Глава 4. О том, что воздержание должно измерять телесною силою,
и о том, что телесный труд есть дело прекрасное и законное
Нужно также преодолевать и чрево, потому что приучение чрева есть обуздание страстей, а обуздание страстей – безмятежность и тишина души, душевная же тишина – самый производительный источник добродетелей. Самое лучшее воздержание чрева – то, которое у каждого соразмеряется с телесною силою. Ибо иным и усиленное злострадание казалось не прискорбным и более представлялось отдохновением, нежели трудом, по твердости и непреклонности их телесного состава и силы. Но что сносно для таких людей, то для других бывало причиною опасностей. Ибо у одних тел с другими можно найти столько же различия, сколько у меди и железа с деревами, растущими кустарником. Посему должно выбирать воздержание по мере силы каждого.
Так, добродетели, совершаемые одною душою, равно все и всем предписываются. Таковы: кротость, скромность, смиренномудрие, благость, братолюбие, простосердечие, любовь к истине, сострадательность, обходительность, человеколюбие. Сии добродетели преимущественно называют душевными, потому что тело к приобретению и совершению оных ничем более не содействует душе, а служит только для нее местом совещания, где душа рассуждает о сих добродетелях. Воздержание же для каждого должно быть определяемо по его телесной силе, чтобы не останавливаться на том, что ниже силы, какая есть в человеке, и не простираться до того, что выше силы.
И на то, думаю, надобно обращать внимание, чтобы, чрезмерностью воздержания ослабив телесную силу, не сделать тела ленивым и недеятельным для важнейших занятий. Ибо Бог, творя человека, конечно, не желал, чтобы он оставался праздным и неподвижным, но чтобы он был деятельным, в чем ему должно. И в раю повелел Он Адаму «делати его и хранити» (Быт. 2, 15) (хотя с сими словами соединено и высшее значение, но они и по собственному их смыслу достойны ревности и усердия); по изгнании же оттуда Он определил ему «в поте лица есть хлеб" (Быт. 3, 19). А что сказанное Адаму сказано всем родившимся от него, сие явствует из следующего: и смерть Бог определил в наказание Адаму, сказав: «земля еси, и в землю отидеши» (Быт. 3, 19), но все родившиеся от него сделались, подобно ему, участниками сего бедствия. Посему не должно делать нововведений вопреки естеству и уставам Благодетеля естества, но, их держась, надобно сохранять тело деятельным, никогда не слабеющим от неумеренности. Ибо, думаю, что знак самой лучшей распорядительности – следовать положенным уставам.
Иначе могу подтвердить слово свое и многими свидетельствами Божественного Писания. Ибо Божественное Писание повелевает работать, приводить тело в движение и больше подкреплять немощь других, нежели самому искать руки других, но нимало не велит истощать и расслаблять тело неумеренными изнурениями. И на это представляю тебе достовернейшего свидетеля – святого Павла, который негде говорит: «Слышим... некия у вас бесчинно ходящия и ничтоже делающия» (2Сол. 3, 11), а бесчинием называет праздность, ибо говорит: «не безчинновахом у вас, ниже туне хлеб ядохом у кого, но в труде и подвизе нощь и день делающе» (2Сол.3:7–8), и что еще важнее сего: «требованию моему и сущим со мною послужисте руце... сии» (Деян.20, 34), и еще в другом месте говорит: «да... делающе, свой хлеб ядят» (2Сол. 3, 12), и еще в одном месте: «безмолвствовати и деяти своя и делати своими руками» (1Сол. 4, 11).
Подвижнику надобно быть свободным от всякого надмения и, идя путем истинно средним и царским, нимало не уклоняясь ни в ту, ни в другую сторону, не любить неги и не приводить тела в бессилие излишеством воздержания. Ибо если бы хорошо было изнемогать телом и лежать дышащим мертвецом, то, конечно, Бог вначале устроил бы нас такими. Если же не так сотворил, то, конечно, что признал хорошим, то и сделал. А если такими произвел нас, какими хорошо было произвести, то грешат те, которые хорошо сотворенного не хранят, сколько могут.
Посему подвижник благочестия пусть имеет в виду одно: не вкрался ли как в душу, по нерадению, порок, не ослабели ли трезвение и напряженное стремление ума к Богу, не затмились ли как святыня Духа и производимое ею в душе просвещение. Если исчисленные благие дарования остаются в полной своей силе, то телесные страсти не будут иметь времени к восстанию, потому что душа занимается горним и не дает времени телу для восстания в нем страстей. Если нередко бывает в жизни, что, когда размышляем о чем с напряжением рассудка, зрение и слух остаются бездейственными, вся душа бывает занята предметом размышлений, оставив чувства в стороне, то, если Божественная любовь усиливается в нашей душе, тем паче не будет у нас и времени подумать о страстях. Если же когда и восстанут они несколько, скоро усмирены будут высотою ума.
Скажи же мне, что лучше: подражать ли плодоносным деревам, которые и сами богаты плодами и других увеселяют своим плодоносием, или уподобляться огородным растениям, которые вянут от зноя и засухи, быть, по слову Пророка, «яко свекла недовареная» (Ис. 51, 20), быть неспособным послужить собственным своим потребностям (и притом когда имеем от природы совершенные силы к удовлетворению своих нужд) и упражняться в любомудрии только вполовину, то есть одною душою, а не вместе и телом? Если бы мы находились вне тела, то необходимо было бы стремиться к совершеннейшему одною душою. Но поскольку человек двояк, то и упражнение в добродетели должно быть двоякое, состоящее и в телесных трудах, и в душевных подвигах. Трудами же телесными назвать должно не праздность, а работу.
Впрочем, должно обращать внимание и на то, чтобы под предлогом телесной потребности не уклониться в служение сластолюбию. Если бы можно было выполнять надлежащие телу работы при непрестанном воздержании от пищи, то сие было бы всего лучше. Но поскольку весьма немногие тела могут не упадать в силах при таком воздержании, то должно и поститься умеренно и оказывать телу самую необходимую помощь, но так, чтобы не сластолюбие руководствовало в избрании снедей, а рассудок со всею строгостью определял потребность, подобно сведущему врачу, который беспристрастно врачует болезнь, чем должно. Ибо при таком душевном расположении вкушающий пищу оказывается в любомудрии нимало не ниже невкушающего, а по намерению соблюдает не только непрестанный пост, но и неядение; попечением же о теле заслуживает похвалу, как наилучший домостроитель, потому что соразмерное питание тела и воздержание не способны воспламенять похоть и делать страсти необузданными. Это бывает следствием ненасытности и роскоши.
Указанное, насколько оно зиждется на естественных законах и свидетельствах Божественного Писания, и составляет теперь предмет нашего рассмотрения. Но поскольку сказанное должно не только подкрепить словесными увещаниями, но и подтвердить этот совет примерами деятельности, то перейду теперь к самой жизни Спасителя, которую Он, пожив во плоти, оставил в образец и начертание добродетели всем, хотящим жить благочестно, чтобы и прочие, взирая на сии черты, отпечатлевали в жизни своей подобный образ, ничем не уклоняясь от первообраза отступлением в подражании. А что Спаситель жизнь Свою положил в образец совершеннейшего жития для всех хотящих Ему повиноваться, выслушай, как Сам Он ясно о сем учит: «Аще кто Мне служит, – говорит Он, – Мне да последствует» (Ин. 12, 26), разумея не телесное за Ним последование (которое для всех не было возможно, потому что Господь, как известно, пребывает ныне телом на небесах), а точное по возможности подражание Его житию.
Как же жил и как поступал Спаситель наш? «Греха не сотвори» (1Пет. 2, 22). Как правда была бы побеждена грехом? Как ложь восторжествовала бы над истиною? Как могущество было бы преодолено немощию? Или как несущее стало бы сильнее сущего? Бог, всегда сущий и не имеющий предела бытия, не допускает конца (Своего бытия). А грех никогда не существует (сам по себе) и не мыслится как особая сущность. Но чрез оскудение добра получая существование более в делающих грех, нежели в том, что сделано худо, неправедными делами образуется в духовную тьму, которая, впрочем, рассеивается светом правды, потому что «свет во тме светится» (Ин. 1, 5) и продолжается только до конца самых неправд. Ибо с прекращением лукавых дел и существование греха вместе уничтожается. Сказано: «взыщется грех его и не обрящется» (Пс. 9, 36), хотя бы наказание за грехи и было соблюдаемо для грешников и мучение за неправды было нескончаемо. Итак, «греха не сотвори, ни обретеся лесть во устех Его» (1Пет. 2, 22).
Долготерпения же, незлобия, благости, кротости, человеколюбия, снисходительности, смиренномудрия, благоразумия и, словом, всякой добродетели показал Он многие примеры, которые ясно описаны в Евангелиях. Примеры долготерпения и незлобия – в том, что переносил наветы иудеев, затмевающие непрестанно новыми излишествами прежние лукавства, и хотя обличал их кротко, чтобы остановить лукавство, однако же не отмщал и нимало не наказывал, но старался благодеяниями победить их бесчеловечие и подаянием благ – усиление лукавства; напоследок же восприял крест за распявших Его. Примеры кротости и снисходительности – в том, что всех допускал к Себе со свойственною Ему благостью и дозволял смело беседовать с Собою не только людям добродетельным, но и тем, для кого было приятно и уже обратилось в привычку предаваться делам самым постыдным. Так приступали к Нему блудницы и мытари, причем они не увеличивали недуга похотливости или сребролюбия, но очищались от душевной болезни, и не столько приводимы были в стыд сознанием своего лукавства, сколько приобретали дерзновение в уповании на исцеление, потому что встречали на деле то, что превосходило их ожидания.
А какие примеры Его человеколюбия и сердоболия! То в пустыне ослабевшим от пребывания без пищи изготовляет наскоро богатую трапезу, вдвойне угощая и изобилием потребного, и чудесностью снабжения (Мф. 15, 32–38), то милосердует о недужных, «яко бяху смятени и отвержени, яко овцы не имущия пастыря» (Мф. 9, 36). И как врачует телесные немощи, исцеляет повреждения и омертвения членов, так разрешает душевные недуги, неразрешимые узы грехов и путы насильственных договоров, какие заключены нами с отцом греха диаволом.
А какие примеры смиренномудрия! Не только соблаговолил облечься плотию, но и быть, и почитаться сыном родителей, по настоящему состоянию низких, быть сыном Матери, почитаться же сыном названного отца. А примеры благоразумия! То обличает саддукеев, покушавшихся осмеять воскресение вымышленным рассказом об умерших семи братьях, после того как имели одну жену (Мф. 22, 25–32), то посрамляет учеников фарисейских с иродианами, когда, предложив обоюдоострый вопрос: «достойно ли даяти кинсон кесареви, или ни?» (Мф. 22, 17), получили обоюду разящий ответ, который мог в том и другом отношении обличить их неразумие, повелевая, не дать, но воздать, ибо говорит: «воздадите... кесарева кесареви» (Мф. 22, 21), потому что монета была кесарева, имела на себе образ и надпись кесаревы.
Вот сколько, и даже в неизмеримое число раз больше, одних главнейших подвигов! А каковы и как многочисленны Его телесные труды, ради которых особенно и приводится пример! В первом возрасте, повинуясь родителям, кротко и благопокорно переносил Он с ними всякий телесный труд, потому что они, как люди хотя праведные и благочестивые, но бедные и не в обилии снабженные необходимым для жизни (чему свидетелями ясли, послужившие честному Рождеству), естественно, занимались непрестанными телесными трудами, снискивая тем себе необходимое на потребности. Иисус же, «повинуяся има», как говорит Писание (Лк. 2, 51), без сомнения, показывал благопокорность и в перенесении с ними трудов.
А пришедши в возраст и оказывая Владычные и Божеские благодеяния, избирая уже учеников и намереваясь проповедовать Царствие Небесное, не требует Себе служения от других, лежа на одном боку и нежа тело Свое, но ради нашего спасения то путешествует, и всегда пеший, и служит ученикам, как Сам говорил: «Аз же посреде вас есмь яко служай» (Лк. 22, 27) и «якоже Сын Человеческий не прииде, да послужат Ему, но послужити» (Мф. 20, 28), то омывает ноги ученикам, а потом, долгое время занимаясь учением, неленостно переходит с места на место. Однажды только, и то на короткое время, употребляет подъяремное животное (Мф. 21, 5), впрочем, не для успокоения тела, но чтобы запечатлеть делами Своими пророчество (Зах. 9, 9).
А Апостолы? Не Владыке ли подражали? Не занимались ли непрестанно трудами? Посмотри на Павла, который непрерывно работает, неутомимо путешествует, плавает, бедствует, переносит непогоду, изгнание, удары, избиение камнями, душевным усердием и телесною силою противостоит всем искушениям. А если бы расслабил он телесные силы неумеренностью, то не был бы за сие увенчан.
Поэтому хорошо, душевными добродетелями и телесными подвигами подражая жизни Владыки и Его учеников и Апостолов, употреблять тело на службу самым добрым деяниям. Ибо душе принадлежит избирать из добрых дел и такие, которые совершаются при содействии тела, а телу – приводить в действие то, что избрала душа. Если же тело бессильно для приведения сего в действие, то доброе дело, сокрытое еще в произведении, остановилось на полпути, подобно какому-нибудь ростку, увядающему в земных недрах и не поступающему в употребление тем, для кого он зародился.
Но говорят: и Господь переносил продолжительное невкушение пищи, а точно так же и Моисей, и Илия Пророк. Но заметьте то, что Господь наш однажды только совершил это; подобным образом и Моисей, и Илия. Во все же прочее время, в надлежащем порядке управляя телом и содержа его в деятельности, всегда занимаясь работами и трудами, таким образом просияли душевными добродетелями при содействии тела, жизнь деятельную соделав печатию и совершением жития духовного. Так поступал Моисей, так Илия, так и сам Иоанн, по неизреченному домостроительству долгое время живший в пустыне, по совершении же домостроительства пришедший в населенную страну проповедовать и крестить, кроме деятельности довершивший свой подвиг еще и дерзновением пред Иродом. Так поступал и весь сонм святых и Сам Иисус, проводивший время в делании. Посему отовсюду – и из законов природы, и из учения Божественных Писаний, и из того, что делали все святые, и из жития Спасителя нашего, и из правила жизни благочестивых – явствует, что гораздо лучше и полезнее иметь крепкое, а не расслабленное тело, и употреблять его на добрые дела, а не держать произвольно в бездействии.