Старец Каллиник Исихаст

Все дольнее презрев и низменного чуждый, Мир горний возлюбил, небесному родной.

Отец Каллиник родился в Афинах в 1853 году. Родители его – люди добропорядочные, потомки военных, участвовавших в событиях 1821 года.

Ранние годы он провел в предместье Афин, вскормленный на благочестии и христианских традициях. Православное исповедание его семьи было обычным в те добрые времена; мало кто тогда бывал равнодушен к Богу и Его Церкви.

Константин Фиасприс – таково его мирское имя – был живым, смышленым ребенком, верным Церкви. С детства возлюбил читать духовные книги и никогда не пропускал церковные службы. Он любил всенощные бдения, наполняясь их духовным богатством. То, о чем слышал в проповедях и о чем читал в книгах, переживал молитвенно в душе, получая истинную духовную радость.

Но в ревностном христианском сердце оставалась все же некая неосознаваемая пустота, которую никак не удавалось заполнить. Душа жаждала чего-то более возвышенного, более сильного, чего не было в жизни на приходе в Афинах. Он не знал еще, как это естественное душевное стремление воплотить в реальность, посвятив себя Богу полностью.

И именно в то время юный Константин познакомился с одним человеком, знавшим о Святой Горе. От него и узнал о монашеском житии отцов афонских И взыграла душа его. И обратилась она в чаяниях своих на Восток, к Святому Афону. И верилось юноше, что там он найдет недостающее.

И вот в один из дней 1875 года от Рождества Христова видим мы Константина бродящим в гавани Пирайуса и осматривающим парусные лодки. Он принял важное решение, его губы шептали: «Боже мой! Если есть на то воля Твоя, чтобы я уехал подвизаться на Святой Горе, то укажи мне лодку, которая довезет меня туда».

Подходя поочередно к каждой лодке, Константин спрашивал об их маршрутах. И когда начал было уже отчаиваться, что не найдет того, чего ищет, лицо его вдруг просияло от ответа, что одна из лодок направляется на Афон!

Он стал горячо умолять капитана взять его с собой, обещая в пути помогать во всем. Капитан поначалу отказывался, но все же уступил настойчивым просьбам.

Константин попрощался с Пирайусом. Переполненный радостью, он возблагодарил Провидение Божие ему была указана лодка, и желаемое стало воплощаемым.

Лодка должна была идти в Иверский монастырь и взять там груз леса. Чтобы добраться туда, требовалось несколько дней: в те времена такое плавание занимало много времени и было небезопасным.

Во время плавания Константин снискал себе уважение всей команды лодки. Не желал лишь говорить о цели своей поездки, когда кто-либо из любопытства спрашивал о том. Люди мира сего видели в нем приятного, открытого и сравнительно неплохо образованного (он закончил среднюю школу) юношу и отказывались верить, что такой симпатичный молодой человек решился умереть для мира и остаться жить в одном из монастырей Святой Горы.

Но любопытство и расспросы не так утомляли Константина, как внутренние борения. Сидя в углу лодки, терзался он мучительными и навязчивыми мыслями. Ему живо вспоминались Афины, родной дом, родители, братья и сестры, все дорогие и любимые люди, с которыми он так безжалостно порвал и которые очень расстроятся, когда узнают, что он покинул их. Кроме того, он думал о неведомых трудностях, что поджидают его там, среди незнакомых людей, живущих уединенно и аскетически. Невидимый кто-то нашептывал ему постоянна «И не жаль тебе молодости своей? Зачем ты хоронишь ее?»

Однако, когда издали увидел он пик Афона, мысли эти начали отступать. И вскоре исчезли совсем, уступив место отраде душевной, овладевшей им полностью. Один за другим проплывали перед взором различные монастыри, расположенные здесь и там у подножия Афона. Как же мечталось прежде видеть все это! Его небывалая радость, в которой растворялось чувство покаяния пред Богом, достигла неведанной высоты, когда лодка подошла к Иверскому монастырю.

Константин читал раньше о чудотворной иконе Божией Матери «Портаитисса», пребывающей в этой обители. И вот, преклонив колени пред величественной иконой, он просил у Царицы Небесной, Святой Игумении Афона, покровительства в новой своей жизни. Сердце его горело такой любовью ко Христу, что неудивительно, что милость Пресвятой Владычицы снизошла на него.

Прожив несколько дней в монастырском доме для гостей, Константин стал размышлять о том, где ему следует обосноваться. Остаться ли здесь или отправиться куда еще? Он знал что монастырь этот общежительный, но душа искала исихазма. Ему сказали, что если он стремится к житию в исихазме, то следует тогда посетить пустынь Катонакии.

Рассказы о катонакских отшельниках взволновали его. И вот, не тратя более времени на размышления, достиг вскоре молодой человек скита Праведной Анны и – далее – Катонакию.

Катонакия – дикая, скалистая местность на южной стороне Афона. Вместе с соседними скитами Кавсокаливии, св. Василия, Малым Праведной Анны, Карули и вплоть до Виглы (последнего выступа полуострова в Эгейское море) она образует самую святую часть Горы. Если Снятую Гору представить храмом, то эта область была бы святым алтарем.

И по сегодня, если искать людей, живущих сугубо о Боге и дальше всех прошествовавших по пути святости, то их можно найти здесь. Когда в конце прошлого века юный Константин прибыл в

Катонакию, места эти были воистину обильно цветущими «кринами пустыни».

Молодой искатель отшельничества чаял себе Старца – добродетельного и строгого наставника в этом образе жизни и нашел такового, подвизавшегося в исихазме. То был иеромонах Даниил.

Отец Даниил пришел в эту часть Катонакии – часть самую негостеприимную"– в место немного выше уровня моря около 1870 года, чтобы подвизаться в житии отшельническом. Большими трудами, многим потом воздвиг он храм, освященный во имя преподобного Герасима Нового. Построил и келию с двумя небольшими комнатами, где предстояло ему провести остаток земной жизни.

Отец Даниил был из Загоры, что рядом с горой Пелион. До своего отшельничества имел обременительное и хлопотливое послушание игумена Григориатской обители. Но став отшельником в Катонакии, вознес благодарение Господу за тихое прибежище, дарованное Им.

Всей душою прилежал он житию молчальническому, которое «словно на голубиных крыл ах возносит сердце к Богу и возжигает его желанием небесной тишины» («История сирских монахов»).

Юный Константин направил стопы свои к этому богоизбранному исихасту, прославившемуся добродетелями духовному Отцу, чтобы вручить Старцу душу свою, словно в руки Самого Господа.

Старец настороженно поначалу принял молодого человека, получившего светское образование в Афинах, имеющего хорошие – в мирском понимании – манеры: такие обыкновенно не выдерживают жизни пустыннической. И, конечно, не сразу взял его к себе учеником.

Константин, однако, был тверд, настойчиво просился жить со Старцем:

«Ты только испытай меня, Старче, – молил он, – и уж коли не подойду, гони прочь».

Старец, отказывая, молился Господу при этом о вразумлении. Сердцем своим спрашивал он Бога, выдержит ли этот мальчик столь тяжелый крест – крест отшельнический. Наконец, решился принять его под свое духовное покровительство и руководство.

Кто бы ни оказался в келье преподобного Герасима, все явственно чувствовали неотмирное величие пустыни. Чуть пониже кельи лежало море, и в плохую погоду ясно слышался грохот волн, разбивавшихся о скалы обрывистого берега.

Отвесные скалы, достигающие высоты чуть не ста метров, в первозданном великолепии поднимаются над каливой. В разных местах можно видеть отдаленные жилища других отшельников, ушедших из любви к уединению, подобно Христу, Который «бе в пустынях» (Лк.1:80). Там, немного далее, подвизались в уединении старцы Даниил, Герасим, Игнатий, прославленные добродетелями и мудростью.

Недалеко от кельи, в расщелине, используемой сейчас для хранения дров, можно обнаружить четыре-пять ступенек, ведущих вниз, в довольно обширную пещеру, которая и поныне хранит явные следы того, что в древности здесь был «аскетерион» (т.е. место, где подвизались отшельники). И какие чувства охватывают паломников при мысли об этих дивных воинах духа древности!

Далее, если поднять взгляд к северо-востоку, можно видеть вершину Афона в ее великолепии. Величественный пик, широкое пространство Эгейского моря, зазубренные скалы, разбросанные монашеские жилища, колючий кустарник., все это создает особенную атмосферу, утверждаемую глубокой, нетревожимой тишиной.

Восхищаясь величием окружающей природы, пребывая рядом с мудрым и опытным старцем Даниилом, молодой Константин, отказавшийся от мирских благ, чувствовал себя счастливейшим человеком. Когда он смотрел на своего духовного наставника –

седого Старца, слезы восторга и умиления выступали на глазах. Он готов был отречься от воли своей и полностью подчиниться Старцу.

«Константин, чадо мое, здесь у нас еда бывает лишь один раз в день, и то без масла. Масло – только по выходным и праздничным дням. Большую часть ночи мы молимся. Спим мало, днем должны трудиться, чтобы иметь хлеб».

«Благословенна буди такая жизнь, Старче. Именно к этому я и стремился. И если бы хотел жить иначе, то избрал бы общежительный монастырь или скит».

«Константин, здесь у нас нет источника. Воду, которая собирается в наших емкостях, необходимо использовать с величайшей бережливостью. Среди этих скал невозможно устроить сад, потому мы и не едим ни фруктов, ни овощей. Мы питаемся некоторыми дикими растениями, оливами, иногда бобами или фигами, или чем еще, что можно купить в лавке в Дафне. А вместо свежего хлеба у нас сухари». (Хлеб, остающийся от трапез в монастырях Святой Горы, высушивается и раздается отшельникам. Отец Даниил получал сухари из монастыря Ксиропотам.)

Константин внимал, а Старец продолжал говорить о трудностях, ожидающих его в новой жизни.

«Константин, у нас не бывает ни молока, ни сыра, ни яиц. Даже на Пасху не бывает крашеных яиц. Выносится одно яичко ради праздника, и мы лишь смотрим на него; оно хранится годы»

Константин слушал с большим вниманием и интересом.

Еще одной трудностью новой жизни была необходимость не мыться. Следовало забыть о мытье, даже об умывании. Эта практика, на первый взгляд, возможно, немного странная, является частью жизни отшельника, частью его самоотвержения. Как говорил позже сам Константин, его редко стираемая нижняя рубашка стала похожей со временем на толстое шерстяное одеяло (какие стелют под седло).

Следующий случай является очень трогательным примером трудной жизни в Катонакии.

Прошло несколько лет, и Константин стал отцом Каллиником. На одну Пасху один монах постарался достать им немного сыра, чтобы пасхальная трапеза была особенно праздничной.

«Чадо, – сказал Старец отцу Каллинику, – позаботься, чтобы сыр, данный нам, тоже был на столе».

Того это изумило, и, ревностный аскет, отец Каллиник осмелился выступить против этой «роскоши»:

«Старче, что ты говоришь? Сыр в пустыне? Кто и когда слышал такое?»

Однако позднее слова его к нему же и вернулись. Прошло два или три года, в течение которых он выдерживал трудные послушания и испытания в пустыни. Великий Пост тогда до крайности его истощил. Пост у пустынников более суровый, чем у других монахов; «три дня» (то есть первые три дня Великого Поста, когда постящиеся полностью воздерживаются от пищи) у них обыкновенно превращаются в пять. И вот пришло время Пасхи. Готовя пасхальную трапезу, он высказал Старцу свои соображения: «Сейчас, Старче, когда наступает Пасха, как чудно было бы иметь хоть немного сыра!»

Улыбаясь, старец Даниил ответил ему тем же вопросом, который некогда задал сам отец Каллиник

«Чадо мое, что ты говоришь? Сыр в пустыне? Кто и когда слышал такое?»

Константин с юношеским рвением преодолевал трудности новой своей жизни. Они бывали постоянно, и по временам он слабел, алкал и даже унывал.

Старец не позволял ему покидать пределы каливы, дабы он не рассеивался и не смущался в мыслях своих. Полное отрешение от мира много раз приводило его в подавленное состояние и тяжестью ложилось на сердце.

Пощения на грани голодной смерти сильно истощили его в молодости. В периоды истощения страстей диавол смущал его воспоминаниями обильно накрытых столов, которыми можно было наслаждаться, лишь оставив отшельническую жизнь.

Он неотступно вставал в полночь и молился долгие часы, стоя на ногах во время ночных бдений- иногда чувствовал, что все его

способности парализованы, нет более сил терпеть. И при этом – бесчисленные искушения бесовские беспорядочные мысли, игра воображения, соблазны- как можно было все это вынести? И, кроме того, хорошо воспитанному и образованному светски афинянину возможно ли было свыкнуться с полным отсутствием мытья?

Но он не отступал. Укрепляемый неколебимой верой, мужественно противостал всем трудностям: «соблазнам и искушениям, мириадам бесовских проделок, их стрелам и козням» (преп. Нил Отшельник), которые преследуют аскетов. Но счастлив он был от того, что уже в таком возрасте удостоился чести вступить на поле духовной брани.

И важно, что он не был одинок Сквозь все тернии вел его опытный и добрый Старец, поддерживая и ободряя, направляя вперед по узкому пути.

Как и многие другие отшельники, отец Даниил занимался резьбой по дереву. Даже и сейчас можно найти отцов, которые в пустынях Святой Горы практикуют это искусство. Это занятие помогает им преодолевать уныние и является, кроме того, источником доходов.

Константин от своего Старца также научился искусству резьбы по дереву, и это приносило деньги на различные нужды. Он научился превращать необработанные куски дуба, самшита, других деревьев в прекрасно отделанные произведения. Сначала нужно было ручной пилой распилить дерево на узкие полосы. Затем эти полосы отполировать. На гладкую поверхность карандашом наносился рисунок И, наконец, пользуясь различными точными и острыми инструментами, он вырезал ложки, расчески, ножи для бумаги, крестики, печати для просфор и более сложные произведения искусства, такие как фигурка кого- либо из святых или тонко сработанная сцена из земной жизни Господа.

Отец Даниил был мастером делать деревянные ложки. Чтобы делать подобные, от его ученика требовалось внимание и – важнее – большое терпение.

Пустынь научила Константина многим утешениям, неведанным им прежде, Его трудолюбие позволило ему достичь высоких успехов в новом ремесле. Различные деревянные изделия, говорящие о его незаурядных художественных способностях, сохранились до наших дней. Одно, которое довелось видеть автору этой книги, принадлежит нынче архимандриту Арсению (Фсодорополосу) из Лариссы. Это крест для благословения с изображением Страстей Господних.

Обладая большой выносливостью, Константин не боялся физического труда и способен был выполнять самые тяжелые послушания. Его огромная энергия проявилась в нем с первых дней его жизни в Катонакии. Он заметил, что заросший неровный участок вокруг их каливы причиняет большие неудобства его немолодому наставнику и решил это исправить.

«Старче, сказал он, – благослови меня. Я хочу проложить тропу через густой кустарник, чтобы ты и твои посетители могли ходить свободно».

«Бог тебя прости, чадо,» – ответил Старец, радуясь рвению своего ученика.

Тишина пустыни на несколько дней была нарушена стуком топора и звоном лопаты. Дикий кустарник и камни были расчищены, и вот в середине негостеприимной, труднопроходимой заросли появилась аккуратная дорожка.

Примерное благочестие Константина позволило отцу Даниилу безо всяких колебаний постричь его в монаха. Он воспринял имя Каллиник. Старец желал, чтобы конец аскетических борений ученика был в соответствии с именем – «хорошей победой».

Предвидя близкое прощание с временной жизнью, отец Даниил с радостным спокойствием видел, что свой богатый опыт исихаста – наследство, переданное от великих исихастов прежних времен – он оставляет достойному ученику – отцу Каллинику.

Преподобный Григорий Синаит, прибывший на Афон в начале XIV века, зажег там пламя исихазма.

Он стал учить богодухновенному подвижничеству, когда посредством полного освобождения ума от суетного, созерцания и умно-сердечной молитвы душа предуготавливается к духовному единению с Богом.

Пламя это, словно драгоценное сокровище передаваемое из поколения в поколение, горело в душе старца Даниила, который сейчас с благоговейным трепетом решился передать его ученику.

С того времени, когда он был посвящен в тайны умной молитвы и созерцательной жизни, отец Каллиник испытывал некое вдохновение, как при Пятидесятнице.

Прежде всего, он должен был понудиться, ясно взглянув себе в душу, смело и решительно изгнать из себя все нечистое, малейший сорняк, всеяйный врагом. Только таким путем можно было продвинуться дальше и, восхитив небесный мир тишины, жить господином в храме своей души.

Какую радость познал он! Что открылось пред ним! Какой небесный свет – свет Фавора и Воскресения – встретил его, когда он лишь начал приближаться к Отцу света, Который зрел его издалека, с самого конца пути!

Теперь старец Даниил мог оставить этот мир со спокойной душой. В 1881 году мощи Старца, обернутые старенькой мантией, обрели покой в своем последнем приюте в земле. Неописуема была скорбь ученика, расставшегося с тем, кто был ему дороже всех после Бога, – со своим Старцем.

Он переживал смерть, глаза были полны слез. Как теперь жить без духовного отца? Старец был его духовной сокровищницей, неким духовным банком, из которого в трудные часы душевной брани можно было черпать небесный капитал. Он осознавал, что осиротел, подобно преподобному Симеону Новому Богослову, который оплакивал смерть своего Старца такими словами:

Ты забрал из этого мира отца моего. Увы!

Ты удалил от глаз моих моего наставника,

О Человеколюбче, Ты меня оставил Совсем осиротевшим, совсем забытым «.

Отец Каллиник стал старцем в каливе исихастов преподобного Герасима. С ним подвизался отец Неофит из Самоса, который также был учеником старца Даниила, вслед за отцом Каллиником.

Важнейшим для отца Каллиника было святое хранение учения Старца и тщание в жизни духовной, дабы оправдать те великие надежды; которые тот на него возлагал. И он, прилагая огромные усилия, оказался действительно достойным наследником этой духовной традиции. Аскетизм, пост, молитвы, молчальничество, бдение над своим разумом- все это блюлось неуклонно и благоразумно. По мнению отцов, старец Каллиник был даже более строг во всем, чем старец Даниил.

Он любил учиться, очень прилежал к чтению. Хотя и не имел университетского образования, обладал исключительно острым умом и мог вникнуть в самые трудные писания и постичь глубочайшие мысли Евангелия и Отцов.

По своему значению писания Отцов-исихастов стояли для него на втором месте после Евангелия. Исихий Пресвитер, Исаак Сирин, Григорий Палама и все, кто жил в состоянии, в духе священного молчания, были близки ему. Он подражал их житию, он стремился мыслить их мыслями. Живя в таких же условиях, как и они, пользовался их духовными плодами.

Умный и прилежный в учении, развивающий талант, данный Богом, он поставил перед собой задачу овладеть русским языком. И овладел настолько хорошо, что мог и говорить, и писать на нем. Как мы увидим далее, это пригодилось ему в жизни.

Великой его любовью было «Добротолюбие». Он вновьи вновь перечитывал страницы этой книги, соединяясь с родственным духом тех, кто прежде избрал жизнь бдения и созерцания, и духовная радость переполняла его.

Кроме учения, прилежал отец Каллиник к уединению. В уединении разум его мог быть свободным в богомыслии. Он любил это на протяжении всей земной жизни, ведь жизнь в исихазме невозможна без уединения.

Следующий рассказ ясно раскрывает его характер.

Иногда по разным надобностям необходимо было бывать в Дафне. Для поездок отцы обыкновенно использовали лодку. Однако отец Каллиник предпочитал добираться пешком, что было очень непросто. Чтобы достичь Дафны, нужно было восемь часов идти без отдыха. Но продолжительный трудный путь его нисколько не пугал – напротив, он любил трудности. Более того, ему по душе бывало длительное уединение. Не тревожимый шумом, спорами, болтливыми спутниками, которых он, скорее всего, имел бы в лодке, шагал по безлюдным тропам, пребывая в богообщении. «Дороги, особенно когда они пустынны, дают нам возможность для размышлений, никто нас там не тревожит,» – пишет божественный Златоуст.

В то время, как шаги его отдавались тихим эхом в глубоких обрывистых ущельях, в то время, как он поднимался на перевал высокой горы или шел сквозь тенистые леса, изобильно украшающие Святую Гору, он непрерывно молился.

Сколько раз, окруженный красотой Святой Горы, любуясь раскинувшимся пред ним Эгейским морем, он воздевал кверху руки, благодаря Того, Кто устроил вселенную в мудрости Своей (Иер.10:12), Того, Кому всем сердцем жаждал вечно принадлежать.

Дух умеренности правил его жизнью. Он сам и ученики его жили очень и очень воздержанно. Единую меру масла использовали они в течение всего года, причем шло оно и на еду, и на лампады в церкви. По субботним и воскресным дням, когда

допускается вкушать с маслом, он наполнял им крошечный стаканчик и поливал еду; но этого было столь мало, что масла почти не чувствовалось.

Рядом с его кельей росла виноградная лоза, на которой каждый год бывало до десяти гроздьев. Он ни разу не взял в рот ни ягодки, более того, он и послушникам своим не разрешал их попробовать, чтобы они учились воздержанию.

Однажды, перед Всенощной, отцы спросили его, нельзя ли им выпить кофе. «Если мы на время Всенощной должны себя чем-то подбадривать, то лучше уж нам пойти спать,» – был его ответ. Сам он никогда не пил кофе.

Во время Великого Поста он бывал очень усерден. Однажды двенадцать дней подряд постился, не принимая вообще никакой пищи и пития!

Он старательно соблюдал установление обходиться без мытья. Как-то вечером, когда писал в своей келье, отец Каллиник заснул. Керосиновая лампа начала ужасно дымить, и скоро все вокруг почернело. Когда дверь кельи открыли, духовные чада его не могли узнать лицо его, черное от копоти. Они поспешили было по воду, чтобы Старец мог умыться, но он их остановил. Вытирая руками лицо, заметил: «Не беспокойтесь, потом и слезами все смоется».

Так же учил поступать и чад своих духовных. Однажды, когда один из них, живший какое-то время в Лариссе, собирался плеснуть на лицо немного воды, услышал слова Старца: «Если ты хочешь мыться, отправляйся в Лариссу. Здесь мы моемся только слезами и потом».

Старец Каллиник очень хорошо понимал значение физических лишений. Он знал, что «усохшая плоть не дает вместилища бесам» (преп. Иоанн Лествичник) и что «совершенный разум – это храм Святого Духа» (авва Фалассий).

Любому сразу были видны в нем прежде всего простота и смирение. Он так просто и скромно одевался и был столь прост в . обращении, что на всех это производило глубокое впечатление.

Он всячески избегал малейших проявлений тщеславия; никто не мог убедить его попозировать перед фотоаппаратом. К счастью, один турист как-то сфотографировал его без предупреждения, и, таким образом, у нас имеется теперь его изображение. Из- за своего смирения и сознавая ответственность, какую это за собой влечет, он отказывался принять сан священнический. «Понимая большую ответственность и беря во внимание публичность священнического служения, я выбрал спокойную жизнь монаха,» – говорил он.

Смиренным пребыл он во всю жизнь. Он благословил духовных чад сжечь переписку, поздравительные письма, панегирики и другие знаки отличия, полученные им от влиятельных особ (например, от Русского Царя).

Он был молчалив, скуп на слова, избегал всяких разговоров. В день, когда причащался Святых Таин, запирался в келье своей и запрещал беспокоить себя до вечера. Ему не надо было принуждать себя к молчанию, он не представлял себе иначе жизни исихаста, ведь «благоразумное молчание есть матерь молитвы, воззвание из мысленного пленения, хранилище божественного огня, страж помыслов, соглядатай врагов, училище плача, друг слез, делатель памяти о смерти, живописатель вечного мучения, лю- боиспытатель грядущего суда, споспешник спасительной печали, враг дерзости, безмолвия супруг, противник любоучительства, причащение разума, творец видений, неприметное преуспеяние, сокровенное восхождение» (преп. Иоанн Лествичник).

Доброта его была безгранична. Все, кто посещал его, видели мужа богатой щедрости и любви. Он оставлял на время для них свой покой и свою молитву, отзываясь на их затруднения и печали. Его справедливо называли человеком «редкой любви и доброты».

Имея в себе такие духовные сокровища, отец Каллиник мог возноситься душою ввысь и наслаждаться богообщением.

Сейчас было у него два духовных сына: отец Неофит и отец Даниил, приехавший из Малой Азии и удостоенный быть священником. Кроме них приходило к нему много страждущих, ищущих

духовного совета. Жизнь его проходила на самом высоком подвижническом уровне.

Болезнуя о многих, он никогда не забывал и о своей душе Богообщение было твердым основанием храма его души.

В 1885 году, через четыре года после смерти его Старца, отец Каллиник решился предпринять великий подвиг. Он принял твердое решение полностью уединиться, заключив себя, словно в тюрьме для мира сего, в маленькой своей келье с небольшим пространством вокруг нее и оставаться в этих пределах столько лет, сколько Бог положит.

И прожил он так все оставшиеся сорок пять лет земной жизни. Ни разу затвор не был нарушен. Если бывала нужда известить о чем-либо, отец Каллиник обыкновенно поднимал большой шест с привязанным на конце его, как флаг, неким подобием паруса. Соседи, видев это, приходили узнать, что требуется.

Самопожертвование его было великим. Сорок пять лет подвизался он отшельником в келье в пустынном ущелье Катонакии, лишив себя всяких прогулок и общений с людьми. Лишь со смертью покинул он уединение свое, но и то душой только. Тело же осталось там, где совершался подвижнический подвиг.

Этот его подвиг был щедро благословлен Господом, «Посмотри на вино, как оно, если долго очень стоит неподвижно на одном месте, хорошо отстаивается, делается светлым и благоуханным,» – как говорится в «Добротолюбии» (авва Евагрий).

В подвиге своем отдался он созерцательной жизни в рассуждении, в умной молитве. В этом возвышенном состоянии, достичь которого дается немногим, практической жизни места нет. Суета уступает место созерцанию, все заботы остаются вне внимания. В это время отец Каллиник-исихаст уже не занимается резьбой по дереву. Авва Исаак Сирианин благословил тех, кто достиг высшего духовного состояния, написав: «Благословен пребывающий в молчании и не отвлекающийся на разные труды, посвящая себя единому труду молитвы».

Отец Неофит и отец Даниил, два дивных духовных сына отца Каллиника, потрудились обеспечить своего Старца всем необходимым для его молитвенного подвига. Они пеклись обо всех практических делах своей каливы, принимали посетителей и вообще делали все, что было необходимо. Они осознавали как честь для себя то, что Старец их достиг таких духовных высот и удостоился «непрерывно возрастать умом и быть вознесенным силой Божией» (свят. Григорий Нисский).

Малейшие нарушения тишины и мельчайшие заботы ставят препятствия на пути созерцания исихаста. Поэтому старец Каллиник прилежал жить безо всякого попечения и в спокойствии ума. Отвлекаться из-за земных забот и разных событий в мире нельзя тому, кто выбрал путь непрестанного бдения и созерцания в безмолвии. «Вкусивший безмолвия, – сказал преподобный Нил Синайский, – и начавший сколько-нибудь упражняться в созерцании не согласится связать ум заботами о телесном и, отвлекши его от духовного ведения, обращать к делам земным, когда он большею частию парит превыспренно». Он никогда не открывал уста из любопытства, не спрашивал: «Что нового в миру?» Любое проявление любопытства пресекалось тут же. И, умерев для мира, полностью вверился он Промыслу Божию, почитая невозможным отвлекаться умом от трезвения и духовного созерцания. «Сколь блага, приятна, светла, сладостна, вседобротна, яс- нозрачна (веселолица) и прекрасна добродетель трезвения» для подвижника, живущего «непрестанно дыша Иисус-Хрисгом, Бога Отца силою и премудростию» (преп. Исихий, пресвитер Иерусалимский). Такими великими словами определяют Трезвение те, кто его придерживался.

Когда наступала ночь, и его духовные сыновья отдыхали, он до полуночи пребывал в созерцании. В своей келье – в шестидесяти метрах от келий чад своих – он творил божественный труд молитвы. В полночь, когда духовные сыновья его начинали, в соответствии с типиконом Святой Горы, предписанную службу в церкви, он несколько часов до рассвета отдыхал. Храм посещал обыкновенно раз в неделю – то был храм преп. Герасима, – когда приобщался Святого Причастия.

Хотя он и оставил суетный труд, иногда приготавливал еду. Ученики держали наготове дрова и все необходимое, и он сам, в молчании, готовил скромную трапезу – как правило, вареный

рис – непрерывно при этом творя сердечную молитву. Но вкушал Старец отдельно от своих учеников; и таким образом, он мог пребывать в молчании, уединении и молитве «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного,"–с каждой взятой в рот ложкой.

Так подвизался отец Каллиник в исихазме Дух его вдохновлялся «светозарными лучами божественной красоты» (Каллист Катафигиотес). Эта божественная красота была дарована Святому, она шла к нему и через него – к его духовным чадам. Даже плоть их сияла так, что «они тоже свет испускают и становятся еще одним источником света, так как светят собственным сиянием» (свят. Василий Великий).

Прежде, чем принять кого-либо в свое духовное окормление, старец Каллиник обыкновенно строго испытывал просящего. Нелегко было стать его духовным чадом, требовалась немалая душевная стойкость.

Старец говорил очень мало. Послушания давал строго и точно. И если испытуемый не выполнял их надлежащим образом, то долго у Старца не задерживался. Отец Каллиник говорил обыкновенно в таких случаях: «Встань и иди. Я не буду грешить из-за твоего непослушания».

Когда же он прозревал возможность исправления какой-либо души, то терпел необязательность человека, увещеваниями и примером выводя на путь истинный. Многие желали быть его духовными чадами, многие приходили, но немногие остались под духовным водительством строгого аскета.

В 1920 году слава о добродетелях отца Каллиника Исихаста привлекла внимание к монашеской жизни Спиридона Менагиаса. То был видный человек богатый аристократ, знаменитый химик, выпускник университета в Цюрихе он все отверг, раздал все свое имущество и умер для мира, став отцом Герасимом, духовным

сыном старца Каллиника Таким образом, вместе с двумя уже упоминавшимися нами духовными сыновьями Старца, он стал третьим его чадом.

Позднее, когда отцы Неофит и Даниил отошли в лучший мир, а отец Герасим вынужден был – из-за морской сырости, губительной для его здоровья – перейти в 1925 году в скит св. Василия, отец Каллиник некоторое время оставался один. Но и в это время Старец мало кого желал принять к себе. Проходили у него послушания немногие отцы Афанасий, Иосиф, диакон Герасим, Христодул, Арсений.

Ежедневно, до двух часов в день, уделял отец Каллиник своим чадам, приходившим к нему ради духовного богатства. Тогда бывало в вечерней тишине кельи катонакского отшельника нечто совершенно исключительное. Людям, бедным духовно, невозможно и представить себе того богатства небесного, преизобильно бывшего у него. Словами то не передается. Все затруднения духовных сыновей разрешались сами собою. Оставались мир и любовь о Христе Старца. В конце они простирались ниц, целова: ли руку, принимая благословение, и удалялись на покой.

Беседы их бывали лишь на духовные темы, единые приличествующие монахам. Никаких воспоминаний о прошлом, никакого суесловия. «Мы не могли знать, – вспоминал позже один из духовных сыновей, – кем был Старец раньше, кто его родители, братья, сестры. Он никогда ничего не вспоминал».

Отец Каллиник знал, сколь полезны душам его послушников трудности: отрешение от собственных желаний, строгость наставника, и обращался он с молодыми людьми соответственно.

Однажды один из учеников, ездивший в Дафну за провизией, купил чудный апельсин. Он желал утешить любимого своего Старца, облегчив постоянную жажду.

«Старче, я принес тебе апельсин,» – радостно сказал он, возвратившись.

Но не было радости у Старца: «Это как же ты купил апельсин без моего благословения? Ты поступил своевольно, а потому немедленно выброси его» Кроме того, наложил отец Каллиник на него довольно строгую сорокадневную епитимью.

Другой его духовный сын, сильно простудившись, слег одним днем к вечеру в постель совершенно больным, и ночью было ему очень плохо. На рассвете услышал, как Старец, знавший конечно же о его состоянии, говорит ему: «Посмотри, чадо, вот письмо, которое сегодня должно быть отправлено в Карее. Ты идешь?»

Карея, столица Святой Горы, расположена в восьми часах ходьбы от Катонакии. Старец Каллиник знал о целебной силе послушания, познал это тогда и сын его духовный, выполнив послушание то и вознагражденный исцелением.

А вот еще один случай. Другой из духовных сыновей Старца должен был принести с побережья в каливу сухарей, которые они получали из Ксиропотама. Он просил у Старца благословения на то, чтобы причалить гребную лодку в другом месте, поближе к каливе, ибо от причала идти было далеко и трудно. Но Старец отказал ему, сказав: «Монаху не гоже бежать трудностей и трудов».

Какое-то время в каливе отца Каллиника был, кроме одного усердного монаха, один новенький, который не слишком радел о послушаниях. Старец же относился к нему с терпением, множество раз стараясь направить того на путь исправления. Однажды, например, когда некий паломник спросил его. «Святый отче, у вас есть нормальный послушник, но как вы выносите присутствие другого?» Старец ответил намеренно громким голосом: «А вот послушайте. У меня есть два мешка. Один с мукой, а второй с отрубями. Тот, что с мукой, я дам послушному, а непослушный получит отруби». Услышав это, нерадивый послушник так разволновался, что решил исправиться, дабы и ему досталась мука.

Так Старец Божий пас свое словесное стадо – сыновей духовных, восприяв полную ответственность за души их.

IV Неугасимая лампада

1. Дар духовного рассуждения

Духовная брань отца Каллиника, чистота его жизни и постоянное богообщение в умной молитве сделали его «светочем прозорливости». Его природные способности и острота ума развились в изумительной степени.

Обладая даром духовного рассуждения, который дается немногим, человек способен проникать в тайные глубины сердец и отделять пшеницу от плевел, свет от тьмы даже в самых запутанных случаях. Как сказано в духовных писаниях «Лествицы», духовное рассуждение есть «знание, данное божественным озарением», «в каждом случае, на каждом месте, в каждом поступке – твердое понимание воли Небес», «чистое восприятие» и «умный свет».

Известность отца Каллиника как Старца, имеющего дар духовного рассуждения привлекала к нему многих людей, желавших уверенным ответом разрешиться от своих затруднений, ответом, исходящим из воли Божией. И все паломники могли пользоваться духовными сокровищами отца Каллиника. Приходили с сомнениями, житейскими проблемами, с вопросами об истолковании каких-либо отрывков из Священного Писания, приходили за духовной помощью. И все бывали удовлетворенными и одаренными.

Новообращенные, старцы, отшельники, общежительные монахи, миряне, чиновники – служители закона, полицейские, греки, русские, вся Святая Гора, все спешили к пустыннику-исихасту Катонакии. Много было посетителей и много приходило

писем. Он был настоящим пастырем. Так всегда и бывает, отцы, имеющие дар духовного рассуждения, как магниты, притягивают всех, кого тяготят духовные трудности.

Как мы увидим в нижеследующих случаях, дар прозорливости отца Каллиника был высоким и обильным.

Некий монах, душа которого была в смятении, терзаемый искушениями и страстями, обратился, чтобы найти облегчение, к отцу Каллинику. Рассказав о своих бедах, он получил такой мудрый урок:

«Послушай, чадо, – сказал ему Старец. – Возьми это ведро и наполни его водой. А затем брось туда грязи и смешай».

Тот сделал, как ему было велено.

«Ну, видишь ли теперь что-нибудь внутри?» – спросил Старец монаха.

«Нет, Старче, вода мутная».

Старец продолжал беседу еще какое-то время. Добрый и любящий, отец Каллиник укреплял страждущего монаха. Спустя немного, велел монаху проверить воду.

«Она только-только начала очищаться,» – посмотрел тот.

Поучительная беседа продолжалась еще некоторое время, а потом вновь старец Каллиник напомнил монаху о воде.

«Вода совершенно прозрачна. Я ясно вижу мелкие камешки на дне».

И тогда мудрый Старец закончил беседу такими словами:

«Нечто подобное произошло и с тобой. В настоящее время разум твой, как замутненная вода. Однако не расстраивайся. Наберись терпения, и через два-три месяца вся муть, все беспокойство осядет, и ты увидишь насколько яснее и прямее будешь мыслить».

И произошло все так, как предсказал Старец.

В другой раз монах, мучившийся беспокойством об одном личном деле, отправился повидать Старца-исихаста. Однако, когда прибыл к нему, понял, что ничего не может рассказать. Дело было такого свойства, что трудно оказалось найти слова, дабы описать его. Монах попал в затруднительную ситуацию.

Тогда, вдохновляемый свыше, отец Каллиник начал:

«Однажды пришел ко мне по делу один монах Вот, что с ним было...»

Говоря, он точно описывал все, о чем не мог поведать посетитель Монах, изумленный, вскричал: «Это как раз то, что я хотел сказать, святый Отче!»

Счастливый от того, что таким чудесным образом ему помогли выбраться из столь затруднительной ситуации, монах вскочил, обнял Старца и с любовью поцеловал ему руку.

Не каждого из мирян, посещавших старца Каллиника и говоривших о желаниях стать монахами, он поощрял в том. Когда имевший дар духовного рассуждения Исихаст понимал, что очередной претендент не преуспеет в монашеском житии, то разубеждал его и советовал вернуться в мир и позаботиться о своей семье.

В некоторых беседах, когда понимал, что посетителя утомляет возвышенная тема, переводил разговор на более легкое. Мог сказать, например: «Какой прекрасный виноград на той лозе! Интересно его попробовать!»

Бывали также случаи, когда люди посещали отшельников просто из любопытства, а не по душевному побуждению. Видя их безразличие, и он показывался безразличным к духовной беседе. Он, казалось, отказывался от своего обычного настроения благочестия и раскаяния и опускался до уровня их интересов.

Так, бывало, спрашивал: «Ну, как ваша работа? Как виноградник? Получили ли вы масло от своих олив?»

И только если посетитель сам поворачивал разговор на духовную тему, Старец охотно раскрывал пред ним сокровища своей души.

Он не поощрял и чрезмерного и несвоевременного рвения. Одна монахиня, получавшая от него советы в письмах, получила и выговор – за то, что чересчур увлеклась постом: она ела только раз в неделю. «Это от искусителя, – писал он ей. – Вам следует идти по среднему, царскому пути».

Два монаха, успешно проходившие послушания в общежительном монастыре, по благословению своего игумена намеревались уединиться в пустыню. Для этого они пришли к старцу Каллинику.

Один из них подходил для суровой жизни аскета, но другой, в миру бывший ученым, интеллигентного воспитания, мог, казалось, и не выдержать. Потому первый, из самых лучших побуждений, сказал втайне от второго отцу Каллинику: «Старче, не давай ему слишком тяжелого».

Однако старец Каллиник уповал, что и второй, приложив усилия, станет достойным отшельником и не посрамит благословения игуменского.

Поэтому, подозвав второго монаха, Старец сказал: «Ты, возлюбленный брат мой, в миру вел жизнь легкую. Тебе трудно стать отшельником-исихастом. Останься в монастыре, продолжай там подвизаться и возьми себе за правило: когда священник даст тебе антидор, не ешь его сразу, но пойди с ним в келью, омочи его слезами, говоря: «Господи, не в силах я быть воином Твоим. Слаб я сердцем и не годен для пустыни». А потом вкушай».

Эти слова Старца словно гром среди ясного неба встряхнули монаха. Повернувшись к собрату, сказал он с твердостью и вдохновением: «Ты сказал Старцу, что у меня нет стойкости? Я возжелал душу свою положить за слово Христово. Я готов к трудностям».

Улыбаясь, отец Каллиник произнес: «Вот, мужественный Христов воин».

И монаху этому были даны такие же правила и послушания, как и первому.

Одного полицейского из гарнизона Святой Горы чрезвычайно смущали разные личности, которых он встречал, неся свою службу. Со смятением в душе пришел он в каливу отца Каллиника.

«Старче, очень я разочарован и смущен тем, что вижу здесь. У меня было огромное желание приехать сюда, чтобы встретить добродетельных и святых монахов, но нашел я обратное. Если и в этом святом месте так много безобразий, что же тогда за его пределами? Я пришел найти добродетель, а нашел порок,» – сказал разочарованный полицейский.

«Возлюбленный брат мой, – ответил ему отец Каллиник, – добродетель – это не постиранное белье, которое в Дафне вывешивают на просушку, и все его видят». Полицейского так поразила мудрость замечания, помогшая решить его затруднения, что он слова не в состоянии был вымолвить.

«У тебя служба такая, – продолжал Старец, – что ты должен не только наблюдать безобразия и зло, но и стараться их находить и разоблачать, даже когда они не видны. Тебя послали сюда не для того, чтобы выискивать добродетель, а для того, чтобы искоренять зло. Ты забыл об этой своей задаче и переключил внимание на что-то другое – вот почему ты в таком смятении и отчаянии. Не забывай, что добродетель–это нечто спрятанное, то, что таинственно произрастает в тайниках сердца...»

Полицейский изошел от Старца, много поученный им.

Недалеко от каливы отца Каллиника жил монах, чинивший частенько раздоры от своего невоздержанного языка. Он начинал спорить из-за самых незначительных слов, оскорблял ближних словами, неподходящими для монахов.

Однажды он задел и отца Каллиника. Проходя мимо его каливы, тот монах из-за какой-то надуманной причины оскорбил Старца самым неподобающим манером. Старец не промолвил ни слова, оставшись совершенно спокойным.

Монах, выпалив оскорбления, отправился в свою каливу. Тогда отец Каллиник преподал ему хороший урок, подобно которому тот никогда не получал. Он указал на церковь его каливы рукой, сказав: «Брат, ты пойдешь получать Святое Причастие».

Монах, не придав должного значения этим словам, пошел в свою каливу. Но как только подумал спокойно о значении сказанного, заволновался. Действительно, как он может осмелиться теперь причаститься, не получив прощения от брата, которого оскорбил? Его беспокойство возрастало, пока, полный ужаса и мучений от содеянного, не в состоянии утешиться, он ни вернулся к старцу Каллинику, чтобы пасть перед ним ниц и просить прощения.

Так отец Каллиник умел немногими умными и поучительными словами приводить в чувство тех, кто не следил за своим поведением.

Чтобы истины, которые он изрекал, запечатлелись в умах его слушателей, он обычно использовал примеры. В этом методе отцу Каллинику не было равных.

Когда он хотел обратить внимание монахов на опасности, которым они подвергаются, не заботясь о себе, говорил: «Канатоходец идет по канату, протянутому над опасной, бурной рекой. Если он будет невнимательным, то погибнет ужасной смертью. И точно так же погибнет и монах, который не трезвится постоянно».

Когда некий отшельник спросил его: «Почему мы, современные монахи, не достигаем того, чего достигали монахи прежде?», Старец дал очень наглядный пример: «Мы не достигаем желаемого, потому что нас отвлекает множество ничтожных мелочей и нам не до главного. Забываем, что насущнее всего. Это как у кузнеца, который пообещал вам, что кирка ваша будет готова через три дня, но когда вы пришли, говорит, что времени у него не хватило сделать. Он кладет ее на видное место, чтобы заняться ей в первую очередь и просит вас прийти на следующий день А тем временем появляются новые заказчики, и кирка вновь откладывается. Так что во второй раз он даже не может назвать вам точную дату. И история это повторяется снова и снова. При множестве забот появляется небрежность и беспечность, и добродетель наша не развивается».

Однажды спросили его: «Старче, вот были два послушника, получившие послушания и выполнившие их Но один выполнил с радостью, а другой роптал при том. Какую плату они получат?»

Ответ Старца был таким: «В этом случае сделали они одинаковую работу, а разница была в том, что роптавший гораздо более

уставал. Все же за свою работу он получит, но ржавую монетку в десять копеек, тогда как другой – золотой рубль!»

Говоря о милостях Божиих для воинов Христовых, отец Каллиник изрек следующее «Когда человек нудится Богу потрудиться, Бог в каждый большой праздник наделяет его духовными дарами. Так же происходит и в армии, когда по праздничным дням командиры вручают хорошим солдатам награды, подарки или дают отпуск за заслуги».

Исихасту, ведущему праведную жизнь, погруженному в возвышеннейший труд умной молитвы, пребывающему в духе, словно ангел бесплотный, у Престола Божия, Сам Бог является неизреченно в потоке небесного Фаворского света.

Этот нерукотворный свет доводилось видеть смиреннейшим из православных. Это тот самый свет, которым сияло лицо Моисея от того, что Бог говорил с ним: «прославися зрак плоти лица его» (Исх.34:29). Видели его три ученика Христовых на горе Фавор. Когда апостол Павел шел в Дамаск, «внезапу облиста его свет от небес» (Деян.9:3) – это тот же свет Божий. Познали его святитель Василий Великий, преподобные Максим Исповедник, Симеон Новый Богослов... Старец Каллиник также неоднократно удостаивался видеть его и возрадоваться. Многие, видевшие Старца в Божественном свете, испытали благоговейный страх при виде его сияющего лица.

Однажды, когда он затворился в келье своей, духом пребывая в высотах умной молитвы, в дверь постучал вдруг один из его духовных сыновей. Через некоторое время Старец приоткрыл маленькое оконце, вопрошая: «Что нужно тебе, благословенный? А? Зачем ты позвал меня? Если бы ты только знал, где я был! Если бы ты знал, какой я видел свет.» Чудо, возлюбленный читатель! Чудо небесного света, которое невозможно себе представить нам, недостойным. Но возможно нам дивиться святости старца Каллиника.

Мой старец, отец Григорий, которого я никогда не забуду, однажды отправился в каливу отца Каллиника. Его мудрый совет мог помочь разрешить некоторые вопросы, занимавшие отца Григория. Однако, когда он прибыл, ему велели подождать, так как отец Каллиник, молившийся в это время, собирался принимать посетителей по окончании молитвы.

Мой благословенный Старец прождал целый день, но Старец- исихаст не появился. Забрезжил рассвет следующего дня, день шел, и все двенадцать часов отец Каллиник был погружен в мир умной молитвы. Молитва продолжалась и всю ночь. И на третий день он все еще молился. После полудня мой Старец, все еще ожидавший, почувствовал, что молитва закончилась.

Вскоре, когда старец Каллиник призвал его к себе, он увидел замечательное явление. Это было неописуемо и внушало благоговейный страх. Прошло много лет, но он не мог забыть это небесное видение.

Однажды я услышал, как он говорил одному необыкновенному, святой жизни иеромонаху нашей каливы: «Отец Иоаким, ты видел, какое сияние исходило от лица отца Каллиника? Как оно светилось! Как оно светилось! Можно было подумать, что ты увидел Моисея после того, как он сошел с Синая. Какое сияние! Какой божественный свет!» Какое счастье было отцу Каллинику,удостоившемуся при жизни земной видеть свет Пресвятой Троицы! Святость его можно воспеть словами преп. Симеона Нового Богослова:

«Я света часть, и я причастен к славе;

И светится лицо мое, как у Него.

И плоть моя вся светоносной стала,

Я становлюсь прекраснее всего».

Лицо отца Каллиника, озаренное светом Фаворским, светилось часто даже и тогда, когда он не молился в уединении. Слова аввы Исаака Сирианина об ангелоподобном исихасте Арсении можно отнести и к нашему исихасту: «Созерцая его, они возрадовались, и слова стали ненужными».

Как-то один из послушников отца Каллиника получил благословение идти потрудиться в Лавру, которая расположена в трех часах ходьбы. Он пошел было, но что-то раздосадовало его и, сердитый и возмущенный, послушник скоро повернул обратно с претензией к Старцу. И что же? Приблизившись, увидел он лицо Старца своего – лицо, исполненное божественной благодати, радости и сияния святости. Он был поражен, у него полились слезы, он каялся: «О, нечестивый! Все, что Старец мне благословляет – это путь мой ко спасению, а я сержусь».

Один отшельник, отец Д, вспоминая о душеполезной беседе с отцом Каллиником, так описал облик Старца: «Говоря, он смотрел на меня с улыбкою. Лицо его сияло, по нему буквально разливалась волна радости. Виделось, что в этот самый момент он чувствовал любовь Господа к себе и благодать небесную».

Отец Каллиник в течение восьми лет был духовным наставником отца Герасима, доброго монаха и прославленного гимнотворца. Отец Герасим вспоминал следующий случай, произошедший однажды утром, когда какое-то душевное смущение привело его в келью Старца: «Утро доброе, утро доброе, – сказал он, как только увидел меня. – Я ждал тебя». Я был изумлен, услышав это, так как не говорил ему, что приду утром. Когда сел рядом с ним, почувствовал какую-то робость в его присутствии. Когда же взглянул в лицо его, увидел, что оно светилось неотмирным сиянием. От созерцания этого и во мне родилась какая-то необыкновенная радость. Мне казалось, что при этом я ощущал некий чудесный аромат».

Да, правда. Верность отца Каллиника Христу и непрерывное богообщение с Тем, Кто «красен добротою паче сынов человеческих» (Пс.44:3) возвысили не только душу его, но и его плоть.

Духовный опыт старца Каллиника позволил ему знать все о самых глубоких и тонких сторонах исихазма. Им было распознано фальшивое учение, отошедшее от исихазма.

В1910 году среди русских монахов Святой Горы распространилась ересь имеславцев. Монах Иларион опубликовал книгу с новым еретическим учением о прославлении имени Божия, в которой говорилось, что человек по греховности своей не может прославлять Самого Бога, но лишь Его имя. Пока книга оставалась незамеченной Святейшим Синодом, ересь начала сильно распространяться и вызвала смуту среди русских монахов на Афоне. Опасность была серьезна. В той критической ситуации потребовался кто-то, кто мог бы распознать и обличить новое соблазнительное учение. Таким человеком и стал старец Каллиник

В своем слове, которое дошло до Вселенского Патриарха и Святейшего Синода в России он неопровержимо показал несостоятельность взглядов имеславцев, которые, по его меткому замечанию, «скуфью почитают, а голову забыли».

Читавшие слово его, соглашались с ним. Русский Царь послал ему благодарность и награды (эти награды до сих пор хранятся в каливе преп. Герасима). Говорят даже, что Государь Николай Александрович сделал следующее замечание Синоду Русской Церкви: «Целый Синод не распознал ереси. Потребовался простой монах со Святой Горы, чтобы просветить вас».

Все, кто принял тогда ересь, – примерно тысяча двести русских монахов – были вывезены с Афона силами морского военного флота России и поселились большей частью в горах Кавказа.

После славной победы над ересью старец Каллиник был признан повсеместно столпом исихазма и умной молитвы. Имевшие затруднения, обращались к его мудрости. Желающие заниматься умной молитвой искали его благословения.

В обучении умной молитве он руководствовался евангельскими словами: «Не дадите святая псом» (Мф.7:6). Никогда не раскрывал тайны умной молитвы монахам, не воспитанным в духе полного послушания и отрешения от собственной воли, не достигшим успехов в искоренении страстей.

Старец считал еще одним необходимым условием для научения умной молитве полный покой и забвение земных забот. Он говорил, что в миру невозможно погружаться в умную молитву.

Все могут молиться, говоря: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного». Однако молитва словесная – одно, но совсем другое – молитва умная. Первая – это начальная школа, а вторая – университет.

Учиться он считал также необходимым у учителя. Говорил, что по книгам невозможно овладеть умной молитвой. При этом учитель должен быть праведен и опытен, а ученик должен полностью вверить ему свою душу

Отец Каллиник предостерегал людей от желания обратиться к умной молитве, не пройдя через монастырское послушание, не получив благословения, полагаясь только на себя. Он говорил, что люди эти заблуждаются. Научал, что умная молитва – это высшая ступень, дар Божий достигшим успехов в трудах послушания.

Чтобы показать, как те, кто не готовыми вступают на путь умной молитвы, посрамляются, старец Каллиник рассказал в назидание такой забавный случай: «Один русский исихаст из Карули страстно желал побывать у Гроба Господня, дабы видеть Огонь Небесный, сходящий там ежегодно на Святую Пасху. Для этого он приехал на Страстной седмице в Иерусалим и накануне Праздника Воскресения Христова, никого не спросив, расположился в храме на самом удобном месте, откуда лучше всего видно. Он не знал, что место это предназначается для официальных лиц. И был арестован и после выяснения обстоятельств выслан. Таким образом, он не видел схождения Святого Огня, но, опозоренный, вернулся на Святую Гору. И так пострадает каждый, кто вознамерится приблизиться к умной молитве и свету Фаворскому без должной подготовки и благословения»

Некоторые посетители богодухновенного учителя старца Каллиника преодолевали большие трудности, чтобы прийти к нему. Одним из них был слепой отец Леонтий, ведший также отшельническую жизнь. Его убежищем была кафисма св. Симеона, принадлежащая святому монастырю Симонопетр. Он возгорелся желанием посетить отца Каллиника и однажды, несмотря на свою слепоту и возраст – ему было уже за семьдесят – отправился в Катонакию, ведомый учеником своим Даниилом.

Дорога была каменистая, неровная. Потребовался почти целый день, чтобы проделать необходимый путь. Уже далеко за полдень, когда приближался он к каливе преподобного Герасима, споткнулся и сильно, в кровь разбил лицо свое о камень.

Отец Каллиник принял его очень тепло. Расцеловавшись по христианскому обычаю, начали разговор на духовные темы.

«Кровь, пролитая тобой, старче Леонтие, будет зачтена как мученическая, пролитая ради любви ко Христу и ко словам о спасении,что и подви гнуло тебя подъять такие труды,"–сказал отец Каллиник.

Беседа их длилась несколько часоа Главным был разговор об умной молитве. Когда же один из духовных сыновей отца Каллиника принес поднос с питием – в их каливе подавали обыкновенно воду, кофе, иногда виноград – отец Леонтий осмелился спросить: «Старче, отчего ты не научишь его умной молитве?» На что отец Каллиник, улыбаясь, ответил: «Если бы я учил его умной молитве, старче Леонтие, кто бы тогда принес нам поднос с питием? Сейчас ему должно в послушании смирить свою волю, а через послушания придет возможность научаться и умной молитве. Послушание является необходимым условием для любого восхождения».

А вот другое. Один из учеников отца Каллиника получил благословение возить навоз для удобрения деревьев. Это означало долгий путь и продолжительную тяжелую работу. Уставая и мечтая о нескольких часах отдыха, тот просил Старца облегчить послушание, чтобы была возможность заниматься чтением и молитвой.

Однако Старец не благословил этого, сказав: «Нет. Выполняй свое послушание и через него приобретешь больше. Когда я расстанусь с этой жизнью, будет и у тебя время заняться учением и молитвой. Тогда ты и поймешь, что в послушаниях ты делал лучшее, о чем говорят душеполезные книги».

Часто в чистых сердцах святых таинственно звучит глас Божий, извещающий их не только о настоящем, но и о будущем. Так множество раз бывало и с отцом-исихастом Каллиником.

Одна очень богатая и благочестивая женщина, глубоко чтившая старца Каллиника, просила его в письмах своих молиться о ее семье ко Пресвятой Богородице о защите от всякого зла. У них в Лавриосе было поместье, и плавания туда на корабле сопрягались часто с большой опасностью.

Как-то, когда корабль направлялся к поместью, случился ужасный шторм. Все видели, что кораблекрушение неизбежно, но все же с большим трудом им удалось добраться до суши. Муж той женщины, не столь благочестивый, как жена, начал ее упрекать: «Ты видела, что мы пережили. Мы смотрели в глаза смерти! Чего стоят молитвы того монаха на Афоне, который обещал молиться о нас? Где его защита?»

Вскоре они добрались до своего загородного дома, и там их уже ждало письмо от отца Каллиника. Они открыли его и... «Вас ожидает большое испытание. Надлежит быть очень осторожными. Но вы спасетесь, ибо защитит вас Пресвятая Богородица». Муж: был, словно громом поражен, и с того времени стал относиться к отцу Каллинику с безграничным уважением.

Отшельникам, подвизающимся в нищете и лишениях, Господь посылает то, что им потребно, различными путями. Иногда Он взывает к сердцам каких-нибудь людей, которые доставляют отшельникам необходимое – неважно, верующие люди то или нет, благочестивые или непочтительные. Авва Дорофей так говорит об этом: «Что касается телесных нужд, если есть кто-то, достойный помощи, Бог даже к сердцу сарацина обратится, и через него милосердие к нужде человеческой проявит.

Готовясь к Пасхе, отец Христодул, духовный сын отца Каллиника, отправился в магазин в Дафну. После его ухода Старец сказал вдруг другому ученику, отцу Арсению: «Скажи ему, пожалуйста, купить также немного икры.

Отец Арсений побежал было догнать брата, но поздно: тот был далеко. На следующий день отец Арсений встретил его возвращающимся и в крайнем смущении рассказал о благословении Старца. Услышав это, отец Христодул был поражен.

Полный изумления, осенил себя крестным знамением: «Послушай, брат, – сказал он, – и подивись вместе со мной. Когда я сделал покупки в магазине Дафны и собирался отправиться обратно, хозяин спросил меня, кто мой Старец. Я сказал. Услышав имя отца Каллиника, он очень обрадовался, ибо почитает его. «Так ты говоришь, что твой Старец отец Каллиник, – сказал он мне. – Пожалуйста, передай ему от меня небольшой подарок к Пасхе». И он дал мне большую меру икры!»

«Ум мой в смятении, Старче,» – поведал однажды отцу Каллинику его духовный сын. «Твори молитву Иисусову (Господа Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного), и бес, смущающий тебя исчезнет».

«Спервоначала требуется очищение от страстей, и только потом можно думать о житии отшельническом. Нечистый сосуд не может принять мира».

«Кто после смерти может попасть в золотую раку (то есть, кто может стать святым)? Тот, кто смиренно и с благодарностью принимает все, ниспосланное Богом. Например, видя бобы за трапезой, думает с радостию в себе «вкушу бобов». Но тот, кто ропщет на все и помнит о своих желаниях и удобствах, тот не будет в золотой раке»

«Так же, как газеты пишут о важных лицах – о Царях, министрах, сановниках и т.д. – а судьба какого-нибудь торговца углем их не заботит, так и клеветники обращаются лишь против добродетельных и достойных уважения».

«Монахи, общающиеся с мирянами, аще совершенны – принижаются, аще же несовершенны – познают падения. И будто про них сказал царственный псалмопевец Давид: «смесишася во языцех и навыкоша делом их» (Пс.105:35)».

«Мы должны беречься от осквернения телесного. Впавший в телесный грех, оставляется Богом. Совершивший большой проступок или даже преступление, находит в себе силы идти с раскаянием в церковь. Но осквернивший плеть свою не дерзает и иконы почтить»

Отец-исихасг Каллиник, исполненный добродетелей и милостей Божиих, для Горы Афон был исключительным примером Божией благодати – огненный столп, воздвигнутый в прибрежной пустынной местности Катонакии, светом своим указывающий правильное направление всем, плывущим по морю жизни.

Есть люди, что выделяются благодаря своему высокому положению, но есть другие – они выделяются мудростью в духовном величии.

Русский аскет, отец Парфений, в прошлом генерал Царской армии, и иеромонах Феодосий, в прошлом ректор одного русского университета, часто навещали отца Каллиника. Среди его посетителей был один русский отшельник, от которого исходило, милостью Божией, благоухание. Когда духовные сыновья отца Каллиника заметили это, то стали каждый раз держаться поближе к нему, чтобы насладиться тем чудным ароматом.

Отец Афанасий из Лавры, прославленный врач и известный ученый (благодаря его крупным научным достижениям его навещал часто в Лавре зам. министра Франции Лемонье на своей великолепной яхте), был также в числе тех, кто частенько прибегал к совету отца Каллиника.

Когда Король Константин I решил наградить выдающегося греческого ученого Александра Мораитидиса, этот благочестивый муж обратился за благословением к отцу Каллинику. Он написал своему бывшему ученику отцу Герасиму (Ме- нагиосу), прося узнать мнение Старца. И только когда отец Каллиник благословил, известный ученый принял королевскую награду.

В1913 году русский религиозный журнал «Христианин» опубликовал впечатления о Святой Горе русского отца Пантелеймона (профессора Московской Духовной академии), который шесть месяцев пребывал там в 1912 году. В его заметках есть и упоминание об отце Каллинике: «Видел я еще одного монаха, в котором изумительно сочетаются духовный опыт и рассудительность с исключительной любовью и вниманием к людям. Он щедро делился своим духовным богатством и с русскими монахами, искавшими у него наставлений и молитв».

Не только монахи, но и белые русские священники стремились к монаху Каллинику, как, например, священник Николай, испрашивавший наставлений на свою пастырскую деятельность.

Митрополит Трикки и Стагона, Дионисий, будучи еще молодым монахом в Лавре, удостоился чести посетить каливу старца Каллиника. Его старец, отец Зосима, взял его с собой, навещая отшельников, чтобы и ученик мог духовно обогатиться. Его Преосвященство вспоминал об отце Каллинике: «В нем виделось средоточие высокой духовности и благодати Божией. Святость сияла в его чудном, благословенном лице. Он был высокодуховным человеком с ясным и здравым пониманием жизни, серьезен в словах. Истинный аскет, житель пустыни и ангел во плоти».

Воспоминания об отце Каллинике становились важными в жизни людей, которым посчастливилось видеть его.

В июле 1930 года Старец-исихаст оказался прикованным к постели. Кончина его приблизилась. Болезнь заставила Старца вспомнить живо его незабвенного Старца, ибо видел он, что болезнь его та же, что и предсмертная болезнь отца Даниила. Тот проболел пятнадцать дней, но отец Каллиник, имевший более сильный организм, страдал сорок дней.

Все отцы обеспокоились, узнав о болезни, ибо он был их бесценным духовным наставником и утешителем.

Состояние его не улучшалось. Прошел весь июль, наступил август. Похоже было, что жить оставалось не более нескольких дней. Наступил праздник Преображения Господня, имеющий для исихастов особенное значение. Только посвященные в жизнь «небесной исихии» способны понять во всем величии гору Фавор и нерукотворный свет и слова: «Добро нам зде быти» (Мф.17:4). Этот святой день был предпоследним днем его земной жизни.

Седьмого августа прикованный к постели Исихаст приготовился покинуть земную свою оболочку и взойти к Небесному Иерусалиму, который «свобод есть, иже есть мати всем нам» (Гал.4:26).

Последние часы жизни его земной были поистине святыми – достойным завершением равноангельского жития. Он пребывал в состоянии духовного восхищения. Все понимали, что конец близок он увидел сонм святых Отцов, готовящихся приветствовать его. Взволнованный небесным видением, Старец сказал духовному своему сыну: «Иди, чадо, приготовь храм: пришли святые Отцы». Радость его была непередаваема Святые, которых он так любил, которые были примером и наставлением его, не оставили его в час смертный. Минут за десять до кончины, с изумлением глядя на прославленных святых, приглашавших его в Царство Вечности, он, воздев руки, произнес: «Господи! Ничего в своей жизни не сделал я доброго, но благодарю Тебя за то, что умираю православным!»

После этих слов старец Каллиник закрыл глаза и, исполненный святости отшельник-исихаст предал душу свою Господу.

Через несколько лет, при перенесении его останков, отцы увидели, что они имеют характерный желтоватый оттенок, отличающий мощи афонских святых.