Часть 9. Отец Филарет, игумен Констамонита

Возжада Тебе душа моя, коль множицею Тебе плоть моя, в земли пусте и непроходне и безводне³¹⁹.

Душа жаждет Бога, и потому народ наш жаждет своей веры православной, которую делом и словом³²⁰ выразили святые монахи Востока, эти воистину философы, посвященные в божественные и сокрытые отзвуки небесной и таинственной жизни во Христе.

Эта жажда нашего православного народа проявилась в последнее время в неутолимом стремлении к отеческой мудрости и в том воодушевлении, с которым были приняты первые части книги «Образы современных святогорцев».

Книга эта, понятно, далеко не полная. Добродетельные отцы, эти благоухающие райские цветы, которые источали свой пьянящий аромат в Саду Пресвятой Богородицы в первой половине XX века, являют бесчисленное множество неизвестных подвижников духа. Мы выбрали лишь некоторых из них, тех, о которых сумели найти достаточные биографические сведения.

Книга была начата в 1968 году приснопамятным святогорским старцем архимандритом Херувимом, и до его в 1979 году в Боге успения вышло восемь ее первых частей.

После его кончины многие христиане уговаривали и просили нас не оставлять этого духовного труда, действительно нашедшего отклик как в широких слоях нашего народа, так и у единоверных братьев за границей. Именно об этом свидетельствуют переводы на родные языки, которые делаются и уже сделаны ими.

Итак, спустя восемь лет после появления восьмой части книги «Образы современных святогорцев», мы получили счастливую возможность продолжить ее, причислив к «собору» этих образов еще одну звезду с афонского небосвода – отца Филарета из монастыря Констамонит.

Отец Филарет не принадлежал к числу образованных монахов. Насколько нам известно, он закончил только три класса начальной школы. Но он получил диплом... келейного «университета»! В этом «университете» он, благодаря молитве и аскезе, трезвению и очищению сердца от страстей, овладел науками самопознания и богопознания. Старец был лишен мирской мудрости, но стяжал Божественное просвещение, введшее его в ряд тех благословенных людей, чьим руководителем и учителем является Святой Дух, Который неграмотных научил премудрости, рыбарей соделал богословами...

Плодом Святого Духа была и отличительная черта незабвенного старца – его кротость, служившая для всех примером. Приснопамятный старец был кроткий муж³²¹. Его в полноте выражают слова мудрого: «Душа благословенна всякая простая»³²².

Сведения для составления жизнеописания отца Филарета нам предоставили старейшие отцы святого монастыря Констамонит: старцы Пахомий, Нифонт, Филарет, Антоний, Евфимий и Трифон. За это мы приносим им горячую благодарность. Также благодарим уважаемого игумена монастыря старца Агафона, который благословил отца Марка сообщить нам многие события из добродетельной жизни отца Филарета, записав и систематизировав их.

Пусть молитвы святого старца и впредь покрывают и защищают его святой монастырь и всех, кого вдохновила его удивительная жизнь и духовное поприще.

Архимандрит Иоанникий

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Мф.5:5.

Монастырь Констамонит принадлежит к числу наиболее безмолвных святогорских обителей. Безмолвным его можно назвать потому, что он прячется, словно гриб, среди лесов и ущелий на юго-западном склоне Афона, оставаясь невидимым для любопытных глаз морских путешественников и пребывая в безвестности по принципу «живи незаметно», к чему больше всего стремятся монахи. Безмолвен он еще и благодаря почтенным отцам и братиям, живущим здесь. Как место, так и образ жизни делает их подлинными общежительными безмолвниками.

Глубокое и безграничное молчание лесов нарушается лишь голосами различных певчих птиц, в особенности весной, с их несомненным солистом – соловьем, который неустанно день и ночь несет свою вахту. В часы общей службы, когда отцы поют умиленно и неотмирно, тогда монастырь напоминает скорбно поющую пустынную птицу.

Существует много разных предположений, касающихся времени основания монастыря. Так или иначе, имя его первого ктитора остается неизвестным. Одно предание называет основателями обители Константина Великого и его сына Константа, другое упоминает о Макарии, епископе Иерисоса, который восстановил монастырь, разрушенный по приказу Юлиана Отступника. Макарий, живший при императоре Аркадии, изображен с правой стороны кафоликона. Еще одно предание говорит о некоем монахе, выходце из города Кастамон в Пафлагонии, а по другой версии считается, что монастырь получил свое имя от каштановой рощи, растущей вокруг него (ϰασταυου – «каштан» и μουή – «монастырь»).

Несомненно, монастырь существовал в XI веке. Это известно точно, так как есть сведения, что в 1107 году его игуменом был Иларион, родственник императора Алексея I Комнина.

В конце XIII века монастырь выдержал атаку латинствующих: Иоанна XI Векка, патриарха Константинопольского, и императора Михаила Палеолога, которые, приняв учение о главенстве папы, хотели силой навязать свои неправославные взгляды и сразу же напали на цитадель Православия – Святую Гору. Монахи же, всегда остававшиеся верными (по словам некоторых – неуступчивыми и фанатичными) стражами истины, были душою и телом преданы сохранению неповрежденной веры. Итак, латинствующие послали на Афон зверей в человеческом обличье. Те жгли и пытали огнем монахов, которых Церковь, доныне празднующая их память, почитает как мучеников и исповедников. Обитель Констамонит была сожжена, но о жертвах, в отличие от других монастырей, ничего не известно.

В 1351 году Иоанн V Палеолог издал императорскую грамоту, посвященную владениям монастыря, а при императоре Андронике II Палеологе сербская королева Анна Человеколюбивая подарила обители небольшой монастырь святого Антония, расположенный к северо-западу от Констамонита, и чудотворную икону Богородицы «Одигитрия».

Монастырь был отстроен заново сербским военачальником Радичем, который постригся в монахи и был наречен Романом. Радич (Роман) считается великим благодетелем обители, и дело здесь не только в его дарах, но и в заботе о поддержании общежительного устава.

В 1717 году обитель снова сильно пострадала от пожара и находилась в упадке до 1799 года, когда была восстановлена в качестве общежительного монастыря заботами патриарха Неофита VII. Окончательно монастырь отстроился во второй половине XIX века при деятельном участии игумена Симеона, уроженца Стагир. Были возведены новые строения, а в 1867 году здесь построили новую церковь, которая стала кафоликоном обители.

Но вернемся к военачальнику Радичу (монаху Роману), благодетелю монастыря. О значении его даров и приношений говорит, между прочим, следующий текст:

«Я воздвиг на Святой Горе, в месте, называемом Костамони, монастырь в честь святого славного апостола первомученика и архидиакона Стефана. А именно: кое-что я обновил или выстроил заново, разрушенное же восстановил и окружил стеной, утвердив в этом месте святой монастырь, который был разрушен, превратился в развалины и запустел. И я молю святого славного первомученика Стефана принять это как великий дар, как две лепты вдовы... Таким образом я, по совету моего духовного отца, преосвященного митрополита Ахильского, достойного Марка, определил, чтобы монастырь был общежительным и, прежде всего, чтобы игумена выбирала совместно вся братия. Сверх того, намерение мое таково: когда придется мне удалиться на Святую Гору, чтобы постричься в монахи и монашествовать в своем или в каком-либо другом монастыре, святой монастырь должен меня упокоить с благодарностью, как это будет угодно игумену и шести соборным старцам. Деньги же на эти расходы поступят от деревень, числом 72, которые я дарую монастырю... Если же удалится в монастырь мой духовный отец, митрополит Ахильский, достойный Марк, пусть он будет экономом в том монастыре, где поселится. Равным образом, если кто-либо из моих родственников захочет стать монахом, пусть на монастыре лежит обязанность принять и упокоить их».

Этот документ, принадлежащий военачальнику Радичу, впоследствии монаху Роману, свидетельствует, что правители и знатные люди того времени неустанно заботились о восстановлении и поддержке монастырей. И, конечно, многие из людей, занимавших, подобно Радичу (Роману), высокие церковные, государственные, военные и общественные должности, жаждали облачиться в монашескую мантию, чтобы провести остаток своей жизни «в мире и покаянии», как простые монахи, носящие великий и святой ангельский образ.

В то же время этот текст служит выражением исключительной чести, уважения и любви, которыми все православные люди, независимо от их национальности, испокон веков окружали Святую Гору. И действительно, с древности и до сего дня Афон был и остается общеправославным центром, единственным в своем роде средоточием подвижничества и совершенства монашеской жизни, соединяющим все православные народы. Он служит выражением вселенского характера нашей Церкви в благороднейшем проявлении православной духовности: в образе жизни опытного христоподражательного подвижничества, в обожении человека посредством чистой молитвы Духом Святым, живущим среди православного святогорского монашества. И это также является для нас благословением Пречистой Богородицы. Святую Гору населяют монахи со всех концов земли: с запада и востока, с севера и юга.

«Возведи окрест очи свои Сионе и виждь: се бо приидоша к тебе яко богосветлая светила, от запада и севера и моря и востока чада твоя, в тебе благославящая Христа во веки» – это пасхальное песнопение в переносном смысле говорит и о том Сионе, имя которому – Афон. В этом-то благоуханном Сионе и жил «богосветлый, яко светило», старец Филарет (1890–1963), игумен обители Констамонит, чей жизненный путь пройдет перед вами на этих страницах.

Формуляр монастыря сообщает нам:

«Старец Филарет родился в деревне Фития, близ города Верия в Македонии, в 1890 году. Отца его звали Георгий Масторас, а мать – Екатерина Стергиу. При крещении наречен Антонием. Поселился в нашей святой обители в ноябре 1912 года и был пострижен в великую схиму в апреле 1921 года. Пресвитером стал в октябре 1924 года.

Избран игуменом в марте 1949 и вступил в должность 21 мая того же года.

28 января 1963 года, в Неделю о блудном сыне, когда праздновалась память преподобного и богоносного отца нашего Ефрема Сирина, почил в Боге во время утрени, и как раз когда читалась 3-я кафизма (Непорочен) и стих „...Не забуду оправданий Твоих...»³²⁴».

О внешнем облике старца можно сказать, что его отличали невысокий (чуть больше полутора метров) рост, круглое лицо, черные глаза и окладистая борода. Ласковый на вид, кроткий и смиренный в обращении, незлобивый и особенно скромный, он был приветливым, но немногословным. К этим душевным дарованиям нужно добавить огромное послушание и терпение, постоянную твердость во всех добродетелях, дар умной молитвы, неприхотливость в пище, непрекословие, безгневие, безразличие к чуждым для монашеской жизни предметам, таинственность его духовных состояний, удивительное нестяжание и его безукоризненная непорочность.

С детских лет Антоний был атакован раскаленными стрелами лукавого³²⁵, но Божественная благодать сохранила его в чистоте, как избранный сосуд. Да и он сам боролся, чтобы не запятнать светосиянное подобно снегу одеяние чистоты.

Когда Антоний был еще маленьким, он пошел гулять с одним юношей, который был старше и выше него. Во время этой прогулки, за пределами их деревни, друг Антония увидел быков, пасущихся вдали, и тут его внезапно охватил плотской соблазн. Он набросился на маленького Антония, чтобы удовлетворить свою постыдную и мерзкую похоть. Мальчик начал кричать и звать на помощь, но место было пустынным. Тогда он воззвал к Богу, прося об укреплении своих сил. И вот, будучи маленьким и слабым, как некогда пророк Давид, Антоний с необычайной силой далеко оттолкнул своего рослого друга, избавился от него и, избежав искушения, как Иосиф Прекрасный, убежал прочь.

Вторым свидетельством его целомудрия и внутренней чистоты служит нравоучительный рассказ, который старец смиренно сообщил своему ученику: «Уехав в Америку, я работал там чистильщиком обуви. К нам приходило много людей, чтобы до блеска начистить свою обувь. Приходила и одна молодая и очень красивая девушка из богатой семьи. Поскольку мои товарищи по работе боялись плотского соблазна, они посылали меня ее обслуживать, так как я не испытывал никакого искушения. К тому же она мне давала потом большие чаевые. Бог покрывал меня, я не чувствовал искушения».

Если учесть, что Антоний прожил в Америке с восемнадцати до двадцати двух лет, то есть именно те годы, когда человеческое естество бурлит и особенно заметны юношеские треволнения и восстания плоти, то станет ясно, что он обладал величайшей благодатью, позволявшей ему оставаться непорочным и бесстрастным. Конечно, именно Божественная помощь хранила его неприкосновенным и неопалимым, словно трех отроков в пещи Вавилонской, среди беспорядочной американской жизни со столькими ее соблазнами. «Кто победил тело, тот естество победил; победивший же естество, без сомнения, стал выше естества; а такой человек малым чим или, если можно так сказать, ничем не умален от ангел³²⁶», – говорит преподобный Иоанн Лествичник.

Антоний еще до того, как стал монахом, а затем иеромонахом Филаретом, был земным ангелом, малым чим, а именно наличием не только духа, но и плоти, отличным от небесных ангелов. Он был ангелом во плоти.

Обладая таким фундаментом и такими задатками чистой жизни и непорочного сердца, он уже с юности приобрел богатство силы для противостояния будущим искушениям. Однажды, когда сатана приступил к отцу Филарету (он уже был монахом) с постыдными помыслами, ему пришлось уделить еще больше внимания своим духовным обязанностям. Итак, монах вставал каждую ночь раньше остальной братии и с горячими слезами молился перед иконой Владычицы нашей Богородицы, называемой «Сладкое лобзание», которая была у него в келлии. Однажды ночью, во время напряженной и настойчивой молитвы, икона просияла, и вся келлия наполнилась ярким светом. В то же мгновение исчезли нечистые помыслы, и сердце монаха исполнилось неописуемой радости, мира и благодати. «Кто победил тело? Тот, кто сокрушил свое сердце. А кто сокрушил свое сердце? Тот, кто отвергся себя самого...» – говорит святой Лествичник.

Пройдя через такие искушения, подвижник, постоянно готовый к борьбе с ними, со временем приобрел духовный опыт умной брани против бесов и страстей. Одновременно он начал познавать те способы, посредством которых Божественная благодать действует в борцах духовной жизни.

Именно этот опыт, принесший плоды и в душе нынешнего старца Иосифа Исихаста, описан в его книге «Изложение монашеского опыта». Вот отрывок из десятого письма этой книги: «Знай, что всегда благодать предшествует искушениям, как некое извещение для предуготовления. И сразу, когда видишь благодать, напрягись и говори: „Пришло объявление войны! Берегись, глина, смотри, откуда протрубит битву зловредный». Часто он приходит вскоре, а часто – через два или три дня. Во всяком случае, придет. И пусть будут укрепления прочными: исповедь каждый вечер, послушание твоему старцу, смирение и любовь ко всем. И так облегчишь скорбь... На три чина разделяется благодать: очистительная, просветительная и благодать совершенства. На три – и житие: по естеству, сверх естества, против естества. По этим трем чинам человек поднимается и опускается. Три и великих дара, которые получает человек: созерцание, любовь, бесстрастие».

Антоний, впоследствии отец Филарет, небольшой ростом, как Закхей, но великий своими устремлениями, высокий в восхождении, стремящийся к духовным сокровищам, как было сказано, приехал в Америку в возрасте восемнадцати лет. Там он упорно трудился вместе со своим дядей, подвижником духовной жизни, который поддерживал племянника и помогал ему в борьбе. Америка воспринималась благородным существом Антония некой толпой, огромной толпой людей, механизированной массой народа. Кругом царил культ наслаждения и материального благополучия, комфорта и плоти, культ идолослужения. Все это мешало устремлениям и желаниям юного сердца, подобного жаждущему оленю³²⁸. Юноша искал видеть Иисуса, кто Он, с нетерпением Закхея, однако нужно было сперва найти некую смоковницу, с высоты которой, возвышаясь над толпой, над ее шумом, над волнениями и суетой, он мог бы узреть Христа. И этой смоковницей предстояло стать Святой Горе.

Вот как все устроил Божественный Промысл. Когда они с дядей возвращались из Америки в Грецию, то проездом оказались во Франции. Заночевав в гостинице, они встали рано утром, чтобы сесть на корабль, который довез бы их до родины. Однако неожиданно получилось так, что дядя Антония забыл в гостинице свой паспорт. «Жди меня здесь, а я пойду обратно в гостиницу за паспортом», – сказал ему дядя. Но когда он вернулся, корабль уже отплыл и увез юного Антония одного, чтобы направить того, кто возлюбил Бога, к его Божественному предназначению.

О счастливое совпадение! Антоний оказался в Фессалониках в тот самый день, когда город был передан грекам, в день праздника святого Димитрия Мироточивого в 1912 году. Сердце юноши преисполнилось умиления и благодарности к святому – чистому, любящему чистых и предстателю мироточивой непорочности. Антоний пришел поклониться его гробу, и вечером святой в свою очередь... посетил его. Он явился Антонию во сне и сказал: «Не возвращайся в свою деревню. Иди на Святую Гору, чтобы стать монахом». Антоний, как послушное чадо, с радостью, «веселыми ногами» отправляется в Удел Пресвятой Богородицы. В то время транспортного сообщения не существовало. Но юношу не сломили трудности пути. Он идет пешком, без отдыха, и благополучно добирается до деревни Гомати на Халкидиках. Там он нанимает вьючного мула с проводником и отправляется в путь, стремясь достичь Великой Лавры. Путники проходят через Уранополис, а затем, поскольку путь их лежал через Карею, останавливаются в обители Констамонит.

Обитель Констамонит, как мы уже сказали, построена в честь святого первомученика и архидиакона Стефана. Чтимая его икона, которая относится к VIII веку, согласно преданию, была чудесным образом перенесена на Афон из Иерусалима во времена иконоборчества.

Когда Антоний поклонился иконе святого Стефана, увидел уединенность расположения монастыря, любовь отцов, общежительный устав, все это привлекло его. Он искал видеть Иисуса, и вот настал благословенный час. Здесь, на Святой Горе, в обители Констамонит, предстояло совершиться встрече с Ним, узнаванию, длящейся всю жизнь радости познания тайны Божественной любви, открытию Бога внутри себя.

Когда посетитель стоит перед иконой святого Стефана, этого ангелоподобного первомученика, в правом приделе монастырского храма, на память приходит прекрасное похвальное слово иже во святых отца нашего Прокла, патриарха Константинопольского: «О удивительные чудеса дивного Царя! Вчера Он рожден, а сегодня венчает Его Стефан, мученик, чье имя знаменательно³²⁹: Стефан, одушевленный венец; Стефан, цветистый побег веры; Стефан, благоуханнейшая роза любви; Стефан, плодоноснейшая ветвь благодати; Стефан, лоза вечного винограда; Стефан, медоточивая гроздь бессмертия; Стефан, несокрушимая башня веры; Стефан, непобедимый воин благочестия. Трудился, трудился я, сплетая Стефану венец, и все еще не приступил к плетению».

Когда Антоний взглянул на святую икону, то почувствовал, что святой Стефан, исполненный Духа и силы³³⁰, призывает его остаться здесь, чтобы стать другом Жениха и невестоводителем, уневестить свою добролюбивую душу горящей лампадой добродетелей.

Итак, твердо решив остаться в этом монастыре, юноша позвал своего проводника и объявил, что не собирается идти дальше. «Я останусь здесь. Святой Стефан покорил меня», – сказал он ему. Тогда Антонию было двадцать два года.

Безумствующие еретики свидетели Иеговы, так же как и еретики протестанты-евангелисты, потерявшие религиозную ориентацию, обвиняют нас, православных, в идолопоклонстве, поскольку, по их словам, мы служим иконам. Несправедливое и нечестивое обвинение. Мы, православные христиане, следуя святым отцам, воздаем чтительное поклонение святым и священным иконам Господа нашего, Пресвятой Богородицы и святых. Это чтительное поклонение, по словам святого Иоанна Дамаскина, «восходит к первообразу». Это значит, что, когда мы, поклоняясь, чтим священные иконы, честь эта воздается не дереву или краскам, то есть материалам, из которых сделана икона. Эта честь воздается изображенному на иконе лицу, являющемуся ее первообразом, и восходит к нему. Иеговисты, эти последователи ариан, и протестанты, замкнувшиеся в своем рационализме, не в состоянии понять того горячего чувства, которое православные испытывают перед священной византийской иконой. Им чуждо духовное переживание и богословие православной иконописи, поскольку они отчуждены от таинственной жизни Церкви.

Для православных христиан, и в особенности для афонских монахов, священные и святые иконы составляют неотъемлемую часть служения Богу. В священных иконах раскрывается путь нашего спасения, нашего освящения и нашего обожения. Византийская икона играет богослужебную и одновременно догматическую роль, но прежде всего она является плодом мистического богословия Восточной Православной Церкви. Византийская икона является как бы обращением и призывом к преображенному в Иисусе Христе миру, обоженному лику человеческому, который посредством нетварных энергий и нетварного Света соединился со Святой Троицей.

На Афоне, где всякое богослужебное действие и каждое освящающее дело имеет силу подлинности, где богослужебная практика крепко сплетается с созерцанием, монахи глубоко почитают, со страхом поклоняются и с горячей любовью лобызают иконы, находящиеся в святых храмах, а также изображения настенных росписей. Они зажигают лампадки на утрене, на вечерне, на повечерии, при каждой молитве, совершаемой внутри и вне церкви, в часовнях, в различных небольших молельнях. Они живут вместе со святыми, преображаясь от славы в славу³³¹ в присутствии святых, рядом с их святыми мощами и священными иконами.

В каждом монастыре есть свои иконы, с которыми связана его история. В обители Констамонит имеются три главные иконы, благодаря которым благодать и Божие благословение становятся особенно явственно ощутимыми. Это образы святого Стефана, Всесвятой Путеводительницы («Одигитрии») и Всесвятой Ответницы («Антифонитрии»).

Об иконе святого Стефана, в честь которого построен монастырь, у нас есть следующее рукописное свидетельство, относящееся ко времени императора Константина Мономаха: «В то время была принесена икона святого Стефана из Иерусалима, которая находится в правой части кафоликона, где все ее видят и все ей поклоняются. И вот неложный знак истины: в нижней своей части она немного обгорела, поскольку иконоборцы бросили ее в огонь. Но икона не сгорела, а сгорела лишь небольшая часть ее. Так она выглядит по сей день».

Также есть свидетельство и о достойных удивления чудесах, совершенных чрез священную икону Пресвятой Богородицы «Путеводительница»: «...Увидев это, удивительный отец и старец Агафон весьма опечалился и заплакал горячими слезами. Он молился, не вкушая пищи, перед святой иконою Богоматери и, утомившись от усердного моления, задремал, и вот, пришел в исступление откровения. И слышит он голос, исходящий от иконы Пресвятой Богородицы, который (о чудо!) возвестил ему, чтобы он не печалился и не тревожился из-за случившихся соблазнов и искушений. Ибо Афон отныне и навсегда избавится от этих ужасов. В знак же истинности и подтверждения сказанного – вот – сосуд в церкви наполнился маслом. Равным образом и прочие кладовые монастыря исполнились всего необходимого. Когда старец Агафон проснулся от духовной радости и удивления, то пребывал в недоумении, не веря истинности видения и правде слов Богоматери. Поэтому он попросил света и, засветив свечу, направился к церковному сосуду, чтобы удостовериться в истинности этого дела. И, увидев, что чудо действительно произошло, он изумился, но и устрашился, и громко возвестил всей братии о великом чуде Богородицы, рассказав все, что услыхал от Нее. Итак, с того времени он повесил неугасимую лампаду перед святой иконой Госпожи нашей Богородицы в благодарность за это чудо».

Для человека, свободного от влияния плотского начала, каким был отец Филарет, все священные иконы обители составляли некую область, служившую предвестием вечности. Но именно чудотворные иконы первомученика и архидиакона Стефана и Пресвятой Богородицы «Путеводительница » были живыми свидетельствами отрадного печалования, благодаря которому вечность озаряла монашескую жизнь старца. Об этом говорило и глубочайшее почтение, сочетавшееся с радостью, чувством близости и умиления, с которыми он ежедневно, во время каждой службы, полагавшейся по монастырскому уставу, поклонялся пред этими священными изображениями.

Приди ж, боец, стань же со мной, кипя душой... Ты преимущество имеешь перед всеми, как начертано Богом то³³³, поскольку ты путь первого из мучеников³³⁴ завершаешь» – в этих прекрасных стихах к послушнику, борцу и подвижнику, вступающему на путь блаженного послушания, преподобный Феодор Студит словно бы обращается к Антонию. Согласно словам святых отцов, выдерживающий послушание считается мучеником Христовым и следует путем мучеников. Антоний же проявил не просто послушание, но двойное и даже тройное мученическое послушание. Как мы увидим, на то было три причины.

Существовал обычай посылать начинающих монахов нести послушания на монастырских подворьях, находящихся за пределами Афона. Не стал исключением из правила и наш послушник: вступив в монастырь, он был немедленно послан на метоху Трипотам.

Поскольку Антоний был келарем, в его обязанности входило готовить еду для эконома, его помощника и работников, а также накрывать на стол, мыть посуду, мести полы, выдавать провизию работникам, смотреть, чтобы в кладовой не было недостатка в припасах. Все это следовало делать с совершенным послушанием. Жизнь на метохах была очень тяжелой для монахов и тем более для послушников. Ведь, во-первых, они лишаются драгоценного безмолвия, а во-вторых, там работают все: мужчины, женщины и дети. Это жизнь в постоянной борьбе, в горниле соблазнов и искушений. Такова первая причина, сделавшая послушание Антония равным мученическому. Но огонь, раздуваемый диаволом, а также волнение плоти и приманки мира сего не могли уменьшить ревность молодого послушника о Боге, запятнать непорочность новобранца – воина Христова.

Между тем эконом метохи (вечная ему память!) был очень тяжелым человеком. Весь Афон знал его жесткий характер. Горе тому, кто в чем-то перечил эконому или вступал с ним в конфликт. Это был человек слишком взыскательный, ворчливый и... и... и... Рядом с таким человеком жизнь Антония была истинным мучением. Но он был терпелив и снисходителен ко всему. Итак, эконом был второй причиной его мученического послушания.

Третьим сильным испытанием была болезнь Антония. Он заболел дизентерией и страдал довольно долгое время, но благодаря этому лишь очистился, как золото в горниле. А какое еще очищение вернее того, что происходит от послушания, смирения и продолжительной болезни?

Шесть месяцев он был прикован к постели! Его преследовали боли, зловоние, истощение, предтуберкулезное состояние и, главное, невнимание и равнодушие со стороны эконома. Но Божественная благодать послала послушнику огромное утешение: душевную крепость и явную свою поддержку. Из этого душевного и телесного испытания Антоний вышел чадом терпения и мог сказать Господу: «За словеса у стен Твоих аз сохраних пути жестоки»³³⁵.

Однажды послушник увидел, как некое видение, юношу, который, сияя невыразимой красотой, вошел и встал перед ним. «Антоний, кончились твои страдания! Терпение твое приятно Господу», – сказал он и стал невидимым. Это был не кто иной, как святой Стефан.

После этого происшествия Антония осмотрели несколько врачей, определивших, что он полностью здоров. Врач Лавры, монах Афанасий Камбанаос, сообщил об этом в монастырь в следующих словах: «Впервые за многие годы я видел такие легкие, такой молодой организм, как у трехлетнего ребенка».

Эконом был поражен этим чудом и просил у Антония прощения за дурное обращение с ним. «Дитя мое, я причинил тебе много огорчений», – повторял он, раскаиваясь.

С метохи Антоний возвратился в святую обитель истинным послушником, и поскольку испытание послушнического жития было пройдено с отличием, то в мае 1915 года его постригают в великую схиму с именем Филарет. На него возлагают благодатное, но утомительное служение пономаря. Однако нет ничего утомительного для сердца, исполненного горячего стремления и воодушевления. Таким сердцем обладал Филарет, монах, поистине возлюбивший добродетель³³⁶. Он буквально парил по церкви, как светлый ангел, как служебный дух, посылаемый на служение³³⁷.

Монах-пономарь должен выполнять разные обязанности в церкви. Он зажигает лампадки, вытирает и чистит бронзовые подсвечники, паникадила, подметает и моет полы, наводит порядок, готовит новые свечи, фимиам, расставляет скамейки и так далее. И все это приходится делать во внебогослужебное время. В часы святых служб у пономаря другие обязанности, связанные с его участием в символических действиях во время самого богослужения. Кроме того, ему необходимо заботиться, чтобы быть внимательным, не шуметь и исполнять все без исключения требования игумена или служащего в тот день священника.

Блаженный Филарет стал образцом усердного и неутомимого пономаря. Когда совершалась какая-либо служба, он, все приведя в порядок и устроив благопристойно и чинно³³⁸, сидел в своей стасидии, согбенный и погруженный в сладчайшую молитву к возлюбленному Иисусу. В музыке Филарет не достиг успеха, и голос его во время пения обычно был хриплым. Но какое значение имел этот недостаток? Монах обладал слабым голосом, но высоким умом, он был немузыкален, но посвящен в божественную и несказанную гармонию бесплотных сил.

В апреле 1921 года его рукополагают во диакона. На этой первой ступени священства ощущается особая близость к первомученику и архидиакону Стефану, защитнику и предстателю его священной киновии. Три года спустя, в октябре 1924 года, отец Филарет становится пресвитером. Со дня рукоположения до самой своей смерти старец служил литургии постоянно и непрерывно. Каждый день душа его жаждала, стремилась к Божественной литургии. Лишь в немногих случаях, главным образом по состоянию здоровья, Филарет не совершал Божественной Евхаристии, этого Таинства из Таинств. Он жил, чтобы служить литургию, и литургисал, чтобы жить, поскольку без Божественной литургии чувствовал себя мертвым, отделенным от Христа, Который есть жизнь и воскресение, свет и упокоение.

В то время в монастыре, кроме игумена, было еще два иеромонаха, но один из них, отец Агапий, был слишком болезненным, а другой не очень любил служить. Поэтому отец Филарет постоянно выполнял обязанности чередного священника. В тех же случаях, когда другой иеромонах решался совершить литургию, старец отправлялся служить в один из тихих и способствующих молитвенному настроению малых храмов, из которых четыре располагались внутри монастыря, и еще четыре – вне его. Внутри обители: 1) церковь Божией Матери (с изысканным резным деревянным иконостасом и с чудотворной иконой Богородицы «Вратарница», совершившей много чудес в России); 2) храм во имя святого Константина; 3) храм Всех святых; 4) храм во имя святого Николая. За пределами же обители: 1) храм в честь святых архангелов (на кладбище); 2) храм Святой Троицы; 3) храм Всесвятой Богородицы (в овраге); 4) храм во имя святого Антония (на месте старого монастыря). Все они прекрасны, и каждый красив по-своему.

Отец Филарет непрестанно служил литургию, даже тогда, когда его здоровье ухудшилось и появилась двусторонняя грыжа – следствие многочасовых стояний и усталости. Отцы, чтобы дать ему отдых, предложили нанять стороннего священника для совершения служб, поскольку впоследствии отцу Филарету, помимо служения, приходилось еще выполнять обязанности игумена и духовника, имея дело со множеством монахов, паломников и работников. На это предложение благословенный и смиренномудрый старец ответил: «Отцы мои, вы устаете и трудитесь больше меня. Я же не умею делать ничего другого, умею только служить. Позвольте мне потрудиться наравне с вами. Когда же не останется у меня сил, тогда я попрошу вас нанять стороннего иеромонаха».

Своим непрерывным литургическим стремлением отец Филарет показал не только братолюбие и рвение своей души. Он явил пламенную ревность к литургии и ревность о Тайной вечере, стремление к постоянной и вечной Пасхе, желание Владычнего присутствия, входа своего горящего сердца «в сияния святых».

Если бы мы могли проникнуть в сердце отца Филарета, то увидели бы, что оно билось литургическим ритмом. Однажды старец поведал отцу Пахомию, что, когда служит, чувствует трепет, преображение, чувствует, что ему открывается другой мир. «Непрестанное священное славословие святых ангелов в Трисвятом означает вообще равенство, строй, лад и созвучие в божественном славословии небесных и земных сил, которые осуществятся сразу и одновременно в будущем веке, когда через воскресение люди обретут бессмертное тело, не обременяющее душу тлением и само не обременяемое им; но соделавшись нетленным, это тело получит силу и способность к приятию пришествия Бога», – пишет святой Максим Исповедник в своем «Тайноводстве».

Именно это духовное чувство нетления, равночестного сопребывания с ангелами и пришествия Бога несла в себе каждая Божественная литургия, совершенная старцем.

Отец Филарет, когда он литургисал, всецело становился светом, радостью, умиротворением. Сосредоточенный, серьезный, со слезами на глазах. Он часто оплакивал также и невнимательность сослуживших ему священников.

Отец Филарет был еще молодым иеромонахом в 1929 году, когда в лесу Ватопедского монастыря из-за небрежности рабочих-угольщиков возник пожар. Огонь разрастался и начал распространяться по направлению к монастырю Констамонит. Монастырские отцы бросились помогать тушить пожар. Впереди всех шел отец Филарет, который, держа в руках икону Пресвятой Богородицы и ободряя отцов, говорил с характерной для него и поразительной для других глубочайшей верой: «Отцы, огонь будет потушен прежде, чем мы придем. Не бойтесь». На протяжении всего пути отец Филарет наизусть пел молебен Пресвятой Богородице. Когда отцы и братья монастыря дошли до границы владений двух обителей, пожар погас сам по себе, успев выжечь территорию Ватопеда. Разрушительный огонь не посмел ни на шаг проникнуть на землю Констамонита, хотя ее границу отмечала единственная тропинка шириною в полторы пяди. Все приписали это чудо молитвам тогда еще молодого отца Филарета и заступничеству Госпожи нашей Пресвятой Богородицы, убедившись, что существует особая... «служба противопожарной безопасности», способная обойтись и без обычных человеческих средств.

О ревностном стремлении пылкого левита служить литургию, и служить постоянно, говорит и следующий случай. Дело было ночью 17 января, на праздник святого Антония Великого. После утрени отец Филарет пошел в храм, освященный во имя преподобного, намереваясь отслужить там литургию. Церковь находилась на расстоянии пятисот метров выше монастыря. Он взял с собой богослужебные просфоры, сосуд с вином, масляный фонарь и, удалившись от монастыря, оказался посреди дикой афонской природы, которая казалась еще более дикой в безлунной ночи. Вдруг в узкой теснине иеромонах споткнулся, упал, и сосуд разбился. Это происшествие он приписал зависти диавола. Поэтому отец Филарет вернулся обратно, взял другой сосуд и с радостью направился служить. Однако на том же месте он опять споткнулся и, падая, снова разбил сосуд. Тогда, вспыхнув праведным гневом против сатаны, отец Филарет сказал: «Искуситель, сегодня ночью я отслужу литургию у святого Антония, что бы ты ни делал и какие бы препятствия ни ставил на моем пути». Возвратившись и взяв новый сосуд, он с молитвой дошел наконец до назначенного места.

Большинство его Божественных литургий было омыто слезами – слезами умиления, слезами радости, слезами любви. Сокрушение было при этом главным чувством.

Однажды отец Филарет совершал отпуст девятого часа на отдание Пасхи. Для всех святых Пасха является самым волнующим переживанием. Итак, во время отпуста, взяв в руки икону Воскресения, монах ощутил такое сильное волнение, что заплакал, едва не разразился рыданиями. Ведь он лишался Воскресения... Его благотворная и благочувственная душа ощутила, что восставший Господь как будто исчезает, уходит.

Когда отец Филарет литургисал, то желал, чтобы его ум не кружился в парении во время этого вызывающего трепет события. Внимание и молитва были его жизнью. Поэтому он повесил в проеме между алтарем и диаконником завесу, чтобы входящие и выходящие не отвлекали его от погруженности в Божественную литургию. «Отец Давид, прошу тебя, в другой раз не проходи здесь», – сказал он одному монаху, который постоянно ходил через алтарь.

В чтении Евангелия отец Филарет превосходил лучших богословов. «Нам очень нравилось слушать его», – говорят отцы, знавшие отца Филарета. Следует заметить, что старец был почти неграмотным.

После каждой Божественной литургии он сразу же запирался в своей келлии, где коленопреклоненно молился Божией Матери или занимался чтением Четвероевангелия, «Благоделателя» или святого Ефрема – своих любимых книг. Он хотел сохранить как можно дольше в течение дня Божественное освящение и действие Таинства.

Однажды по окончании всенощной, когда они вместе с отцом Пахомием возвращались в свои келлии, находившиеся по соседству, отец Филарет обернулся и сказал:

– Я могу сейчас отслужить еще одну многочасовую всенощную... Сегодня меня окружило множество...

– Что, что? – спросил удивленно отец Пахомий.

– Ангелов небесных! – ответил благочестивый священник.

Отец Пахомий вместе со своим отцом оказался в монастыре в 1931 году, на второй неделе Великого поста. Тогда ему было пятнадцать лет. Они остались на службу повечерия. Когда вошли отцы, юноша впервые увидел отца Филарета, тогда еще простого священника, увидел его ангельский облик, лицо, столь отличное от привычной внешности остальных отцов, светлое, как месяц!

Точно так же и духовник отец Онуфрий поведал, что однажды во время Божественной литургии, на великом входе, увидел, как старец парил над землей на высоте двух пядей!

В 1949 году отец Филарет был почти единогласно избран игуменом и поставлен, как светильник на свещнице, чтобы светить всем в монастыре³⁴¹. На этом почетном посту и ответственной должности старец сохранил свой смиренный образ мыслей и приобрел еще большее терпение и незлобие. Он хорошо знал свою паству, своих словесных овец, и мог судить, кто из его подчиненных заслуживает наказания, а кто нет. Старец знал характер каждого, его достоинства и недостатки. Нерадивых или невнимательных он стремился – прежде всего убеждением и гораздо менее пастырским жезлом – вернуть к монашеской чинности и послушанию, подражающему ангелам.

Отец Филарет был добрым пастырем, который, по слову преподобного Иоанна Лествичника, «может погибших словесных овец взыскать и исправить своим незлобием, тщанием и молитвою». Он был тем кормчим, что «получил от Бога и через собственные подвиги такую духовную крепость, что и от самой бездны может избавить корабль душевный». Он был тем врачом, что «стяжал и тело и душу, свободные от всякого недуга». Он был тем учителем, что «непосредственно принял от Бога книгу духовного разума, начертанную в уме перстом Божиим, то есть действием осияния, и не требует прочих книг».

Старец редко делал замечания из-за проступков. Он действовал скорее беззлобием и кротостью, следя за собой, чтобы не впасть в искушение гнева и осуждения. Когда один начинающий монах долго вел пустые разговоры со старшими братиями, игумен позвал его к себе и осторожно посоветовал воздержаться от этих встреч и разговоров, но не отчитал его на месте и публично.

Отец Филарет часто говорил: «Вслед за тремя составляющими монашеской жизни, то есть послушанием, целомудрием и нестяжанием, глаза монаха – это его ежедневное церковное и келейное правило». Церковным правилом монаха является ежедневная молитва вместе со всеми братиями в церкви, согласно монашескому уставу, а келейным правилом – личная, особая молитва и покаяние, которое каждый монах совершает в своей келлии. «Если у тебя нет одного из двух, – говорил отец Филарет, – ты одноглазый. Если у тебя отсутствуют оба, ты погружен во тьму и духовно слеп».

Старец хотел, чтобы у его детей было духовное зрение, глаза здоровые и чистые, ум, просветленный светом молитвы и умиления. Поэтому он бдительно смотрел за своею паствой. Обычно после шестопсалмия он зажигал свечу и обходил храм, чтобы посмотреть, кого из отцов нет на месте. Если игумен замечал чье-либо отсутствие, то или посылал какого-нибудь молодого монаха позвать того на утреню, или чаще всего сам шел в его келлию и спрашивал: «Брат, что с тобой? Ты не выйдешь на службу?» Этому обычаю отец Филарет не изменял и в старости, несмотря на боль, которую причиняла ему грыжа. Он считал, что если кто-нибудь не приходил на утреню по нерадению или побежденный сном, то вина ложилась и на его плечи. Но и братолюбие, жертвенная любовь заставляли старца идти к отсутствующему брату, который, возможно, был болен и нуждался в немедленной помощи.

Игумен выполнял самые простые работы, трудился, следуя примеру Господа и Учителя нашего Иисуса Христа, принявшего образ раба³⁴². Старца нередко можно было увидеть замешивающим тесто для просфор или трудящимся в пекарне или швейной мастерской. Он первым шел на те экстренные работы, которые совершались при совместном участии и требовали помощи всей братии.

Святой игумен не боялся «запачкать» свои руки работой, которая была бы ниже его пастырского звания. Вернее, он понимал, что этим смиренным трудом освящает свои руки, помазуемые благовонным миром смирения и трудов, и приносит их как жертву в служении божественного и священного тайноводства.

Сан игумена не мог изменить замешанного на смирении и простоте характера отца Филарета. Он даже несколько раз хотел отказаться от этой должности, но отцы не пожелали этого. «Ах, как я обманулся, глупец,– говорил отец Филарет, – что принял сан игумена. Когда я был простым священником, я только служил литургию, и как будто парил в небе, а сейчас огорчения здесь, огорчения там, и потому я часто сожалею о том времени, когда я просто служил».

Регулярно, каждый месяц, старец совершал освящение воды и окроплял виноградники и сады монастыря. Сверх того, это делалось каждый раз, когда болезнь поражала растения.

Он брал из монастыря святые мощи, чтобы совершить такое освящение и в Парфеноне – монастырском владении на Халкидиках, заселенном беженцами. Там находились монастырский скот, масличные деревья, лесное угодье. Почти всегда Божественная благодать отвечала молитвам, исходившим из глубины души блаженного старца.

Однажды вечером, на праздник святителя Иоанна Златоуста (13 ноября), перед всенощной, он достал и положил мощи святого на престол. Тотчас же благоухание наполнило весь кафоликон монастыря. Отцы, вошедшие внутрь, сразу же почувствовали его и, изумленные, в недоумении спрашивали друг друга: «Что это, что это за благоухание?»

Святые мощи, как и святые чудотворные иконы, являются для афонского монашеского сознания величайшим духовным сокровищем. Чрез них в проявлении божественной славы отцы ощущают живую связь Церкви торжествующей и Церкви воинствующей. Здесь объединяется небо и земля, небесное и земное. И в самом деле, какая речь в состоянии выразить величие Господа, явленное в источении благодати от святых мощей? «Велий еси Ты, Господи, и ни едино слово возможет воспети чудеса Твоя».

Эта потребность в славословии, возникающая перед лицом Божественного действия и Божественной благодати, явленных через святые мощи, жила и в сердце отца Филарета.

И употребляющие усилие восхищают его³⁴⁴. Эту истину, которую изрекли неложные уста Господа нашего, полностью воспринял отец Филарет. Он был «употребляющий усилие» монах. «Истинный монах есть всегдашнее понуждение естества и неослабное хранение чувств», – говорит преподобный Иоанн Лествичник.

Это понуждение было у него основано на странничестве (т. е. удалении от мира), нестяжании, посте и воздержании, молчании, удручении тела.

Старец никогда не забывал о своих монашеских обязанностях: каждый год в Великий пост он соблюдал установленные на Афоне трехдневные строгие посты на первой, третьей (Крестопоклонной) и последней (Страстной) седмицах, полностью воздерживаясь от пищи и воды. Однажды в конце такого поста на первой седмице он сказал: «Я чувствую в себе силы продолжить и выдержать еще три дня».

С того момента как Антоний пришел на Афон, вступил на поприще подвижников Христовых и взялся за плуг монашеской жизни, он не озирался назад³⁴⁵. Он никогда не жалел себя. Возлюбив Христа, он покинул всех родственников и друзей. Близкие отца Филарета звали его посетить хоть раз свою деревню. Мать старца писала письма, со слезами и стенаниями прося его приехать и причастить ее перед смертью Пречистых Таин. Он же, постоянно советуясь со своим духовником, не хотел и слышать о том, чтобы уехать со Святой Горы. У отца Филарета был брат по плоти, по имени Фома. Он посещал Афон два-три раза в год и постоянно говорил: «Почему бы тебе не приехать хоть раз в деревню, отслужить у нас литургию? Ты совсем уже отрекся от нас». Цель его состояла в том, чтобы удержать отца Филарета, сделав его священником в своей деревне. Но если бы на то была воля Божия, монаху сказал бы об этом духовник, а не брат, оставшийся в миру. Фома же получил ответ от первомученика и стража монастыря Констамонит, друга и помощника отца Филарета.

Была ночь. Фома спал в монастыре, куда приехал накануне. Вдруг во сне ему является святой Стефан, суровый и неумолимый.

– Неблагодарный, – говорит он Фоме, – тебе мало того, что ты пришел повидать своего брата, ты еще хочешь увезти его в деревню?

В страхе Фома проснулся. Явление святого произвело на него устрашающее впечатление. С тех пор он не смел даже и вспомнить о своих намерениях.

Приснопамятный старец усердно выполнял свои духовные обязанности. Поэтому, наставляя своих чад, он говорил: «Отцы и братие, будем исполнять наши духовные обязанности, а все наши материальные нужды восполнит Божественный Промысл. Не оставит нас Господь милосердный, ради любви к Которому мы отреклись от мира и всего мирского. Он нас питает. Разве не говорит Он: „Ищите прежде Царства Божия, и это все приложится вам»³⁴⁶»?

Старец был не только усерден, но и строг. Строгость его монашеской жизни была образцовой. Например, каждую ночь, в полночь, он вставал, чтобы совершить свое правило. «Полунощи востах... »³⁴⁷ – постоянно звучал в его душе этот стих пророка Давида.

Келлия его была простой, аскетичной, поистине общежительной. В ней не было сахара, кофе, другой какой-либо еды, всего того, что другие братия держали по немощи. Там стояла только одна скамеечка, которую отец Филарет использовал для умной молитвы, превращая ее в лествицу небесную, по которой снисходит Господь, мост, ведущий к небу тех, кто возлюбил добродетель и безмолвие.

Когда отец Филарет был поставлен игуменом, то отцы, избравшие его на эту должность, захотели взглянуть на келлию старца. Едва ступив на порог, они сразу же растерялись. Перед ними были четыре голых стены. Кроватью отцу Филарету служило несколько досок, вместо матраса была... подстилка, сделанная из мешка, в котором когда-то давили оливки. Там же лежали подушка, набитая травой, и тонкое покрывало вместо одеяла. С каким смирением игумен обыкновенно брал веник и сам подметал пол, зажигал лампадки и выполнял другие обыденные работы!

Старец избегал пустых разговоров, всего, что касалось вещей мирских или политических. Газет он даже не хотел видеть. Он не любил говорить, казался незаметным, а когда говорил с кем-либо, то стеснялся, всякий раз опуская глаза. Он старался угождать не людям, а Богу, и был воздержан во всем. Неослабное хранение чувств, его чистота, проявлявшаяся в стыдливости, внушали безграничное уважение.

В суровые зимы снег лежит в монастыре Констамонит 15–20 дней. У всех отцов в келлиях были печи. Отец Нифонт, отвечавший за отопление, с почтением и любовью говорил отцу Филарету:

– Отец мой (дело было еще до того, как тот стал игуменом), давай поставим в твою комнату печь.

– Оставь, старец Нифонт, мы сделаем это попозже.

Отец Филарет говорил так, чтобы подождать, пока мало-помалу не пройдут холода, и не отапливать свою келлию. Лишь за два-три года перед смертью он наконец согласился поставить печку.

Открыв дверь келлии старца, его никогда нельзя было застать за какой-нибудь другой работой, кроме коленнопреклоненной молитвы. Таким подвижником был блаженный, который и в посте всегда служил для других образцом.

– Старче, я не боюсь работы, если достаточно ем, – сказал ему как-то отец Евфимий, который был некогда крестьянином и пастухом, так что ему всегда поручали тяжелые работы.

– Тело, дитя мое, не боится работы, оно боится поста, – ответил тот.

Когда приснопамятному старцу было уже за семьдесят лет, он ходил в Карею пешком. Карея отстоит от Констамонита на расстоянии трех часов пути. Отец Филарет брал с собою еще одного брата и мула, но никогда не садился на него. Неутомимый в пути, он с легкостью ребенка перепрыгивал через заросли кустарника.

Делал ли это старец из любви и сострадания к животному, или чтобы закалить свое тело и приучить его к терпению? Очевидно, и по той, и по другой причине. Он смотрел на мулов и размышлял о том, что и они – творения Божии, созданные для того, чтобы служить и помогать человеку. А это – одновременно и величайшее чудо, и величайшее несчастье. В душе монаха рождается и со временем крепнет следующее убеждение: «Я пришел не для того, чтобы мне служили, но служить самому. Служить и этим бессловесным тварям, удручая свое тело и трудясь ради милости к ним».

В монастыре принято, кроме среды и пятницы, считать постным днем еще и понедельник. Итак, однажды в понедельник, когда в монастыре не было гостиника, его молодой помощник впал в соблазн тайноядения. Не получив на то благословения, он сварил овощи, поджарил картофель на отдельной кухне гостиницы и собирался уже начать есть, однако услышал шаги игумена и поспешил спрятать еду в шкаф. Дверь открывается и входит отец Филарет!

– Дитя мое, – говорит он монаху, – достань картофель и овощи, которые ты приготовил, и поедим вместе.

Помощник гостиника побледнел от страха! Откуда игумен узнал, что он готовил себе еду? Сначала монах не хотел признать свою вину. Но тот сказал ему приветливо:

– Я не буду тебя наказывать за то, что ты сделал. Принеси кушанье и давай поедим.

Можно не только представить себе раскаяние отца X., но и удивиться дару прозорливости, снисходительности и таланту наставника, присущим мудрому игумену.

Предыдущий случай произошел с помощником гостиника, а вот случай, произошедший с самим гостиником монастыря.

У гостиника был один добрый обычай: в праздничные дни он приглашал отцов к себе в гостиницу и угощал их кофе и сладостями. Как-то раз он, однако, запер гостиницу, а сам уединился в своей келлии. Этот случай не укрылся от внимания игумена отца Филарета. Он пришел в келлию к гостинику и, приветливо взглянув, сказал ему:

– Почему ты не угощаешь братий? Только для того, чтобы избежать дополнительного труда, или по другой причине?

– Чтобы избежать труда, – ответил сокрушенно гостиник.

– Ах, дитя мое, ты крупно обманулся. Сегодня тебе придется потрудиться гораздо больше.

Сказав это, он удалился.

И действительно, через некоторое время один из братий уведомил гостиника:

– Сейчас же иди и приготовь все в гостинице. Приезжает мэр Полигира господин Гулас, врач и трое чиновников, о которых надо как следует позаботиться.

Позже гостинику повстречался игумен:

– Помнишь, дитя, что я тебе сказал?

– Конечно же, помню, старче. Мне пришлось потрудиться вчетверо больше, – отвечал гостиник.

Другой случай показывает не только дар прозорливости, но и глубокое смирение и скромность отца Филарета.

В 1959 году монах Захарий из монастыря преподобного Григория пригласил своего друга, отца Пахомия, на праздник святителя Николая.

За неделю до этого отец Пахомий попросил благословения у игумена, чтобы отправиться на торжество. Накануне старец пришел к гостинику и простодушно сказал ему:

– А ты возьмешь меня с собой на праздник?

– Ради Бога, старче! Для меня будет величайшей честью сопровождать вас, – ответил с воодушевлением отец Пахомий.

Отец Филарет, так как у него самого денег не было, смиренно попросил у казначея 50 драхм, чтобы доплыть на моторной лодке. Однако, поскольку афонский этикет требует, чтобы игумена сопровождал один из соборных старцев монастыря, отец Филарет опасался, как бы их не увидели вместе. Он хотел избежать зависти и соблазнов, но, впрочем, сказал отцу Пахомию:

– На тебя найдет искушение, но не бойся, оно пройдет.

Искушение, которому надлежало нарушить их покой, случилось сразу же по прибытии в Дафни. Какой-то торговец позвал отца Пахомия:

– Тебя просят к телефону.

На другом конце провода монаха ждал один из монастырских старцев, отличавшийся тяжелым характером, который был тогда представителем их обители в Карее. Разгневанный, он сразу же набросился на отца Пахомия:

– И тебе не стыдно? Кто дал тебе право сопровождать игумена? Разве ты не знаешь, что его сопровождают только соборные старцы?

К счастью, монахов скоро утешили братия из Григориата. Отец Филарет и отец Пахомий приехали в монастырь в полдень, но тем не менее их вовремя заметил один иеромонах, который прибежал на пристань, встретил гостей, забрал их котомки и упрекнул отца Филарета:

– Почему ты не предупредил нас, старче, чтобы мы встретили тебя как следует?

В игуменской блаженнейший игумен отец Виссарион встал и обнял старца:

– Какую радость нам доставил твой приход в наш монастырь, – сказал он взволнованно.

Он предоставил отцу Филарету игуменские покои и первое место во время всенощной, когда, нужно заметить, сослужили двадцать священников.

Провидческий дар отца Филарета проявился еще в бытность его простым священником. Он предузнал смерть своей сестры. Отец Филарет пошел тогда к игумену, отцу Симеону, и сказал ему:

– Старче, сегодня вечером умрет моя сестра.

– Откуда ты знаешь? – спросил изумленный игумен.

– Я знаю это, – смиренно ответил почтенный иеромонах.

Через несколько дней в монастырь пришло скорбное письмо, которое точно подтвердило предсказание отца Филарета.

Этот исключительный дар старца должны были принимать в расчет все, кто близко общался с ним. По крайней мере, именно это явствует из следующего случая.

В обители Констамонит монашествовал один юноша, у которого был дядя (двоюродный брат его отца), монах Иоасаф, живший в келлии Равдуху в Карее. Дядя часто приходил в монастырь и просил племянника отправиться с ним в окрестности Карей, чтобы помочь поправить его келлию.

Молодой монах сомневался, но в конце концов уступил настойчивым просьбам. Итак, они договорились, что дядя придет на праздник святых Константина и Елены, причем во время всенощной им предстояло тайком покинуть монастырь. Хотя до сих пор племянник, следуя спасительному монашескому обычаю, исповедовался во всех своих помыслах отцу Филарету (это было еще до игуменства последнего), этот ужасный замысел он не решился открыть духовнику.

Наступил канун праздника. Монастырь готовился к праздничному всенощному бдению. Дядя отправился в путь из Карей на муле, который отличался смирным характером. Однако в тот день мул неожиданно заупрямился и сбросил его на землю. Отец Иоасаф пришел в монастырь с поврежденным лицом. Племянник вытер кровь, но следы ее все еще оставались.

После полиелея, когда прошла уже половина утрени, отец Филарет подошел к пораненному посетителю и сказал ему:

– Старче, можно поговорить с тобой в притворе?

– Конечно, – ответил отец Иоасаф.

Они вышли.

– Зачем ты пришел в наш монастырь? – спросил отец Филарет.

– Разве у вас не праздник? Вот ради него я и пришел.

– К сожалению, ты пришел не для этого. Ты пришел забрать у нас монаха. Остерегайся! Если ты придешь еще раз и будешь настаивать, твой мул убьет тебя.

Отец Иоасаф потерял дар речи! Едва придя в себя и улучив подходящий момент, он рассказал племяннику о случившемся столкновении и о пророчестве. Тот ответил ему:

– Если отец Филарет так предсказал тебе, то больше не дерзай, дядя, приходить сюда, чтобы забрать меня.

О всепетая Мати, рождшая всех святых святейшее Слово, нынешнее приемши приношение, от всякия избави напасти всех и будущия изми муки Тебе вопиющих: Аллилуиа!».

Сколько раз за всю свою жизнь, и особенно за пятьдесят лет монашеского жития, старец повторял это песнопение акафиста, обращенное к Пресвятой Богородице. Душа его воспринимала Ее как всепетую Матерь, рождшую воистину святейшее Слово, и прибегала к Ее материнской любви с надеждой, верой и благоговением, которые свойственны напряженной жизни всех святых.

Сам он читал акафист несколько раз в день и после Божественной литургии всегда поспешно шел к себе в келлию, где зажигал лампадку перед иконой Госпожи нашей Пресвятой Богородицы «Сладкое лобзание» и начинал с радостью и благоговением петь гимн: «Ангел предстатель с небесе послан бысть рещи Тебе, Богородице: радуйся...».

Он советовал и своим ученикам постоянно молиться Пресвятой Богородице, повторяя акафист. Со своим обычным простодушием он, как будто браня их, говорил: «Почему вы не любите Пречистую?». В качестве епитимии отец Филарет назначал всем кающимся, мирянам и монашествующим прочесть хотя бы один раз акафист Пресвятой Богородице, засветив лампадку перед Ее иконой.

О любовь, та любовь к Пречистой, что избавляет нас от адских мук эгоизма, безнадежности и страстей и ведет к райскому состоянию смирения!

Однажды к отцу Филарету пришел болгарский монах, по имени Игнатий. После того, как они поговорили о различных предметах, старец, как всегда, своим любезнейшим голосом задал ему вопрос:

– Ты каждый день читаешь акафист?

– Да, читаю. Только без канона, – отвечал болгарский монах, который не очень хорошо понял, что ему сказал старец.

– Тогда покажи мне, что ты читаешь, – попросил отец Филарет, чтобы быть уверенным.

Монах Игнатий достает книжечку на болгарском языке в позолоченном переплете, открывает ее и показывает старцу. Действительно, он показал ему начало акафиста, то есть «Ангел предстатель...». Однако, чтобы исключить всякие сомнения, отец Филарет перелистнул две-три страницы до того места, где говорится: «Слышаша пастырие...».

– Вот здесь о чем говорится? – спросил он.

Тогда болгарский монах, который немного говорил по-гречески, ответил ему со своим нелепым произношением:

– Здесь говорится: «Пронюхали пастухи...»

Тогда старец, улыбнувшись, как ребенок, сказал монаху:

– Хорошо, хорошо, ты понимаешь, что такое акафист. Читай его постоянно. Никогда не пренебрегай этим.

Помимо акафиста, старец особенно любил Богородичник – книгу с особыми канонами и Богородичными песнопениями на каждый день. Он читал ее сам и советовал это другим. В монастыре эти чтения были предписаны уставом, но отец Филарет совершал их всегда, куда бы ни шел, где бы ни находился. Такое почитание Божией Матери сделало его крином благоухающим посреди вечноцветущего Сада Пречистой.

Каждый день старец, яко птица особящаяся на зде³⁴⁸, в своей келлии принимал пищу от своей духовной Кормилицы и Матери. Тогда душа его, яко раб... яко рабыня... в Руку госпожи своея³⁴⁹, искала духовного молока благодати, даруемой Пречистою, повторяя снова и снова слова из своего любимого Богородичника: «Как раб поднимает свой взор к рукам своего господина, о Всепетая, так и я внешние и внутренние очи к Тебе устремляю, моей Владычице, моей Госпоже и Жизни, чтобы Ты смилостивилась надо мною».

Если Пречистая для всех монашествующих является Матерью, кормилицей и хранительницей, а для всех дев – предстательницей и водительницей, будучи Приснодевою, то в особенности это относится к афонским монахам. Обетования, данные Пресвятой Богородицей преподобному Петру Афонскому, которые касаются этого святого места и живущих в нем, возлагают на Нее ответственность перед глазами и совестью святогорцев, которым Она представляется столь же родным существом, как детям – их мать и хозяйка дома.

Вот почему все Богородичные праздники сопровождаются всенощной службой, а праздник Успения справляется с огромной торжественностью и вызывает такой духовный подъем, как если бы он был в святцах Святой Горы второю Пасхою. Ангелоподобные подвижники Афона ликуют, души их трепещут от радости. Как сладкоголосые соловьи, воспевают они величие пренепорочной Невесты, сладкую Весну, а также сладчайшее Ее Чадо.

Если мы попытаемся начертать облик отца Филарета, то самой выразительной и характерной чертой, придающей ему «первозданную красоту», окажется кротость. Кроткий, незлобивый, непамятозлобный, негневливый, с душой сострадательной, долготерпеливый и многомилостивый, он был истинным вместилищем Бога. И в самом деле, «где безмолвие, кротость и смирение, там обитает Бог», – говорит преподобный Иоанн Пророк.

Блаженный старец являл собою светлый и преисполненный жизни образ кротости. Вот почему он получил столь великую благодать и премудрость. «Никакой из добродетелей, – пишет авва Евагрий, – не свойственно так рождать мудрость, как кротости». И это воистину так. Отец Филарет, будучи почти неграмотным (он закончил три класса начальной школы), стяжал через свою евангельскую, подражающую Христу, добродетель кротости такую мудрость, что, по утверждению многих, знавших старца, казалось, будто его устами говорит Святой Дух, а не он сам. Он говорил просто, без прикрас, но мудро. Впрочем, именно эту от Бога привитую мудрость и Богом данную благодать явили многие святые, известные из истории нашей Церкви. Это был плод великой кротости, присущей, например, пророкам Моисею, Давиду или авве Вину, о котором епископ Палладий Еленопольский повествует, что тот своею кротостью укрощал диких зверей: «Видели мы в Фиваиде Египетской, – пишет он, – старца, который своею кротостию превосходил всех людей, – авву Вина. Братия, жившие с ним, уверяли, что он никогда не божился, не лгал, ни на кого не гневался и никогда никого не оскорбил даже словом. Жизнь его была самая тихая; он был нрава кроткого и ангельского свойства. Велико было и смирение его, и самоуничижение. Долго мы упрашивали его сказать нам что-нибудь в назидание, – и он едва согласился предложить несколько слов о кротости. Когда в одно время бегемот производил в соседней стране опустошение, этот святой, быв упрошен земледельцами, стал у реки и, увидевши зверя огромной величины, кротким голосом сказал ему: „Именем Иисуса Христа повелеваю тебе не опустошать более этой страны». Зверь, как будто прогнанный ангелом, совсем скрылся. Точно так в другой раз прогнал он и крокодила».

Один человек рассказал старцу Филарету видение, о котором прочел в житии одного святого, а именно, что ангелы по окончании Божественной литургии берут просфоры и возносят их к престолу Божию. Однажды, когда служба уже закончилась во всех церквах, святые ангелы ждали, когда завершится и литургия в храме Всесвятого Гроба Господня, чтобы продолжить возношение просфор, следуя за теми ангелами. Итак, с того времени старец, будучи простодушным ревнителем, захотел, чтобы у него Божественная литургия заканчивалась раньше, чем в остальных монастырях Афона, и ни в коем случае не позже. Таково было его простодушие. Поэтому отец Филарет оставил после утрени лишь немного времени для отдыха, чтобы затем можно было раньше начать Божественную литургию. В этом перерыве он никогда не ложился, не желая, чтобы его сморил сон, но беспокоился, как бы не задержать возношения своих просфор к престолу Божию. При этом отец Филарет почти всегда сам раньше времени бил в колокол, созывающий на службу, и стучал в дверь пономаря, чтобы тот подготовил храм, зажег лампады и т. д.

Этот порядок смущал отцов и особенно пономаря, отвечавшего и за колокольный звон. Однако все прощали игумену эту благочестивую слабость.

Однажды на всенощной пономарь отец Геннадий спросил отца Филарета:

– Старче, сколько часов у нас составляет перерыв между утреней и Божественной литургией?

Ответ был: «Два часа», – но пономарь на этот раз не выдержал, поскольку был уверен, что старец, ударив, по своему обыкновению, в колокол, все равно разбудит всех раньше. Он пошел и запер дверь храма.

Все удалились отдыхать в свои келлии. Не спал только старец. Каждые пять минут он смотрел на часы. Наконец, как только прошел час после полуночи, он идет и ударяет в колокол, затем стучит в дверь комнаты пономаря и тихо-тихо, робким голосом зовет того, прося проснуться. (Отец Филарет избегал раздражать его, поскольку этот монах был вспыльчив. К тому же игумен не хотел, чтобы братия получила повод осуждать монаха, поскольку в этом случае его самого, как не проявившего достаточного такта, мучили бы угрызения совести.)

– Отец Геннадий, а отец Геннадий!

– Благослови! Кто там, что случилось? – отвечал тот сквозь сон.

– Это я, старец. Вставай, пора тебе спускаться, чтобы зажечь свечи.

– Хорошо, хорошо, иду, – отвечал тот, но продолжал спать!

Тогда старец Филарет спускается, идет к дверям храма, достает какой-то ключ и пытается открыть их. Тщетно, двери не открываются. Он снова поднимается вверх по лестнице и опять стучит в дверь отца Геннадия, однако безрезультатно. Старец ждет около храма, но кругом тишина и никакого ответа. Тем временем его искреннее и простодушное сердце начинает волноваться. Он беспокоится, не запоздает ли с литургией и что будет с его просфорами, которые должны унести ангелы? Он снова пытается открыть двери храма. Бесполезно.

Наконец выходит отец Нифонт, один из самых старых насельников монастыря, почтенный подвижник, ровесник отца Филарета.

– Отец Нифонт, не мог бы ты открыть мне двери? – спросил старец умоляюще, как маленький мальчик, просящий о величайшем благодеянии.

Отец Нифонт, любивший и уважавший старца, ответил ему искренне и благодушно:

– Хорошо, старче, в котором же часу ты ударил в колокол?

Старец принялся простодушно оправдываться и наконец сказал:

– А этот благословенный отец Геннадий запер меня снаружи.

Тогда отец Нифонт совершенно серьезно, однако веселым тоном, отвечал ему:

– И хорошо сделал, потому что ты всякий раз так поступаешь с нами.

Итак, старец, съежившись, сел у церкви, хотя стояла ледяная зимняя ночь, и погрузился в безмолвную молитву, пока наконец не пришел раздраженный отец Геннадий и не принялся пенять ему. Отец Филарет, сознавая, что поступал несправедливо и часто нарушал данное им самим слово, смиренно склонил голову и произнес: «Хорошо, хорошо, пусть будет так». С кротостью, которая могла заставить дрогнуть и более каменное сердце, он положил поклон (!) перед своим послушником, чтобы иметь возможность отслужить литургию.

«Благослови» и «да будет благословенно» – слова, которые с трудом даются некоторым монахам, – были для отца Филарета чем-то естественным и легким. «Благослови» оставалось для подвижника, хотя он и избегал, насколько мог, прегрешений, «знаком запечатленным» не только в годы ученичества, но и в бытность его игуменом. Старец говорил это слово и монахам с добрыми наклонностями, чтобы легче побудить их к признанию своих ошибок, и монахам с дурными качествами, чтобы смягчить их своим собственным терпением и кротостью. «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем; и найдете покой душам вашим»³⁵² – это речение Господа направляло каждое слово, помысел и действие старца.

Он всегда одерживал победу своей миролюбивой манерой обращения. У монаха Геннадия, о котором шла речь, был очень тяжелый и трудноуправляемый характер, но, благодаря доброте и возвышенному смирению старца, со временем он стал послушным, словно ягненок. Кротость, читаем мы в патериках, укрощает диких животных, и тем более она в состоянии укротить свирепых людей.

Был и другой монах, еще более непокорный, чем отец Геннадий. Думается, что читатель не будет возражать, если мы расскажем о его недостойном и дерзком поведении. Ведь известно, что и в монашеской среде бывают колючки, подобно тому как они неожиданно вырастают в саду. К тому же это сделает более явной добродетель старца Филарета.

Этот жалкий и наглый монах одно время выполнял обязанности пономаря. Он то и дело перечил игумену и старшим братиям.

Однажды в церкви старец сказал ему:

– Дитя мое, поправь свечу перед иконой святого Стефана, а то она станет негодной.

Тот посмотрел на него дерзким взглядом, но остался сидеть в своей стасидии, как будто приклеенный. Однако через некоторое время он, желая избежать новых просьб со стороны старца, встал и прошел в алтарь.

Старец пожалел свечу, встал со своей стасидии и взялся за дело сам. Он очистил фитиль и снова поставил свечу на место. В этот самый момент тот ученик, о котором идет речь, вышел из алтаря и гневно сказал ему:

– С чего это ты вмешиваешься в чужую работу? Игумен ты или мучитель?

– Но, дитятко, иначе-то свеча пропадет, – сказал ему старец и затем, по-человечески огорчившись, склонил тихо-тихо голову и вернулся в свою стасидию, шепотом огорченно оправдываясь:

– А потом еще говорит, что мы с ним монахи.

Сразу после вечерни ударили в маленький колокол, созывающий к трапезе. Мимо игумена прошел один его послушник и позвал его: «Старче, пойдем на трапезу», – но старец остался неподвижно сидеть на своем месте, опустив голову. Проходит другой, говорит ему то же самое, но старец не двигается. Тот подходит ближе и видит, что старец почти без чувств: его разбил односторонний паралич. Отцы подняли игумена, отнесли в больницу, оказали первую помощь. Потом отец Филарет достаточно оправился и продолжал выполнять свои обязанности.

Сатана, затевая великую брань против учеников, прежде всего ищет, как бы расстроить согласие в отношениях между ними и старцем.

«Не ужасайся и не дивись, – говорит нам величайшая слава Синая, святой Иоанн Лествичник, – когда скажу тебе (ибо Моисей мне в том свидетель³⁵³), что лучше согрешить перед Богом, нежели перед духовным отцом своим; потому что если мы прогневали Бога, то наставник наш может Его с нами примирить; а когда мы наставника ввели в смущение, тогда уже никого не имеем, кто бы за нас ходатайствовал».

Апостольское слово: «Всякое раздражение и ярость, и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены от вас»³⁵⁴ нашло свое воплощение в старце. Мирный, безмолвный, в своем обращении он уподоблялся тихой гавани, лишенной малейшей бури, малейшего волнения. Ни разу он не возроптал. Старцу было свойственно неистощимое обилие терпения и самообладания. На монастырских соборах, где участвовали и другие старцы, он сидел и смиренно слушал.

– Старче, – спрашивали его, – скажи, что ты думаешь по этому вопросу?

– Что вам сказать, отцы? Пусть будет так, как вы говорите.

В других случаях он брал слово ближе к концу собора:

– Скажу, пожалуй, и я, отцы и братия...

«Хотя ясти, человече, тело Владычне, первее примирися тя опечалившим, таже дерзая, таинственное брашно яждь...» – таков был жизненный принцип прекрасного игумена отца Филарета. Душа его не могла быть спокойной, пока оставались разногласия между ним и каким-либо братом. Как-то раз он прервал проскомидию перед Божественной литургией и сказал монаху Филарету: «Пойди, дитя мое, и скажи отцу Паисию (тот был его послушником), чтобы он пришел и мы могли покаяться друг перед другом. Я поссорился с ним и не могу продолжать службу».

Как только появился отец Паисий, они со старцем одновременно упали на колени, прося прощения друг у друга. Старец мог покаяться и перед молодым послушником, если чувствовал, что в чем-то задел его. Таково было по-детски чистое сердце отца Филарета.

Святой Исаак Сирин привлекал его своими словами о кротости и мире: «Если любишь кротость, пребывай в мире. И если сподобишься мира, то во всякое время будешь радоваться. Взыщи разума, а не золота; облекись в смирение, а не в виссон; стяжи мир, а не царство... Немирный – не смиренномудр; и мирен – только радующийся. На всех путях, какими ходят люди в мире, не обретают они мира, пока не приблизятся к надежде на Бога».

Было бы большим упущением, если бы в этом общем очерке о благословенном старце отсутствовала глава о его простоте, которая вошла в поговорку у тех, кто его знал. Он был вторым Павлом Препростым, нелукавым, бесхитростным.

В то время ходили банкноты в десять и в сто драхм, но их размеры были обратно пропорциональны стоимости: банкнота в десять драхм была больше, чем сто. Бескорыстный и нестяжательный, простодушный отец Филарет, редко пользовавшийся деньгами, считал, что банкнота в десять драхм, поскольку ее размер больше, ценится дороже, чем в сто драхм. Итак, однажды к нему пришел отец Ф., его послушник, и попросил благословения, чтобы отправиться в Карею залечить зуб. Старец клал все деньги, которые его духовные чада, жившие в миру, присылали ему в качестве милостыни или жертвы на сорокоуст, в свой молитвенник. Там они и хранились, пока он не отдавал их эконому.

«Отец Филарет достает молитвенник и дает мне сто драхм, – рассказывает отец Ф. – Затем он подумал немного и говорит мне: „Лучше возьми это, может быть, тебе не хватит денег». И, взяв обратно сотню, протягивает мне... десять драхм! Какая простота, бесстрастие, нестяжание!».

За три года до смерти игумена братия убеждали его отправиться в Фессалоники, чтобы прооперировать грыжу, от которой он страдал уже много лет. В конце концов старец согласился после многих настоятельных просьб. Перед отъездом он отслужил молебен святому Стефану, приложился к его деснице, принес покаяние всем братиям монастыря и уехал. Старцу было пятьдесят лет, когда он снова оказался в миру! Все казалось ему странным. Когда отец Филарет увидел на улицах машины, он сказал сопровождавшим его: «Отцы, а я и не знал, что существуют повозки, передвигающиеся без лошадей». Он помнил лишь старые повозки, в которые запрягали животных.

Когда старец впервые ступил на порог больницы и увидел медицинских братьев, одетых в белое, он восславил Господа. «Господь послал ангелов, чтобы они помогли мне», – сказал он и, смутившись, спрятал голову под простыню.

Кроме того, на Афоне он успел позабыть о том, что такое женщины, и относился к ним так, как если бы это были святая Мария или святая Варвара.

В монастыре Констамонит жил и другой монах, которому не было равных в простодушии, – отец Агапий, бывший пастух, пасший стада овец и коз. Сам отец Филарет рассказывал следующий забавный эпизод из его жизни:

«Когда отец Агапий был послушником на метохе Трипотам, однажды эконом сказал ему:

– Апостолис (таково было его мирское имя), приготовь к обеду немного вареных яиц, но чтобы они были мягкими (он хотел сказать: всмятку).

– Хорошо, старче, – ответил Апостолис и побежал выполнять поручение.

Спустя довольно продолжительное время Апостолис вынимает одно яйцо, ощупывает его с одной стороны, с другой и кладет обратно. Через некоторое время он возвращается, вынимает другое яйцо и проверяет его. Никакого результата. То же самое он делает и в третий раз, и с удивлением обнаруживает, что яйца за все время варки так и не сделались мягкими! Он зовет эконома, старца Германа, и жалуется ему:

– Старец, эти яйца, которые ты благословил, никак не сварятся! Я варю их уже столько времени, а они не становятся мягкими.

Тогда старец Герман, которого разбирал смех, говорит ему:

– Оставь их, Апостолис, еще немного повариться, и они размягчатся.

И тот серьезно ответил:

– Хорошо, старче, благослови».

Преподобный Исаия Нитрийский говорит: «Рассуждения достигнуть невозможно тебе, если в возделание его не употребить сначала безмолвия».

Безмолвническая жизнь старца, насколько она была возможна в общежительном монастыре, а также молитва и очищение сердца даровали ему «умный свет и рассуждение вещей божественных».

Все монахи и миряне, которые исповедовались у отца Филарета, были покорены не только его безмерной любовью, но и просвещенным рассуждением духовного отца.

Константин Констандопулос на протяжении двенадцати лет (1951–1963) был административным управляющим Афона. Он старался часто посещать монастырь Констамонит и исповедоваться отцу Филарету. Когда его спросили, почему он так поступает, он ответил:

– Я глубочайше чту игумена. Я удивляюсь его рассудительности, мудрости, знанию безграничного множества святоотеческих речений, хотя он почти что неграмотен.

Слава отца Филарета как духовника распространилась повсюду. Даже из Австралии он получал письма с покаянными хартиями.

Старец сопереживал кающимся и почти всегда орошал епитрахиль прощения и сострадания своими слезами, соединяя разрешительную молитву с умилением, которое исходило от преизбыточествующей благодати.

Однажды иеродиакон одного монастыря, расположенного за пределами Афона, пришел на исповедь к старцу.

«Когда я начал каяться, – рассказывает он, – старец заплакал. Вместе с ним был потрясен и я. Впервые я испытал такое сокрушение. Затем старец сказал мне: „Оставайся на Святой Горе, дитя мое, не возвращайся в мир с его искушениями. Кроме того, твое материальное положение не очень прекрасно. У тебя в кармане всего тридцать пять тысяч драхм». (У меня было именно столько, сколько он сказал!)».

В конце концов иеродиакон остался на Афоне и был пострижен в великую схиму.

Другому мирянину старец дал совет, как противостоять определенным искушениям, ждущим его в будущем. И действительно, он предугадал все трудности этого христианина. После кончины отца Филарета тот попросил у монастыря частичку мощей усопшего старца.

Когда отец Филарет был на лечении в больнице Фессалоник, благочестивые миряне образовали очередь, стремясь получить благословение и совет этого простодушнейшего человека Божия. Сколь многих людей он успокоил, словно гавань для мореплавателей жизни, сколько душ умиротворил он, будучи миротворцем и нареченным сыном Божиим³⁵⁶, скольким мужам и женам помог против брани и искушений диавола! Можно вспомнить истинное слово святого старца Серафима Саровского, которое воплотилось на мирном отце Филарете: «Стяжи мир Божий, и тысячи душ спасутся вокруг тебя».

В 1948 году старец своей молитвой и советом спас сына одного жителя Иерисоса от опасностей партизанской войны.

Стоит привести здесь и некоторые из святоотеческих наставлений, которые он постоянно приводил своим духовным чадам:

«Будем внимательны, чтобы не оставлять в запустении ниву наших душ. Если она запустеет, то потом трудно будет ее очистить и благоукрасить».

«Стремитесь к праведности и освящению, без которых никто не узрит Господа»³⁵⁷.

«В неразумное сердце Бог не войдет, а если и войдет, то скоро уйдет».

«Ум, удалившийся от созерцания Бога, становится или бесовским, или скотским».

Рядом с монастырем Констамонит расположена Зографская обитель, которую населяют православные болгарские монахи.

Болгарские монахи глубоко уважали отца Филарета. Они приходили к нему на исповедь, а также ради духовных наставлений. Старец же всегда принимал их с великой сердечностью, словно ласковый отец или любящий брат.

«Когда я был еще молодым монахом, – рассказывает отец П., – мне пришлось выйти в мир. „Не бойся, – сказал мне старец, – я буду молиться за тебя». Во время моего пребывания в миру я подвергался страшным нападениям. Целых тринадцать дней меня преследовали раскаленные стрелы лукавого³⁵⁸ от одной привлекательной женщины, которая предлагала мне согрешить. Но со мной произошло нечто поразительное. Как будто это был вовсе и не я. Я был бесчувствен, как скала! Молитвы отца Филарета имели такую силу, что меня абсолютно не задевали нападки этой женщины...».

В ушах доброго кормчего душ звучали слова святого Иоанна Лествичника: «Если ты получил от Бога дар предвидеть бури, то явно предвозвещай о них находящимся с тобою на корабле. Если не так, то ты будешь виновен в крушении корабля, потому что все с полной доверенностью возложили на тебя управление оного».

Приведем и несколько случаев, где проявились деятельная любовь, человеколюбие, милосердие и сострадание старца.

Константин Адамис из Фессалоник, инженер Управления связи Греции, работавший на Афоне, говорил: «Каждый раз, когда я приходил в монастырь, будь то через полгода или через год, он звал меня в игуменскую и давал мне денег. Он клал их мне в карман и не хотел, чтобы я кому-нибудь рассказывал об этом».

Старец раздавал все, что ему принадлежало и не принадлежало. Он был доброхотным дателем³⁵⁹. Отец Филарет всегда носил старый клобук, поскольку отдавал другим отцам все новое, что у него было.

Работники могли немало рассказать о его милостивом сердце. Костас Коракис из Уранополиса, проработавший многие годы в монастыре, никогда не забывал искренней доброты старца. Он вспоминал с признательностью: «Отец Филарет был святым человеком. Таких трудно сыскать. Я был погонщиком, рубил деревья в лесу монастыря и перевозил их на корабельную верфь. Однажды, помнится, я очень устал от работы и в трапезной быстро уничтожил кушанье, поскольку сильно проголодался. Старец посмотрел на меня взглядом, полным любви. Он встает один, в то время как другие отцы ели, а чтец читал, и, поняв, что я не наелся, несет мне собственную порцию...».

Блаженнее давать, не же ли принимать³⁶⁰. Отдавать, расточать любовь всем – монахам, рабочим, паломникам – это было для него собственной радостью и блаженством.

Отец Пахомий, который в итоге оставался гостиником в течение двадцати лет подряд, после первых пяти лет устал и попросил отца Филарета освободить его от этого послушания. Однако старец ответил ему:

– Дитя мое, если ты потерпишь, будешь принимать у себя ангелов.

При этом игумен рассказал случай из своей собственной жизни, который оставался неизвестным для большинства.

В течение какого-то времени отец Филарет был гостиником. Итак, он как-то раз готовил трапезу. Все двери были закрыты. Вдруг монах видит, как некий прекрасный юноша входит и говорит ему:

– Благословите. Я очень проголодался.

Изумленный отец Филарет машинально ответил со всем присущим ему странноприимной вежливостью и приветливостью:

– Пожалуйста, садитесь. Как вас зовут?

– Михаил, – ответил юноша.

И он еще не успел как следует угостить его, как тот исчез!.. Тогда отец Филарет убедился, что это был ангел Господень. С особым волнением он вспоминал странноприимство Авраама, и его потрясало братолюбие патриарха, который принимал Саму Святую Троицу в образе Трех Ангелов.

Любовь старца не ограничивалась только людьми, но простиралась и дальше, распространяясь на бессловесных животных. Можно отметить, что такое расположение к неразумной природе является отличительной чертой благодатной жизни святых, достигших созерцания. Однажды около келлии старца раздался сильный шум. Две ласточки начали жестоко биться друг с другом. Старец взволновался. Он вышел на улицу и увидел ужасное зрелище. Более сильная ласточка клевала другую и вырвала у нее много перьев. Не теряя времени, он прогнал ее, нежно взял в руки и спас побитую. Он ухаживал за ласточкой, и в результате она выжила.

Подобно тому как лев из жития святого Герасима Иорданского повсюду сопровождал святого, показывая свою благодарность и преданность, так поступала и эта ласточка. Она летала рядом со старцем, трепетала крыльями, играла, щебетала. Однажды отец Филарет вышел на некоторое расстояние за пределы монастыря, то ли затем, чтобы прославить Бога в делех Его³⁶¹ – в афонской природе с ее редкими красотами, – то ли чтобы помолиться в уединении. Ласточка полетела рядом с ним как верный друг и спутник. Монах лег на земле недалеко от монастыря и, сам того не заметив, уснул. Но вдруг ласточка начала напряженно летать над головой уснувшего старца, щебеча, как будто хотела разбудить его и предупредить о какой-то опасности. И действительно, что же увидел старец, когда проснулся? Немного подальше лежала большая змея... Так спутница милосердного старца оказала ему свою собственную милость.

Первый удар по здоровью отца Филарета был нанесен в тот день, когда он столкнулся с возмутительным поведением упрямого монаха. Через три месяца он выздоровел. Однако здоровье старца навсегда осталось подорванным, хотя до этого он никогда не болел, даже не знал, что такое головная боль. Второй удар произошел через три года. Игумен слег от одностороннего паралича. Отцы позвали двух врачей, чтобы те осмотрели его. «Если через три дня он не придет в себя, наступит конец», – сказали врачи.

Так и случилось. 22 января 1963 года почитаемый, всеми любимый и дорогой старец отец Филарет предал свою чистую душу в руки любимого им Господа и Спасителя нашего. Он пал, защищая духовную твердыню пастырства, любви, терпения и подвижничества. Праведных же души в руце Божией, и не прикоснется их мука³⁶². «Верующий в Меня, если и умрет, оживет»³⁶³, – говорит Господь, Который пришел на землю, чтобы упразднить чрез Свое Воскресение державу смерти³⁶⁴, сокрушить ее силу, уничтожить страх перед нею. Души деятельно возлюбивших добродетель в руке Божией.

В ночь блаженной кончины старца его мать, уже давно умершая, явилась во сне своей невестке и сказала: «Пятьдесят один год я ждала, пока он придет, и вот сегодня, в полночь, вы послали его ко мне». Надобно заметить, что старец никогда не покидал Святой Горы, кроме того случая, когда ему пришлось сделать это из-за болезни, уступив просьбам и проявив послушание.

Достопочтенный отец Гавриил, бывший в то время игуменом монастыря Дионисиат, рассказывает, что его не предупредили своевременно о времени погребения старца. Когда он посетил монастырь, то преклонил колена на его могиле, пропел «Трисвятое» и набрал в чистый платочек немного земли, чтобы хранить ее как святыню.

Не только духовные чада отца Филарета, но и молодые братия святой обители Констамонит продолжают совершать свое подвижническое афонское житие с помощью святых молитв и заступничества пред Богом приснопамятного старца. Они с благоговением и почтением относятся к его пресветлому лику.

Выражением этого почтения является и следующая стихотворная похвала монаха Марка, посвященная блаженному старцу:

Недостаток роста твоего

Восполнялся возвышающим смирением.

Простота ума твоего

Обогащалась благими помыслами.

Звук негромкий беседы твоей

Украшался ревностными молитвами.

Безыскусность дел твоих

Усовершалась братолюбивым устремлением.

Сверх того, любовь твоя ко Христу

И сияющая чистота сердца твоего,

Сочетаясь с адамантовым характером твоим,

Гармонично составляют облик твой,

Уподобившийся детям³⁶⁵, старче Филарете.

Сегодня, много лет спустя после перенесения мощей старца, некоторые его кости, хранимые одним из его духовных чад, по цвету напоминают янтарь и источают тонкое, небесное благоухание. На лобовой кости главы отца Филарета виден крест, печать добродетельной жизни и его богоугодного подвижничества.

Может быть, просветленный ум отца Филарета в последние мгновения его земного жития следовал за стихами 17-й кафизмы, которую читают в каждом монастыре на полунощнице? Ведь в них заключен замечательный смысл: умиление, освящение, любовь и божественное рачение ради свидений и оправданий Господних, словеса, что слаще меда и многочестнее золота³⁶⁶.

Отцы читали третью статью этой кафизмы среди монастырского безмолвия кафоликона. Нетрудно предположить, что именно эти стихи мог повторять старец в последние мгновенья: «Призри на мя и помилуй мя, по суду любящих имя Твое... Истаяла мя есть ревность Твоя; яко забыта словеса Твоя врази мои. Разжжено слово Твое зело, и раб Твой возлюби е. Юнейший аз есмь и уничижен, оправданий Твоих не забых»³⁶⁷.

На этих словах отец Филарет, который постоянно помнил оправдания Господни, предал дух свой в руки Божии.

Современные люди думают, что становятся счастливее, когда борются за права человека. Отец же Филарет, вопреки мирскому образу мыслей, стал блаженным, смирив свое «я», победив самолюбие – причину самых страшных зол. Он старался никогда не забывать оправданий Божиих. Да, он действительно мог повторять: «Оправданий Твоих, Господи, не забых³⁶⁸».