Часть 8. Отец Кондрат. Игумен Каракала

Настоящая часть книги «Образы современных святогорцев» посвящена сильной личности иеромонаха Кодрата (1859–1940), просиявшего в качестве игумена монастыря Каракал, а также в качестве духовного отца и наставника многочисленных людей.

Разнообразные природные дарования, блестящий ум, твердость в подвижничестве, совершенство внутреннего воздержания сделали этого человека образцом духовного руководителя. Наиболее яркой характеристикой его личности было умение управлять монастырем, находившееся в редком сочетании со способностью быть пастырем душ.

Двадцать шесть лет (1914–1940) пребывания в должности игумена киновии Каракала были лучшим временем отца Кодрата, несмотря на наличие плевелов, осложнявших его труд. Величие его души повсюду завоевывало признание и на всех производило неизгладимое впечатление.

В Кавсокаливии жил один пожилой моряк, дядюшка Харалампос из Кастеллоризона. Здесь он решил провести последние дни своей жизни. Фотис Контоглу²⁸¹, изучавший тогда настенные росписи кафоликона Кавсокаливии, познакомился с этим человеком и охарактеризовал его как мытаря моря, который был в свое время кочегаром на пароходах и много путешествовал. Этого морского волка так потрясло знакомство с отцом Кодратом, что он приобрел привычку повторять: «Кто прибыл на Святую Гору, но не поднялся на вершину Афона или не видел отца Кодрата, тот не видел ничего». Эта фраза стала поговоркой.

Этот-то величественный афонский образ мы представляем читателю. Собранные нами биографические сведения, – это приходится признать – недостаточны для того, чтобы передать все его духовное величие. Быть может, этот недостаток будет восполнен впоследствии.

Мы горячо благодарим отца Иакова – ученика отца Кодрата; отца Максима – духовника монастыря Ивирон; старца Евдокима из Филофея; отца Андрея – бывшего игумена монастыря святого Павла, а также пожилых монахов монастыря Каракал, с которыми нам удалось встретиться в монастырской больнице, и всех, кто оказал помощь при написании этой части книги.

Все они с энтузиазмом рассказывали нам о достоинствах старца Кодрата и о расцвете монастыря Каракал в его время.

Его молитвами да обретет эта священная киновия свой древний расцвет ко славе Бога и освящению душ человеческих!

Июнь 1975 г. Архимандрит Херувим

Отец Кодрат был настоящим рыбаком: он обладал непревзойденным искусством улавливать души. Его сетью было умиление, удилищем – просвещение Божие, а наживкой – любовь.

Иеромонах Афанасий ивирит.

Монастырь Каракал занимает одиннадцатое место в иерархической лестнице больших афонских монастырей и обладает богатой историей. Он находится в северо-восточной части полуострова на живописном, покрытом зеленью склоне, пред которым простирается безбрежный простор Эгейского моря. От побережья до монастыря приблизительно полчаса ходьбы. Чуть выше возвышается монастырь преподобного Филофея, а еще в четырех часах пешего пути к юго-востоку расположена Великая Лавра.

Вид на окрестности, открывающийся из приемного покоя монастыря Каракал, не может не произвести глубокого впечатления на посетителя. К востоку простирается недвижная гладь Эгейского моря – безбрежный голубой простор, который вдалеке сливается с небом. На западе зияют дикие склоны оврагов, которые спускаются с вершин Афона и доносят сюда завывание северного ветра, непрерывное в разнообразии своего гула. Церковные била зовут нас на литургию с первой улыбкой зари, бросающей свой свет на воду морских волн... Таковы впечатления каждого, кому довелось оказаться в монастыре Каракал летним утром.

Первые страницы истории монастыря теряются в легендарном мраке. Современные историки отвергают представление о его связи с римским императором Аврелием Антонином Каракалой (III в. по Р. X.). Несомненно лишь то, что монастырь уже существовал к началу XI века: об этом свидетельствует одна из грамот византийского императора Романа IV Диогена (1068–1071).

Как и другие афонские монастыри, монастырь Каракал прошел через многие испытания. Когда пала Византийская империя, он пережил серьезный упадок и был почти полностью разрушен. Однако благодаря покровительству молдовского господаря Иоанна Петра Рареша (1527–1546) и его дочери Роксандры, супруги другого господаря Молдовы и Валахии, монастырь был обновлен и приобрел достаточное богатство.

На полпути между морем и монастырем стоит высокая и величественная башня, построенная в XVI веке на деньги упомянутого молдовского господаря Рареша.

Вся жизнь монастыря, всякое движение в нем, совершается под надзором и покровительством первоверховных апостолов Петра и Павла. Им посвящен центральный храм, кафоликон, где в день их празднества, 29 июня, совершается великое торжество. А на устах монахов-каракалитов то и дело непроизвольно возникают слова песнопений, обращенные к двум святым покровителям: «Киими песненными добро́тами воспоем Петра и Павла, благоразумия криле...».

Весь храм покрыт изнутри великолепными фресками XVIII века. Большой ценностью считается икона кисти Константина Палеокапаса, изображающая в строгой византийской манере апостолов Петра и Павла, обнимающих друг друга. Выдающимся произведением является и икона Двенадцати апостолов, созданная знаменитым иконописцем иеромонахом Дионисием.

В тяжелых обстоятельствах, при особой нужде приходят монахи и к иконе Богородицы «Скоропослушница», обладающей благодатью чудотворения. «Всяк бо, притекший к Тебе с верою, не отыде от лика Твоего тощ и не услышан...».

Царские врата кафоликона, которые изготовлены мастером Феофаном в 1562 году, также считаются произведением, обладающим особой художественной ценностью.

В библиотеке монастыря помимо новейших изданий можно найти и древние кодексы, написанные как на бумаге, так и на пергамене, причем достойны внимания и их количество, и их ценность.

Здесь хранятся и мощи святых, «честнейшие многоценных камней и славнейшие превыше злата», из числа которых, например, стоит упомянуть главу апостола Варфоломея, главу святого Иоанна Златоуста, часть мощей великомученика Меркурия. Особо почитаются мощи преподобного новомученика Гедеона, духовного воспитанника монастыря. Кроме того, здесь хранится в серебряном футляре частица Честного Креста Господня, а также шлем и меч великомученика Меркурия.

В этой атмосфере, где так сильно ощущается присутствие стольких святых, в окружении их икон, реликвий, воспоминаний, не может не получить развития жизнь в своем стремлении к святости.

Но и окрестности монастыря способствуют возвышению души. Пространство между Великой Лаврой и монастырями Каракал и Филофей дало приют множеству святых, которые в бедных пустынных каливах, затерянных среди густого леса, взращивали цветок умной молитвы. В этом краю пустыня состязается с молитвой, а безмолвие – с трезвением.

В 1950 году один благоговейный священник из Ларисы, прибывший в качестве паломника на Святую Гору, был весьма поражен, увидев в этих священных местах, расположенных вокруг монастыря Каракал, какого-то монаха, который предавался молитве, паря на метровой высоте над поверхностью земли.

К числу наиболее замечательных монахов-каракалитов последнего времени принадлежат старцы Паисий и Галактион. Первый из них известен своей любовью в служении больным, доходившей до самопожертвования, второй же – своим героическим подвижничеством. Здесь же жил и старец Андрей, пребывавший в непрестанном умилении. Слезы, появившиеся на глазах этого монаха после какой-то болезни, постоянно сопровождали его, умягчая сердце, словно некий сладчайший источник. Старец Андрей всегда держал в руках платочек, который днем и ночью обильно орошался его сокрушенными слезами.

Среди этого необыкновенного окружения, как природного, так и рукотворного и духовного, и проходила жизнь великого подвижника духа, к жизнеописанию которого нам предстоит перейти, – игумена монастыря Каракал отца Кодрата.

Отец Кодрат родился в малоазийском поселке Вриула, где, как видно, жило немало истинных христиан, со страхом Божиим строивших свою семейную жизнь. Недаром из Вриулы в Малой Азии ведут свое происхождение столь многие афонские отцы.

Его мирское имя было Кириак Вамвакас. Отец Кириака был лесоторговцем, а потому знал многих судовладельцев, доставлявших в Малую Азию лес со Святой Горы.

В детстве Кириак часто слышал рассказы, в которых описывался Удел Пресвятой Богородицы, и это окрылило его мечтой. Он захотел и сам поклониться этому святому месту, единственному в мире, удостоиться чести стать воином Христовым, присоединиться к этой духовной дружине. С юных лет Кириак отличался внимательностью и аккуратностью. Казалось, что его ждет блестящее будущее. И действительно, путь юноши был ясно предначертан.

На Афон Кириак прибыл в цвете юности: ему тогда было двадцать лет. Во все времена молодежь имеет свои собственные запросы. Она особым образом смотрит на смысл жизни, на человеческое существование, на будущее, на суету и треволнения мира. Юношеская душа легко прельщается ложной приманкой, но, познав Христа, с той же легкостью принимает и героические решения. Никакая любовь на земле не может превзойти своей глубиной и радостным порывом божественное стремление юношеской души к Иисусу. Очевидно, какой-то лучик этого божественного стремления озарил Кириака, некая сладкая стрела Божественной любви поразила его сердце, утомленное искушениями. И он побежал, имже образом желает елень на источники водныя...²⁸²

«Когда мои домашние узнали, что я уже окончательно удалился на Святую Гору, они горевали, – рассказывал позднее отец Кодрат. – Особенно горевала моя мать. Отец, однако, был более хладнокровным и, конечно, более духовным человеком. „Ну, что ты плачешь? – говорил он ей. – Что, ребенок хочет стать вором? Нет. Может быть, он хочет стать убийцей? Нет. Может быть, он будет мерзавцем? Нет. Может быть, он станет мошенником? Нет. Может, он пошел гулять по кабакам и притонам? Тоже нет. Он решил стать монахом, чтобы отдать свою юность Христу, а не сатане. Радоваться надо, а не плакать».

Эти слова утешили ее, заставили посмотреть на дело серьезнее, разумнее, по-христиански. И тогда она восславила Господа за то, что с этого момента ее чаду предстояло стать монахом и молиться о ее спасении в этом мире и вечной славе – в ином».

Неизвестно, что заставило Кириака остановиться на киновии Каракал после нескольких лет пребывания в Новом скиту. Тогда в монастыре Каракал насчитывалось чуть более шестидесяти монахов. «Монастырь у нас маленький, – сообщили ему отцы, – но зато общежительный». – «Едва услышав, что это киновия, я испытал особенную радость, – рассказывал позднее сам отец Кодрат. – Я искал киновию, и обрел ее. Я внимательно выслушал то, что мне рассказали о монастырских правилах, и все это произвело на меня глубокое впечатление».

Разве не то же самое происходит и в наши дни? Юноши с благородными сердцами, ищущие евангельской истины и чистой и неповрежденной монашеской жизни, жаждут общежития. Они ненавидят особножительное устройство, ставшее для монашества причиной неисчислимых зол. Среди молодых монахов, которые ныне во множестве приходят в киновии, рождается протест против идиоритма.

Се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе!²⁸⁴ – таков гимн киновии, ставший и гимном молодого послушника. Он с трепетом воспевал эти слова, ибо ухватился за общежитие с великим жаром, как и за сам Афон. Общие здесь не только Святое Причастие, материальные средства, пища, устав, но общие и образ мыслей, желания, скорби и радости, вообще вся жизнь. Все общее во Христе Иисусе.

* * *

С первого момента своего появления в монастыре юноша отдал всего себя в распоряжение старца и братьев. Он трудился «в послушании», неутомимо и творчески. Все свои обязанности монах исполнял как должно, желая принести наибольшую пользу и поспособствовать преуспеянию своей духовной семьи.

Несколько лет отец Кодрат занимал должность эконома на метохе монастыря, находящейся на Касандре. Говорят, что и там ничуть не ослабли его строгость и воздержание. Как-то раз на метоху явились посетители-турки. Для них эконом приготовил мясной стол, но остатки мяса он приказал попросту выбросить! В киновиях мяса не едят, и потому он любой ценой стремился, чтобы и сам он, и другие монахи метохи сохраняли свой общежительный устав.

Долгое время отец Кодрат был келарем в самом монастыре. Он регулярно ездил в Константинополь, где закупал продовольствие для монастыря. Эту должность он занимал и накануне своего избрания в игумены.

Отец Кодрат был избран игуменом в 1914 году. Его рукоположение совершил преосвященнейший Нил, который был его учителем еще в Малой Азии. Во время хиротонии владыка особенно похвалил отца Кодрата, сказав: «Он учился у меня в свои школьные годы, и я хорошо знаю его способности и дарования с тех самых пор, когда он был еще ребенком».

С избранием отца Кодрата игуменом, светильник его добродетели был поставлен на свещнице, и свет его засиял перед людьми, чтобы они видели его добрые дела и прославляли Отца Небесного²⁸⁵.

Господь распределил дарования между людьми. Каждый человек получил из Божиих рук свои собственные достоинства. Однако некоторые вовсе не позаботились обнаружить Его благодеяния, а другие проявили безразличие и оставили эти дары совершенно неразвитыми.

Чем больше человеческая душа приближается к Господу, тем действеннее становятся ее силы. А чем ближе Он к ней, тем более реализуются и плодоносят полученные ею дарования.

Отец Кодрат, будучи еще простым монахом, и позднее – уже игуменом, посвящал все свои силы служению Богу – «всё во славу Божию...» – конечно, будучи наделен от Бога многими телесными и духовными дарованиями.

Поскольку он родился и вырос в Малой Азии, то в совершенстве владел турецким языком, изучив психологию, образ мышления и характер этого народа. Вот почему он, с помощью Божией, ухитрялся чудесным образом спасать христиан от верной смерти, как и от других тяжких кар и страданий. При этом сами «смуглые» чрезвычайно уважали и почитали старца. Восхищаясь отцом Кодратом, они часто называли его «Кодрат-барин».

Когда на Святую Гору пришли англичане и французы²⁸⁶, они хищнически эксплуатировали ее богатства. Однако одаренность отца Кодрата спасла монастырь от вырубки его лесов и расхищения имущества.

Дело в том, что, когда в монастырь Каракал явился французский офицер, ему оказали прекрасный прием. Игумен приказал выйти ему навстречу всем монахам, бить во все колокола, спеть в храме многолетие в его честь, накрыть стол и так далее. Офицер был восхищен всем этим, и в результате отдал распоряжение вырубать лес всех других монастырей и лишь монастырь Каракал оставить в полном покое.

Сталкиваясь с серьезными проблемами, беспокоившими монастырь, с духовными запросами братий, а также с мелочами общежительного устройства, отец Кодрат проявлял рассудительность и способность найти верное решение. Самого себя и все свои способности, телесные и душевные, он всецело подчинил Божией благодати и озарению, став, таким образом, человеком, наделенным просвещенной мыслью и чистым рассудком.

Отличительная черта афонской жизни – физический труд, являющийся жертвенным служением каждого монаха. Многие люди по незнанию ругают монахов за безделье и леность. Какая ложь! Какой обман! Кто желает в этом убедиться, пусть посетит Святую Гору и посмотрит, как монахи трудятся не покладая рук. Здесь существует много всякого рода ремесел и занятий, причем главные из них – это иконопись, резьба по дереву, шитье, вязание. Зачастую монахи вынуждены проводить в непрерывном труде весь день. Следует учитывать, что их время ограничивается многочасовыми службами и бдениями в церкви. К тому же существует много других повседневных работ, которые всецело совершаются их руками: приготовление пищи, мытье посуды, уборка, уход за садовыми деревьями, прием гостей, доставка продовольствия в свой монастырь или каливу, сбор маслин, орехов и так далее.

Когда к монастырскому причалу доставляли несколько тонн муки, составлявшие годовой запас, объявлялся настоящий аврал. Отцы все вместе спускались на пристань, чтобы перенести хлеб в монастырскую кладовую, а впереди всех бежал игумен, отец Кодрат. С сумой через плечо он с готовностью спускался вниз, закидывал на спину мешки с мукой и трудился вместе с другими братиями, как простой монах. Тот, кто не знал отца Кодрата в лицо, ни за что не мог бы узнать в нем игумена Каракала.

Его всегда можно было видеть при переноске в монастырь не только муки, но и всякого продовольствия или различных необходимых материалов, которые лодками доставляли на пристань.

Отец Кодрат – всегда готовый потрудиться, радостный, подвижный, неутомимый, живой, – представлял собою типичный образец афонского монаха-труженика.

И в самом деле! Посетителей Святой Горы всегда впечатляет то обстоятельство, что работа, несомненно, тяжкая и многотрудная, совершается с радостью, а не неохотно и по принуждению. Помогает этому ощущение того, что каждое ремесло и каждое служение нужно для славы Божией и представляет собою род молитвы.

Ценность труда для монаха не упускает подчеркнуть и святитель Василий Великий. В «Пространных правилах» он, наряду с многим другим, замечает: «И какое зло – праздность, нужно ли говорить о сем, когда апостол ясно повелевает не делающему даже и не есть?²⁸⁷ Поэтому сколь необходимо каждому повседневное вкушение пищи, столь же необходимо и дело по мере сил. Ибо не напрасно Соломон написал в свою похвалу: „Брашна же леностнаго не яде“²⁸⁸; и еще апостол пишет о самом себе: „...ниже туне хлеб ядохом у кого, но в труде и подвизе, нощь и день делающе“²⁸⁹, – хотя, благовествуя Евангелие, имел он право жить от проповеди Евангелия».

* * *

В Кутлумушском скиту был один известный духовник, к которому приходили на исповедь или за советом многие отцы Святой Горы. Как-то раз туда пришел некий старец, в чьей каливе был один ученик, подверженный унынию. Им часто овладевало чувство тоски и скорби, иногда сменявшееся полным отчаянием. Опасность была велика, и, если бы для этого ученика не нашлось способа избежать щупальцев уныния, он, возможно, подвергся бы искушению бежать из каливы.

Итак, наставник злополучного ученика отправился к просвещенному духовнику.

– Отец духовник, – обратился он к нему, – скажи, что мне делать с моим монахом. Он пропадает. Его ум помрачен, он вечно не в духе. Он окружен черной тучей опасных помыслов. А ведь у него все есть в нашей каливе. Физической работой я его не загружаю, занимаю лишь церковным чтением.

Духовник внимательно выслушал старца, поразмыслил немного и вдруг произнес естественно и неторопливо:

– Жени его!

Старец стоял как громом пораженный. «Что случилось с духовником? – подумалось ему. – Он что, помешался?»

– Жени его, я тебе сказал, – повторил тот настойчиво.

– То есть, отец духовник, что ты имеешь в виду? – пробормотал дрожащим голосом старец.

– Дай ему в жены работу! Займи его делом! Тебе понятно? Монах должен взять себе в супруги работу, чтобы избежать беспечности и многих других искушений.

Итак, когда старец последовал этой заповеди и занял своего ученика повседневными трудами, то понял, насколько прав был духовник. Уныние отступило, хорошее настроение вернулось к монаху, в каливе вновь воссияла радость. Работа излила свое благословение.

Эту историю хорошо знал отец Кодрат, любивший рассказывать ее, когда в том была нужда. Более того, он на собственном опыте усвоил изначальные принципы монашества, с момента своего возникновения подчеркивавшего значение трудолюбия, которое особенно велико для насельника скита или киновии.

Как-то раз к отцу Кодрату пришел игумен монастыря святого Павла.

– Где же старец? – спросил он кого-то из монахов.

– Он внизу, в дохии (так называется монастырская кладовая, где хранятся вино, сыр, рыба и т. д.).

В тот день в монастырь привезли сардины, и монахи засаливали их в специальных сосудах на весь год. Естественно, и в этом деле старец, как всегда, был первым работником и образцом для других.

– Старче, ты здесь? – спросил игумен, спускаясь в кладовую.

– Что же делать, брат? – отвечал отец Кодрат. – Ты же знаешь, рыба гниет с головы.

Сказав это, он продолжал аккуратно укладывать сардины, зачерпывать ладонями крупную соль и сыпать ее поверх каждого ряда. В его словах был особый смысл. Старец хотел сказать, что игумен должен быть образцом трудолюбия и жертвенности, должен ощущать тяжесть своих обязанностей и наставлять учеников собственным живым примером. Он – глава, которая направляет все, что совершается в монастыре. И если глава покинет прямой путь, то и все в монастыре придет к разложению и распаду.

Отец Кодрат знал, что физическая работа смиряет, утончает и освящает тело и душу. В соединении с молитвой она становится славословием Тому, Кто доныне делает²⁹⁰, продолжением богослужения как такового. Она образует гармоническое единство с молчаливым песнопением, которое все создание приносит Господу славы.

Немногие из игуменов, бывших на Святой Горе, могли сравниться с отцом Кодратом. Этот человек имел задатки пастыря и, можно сказать, был прирожденным духовным руководителем. Взяв кормило власти в свои руки, он управлял братиями наилучшим образом и придал духовной жизни своего монастыря качество, подобающее подлинной киновии.

«Истинного пастыря укажет любовь, – говорит преподобный Иоанн Лествичник, – ибо из любви предал Себя на распятие великий Пастырь».

«Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец»²⁹¹, – говорит Господь, первый и изначальный Пастырь Церкви. Отец Кодрат и в самом деле был добрым пастырем, сознававшим вес своего пастырского служения, любившим своих чад и болевшим за них душою, готовым к самопожертвованию и самоотречению ради своих овец. Самого же себя он выносил за скобки, уделяя себе лишь столько времени и заботы, сколько требовалось для поддержания жизни. Все его беспокойство, вся ревность, вся деятельная любовь были с утра до вечера, днем и ночью обращены к его пастве.

Спал он мало и лишь недолгое время проводил в своей убогой келлии. Но и тогда его духовные чада, согласно собственному указанию старца, могли в любой момент войти к нему, чтобы побеседовать о вопросах духовной жизни, обрести руководство и разрешение своих проблем. Им не следовало стесняться разбудить его.

Для отца Кодрата явственно звучал голос другого достойного духовного отца, святого Симеона Нового Богослова: «Пусть твои ночи, как и дни, проходят в заботе о доверившихся тебе душах, чтобы ни одна из них не оказалась похищена зверями: либо поглощена медведем вожделения, либо проглочена драконом гнева, либо растерзана коршуном самодовольных помыслов... но чтобы ты сохранил свою паству невредимой и плодовитой для Архипастыря – Христа Бога».

Старцу были известны многообразные брани, которые приходится претерпеть монаху. Ему были ведомы искушения, бесовские козни, страсти, которые днем и ночью стремятся низвергнуть душу, привести ее в смущение. Добрый пастырь знал, что бесы иной раз из чувства зависти пытаются создать видения, сны и образы, которые могли бы стать приманкой для утомленного подвижника духа, чьей измученной плоти предоставлена возможность ненадолго забыться сном. А еще он прекрасно знал, насколько слабо человеческое естество с его удобопреклонностью ко греху и страстями, подверженностью многим немощам, и стремился быть духовным отцом не только по имени, но и в действительности: поддержкой, вдохновителем, наставником, утешением, надеждой и дерзновением для своих учеников. Счастливы ученики, у которых есть такой отец, такой старец. Ведь, если даже они получат какое-либо ранение, рядом с ними окажется врач, друг и «добрый самарянин», который принял их души и даст за них отчет.

«Лучше согрешить пред Богом, – говорит святой Иоанн Синаит, – нежели пред старцем своим». Ведь в первом случае старец будет помощником, связующим звеном, которое вновь восстановит твою связь с Богом. Но если удалиться душою от старца, то кто же соединит тебя с Богом, когда ты падешь?

Итак, связь отца Кодрата с его учениками была глубоко евангельской и отеческой. Он не был таким игуменом, который занимает свое место формально и только на бумаге. Ведь приходится откровенно признать, что игумен на Афоне обычно походит на назначенного сверху чиновника, который подписывает документы и держит в руке игуменский посох, не имея призвания к пастырскому служению и потому не исполняя связанных с этим обязанностей.

Увы! Такое положение является бедствием для уз монашества, раной, нанесенной ему изнутри, забвением святых предначертаний, определенных во Святом Духе опытом святых отцов.

Действительно, нельзя не испытывать недоумения по поводу того, что Святая Гора, хранящая с такою строгостью святые предания, нравы и обычаи древних отцов, не позаботилась о таком основополагающем принципе, как соединение пастырских обязанностей с положением игумена в монастыре. Почему в некоторых монастырях до сих пор держится обыкновение, согласно которому братия исповедуются чужому духовнику, а не своему игумену, который, как предполагается, должен быть отцом, врачом, наставником, мысленным Моисеем, духовным в подвиге «тренером», отвечающим за состояние их душ день и ночь? Следует надеяться и молиться, что по воле Господа в монастырях появятся и наилучшие игумены, и святое сознание того существенного значения, которое имеет их служение для славы Его имени и для спасения людских душ.

Отец Кодрат стал игуменом не потому, что жаждал славы и отличий, а для того, чтобы сделаться слугою братий. В этом пункте он также следовал Самому Христу и, подобно Ему, мог обратиться к своим ученикам: «А я посреди вас, как служащий»²⁹².

«За двадцать шесть лет своего игуменства я, дети мои, по благодати Божией ни разу не заснул вне монастыря», – говаривал он. И в самом деле, это было так. Только иногда старец поднимался на высокую гору, чтобы присмотреть за монастырским лесом, и тотчас же возвращался назад.

* * *

В часы отдыха после полуденной трапезы отец Кодрат не удалялся в свою келлию. Как правило, он садился на скамейку, стоявшую в беседке недалеко от придела преподобного Гедеона. Там он, опершись на свой посох, предавался умной молитве, а иногда, надев очки, углублялся в чтение какой-нибудь святоотеческой книги.

Часто игумена видели и сидящим на стуле, рядом с деревянной лестницей, ведущей во двор монастыря, с головой, склоненной на тросточку.

– Что ты тут делаешь, старче? – спрашивали его.

– Да вот, сплю, дитя мое.

– Спишь на стуле?

– Да-да! Пастух должен бодрствовать, дитя мое. А если нужно подремать, так он засыпает ненадолго, опершись на посох.

Глубокое ощущение того, что он, как игумен, обязан защищать своих словесных овец, приводило к тому, что даже и во сне сердце его бодрствовало²⁹³.

Преподобный Ефрем Сирин говорит: «Итак, каким образом ангелы, с великим страхом предстоя, совершают песнословие Создателю, так и нам должно предстоять на псалмопении».

Именно ангельское предстояние, внимание и псалмопение желал видеть отец Кодрат в соборном храме своего монастыря. Он стремился к тому, чтобы все братия до единого, за исключением лишь тех, кому препятствовало серьезное недомогание, присутствовали на богослужениях и принимали в них участие. Сам он был душою и телом предан молитве. Он всегда был сосредоточен, чтобы, прислушиваясь к псалмопению и чтению, обращая внимание на силу тех слов Священного Писания, которые читаются или поются, не пропустить, насколько возможно, ни одного слова впустую, но добиться, чтобы душа, насытившись всем этим, достигла умиления, смирения и божественного просвещения Святого Духа.

В одних киновиях Святой Горы звон колокола будит монахов в одиннадцать часов ночи, в других – немного позже. Отцы совершают свое правило, то есть кладут поклоны и читают молитвы по четкам в своей келлии. Затем они идут в соборную церковь монастыря, где начинается утреннее богослужение.

Это время после полуночи составляет самую священную часть суток. Среди безграничной тишины ночи вся Святая Гора молится «о мире всего мира и о спасении душ наших». От края и до края она превращается в огромное кадило, воссылающее свою непрестанную молитву, как воню благоухания²⁹⁴, ко Господу Саваофу.

«Представь, как глубока ночь, когда спят и все люди, и звери, и скот, когда стоит глубочайшее безмолвие, и ты один пробудился, чтобы дерзновенно беседовать с общим Владыкой всех. Быть может, сладок сон? Но он ничуть не слаще молитвы...» – говорит святитель Иоанн Златоуст.

Слова «ничуть не слаще молитвы» имели силу и для отца Кодрата. Потому-то он не жалел времени, не считался с усталостью, когда требовалось накормить свою паству слаждшими паче меда и сота²⁹⁵ глаголами богослужения.

На Афоне существует обычай, согласно которому в тот час, когда на утрене читается первая кафизма, игумен каждый раз обходит одна за другой стасидии монахов, держа в руке зажженную свечу. Его цель – посмотреть, все ли находятся на своих местах. У отца же Кодрата не было специального часа для такого надзора за своим духовным воинством. Он мог сделать проверку всякий раз, когда считал нужным, и обыкновенно это бывало задолго до чтения Псалтири.

«Однажды я немного опоздал в церковь, – рассказал мне отец Кириак. – Я пришел где-то в середине полунощницы. В конце службы старец задержал меня и сделал замечание: „Почему ты опоздал, отче? Больше так не делай. Приходи в храм до начала полунощницы. Теперь прочти одну сотницу, стоя под паникадилом, а в другой раз получишь еще большее правило. Лекарства бывают горькими, но они спасительны для человека"».

На первом часе – по окончании утрени – приснопамятный старец положил всегда читать отрывки из поучений преподобного Феодора Студита, великого учителя монашеского общежития. Родниковой водой святоотеческой мудрости он хотел укрепить своих учеников в их повседневной брани.

Регулярное чтение святоотеческих текстов оказывает монаху неоценимую поддержку в его борьбе, и это обстоятельство не ускользнуло от мудрого пастыря.

Он часто обходил келлии своих послушников и тихонько прислушивался, стоя у дверей. Если внутри слышались беседы, старец кричал: «Четки и молитва, отцы!».

После этого он удалялся. Двумя словами игумен умел возвратить в правильную колею монахов, в жизни которых, по его мнению, могло быть лишь одно важное дело: непрестанная молитва. Отец Кодрат беспокоился о духовном состоянии своих чад, как если бы он каждый день видел прямо перед собою Небесного Судию, требующего дать отчет за их души.

«Как-то раз я поссорился с одним братом, – поведал мне отец Иаков. – Оба мы были чтецами в церкви.

– Иди канонаршить, отец Иаков, – сказал мне вдруг старец.

– Старче, сейчас не моя очередь, – ответил я.

Тогда он, не говоря ни слова, покидает свое игуменское место, надевает мантию и сам занимает место канонарха. Его смирение и наставление собственным примером заставили меня устыдиться. Смущенный, я немедленно подошел к нему и положил поклон.

– Благослови, старче. Прости меня, – сказал я.

– Бог простит, дитя мое. Но я постриг тебя в монахи, чтобы ты служил в церкви и помогал хору, а не затем, чтобы ты сидел на своем месте».

Однажды отец Василий пришел с послушания усталым и утром следующего дня не смог подняться к службе. Едва услышав об этом, старец побежал бегом, как он всегда поступал в подобных случаях, и постучался в келлию монаха.

– Молитвами святых отец наших... Отец Василий, внизу отцы уже на службе, а ты еще спишь?

Он удалился от келлии лишь тогда, когда убедился, что брат встал и приводит себя в порядок. И в других случаях отец Кодрат ободрял братий словами столь же мудрыми, как и эти преподобного Ефрема Сирина: «Разве ты не знаешь, монах, что вредишь себе? Рассуди сам с собою, что если бы предстояла раздача золота или иного какого богатства, то не позаботился ли бы ты явиться прежде всех? И если такая забота подобает плотским благам, то не гораздо ли большая – духовным?».

Все отцы, жившие в те времена, помнят страшное землетрясение 1932 года, разрушившее Иерисос – город, лежащий по соседству с Афоном. На Святой Горе это землетрясение было весьма ощутимым и взбудоражило всех.

В монастыре Каракал, как и по всему Афону, совершалось всенощное бдение под праздник Честно́го Креста. Хор пел тропари вечерни, когда все кругом начало сотрясаться. В этот миг отец Кодрат остановил богослужение, приказав читать по четкам: «Господи Иисусе Христе, помилуй нас», – причем никто не должен был покидать храма.

Помолившись по четкам некоторое время, игумен велел продолжать вечерню согласно уставу.

Его вера в молитву, особенно в умную молитву, была глубокой и непреклонной. Старец желал, чтобы уст и сердец его учеников никогда не покидало спасительное и всесильное имя Иисуса. «Именем Иисусовым бей супостатов» и «память Иисусова да соединится с дыханием твоим» – такова была его идея, если выразить ее словами преподобного Иоанна Лествичника.

Для отца Кодрата было немыслимо, чтобы кто-то из монахов отсутствовал в трапезной, которая на Святой Горе является второй церковью. Он требовал строгого соблюдения общего режима от всех, за исключением, разумеется, тех братий, которым по причине болезни было необходимо лечиться в монастырской больнице.

Благодаря своей природной одаренности, соединенной с пастырским искусством, старец изыскивал тысячи способов, чтобы принести пользу, исправить чью-либо ошибку, образумить и наставить душу ученика.

«Однажды мы были на трапезе, – рассказывал один монах. – Чтец, как обычно, читал какой-то святоотеческий текст. Вдруг отец Кодрат остановил его.

– Отче, прочти, пожалуйста, еще раз этот отрывок.

Игумен хотел, чтобы заново прозвучал какой-то момент, касавшийся собора монастырских старцев. Чтец подчинился и с выражением повторил отрывок, в то время как отец Кодрат бросил на соборных старцев взгляд, встретившийся с их собственными взорами. Для тех святоотеческие слова были прямым ответом на их точку зрения, не сошедшуюся в чем-то с мнением игумена. Но гораздо больше им сказал его отеческий и вместе с тем порицающий взгляд, пронзивший их до самых глубин монашеской совести».

Отношение отца Кодрата к послушникам было и воспитательским, и монашеским. С искренней любовью он стремился ввести их в атмосферу монашеской жизни.

Послушники подобны молодым побегам, пересаженным в монастырскую теплицу. И лучшие из земледельцев, по выражению преподобной Синклитикии, обильно поят их и удостаивают большой заботы, если они выглядят маленькими и слабыми. Если же увидят на растении преждевременный побег, то отсекают излишнее, ибо оно легко засыхает.

Отец Кодрат был опытным возделывателем духа. Бог просветил его знанием того, какого ухода требует каждая душа, чтобы принести плод сторичный²⁹⁶. Его главная цель состояла в том, чтобы все, и особенно послушники, с его помощью обратили свой ум и свое сердце к живоносному Солнцу Правды, Спасителю Христу, и соединили свое юношеское существо с Его божественной жизнью, отсекая собственную волю и разрезая всякие иные узы, которые могли бы воспрепятствовать этому святому союзу. Предаваясь непрестанной молитве и аскезе, его духовные чада могли принести богатые плоды. Ведь Сам Господь сказал: «Кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода»²⁹⁷.

Вот почему старец не позволял послушникам ни выходить из монастыря, ни общаться и беседовать с посетителями. Таким способом он обеспечивал им внутреннюю жизнь, свободную от пагубной дерзости, развлечения, празднословия и осуждения. В то же время он укреплял в них дух молчания и мир помыслов.

Старец и сам упражнялся в молчании и безмолвии, и вдохновлял этим других. Молчание и безмолвие представляют собой естественную атмосферу всякого монастыря, претендующего на то, чтобы быть подлинной мастерской душ. Вот почему, когда в монастырь Каракал явился монах отец И., человек поверхностный и говорливый, который долгое время оглашал монастырский двор своей шумной болтовней и смехом, то отец Кодрат, неусыпный страж безмолвия, вышел из своей беседки и, опершись на металлическую ограду, произнес: «Отче, спасибо тебе за посещение нашего монастыря. Этого вполне достаточно. Теперь иди в соседний монастырь».

От многословия не избежиши греха²⁹⁸, и, как говорит преподобный Нил Подвижник, «кто не упразднился от мира, тот не может познать Бога».

* * *

Вместе с молчанием, безмолвием, молитвой, которые укрощают ум, отец Кодрат заставлял послушников упражняться в воздержании, которое укрощает тело.

Как-то раз послушникам понадобилось убрать его келлию. Когда уборка была уже почти завершена, отец Кодрат поднялся наверх и обратился к ним:

– Молодцы. А теперь чем мне вас угостить?

– Рахат-лукумом и коньяком! – поспешил ответить самый горячий из них.

– Рахат-лукум – пожалуйста! А вот коньяк – нет! – ответил старец, объяснив, как важно воздержание для обуздания неукротимых стремлений юношеского возраста.

Когда один из братий нечаянно разбивал что-то из монастырской посуды, то, по приказанию отца Кодрата, должен был встать с осколками разбитой вещи в руках у входа в трапезную, вместе с трапезарем и чтецом, которые после обеда всегда стоят там согбенными, прося тем самым у выходящих прощения за свои возможные упущения.

Игумен тщательно следил за состоянием монастырского имущества, стремясь привить такое же внимание и уважение к нему всем братиям. Однажды он нашел рядом с поварней один стручок фасоли из числа тех, которые отцы немного раньше мыли здесь. Он наклонился, поднял его и подошел к повару: «Положи и его вместе с другими. Не надо пренебрегать экономией и заботой об общем достоянии».

Старец не упускал ни одного случая, когда следовало позаботиться о пристойности и соответствии внешнего вида насельника киновии. Заметив на одном монахе жесткую скуфью, считавшуюся более модной и современной, он закричал издалека: «Эй, отче, что это ты надел? Для монаха существует только одна скуфья: шерстяная!».

Отец Кодрат не был формалистом, однако он понимал, что наряду с существом дела необходимы и внешние правила, которые всегда оказывают помощь и предохраняют от вреда и опасных влияний.

Монаху отцу В. игумен в качестве епитимии за его погрешность приказал не один год стоять у ворот монастыря и умолять входящих и выходящих о прощении. Подобный случай описан и в «Лествице» преподобного Иоанна Синаита. Мудрый пастырь умел использовать лекарства, соответствовавшие обстоятельствам.

Старец не допускал в монастырь газет. Газета вносит в душу монаха раздвоение, заставляя его забыть о своей главной цели. Порождая мешанину помыслов, она впускает в мирную гавань монастырской жизни дыхание мирской бури.

* * *

Как-то раз один монах нашел на монастырской метохе большое количество арбузов, нагрузил их на мула и без благословения привез в монастырь. В этот день туда пришел один посетитель. Старец позвал монаха, доставившего арбузы, и сказал ему:

– Давай-ка, дитя мое, мы подарим один арбуз нашему гостю.

Однако монах, будучи непокорным и своевольным, пробормотал, отойдя в сторону:

– У меня арбузы не для чужих, а для отцов.

Отец Кодрат предоставил монаху возможность проявить послушание, ради которого ему простилась бы первая ошибка. Но из-за своего эгоизма тот впал в еще больший грех.

– Итак, они у тебя только для отцов? – заметил отец Кодрат.

Тут же, не теряя времени, он преподал ему хороший урок: взял один за другим все арбузы и разбил их, побросав на пол! В монашестве непослушание равносильно изгнанию из рая сладости²⁹⁹, равносильно духовной смерти. Потому-то с ним воюют столь беспощадно.

В монастыре у отца Кодрата был один хороший монах, по имени отец М., которого он хотел рукоположить во диакона.

Игумен попросил одобрения собора старцев, но ничего не добился. Они отказывались, говоря: «У него нет голоса».

«Отцы, – отвечал игумен, – давайте откроем и посмотрим церковные правила. Разве там где-нибудь написано, что человек, не имеющий хорошего голоса, не может быть рукоположен?». Тогда у соборных отцов нашлось иное оправдание – их местнические интересы: «Мы не позволим ему стать диаконом, потому что он с Пелопоннеса» (!).

Надо заметить, что большинство насельников монастыря Каракал происходило из Малой Азии.

Воистину, к сколь негодным критериям прибегают люди, когда у них нет Божия просвещения! И когда душа поражена эгоизмом, то наше противление истине становится неосознанным и особенно вредным. И тогда мы, оценивая какого-либо человека, обращаем внимание только на внешнее: голос, рост, происхождение и не смотрим на благодать Божию, которая возрождает даже самое черствое, неподатливое сердце, создавая нового во Христе человека³⁰⁰.

Отец Кодрат бодрствовал днем и ночью. Весь он обратился в зрение и в слух, ибо весь был исполнен любви – деятельной любви к своим духовным чадам. Эта любовь не позволяла ему безмолвствовать, но заставляла следить за всеми, будь то время работы, дело молитвы или вообще все, что касалось их духовного развития.

Как-то раз после обеда старец увидел, что монах отец Петр сидит без дела у ворот монастыря. Отец Петр был видным монахом и к тому же принадлежал к числу старших братий. Старец заметил его издалека и подошел к нему с отеческой заботой.

– Что ты здесь делаешь, отец Петр?

– Да вот, старче, вышел ненадолго подышать воздухом.

– Иди в свою келлию, отец Петр. Наше дело – четки и богомыслие.

– Хорошо, старче, – произнес тот и подчинился.

Таким образом отец Кодрат подражал святому Пахомию, которому ангел Господень, представ, сказал: «Возгревай приходящих к тебе огнем, который зажег в тебе Бог».

Как посчастливилось монастырю Каракал, что он был и остается общежительным! Отец Кодрат всеми силами боролся за то, чтобы не просто сохранить узы киновии, но и возвести монашеское общежитие на его первоначальную высоту, придать ему подобающее величие. Поэтому при отце Кодрате монастырь Каракал занимал во всем афонском сообществе выдающееся место по своей строгости, по соблюдению устава и вообще по уровню духовной жизни.

«А приобретать в личную собственность вещи, имения или деньги никому из братий не позволено без согласия и решения игумена, ибо это совершенно запрещено божественными отцами нашими и великим Василием», – слышим мы завет святого Афанасия Афонского.

Отец Кодрат особенно стремился к тому, чтобы внушить братиям принцип нестяжательства – одну из трех основ монашеского общежития. Самым большим нестяжателем в монастыре был он сам. Игумен всегда ходил в старом подряснике, а его келлия была без всяких излишеств, предельно аскетична. У старца не было кровати: в углу его комнаты лежала подстилка, вокруг которой располагались большие деревенские подушки, так что ложе походило на могилу. Там он укладывался спать.

Достойный подвижник отец Кодрат! Ты поработил тело и усмирил плоть³⁰¹, как совершенный воин и подвижник Христов. Ты сумел соединить нестяжательность с памятью о смерти, бедность с ощущением тщетности мира. Ты не дал сон очима твоима и веждома твоима дремание, и покой скраниама твоима³⁰², пока не превратил себя в чистое вместилище благодати.

Память о смерти, эта повседневная спутница старца, заставляла его спать на полу, охотно предаваться бдению, посту и страданиям. Глядя на свою скромную подстилку, опускаясь на нее, отец Кодрат, конечно, размышлял о том, как он будет лежать в гробу, душа же покинет тело и предстанет на Страшный Суд, где должна будет дать за себя ответ.

* * *

В 1938 году отцу Серафиму, монаху с Кавсокаливии, доставило немало огорчений его здоровье. У него образовалась грыжа. В этом не было ничего удивительного или редкостного, если учесть, что монаху приходилось подниматься к своей каливе от морского побережья с мешками весом по 60–70 и более килограммов, да еще часами стоять на ногах во время богослужений. В это время ему довелось посетить монастырь Каракал. Радость отца Серафима была велика, ведь ему предстояло увидеть знаменитого отца Кодрата, попросить его благословения и молитв.

Доверие, которое игумен внушил отцу Серафиму, придало тому смелости и описать трудности своей жизни, болезнь, от которой он страдал, и спросить, не найдется ли в монастыре подходящего пояса для его болезни. Отец Кодрат утешил монаха, поддержал его, дал ему и пояс. Но произошло при этом и нечто иное, поразившее отца Серафима. Старец вдруг поднялся, опустил руки к области живота и провел ими по своему телу. При этом из его внутренностей послышался как бы глухой стук.

«Да, дитя мое, – сказал отец Кодрат. – И у меня грыжа, причем с двух сторон – и слева, и справа. Это у меня давно. И все-таки я служу Божественную литургию, присутствую и на бдениях. Я терплю ради любви Христовой. Терпеть надо всем нам».

После этого монах Кавсокаливийского скита уже не осмеливался жаловаться на свой недуг.

Грыжа, да еще двусторонняя, свидетельствовала о том, что сказались усталость, страдания, физический труд, ношение тяжестей, стояние на ногах. И действительно, отцы никогда не видели, чтобы отец Кодрат восседал на игуменской стасидии. Он всегда был прямым, как непоколебимый столп. Узнав о грыжевой болезни отца Кодрата, все были поражены величием его терпения и выдержки. Вот что значит подчинять бессилие плоти величию духа!

Однажды его спросили:

– Старче, что значит слово «монах»?

– Монах, – ответил он словами преподобного Иоанна Лествичника, – это тот, кто хочет спать и не спит. Хочет есть и не ест. Хочет пить и не пьет. Монах значит «всегдашнее понуждение естества».

Этот ответ был выражением его личного подвижнического опыта. Потому-то многие из святогорцев называли старца великим «понудителем»³⁰³, совершенным подвижником. Его дух властно распоряжался всеми проявлениями его жизни, не подчиняясь слабостям и запросам плоти.

* * *

Любовь, милосердие, милостыня, забота о странниках были отличительными чертами, украшавшими его душу. До сих пор монастырь Каракал удерживает добродетель странноприимства как многоценное отеческое наследие.

«Если ему давали яблоко, – сказал мне один из учеников старца, – он разрезал его на четыре части, чтобы разделить с другими».

А отец Арсений из Буразери рассказал вот что: «Он отличался приветливостью, был исполнен любви и расположения к беднякам и пустынникам. Никого он не отпускал из монастыря с пустыми руками. Он одинаково заботился и о самом значительном, и о самом скромном из приходящих. Мы с отцом Иосифом Пещерником приходили в Каракал босыми, в старых рясах, а он, принимая нас, был весь сама радость и любовь. Мы наслаждались богатыми дарами его гостеприимства».

Сердце отца Кодрата, как и сердце любого истинного раба Божия, было животворящим солнцем, распространявшим вокруг себя согревающие и всесветлые лучи доброты. Насколько нужны такие сердца в нашем несчастном, беспорядочном и достойном сожаления, по причине вероотступничества, обществе!

Отец Кодрат принадлежал к числу тех немногочисленных личностей, которые соединяют административные способности с талантом духовного отца. Близкие знакомые старца и впрямь восхищались его просвещенной способностью суждения и отеческим сердцем. Игумен всегда был исполнен милосердия к сокрушенному и сочувствия к кающемуся грешнику.

– Он был настоящим рыбаком, – сказал мне отец Афанасий ивирит, – и обладал непревзойденным искусством улавливать души.

Будучи строгим, когда речь шла о соблюдении режима и устава в монастыре, отец Кодрат выглядел столь же мягким и доброжелательным, исповедуя своих духовных чад. Его речь дышала кротостью и добротой, а слово содержало в себе глубину сокрушения и благодати. Оно размягчало души, уничтожало преграды эгоизма, освобождало от уз страсти. Оно побуждало кающегося говорить, открывать свои грехи, отворять двери запечатанного страхом и смущением сердца. Оно утешало, давало надежду, сострадало кающемуся, – прежде всего сострадало! Апостольский призыв радоваться с радующимися и плакать с плачущими³⁰⁴ лежал в основе пастырского опыта отца Кодрата.

Отец Кодрат плакал о чужих прегрешениях так, как если бы они были его собственными. Он был отцом и много раз специально молился о кающемся, чтобы Бог даровал тому утешение, стойкость, способность избежать нового падения или же выдержать назначенную духовником епитимию. Кроме того, по окончании Таинства исповеди старец говорил: «А теперь, дитя мое, сделаем-ка вместе несколько поклонов и попросим Христа сохранить тебя».

«Как-то раз, – рассказывает отец Афанасий ивирит, – я пришел на исповедь с чувством невероятной душевной усталости и уныния. Я исповедовался. Старец слушал меня с большим вниманием. Вдруг он схватил мою руку и положил ее себе на шею. Наклонившись передо мною, он сказал: „Здесь, дитя мое, здесь оставь все свои грехи. Вот здесь, на моей голове!».

Благодаря этому неожиданному поступку я тотчас обрел крылья... Со мной что-то случилось, какая-то неотмирная сила и некое неудержимое волнение вознесли мою душу. Это и была любовь отца Кодрата, привлекшая Божию благодать и наделившая ею и мое существо.

Приветливое обращение этого человека очаровывало душу... Оно извлекало из души кающегося помыслы и прегрешения и, неожиданно для него самого, обнажало его язвы...».

Старец был добрым пастырем, забывавшим во время исповеди обо всем на свете ради того, чтобы найти погибшую овцу и препроводить ее ко спасению.

Другой духовный сын отца Кодрата, отец Иаков, исключительно близко знавший старца, рассказывал о нем, не скрывая волнения:

«Принимая исповедь, он почти всегда плакал, заставляя сокрушаться и кающегося.

– Скажи, дитя мое, скажи, монаше, что у тебя... Давай-ка, дитя мое, положим вместе три поклона, чтобы Бог простил тебе грехи».

В качестве исповедальни отец Кодрат использовал скромный придел святого Гедеона.

Его слава как духовника разнеслась повсюду. Помимо духовных чад из Каракала, старцу годами исповедовались отцы монастыря Филофея, многие из отцов Иверского монастыря, Лавры и других обителей.

К тому же на Святую Гору приходило множество мирян, желавших увидеть отца Кодрата, исповедаться и попросить его молитв. Многочисленные покаянные записки своих духовных чад, искавших наставления, духовник складывал в мешки. Много лет спустя он позвал садовника и сказал ему: «Возьми эти мешки и, не глядя на содержимое, сожги их, а пепел закопай где-нибудь в углу сада».

Сколь многие души оставили на этих записках тяжесть своих грехов и с легкостью обрели дорогу в рай!

В те годы митрополит Пелагонии Хризостом провел довольно долгое время неподалеку от Каракала. Он жил в большой келлии, находившейся недалеко от моря, в местности, которая именуется Милопотам, и часто посещал отца Кодрата вместе с диаконом Афинагором, будущим патриархом. После того, как этот последний отправился в Америку, многие из тамошних греков по его совету побывали на Афоне, чтобы найти отца Кодрата и исповедаться ему.

* * *

Отец Кодрат походил на наседку, которая с любовью, волнением и заботой покрывает крыльями своих цыплят. Или, вернее, его можно сравнить с кормилицей, следуя в этом апостолу Павлу, который говорил: «...были тихи среди вас, подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими. Так мы, из усердия к вам, восхотели передать вам не только благовестие Божие, но и души наши»³⁰⁵.

Отец Андрей, проигумен монастыря святого Павла, прекрасно знал игумена Кодрата, своего духовного отца.

«Однажды, – рассказал он, – я подвергся великому искушению, которое вынудило меня покинуть свой монастырь (!). Я остановился в одной келлии близ монастыря Каракал, а через два-три дня поспешил на исповедь к отцу Кодрату. Я открыл ему свое сердце и высказал все. Впрочем, мое смятение было слишком очевидным. Тот выслушал меня терпеливо и под конец как будто согласился со мною...

– Ты поступил правильно. Но, дитя мое, приходи еще раз через неделю, и мы снова поговорим об этом.

Я поблагодарил его и удалился. Однако в его поведении была какая-то загадка, и я недоумевал, зачем духовнику хотелось видеть меня через неделю. Я действительно пришел к нему еще раз, и после довольно долгой сердечной беседы он вдруг весело произнес:

– Подчинишься ли ты тому, что я тебе скажу?

– Старче, я сделаю все, что ты скажешь.

– Сделаешь? Тогда слушай! Пора запрячь и оседлать мула. Ты пойдешь назад в монастырь. Вперед!

– Но, старче, – с удивлением произнес я, – Вы же меня в первый раз оправдали. А теперь...

– Да! Но тогда ты был возмущен. Если бы я сказал тебе то, что говорю теперь, то рана бы осталась неисцеленной, а искушение бы не ушло.

Мне осталось лишь еще раз восхититься его необычайным умением обращаться с душами и прославить Бога за то, что мне удалось найти такого духовного отца. С радостью и покаянием возвратился я в монастырь».

Один монах был подвержен страсти тайноядения. Итак, если в монастырь приходил посетитель, которого, насколько было известно старцу, беспокоила та же страсть, тот посылал его за советом к этому монаху:

– Иди к отцу такому-то. У него есть духовный опыт, он тебе поможет.

В результате достигались сразу две цели: монах испытывал чувство стыда, осознавая свою подверженность страсти, а посетитель получал пользу от его советов.

Наряду с даром рассуждения отец Кодрат обладал и прозорливостью.

Одного из учеников выдающегося старца Даниила с Катунак беспокоили помыслы осуждения, направленные против его наставника. Наконец ученик, побежденный бесом, покинул свою общину. Но Бог не оставил его, заронив в его сердце добрую мысль посетить отца Кодрата. Ведь тот мог дать совет и указать ему какого-нибудь другого добродетельного старца. Когда отец Дамаскин (таково было имя ученика) уже закончил свою речь, просвещенный Богом духовник ответил ему: «Отец Дамаскин, зачем ты говоришь все это мне? Послушай меня. Чтобы получить настоящую помощь, пойди в Катунаки и разыщи там одного мудрого старца, по имени Даниил. Сделай все, как он скажет (!)».

Отец Дамаскин стоял как громом пораженный. Он ожидал чего угодно, только не этого. «Несомненно, – думалось ему, – Бог надоумил духовника послать меня к моему старцу. Ведь я, конечно, не сказал ему, к какой общине принадлежу и кто является моим наставником».

В 1930 году митрополит Кассандрии Ириней пригласил отца Кодрата в свою епархию принимать исповедь. Тогдашний обычай некоторых епископов приглашать к себе в митрополию для совершения этого Таинства духовников со Святой Горы, обладавших благодатью и проводивших жизнь в подвижничестве, был весьма полезным и заслуживает всяческого восхищения.

В одной из деревень отец Кодрат подвергся серьезным нападкам со стороны некоторых мужчин из-за своего обыкновения не делать уступок в вопросах семейной этики. Он дерзновенно, как и подобало добросовестному духовнику, объяснял волю Божию. Обладая рассудительностью, старец был снисходительным там, где требовалась снисходительность, и строгим, когда была нужда в строгости.

Итак, его стали бойкотировать и нигде не принимали. Председатель деревенской общины отдал распоряжение, чтобы никто не пускал его к себе. Тогда отец Кодрат, не собиравшийся отступать, с помощью Божия просвещения и собственной смекалки нашел подходящий выход. Он затворился в деревенской церкви и послал председателю уведомление: «Господин председатель, мне от тебя ничего не нужно. Кусочка хлеба и нескольких маслин мне вполне достаточно, чтобы не умереть с голоду. Ты не можешь выгнать меня отсюда: церковь принадлежит мне».

В результате все, кто жаждал Таинства исповеди, могли с легкостью найти духовника в храме.

В 1936 году в монастыре был один послушник, чье отношение к монашеской жизни было нерешительным и двойственным. Старец прилагал все усилия, чтобы помочь ему отрешиться от мира и приобрести твердость. Он отнесся к послушнику с добротой и любовью. Однако тот все еще не мог отказаться от мирской тщеты и даже читал светские журналы, которые взял с собой в монастырь.

Когда отец Кодрат узнал об этом, то позвал послушника и сказал ему: «Дитя, ты не похож на монаха. Что же ты, собрался монашествовать, а сам до сих пор читаешь светские журналы? Так отправляйся устраивать свою жизнь в миру. Вперед, с Богом!».

В подобных случаях отцу Кодрату приходило на ум речение Господа: «Ибо кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для совершения ее?..»³⁰⁶.

Отец Кодрат имел особое расположение к приделу во имя преподобномученика Гедеона. Здесь героический образ святого оживал, и сама атмосфера вызывала чувство глубокого умиления.

Здесь, среди таинственного безмолвия, благоухания ладана и колеблющегося света лампад, игумен обычно принимал своих духовных чад, желавших пройти Таинство исповеди.

Отец Кодрат всегда был рад напомнить своим ученикам о святом Гедеоне: «Это был герой. Он отрекся от Христа на словах, но исповедал Его своей кровью».

Новички, плохо знавшие житие святого, с недоумением спрашивали:

– Почему ты сказал, старче, что он отрекся на словах, но исповедал Христа своей кровью?

И тогда старец, стоя посреди этого прекрасного придела, с волнением начинал свой рассказ:

– Вот почему. В детстве святой отрекся от христианской веры и, уступив принуждению турок, стал мусульманином. Но потом он осознал грех предательства и, покаявшись, прибыл на Святую Гору.

Святой провел тридцать пять лет в монастыре Каракал и был образцовым монахом. Но жажда мученичества сжигала его. Попросив благословения старца и отцов, он отправился в Велестинон, где изобразил умопомешательство, чтобы заставить турок задержать его. После нескольких вызывающих выходок святой был схвачен и предстал перед судом. Он с жаром исповедовал свою веру и подвергся страшной мученической смерти: ему последовательно отсекли руки и ноги. Это мученичество он перенес не только невероятно стойко, но и с невыразимой радостью.

Я сказал вам, что он отрекся от Христа на словах, но исповедал Его своею кровью. Итак, будем внимательны, дети мои, ибо монах может исповедовать Христа на словах, но своею кровью отвергнуть Его.

– Но сегодня, старче, Христос не требует нашей крови.

– И все-таки Он требует ее. «Отдай кровь, чтобы принять Дух», – говорят отцы. Истинный монах ежедневно приносит себя в жертву, отсекает свою волю, проявляет послушание, распинает себя для мирских страстей. Вот его мученичество! Истинный монах – это мученик Христов, он должен исповедовать Христа и устами, и кровью.

– А как может случиться, старче, что монах своей кровью отвергнет Христа?

– Вот как. Если монах при своем пострижении заявил, что «отрицается мира и яже в мире, по заповеди Господней», что «пребудет в монастыре и в постничестве, даже до последнего издыхания», что «сохранит даже до смерти послушание к предстоятелю и ко всей во Христе братии», что претерпит «всякую скорбь и тесноту монашеского жития Царствия ради Небесного», а сам не соблюдает «договора» с Владыкой Христом, то отрекается от Него. Если монах обещал в своем «контракте», заключенном с Господом, что изгонит «всякое непослушание, прекословие, гордыню, рвение, ревность, зависть, ярость, клич хулу, тайноядение, дерзновение, особное дружество, ласкание, любопрение, роптание, шептание... ихже ради приходит гнев Божий на таковая деющих, и вкоренятися начинает в них душ тлитель», но не исполняет своего обещания и даже не раскаивается в этом, тогда он отвергает Христа.

Не страшно ли это, дети мои? Мы решились служить Христу, стать Его воинами, но если не будем внимательны, то на деле может оказаться, что мы своей жизнью отвергаем Его... Но вы любите Христа, и бескровное мученичество ваших монашеских браней будет превыше любого другого в глазах Божиих. И если вы претерпите его с радостью и благодарностью, то и светлее, и превосходнее окажется ваш венец.

Сколько слез пролил отец Кодрат в своем любимом тихом приделе! За его алтарем есть небольшая беседка с одной скамейкой, откуда открывается вид на бескрайний простор Эгейского моря, которое простирается вдаль насколько хватает глаз. Сколько раз старец смотрел на это море, с глубоким волнением размышляя о таинстве любви Божией, таинстве вечной любви, напоминающей море без конца и без края... И все же волна этого моря, ласково льнущая к берегу, достигала придела святого Гедеона всякий раз, как там принимал исповедь или совершал литургию отец Кодрат, обладавший великим сердцем, исполненным Божией любви.

Как-то раз на Святую Гору явился один мирянин, желавший покаяться в своих тяжких грехах. В Карее он пришел к отцу Аверкию, занимавшемуся изготовлением четок, и настойчиво просил того найти ему духовника.

Отец Аверкий решил отправить этого человека к одному духовнику, жившему в монастыре Кутлумуш, неподалеку от Карей. Это был хороший духовник, однако он отличался строгостью в отношении епитимий, которые назначал без всякого снисхождения.

Паломник пошел в Кутлумуш и исповедался. Вернулся же он как трость надломленная³⁰⁷: безразличный ко всему, исполненный уныния и печали.

– Как твои дела? Ты исповедался? – спросил отец Аверкий.

– Да, отче, но...

Отец Аверкий взглянул на паломника. Тот, огорченный, совершенно бледный, обнаруживал присутствие той печали, которая не угодна Богу, но является смертоносной ловушкой диавола.

– Что с тобой? Скажи мне. Что случилось?

– Отче, мне больше незачем жить. Уж лучше мне удавиться, – добавил он ядовито.

– Почему же? Ты не исповедался?

– Исповедался, но духовник сказал, что мои грехи слишком тяжелы. Я не знаю, что тут сказать? Он довел меня до отчаяния.

Услышав это и увидев, что дух печали и отчаяния простер над душой несчастного свой зловещий покров, отец Аверкий тотчас написал письмо епископу Мелитопольскому Иерофею, подвизавшемуся тогда в Милопотаме, надеясь, что тот сумеет помочь, найдет какой-то выход для этой души.

Он вручил паломнику письмо, сказал ему пару братских, ободряющих слов и показал тропинку, ведущую к пустынной келлии епископа.

Когда паломник пришел к владыке, тот находился у себя в саду и вскапывал землю. На голове у него была простая скуфейка.

– Что тебе нужно, брат мой? – спросил он доведенного до отчаяния человека, державшего в руке письмо.

– Я хочу исповедаться, Ваше Преосвященство.

– Послушай, дитя мое. Сам я не исповедую. Но я пошлю тебя в монастырь Каракал к одному замечательному духовнику. Его зовут отец Кодрат.

Епископ взял карандаш и бумагу, написал письмо отцу Кодрату и отправил паломника к опытному целителю душ.

Паломник поднялся по тропинке, ведущей к монастырю, и вскоре достиг его. Отцы встретили гостя с великой любовью и радостью, как они принимали всех посетителей. Затем они сообщили о нем старцу. «Отведите его в мою приемную», – приказал тот.

Там отец Кодрат принял паломника так, как будто бы знал его много лет, словно любящий отец. А посетитель спешил избавиться от тяжести, которая терзала его каким-то ужасным, ранее неизвестным страхом, возможно, вызванным его первой, удручающей исповедью. Он походил на подбитую охотником птицу, чьи раны тяжелы, но еще тяжелее ее тревога. Диавол связал этого человека, но не мог порадоваться его погибели, ибо его душа уже находилась в руках Христовых, в руках отца Кодрата, который располагал искусством и силой, достаточными для того, чтобы разорвать узы греха и отчаяния. Это были руки врача, способные осуществить операцию и уврачевать рану благодатью и просвещением Святого Духа.

Паломник взглянул в лицо человека Божия, и его душа затрепетала от радости.

«Благий Господь наш даровал естеству нашему и то свойство, – пишет святой Иоанн Лествичник, – что больной, видя врача, веселится, хотя, может быть, и никакой пользы от него не получит. Свяжи и ты, о досточудный муж, – так он обращается к пастырю, – пластыри, порошки, глазные примочки, пития, губки, и при сем небрезгливость, орудия для кровопускания и прижигания, мази, усыпительные зелия, ножи, перевязки. Если мы не имеем сих припасов, то как покажем врачебное искусство?».

Отец Кодрат был вооружен всеми этими духовными «инструментами» – средствами истинной науки пастыря.

Паломник, страдавший от болезни, желал скорейшего врачебного вмешательства. Но отец Кодрат не торопился. Он усадил его рядом с собою и попытался создать атмосферу приветливости, дружественности, взаимного доверия, хотя кающийся и поспешил тотчас отрекомендоваться духовнику:

– Я грешник, отче.

– Пусть так. А я в тебе вижу ангела Божия. Скажи мне, у тебя есть дети? Давно ли ты прибыл на Афон? Кем ты работаешь?

Они беседовали до тех пор, пока не была завершена необходимая подготовка. Затем старец начал читать последование исповеди.

– Вперед, дитя мое, – сказал он. – Видишь этот образ Христа? Ничего не скрывай, ведь Господь все знает, все видит, все слышит. А я – подобный тебе человек. Итак, дерзай.

Без особых усилий, естественным путем душа этого человека избавилась от всего содержавшегося в ней яда, всей сердечной боли. Несомненно, это случилось по милости Божией, сияние которой явственно присутствовало на лице и епитрахили духовника. Паломник чистосердечно исповедался, искренне покаялся, заплакал. Его душа, речь, все его состояние говорило словами пятидесятого, покаянного псалма царя Давида: «...Яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну»³⁰⁸.

Чего еще ищет от человека человеколюбивый Бог? Покаяния, обращения. Таков единственный путь к райскому блаженству. Этот-то путь Господь, благодаря Своему мудрому служителю, открыл и для этой израненной души в священном Таинстве оставления грехов.

Шла Страстная седмица. Отец Кодрат выслушал кающегося, поплакал, как обычно, вместе с ним и, милосердно склонившись над его ранами, дал ему свои советы, после чего сказал:

– Дитя мое, Бог видит твое покаяние и твои слезы. А теперь слушай. Сегодня Великая Пятница, когда все отцы постятся, чтобы подготовиться к причастию. Побудь и ты здесь эти несколько дней. В чистых и святых монастырских стенах ты лучше узнаешь сам себя. Ты помолишься, попостишься вместе с нами, а потом причастишься. Я буду служить литургию и сам причащу тебя. Прощаются тебе грехи. Не греши больше³⁰⁹.

Радость, которую испытывал этот человек по окончании исповеди, невозможно описать. Все вокруг него сияло светом мира, прощения и милости Божией. Он был спасен. А радость отца Кодрата, который вновь оказался спасательным кругом для пловца, погибавшего в житейском море, была подобна той радости, которую испытывает Христос, когда найдет погибшее, подобна торжеству, бывающему на небе об одном грешнике кающемся³¹⁰.

Опыт и советы каждого подвижника монашеской жизни, и тем более каждого наставника душ, являются сокровищем, бесценным духовным фондом для будущих поколений монахов.

Многие из отцов Святой Горы с признательностью вспоминают мудрую и живую речь отца Кодрата. Эти отцы любезно согласились сообщить мне те из его высказываний, которые сохранились в их памяти, чтобы я мог привести их здесь.

«Жертвуйте собою, дети мои. Никогда не пренебрегайте богослужением и своим правилом. Поститесь по понедельникам, средам и пятницам, ибо постом сокрушается сердце человека. Иные сказали бы, что в Священном Писании нет речи о посте. Но, посмотрите, первая заповедь относительно поста и воздержания была положена еще в раю. Пророк Моисей постился, чтобы получить скрижали закона. Будем поститься и мы, если хотим, чтобы нам открылся закон Божий. Постился и пророк Илия. Сам Господь провел сорок дней в пустыне, предаваясь посту».

«Молитесь. Чем чаще человек повторяет молитву „Господи Иисусе Христе...», тем больше прилепляется к небесному и покидает земное».

«Бодрствуйте, отцы. Мы, монахи, подражаем ангелам, а ангелы бодрствуют и славят Бога».

«Совершай свое повседневное правило, – советовал старец одному монаху. – Каждый день восходи хотя бы на волос выше, но не спускайся».

«Заботься о своем послушании и будешь первым в Церкви. Не осуждай то того, то другого. Делай свое дело, не заботясь о том, как поступают другие братия».

«Отец Максим, кто становится монахом, тот должен обладать горением, вдохновением, ревностью высотою с Афон, чтобы под конец их осталось хотя бы с яйцо», – эту фразу он часто повторял, желая обратить внимание на две вещи: во-первых, на то, что в начале монашеской жизни требуется горячая любовь, сердечный трепет и способность к героическим решениям; а во-вторых, на то, что позднее, когда враг примется терзать монаха, тому понадобится твердо держаться первоначальной ревности и стремления, которое Бог зажег в его душе.

«Максим, Максим, когда юноша подвергается искушениям, он должен отсекать их вот здесь, – старец указал на свои уста, желая сказать, что нужно отказываться от пищи и соблюдать воздержание. – Пока юноша обладает силой, пусть кладет, если может, хоть тысячи поклонов. А когда он состарится и ослабеет, то будет пользоваться накопленным в юности».

«Повторяйте молитву: „Господи Иисусе Христе...» Это единственное лекарство для монаха».

«Чем больше ты смиряешься, тем выше поднимаешься. Если ты рукоположен и получил некое отличие, не гордись. Наши достоинства – не собственное наше достижение, но дар Божий».

«Отцы, – повторял он часто, – послушание – это великое смирение. Кто соблюдает послушание, входит в рай, а ослушник выходит из него».

Святой Симеон Новый Богослов пишет, что человек, который обрел действенную веру к своему духовному отцу, взирая на него, представляет, что видит Самого Христа, а следуя ему, верит, что следует за Самим Христом. «Ибо есть ли в этой и в будущей жизни что большее или полезнейшее, нежели пребывать со Христом?». Если же такой человек слушает речения своего духовного отца, то поступает так, как если бы слушал Самого Христа. «А если он сподобляется и беседы с ним, то из нее непременно черплет для себя жизнь вечную». Вот почему речь наших духовных отцов обладает незаменимой ценностью. Это отзвук гласа Христова.

В соответствии со Своим замыслом Бог испытывает Своих избранных, якоже в пещи злато³¹².

«Малая скорбь ради Бога лучше великого дела, совершаемого без скорби... Поэтому святые из любви Христовой показали себя благоискусными в скорбях, а не в покое... Но ты, подвижник и подражатель страданиям Христовым, подвизайся сам в себе, чтобы сподобиться тебе вкусить славы Христовой. Ибо если со Христом страждем, то с Ним и прославимся³¹³», – говорит преподобный Исаак Сирин.

Отец Кодрат перенес с достойными восхищения терпением и стойкостью два испытания, виновниками которых были некоторые из его подчиненных, которые, как видно, не имели никакого понятия ни о сущности послушания, ни о благодати общежития и равноангельной монашеской жизни. Все же старец простил этих людей, хотя они и подвергли монастырь, чей путь уже принял доброе и благословенное направление, невероятным бедствиям. Для полноты картины мы должны в немногих словах упомянуть об этих испытаниях.

Нас не должно удивлять то обстоятельство, что при недостатке внимания и духовного делания бывают случаи, когда некоторые монахи становятся жертвами человеческих слабостей и эгоистических соображений. К тому же монах должен противостоять диаволу, который ведет войну энергично и применяет особые методы. Пожалуй, одного беса достаточно на тысячи мирян, в то время как на одного монаха могут приходиться тысячи бесов!..

Отец Филипп годами занимал должность представителя монастыря в Карее, в Священном Киноте Святой Горы, где имел большое влияние. Под каким-то предлогом он начал требовать денег от монастыря. У старца же были серьезные основания отказать ему. «Отец Филипп, – говорил он, – ты живешь в общежительном монастыре. Тебе не разрешается требовать денег». Однако отец Филипп никого не слушал. Ему удалось даже убедить Священный Кинот, а также начальника жандармского отделения и других лиц, чтобы те явились в монастырь и, прибегнув к насилию, оказали давление на игумена.

Отец Кодрат созвал всех братьев, находившихся с ним в полном согласии, и затворился вместе с ними в монастырской трапезной, не собираясь уступать нажиму. Члены Священного Кинота прибыли в монастырскую гостиницу и, угостившись, потребовали к себе игумена.

Их посланник пришел в трапезную, и старец с большой простотой приказал ему передать членам Кинота, ожидавшим его в архондарике, что игумен находится вместе со своей паствой. Пусть они спустятся, если хотят, в трапезную, где находятся все братия.

Естественно, этого не случилось, ибо, очутившись в трапезной, эти люди увидели бы, что все братия сплотились вокруг старца. В результате их усилия оказались тщетными. Посетители удалились несолоно хлебавши и посрамленными, или, лучше сказать, образумленными и покаявшимися, ибо они поняли, в какое заблуждение были введены возмутителем спокойствия отцом Филиппом. Этот последний в конце концов покинул монастырь и кончил поистине плохо.

Вторым крупным испытанием было самоуправство соборных старцев, которые договорились между собой сместить отца Кодрата с должности игумена.

Итак, однажды, когда старец возвращался с монастырской пристани, ему сообщили о том, что он больше не является игуменом. «Да будет благословенно», – мирно сказал он и удалился.

К этому испытанию он отнесся великодушно и бесстрастно, никоим образом не протестуя. Отец Кодрат считал игуменство служением, которое Бог возложил на него и которое отнял по Своей воле.

Некоторое время он провел в принадлежащей монастырю келлии, которая посвящена пророку Илии. Там он терпеливо прославлял Бога, пользуясь случаем предаться умной молитве. Впоследствии отец Кодрат вернулся в монастырь и, когда наставала его очередь, исполнял обязанности чередного священника, подобно другим братиям. Священников там тогда было лишь двое: отец Максим и отец Макарий.

Однако через два месяца новый игумен, отправляясь на праздник в Лавру, свалился с мула, тяжело заболел и умер.

Тогда отцу Кодрату вновь предложили стать игуменом. Монастырские старцы осознали свою ошибку, явственно увидев волю Божию, и просили прощения. Старец простил их и с тем же смирением, с которым принял свое отстранение от игуменства, вновь принялся исполнять свои обязанности.

Отец Кодрат имел страх Божий, но еще большей была его любовь. И он всегда верил, что любящим Бога все содействует ко благу³¹⁴.

На Святой Горе рассказывают немало удивительного о жизни отца Кодрата, особенно о том, что касается ее литургической и богослужебной стороны.

По-видимому, сверхъестественный мир был для старца живым и весьма ощутимым. Таким был плод его сверхчеловеческих усилий подчинить плоть духу и освободить своего внутреннего человека.

Сообщают, к примеру, об удивительных вещах, совершавшихся в одной каливе, где ему пришлось служить без помощи певчего. Правда, мне не удалось собрать необходимые сведения и уточнить, что же именно там произошло и как проявилась при этом Божественная благодать.

* * *

Тем, кто очистил умную часть своей души освятительной силой молитвы и аскезы, Господь в изобилии посылает просвещающие лучи Святого Духа.

«В непорочных и очищенных от всякой скверны душах возгорается пророческий дар», – пишет святитель Василий Великий.

По-видимому, и отец Кодрат удостоился особого провидческого дарования, о чем свидетельствует памятное святогорцам событие, рассказ о котором передается из уст в уста.

В монастыре Каракал совершалось всенощное бдение. Отец Кодрат, игумен, сидел – это был один из редких случаев, когда он сидел, – в своей стасидии и ненадолго задремал. Вдруг он вскочил со своего места, словно что- то увидел или же кто-то обратился к нему.

«Отцы, беритесь за четки! Наши братия терпят бедствие в море! Они могут утонуть! Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй рабов Твоих», – первым приступил он к молитве.

И действительно, в этот самый момент братия, отправившиеся на лодке на Касандру, чтобы посетить монастырскую метоху, подвергались опасности. Их парусная лодка лишь с огромным трудом могла противостоять сильнейшему волнению моря. Усталые и изнуренные, они добрались до берега, но, несмотря на все свои усилия, не сумели пришвартоваться. Один из братий даже очутился по грудь в воде...

Горячая молитва отца Кодрата и других отцов достигла своей цели. Она укрепила братий и спасла их от опасности. Господь услышит мя, внегда воззвати ми к Нему³¹⁵.

Вся жизнь отца Кодрата зависела от молитвы. Он ничего не решал, ничего не задумывал, ничего не делал без молитвы.

Молитва была для него, по выражению преподобного Исаака Сирина, «прибежищем помощи, источником спасения, сокровищем упования, пристанью, спасающей от треволнения, светом пребывающим во тьме, опорою немощных, покровом во время искушений, помощью в решительную минуту болезни, щитом избавления от брани, стрелою, изощренною на врагов».

Монахи – это истинные философы, любомудры жизни и смерти. Отец Кодрат был подлинным философом философии по Богу, философом, который ни на минуту не упускал из виду таинство жизни и смерти, предстающее в Божественном свете Воскресения.

«Когда кончина старца была близка, – рассказывает отец Евдоким из монастыря Филофея, – я пришел к нему в последний раз. Он уже еле-еле шевелил губами.

– Здравствуй, отец Евдоким. Как поживаешь? Как поживают отцы?

– Твоими молитвами, старче, все хорошо. А как дела у тебя?

– Какие дела, дитя мое? Час мой настал. Лета наша яко паучина поучахуся. Дние лет наших в нихже седмьдесят лет, аще же в силах, осмьдесят. лет, и множае их труд и болезнь...³¹⁷

В другой раз к нему пришел мой старец, отец Дионисий. Он хотел получить совет по неотложному делу: следовало ли ему удержать у себя или же изгнать одного из своих учеников, невоспитанного и обладавшего тяжелым характером.

– Помолись перед иконой Божией Матери «Сладкое лобзание», – медленно и с трудом проговорил отец Кодрат. – Помолись и удержи ученика. Отнесись с великодушием к его недостаткам, и Бог спасет его».

* * *

Пятьдесят восемь лет монашеской жизни. Пятьдесят восемь лет достойного духовного подвига на великом, долголетнем поприще Святой Горы. Отец Кодрат прибыл на Афон в 1879 году, был пострижен в 1882 и наконец уснул сном праведника 31 января 1940 года, по собственной воле отказавшись от игуменства первого числа того же месяца. Очевидно, он предчувствовал свою кончину. Старец не страдал какою-либо определенной болезнью: смерть наступила естественным путем по причине старости.

С афонского небосклона скатилась одна из звезд монашества и одна из звезд нашей Церкви. Однако она оставила за собой сияющий след великой борьбы и подвига.

Пятьдесят восемь лет монашеской жизни старца были без остатка отданы Богу и духовным чадам, молитве и подвигу добродетели.

До последнего момента приснопамятный старец не переставал давать советы отцам и братиям, наставляя их на путь Господень. До последнего часа он употреблял таланты, доверенные ему Богом, и делал это ревностно, с готовностью, с чувством своей ответственности и своего призвания как достойный работник Христов.

Итак, в тот день, когда старец смежил свои веки и закончил течение своей подвижнической жизни – пятидесятивосьмилетний труд в монастыре Каракал, он мог бы сказать Господу: «Господи! Пять талантов Ты дал мне; вот, другие пять талантов я приобрел на них». И Господь по справедливости ответил бы ему: «Добре, рабе благий и верный! В малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость Господа твоего»³¹⁸.