Письмо № 13. Н.С. Фуделю

26. ХI. [1948, с. Большой Улуй] ⁷⁴

Я очень радуюсь тому, что ты живешь с т<етей> Марусей. Это не случайно в твоей жизни, не по стечению обстоятельств, а, думается мне, по воле Божией для тебя и для твоего жизненного пути, чтобы ты, перед ее уходом, узнал, что такое любовь в жизни.

Может быть, ты все это понимаешь лучше меня, но ведь мы условились, что можем писать друг другу все мысли и пожелания. И вот мое пожелание, чтобы ты не всегда позволял суете и сутолоке заслонять от тебя ее внутренний облик. Кстати, теперь она, наверное, очень немощная, уж не говоря о том, что больная. Ты ее совсем не знал в годы ее молодости. Я знал. Я могу сказать тебе, что моя вера, моя любовь, в той мере, в какой они есть вообще, во многом обязаны ей.

Вера пустой звук, если она не истекает любовью. Только «раненая» вера, т<о> е<сть> истекающая любовью, есть истинная. А иначе она мертвая вера, а всякое мертвое тело страшнее отсутствия живого. Если человеку предстоит провести ночь одному в доме, то, конечно, он предпочтет быть в нем совсем один, чем с покойником. Так и мертвая вера, и люди с мертвой верой страшнее всего. И наоборот: есть люди, для которых вера есть непрестанное движение любви. Любовь потому и любовь, что она идет от себя к другим, в непрестанном движении, т<о> е<сть> в том, что противуположно смерти. Я думаю, что теперь, после стольких лет жизни, многое надорвано в ней, утомление охватывает ее, как тень смертная.

Я рад, что ты с ней. Может быть, и малая твоя забота о ней будет ей нужна.

Твое письмо о женитьбе и искусстве я не получил, так что не знаю, что ты ответил мне на мое, по первому вопросу. О втором я не писал, кажется, ничего. Я право мало что знаю об этом. Вот я очень люблю – найди у Фета стихотворение «посвящение Бржеской», оно начинается: «Далекий друг, прими мои рыданья» («...с тобой цветут в душе воспоминанья»...) ⁷⁵ Еще я очень люблю его же:

«Тесно в комнатах и душно.

Выйди ночью, ночью звездной,

Полюбуйся равнодушно

Как сердца горят над бездной» ⁷⁶.

Потом Пушкина: отрывки из Онегина; «парки бабье лепетанье» ⁷⁷ и еще два-три стиха, Тютчева «металла голос погребальный порой оплакивает нас» и особенно: «и льется тихая и светлая лазурь на отдыхающее поле» ⁷⁸. Блока: «весна, весна, скажи, чего мне жалко, какой мечтой пылает голова» и его же «короталась зимняя ночь» и «Ночная фиалка» ⁷⁹, да Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». Случайно или не случайно, но почти все, что сейчас вспомнил, все «ночные стихи». Вот эти слова, эти стихи я готов нести всегда с собой, в своих странствиях. Еще какие то напевы песен (например, моего любимого «Ваньку-ключника») ⁸⁰, какие-то отрывки из давно слышанных вещей Шопена.

Хуже всего, по-моему, когда к искусству подходят как к какой-то профессиональной святыне. В этом случае оно сейчас же становится в один ранжир с боксерами. Слова, звуки, линии, краски искусства, это ведь всего только выражение людей, обнаружение их–в особой форме.

Люди же за свою многовековую историю очень редко обнаруживали действительно ценное как в обычном обиходе, так и в искусстве. Когда же, к удивлению, – они это ценное обнаруживают, надо сказать – слава Богу и беречь это, но так же и в том же понимании, как надо беречь встречи с людьми ценными, встречи с природой, и второго и третьего не надо ли искать более настойчиво, чем первого.

Я бы хотел, чтобы у тебя нашлось время, чтобы послушать музыку Шопена. Грига. Бетховена, и не по радио, а в концертах.

Мама пишет, что она так радуется тому, что ты чаще приезжаешь туда, а я тем более радуюсь и за нее и за то, что ты этот труд любви принимаешь. Я получил Варенькину карточку и на меня посмотрела с нее совсем мне неизвестная девочка. Что же это будет еще через 2,5 года! Совсем большая и незнакомая девочка.

Признаться тебе, что меня это не может не пугать. Ты уже был взрослый, когда я уехал, и между нами не может быть разрыва в годах, но Маша и Варенька другое дело. Кем я буду для них? Тем более что ведь и на меня года налагают печать, меняют, ослабляют. Управлять я никогда не умел, а теперь, вжившись совсем в одиночество, и совсем не мыслю об управлении детьми.

Но, конечно, что об этом задумывать. Что Бог даст.

Целую, дорогой мой Коленька, тебя крепко.

Твой п.