Слово в неделю мытаря и фарисея

Всяк возносяйся смирится; смиряяй же себе вознесется. Лк. 18:15

Если бы сердцеведец Бог не обнаруживал перед нами сокровенных тайн души человеческой и для нашего вразумления не открывал нам об этих тайнах своего праведного суда, то многие из нас были бы в опасности самообольщения, при воззрении на самих себя и свое внутреннее состояние. Тогда, быть может, не один нашелся бы между нами такой, который, по своему ослеплению, был бы совершенно убежден в своей чистоте и непорочности перед Богом, между тем, как ему надлежит подумать о всецелом покаянии и совершенном исправлении своего сердца.

Для предотвращения нас от такого пагубного самообольщения, слово Божие предостерегает всех и каждого самыми ясными и поучительными указаниями. Такова была слышанная нами нынешняя евангельская притча. Она предложена нашему вниманию именно с той целью, чтобы мы не заблуждались в рассуждении самих себя, чтобы ясно знали, когда и при каких качествах души человек бывает угоден Богу, и при каких расположениях своего сердца он идет прямо под Его гнев и осуждение. Войдем в ближайшее рассмотрение этой весьма важной для нас притчи и для своего духовного наставления уразумеем её смысл и силу.

Человека два, говорит евангельское сказание, внидоста в церковь помолитися: един фарисей, а другой мытарь.

Два человека выставляются на вид, и сравниваются между собой в одном деле молитвы, без сомнения, потому, что нигде так не раскрывается глубина человеческого сердца, как в молитве, и следовательно ни чем так ясно не обозначается сокровенный дух человека, как молитвой. Итак, будем смотреть, как и о чем молятся эти два человека, из которых один был фарисей, а другой мытарь.

Фарисей же став, сице в ceбе моляшеся: Боже, хвалу Teбе воздаю, яко несмь, якоже прочии человцы, хищницы, неправедницы прелюбодее, или якоже сей мытарь. Пощуся два краты в субботу (т. е. на каждую неделю), десятину даю всего, елика притяжу.

Молитва, с которой предстал пред Бога фарисей такова, что не вдруг разберешь её силу и свойство, не вдруг приметишь те причины, по которым она не принята Богом и осуждена. По видимому, она содержит в себе много удивительных качеств, свидетельствующих о высоком достоинстве молитвенника. Фарисей воздает хвалу Богу за то, что он не таков, как прочие люди: хищники, неправедники, прелюбодеи, что он сохраняет определенные законом посты и дает на храм Богу десятую часть из всего годового своего приобретения. Между людьми, которые часто унижают и бесчестят себя хищением, несправедливостью, прелюбодеянием и всякого рода, пороками, такой человек, каким является фарисей есть великая редкость! Остается при этом только то недоумение, не лжет ли этот человек, не говорит ли он о своих добродетелях по одному лицемерию и обыкновенному фарисейскому тщеславию? Но подозревать его в тщеславии, или лицемерии нельзя, ибо он молится в себе: фарисей, сказано, моляшеся в себе. Следовательно, он молился не для пустого тщеславия пред людьми, которым совсем были неизвестны сокровенные движения его души. Сомневаться в истинности его слов также не имеем права, ибо он беседует в тайне своего сердца пред Богом. Итак все говорит, что этот фарисей был человек необыкновенный не только в ряду других людей обыкновенных, но и в круге самых фарисеев, которых часто упрекал Спаситель в лицемерии и тщеславии ¹³⁷. Он говорил правду. За что же он осужден? Ответ получим тогда, когда разберем молитву фарисея с такой же строгостью, с какою он ценил дела других.

Первый недостаток в молитве фарисея представляется тот, что в ней не видно никакого благоговения пред величием Божиим, ибо фарисей ни чем не обнаружил его, когда пришел в храм, и только стал! Фарисей же, сказано, став сице моляшеся в себе. Ужели этот человек не нашел никакого другого знака к выражению своего молитвенного духа, кроме того, чтобы придти в храм – и только стать? Часто мы слышим упреки и пересуды на счет наружных знаков, которыми молящийся человек выражает свою внутреннюю молитву. В основании этих упреков лежит всегда одна мысль, что наружные знаки молитвы обесчещены и унижены фарисейским лицемерием, что при одном взгляде на них невольно приходит мысль о фарисейской низости, и что для отстранения самого подозрения в этой будто бы соблазнительной для других низости, лучше совсем не показывать себя человеком молящимся пред другими. Эти упреки имеют свою справедливость в приложении к фарисейскому лицемерию. Но справедливы ли они в приложении к человеку благочестивому нелицемерно, человеку, находящемуся под влиянием истинного – непритворного духа молитвы? Истинный дух молитвы не может скрывать себя на месте, посвященном для молитвы, чтобы не проявиться соответственными ему знаками. И для чего была бы эта скрытность в храме среди общего собрания людей молящихся? Для того, скажет кто-нибудь, чтобы не подать другим мысли о своем лицемерии и фарисействе. Но достигается ли эта цель, когда человек, скрывающий свою молитву на месте молитвы и среди общего занятия молитвой, наводит на себя подозрение в совершенном отсутствии молитвенного духа, чем отличались те же лицемерные фарисеи? Как будто отстраняет от себя ненавистное лице фарисея тот, кто стоит в храме без внешнего проявлении своей молитвы? Не отстраняет, ибо не так ли сделал и фарисей, когда пришел в храм – и стал! К чему же после сего и самое внешнее присутствие в храме того, кто опасается быть заподозренным здесь в лицемерии фарисейском? Для лучшего убеждения всякого сходства с лицом фарисея ему надлежало бы совсем ее показывать сюда лица своего и не находиться здесь! Люди, отказывающиеся разделять внешним образом общий дух молитвы, думают, что для них достаточно молиться только духом, что их умная молитва и без наружного проявления видна пред Богом. Так, без сомнения, мыслил и фарисей в ту пору, когда неподвижно стоял в храме! Он был несомненно убежден в том, что молится, и что хорошо делает, когда ничем не показывает своего молитвенного расположения пред другими. Как же он ошибся в своих расчетах! Ошибся он и в том, что думал остаться незамеченным в своей молитве между другими молящимися, ибо Сам Бог открыл другим, о чем он скрытно молился и какова была его тайная молитва? Рассмотрим ее!

Боже, хвалу Тебе воздаю, яко несмь якоже прочии человецы – хищницы, неправедницы, прелюбодее, или якоже сей мытарь.

Вникая в смысл и дух этой молитвы фарисея, нельзя не подивиться необыкновенной смелости этого человека, с какой он выставляет на вид Богу свои совершенства. Подумаешь, что этот человек пришел в храм не с тем, чтобы молиться, но чтобы хвалиться, чтобы сосчитаться с Богом за свои заслуги и достоинства! Не слышно в этой молитве ни одного слова о каких-нибудь человеческих немощах и недостатках, нет в ней никакого намека на то, чтобы этот человек поручал себя в чем- либо милосердию Божию; он является в храм как бы с тем, чтобы засвидетельствовать пред Богом свои единственные совершенства и напомнить Ему, каков он между другими, и какие имеет права на все Его награды и отличия перед прочими! В великой опасности поставляешь себя фарисей, когда ты осмелился предстать пред лице Божие с одними своими заслугами и совершенствами! Небезопасно хвалиться своими достоинствами и пред людьми, ибо, по мере нашей похвалы своими преимуществами пред другими, усиливается строгость суда других над нами. И найдется ли между людьми такой совершенный человек, который спокойно мог бы выдержать со всех сторон свою оценку пред людьми, и выйти из неё с похвалой? Не найдется! Потому-то лучше смиряться и пред людьми, чтобы не вызывать их суда над собой, чтобы сохранить мир со всеми.

Фарисей выставляется со своими достоинствами не на суд людей, но на суд Самого Бога. Ты знаешь, фарисей, свойство Бога твоего, по которому Он не терпит самопревозношения и гордости, ты слышал и знаешь мудрое правило предостережения, писанное в древнем законе: да хвалит тя искренний, а не твоя уста, чуждый, а не твои устне ¹³⁸; следовательно, ты легко мог понять и мысль новозаветную: не хваляй себе, сей искусен; но его же Бог восхваляет ¹³⁹. Ты не дожидаешься похвалы Божией, ты сам начинаешь хвалить себя пред Богом, не сознавая за собой никакого греха. Се аз суждуся с тобою, глаголет Господь, внегда рещи тебе не согреших ¹⁴⁰. Се Аз на тя горде, глаголет Господь Вседержитель, и падет гордыня твоя и разрушится и не будет возставляй ю ¹⁴¹. Знает все это фарисей, и с самоуверенностью мыслит в себе: Боже, хвалу Тебе воздаю, яко несмь, якоже прочии человецы! Посмотрим, как устоит он на той высоте, на которой поставил себя, и как оправдается его смелость.

Боже хвалy Тебе воздаю! Хвалить Бога должно, это священнейшая обязанность каждого человека. Но чтобы не погрешить пред Богом и в самой хвале Его, чтобы эта хвала была угодна Ему и приятна, нужно, чтобы она выходила из чистых побуждений и совершалась для святых целей, скрывающихся в самом Боге. Из каких же побуждений должна выходить наша похвала Богу, и когда она бывает Ему приятна? Тогда, когда мы рассматриваем Его благодеяния и милости, которые Он ниспосылает нам, или, когда представляем себе высочайшие Его совершенства, которые Он проявил в делах рук Своих. Воздавая Ему хвалу, мы в этом случае началом и концом её поставляем Самого Бога. Так ли поступил фарисей, когда начал свою молитву хвалою Богу? Нет, он только начал свою молитву этой похвалой, а потом перевел ее на самого себя, так что из его слов вышел не Бог славен, а он – фарисей. Hесмь, говорит он, якоже прочии человецы – хищницы, неправедницы, прелюбодее. Это-то и чудно для людей, каким образом между ними явился столь совершенный и высокий человек, каким выставляет себя фарисей? Фарисей умалчивает об этом и дает такой тон своей речи, что он велик и совершен своими собственными силами, тогда как известно, что всякое совершенство человеческое, всякая наша добродетель есть дело благодати Божией и более принадлежит Богу, нежели нам ¹⁴². Фарисей данные ему Богом силы присваивает себе, а потому и славу, принадлежащую Богу, относит к себе. Здесь этот человек, укорявший других в хищничестве, сам незаметным образом является хищником, присваивающим себе собственность уже не человеческую, но божескую!

Составив свою молитву из одних похвал самому себе, фарисей не избежал и несправедливости при оценке своих достоинств, ибо он совсем не ту избрал меру, которой нужно определять всякое достоинство человеческое. Есть мера законная, Самим Богом указанная для определения своих совершенств. Какая эта мера? Будите совершенни, якоже Отец ваш небесный совершен есть ¹⁴³. Фарисей как бы совсем забыл о совершенствах Божиих, и для собственного возвышения взял меру от несовершенств человеческих. Он указывает на хищников, неправедников, прелюбодеев, и, сравнивая себя с ними, думает, что он уже и велик, если не таков, как другие! Но если фарисей не был только хищником, не был обманщиком и прелюбодеем, то в чем же тут еще его достоинство? Для истинного достоинства человеческого требуется не только отрицание зла, но и украшение добродетелями положительными. В чем же состоят добродетели фарисея? Их еще не видно! Правда, фарисей указывает на свои посты и десятины. Но и пост имеет свое значение только в ограничении страстей и похотей плоти, следовательно, имеет достоинство отрицательное. Если фарисей был строгий соблюдатель постов, то, может быть, потому и не был прелюбодеем, как человек воздержный. Какие же в нем положительные добродетели? Остаются одни десятины. Но эти десятины не составляют и сотой части в рассуждении всего, к чему обязывает человека закон! Итак оказывается, что фарисей не так был богат добродетелями, чтобы можно было хвалиться ими, как чем-то необыкновенным. И все то произошло от того, что фарисей, как мы сказали выше, не ту избрал меру, которой надлежало бы ему измерить свои совершенства. Здесь тот, кто укорял других в несправедливости, и сам является неправедником в допущении неправильной меры, при оценке своих достоинств.

Много наговорил фарисей о своих совершенствах в тайной молитве, с которой предстал пред лице Божие, но все исчисленные им совершенства, при строгом разборе их, падают одно за другим. Остается за ним еще одно качество, именно то, что он не прелюбодей. Испытаем, поддержится ли и это его качество, и останется ли фарисей чистым человеком, несмотря на то, что он отделился от всех людей, когда сказал: несмь, якоже прочии человецы! Прелюбодеянием, по разуму св. писания, называется всякое пристрастное увлечете нашего сердца к чему бы то ни было – всякая излишняя, не умеренная любовь к лицу или вещи. Kто привязывается своим сердцем к какому-нибудь предмету до того, что его привязанность выходит из границ, определяемых законом, так что в сердце такого человека является излишество – преизбыток любви, тот уже прелюбодействует в своем сердце пред Богом. Фарисей, как можно видеть из содержания его молитвы, удержал себя от увлечения чуждой красотой и ни кем не пленялся. Но он засмотрелся на самого себя и увлекся своими собственными совершенствами, следовательно и в самом отделении от людей он был тонкий, скрытный пред Богом прелюбодей.

Таким образом, молитва фарисея принимает смысл обратный в отношении к нему самому. Если, по его словам, прочие люди хищники, то он является хищником уже не таким, как другие. Если прочие люди неправедники, то он несравненно больший неправедник. Если прочие люди прелюбодеи, то он гораздо скрытнейший и потому преступнейший прелюбодей в самом себе!

После сего можно понять, какова была молитва этого человека пред Богом? Это вовсе не молитва! Это одно дерзкое самохвальство, соединенное с осуждением других – осуждением, доходящим до обидной клеветы на лучшую часть людей, сохраняющих себя в чистоте и непорочности. По словам фарисея, нет людей добродетельных, все они хищники, неправедники, прелюбодеи, кроме его одного. Не обидная ли это клевета на многих из людей? Знаем между людьми Авраама, который радушно принимал странников и с любовью угощал их в своем приветливом жилище, следовательно, он не был хищником! Знаем между людьми Моисея, который от лица Божия издал закон для народа израильского, и о котором засвидетельствовал Сам Бог, как о верном рабе своем ¹⁴⁴. Следовательно, он не был человеком неправедным! Знаем между людьми целомудренного Иосифа, девственника – Илию, следовательно, они не были прелюбодеи. Почему фарисей забыл об этих великих людях, когда явился злым клеветником на всех людей? Нашлись бы, конечно, и в современном ему мире люди, которые могли бы поддержать честь человечества и удержать его от злоречия. Но фарисей забывает всех, только бы возвеличить себя одного. Обесчестив всех, он еще осмеливается хвалить Бога за то, что всё люди порочны, преступны, и только он один велик и совершен между ними!

Так пуста, так бессмысленна и оскорбительна была для Бога и людей молитва фарисея.

После надменного самохвальства, высказанного фарисеем в своей молитве, в каких светлых и величественных чертах раскрывается пред нами молитва мытаря, излившаяся из глубины его сокрушенного чувства в этих немногих словах: Боже, милостив буди мне грешному! Прекрасная, умилительная молитва! Сколько в ней силы и достоинства, при всей её наружной краткости?

Мытарь не примечает в себе никаких добродетелей, которые при всем множестве его грехов, без сомнения, нашлись бы и в нем, если бы он захотел искать их в себе. Но он не смотрит на свою светлую сторону, он остановился на одних своих пороках и преступлениях, при сознании которых вопиет: Боже, милостив буди мне грешному!

Занявшись рассмотрением своей худшей стороны, мытарь не представляет даже никакого оправдания в том, что было в нем порочного и преступного, а без сомнения и он мог бы сказать многое в свою защиту, как это делают почти все, преступающее закон Божий. Мытарь всякое самооправдание признал суетным и бесполезным, а потому предстоит пред лицом Божиим со скорбным чувством сокрушения о грехах своих, прося одного помилования себе: Боже, милостив буди мне грешному!

Обращаясь к милосердию Божию, мытарь исповедует при этом всю зависимость человеческого совершенства от одной благодатной помощи. Знает он, что и праведник стоит в добродетели не иначе, как при содействии этой помощи, не сомневается, что при этой помощи и он может изменить образ своей жизни порочной на жизнь чистую и святую, и потому всецело предает себя неисповедимым судьбам милосердия Божия, когда говорит: Боже, милостив буди мне грешнику! Взгляните на самый наружный вид молящегося мытаря, как он во всем не походит на фарисея!

Фарисей, пришедши в храм, занял в нем первое место, а мытарь, почитая себя недостойным, чтобы находиться в храме, стал на последнем его месте. Мытарь же, сказано, издалеча стоя.

Фарисей стоял пред лицом Божиим с челом высоко вверх поднятым, а мытарь не смел возвести своих взоров на небо: не хотяше ни очию возвести на небо. Следовательно, его очи были опущены долу, как человека самоосужденного.

Фарисей, почитая себя человеком духовным, не признавал нужным казаться пред другими молящимися, а потому, пришедши в храм, не обнаружил никакого знака своего благоговения к храму. Напротив, дух мытаря не вмещался в пределах своей духовности, неудержимо переливался на самую наружную его сторону, и был выше всех рассуждений, будут ли смотреть на него другие, или нет, и какой произнесут о нем суд? Воображая себя как бы на суде Божием, и почитая себя достойным всякого наказания, мытарь сам упреждает это наказание, когда ударял в перси свои: но бияше перси своя.

Фарисей, находясь в храме, разбирал дела других и явился судьей их, мытарь, всецело погрузившись в самого себя, никого не считал хуже и грешнее себя, для него как бы не было никакого другого грешника пред Богом, кроме его одного, потому и повторял одно слово: Боже, милостив буди мне грешнику!

Вот почему молитва мытаря была так сильна и возвышена, что прошла небеса, преклонила правосудие Божие на милосердие и низвела на молящегося грешника оправдание во всем, в чем он был виновен пред Богом. Глаголю вам, говорит Господь, яко сниде сей в дом свой оправдан паче оного.

Примечай теперь, христианин, в каком расположении духа приемлет тебя великий Бог, и в каком ты недостоин Его благоволительного взора! Он благ и милостив к тебе, при твоем смирении, и отвращается тебя, при твоем гордом самомнении о себе, незбежным концом которого посрамление и унижение всякого возносящегося горделивца. Всяк, говорит Господь, возносяйся смирится; смиряяй же себе вознесется!

Всяк возносяйся! Есть возносяйся при каких нибудь совершенствах и достоинствах, и есть возносяйся без всяких совершенств и достоинств. Нет ничего презреннее и ненавистнее человека, когда он надмевается и гордится, при отсутствии в нем всех совершенств и достоинств! Но и тот кто гордится, при своих совершенствах и достоинствах, теряет всю свою цену в глазах других. Гордость как истребительный огонь, пожигает и уничтожает все, что есть в человеке возвышенного и прекрасного, так что всякий гордец сам собой приводит в исполнение евангельское слово: всяк возносяйся смирится!

С другой стороны и смиряющий себя, может смириться, или при каких-нибудь достоинствах и совершенствах, или же при недостатках и несовершенствах. Если человек смиряется при совершенствах и достоинствах, то эти совершенства его еще более возвышаются смирением. Если же он смиряется при своих недостатках и несовершенствах, то смирением покрываются и самые его недостатки, и он рано, или поздно будет возвеличен и прославлен Самим Богом, так что опять неизменно исполняется закон евангельский: всяк смиряяй себе вознесется!

Для всех ли из нас одинаково приятен и утешителен этот непреложный закон всесвятой и всеблагой воли Божией? Ответ на этот вопрос пусть найдет каждый в глубине своего сердца! Аминь.