17. «Глас вопиющего в пустыни»

Восемнадцать веков раздается глас сей по пустыне мира: по городам и селениям, в домах, умах и сердцах человеческих. Что я говорю 18 веков? Не от самого ли сотворения мира проповедуется учение о покаянии и раздается глас проповедников Божиих? Не говорил ли о покаянии Ной праведный, когда Бог вознамерился погубить людей потопом? Не говорил ли во всеуслышание народа Израильского пророк Моисей? Не то же ли говорили все пророки? Не призывал ли к покаянию Сын Божий и апостолы? Да и все проповедники не одно ли и тоже повторяют: «покайтеся люди, ибо наступает царствие Божие – царство благодати и царство славы!» «Покайтеся, – говорим мы, – ибо настало царство благодати, время самое благоприятное для получения спасения». Доходит и ныне этот голос у иного человека, но только до слуха, у другого до ума, так что иной призадумается над этими словами, у иного доходит даже до сердца, и он заплачет. Но ах! Если у человека нет еще решимости совершенно раскаяться, то его ум и его сердце остаются пустыней.

Вот пастырь церкви видит счастливца мира сего, входит в его дом с каким-то страхом; а войдя в комнаты, поражается внутренним убранством его – великолепными креслами, раззолоченными стульями, зеркалами и разными драгоценными украшениями; словом, в доме его рай земной. Что, если бы в этом доме раздался глас проповедника Божия: «покайтеся, ибо приблизилось Царствие Небесное». Несомненно, что дом этот был бы для проповедника пустыней. «Где то царство?» – сказали бы ему, – о котором ты проповедуешь? Наше царство у нас, земные блага перед очами нашими». Вот другой дом, в котором сидят за роскошным столом; на столе стоят сытные и вкусные кушанья, напитки заморские, – что, если бы сюда явился тот, кто всю жизнь вкушал акриды и дикий мед и сказал: «покайтеся, ибо приблизилось Царствие Небесное!» «Несчастный! – сказали бы они ему, – что ты говоришь? Мы не понимаем тебя; наше царство у нас за столом», и проводили бы не с миром бедного проповедника. Вот видит проповедник человека, перед которым лежат кучи золота и серебра; любостяжатель со вниманием считал их, пересчитывал и аккуратно записывал в книгу. «Покайся», – сказал бы ему Иоанн Креститель, – раздай свое имение нищим и будешь иметь сокровище на небеси, которое ни червь, ни тля не тлит, ни татие не подкапывают и не крадут! «Что ты говоришь? Мое сокровище со мной, деньги при мне и их никто не украдет; запоры у меня крепки, стража бдительна, повредиться они не могут – моль не поест». И глас проповедника покаяния для сребролюбца остался бы гласом вопиющего в пустыне. Не такой же ли пустынный голос проповедника покаяния и для мудреца, который все знает, кроме Христа Спасителя, и для скупого торгаша, и для преданного нетрезвости, и для развратного? Тщетно проповедь раздается о покаянии и в сем храме. Многие ли ее принимают к сердцу, многие ли исправили свою жизнь, многие ли обратились на истинный путь покаяния? Да и мы жалкие проповедники покаяния – не первые ли должны каяться? Не первые ли должны разбить страсти свои – сих младенцев о камень веры? Не первые ли – умереть греху? Не первые ли – променять шелковые ризы на одежду пустынника из верблюжьей шерсти, роскошные столы на акриды и мед дикий, мягкий одр на долулежание, шумный город на безмолвную пустыню? Ах! покаемся все мы, братие, ибо давно приблизилось Царствие Небесное; да мы далеко удалились от него; возведем же очи и сердца наши горе, откуда прийдет помощь наша, от Господа, сотворившего небо и землю. Которому да будет слава и держава во веки веков. Аминь.