Оптина127
«Оптина»... Так сокращенно называли обычно этот монастырь богомольцы. Подобно и Саровский монастырь звали просто «Саров». А иногда к Оптиной присоединяли и слово «пустынь», хотя пустынного там не было ничего, но этим хотели, вероятно, отметить особую святость этого монастыря.
Оптина находится в Калужской губернии, в Козельском уезде, в четырех верстах от города, за речкой Жиздрой, среди соснового бора.
Самое слово «Оптина» толкуют различно. Но нам, с духовной точки зрения, больше по душе легенда, что эта пустынь получила свое имя от какого-то основателя ее, разбойника Опты. Так ли это было на самом деле или иначе, но посетителям, да и монахам, это объяснение нравилось больше, потому что богомольцы тоже приходили туда с грехами и искали спасения души; да и монашеское житие, по сущности своей, есть прежде всего покаянное подвижничество.
Прославилась же Оптина своими старцами. Первым из них был отец Лев, или Леонид128, – ученик знаменитого старца Паисия (Величковского), подвижника в Нямецком монастыре, в Молдавии129 После отца Льва старчество перешло к преемнику его, иеромонаху отцу Макарию (Иванову)130, происходившему из дворян. Про него сам митрополит Московский Филарет131 сказал однажды: «Макарий – свят». Под его руководством воспитался и вызрел «мудрый» Амвросий132, учившийся сначала в семинарии. Потом были старцы – два Анатолия133, Варсонофий134 – из военной среды, и Нектарий135. Последнего, а также и второго Анатолия, видел я лично и беседовал с ними. Но, кроме этих выдающихся иноков, и настоятели, и многие монахи тоже отличались высокою святою жизнью. Впрочем, и вся Оптина славилась на Россию именно духовным подвижничеством братии, что связано было больше всего со старчеством, и в свою очередь воспитывало опытных старцев.
Старец – это опытный духовный руководитель. Он не обязательно в духовном сане, но непременно умудренный в духовной жизни, чистый душою и способный наставлять других. Ради этого к ним шли за советами не только свои монахи, но и миряне со скорбями, недоумениями, грехами. Слава оптинских старцев за одно второе полстолетие распространилась за сотни и тысячи верст от Оптиной, и сюда тянулись с разных сторон ищущие наставления и утешения. Иногда непрерывная очередь посетителей ждала приема у старца с утра до вечера. Большей частью это были простые люди. Среди них иногда выделялся священник или послушник монастыря. Не часто, но бывали там и интеллигентные люди: приходили сюда и Толстой, и Достоевский136, и великий князь И. Константинович137, и Леонтьев138, и бывший протестант Зедергольм139; жил долго при монастыре известный писатель С. А. Нилус140; постригся в монашество бывший морской офицер, впоследствии епископ, Михей141; при отце Макарии обитель была связана со славянофильской семьей Киреевских142, которые много содействовали издательству монастырем святоотеческих книг; отсюда же протянулись духовные нити между обителью и Н. В. Гоголем143; известный подвижник и духовный писатель епископ Игнатий Брянчанинов144 тоже питался духом этой пустыни. А кроме этих лиц, дух внутреннего подвижничества и старчества незаметно разлился по разным монастырям. И один из моих знакомых писателей, М. А. Н.145, даже составлял родословное древо, корнями уходившее в Оптину... Хорошо бы когда-нибудь заняться и этим вопросом какому-либо кандидату богословия при писании курсового сочинения». А мы теперь перейдем уже к записям наших воспоминаний.
Конечно, они не охватывают всех сторон монастырской жизни обители, не говорят и о подвижнической страде иноков, какая известна была лишь им, их духовникам да Самому Богу. Я буду говорить лишь о более выдающихся лицах и светлых явлениях Оптиной. Разумеется, такое описание будет односторонним. И правильно однажды заметил мой друг и сотоварищ по духовной академии, впоследствии архимандрит, Иоанн (Раев), скончавшийся рано от чахотки, что я подобным описанием ввожу читателей, а прежде – слушателей, в некое заблуждение. Он привел тогда такое сравнение. Если смотреть на луг или цветник сверху, то как покажется он красив со своими цветами и яркой зеленью. А спустись взором пониже, там увидишь голенький стволик с веточками. Но и здесь еще не источник жизни, а – внизу, в земле, где корявые и извилистые корни в полной тьме ищут питание для красивых листочков и цветочков. Тут уже ничего красивого для взора нет, наоборот, и неблаголепно, и грязно... А то и разные червяки ползают рядом и даже подгрызают и губят корни, а с ними вянут и гибнут листочки и цветочки.
«Так и монашество, – говорил отец Иоанн, – лишь на высотах и совне – красиво; а самый подвиг иноческий и труден, и проходит через нечистоты, и в большей части монашеской жизни является крестной борьбой с греховными страстями. А этого-то, – говорил друг, – и не показываешь в своих рассказах».
Все это – совершенно верно, скажу я. Но ведь и в житиях святых описываются большей частью светлые явления из жизни их и особенные подвиги. А о греховной борьбе упоминается обычно кратко и мимоходом. И никогда почти не рассказывается о ней подробно. Исключением является лишь житие святой Марии Египетской146, от смрадных грехов дошедшей потом до ангелоподобной чистоты и совершенства. Но и то описатели оговариваются, что они делают это вынужденно, чтобы примером такого изменения грешницы утешить и укрепить малосильных и унывающих подвижников в миру и в монастырях. Так и мы не будем много останавливаться на наших темных сторонах: это не поучительно. Да они мне и неизвестны в других людях: о чем же стал бы я и говорить?! Впрочем, где следует, там будет упомянуто и об этом. Читателю же действительно нужно и полезно не забывать, что высоте и святости угодников Божиих и предшествует, и сопутствует духовная борьба; иногда – очень нелегкая и некрасивая...
Кстати, и сам упомянутый отец Иоанн должен по справедливости быть причислен к лику подвижников: он мало жил (умер лет 33–34, будучи инспектором Полтавской семинарии), но многого достиг духовно: только это было скрываемо от посторонних... Царство ему Небесное. Помяни мя, друже и отче, грешного.
Имя Божие
Воспоминания мои будут отрывочны и без плана. Одно лишь будет связывать все: светлая духовная сторона.
Мне дважды привелось бывать в Оптиной. Еще с академии я узнал о ней. И, будучи студентом, встречал в селе духовных чад старца Амвросия и слушал их рассказы о нем. Но сам и не думал о посещении пустыни: не воспитывали в нас ни в семинариях, ни в академиях интереса и любви ни к монастырям, ни к подвижникам, ни к таким светилам Церкви, как даже отец Иоанн Кронштадтский или Феофан, Затворник Вышенский, – наши современники. Учеба, книги, наука, ученые – вот был наш интерес. Потому и после академии почти никто из нас не думал о посещении обителей вообще... Уж не помню, почему и как я, будучи ректором Таврической семинарии, решил к концу летних каникул посетить Оптину. На следующий год или через два я вторично побывал там, будучи ректором Тверской семинарии. Жил недолго – не больше двух недель. Конечно, за такой короткий срок я заметил лишь немногое из богатых сокровенных сокровищ святой обители. Оба воспоминания солью воедино.
В первый раз я приехал на извозчике в монастырь днем и остановился в так называемой «черной» гостинице, где останавливались «обыкновенные», простые богомольцы: мне не хотелось выделяться из них и обращать на себя внимание. Помню заведующего инока, с темными густыми волосами. Мы пили вместе с ним чай. Ничего особенного не было. Но вот однажды он пригласил к чаю афонского монаха, удаленного со Святой Горы за принадлежность к группе «имябожников»147, а теперь проживавшего в Оптиной. Сначала все было мирно. Но потом между иноками начался спор об имени Божием. Оптинец держался решения Священного Синода, осудившего это новое учение о том, что «имя Бог есть Сам Бог». Афонец же защищал свое. Долго спорили отцы. Я молчал, мало интересуясь этим вопросом. Оптинец оказался остроумнее; и после долгих и разных споров он, казалось, почувствовал себя победителем. Афонец хотя и не сдался, но вынужден был замолчать. И вдруг – к глубокому моему удивлению – победитель, точно отвечая на какие-то свои тайные чувства, ударяет по столу кулаком и, вопреки прежним своим доказательствам, с энергией заявляет: «А все-таки имя Бог есть Сам Бог!» Спор больше не возобновлялся. Я же удивленно думал: что побудило победителя согласиться с побежденным?! Это было мне непонятно. Одно лишь было ясно, что обоим монахам чрезвычайно дорого было имя Божие. Вероятно, и по опыту своему, творя по монашескому обычаю молитву Иисусову («Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго»), они оба знали и силу, и пользу, и сладость призывания имени Божия, но только в богословствовании своем не могли справиться с трудностями ученых формулировок.
Потом, посещая некоторых монахов, я заметил у них в келиях, большей частью у икон, листы бумаги, где славянскими буквами были выписаны эти святые слова: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго». По–видимому, эти иноки в какой-то степени сочувствовали защите имени Божия. Но, не смея и не имея сил делать это словами, выражали свое почитание имени Божия вывеской на бумаге.148
«Боже, – думал я, – в миру безбожие ширилось, маловерие, равнодушие, а тут люди еще горячатся и спорят о значении и силе даже имени Божия. Значит, они живут, так или иначе, интересами и жизнью в Боге».
Не будем мы мудрствовать: это дело трудное, но приучимся творить молитву Иисусову, чтобы умолять Господа спасти наши грешные души.
Боже, буди милостив ко мне, грешнику.
Образ Божий
Старец Анатолий
Через 2–3 дня моей жизни пронеслась весть: в монастырь прибывает чудотворная икона Калужской Божией Матери (память 2 сентября). К указанному времени многие монахи и богомольцы вышли навстречу святой иконе по лесной дороге и, приняв ее, пошли обратно в монастырь с пением молитв.
Вдруг я вижу, как из нашей толпы некоторые отделяются от процессии и спешно–спешно торопятся в правую сторону. Через некоторое время там уже собралась густая толпа народа, плотным кольцом кого-то или что-то окружившая. Из простого любопытства – впрочем, меня в монастыре все интересовало, – я тоже направился туда: в чем дело? Чтобы оставить икону Богородицы, нужна была какая-то особая причина к этому. Протискавшись немного к центру толпы, я увидел, что все с умиленной любовью и счастливыми улыбками смотрят на какого-то маленького монаха в клобуке, с седенькой, нерасчесанной, небольшой бородкой. И он тоже всем улыбался немного. Толпа старалась получить от него благословение. И я увидел, как вокруг этого маленького старичка все точно светилось и радовалось... Так малые дети встречают родную мать.
– Кто это? – спрашиваю я соседа.
– Да батюшка отец Анатолий149, – ласково ответил он, удивясь, однако, моему неведению.
Я знал о нем, но не пришлось еще встретить его лично; да и не было особой нужды в этом: не имел никаких вопросов к нему. А теперь явился вопрос о нем самом: что за чудо? Люди оставили даже икону и устремились к человеку. Почему? И ответ явился сам собою: святой человек тоже чудо Божие, как и икона, только – живое чудо. Святой есть тоже образ Божий, воплощенный в человеке. Как в иконе, так и во святых людях живет Сам Бог Своею благодатью. И тут и там Сам Бог влечет нас к Себе Своими дарами радости, утешения, милосердия, духовного света. Когда Спаситель с Моисеем и Илией явились на Фаворе в благодатном несозданном свете ученикам, и тогда Петр от восторга воскликнул: Господи! хорошо нам здесь быть (см.: Мф.17:1–4), так и через святых людей эта же Преображенская благодать и светит, и греет. А иногда – как это не раз было с отцом Серафимом Саровским – она проявляется и в видимом, хотя и сверхъестественном, свете. Так было и теперь: через батюшку (ласковое и почтительное слово!) светилось Солнце правды, Христос Бог наш. И люди грелись и утешались в этом свете.
Вспоминались мне и слова апостола Павла о христианах: Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас? (1Кор.3:16).
И – другое его изречение, что всякий христианин должен бы возрастать в образ совершенный, в меру возраста полноты Христовой (ср.: Еф.4:13)... Вот какая высота дана христианину: Сам Богочеловек Христос. И это – не дерзость похищения невозможного, а повеление и заповедь Спасителя, данная на последней Его беседе: Если кто будет исполнять Мои заповеди, то будет возлюблен Отцем Моим; и Мы придем к тому и обитель в нем сотворим (ср.: Ин.14:21, 23).
Это – цель и задача христианской жизни: общение с Богом через благодать Святого Духа. И тогда облагодатствованные люди начнут изливать свой – то есть Божий – свет и на других.
Боже, как велики сами по себе и чрезвычайно важны для других эти святые люди. Выше их нет никого.
Пришлось и мне встречать в жизни своей так называемых «великих» людей, но никогда я не чувствовал их величия: человек как человек, обыкновенный. Но вот когда приходилось предстоять пред святыми, тогда ясно чувствовалось действительное их величие... Вот это – необыкновенные люди. А иногда и страшно становилось при них, как это мне пришлось ярко пережить при службе с отцом Иоанном Кронштадтским, о чем напишу после.
И тогда понятным становится, почему мы прославляем святых, пишем их иконы, кланяемся им в землю, целуем их. Они – воистину достойны этого.
Понятнее станет и то, что мы в храмах кадим не только иконы Спасителя, Богородицы и святых, но и вообще всех христиан: мы в них кадим, воздаем поклонение и почитаем Самого Бога, проявляющегося в Своих образах: и в иконах, и в людях.
Ведь всякий христианин должен быть образом Божиим. Однажды мне пришлось спросить некоего старца:
– Как нужно относиться вообще к человеку?
– С почитанием, – ответил он. – Человек есть образ Божий.
И когда этот образ восстанавливается в человеке, тогда его чтут и люди, повинуются даже и звери, как первобытному Адаму в раю (см.: Быт.1:28), о чем нам говорят жития Герасима Иорданского150 и Серафима Саровского, и трепещут их даже бесы. Зато радуются им небожители. Когда Божия Матерь явилась с апостолами Петром и Иоанном святому Серафиму, то Она сказала им: «Сей – от роду нашего».
От того же роду был и батюшка отец Анатолий. Сколько радости, любви и ласки на всех окружающих проливалось от его лика в оптинском лесу, на солнечной прогалине.
Но все же мои духовные очи не были тогда вполне открыты, дабы тоже устремиться к старцу, хотя бы для того, чтобы поближе посмотреть на него, спросить его о чем-нибудь, попросить молитв. Истинно слово Господне: Очи имеют и не видят (ср.: Мк.8:18). Да и один ли я...
Обязанности к жене
А вот – и наставление его, старческий совет.
Кажется, уже пред вторым посещением обители я получил письмо от своего друга и товарища по академии, священника отца Александра Б. из Самарской губернии, о разладе с женою... Уж как он любил К. невестой! Весь курс наш знал о ней, какая она хорошая и прекрасная. И вот они повенчаны. Он получает приход в рабочем районе уездного города. Нужно строить храм. Молодой и идейный священник с любовью и энергией принимается за дело. Постройка быстро двигается вперед.
Казалось бы, все хорошо. Но вот горе для матушки: ее батюшка почти всегда запаздывает к обеду. Матушка недовольна этим: то пища остыла, то пережарилась и переварилась. Да и время напрасно пропадает: и другие дела по дому есть. Уже и дети, кажется, появились... И огорченная хозяйка начинает роптать и жаловаться на такой непорядок и расстройство в жизни. А еще важнее то, что она, вместо прежней любви, начинает уже сердиться на мужа: разлагается семья.
Батюшка же оправдывается перед ней:
– Да ведь я не где-нибудь был, а на постройке храма.
Но ее это не успокаивает. Начинается семейный спор, всегда болезненный и вредный. Наконец матушка однажды заявляет решительно мужу:
– Если ты не изменишь жизни, то я уйду к родителям.
И вот к такому моменту мы обменялись с отцом Александром письмами. Узнав, что я еду в Оптину, он описал все свое затруднение и попросил меня зайти непременно к отцу Анатолию и спросить старческого совета его: как ему быть, кого предпочесть – храм или жену.
Я и зашел в келью батюшки. Он принимал преимущественно мирских, а монахи шли к другому старцу, отцу Нектарию. В келии отца Анатолия было человек десять–пятнадцать посетителей. Среди них обратился с вопросом и я. Батюшка, выслушав с опущенными глазами историю моего товарища, стал сокрушенно качать головою, как бы говоря: «Ах, какая беда, беда-то какая!» Потом, не колеблясь, хлопотливо начал говорить, чтобы батюшка в этом послушался матушки, иначе плохо будет, плохо.
И тут же припомнил мне случай из его духовной практики, как развалилась семья из-за подобной же причины. И припоминаю сейчас имя мужа: звали его Георгием...
– Конечно, – сказал отец Анатолий, – и храм строить – великое дело, но мир семейный хранить – тоже святое Божие повеление: муж должен, по апостолу Павлу, любить жену, как самого себя; и сравнил апостол жену с Церковью (см.: Еф.5:25–33). Вот как высок брак. Нужно сочетать и храм, и семейный мир. Иначе Богу не угодно будет и строение храма. А хитрый враг – диавол, под видом добра хочет причинить зло: нужно разуметь нам козни его. Да, вот так и отпишите: пусть приходит вовремя к обеду. Всему есть свое время. Так и отпишите.
А потом, немного подумав, добавил:
– А тут добро-то добро: строить храм-то. Но к нему тайно примешивается и тщеславие... Да, примешивается, примешивается: ему хочется поскорее кончить... людям понравиться... Так и отпишите...
Я так и отписал. И дело, конечно, поправилось.
Из «дворянской» в скит
Во второе посещение я приехал ночью. Извозчик из Козельска подвез меня почему-то не к «черной» гостинице, а к «дворянской», где принимали почетных или богатых гостей. Я не стал возражать. Было уже около часу ночи, если не два. Нужно сказать, что в то время моей жизни мне сопутствовала Иверская икона Божией Матери. Бывало, одну отдам кому-нибудь – получу скоро другую. И я уже так привык к сей святыне, что, куда бы ни приезжал, искал сначала: а нет ли и здесь Иверской? Так было и тут. Вхожу в первую комнату – в переднем углу висит икона Спасителя. Я жалею уже – не Иверская. Вхожу в спальню: и в углу – Иверская: слава Богу!
Ложусь спать... Едва успел задремать, слышу звон: к утрене. Хорошо бы встать да идти в храм. Но лень. Устал. И снова заснул... Проснулся довольно рано, часов около пяти. Было прекрасное августовское утро. Небо чистое. Солнце яркое. Зеленые деревья. Я открыл окно. И вдруг ко мне на подоконник прилетает голубь, совсем без страху. Я взял оставшийся от пути хлеб и стал крошить ему. Как мне это было отрадно: не боится людей! Но тут прилетает второй голубь. Я и ему отделяю крошки. Но первый уже стал ревновать: зачем я даю и другому?! И начинает клевать нового гостя. Сразу пропала моя радость: «Господи, Господи! Вот и голуби враждуют и воюют. А уж, казалось бы, какие это мирные птицы! Даже Спаситель указывает на них, как на пример, апостолам: будьте... кротки, как голуби (ср.: Мф.10:16). И грустно стало на душе. А уж чего же требовать от нас, людей, при нашем самолюбии?! Говорят иные: не будет войн когда-то... Неправда: всегда будут, до конца мира. И не могут не быть, так как каждый из нас в самом себе носит источник войн: гордость, зависть, злобу, раздражение, сребролюбие... Недаром сказал один из писателей перед смертью, когда его спросили об этом: «Пока человек останется человеком, будут и войны». Так передавал мне сын его, встретившись [со мной] за границей после Первой мировой войны и революции151.
А Сам Сын Божий предсказывал, что мир ожидает не прогресс, а ухудшение человеческих отношений. И к концу мира будут особенно страшные войны: восстанет народ на народ (а не одни армии на армии), царство на царство (Мф.24:7). «Не наше ли это время?» – подумает кто–либо. Никто не знает это с несомненностью. Одно лишь ясно, что зло лежит в нас самих, в сердцах наших; поэтому вся история этого мира и человека вообще – есть трагедия, а не легкая и веселая прогулка. Мир испорчен, и все мы грешны. А из-за нашего греха испортились не только животные и птицы, но даже сама природа – так учит святой апостол Павел (см.: Рим.8:19–22) вслед за Христом Господом. Так голуби мои и не примирились – улетели оба.
В тот же день я, посетивши отца игумена, попросил у него разрешения пожить мне в скиту: там больше уединения и духовного отдыха, чем при монастыре152. И к вечеру я ушел туда.
Скит – это отделение монастыря, где монахи живут более строго и в большей молитвенности. Туда обычно не впускают посторонних лиц вообще, а женщинам – и совсем не разрешается входить.
Оптинский скит во имя святого Иоанна Предтечи находится приблизительно в полуверсте от монастыря. Кругом стройные высокие сосны. Среди них вырублено четвероугольное пространство, обнесенное стеной. Внутри – храм и небольшие отдельные домики для братии скита. Но что особенно бросается в глаза внутри его, это – множество разведенных цветов. Мне пришлось слышать, что такой порядок заведен был еще при старце отце Макарии. Он имел в виду утешать уединенную братию хотя бы красотою цветов. И этот обычай хранился очень твердо.
Мне сначала было отведено место в правой половине «золотухинского» флигеля; в левой жил студент Казанской духовной академии отец А. Войдя в новое помещение, я устремился к углу с иконами: нет ли Иверской? Но там была довольно большая икона с надписью: «Портаитисса». Я пожалел... Но потом спросил сопровождавшего монаха, что значит «Портаитисса»?
– Привратница, – ответил он, – или иначе – Иверская. Ее икона явилась Иверскому монастырю на Афоне (Иверия – Грузия); и ей построили храм над воротами обители, потому что Матерь Божия в видении сказала: «Я не хочу быть хранимой вами, а Сама буду вашей Хранительницей».
Я возрадовался. И с той поры прожил в этом скиту около двух недель. К этому времени и относится большая часть моих воспоминаний об Оптиной, а скорее – об оптинском ските и его подвижниках.
Провожал меня сюда, если не изменяет мне память, что, впрочем, маловажно, высокий статный инок с светло–белыми волосами и густой бородой. Имя его я уже не помню теперь. Но запомнил, что он был из семинаристов. Почему он – такой представительный, образованный и с хорошим басом – оставил мир и ушел в пустынь? Не знаю, а спрашивать было неделикатно.
Еще вспоминаю, что он почему-то рассказывал мне про искушение одного египетского монаха, боримого плотскими страстями; как тот ни унывал от своего падения, а бежал обратно в монастырь, несмотря на то, что бес шептал ему вернуться в мир и жениться... Когда же монах пришел к старцу своему, то пал ему в ноги со словами: «Авва, я пал!» Старец же увидел над ним венцы света – как символ того, что диавол несколько раз хотел ввести его в уныние и убеждал оставить монастырь, а благоразумный инок столько же [раз] отвергал эти искусительные помыслы и даже не сознавался в содеянном грехе, пока не пал в колена старца.
На могилках старцев
Перед уходом в скит я – по совету ли игумена монастыря или кого из иноков – пожелал отслужить панихиду по усопшим старцам. За главным храмом, около стены алтаря, были две могилы – отца Макария и отца Амвросия. Мне дали в качестве певчего клиросного монаха–тенора. В засаленном подряснике, с довольно полным животом, он произвел на меня неблагоприятное впечатление: «не похоже на оптинских прославленных святых», – думалось мне...
Поя панихиду, я заметил под надгробной плитой ямочку. Монах объяснил мне, что почитатели старцев берут с верою песочек отсюда для исцеления от болезней. И вспоминаются мне слова Псалмопевца об Иерусалимском храме, что верующие в Господа любят не только самый храм, но благоволят и о камнях его, и персть (прах) его полижут (ср.: Пс.101:15)153. И что тут дивного, если и теперь русские эмигранты, возвращаясь на родину, берут горсть земли и целуют ее; а иные припадают к ней лицом и тоже целуют. Пусть же не осуждают и нас, верующих, если мы берем песочек от святых могилок. Русский народ, при всей своей простоте, совершенно правильно и мудро понимал святые вещи. И чудеса могли твориться от этого. Из Деяний мы знаем, что не только головные уборы апостолов изливали исцеления, но даже тени их творили чудеса (см.: Деян.5:15). А от отца Серафима Саровского оставшиеся вещи – мантия, волосы, камень, на котором он молился тысячу дней и ночей, вода из его колодца и прочее – творили чудеса.
Велий еси, Господи; и чудна дела Твоя (ср.: Пс.85:10; 138, 14)!
Продолжу, однако, историю о «плохих» монахах. Для этого забегу немного вперед. Накануне праздника Успения Богоматери я стоял среди богомольцев; монахи там стояли в левой, особо выделенной части храма. Впереди на амвоне ходил с клироса на клирос послушник–канонарх и провозглашал поющим стихиры. Свое дело он вел хорошо. Но мне бросился в глаза белый ворот рубахи, выпущенный сверх воротника подрясника. И мне показалось, что и этот монах недалек от мирян, тщеславящихся своими одеждами. «Какой же он оптинец?!» – так вот я осудил этих двух иноков. И думал, что я прав в своих помыслах.
Но вот на другой день за литургией я сказал проповедь (об этом ниже). И что же? Когда я сходил с храмовой паперти, ко мне подбежали два монаха и при всем народе поклонились мне с благодарностью в ноги, прося благословения. Кто же, думали бы вы, были эти два монаха?.. Один из них – полный певчий на могилках, а другой – этот канонарх с белым воротничком. Я был ошеломлен, что именно те двое, которых я осудил как плохих монахов, они-то именно и проявили смирение... Господь как бы обличил меня за неправедный суд о людях. Да, сердце человека ведомо лишь одному Богу. И нельзя судить нам по внешности... Много ошибок делаем мы в своих суждениях и пересудах...
Игумены
Вместе с этими монахами мне вспомнился и отец игумен монастыря. Я теперь забыл его святое имя – может быть, его звали Ксенофонт154? Это был уже седовласый старец с тонкими худыми чертами бледного лица. Лет около семидесяти. Мое внимание обратила особая строгость его лица, даже почти суровость. А когда он выходил из храма боковыми южными дверями, то к нему с разных сторон потянулись богомольцы, особенно – женщины. Но он шел поспешно вперед, в свой настоятельский дом, почти не оглядываясь на подходивших и быстро их благословляя. Я не посмел осудить его: слишком серьезно было лицо его. Наоборот, я наполнился неким благоговейным почтением к нему. Этот опытный инок знал, как с кем обращаться. И вспоминается мне изречение святого Макария Великого, что у Господа есть разные святые: один приходит к Нему с радостью; другой – в суровости; и обоих Бог приемлет с любовью.
Вспоминаю другого игумена, по имени Исаакий155. Он перед служением литургии в праздники всегда исповедовался духовнику. Один ученый монах, впоследствии известный митрополит, спросил его, зачем он это делает и в чем ему каяться? Какие у него могут быть грехи? На это отец игумен ответил сравнением:
– Вот оставьте этот стол на неделю в комнате с закрытыми окнами и запертой дверью. Потом придите и проведите пальцем по нему. И останется на столе чистая полоса, а на пальце пыль, которую не замечаешь даже в воздухе. Так и грехи: большие или малые, но они накапливаются непрерывно. И от них следует очищаться покаянием и исповедью.
По поводу этих «малых» грехов припоминается здесь широко известный случай с двумя женщинами, имевший место в Оптиной пустыни. К старцу, вероятно, отцу Амвросию, пришли две женщины. Одна из них имела на своей душе великий грех и потому была крайне подавлена. Другая была весела, потому что за ней никаких «больших» грехов не значилось. Отец Амвросий, выслушав их откровения, послал их обеих к реке Жиздре. Первой он велел найти и принести огромный камень, какой только она была в силах поднять, а другая должна была набрать в подол своего платья маленьких камней. Те исполнили повеленное. Тогда старец велел обеим отнести камни на старые места. Первая легко нашла место большого камня – оно было заметно, а другая не могла запомнить всех мест своих небольших камней и воротилась со всеми ними к старцу. Он и объяснил им, что первая всегда помнила о великом грехе и каялась и теперь могла снять его с души своей; вторая же не обращала внимания на мелкие грехи, а таких оказалось много, и она, не помня их, не могла очиститься от них покаянием.
Здесь же заметим, что в монастырях обычно один лишь игумен монастыря называется «батюшка», как одна матка в пчелином улье. А прочие монахи – как рясофорные, так и манатейные (постриженные в мантию), и иеромонахи – именуются «отцы», с прибавлением их монашеского имени. Исключение составляют лишь старцы: народ обычно называет их тоже «батюшка»; а монахи и тут отличают их от игуменов, называя – старец такой-то, по имени. И в монастырях ничего не делается без благословения и разрешения игумена, как в хорошей семье – без разрешения отца.
Святые скитники
Запишу разговор со мною отца Феодосия156 о монашестве моем, почему-то затронутый в беседе: в этот ли раз или в иной – не помню.
– Вы для чего приняли монашество? – спросил он меня.
– Ради большего удобства спасения души и по любви к Богу, – ответил я.
– Это – хорошо. Правильно. А то вот ныне принимают его, чтобы быть архиереями «для служения ближним», как они говорят. Такой взгляд – неправильный и несмиренный. По–нашему, по–православному, монашество есть духовная, внутренняя жизнь; и прежде всего – жизнь покаянная, именно ради спасения своей собственной души. Ну, если кто усовершится в этом, то сможет и другим послужить на спасение. А иначе не будет пользы ни ему, ни другим.
Припоминаю, что утренние службы совершались около трех часов ночи и, кажется, состояли из чина чтения 12 псалмов. Это было недолго, но зато скитские иноки вообще проводили значительную часть дня в свободных молитвах, по келиям. И эта сторона их жизни была ведома лишь им да Богу... Известно, что всякие «правила» и уставы о молитве нужны больше для новоначальных, не воспитавших еще молитвенного горения «непрестанной» молитвы и «стояния пред Богом». Усовершившимся же в этом внешние правила необязательны; а иногда даже они отвлекают от внутренней молитвы.
Какова была эта сторона жизни у подвижников и у старца Нектария, мне было неизвестно, а спрашивать не смел; да, признаться, и не очень-то интересовался этим, будучи сам нищим в молитве. Только я прежде уже заметил, что, например, у отца Нектария глаза были воспалены: не от молитвенных ли слез? Говорил мне кто-то, что у него еще и ноги больные, распухшие: ясно, от долгих стояний и поклонов...
В молитвенности и заключается главная жизнь подлинных иноков, путь к благодатному совершенству, и даже средство к получению особых даров Божиих: мудрости старческой, прозорливости, чудес, святости. Но эта сторона жизни – сокровенная у подвижников. Однако мы никогда не должны забывать о ней, как самой главной, если желаем хоть умом понять жизнь святых. А нам, грешным и земным, даже вставать к трем часам утра было трудно. Будил нас по келиям довольно молодой еще послушник, отец Нестор. Очень милый и ласковый, всегда с улыбкой на чистом с небольшой бородкой лице. Говорили про него, что он любит спать, поэтому ему и дано было послушание будить других: для этого он вынужден был поневоле вставать раньше, чтобы обойти весь скит. Но и после, говорят, его тянуло ко сну.
Отец Макарий. В противоположность отцу Нестору, это был человек сурового вида. Огромная рыжая борода, сжатые губы, молчаливый, он напомнил мне отца Ферапонта из «Братьев Карамазовых» Достоевского. Он занимал положение эконома в скиту; на эту должность вообще назначают людей посуровее, чтобы не расточал зря, а берег монастырское добро. Познакомился же я с ним по следующему поводу. Однажды мы с сожителем в «Золотухинском» корпусе, отцом Афанасием, пошли к литургии и, позабыв внутри ключ от дома, захлопнули дверь его. Что делать? Ну, думаем, после попросим отца эконома помочь нам: у него много всяких ключей. Так и сделали. Отец Макарий молча пошел с нами в рясе и клобуке – величаво. А замок наш был винтовой. Отец эконом вынул из связки один подобный ключ, но его сердечко было меньше дырочки замка. Тогда он поднял с земли тоненькую хворостиночку, вложил ее в отверстие замка и молча начал опять вертеть ключом. Не помогало. Тогда я посоветовал ему:
– Отец Макарий, вы бы вложили хворостиночку потолще! А эта – тонка: не отопрете.
– Нет, не от того. Без молитвы начал! – сурово ответил он.
И тут же перекрестился, прочитав молитву Иисусову: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго!» И снова начал вертеть ключ с прежней хворостиночкой. И замок тут же открылся. Отец Макарий, не говоря более ни слова, ушел к себе, а мы разошлись по своим комнатам.
По этому поводу и в связи с ним мне вспоминается и другой случай. Спустя десять лет, будучи уже эмигрантом в Европе, я был на студенческой конференции «Христианской ассоциации молодых людей» в Германии, в городе Фалькенберге157. По обычаю, мы устраивали временный храм и ежедневно совершали богослужения, а в конце недельной конференции все говели и причащались.
В устройстве храма мне помогал друг – студент А. А. У–в. На алтарной стороне нужно было повесить несколько икон. Юноша начал вбивать в стену гвозди, но они попадали на камни и гнулись. Увидев это и вспомнив отца Макария, я сказал: «А вы сначала перекреститесь и молитву сотворите, а потом уже выбирайте место гвоздю».
Тот послушно исполнил это. Помолился и наставил гвоздь в иное место, ударил молотком, и он попал в паз, между камнями. То же самое случилось и со вторым гвоздем, и с прочими.
Был подобный случай и с отцом Иоанном Кронштадтским. Встав рано утром, около трех часов, по обычаю, он должен был читать утреннее правило ко Причащению. Но никак не мог найти этой книжки. Безуспешно пересмотрев все, он вдруг остановился и подумал: «Прости меня, Господи, что я сейчас из-за поисков твари (книги) забыл Тебя, Творца всяческих!» – и немедленно вспомнил место, куда он вчера положил книгу.
Потом в жизни я многим рассказывал об этих случаях. И сам нередко на опыте проверял истинность слов «сурового» отца Макария: «Без молитвы начал».
Отец Кукша. Странное имя, никогда прежде мною не слышанное ни в монастырях, ни в миру. Вероятно, таково было имя святого до обращения в христианство. Потом он был святым иноком в Киево–Печерском монастыре. Жизнь свою он окончил среди язычников–вятичей, где был за проповедь о Христе обезглавлен вместе со своим учеником Никоном (после 1114 года). Память этого святого 27 августа/9 сентября, а 28 сентября/11 октября – со всеми святыми, почивающими в Ближних пещерах. В память этого священномученика почему-то и было дано при постриге имя оптинскому иноку.
Я с ним познакомился ближе потому, что монастырское начальство нашло нужным (почему, я не знаю, а спрашивать там не полагается – все делается беспрекословно, по послушанию) перевести меня из «Золотухинского» дома в другой, в келию рядом с отцом Кукшей. Это был пожилой уже монах, лет около 65–ти, а может быть, и больше; небольшого роста, со светлой бородой; и необыкновенно простой и жизнерадостный. Он мне готовил чай в маленьком самоварчике, вмещавшем 4–5 чашек. Тут лишь мы и встречались с ним. И в скиту, и в монастыре не было обычая и разрешения ходить по чужим келиям без особого послушания и нужды. И я не ходил. А однажды зашел–таки по приглашению к одному монаху, но после получил от отца Феодосия легкое замечание:
– У нас – не ходят по келиям.
Вероятно, и пригласивший меня получил выговор. Хотя наша беседа с ним была не на плохие темы, а о святых отцах и их творениях, но раз – без благословения, то и хорошее – не хорошо...
И к отцу Кукше я не ходил; и даже не видел его келии, хотя жили рядом в доме. Да и он заходил ко мне исключительно по делу, и наши разговоры были случайными и короткими. Однажды он с удивительной детской простотой сказал мне о старчестве и о старцах:
– И зачем это, не знаю... Не знаю! Все так ясно, что нужно делать для спасения! И чего тут спрашивать?!
Вероятно, чистой душе его, руководимой благодатью Святого Духа, и в самом деле ни о чем не нужно было спрашивать: он жил свято, без вопросов. Беззлобный, духовно веселый, всегда мирный, послушный – отец Кукша был как дитя Божие, о которых Сам Спаситель сказал: если... не будете как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф.18:3). Но однажды с нами случилось искушение. Мне захотелось отслужить утром литургию. А отец Кукша заведовал церковной стороной скита и ризницей. Потому я и сказал ему накануне о своем желании. По чистой простоте он радостно согласился, и я отслужил.
А в скиту был обычай – вечерние молитвы совершать в домике отца скитоначальника. После этого мы все кланялись отцу Феодосию в ноги, прося прощения и молитв, и постепенно уходили к себе. А если ему нужно было поговорить с кем-либо особо, то он оставлял их для этого после всех. Но на этот раз отец Феодосий оставил всех. Братии в скиту было немного. После «прощения» он обращается к отцу Кукше и довольно строго спрашивает:
– Кто благословил тебе разрешить отцу архимандриту (то есть мне) служить ныне литургию?
Отец Кукша понял свою вину и без всяких оправданий пал смиренно в ноги скитоначальнику со словами:
– Простите меня, грешного! Простите!
– Ну, отец архимандрит не знает наших порядков. А ты обязан знать! – сурово продолжал выговаривать отец Феодосий.
Отец Кукша снова бросается в ноги и снова говорит при всех нас:
– Простите меня, грешного, простите!
Так он и не сказал ни одного словечка в свое оправдание. А я стоял тоже как виноватый, но ничего не говорил... Потом, с благословения начальника, мы все вышли... И мне, и всей братии был дан урок о послушании.. Действительно ли отец Феодосий рассердился или он просто через выговор смиренному отцу Кукше хотел поучить и других, а более всего – меня, не знаю. Но на другой день утром вижу в окно, что он, в клобуке и даже в мантии, идет к нашему дому. Вошел ко мне в келию, помолился перед иконами и, подавая мне освященную за службой просфору, сказал:
– Простите меня, отец архимандрит, я вчера разгневался и позволил себе выговаривать при вас отцу Кукше.
Не помню теперь, ответил ли я что ему или нет. Но вот скоро встретился другой случай. В Калужскую епархию приехал новый архиерей: епископ Георгий (после убитый в Польше архимандритом С-м)158. Он был человек строгий и даже крайне властный.
День был солнечный. Утро ясное. Вижу, отец Феодосий направляется с отцом Кукшей к храму святого Иоанна Предтечи. Я поклонился. Батюшка говорит мне, что ныне он с отцом игуменом монастыря едет в Калугу представляться новому владыке:
– Вот сначала нужно отслужить молебен.
А я про себя подумал: монахи едут к общему отцу епархии и своему, а опасаются, как бы не случилось никакого искушения при приеме... Страшно...
В это время отец Кукша отпер уже храм, и мы двинулись туда. На пути отец Феодосий говорит мне:
– Вы знаете, отец Кукша – великий благодатный молитвенник. Когда он молится, то его молитва – как столп огненный летит к Престолу Божию.
Я молчал. И вспомнил выговор этому столпу: видно, было нужно это и ему, и всем нам...
Седовласый отец Афанасий. Представьте себе глубокого старца с белыми волосами, с белой широкой бородой, закрывавшей почти всю грудь его.
На голове мягкая монашеская камилавка. Глаза опущены вниз и духовно обращены внутрь души, точно они никого не видят. Если кто помнит картину Нестерова «Пустынник», то отец Афанасий похож на него, только волосы белее. В первый раз я обратил внимание на отца Афанасия в скитской трапезной. В чистой столовой, человек на 20–25, в середине стоял стол, а по стенам – лавки. Первый приходивший сюда, положив, по обычаю, троекратное крестное знамение, садился направо, на первое от дверей место. Входивший за ним другой инок, после крестного знамения, кланялся пришедшему раньше и занимал соседнее место. Так же делали и другие, пока к строго определенному времени не приходили все. И никто ничего не говорил. Нагнувши голову, каждый или думал что, или – вернее – тайно молился. На этот раз мне пришлось в ожидании трапезы сидеть рядом с отцом Афанасием. В молчаливой тишине я вдруг услышал очень тихий шепот со стороны соседа. Невольно я повернул свое лицо и заметил, как отец Афанасий двигает старческими губами и шепчет молитву Иисусову... По–видимому, она стала у него беспрестанною привычкою и потребностью.
После обеда я спросил у кого-то из скитников: какое особое – кроме молитвы – послушание несет старец? Оказалось, что он из скита носит на скотный двор грязное белье монахов для стирки. Этот двор расположен где-то в лесу, в стороне от монастыря, и там трудится несколько женщин, Бога ради. Вот туда и посылают старца, убеленного сединами.
Отец Иоиль. Я еще упомянул о нем как об очевидце визита Л. Н. Толстого к отцу Амвросию. Теперь – его рассказ о сотрудничестве с этим святым старцем. Батюшка начал и вел постройку женского Шамординского монастыря159 больше с верою, чем с деньгами, которые давал ему на это дело народ и благотворители. И не раз в конце недели рабочим нечем было платить. Отец Иоиль был подрядчиком на этой постройке, от лица отца Амвросия. Приходит время расчета, а денег нет... Народ – все бедный. Приступают к подрядчику: «Плати!» – «Нечем!» Подождите да потерпите. И рабочие – хоть бросай дело. А отцу Иоилю и их жалко, и постройку нельзя остановить.
– Вот я один раз решил отказаться от послушания; невмоготу мне, – рассказывал он сам. – Пришел к батюшке, упал ему в ноги и говорю: «Отпусти, сил никаких нет терпеть людское горе».
Отец Амвросий уговаривает:
– Не отказывайся, проси их подождать.
И сам я плачу, а сил нет.
– Ну, подожди, подожди! – говорит батюшка.
И пошел он к себе в келию. «Ну, – думаю, – где-нибудь в столе своем отыщет деньги?» А он выходит с иконой Казанской Божией Матери и говорит:
– Отец Иоиль! Сама Царица Небесная просит тебя: не отказывайся!
Я упал ему в ноги. И опять пошел на дело.
Отец Исаакий.. Кажется, таково было имя одного из скитских старых иеромонахов. Мы с ним встретились во внутреннем садике. Это был старец, лет под 70, но еще бодрый. Длинная, с проседью борода. Он был духовником в этом самом Шамординском монастыре, наезжая туда по временам. К сожалению, из небольшой случайной нашей беседы осталось очень мало в памяти моей. Но он утешал меня, убеждая не унывать. Причем обратил мое внимание на то, что образованные монахи тоже делают святое дело в миру, тоже исполняют церковное послушание в школах, семинариях, во славу Божию. И при этом в глазах его светилась ласка и тихое ободрение.
Первый визит в скит
Когда я через ворота под колокольней вошел внутрь двора скита, меня приятно поразило множество цветов, за коими был уход. Об этом я уже говорил. Налево узенькая дорожка вела к скитоначальнику отцу Феодосию. Он был здесь как бы «хозяином», но подчинялся отцу игумену монастыря, как и все прочие. Это был человек высокого роста, уже с проседью и довольно плотный. Познакомились. И я сразу попросил у него благословения сходить исповедаться у старца отца Нектария.
Опишу ту комнату, в которой я встретился с ним и где бывали и Достоевский, и Л. Толстой, и другие посетители, коим разрешалось входить в скит.
Она была небольшая, приблизительно аршин пять на восемь. Два окна. По стенам скамьи. В углу икона и картина святых мест. Лампадка. Под иконами стол, на котором лежали листочки религиозного содержания. Эта комната составляла часть всего домика, называемого «хибаркой», где жил старец. Из приемной комнаты вела дверь в помещение самого старца. А другая дверь от него вела в подобную же комнату, соседнюю с нашей; там принимались и мужчины, и женщины, так как в нее вход был прямо из леса, с внешней стороны скита; я там не бывал.
Другой старец, батюшка отец Анатолий, жил в самом монастыре и там принимал народ, преимущественно мирян; а монахам рекомендовалось больше обращаться к отцу Нектарию.
Когда я вошел в приемную, там уже сидело четверо: один послушник и какой-то купец с двумя мальчиками, лет по 9–10. Как дети они о чем-то говорили и весело, но тихо щебетали и, сидя на скамейке, болтали ножками. Когда их разговор становился уже громким, отец приказывал им молчать. Молчали и все мы, взрослые: как в церкви; и здесь была благоговейная атмосфера. Рядом святой старец. Но детям это было невтерпеж, и они сползли со скамьи и начали осматривать красный угол с иконами. Рядом с ними висела картина какого-то города. На ней и остановилось особое внимание шалунов. Один из них говорит другому: «Это наш Елец». А другой возражает: «Нет, это Тула». – «Нет, Елец». – «Нет, Тула!» И разговор опять принимал горячий оборот. Тогда отец подошел к ним и обоим дал сверху по щелчку. Дети замолчали и воротились назад к отцу на скамейку. А я, сидя почти под картиной, поинтересовался потом: за что же пострадали малыши? За Тулу или за Елец? Оказалось, под картиной была подпись: «Святой град Иерусалим».
Зачем отец приехал и привез с собой своих деточек, я не знаю, а спросить казалось грешно: мы все ждали выхода старца, как церковной исповеди. А в церкви не говорят и об исповеди не спрашивают. Каждый из нас думал о себе, о своих грехах и нуждах.
А о чем же думали, сидя здесь, Достоевский, Толстой? Увы, это покрыто тайной забвения. Впрочем, о Толстом рассказал маленький эпизод отец Иоиль, видевший его в скиту.
Долго Толстой говорил с отцом Амвросием–старцем. А когда вышел от него, лицо его было хмурое. За ним вышел и старец. Монахи, зная, что у отца Амвросия известный писатель, собрались вблизи дверей хибарки. Когда Толстой направился к воротам скита, старец сказал твердо, указывая на него:
– Никогда не обратится ко Христу! Гордыня!
Так именно и случилось.
Второй раз Толстой посетил Оптинский скит перед смертью. Как известно, он ушел из своего дома. И, между прочим, посетил свою сестру Марию Николаевну, монахиню Шамординского монастыря, созданного отцом Амвросием верстах в 12–ти от Оптиной. И тут у него снова явилось желание обратиться к старцам. Но он опасался, что они откажутся принимать его теперь, так как он был уже отлучен Церковью за свою борьбу против христианского учения – о Святой Троице, о воплощении Сына Божия, о Таинствах (о коих он выражался даже кощунственно). Сестра же уговаривала его не смущаться, а идти смело, уверяя, что его встретят с любовью... И он согласился... Слышал я, что он будто бы подошел к двери хибарки и взялся за ручку, но... раздумал и ушел обратно. Потом он поехал по железной дороге и, заболев, вынужден был остановиться на станции Астапово Тульской губернии, где и скончался в тяжелых душевных муках. Церковь посылала к нему епископа Тульского Парфения160 и старца Оптинского Варсонофия, но окружавшие его лица (Чертков и другие) не допустили их до умирающего.
Некоторые подробности об этом визите в Оптину были записаны после смерти его в «Церковных Ведомостях».
Припомню тут и слышанное мною о нем во Франции. Одно время я жил на побережье Атлантического океана. Там же в одном доме жила тогда и жена одного из сыновей Л. Толстого со своим внучком Сережей. И она иногда рассказывала кое-что о нем и тоже повторяла, что он был «гордый»... Но она жалела его... Внук был тоже чрезвычайно капризный: если что-либо было не по нем, то он бросался на пол и затылком колотился об него, крича и плача. А в другое время он был ласков ко всем... После отец, чех, выкрал его от бабушки; он тогда уже разошелся с внучкой Толстого.
О Достоевском мне, к сожалению, не пришлось ни услышать, ни прочитать ничего [связанного с Оптиной]. А его беседа была бы, конечно, интересна. И дух ее был иной, так как он был христианин и скончался – исповедавшись и причастившись Святых Таин, читая Евангелие.
* * *
Глава «Оптина» из книги митрополита Вениамина (Федченкова) впервые была опубликована в сборнике «Божии люди», выпущенном в свет в 1991 году издательством «Современник», затем в «Богословском вестнике», издаваемом Московской духовной академией (см.: Богословский вестник. 1993. № 1. С. 70–101). Для подготовки настоящей публикации привлекался еще один машинописный текст, не подвергавшийся, в отличие от первого, редактированию и хранящийся в частном архиве. Над «Оптиной» владыка Вениамин работал, живя за границей, в Америке.
Юбилейным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви в 2000 году были канонизированы 13 Оптинских старцев: иеросхимонах Лев, иеросхимонах Макарий, схиархимандрит Моисей, схиигумен Антоний, иеросхимонах Иларион, иеросхимонах Анатолий Старший, схиархимандрит Исаакий, иеросхимонах Иосиф, схиархимандрит Варсонофий, иеросхимонах Анатолий Младший, иеросхимонах Нектарий, иеромонах Никон, архимандрит Исаакий II. Иеросхимонах Амвросий прославлен в лике святых в 1988 году. Собор преподобных Оптинских старцев – 11/ 24 октября. Старец Леонид (в схиме Лев, в миру Лев Данилович Наголкин, † 1841; память преподобного Льва Оптинского – 11 /24 октября в Соборе Оптинских старцев) родился в 1768 году в городе Карачеве Орловской губернии. В молодости занимался торговлей, служил приказчиком, много ездил по России. В возрасте 29 лет поступил послушником в Оптину пустынь, но вскоре перешел в пустынь Белобережскую, где принял постриг и рукоположение в священный сан. В 1804 году он стал настоятелем Белобережской пустыни, сменив при этом своего наставника отца Василия (Кишкина). Еще до своего настоятельства отец Леонид познакомился со старцем Феодором, учеником преподобного Паисия Величковского. В 1808 году отец Леонид, оставив управление обителью, последовал за старцем Феодором в затвор и некоторое время подвизался вместе с ним и с иеромонахом Клеопой в лесной келии. В этот период он келейно принял схиму с именем Лев (см. примеч. 52 к гл. «Отец схиигумен Герман»). Затем отшельники удалились на Валаам, а в 1817 году перешли в Александро–Свирский монастырь. Старец Феодор скончался в 1822 году. В 1829 году отец Леонид вместе с шестью учениками прибыл в устроенный архимандритом Моисеем (Путиловым, † 1862; память – 16/29 июня) Иоанно–Предтеченский скит Оптиной пустыни, где сделался основателем старчества. За духовным утешением к отцу Леониду стали обращаться толпы мирян; ежедневно настоятель и братия обители открывали ему помыслы. По молитвам старца исцелялись больные и одержимые. Скончался подвижник 11 октября 1841 года. О нем см.: Жизнеописание Оптинского старца иеромонаха Леонида / Сост. иером. Климент (Зедергольм). М., 1876. (2-е изд. – 1890.) О нем и др. Оптинских старцах: Концевич И. М. Оптина пустынь и ее время. N.Y.: Holy Trinity Monastery, Jordanville, 1970.
Преподобный Паисий (в миру Петр Величковский, † 1794; память 15/28 ноября) родился 21 декабря 1722 года в Полтаве в семье священника. С тринадцатилетнего возраста был зачислен в Киевское духовное училище. Курса не окончил. Оставил училище и отправился на поиски духовного руководителя, которого обрел было в лице игумена Любецкого монастыря Никифора, но тот вскоре скончался. Путешествовал по монастырям. В 1741 году принял постриг в рясофор (с именем Платон) в Медведковской обители святителя Николая. Затем попал в скит Тройстены. Испытал влияние молдавских старцев – схимонаха Василия (из скита Мерлополяны) и его ученика Михаила. Однако «своего» старца, опытного руководителя в духовной жизни, так и не нашел. Некоторое время подвизался в скиту Киркуль, а затем пришел на Святую Гору Афон и три года провел в подвигах поста и молитвы, обитая близ монастыря Пантократор. Стал известен на всем Афоне. В 1750 году прибывший из Молдавии старец Василий Поляномерульский постриг Платона в мантию с именем Паисий. После этого – по настоятельной рекомендации старца – преподобный Паисий сделался руководителем собравшейся вокруг него братии (из славян и молдаван). В 1758 году принял рукоположение во иеромонаха и сделался духовником братии. Основал новый скит возле каливы пророка Божия Илии при монастыре Пантократор. Преподобный Паисий тщательно подбирал святоотеческие рукописи на славянском и греческом языках и, убедившись в несовершенстве существовавших переводов, положил своими трудами начало целой школе переводчиков и переписчиков трудов святых отцов. Перебравшись вместе с учениками в Молдавию, преподобный Паисий обосновался в Свято–Духовском монастыре в Драгомирне, а затем, уже окончательно, – в Нямецкой обители, превратив ее в школу православного подвижничества и центр духовно–нравственного просвещения. Нямецкий монастырь жил по правилам, разработанным преподобным Паисием на основе иноческих уставов святых Василия Великого, Феодора Студита и Феодосия Великого. Монашествующие должны были строго следовать послушанию, являть нестяжание и смирение, молчать на трапезах. Во время послушаний творить молитву Иисусову, исповедовать помыслы духовнику. Наставляя братию, преподобный Паисий особенно выделял следующие добродетели: пребывание в келии, приобретение непрестанной молитвы, воздержание чрева и языка. В Нямецком монастыре продолжалась работа по переписыванию и переводу творений святых отцов, составлялись тематические сборники. В 1793 году преподобный Паисий завершил перевод «добротолюбия» с греческого на славянский язык. При жизни преподобного Паисия Величковского в Нямецком монастыре подвизалось около 1000 монахов. После его блаженной кончины многие из них разошлись по российским монастырям, положив начало возрождению монашества. (См.: Сергий Четвериков, прот. Молдавский старец архимандрит Паисий (Величковский): Его жизнь, труды и влияние на православное монашество. Эсти–Петсери: Путь жизни, 1938. (2-е изд. – Paris: YMCA–Press, 1988.) Оптинский старец Леонид не был непосредственным учеником преподобного Паисия, но был учеником ученика прославленного подвижника, следуя, как мы видели, наставлениям схимонаха Феодора.
Преподобный Макарий Оптинский (в миру Михаил Николаевич Иванов, † 1860; память – 7/20 сентября) – друг и сподвижник старца Леонида, – родился 20 ноября 1788 года в Калужской губернии. В восьмилетнем возрасте лишился матери. Жил с отцом и братьями в Орловской губернии. Служил по финансовому ведомству. В 18 лет лишился отца. В миру вел аскетический образ жизни, отказался вступить в брак. В 1810 году поступил в Площанскую пустынь, отличавшуюся суровым уставом. После пяти лет послушничества принял постриг и еще через два года – рукоположение. Духовным руководителем отца Макария стал подвижник Площанской пустыни старец Афанасий (Захаров) – ученик преподобного Паисия Величковского, работавший над переводами рукописей, привезенных из Молдавии. Отец Афанасий привлек к своим трудам и отца Макария. В 1825 году старец Афанасий скончался, а в 1829 году иеромонах Макарий встретил нового наставника – отца Леонида (Наголкина), в течение полугода проживавшего в Площанской пустыни. После отъезда отца Леонида в Оптину между ним и отцом Макарием завязалась переписка. В 1834 году иеромонах Макарий получил разрешение переселиться в Оптину пустынь. Старец Леонид считал отца Макария равным себе, но, уступая настойчивым просьбам последнего, принял его в ученики. В 1836 году отец Макарий назначается духовником братии монастыря, а в 1839–м – скитоначальником. Старец Макарий, обладавший тонким художественным вкусом, превратил территорию Иоанно-Предтеченского скита в цветущий сад, собрал богатейшую библиотеку духовной литературы. Особенно заботился отец Макарий о скитской церкви, о строе богослужения, в ней совершавшегося. Совершенствуясь в аскетических подвигах, занимаясь непрестанной молитвой, старец духовно окормлял многочисленных посетителей, отвечал на письма. При всех своих разнообразных дарованиях он всегда оставался человеком глубочайшего смирения. Вместе со своим духовным сыном, философом-славянофилом И. В. Киреевским (см. примеч. 15 к настоящей главе), старец Макарий положил начало издательской деятельности Оптиной пустыни, сам работал над подготовкой текстов. За два года до кончины отец Макарий принял пострижение в великую схиму. Скончался 7 сентября 1860 года. См. о нем: Леонид (Кавелин), иером. Сказание о жизни и подвигах блаженной памяти старца Оптиной пустыни иеромонаха Макария. М., 1861. (2-е изд. – 1881.) Он же: Последние дни Оптинского старца иеромонаха Макария. М., 1860. В 1862–1863 годах вышло в свет «Собрание писем блаженной памяти Оптинского старца иеромонаха Макария (Иванова)» в 4–х томах.
Святитель Филарет, митрополит Московский, неуклонно поддерживал начинания учеников преподобного Паисия Величковского, в том числе и насельников Оптиной пустыни. Благодаря его стараниям был положен конец преследованиям, которым епархиальное начальство подвергало старца Леонида.
Преподобный Амвросий Оптинский (в миру Александр Михайлович Гренков, † 1891; память 10/23 октября, 27 июня /10 июля) родился 23 ноября 1812 года в селе Большая Липовица Тамбовской губернии в семье церковнослужителя. Окончил духовное училище и Тамбовскую семинарию. Служил учителем в Липецком духовном училище. Веселый, общительный и остроумный молодой человек, бывший «душой общества», с некоторого времени полюбил уединение, сделался серьезным и внутренне сосредоточенным. В душе будущий подвижник ощутил призыв к аскетическому деланию. В 1839 году – по дороге на богомолье в Троице–Сергиеву Лавру – А. М. Гренков посетил знаменитого Троекуровского затворника отца Илариона († 1853; память – 10/23 июня вместе с Собором Рязанских святых, 28 июля /10 августа – с Собором Тамбовских святых) и получил от подвижника совет отправиться в Оптину пустынь. Но по возвращении в Липецк Гренков некоторое время медлил с исполнением уже созревшего в душе решения оставить мир. Осенью 1839 года Александр Гренков тайно ушел в Оптину пустынь, даже не поставив в известность епархиальное начальство. Первое время он жил в гостинице, а в январе 1840 года перешел в монастырь. В апреле того же года получил монашеское одеяние. В Оптиной Александр сделался учеником старца Леонида, а после его кончины – старца Макария. С ноября 1840 года он подвизался в скиту. В 1842 году был пострижен в мантию и наречен Амвросием. В 1843 году – рукоположен во иеродиакона, а 1845–м – во иеромонаха. Во время поездки в Калугу для рукоположения отец Амвросий сильно простудился и до самой кончины страдал от последствий болезни. Отец Амвросий ревностно помогал своему наставнику старцу Макарию в издании святоотеческих творений. Житие преподобного Амвросия Оптинского и воспоминания о нем приводят многочисленные случаи прозорливости дивного старца, чудесных исцелений, совершившихся по его молитвам, примеры замечательной любви к ближним. Известно также, что преподобный Амвросий скрывал от людей свои великие дарования. Можно с уверенностью сказать, что при нем старчество в Оптиной достигло своего апогея. В конце жизни преподобный Амвросий много внимания и сил уделял своему любимому детищу – основанному им Шамординскому женскому монастырю. Почил угодник Божий 10/23 октября 1891 года. Причислен к лику святых в 1988 году на Поместном Соборе Русской Православной Церкви. Мощи преподобного в настоящее время почивают во Введенском соборе Оптиной пустыни. См. о нем: Агапит, архим. Жизнеописание в Бозе почившего Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия: В 2 ч. М., 1900; Казанская Амвросиевская женская пустынь и ее основатель Оптинский старец иеросхимонах Амвросий. Шамордино, 1908; Поселянин Е. Детская вера и Оптинский старец Амвросий. СПб., 1901. Эпистолярное наследие преподобного Амвросия: Собрание писем Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия к мирским особам. Сергиев Посад, 1906; Собрание писем Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия к монашествующим. Вып. 1–2. Сергиев Посад, 1908–1909.
Преподобный Анатолий Оптинский (в миру Алексей Моисеевич Зерцалов, † 1894; память – 25 января / 7 февраля) родился 24 марта 1824 года в селе Боболи Калужской губернии, в семье диакона Моисея Копьева. Окончил духовное училище в Боровске и Калужскую духовную семинарию, в которой получил новую фамилию вместо родительской – Зерцалов (что было в обычае того времени). В юности отличался слабым здоровьем, но с самого раннего возраста стремился к монашеству. После окончания семинарии служил в Казенной палате. Получив чудесное исцеление от чахотки, в 1857 году пришел в Оптину пустынь вместе с матерью, которая вручила своего единственного сына попечению старца Макария. Под руководством этого опытного подвижника Алексей стал учиться Иисусовой молитве. Во время послушничества перенес немало скорбей: тяжелый труд на послушаниях, неудобство жилья, грубость в обращении со стороны некоторых из братии. Все сносил с кротостью. После кончины отца Макария Алексей Зерцалов подвизался под руководством преподобного Амвросия. 17 ноября 1862 года принял постриг. Будучи еще иеродиаконом, с благословения преподобного Амвросия беседовал с богомольцами в монастырской гостинице и утешал скорбящих. В 1870 году рукоположен во иеромонаха. В 1874 году назначен скитоначальником и братским духовником. Отличался сострадательностью, милосердием и добротой, любил и ценил красоту Божиего мира. 15 октября 1893 года тайно принял схиму. Почил 25 января 1894 года. Мощи покоятся во Владимирском храме Оптиной пустыни. См. о нем: Воспоминания о старце иеромонахе Анатолии, скитоначальнике Оптиной пустыни (из записок сестер Казанской Амвросиевской женской пустыни). Шамордино, 1908; Поселянин Е. Жизнеописания подвижников благочестия XIX века. СПб., 1897; Нилус С. А. На берегу Божьей реки. Сергиев Посад, 1916. Наследие: Собрание писем Оптинского старца скитоначальника иеромонаха Анатолия (Зерцалова) к монахиням. Сергиев Посад, 1914. Преподобный Анатолий Оптинский (в миру Александр Потапов, † 1922; память – 30 июля / 12 августа) родился в 1855 году. Происходил из мещан города Калуги. С юных лет стремился к монашеству, но исполнению этого заветного его желания противилась мать. Только после ее кончины, уже в тридцатилетнем возрасте, 15 февраля 1885 года Александр Потапов пришел в Оптину пустынь. Поселился в скиту. Келейничал у преподобного Амвросия и у преподобного старца Иосифа (Литовкина; см. примеч. 34 к гл. «Старец Нектарий»). Пострижен в мантию 3 июня 1895 года. В 1903 году, будучи еще иеродиаконом, принимал народ для духовного назидания. Рукоположен во иеромонаха 26 марта 1906 года. 4 июля 1908 года переведен из скита в монастырь на должность духовника приходящих богомольцев. Скончался 30 июля 1922 года. По некоторым сведениям, пришедшие арестовывать старца застали его лежащим в гробу. См. о нем: Концевич И. М. Оптина пустынь и ее время. С. 404–437. Оптинские старцы. Заря, 1990. С. 64–68. (Сборник статей, первоначально напечатанных в журнале «Православная Русь». 1990. № 4–6.)
Преподобный Варсонофий Оптинский (в миру Павел Иванович Плиханков, † 1913; память – 1/14 апреля) родился 5 июля 1845 года. Происходил из оренбургских казаков. Окончил Полоцкий кадетский корпус, военное училище в Оренбурге и казачьи офицерские штабные курсы в Санкт-Петербурге. Участвовал в военных действиях в Туркестане. Имел чин полковника. Служил при штабе Казанского военного округа. Живя в миру, вел истинно христианский подвижнический образ жизни. Встречался со святым Иоанном Кронштадтским, пророчески указавшим П. И. Плиханкову путь его будущего служения. Побывал в Оптиной пустыни и получил от преподобного Амвросия повеление в три месяца окончить все дела в миру и принять монашество. В этот трудный период жизни Павлу Ивановичу очень помог старец Варнава Гефсиманский, духовно укреплявший его. Плиханков прибыл в Оптину в последний день отведенного ему срока и застал старца уже лежащим на смертном одре. 26 декабря 1891 года вступил в число братии пустыни. В монастыре стал учеником старца Анатолия (Зерцалова), от которого получил послушание быть «служкой» отца Нектария. Десять лет провел близ него. 1 января 1903 года рукоположен во иеромонаха. В том же году назначен духовником братии Оптиной пустыни и сестер Казанской Амвросиевой женской пустыни в Шамордино. Во время русско–японской войны 1904–1905 годов находился в действующей армии. Был священником при лазарете имени преподобного Серафима Саровского. 11 июля 1910 года келейно пострижен в схиму. Незадолго до кончины претерпел гонение. По наущению противников был переведен в Старо–Голутвин монастырь (город Коломна). Оставил богатое духовно–литературное наследие: проповеди, толкование Священного Писания, беседы, историческое описание монастыря, стихотворения, жизнеописания подвижников благочестия. См. о нем: Венок на могилу батюшке (к 40–му дню со дня кончины схиархимандрита Варсонофия). М., 1913; Варсонофий (Плиханов), схиархим. Келейные записки 1892–1896. М., 1991. Духовный облик старца Варсонофия ярко очерчен в записках другого Оптинского старца – преподобного Никона (Беляева; см. примеч. 43 к гл. «Старец Нектарий»). Никон (Беляев), иером. Дневник последнего духовника Оптиной пустыни. СПб.: Сатис, 1994.
Об отце Нектарии см. ниже.
Ф. М. Достоевский впервые посетил Оптину в 1874 году. В 1878 году он приехал в пустынь после смерти сына Алеши, скончавшегося от эпилепсии. Беседовал с преподобным Амвросием. Известен отзыв подвижника о писателе: «Этот – кающийся». Федор Михайлович жил в скиту, в отдельном домике. После кончины преподобного Амвросия бывал в Оптиной и беседовал со старцем Иосифом. Впечатления, полученные от посещений православной обители, нашли свое отражение в романе «Братья Карамазовы». Л. Н. Толстой впервые побывал в Оптиной в тринадцатилетнем возрасте (1841) на похоронах своей тетки А. И. Остен–Сакен, которую очень любил. В 1877 году был в Оптиной вместе с Н. Н. Страховым, беседовал с иеромонахом Ювеналием (Половцевым) и преподобным Амвросием. В 1881 году предпринял путешествие пешком из Ясной Поляны в Оптину пустынь («репетиция» ухода из дома). Беседовал с преподобным Амвросием. В 1890 году останавливался в Оптиной вместе с семьей во время поездки в Шамордино к подвизающейся там своей любимой сестре Марии Николаевне. Вновь побывал у преподобного Амвросия, показывал свое «Евангелие» и получил совет публично покаяться в заблуждениях. В следующий раз был в Оптиной в 1900 году, беседовал со старцем Иосифом. В 1910 году, после ухода из Ясной Поляны, пришел в Оптину, но не решился побывать у старцев. Со станции Астапово умирающий писатель отправил телеграмму, в которой просил приехать к нему старца Иосифа. Вместо него поехал отец Варсонофий, но не был допущен к Толстому его окружением.
Вероятно, речь идет о великом князе Иоанне Константиновиче – сыне великого князя Константина Константиновича (поэта «К. Р.» ). Вся семья великого князя Константина Константиновича (его супруга Елизавета Маврикиевна, сыновья Олег, Гавриил, Игорь, Константин, Иоанн, дочь Татьяна (в монашестве игумения Тамара) отличалась глубокой религиозностью. Великий князь Иоанн Константинович родился в 1886 году. Был женат на дочери сербского короля – великой княгине Елене Петровне. Имел двоих детей. Участвуя в Первой мировой войне, проявил себя храбрым офицером и был награжден Георгиевским оружием. Великий князь Иоанн Константинович был особенно духовно близок с преподобномученицей великой княгиней Елисаветой Феодоровной. Вместе с ней и другими членами Дома Романовых принял мученическую кончину в Алапаевске в июле 1918 года.
Русский философ Константин Николаевич Леонтьев дружил с отцом Климентом (Зедергольмом, о нем – см. ниже). В 1874 году он познакомился с преподобным Амвросием Оптинским. В 1878 году К. Н. Леонтьев вышел в отставку и вместе с женой поселился в домике, расположенном близ стен Оптиной пустыни. Находился под духовным руководством преподобного Амвросия, с его благословения совершал литературные труды. 23 августа 1890 года принял тайный постриг в Иоанно–Предтеченском скиту и был наречен Климентом. В 1891 году с благословения преподобного Амвросия отправлен на жительство в Троице–Сергиеву Лавру. Всего на месяц пережил своего старца. Скончался 12 ноября 1891 года. Скорую кончину ему при расставании предсказал преподобный Амвросий.
Иеромонах Климент (в миру – Константин Карлович Зедергольм) – сын реформаторского суперинтенданта в Москве, с детства испытывал влечение к Православной Церкви. В августе 1853 года в скиту Оптиной пустыни через миропомазание присоединен к православию. На этот шаг его сподвигнул И. В. Киреевский, в доме которого Константин Карлович некоторое время жил как домашний учитель. Окончил историко–филологический факультет Московского университета и поступил на службу в Святейший Синод. Был чиновником особых поручений при обер–прокуроре Синода графе А. П. Толстом. Служил при Синоде с 1858 по 1862 год. Защитил магистерскую диссертацию. В 1860–м побывал в командировке на Востоке: посетил Афины, Святую Гору Афон, Константинополь. Вскоре по возвращении в Россию вышел в отставку и поступил в Иоанно–Предтеченский скит Оптиной пустыни (1862). Домик–келию для своего бывшего подчиненного построил на свои средства граф А. П. Толстой. Знание древних и новых языков, литературное дарование, навык научной работы – все это пригодилось отцу Клименту (Зедергольму), принимавшему деятельное участие в подготовке оптинских изданий. Кроме того, он помогал преподобному Амвросию вести переписку с духовными детьми. Скончался отец Климент в апреле 1878 года. Погребен на территории Иоанно–Предтеченского скита. См. о нем: Леонтьев К. Отец Климент Зедергольм, иеромонах Оптиной пустыни. Шамордино, 1908. (1-е изд. – 1882 г. )
Нилус Сергей Александрович (1862–1929) – духовный писатель, выпускник юридического факультета Московского университета. Служил следователем на Кавказе. Затем вышел в отставку и поселился в своем имении в Орловской губернии. Пережив глубокую личную драму, обратился ко Христу. Оптину пустынь впервые посетил летом 1901 года. Осенью приехал вновь для сбора материалов о старце Амвросии. В свой первый приезд в Оптину С. А. Нилус познакомился с отцом Даниилом (Болотовым; о нем см. примеч. 18 к гл. «Старец Нектарий»). Осенью 1905 года Нилус вновь приехал в Оптину в связи с выходом в свет нового издания книги «Великое в малом». 3 февраля 1906 года Сергей Александрович Нилус вступил в брак с Еленой Александровной Озеровой (1855–1938). В 1907 году супруги, получив приглашение старца Варсонофия, поселились в Оптиной, где прожили пять лет. Проживая в обители близ своего духовника отца Варсонофия, С. А. Нилус вел дневниковые записи, работал над предполагавшимся изданием «Оптинские листки». 14 мая 1912 года Нилусы покинули пустынь в связи с «Оптинской смутой» и удалением из обители отца Варсонофия. После революции 1917 года С. А. Нилус арестовывался советскими карательными органами (в 1924 и 1927 годах). Скончался 14 января 1929 года. Похоронен в селе Крутец близ города Александрова Владимирской области. Книги С. А. Нилуса: «Великое в малом» (1903); «Сила Божия и немощь человеческая». Ч. 1–2. (Сергиев Посад, 1908); «Святыня под спудом» (1911); «На берегу Божьей реки» (1916); «Близ есть при дверех» (1917). Сочинения С. А. Нилуса овеяны духом Оптиной пустыни, любимы православным читателем, содержат интересный исторический материал.
Епископ Михей (Алексеев, 1851–1931) – уроженец Санкт-Петербургской губернии, окончил морское училище (1869) и служил по военно–морскому ведомству. В 1890 году поступил в Оптину пустынь под руководство преподобного Амвросия. В 1892 году стал вольнослушателем в Московской духовной академии. Принял монашество и рукоположение в священный сан. Окончил академию в 1896 году со степенью кандидата богословия. Назначен на должность смотрителя Жировицкого духовного училища, затем – синодального ризничего. В 1897 году возведен в сан игумена и назначен настоятелем Иосифо–Волоколамского монастыря Московской епархии. В 1898 году возведен в сан архимандрита. С 1901 по 1902 год – настоятель Херсонесского Свято-Владимирского монастыря в Крыму. 19 октября 1902 года хиротонисан во епископа Сарапульского, викария Вятской епархии. В 1906–1908 годах – епископ Владимиро–Волынский, викарий Волынской епархии. В 1908–1912 годах – епископ Архангельский и Холмогорский, в 1912–1913 годах – епископ Уфимский и Мензелинский. 22 июля 1913 года уволен на покой по собственному прошению. Последние годы жил в Оптиной. Скончался в 1931 (или 1930) году. Погребен на Пятницком кладбище в Москве.
Киреевский Иван Васильевич (1806–1856) – русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из основоположников славянофильства. В молодости, будучи верующим христианином, Иван Васильевич был все же далек от православной церковности. Его вхождение в жизнь Православной Церкви произошло во многом благодаря влиянию супруги Натальи Петровны (урожденная Арбенина), бывшей духовной дочерью старца Филарета Новоспасского. В юности Наталья Петровна совершила паломничество в Саров и беседовала с преподобным Серафимом. Встреча с отцом Филаретом произвела большое впечатление на Ивана Васильевича, и он сделался преданным духовным сыном Новоспасского подвижника. После кончины отца Филарета Киреевские находят духовного руководителя в лице старца Макария. И. В. Киреевский может по праву считаться одним из зачинателей оптинского книгоиздательства. С 1845 года он вместе со своей супругой участвовал в научной подготовке и литературном редактировании текстов, предназначенных для публикации. Свои литературные и философские труды представлял на суд отца Макария. И. В. Киреевский и его супруга похоронены в Оптиной пустыни. Киреевский Петр Васильевич (1808–1858) – младший брат И. В. Киреевского, собиратель и исследователь русского фольклора, археограф, публицист, славянофил. Ежегодно летом бывал в Оптиной. В оптинской библиотеке был даже специальный фонд П. В. Киреевского. Жил праведником в миру. Похоронен в Оптиной, рядом с братом и его женой.
Первое посещение Н. В. Гоголем Оптиной пустыни состоялось в июле 1850 года. Он жил в скиту, в отдельном домике, посещал богослужения, читал творения святых отцов, беседовал со старцами. Самые искренние и глубокие отношения сложились у него со старцем Макарием. Одно время Н. В. Гоголь имел желание поступить в Иоанно–Предтеченский скит, но отец Макарий не благословил это намерение великого писателя. См.: Богданов Д. П. Оптинская пустынь и паломничество в нее русских писателей / Исторический вестник. 1910. Октябрь; Павлович Н. Оптина пустынь: Почему туда ездили великие / Прометей. 1980. № 12; Солоухин В. А. Время собирать камни. М., 1980; Манн Ю. Иван Киреевский и Гоголь в стенах Оптиной / Вопросы литературы. 1991. N 8. С. 106–124; Воропаев В. А. Духом схимник сокрушенный ...: Жизнь и творчество Н. В. Гоголя в свете православия. М., 1994. С. 82–99, 144–146; Воропаев В. А. Николай Гоголь: Опыт духовной биографии. М., 2008. С. 140–160.
Святитель Игнатий (в миру Дмитрий Александрович Брянчанинов, † 1867; память – 30 апреля /13 мая) начал свой путь в иночестве в Новоезерской обители у знаменитого старца Феофана (Соколова). Затем был на послушании в Площанской пустыни у старца Леонида, за которым последовал в Оптину. Старец сурово смирял своего ученика, закладывая в душу молодого подвижника основы послушания и глубочайшего смирения. После болезни и перевода в Любеченский монастырь святитель Игнатий в Оптину не вернулся.
Вероятно, Михаил Александрович Новоселов (1864–1938) – церковно–общественный деятель, издатель и духовный писатель. Родился в с. Бабье Тверской губернии. Окончил историко–филологический факультет Московского университета. Преподавал в московских гимназиях. Был последователем Л. Н. Толстого, состоял с ним в переписке. В 1887–1888 годах находился под арестом за распространение запрещенных произведений Толстого («Николай Палкин»). В 1888 году организовал в с. Дугино Тверской губернии толстовскую земледельческую коммуну. В 1891–1892 гг. содействовал Л. Н. Толстому в организации помощи голодающим крестьянам. В начале 1900–х годов порвал с толстовством и обратился к Православной Церкви. С 1902 года занимался активной издательской деятельностью, выпускал серию книг «Религиозно–философская библиотека». Почетный член Московской духовной академии (1912). Один из основателей Кружка ищущих христианского просвещения. Действительный член Московского общества любителей духовного просвещения. Член Московского епархиального совета (1917). В марте 1918 года был приглашен к участию в работе Соборного отдела о духовно–учебных заведениях. Летом 1922 года обвинялся в антисоветской агитации, но в марте 1923 года дело было прекращено. По некоторым сведениям, после этого перешел на нелегальное положение, принял монашество с именем Марк и хиротонию во епископа. В 1922–1927 гг. написал «Письма к друзьям», в которых обсуждалось положение Церкви в новых исторических условиях. Не признал законным местоблюстительства митрополита Крутицкого Петра (Полянского), не принял Декларации митрополита Сергия (Страгородского) о лояльном отношении к власти. В 1929–1937 гг. находился в заключении. Расстрелян в январе 1938 года в Вологде. Русской Православной Церковью прославлен как мученик Михаил. Память – 8 / 21 января.
Память преподобной Марии Египетской († 522) – 1/14 апреля и в 5–ю Неделю Великого поста.
«Имябожники», или, как они сами себя называли, «имяславцы», – последователи движения, распространившегося в начале ХХ столетия в русских монастырях Старого Афона. Имяславцы утверждали, что благодать Божия присутствует в имени Божием, что в имени Божием присутствует Бог и даже что имя Божие есть Бог. При этом свои положения сторонники имяславия не смогли сформулировать с должной корректностью. Первоначальные споры возникли вокруг книги схимонаха Илариона «На горах Кавказа. Беседа двух старцев–подвижников о внутреннем единении с Господом наших сердец чрез молитву Иисус–Христову, или Духовная деятельность современных пустынников. Составил пустынножитель Кавказских гор схимонах Иларион» (Баталпашинск, 1907; 2-е изд. – 1910; 3-е изд. – Киево-Печерская Лавра, 1912). (Сам автор книги в последовавшей полемике вокруг имени Божия участия не принимал.) Сначала книгу «На горах Кавказа» с симпатией приняли в духовной среде, но затем последовала резкая критика отдельных ее положений со стороны архиепископа Антония (Храповицкого). Благодаря монахине Анне (Обуховой), оставившей, кстати, любопытные воспоминания об имяславцах, митрополит Вениамин знал некоторые подробности, связанные с выступлением митрополита (тогда – архиепископа) Антония (Храповицкого) против книги «На горах Кавказа». Его особенно возмущал тот факт, что осудивший книгу иерарх не читал самой книги. Монахиня Анна знала об этом факте со слов великой княгини Елисаветы Феодоровны, с которой была духовно близка. Считаем нужным привести здесь небольшой отрывок из воспоминаний м. Анны (Обуховой): «Незадолго до революции в. к. была в Киеве и там в Лавре встретилась с м. Антонием, обедала с ним. Оставшись наедине, в. к. спросила м. Антония – что он нашел в книге о. Илариона, что эту книгу он постарался запретить?.. И, к удивлению в. к., м. Антоний отвечал ей так просто, как о малозначащей вещи, что сам-то он ее и не читал, а доложил ему миссионер... Имя я забыла... Он был на Волыни. В. к. опомниться не могла долго... Когда я к ней приехала в последний раз, она мне это сказала – лишь только я вошла к ней...» (Воспоминания м. Анны (Обуховой). 23 июля 1936 г. Рукопись. Хранится в частном архиве.) Интересно отметить, что книга «На горах Кавказа» была издана на средства великой княгини Елисаветы Феодоровны. На Афоне среди русских иноков возникло брожение, известное под именем «Афонской смуты 1912–1913 годов». В результате несколько сотен монахов были насильственно вывезены в Россию и расселены по разным монастырям, что случилось после определения Святейшего Синода от 29 августа 1913 года, осудившего учение имябожников. Существует обширная полемическая литература, посвященная имяславию. (Перечень ее частично приведен в книге протоиерея Георгия Флоровского «Пути русского богословия». Париж, 1937. С. 572.) Среди апологетов имяславия особенно выделяется личность иеромонаха Антония (Булатовича). Учением имяславцев в разные периоды своей деятельности интересовались многие выдающиеся представители «серебряного века» русской культуры: В. Эрн, В. Свенцицкий, П. Флоренский, М. Новоселов. Монахом–имяславцем, состоявшим в тайном постриге с именем Андроник, был философ А. Ф. Лосев. По свидетельству самого митрополита Вениамина (Федченкова), он, подчиняясь решению высшей церковной власти, осудившей имяславцев, все же испытывал некоторое смущение в связи с этим вопросом. В 1930–50-е годы он неоднократно возвращался к проблеме имяславия. В своем фундаментальном труде, посвященном святому Иоанну Кронштадтскому, он отвел волновавшему его вопросу одну из глав, которая так и называется «Имяславие» (Вениамин (Федченков), митр. Протоиерей Иоанн Сергиев (Отец Иоанн Кронштадтский). Машинопись, б. м. и г. Т. 2. Ч. 2. С. 225–248). Кроме того, имяславию и имяславцам посвящена отдельная работа владыки Вениамина объемом в 25 машинописных страниц, в которой он разбирает положения книги «На горах Кавказа» и «Оправдание веры» иеромонаха Антония (Булатовича).
Скорее, это обычная монашеская практика.
Преподобный Анатолий Младший (Потапов) в 1908 году был переведен из скита в монастырь для духовного окормления богомольцев.
Память преподобного Герасима Иорданского († 475) – 4/17 марта.
Речь идет о писателе Леониде Николаевиче Андрееве (1871–1919). «А об Андрееве я лично слышал от его сына, что отец его был верующим. Между прочим, сын спросил его: – Папа! Прекратятся ли войны? Тот ответил: – Пока люди будут людьми, войны останутся! (Это я слышал от сына в Константинополе во время эвакуации)». (Вениамин (Федченков), митр. Беседы в вагоне (1–я беседа). Рукопись. С. 23. Ростов-на-Дону. 14 сентября, 1954; см. соврем. изд.: М., 2003. С. 26.)
Скит во имя святого Предтечи и Крестителя Иоанна основан в 1821 году по благословению епископа Филарета (Амфитеатрова) трудами иеромонаха Моисея (Путилова) и его брата иеромонаха Антония.
Яко благоволиша раби Твои камение его, и персть его ущедрят.
Архимандрит Ксенофонт был настоятелем Введенской Оптиной пустыни с 1897 по 1915 год.
Архимандрит Исаакий II († 1938; преподобно–мученик; память – 26 декабря / 8 января). Настоятельствовал в Оптиной с 1915 года до самого ее закрытия. Обладал глубоким молитвенным настроем, внутренней сосредоточенностью, служил со слезами. В 1929 году, на второй или третий день праздника Преображения Господня, был арестован вместе со всеми оптинскими иеромонахами, проживавшими в Козельске. (Одновременно с оптинцами арестовали почти всех городских священников, многих монахов и монахинь, православных мирян.) Из Козельска арестованных отправили в тюрьму города Сухиничи, а потом – в Смоленск. В январе 1930 года отец Исаакий, отец Досифей (братский духовник), отец Пантелеимон (казначей) и другие были отправлены в сибирскую ссылку. Архимандрит Исаакий расстрелян в Туле вместе с первым директором Оптинского краеведческого музея Лидией Васильевной Защук (монахиней Августой).
Иеромонах Феодосий (Поморцев, ум. 1920) – духовный сын и одновременно духовник старца Варсонофия. Был скитоначальником в 1912–1920 годах. О нем и других оптинских скитниках см. также: «Дневник» отца Никона (Беляева) и книгу С. А. Нилуса «На берегу Божьей реки» (отец Феодосий, отец Кукша, отец Иоиль, отец Исаакий, духовник Шамординского монастыря, благочинный отец Феодот).
Местный съезд Русского студенческого христианского движения (РСХД) проходил в Фалькенберге летом 1924 года. Отношение владыки Вениамина к РСХД нуждается в пояснении. До революции в России существовало христианское студенческое движение, одним из признанных лидеров которого был барон П. Н. Николаи (ум. 1919) – лютеранин. Им были организованы молодежные кружки по изучению Священного Писания, действовавшие в Петербурге, Москве, Харькове, Одессе, Томске, Юрьеве–Дерпте и Риге. В 1913 году движение вошло во Всемирную христианскую студенческую федерацию. После революции движение в России было разгромлено. В 1921 году в Белграде среди русских эмигрантов возник кружок молодежи, в который вошли Н. Терещенко, Н. Афанасьев (впоследствии протопресвитер), И. Расторгуев, М. Львова, Зерновы, профессор (впоследствии – протоиерей) В. В. Зеньковский. К деятельности кружка проявил интерес митрополит Антоний (Храповицкий). Духовно окормляли кружковцев епископ Вениамин (Федченков), священник Алексий Нелюбов (1897–1937) и насельник Святой Горы Афон архимандрит Кирик. Общался с молодежью и архиепископ Феофан (Быстров). На кружки русской молодежи, интересующейся вопросами духовной жизни, «вышли» представители Христианского союза молодых людей (УМСА). С «белградцами» вступил в контакт секретарь союза Ральф Холлингер. Начало РСХД было положено на съезде в Пшерове (Чехословакия) 1–8 октября 1923 года, на котором присутствовали и представители дореволюционного студенческого христианского движения. Епископ Вениамин тоже присутствовал на съезде (был одни сутки, приехал из Карпатской Руси). Летом 1924 года он вместе с митрополитом Евлогием (Георгиевским) принял участие в местном съезде РСХД в замке Аржерон (Франция). В работе съезда участвовали: Бердяев, Булгаков, Карташов, Вышеславцев, Зандер, Глубоковский, Г. Н. Трубецкой. Решено было основать в Париже высшую богословскую школу нового типа ( Сергиевский православный богословский институт, в котором епископ Вениамин впоследствии ( 1926–1927 и 1929–1930) был инспектором, преподавателем церковного права, пастырского богословия и еще ряда дисциплин). В 1926 году последовало осуждение РСХД Собором русских иерархов в Карловцах, признавшим Союз христианской молодежи и Всемирную студенческую федерацию явно масонскими и антиправославными организациями. Однако уже после этого решения и митрополит Антоний, и другие иерархи–изгнанники продолжали общение с входившим в РСХД Белградским братством преподобного Серафима Саровского. О дальнейшем отношении владыки Вениамина к РСХД интересные сведения приводятся в книге И. М. Концевича: «На втором Аржеронском (во Франции) съезде Христианского движения, который имел место приблизительно в 1926 году, среди других докладчиков находился и проф. Бердяев. Преосвященный Вениамин, тогда инспектор Богословского института в Париже, выступил с возражениями, как православный епископ, против некоторых положений доклада Бердяева, противоречащих православному учению. Последний обиделся, сейчас же забрал свои чемоданы и уехал. На другой день на съезд прибыл м. Евлогий и сделал епископу Вениамину строгое внушение. Вл. Вениамин, желая проверить себя, обратился к отцу Нектарию (в это время мы имели возможность письменно общаться с о. Нектарием). Старец ответил: “В таких обществах (как Христианское движение) вырабатывается философия, православному духу неприемлемая”. Затем пришло подтверждение еще более точное, что он не одобряет именно то общество (то есть движение), на собрании которого был оскорблен вл. Вениамин. В тот же период времени некто Г-м обратился к отцу Нектарию за указанием, можно ли ему поступить в академию (Богословский институт в Париже), выражая опасение, что она еретическая. С последним отец Нектарий согласился, но поступить в академию благословил и сказал: “Какая бы она ни была, ученому мужу помехи не будет. Знать науку, какую будут преподавать, ему не помешает”. Тогда же произошел один прискорбный случай на Сергиевском подворье: на кухню Богословского института пришел человек, имевший сухую руку, и просил там какой-нибудь работы. Таковой не нашлось; тогда он здесь же в саду застрелился. Владыка Вениамин очень скорбел, написали отцу Нектарию. Церковно поминать самоубийц воспрещено канонами. Отец Нектарий посоветовал вл. Вениамину читать Псалтирь келейно по умершем в течение сорока дней, а также найти двух чтецов, чтобы довести их число до трех. При этом отец Нектарий сказал: “Господь отымает разум у человека, на что скот не решается – человек решается”» (Концевич И. М. Оптина пустынь и ее время. 1970. С. 515–516).
Епископ (впоследствии – митрополит) Георгий (Ярошевский) родился в 1872 году. Выпускник Киевской духовной академии (1897), кандидат богословия. В 1898–1901 годах – преподаватель Таврической семинарии. Принял монашество (1900) и рукоположение в священный сан (1903). Магистр богословия (1901). В 1901–1902 годах – смотритель Калужского духовного училища. В 1902–1903 годах – инспектор Могилевской духовной семинарии. Возведен в сан архимандрита, назначен ректором Тульской духовной семинарии (1903). 1 июля 1906 года хиротонисан во епископа Каширского, викария Тульской епархии. С 1908 по 1910 год – епископ Прилуцкий, викарий Полтавской епархии. В 1910–1913 годах – епископ Ямбургский, викарий Санкт-Петербургской епархии, ректор духовной академии. В 1913–1916 годах – епископ Калужский и Боровский. Назначен на Минскую кафедру в 1916 году. Член Поместного Собора 1917–1918 годов. Возведен в сан архиепископа (1918). В 1919 году выехал в Италию. В 1922 году был приглашен польскими властями на Варшавскую кафедру. Патриарх Тихон назначил архиепископа Георгия временным экзархом в Польше, возвел в сан митрополита. Митрополит Георгий вместе с епископом Дионисием (Валединским) проводили церковную политику, направленную на установление автокефалии Православной Церкви в Польше, что было выгодно польским властям и вызывало протест русского населения Польши, испытывавшего в этот период гонения на религиозной и национальной почве. Двусмысленная позиция некоторых иерархов по отношению к собственной пастве, капитулянтская политика, проводимая перед лицом властей, – все это вызвало протест православного населения. Крайней формой этого протеста явилась акция архимандрита Смарагда (Латышева), который 8 февраля 1923 года несколькими выстрелами убил митрополита Георгия. Архимандрит Смарагд был лишен сана и приговорен польским судом к 12–ти годам каторжных работ. Отказался от досрочного освобождения по болезни и освободился из тюрьмы в 1935 году. В дальнейшем проживал в Чехословакии.
Шамординский монастырь находится в 12 км от Оптиной пустыни, близ деревни Шамордино. В 1871 году помещица Ключарева (в монашестве – Амвросия), духовная дочь преподобного Амвросия Оптинского, приобрела 200 десятин земли на месте будущей обители и поселилась в новой усадьбе вместе с двумя внучками–сиротками Верой и Любовью. Посетив однажды летом поместье, старец Амвросий предсказал основание на его месте иноческой обители. После внезапной кончины внучек (1883) мать Амвросия объявила о желании учредить женскую общину 1 октября 1884 года состоялось открытие Казанской Амвросиевской женской пустыни. Первой настоятельницей ее была София Михайловна Астафьева (урожденная Болотова, ум. 1888), второй – Евфросиния Розова. Каждое лето в новоустроенную обитель приезжал старец Амвросий и подолгу жил там, входя во все дела по устроению монастыря. Особенную заботу отца Амвросия вызывало строительство большого каменного собора в честь Казанской иконы Божией Матери. В Шамордине отец Амвросий скончался. После его блаженной кончины инокинь обители духовно окормляли старцы Анатолий, Иосиф, Варсонофий. Настоятель Оптиной пустыни отец Исаакий был одновременно благочинным Шамординского монастыря. В 1901 году община получила статус монастыря. Перед революцией в обители подвизалось около 1000 сестер, трудившихся на полевых работах, на молочной ферме, в иконописной мастерской и в типографии. В годы советской власти Шамординский монастырь был преобразован в коммуну, а в 1929 году – закрыт. С 1990 года монастырь возрождается.
Парфений (Левицкий, 1858–1921), архиепископ Полтавский и Переяславский. Управлял Тульской епархией в 1908–1911 годах.