавляя фактическое содержание, затемняет и основную мысль, у Пахомия однообразные тропы и фигуры в большинстве случаев кратки и количество их, собранных в одном месте, сравнительно с Епифанием не велико; основная мысль у него не теряется в цветах красноречия, хотя с художественной стороны и не отмечается ими рельефнее. Вот почему житие Сергия Радонежского в первых пяти пространных редакциях Пахомия почти вдвое короче шестой редакции, сохранившей, по-видимому, бо́льшую часть Епифаниева витийства. С точки зрения чувства меры Пахомий стоит ближе к Григорию Цамблаку и Киприану. Но последний писал немого, а первый был недостаточно практичен в утилизации своего умения в том отношении, что писал на темы, не столь близкие русскому сердцу, как Пахомий. Преподобные Валаам Хутынский, Сергий и Никон Радонежские, Кирилл Белозерский, митрополиты Пётр, Алексий, Иона, архиепископы Иоанн, Моисей, Евфимий, дорогие русскому сознанию, были особенно симпатичны ему в XV веке по известным, нам обстоятельствам времени. Их то памяти и украшал практичный Пахомий Серб «по чину добре», Другая, очень рельефно выступающая черта повествовательно-похвальных работ Пахомия, – близость их стиля к стилю богослужебному.

При назначении названных работ для чтения за богослужением эта их особенность обличает в авторе большую практичность. Ей, при сравнительной краткости и практической современности работ, Пахомий обязан тем успехом, которым пользовались его писания у наших читающих предков, и это энергичное подражание ему, путём которого пошли наши панегиристы конца XV, XVI и XII веков, забыв сравнительно с ним Епифания Премудрого, Георгия Цамблака и Киприана.