Письмо № 128. Н.С. Фуделю
26 XII [1958, Усмань] 811
Дорогой Николаша.
Вспоминаю, как год назад ты собрался встречать Новый год у Ник<олая> Оск<аровича> 812 и надевал смокинг. Только наша тупая бесчувственность не пугается от этого бега годов. Здоровы ли вы? Муне эти дни опять лучше. Сейчас сидит и спешно вяжет тебе носки для лыж. Об отъезде ни «за», ни «против», а мы молчим, не желая ее стимулировать ни на то, ни на другое. Схожу опять к нотариусу – может быть, она еще раз оформит доверенность 813, не видя доверителя: они здесь по домам не ходят, а к ней тащить Муню трудно.
Вареньку к врачу записали на 6 I, вот она и поехала, и деньги ей на дорогу прислали 814. Это будет как раз в сочельник. Когда-то у Макса 815 в этот вечер бывала роскошная елка. Мы здесь будем делать крошечную елку для неунывающей и очень смешной Люшки 816.
Ее когда-то учили молиться: «за папу, маму, дедушек, бабушек, дядю Колю, тетю Лялю» и т. д., и вот почему-то из всего перечня у нее запечатлелись ясно только вы, и когда теперь она видит икону (или церковь), она постукивает себя пальчиком по лбу и приговаривает: «Бозе, Бозе, Колю, Лялю»... Так что и мы иногда теперь, когда вздыхаем, говорим так же (независимо от вас).
Я недавно писал Ляле, доходят ли письма? Твоя открытка дошла и порадовала каким-то дыханием. Работа моя кончилась, увы, и я опять у домашних дел, что утомительней. Обрадовались было перспективой твоего перевода в Липецк 817, но ты это отвел. Почему? Мы уже оттуда получили письмо от Степ. Ал. 818 с радужными перспективами тамошней охоты и рыболовства. Город – из одного конца в другой виден, а кругом леса и реки. Конечно, для тебя это было бы хорошо.
Относительно писем: подумай – может быть, правда, писать тебе на институт или на почт<овое> отдел<ение>?
У нас новое беспокойство: надо куда-то переводить Машу 819 – там, на квартире, ссора, и требуется перемена обстановки. Маше вообще трудно. Она ведь прямо говорит, что ее брак в общем ошибка, но что, мол, надо терпеть. Иногда она терпит весьма легко (или, скорее, ее «терпят»), а иногда трудно. Ищем им комнату. Вареные перевели к себе, так что у нас совсем как Ноев ковчег или юрта эскимоса. Когда приходит Люша, то я ее все время сваливаю валенками. Но тепло, и дров, очевидно, хватит. Мама в беспрерывной работе, потому не пишет или пишет мало. Ей приходится на «пятачке» своего кухонного отделения проделывать все: и топить, и чистить, и варить, и непрерывно дезинфицировать разные Мунины тряпки. Ведь рвота почти ежедневно. 820
В общем мы живем мирно. Спасает церковь: в 8 утра иногда (и часто) убегаем к будней обедне, когда в храме пустыня с горящими лампадами и полная достоверность Вечности. Там пьешь от источника, и со страхом возвращаешься домой, со страхом, что по собственному бессилию не сохранишь полученное. Там же иногда узнаешь о страдании, которое безмерно больше нашего.
Целую тебя, дорогой мой. Будь добрым не только на Рождество, но и всегда.
Твой п.
Сейчас получили письмо от Ляли и Тамары – спасибо большое им.
* * *
Датируется по ссылке на пребывание в Усмани М.П. Лучкиной.
Николай Оскарович Корст, профессор МГПИ им. Ленина, руководитель педагогической практики Н.С. Фуделя и гимназический товарищ С.И. Фуделя.
См. письмо 126.
Друзья В.М. Сытиной (возможно, Мулины) устроили Варе Фудель медицинскую консультацию в Москве.
Максим Эргардович Брицке – племянник В.М. Сытиной, сын ее сестры, Зинаиды.
См. примеч. 4 к письму 126.
В семье обсуждался возможный перевод Н.С. Фуделя в Липецк – там должен был открыться филиал Института стали и сплавов, где после защиты диссертации он работал преподавателем кафедры русского языка для иностранцев.
М.С. Фудель с семьей жила на частной квартире.
У М.П. Лучкиной была тяжелая стадия рака.