Монастырь – обетованная земля

Монастырский период стал вершиной служения отца Иоанна. Здесь он получил от Господа энергию силы на многие годы, в которые раскрылись все стороны его духовного дарования, здесь явилось в нем истинное старческое служение.

Колокольным звоном гудел воздух, изливая радость на город и его окрестности, когда новый насельник вошел в монастырские врата. Праздновали день памяти игумена Печерской обители преподобномученика Корнилия^*********. И все вокруг свидетельствовало, что жизнь, отданная Богу, благословенна Им вовеки.

Монастырь! Обетованная земля! Желанная и выстраданная! Как же долго отец Иоанн до нее шел! Душу его переполняла благодарность Богу за все: за прошлое, настоящее и даже за будущее. С этим чувством он припал к раке преподобного, его принес Богу за Божественной литургией и, скрыв радость за монашеской строгостью, пошел к наместнику архимандриту Алипию. Он и привел собрата в келью, которая стала его домом до конца дней земных. Слово отца наместника, сказанное им при расставании: «Отсюда тебя и выносить будем», – оказалось пророческим.

Псково-Печерский монастырь в 1967 году в буквальном смысле был воином-богатырем. Его доспехами были не стены и башни (что они могли значить в то время?!), но дух насельников. Молитвами и бесстрашным мужеством совсем недавно, в 1961 году, они отразили осаду всемогущего государства, снова воинствующего на Церковь. Насельники, бывшие воины, сменили солдатские гимнастерки на монашеские подрясники. Они хорошо знали цену жизни. И как не выдали врагу свою земную Родину, так могли ли отдать свое Небесное Отечество, обретенное в страданиях военного лихолетья. Приняв в сердца живую веру, они вооружились страхом Божиим, чтобы воинствовать против греха. Вера в Бога, любовь к Богу и молитва освящали жизнь обители.

Монастырский период стал вершиной служения отца Иоанна. Придя в монастырь уже в преполовении своего жизненного пути, он получил от Господа энергию и силы на многие годы, в которые раскрылись все стороны его духовного дарования, здесь явилось в нем истинное старческое служение. Все в монастыре вызывало в душе его глубокое благоговение. Стены и храмы воскрешали богатую событиями и духовной жизнью историю. Насельники во главе с наместником – богомудрые старцы. Паломники, притекающие в обитель из безбожного, утопающего во грехах мира, воспринимались как истинные подвижники благочестия. Отец Иоанн видел людей в ограде монастыря ангелами. Частенько из толпы, сопровождавшей его из храма, был слышен его веселый возглас: «Да что ты, миленькая, что ты?! Какие здесь враги? Вот вокруг меня – все ангелы, и ты тоже».

Отец Иоанн стал седмичным иеромонахом. А это значит, что за месяц душа его питалась обилием благодати полного круга богослужений: литургия, вечерняя служба, исповедь, молебны, панихиды. В этом была радость полноты общения земной Церкви с Небесной. Его мысли и чувства, освобожденные от житейских попечений, переставали влаяться в видимых мелочах. Душа зрела во всех проявлениях монастырской жизни Всемогущую Божию руку. Монашеские обеты, которыми отец Иоанн руководствовался, живя в миру, были той нерушимой оградой, где хранилось главное сокровище его души – любовь к Богу. Она научила отца Иоанна послушанию Промыслу Божию. Он не искал в людях источника ни бед своих, ни радостей. Все принимал из руки Божией. Даже недоброжелателей и врагов благословлял как орудия Промысла Божия. Послушание Христу – главное. В исполнении этого обета проявлялся внутренний мир послушника-старца. Батюшка частенько напоминал монастырским насельникам:

«Послушание – цепочка от Господа через священноначалие к монаху».

Многим приходилось слышать от отца Иоанна, что наместник в монастыре – пастырь, а все остальные пасомые: «Бог его терпит, и Сам с ним разберется, а в нас Он видит сейчас нетерпение и непослушание. Именно это изгнало наших прародителей из рая, а из нашей души оно изгоняет мир. Стяжи дух мирен – и не только сам спасешься, но и вокруг тебя многие». Отец Иоанн вносил спокойствие в жизнь братии и направлял их не на бунт и ропот, а на терпение. Он часто говорил:

«Если нечего будет терпеть, как научимся терпению – этой драгоценнейшей добродетели? Не место спасает человека, а терпение. От себя не убежишь. И в другой монастырь принесешь те же страсти, и опять все вокруг будет плохо».

Вспоминает архимандрит Филарет (Кольцов)⁶⁹: «Приду к отцу Иоанну возбужденный, обрушу на старца свои неудовольствия и претензии к старшим. Духовник не помогает, послушники не слушаются. Отец Иоанн молчит, не перебивает. Выговорюсь и успокоюсь. А батюшка задаст несколько таких вопросов, что я начинаю понимать свою неправоту. И отец Иоанн итог подводит: «Видишь сам, вину-то в себе поискать надо, как найдешь, так и обстоятельства изменятся».

«Нестяжание чуждо печали», – пишут святые отцы. И пасхально светлый лик отца Иоанна свидетельствовал о его нестяжательности без всяких слов. Всегда спокойный, радостный он повторял: «Человек с благодарным сердцем никогда ни в чем не нуждается». Нестяжательность отца Иоанна распространилась до того, что на исходе из земной юдоли у него остался лишь «смертный чемодан», где все до малейшей детали было приготовлено к погребению, и раздавать было нечего. Период странничества, когда все попечение его было только о Доме Божием, приучил его к такому нестяжанию, что он ничего не искал для себя, вверив попечение о себе Богу. Единственное, что он позволял себе неограниченно, – это стяжание добрых дел Христа ради. В этом он был неутомим и ненасытен. Истинная нестяжательность привела его к стяжанию Духа Святого.

Целомудрие отца Иоанна заботилось лишь о чистоте сердца. «Блаженни чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф.5:8). Любовь к Богу ограждала его даже от помыслов. И то, что в страстном человеке вызывает вожделение, в душе отца Иоанна порождало славословие и благодарение Божией премудрости: «Бог видел, как ткалась и моя плоть, и как же я Божиим велением дивно устроен. Сеяние – зачатие новой жизни – это ли не чудо?» Защищая от нападок труждающихся в монастыре «жен-мироносиц», отец Иоанн говорил ревнителям древних порядков: «Так-то оно так, но не Господь ли благословил в нашем монастыре постриг первой труженицы преподобной Вассы? И не от трудов ли и потов преподобных Ионы и Вассы⁷⁰ ощущаем мы благодать в Успенском соборе⁷¹? Как должно быть в других монастырях, я не ведаю, но то, что в нашем Божиим благословением спасаются и матушки – это я знаю точно».

В монастырь он пришел, уже утвердившимся полностью в монашеских обетах, и никто не видел его борений, но то, что духовные плоды процвели в отце Иоанне до совершенного идеала, было очевидно всем. К нему пришло духовное просвещение ума и сердца, а с ним – ясное познание путей спасения в настоящем, казалось бы, таком не спасительном времени.

Вспоминая первый год жизни в монастыре, отец Иоанн говорил, что в это время ощущение разделения между видимым земным и невидимым вечным стиралось до такой степени, что он переставал его воспринимать. Все живущие ныне и некогда жившие, и те, кто сегодня стоит у престола в храме монастырском, и те, кто стоит у Престола Божия уже столетия, – одна семья, запечатленная духом Божией Любви – ковчег спасенных. И все они здесь сейчас, рядом. Сердце его слышало звуки нездешнего мира.

И чем острее проступало это чувство, тем сильнее была и сердечная туга по погибающему в безверии миру. Позднее эти переживания продиктуют ему много писем к живущим в миру и тоскующим душой по Истине спасительного пути: «В это время, когда оскудевает мир духом Православия, сохранить веру и доверие Богу, не поколебаться, не возроптать, сохранить любовь к заблуждающимся и жалость к врагам – это путь Божией правды. Это значит соделывать свое спасение».

Только несколько месяцев провел отец Иоанн в своем умозрительном понимании монашеского образа жизни: службы, молитвы в полумраке освещенной лишь лампадой кельи. Жизнь властно стала вносить поправки в такое «идеальное» житие. Мимоходом благословив человека, он пробегал в свое спасительное уединение. Но, оставив просителя на монастырском дворе, не уделив ему минуты, он приносил в сердце своем память о нем в келью на целый день. Это разрушало мир в душе. Он стал молить Бога о вразумлении. В памяти воскресло видение из недавнего прошлого, и в сердце опять прозвучали слова ангела: «Всю жизнь будешь мотаться». Не значит ли это, что в монашестве его удел – утешать людей, нести с молитвой вместе с ними тяготы жизни, направляя это крестоношение в спасительное русло?

Пришли думы о монашеской жизни дорогих Глинских старцев. Он сам видел, как они, выпестованные Богом в уединении пустыни, в отшельничестве, открывали страждущим свои сердца и души, чтобы привести к Богу, «аще возможно, некоторых».

Отец Иоанн вспомнил и свое сновидение: Оптинского старца Амвросия в толпе мирян и себя, ожидавшего старческого благословения. Он все понял. Так милостью Божию он получил ответ на свои недоумения. Многие святые старцы в конце жизни приняли на себя как высший монашеский подвиг служение погибающим. Преподобный Серафим Саровский напомнил о конечном подвиге своего монашеского пути – выходе из затвора к людям. А позднее письмо-завещание духовного отца Серафима (Романцова) подтвердило выводы отца Иоанна: «Помяните любовь мою к вам, ради которой я пренебрегал собственною моею пользою, но всегда искал только вашу пользу: всем вам сострадал и во всей скорби вашей сочувствовал вам… Ах, отцы, братья и сестры мои возлюбленные. Воздайте мне вашими слезными молитвами к Богу за мою любовь к вам, ибо вы все были в моем сердце».

Мир и спокойствие, водворившиеся в душе, известили отца Иоанна, что он понял все правильно. Послушник-инок принял Божие благословение на свое духовничество и стал должником и монахам, и мирянам – всем, кого Господь пошлет ему на пути. И вышел иеромонах Иоанн (Крестьянкин) на «стогна града», терпя при этом многие укоризны, бросаемые и в спину, и в лицо: «Как был приходским попом, так им и остался!»

И тропа в монастырь, которую отец Иоанн обещал проложить касимовцам, очень скоро превратилась в дорогу. Благочинный отец Александр⁷² не раз говорил: «И что это за Касимов такой? Не перенести ли его к нам на Святую горку? Уж очень много касимовцев едет к нам теперь!» Но скоро потянулись к отцу Иоанну паломники из Орла, Москвы, Ленинграда, Рязани. Орловчане претендовали на первенство по праву первородства: у них начинался жизненный путь отца Иоанна. Москвичи не уступали: его пастырское служение началось в Москве. Ленинградцев ободряли давние права близости к Псково-Печерскому монастырю и к старцу Симеону⁷³. На Рязанщине отец Иоанн служил последние десять лет и стал ей родным. И не перечесть, кого только и откуда не привел Господь на эту тропу-дорогу. «Живем на улице Международной, вот и сами стали международными!» – пошучивал батюшка. Вокруг отца Иоанна очень скоро образовалась община – невидимый «монастырь», без обетов, без постригов работающий Богу во спасение души, во благо Церкви и ближним. И много-много лампад зажглось в миру от его монашеского духа. Были в нем молодые и старые, ученые и простецы, все с любовью и желанием предавшиеся послушанию на пути к спасению. Чего только не делали его трудники! Сестры – современные жены-мироносицы служили ближним от имений своих, а чаще от своих трудов: шили плащаницы, облачения, параманы. Братья резали кресты, писали иконы, издавали книги, трудились над диссертациями.

Опыт общения с самыми разными людьми и в самых непростых жизненных обстоятельствах выпестовал в отце Иоанне такого христианского педагога, который прозревал человека до той глубины, где хранился замысел Божий о нем. Безошибочно и ненавязчиво, не вмешиваясь своей волей в Богом данную личность, он помогал найти человеку ту единственную стезю, которая определена ему волей Божией. Учил, как укорениться на ней. То и дело слышалось из уст отца Иоанна:

«Деточки, деточки! Спешите делать добро! Не скупитесь делать добро! Это то, что впереди нас пойдет в вечную жизнь и встретит нас, когда будем покидать землю».