Часть 10. Отец Герасим Менайас

В предыдущей части книги «Образы современных святогорцев» мы представили жизнеописание отца Филарета из монастыря Констамонит, этого нищего духом³⁶⁹, воистину блаженного, смиренного и кроткого старца. Сейчас мы приблизимся к другому образу афонского монашества, оставшегося в памяти отцов Святой Горы, как говорится, прекрасным во всех отношениях и явившего монашеское житие в особых его дарах. Это образ монаха Герасима Менайаса, химика, который попрал славу сего мира и делом научил, что в нем все – суета, суета сует³⁷⁰. Этот человек победил плоть с ее сладострастием, презрел служение деньгам, презрел сребролюбие, это начало всякого зла³⁷¹, и жил в нестяжании и полном самоотвержении, ставшем примером и для других. Потрясающее обращение которого к Богу привело к тому, что он обменял афинские дворцы на пещеры и «козью» лачугу пустыни.

Отец Герасим был образованным монахом, соединившим мирскую мудрость с добродетелью. Университетское образование – как и любой природный талант – становится положительным или отрицательным фактором для развития нашей души, смотря по тому, как мы используем его.

Сегодня православное монашество, похвала нашей Церкви, расцветает на Святой Горе и вне ее множеством молодых монахов, ученых всех наук. Это благословение Всесвятой Владычицы нашей Богородицы, а также некая надежда, которая не постыжает³⁷², когда опыт отдельной личности основывается на предании святых и богоносных отцов наших, как это произошло с отцом Герасимом Менайасом.

Сведения для составления этой краткой его биографии нам предоставили бывший игумен монастыря святого Павла архимандрит Андрей (ученик приснопамятного старца Герасима, подвизавшийся вместе с ним), приснопамятный игумен монастыря Великой Лавры архимандрит Афанасий, игумен монастыря святого Павла архимандрит Парфений и другие отцы этого монастыря, пустынник старец Дамаскин из скита святого Василия и отец Варфоломей из скита святой Анны, старец почти ста пяти лет, который жил вместе с отцом Герасимом. Старец Феодосий из монастыря святого Павла передал нам часть переписки отца Герасима.

Полезные и точные биографические сведения мы почерпнули также из книги архимандрита Илии Мастройаннопулоса «Святые образы современной Греции».

Всем им мы приносим благодарность.

Святой образ старца Герасима, кроме всего прочего, дает нам возможность увидеть, как диавол использует ложную науку, которую изучал отец Герасим в Европе, чтобы пытаться доказать с ее помощью животное происхождение человека, этого божественного образа, обогащенного надмирной духовной красотой. К сожалению, такое положение сохраняется вплоть до наших лукавых дней. Биография отца Герасима Менайаса – это голос, свидетельствующий против безбожия и материализма. Она дает пример героического самоотвержения и, прежде всего, образец истинного и действенного покаяния.

Архимандрит Иоанникий

Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. 1Кор.3:18

Я больше не желаю сокровищ земли. Ты есть и будешь моим личным сокровищем в этой жизни и в вечности. Тебе я посвящаю, Христе мой, всё мое сердце и всю мою волю. Раньше она была непокорна, а сейчас я всю ее целиком посвящаю Тебе.

Дай понять мне, чего Ты ждешь от меня. Я готов выполнить это Твоею благодатью. Устрой по Своей воле всё то, что касается меня. Я заранее готов с полным самоотречением принять все, что пошлет мне Благость Твоя. Боже мой, величайшая любовь моя! Ты настолько возлюбил меня, что умер ради меня. Я люблю Тебя всем своим сердцем. Я люблю Тебя больше, нежели самого себя, и влагаю свою душу в руки Твои. Отныне я отрекаюсь от всякого пристрастия и любви к миру. Я оставляю дело свое и передаю самого себя Тебе. Создатель мой, ради святых Своих страстей прими меня и сохрани меня в вере вплоть до смерти моей. Отныне, Иисусе мой, хочу жить только для Тебя. Не хочу искать ничего другого, кроме воли Твоей. Помоги мне благодатью Твоею. И Ты, Пречистая Богородице, упование мое, молю, не откажи мне в предстательстве Твоем» – такой молитвой – жертвой и фимиамом, идущими от сердца, – этот человек запечатлел свое обращение к Богу. Это была молитва восставшего из мертвых блудного сына, который, жаждая жизни, взывает к отцу: «Отче! я согрешил против неба и пред тобою... прими меня в число наемников твоих»³⁷³.

Он действительно шел по следам блудного сына из евангельской притчи, растратив всю свою духовную жизнь на беспутство, пока не настал великий голод в той стране³⁷⁴. И страной этой была Европа, в которой он проучился много лет. Европа, лишенная духовной жизни и пресыщенная алчностью, растлением и рожцами³⁷⁵ лукавства.

Однажды он, впрочем, отрезвился и осознал свое горестное падение. «Скольких благ я, несчастный, лишился! Какого Царствия я оказался чужд!» – раздался печальный стон из глубины его души. Он встал и отправился в обратный путь. Он упал в ноги Отцу и сказал: «Не хочу больше богатств земли... Отныне отрекаюсь от всех пристрастий и любви к миру. Оставляю свое дело и самого себя предаю Тебе». И этой молитвой он поразил три главные страсти: сребролюбие, сластолюбие и тщеславие, – предстателей всех зол, как называют их святые отцы, – от которых происходят и остальные пять: блуд, гнев, печаль, уныние и гордость.

Без сомнения, он еще в юности привык к горькому рабству у этих трех хозяек. Тем более ощутимым оно оказалось в Европе – в этой «стране», где всегда был и есть «духовный голод», в то время как ее обитатели, напротив, ненасытно поглощают материальные блага технологической цивилизации. Но вот явилась Истина, и благодать воссияла и для этого многострадального и измученного существа. Сердце, некогда непокорное и буйствовавшее в опьянении беспутства, теперь подчиняется узде просвещенного владычественного ума.

«Ты есть и будешь моим личным сокровищем», – вопиет он к Отцу. И этот крик означает конец прежней жизни и начало новой твари³⁷⁶ в его душе. Эта молитва может считаться первым обещанием, данным прежде великой «клятвы пострига». Молитва – первое соглашение между человеком и Богом, предшествующее важнейшему договору, то есть ангельскому образу. Такова молитва Спиридона Менайаса, позже ставшего монахом Герасимом.

Отец Герасим, в миру Спиридон Менайас, родился в 1881 году на Керкире. Его семья была одной из самых богатых и знатных на острове. Отец, Панагис Менайас, занимался торговлей хлебом в Румынии. Еще когда Спиридон был маленьким, они переселились с Керкиры, острова святого Спиридона, на Кефалонию, остров святого Герасима. Скоро семья покинула Кефалонию и поселилась в Афинах. Там Спиридон получил среднее образование вместе со своим братом Герасимом и сестрой Кали. В гимназии одним из его учителей был известный новогреческий писатель Александр Мораитидис.

Двух Александров – Мораитидиса и гордость новогреческой литературы Пападиамандиса – называли «близнецами» или «двойной звездой Скиатоса». Оба они были журналистами, собирали фольклор, вдохновляясь от бессмертного духа Византии, греческой православной традиции, в которой заключены сущность и сердце греческого народа, как бы ни пытались некоторые предать это забвению.

Так, Мораитидис пишет: «В детстве мы (он и Пападиамандис) частенько сопровождали отца Пападиамандиса, священника, когда тот шел служить в отдаленные часовни. О, как прекрасны были эти годы! Мы шли долгими дорогами, нас освещала луна, и мы все вместе бодро напевали: „Всякое дыхание да хвалит Господа!"».

Этот истинный грек и православный христианин, который отличался искренностью, мягкостью, тонкостью в обращении и любезностью, этот «чемпион» духа был учителем Спиридона Менайаса. И, несомненно, еще в свои школьные годы последний воспринял от учителя некие семена, послужившие к его дальнейшему развитию. Для юноши было настоящим счастьем, что он нашел – словно бы с помощью диогенова фонаря – учителя, который, стал для него второй матерью, породил ученика от своей «крови» и своего духа, как собственного ребенка. Действительно, если литература благоговейно относится к предмету своего исследования, к человеку, этому «слову» и божественному образу, – только тогда она достойна своей миссии, будучи достойным наставником юношества, общества и всего человечества. Если литература служит духу и помогает человеку – созданию, наделенному словом, – тогда это поистине искусство слова.

Такие начатки православного воспитания получил в свои школьные годы Спиридон. Но стоило ему уехать учиться в Европу, как они были растоптаны безбожными идеями материалистов XIX века.

Окончив школу, Спиридон уехал в Цюрих, чтобы изучать там химию. Он был талантлив, его мечты и пыл юности еще больше увеличивали жажду знаний. Шесть лет учебы, шесть лет в Европе, шесть лет светской жизни, благополучной и расточительной. Студент Спиридон Менайас, богатый афинский юноша, живет в свое удовольствие, танцует, развлекается, проматывает деньги с другими студентами. Его девиз: «Душа, много добра лежит у тебя... ешь, пей, веселись»³⁷⁷. Он – не просто сторонник материального начала в жизни, но и поборник идей теоретического материализма. Он читает Геккеля, зачитывается каждым произведением, где провозглашаются его идеи. «Евангелием» юноши становится любое материалистическое сочинение со всеми своими заблуждениями и обманами.

В то время волна безбожия затопила всю Европу, и университеты упорно боролись за утверждение идей материализма и дарвинизма. «Когда я был студентом, – позже будет рассказывать отец Герасим афонским монахам, – нас заставляли писать, что человек произошел от обезьяны. Если мы этого не делали, нас не переводили на следующий курс!» – «Отец Герасим, неужели таким вещам учат в университете? – воскликнул тогда один наивный монах. – Да разве такое видано, чтобы на кипарисе созревали орехи или чтобы сосна выросла из миндаля? Одно – это одно, другое – другое. И почему же сейчас обезьяны не становятся людьми?».

Такова была «научная» атмосфера в Цюрихе, когда там учился Спиридон. С опозданием – как всегда – эти материалистические учения добрались и до нашей родины, и их отголоски слышны в наших школах и во многих современных книгах. Поэтому стоит рассмотреть их псевдонаучные и гнилые построения.

Двое западных ученых прошлого века, Дарвин и Геккель, сформулировали известную теорию развития биологических видов от простейших живых организмов к более сложным. Геккель, немецкий зоолог и материалист, – его Менайас застал еще при жизни – вместе со сторонниками своей теории эволюции утверждал, что мир возник в результате слепого случая, что человек произошел от животного, что все это случилось само по себе (так называемое самозарождение материи), а Бога Создателя не существует! Рече безумен в сердце своем: несть Бог³⁷⁸.

Чтобы доказать общее возникновение различных видов и, в первую очередь, происхождение человека от обезьяны, он изобрел так называемый «биогенетический закон суммирования» и не постеснялся в своих писаниях сфальсифицировать некоторые фотографические снимки эмбрионов. Это бесчестное деяние Геккеля разоблачили профессора анатомии и зоологии и заклеймили как прегрешение против научной истины. В конце концов (в 1908 г.) обманщик сам вынужден был признаться в своем обмане.

Чтобы сообщить читателю современную точку зрения серьезной науки, расскажем о съезде в Музее естественной истории в Чикаго, состоявшемся в октябре 1980 года, в котором приняли участие 160 палеонтологов, анатомов, генетиков, биологов и других ученых, которые подтвердили, что «нигде не нашли промежуточных звеньев... Кажется, что разбился железный закон Дарвина, согласно которому каждый новый вид представляет собой продолжение предшествовавшего... Теперь подтверждается предположение, что с выбросом квантовой энергии, то есть благодаря чуду, из тьмы появилось что-то прекрасное и завершенное... человек... чу́дное (то есть чудесное) существо, которое с надеждой смотрит на будущее нашей планеты!».

«Уведите, яко Господь Той есть Бог наш: Той сотвори нас, а не мы, мы же людие Его и овцы пажити Его»³⁷⁹, – слышится согласный и бессмертный пророческий глас царя Давида.

На собрании Британского общества поддержки развития науки (август 1980 г.) профессор Ж. Пюран заявил, что «дарвиновская теория развития превратилась в современную сказку, которая, однако, вредит науке и общественной жизни».

Мы рады этому признанию. Ведь учения и выводы безбожных ученых, действительно, сразу отзываются на человеческих отношениях и формируют безбожие в общественной жизни.

Кто же, в конце концов, виновник такого положения дел? В чем нравственная причина, породившая этих безбожных ученых? Быть может, это западное протестантское богословие, отказавшееся от чуда и таинства? Или это протестантский рационализм, лежащий в основе важных антропологических изысканий, – рационализм, который не признает человека божественным образом, способным, согласно учению и опыту святых и богоносных отцов нашего Православия, стать причастником славы Божией?

Из хаоса безбожия молодой студент Менайас, натура активная и беспокойная, попал в сети спиритизма. Из одной крайности – в другую, от материализма – к спиритизму. Спиритизм является хорошо замаскированным бесовским ухищрением. Он представляется как общение с духами умерших, но эти последние на самом деле суть не что иное, как бесы, которые, как известно, способны преображаться и менять свой облик. Спиритизм равен бесовщине. В наше время тысячи людей оказываются жертвами этой бесовской игры. Лукавые демоны издеваются над ними, притворяясь различными людьми и в то же время делая своими послушными игрушками тех, кто вовлечен в эти диавольские затеи.

Менайас, будущий отец Герасим, не был одержим бесами, но увлекся спиритизмом, как и многие другие люди, в числе которых, по его собственному признанию, был и достопочтенный отец Феодосий из монастыря святого Павла, когда он еще жил в миру.

Поскольку со спиритизмом и родственной ему магией связано опасное неведение и множество заблуждений, мы предоставляем нашим читателям самим прочесть то, что пишет по этому поводу святой Никодим Святогорец, и расскажем одну из старых историй, в которой отчетливо проявляется бесовская хитрость.

«В Константинополе жил один благочестивый юноша, который служил секретарем у известного колдуна. Юноша не знал, что его господин занимается колдовством. Однажды после захода солнца волшебник, сев на лошадь, приказал секретарю сопровождать его. Они выехали за стены города и продолжали двигаться до тех пор, пока не достигли какой-то долины. Тем временем уже стемнело. Вдруг видят они огромный дворец. Тут колдун сошел с коня, и из дворца вышли люди, которые увели лошадь. Он вошел внутрь, и юноша последовал за ним в залу для приемов.

Там видят они важного владыку, сидящего на роскошном троне, а рядом – толпу телохранителей и слуг. Владыка этот приказал, чтобы принесли другой трон, на который он усадил колдуна. Юноша же встал позади трона своего господина. После этого хозяин дворца стал расспрашивать колдуна о его делах. Тот отвечал, что весьма благодарен за благодеяния, которые тот ему оказывает и тем самым прославляет его. Услышав это, юноша тогда только понял, что перед ним сатана со своими слугами-бесами и что его господин – колдун.

В конце разговора спрашивает сатана:

– А этот юноша, стоящий позади, кто он?

– Он также раб твой, – отвечал чародей.

Тогда тот сам спрашивает у юноши:

– Юноша, ты раб мой?

Благочестивый же юноша, осенив себя честны́м крестом, смело и отважно ответил:

– Я раб Отца и Сына и Святого Духа.

И вместе с этими словами исчезли и дворец, и троны, и сатана со своими прислужниками, и сам господин юноши (его же друзья, бесы, схватили его и уволокли, презренного, с собою в адское пламя). А юноша очутился один посреди долины».

Знакомство Менайаса с опытом спиритизма было попущено волей Божией, поскольку, как рассказывал позже старец, тогда только он осознал, что мир демонов реален, что диавол действительно существует. Это потрясло его и способствовало обращению его к Богу. Итак, некоторое время спустя после своего знакомства со спиритизмом, юноша приобрел свою первую книгу Священного Писания. В глубине своего сердца, покрытого пеплом отступничества, он почувствовал незаметно тлеющую искру веры. Но потребовались годы, прежде чем она разгорелась пламенем.

Да будет прославлен многомилостивый Господь, Который пожалел эту беспокойную и обремененную³⁸⁰ душу, очистил ее от сетей материализма и спиритизма, которые в равной мере являются измышлениями человеконенавистников-бесов.

Спиридон, человек, исполненный глубокого патриотизма, не мог оставаться спокойным, когда узнал о борьбе за Македонию³⁸¹ и о партизанах Павла Меласа. В 1905 году он покинул Цюрих и, хотя никто не поддержал его замысла, отправился в Фессалоники, чтобы вступить в партизанский отряд Павла Меласа добровольным борцом за свободу нашей многострадальной Македонии. Бегство юноши из Цюриха, равно как и его вступление в армию повстанцев, конечно же, не осталось в тайне. Его мать, обеспокоенная этим известием, приехала из Афин в Фессалоники. Она нашла сына в каком-то подвале, где его временно спрятал греческий консул Кондогурис.

После благополучного исхода борьбы за Македонию Спиридон возвращается в Цюрих и с отличием заканчивает университет. Он получает диплом химика и через несколько лет отправляется в Египет, где получает назначение на работу в инспекцию по контролю за состоянием воды. Немного спустя он отказывается от этой должности и возвращается в Афины, получив место в Министерстве продовольствия.

Он живет вместе с членами своей семьи на улице Стадиу и напряженно занимается исследованиями и изысканиями. Шел военный 1917 год. Следствием бедствий стала помимо всего прочего и нехватка бензина. Упорство и обширные научные познания Менайаса помогли ему после долгих поисков прийти к изобретению искусственного бензина, получаемого из других веществ. Но, поскольку его стоимость оказалась очень высокой, этот проект не удалось довести до завершения. Во время одного из экспериментов произошло возгорание, и исследователь получил столь сильные ожоги, что попал в больницу.

В 1919 году, в Афинах, на Спиридона произвела глубокое впечатление проповедь отца Дионисия Фаразулиса, обладавшая необыкновенной божественной силой. Его все больше влечет к Церкви. Душа же его, жаждущая, как горный олень, припасть к богатейшим источникам³⁸², спешит открыть для себя исток Православия, Святую Гору. В 1920 году Спиридон впервые посещает Удел Пречистой Владычицы нашей Богородицы.

К сожалению, в то время многие из афонских монастырей были идиоритмийными. Слава Всеблагому Богу, что в последнее время большинство из них стало общежительными, так что там воцарилось блаженное послушание, совершается общая трапеза и забыто разделение на «мое» и «твое». Менайас, посетив большое число монастырей, отправляется в обратный путь слегка разочарованным, вынеся со Святой Горы не самое лучшее впечатление.

Однако в порту Дафни ему повстречался избранник Божий, алмаз пустыни, старец Авимелех, отшельник из Малого скита святой Анны. Спиридон много слышал об этом человеке, но до тех пор не был знаком с ним. Но вот, Господь предусмотрел, чтобы они встретились в Дафни. Отец Авимелех являл собою незабываемый образ старца: с опущенной долу главой, всегда углубленный в молитву. Он с особым интересом и любовью выслушал молодого паломника и после продолжительной духовной беседы посоветовал ему: «Дитя мое, тебе нужно удалиться в пустыню. Там живут незаметные отшельники и безмолвники, предавшиеся целиком молитве и безмолвию. Там ты почувствуешь, что такое добродетель...».

Эта встреча с почтенным старцем Авимелехом и разговор с ним были причиной, побудившей Менайаса принять окончательное решение: уйти в пустыню, а именно к величайшему трезвеннику Катунак, безмолвнику Каллинику (личности этого выдающегося подвижника посвящена третья часть этой книги).

Существуют два места на земле, которые по праву называются святыми.

Благодать Трисолнечного Божества, которая осеняет всякую тварь, одушевленную и неодушевленную, освятила и эти два места на нашей планете: Святую Землю и Святую Гору. Святая Земля освящена пришествием на землю Сына и Слова Божия, Святая же Гора – живым игуменством и предстательством Пречистой, Преблагословенной Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, а также многочисленных в подвиге и славе просиявших святогорских отцов.

Итак, Спиридон Менайас, прежде чем вступить в ангельский чин святогорских монахов, планирует и осуществляет свою заветную мечту: совершить паломничество в Святую Землю, где ходил пречистыми стопами Господь, где совершилась великая вочеловечивания и благочестия тайна, где Бог явился во плоти, оправдал Себя в Духе, показал Себя ангелам... вознесся во славе³⁸³. Опыт паломничества в Святую Землю – это опыт подтверждения и укрепления веры и любви ко Господу. Можно сказать, это новое осиянное крещение в великой купели евангельских событий и божественного учения Спасителя нашего. После душеспасительного изучения Священного Писания юноша Спиридон жаждал и собственными глазами увидеть святые места, приблизиться и ощутимо воспринять непостижимую тайну явления Господа на земле, стяжать освящающее видение святых мест – видение, которое запечатлевается не только в наших внешних очах, но пресуществляется и во внутреннее, мысленное, видение и созерцание.

Он поклонился Христу в святой пещере Его Рождества в Вифлееме, где увидел безмерную нищету богатого милостью³⁸⁴ предвечного Бога и, потрясенный от умиления, пропел тропарь Рождества: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови (и мне, помраченному) свет разума...».

Спиридон побывал в Назарете, месте уединения Господа нашего – Богочеловека. Он искупался в Иордане, в водах священной реки, где «Троическое явися поклонение». Душа его, как вторая самарянка у животворного источника Евангелия, поклонилась святому месту, где происходила описанная в Евангелии беседа.

Он увидел Тивериаду, Кану, Капернаум, гору Заповедей блаженства, Мертвое море. Он был в Вифании, в Гефсиманском саду – земном пределе богочеловеческих терзаний, около священного гроба Пречистой. Посетил и Горницу, где совершилось священное умытие ног учеников, Тайная вечеря, и где Господь дал ученикам Свой новый Завет. В часовне Распятия Спиридон почувствовал все величие Божественного смирения и Божественной любви: «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную»³⁸⁵. «Боже мой, не помяни грехов юности моей и неведения моего. Только помяни меня, когда приидеши во Царствии Твоем», – наверное, тихо произносил он, стоя на коленях, чувствуя себя разбойником, мытарем, погибшей овцой. И горячие слезы, сладчайшие, искупительные слезы орошали святое место...

Особое впечатление на Спиридона произвели твердыни Православия, монастыри Святой Земли: обитель святого Саввы, обитель святого Феодосия – устроителя общего жития, обитель святого Георгия Хозевита с бесчисленными пещерами подвижников и священными местами безмолвия, Сорокадневная гора. Эта гора и эта пустыня, напоминающие о подвиге, борении поста и бдения Богочеловека, первого Пустынника, заложили в душе молодого человека основание его будущей монашеской жизни.

После паломничества к святым местам в Спиридоне еще сильнее разгорелось желание последовать за Христом, стать причастником и общником Его страданий и воскресения. Непреодолимая сила направляла теперь стопы юноши к другому святому месту – Святой Горе.

Приехав на Святую Гору во второй раз, Спиридон направился, как ему советовал старец Авимелех, к трезвенному безмолвнику с Катунак, старцу Каллинику, этому высоко парящему орлу умной молитвы и созерцания.

Старец Каллиник с радостью принял Спиридона, которому было тогда 39 лет. Калива пустынника находилась почти в центре среди двух пустыннических калив, между двух скалистых склонов, образующих ущелье Канутак. Калива старца, бедная и скромная, была освящена в честь святого Герасима Кефалонийца. Умиление Спиридона, молившегося в скромной церквушке кефалонийского святого, грозного гонителя бесов, увеличивалось день ото дня. Оно достигло вершины, когда в благословенный день пострига старец Каллиник дал своему ученику имя святого Герасима.

Накануне пострига лукавые духи устроили общий сбор. Как отец Герасим рассказывал позже старцу Феодосию из монастыря святого Павла, они избили его так, что оставили почти без чувств. Освобождение Спиридона из сетей спиритизма и его решение стать монахом чрезвычайно увеличили зависть сатаны. С того момента темные силы не прекращали досаждать монаху в течение всей его жизни.

Однако отец Герасим быть терпелив. Он рассказывал об искушениях своему духовнику, и тот либо, как мудрый врач, давал ученику соответствующее лекарство, либо, как опытный воин, учил его искусству борьбы. Так монах избавлялся от всех вражеских козней.

Послушание, говорят на Святой Горе, творит чудеса, и афонские чада послушания могут немало порассказать о его чудотворной силе.

Отец Герасим с самого начала проник в тайны этой великой добродетели, о чем свидетельствует следующее чудесное происшествие, случившееся в первые годы его монашеской жизни под духовным руководством старца Каллиника.

Однажды старец послал отца Герасима в Лавру, что отстоит от Катунак на три или четыре часа пути. Была зима, и выпал снег, однако дело было важное, и старец понуждал ученика идти. Отец Герасим проявил послушание, положил поклон, взял у старца благословение и отправился в путь. Едва он прошел через Керасью, разразилась страшная снежная буря. Монах с трудом смог укрыться под плащом от густых снежных хлопьев, ничего не видел из-за снега и не мог определить, где находится. Между тем снег засыпал тропинку. Монах потерял ее! Остановившись и осознав опасность своего положения, он принялся горячо молиться Господу и Пречистой, прося у них какого-либо Божественного содействия и помощи: «Господь услышит мя, внегда воззвати ми к Нему. На Тя, Господи, уповах, да не постыжуся во век; правдою Твоею избави мя и изми мя. Приклони ко мне ухо Твое, ускори изъяты мя; буди ми в Бога защитителя и в дом прибежища, еже спасти мя... »³⁸⁶.

Не прошло и нескольких минут, как Господь ответил монаху. Перед ним появился прекрасный мальчик лет восьми или десяти.

– Благословите, старче!

– Господь благословит.

– Куда же ты, старец, идешь в такую погоду? Тебя может засыпать снегом в эту бурю, ты заблудишься в лесу.

– Что делать, дитя мое? Старец послал меня в Лавру. Что бы ни случилось, я должен идти.

– Тогда я помогу тебе найти дорогу.

Мальчик проводил его до какого-то места и сказал:

– Теперь иди вниз и выйдешь на тропинку, ведущую к Лавре.

Отец Герасим поблагодарил, но, сделав несколько шагов, вдруг догадался, что произошло. Он спросил себя: «Как мог оказаться маленький мальчик здесь, в этих снегах?». Он обернулся назад, но никого не увидел, не было даже следов.

Мальчик исчез! Это был ангел Божий!

«Яко ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих»³⁸⁷, – прославил он Всеблагого Господа, Который обладает многими способами, чтобы явить Свой Промысл тем из рабов Своих, которые беспрекословно подчиняются воле Его.

Послушание, по словам святого Иоанна Лествичника, есть действие без испытания. Но это действие ученика, то есть его полное доверие своему старцу, являет несокрушимую веру в спасительный Промысл Того, Кто одним-единственным мановением держит в Своей власти вселенную и возвещает духовным отцам: «Слушающий вас Меня слушает, а отвергающийся вас Меня отвергается»³⁸⁸.

Отец Герасим почитал своего старца. Он внимал ему как устам Христовым. Позже, 5 сентября 1930 года, он напишет: «После его смерти осталась трудновосполнимая, особенно для меня, пустота... Мой старец вместе с Господом был моим единственным утешением в горестях и искушениях... Его молитвы, которыми он до последнего своего вздоха помогал мне, поддерживают и утешают меня на предстоящем пути».

Суровая аскетическая жизнь на Катунаках и, прежде всего, тяжелый климат не замедлили сказаться на хрупком здоровье отца Герасима. Начало проявляться предтуберкулезное состояние. Старец Каллиник принял меры, благословив ученика уехать на некоторое время в деревню Вулгарели, близ Арты, и оставаться там, пока он не окрепнет телесно и не поправит свое здоровье.

Там отец Герасим стал светом велиим³⁸⁹ благодаря своей добродетели и своему нраву. Христиане того края до сих пор вспоминают его духовное величие, его добрые речи, его ласковое обращение, его простоту, ставшие для них незабываемым примером.

В 1925 году отец Герасим возвращается на Катунаки, в каливу своего покаяния. Однако проницательный старец Каллиник, видя, что здоровье ученика ухудшается, после продолжительной молитвы позвал его и сказал:

– Дитя мое, твое пошатнувшееся здоровье не позволяет тебе оставаться здесь, на Катунаках, где климат неблагоприятен для тебя. В скиту святого Василия более сухой и подходящий для твоего здоровья воздух. Оттуда ты будешь регулярно приходить, чтобы я следил за твоим духовным состоянием.

Итак, с благословения старца Каллиника, вооружившись умной молитвой, отец Герасим «водворился» в пустыне, знаменитом скиту великого подвижника святителя Василия, именуемого Церковью Небоявленным.

Это самый маленький, самый незаметный и самый строгий скит на Афоне. Человеку незнающему нелегко найти этот скит, который незаметен почти отовсюду. Кругом совершенная пустыня. Скит находится на высоте восьмисот метров над уровнем моря, рядом с окрестностями Керасьи. Природным преимуществом пустыни является, как мы уже знаем, низкая влажность, очень сухой климат, преимуществом же духовным – очищающее умную часть души безмолвие. Это совершенно пустынное место на крутом склоне горы Кармил в Керасье. Такназывают конус ообразный холм, который венчает церквушка в честь пророка Илии.

В этой пустыне святого Василия существует предание, что первыми ее населили подвижники, пришедшие из Кесарии Каппадокийской, давшие скиту и главному храму имя Небоявленного святителя. Жилища отшельников вплоть до прихода отца Герасима были «козьими» лачугами. Келлии из тесаного камня, с низкими потолками, походили на пещеры. Их покрывали проржавевшие железные крыши, внутри не было настланных полов – их заменяли земля и камни. Питьевая вода, стекая прямо с крыш во время дождей, собиралась в специальные емкости.

Из скита открывается вид на величественные ущелья и крутые отвесные скалы, подножия которых резко обрываются в море. Молва говорит, что в этой пустыне подвизался некоторое время святой Григорий Палама, провозвестник благодати и нетварного Света, «монашествующих украшение». В этом диком месте прожил два года прославленный русский подвижник преподобный Паисий (Величковский), который перевел «Добротолюбие» – сборник творений отцов трезвения – на славянский язык. Быть может, он не смог найти на Афоне более безмолвного места, чем этот благословенный скит?

Здесь жили отцы, великие подвижники, отличившиеся достославными аскетическими подвигами и глубочайшей духовностью, каковы, например, учитель умной молитвы Варнава, румыны Мартиниан, Иона и Феофилакт. Большинство из них владело ремеслом резьбы по дереву: они делали расчески, ложки, ножи для разрезания бумаги. Старец Мартиниан жил подаянием других братий. Когда ему давали какое-нибудь «благословение», то есть немного еды, он отвечал на это горячей благодарностью: «О! Бог да воздаст тебе! Как твое имя? А имена отца и матери?» – старец спрашивал имена, чтобы молиться за этих людей и поминать их.

Отец Иона был образованным человеком. Он имел диплом политехнического института и в безмолвной и трезвенной атмосфере пустыни святого Василия занимался серьезными переводческими трудами. Он перевел на румынский язык книги святого Никодима Святогорца и другие святоотеческие творения.

Старец Феофилакт был святым образцом в сонме небесных жителей скита. Рассказывают, что однажды он вышел из своей каливы и заметил раненую косулю, со сломанной ножкой. Он подошел к ней и заговорил сочувственно, как с человеком: «Приляг, я перевяжу сломанную ногу, и тебе станет полегче».

Косуля послушалась и спокойно прилегла. Старец со всей своей любовью ко всякой твари и милосердным расположением сердца взял две тростинки и полоску ткани и перевязал сломанную ногу бедного животного, словно искусный врач-ортопед. Затем он жалостливо погладил ее и сказал: «Иди теперь, хорошая моя, с благословением Пречистой, и возвращайся через 30–40 дней, чтобы я снял повязку».

И действительно, не прошел еще определенный старцем срок, как косуля пришла к его каливе! Он снял ортопедическую повязку. Животное было совершенно здорово.

Кончина этого достигшего святости человека была поистине святой. В последние минуты лицо его просияло, как ангельский лик. Оно напоминало сверкающий месяц.

В этом благословенном скиту прожил многие годы и старец Иосиф, пещерник и безмолвник. Он собрал на некоторое время в качестве опыта, скажем так, некое содружество монахов-единомышленников, которое составили отец Герасим Менайас, а также Спиридон-Афанасий Камбанаос, лаврский врач, и фармацевт Афанасий Вальсамакис. Все они предавались самому суровому подвижничеству. Обыкновенно старец давал им на целый день консервную банку размоченных сухарей. Монахи следовали молитвенному распорядку, который он определил для них: следовало совершать все службы по четкам, совершенствуясь в искусстве благоразумного молчания.

В пустыне святого Василия отец Герасим прожил приблизительно двадцать пять лет.

В подвижнических каливах и окрестных пещерах жили в его время многие известные пустынники, украшенные разнообразными дарованиями, каковы, например, старец Херувим, отец Ефрем, отец Герасим. Старец Херувим достиг степени совершенного нестяжания. Однажды, когда он из-за снегопада оказался отрезанным от остальной братии и остался на неделю без пищи, то сподобился принимать ангела Господня в образе монаха, принесшего ему еду. Отец Ефрем жил в пещере. Отец Герасим сочетал в себе удивительные теоретические познания в науке добротолюбия с такою же внутренней жизнью.

Человек, посетивший в ту пору скит святого Василия, воздал бы должное блаженной жизни отцов пустынников, увидел бы преподобнические лица, пепельнобледные от постов и бдений, но светящиеся, благодаря многолетней и многотрудной молитве. Шагая по тропинкам скита, он мог бы услышать, как с неким желанием и чаянием произносится сладчайшее имя Господа нашего: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя». На этом духовном лугу жил и отец Герасим. Молитва именем Христовым была его ежедневной пищей. Он жил всеобъемлющей добродетелью молитвы, добродетелью, которая освящает всякое делание, телесное и духовное. Но подвиг молитвы тяжел. Необходимо сражаться с мироправителями тьмы века сего³⁹⁰ лицом к лицу.

«Да не пресекаются же у нас никогда, – пишет святой Исихий, пресвитер Иерусалимский, – сердечное внимание, трезвение, прекословие помыслам и молитва ко Христу Иисусу, Богу нашему. Ибо лучшей помощи, кроме Иисусовой, не найти тебе во всю жизнь твою, потому что только Он один, Господь, яко Бог, знает демонские ковы, обходы и лукавства. Дерзновенно убо да уповает душа на Христа, да призывает Его; врагов же отнюдь да не страшится, ибо не одна воюет, но со страшным Царем Иисусом Христом, Творцом всего сущего, телесного и бестелесного, видимого и невидимого».

Необходимым условием для подвига молитвы является пост. Поэтому пустынники обходились простой естественной пищей: сухарями, овощами, зеленью и небольшим количеством бобов.

Там, в своей пустынной и бедной каливе с земляным полом и глиняными стенами, отец Герасим, богатый афинский юноша, аристократ со знаменитой фамилией Менайас, уподобился любящей пустыню горлице псалмопевца, которая обрела гнездо, чтобы вывести птенцов своих³⁹¹. В этом гнезде душа родила и вскормила птенцов своих, – добродетели монашеской жизни. В этом гнезде он поддерживал истощенное многими болезнями тело и дал крылья, яко голубине³⁹², своему духу.

Подвижник не шел на уступки «другу-врагу» – своей плоти. Окружающие его также не давали ему возможности идти на компромисс. Пока отец Герасим жил на Катунаках, старец Каллиник проявлял к нему снисхождение в том, что касалось еды. Но с того момента, как он переселился в пустыню, это начало вызывать осложнения. Старец Иосиф, который, как мы говорили, был духовным отцом их небольшой общины, заставлял его есть много дней подряд одну лишь фасоль.

– Старец, я умру, я не могу питаться постоянно только фасолью, – жаловался отец Герасим.

– Не переживай, ведь мы затем и удалились сюда, чтобы умереть, – отвечал ему тот.

«И вот! Со мной не только не случилось ничего плохого, но мне даже стало лучше. Существует другая сила, которая действует при таких обстоятельствах. Это сила послушания. Она превыше силы логики»,– говорил отец Герасим, рассказывая о чудесных результатах молитвы и благословения старцев.

Позже тот был очень строг в посте, как рассказывает отец Варфоломей, проживший некоторое время вместе с отцом Герасимом. Небольшого количества скудной пищи хватало им на целую неделю.

Пост и напряженная молитва быстро привели монаха на «луг» умиления. Слезы стали ежедневной его пищей. «Быша слезы моя мне хлеб день и нощь»³⁹³, – пел он вместе с Давидом, великим пророком покаяния и радостотворной печали. Сколько орошал он слезами пол своей келлии, уплотнившийся от земных поклонов, оплакивая время своего отступничества и потерянные годы!

«Всю жизнь я растратил постыдно и блудно, Человеколюбие! Но ныне обратившегося прими, Спаситель мой, как блудного сына. Оком милосердным, Господи, призри на смирение мое и спаси мя!» – звучали в каменной каливе отца Герасима умиленные слова радостотворной скорби.

Зимними ночами, когда монах с четками бодрствовал в своей келлии, соседи часто слышали доносившиеся оттуда горестные стенания. Летом по ночам он молился на одной из скал, которых немало в пустыне, под небом, озаряемым звездным или лунным светом.

Однако вся полнота Божественной любви отца Герасима к всежеланному и всечестному для него Господу Иисусу обрела свою высоту чрез таинство непрестанной молитвы в великом Таинстве, посредством которого мы становимся причастниками Божеского естества³⁹⁴. В одном своем слове, посвященном Божественной Евхаристии, отрывки из которого мы приводим в конце этого повествования, подвижник называет ее «Таинством Христовой любви и хранилищем всех Божественных сокровищ».

Между тем, чем больше наш пустынник молитвою, причащением Святых Таин, богомыслием боролся против «супротивных ополчений» диавола, тем сильнее разъярялся против него сатана. Итак, отец Герасим старался сохранять «сердечное око» бодрствующим. Некогда после своего обращения к Богу, приехав из Афин на Святую Гору, он сказал: «Иду, чтобы обуздать мятежный ум». В этом немногословном определении он выразил весь свой благородный труд совершенствования, всю борьбу со страстями и бесами, всю святость монашеской жизни, когда необходимо подчинить свой ум, чтобы он стал умом Христовым³⁹⁵, достичь очищения, просвещения, обожения.

Подвижник часто рассказывал отцу Феодосию из монастыря святого Павла о разнообразных беспокойствах, учиняемых лукавыми духами, которые ни днем, ни ночью не прекращали досаждать ему. Это им принадлежала затея подвигнуть отца Герасима к изучению творений Оригена, содержащих, как известно, еретические воззрения, которые чуть не ввергли его в прелесть.

– Я теряюсь, отец Дамаскин, теряюсь, – признался как-то отец Герасим своему ближайшему сподвижнику. – Ориген говорит, что адские мучения имеют предел, что они невечны!

– Но не я ли говорил тебе вовсе не читать Оригена? – в свою очередь бранил его тот.

«Он находился в постоянном борении,– рассказывает сам отец Дамаскин, – поскольку не мог оставить кошмар познания, а также тщеславие, к которому приводит познание, не мог отречься от самого себя. Он встречал простых неграмотных подвижников и удивлялся, с какою мудростью и простотой говорят они о вещах, которых ему самому не удавалось понять при всей своей учености.

Однажды несколько отцов разговорились о том, существует ли жизнь на других планетах. Был среди них и отец Герасим. Тут один неграмотный подвижник берет слово и говорит: „Знаете, отцы, что происходит с нами, людьми? Один господин послал работников вскопать его виноградник. А те, когда пришли работать, стали рассуждать, есть ли у их хозяина другие виноградники, где и сколько. Прошел день, а виноградник так и остался невозделанным. Так и мы. Почему нас беспокоит, есть ли у Господа другие миры на других планетах? Наше дело – присматривать за нашим виноградником здесь, на Земле».

Какое впечатление произвела на отца Герасима эта простота подвижника! И все же он рассматривал величие Божие с несколько иной точки зрения. Он часто говорил мне: „Брат мой, те астрономы и великие физики, которые исследуют премудрость Божию в природе, тем самым прославляют величие Господа и сильнее верят в Него. Божественная премудрость проявляется не только в безграничности Вселенной, в макрокосме, но и в недоступном человеческому глазу микрокосмосе, с его постоянным и незаметным движением микробов и живых организмов, видимых лишь в микроскоп. Яко возвеличишася дела Твоя, Господи!³⁹⁶“.

Когда во время грозы сверкала молния и гремел гром, он говорил мне: „Знаешь, брат, что за математика скрыта в этой изломанной линии на небе!.. Небеса поведают славу Божию, творение же Руку Его возвещает твердь!“³⁹⁷».

С великой простотой и глубокой верой монах противостоял трудностям и проблемам повседневной жизни. Однажды у него не оказалось закваски, чтобы замесить хлеб. Тогда отец Герасим взял четки святого Нектария, которые хранил как драгоценную реликвию, перекрестил ими тесто и вместе с отцом Варфоломеем выпек просфоры для Божественной литургии. Весьма характерным было его благоговение перед святителем Нектарием, нашим новопрославленным святым. В письме своему другу и духовному брату Ф. С. отец Герасим пишет: «Я получил твою посылку со святым елеем и несколькими лоскутками от облачения (архиерейского саккоса) святого Нектария, которые я раздал страждущим братиям, оставив часть и себе. За это я тебе безмерно благодарен. Поскольку же я ожидал и той фотографии, о которой ты мне писал, то со дня на день откладывал написание ответа тебе... Я очень хочу узнать, на какой день назначено перенесение его святых мощей, так что прошу тебя помнить об этом и заранее мне сообщить».

Отцы, которые знали отца Герасима, могут порассказать о его кротости, незлопамятности, добросердечии и неосуждении, украшавших личность этого человека. Он никого никогда не осуждал, а тем, кто осуждал его, отвечал терпением и смирением.

Отец Варфоломей частенько несправедливо покрикивал на него: «Герасим, в тебя бес вселился!». Он же, не возмущаясь, смиренно склонял голову и клал поклон перед своим товарищем.

Из-за своего безмерного простодушия и наивности отец Герасим приютил во время немецкой оккупации английского шпиона Бальфура. Он видел, с каким воодушевлением тот молится, кладет земные поклоны. Шпион обманывал подвижника, заставляя того думать, что он пришел, чтобы жить как православный монах. «У него и сан есть», – говорил отец Герасим. «Где у него сан, в клобуке?» – говорили ему отцы. А Бальфур тем временем делал свое дело.

Будучи человеком болезненным, отец Герасим постоянно молил Бога, чтобы рядом с ним поселился какой-нибудь близкий человек, общение с которым могло бы принести утешение. Действительно, Матерь Божия смилостивилась и послала ему отца Андрея, впоследствии игумена обители святого Павла. Отец Андрей, по природе склонный к безмолвию, также стремился жить в пустыне. Итак, он пришел к нашему подвижнику и довольно долгое время жил в качестве его ученика, а отец Герасим получил утешение. Брат от брата помагаем, яко град тверд и высок³⁹⁸. Так случилось и с этими двумя отцами: один помогал другому в житейских и духовных делах.

«Однажды после обычной службы, – рассказывает отец Андрей, – я пошел совершить свое правило и побыть в уединении. Вдруг слышу стук в мою дверь. Я подумал, что меня зовет старец Герасим. Вышел, посмотрел вокруг – никого. Иду в его келлию и вижу, что он сидит на том же месте, где я расстался с ним.

– Старче, – сказал я ему громко (благословенный был слегка туговат на ухо), что это за стук был в мою дверь?

– Не беспокойся, – ответил мне он. – В другой раз, если услышишь, что стучат, не открывай. Это „мастер» (т. е. диавол) стучит. Когда я постучу в твою дверь, то позову тебя: „Молитвами святых отец наших... это я, старец. Открой».

В другой раз приснопамятный старец послал меня в Лавру. Недалеко от Студеного источника я увидел в лесу каштаны, слоем покрывавшие землю. Мне пришла в голову мысль наполнить ими свою котомку (она у меня была большая, вмещала больше 60 кг) и отнести их в нашу каливу в скиту святого Василия, а затем снова отправиться в Лавру. Так я и сделал. Когда я вернулся из Лавры и поджарил каштаны, старец Герасим позвал меня и сказал: „Хорошие каштаны, отец мой. Возьми тарелку и отнеси это благословение соседу... Одну – одному, другую – другому... Всем отцам».

Немного каштанов осталось и нам. У блаженнейшего было милостивое сердце. Он искренней любовью любил старцев-подвижников. Точно так же он поступил, когда мы получили два мешка муки, и я испек в нашей печурке вкусный хлеб. Он послал меня раздать по еще теплой буханке в каждую каливу скита».

Благословенный старец, расточи, даде убогим³⁹⁹, в то время как сам жил в большой бедности и лишениях, так что в своих письмах старцу Феодосию из монастыря святого Павла часто просил прислать в качестве милостыни одежду или обувь.

Совершенное нестяжание освобождает монаха от материальных и житейских забот. Он становится деревом высоким и плодоносным⁴⁰⁰.

В 1940 году, после объявления войны и вступления немцев на территорию Греции, отец Герасим работал переводчиком в Карее, а также в военном городке захватчиков, располагавшемся на оконечности Афонского полуострова, около румынского скита Иоанна Предтечи. Безупречное знание немецкого языка, равно как и прочие таланты и добродетели отца Герасима, очень помогли Афону в эти критические часы и во все время немецкой оккупации. Прежде всего он, по благословению Священного Кинота, переводит письмо самому Гитлеру, в котором отцы, подчеркивая главным образом исключительность монашеского государства на Афоне, чья история насчитывает много веков, и безмолвие подвижников, пребывающих в молитвах и постах, просят того взять Святую Гору под свое покровительство. Это был, наверное, единственный случай, когда дикий и бесчеловечный Гитлер смягчился.

Отец Герасим, безмерно любивший Удел Божией Матери, занял место переводчика не без Божественного Промысла. Главная его забота в час испытаний состояла в том, чтобы обеспечить неприкосновенность Афона. Что же касается немцев, то он всегда помнил: «Блесни (Господи) молнию и разженеши я»⁴⁰².

В письме старцу Феодосию от 26 ноября 1940 года отец Герасим называет итальянцев трусливым и лишенным мужества народом, в другом письме выражает свою боль в связи с жертвами несчастной Кефалонии.

Одним из самых болезненных последствий немецкой оккупации была нехватка продовольствия, отсутствие даже хлеба насущного, отчего страдали и некоторые из афонских старцев – бедные, неимущие подвижники, у которых, конечно, никогда не было запасов муки. Они всегда жили в сознательных лишениях, питаясь горсткой сухарей, не заботясь ни о чем, подобно птицам небесным⁴⁰³. Об этих смиренных созданиях Божиих, пустынных птицах духа, старец писал отцу Феодосию.

Отец Феодосий был тогда послан в Карею в качестве распорядителя Министерства продовольствия, которое помогало неимущим и нуждающимся. Именно тогда, когда отцу Феодосию пришел в голову помысл, что он напрасно разрывается между многими заботами и хлопотами, отец Герасим послал ему 5 ноября 1946 года удивительное письмо: «Твое дружеское письмо от первого числа я получил, и оно очень меня обрадовало. Я увидел в нем, что ты, насколько это от тебя зависит, пылко стремишься оказать поддержку нашим братиям, святогорским старцам, которые уже сейчас начали ощущать нехватку продовольствия... Поверь, брат мой, что этот порыв вложила в твое сердце Предстательница и Матерь наша, Госпожа Богородица, наша всегдашняя Кормилица. Ты пишешь, что тебе следовало бы затвориться где-нибудь и плакать о грехах своих, а не брать на себя стольких забот и так много помогать другим. Но я напомню тебе о том, что ты, конечно же, и сам знаешь: не существует лучшего лекарства для избавления от грехов наших, нежели милосердие. Святой Иоанн Златоуст наставляет нас, говоря: „Даже если у тебя много грехов, оправданием твоим будет милосердие, ибо оно требует у Владыки должного и держит в руках свидетельство в свою пользу». Далее он пишет: „Дай бедному, и, если ты будешь безгласен, тысячи уст оправдают тебя». И еще: „Милосердие есть очищение души"».

Исполненный любви, милосердия и добрых плодов⁴⁰⁴, отец Герасим напоминает в своих письмах о всех нуждающихся и неимущих, о румынских старцах из обители Иоанна Предтечи, о подвижниках из Виглы и Кавсокаливии. Часто на его письмах стоит характерная подпись: «Герасим монах, недостойный называться монахом». Натура утонченная, он еще более источил себя резцом труда и болезни. В монастыре Великой Лавры отец Герасим оставил о себе наилучшие воспоминания. Приснопамятный игумен Лавры архимандрит Афанасий рассказывал нам: «Отец Герасим был самоотверженным человеком. Жизнь в пустыне тогда была суровой, не то что сейчас, когда существует множество утешений. У него был бескорыстный, благородный и кроткий характер».

Отец Филипп из Лавры добавляет: «Он регулярно приходил навестить нас. Это был монах с полным пониманием своего служения. Он спас моего старца Амвросия, заступившись за него перед немцами: „Такого человека Божия и обвинять в саботаже!» Отец Герасим спас и десять других отцов, против которых немцы выдвинули обвинения».

Во время оккупации он, в силу своих обязанностей переводчика, вынужден был постоянно перемещаться между Лаврой и скитом святого Василия, пока не обосновался спустя несколько лет в пещерной келлии святого Афанасия, предоставленной ему Великой Лаврой. Там отец Герасим жил затворником, исполняя свое постоянное «правило»: безропотно перенося страдания и мучения, причиняемые многими болезнями, которые постоянно давали о себе знать.

Эта пещера получила имя святого Афанасия Афонского, так как святой часто приходил сюда ради молитвы и безмолвия. В ней находятся две маленькие церкви и одна келлия. Мысленное присутствие основателя Великой Лавры, учителя и наставника, славы Афона, предстателя и нежно любящего отца всех святогорских монахов, придавало новому насельнику сил для его суровых, сверхчеловеческих подвигов.

В этой пещере подвижника однажды посетил отец Феоклит из Дионисиата. Стояла зима, но день выдался солнечный. Он нашел отца Герасима снаружи греющимся на солнце. Тот рассказал ему между прочим следующее чудесное происшествие: «Выпало много снега, брат, и я сидел в пещере. Вдруг я услышал птичку, которая, не прерываясь, чирикала снаружи, призывая меня со странной и непонятной настойчивостью. Это заставило меня выйти наружу. И именно в тот момент, когда я вышел посмотреть, почему так расшумелась эта птица небесная, со свода пещеры, отколовшись, упала огромная глыба, которая раздавила бы меня, останься я внутри. Я восславил Бога и Пречистую за Их заступничество и предстательство».

Только тот, кто посетил Святую Гору и изучил творения преподобного Исаака Сирина, может понять, как велика добродетель терпения. Когда кто-либо постригается в монахи, афонские старцы дают ему лаконичное, но содержательное напутствие: «Доброго терпения». Беседуя между собой, они украшают свою простую речь призывом: «Терпение, терпи». Когда они пьют воду, то крестятся и опять молятся любезной им молитвой. Что касается мулов, этих необходимых и симпатичных животных, служащих средством передвижения и перевозки, то, нагружая их, святогорские отцы опять-таки призывают к терпению, говоря, например: «Потерпи, Кицо »; «Потерпи, Арапи».

«Всякое тесное обстоятельство и всякая скорбь, – пишет святой Исаак Сирин, – если нет при них терпения, служат к сугубому мучению, потому что терпение в человеке отвращает бедствия, а малодушие есть матерь мучения. Терпение есть матерь утешения и некая сила, обыкновенно порождаемая широтою сердца. Человеку трудно найти эту силу в скорбях своих без Божественного дарования, обретаемого неотступностью молитвы (Господи Иисусе Христе, помилуй мя) и излиянием слез».

На Святой Горе все напоминает о терпении: многочасовые службы, бесконечные бдения, повседневные послушания, рукоделие, брань против бесов, испытания со стороны людей, крест внутреннего послушания, крест болезней. Все это способствует возрастанию этой драгоценной добродетели.

Терпеливое несение креста болезней стало для отца Герасима хлебом насущным. Благословенный старец терпел терпением Иова, терпением, подражающим Христу. Терпения убогих Твоих не забуди до конца⁴⁰⁵. Но гораздо более достойным восхищения было то, что он соединял терпение со славословием Господу Благодетелю. Отец Герасим благодарил Бога, так как видел в болезни благодеяние. «Слава,– пишет он в одном из своих писем, – Тому, Кто печется даже о муравье».

Вот как он сам описывает эти переживания в своих письмах отцу Феодосию:

«...Еще шесть-семь дней, и я закончу виноградолечение. Надеюсь, что с помощью Божией я смогу восстановить свои утраченные силы, и придет в норму работа сердца, от которого я, сделавшись сердечником, теперь страдаю гораздо больше, чем прежде» (письмо от 15 августа 1947 г.).

«...Итак, все болезни, посетившие меня прошедшей зимой, происходят от пагубной, коварной сырости пещеры, которая незаметно пропитала мое больное тело влагой, и сейчас я главным образом страдаю от боли в сердце и бронхиального аденита, который обнаружился у меня еще во время «испанки» и развивался затем... Но так как мне послал это Бог за грехи мои, да будет благословенно святое имя Его...» (письмо от 26 октября 1947 г.).

В письме одному молодому богослову о значении искушений в нашей жизни отец Герасим говорит с отеческой рассудительностью:

«...Господь, будучи Всеблагим, допускает, чтобы на нас нападали искушения (но не превосходящие меры наших сил), заботясь о пользе наших же душ. Итак, попросим Господа, чтобы Он даровал нам терпение в наших горестях и укрепил нас, а мы, немощные создания, исполняли бы пресвятую Его волю, всегда стремящуюся к очищению нашей души...

Помня, что эти искушения случаются с нами по попущению Божию и что они попускаются нам ради нашей душевной пользы, не будем безмерно печалиться об этом. Скорее, надлежит радоваться, зная, что они нападают на нас из-за любви Отца нашего Небесного, ради полного исцеления больных наших душ. „Убери искушения – и не будет спасенных». Ведь и апостол Иаков говорит нам: „С великой радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения»⁴⁰⁶».

Отец Герасим, сам страдавший и закаленный болезнью, как золото в горниле, мог утешить и поддержать других людей как при живом общении, так и в письмах. В одном письме к своему духовному чаду в Афины он пишет:

«...Я очень хотел бы узнать о болезни той девушки, которую, как Вы, наверное, помните, мы посетили... Я считаю, что она счастлива благодаря этой болезни, ей надо лишь терпеть и, если только это возможно, славословить Бога за те блага, которые Он уготовил для нее. Один святой сказал: „Когда ты болеешь, считай себя счастливым, что удостоился претерпеть испытание от Бога для своего душевного здравия». Другой же святой говорил еще: „Бог не радуется так никакой иной добродетели, чем когда кто-либо в болезни благодарит Его». И святой Петр Дамаскин говорит: „Мы должны благодарить Бога, так как Он дал нам болезнь как венец терпения"».

Вера в Промысл Божий стала главным переживанием отца Герасима. В своем письме от 1 октября 1953 года из монастыря святого Павла он подробно толкует о всеобъемлющем и благотворящем Промысле: «Слава Преблагому Отцу нашему Небесному, находящему разные средства и посылающему многие напасти, чтобы спасти нас, неблагодарных, и ввести в Свое Небесное Царствие. Мою же врожденную и, следовательно, неизлечимую болезнь сердца можно воспринимать как одну из таких напастей. Кроме того, поскольку Его доброта и милосердие безграничны, вместе с искушениями Он дает нам и облегчение, чтобы мы легче могли вынести их».

Чувствительную совесть старца, словно меч обоюдоострый⁴⁰⁷, язвило воспоминание о «совершенном им зле» и о «старых счетах», по которым, как пишет он сам, теперь настало время платить.

«Для меня большое утешение чувствовать, что все эти страдания происходят от любви сострадательного Бога, пекущегося о пользе душ наших, и особенно тех, которые, как я, так же сильно опечалили и прогневали Его в этой жизни. Да будет благословенно и препрославлено пресвятое имя Его, приуготовившего разнообразнейшие лекарства ко спасению человеческому. „Отец мой ...делает, и я делаю»⁴⁰⁸, – говорит Он нам в Своем Евангелии. Над чем же Они трудятся, если не над спасением душ людских... Так будем же всегда помнить святые слова Евангелия: „...и волос с головы вашей не падает без воли Небесного Отца вашего»⁴⁰⁹.

Восславим же Небесного Отца нашего, Который попущением таких зол (это мы, неразумные, называем их так) стремится только к одному: терпением, которое надлежит нам проявить» приблизить нас к Себе... Об этом говорит некий святой: „Ведающий и знающий истину исповедуется Богу не воспоминанием о совершенном, но терпением находящих скорбей». Другой же святой говорит так: „Нужно знать и то, что существуют три вида богопочитания, которыми человек может спастись. Первый – не грешить, второй – согрешив, терпеливо переносить находящие скорби, третий – сокрушаться об отсутствии в себе терпения...»

Святитель Афанасий Великий спросил у святого Нифонта:

– Отче, разве помогает человеку болезнь?

И преподобный Нифонт ответил ему так:

– Как золото, когда его плавят в огне, освобождается от примесей и выходит очищенным, точно так же и человек, если он в болезни своей благодарит Бога, освобождается от грехов своих».

Так уже было сказано и как сам отец Герасим рассказывает в своих письмах, его донимали симптомы многих болезней, угрожавших здоровью, состояние которого ухудшалось в пещере святого Афанасия день ото дня. Однажды, во время острейшего кризиса своей болезни, монах попал в больницу Лавры. Оттуда он написал об этом отцу Андрею в монастырь святого Павла, прося его: «Приди, брат, и забери меня».

Тогдашний игумен монастыря святого Павла, Серафим, старался всевозможными способами ухаживать за больным и облегчить его состояние. Все считали его братом этого монастыря. Однако сильно пошатнувшееся здоровье вынудило отца Герасима уехать в Афины, чтобы там лечиться и восстановить силы. Это было в 1950 году. Но душевная боль монаха была сильнее телесной, так как он покидал столь дорогое ему безмолвие, спокойствие и тишину афонской жизни.

Он лечился в доме своей сестры, находившемся в квартале Киприаду. Мног мир любящим закон Твой⁴¹¹. Мир... который превыше всякого ума⁴¹², плод Святого Духа и безмолвия, светился на его лице, и это могли видеть все. Кроткий, ласковый, приветливый, любезный, он легко и естественно исполнял пастырское служение, даже когда сам не предполагал этого. Толпы верующих христиан приходили к нему, чтобы получить его благословение и унести с собою его слово благо⁴¹³. Двадцать пять лет аскетической жизни сделали убеленного сединами старца-пустынника «таинственным виноградником».

Чаще, чем вокруг чего-либо другого, его беседа вращалась вокруг главного стержня духовной жизни христиан, будь то монахи или миряне, – вокруг молитвы.

«Молись – повторял он многим, кто приходил повидать его, – непрестанно молись этой великой молитвой: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя“. Но, когда читаешь эту молитву, следи, чтобы она проходила через твое сердце, словно нож».

Следуя учениям других отцов и основываясь на духовном наследии старца Каллиника, отец Герасим сам жил согласно «Добротолюбию» и учил других непрерывной молитве. Его изречение: «...следи, чтобы она проходила через твое сердце, словно нож», – на языке «Добротолюбия» означает: «Сосредоточь ум в сердце своем». Молитва должна сопровождаться вниманием и трезвением. Эта встреча ума и сердца порождает сочувствие, умиление, сокрушение, боль, страх, любовь к Богу, слезы и соединение всех сил души ради одной цели – единения с Господом Богом.

«Добродетели, – пишет святой Григорий Палама, – поскольку они уподобляются добродетелям Божиим, делают человека способным воспринимать Божественное, но еще не соединяют с ним. Однако сила молитвы действует священным образом и тем самым действенно возвышает человека и соединяет его с Божественным, так как молитва есть связь словесных тварей с Богом. Конечно, это происходит лишь тогда, когда молитва горячим умилением, выжигающим страсти, поднимается выше действия страстей и разнообразных помыслов, поскольку невозможно единение Бога со страстным умом».

То, что отец Герасим оказался в то время в Афинах, имело и некое домостроительное значение, ибо ему, согласно замыслу Божию, следовало в доступной форме передать народу усвоенный им православный святоотеческий опыт.

Но чем дольше отец Герасим пребывал вдали от Удела Пречистой, тем сильнее он чувствовал себя рыбой, вынутой из воды. Душа монаха изнывала от тоски, он мечтал о желанном дне возвращения: ...когда прииду и явлюся лицу Божию?!⁴¹⁴

Такая возможность представилась совершенно неожиданно, накануне праздника святых апостолов 1953 года. Старцу сообщили, что богословский факультет Афинского университета планирует совершить паломничество на корабле на Святую Гору. Отец Герасим попросил, чтобы и его взяли в эту поездку. Радости его нельзя было описать.

Это было незабываемое путешествие. Отец Герасим стал центром притяжения всех студентов. Он с волнением смотрел на молодых людей, посвятивших себя Христу. На корабле была отслужена вечерня святым апостолам и совершена Божественная литургия. «Студенты пели, – напишет он позже в одном из своих писем, – с таким умилением, что нам казалось, будто на корабле находятся ангелы небесные, поющие и празднующие вместе с нами».

Вот показалась на горизонте коническая громада Афонской горы. Отец Герасим вернулся на любезную ему духовную родину вместе со своей неразлучной спутницей – сердечной болезнью. Теперь ни пещера святого Афанасия, ни скит святого Василия не подходили для его жизни. Куда отправиться? «Скажи мне, Господи, путь воньже пойду...»⁴¹⁵ – горячо молился он. И Господь указал монаху путь, вновь приведший его к дорогому ему общежитию – монастырю святого Павла, где старцу предстояло провести свои последние годы в мире и покаянии.

Для тех из наших читателей, которые, быть может, незнакомы с монастырем святого Павла, мы расскажем о нем в двух словах.

Общежительный монастырь святого Павла расположен в западных предгорьях Афона, около бурного потока, текущего с его вершины, среди дикой и величественной природы.

Почти весь год, за исключением нескольких дней, снег покрывает глубокие складки вершины Афона. Поэтому мы с полным основанием можем назвать монастырь святого Павла заснеженным.

Предание говорит, что монастырь был основан в X веке святым Павлом Ксиропотамским в последние годы его жизни, потому что подвижник искал большего безмолвия, не находя его среди забот в первом своем монастыре – Ксиропотаме. Святой Павел был царевичем, сыном императора Михаила Рангаве. Сколько царей и их детей в ходе истории покидали суету мирскую, променяв царские почести на простую и скудную монашескую жизнь!

По-видимому, святой Павел вначале основал небольшую обитель, которая просуществовала до XIV века. Монастырь перестроили два его родных брата: Герасим и Антоний, воздвигшие красивые постройки и передавшие ему различные метохи. Монастырь Ксиропотам признал независимость и самоуправление монастыря святого Павла с тем условием, что, если тот когда-либо запустеет, его имущество перейдет в ведение материнской обители.

После времен упадка и исторических злоключений благодетелем и преобразователем монастыря стал архимандрит Анфим Комнин, известный как друг патриарха Григория V и молдовского господаря Михаила Сутсу. Архимандрит Анфим занимал пост игумена с 1816 по 1820 год. Он вдвое расширил постройки, построил высокую северную стену и колокольню, заложил основание нового кафоликона.

В 1839 году монастырь святого Павла был преобразован в общежительный, а игуменом его стал иеромонах Стефан из Дионисиата.

Первый кафоликон был построен в XV веке сербским деспотом Георгием I Бранковичем в честь святого великомученика Георгия, которого и до сих пор особенно почитают насельники монастыря. Быть может, остатком этого древнего храма является церквушка, расположенная на скале, на северном склоне горы. Новый же кафоликон был освящен в честь Сретения Господня. В нем находится мраморный иконостас, а также колонны и кивоты из афонского, тинейского и пентелийского мрамора. Над его завершением с великой ревностью и любовью к благолепию трудился игумен Софроний Каллигас, уроженец Кефалонии.

Среди монастырских реликвий выделяются две больших частицы Честно́го Древа, частица мощей святого Григория Богослова и честны́е дары волхвов в двух ковчежцах, подаренные сербской царицей Маро.

Эта благочестивая царица пожелала сама отвезти честные дары волхвов в монастырь. Она торжественно сошла с корабля в монастырской гавани и пешком направилась к обители, отстоящей от моря в получасе ходьбы. Но еще задолго до этого был установлен запрет для женщин вступать на Святую Гору. Итак, когда царица прошла довольно далеко, достигнув уже половины пути, ее остановила величественная Женщина, преградившая ей дорогу.

– Кто ты, – сказала Она, – что осмелилась вступить в Мой Удел?

– Я сербская царица и несу честны́е дары волхвов.

– Царица здесь Я, и поэтому возвращайся обратно.

И эта Женщина, сиявшая божественной красотой и славой, стала невидимой. Это была Сама Пресвятая Богородица! А царица Маро пала на колени, поклонилась, прося прощения, отдала честны́е дары отцам и вернулась обратно. Ца месте, где случилось это чудо, воздвигли часовню, которая стоит и по сей день.

«Закрытость» Афона для женщин – это традиция, идущая из глубины веков и являющаяся одним из основных условий безмолвной, превыше слова, святой и надмирной жизни монахов. Сколько бы ни нападали на этот запрет, считая его проявлением средневекового духа, он остается защитной броней, надежным покровом, охраняющим суть монашеского жития. Именно он сохраняет росу Святого Духа, так что плоды Его могут быть выношены вдали от потока разнообразных искушений, свойственных человеческой природе. Он вызывает уважение к Святой Горе, особенно важное в наше время, когда человек, гонимый неодолимой психологической потребностью, ищет безмолвия и надеется обрести собственную потерянную душу за пределами мира потрясений и волнений. Закрытость Святой Горы для женщин не является унижением женщины. Афонские отцы почитают Пречистую Владычицу нашу Богородицу, первую Женщину мира и Матерь Божию, в Ее богоблагодатном образе, воздавая каждой женщине ту честь и достоинство, которые ей определил Творец. Однако монашеская жизнь является и зовется ангельской. Поскольку же человеческие чувства берут верх и порабощают владычественный ум, пока не сделают его бессильным, и поскольку «от смотрения происходит влечение», то этот запрет оказывает большую помощь в деле сохранения нетленности монашеских обетов. В нем заключена забота отцов-пустынников в борьбе за чистоту и вышеестественное житие среди божественных явлений. Подобный запрет установлен и в других обителях, расположенных за пределами Святой Горы. Точно так же некоторые женские монастыри закрыты для посещения мужчинами, и этот запрет установлен по тем же самым духовным причинам.

В благословенной атмосфере общежительного монастыря святого Павла отец Герасим нашел полное утешение и покой. Братия монастыря уважала и почитала старца, заботясь о всех его нуждах.

Известно, что, почти с самого момента прибытия отца Герасима на Афон, обитель святого Павла была для него своим монастырем, привычной средой обитания. С давних пор он с особенным расположением относился к отцам из монастыря святого Павла, так случилось, что большинство из них происходило с Кефалонии. Связь старца с этим монастырем была столь тесной, что многие считали его монахом этой обители. Теперь Господь соблаговолил, чтобы он был сопричислен к братии монастыря и прожил в этой теплой, полной любви обстановке последние пять лет своей жизни.

Несмотря на лекарства и надзор афинских врачей, болезнь его прогрессировала. Но он говорит: «Слава Богу за все» – и с особою ревностью пишет теперь это Златоустово слово, тогда как каждый шаг приближает его к Царствию Небесному. Возрастает его терпение и вместе с ним – славословие и благодарность своему Благодетелю.

«Я не нахожу слов, – писал отец Герасим в письме, – чтобы возблагодарить Господа нашего, Который освободил меня от суеты мира сего, хотя я до сего дня так и не смог достойно ответить на столь великие благодеяния Всеблагого Бога. Поэтому прошу Вас молиться, чтобы Господь наш, прежде чем я уйду в мир иной, пусть даже на исходе моей жизни, удостоил меня благоугодить Ему».

Он окидывает взглядом прошлое, ясными душевными очами видит суетность мира, ощущая, что «все человеческое – тщета и не существует после смерти». Он слышит и истинные слова предвечного Бога: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?»⁴¹⁷.

Вместе с этим подвижник обдумывает и взвешивает ценность монашеской жизни, этой жажды и сердечной любви, «сводящей с ума»⁴¹⁸ создания Божии. «Что это за жажда, – пишет он одному молодому человеку, – эта забота, которая заставляет тебя беспокоиться о спасении своей души? Только свыше, брат мой, посылается нам такой дар, – нам, отягченным грехами и неблагодарностью, – и это не что иное, как призыв, которым наш Небесный Отец влечет нас к исполнению Своей воли. Иногда Он зовет душу, внушая ей страх наказания, иногда же посредством Своей сладчайшей любви побуждает нас, даже и вопреки нашей воле, идти вслед за Ним. Это та любовь, которую Он вселил в души Своих созданий, так что те, словно сумасшедшие, спешат за своим Творцом, как жаждущий олень⁴¹⁹, и подчас забывают самих себя. Тогда весь мир, со всеми его наслаждениями, кажется им невыносимой ношей, так что они удаляются от мира, чтобы уже не рассеиваться, но получить возможность любить сладчайшего Бога и служить Ему днем и ночью...».

Пять лет, проведенных в монастыре святого Павла, были для отца Герасима лучшим приготовлением к великому отшествию.

Всех, кто посещал старца, привлекали его мирный облик и мудрые речи. Архимандрит Парфений, игумен монастыря святого Павла, видевший отца Герасима при жизни, говорит: «Я помню его по монастырской богадельне. Я был тогда молод. Он ласково посоветовал мне: „Учись молиться, дитя мое, много молиться», – и подарил прекрасную книгу о молитве святого Иоанна Кронштадтского. Это был человек стальной воли».

Несмотря на помощь лекарств и заботы отцов, больное и уставшее сердце старца в последний раз заставило его слечь в постель. Тем не менее душевная сила подвижника осталась непоколебимой, а его таинственная жизнь получает еще большее напряжение. «Он каждую субботу причащался боготворящих Владычных Тела и Крови и просил почаще совершать над ним Елеопомазание», – подтверждает тогдашний игумен архимандрит Серафим.

Такова была духовная подготовка старца к переходу на небеса, пока 30 января 1957 года, на праздник Трех Святителей, не наступил самый день ухода. Вечером отец Герасим попросил причастить его Пречистых Таин, затем попрощался с братиями, находившимися вокруг него, сотворил крестное знамение и в три часа после полуночи отдал свою святую душу в руки Божии. Праведных души в руце Божией⁴²⁰, во Господе мзда их⁴²¹ и упование их безсмертия исполнено⁴²². Душа монаха, сопровождаемая ночными славословиями отцов трем величайшим светочам Церкви, как благоухающий фимиам устремилась к престолу Божию, чтобы вечно радоваться в сонме святых.

Все, кто близко знал старца Герасима, не могли не почувствовать исключительности дарований этой выдающейся личности. Все они могли бы рассказать о духовном величии этого человека.

Мы хотели бы закончить это краткое жизнеописание, приведя высказывания некоторых людей науки и мужей духа, которые могли бы стать завершающими штрихами, способными еще больше оживить портрет старца.

Известный литератор Захария Папандониос в 1928 году приехал на Святую Гору с большой долей предвзятости, любопытства и неверия. Однако он познакомился там с отцом Герасимом и по возвращении написал специальную статью в газету «Свободная трибуна» (от 28 октября 1928 г.) под заглавием «Сумасшедший шаг. Наука в рясе», рассказывая о живущих в великом молчании подвижниках, чье имущество помещается в заплечном мешке.

«...Кто-то, наверное, скажет, – писал он, – что необразованность и невежество являются первым условием для совершения этого сумасшедшего шага. Но нет. Живут на Афоне и ученые, которые настолько смирили самих себя, что стали более чистыми, чем сами пустынники, и более пылкими в своей вере.

В Карее я познакомился с одним химиком, господином Менайасом, получившим диплом политехнического института в Цюрихе, который сначала занимался своей наукой в Египте и в Афинах, а затем, будучи еще молодым человеком, удалился на Святую Гору. Сейчас он подвизается в отдаленном скиту, в семи часах пути от Карей. Отцу Герасиму (так его теперь зовут) еще нет и сорока. Он ведет на редкость строгую аскетическую жизнь, позабыв обо всякой материи и отказавшись от нее, вопреки своей химии. Каждый, кто перемолвится с ним хоть парой слов, убедится, что этот человек, скромного вида, с большими глазами и лицом, проникнутым религиозностью, действительно совершил „сумасшедший шаг».

Однажды днем мы поднимались на Карейские высоты, и отец Герасим рассказывал мне о своем подвижничестве, а я спросил его, как он свел счеты с химией.

– Химия – это наука, – отвечал он, – которая изучает некоторые законы природы. Но что она знает сверх них? Если она сочтет, что нет ничего, кроме природных явлений, какими они предстают перед нами, то тем хуже для нее.

– А мир?

– Что мир! Я видел его два года тому назад, когда ездил повидать свою семью. Я не изменил своего мнения о нем. Это счастье – жить подальше от его алчности.

Отец Герасим, сидя на пригорке, смотрел на пустынный Афон, тоскуя по диким Катунакам и своему скиту. Здесь же он принимал своего брата, известного инженера-электрика, раньше возглавлявшего электротехнический отдел в Министерстве связи, который приехал погостить на несколько дней. Двое ученых часто отправлялись в далекие прогулки. Это были два противоположных мира. Но мне кажется, что каждый из них уважал убеждения другого».

В одной из глав своей книги «Святая Гора» тот же скептически настроенный Папандониос вспоминает отца Герасима и его непреклонную веру в Промысл Божий. Он пишет: «Фармацевт Вальсамакис неожиданно продал больницу, которую держал в Кефалонии, приехал на Афон и стал подвижником на Катунаках. С собой он привез лекарства, чтобы предоставить свою науку в распоряжение старцев. „Брось это, – сказал ему старец каливы. – Зачем нам пользоваться лекарствами? Это неверие в благодать». И тот бросил.

Того же мнения, что этот старец и фармацевт, держится и их сподвижник отец Герасим, получивший в Цюрихе диплом химика. „Я не верю в лекарства, – сказал он мне. – Лекарства создает химия. Это наука, и исследует она только некоторые законы природы. Но она не знает, что стоит за ними... Правильно поступил мой брат, что не занимается больше лекарствами. Если бы мы принесли сюда свою науку, он был бы фармацевтом, а я химиком, и мы всё еще блуждали бы среди видимых явлений. Но мы пришли сюда затем, чтобы приблизиться к Причине всего!"».

Американец греческого происхождения профессор К. Каварнос пишет в своей книге «Причалившие к Богу» об отце Герасиме, чей образ произвел на него незабываемое впечатление. Он приводит слова самого старца о его обращении к Церкви: «В юности я был безразличен к религии. Однако в последние годы моего студенчества я начал увлекаться телепатией, медиумизмом и другими психическими явлениями, в результате чего глубоко убедился в существовании души и духовного мира. Я не очень интересовался тем, какова их подлинная природа. Существенным для меня было то, что они существуют на самом деле. Позже меня настолько увлекла вера, что я ушел на Афон, хотя мои брат и мать отговаривали меня. Некогда, когда я был в Швейцарии, то влюбился в одну молодую немку. Я так сильно ее любил, что хотел постоянно на нее смотреть и все время, даже во сне, видел ее перед собою. Но после того, как меня увлекла вера, любовь моя перешла на Бога. Я полюбил Бога больше, чем любил ее. И желанием моим стало жить созерцательной жизнью монаха, целиком посвященной служению Ему».

Архимандрит Софроний (Сахаров), духовный отец и игумен монастыря Иоанна Предтечи в Эссексе, в Англии, был крепко связан духовными узами с отцом Герасимом и поддерживал эту связь до конца. В своем письме от 4 июня 1955 года отец Софроний пишет ему: «...Ты много раз засвидетельствовал свою неуклонную благожелательность ко мне, недостойному твоего внимания. Господь благоволил соединить мое духовное существование с твоей молитвой и предстательством. И я в меру своих сил (или, лучше сказать, бессилия) стараюсь не казаться неблагодарным, чтобы ты, представ пред Господом, не постыдился из-за меня.

Всякое общение с тобою для меня радость, облегчение и утешение, насладиться которыми мне не позволяет моя жизнь.

Я хотел бы провести с тобой много времени, чтобы, по примеру святого Павла, представить на твое просвещенное суждение все, что я делаю и проповедую, – благовествование, проповедуемое мною... не напрасно ли я подвизаюсь или подвизался⁴²⁴. Ведь и этим, то есть своею проповедью, я занимаюсь по необходимости. Мое желание состоит в том, чтобы быть в безмолвии вместе с тобою и под твоим присмотром, как и в прежние времена, когда мы (ты, всегда любимый мною во Христе отец Андрей и я, убогий) втроем обошли святой Афонский полуостров в поисках безмолвного уголка. Господь, однако, не благоволил к нам в этом деле».

В том же письме отец Софроний приводит впечатления одного швейцарского интеллигента, по фамилии Брюшвайллер, который, посетив отца Герасима в монастыре святого Павла, пишет об этом отцу Софронию:

«... Я очень рад, что смог провести долгие часы с этим святым человеком. Каждый раз, уходя от него, я чувствовал в сердце своем мир, наполнявший все мое существо. Он беседовал со мною о молитве и о том, как должно жить в любви. Я поистине благодарю Господа, позволившего мне встретиться с таким человеком. Он по-дружески отнесся ко мне и, в частности, показал святые мощи, хранящиеся в монастыре, чтобы я смог поклониться им. Он даже взял кусочек ваты, дотронулся им до всех мощей и попросил меня передать его Вам. Я сделаю это в мой ближайший приезд.

Отец Герасим сейчас сильно ослабел из-за своей сердечной болезни и почти не выходит из келлии. В то же время он счастлив и постоянно пребывает в молитве, которая непрестанно исходит из его сердца».

Архимандрит Илия Мастрояннопулос в своей книге «Святые образы современной Греции» говорит справедливо и точно: «Его (т. е. отца Герасима) история не совсем типична. Она указывает на тайные тропы, которыми Божественная благодать ведет тех, кого хочет привлечь к себе...

Сияющая личность отца Герасима постоянно была светильником, озарявшим врагов и друзей, чужих и своих, монахов и мирян...

Со всеми он был прост и сдержан... Его доброе сердце всегда распространяло на всех собеседников свое, исполненное небесной прохлады, благородство... Он всегда был ласковым и кротким. Любовь его была столь глубокой и всеобъемлющей, что заставляла вспомнить о людях апостольских времен».

Наш досточтимый и приснопамятный старец Херувим описывает в книге «Из Удела Божией Матери» свою встречу с отцом Герасимом:

«...После изнурительного пути я уже приблизился к цели своего путешествия, когда вдруг хлынул сильный ливень. Чтобы укрыться от него, мне пришлось постучать в ближайшую каливу. Я был поражен, когда увидел перед собою прославленного монаха отца Герасима Менайаса... Я видел его впервые. Слово, любовь, обхождение этого человека поразили меня... В его лице я обрел ученого, подвижника, ученика старца Каллиника Исихаста, мужа умной молитвы, которого почитала и уважала вся Святая Гора».

В качестве заключения этого повествования мы сочли полезным привести несколько страниц, посвященных величайшему Таинству Божественного Причастия, которые написаны пером и сердцем отца Герасима и свидетельствуют как о его библейском и святоотеческом кругозоре, так и о тонкости литургического чувства этой души, трепетавшей от Божественной любви:

«Спаситель наш Иисус Христос, понимая, что пришел час Его жертвы, прежде Своих страданий пожелал оставить нам величайшее доказательство Своей любви. Вот почему Он установил великое Таинство Божественной Евхаристии.

Проявление этой любви, показанное в последние минуты перед Его смертью, оказывает глубокой воздействие на сердца людские и является самым ценным даром. Точно так же люди в память о своей любви к родным и близким обычно оставляют им нечто в своем завещании.

А Ты, Иисусе мой, что оставил нам в воспоминание о Твоей любви, уходя из этого мира? Ты отдал нам всего Себя, оставил нам Свое тело, Свою кровь, душу Свою и Свое Божество. Одним словом, всего Себя, без остатка.

Итак, по справедливости некий святой назвал это Таинство Таинством любви, поскольку именно любовь подвигла Христа отдать нам всего Себя.

И если у нас возникнет некое сомнение в Его любви, пусть это Таинство будет твердой порукой в ее истинности, как если бы Избавитель, устанавливая его, сказал: „Души христианские, будьте внимательны к сему Таинству, чрез которое Я всего Себя отдаю вам. Обладая таким доказательством, вы больше не имеете права сомневаться в Моей горячей любви к вам».

Некий святой назвал Таинство Евхаристии любовью, которая превыше всякой иной любви, поскольку этот дар заключает в себе и все прочие дары Господа, то есть сотворение, искупление и славу вечную. Потому причащение – не только проявление любви Христовой, но и залог причастности к Царству Небесному, которое, как подчеркивает наша Церковь, Спаситель хочет даровать нам.

Пророк Исаия захотел оповестить весь мир о том исполненном любви, но невмещаемом человеческим разумом слове, которым Бог стремится привлечь к Себе любовь людскую⁴²⁵... Разве не будет казаться сумасшедшим, говорит святой Августин, кто скажет „ешьте мою плоть и пейте мою кровь»?

Когда Христос впервые заговорил со Своими учениками об этом Таинстве, некоторые из них не смогли поверить Ему и отошли от Него, говоря: „Как Он может дать нам. есть плоть Свою?“⁴²⁶.

Тем не менее необыкновенная любовь Христова осуществила то, о чем люди не могли и помыслить, во что не могли поверить. „Приимите, ядите“⁴²⁷, – сказал Он ученикам Своим и через них всем нам. К этому Он побуждает нас, обещая вступление в Свое Царствие: „Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную“⁴²⁸.

Наконец, к тем, кто не захочет участвовать в этом Таинстве, Господь обращается и с угрозой наказания⁴²⁹.

Все эти призывы, обещания и угрозы исходят из одного лишь горячего желания отдать нам Самого Себя в Божественном Причастии.

Но почему Христос так хочет, чтобы мы приняли Его в Причастии?

Это происходит потому, что Он желает и намеревается соединить нас со Своим Божеством.

В Божественном Причастии Христос соединяется с душой нашей, и сама душа соединяется со Христом. Соединение это абсолютно реально. Христос нигде не предстает столь нежным и любящим, как в этом Таинстве, где Он отдает Себя как пищу, чтобы сочетаться с сердцами верующих. В этой горячей любви Христос захотел соединиться с нами до такой степени, чтобы мы составляли с Ним одно существо.

О Божественный Женише душ наших, пожелавший, чтобы чрез Таинство Твоей любви наше и Твое сердца стали одним сердцем, неразрывно соединенными!

Подобно тому как Христос стремится соединить нас с Собою, и мы должны часто приступать к Святому Причастию, однако с благословения духовного отца, которому нам надлежит исповедоваться. Конечно, не может существовать никакого препятствия к постоянному причащению, если его одобрил духовный отец.

В этом мире нет ничего столь полезного, как Святое Причастие. Предвечный Отец поставил Христа Своим наместником и отдал в Его распоряжение все Божественные сокровища. Следовательно, когда Христос входит в душу через Святое Причастие, Он несет с Собою бесчисленные сокровища благодати, так что каждый может сказать, что с этим Таинством в него вошло все доброе.

Святой Дионисий учит, что Таинство Божественной Евхаристии является самым действенным средством для освящения души.

Через Святое Причастие мы освобождаемся от повседневных грехов и получаем защиту от грехов смертных.

Это Таинство зажигает в нас Божественную любовь. Бог есть Любовь. Это огонь, уничтожающий в наших сердцах склонность к земному, и этот огонь Божественной любви, принесенный на землю Христом, стремится только к тому, чтобы увидеть наши сердца охваченными ею.

Божественное Причастие столь сильно влечет нас к любви, что, получая его, мы становимся страшными для бесов.

Некоторые говорят: „Я редко причащаюсь, потому что чувствую, что слабо люблю Бога». Так что же ты, будучи холодным, удаляешься от Божественного огня? Напротив, поскольку ты холоден, тебе следует как можно чаще приступать к этому Таинству, если только ты действительно стремишься возлюбить Христа.

Когда человек болен, он тем более нуждается во врачах. Так и здесь: ради излечения нашей души мы должны как можно чаще приходить к этому Врачу.

Где-то говорится, что существуют две разновидности людей, которым надлежит часто причащаться: совершенным, чтобы сохранить свое совершенство, и несовершенным, чтобы достичь его.

Монах Герасим Менайас».