О Евхаристии

Таинство церкви вводит нас оправданными и возрождёнными как чад Христовых в Царство благодати. Таинство Миропомазания сообщает нам милость и дары Святого Духа, чтобы укрепить нас в обновлённой жизни. Божественная Евхаристия, к которой призываются все христиане как к трапезе небесной, содействует сохранению и умножению даров благодати чрез единение с Самим Усыновителем таинств. На этой таинственной трапезе христиане причащаются истинного Тела и истинной Крови Господа, вкушая их под видами хлеба и вина. «Мы твёрдо верим, ― говорит св. Кирилл Иерусалимский, ― что видимый хлеб не есть хлеб, хотя и ощущается на вкус, но Тело Христово, и что видимое вино не есть вино..., но Кровь Христа»¹.

В Евхаристии в высочайшей степени оправдывается наименование «таинства», и никакие земные подобия не применимы к уяснению благости Спасителя в преподании божественной трапезы ― таинства Тела и Крови Его. По мысли Филарета, митрополита Московского, мать, кормящая младенца, преподаёт ему «только избыток своего тела, приготовленный для сего природою, преподаёт без труда и даже к облегчению своему от избытка, который мог бы обременить её. Наш Божественный Питатель преподаёт нам самое Тело Своё, – всецело Тело Своё, – преподаёт со сладостию любви, без сравнения превосходящей материнскую, но притом преподает нам Тело Своё, горьким и смертным страданием уготованное нам в пищу. «Сие есть, – глаголет, – Тело Мое, еже за вы ломимое. Сие есть Кровь Моя, яже за вы и за многия изливаемая». Как пшеница страждет в жерновах и под рукою хлебоделателя, и в разжженной пещи, да будет хлеб, укрепляющий сердце человека; как кровь гроздова страждет в утеснении точила, да будет вино, веселящее сердце человека, так благоволил воплощенный Сын Божией предать Тело Свое на разнообразные страдания елеонские, иерусалимские и голгофские, допустил многострадально источить Кровь Свою в предкрестных и крестных мучениях, дабы в них уготовать нам пищу и питие жизни и врачевания, бессмертия и блаженства»².

Имея непосредственное отношение к догмату Боговоплощения, таинство Евхаристии обладает тою же степенью таинственности и спасительности. Оно соединяет в себе совокупность искупительных действий Иисуса Христа с Воплощения до Пятидесятницы, с обновления нашей природы до богоуподобления её силою Святого Духа. Христос усвояет нам Свою жертву и придаёт жертвенное значение Евхаристии до возможности нашего ходатайства за других по силе веры и любви при её совершении. В этом Таинстве осуществляется вышеестественно и сокровенно благодатное общение церковного состава – верующих с Главою Церкви и друг с другом, по молитве Спасителя пред завершением Его земного подвига (Ин.17:21–23).

Значению Таинства соответствует и особенный смысл свидетельства о нём Священного Писания. Апостолы говорят не от себя, а единогласно и буквально передают собственные слова Иисуса Христа, произнесённые Им накануне Своей смерти, в день последнего совершения Им ветхозаветного пасхального обряда. При полном собрании ближайших учеников-апостолов Господь установил Новый Завет и соединил с ним преподание главнейшего Таинства, заключающего в себе таинственную сущность христианства.

В это время, по свидетельству трёх евангелистов и апостола Павла, «Иисус взял хлеб и и, благословив, преломил и благодарив, подал им и сказал: пейте из неё все: ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф.26:26–28; Мк.14:22–24; Лк.22:19–20; 1Кор.11:23–25). Апостол Иоанн, дополнивший своим Евангелием так называемые Евангелия синоптические, не включает повествование об установлении Таинства, зато подробно излагает беседу Иисуса Христа о «хлебе жизни» (Ин.6:32–58), под воздействием которой, как можно думать, никто из учеников не выразил недоумения при действительном изъявлении таинственного обетования Учителя на Тайной Вечери. Будучи п приготовлены к усвоению великого Таинства, они восприняли его как должно.

Главная мысль учения о Евхаристии может быть основана только на приведённых установительных словах и должна представлять собою точный вывод из этих изречений Спасителя; различие учения о Таинстве зависит от того или иного их понимания.

Это различие между православными и римо-католиками, с одной стороны, и протестантами, с другой, происходит от различного понимания связки «есть» в изречениях Спасителя: «сие есть Тело Мое» и «сие есть Кровь Моя». Одно понимание сводится к признанию хлеба и вина Евхаристии как истинного Тела и Крови Спасителя, другое – к признанию вещественной части Таинства – хлеба и вина – как предметов, содержащих Тело и Кровь.

Как замечает один из православных исследователей Таинства (И. Олесницкий), при тщательном рассмотрении повествования апостолов об установлении таинства Евхаристии нельзя сказать, что в словах Иисуса разумеется хлеб как таковой, обыкновенный, что Христос преподал ученикам просто хлеб и при этом сказал, что это есть Тело Его. В прямой, не фигуральной речи нельзя назвать какой-то хлеб телом, нельзя сказать: «Этот хлеб есть тело моё». Такое выражение противоречило бы смыслу, по которому не может быть суждения о двух различных предметах как тождественных. Различные виды бытия остаются различными и не могут быть тождественны. Следовательно, мы допустим ошибку в логике изречения или в нашем понимании его, если припишем связке «есть» значение отождествления двух конкретно существующих предметов – хлеба и тела. Когда Иисус Христос говорит: «сие есть Тело Мое», у нас нет логического основания думать, что под словом «сие» нужно разуметь «хлеб». Это соображение возникает также и вследствие употребления в этом изречении местоимения среднего рода – τοῦτο. Естественно возникает вопрос: может ли, по смыслу евангельского повествования, средний род относиться к слову хлеб – ἄρτος ? Единственным основанием для этого служит предшествующее упоминание о «хлебе», который Господь «взял» в руки; это действие иногда непосредственно связывают с последующими словами Христа Спасителя: «сие есть Тело Мое» и утверждают, что, по связи речи, под словом «сие» нужно разуметь упоминаемый ранее хлеб. Но такое утверждение нельзя признать обоснованным: забывается или не принимается во внимание ещё одно действие Спасителя перед произнесением слов «сие есть...», а именно – благословение хлеба и вина.

Все апостолы, повествующие об установлении Евхаристии, единогласно указывают на то, что Иисус Христос совершил особые действия над хлебом и вином (благословение, благодарение) и только после этого преподал их участникам. Если при последующем совершении Евхаристии в Церкви Христовой благословение и освящение хлеба производит чудесное «соединение» его с телом Иисуса Христа (а это утверждают все исповедания, признающие реальное присутствие Христа в Евхаристии), то нет никаких оснований не придавать значения подобному действию Христову. Оно не могло быть бесцельным и недейственным, и его влияние на хлеб, взятый Христом в руки, выразилось в том, что он уже перестал быть хлебом.

При краткости евангельского повествования о Евхаристии естественно признать необходимость придавать в нем значение каждому слову. И не только по условиям краткости, но и по пониманию богодухновенности евангельского повествования мы не можем предположить в нем что-либо бесцельное и излишнее. Следовательно, мы должны признать в упоминаемом евангелистами благословении хлеба особое значение, как важнейшего действия в Евхаристии, придающего ей ту спасительную сущность, которую она имеет. Слова Христа «сие есть Тело Мое» показывают, что Его благословение произвело то, что взятый хлеб после этого действия или во время преподания его апостолам был уже не хлебом, а Телом Христовым. Всемогущее благословение Христово есть то освящающее действие, которое произвело таинственное изменение хлеба и вина и Евхаристию соделало таинством, осуществляющимся до конца веков по действию этого благословения. Нет, поэтому, достаточных оснований для того, чтобы считать освящающим моментом в Евхаристии произнесение слов «сие есть Тело Мое». При таком понимании смысла этого изречения признаётся бесцельным и излишним предварительное благословение хлеба, которое, однако, признаётся апостолами, повествующими о Евхаристии, настолько важным, что о нем не решился умолчать ни один из них.

Таким образом, при прямом понимании повествования апостолов, слова «сие есть Тело Мое» и «сие есть Кровь Моя» нужно признать не совершительными, а пояснительными словами, указывающими, чтό именно Иисус Христос преподал ученикам для вкушения. Он объяснил этими словами, что преподаваемая трапеза не есть хлеб и вино, как представляется для внешних чувств, а есть Его Тело и Кровь. Необходимость такого пояснения усматривается из того, что апостолы были участниками этого таинства впервые и существенный дар его скрывается под видами хлеба и вина.

«Теперь для нас понятно, – заключает И. Олесницкий, – что под выражением «сие» – τοῦτο в евхаристических словах нужно понимать не хлеб (который существовал до благословения), а Тело Иисуса Христа, которое Он держал в руках после благословения и преподал апостолам для вкушения. Понятно теперь и употребление среднего рода – τοῦτο, относящееся не к ἄρτος, но и не к σώμα, а представляющее собою неопределенное выражение, указывающее на то, чтό держит Иисус Христос, без наименования предмета. Таков же смысл употребления τοῦτο при указании на Кровь (τοῦτο ἔστί τό αἵμά μου). Так объясняемые слова Иисуса Христа понимаются именно в прямом и буквальном смысле, равняющемся аксиоме по ясности и непоколебимости своей. Христос говорит: «Сие (т. е. то, что Я держу в руках) есть Тело Мое». Здесь связка «есть» представляет собою не указание на тождественность двух различных предметов, логически невозможную, а непоколебимое признание тождественности одного предмета с самим собою. Таково прямое и буквальное толкование евхаристических слов Иисуса Христа, принятое Восточною Православною Церковью. Эти слова требуют безусловного признания не соединения хлеба с Телом Христовым, а претворения, т. е. пресуществления хлеба в Тело Его»³.

Необходимость буквального понимания повествования о Евхаристии оправдывается не только важностью предмета, но и потому, что здесь определяющими смысл повествования являются слова и действия Самого Иисуса Христа, Который на Тайной Вечери говорил прямо и не применял никакой притчи (Ин.16:29). Однако и при этом всеми признаваемом факте не исключено субъективное, ошибочное представление об исследуемом предмете, что объясняется, главным образом, его таинственностью.

Учение о таинстве Евхаристии, имеющем столь непосредственную связь с догматом Воплощения, подверглось столь же многочисленным и длительным отклонениям от общецерковного, как и упомянутый догмат. В древности докеты и некоторые гностики, заблуждавшиеся в отношении реальности Плоти Иисуса Христа, естественно, не могли признать ее в Евхаристии. Позднее Несторий, признавая Евхаристию, отрицал полное изменение вещества Евхаристии, утверждая некоторую «импанацию», или простое сопребывание сущности хлеба и вина с субстанцией Тела и Крови Господа, согласно своей ошибочной христологии, по которой Божественная и человеческая природы Спасителя существовали параллельно и несоединенно в одном Лице.

На Западе в средние века Беренгарий Турский († 1088) отрицал реальное присутствие Господа в Евхаристии и понимал Таинство как символ прославленного Тела Христова. Он был осужден многими Соборами и вынужден отречься от своего заблуждения и исповедовать реальное присутствие Господа в Евхаристии. В продолжение двух следующих веков различные еретики (кафары, альбигойцы и т. п.), под влиянием гностических и манихейских воззрений, отрицали не только реальное присутствие, но и возможность священников совершать Таинство. Созванный против них IV Латеранскии Собор (1215) принял официально термин transsubstantiatio (пресуществление), возникший на Западе в IX в. В XIV в. Джон Виклеф отвергал учение о пресуществлении и учил, что сущности хлеба и вина остаются теми же после освящения и что присутствие Христа в Евхаристии есть только динамическое, что верующие приобщаются в ней Телу и Крови только духовным образом (не собственно)

В годы, следовавшие за реформацией, ее инициаторы были единодушны в отрицании римо-католического учения о пресуществлении, но пришли к разногласию об образе присутствия Господа в Евхаристии. Хотя Лютер признавал реальное присутствие, но, отвергая пресуществление, он утверждал «импанацию» – сосуществование (consubstantiatio) хлеба и вина с Телом и Кровью Господа, присутствие истинного Тела и Крови Иисуса Христа «в» и «под» хлебом и вином (in et sub pane et vino) Позднее к этим терминам добавлен предлог «с» (cum). При этом Лютер ограничивал присутствие только моментом причащения, после чего хлеб и вино не имеют никакой освящающей силы и суть простые обыкновенные предметы. Лютер основывал возможность пребывания Тела и Крови Иисуса Христа под евхаристическими видами на мысли о вездеприсутствии человеческой природы Его по причине ее ипостасного единства с природой Божественной. Кальвин и Цвингли вообще отвергали реальное присутствие Спасителя в Евхаристии.

Единственным средством правильного усвоения религиозных истин все христиане признают обращение к учению древней Церкви, которое, по православному воззрению, может быть выявлено из творений отцов и учителей Церкви. Каждый из них единолично не может быть признан безусловным авторитетом в вопросах веры, но общее согласие отцов Церкви есть признак учения общецерковного. Их свидетельство имеет для пас особенно важное значение, как идущее от времени, близкого к апостольскому, когда благодатные дарования были более обильны и апостольское Предание более доступно.

«Таинство Тела и Крови Христовых так дивно и непостижимо, – говорит митрополит Филарет, – что богомудрые отцы наши, как бы опасаясь за простоту и твёрдость нашей веры, желают как бы некими подпорами подкрепить ее своими богомудрыми рассуждениями»⁴.

От времени непосредственно послеапостольского мы имеем свидетельство св.

Игнатия Богоносца, епископа Антиохийского († 107). Его высказывания относительно Евхаристии были вызваны ересью докетов, развитие которой вело к отрицанию реальности Тела Христа Спасителя в Евхаристии. В послании к Смирнянам св. Игнатий пишет: «...Они (докеты) удаляются от Евхаристии и молитвы, не признавая той истины, что Евхаристия есть Плоть Спасителя нашего Иисуса Христа, пострадавшая за наши грехи, которую воскресил Отец по Своей благости. Посему, противясь дару Божию, они умирают в своих умствованиях. Полезнее было бы им участвовать в Евхаристии, чтобы воскреснуть»⁵.

У св. Иустина Мученика († ок. 165) находится единственное место, относящееся к исследуемому вопросу; он пишет в своей первой Апологии: «Мы принимаем Святые Дары не как обыкновенный хлеб и обыкновенное питие, но, как Иисус Христос Спаситель наш, воплотившийся чрез слово Божие, носил и плоть, и кровь ради нашего опасения, так научены мы тому, что пища эта, над которой чрез слово молитвы от Него совершено благодарение и которою питается чрез преложение наша плоть и кровь, есть Плоть и Кровь Того же воплотившегося Иисуса. Ибо апостолы в составленных ими повествованиях, называемых Евангелием, сообщили заповеданное им Иисусом так: «взяв хлеб и возблагодарив Бога, Он сказал: «сие творите в Мое воспоминание...», «сие есть Тело Мое», подобным же образом, взяв чашу и возблагодарив, Он сказал «сие есть Кровь Моя» и подал им»⁶.

Те же мысли и подобные выражения находятся в творениях св. Иринея Лионского († ок. 202). Обличая ложность отрицания воскресения плоти, он указывает на приобщение ее Телу и Крови Иисуса Христа в Евхаристии и говорит: «Поскольку мы члены Его и питаемся Его творением, а творение доставляет нам Он, ...то чашу от творения признал Своею Кровию, которою Он орошает нашу кровь, и хлеб от творения утвердил, чтобы он был Его Телом, укрепляющим наши тела. Посему, когда растворенная чаша и приготовленный хлеб принимают слово Божие и Евхаристия делается Телом Христовым, которым подкрепляется и поддерживается состав нашей плоти, то как они (еретики) говорят, что плоть не причастна дара Божия, который есть жизнь вечная, плоть, питающаяся от Тела и Крови Господа и составляющая член Его?»⁷.

В III в. Тертуллиан († ок. 220) порицает христиан, которые продолжали заниматься изготовлением идолов, и замечает: «Совершается плачевный грех, когда касаются Тела Христова теми же руками, которыми делали тело для демонов... Какой грех! Иудеи один раз наложили руки на Христа, тогда как эти каждый день принимают Его Тело. Эти руки их следовало бы отсечь»⁸. Очевидно, что столь строгое осуждение, по которому ставятся в параллель преступление иудеев и кощунственное принятие евхаристического хлеба ваятелями идолов, не может быть понято иначе, как свидетельство признания Тертуллианом реального присутствия Господа в Евхаристии с отождествлением Святых Даров и Тела Христова.

Св. Киприан Карфагенский († 258) в своём послании к Цецилию говорит исключительно о Евхаристии. Иногда ищут следы символизма в выражениях этого послания о Теле и Крови Господа, как, например: «Кровь Христову представляет вино». Но по смыслу дальнейшей речи, где Кровь Христова отличается от ветхозаветного её прообраза, уясняется, что св. Киприан не придавал символического значения евхаристической чаше. В другом месте он видит в Евхаристии «хлеб насущный» молитвы Господней и уверяет, что Христос есть наш хлеб, мы касаемся Его Тела и те, кто Его причащаются, имеют жизнь вечную.

Отцы, последующие за временем Первого Никейского Собора, с ещё большей энергией разъясняют и защищают реальное присутствие в православном смысле. Св. Афанасий в послании к Максиму Философу утверждает, что «мы обожены... принимая Тело Самого Слова». Поверяя тайну Евхаристии готовящимся к св. Крещению, он говорит: «Ты увидишь священнослужителей, приносящих хлеб и чашу с вином и ставящих их на трапезу. И пока ещё не свершились молитвы и приношения, хлеб и чаша остаются обыкновенными. Но когда совершаются большие и дивные молитвы, тогда хлеб становится Телом, а чаша – Кровию Господа нашего Иисуса Христа». В другом месте: «Этот хлеб и эта чаша до совершения молитв и прошений – самые обыкновенные. Но после отправления великих молитв и святых прошений Слово нисходит на хлеб и чашу, и они становятся Его Телом»⁹.

Св. Кирилл Иерусалимский († 386), объясняя совершение Евхаристии, говорит: «Хлеб в Евхаристии, по призыванию Святого Духа, не есть уже простой хлеб, но Тело Христово»¹⁰.

Св. Василий Великий († 379) в книге «О Святом Духе» говорит о «преложении хлеба Евхаристии и чаши благословения»¹¹. В литургии, носящей имя св. отца, священнослужитель в особых молитвах воспоминает установление Христом Спасителем Евхаристии. Его повеление о совершении Таинства в Его воспоминание, затем приступает к самому акту освящения Даров и после прошения о Святом Духе молит, чтобы Господь сотворил «хлеб сей самое честнóе Тело Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа..., чашу же сию – самую честнỳю Кровь Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, излиянную за мирский живот, преложив Духом Своим Святым». Слова установления Евхаристии («приимите, ядите...»), хотя и произносятся, не только для воспоминания об установлении Таинства.

Св. Григорий Нисский († 394) говорит, что «хлеб есть ещё хлеб обыкновенный, но когда Таинство его освящает, он именуется и есть Тело Христа». «Мы верим, что освящённый хлеб претворяется (μεταποιεῖσϑαι) в Тело Бога Слова по слову Божию»¹².

Св. Иоанн Златоуст († 407), которого иногда именуют «учителем Евхаристии» по причине его обширного учения о Таинстве, в одном из поучений выражает желание христиан ощутить образ Христа: «Сколько говорят теперь: «я хотел бы видеть Его лицо, Его образ, Его одежды, Его обувь» и продолжает: «Вот, ты видишь Его, ты касаешься Его, ты вкушаешь Его»¹³.

В творения Иоанна Златоуста включено послание к Цезарию монаху: одно место в этом послании может навести на мысль об уклонении св. Иоанна от общеотеческого воззрения на таинство Евхаристии, именно то, где он пишет: «Когда Божественная благодать освятит хлеб, то он уже достойно называется Телом Господним, хотя естество (φύσις) хлеба в нём остаётся». Следует заметить, что это место находится в послании, подлинность которого оспаривается. Кроме того, у древних писателей словом φύσις иногда означались свойства (акциденция), например, цвет, запах, твёрдость и т. п., а не сущность (субстанция) предмета. В таком случае мысль Иоанна Златоуста можно понять как изъяснение общецерковного учения, что в Святых Дарах после преложения внешние признаки остаются неизменными.

Св. Амвросий Медиоланский († 397) говорит, что Дары освящаются благословением и преобразуются в Плоть и Кровь Иисуса Христа силою молитвы. «Мы всякий раз, – пишет он в книге «О вере», – принимая Тайны, которые чрез таинство священной молитвы преобразуются (transfigurantur) в Плоть и Кровь, возвещаем смерть Господню»¹⁴.

Хотя учение блаж. Августина († 430) представляет трудности по причине некоторых выражений, склоняющихся к символизму, всё же можно видеть, что в ряде мест оно содержит мысль о реальном присутствии. В сочинении «О Граде Божиим» он указывает, что Иисус Христос – Жертвосовершитель и Жертва на Голгофе – есть Тот же на алтаре¹⁵. В своей проповеди «О таинстве алтаря» он замечает: «То, что вы видите на алтаре Господнем, есть хлеб и вино, но этот хлеб и это вино чрез слово становятся Телом и Кровию Слова»¹⁶.

Свидетельство древних отцов завершает св. Иоанн Дамаскин († 760), который учит так же, как и его предшественники. В 4-й книге «Точного изложения православной веры» св. Иоанн пишет, что человек, будучи существом не только плотским, но и духовным, требует и рождения не только плотского, но и духовного и пищи духовной. Духовное рождение совершается в Крещении, а духовная пища подается в Евхаристии. «Пища эта есть хлеб жизни, Господь наш Иисус Христос, с небес сшедший». Вспоминая установление Евхаристии и заповедь Господню о совершении eё в Ею воспоминание, св. Иоанн обосновывает веру в преложение Святых Даров Сели слово Божие действенно и если всё, чему Он соизволяет быть, Он творит, если Он одним всемогущим словом Своим творит свет, небесную твердь, утверждает небеса, если Он духом уст Своих творит, силы небесные, устрояет красоту неба и земли, творит человека, если, наконец, благоволив соделаться человеком, Он создает Себе Плоть от Пресвятой Девы Марии, то «ужели Он не может хлеб соделать Своим Телом, и вино – Своею Кровию?» «...И как всё было сотворено действием Святого Духа, так и ныне действием Святого Духа совершается то, что превышает естество и чего нельзя постигнуть, разве одною только верою». Хлеб и вино в Евхаристии – «не образы Тела и Крови Христовых, а самое Тело Господне обоженное»¹⁷.

Значительное число отцов пользуются терминами, которые по отношению к Евхаристии могут быть истолкованы в пользу символизма. Это – слова: символ, вместо образ, первообраз, подобие, образ. Но, как отмечают исследователи, характерно, что эти выражения встречаются у отцов, которые в общем содержании их учения высказываются в пользу реального присутствия Господа в Евхаристии, как, например, Афанасий Великий, Кирилл Иерусалимский, Григорий Нисский, Григорий Богослов. Следует полностью исключить мысль о том, что они использовали эти слова в чисто символическом смысле, и их следует понимать в контексте творений этих отцов. Склонность к символизму сказалась только у Климента Александрийского и Оригена.

Учение отцов запечатлено и усилено свидетельством древних литургий, где Слово призывается снизойти на евхаристические Дары, где возносится молитва Богу о ниспослании Святого Духа на Дары, чтобы Он соделал хлеб Телом Христа и вино Кровию Христа.

Таково, следовательно, общее учение Церкви, возвещенное отцами и учителями, из которых, кроме символистов – александрийских учителей, только Феодорит Кирский применяет выражения, могущие быть истолкованными в пользу динамизма. Отцы Церкви утверждали не символическое, образное или динамическое, но реальное присутствие Христа в Евхаристии. Проблема образа присутствия особенно разрешалась отцами с начала IV в. Они уточняли понимание и веру Церкви и объявляли, что в веществах Божественной Евхаристии происходит чудесное изменение, превышающее разумение человеческое, но которое засвидетельствовано словами установления: «сие есть Тело Мое», «сие есть Кровь Моя», которые, сообразно с повествованием Евангелия, должны быть поняты буквально, в собственном смысле.

Преложение Святых Даров в Тело и Кровь Господа было выражено употреблением слов μεταβάλλειν – изменить, превратить (Кирилл Иерусалимский), μεταποιεῖν и μεταποιεῖσϑε – претворить, превратить (Григорий Нисский, Кирилл Александрииский, Иоанн Дамаскин), μεταστοιχειοῦν – изменить природу (Григорий Нисский), μετασκευἁξειν – изменить (Иоанн Златоуст), mutare, convertere – изменить, превратить (западные отцы).

Как уже упоминалось, Римо-Католическая Церковь официально приняла термин «пресуществление» (transsubstantiatio) в 1215 г. на IV Латеранском Соборе. Выраженный по-гречески словом μετουσἱωσις он впервые на Востоке встречается в письме Михаила Палеолога (1282) папе Григорию; затем он был использован Геннадием Схоларием († 1460) в его поучении «О таинственном Теле нашего Господа Иисуса Христа» и объяснен как означающий «изменение субстанции в субстанцию, происходящее мгновенно», при видах хлеба и вина, остающихся неизменными. Этот термин получил более широкое распространение в XVII в., был принят в «Исповедании» Петра Могилы и использовался на Востоке как синоним термина «преложение», без применения теории, которою Римо-Католическая Церковь пыталась объяснить и оправдать философски этот термин. По замечанию Досифея в «Послании восточных патриархов», словом «пресуществление» не определяется «образ, которым хлеб и вино превращаются в Тело и Кровь Господа», но что «действительно и существенно хлеб становится истинным Телом Господа и вино – Его истинной Кровию».

Как можно видеть, этот термин в русском богословии появился случайно, не будучи вызван даже полемическими целями, но получил применение в ряде богословских трудов, что можно объяснить кажущейся точностью и, поэтому, достоверностью. Этим простым и удобоприемлемым по мнимой научности термином думали исчерпать содержание великой тайны, совершающейся над хлебом и вином Евхаристии, объяснить, как происходит проповедуемое отцами Церкви преложение. Реакция в отношении применения этого термина проявилась уже в прошлом веке.

По-видимому, в изыскании и применении слова «пресуществление» сказалось в какой-то мере чувственное восприятие евхаристической тайны, т. е. нечто подобное тому, что произошло при первом возвещении о ней Христом Спасителем. Господь предостерегает от применения земных понятий в этой тайне и в словах: «Это ли соблазняет вас? Что же, если увидите Сына Человеческого, восходящего туда, где был прежде?» (Ин.6:61–62) говорит о Своей прославленной Плоти, явление которой в Евхаристии выше всех земных понятий и определений.

Забвение этого привело к крайней материализации Таинства у римо-католиков, особенно в XVI в., и, может быть, как реакция в отношении этого возникла другая крайность – отрицание преложения Святых Даров в протестантстве. Образ присутствия Господа в Евхаристии архиепископ Макарий (впоследствии митрополит Московский) определяет следующими словами: «Хотя хлеб и вино в таинстве Евхаристии претворяются собственно в Тело и Кровь Господа, но Он присутствует .в сем таинстве не одним Телом Своим и Кровию, но всем Существом, т. е. И Душею Своею, которая нераздельно соединена с Его Телом, и самым Божеством Своим, которое ипостасно и нераздельно соединено с Его человечеством. Посему-то и выразился Спаситель: «Ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь во Мне пребывает, и Аз в нем. Якоже посла Мя живый Отец, и Аз живу Отца ради: и ядый Мя, и той жив будет Мене ради» (Ин. 6:56–57). Равным образом и свв. отцы учили, что «мы всецело вкушаем Самого Агнца» (Ефрем Сирин), что Он весь вселяется во всех нас по благости Своей (Ефрем Сирин), и замечали: «Сие таинство называется Причащением, потому, что чрез оное мы делаемся причастниками Божества Иисусова. Оно называется еще Общением, и действительно есть общение, потому, что чрез оное сообщаемся со Христом, делаемся причастниками Его Плоти и Божества» (Иоанн Дамаскин)»¹⁸.

Признавая истинность преложения хлеба и вина, естественно, нельзя отрицать постоянство действия этого Таинства. И вне вкушения, как и в самом вкушении, Святые Дары остаются Телом и Кровию Господа, никогда не прелагаясь обратно в хлеб и вино. Эту истину выразил Сам Христос Спаситель при установлении Таинства. Преподавая Святые Дары апостолам, Он сказал еще до принятия их: «Сие есть Тело Мое». Нет никакого указания, что это – «будущее» Тело, образующееся при вкушении.

Вера в неизменность преложения Даров подтверждается практикой древней Церкви. По свидетельству св. Иустина, Евхаристия «была приносима отсутствующим»¹⁹, именно – больным и заключенным. Другим доказательством является обычай первых христиан иметь «причастие каждому в его доме» и «причащаться самому, когда он пожелает», – по свидетельству св. Василия Великого²⁰. Это можно видеть также в обычае, распространенном очень рано почти на всем Востоке, что «во время поста не следует приносить хлеб, кроме только субботы и воскресенья» – по канону Лаоникнйского Собора (ок. 360); так что совершение литургии Преждеосвященных Даров, кодифицированное 52-м каноном Трулльского Собора, введено значительно ранее. Дары Преждеосвященные, находившиеся в дарохранительницах, предназначались для причащения верующих во время литургии.

Св. Кирилл Александрийский в своем послании к Калозирию решительно осуждает мнение, по которому освященные Дары теряют свою освящающую благодать, если они не приняты до следующего после освящения дня, и замечает: «Я слышу, что некоторые говорили, что таинственное благословение недействительно для освящения, если оно остается до следующего дня. Они не сознают, что говорят; в действительности Христос неизменен и Его святое Тело неизменно, так как сила благословения и животворная благодать в Нем постоянны»²¹.

Постоянство спасительного действия Христова дает основание для понимания заповеди Христа совершать Евхаристию как Его «воспоминание», а также отношения Евхаристии к жертве крестной. Единожды принесенная Голгофская жертва неповторима, и ее спасительное действие распространяется на все времена. Но усвоение спасения происходит чрез веру, и участие в Евхаристии как воспоминании спасительной жертвы Христовой есть свидетельство этой веры. И по силе веры Христос соединяется с нами чрез принятие Его Плоти и Крови, принесенных на Голгофе, т. е. усвояет нам плоды Своей жертвы. Евхаристия не есть повторение Голгофы, но есть выражение ее спасительной сущности в жизни Церкви и каждого христианина. «Воспоминание» не есть просто психический акт для возвышения нашей веры, но приобщение чрез веру Самому Христу, реализация в нашем существе силы Его воплощения и всего искупительного подвига. Это – личное усвоение того дара, который

заключен в жертве Христовой за всех.

Являясь выражением Голгофской жертвы, Евхаристия имеет то же жертвенное значение. Умилостивительная жертвенность Евхаристии определяется постоянной греховностью люден, за оправдание которых и ходатайствует Церковь и Сам Иисус Христос – за свидетельство веры, являемой людьми в совершении евхаристической жертвы, постоянство которой предуказано еще в Ветхом Завете (Мал.1:11).

В Новом Завете свидетельство о жертвенном значении Евхаристии находится в апостольском повествовании о ее установлении. Господь сказал: «Сие есть Тело Мое, за вас ломимое» (1Кор.11:24); «Сия чаша есть новый завет в Моей Крови, которая за вас проливается» (Лк.22:20). По выражению евангелиста Матфея: «Ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф.26:28). По смыслу этих слов, Иисус Христос на Тайной Вечери не только преподал для вкушения Свои Тело и Кровь, но и принес их в жертву Богу Отцу – за апостолов и многих других – во оставление грехов. Выражения: «за вас» и «за многих» – указывают на эту жертву. Требуется отступление от прямого смысла слов Спасителя, чтобы видеть в них указание только на тождественность евхаристического Тела Иисуса Христа с Телом Его, умершим на кресте, т. е. что словами «сие есть Тело Мое, за вас ломимое» и т. д. Христос хотел только сказать (как думают лютеране), что апостолам преподается не иное, а именно то Тело, которое умрет на кресте, а Кровь – та, которая прольется на кресте во оставление грехов. Эта мысль устраняется употреблением формы настоящего времени в словах «ломимое», «изливаемая», тогда как при отнесении их только к крестной смерти должна была бы быть применена форма будущего времени. Следует заметить также, что самое выражение «за вас ломимое» не следует понимать как указание на крестные страдания. Св. Иоанн Златоуст, объясняя слова: «Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? (1Кор.10:16), говорит: «Для чего Апостол прибавил: «который преломляем»? – Для того, чтобы преломление видели только в Евхаристии; на кресте же мы видим противное сему: «кость Его, – сказано, – не сокрушится». Но чего не потерпел Христос на кресте, то переносит в просфоре ради тебя, терпит, будучи ломим, да всё исполнит»²². Следовательно, слова Христа: «за вас ломимое», «за многих изливаемая» – относятся и к жертвенному значению самой Евхаристии.

Установляя Евхаристию, Спаситель установляет новый завет, говоря: «Сие есть Кровь Моя нового завета». Этим Он показал, что Евхаристия имеет жертвенное значение по образу жертв ветхозаветных.

Ряд свидетельств об Евхаристии как жертве находится в древнейших литургиях и в литургиях, ныне совершаемых, причем умилостивительное значение евхаристической жертвы относится не только к живым, но и к умершим, что понятно по всеобъемлемости искупления и единству Церкви Христовой. Соответствующие свидетельства даются и в творениях свв. отцов.

Св. Иустин Мученик в «Разговоре с Трифоном» находит в жертвах Ветхого Завета прообраз Божественной Евхаристии и указывает на пророчество Малахии о будущей постоянной жертве.

Св. Ириней Лионский называет Евхаристию жертвой и говорит о замене этой новозаветной жертвой прекратившихся жертв ветхозаветных.

Жертвенное значение Евхаристии как таинственное проявление жертвы Христовой объясняет св. Киприан Карфагенский: «...Ибо, если Господь наш Иисус Христос, Который и Сам есть Верховный Первосвященник Бога Отца и первый принес Сам Себя в жертву Отцу, и заповедал делать это в Его воспоминание, то и тот, кто подражает тому, что совершил Христос, исполняет поистине жертву подобно Христу и приносит тогда в Церкви истинную и полную жертву Богу Отцу, если приносит ее так, как он видит, что Сам Христос принес ее» (Послание 63, к Цецилиану).

Св. Кирилл Иерусалимский называет Евхаристию умилостивительной жертвой²³ и говорит о значении ее для душ умерших, когда «мы приносим в жертву (в Евхаристии) Христа, закланного за наши прегрешения, и испрашиваем милости им (умершим) и себе у человеколюбивого Бога»²⁴. «Молимся, – говорит он, – на литургии об умерших, веруя, что великая польза бывает душам, когда за них приносится святая жертва, которая на алтаре»²⁵.

Св. Амвросий Медиоланский в одном из поучений говорит: «Видим Князя священников, к нам приходящего, видим и слышим Его, приносящего за нас Кровь Итак, священники, последуем Ему, насколько это возможно, принося за людей жертву. Если мы и немощны в добрых делах, то мы честны жертвою; ибо, если ныне Христос и приносит сию жертву Сам, однако же Он приносится и на земле, когда Тело Его само бывает приносимо»²⁶.

В беседах па апостольские послания св. Иоанн Златоуст выражает следующие мысли о жертвенном умилостивительном значении Евхаристии. «Если детей Иова очищала жертва их отца, то как сомневаться, что и наша бескровная жертва, приносимая за умерших, доставляет им некое утешение... Не напрасно установлено апостолам, чтобы при страшных тайнах мы поминали отшедших; от этого бывает им немалое приобретение, многая польза; ибо, когда люди стоят с воздетыми руками, предстоит собор священников и предлежит страшная жертва, тогда можем ли не упросить Бога, воссылая к Нему моления?»²⁷.

В послании св. Кирилла Александрийского, принятом на III Вселенском Соборе, говорится: «Еще веруем, что это (св. Евхаристия) есть истинная умилостивительная жертва, приносимая за всех благочестно живущих и умерших».

Можно сказать, что евхаристическая умилостивительная жертва за живых и умерших есть отображение, в изъявлении веры земной Церкви, вечного ходатайства Иисуса Христа за род человеческий. В ней вечный Первосвященник чрез земные посредства являет Свое спасительное служение в единении Церкви и возрастании любви.

Умилостивительная сила евхаристической жертвы, обусловленная искупительным подвигом Иисуса Христа, является основанием для признания Евхаристии и как жертвы благодарения за все благодеяния, явленные в даровании жизни и устроении спасения, утверждением, знаком и осуществлением которого является Евхаристия. Выражением благодарения отмечено и само наименование Таинства.

В Евхаристии является чудо вочеловечения Бога и обожения человека. Принятие истинного Тела и истинной Крови Спасителя есть таинственное соединение с Его Существом, привитие к животворной Лозе, залог вечной жизни – одухотворения нашей материальности и приобщения к будущему преображенному миру, когда «будет Бог всё по всем» (1Кор.15: 28).