Надо так жить, чтобы и в сердце, и в уме всегда был Бог

Скажу о главном завете отца Иоанна – о вере в Промысл Божий, ведущий человека ко спасению. Эта мысль часто согревает, утешает и направляет меня в теперешней жизни...

О своем послушничестве вспоминает ученый-генетик Евгений Андронов⁷⁴. «Я хочу поведать, как под руководством старца, благодаря его духовному опыту, святым молитвам и трудам человек меняется. Старец был, не побоюсь сказать, великий православный педагог, по словам апостола Павла, «детоводитель ко Христу», полагающий за овцы своя не только время и силы, но и жизнь свою. Но писать об этом невозможно, не рассказывая о себе, о своих грехах.

Рос я в хорошей, но нерелигиозной семье. Однако Церковь всегда была где-то рядом, прежде всего в лице мой бабушки, крестившей меня и научившей первым молитвам, поившей святой водой с просфорами. Кроме того, город, где я жил, напоминал о Боге своими храмами, в том числе действующими, куда я изредка забегал. Бывал я в детстве и в Печерском монастыре. Но со взрослением многое переменилось, и враг рода человеческого начал вершить свою работу, апофеоз которой пришелся на время моей учебы в институте. Опущу подробности, скажу лишь, что оказался я на краю пропасти, расстроив совершенно не только внутреннего человека, но и отчасти повредив здоровье. Тогда неожиданно и раздался в душе моей голос Божий, который известил меня о причине моего падения. Я ужаснулся и начал сопротивляться греху. Помощью в этом явились книги святых отцов, которые открывали мне мир, доселе неизвестный.

С тех пор прошло много лет, сейчас я имею возможность отстраненно взглянуть на себя тогдашнего. И вот что вижу. Молодой человек, успевший разрушить и душу, и тело, захотел эту-то разруху принести в дар Богу – то есть уйти в монастырь или, в крайнем случае, стать священником (!). Когда я все это вспоминаю, то прихожу в трепет. Скажу, забегая вперед: одна из моих великих благодарностей отцу Иоанну – та, что по его совету я, Евгений Андронов, не стал священнослужителем, хотя предлагали и даже просили меня об этом не раз.

А вот те реальные проблемы моего перевоспитания, за которые взялся отец Иоанн. Прелесть бесовская. «Игралище бесов», прекрасный святоотеческий термин, и самое печальное, что это «игралище» может развернуться на чисто религиозной почве. И первая бесовская забота – все перевернуть вверх ногами: вместо смиренного размышления о своих грехах – пост и самовольное подвижничество, ну а печальные следствия таких «подвигов» общеизвестны: скрытые самомнение и гордость – почва для дальнейшей разрушительной работы. Действительно, враг тогда просто хозяйничал в уме. Я пережил многие умственные вражеские искушения и до сих пор поражаюсь, насколько правдоподобны для человека вкладываемые врагом измышления и конструкции, за которыми следуют и исступление, и безумие, и даже смерть! И вот в этой брани я выжил только благодаря святым молитвам отца Иоанна. Не раз я убеждался в том, что ему было известно про меня все. Старец ясно видел мое внутреннее духовное состояние. Незадолго до одного из самых тяжких моих искушений он предупредил меня, куда я направляюсь. Это и помогло мне не пасть духом окончательно в те страшные дни, без отца Иоанна я бы просто погиб. Прелесть – болезнь страшная. Как чуткий доктор, своей целительной молитвой, постоянным вниманием и сердечной памятью выхаживал отец Иоанн меня многие годы. Могу ли я сказать сейчас, что свободен от прелести? Нет. Но то страшное помрачение, которым я недуговал, все же минуло, и я теперь, как гадаринский бесноватый, свидетельствую о том, что сотворил со мной Господь. Другая напасть – следствие первой: полное отсутствие способности слушать, слышать и слушаться. Поразительно, но при этом кажется, что ты-то как раз и пребываешь в полном послушании. Это – тоже прелесть. Когда я впервые попал в келью к отцу Иоанну, ощущения мои были, наверное, как у послов великого князя Владимира в Константинопольской Софии: где я был? Почувствовал только безграничную любовь Божию, явленную мне через старца. Ничего не запомнил, не услышал и не понял, кроме того, что здесь – место святое, что здесь я найду ответы на все свои вопросы.

Перечитывая теперь батюшкины письма, я с удивлением вижу, что в самом первом письме он сказал мне все. Разумный человек, цель которого – следовать воле Божией, довольствовался бы этим единственным письмом всю жизнь.

Но со мной было иначе. Три воли действуют в человеке – и воля Божия у меня была тогда только на языке и на «кончике ума», а в реальности мною активно пытались руководить две другие: человеческая и вражья. Я приходил и приходил к батюшке, не желая принять сердцем то, что было мне сказано ясно и надолго.

Теперь я сам имею учеников и смею утверждать: молодые люди противятся совершенно ясным путям, и их все время тянет на пути бесплодные, сомнительные. Они не хотят просто послушаться либо слушаются, в душе противясь этому. Как это тяжело мне, а как было отцу Иоанну со мной! А как Господу нашему Иисусу Христу со всеми нами! Господи, прости нас, грешных!

Но, молитвами отца Иоанна, понемногу пришел я все же в такое устроение, при котором следование воле Божией доставляет радость и утешение. И сегодня, когда отец Иоанн присоединился к сонму подвижников веры и не напишет письма, его заветы часто спасают меня в житейских обстоятельствах. Если скорби, грехи или другие обстояния пытаются потопить мой кораблик, я двумя руками хватаюсь за то жизненное послушание, которое дал мне батюшка, этим и спасаюсь.

Христианское отношение к жизни – как об этом мало пишут, мало говорят! Отец Иоанн сразу сориентировал меня: «Учись христианскому отношению к жизни у своей бабушки». Он ее хорошо знал. Но как я мог учиться у бабушки? Я люблю ее (она еще жива), но чтобы учиться у нее? Я недоумевал. А учиться-то было чему. Учиться жизни в ее человеческих проявлениях, ценить и саму жизнь. Учиться любить людей, тебя окружающих, дорожить жизнью своей и тех, кто рядом, без всяких различий, верующие они или нет, грешные или праведные…

У меня расставание с грешной жизнью прошло слишком резко: я решил забыть все прошлое. Отец Иоанн сразу же меня предостерег: не бросаться ни людьми, ни даже вещами. Благодаря этому совету я начал всматриваться в ближних и дальних и только тогда понял, что говорил мне батюшка. Позднее, когда я научился ценить жизнь, рядом со мной появились удивительные люди, настоящие христиане, живущие в богоборческом государстве, но сохраняющие веру, простоту, не имеющие и тени «показного» христианства. Раньше я не заметил бы их, пребывая в своем первобытном состоянии.

Скажу о главном завете отца Иоанна – о вере в Промысл Божий, ведущий человека ко спасению. Эта мысль часто согревает, утешает и направляет меня в теперешней жизни…

Я приезжал к отцу Иоанну один-два раза в год рассказать о прожитом и получить благословение на дальнейшие труды. Сначала я писал письмо с изложением текущих обстоятельств, по дороге в Печоры молился, все как-то выстраивалось, прояснялось. В монастыре либо в келье самого батюшки, либо через келейницу я получал вразумление и благословение. Возвращался домой со всеми решенными проблемами, полный сил к своему послушанию. И так много лет!

Однажды я очень тяжело заболел, на целый год пришлось оставить работу. Тогда-то я особенно ощутил на себе силу молитв батюшки о моем исцелении. К удивлению врачей, от болезни не осталось и следа. Я же, выздоровев, изменился внутренне. Меня лечили сильными антибиотиками, от которых я чуть не оглох. Было это во время Великого поста. Приехал я к отцу Иоанну попросить благословение на употребление молока, чтобы нейтрализовать лекарства. Я был уверен, что батюшка разрешит. Но услышал от него: «Дорогой мой, не могу тебе дать такого благословения. Церковные правила придумал не я, а Святые Отцы, и не мне их отменять!» Отец Иоанн посоветовал мне, употребляя молоко, не забывать приносить в этом покаяние на исповеди. Батюшка всегда говорил для пользы конкретного человека. И по сей день я продолжаю получать несомненную пользу именно от этого совета.

Важное воспоминание связано с диссертаций, писать которую мне отец Иоанн настоятельно рекомендовал и благословил. Начал я это дело с желанием побыстрее защититься и заняться чем-нибудь более интересным. Но эксперименты растянулись на многие годы. Было трудно! Я терял все добытое, начинал снова и снова. Наконец диссертация состоялась. Там нет ничего лишнего, красивые эксперименты, показательные результаты… Приехал я к отцу Иоанну доложить о научных свершениях и уже на пороге его кельи услышал от батюшки: «Женя, я писал эту диссертацию вместе с тобой!» Что тут скажешь! Батюшка проживал вместе с нами наши жизни, скорбел, горевал, радовался и, главное, молился за нас, призывал Божие благословение на наши труды.

Ненаписанного и нерассказанного осталось много. И было бы прекрасно завершить это повествование тем, что я решительно стою в русле Божественного Промысла и успешен в жизни земной. Но слабость и переменчивость человеческой натуры, познанная практически, заставляет меня опасаться за возможные повороты в жизни и надеяться больше на Господа Бога и молитвы отца Иоанна, чем на свое христианское благоразумие. Не могу не рассказать о последних встречах с батюшкой. Это было поздней осенью 2001 года. Старец опять явил мне свою необыкновенную любовь. Он помазал меня елеем, окропил святой водой, облобызал… А сделать это ему было уже непросто. В то время у меня появилось сомнение в смысле моих научных трудов и чувство никчемности собственной жизни. На это старец, приблизив свое лицо к моему, произнес слова приснопамятного митрополита Вениамина (Федченкова): «Действительно, давно пора нам всем понять, что мы представляем собою существенную всестороннюю никчемность и не нужны никому!» Старец помедлил, а потом торжественно закончил: «Кроме Господа Бога! Кроме Бога! – повторил отец Иоанн четко и ясно несколько раз, как бы запечатлевая это в моем сердце. – Ты рад? Ты удивляешься?» – спрашивал он меня, имея в виду нашу неожиданную встречу. И опять я уезжал полный новых сил, с благословением.

На следующий, 2002 год, в пасхальные дни произошла последняя встреча с дорогим батюшкой. Я подошел к батюшкиной постели и встал на колени. Батюшка помазал меня маслицем из Иерусалима. Он был очень слаб после болезни. «Женя, как я рад, что могу приветствовать тебя в эти пасхальные дни: Христос Воскресе!» – это приветствие батюшка повторил много раз и подарил живое яйцо-писанку с изображением иконы Воскресения Христова. Тогда у меня не ладилось с работой, и батюшка обещал помолится обо мне. «Ученье свет, а неученье – тьма», – напутствовал он. И, как последний завет, произнес: «Женя, надо так жить, чтобы и в сердце, и в уме всегда был Бог!»

Я стоял на коленях, и мы опять христосовались. Батюшка очень твердо благословлял меня. Когда я собирался уходить, он звал меня к себе, протягивая руки, и я возвращался, не в силах уйти от любимого старца. Больше утруждать его было нельзя. Я ушел. И последнее, что я видел, – это протянутые ко мне руки дорогого Отца моего…

Сейчас я смотрю с надеждой и страхом туда, где конец жизненного пути, где дам ответ о том, как использовал дары Божии, и где, может быть, ожидает встреча с дорогими моими отцами. Их же молитвами, Господи, спаси и помилуй всех нас!»

Как всегда, жизнь в послушании не была ежедневным праздником. Были труды и борения, падения и восстания. Болезненное возрастание от земной дебелости к тому, чтобы видеть над головой «чистое небо – небо Божие». Послушники в миру отличались от монастырских тем, что не было над ними ежедневного надзора начальствующего ока. Только Господь зрел их, да совесть была на страже. В тихости, в незримости от людей, в безвестности жил и трудился произвольный послушник. Но отеческое внимание батюшки и его молитва сопровождали трудника по жизни.

Возникающие опасности и преткновения учили молиться не кончиком языка, но сердцем. Живой религиозный опыт созидал и живую веру.

Об одном из таких опасных происшествий рассказывает Александра Дмитриевна Баранова⁷⁵. «В начале 1972 года позвонил мне друг батюшки отец Порфирий⁷⁶, священник Богоявленского собора^**********. Когда-то давно они вместе служили в Измайловской церкви. В разное время их репрессировали, в лагере они вновь встретились. Общность судьбы и духовность устремлений их сблизила.

Встретилась я с ним. Подает мне отец Порфирий запечатанный пакет со словами: «Сделай милость, отвези это отцу Иоанну. Он знает, что с этим делать». Поручение я выполнила. Провожая меня в обратный путь, отец Иоанн вернул мне этот пакет нераспечатанным, но приложил список вещей. Чего там только не было: Евангелия, чаши, паникадила, подсвечники – не перечесть! Все это надо было изготовить. Я взмолилась: «Батюшка, у меня и знакомых-то таких нет, кто бы мне помог. И мастеров не знаю где искать!» Благословляя, он меня успокоил: «А молитва-то на что? Попросим преподобномученика Корнилия да княгиню Ольгу. Для монастыря и Троицкого собора заказ этот. Мастера-то сами и прибегут». По молитвам отца Иоанна все устроилось чудесным образом. Мне оставалось только готовые изделия переправлять в Печоры.

Но с этим делом не обошлось без приключения. Позднее об этом мне поведал сам батюшка: «Просыпаюсь в 4 утра. С изумлением вижу, как в открытую форточку тянется рука. Перекрестился, наваждение какое-то. Стал молиться, не пойму, к чему страхование сие? А после литургии подошли пожилые паломницы-москвички, и мне стало все понятно. Это их молитвы стучались в окно, извещая о грозящей опасности. Старушки везли в монастырь паникадила. В вагоне ими заинтересовался мужчина: «Ну, бабки, доездились. Будет вам нынче праздничек», – бесцеремонно подсел он рядом.

Вот тут-то они всех святых вспомнили, а особенно звали на помощь преподобномученика Корнилия. Скоро уж и Печоры, а «страж» все при них. Когда за окном показались первые печорские огоньки, неожиданно он вскочил и опрометью бросился к туалету. А старушки с той же поспешностью выскочили в тамбур. Дверь у проводника была уже отперта. Побросали они вещи свои в темноту и вернулись в вагон. А провожатого так больше и не видели. Сошли спокойно, вернулись за грузом и благополучно добрались до монастыря».

В разговорах отца Иоанна часто возникал образ ученичества. Были и экзамены, но не теоретические, а жизненные, которые давали почувствовать ученику истинное положение дел в отношении его духовности и ограждали от обольщения. А батюшка ободрял: «Очередной жизненный экзамен подарил тебе Господь. Прими его от Господа с любовью, без ропота, без уныния и досады. Молись! Согрей унылое сейчас твое сердечко молитвой Оптинских старцев, чтобы живая покорность твоя пред всемогущей волей Божией скорее даровала тебе желанную ослабу и печаль преложилась на радость».

Постепенно он приучал чадо к необходимости сознательного отношения к своему жизненному кресту: «Пусть для тебя всякая прискорбность жизни станет любезна обетованиями той радости, которая живет и животворит навеки. Божие благословение тебе и неизменная молитвенная память в укреплении твоих немощей, чтобы никогда не предаваться унынию, зная о том, что никакая горесть земли не может пересилить нас, потому что «довольно для нас Его благодати на всякое время».

Отец Иоанн, проживший в миру почти 60 лет, на опыте познал, что монах формируется только в сердце. Никакие жизненные обстоятельства, даже самые противные монашеству, не смогут исторгнуть у взрастившего в себе это Божественное семя. Поэтому сам он никого не подталкивал на монашество, терпеливо ожидая, когда сердце человека самой его жизнью правдиво и явно скажет об этом.