Часть I. Значение преподобного Сергия Радонежского в истории русского монашества

Есть имена, которые носили исторические люди, жившие в известное время, делавшие исторически известное жизненное дело, но имена, которые уже утратили хронологическое значение, выступили из границ времени, когда жили их носители. Это потому, что дело, сделанное таким человеком, по своему значению так далеко выходило за пределы своего века, своим благотворным действием так глубоко захватило жизнь дальнейших поколений, что с лица, его сделавшего, в сознании этих поколений постепенно спадало все временное и местное, и оно из исторического деятеля превратилось в народную идею, а самое дело его из исторического факта стало практической заповедью, заветом, тем, что мы привыкли называть идеалом… Таково имя Преподобного Сергия: это не только назидательная, отрадная страница нашей истории, но и светлая черта нашего нравственного народного содержания (Ключевский В. О. Значение преподобного Сергия для русского народа и государства. – Речь на собрании Московской Духовной Академии в 1892 г., посвященном памяти Преподобного Сергия Радонежского).

Прежде, чем приступить к описанию жизни преподобного Сергия, необходимо охарактеризовать те источники, на которых основывается подобное описание.

Самым ранним памятником, посвященном Сергию, можно считать Похвальное слово преподобному Сергию, впервые произнесенное Епифанием Премудрым 25 сентября 1412 г. – в день освящения нового храма Троицы, совпавший с днем памяти Сергия и 20-летием его кончины (см. подробнее в 3 части настоящей книги). Критическое осмысление текста Слова вводит нас в творческую лабораторию первого биографа Сергия, ученика Преподобного, позволяет определить те источники, которыми пользовался писатель. Оказывается, литературным образцом для Епифания послужило Похвальное слово Кирилла Скифопольского, написанное в честь Евфимия Великого и Саввы Освященного и обычно сопровождающее жития обоих подвижников. Именно, два значительных фрагмента текста епифаньевской похвалы (первый – от слов «поне же светла и сладка, и просвещенна нам всечестных нашихь отець възсиа память» и до слов «и сего ради възненавидехь всякь путь неправды», второй – от слов «надписаниемь слова вменихомь и от нас днесь ныне похваляемь» и до слов «яко же жалом душу уязвити и к Богу чистымь житиемь подвигнути»: РГБ, Тихонр. № 705. Л. 107–107 об., 107 об. – 108; текст по этому списку издается в 4 части настоящей книги) основаны на сочинении Кирилла Скифопольского (ср. Великие Минеи Четии, собранные Всероссийским митрополитом Макарием. Декабрь, дни 1–5. М., 1901. Стлб. 552, 556–557). Отсюда можно сделать еще один вывод: Епифаний Премудрый был знаком с житиями Евфимия Великого и Саввы Освященного. Этот вывод послужит дополнительным аргументом, когда придется выделять текст Епифания Премудрого среди позднейших переработок Жития Сергия.

Первой публично обнародованной биографией Сергия оказалось жизнеописание святого, читающееся на страницах Троицкой летописи, составленной тем же Епифанием Премудрым (см. раздел в 3 части книги). Хотя изложение в летописи доведено до 1408 г., создана она после 1412 г., так как включила в себя рассмотренное выше Похвальное слово Сергию. Факты, касающиеся жизни Сергия и монахов Троицкого монастыря, изложены на пространстве 1374–1392 гг. Характерно, что в летописи обрисовано в основном участие Преподобного в «мирских» делах, тогда как в написанном позднее Житии агиограф сосредоточился на характеристике духовной жизни Сергия.

Около 1418 г. Епифаний написал ряд повестей для составлявшегося тогда же Летописного свода митрополита Фотия. В них тема Сергия получила дополнительное звучание: в Повести о Куликовской битве введен эпизод о благословенной грамоте Дмитрию Донскому, где Сергий «велел ему битися с татары»; первоначальное известие 1363 г. о приезде митрополичьих послов Павла и Герасима в Нижний Новгород было датировано 1365 г. и переделано таким образом, что единственным послом (но уже великого князя) стал Сергий Радонежскии, позакрывавший все церкви города ¹³.

Наконец, в конце 1418 – начале 1419 г. Епифаний завершил главный труд своей жизни – Житие благоговейно почитаемого учителя Преподобного Сергия Радонежского. Памятник не сохранился в отдельном виде, а реконструируется на основе позднейших редакций, к обзору которых мы и переходим. При Троицком игумене Зиновии (1432–1445 гг.) труд Епифания подвергся существенной переделке, целью которой, во-первых, было сокращение текста для более удобного использования в богослужебной практике, а во-вторых, введение новой концепции о преемнике Сергия, при этом преемником Сергия объявлялся не Савва Сторожевский (как это было на самом деле), а Никон Радонежский. Последнее может объясняться несколькими причинами, и главной из них являлась подготавливаемая канонизация Никона. Но не исключена и политическая подоплека события: Савва впоследствии игуменствовал «на Сторожах» – монастыре, принадлежавшем князю Юрию Звенигородскому, с которым Василий Темный вел полную драматизма борьбу за великое княжение, поэтому власти монастыря сочли за лучшее не упоминать имени подлинного преемника Сергия. Так или иначе, но в новой редакции текста рассказа о преставлении Сергия прозвучали слова: «постави же игумена в место себе Никона»; а как читалось это место в сочинении Епифания – мы теперь уже никогда не узнаем.

Литературная переработка епифаниевского Жития Сергия была выполнена выходцем с Афона, сербским агиографом Пахомием Логофетом. Первую редакцию Пахомий создал около 1438 г., она сохранилась в беловом оригинале – Троиц. № 746 (л. 209–246 об.). Судя по разметке тетрадей, в рукописи недостает последнего листа – именно с рассказом о преставлении Сергия. В позднейших копиях этот рас-каз читается (в версии, что преемником Сергия был Никон), но несет на себе вторичные черты (сопровождается Похвалой Сергию, выписанной из Жития Афанасия Афонского, – ее нет еще во второй редакции Пахомия, а впервые появляется в третьей). В самой рукописи Троиц. № 746 окончание текста переписано другой рукой и выписано из четвертой Пахомиевской редакции (именно, из списка Троиц. № 136).

Вторая редакция написана Пахомием около 1440 г., старшим списком является Чуд. № 151, 70–80-х годов XV в. Изложение доведено до рассказа о преставлении Сергия (преемником его назван Никон), но Похвалы Сергию нет. Составленная специально для Симонова монастыря (см. 3 часть настоящей книги), подверженная дополнительным вставкам из Жития Афанасия Афонского¹⁴ и Жития Федора Эдесского¹⁵, данная редакция осталась как бы в стороне от магистрального пути движения житийных текстов о Сергии в XV веке, все время находилась в Москве, а в XVI веке была использована при составлении Никоновской летописи.

Принципиально отличалась от предшествовавших Третья редакция Пахомия: рассказ о преставлении Сергия был дополнен Похвалой святому, выписанной из Жития Афанасия Афонского¹⁶, продолжен повествованием об обретении мощей в 1422 г. и Сказанием о посмертных чудесах. Эта новооткрытая редакция Пахомия Логофета¹⁷ явилась впоследствии источником последующих редакций: Четвертой, Пятой, Проложной и, возможно, принадлежащей Пахомию Редакции с записью чудес 1449 г. Третья редакция составлена около 1442 г. (см. 3 часть книги). При этом текст предшествующих двух старших редакций подвергся существенной переделке (характерный пример: в старших редакциях уход Сергия на Киржач объяснялся размолвкой с братией, а в Третьей редакции – благочестивым стремлением к уединению) и новым вставкам из Жития Афанасия Афонского¹⁸. Одновременно текст пополнился несколькими рассказами из епифаньевского Жития Сергия, опущенными в старших редакциях.

В рукописях XVI в. была обнаружена редакция Жития Сергия, не похожая на известные Пахомиевские переработки. В названии ее значится имя Епифания, а в Предисловии явно проступают черты младшего современника Сергия Радонежского, общавшегося с келейником Преподобного, его старшим братом Стефаном и со старцами, помнившими молодые годы Сергия. По словам автора, он начал собирать материалы для биографии Сергия через год или два после кончины святого старца и закончил свой труд только через 26 лет после смерти Сергия, т. е. в 1418–1419 гг. Стилистические признаки сближают Предисловие и последующий текст, кончая главой «О худости порт Сергиевых и о некоем поселянине», с другими произведениями Епифания Премудрого (подробнее см. в 3 части книги). Остальная половина памятника представляет компиляцию из известных редакций Пахомия Логофета.

Итак, казалось бы, выделен значительный фрагмент подлинной редакции Епифания Премудрого… Но существует вероятность, что и в данной части имеются вставки из произведений Пахомия. Одна из них выявляется из-за дублировки текста: сначала говорится, что Сергию в момент пострижения было 23 года, а ниже утверждается – 20 лет. Но нам посчастливилось найти список (МДА, № 88), обладающий свойствами протографа: в нем вставки из Четвертой Пахомиевской редакции сделаны на полях другим почерком (в остальных списках они читаются уже в основном тексте), в частности, и фраза о 23-летнем возрасте Сергия в момент пострижения. Еще лучшим списком (к сожалению, неполным – текст в нем обрывается на главе «О начале игуменства святого») является список РНБ, Собр. Общества любителей древней письменности, F. 185: в нем фраза о 23-летнем возрасте Сергия вообще отсутствует.

Таким образом, мы приходим к заключению, что фрагмент Пространной редакции Жития Сергия XVI в., начинающийся с Предисловия и кончающийся главой «О худости порт Сергиевых и о некоем поселянине», является первой частью епифаньевского Жития Сергия (вторая же половина, подвергшаяся тенденциозной переделке, вряд ли сохранилась до нашего времени). Лучшими списками фрагмента можно признать рукописи ОЛДП, F. 185 (но она неполная) и МДА, № 88 (без учета вставок на полях из Четвертой редакции Пахомия Логофета). Помимо фактических признаков (свидетельствующих, что текст написан явно современником и учеником преподобного Сергия) и стилистических совпадений с другими произведениями Епифания Премудрого, можно указать еще на одну черту, позволяющую сблизить рассмотренный фрагмент Жития с епифаньевским Похвальным словом Сергию: это – использование одних источников (сочинений Кирилла Скифопольского). Похвала Кирилла Евфимию Великому и Савве Освященному использована, как мы помним, в Похвальном слове Сергию, но отдельные выражения встречаются и в Житии Сергия¹⁹; гораздо большее число заимствований видим из Жития Саввы Освященного того же Кирилла Скифопольского (о чем ниже), а вот на пример из Жития Евфимия Великого автор прямо ссылается (МДА, № 88. Л. 290–290 об.).

Теперь можно приступить к изложению содержания Жития преподобного Сергия: при этом первая его половина, напоминаем, известна по подлинному тексту Епифания Премудрого, а вторая – только в переработках Пахомия Логофета.

Когда родился Сергий? Когда принял пострижение? Известно, что умер преподобный старец 25 сентября 6900 г. (от сотворения мира) – так записано в Троицкой летописи. Поскольку Епифаний Премудрый придерживался мартовского стиля летоисчисления, то дата переводится как 1392 г. Пахомий Логофет везде приводит также 6900 г., но он пишет в то время, когда уже был принят сентябрьский счет, – следовательно, переписывает дату из своего источника некритически. По Епифанию, Сергий жил 70 лет, из них в монашестве – 50 лет: так значится во всех старших списках Похвального слова Сергию (и только позднее эти цифры стали исправляться на 78 и 55, соответственно, – на основании данных Пахомия). По Пахомию, Сергий жил 78 лет (так записано в рассказе о преставлении святого) и постригся в 23 летнем возрасте. Данные Похвального слова Сергию подтверждаются текстом епифаньевского Жития Сергия: родился Сергий «в княжение великое тферьское при великом князе Димитрии Михайловиче, при архиепископе пресвященнем Петре, митрополите всеа Руси, егда рать Ахмулова» (МДА, № 88. Л. 291 об.) – т. е. в 1322 г.²⁰; постригся же Сергий «боле двадесятий убо лет видимою връстою» (МДА, № 88. Л. 310 об.) – т. е. в 1342 г.

Следовательно, в отношении жизни Сергия существовали две хронологические системы: по Епифанию Премудрому, Сергий родился в 1322 г., принял пострижение 7 октября 1342 г., скончался 25 сентября 1392 г.; по данным Пахомия Логофета, Сергий родился в 1313 г., постригся в 1336 г., скончался в 1391 г. (даты Пахомия приведены по сентябрьскому исчислению).

Предпочтение следует отдать фактам, которые привел Епифаний Премудрый: ведь Епифаний жил в Троицком монастыре еще при самом Сергии (в 1380 г. он переписал в монастыре Стихирарь – Троиц. № 22), собирал сведения о Преподобном от его старшего брата Стефана, от Сергиева келейника и от других старцев «самовидцев» иноческой жизни радонежского подвижника. Пахомий же работал спустя полвека после смерти старца, когда вряд ли были живы очевидцы, а вероятность искажений записанных данных, естественно, возростала. Можно, кажется, понять, как произошла ошибка в числе прожитых Сергием лет: при переписке фразы «и тако почи о Господи месяца сентевриа в 25 день, жив лет 70, и положиша же честное его тело в монастыри» союз «и» был понят писцом как цифра 8 и, таким образом, в редакциях Пахомия текст принял вид: «жив лет 78, положиша же честное его тело в монастыри». Вторичность хронологической системы Пахомия Логофета следует уже из того, что, будучи наложенной на текст Епифания, она привела к противоречивости фактов (например, каким образом Сергий, поставленный игуменом в 1354 г., мог постричь 12-летнего племянника Федора, родившегося до 1337 г. ?). Непоследовательность Пахомия проявилась и в различном определении возраста Сергия при пострижении в монахи: в первой редакции (Троиц. № 746) он еще следует за Епифанием и называет «20 лет» и только в последующих редакциях пишет «лет 23».

Итак, будущий великий подвижник родился в семье ростовского боярина Кирилла, проживавшего в селе под Ростовом. Младенец был крещен на 40 день после рождения и назван в честь одного из апостолов Варфоломеем. Память апостола Варфоломея празднуется 11 июня (Варфоломей и Варнава), 30 июня (в числе 12 апостолов), 25 августа (перенесение мощей). Исследователи более склоняются к дню 11 июня, когда имя апостола Варфоломея особенно почиталось, но у нас имеются аргументы и другого рода. Епифаний в Житии Сергия записал легенду, что рождение Варфоломея сопровождалось знамениями, которые истолкованы были в том смысле, что он «явится ученик Святыа Троица» и «сосуд избран Святому Духу». Ниже будет показано, что вплоть до XV в. храмовым днем Троицких церквей был праздник Сошествия Святого Духа на апостолов (отмечавшийся на Пятидесятницу, а также в предшествующий и последующий день). Пятидесятница в 1322 г. приходилась на 30 мая, и ближайшим к ней днем, когда отмечалась память апостола Варфоломея, было 11 июня. Епифаний вряд ли имел точные данные на этот счет и поэтому пользовался литературными образцами. В частности, эпизод с крещением Варфоломея целиком заимствован из Жития Федора Эдесского:

В литературе (даже исследовательской) распространено утверждение: младенца нарекали по имени того святого, память которого приходилась на день крещения (через 40 дней после рождения). Поскольку героя нашего повествования нарекли при крещении Варфоломеем, то родился он, следовательно, 3 мая. Это рассуждение ошибочно. В самом Житии Сергия о таком правиле наречения имени при крещении ничего не сказано, да и весь эпизод с крещением Варфоломея, как мы установили, имеет литературное происхождение. Убедимся, как на самом деле происходил выбор крестильного имени в XIV-XV вв. (по летописям этого времени)²¹.

В источниках отмечены многочисленные случаи крещения младенцев в княжеских семьях, в боярских семьях повидимому придерживались тех же обычаев.

7 сентября 1317 г. у Ивана Калиты родился сын, наречен Семеном – скорее всего, в честь Симеона Столпника (1 сентября).

11 декабря 1319 г. у Ивана Калиты родился сын, наречен Даниилом – в честь Даниила Столпника, память которого пришлась на день рождения!

4 июля 1329 г. у Ивана Калиты родился сын, наречен Андреем – в честь Андрея Критского, память которого пришлась на день рождения!

12 апреля 1337 г. у Семена Гордого родился сын, наречен Василием – очевидно, в честь Василия Парийского, память которого пришлась на день рождения!

15 декабря 1347 г. у Семена Гордого родился сын, наречен Даниилом – скорее всего, в честь Даниила Столпника (11 декабря). 7 сентября 1349 г. у Семена Гордого родился сын, наречен Михаилом – в честь Чуда архангела Михаила в Хонех (6 сентября).

12 октября 1350 г. у Ивана Красного родился сын, наречен Дмитрием – в честь Дмитрия Солунского (26 октября).

3 февраля 1352 г. у Семена Гордого родился сын, наречен Семеном – в честь Симеона Богоприимца, память которого пришлась на день рождения!

15 июля 1353 г. у Андрея Ивановича (сына Калиты) родился сын, наречен Владимиром, память которого пришлась на день рождения !

30 декабря 1371 г. у Дмитрия Донского родился сын, наречен Василием – в честь Василия Великого (1 января).

26 ноября 1374 г. у Дмитрия Донского родился сын, наречен Юрием – в честь св. мученика Георгия, память которого пришлась на день рождения!

14 августа 1382 г. у Дмитрия Донского родился сын, наречен Андреем – в честь Андрея Стратилата (19 августа).

29 июня у Дмитрия Донского родился сын, наречен Петром – в честь апостола Петра, память которого пришлась на день рождения !

8 января 1388 г. у Дмитрия Донского родилась дочь, названная Анной – в честь Анны пророчицы (3 февраля).

18 января 1389 г. у Владимира Андреевича Храброго родился сын Ярослав, нареченный в крещении Афанасием – в честь Афанасия Александрийского, память которого пришлась на день рождения!

15 мая 1389 г. у Дмитрия Донского родился сын, крещен Константином – в честь царя Константина (21 мая). 26 января 1390 г. у Владимира Андреевича родился сын Федор – крещенный в честь Федора Студита, память которого пришлась на день рождения!

9 июля 1394 г. у Владимира Андреевича родился сын Василий, названный, скорее всего, по имени отца (15 июля).

30 марта 1395 г. у Василия Дмитриевича родился сын, названный Георгием, при этом возможны варианты: в честь преп. Георгия иже в Малеи (4 апреля), в честь Георгия митрополита Митиленского (7 апреля), в честь Георгия епископа Антиохийского (19 апреля), но вероятнее всего – в честь Георгия Победоносца (23 апреля).

15 января 1397 г. у великого князя Василия Дмитриевича родился сын Иван, названный или в честь Иоанна Кущника, память которого приходилась на день рождения, или Иоанна Златоуста (30 января).

6 декабря 1401 г. у Василия Дмитриевича родился сын Даниил, названный в честь Даниила Столпника (11 декабря).

13 января 1405 г. у Василия Дмитриевича родился сын Семен, нареченный в честь или преп. Симеона Ветхого (26 января), или Симеона Богоприимца (3 февраля).

10 марта 1415 г. у Василия Дмитриевича родился сын, который, судя по летописному рассказу, наречен в тот же день Василием – скорее всего в честь Василия епископа Анкирского (22 марта)²².

22 января 1440 г. у Василия Темного родился сын Иван – по дню рождения назван Тимофеем, а крещен в честь Иоанна Златоуста (перенесение мощей – 27 января).

22 января 1441 г. у Василия Темного родился сын Юрий – крещен в честь Георгия епископа Амастридского (21 февраля). 13 августа 1446 г. у Василия Темного родился сын Андреи – крещен в честь Андрея Стратилата (19 августа).

В июле 1449 г. у Василия Темного родился сын Борис – назван, очевидно, в связи с праздником Бориса и Глеба (24 июля).

8 августа 1452 г. у Василия Темного родился сын Андрей – назван в честь Андрея Стратилата (19 августа).

15 февраля 1458 г. у Ивана Васильевича родился сын, назван Иваном – по-видимому в честь праздника обретения главы Иоанна Предтечи (24 февраля).

18 апреля 1474 г. у Ивана Васильевича родилась дочь Елена – названная, очевидно, в честь царицы Елены (21 мая).

28 мая 1475 г. у Ивана Васильевича родилась дочь Феодосия – названа, очевидно, в честь муч. Феодосии Тирской (29 мая).

19 мая 1476 г. у Ивана Васильевича родилась дочь Елена – названа в честь царицы Елены (21 мая).

25 марта 1479 г. у Ивана Васильевича родился сын Василий, названный в честь Василия Парийского (12 апреля), но крещен 4 апреля (!) – т. е. ранее дня того святого, по которому выбрано крестильное имя.

23 марта 1480 г. у Ивана Васильевича родился сын Юрий – крещен в честь Георгия Митуленского (7 апреля).

6 октября 1481 г. у Ивана Васильевича родился сын – наречен Дмитрием в честь Дмитрия Солунского (26 октября).

10 октября 1483 г. у Ивана Ивановича родился сын Дмитрий – наречен в честь Дмитрия Солунского (26 октября).

21 марта 1487 г. у Ивана Васильевича родился сын Симеон – назван повидимому в честь Симеона епископа Персидского (17 апреля).

5 августа 1490 г. у Ивана Васильевича родился сын Андрей – крещен в честь Андрея Стратилата (19 августа).

Заметим также, что в 1530 г. 25 августа (в день Варфоломея и Тита) у Василия III родился сын Иван – крещен в честь Иоанна Предтечи (усекновение главы – 29 августа), а обряд крещения состоялся 4 сентября в Троице-Сергиевом монастыре.

Из приведенного обзора следует, что крестильное имя в княжеских семьях выбиралось в большинстве случаев по дню святого, отстоящему от дня рождения в пределах одной-двух недель. Сам же обряд крещения мог происходить и на 40 день после рождения, и раньше – это зависело от состояния здоровья ребенка и от других факторов. Интересен случай с крещением будущего Василия III – он был крещен 4 апреля 1479 г. (на 10 день после рождения), но ранее 12 апреля – памяти святого Василия Парийского, в честь которого было выбрано крестильное имя.

Возвращаясь к истории с Сергием Радонежским, можем сказать, что родился он незадолго перед 11 июня 1322 г. (чем и вызван выбор крестильного имени – Варфоломей), но его предопределение Святой Троице было связано, скорее всего, с рождением в дни празднования Сошествия Святого Духа (29–30–31 мая). Такое объяснение, на наш взгляд, более естественное, потому что легенда, изложенная Епифанием («преже рождениа его избран Богом и пронаречен» – МДА, № 88. Л. 287), имеет более литературное происхождение²³, чем реальные основания.

Сосредоточимся теперь на основных моментах биографии Варфоломея-Сергия. Когда-то имение боярина Кирилла «богатством многым изобилуя», но впоследствии «оскудело». Когда же стол великого княжения занял Иван Калита и его доверенные лица, собирая «выход» для Орды, устроили настоящее «насилие и гонение» в Ростове, то Кирилл предпочел за лучшее со всем семейством переехать в пределы Московского княжества (именно – в волость Радонеж), где переселенцам давали некоторую «льготу». Время переселения Кирилла может быть определено. Упоминаемое в Житии Сергия великое княжение Ивана Калиты началось, судя по Троицкой летописи, в 1328 г. При описании ростовского периода жизни семьи Кирилла рассказывается об обучении Варфоломея грамоте в 7-летнем возрасте (и аналогично – его младшего брата Петра). Это указывает по меньшей мере на 1330 г. Но приведенное в тексте Жития увещание матери Варфоломея: «И двою на десять не имаши лет, грехи поминаеши, кыа же имаши грехи?» – позволяет говорить, что переезд в Радонеж вряд ли состоялся ранее 1334 г.

Варфоломей с юных лет отличался необыкновенным благочестием, стремлением к аскетизму и уединению. И в облике, и во всех его поступках проявлялась печать будущего служения Богу. «Старци же и прочии люди, – перефразирует Епифаний слова Жития Саввы Освященного, – видевши таковое пребывание уноши, дивляхуся, глаголюще: Что убо будет уноша съй, иже селику дару добродетели сподобил его Бог от детьства» (МДА, № 88. Л. 298–298 об.)²⁴.

Но осуществить свое давнее желание – стать иноком – Варфоломей смог только после того, как его родители Кирилл и Мария под старость ушли в монастырь: «постригостася в мнишескый чин, отъидоша кыйждо ею в своа времена в монастыря своа, и мало поживша лет в черньчестве, преставистася от житиа сего, отъидоста к Богу» (МДА, № 88. Л. 302). Епифаний не пишет, в каком монастыре постриглись Кирилл и Мария, но известно, что похоронены они были в хотьковском Покровском монастыре. Об этом упомянуто уже в жалованной ружной грамоте 1506 г. великого князя Василия III причту церкви Покрова Богородицы «в манастыре на Хотькове, где лежат Сергея чюдотворця родители, отец его Кирило да мати Марья»²⁵. Монастырь был смешанный, и в 1506 г. в нем проживало 17 старцев и стариц. Есть все основания считать, что монастырь на Хотькове являлся домовым монастырем семьи боярина Кирилла: в нем постриглись и были похоронены сам Кирилл и его жена Мария, здесь, согласно Житию Сергия, принял пострижение после смерти своей жены старший брат Варфоломея Стефан. Синодик монастыря сохранил и другие уникальные семейные сведения, судя по тому, что в XIX веке над гробницей Кирилла и Марии хранился образ Знамения Божьей Матери «старинного иконного писания» с изображением всей семьи, в том числе Стефановой жены Анны и Петровой – Екатерины²⁶.

Основание Хотьковского монастыря, таким образом, следует относить ко времени между 1334 г. (когда приблизительно совершился переезд Кирилла в Радонеж) и 1342 г. – годом пострижения Варфоломея (естественно, уже после пострижения своих родителей и брата Стефана). Возникновение Хотьковского монастыря представляет собственно типичную историю построения подобных монастырьков в XIV-XV вв.: приходская церковь на погосте или в личной усадьбе вотчинника обрастается монашескими кельями и становится постоянно или на время монастырем. Такие монастыри – довольно частое явление в Новгородских землях XV в. (см Писцовые книги Новгородских пятин кон. XV в.). На территории Московского княжества характерные примеры также можно привести: в соседней с Радонежем волости Кинеле в конце XIV в. мелкий вотчинник Никита Камчатый поставил в усадьбе церковь Воскресения, принял впоследствии монашество и стал игуменом в «своем монастыре»²⁷; известный в XV в. Троицкий игумен, а затем Новгородский архиепископ Серапион, первоначально был священником Покровской церкви в селе Пехорке, но после смерти жены постригся в монастырьке при той же церкви²⁸.

После того, как ушли в монастырь престарелые родители Варфоломея²⁹ и принял постриг в том же Хотьковском монастыре старший брат Стефан (овдовевший к тому времени), Варфоломей, согласно Житию, уговаривает брата избрать путь пустынножительства. В нескольких верстах от Хотькова находится точно такое же место – пологий холм Маковец, южная оконечность которого омывается речкой Кончурой (Хотьковский холм стоит на берегу реки Пажи). В Житии события представлены так, будто братья случайно нашли это пустынное место, но, думается, здесь располагалось владение Стефана, которое он передал Варфоломею после своего пострижения в монахи³⁰. Во всяком случае, на эту мысль наводит фраза, сохранившаяся во 2 части Жития, – оспаривая впоследствии право (!) быть игуменом на Маковце, Стефан говорит: «Кто есть игумен на месте сем? Не аз ли преже седох на месте сем?» (Троиц. № 746. Л. 236). В Житии далее говорится, что братья поставили келью, срубили церковь, которую посвятили Святой Троице. Стефан, однако, вскоре уходит в Москву, не выдержав «скорбного» и «жесткого» жития, и становится монахом Богоявленского монастыря, купив себе там келью (Богоявленский монастырь был особножительным).

Варфоломей остается в пустыни в одиночестве. Через некоторое время он «призывает» к себе игумена Митрофана (конечно же – из своего родового монастыря на Хотькове) и «приказывает» ему постричь себя. Игумен «незамедленно вниде в церковь» и постригает Варфоломея в ангельский образ и нарекает его именем Сергия (пострижение состоялось 7 октября, в день памяти святых мучеников Сергия и Вакха). Юноше было тогда 20 лет, следовательно, шел 1342 г. С этого года и начинается отсчет истории Троице-Сергиевой Лавры.

Это случилось, как правильно полагает Епифаний, в начале великого княжения Семена Гордого. Но агиограф напрасно решил, что Радонеж достался младшему сыну Калиты – князю Андрею Ивановичу (МДА, № 88. Л. 300). Согласно завещанию Ивана Калиты, Радонежская волость вошла в состав удела великой княгини-вдовы Ульяны: «А се даю княгини своей с меншими детми: Сурожик, Мушкову гору, Радонежское, Бели, Воря, Черноголовль, на Вори свободка Софроновская, Вохна, Деиково раменье, Данилищова свободка, Машев, Селна, Гуслиця, Раменье, что было за княгинею»³¹. До начала 70-х годов правительницей удела оставалась княгиня Ульяна, и лишь после ее смерти (около 1374 г.) владения княгини были поделены между великим князем Дмитрием и его двоюродным братом Владимиром Андреевичем, причем Радонеж достался князю Владимиру.

После пострижения два года жизнь Сергия протекала уединенно, но в постоянном борении с нечистыми силами, пытавшимися изгнать праведника из своего жилища. Иногда бесы являлись «стадом бесчинно», но блаженный уничтожал их козни молитвой. В другой раз через расступившуюся стену «очивесть» вошел сам дьявол со множеством бесов, угрожающе скрежещущих зубами, но преподобный защитился от них с помощью молитвы и честного креста. «Многажды же диавол хотя устрашити его, – драматизирует ситуацию агиограф, основываясь на параллелях из Жития Саввы Освященного, – овогда же зверми, овогда же змиами претваряшеся… Богоносный же отець наш Сергие вся неприазненаа его мечтаниа и козни акы дым разганяа… , еуангельское слово на сердце полагаа, Господ ем реченнаа: С дах вам власть наступати на змиа и на скорпиа и на всю силу вражию» (МДА, № 88. Л. 331 об.)³².

Через некоторое время вокруг Сергия собирается братия, достигнув вскоре количества 12 человек. Монашествующие построили кельи, обнесли монастырь тыном, а у ворот поставили «вратаря». Сергий сам «николи же ни часа празден пребываше»: рубил дрова, молол зерно, пек хлеб, шил на братию обувь и одежду, черпал от источника воду, возносил ведра на гору и ставил у каждой кельи. Питался преподобный только хлебом и водою, ночь же проводил без сна в молитве.

Какое-то время жизнью маленькой обители руководил Хотьковский игумен Митрофан. Но после его смерти встал вопрос о том, кто займет его место. О смирении Сергия и его нежелании принять священнический сан Епифаний попрежнему описывает словами Жития Саввы Освященного: «А на обедню призываше некоего чюжаго, попа суща саном или игумена сътарца, и того приимаше и повелеваше ему творити святую литургию: сам Сергий испръва не хотяше поставлениа презвитерьска или игуменьства приати многаго ради и конечнаго смирениа. Имеаше бо в себе кротость многу и велико истинное смирение, во всем всегда подражав своего владыку Господа нашего Исуса Христа»; и далее: «Сергий не хотяше поставлениа поповьства или игуменьства възяти: глаголаше бо присно, яко зачало и корень есть санолюбиа еже хотети игуменьства» (МДА, № 88. Л. 322)³³.

Тем не менее братья единодушно выбирают Сергия старейшиной, а замещавший главу русской церкви епископ Афанасий в Переяславле-Залесском ставит Сергия в игумены основанного им монастыря.

Дата поставления Сергия в игумены в Житии не обозначена, но сказано, что поставил его епископ Афанасий Волынский, замещавший митрополита Алексия, находившегося в то время в Константинополе. По сбивчивым летописным указаниям, Алексий ездил в Константинополь дважды – в 1353–1354 и 1355–1356 гг. Время второй поездки исключается, так как, согласно Житию, Сергий уже в качестве игумена постриг 12-летнего сына своего старшего брата Стефана, родившегося не позже 1342 г. (в этом году, как мы помним, Стефан овдовел и постригся в монахи). Следовательно, Сергий был поставлен в игумены в 1353–1354 гг. Исторические реалии определенно указывают на 1354 год. Во-первых, документально засвидетельствовано пребывание Алексия в Византии как раз в 1354 г.: подорожная грамота ордынской ханши Тайдулы на проезд в Константинополь выдана Алексию 11 февраля 1354 г., а поставлен Алексий в митрополиты патриархом Филофеем 30 июня 1354 г. Далее, по русским источникам отмечено пребывание епископа Афанасия в Переяславле также в 1354 г.: в этом году («в лето 6862») чернецом Иоанном Телешем было написано Евангелие (ГИМ, Син. № 67) «при великом князе Иоанне Ивановиче, при епископе Афонасии Прияславьскомь». Наконец, исходя из канонических правил о возрасте игумена (не моложе 33 лет), опять же следует предпочесть 1354 г., когда Сергию шел 33-ий год.

После принятия старейшинства Сергий не изменил своего правила чернеческого: «собою образ творя, и на дело преже всех исходя, и на церковное пение преди всех обреташеся». Литературным образцом для Епифания теперь служило Житие Феодосия Печерского (ночные обходы Сергия и «нищетный образ» игумена, не позволявший пришельцам опознать в нем великого светильника земли Русской)³⁴. Слава о Радонежском подвижнике перелетела за границы Московского княжества, и вот уже многие «от различных градов и от стран пришедше к нему и живяху с ним». Среди пришедших к Сергию агиограф выделяет смоленского архимандрита Симона, принесшего многое «имение» и давшего его на «строение» монастыря.

В 60-е годы XIV в. Сергий, очевидно, входит в круг доверенных лиц митрополита Алексия и выполняет его дипломатические поручения (достаточно вспомнить случай с закрытием церквей в Нижнем Новгороде)³⁵. Сергий активно также помогает митрополиту в более масштабном мероприятии – проведении монастырской общежитийной реформе, о которой подробнее расскажем ниже.

С начала 70-х годов положение Троице-Сергиева монастыря меняется. С самого своего основания монастырь входил в удел великой княгини Ульяны, вдовы Ивана Калиты, и, следовательно, находился под ее патронатом. Около 1374 г. княгиня Ульяна умерла, а ее владения, как мы упоминали, были поделены между великим князем Дмитрием Ивановичем и Владимиром Андреевичем, которому в том числе достался и Радонеж³⁶. С этого времени князь Владимир часто посещает Сергиев монастырь³⁷, организует бесперебойное снабжение его всем необходимым³⁸ (ранее монахам нередко приходилось голодать).

С 1374 г. авторитет Сергия Радонежского резко возрастает. Летом этого года Преподобный помогает князю Владимиру основать в Серпухове монастырь (Высоцкий) и благословляет на игуменство своего ученика Афанасия. Осенью с Сергием знакомится сам великий князь Дмитрий, и Преподобный крестит родившегося 26 ноября в Переяславле его сына Юрия.

В последующие годы отношения Сергия с великокняжеской семьей становятся еще тесней. В 1378 г. митрополит Киприан обращается к Сергию и его племяннику Федору как к духовным отцам великого князя (кстати, Федор – основатель придворного Симоновского монастыря). В 1380 г. накануне грозного сражения на Куликовом поле великий князь испрашивает у Сергия благословение и дает обет построить монастырь в честь Богородицы. Свое обещание князь выполняет в следующем году: повелением Дмитрия Ивановича Сергий основывает Успенский Стромынский монастырь на реке Дубенке, освященный в воскресенье 1 декабря 1381 г.

В мае 1381 г. Сергий с митрополитом Киприаном крестят первенца Владимира Андреевича-сына Ивана. В 1385 г. великий князь снова призывает Сергия в Москву крестить родившегося 29 июня сына Петра.

Осень 1385 г. оказалась, можно сказать, выдающейся в жизни Сергия Радонежского. В Филиппов пост (с 14 ноября до Рождества Христова) Преподобный по просьбе великого князя Дмитрия ездил в Рязань, где «укротил» свирепого князя Олега и содействовал заключению между Москвой и Рязанью «вечного мира». На обратном пути, в великокняжеской Коломне Сергий основывает Голутвинский Богоявленский монастырь и благословляет на игуменство своего ученика Григория. В тот же Филиппов пост, по возвращении в родной Троицкий монастырь, Сергий удостоился видения: сама Богоматерь в сопровождении апостолов Петра и Иоанна Богослова посетила Преподобного и обещала свое покровительство основанной им обители³⁹.

В мае 1389 г. произошло последнее свидание Сергия с его духовным сыном, тяжело заболевшим великим князем Дмитрием. В качестве духовника Сергий свидетельствовал завещание Дмитрия Ивановича, в котором великое княжение Владимирское объявлялось наследственным владением московских князей и тем самым устанавливался основной принцип единодержавия. Сергий Радонежский, таким образом, освятил своим авторитетом рождение новой государственности, складывавшейся в тяжелых внутренних противоречиях и в острейшей борьбе с внешней угрозой.

Сергий не на много пережил своего духовного сына. Великий старец скончался 25 сентября 1392 г.

Последние события жизни преподобного Сергия дошли до нас только в описании Пахомиевских редакций. Но и здесь легко выделить основу, принадлежащую Епифанию Премудрому: ориентируемся при этом на источники, которые агиограф использовал в предшествующих разделах своего труда.

В главке о видении Исаакием и Макарием ангела, служившего с Сергием, игумен признается ученикам: «Его же видесте – аггел Господень есть, и не токмо днесь, но и по вся дни служит с нами» (Троиц. № 746. Л. 234). Отметим, что и в Житии Евфимия Великого «многажды зряше аггела, литургия творяща с ним» (ГИМ, Чуд. № 310. Л. 966).

Ученик Преподобного Симеон удостоился на литургии видения Божественного огня, «сходя в святом жертвенику, осеняше олтарь, окружав окрест святыа трапезы, последи же святого трищи окруживши, яко мнетися, оному в огни от главу до ногу быти; и егда хотяше святый причаститися, тъй же огнь свится, яко же некая плащаница, и вниде в святый потир» (Троиц. № 746. Л. 246 об.). И здесь находится точная параллель в Житии Евфимия Великого: «Внезапу яко огнь с небесе сшед врьху олтаря, яко и понявица (плащаница), и покры Великого Еуфимия» (Чуд. № 310. Л. 965 об.).

В заключение заметим, что костяк рассказа о преставлении Сергия выписан из Жития Саввы Освященного:

Кроме того, перечисленными источниками объясняется проникновение в Житие Сергия таких названий, как «великая лавра» (ср. Житие Саввы Освященного), тяготение святого к уединению и «возлюбленному безмолвию» (ср. Житие Евфимия Великого: Чуд. № 310. Л. 942–945, 950–954), «светозарные», «блистающие» и «огненные» лики и явления (см. особенно в Житии Афанасия Афонского).

Выявление источников Жития Сергия Радонежского помимо всего прочего приводит к двум выводам принципиального значения. Вопервых, это показывает, что стиль Епифания Премудрого сформировался под влиянием памятников отечественной агиографии и переводной византийской литературы. Во-вторых, объясняет описанные в Житии Сергия многочисленные явления «Божественного света», уединения в «возлюбленном безмолвии», случаи общения с божественными силами – не исихазмом Паламитского толка, а влиянием тех же аскетических и агиографических сочинений ранневизантийской литературы.

В Житии Сергия Радонежского имеется особая глава, рассказывающая о введении в монастыре общежития. Эта реформа связывается с посланием патриарха Филофея, убеждавшего Сергия в преимуществах общего жития перед особножительством. Филофей занимал патриарший престол дважды: в 1353–1354 и 1364–1376 гг. Очевидно, что Сергий, поставленный в игумены в 1354 г. в момент отсутствия митрополита Алексия на Руси, не мог быть известен ни митрополиту Алексию, ни тем более патриарху Филофею. Следовательно, речь может идти только о втором патриаршестве Филофея, и мы получаем приблизительную хронологическую привязку для времени введения общежития в Троице-Сергиевом монастыре: 1364–1376 гг.

В литературе утвердилось мнение о преподобном Сергии как инициаторе проведения монастырской реформы на Руси. Но при более внимательном ознакомлении с источниками данный вывод должен быть существенно скорректирован: на самом деле инициатива проведения реформы монашеской жизни принадлежала другому лицу – митрополиту Алексию (да иначе и не могло быть) и осуществлялась в более широком плане. Сопоставим ранние известия летописей и агиографических памятников о монастырях с общежительным устройством, которые возникли при митрополите Алексии.

Самой первой из обителей, построенных по инициативе митрополита Алексия, является Владычин монастырь в Серпухове. Источником сведений о ранней истории монастыря является «Сказание о начале Владычнего монастыря». В «Сказании» говорится, что митрополиту Алексию был слышен «глас» от иконы Богородицы: «Алексие, подобает тебе монастырь поставити имени Моему, купно же и себе в память». Согласно памятнику, основание монастыря датируется 1362 г., инициатива его построения приписана митрополиту Алексию, пославшего своего келейника Варлаама на «изыскание места».

Вопрос о времени создания самого «Сказания» остается открытым. Текст, который был изображен на «доске» – «не очень древнего письма», опубликован В. А. Рождественским⁴⁰. Аналогичный текст я обнаружил в списке начала XIX в. (бумага с датой 1809 г.) – РГБ, ф. 344 (Собр. П. П. Шибанова), № 33 (Л. 137 об. – 142). Другой вариант «Сказания» (где основание монастыря датируется 1367 г. – но это вторичное исправление) содержится в списках конца XVII – начала XVIII в.: РГБ, ф. 256 (Собр. Н. П. Румянцева), № 364 (Л. 287–289) – судя по пометам писца на л. 70 об., 308 об., 312, сборник переписывался в 1699–1700 гг.; ГИМ, Синодальное собр., № 85 (Л. 73–76). Филиграни: 1) Герб Амстердама на пьедестале, под которым лигатура из литер СУН, контрамарка ТУ; 2) Герб Амстердама с контрамаркой BEAUVAIS. По новому справочнику для филиграней «Герб Амстердама», составленному Т. В. Диановой, эта бумага датируется 1712–1715 гг.

Чтобы получить представление об авторе «Сказания о начале Владычнего монастыря», памятник необходимо сопоставить с Житием митрополита Алексия, созданном в конце XVII в. при патриархе Адриане (ГИМ, Синодальное собр., № 596. Л. 13–23). Последняя редакция составлена, несомненно, Евфимием Чудовским, поскольку в Синодальной рукописи имеются его автографы – на вклеенных листах 73, 85, 89 (на греческом и русском языках), кроме того, пометами Евфимия буквально испещрены поля всей рукописи⁴¹. Сборник Син. № 596 написан около 1697 г., бумага с филигранью: Гербовый щит с лилией под короной, под щитом лигатура WR, контрамарка IV – Дианова и Костюхина, № 966 (1697 г.). Сказание о Владычнем монастыре и Житие митрополита Алексия сближаются рядом уникальных сведений о Руси XIV в., в основном касающихся личности митрополита Алексия и основанного им Чудова монастыря. Так, Житие рассказывает о древнем «благочинии» в Чудове монастыре, о знакомстве Алексия с греческим языком, его переводе Нового Завета, а также о переводе с греческого книги Литургиария митрополитом Киприаном. «Сказание» содержит сведения о Варлааме, келейнике митрополита Алексия, митрополичьем дьяконе Герасиме, знает точную дату смерти Варлаама (5 мая 1377 г.), описывает освящение церкви Введения Пречистой Богородицы во Владычнем монастыре митрополитом Алексием, называет Алексия «художным» и, в заключение, неожиданно помещает заметку о погребении митрополита Алексия в «созданнем от него» Чудове монастыре.

По очевидной связи автора с Чудовым монастырем и проявленным обширным библиографическим познаниям Житие митрополита Алексия давно уже приписывается Евфимию Чудовскому. Мы усиливаем это предположение открытием указанных выше автографов Евфимия в рукописи Син. № 596. Добавим, что упоминание в Житии грамоты Алексия, найденной автором в казне Рязанской митрополии, следует сопоставить с данными о работе Евфимия в 1690 г. в Переяславле Рязанском в келии Рязанского митрополита Авраамия (тогда-то Евфимий мог быть и во Владычнем монастыре, расположенном на другом берегу реки Оки). Все изложенное позволяет считать автором «Сказания о начале Владычнего монастыря» монаха Евфимия Чудовского и датировать памятник 90-ми годами XVII в.

Следующим подвигом Алексия было строительство в Москве монастыря во имя Чуда архангела Михаила в Хонех. По Троицкой летописи, монастырь в Кремле был основан в 1365 г. и стал домовым монастырем русских митрополитов.

Не известно, когда был точно основан святителем Алексеевский женский монастырь в Москве. Легенда сообщает, что митрополит Алексий построил монастырь для своих сестер. Некоторым ориентиром служит известие Троицкой летописи под 1393 г. о смерти игуменьи «Алексиевской» Ульяны: она происходила «от града Ярославля», монашествовала «лет боле 30» и была «общему житью женскому начальница»⁴². Летопись сообщает только общее число лет жизни Ульяны в монашестве, но не говорит, когда она стала игуменьей (тем более, это случилось после того, как Ульяна была «приведена» в Москву из Ярославля). Более интересно уникальное сообщение Львовской летописи, являющееся остатком древней московской летописи: «В лето 6886. Месяца ноеврия 28, церковь святого Алексея человека Божия вверх по реце по Москве святый святитель Алексей постави на березе, во имя аньила своего, и в нем женский манастырь устрои и опщее житие, и придаде его к Михайлову Чюду к манастырю во облость, его же есть и доныне благодатию Христовою»⁴³. По данному сообщению, Алексеевский монастырь построен в 1377 г. (если только заметка не оказалась случайно под 6886 г.) и во всяком случае, после основания Чудова монастыря. Тем не менее, вставной характер фрагмента очевиден, следовательно, возможны и ошибки в дате. Заметим, что 28 ноября в 1377 г. не являлось воскресным днем, таковым оно было в 1367 и 1372 гг. Более вероятной датой представляется 1367 г., который ближе к указанному сроку монашества игуменьи Ульяны, да и ошибку в 10 лет легче объяснить палеографически.

В Житии митрополита Алексия рассказывается еще об основании Благовещенского монастыря в Нижнем Новгороде и устройстве в нем «общежития»⁴⁴. По Троицкой летописи, Алексий был в Нижнем Новгороде в 1370 г. – этим годом, следовательно, и надо датировать основание монастыря (или устройство в нем общежития). Далее («по сих») в том же памятнике упоминается еще об основании Алексием Константиноеленинского монастыря в Владимире, но никакого хронологического уточнения не приводится.

Несколько монастырей было основано митрополитом Алексием при активном содействии преподобного Сергия Радонежского. Переход на общежительные начала в самом Троице-Сергиевом монастыре обернулся расколом в братии, в результате чего Сергию пришлось покинуть родную обитель и обосноваться на новом месте – на берегу реки Киржач. Здесь Сергий основал монастырь во имя Благовещения Пресвятой Богородицы. Митрополит Алексий дал свое благословение, а князья и бояре – «сребро доволно на строение монастыря». Хотя Киржачский монастырь стоял на территории великого княжения Владимирского, не видно, чтобы Сергий обращался к великому князю Дмитрию или к кому-нибудь из частных лиц. Но известно, что Преподобный послал двух своих учеников к митрополиту Алексию, прося благословения. У митрополичьей же кафедры, действительно, владения на Киржаче были (например, «Романовская митрополичья волость на речке на Кержачи» и другие)⁴⁵. Поэтому вполне возможно, что обитель на Киржаче возникла благодаря не только духовной, но и материальной поддержке митрополита Алексия.

Основание монастыря на Киржаче поддается датировке. Обитель на Маковце, лишившись игумена, стала запустевать, часть братии ушла на Киржач к Сергию. Оставшиеся обратились к митрополиту Алексию с мольбой вернуть Сергия обратно. Митрополит посылает к Сергию двух архимандритов Герасима и Павла – и это, очевидно, те же Герасим и Павел, которые в качестве митрополичьих послов ходили в 1363 г. в Нижний Новгород (вероятно, вместе с Сергием). Но тогда Герасим был просто игуменом, а на Киржач он явился в качестве архимандрита – следовательно, в более позднее время по сравнению с 1363 г. Список РГБ, Больш. № 20 Первой Пахомиевской редакции содержит уникальные сведения о Герасиме – он называется архимандритом Чудова монастыря⁴⁶. Митрополит просит Сергия вернуться в Троицкий монастырь: «А иже досаду тебе творящих – изведу вон из монастыря, яко да не будет ту никого же пакость творящаго ти». Поскольку Чудов монастырь основан в 1365 г., то описанные здесь события не могли иметь места ранее этого года. Верхняя граница создания Киржачского монастыря – 1373 г., потому что только правительница удела княгиня Ульяна могла индифферентно относиться к событиям в Троицкой обители (возможно, это объясняется болезнью княгини), но с 1374 г. новый вотчич монастыря князь Владимир Андреевич с великим усердием почитал Преподобного Сергия и вряд ли допустил бы его изгнание.

Когда-то митрополит Алексий задумал построить обетный монастырь в честь Нерукотворного образа Спаса (в память о чудесном спасении от бури при возвращении из Константинополя на Русь). Святитель испрашивает у Сергия его ученика Андроника, вместе с которым основывает монастырь на берегу реки Яузы вблизи Москвы. Об устроении Андроникова монастыря сообщают два источника: Житие Сергия (в переработках Пахомия Логофета) и Житие Алексия – того же Пахомия Логофета, но созданное позже (в 1459 г.). Самая первая Пахомиевская редакция Жития Сергия (написанная ок. 1438 г.) сохранила уникальную подробность об Андронике: он был постриженником самого Сергия и прожил в послушании у Преподобного 10 лет (Троиц. № 746. Л. 244). Постригся же Андроник, вероятнее всего, в 1355 г., поскольку память апостола Андроника (17 мая) приходится на воскресенье в 1355, 1360, 1366 гг. Следовательно, ранее 1365 г. монастырь не мог быть создан. Скончался же Андроник 13 июня 1373 г.⁴⁷Таким образом, Спасо-Андроников монастырь возник между 1365 и 1373 гг., причем наиболее благоприятным годом в указанном промежутке является 1366 г., так как именно в этом году храмовый праздник (16 августа) совпал с воскресным днем.

По более позднему источнику, Житию митрополита Алексия, монастырь был основан при великом князе Иване Ивановиче – следовательно, до 1359 г. На самом деле, слова о князе Иване являются домыслом и представляют вставку в текст Четвертой Пахомиевской редакции Жития Сергия, что показывает сравнение текстов:

Вставка имени князя Ивана в текст Жития Сергия привела к несогласованности с последующим изложением, в результате чего получилось, будто князь Иван Иванович, решивший создать некую церковь (?), пришел за советом к преподобному Сергию, хотя на самом деле, как выясняется из дальнейшего, речь идет о посещении Сергия митрополитом Алексием, задумавшим исполнить свой обет. Таким образом, в Житии Алексия подогнаны друг к другу два разные сюжета, что привело к противоречию. Следовательно, данный источник не может предоставить дополнительной информации о времени возникновения Андрониковского монастыря.

Согласно Троицкой летописи, в 1374 г. Сергий Радонежский, живущий теперь в «отчине» князя Владимира Андреевича, основывает по просьбе князя в столице удела Серпухове монастырь «близ града на Высоком» во имя Зачатья Пресвятой Богородицы, «състави общее житие зело благоразумне» и благословляет на игуменство своего ученика Афанасия.

Последний при жизни Алексия общежительный монастырь был основан Федором, племянником Сергия. Обитель была посвящена Рождеству Богородицы и располагалась на берегу Москвы реки на месте, «зовомом от древних Симоново». Произошло это между 1375 и 1377 гг. Действительно, в описанном в Житии Сергия чуде с видением ангела на службе вместе с Сергием священнодействует Федор. Поскольку при этом присутствовал князь Владимир Андреевич, то, значит, в 1374 г., когда Троице-Сергиев монастырь перешел под патронат Владимира Андреевича, Федор еще находился в обители. Кроме того, Федор не мог по каноническим правилам стать игуменом ранее 1375 г., так как родился около 1342 г. С другой стороны, основание Симонова монастыря произошло не позднее 1377 г., при живом митрополите Алексии (Алексий скончался 12 февраля 1378 г., но в середине зимы вряд ли уместно было заниматься выбором места для строительства будущего монастыря).

Таким образом, вырисовываются географические контуры распространения монастырей с общежительным устройством при жизни митрополита Алексия. В Москве и Подмосковье это были: Чудов (1365 г.), Андроников (1366 г.), Алексеевский (1367 г.), Симонов (1375–1377 гг.), Владычный (1362 г.) и Высоцкий (1374 г.) монастыри в Серпухове, введено общежительство в Высокопетровском (начальный общежительный монастырь в Москве) и Троице-Сергиевом (около 1365 г.). Во Владимире – Константиноеленинский (после 1370 г.). В Переяславле – Никольский на Болоте (общежитие существовало уже в 1377 г.)⁴⁹, в других частях Владимирского княжества: Троицкий Махрищский, Благовещенский Киржачский (1365–1373 гг.). В Нижнем Новгороде: Зачатьевский (ок. 1369 г.). Благовещенский (1370 г.), введено общежитие в Печерском Вознесенском монастыре. Иными словами, в 60–70-х годах XIV века переустройство монастырей на новых основаниях затронуло: собственно Московское княжество, Великое княжение Владимирское, Нижний Новгород – т. е. территорию, в церковном отношении подведомственную митрополиту Алексию и, естественно, находившуюся под его контролем⁵⁰. Отсюда неизбежно следует вывод, что инициатором монастырской реформы на общежитийной основе являлся митрополит Алексий и осуществлялась она в первую очередь на территории, где митрополит был епархиальным владыкой. Думается, что отправным моментом реформы следует считать основание в 1365 г. митрополичьего Чудова монастыря в Москве.

Инициатор реформы – московская митрополичья кафедра, поддерживаемая великокняжеской властью, нашла опору в самом монашестве, в подвижниках строгой жизни, в фанатиках аскезы. В Москве «начальником» общежития явился Иван, архимандрит Петровский, в остальных частях Московского княжества проводником монастырской реформы был Сергий Радонежский со своими учениками, на территории Великого княжения Владимирского общежительные порядки внедрялись тем же Сергием Радонежским, Стефаном Махрищским, Димитрием (Прилуцким). В Нижнем Новгороде общежитие распространялось Дионисием, архимандритом Печерским (с 1374 г. – епископ Суздальский и Нижегородский).

Но главной особенностью монастырской реформы являлся не собственно переход на общежительные нормы, а то, что введение общежития происходило на основе нового богослужебного устава.

В XIV веке Православный мир переходит в отправлении богослужения на Иерусалимский устав. Со второй половины XIV столетия этот устав распространяется и на Руси. Первой русской рецепцией Иерусалимского устава, которую и следует связывать с именем митрополита Алексия, является редакция, представленная группой самых древних списков (Син. №№ 328, 329, Тип. № 45 – второй половины XIV в.). Текст Иерусалимского устава здесь несколько сокращен и переработан применительно к условиям Северо-Восточной Руси, в частности, в синаксарную часть внесены русские праздники и памяти русских святых. Для приспособления устава к типу общежительных монастырей в него добавлены из Студийского устава статьи о порядке монастырской трапезы. Московское происхождение редакции явно обнаруживается из пространной записи под 20 декабря, посвященной памяти митрополита Петра и повествующей об исцелениях от его мощей⁵¹.

Другая редакция Иерусалимского устава связана своим происхождением с западной (литовской) частью русской митрополии и, по-видимому, создана при участии митрополита Киприана. В основу ее положен сербский список Устава, пополненный новинками византийской литургики. Но главное своеобразие редакции придают статьи, регламентирующие жизнь общежительного монастыря, заимствованные из Тактикона Никона Черногорца. Следовательно, и эта редакция предназначалась для монастырей с киновиальным устройством. Назовем ее Киевской: из русских памятей святых помещены только киевские (Борис и Глеб, Владимир, Феодосии Печерский), но не включено ни одного северо-восточного праздника. Редакция имела, кажется, ограниченное хождение, поскольку не найдено ни одного отдельного списка, но известны две ее переработки. Одна переписана в 1401 г. в Константинополе учеником Сергия Афанасием Высоцким и распространилась затем на Руси в многочисленных списках (древнейшие из которых ведут свое происхождение из монастырей, связанных с Троице-Сергиевым). Другая редакция создана, по нашим наблюдениям, в 1422 г. в Твери при дворе епископа Антония. Во второй половине XV в. обе переработки начинают влиять друг на друга и взаимодействовать с Алексиевским уставом, поэтому в XVI веке наблюдается уже значительное количество вариантов русских списков Иерусалимского устава.

Причины монастырской реформы крылись, очевидно, в несоответствии положения монашества его предназначению и возросшим задачам церкви в период объединения Руси. Малочисленные и живущие каждый по своему обычаю и источникам существования особножительные монастыри мало подходили для идеала совершеннейшей формы христианской жизни, а нужной социальной ориентации от них вообще трудно было ожидать. Поэтому ставка была сделана на хорошо организованные общежительные монастыри-киновии, подчиняющиеся жесткой дисциплине и четкой регламентации. Основными пунктами их программы были: нестяжание, послушание, молитва и труд. По Иерусалимскому уставу в церковную службу включался элемент почитания властей – молитва за князя, архиепископа и игумена монастыря. Кроме того, приносилась молитва за всех христиан, в «печали сущих», «болезнующих» и милости Божией и помощи «требующих»: «Еще молимся о благовернемь и богохранимемь князи нашимь имярек – державы, победы, пребывания, мира и здравия и спасенья ему. Господу Богу нашему наипаче поспешити и направляти и о всемь, и покаряти под нозе его всякого врага и супостата… Еще молимся о архиепископе нашем имярек – о здравьи и о спасеньи и о отпущении грехов… Еще молимся о отпущении грехов рабу Божью игумену имярек, отцю нашему, и всей яже о Христе братьи и за вся хрестьяны в печали сущих и болезьнующих, милости Божья и помощи требующим» (Син. № 329. Л. 15–15 об.).

В новом уставе, таким образом, делался акцент на общественном служении церкви и, частности, монашества. Причем в последующих редакциях этот элемент усиливался.

Суть реформы описана в Житии Сергия Радонежского следующими словами: «И тако разделишя братию по службам: ового келара, ового же повара, иным же хлебы решя пещи, иному же болным служити. Приложишя же и то – никому же ничто же не дръжати отнудь ни мало, ни много, ни своим звати, но вся обща имети». Для авторитетности реформы приведена благословенная грамота патриарха Филофея с подкрепляющей цитатой из Псалтыри: «Се ныне что добро или что красно, но еже жити братии вкупе» (Пс. CXXXII. 1).

В последующие годы появились более фундаментальные обоснования принципов общежительства. Одно из них содержится в ответах митрополита Киприана Афанасию Высоцкому, написанных в 1378 г.⁵²

В общежительном монастыре все иноки должны подчиняться жесткой дисциплине: «Черньцю же убо в послушании сущу и над собою воли не имущу». Службу, «приказанную» им от игумена, монахи обязаны «блюсти и служити, яко же самому Христу». Без благословения настоятеля они не могут покинуть пределы обители. Монах подобен ангелу Божию. Он должен думать только о душевном спасении, обращать весь помысел свой к Богу, жить в смирении и братолюбии. Не позволительно иноку впадать в «мирьскаа сплетениа», «зрети семо и онамо», объедаться и напиваться без меры.

Имуществом монахи владеют сообща («манастырскаа стяжаниа и именья обща суть игумену и всей братьи»). Иметь села монастырю не запрещается, однако монахам «николи не быти в нем, но мирянину некоему богобоязниву приказати, и тому печаловатися бы о всяких делех, в манастырь же бы готовое привозил житом и иными потребами».

Защита догматов Православия также составляла один из важнейших компонентов монастырской реформы. Касается этой темы и митрополит Киприан: при крещении следует не обливать водой, «яко же Латыни творят, но погружати в реце или сосуде чистом», в отношениях с еретиками – «не достоить християнину со еретиком общатися, но отвращатися их достоить».

В подобном же духе изложил правила общежития Суздальский архиепископ Дионисий в послании 1382 г. монахам псковского Снетогорского монастыря⁵³. Общность имущества обосновывается ссылкой на Номоканон: «Мнихом ничто же подобаеть своего имети, но все свое предати монастырю во власть». Авторитетом святоотеческих правил (Василия Великого, Ефрема Сирина, Иоанна Лествичника, Федора Студита) вводится общая трапеза («ести же и пити в трапезе вкупе всем, опричь же тряпезе ни ясти, ни пити никако же, ни до обеда, ни по обедех, а до пияна никако же не пити»), настаивается на однообразии и скромности одежды («а одеяние потребное имати у игумена, обычныи, а не немечьскых сукон, а шюбы бораньи носити без пуху, и обувь и до онущь имати у игумена, а лишних одежь не держати»). Кроме того, Дионисий старается внедрить строгую дисциплину и утвердить авторитет и власть игумена: «А в церкви по правилу и по уставу святых отець да поють. А на службу, иде же аще послеть мниха, без ослушания да идеть; а без благословениа игуменя никако же не ходить никуды. Послушание же и покорение имети в всем игумену: аще кто въпреки начнеть глаголати игумену и въздвигати начнеть свары, заперт таковый да будеть в темници, донде же покается; а непокориваго мниха, по первом и вторем и третием наказании, выженуть его из манастыря, да не вдадуть ему от внесенаго в монастырь ничто же».

Сам Иерусалимский устав являлся по своей сути богослужебным уставом и правил, касающихся распорядка монашеской жизни, не содержал. Алексиевская версия Иерусалимского устава, правда, включила указания относительно монастырской трапезы, а Киприановская – большое количество выписок из Тактикона Никона Черногорца. Тем не менее, многие стороны монашеской жизни в уставах оказались не освещенными. Поэтому уже довольно рано стали составляться своего рода «наказания» для иноков, содержащие выдержки из святоотеческой литературы и поучительные примеры из жизни знаменитых подвижников.

Первым в этом ряду следует поставить труд Афанасия Высоцкого, датируемый 1381 г. В конце рукописи Пандект Никона Черногорца (ГИМ, Син. № 193) на л. 211–229 об. помещен тщательно подобранный свод правил монашеской жизни, писанный особым почерком. На боковом поле л. 211 об. той же рукой помечено: «В лето 6889, месяца августа начаты быша писати книги сия в манастыри на Высоком в честь и в славу Пречистой Матери Божи(и), честьнаго Ея Зачатья, при игумене грешном Афанасьи». Уничижительное наименование «грешный» по отношению к игумену вряд ли возможно со стороны рядового монаха, поэтому можно заподозрить в указанном почерке автограф самого Афанасия Высоцкого. Имеем возможность подкрепить это давно высказанное предположение другими соображениями. Тот же почерк мы выявили и в основном тексте Пандект, но характер работы обличает в лице его обладателя явное старшинство по отношению к монахам – писцам рукописи: в нескольких местах он исправил погрешности писцов (л. 4, 12, 17, 18 об., 28 об., 56), сделал дополнительные замечания (л. 5), а в некоторых случаях и сам принял участие в переписывании текста (л. 10–11 об., 30 об., 67 об. – 70 об.).

Интересующий нас раздел имеет заголовок «Слова избранна спасительна от житья святых отець о чине начальствомь» и содержит обстоятельно подобранные выдержки из творений известнейших церковных писателей и Патериков. Список авторитетов впечатляет: Василий Великий, Ефрем Сирин, Марк Скитский, преп. Нил, преп. Стефан, Григорий Нисский, Макарий Египетский, Исаак Сирин, Симеон Новый Богослов. Выписки касаются правил монашеского поведения, в частности – в общежительных монастырях⁵⁴.

В первую очередь обращает на себя внимание чрезвычайно емкая и эмоциональная формулировка монашеского общежития: «Сего бо ради наричються киновия, сиречь опщая житья, да вся имуть опща себе и повеленьемь еже с Богом своих наставник, сиречь игумен, да пребывають единемь разумом и единою мыслью, повинующеся им и послушающе их на благая, и тако достойне пребывающе, обрящють покой и спасенье» (л. 220 об. – «От Законьника»).

Тема послушания и безусловного повиновения игумену развивается еще в следующих наставлениях: «буди послушлив» (л. 211), «повинися игумену во всемь» (л. 211 об. – Исаак Сирин); «Богови и своему отцю игумену душю и тело и всяку печаль взложивый и отинудь ни в чемь не имея своея воля и по своей воли не живый» (л. 216 об. – Симеон Новый Богослов); «послушливу быти и мирну и целомудрьну, и смирениемь всяко слово глаголати и всяко дело творити; и аще сице поживеши и подвигнешися, наследник будеши небеснаго царствия и сын Божий наречешися» (л. 220–220 об. – Василии Великий).

Добродетель «смирения» особенно подчеркивается: «право житье желаеши – смиренье держи», «смиреномудрие люби и сетью дьяволею не ят будеши», «гордыня уподобися высоку дубу, гнилу всюду» (л. 213 – Ефрем Сирин).

Отсюда и соответствующие правила поведения для монахов: «ходящю ти путем своим всегда очима своима долу зри на землю», не празднословь, не смейся – «смех бо не хрестьяньско есть» (л. 220 – Василий Великий), «от многословья себе сблюди – то бо погашаеть от сердца умная двизанья», не взирай «очима зде и тамо», войдя в чужую келью «схраняй твои очи еже не видети от сущих тамо», даже кашляй – «с целомудрием», одеждами удовлетворяйся «убогими», не объедайся – «лучши ти вложити в чрево свое угли горяща, нежели насыщатися мирьскых тряпез», при разговоре с женами на них не смотри – «да не оскверниться сердце калом страсти», «бегай виньных питий – и спасешися» (л. 211–212 – Исаак Сирин).

«Свершеное деланье черньцю – еже внимати к Богу всегда без молвы» (л. 212), «к Нему же непрестанно молися о своих гресех и о искрених твоих братьи, и о ненавидящих тя и любящих» (л. 220 – Василий Великий), «молитву имей непрестанно день и нощь и на всяк час» (л. 220), даже «седяй на трапезе и в уме не моляся, но беседуя, глаголя каково любо слово, – сицевый телесен есть, а не духовен» (л. 214 об. – Исаак Сирин).

Для монахов общежительных монастырей составлена специальная сводка правил Василия Великого: «Аще ли в опщем житьи живеши, делай беспрестани со многим послушаньемь, да небесный житель будеши. И ничто же имей в кельи, не сбирай тайных имений… , но делай рукоделье манастырю на потребу, в нем же всегда хлеба насыщаешися, и делай рукоделье не сребролюбно, елико точью тело свое питаеши, а инем не стяжай» (л. 220). И, наконец, заключительное наставление: «Подобаеть же ти быти кротку, молчаливу, не памятозлобливу, терпеливу о всемь, не гневливу, благосветну, смерену, смереномудру, боголюбиву, нищю, убогу, нищелюбиву, страннолюбиву, не о своей ползе телесней или душевней искати, но паче ближних своих и искреняго своего всегда упокоивати; не всегда от места на место преходити, ни часто ис келья в другую келью исходити, но поискав и обрет добру дружину боящихся Бога и служащих Ему день и нощь, и тако совокупися с ними и терпи до дне исхода твоего, служащи с ними Господу Богу своему» (л. 220).

Замечательной особенностью Афанасьевской подборки правил монашеского общежития является включение в нее выдержек из произведений ранневизантийских писателей мистического направления, интерес к которым возрос в обстановке исихастских споров XIV в. Среди выписок из сочинений Исаака Сирина обращает на себя внимание раздел «Въпроси и отъвети преподобных отець о молитве и о трезвении ума, како подобает безмолъвнику седети в кельи» (л. 212). Целиком переписано слово Симеона Нового Богослова «О молитве», повествующее об «умном безмолвии», «собирании ума в любовь божественую», сопровождающемся «испусканием слез от очью» (л. 214 об. – 218 об.). Здесь мы имеем, пожалуй, одно из первых в русской письменности описание техники «умной молитвы», принадлежащее Симеону Новому Богослову: «Отъими ум свой от всякого суетьства, сиречь временна, таже прилепи к персем свою браду, сметая чювьственое око с умомь посреде чрева, сиречь в пуп; въстягни же и ноздрьнаго духа дыханье, еже не часто дыхати, и испытай умно внутрь в утробе обрести место сердечное, иде же любо (?) вместишася душевныя силы», – и только после пребывания в таком состоянии «нощь и день» можно обрести «непрестанное веселие» и увидеть «посреде сердца воздух и себе светла всего и рассуженья исполнена» (л.217 об.)⁵⁵.

Несмотря на действенную поддержку константинопольского патриарха и русского митрополита, подкрепленную убедительными свидетельствами церковных авторитетов, монастырская общежитийная реформа продвигалась, тем не менее, не без трудностей. Сторонники особного жития решительно отстаивали свои привилегии и не собирались менять установившегося порядка. К примеру, послание архиепископа Дионисия цели своей не достигло и снетогорских монахов нисколько не убедило. Московский Богоявленский монастырь как был особножительным в XIV веке, так и оставался им даже в XVI в.: из духовной князя Ивана Васильевича Ромодановского 1522 г. выясняется, что князь-мирянин жил в Богоявленском монастыре со «своими старцами» в собственных кельях, а по существу – в своеобразной миниусадьбе, которую составляли: две горницы (одна из них была столовой), двое сеней, погреб, ледник, поварня, повалуша, житница, клети с разнообразным имуществом⁵⁶.

В самом Троице-Сергиевом монастыре сопротивление общежитийной реформе достигло такого накала, что у части братии возникла мысль «яко не хотети Сергиева старейшинства». В этот момент предъявил свои права старший брат преподобного Стефан, воспитанник московского Богоявленского монастыря и, надо полагать, убежденный сторонник особножития: «И кто есть игумен на месте сем? Не аз ли прежде седох на месте сем?» Сергий спорить не стал и, не говоря никому ни слова, тайно покинул обитель и направился в переяславскую волость Кинелу. Придя в Махрищский монастырь, он попросил у игумена Стефана монаха-проводника, с которым, обойдя «многия места», нашел «место красно зело» на берегу реки Киржач. Здесь, как было сказано выше, Сергии основал монастырь во имя Благовещения Пресвятой Богородицы (между 1365 и 1373 гг.). Стараниями митрополита Алексия конфликт в Троицкой братии был ликвидирован, и Сергий вернулся на Маковец. В Благовещенском же монастыре он оставил строителем своего ученика Романа.

После 1365 г. монастырская реформа стала распространяться более быстрыми темпами. При этом ставка была сделана не на старые монастыри, с трудом поддававшиеся перестройке, а на вновь создаваемые, следуя евангельскому изречению: «яко вино ново в новы мехы влияти, и обое сблюдется; аще ли вино ново в мехи ветхи, и меси просядутся, и вино прольется, и обое погибнеть» (Мф. 9, 17)⁵⁷. И здесь следует подчеркнуть особенную роль Сергия Радонежского. Сам Сергий основал несколько монастырей, его ученики и «собеседники», ученики учеников создали или восстановили, по подсчетам Макария (Булгакова), около половины всех появившихся в XIV-XV вв. монастырей⁵⁸. На Севере образовалась целая монашеская область, которую А. Н. Муравьев назвал «Русской Фиваидой» – по аналогии с Фиваидой Египетской, колыбелью раннехристианского монашества. «Преподобный Сергий стоит во главе всех, – писал А. Н. Муравьев, – на южном краю сей чудной области и посылает внутрь ее своих учеников и собеседников, а преподобный Кирилл, на другом ее краю, приемлет новых пришельцев и расселяет обители окрест себя, закидывая свои пустынные мрежи даже до Белого моря и на острова Соловецкие⁵⁹.

Но это будет позже. А пока новые обители опоясывают столицу и укрепляют рубежи Московского княжества.

Митрополит Алексий задумывает построить обетный монастырь в честь Нерукотворного образа Спаса – он испрашивает у Сергия его любимого ученика Андроника и основывает монастырь на берегу Яузы (знаменитый впоследствии Андроников монастырь). Выше мы вывели наиболее вероятную дату его основания – 1366 г.

В 1374 г. Сергий Радонежский по просьбе князя Владимира Андреевича основывает в Серпухове «близ града на Высоком» Зачатьевский монастырь. Преподобный благословляет на игуменство своего ученика Афанасия, «в добродетелех съвершена зело, стройна и учителна и божественых писаниих разумна, еже ныне свидетельствують писания его»⁶⁰. Об одном «писании» Афанасия (ГИМ, Син. № 193) мы уже упоминали, но возможны находки и других его автографов. В 1382 г. Афанасий оставил игуменство, ушел в Константинополь и купил себе келью в Студийском монастыре, где «пребываше яко един от убогих». «И поживе в молчании с святыми старци», – но отнюдь не в бездействии: в 1392 г. по его благословению инок Сергий переписал сборник поучений и житий и послал братии в Высоцкий монастырь⁶¹, в 1401 г. сам Афанасий в монастыре Богородицы Перивлепты переписал Киприановскую версию Иерусалимского устава под названием «Око церковное» и отослал рукопись на Русь. Списки устава сразу же распространились в монастырях «братства святого Сергия»: в Серпуховском Высоцком, Спасо-Андрониковском, Троице-Сергиевском, Савво-Сторожевском, Кирилло-Белозерском, в общежитийных монастырях Переяславля-Залесского.

Немного времени спустя из гнезда Сергиева вылетел еще один птенец – его родной племянник Федор (сын его старшего брата Стефана). Умолял его Сергий: «Аз надеахся, яко кости мои предаси гробу и по мне предстатель в месте сем будешь». Однако у племянника были другие виды, и при содействии великого князя Дмитрия, получив благословение от митрополита Алексия, основал монастырь Рождества Богородицы на берегу Москвы реки на месте, «зовомом от древних Симоново». Произошло это, как было сказано выше, между 1375 и 1377 гг. «Съставишя же обще житие зело с крепостью, яко никому же отнюдь ничто же дръжати, ни же своим звати, но вся обща имети»⁶². Пришел преподобный Сергий «на съглядание места» того и убедился, «яко добро и подобно монастыру быти место то». Но не так думал неспокойный Федор и в 1379 г. перенес монастырь на более удобное место, заложив новую церковь – теперь уже во имя Успения Богородицы ⁶³. Вторая Пахомиевская редакция Жития Сергия, очень внимательная к истории именно Симоновского монастыря, отмечает, что Федор добился от патриарха Нила для себя сана архимандрита, а для монастыря – ставропигии, т. е. непосредственного подчинения патриарху константинопольскому, «а митрополиту ничим никоторыми делы не повиноватися»⁶⁴. Однако вскоре Федору пришлось покинуть свой монастырь: видя его «великое житие и зелное въздръжание», «велиции князи» и святитель «великым молением» умолили Федора занять стол ростовской архиепископии⁶⁵.

Стромынский монастырь на речке Дубенке основан Сергием по «слову» великого князя Дмитрия Ивановича, на великокняжеской территории (волость Шерну князь Дмитрий завещает в 1389 г. своему сыну Петру). В Житии Сергия рассказывается об этом следующим образом. Узнав, что «Мамай въздвиже всю Орду и идет на Русскую землю», князь Дмитрий приходит за благословением к Сергию и обещает: «Аще убо Бог поможет ми молитвами твоими, то пришед, поставлю церковь в имя Пречистыа Владычица нашя Богородица честнаго Еа Успениа и монастырь съставлю общаго житиа» (Троиц. № 746. Л. 243). Очевидно, что здесь описана ситуация накануне Куликовского сражения (конкретно – около 15 августа 1380 г.)⁶⁶. Одержав победу, Дмитрий Донской выполняет свое обещание и вместе с Сергием основывают Дубенский монастырь у села Стромынь. В летописях сообщение об освящении монастырского храма ошибочно помещено под 1379 г., поскольку 1 декабря (день освящения) являлся воскресным именно в 1381 г. (в 1379 г. это был четверг)⁶⁷. Следовательно, освящение Стромынского монастыря Успения Богородицы нужно датировать 1 декабря 1381 г. Игуменом, согласно летописным данным, Сергий назначил своего ученика Леонтия⁶⁸. Во второй четверти XV в. в Троицком монастыре, однако, бытовала легенда, что на Стромыни игуменил Савва. Согласуя эти версии, Пахомий Логофет в первой своей редакции вообще опустил имя игумена, а в последующих все-таки написал имя Саввы (будущего игумена Сторожевского).

Еще один монастырь Сергий основывает по просьбе великого князя Дмитрия, теперь уже на южных рубежах Московского княжества, в Коломне, в «отечьстве» его, на месте «зовемемь Голутвине» (при впадении Москвы реки в Оку). В монастыре, посвященном Богоявлению, Сергий поставил настоятелем своего ученика Григория (рассказ читается в Третьей Пахомиевской редакции, но заимствован у Епифания Премудрого). Основание Голутвинского монастыря приходится на последние годы жизни Сергия («старостью бо уже побеждаем и труды зелными») и, можно полагать, произошло в 1385 г., когда Сергий должен был проходить Коломну, возвращаясь из Рязани (где он по просьбе великого князя вел переговоры с Олегом Рязанским).

Позднейшие предания приписывают Сергию Радонежскому еще создание Борисоглебского монастыря на реке Устье близ Ростова и Георгиевской пустыни в Гороховце⁶⁹, однако эти сведения носят слишком легендарный характер и ранними свидетельствами не подкрепляются. Вопрос нуждается в доисследовании.

Немало монастырей основано учениками преподобного Сергия.

По источникам, далеко не современным событию, Сергий перед смертью назначил своим преемником Никона, но тот «возжеле в безмолвии пребывати» (очевидно, не по своей воле). Братия же призвала на игуменство Савву, который возглавлял монастырь на Стромыни⁷⁰. Хотя Житие Саввы составлено в середине XVI в.⁷¹, но по случайно оброненной фразе о принадлежности Дмитрова князю Юрию Дмитриевичу⁷² можно догадаться о существовании какого-то протографа, составленного в 1432–1434 гг. ⁷³ Это объясняет наличие в Житии уникальных сведений о шестилетнем игуменстве Саввы (более точно: «шестому же лету совершившуся» – что допускает срок в пять лет с небольшим) в Троице-Сергиевом монастыре (т. е. в течение 1392–1398 гг.), о приглашении князем Юрием преподобного Саввы в Звенигород для устройства монастыря Рождества Богородицы «на Сторожах», о даровании князем «сел многих и имения доволна» созданному монастырю, о благословении Саввой князя Юрия Дмитриевича перед походом на волжских болгар (поход состоялся осенью 1399 г.)⁷⁴. Таким образом, основание Сторожевского монастыря датируется 1398 или 1399 г. Предпочтение следует отдать 1398 г., поскольку в этом году храмовый праздник (8 сентября) пришелся на воскресный день. Скончался преподобный Савва 3 декабря 1406 г.

Основание Николо-Песношского монастыря в Дмитровском княжестве предание связывает с именем другого Сергиева ученика – Мефодия. Монастырь был поставлен в 15 верстах от Дмитрова, за рекою Яхромою, причем Мефодий, по примеру своего учителя, сам трудился в поте лица своего, «пеш нося» деревья через речку, получившей название Пешноши⁷⁵. Дата создания монастыря исторического обоснования не имеет. По церковному преданию, Мефодий скончался 4 июня 1392 г.

Еще одну отрасль северо-восточного монашества, связанную своими корнями с Троице-Сергиевым монастырем, представляют имена Пафнутия Боровского и Иосифа Волоцкого. Пафнутий в юном возрасте постригся в Покровском Боровском монастыре и был поручен наставническим заботам лишенного зрения старца Никиты – ученика преподобного Сергия Радонежского. В течение 7 лет Пафнутий проходил школу иноческого жития у знаменитого старца, впоследствии основал свой монастырь во имя Рождества Богородицы на реке Истерве, впадающей в Протву. Ученик Пафнутия Иосиф, известный публицист и богослов конца XV – начала XVI в., основал свою обитель на Волоке в 1479 г.

В конце XIV в. начинается продвижение «общежителей», Сергиевых учеников и собеседников, в малоосвоенные пределы Русского Севера. Обозначились два колонизационных потока: один распространился по вологодским лесам, другой достиг Белоозера. Эти территории различались и по владельческой принадлежности: Вологда и Кострома управлялись великим князем, а Белозерье входило в созданный в 1389 г. удел князя Андрея Дмитриевича (сына Донского).

Димитрий (Прилуцкий) происходил из богатой купеческой семьи Переяславля-Залесского, постригся в Горицком монастыре, затем основал близ города общежительный Никольский монастырь «на Болоте». Посетил Сергия Радонежского и был ему «собеседник духовный». В 1377 г. Димитрий находился еще в своем монастыре (вспомним слова писца Паренесиса Ефрема Сирина). Слава о подвижнической жизни Димитрия дошла до великого князя Дмитрия Ивановича, «иже велику победу и одоление за Доном показавыи на поганыа татары», и тот упросил преподобного стать восприемником при крещении одного из его сыновей. В 80-х годах у великого князя родились сыновья: в 1382 г. – Андрей (крестил Федор Симоновский), в 1385 г. – Петр (крестил Сергий Радонежский), приблизительно в 1386 г. – Иван (в летописях не упомянут), в 1389 г. – Константин (крестил князь Василий Дмитриевич). Значит, Димитрий мог быть восприемником при крещении или в 1386 г. (поскольку в 1389 г. Димитрий был уже на Севере и предсказал смерть Дмитрия Донского), или в 1385 г., когда в крещении участвовал близкий к Димитрию Сергий Радонежский (уместно напомнить слова Жития о том, что великий князь почитал Димитрия, «яко же другаго в Руси столпа, великаго Сергиа»⁷⁶). Затем Димитрий, избегая «славы человеческой», удаляется в «северные страны, иже близ студенаго моря-окияна», и на берегу реки Великой (притока Лежи) ставит церковь Воскресения. Завистник подстрекает «люди неблагодарныа» от близлежащей «веси», которые воздвигают «ропот» на «святопомазанную его главу». Димитрий вынужден уйти дальше на север и при луке (изгибе) реки Вологды основывает «общий» монастырь в честь праздника Всемилостивого Спаса (отмечается 1 августа; кстати, ближайший после 1378 г. воскресныи день на 1 августа приходится в 1389 г.). Землю под строительство дали местные «христолюбци» Илья и Исидор, по прозвищу Выпряг. Преподобный предсказал смерть великого князя Дмитрия (19 мая 1389 г.), сам же преставился 11 февраля 1392 г.

Сходная судьба оказалась и у Стефана Махрищского. По сбивчивому рассказу его жития (составленному во второй половине XVI в.), Стефан был постриженником Киево-Печерского монастыря, пришел в Северо-Восточную Русь при великом князе Иване Ивановиче и митрополите Феогносте (? – когда Иван Иванович стал великим князем, митрополит Феогност уже умер), получил разрешение поставить монастырь (во имя Святой Троицы) на Махрище, в пределах Переяславского княжества. Но выше мы видели, что Стефан реально жил в седине 60-х годов XIV в. и был одним из «собеседников» Сергия Радонежского. Вражда соседей-вотчинников Юрковских вынуждает Стефана уйти вместе со своим учеником Григорием в северные леса, где он основывает Авнежский Троицкий монастырь (в 60 верстах к северовостоку от Вологды, близ реки Сухоны). По призыву великого князя Дмитрия Стефан возвращается на Махрище, оставив в созданной обители игуменом Григория, а келарем Кассиана. По одной редакции жития, Григорий и Кассиан Авнежские были впоследствии убиты «безбожными татарами», а по другой (более первичной) – местными крестьянами⁷⁷. Сам Стефан скончался 14 июля 1406 г.

Учеником Сергия Радонежского был Сергий Нуромский, пришедший в Троицкий монастырь с Афона. Желая пустынного уединения, Сергий Нуромский отправляется в Вологодские края, где основывает Спасо-Преображенский монастырь на реке Нурме, притоке Обноры. Житие святого составлено в конце XVI в.⁷⁸ Умер Сергии Нуромский 7 октября 1412 г.

Предание называет учеником Сергия Радонежского также Сильвестра Обнорского, основателя Воскресенского монастыря на реке Обноре. Глухие записи о преподобном сохранились от второй половины XVII в.⁷⁹ Считается, что Сильвестр скончался 25 апреля 1379 г.⁸⁰

К ученикам Сергия Радонежского причисляют знаменитого Павла Обнорского, проведшего в Троице-Сергиевом монастыре 15 лет. По его житию, изучение которого еще далеко от завершения⁸¹, Павел, стремившийся к молчанию и уединению, отпросился уйти в пустынные места. После долгих странствий он остановился в Комельском лесу, на реке Грязовице, где прожил еще три года в дупле липового дерева. Оттуда перешел на берег реки Нурмы, в 4 верстах от СпасоНуромского монастыря. Здесь его нашел Сергий Нуромский в ситуации, весьма впечатляющей: Павел кормил птиц, сидящих у него на голове и плечах, а по соседству мирно сидели медведь, лисицы, зайцы и другие звери, ожидая своей пищи. В 1414 г. Павел, по благословению митрополита Фотия, основал в долине Нурмы Троицкий монастырь по общежительному уставу. Преподобный преставился 10 января 1429 г. в возрасте 112 лет (!).

Монастырская колонизация Белозерского края связана с именами преподобных Кирилла и Ферапонта.

Житие Кирилла⁸² сообщает биографические данные о святом: в миру Козьма был родственником знатного вельможи Тимофея Васильевича Вельяминова, у которого он служил казначеем. Вельяминов возражал против желания Козьмы постричься в монахи, и только Стефану Махрищскому, оказавшемуся в это время в Москве, удалось убедить непреклонного родственника. Настоятель Симонова монастыря Федор постриг Козьму и нарек ему имя Кирилл. Новопостриженный инок Кирилл становится учеником старца Михаила^{83 –} следовательно, до 1384 г., так как зимой 1383/84 гг. Михаил был уже поставлен епископом г. Смоленска ⁸⁴. Затем, по повелению архимандрита Федора, Кирилл служит в пекарне, предаваясь и здесь великому воздержанию и молитве. Если случалось Сергию Радонежскому посещать Симоново, то святой старец прежде всего приходил в «хлебню» к Кириллу, «на мног час беседующе» о пользе душевной⁸⁵. Когда Федор был поставлен Ростовским архиепископом (1387 г.), братия выбрала Кирилла архимандритом (1388 г.). Но не долго пробыл Кирилл настоятелем неспокойной Симоновой обители – предпочел затвориться в уединенной келии на Старом Симонове. Молясь однажды перед иконой Богоматери, Кирилл услышал глас, повелевающий ему идти на Белоозеро. И старец отправился в далекий путь вместе со своим духовным братом Ферапонтом. Придя на берег Сиверского озера, Кирилл узнал место, явленное в видении, и заложил здесь церковь во имя Успения Богородицы (1397 г.). Ферапонт удалился в другое место и в 15 верстах от Кириллова монастыря основал обитель во имя Рождества Богородицы (1398 г.)⁸⁶ и учредил общежительство. Скончался Кирилл Белозерский 9 июня 1427 г. в возрасте 90 лет.

Белоозеро находилось в уделе князя Андрея Дмитриевича Можайского. Очевидно, князь был заинтересован в освоении земель своего удела и христианизации края, в развитии просвещения. Его заботами новые обители обеспечивались многими угодьями, а монастырским поселениям предоставлялись различные податные льготы, они освобождались от дани и пошлин. Помимо этого князь часто посылал в монастыри «доволные милостыни». В 1408 г. Андрей Дмитриевич призвал преподобного Ферапонта в столицу удела, город Можайск, для устройства в версте от города на реке Лужки Рождественского монастыря, который впоследствии получил название Лужецкого Можайского. Здесь Ферапонт и закончил свое земное существование 27 мая 1426 г.

Ученики и воспитанники «школы» Преподобного аввы внесли, таким образом, выдающуюся роль в распространение принципов киновиального жительства. Трудами и подвигами братства основанных ими монастырей совершенствовались правила иноческого делания, создавалась богатейшая письменная культура Средневековой Руси, распространялось христианское просвещение во вновь освоенных землях.

При Сергии Троицкий монастырь не имел ни земельных владений, ни промысловых угодий⁸⁷, так что Епифаний Премудрый в своем Похвальном слове мог с полным правом сказать о Преподобном: «И ничто же не стяжа себе притяжаниа на земли, ни имениа от тленнаго богатства, ни злата или сребра, ни скровищь, ни храмов светлых и превысокых, ни домов, ни сел красных, ни ризь многоценных, но сице стяжа себе паче всех истинное нестяжание и безъименство, и богатство – нищету духовную, смирение безмерное и любовь нелицемерную равну к всемь человеком» (Тихонр. № 705. Л. 115). В то же время Сергий сумел обеспечить поступление в монастырь продуктовой руги, в чем существенную помощь, надо думать, оказал хозяйственный митрополит Алексий, неустанно обращавшийся с пастырскими наставлениями к своим духовным детям-великому князю и удельным владыкам ⁸⁸. Тем самым монастырь сумел высвободить интеллектуальные силы для образования иноков, организации правильного богослужения, для переписки и украшения рукописей, пополнения монастырской библиотеки⁸⁹. В общежительный период существования монастыря это пополнение библиотеки имело целенаправленный характер, поскольку Иерусалимский устав содержал указания на широкую номенклатуру произведений, чтение которых было обязательным в те или иные дни годового цикла.

В результате Троицкий монастырь уже при Сергии стал своеобразным центром воспитания монашества и подготовки квалифицированных кадров (игуменов монастырей и епископов)⁹⁰.

Нет прямых указаний о приобретении Троицким монастырем каких-либо владений при игумене Савве (1392–1398 гг.), хотя при нем Сторожевский монастырь села имел.

Политика монастырских властей резко изменилась при игумене Никоне (1399–1428 гг.). Монастырь приступил к широкой скупке пустошей, деревень и сел, получал на них различного рода льготы от великого князя и удельных князей. Ряд земельных владений поступил в виде вкладов «на помин души»⁹¹.

Троицкий монастырь естественным образом являлся молитвенным местом для населения большой округи, включавшей как сам Радонеж, так и соседние Переяславские и Дмитровские волости, так что поток «милостыни» не оскудевал. С 1410 г., после смерти Владимира Андреевича Храброго, Радонеж становится столицей удельного княжества его сына князя Андрея Владимировича (1410–1426 гг.). Новый патрон предоставил Сергиевой обители щедрые податные льготы в своих владениях, а под конец жизни завещал три села, расположенные в непосредственной от нее близости: Княже, Афонасьево и Клементьево – «да на их же земле стоит монастырь»⁹². Примеру князя следовало его окружение: так, радонежский боярин В. Б. Копнин сделал Троицкому монастырю значительные вклады, а под конец жизни постригся и сам. Благоволило к монастырю и столичное боярство в лице И. Д. Всеволожского (дочь которого была замужем за князем Андреем Владимировичем) и А. Ф. Кошкина. Значительную прослойку в монастыре составили представители богатых купеческих фамилий: Антоновы, Ермолины, Сурмины. Поддержка купечества сыграла свою роль в материальном укреплении обители.

Однако главная заслуга Никона заключалась в предпринятых им огромных организационных усилиях по прославлению памяти основателя Троицкого монастыря – Сергия Радонежского. К счастью, среди учеников Сергия оказался человек, которому поставленная задача оказалась по силам – это был лучший писатель той эпохи, настоящий мастер «плетения словес», Епифаний Премудрый. Я не преувеличу, если скажу, что литературное слово Епифания возвысило Троицкий монастырь из состояния провинциального прозябания, в котором он находился после смерти основателя, до высот общерусской известности.

Первое свое произведение, посвященное Сергию – Похвальное слово «великому старцу» – Епифаний написал к освящению нового храма Троицы и прочел его 25 сентября 1412 г., в день памяти Сергия и 20-летней годовщины со дня его преставления.

Материалы для Жития Сергия Радонежского Епифаний стал собирать почти сразу же после кончины Преподобного (через «год или два») и за 20 лет (т. е. примерно к 1414 г.) написал ряд глав о жизни Сергия. Но еще до этого Епифаний создал «летописную» биографию Сергия и включил в митрополичью так называемую Троицкую летопись. Наконец, в конце 1418 – начале 1419 г., через 26 лет после кончины Преподобного, Епифаний закончил Житие Сергия и написал обширное Предисловие к нему. Повидимому, этот труд явился последним в творческой жизни Епифания Премудрого. Но епифаниевское Житие Сергия оказало решающее влияние на решение вопроса о канонизации Сергия (так же, как его Житие епископа Стефана Пермского явилось основанием канонизации Стефана, а его Слово о житии Дмитрия Ивановича, царя Русского, предрешило канонизацию Дмитрия Донского).

Игумен Никон не ограничился прославлением учителя в письменных памятниках, но предпринял энергичные усилия для его канонизации. Воскресным днем 5 июля 1422 г. состоялось «обретение мощей» Сергия Радонежского, после чего было принято решение о строительстве мемориального каменного Троицкого собора. На празднество собрались вельможи и князья, но главную роль играли брат великого князя, звенигородский и галичский князь Юрий Дмитриевич (крестник Сергия), и сеньер Радонежа князь Андрей Владимирович. Ни одного представителя центральной власти (великого князя и митрополита) на празднестве не было, и состоявшаяся канонизация носила местныи характер⁹³.

Несмотря на свирепствовавшие повсеместно на Руси голод и эпидемии, строительство Троицкого каменного храма велось достаточно быстрыми темпами и к осени 1426 г. здание было воздвигнуто (умерший осенью этого года радонежский князь Андрей Владимирович был похоронен в Троицком монастырском соборе). Мощи преподобного Сергия были перенесены в новый храм, расписанный знаменитыми живописцами Даниилом и Андреем Рублевым. Сам Никон, скончавшийся 17 ноября 1428 г., был похоронен в новой каменной церкви (?), «при гробе» своего учителя святого Сергия.

Помимо возведения каменного Троицкого храма Никон предпринял расширение самого монастыря (об этом говорится в рассказе о чуде с монахом Никоном, который рассек себе лицо при строительстве кельи: см. Третью Пахомиевскую редакцию Жития Сергия). Работы продолжались и при игумене Савве (1428–1432 гг.), так как случившийся за 2 года до смерти Никона пожар уничтожил треть монастырских построек⁹⁴. Можно указать имя человека, руководившего строительными работами в монастыре: в Прологе 1429 г. (РГБ, Троиц. № 715) перечисляются троицкие власти: «Тогда игуменство дръжащу в Сергиеве монастыри кир Саве, строительство же поручено бысть старцу Герману Васкину, келарь же бе тогда Сава Арбузов Чериков» (л. 365 об.). Следовательно, именно Герман (Ермолин) Васкина занимался монастырским строительством и, возможно, возведением каменного Троицкого храма. Любопытно, что Герман приходился родным дядей известному строительному подрядчику второй половины XV века Василию Ермолину (отец которого также был пострижен в ТроицеСергиевом монастыре; о родословии Ермолиных и их связях с Троице-Сергиевым монастырем см. рассказы о чудесах 1448–1449 гг. в Расширенной Третьей редакции Пахомия Логофета).

Игуменство Зиновия (1432–1445 гг.) охватывает длительный период династического кризиса, вспыхнувшего во второй четверти XV в. При Зиновии Троице-Сергиев монастырь приобретает значительное влияние, его владения растут небывало быстрыми темпами и к середине XV в. в общих чертах складывается основной земельный фонд монастыря. В этот период главными источниками приобретения им земель являлись вклады и пожалования великих и удельных князей и княгинь, а также вотчинников среднего достатка.

Значение Троице-Сергиева монастыря наконец-то оценила центральная власть, и с 30-х годов XV в. началось постепенное превращение монастыря в «государево богомолье». Впервые Василий II приехал в Троицкий монастырь 25 сентября 1432 г. (на Сергиеву память) после возвращения из Орды (не для того ли, чтобы отслужить благодарственный молебен за удачное разрешение спора с дядей Юрием Дмитриевичем из-за великокняжеского стола?), а на следующий день 26 сентября игумен Зиновий получил от князя жалованную грамоту на троицкие села Присеки и Вилгощ в Бежецком Верхе⁹⁵. В другой раз Василий II почтил память Сергия 25 сентября 1439 г., как можно предполагать, исходя из выдачи игумену Зиновию (в сентябре и в самом Троицком монастыре) жалованной грамоты на село Сватковское в Верхдубенском стане Переяславского уезда⁹⁶. В 1438 г. (27 октября), проездом в свои Переяславские владения, монастырь посетила великая княгиня-мать Софья Витовтовна, где и выдала две жалованные грамоты на владения приписного Киржачского Благовещенского монастыря⁹⁷.

С троицким игуменом считаются обе противоборствующие стороны, и в 1442 г. убеленному сединами старцу удалось остановить стремительный поход на Москву Дмитрия Шемяки и Александра Чарторыйского, о чем в Ермолинской летописи записано: «и не пусти их игумен Зеновей, и еха наперед сам игумен и помири их» (с великим князем)⁹⁸. Мир был заключен и клятвы произнесены перед ракой Преподобного Сергия.

Почитание Сергия Радонежского самим великим князем означало уже собственно государственное признание культа святого. Сформулированный в великокняжеских докончаниях 1448 г. общерусский пантеон святых включал имена святителей Петра и Леонтия, преподобных Сергия Радонежского и Кирилла Белозерского⁹⁹.

Ввиду столь возросшего значения Троице-Сергиева монастыря выбор игумена уже не является событием внутримонастырской жизни, а становится объектом пристального внимания государственной власти. Причем каждая из враждующих династий старается поставить во главе монастыря своего сторонника. На коротком отрезке 1445–1447 гг., в связи с переменами на великокняжеском столе сменилось три игумена. После смерти Зиновия, при Василии Васильевиче место предстоятеля занял Геннадий Саматов (1445–1446 гг.). Стоило утвердиться на великокняжеском столе Дмитрию Шемяке – и на игуменском месте стал Досифей Звенигородец (1446–1447 гг.). С возвращением Василия Темного последовала перемена и на Троицком игуменстве – им теперь назначен сторонник Василия II Ферапонтовский игумен Мартиниан (1447–1454 гг.). В последующем кандидатуры в Троицкие игумены выбирались великим князем, как правило, из монахов других монастырей, и только в конце XV – начале XVI в. и во второй четверти XVI в. троицким властям удавалось заполучить игуменов из самих троицких постриженников. Своеобразной реакцией на это троицких соборных старцев явились попытки ограничить власть игумена, свести ее к положению нравственного надзирателя и занятия в основном богослужебными делами: «А в монастырские дела ему (игумену) не вступатися ни в которые»¹⁰⁰.

Тем временем слава о монастыре как о «святом месте» растет. Становится традицией крестить наследников престола в Троице-Сергиевом монастыре. Так, родившегося 22 января 1440 г. княжича Ивана (будущего Ивана III) крестил игумен Зиновий¹⁰¹. 4 апреля 1479 г. будущего Василия III крестили в Сергиевом монастыре Ростовский архиепископ Вассиан (бывший Троицкий игумен) и игумен Паисий Ярославов¹⁰². 4 сентября 1530 г. в Троице-Сергиевой обители торжественно крестили будущего Ивана IV: восприемниками были известные святой жизнью старцы – Даниил из Переяславля, 100-летний Кассиан Босой из Иосифо-Волоколамского монастыря, Иев Курцев из Троицы, священнодействовал Троицкий игумен Иоасаф Скрипицын¹⁰³.

Все более регулярными становятся поездки (а иногда и пешие хождения) в Троице-Сергиев монастырь на богомолье членов великокняжеской семьи; они совершались на храмовый праздник Троицы – день Сошествия Святого Духа на апостолов (­ Пятидесятница), который в XV-XVI вв. и стал называться Троицыным днем¹⁰⁴, на 5 июля – день обретения мощей преподобного Сергия, на 25 сентября – день памяти Сергия. Во времена Ивана IV такие посещения стали особенно частыми, а при Романовых превратились уже в своего рода ритуал.

При Грозном значение Троице-Сергиевой обители вообще резко возрастает: монастырь обносится каменной крепостной стеной, воздвигается великолепный Успенский собор, а в 1561 г. троицким предстоятелям присваивается сан архимандрита и первое место среди игуменов русских монастырей. С этого времени ни одно значительное государственное или церковное событие не проходит без участия троицкого архимандрита.

С возвышением Троице-Сергиева монастыря связано и другое знаменательное явление: превращение местной иконы «Троицы» письма Андрея Рублева в официальный палладиум царской династии.

Датировка Рублевской «Троицы», ее судьба в XV-XVI вв., даже местонахождение иконы – все это непростые вопросы, вызывающие разногласия и споры ученых. По показаниям поздних памятников (конца XVII – начала XVIII в.), «Троица» была написана Андреем Рублевым «в похвалу Сергию» еще при игумене Никоне. Между тем существуют более ранние источники (Вкладные книги Троице-Сергиева монастыря 1639 и 1673 гг.), сообщающие, со ссылкой на Описные ризные книги 1575 г., что образ «Троицы» является вкладом царя Ивана Грозного: «Государя ж царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии вкладу, написано в отписных ризных книгах 83-го году… Образ местной Живоначальные Троицы обложен златом, венцы златы, в венцах 31 камень розных цветов да жемчюг бурминской… , да по полям у образа 32 святых златы вольячны, писаны чернью»¹⁰⁵. Т. В. Николаева пыталась истолковать текст Вкладных книг в том смысле, что речь идет не о вкладе царем иконы «Троицы», а лишь об украшении ее золотом, драгоценными камнями и различными привесками¹⁰⁶. Однако, убедительных аргументов у исследовательницы не нашлось. Зато прямо, без обиняков прочел текст В. А. Плугин и выдвинул гипотезу, что икона Рублева появилась в Троице-Сергиевом монастыре только во время правления Ивана Грозного. Время вклада царя историк определил как вторую половину 50-х – 60-е годы XVI в.¹⁰⁷

Гипотеза В. А. Плугина дала простор для всякого рода фантазий о происхождении Рублевской «Троицы»: раз икона написана не для Троице-Сергиева монастыря, то она могла быть написана где-угодно (в Звенигороде, подмосковном селе Воробьеве, Новгороде, Твери), да и вообще принадлежит ли она кисти Рублева? Стало ясно, что без привлечения новых источников разобраться в проблеме невозможно.

Но проследим дальнейшую историю иконы, упомянутой в Описных книгах 1575 г. как вклад Ивана Грозного. Н. А. Маясова обратила внимание на статью Пискаревского летописца, в которой говорится о судьбе «Троицы» на рубеже XVI-XVII вв.¹⁰⁸ В 1955 г. летописец был опубликован фрагментарно и не исследован, сейчас появилось профессиональное издание в серии Полного собрания русских летописей (Т. 34). Приводим текст по этому изданию: «Лета 7107… Того же году царь и великий князь Борис Федорович по обещанию своему написаше образ Живоначальные Троицы и положиша оклад злат с камением многоценен на старой образ, а на новой образ оклад старой, и поставиша его у Троицы в Сергееве монастыре… Того же году слит колокол большой и поставлен у Троицы в Сергееве манастыре. А шел за образом и за колоколом сам царь и великий князь Борис Федорович всеа Русии и с царицею»¹⁰⁹. Следовательно, в 1598–1599 гг., согласно Пискаревскому летописцу, по приказу царя Бориса Годунова был написан «новый образ», на который перенесен «старый» оклад Ивана Грозного, а на «старый образ» (т. е. Рублевский) был изготовлен новый роскошный оклад. Правда, по Троицким вкладным книгам устройство Годуновского оклада отнесено к 1599–1600 гг.: «108 году государь же царь и великий князь Борис Федорович всеа Русии обложил чюдотворной месной образ Живоначальные Троицы златом и многоценным камением и драгим жемчюгом и всякою царскою утварию украсил, да к тому же образу устроил киот обложен серебром чеканным месты золочен» ¹¹⁰. Думаю, что ошибается скорее Пискаревский летописец, потому что известие об украшении иконы «Троицы» и о литье колокола разбито на два фрагмента и, следовательно, является вставкой. В свою очередь, из 1599–1600 гг. следует исключить возможность шествия ко дню памяти Сергия 25 сентября 1599 г., так как в это время Борис Годунов болел¹¹¹. Таким образом, наиболее вероятным временем поездки царя в Сергиев монастырь с новым окладом «Троицы» и большим колоколом является 1600 г. и именно Троицын день, который в 1600 г. приходился на 11 мая.

Судя по монастырской описи 1641 г., «новый» образ «Троицы» под Грозненским окладом с 32 гробницами находился в местном ряду иконостаса Троицкого собора слева от Царских врат, а «старый» образ под Годуновским окладом с 34 гробницами – справа от Царских врат¹¹². Но в состоянии Грозненского оклада произошли изменения: исчезли некоторые «привесы», три цаты и девять плащей по «соборному приговору» взяты и приложены к другой иконе «Троицы», которая находилась в церкви Соловецких чудотворцев.

«Старый» образ «Троицы», который находился под Годуновским окладом, пользовался особым почитанием: он описан как «чудотворный», новый царь Михаил Романов сделал в 1626 г. к образу новые «приклады» (три золотые цаты).

Неизменное положение в иконостасе обеих икон «Троицы» фиксируют Опись 1701 г.¹¹³ и все последующие описи XVIII и XIX вв.

«Чудотворный» образ «Троицы» в начале XX в., после снятия Годуновского оклада и расчистки В. П. Гурьянова, предстал в своей подлинной красоте и признан достойным кисти несравненного Андрея Рублева. Сам оклад, хотя и в переделанном виде, сохранился до нашего времени и находится в экспозиции Ризницы.

Судьба Грозненского оклада, которая волнует нас в первую очередь, оказалась более печальной. Из Описи 1789 г. узнаем о переделке оклада: «На оном образе риза с позолотою вкладу Троицкия лавры монахов Алексея Логинова, Петра Фунтусова и Илария в 1755-м году» ¹¹⁴. Составители Описи 1858 г. сверились с Вкладными книгами XVII в. и пришли к ошибочному выводу: «Сия икона дана и украшена камнями царем Иоанном Васильевичем»¹¹⁵. Это утверждение перешло в Опись 1861 г.¹¹⁶

В Описи 1859 г. представляют интерес примечания, сделанные в 1907 г. Так, рядом с описанием иконы «Троицы», находившейся слева от Царских врат, замечено: «В 1905 г. на сию икону сделана новая риза. Оп. нов. приб. № 340. Венцы возложены на новую ризу. Старая риза весом серебра 15 фунтов и оклад с гробницами золотые, весом золота 8 ф. 49 д., исключены из описи по указу Духовн. Собора от 2 июня 1907 г. за № 962 и записаны в материальную книгу на приход под №№ 18 и 50». Особенно интересны уточнения в отношении гробниц на полях оклада. В основном тексте они описаны традиционно: «На окладе тридцать две гробницы золотые круглые гладкие, на них изображены резьбою разные святыя и наведены чернью». Но над строками карандашом вписаны существенные уточнения: «Боковые 18 овальные, 15 сверху-снизу круглые, а одна – на средней нижней надпись «Святая Троица». Инвентаризатор 1907 г., следовательно, учел уже не 32 гробницы, а 33, причем одну – с надписью «Святая Троица»¹¹⁷. Для нас важно свидетельство очевидца начала XX в., что из 32 гробниц 18 были овальными, являвшимися боковыми, а 14 были круглыми, располагавшимися на верхнем и нижнем полях.

К 1908 г. одна гробница исчезла – в Описи 1908 г. записано: «На окладе тридцать одна золотая гробница с черневыми изображениями разных святых и внизу посредине одна гробница среброзолоченая с надписью «Святая Троица»; на полях имеется карандашная помета рукой Ю. А. Олсуфьева: «гробницы лицевые и с надписью оставлены в Музее как древние (XVI в.)»¹¹⁸.

После расчистки иконы «Троицы», находившейся слева от Царских врат местного ряда иконостаса Троицкого собора, было признано, что она является копией Рублевской «Троицы». Таким образом, стало ясно, что это – икона, заказанная Борисом Годуновым в 1600 г., на которую был возложен оклад Ивана Грозного. От древнего оклада сохранились, к сожалению, только 3 венца, 3 золотые цаты, небольшие части фона иконы и 31 золотая гробница (из 32 существовавших при Грозном). Но и это уже немало, чтобы судить о замысле первоначального оклада и времени его создания.

Попробуем восстановить тот порядок, в котором гробницы располагались на полях оклада Ивана Грозного¹¹⁹. 18 из них имеют овальную форму, следовательно, как было замечено выше, находились на боковых полях и, судя по ориентации изображений, 9 – на левом поле, а 9 – на правом. Изображения на боковых гробницах, в силу определенной иерархии, разобьются тогда на следующие пары:

1) арх. Михаил – арх. Гавриил;

2) ап. Петр – ап. Павел;

3) ап. Иоанн Богослов – ап. Андрей Первозванный;

4) митр. Петр – митр. Алексий;

5) митр. Иона – Леонтий Ростовский;

6) Сергий Радонежский – Варлаам Новгородский;

7) Кирилл Белозерский – Димитрий Прилуцкий;

8) Афанасий Великий – Василий Парийский;

9) ап. Стахий – муч. Ульяния.

Труднее восстановить порядок гробниц на верхнем и нижнем полях. К тому же одна гробница утрачена, но думаем, что на ней было изображение св. Георгия: дело в том, что среди святых Грозненского оклада представлены соименные членам царской семьи, а среди уцелевших гробниц как раз и недостает гробницы с Георгием. Итак, добавляем к оставшимся 13 гробницам еще одну гробницу с изображением св. Георгия. При реконструкции я ориентируюсь, во-первых, на Годуновскии оклад (который должен восходить к Грозненскому), вовторых, сопоставляю следы гвоздей на сохранившихся гробницах со следами на доске иконы «Троицы», находящейся сейчас в Троицком соборе Лавры (на Рублевской иконе следы уже неразличимы). В таком случае центральная композиция нижнего ряда (Богоматерь – Спас – Предтеча) подтверждается такой же композицией в центре нижнего ряда Годуновского оклада¹²⁰. В центре верхнего ряда помещаю изображение Вседержителя (у Годунова – Новозаветная Троица), зато окружение полностью совпадает с Годуновским окладом: слева – Вознесение, справа-Воскресение и Спас Еммануил. В правом углу нижнего ряда, по аналогии с Годуновским окладом, должно располагаться изображение какой-то святой, и я помещаю туда гробницу с Анастасией и Устинией – тем более, что следы гвоздей на этой гробнице полностью соответствуют следам на Лаврской иконе, В таком случае гробница с ап. Тимофеем, ориентированная налево, должна занять место либо в нижнем ряду между Предтечей и Анастасией, либо в правом углу верхнего ряда. Здесь наступает момент произвольности, но я решаюсь поместить гробницу с Тимофеем в нижнем ряду, так как в верхнем ряду это место, кажется (судя по следам гвоздей), больше подходит для гробницы с Константином и Еленой. В таком случае в нижнем ряду оставшиеся два места слева должны занять: Тит-как парный к Анастасии (это-Иван IV и царица Анастасия) и Три святителя – как пара к ап. Тимофею, составляющие в целом имена Ивана III (Иоанн Златоуст и ап. Тимофей). В верхнем ряду правый угол, как я уже сказал, больше подходит для гробницы с Константином и Еленой. Тогда в левом углу должна быть помещена гробница с Борисом и Глебом, а далее – предполагаемый Георгий.

Итак, возможный вариант реконструкции Грозненского оклада «Троицы» выглядит следующим образом.

Верхний ряд гробниц:

1) Борис и Глеб, 2) Георгий, 3) Вознесение, 4) Спас Вседержитель, 5) Воскресение, 6) Спас Еммануил, 7) Константин и Елена.

Гробницы на боковых полях:

1) Михаил – Гавриил, 2) Петр – Павел, 3) Иоанн Богослов – Андрей Первозванный, 4) митр. Петр – митр. Алексий, 5) митр. Иона-Леонтий Ростовский, 6) Сергий Радонежский («чудотворец») – Варлаам Новгородский, 7) Кирилл Белозерский – Димитрий Прилуцкий, 8) Афанасий Великий – Василий Парийский, 9) Стахий – Ульяния.

Нижний ряд: 1) Тит, 2) Три святителя, 3) Богоматерь,

4) Спас Нерукотворный, 5) Иоанн Предтеча, 6) Тимофей, 7) Анастасия и Устиния.

Отличительной особенностью состава Грозненских гробниц является наличие в них святых, соименных членам царской семьи. Человек в древней Руси имел два имени: по дню рождения и по святому, в честь которого был крещен. Иван IV родился 25 августа, на апостола Тита – поэтому назывался Титом¹²¹, крещен был в честь Иоанна Предтечи (29 августа – Усекновение честные главы Иоанна Предтечи) – и обе эти гробницы имеются в Грозненском окладе. Царица Анастасия Романовна, по данным Кормовой книги Кирилло-Белозерского монастыря, родилась 2 октября (на Устинью), крещена в честь Анастасии Римляныни (29 октября)¹²²-гробница с изображением той и другой помещена на окладе. Брат Ивана Грозного Юрий Васильевич родился, по данным большинства летописей, 30 октября, но по сведениям компетентного Постниковского летописца – 31 октября, на апостола Стахия¹²³. гробница с изображением Стахия расположена на левом боковом поле оклада, а напротив – муч. Ульяния, соименная жене Юрия Васильевича. Мы, таким образом, узнаем, что в царской семье днем рождения Юрия признавалось 31 октября. Юрий Васильевич был крещен в честь св. Георгия (3 ноября – обновление храма Георгия в Лидде) ¹²⁴, исчезнувшая гробница с изображением св. Георгия, как мы предположили, находилась на верхнем поле оклада иконы «Троицы». Отец Ивана Грозного Василий III по дню рождения назывался Гавриилом, имел крестильное имя в честь Василия Парийского, на смертном одре принял монашество под именем Варлаама. гробницы с изображениями всех отмеченных святых располагались на окладе. Мать Ивана, княгиня Елена, была крещена, судя по Кормовой книге, в честь императрицы Елены¹²⁵, следовательно, гробница с изображением Константина и Елены была посвящена ей. Отсутствует гробница, посвященная отцу царицы – Роману Юрьевичу Захарьину, который по данным Кормовой книги Ново-Спасского монастыря, крещен в честь Романа Сладкопевца (1 октября). Мать царицы звали Ульяной ¹²⁶, и упоминавшаяся гробница с муч. Ульяной могла быть посвящена также и ей (хотя это и мало вероятно). Наконец, дед Грозного, Иван III, родился в день ап. Тимофея, крещен в честь Иоанна Златоуста-гробницы с изображениями обоих святых украшали оклад «Троицы».

Состав гробниц определяет время изготовления оклада Рублевской «Троицы»: это – период супружества царя Ивана и Анастасии Романовны (февраль 1547 – август 1560 г.), корректируемый фактом женитьбы Юрия Васильевича на Ульяне, дочери Д. Ф. Палецкого (3 ноября 1547 г.). Таким образом, Грозненский оклад создан между ноябрем 1547 г. и августом 1560 г.

Обращает на себя внимание факт, что среди изображений святых на гробницах нельзя найти ни одного, соименного детям Ивана и Анастасии. Но царевна Анна родилась 10 августа 1549 г., умерла 20 июля 1550 г. Царевна Мария родилась 17 марта 1551 г., умерла в том же году 8 декабря¹²⁷. Царевич Дмитрий родился в октябре 1552 г., умер 4 июня 1553 г. Однако, царевич Иван, родившийся 28 марта 1554 г. и крещенный в честь Иоанна Лествичника, и царевич Федор, родившийся 31 мая 1557 г. и крещенный в честь Федора Стратилата, – оба пережили дату 1560 г., но в изображениях гробниц никак не засвидетельствованы. Следовательно, изготовление оклада можно ограничить ноябрем 1547 – мартом 1554 г.

Оценим тематическую направленность в целом всего состава изображений на гробницах Грозненского оклада. В свое время В. А. Плугин подметил некоторую связь между изображениями гробниц на окладе «Троицы» и подбором святых, упоминаемых в июльском (1552 г.) послании митрополита Макария к царю под Казань, и сделал отсюда вывод, что замысел оклада состоял в прославлении царя и царского рода (при этом сделано указание на личных патронов Грозного, его отца и деда, но имена остальных членов семьи оставлены без внимания) в связи с победой над Казанским ханством¹²⁸. Действительно, в июльском послании 1552 г. митрополит со всем собором молят Господа Бога и Пречистую Богородицу о помощи царю и всему христианскому воинству, чтобы Господь исполнил царское желание помощью и поспешением архистратига Михаила и молитвами святого Иоанна Предтечи, апостолов Петра и Павла и Иоанна Богослова, великих Трех святителей Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, русских чудотворцев Петра, Алексия, Ионы и Леонтия, мученика Георгия, страстотерпцев Бориса и Глеба и молитвами преподобных Сергия, Варлаама и Кирилла (перечисляю небесные силы и святых угодников, которые соответствуют изображениям на гробницах Грозненского оклада)¹²⁹.

Но могу сказать, что аналогичный пантеон святых присутствует в более раннем послании царя Стоглавому собору 1551 г., и здесь он в определенном смысле даже ближе к сюжетам, изображенным на гробницах: царь обращается к собору, уповая на благоволение Вседержителя Бога и помощь Владычицы нашей Богородицы, на заступление архангелов Михаила и Гавриила, Крестителя Иоанна Предтечи, святых апостолов и мучеников, первого христианского царя Константина и матери его Елены, на молитвы святых российских чудотворцев – митрополитов Петра, Алексия, Ионы и ростовского епископа Леонтия, страстотерпцев князей Бориса и Глеба, преподобных и богоносных отцев Сергия Великого, Варлаама Новгородского, Кирилла Белозерского, Димитрия Прилуцкого и всех святых в «Богом дарованной нам державе от прародителей наших Росииского царствия» ¹³⁰.

Перечисленные памятники свидетельствуют о формировании в середине XVI в. государственного пантеона российской святости, идеологического обоснования божественного происхождения царской власти, ее исконности и наследственности от прародителей. В системе гробниц Грозненского оклада «Троицы» в емком виде отражены государственный пантеон святых и идеология божественного покровительства царской власти, а кроме того – включены изображения святых покровителей членов царской семьи. Тем самым «Троица» Рублева стала своего рода палладиумом царской династии.

В таком случае датировка оклада «Троицы» и судьба самой иконы приобретают особое значение. Очевидно, что к казанской победе система изображений на окладе не имеет никакого отношения, поэтому появляются возможности более ранней их датировки. Замечательные сведения на этот счет содержатся в новом для нашей темы источнике – так называемой Троицкой повести о Казанском взятии. Текст Повести опубликован А. Н. Насоновым по двум известным ему спискам¹³¹. Современник событий, монах Троице-Сергиевой обители, сообщает, что перед походом 1552 г. Иван Грозный приехал молиться в Сергиев монастырь и «ко образу святому Живоначалней Троицы, яже сам он благочестивый царь украсил златом и бисером и камением многоценным, припадает и слезы многи изливая»¹³². Речь несомненно идет о той самой иконе «Троицы», которая упомянута в монастырских Вкладных книгах, но замечательно, что в Повести не сказано, будто икона является «вкладом» царя, а говорится, что Грозный только «украсил» икону «златом и бисером и камением многоценным». Повесть о Казанском взятии представляет ранний источник и создана до июня 1553 г.¹³³, следовательно, содержит более достоверные сведения об иконе «Троицы», чем Описные книги 1575 г. Тем самым теряет свое основание гипотеза В. А. Плугина и оказывается справедливым мнение тех исследователей, которые предполагали, что икона не является вкладом Ивана Грозного, а только «украшена» царем.

Вернемся к датировке царского оклада на Рублевской «Троице». Из изложения Повести о Казанском взятии следует, что царь приезжал молиться в Троице-Сергиев монастырь накануне выступления в поход на Коломну. Дата выступления известна – 16 июня¹³⁴. Таким образом, приезд царя в монастырь состоялся в первой половине июня 1552 г. – и в это время драгоценный оклад уже украшал икону Рублева.

Привезти новый золотой оклад Грозный должен был в одно из посещений монастыря. Между ноябрем 1547 г. и июнем 1552 г. источники фиксируют только два пребывания царя в Сергиевой обители, и оба раза в 1548 г. – в июне и сентябре (на память Сергия). Значит, драгоценный оклад должен был быть возложен на икону «Троицы» в одно из этих хождений на богомолье, причем вероятнее всего – в июне 1548 г. (о чем может свидетельствовать необычность выбора самого времени богомолья): «Месяца (июня) 21, в четверток четвертые недели Петрова поста, царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии со многим желанием и с великою верою поиде пешь к Живоначалной Троице в Сергиев монастырь помолитися, а с ним брат его князь Юрьи и царица и великая княгини Анастасии. У Живоначялныя Троицы слушав всеношново и заутрении и молебна и божественыи литоргии, и учредив игумена и братью милостынею и кормом доволно, и прииде на Москву того же месяца 28, в четверг»¹³⁵.

Если оклад «Троицы» датируется 1548 г., то факт необыкновенной царской «милостыни» должен был быть известен участникам Стоглавого собора 1551 г. Поэтому упоминание в решениях собора (гл. 41) в качестве образцовой иконы «Троицы», которую «писал Ондрей Рублев», несомненно, должно связываться с иконой, стоявшей в соборном храме ТроицеСергиева монастыря. Таким образом, мы получаем наиболее раннее свидетельство об авторстве Андрея Рублева в отношении «Троицы».

Чем объяснить особое почитание Иваном Грозным именно «Троицы» Рублева? Иван был крещен в Троицком соборе в 1530 г. После процедуры крещения младенец был возложен на мощи святого Сергия, и тем самым Сергий считался покровителем и охранителем будущего царя¹³⁶. Но важно подчеркнуть и другой момент: игумен Иоасаф взяв младенца Ивана у восприемников и «шед с ним во святый олтарь царьскими дверьми и знамена его у святого престола, таже и у образа Живоначальныя Троица и у образа Пречистые Богородицы»¹³⁷. Невозможно себе представить, чтобы царь Иван, «знаменованный» при крещении у некоторой иконы «Троицы», в 1548 г. украсил роскошным окладом другую икону «Троицы» из того же собора. Естественно напрашивается вывод, что в 1530 и 1548 гг. икона «Троицы», сыгравшая особую роль в жизни Грозного, была одна и та же – Рублевская. Так мы пришли к положению, что «Троица» Рублева, находившаяся в Сергиевом монастыре в 1548 г., стояла там уже в 1530 г.¹³⁸

Обратимся теперь к рассмотрению пелены 1524 г. – вкладу в Троице-Сергиев монастырь великого князя Василия III и Соломонии Сабуровой¹³⁹. Центр пелены занимает изображение явления Сергию Богородицы с двумя апостолами, но это связано с вкладом конкретно в Сергиев монастырь. Главными же являются темы Святой Троицы и моления о чадородии. Первая тема раскрыта в центральном образе (на верхнем поле) Святой Троицы и изображениях на боковых полях Богоявления, варианта «Троицы» в виде «Отечества», Вознесения и Сошествия Святого Духа на апостолов¹⁴⁰. Следовательно, пелена 1524 г. должна была подвешиваться к иконе «Троицы». Но ее ширина (114 см) в точности совпадает с шириной Рублевской иконы, из чего можно заключить, что последняя находилась в 1524 г. в иконостасе Троицкого храма и пользовалась особым почитанием.

Там же находилась икона Рублева и в начале XVI в. Судим об этом по существованию так называемой Коломенской копии «Троицы» Рублева. Она происходит из соборного храма г. Коломны и датируется первой четвертью XVI в. (Л. И. Лифшиц). Единственным Коломенским епископом этого времени, связанным с Троицким монастырем, был Митрофан (1507–1518 гг.): в декабре 1513 г. он в присутствии великого князя освящал в монастыре надвратную церковь Сергия, а в июне 1518 г. оставил владычную кафедру и ушел на «покой» именно в Троице-Сергиев монастырь. Заказать копию «Троицы» Митрофан мог, вероятнее всего, в 1513 г., когда приезжал в обитель преподобного Сергия и освящал церковь его имени.

Если Рублевская «Троица» принадлежала Сергиевой обители в начале XVI века, то она должна была находиться там и в XV веке, поскольку у нас не имеется никаких сведений, что икона поступила в качестве чьего-нибудь вклада. Однако в XV веке (по крайней мере в конце этого столетия) икона Рублева не являлась храмовым образом монастыря. К такому выводу склоняет пелена 1499 г. великой княгини Софьи Палеолог. В центре пелены вышит крест, а вокруг по кайме расположены изображения праздников и святых. Среди святых-митрополиты Петр и Алексий и соименные великим князьям Ивану III и Василию Ивановичу. К Троице-Сергиеву монастырю имеет отношение только сюжет явления Богородицы с апостолами Сергию Радонежскому. Тема Святой Троицы является главной: центральное место в верхнем ряду занимает изображение Святой Троицы, на боковых полях – Благовещение, Вознесение, «Отечество», Сошествие Святого Духа¹⁴¹. Ясно, что пелена была предназначена для иконы «Троицы», но по ширине (122 см) ей могла соответствовать только другая местная «Троица ветхозаветная»¹⁴², которая и должна быть признана храмовой монастырской иконой того времени. Эта-то икона, следовательно, находилась в Троицком каменном соборе 1420-х годов с момента создания его иконостаса и вплоть до 1499 г.

Такую догадку делает и В. А. Плугин, не обосновывая, правда, почему пелена Софьи Палеолог предназначалась для иконы «Троицы» и противореча тем самым своим же рассуждениям в отношении аналогичной пелены Василия III¹⁴³. Для В. А. Плугина также очевидно, что «Троица» Рублева не могла быть написана для вновь построенного каменного храма Троице-Сергиева монастыря, подобную точку зрения автор представляет явным «анахронизмом» ¹⁴⁴. Но существуют и серьезные искусствоведческие разработки, которые показывают, что «Троица ветхозаветная» действительно написана для каменного Троицкого храма 20-х годов XV века (Е. Я. Осташенко, Л. И. Лифшиц).

Вместе с тем мы показали, что в XV веке «Троица» Рублева находилась в Сергиевом монастыре, а это приводит к однозначному выводу о написании иконы для деревянного храма Троицы 1412 г. В этом храме «Троица» Рублева и находилась все время, пока на месте деревянного Троицкого храма в 1476 г. не была выстроена каменная церковь Святого Духа (в которой и была, очевидно, оставлена). И только в начале XVI в., в связи с переделкой иконостаса каменного Троицкого храма, икона Рублева была перенесена в главный собор Троице-Сергиева монастыря и стала его храмовым образом.

Существует косвенный признак того, что Рублевская «Троица» в 1412 г. уже существовала и находилась в Троице-Сергиевом монастыре. Имею в виду любопытную судьбу писца Лествицы 1412 г. Варлаама, который трудился в «обители преподобнаго игумена Сергиа» и сделал запись об освящении церкви 25 сентября 1412 г. (Троиц. № 156. Л. 252). В приписке он называет себя «странным» (т. е. странником, пришлым). С другой стороны, Т. Б. Ухова считает заставку рукописи «чуждой канону Троицкого монастыря» и связывает ее с традицией новгородского монастыря Рождества Богородицы на Лисичьей горке; таким образом, Варлаам, предполагает исследовательница, являлся новгородским мастером, выходцем из Лисицкого монастыря¹⁴⁵. Развивая эти наблюдения, А. Г. Бобров приходит к выводу, что Варлаам-писец, монах Лисицкого монастыря, являлся тем самым игуменом Лисицкого монастыря, который упомянут в приписке Тактикона Никона Черногорца 1397 г., а в 1410 г. был избран Новгородским архимандритом (и оставался им до 1419 г.)¹⁴⁶. Через Варлаама и Лисицкий монастырь можно протянуть связующую нить и объяснить появление на створках Софийского панагиара 1435 г. (при владыке Евфимии, бывшем игумене Лисицкого монастыря!) гравированного изображения Святой Троицы, иконографическая композиция которого чрезвычайно близка к «Троице» Андрея Рублева!¹⁴⁷

В заключение суммируем все сведения об Андрее Рублеве, записанные в Троице-Сергиевом монастыре в XV веке. Древнейшие известия о Рублеве принадлежат Епифанию Премудрому и включены писателем в Троицкую летопись (см. выписки Н. М. Карамзина). Пахомий Логофет упомянул о величайшем русском иконописце в Третьей редакции Жития Сергия, в рассказе об основании Андроникова монастыря: «По времени же бывшю игумену Александру, ученику предпомянутаго игумена Савы, и другому ученику, Андрею именем, иконописцю преизрядному, всех превъсходящи мужей добродетелным житьем, и прочий мнози ученици его, създаста в обители себе церковь каменну красну зело, и подписанием чюдным украсишя ю в память святыхь отець своих, еже и доныне зрится в славу Христу Богу» (РНБ, F. I. 306. Л. 95 об.) Третья редакция Жития Сергия создана Пахомием около 1442 г.

Другое известие об Андрее Рублеве Пахомий включил в Житие Никона Радонежского, в рассказ о росписи каменного Троицкого собора: «Събрав бо живописци мужи въ добродетели съвръшеньных, Данила именемь и спостника его Андреа и некых с ними. И абие делу касаются и зело различными подписанми удобривше ту, могуща всех и доныне зрящих удивити, последнее се рукоделие на память себе оставльше. И яко съвръшише вся, нечто мало пребывше, абие съмиреный Андрей оставль сию жизнь, къ Господу отиде, таже и съпостник его Даниил, оба добре поживше и в старости велице бывше, благий конець приаше. Егда бо хотеаше Даниил телеснаго съуза разрешитися, абие видить възлюбленнаго ему Андреа в радости призывающа его. Он же яко виде, его же желаше, зкло радости исполнився и братии предстоащимъ сказааше постника его пришествие. Видеша же братьа сих преставление, познаше, яко сего ради въскоре хотяше подписанми церковь ону украсити, за еже разумети ему духовних онех мужи преставление, тем же и благодать ему велию исповедаху» (Троиц. № 116. Л. 417 об. – 418; по филиграням рукопись датируется 1443–1445 гг.).