1853 г.

Новый 1853 год благополучно встретил я в своем новообновленном жилище. С новым годом начались и потекли обычною чередою мои прежние занятия, мои прежние сношения со старыми друзьями, с близкими и дальними родными.

12-го ч. января писал мне из Владимира профессор семинарии Г.П. Быстрицкий:

«Приветствую вас с новым годом. Радостно ли вы начали его? А я встретил этот год грустно, – скорбел среди скорби родных, о разлуке с родителем. Пролил на свою долю и я довольно слез над гробом любимого и любившего отца. И теперь не могу еще без грусти, а подчас и без слез, вспомнить об нём. Кажется, никогда не забудешь той первой минуты свидания с родителем, лежащим во гробе. Картина истинно поразительная! Сколько чувств странных, непонятных вдруг прошло по душе! Вечная ему память! Я бы желал, сделавшись священником, заслужить такое же расположение, которым он пользовался в своем приходе, и у всех, имевших с ним дело.

Посылаемое на ваше имя письмо, потрудитесь передать по адресу, и, как можно, поскорее. В жизни так часто сходятся противоположности. И мне теперь приходится поворотить речь от смерти к жизни, от венца погребального к венцу брачному.

Знаете ли, начинается новое сватовство, и этот о. диакон предложил себя в сваты. Он сделал мне предложение взять одну невесту – дочь одного священника, которой обещано, как он говорит, священническое место, а жених требуется магистр. Но о. диакон так написал неопределенно, что я никак не мог изъявить решительного согласия. А между тем, при моем желании поступить в Москву, я не могу пренебречь подобным случаем.

Итак, любезнейший друг, так как вы всегда принимали во мне дружеское участие, потрудитесь расспросить у него об этом деле, – обо всем, что нужно для блага вашего друга. Он, как сам говорит, знаком со священником, – отцом невесты; – а, если можно, не узнаете ли что-ниб. и из других источников?»

7-го ч. февраля писал мне из Владимира шурин мой, ученик высшего отделения Ник. Царевский:

«Сколько переворотов последовало в нашей семинарии с поступлением нового о. ректора! Лишь только он приехал, дал всем ученикам высших отделений тему о начале идолопоклонства сроком на 2 дня. Ученики употребили все старание, чтобы зарекомендовать себя на первый раз, но всё было напрасно. Сочинения он нашел худыми, – заметил в них дух вольности и худое направление, что и обещался всеми силами искоренить. Одни из лучших учеников, по его мнению, недостойны степени студентов. После сего он начал делать различные притеснения и самыми действительными мерами. Истребляет пьянство, а особенно табакокурение, взявши своеручные расписки, как с учеников в том, что они, выслушавши программу, выданную им, и зная наказания, которые будут следовать за табакокурением, – не будут употреблять его, – так и с хозяев, у которых стоят ученики, в том, что они, заметив учеников, курящих табак, немедленно донесут начальству; в противном случае квартира их будет закрыта навсегда. Замеченные в табакокурении на первый раз будут наказаны или сидением в карцере, или стоянием на коленях; но после двух или трех раз обещает всех исключить. Конечно, достохвальное намерение, по сознанию даже самих учеников. Для истребления же табакокурения он сам ездит по квартирам и днем и ночью. Но в позднейшее время он всех стеснил и раздосадовал тем, что не велел никому никуда ходить; даже – 5-й час, всегда и везде назначаемый на прогулку, он отнял у нас. В случае же необходимости ученик должен расписаться в нарочито для сего составленном журнале, что он имеет такую-то нужду отлучиться на столько-то времени и просит дать ему билет, который и может получить от г. инспектора помощника за №№. Но это еще не всё; – и оттуда, где ученик был, он должен представить расписку, что действительно был столько-то времени. Так мы теперь уже заключены в стенах смиренной бурсы! – гуляем по сугробам сада и отчасти катаемся на горе, сделанной самими учениками в саду.

Вот наши новости! но это только более бросающиеся в глаза; теперь куда ни взглянешь, куда ни ступишь; – все новое. Не знаем, как будет жить в продолжении масленицы; – а придется остаться здесь, а не в Муром поедем. Впрочем, Бог милостив! мы утешаемся тою мыслью, что всё предпринимаемое начальством, – предпринимается в нашу пользу.

Р. S. Извините, я хочу вас побеспокоить своею просьбою! – Почти необходимая вещь – халат, который, во время моего у вас пребывания, вы мне купили, уже износился и требуется новый; маменька же, при своем положении, сей нужды выполнить не может: – так я к вам прибегаю с униженною просьбою – удовлетворить моей нужде, выслав 4 или 3 р. серебр., на которые я сошью себе халат, или же купите его в Москве; но сие последнее составит для вас беспокойство. Как я дерзок!... – осмеливаюсь просить ничем необязанного. Но признаюсь, я надеюсь, что вы не осердитесь, и по родному, или исполните просьбу, или скажете просто: нет, нельзя».

Ректором Владимирской семинарии, на место архимандрита Евфимия, переведен был ректор Тамбовской семинарии, архимандрит Платон (Фивейский).¹⁶

10-го ч. получил я от секретаря Московской Синодальной типографской конторы, М.И. Соколова записку такого содержания:

«Наш г. Управляющий¹⁷ пишет мне из Петербурга, по приказанию графа,¹⁸ чтобы я справился в Патриаршей библиотеке, – нет ли там каких сведений, относящихся к основанию нашей типографии в 1553 г. О том же велел снестись и с г. Невоструевым.¹⁹ Имея множество занятий и по службе и частных, я до сего времени не мог лично повидаться с вами и потому сей цидулкой прошу вас всепокорнейше порыться, где знаете, не найдете ли что-ниб., – также спросить об этом и г. Невоструева. Сам я завтра утром приеду к вам около 10-ти часов. Будете ли дома?»

10-го числа писал мне из Владимира Г.П. Быстрицкий:

«Я имел удовольствие получить стихотворения Лермонтова, сердечно благодарю вас за ваши хлопоты. Этой покупкой вы доставили удовольствие не мне только, но и многим другим, моим близким здесь; а для меня, кроме удовольствия, и большую пользу! Ведь я собираю русские знаменитости, по части словесной, не для одного простого чтения, но имею в виду и нечто поважнее. Философией теперь я мало занимаюсь, потому что этот труд долог и подчас утомителен, да и под руками имею мало хорошего, разве исключить сочинения Платона, – divini Platonis, – на языке времен Екатерины, – нарочно взятые мной дома у одного помещика. Правда, в настоящее время, следовало бы более заниматься для класса. Настоящий начальник наш по семинарии деятелен в высшей степени, не смотря на свои частые недуги. Часто посещает классы. Нововведений уже много сделано. И за некоторые я весьма благодарен со своей стороны. Так, он облегчил нас по чтению сочинений, которые теперь разделены по всем наставникам; – из 8 сочинений, которые должен был я дать по прежнему порядку, теперь будет только 3. Внимание обращено на всё; при его деятельности, и при его мерах, можно ожидать, что учебная часть семинарии много улучшится, – и дай Бог! О. ректор до того деятелен, что посещает сам семин. квартиры. К ученикам он очень строг, к наставникам не совсем, и душу имеет, как видно, самую добрую. Придется заниматься при нём более; за то он умеет одушевлять труды».

3-го марта писал мне из Переславля Никитский архим. Нифонт:

«Извините Господа ради, что я до сих пор не отвечал на письмо ваше и не выслал денег, – право не было; теперь же, поздравляя вас с св. четыредесятницею и желая очиститься душою и телом к радостнейшему сретению светлого Христова Воскресения, – прошу усерднейше выслать мне в 2-х экземплярах V-й том Макариевой богословии, – и обозначить, сколько за мною будет по уплате состоять всего!

Простите меня грешного, аще, чем согреших пред вами и не лишите св. молитв. О. ректор – Платон теперь в Переславле для принятия монастыря Данилова, и, как видится, очень добрый и чистосердечный, не злостный человек; а далее, что Бог даст. Я радуюсь доколе от души, что такого Господь послал нам о. ректора».

5-го ч. писал я в Абакумово своему другу, о. Граменицкому:

«Приветствую вас с св. четыредесятницею; душевно желаю вам беспреткновенно прейти сие поприще св. поста, и в радости достигнуть светлого дня Воскресения Господня. Много трудов предстоит вам на сем поприще по долгу вашего пастырского служения; но да поможет вам Господь, Своею благодатью, благоуспешно совершить эти труды, ко славе Его Пресвятого имени, и к душевной пользе ваших пасомых.

В настоящую четыредесятницу предстоят и мне не малые труды и подвиги по случаю принесения и приведения в надлежащий порядок Патриаршей ризницы и по делу мироварения. Впрочем, эти труды, особенно последнего рода, для меня очень приятны. Мысль, что я тружусь здесь для целой почти православной Русской Церкви, воодушевляет меня и облегчает все труды и заботы, сопряженные с делом мироварения. Не утешительно ли, в самом деле, быть главным распорядителем, и потом раздаятелем той святыни, чрез которую сообщаются дары св. Духа каждому верующему, в таинстве Миропомазания? Если у вас есть под руками (а мне помнится, что есть) Письма о Богослужении восточной Церкви г. Муравьева, то потрудитесь прочесть там статью об освящении мира; и вы получите понятие о том, какие важные и приятные труды суждено нести мне, при настоящей моей должности.

Всё прочее идет у меня обычной чередой. Особенного ничего нет; здоровье мое, слава Богу, хорошо.

Вы просили выслать вам 2-й том катехизических бесед Яхонтова: с удовольствием исполнил бы я вам поручение, но дело в том, что не 2-й том вышел этих бесед, а только 2-е издание 1-го тома, который у вас имеется. Вместо бесед Яхонтова я послал вам 5-й и последний том Догмат. богословия Макария; и уверен, что вы давно получили его. В настоящее время есть в продаже кое-какие сочинения духовного содержания и я, при настоящей благоприятной оказии, желал бы что-ниб. выслать вам; но не знаю, мог ли бы я на сей раз сделать удачный выбор. Прочтите сами объявление о книгах, продающихся в лавке Москвитянина, в прибавлениях к № 27 Моск. Ведомостей: если найдете там что-нибудь интересное для себя, напишите мне: я не замедлю исполнить ваше поручение».

10-го ч. писал мне Абакумовский друг, о. Мих. Граменицкий, который, не довольствуясь иметь меня другом, захотел иметь меня еще и кумом:

«На ваше благочестивое приветствие провести мне св. четыредесятницу во благочестии, имею честь ответствовать тем же благожеланием от искреннего сердца и вам, благоуспешно и душеспасительно проведши оную в радости духа, увидеть светлый день Воскресения Христова… Сверх сего желаю вам успеха в делах ваших – в приведении в порядок Патриаршей ризницы и в святом действии мироварения. Да подкрепит Господь Бог ваши силы на дела благая к славе Его Пресвятого имени и к пользе любезных наших соотчичей!

Простите меня, что до сих пор не извещал вас о получении V-го тома вожделенной Догматики. Усерднейшие благодарю вас, дражайший друг мой; такая сладкая пища для души! – жалко только того, что кончился труд знаменитого феолога, желательно бы еще все видеть продолжение.

Публикации о книгах в 27 № Моск. Ведомостей пересматривал, – хочется иметь для образца что-ниб. из сочинений Иннокентия²⁰ арх. Херсонского, думаю, что не ошибусь, если попрошу вас потрудиться приобресть для меня из его сочинений Падение Адамово или беседы на Великий пост; еще Пастырское Богословие Антония,²¹ ректора Киев. д. академии. Если вы выбор мой найдете не совсем справедливым; то вас самих прошу покорнейше придумать, что для меня нужнее и полезнее; верно вы перечитывали все сии публикуемые книги, а поэтому и знаете достоинство каждой. На каковой предмет и прилагаю при сем пять рублей серебром.

Еще, любезнейший друг, хочу открыться вам в одном намерении. Сверх давнишнего нашего знакомства и тесного дружества, не позволите ли мне иметь вас и духовным родственником? – Ожидаю разрешения от бремени жены моей, – если Господь Бог поможет ей благополучно освободиться от оного: не благоволите ли меня осчастливить – изъявить ваше согласие быть восприемником имеющего родиться и кумом моим? Не поставьте себе в труд хоть в строчке единой ответить на мое дерзновенное предложение с сим же письмоподателем.

У меня особенного доколе нет ничего, все по старому. Мои катехизич. поучения у владыки, – не знаю, что последует».

Получив это письмо 12-го ч., я в тот же день отвечал на него в следующих выражениях:

«С удовольствием исполнил ваше поручение. Извольте получить и Падение Адамово и Пастырское Богословие, но только не Антония, а Кирилла, – это будет гораздо интереснее и полезнее для вас. Богословие Антония не более, как руководство для учеников семинарии, и притом вышла оного только первая часть; за книги заплачено 4 р. 50 к., а 21 коп. и еще рубля полтора серебр. прежних остаются у меня на покупку для вас книг.

Что скажу вам на ваше приглашение меня в восприемники? – Отказываться и совестно и грешно: но и принять оное не совсем легко. Впрочем, если Господь дарует вам мужеск. пол, готов принять на себя обязанность восприемника, хотя за точное исполнение её отнюдь не ручаюсь.

Нового у нас то, что, во-первых, сгорел большой театр вчерашнего дня, и во 2-х, вчера же приехал к нам из Питера почтенный гость г. обер-прокурор Св. Синода. Сегодня имел я честь, в числе прочих, представляться к его сиятельству. Он принял меня очень благосклонно и наговорил мне не мало комплиментов, – что он-де слышал обо мне добрые отзывы и от преосвящ. митрополита, и от многих других еще прежде – в Петербурге. 14-го числа в субботу обещался посетить Патриаршую библиотеку, и, вероятно, заглянет в мою келью.

Пока довольно. Боюсь, чтобы не задержать вашего почтенного ктитора. Будьте здоровы и благополучны».

Указом из Синод. Конторы от 15-го ч., № 344, предписано было мне отделить из одной слав. рукописи Синод. библиотеки статью: «Книга о поставлении царей и великих князей на царство», – и сняв с оной точный список, хранить в библиотеке, а подлинную также хранить впредь до востребования с прочими рукописями, назначенными к отпуску в Оружейную палату.

21-го ч. писал мне друг Владимирский Г.П. Быстрицкий:

«Я от души смеялся, читая письмо ваше. Предложение за предложением. Прекрасно; в самом деле, я счастлив в невестах; счастлив, впрочем, потому, что хороши у меня посредники, – и значит вдвойне счастлив. Хорошо, что вы объяснили мне, что это за семейство, и что за невеста. Теперь, за глаза, я могу предпочесть её Копаневичевой. Эта невеста, мне кажется, слишком уж умна. До сих пор я не могу разрешить сомнения на счет её душевного настроения, и, признаюсь, боюсь связать свою судьбу с этой барышней. Она хороша собой, – это правда; но самое важное не телесная красота, – а сочувствие душ; его-то, пожалуй, между нами и не будет. Приятнее мне войти на приход, чем в придворное духовенство. Уж я пытался, и обжегся, так Бог с ним – с этим духовенством – с его скуфьями и камилавками, – и со всеми суетными разностями. Уж коли служить церкви, – служить для Бога.

При случае скажите, кому нужно, что я с удовольствием принимаю сделанное предложение.

Благодарю вас, что сообщили мне весть о встрече вашей с его сиятельством; радостно слышать, что такое доброе мнение имеет о вас начальство. Я столько расположен к вам сердцем, и столько уважаю вас, что похвалы вам принимаю так, как будто они относятся ко мне; меня радуют ваши радости, и мне приятно в здешнем кругу похвалиться вами.

Нового здесь ничего нет.

Р. S. И позабыл благодарить вас за ваше ласковое и дружеское гостеприимство (т. е. за то, как я голодал у вас на первой неделе). Но мне приятнее надеяться, что и без слов моих вы верите, что ваша ласка, дружба и всё вполне ценятся моим сердцем».

Встреча с его сиятельством, о которой упоминается в письме, – это встреча с обер-прокурором Св. Синода, графом Николаем Александровичем Протасовым. Граф приезжал в это время в Москву с особым Высочайшим поручением к митрополиту Филарету. По поводу известного расхищения Политковским сумм, принадлежавших Комитету о раненых воинах, Государю Николаю Павловичу угодно было обратить внимание на то, достаточно ли охраняются монастырские и церковные сокровища. Поэтому на Московского владыку была возложена обязанность составить твердые и основательные правила об охранении этих сокровищ, заключающихся в древних священных утварях, ризничных принадлежностях, старинных печатных книгах и рукописях и проч. С этою именно целью граф Николай Александрович и приезжал в Москву. Посетив Синодальную библиотеку (ризница, по случаю переделок в Синодальном доме, оставалась еще неразобранною в Гостунском соборе), он, между прочим, обратился ко мне со следующими благосклонными словами: «Знаете ли, о. ризничий, ведь ваше положение такое же, как барона Корфа (директора Императорской Публичной Библиотеки); у вас на руках такие же сокровища, как и у него». –

Точно так, ваше сиятельство, – подумал я про себя: между мною и бароном Корфом есть сходство, но есть и не малое различие. – У барона есть не один помощник, у меня ни одного; у барона десятки слуг и сторожей, у меня ни одной души; барон получает жалования несколько тысяч, а я и одной не получаю (мое жалование было 800 р. с.). – А между тем, при столь различных условиях, требования исправности по службе одинаковы.

Об этой-то встрече с графом Протасовым я и сообщал моему другу Быстрицкому.²²

28-го ч. писал мне из села Кохмы священник о. Иоанн Сперанский:

«Один взгляд на ваше приятное от 25-го февраля послание обрадовал меня в преклонности лет моих несказано. И мог ли я не обрадоваться при такой несомненной уверенности, что вы меня всегда помните. Приятно, сладостно жить в памяти тех людей, коих мы любим и почитаем сердечно. Это послание я почитаю сладостным плодом вашего продолжительного знакомства и любви. От столь прекрасного древа не может не происходить прекрасных плодов. Конечно, вы усугубляете в сердце моем усердие и любовь свою. Благодарю вас от всея души за изъявление вашей искренности и благорасположения ко мне. И потому без излишних учтивых выражений спешу ответствовать на это ваше обязательное послание такими же чувствами усердного почитания и искренней любви, какие только могут быть в постоянно-неизменном образе христианского братолюбия. Бог не оставит наградить ваше доброе сердце!

За долг поставляю взаимно и вас приветствовать с преполовением уже св. четыредесятницы. И вам да поможет Господь благоуспешно прейти сие благоначатое вами, по образцу Богоугодной жизни во всяком душевном назидании, многотрудное поприще св. поста и радостно сретить светлый день Воскресения Христова, исполненный для добрых подвижников великих духовных благодеяний, в благополучном здравии и благоденственном пребывании.

В настоящем поприще служения вашего при возложенной на вас обязанности относительно мироварения, при котором вы назначены быть главным распорядителем, представляя с точки умозрительной все ваши труды и заботы, – желаю и молю Бога, – чтобы ваши достоинства под покровительством мудрого и великого архипастыря, высокопр. Филарета митрополита, более и более возвышались, и затем выбор его содействовал бы к доблестным вашим успехам и отличным действиям в столь великом по служению деле. Одно благословение сего мудрого владыки, кажется, для многих делается загадкой (sic!) к завидному степени отличия.

За тем осмеливаюсь, преподобный отец, усердно просить вас: благоволите по сродным душе вашей добрым качествам и милостивому ко мне снисхождению сообщить мне, хотя в кратких чертах описание, из каких веществ составляется то вещественное мироварение, которое по освящении делается святым веществом, сообщающим благодатные дары Духа Святого всякому верующему в таинстве миропомазания, как и когда, в которые дни и многими ли лицами освящается, и какие при том особенно молитвы читаются, и не имеете ли вы исключительно на все это чинного последования. Не имея о всем том познания, я с благоговейным чувством верного сына Церкви душевно желаю о сем заимствовать сведение от вас, которое будет служить новым залогом вашего ко мне благорасположения.

А по несомненной уверенности в вашей ко мне любви и еще другое к вам предъявляю прошение: думаю, что вы близки к типографии Академической, то наверно, полагаю, продается в оной книга, под названием: «Указатель законов о властях и установлениях духовных», составленный Е. Колоколовым. В некоторых церквах Владимирской епархии оная имеется, чрез здешнюю консисторию присланная, с платежом 3 р. сер., а в нашей церкви нет. А как книга нужная, посему желательно мне иметь оную собственно для себя. Примите на себя труд – приобресть её покупкой, деньги за оную доставлю вам с полною благодарностью.

Родные ваши Иван Иваныч и сестрица Анна Михайловна изъявляют вам чрез меня искренно-сердечную братскую любовь и почтение и желают вам доброго здоровья и успеха в ваших подвигах».

3-го апреля Переславский архимандрит о. Нифонт, поздравляя меня с праздником Пасхи, поручал мне купить для него партесных пасхальных, трехголосных нот рублей на 15-ть.

5-го ч. писал мне из Абакумова о. Михаил Граменицкий:

«От искреннего сердца все имеем честь поздравить вас с приближающимся праздником Христова Воскресения, – желаем оный сретить и провести в радости душевной.

Извините меня, любезнейший друг мой, что я в прошедшем письме так дерзко осмелился изъявить вам свое давнее желание вступить с вами в родство духовное. Вы в своем ответе благосклонно изволили изъявить на сие ваше согласие, если родится мужеск пол. Прошедшего марта 21-го дня Бог действительно даровал нам сына, которого, в память вашего прежнего имени, и нарекли мы Иоанном и при таинстве св. крещения имели вас заочно восприемником с лично присутствующею Елисаветою Сергеевною. Итак, удостойте, любезнейший друг мой, быть крестным отцом новорожденного: более ничего не желаем, как быть к вам, как можно, ближе по сердцу и молить Бога, чтобы добрые качества души вашей сколько-ниб. отразились в вашем крестнике.

Слышали мы, – с прискорбием, что у вас является прежняя эпидемия: – да сохранит вас Господь Бог от праведного гнева Своего! А у нас страдают многие от сильного кашля, особенно дети, – почти все подвержены ему. Мой Дмитрий от сырной недели мучится от оного и днем и ночью. Думаем, что нет ли причины сему в атмосфере.

Р. S. От сего письмоподателя – ямщика Ивана, – вам уже известного, – удостойте принять к празднику бурак с яйцами.

Рр. Ss. Нижайше благодарю вас, любезнейший друг мой, за ваши хлопоты в присылке мне пищи и духовной и телесной. Действительно Пастырское богословие Кирилла²³ книга назидательная для нашего брата, – об Иннокентии и говорить нечего: а сахар, – что за сахар, – лед, ребятишки все зубы изломали, – душевно благодарим вас, – просим покорнейше и впредь не оставить подобными милостями, если будет вам возможно».

Получив это дружеское послание 8-го числа, я в тот же день отвечал своему другу и куму:

«С искренним удовольствием приемлю на себя звание восприемника для вашего новорожденного сына. Да будет это залогом еще ближайших и искреннейших отношений между мною и вами. Возращайте же и воспитывайте вашего и моего по духу сына до лет отрочества, пока он не сделается способен принимать внушения и вразумления и от отца своего крестного, если только Господь продлит жизнь сего последнего. В благословение и в залог усвоения себе, посылаю новорожденному сыну крестному моему тот самый крест, который я носил на себе, когда именовался Иоанном. Спасительная сила крестная да охраняет юное чадо мое от всех нападений вражеских от ныне и до конца дней его!

Любезнейшая кумушка Александра Васильевна! Приветствуя вас с новорожденным сыном, душевно желаю вам доброго здоровья для воздоения и возращения вашего и моего по духу дитяти. Примите при сем уверение в моем искреннем уважении к прекрасным качествам вашей души; а в залог сего уважения примите от меня посылаемый при сем образ Ростовских чудотворцев, коих молитвами да сохранит вас Господь Бог.

Прошу вас свидетельствовать мое искреннейшее почитание достопочтеннейшей Елисавете Сергеевне, и поздравьте её от меня с крестным сыном, а равно поблагодарите её, что она благоволила принять на себя исполнение тех обязанностей, которые при крещении общего нашего восприемного сына надлежало бы исполнить мне.

Действительно, есть опыты умирающих у нас от холеры: но эта смерть бывает следствием большею частью собственной каждого неосторожности.

Что касается до меня, то мне теперь некогда и думать о холере: так много хлопот и забот. А отсутствие мнительности есть одно из предохранительных средств от настоящей болезни. Впрочем, в животе или смерти да будет надо мною воля Божия.

Принося вам усерднейшую благодарность за приветствие с праздником Воскресения Христова, равно и вас со всем семейством вашим приветствую с тем же.

За присланные от вас яйца, посылаю вам 2-й выпуск катехизич. бесед Яхонтова, который на днях только поступил у нас в продажу.

Извините, что так небрежно пишу: ждут люди и дела».

10-го ч. писал мне из Владимира Григорий Петр. Быстрицкий:

«Приветствую вас с наступающими великими днями страстей Господних и искренно желаю вам в радости встретить и провести светлые дни Воскресения. Хотелось бы и думал я, вместе с вами, праздновать св. Пасху, но видно не исполнится мое желание. В Москве холера; страшусь рисковать жизнью. Опытами доказано, что она скорее прививается к людям, приезжающим от инуда – из места, свободного от эпидемии. А тревожная мысль об опасности, – кажется неизбежная, при въезде в город, уже зараженный, – легко может накликать несчастие. Вы уже свыклись с опасностью; видеть её лицом к лицу, в продолжит. время, – это уже много значит; – и душа успокаивается и тело приучается, – сродняется с эпидемией; труден первый шаг. Потому-то мне и не советуют, и первый Иван Ильич (Барсов), которого – голос докторский для меня очень важен. Надобно бы ехать, чтобы порешить затеянные дела так или иначе: но должно покориться другой необходимости, – более сильной. И благоразумие запрещает без крайней надобности подвергать здоровье и жизнь опасности.

От прот. Копаневича я получил письмо, в котором приглашает меня в Москву на Пасху, и насказал мне комплиментов. Но, увы, я уж потерял симпатию к его невесте. Разве не возгорится ли сердце опять? Это должна решить будущность. К другой невесте приглашают меня и просят; я сочувствую ей, и хотелось бы познакомиться: но своя рубашка ближе к телу, – судьба еще не дозволяет видеть её.

Р. S. К вам моя маленькая просьба. Может быть, вы посмеетесь моим глупостям, как вам угодно, – смейтесь, а все-таки мою просьбу исполните. Дело вот в чём. На прошедшей неделе во вторник я отправил – к г-ну Погодину 3 стихотворения – одно большое и два маленьких, с целью, узнать его отзыв о них; – и в письме просил его известить меня. Но тут сделано было не спроста. Сочинения посланы от неизвестного. Я просил его передать свой суд чрез городскую почту Алексею Федоровичу Воскресенскому, – в клинику. Но, увы! ошибся в своих расчетах. Алексей Федорович отправился из больницы на родину прежде получения моего письма; след. мое посредство лопнуло: Бог наказал за хитрость. А между тем мне хочется узнать, что думают о моем стихотворстве. Хоть и думается, что я не укрылся от Погодина, потому что почтовая Влад. контора, как я узнал после, должна была надписать мое имя на адресе письма, приложенного к посылке: но может и забыли это сделать; да и во всяком случае я не могу надеяться получить непосредственное известие. И для этого обращаюсь к вам. Спросите, пожалуйста, чрез городскую почту, – и что услышите, передайте мне поскорее, только tacete».

Не успел я ответить на это письмо, как получаю 21-го числа другое, в котором Григорий Петр. от 18-го ч. пишет:

«Имею честь и счастье приветствовать вас с радостнейшим праздником, вдвойне радостным, и торжеством Воскресения Христова, – и праздником обновляющейся, улыбающейся природы.

Крайне жалею о том, что я не получил ответа на мое письмо, посланное с Николаем Васильичем. Для меня весьма важны ваши известия потому, что я теперь нахожусь среди сомнения и колеблемости. Я высказал вам, почему отложил ехать в Москву на Пасху. Между тем Василий Егорыч убедительно просит меня приехать; получил от него два письма на страстной неделе. Я не знаю, что заставляет их торопить; ужели нельзя отложить это дело. Не Бог весть сколько остается времени до вакации. Тем более, что я до того времени и не думаю о женитьбе, – не оставлю службы до окончания учебного года.

Как бы то ни было, но уж я дал слово В. Егорычу приехать в Москву на св. Пасхе – в среду или четверток. Но все бы не мешало узнать от вас кое – о чём. Умереть, конечно, все равно – молодому или старому, и лучше оставить землю, не утвердившись на ней несколькими корнями, но и Бог велит беречь здоровье и жизнь.

Р. S. О. ректор очень желает и просит вас, чтобы вы оставили для него остатков от мироварения. Что это за остатки, я только в первый раз от него слышал, но вы, как он говорит, знаете. Итак, нельзя ли поблюсти для него сколько-нибудь».

Остатки мироварения, о коих пишет Быстрицкий, это выжимки стираксы и прочих благовонных веществ, настоенных на деревянном масле и остающихся после мироварения. Эти остатки, как святыню, весьма многие благочестивые люди старались, каждый раз после мироварения, приобретать и употреблять их иногда в болезнях как целебное средство. Просьбу своего друга я исполнил весьма охотно и не замедлил, при удобном случае, препроводить к о. ректору Влад. семинарии желаемых им остатков от мироварения.

2-го мая писал мне из Владимира о. ректор семинарии, архимандрит Платон:

«Сам Господь да утешит вас своею благодатью за то утешение, какое вы доставили мне сообщением остатков от мироварения. Благородный и умный мой сотрудник Григорий Петрович мне и не сказал, что он пишет к вам об этом. Я думал, что уже не буду иметь утешения получить священные остатки, когда узнал от него, что он отложил свою поездку в Москву. Теперь и вам и ему остаюсь вполне признательным».

17-го ч. писал мне почти сверстник по образованию и совоспитанник по Владимирской бурсе, священник села Петрова-Городища, Суздальского уезда, А.В. Альбицкий:

«Сердце сердцу весть подает, говорит пословица. Я верю в справедливость русских пословиц. Мое сердце уверяет меня, что и в вашем сердце хранится еще искра того расположения, каким я пользовался от вас почти издетства. Ясное тому доказательство видел я в бытность мою в первопрестольном городе и во время неоднократных моих посещений вашей высокой обители. Правда, обстоятельства далеко разъединили нас и по расстоянию, а еще более по состоянию; но душа, не связанная никакими внешними узами, свободно может мыслить и наслаждаться мыслями о любимом предмете. Хотя велика теперь между нами разность, но все еще не такая же пропасть, какая между Евангельским богачом и бедным Лазарем, ибо от нас к вам еще переходят. Вот наприм. старики сии – батюшка тесть мой и матушка теща моя решились отправиться в довольно дальний, по их летам, путь, чтобы поклониться святыне первопрестольного города и полюбоваться на внучек своих, которых я определял в институт. И я осмелился утруждать вас сим письмом в той надежде, что вы, при всём множестве и разнообразии ваших занятий, уделите несколько минут на то, чтобы послушать болтовню отдаленного, старого друга, осмеливаюсь также и старичков моих поручать вашему покровительству. Не имея ни родных, ни знакомых, они, среди обширного и многолюдного города, совершенно как среди непроходимой степи. А потому ваше внимание для них весьма важно и полезно. Если вы пожелаете узнать о моем житье-бытье, старички лучше всякого письма объяснят вам всё; а я могу сказать только то, что приобрел, наконец, спокойствие и довольство своим состоянием».

23-го ч. писал мне из Владимира Григ. Петр. Быстрицкий:

«Я имел удовольствие получить ваше письмо. Мне очень совестно, что я ввел вас в такие хлопоты для меня, при том из-за пустяков. Я хотел уже попросить вас, чтобы вы оставили без внимания это дело, которое меня самого давно уже не занимает. Сначала точно я интересовался мнением г.г. литераторов, а потом перестал и думать, – и покаялся, что имел неблагоразумие послать свои труды. И теперь рад, признаться, что они, прежде явления в свет, канули в Лету. Это правда, что я люблю поэзию, и буду заниматься ею в часы досугов, доколе не изменятся обстоятельства моей жизни. Но зачем же было незрелый плод предлагать знатокам изящного? Я, впрочем, и посылал его не для печати.

Вы спрашиваете меня: что отвечать на вопросы от известного мне семейства? Пожалуйста, отвечайте им, что я на вакациональное время, тотчас по отпуске, явлюсь в Москву, и жду нетерпеливо тех дней. От Копаневичевой невесты я уже отказался, – разумеется так, что она сама осталась в стороне; я и не могу сказать об ней ничего дурного. Я отказался от места, которое мне не нравится во многих отношениях. Не знаю, как они приняли мой отказ. Но я во всяком случае, если бы даже и не имел в виду другого, не решился бы поступить в придворное духовенство, не смотря на то, что оно придворное; честолюбие в сторону.

Я вам и со своей стороны сердечно благодарен за удовольствие, доставленное о. ректору. Он так добр, что для него можно всё сделать. Вообще для меня и для многих из нас он гораздо лучше своего предшественника. Спасибо ему, что он таких лестных мыслей обо мне; но если бы они и переменились, и тогда я не потерял бы уважения и любви к его прекрасным качествам».

14 июня получил я от студента Петербургской медико-хирургической академии, моего бывшего по Муромскому училищу ученика, Мих. Тим. Преферансова записку следующ. содержания:

«Сейчас от о. Андрея Полисадова я узнал, что он случайно отыскал ваше жилище, – и что вы желаете меня видеть; с сердечным прискорбием я должен отказаться теперь от этого удовольствия и просить у вас извинения; сию минуту отправляюсь в дорогу: лошади поданы, ямщик получил с меня половину денег еще вчера, и я никак не могу убедить его подождать один час, он ждал меня почти целые сутки и теперь ни за что не соглашается. В пятницу (13 ч. июня) я пытался было отыскать вас, – но, не зная вашего адреса, не имел успеха: был на патриаршем подворье, проездил на извозчике 1 р. сер. и воротился ни с чем; это отбило у меня охоту продолжать об вас дальнейшие поиски, столь чувствительные для моего очень тощего кошелька (извините за откровенность). На обратном пути из дому я сочту за счастье и за непременную обязанность явиться к вам и засвидетельствовать вашему высокопреподобию свое глубочайшее почтение».

14-го же ч. писал мне из Петербурга бывший там на чреде ректор Костромской семинарии, архимандрит Агафангел:²⁴

«В Костромской семинарии открывается место инспектора и профессора богословских наук. Я весьма желал бы, чтобы оно было занято вами. Мне кажется, вам лучше служить на ученом поприще; в ваших летах, при ваших способностях, вы могла бы больше оказать пользы просвещению духовному и церкви, чем на настоящем месте. Но без вашего согласия я не решаюсь представить свои желания начальству. Почему прошу вас покорнейше уведомить меня, не противно ли будет вам мое ходатайство о назначении вас на инспекторскую должность. Нельзя ли прислать это уведомление с первою почтою, потому что уже требуют моих мыслей.

h6 Примечание.h6 Московский митрополит Филарет в письме от 25-го янв. 1851 г. писал к архиепископу Казанскому Григорию: «Костромской ректор Агафангел имеет довольно ума; но есть странности в его поступках и отношениях к начальству. Подобное можно сказать о Ярославском ректоре Никодиме».

h6 (Чтен. в Общ. любит. дух. просвещ.h6 1877 г., дек., стр. 169).

Получив это неожиданное для меня письмо 19-го ч., я отвечал на оное 22-го:

«Приношу вам мою искреннейшую благодарность за ваше благосклонное ко мне внимание. Приглашением меня на службу под вашим начальством и руководством, вы делаете мне очень много чести; и я, при других обстоятельствах, с радостью поспешил бы воспользоваться столь лестным для меня вниманием вашего высокопреподобия. Но вам, кажется, не безызвестно, что на настоящую мою должности я избран по непосредственному изволению его высокопреосвященства, высокопр. митрополита, хотя, конечно, и не без моего собственного на то согласия. Следовательно, изъявить желание, согласно предложению вашего высокопреподобия, на перемещение меня к должности инспектора и профессора в Костромскую семинарию, значило бы с моей стороны, нарушить волю его высокопреосвященства, столь для меня священную. Притом, я не имею никаких особенных побуждений так скоро еще оставлять настоящую мою должность: она не представляет для меня ни особенных затруднений, ни других каких-либо невыгод. Напротив, здесь для меня та особенная выгода, что я, на каждом шагу, при всяком недоумении, могу пользоваться непосредственным советом и наставлением такого мудрого и великого архипастыря, каков наш высокопреосвящ. митрополит. Впрочем, во всяком случае, я, как монах, в силу данного мною обета безусловного послушания, не могу и не должен сам себе назначать и определять тот или другой род служения, а почитаю для себя священною обязанностью неуклонно следовать воле и распоряжениям высшего начальства».

Остановлюсь несколько на личности архимандрита Агафангела. Личность эта очень примечательная.

О. Агафангел (в мире Алексей Соловьев) сын священника погоста Ильинского, Шуйского уезда, Михаила Соловьева, о котором у меня была выше речь.²⁵ По окончании курса в Московск. духовной академии в 1836 г., определен был в той же академии бакалавром по классу чтения Св. Писания. В марте 1842 г. определен инспектором академии. В сентябре того же года назначен на должность ректора Харьковской семинарии. Отсюда, вследствие неудовольствий на него преосвященного архиепископа Иннокентия (Борисова)²⁶ переведен был в 1845 г. на ту же должность в Кострому.

Из Костромы, в конце 1852 года, вызван был в Петербург на чреду священнослужения и проповеди слова Божия. Мимоездом чрез Москву он останавливался в Новоспасском монастыре, и здесь-то я в первый раз встретился с ним и познакомился так, что знакомство наше продолжалось до конца его жизни.

16-го ч. писал я А.Е. Викторову²⁷ записку следующ. содержания:

«Уведомляю вас, что преосвящ. Орловский Смарагд²⁸ здесь, и остановился в Чудове монастыре. Вчера имел я удовольствие видеть его и принять от него благословение. Он намерен еще отправиться в Лавру и, по возвращении, может быть удостоит своего посещения Патриаршую библиотеку».

19-го ч. писал я в Муром теще Прасковье Ст. Царевской:

«Приношу вам сыновнюю благодарность за ваше посещение. Пребывание ваше у меня оставило для меня много приятных воспоминаний. Одно только смущает меня, что я, встретивши вас, как следует, не проводил, как должно. Как ни радушно встретил меня известный вам мой приятель Николай Андреевич:²⁹ но, признаюсь вам откровенно, без особенного удовольствия провел я у него тот вечер, и, возвратившись домой, крайне был недоволен собой, особенно когда узнал, что стоило бы мне лишь несколько минут помедлить своим отъездом из дома, если не вовсе отложить свой визит, чтобы проводить вас, как бы следовало. Доколе я не услышу от вас слова прощения за такой, можно сказать, легкомысленный поступок в отношении к вам, я не могу совершенно примириться со своею совестью. И это-то главным образом побудило меня писать к вам, так сказать, по следам вашим.

Что скажу вам о себе? После вашего отбытия, порядок жизни моей ни в чем почти не изменился. Утро проходит в обычных суетах, а вечер еще в горших. Привыкши проводить с вами вечернее время в приятной беседе, я не мог же вдруг предаться совершенному уединению, тем более, что у меня давно на совести лежало – сделать посещение некоторым из моих добрых знакомых. И вот, на другой день после вашего отъезда, я путешествовал к Пятницкому священнику Василию Ив. Романовскому,³⁰ который, помните, явился ко мне как-то среди обеда: впрочем, этот визит был не совершенно бескорыстный. Я имел в виду при сем отобрать справочные цены, при посредстве этого батюшки, от его прихожанина на счет известного вам чугуна и железа. Затем, в следующий вечер я исполнил данное мною обещание тому о. протоиерею, который с семейством своим был у меня в ризнице. Он был, как нельзя более, рад мне. Сегодня утром, часу, впрочем, во втором пополудни, я был-таки, наконец, с профессором Капитоном Ивановичем Невоструевым на мануфактурной выставке. Видел очень много интересного; но многого и не видал по причине множества посетителей. Жалко, что вам не удалось быть на этой выставке, когда вход в неё открыт был за деньги; но рад, что вы не расположились посетить её и даром: иначе пришлось бы и вам раскаиваться, и мне сожалеть о вас. Это далеко не то, что в Оружейной палате: духота и теснота страшная, а воротиться взад нельзя; волею или неволею, а надобно пройти все 20 зал, – а для этого потребно не менее двух часов. Итак, не мало пришлось пролить поту, в наказание за безвременное удовлетворение любопытству.

Нынешний вечер сижу дома потому именно, что нужно приготовить письма к завтрашней почте.

Кроме вас, я должен писать еще в Петербург, к состоящему там на чреде о. ректору Костромской семинарии,³¹ в ответ на его письмо, которое лишь сегодня получено мною, и на которое он просит немедленно ответить. – Какого-бы, вы думали, содержания это письмо? – Очень интересного и для меня, и, может быть, для вас. О. ректор, с которым я в первый раз познакомился в минувшем генваре, при проезде его в Петербург, и который доводится мне в дальнем родстве, вздумал оказать мне свое внимание и расположение, вероятно в благодарность за то усердие, с каким я провожал его в Петербург, проведши с ним часа полтора на станции железной дороги. Он извещает меня, что в Костромской семинарии открывается место инспектора и профессора богословских наук, и выражает крайнее желание, чтобы это место было занято мною, сообщая при том, что выбор на это место кандидата предоставлен ему именно. Следовательно, мне остается только изъявить свое согласие, и я сейчас же инспектор Костромской семинарии – и профессор богословских наук. – Какова же честь?!… Да, я очень благодарен о. ректору за его доброе ко мне расположение и благосклонное внимание. Но что касается до моего ответа на его предложение: то он, без сомнения, должен быть отрицательный. Судите сами: могу ли я решиться на чтобы-то ни было без воли и благословения высокопреосвящ. митрополита, по изволению коего я избран и определен на настоящую должность? При том, что особенно лестного для меня представляет должность инспектора сравнительно с должностью Синод. ризничего? – От. ректор, между прочим, пишет мне, что вы – дескать, в ваших летах, при ваших способностях, могли бы больше оказать пользы просвещению духовному и церкви, чем на настоящем месте. Но где я больше могу быть полезен – там, или здесь: об этом судить не мне, а начальству. – Итак, в ответ на лестное для меня внимание со стороны о. ректора, я должен буду ограничиться только сожалением, что не могу воспользоваться его благосклонным ко мне вниманием.

Теперь к вам позвольте обратиться с вопросом: благополучно ли возвратились в Муром? Когда прибыли?

За сим приветствую вас с приближающим праздником Муромских чудотворцев, покорнейше прошу помолиться о мне пред ракой святых мощей их. Я верую, что теплая молитва вдов и сирот имеет великую силу пред престолом Божиим и пред очами угодников Его».

18-го июля прибыла в Москву вдовствующая Королева Нидерландская Анна Павловна.³² На другой день был торжественный выход Её Величества из большого кремлевского Дворца в Успенский Собор, где она встречена и приветствована была речью от митрополита Филарета. Но при этом произошла следующая особенность: едва митрополит скажет несколько слов, как Августейшая гостья тотчас же отвечает ему, и так до конца речи.

Речь эта, не помещенная во втором собрании слов и речей (1861 г.) митр. Филарета, напечатана была в свое время в Москов. Ведом. № 88. – Она читается так:

Благоверная Государыня!

Присутствие здесь Вашего Величества есть радостное для нас свидетельство того, что судьба, давшая вам другое отечество, дабы вами и вашими чадами украсить и укрепить тамошний Престол, не отделила вашего сердца от вашего первого отечества.

Можем свидетельствовать, что и православная Россия не престает усвоят вас себе. Она каждый день возносит о вас молитвы.

И теперь преданный своему царю, а по нём и всему царскому роду, сей древле-престольный град гласом радости призывает вам благословения от Всеблагого и Всещедрого, из Негоже всяко отечество на небесех и на земли именуется».³³

24-го ч., в 11 ч. утра, Королева удостоила своим посещением Патриаршую ризницу и библиотеку.

13-го ч. писал мне из Тифлиса наставник семинарии, игумен Моисей (Рыбальский):

«Слыхали ли вы, что я переведен в Тифлис еще в 1852 году в октябре месяце и прибыл сюда в декабре, – переведен на должность наставника же в Тифлисской семинарии. Жить в Тифлисе мне очень весело. Начальники меня любят и товарищи по службе друзья. Я, слава Богу, здоров и благополучен. Чего же еще желать на службе среди разноплеменных народов вдали от родины? – Остается благодарить Господа, да стараться всеми силами быть достойным Господних милостей ко мне недостойному Его милостей.

Долгом считаю известить вас о случившихся со мною переменах в области честолюбия.

С 15-го марта по 1-е июня, я был в командировке. По вниманию начальства к моей службе и поведению, меня экзарх Грузии,³⁴ по указу Св. Синода, посылал к Императорской миссии в Тегеран, столицу Персии, куда я съездил, – с помощью Божиею исправил свои дела и благополучно возвратился в Тифлис к своей должности. Два раза представлялся в Персии персидскому шаху, которому почему-то я так понравился, что он при ноте, в знак Высочайшего своего ко мне благоволения, пожаловал мне палку, драгоценными камнями украшенную. Министр князь Долгорукий подарил двое золотых часов из Кабинета его Величества и множество других дали мне подарков. В Персии мое дело было исправить все христианские требы, какие случатся – служить на Пасху и прочее. В числе замечательных треб в Персии – это присоединение супруги князя Долгорукого, реформатки, к православной Церкви, по моему убеждению. Таинство миропомазания совершено над нею 12-го апреля, а всё прочее было обыкновенно.

По возвращении в Тифлис, за удовлетворительное исполнение поручения начальства, милостью Божиею 8-го июня в семинарской церкви высокопр. экзархом Грузии, архиепископом Исидором, возведен в сан игумена, награжден палицею, после Божеств. литургии вручил мне игуменский посох, а вслед за сим представлен к награждению наперсным крестом. Стыдно мне пред своими сверстниками но службе, да что делать – так, верно, Богу угодно, без воли Которого ничто в жизни нашей не случится.

Скажите от меня мое глубочайшее почтение о. Игнатию,³⁵ ректору семинарии архимандр. Евгению,³⁶ Василию Мих. Сперанскому³⁷ и сообщите им о случившемся со мною.

Как же вы поживаете? Здоровы ли, благополучны ли? Не случилось ли и с вами чего особенного? Нет ли новостей в академии нашей? Здоров ли высокопр. митрополит Московский Филарет?

Всё, что только знаете интересного, перебросьте ко мне чрез Кавказ, чем премного обяжете меня».

24-го ч. писал я Прасковье Степановне:

«Что скажу вам о себе? – По милости перестроек до сих пор я не могу еще успокоиться. И в моих кельях, и на лестнице, и в ризнице, – и библиотеке – везде стройки да перестройки. За то уже, когда всё это кончится, а кончится, кажется, скоро, – тогда будет хорошо – и весело и спокойно. Но тут начнутся, впрочем, другого рода беспокойства – посещения любопытствующих, которые однако-ж и теперь не редко являются. – Но разумеется, посетитель посетителю рознь. Бывают такие посетители, коих посещение надобно почитать для себя великим счастьем. Так, наприм. 24-го июля, удостоила своим посещением Патр. ризницу и библиотеку Её Величество, Королева Нидерландская, Анна Павловна. А на нынешней неделе я буду иметь счастье принимать в ризницу и библиотеку и еще несколько царственных особ. Не правда ли, что в этом отношении должность моя очень завидная, хотя и в других отношениях я не могу жаловаться на свою должность.

Р. S. Прилагаемые при сем пять рублей примите, как знак моего сердечного участия в вашем положении».

26-го ч. писал мне из Абакумова кум мой, о. Мих. Граменицкий:

«Вполне сознавая свое грубое невежество за столь долговременное держание за собою той благодарности, которую не медля следовало бы мне излить пред вами за удостоение ваших милостей, – осмеливаюсь просить в этом вашего великодушного извинения. Различные хлопоты и заботы по дому и приходу, – по дому – занятие кое-какими постройками, по приходу – почти каждый день напутствование св. тайнами больных, которых не в пример прежним годам нынешнее лето было довольно много, – заставляли держать пред вами благодарность в сердце. Итак, теперь только собрался я, краснея, благодарить вас за ваше искреннее ко мне недостойному расположение. Чувствую вашу любовь, когда вы удостоили меня родства духовного и в знак своей искренности и благожелания прислали вашему крестнику тот самый крест, который некогда висел на вашей груди. Мало сего, вы оградили благословением и мою супругу, прислав ей образ чудотворцев Ростовских. Засвидетельствовали видимым знаком любовь свою ко мне, прислав книгу поучений катехизических. Как можем достойно восчувствовать и возблагодарить вас за вашу внимательность? – Удостойте принять от нас скудное, но усерднейшее приношение, как знак чувствительнейшей благодарности за любовь вашу – от кумы – её трудов произведение – срачицу и убрусец, – а от меня – сотов пчелиных, может быть, не охотники ли вы кушать чай с медом, как у нас водится.

Скоро наступит наш праздник: нельзя ли вам вырваться из белокаменной и прогуляться до нас, разделить с нами время праздника? Это было бы полезно и для вашего здоровья – освежиться чистым воздухом; а для нас – истинное счастье!

Что же до нас? У нас всё по-старому. Одно только случилось неприятное: недавно схоронил я свою племянницу, которая была за моим пономарем Силычем; трое детей остались на шее сестры моей, живущей при Силыче. Воля Божия!

Мои поучения от владыки сданы с надписью: «за тщательность и трудолюбие благодарю сочинителя; но советую говорить понятнее для сельских жителей». – Сего августа 13-го дня, бывши у владыки по церковному делу, имел я счастье получить от него благословение и свидетельство на ношение при бедре меча духовного, что меня и порадовало».

Получив это письмо 29-го ч., я на другой же день отвечал на него в следующих выражениях:

«Вы слишком уже возвышаете свою виновность предо мною: вина ваша далеко не такова, чтобы требовала с вашей стороны такого извинения предо мною. Я очень хорошо понимаю, что, при семейных хлопотах и при разнообразных занятиях по службе, бывает иногда и не до корреспонденций. Но я, и без письменного удостоверения, совершенно уверен в вашем добром ко мне расположении. Что же касается до принятия на себя звания восприемника, то в этом еще не великое для вас одолжение с моей стороны. Дело в том, как я буду исполнять обязанности, соединенные со званием восприемника; а это еще впереди.

Приветствую вас с архипастырскою милостью, и душевно радуюсь вашему преуспеянию на поприще проповедания слова Божия. Возложенный на вас меч духовный да сохраняет и защищает вас от всех врагов, видимых и невидимых, как некое пособие в борьбе с противниками православия и упорными защитниками мнимой старины; позвольте предложить вам прилагаемую при сем книжку.

За присланные же вами соты и прочее приношу как вам, так и любезнейшей куме Александре Васильевне, усерднейшую благодарность. Знаете ли, кого мне довелось угостить вашими прекрасными сотами? Во 1-х, моего достолюбезнейшего благоприятеля, Вифанского о. ректора Леонида: он был у меня, когда мне представили ваше письмо и ваши гостинцы; во 2-х, Григ. Петр. Быстрицкого и его нареченную невесту. Да, он, наконец, после разных неудачных опытов, избрал себе невесту. Невеста его сирота, дочь священническая, из прекрасного, благочестивого семейства, собою очень хорошая, и с богатым приданым. Преосвященнейший митрополит обещал дать ему в Москве священническое место, а предварительно – перевести его в Московскую или Вифанскую семинарию. На днях он возвращается во Владимир, и я убеждаю его заехать к вам на перепутье, но он не надеется быть у вас, и потому просит меня свидетельствовать вам свое почтение.

За приглашение меня на праздник к вам приношу сердечную благодарность. Я рад бы воспользоваться вашим приглашением: но, увы! – не могу. При настоящей должности, вряд мне принимать к себе только гостей, а не самому разъезжать по гостям. И нынешним летом, слава Богу, у меня перебывало-таки довольно гостей! – Очень жаль, что вы только не посетили меня на новоселье.

Но на новоселье живу по старому: те же занятия и те же суеты. Не пройдет одного дня, чтоб у меня не побывало несколько человек в ризнице. Впрочем, между посетителями бывают и такие, коих посещением надобно дорожить, не говоря уже о посещениях Высочайших Особ; их посещение должно поставлять себе за великое счастье. И нынешним летом не раз уже я удостоился сего счастья. Так в июле изволила посетить Патр. ризницу и библиотеку, Её Величество, Королева Нидерландская, Анна Павловна. Она со мною была очень милостива и благосклонна. На прошедшей неделе я имел счастье принимать у себя Её Высочество, Принцессу Нидерландскую, родную сестру нашей Государыни Императрицы. При выходе из библиотеки, Её Высочество, выразив чрез переводчика благодарность мне, вместе с тем изъявила сожаление, что не могла объясняться со мною по-русски.

1-го сентября ожидается сюда Государь Император. Вот еще у нас новость: нашего преосвящ. викария³⁸ переводят в Кострому».

20-го сентября, в воскресенье, торжественным образом совершена была в Большом Успенском соборе хиротония ректора Московской д. академии, Заиконоспасского архимандрита Алексия³⁹ во епископа Дмитровского, викария Московской митрополии, на место преосвящ. Филофея, переведенного на епископскую кафедру в Кострому. В первый раз был я зрителем и свидетелем столь торжественного священнодействия. Главным рукоположителем был, разумеется, приснопамятный митрополит Филарет, который говорил и речь новорукоположенному епископу. – После литургии у владыки митрополита, по обычаю, была торжественная трапеза, к которой и я был удостоен приглашения.

На должность ректора академии назначен был ректор Московской семинарии, Высокопетровский архимандрит Евгений,⁴⁰ сверстник по академическому образованию епископу Алексию.

На ректорскую должность в Московскую семинарию переведен был ректор Вифанской семинарии, архимандрит Леонид, с предоставлением ему настоятельства в ставропигиальном второклассном Заиконоспасском монастыре.

По поводу сего последнего обстоятельства писал митрополит к Обер-Прокурору, графу Н.А. Протасову от 16 ноября:

«Сиятельнейший граф, Милостивый Государь!

Пиша ныне к вашему сиятельству о занятии настоятельской вакансии в Заиконоспасском монастыре, имел я еще мысль, которую неудобно было внести в официальное отношение, но которую желаю сделать вам известною и предать вашему усмотрению.

При занятии должностных вакансий главным руководительным началом должна быть справедливость и польза службы: но, по моему мнению, позволительно присоединять и виды человеколюбия, если они не в противоречии с оным главным началом.

Вашему сиятельству известно, что ректор Московской семинарии архимандрит Леонид дворянского рода. Он имеет мать и одну или двух сестер, у которых небольшая бывшая собственность утрачена. Архимандрит Леонид со времени вступления в училищную службу делится с ними своим жалованием. Заиконоспасский монастырь может дать ему более пособия к содержанию его и семейства, нежели Петровский.

Вот, к изложенной в моем официальном отношении, другая причина, по которой мог бы он занять Заиконоспасский монастырь, с сохранением ректору академии старшинства, посредством присвоения сему лично степени первоклассного».

На должность ректора Вифанской семинарии определен инспектор той же семинарии, архимандрит Нафанаил.⁴¹

21 сентября писал мне из Владимира Г.П. Быстрицкий:

«Простите меня великодушно; простившись с вами, я доселе ни одной строчкой даже не поблагодарил вас за радушное гостеприимство, которым пользовался не мало времени; за то в душе, я сердечно благодарю вас. У меня теперь постоянная переписка с Москвой – с другим другом, который еще ближе вас к моему сердцу. Я надеюсь, что вы не огорчитесь этим предпочтением; уж довольно времени вы пользовались первенством, в моем сердце, пора занять второе место. Я ссаживаю вас, впрочем, не за умаление достоинств, а, сознаюсь, по пристрастию к другому…

Моя невеста часто утешает меня своими письмами. И нельзя не утешаться ими: они так хороши и по содержанию, и по выражению, и даже по почерку, что, если бы я был посторонний, и тогда бы в сладость читал их; даже почерк её пера настоящий письмоводительский; им все любуются здесь, как редкостью, в женской письменности.

Мои дела что-то плохо подвигаются вперед, назначения я жду нетерпеливо, и чем нетерпеливее, тем скучнее ждать его, тем медленнее тянется время. Хочется скорее уехать отсюда, да теперь и нечего делать; одни классы, дела библиотечные я сдал и от нечего делать всецело предался ожиданию; не хочется ничем и заниматься, и классы-то справляются кое-как. Я, впрочем, надеюсь скоро увидеть вас, уж верно еще на месяц не протянется ожидание. Должно быть мне суждено служить в Вифанской семинарии; жалко только одного, – что нет там о. Леонида, у которого под начальством и руководством мне приятнее было бы служить. Но так и быть. При том меня обнадеживают скорым переводом в Моск. семинарию.

Я вседушевно благодарю вас за искреннее, дружеское расположение к присным моей невесты. Ирина Егоровна (Беляева) писала мне, что вы доставили им большое удовольствие, посетив их дом, в день её именин; они вам сердечно благодарны и не знают, как благодарить вас за все знаки доброго расположения».

Нареченная невеста моего друга Ирина Егоровна, дочь умершего московского священника о. Георгия Беляева, не имевшего академического образования, но отличавшегося искренним благочестием. Таково было и все его семейство, состоявшее, кроме жены, из четырех сыновей и одной дочери.

6 ч. октября писал я в Тифлис наставнику семинарии, игумену Моисею:

«Приятнейшее письмо ваше от 23 августа получено мною 24 сентября. Приветствую вас с новым, почтенным саном – игумена, и от всего сердца сорадуюсь вашим благоприятным обстоятельствам. О переходе вашем на службу в Тифлис я слышал в свое время. Слышал также, прежде, чем получил ваше письмо, и о командировке вашей в Персию, а равно и о блистательном исполнении возложенного на вас поручения, слышал и от души порадовался. Дай Бог, чтоб и впредь оправдывались на вас надежды, возлагаемые Правительством.

Спрашиваете, – не случилось ли и со мной чего особенного? Пока ничего, всё по старому; но, может быть, в непродолжительном времени что-нибудь и случится со мною нового. Давно и много кое-что толкуют по Москве относительно меня: но всякому слуху верить нельзя, пока не оправдается что-либо самым делом, а потому я, на основании одних слухов, на сей раз не буду писать вам о себе ничего: напишу тогда, когда что-либо действительно случится. А теперь скажу только одно, что я, слава Богу, здоров и благополучен; – занимаюсь, по мере сил, исполнением своих обязанностей.

О переменах, совершившихся в высшей сфере нашей церковной иерархии, вам известно, без сомнения из газет. Вы знаете, конечно, что на место преосвящ. Екатеринославского Иннокентия⁴² переведен Костромской Леонид;⁴³ в Кострому перемещен наш прекраснейший викарий Филофей, а на его место возведен в сан епископа общий наш покровитель и начальник о. ректор Алексий. Я имел утешение быть свидетелем его наречения и потом возведения в сан епископа в Московском Успенском соборе; не лишен был также удовольствия, на ряду с прочими, участвовать в трапезе, которую устроял по сему случаю Высокопр. митрополит: это было 20 сентября.

Но о движениях, соединенных с означенными переменами, может быть, вы не имеете еще определенных сведений: посему приятным долгом поставляю сообщить вам о сем. В ректора Московск. академии переведен ректор Москов. семинарии о. Евгений. На место о. Евгения – о. Леонид, мой достолюбезнейший благоприятель, от которого вам усердное почитание и который, бывши у меня 1 октября, в день моего ангела, поручил мне попросить у вас извинения в том, что он до сих пор не отвечал на ваше письмо. Вифанским ректором сделан инспектор той же семинарии, о. Нафанаил, который назад тому года четыре пострижен в монашество из профессоров Московск. семинарии и который, вероятно, вам не известен. В инспектора Вифанской семинарии о. Евгений поусердствовал было порекомендовать владыке меня: но владыка изволил сказать ему на это: «вишь, что вздумал! Ведь это, говоря русскою пословицею, все равно, что из кобылы да в клячи. Разве должность Синод. ризничего ниже инспекторской? и проч.». Итак инспектором будет, как слышно, новый – молодой инок Никодим,⁴⁴ кончивший курс в прошедшем году.

В Москов. академии вот еще новость: добрейший наш авва о. Феодор,⁴⁵ 25 минувшего сентября, в день препод. Сергия, возведен в сан архимандрита. Можете вообразить, каков будет архимандрит о. Феодор?!… А глубокомысленный наш философ Феодор Александров. Голубинский оставляет, наконец, духовную академию и переселяется в Москву: владыке угодно было предложить ему занять протоиерейское место при Покровском соборе (который известен более под именем церкви Василия Блаженного), – и Федор Александрович, кажется, не прочь от этого места.

Вот вам наши новости. Прочее все по-старому.

Кланяется вам, знаете ли кто? – Михаил Симонович Боголюбский.⁴⁶ Недавно как-то я встретился с ним в одном доме и рассказал ему о ваших обстоятельствах. Он сердечно порадовался сему и поручил мне свидетельствовать вам свое почтение… Он ныне священником на одном из богатейших Московских кладбищ, где получает более двух тысяч рублей и поживает себе барином».

20-го ч. писал я Ивановским родным:

«Если так давно я не писал к вам, то причиною сего отчасти недосуги, а более то, что не о чем было писать: в моем положении нового решительно ничего не произошло, все по-старому. Хотели было, правда, некоторые добрые люди произвесть перемену в моем положении; но не случилось сего. Да, признаюсь откровенно, я и не желал бы еще никакой пока перемены в своем положении. Настоящая должность мне еще не наскучила: напротив, более и более начинает нравиться. Особенно теперь, когда я освободился от некоторых, довольно скучных и неприличных моему сану, обязанностей, именно, по заведованию певческими домами, мне еще свободнее стало заниматься делами по части древностей. К тому ж и перестройки, которые так много доставляли хлопот и беспокойства, мало-помалу, приводятся уже к вожделенному концу. По крайней мере, окончательно устроена уже моя квартира, лестница, ведущая в ризницу, и самая ризница. Ризничные вещи я привел уже в окончательный порядок; а это было для меня самое главное. И теперь началась у меня прежняя история: каждый день посетители, каждый день гости».

10-го ноября обращался я, по просьбе приятеля своего Н.А. Кашинцова, к бакалавру Московской дух. академии, Виктору Дмитриевичу Кудрявцеву-Платонову⁴⁷ с письмом следующ. содержания:

«Один из моих почтеннейших знакомых, статский советник, Николай Андреевич Кашинцов, поручил мне отнестись к вам с покорнейшею просьбою. Просьба его состоит в следующем. Принимая отеческое участие в воспитании одного десятилетнего мальчика – сироты, своего крестного сына, оставшегося после верного его слуги – управителя, Николай Андреевич желает приготовить его к поступлению в одну из Московских гимназий. Но прежде, чем этот малютка поступит в гимназию, Николаю Андреевичу, как человеку, искренно религиозному, хотелось бы воспитать и укоренить в нём религиозное настроение под благодатным покровительством преп. Сергия, в его священной обители. Почему он обращался к преосвященнейшему Алексию,⁴⁸ как бывшему начальнику академии, с просьбою указать ему кого-л. из наставников академии, кому бы он мог поручить своего питомца; и преосвященнейший отрекомендовал ему вас, как человека, по преимуществу способного и благонадежного в сем случае. Итак, не можете ли, в самом деле, вы приютить у себя малютку – сироту, с тем, чтобы он пользовался вашим столом и вашим руководством при изучении предварительных к гимназическому курсу наук, и в особенности латинского языка? – За все это Николай Андреевич готов будет предложить вам приличное вознаграждение.

Если вы найдете удобным принять на себя труд воспитания этого мальчика на означенных условиях: то благоволите, сколько можно, поскорее сообщить нам о сем, объяснив притом, какое бы вам угодно было назначить вознаграждение».

Г. Кудрявцев от 17-го числа отвечал мне:

«Извините, что получивши ваше письмо, я не тот час поспешил ответом. Предложение вашего почтенного знакомого такого рода, что я не вдруг мог на него решиться. Помещение со мною малютки, конечно, не могло бы слишком стеснить меня, если только он не привык к большим удобствам жизни, чем те, коими пользуемся мы. Но образование дитяти, и при том направление к той высоко-религиозной цели, какую имеет в виду ваш почтеннейший знакомый, – дело важное, которое требует не только доброго желания, но и постоянной внимательности и трудов. Что касается до первого, то я с удовольствием готов служить для доброй цели. Но не так легко выполнить для меня второе требование. Первоначальное образование, каким, судя по летам, должно быть образование малютки, о котором вы пишете, требует более всего постоянства и регулярности. Но мои служебные занятия такого рода, что если в иные дни даже с излишком остается много свободного времени, за то в другие дни (напр. пред классом) – я не могу иногда уделить и одной свободной минуты. Итак, вы видите, что с моей стороны не всегда возможны ежедневные регулярные занятия с своим воспитанником. Предотвратить это затруднение, – я вижу одно средство: поручить преподавание первоначальных предметов одному из лучших студентов под моим руководством и надзором. Я же, со своей стороны, сообразно главной цели воспитания, готов сам непосредственно руководствовать его в изучении закона Божия и принимать ближайшее участие в занятиях по латинскому языку.

Только при таком условии я могу решиться, не стесняя себя в своих занятиях, принять на себя дело образования малютки. Если ваш почтеннейший знакомый найдет удовлетворительным мой план, то мне желательно было бы знать определенно, в какой именно класс гимназии и к какому времени должен быть приготовлен воспитанник.

Благодарю вас за ваше доброе желание – посетить вас в Москве; если, как надеюсь, на святки буду там, то почту долгом лично засвидетельствовать вам свое почтение.

Р. S. Что касается до вещественных условий: то на первый раз могу сказать только то, что по собранным мною справкам и по приблизительному расчету, содержание мальчика, вместе с платою студенту, должно составить до 25 р. с. Определить же собственное вознаграждение, о котором вы упоминаете, для меня гораздо труднее, так как я очень мало мало знаком с делами подобного рода. Поэтому мне желалось бы более услышать, нежели самому делать предложения. Ваш собственный совет мог бы много обязать меня в подобном случае».

17-го ч. получил я от нового ректора Моск. семинарии, архимандрита Леонида, записку такого содержания:

«Если отцу Синодальному ризничему вожделенно видеть живущих в бывшем Остермана доме, то да ведает, что они рады будут ему ныне – во вторник».

3-го декабря скончался преосвящ. Неофит, митрополит Илиопольский, пребывавший в Московск. Богоявленском монастыре, а 7-го ч. над ним совершен был обряд погребения самим митрополитом Филаретом. Случилось и мне быть при сем погребении.⁴⁹

9-го ч. получил я от земляка своего и почти сверстника по семинарскому образованию, законоучителя 3-го кадетского корпуса, магистра Киевской духовной академии, священника Михаила Дмитр. Никольского⁵⁰ записку такого содержания:

«Покорнейшее прошу вас одолжить мне (для известного вам употребления) пару своих проповедок. Время близь есть, а до 12-го урочного числа недостает несколько экземплярцев. Я и сам явился бы к вам со своей покорнейшей просьбой, – но поверите ли? – некогда. Вот и теперь должен идти служить всенощную, а потом – панихиду по умершем кадете».

Дело в том, что, по существовавшим тогда в Московской епархии порядкам, каждый священник обязан был написать и к концу года представить своему благочинному не менее 12-ти проповедей. Другие благочинные были снисходительны к подведомым им священникам, но благочинный Николоявленский протоиерей П.И. Беневоленский,⁵¹ в ведомстве коего находился о. Никольский, был неумолим в своих требованиях от подчиненных. Поэтому-то о. Никольский, не имея досуга, а может быть и усердия к исполнению начальственного распоряжения, а с другой стороны не желая показаться неисправным пред очами начальства, не раз обращался ко мне, как земляку, с записками или личными просьбами выручить его из беды. И его просьбы не оставались, разумеется, без удовлетворения.

Пред праздником Р. Христова писал я своим Ивановским родным:

«Письмо, и при нём икону святителя Николая и сорочку я получил 14-го числа. За дар приношу благодарность; а в рассуждении иконы прошу извинить меня, что я лишил вашу молитвенную храмину свящ. украшения. Я знаю, что Василий Александрович⁵² не охотно расстался с этою иконой, носящей на себе следы древности, хотя и не глубокой: но, если б это было не благословение родительское, я готов был бы пожертвовать сею святыней любящему старину.

Что на сей раз скажу вам о себе? Настоящее положение мое пока так хорошо, что лучшего и желать нельзя. Я имею под руками все средства как для внешнего благосостояния, так и для душевного благобытия. У меня ежедневно совершается Божественная служба, и я не встречал доселе никаких препятствий для присутствия при Богослужении. Занятий по должности у меня всегда довольно, так что я почти совершенно свободен от опасности проводить время в праздности. Посетителей у меня ежедневно бывает очень много; но мне самому часто оставлять келью нет никакой надобности. До сих пор я имел нужду выезжать только к митрополиту по делам моей службы. – Что касается до внешнего моего благосостояния, то не только нельзя жаловаться на скудость, но напротив можно опасаться, чтобы, по слову Псалмопевца, богатство аще течет, не приложить к нему сердца. Правда, я не только не стяжал еще большого богатства; но и состою еще в долгу; впрочем, есть надежда со временем приобрести и богатство, если благовременно не расточать его на дела милосердия и родственной любви. Но выше для меня богатства и почестей мирная и спокойная жизнь. По милости Божией, и это благо пока для меня не чуждо. До сих пор сохраняется у меня мир и доброе согласие со всеми, меня окружающими. Итак, осталось одного просить у Господа – доброго здоровья и душевного спасения. На прошедшей неделе был, правда, не много нездоров простудой: но теперь, слава Богу, поправился».

Вдова В. А. Жуковского († 12 апр. 1852 г.) Елисавета Алексеевна, урожденная Рейтерн, в 1853 г. приехала из-заграницы в Петербург, а за тем переселилась с детьми в Москву, и здесь приняла православие. – Для ней потребовался духовник, знающий французский или немецкий язык: и вот обратились с предложением ко мне. Но я, к сожалению, не мог объясняться ни на том, ни на другом языке. Тогда жребий пал на священника Успенской, на Могильцах, церкви Ипполита Михайловича Богословского-Платонова.⁵³

Жуковская скончалась в 1856-м году.