Глава 7. Каким образом существование Бога объясняет чудеса и религиозный опыт

До сих пор я стремился обосновать, что утверждение о том, что Бог сотворил и поддерживает нашу Вселенную, – это гипотеза, которая наилучшим образом объясняет общую структуру Вселенной, сам факт ее существования, соответствие естественным законам, ее ориентированность на эволюционное появление животных и людей, а также на то, что люди как сознательные существа, обладающие ощущениями, мыслями, верованиями, желаниями и целями, способны очень существенным образом изменять себя и мир. Я стремился также обосновать, что существование зла того вида, которое мы находим на Земле, не является свидетельством против данной гипотезы. Свидетельства, рассмотренные до сих пор, дают поэтому высокую степень вероятности утверждения о том, что есть Бог.

Однако если есть Бог, который, как совершенно благой, любит свои творения, то можно ожидать, что он будет временами более непосредственно взаимодействовать с нами на личностной основе, а не просто посредством естественного порядка мира, который он постоянно поддерживает, – будет отвечать на наши молитвы и удовлетворять наши нужды. Он не будет тем не менее вмешиваться в естественный порядок слишком часто, поскольку если бы он так поступал, то мы были бы не в состоянии предсказывать последствия своих действий и утратили бы контроль над миром и над самими собой. Если бы Бог отвечал на большинство молитв с просьбой помочь родственнику выздороветь от рака, то рак больше не был бы проблемой, которую людям самим надо было бы решать. Люди бы уже не рассматривали рак как проблему, которую следует решать научным исследованием: молитва была бы очевидным способом излечения от рака. Бог в таком случае избавил бы нас от серьезного выбора: вкладывать ли деньги и энергию в поиск средств излечения от рака или не беспокоиться на этот счет, а также избавил бы от выбора: прикладывать ли усилия к тому, чтобы предупредить возможность заболевания раком (например, не курить) или не беспокоиться по этому поводу.

Природные законы, определяющие, что одни события ведут к хорошим последствиям, а другие – к плохим, позволяют нам устанавливать связи между событиями и их последствиями и использовать это в своих целях. Природные законы подобны правилам, установленным родителями, школами, правительствами, и указывают, что одни действия повлекут за собой наказание, а другие – вознаграждение. Как только мы обнаруживаем правила, мы приобретаем контроль над последствиями своих действий: мы можем выбирать между получением вознаграждения и риском быть наказанными. Однако любящие родители справедливо нарушают время от времени свои собственные правила в ответ на особую просьбу. И это означает, что они суть личности, находящиеся во взаимодействии, а не системы правил. Подобным образом можно было бы ожидать, что Бог время от времени будет нарушать свои собственные правила и вмешиваться в историю.

Можно было бы ожидать, что Бог будет временами отвечать на молитву, если она направлена на благие цели, такие как облегчение страданий и восстановление здоровья души или тела, а также способствовать пониманию нами себя и важных духовных истин. И можно было бы ожидать, что он будет время от времени вмешиваться, не дожидаясь нашей молитвы, с тем чтобы содействовать нам в изменении мира в лучшую сторону в том случае, когда мы неправильно использовали свою свободу. Божественное вмешательство будет состоять либо в том, что Бог будет действовать в тех сферах, где природные законы не детерминируют происходящее (вероятно, наша ментальная жизнь не определяется полностью природными законами), либо в том, что Бог временно приостановит действие природных законов. Давайте называть вмешательства последнего рода чудесами, а вмешательства первого рода – нечудотворными вмешательствами. Чудо – это нарушение или приостановление действия природных законов, совершаемое Богом. Содержит ли история человечества события такого рода, которых можно было бы ожидать вследствие действия Бога, если есть Бог, и которые при этом не происходят как результат действия природных законов? Эта история, конечно, содержит большое число событий, которых можно ожидать от Бога, но относительно которых мы не знаем, произошли ли они в результате действия природных законов или нет. Я молюсь о том, чтобы мой друг избавился от рака, и это происходит. Поскольку мы не знаем в деталях точно состояние его тела, когда у него был рак, и мы не знаем в деталях природные законы, определяющие развитие рака, то мы не можем сказать, произошло ли излечение от рака в результате действия природных законов или нет. Благочестивый верующий верит в то, что вмешался Бог, а твердокаменный атеист верит в то, что действовали только природные законы. История человечества содержит также сообщения о многих событиях, которые, если они произошли в том виде, как о них сообщается, очевидно, не произошли бы в результате действия только природных законов и вместе с тем являющиеся событиями, которых можно было бы ожидать вследствие действия Бога. Четвертая книга Царств повествует о том, как больной и сомневающийся царь Езекия ждал знака поддержки от Бога в том, что он, Езекия, выздоровеет и что Бог спасет Иерусалим от ассирийцев. В ответ на молитву пророка Исайи, чтобы Бог подал Езекии знак, тень, отбрасываемая Солнцем, отступила назад «на десять ступеней» (4Цар.20:11). Это могло произойти только в том случае, если было приостановлено действие законов механики (управляющих вращением Земли вокруг своей оси и, соответственно, расположением Солнца по отношению к Иерусалиму) или законов распространения света (определяющих, каким образом свет, приходящий от Солнца, отбрасывает тени в том месте, где располагается дворец Езекии).

Я полагаю, что поскольку у нас есть и другие основания верить в то, что есть Бог, то у нас есть основание считать, что Бог вмешивается в историю в некоторых случаях (мы можем не знать в каких) и что некоторые из событий произошли таким образом, как описано, хотя и не были вызваны необходимостью, обусловленной действием природных законов. Было бы странно предположить, что Бог, пекущийся о нашем общем благополучии, ограничил свои вмешательства теми сферами, где законы природы оставляют неопределенным то, что может произойти – например, ограничив свои вмешательства воздействием на ментальную жизнь людей. Если у него есть основание взаимодействовать с нами, то у него есть и основание временами вмешиваться с тем, чтобы приостановить действие тех законов природы, посредством которых контролируется наша жизнь. И в особенной мере у него есть основания временами вмешиваться в действие тех телесных процессов, которые определяют наше здоровье и которые, что совершенно очевидно, подчиняются преимущественно детерминистским законам.

И наоборот, поскольку у нас могут быть и другие основания полагать, что Бога нет, то мы имеем повод считать, что природные процессы представляют собою детерминанты высшего уровня того, что происходит, и потому никакие события не происходят вопреки законам природы. Другими словами, фоновое знание (в данном случае все другие основания для нашего общего верования относительно того, как мир функционирует, – например, основания для веры, что есть Бог или что Бога нет) является очень важным фактором при оценке того, что произошло в тех или иных конкретных случаях (причем здесь в большей степени, чем при определении ценности крупных научных или религиозных теорий – см. главу 2). Несмотря на то, что фоновое знание – серьезный фактор при определении того, во что разумно верить относительно происшедшего в тех или иных случаях, оно не является, разумеется, единственным фактором. Мы обладаем детальным историческим свидетельством наблюдателей, а также физическими следами прошлых событий (документами, археологическими находками и т. п.). Бесчисленные нерелигиозные примеры показывают, что фоновое знание должно иметь больший вес в сопоставлении с подробным историческим свидетельством при оценке конкретных утверждений о прошлом. Если признанная научная теория заставляет ожидать, что звезды иногда взрываются, то какая-то совокупность осколков на небе, появление которой могло быть вызвано взрывом звезды, но которое могло быть вызвано и другой причиной (хотя это и невероятно), может быть проинтерпретирована, не противореча разуму, как совокупность осколков, оставленная взрывающейся звездой. Однако если признанная теория говорит, что звезды не могут взрываться, то понадобится очень мощное свидетельство в пользу того, что у совокупности осколков не могло быть другой причины (кроме как взрыв звезды), прежде чем эта совокупность осколков будет истолкована как беспорядок, оставленный взрывающейся звездой.

В случае рассмотрения предполагаемого чудотворного вмешательства Бога фоновое знание будет двух видов. Оно будет включать научное знание о соответствующих законах природы – например, законов распространения света и законов, определяющих вращение Земли, которые (поскольку законы природы действуют почти все время) заставляют нас ожидать, что в этом конкретном случае тень Езекии не могла двигаться назад. Но это знание будет включать в себя также и другое свидетельство – свидетельство о том, что есть Бог, способный и имеющий основания время от времени (но не обязательно в каком-то конкретном случае) вмешиваться с тем, чтобы приостановить действие естественных законов. Ввиду этих конфликтующих между собой компонентов фонового знания, нам требуются обширные исторические свидетельства, призванные показать, что в таком-то случае Бог вмешался чудотворным образом. Исторические свидетельства могут получать подкрепление рассуждением о том, что у Бога было весомое основание для осуществления данного предполагаемого чуда.

Сопоставить детальное историческое свидетельство с фоновым свидетельством обоих видов с целью установить, что же произошло в каком-то конкретном случае, является трудным делом, относительно которого нам очень редко удается вынести четкое суждение. Однако детальное историческое свидетельство в принципе может быть достаточно весомым. Возьмем простой воображаемый и не очень религиозно значимый пример. Мы сами могли видеть случай левитации (кто-то поднялся в воздух не с помощью веревок, магнита или еще каких-либо других известных сил, которые мы могли засвидетельствовать). Целый ряд свидетелей, доказавших свою полную надежность в тех случаях, когда у них не было причин лгать, могли подтвердить нечто подобное. Могли даже остаться следы в форме физических эффектов, которые могли быть вызваны подобным событием, – например, отметины на потолке, которые могли быть оставлены ударами о него левитирующего тела. Однако в противовес всему этому сохраняется фоновое знание о законах природы, в данном случае о законе притяжения. Сохраняется также уверенность, опирающаяся на эти законы природы, в том, что если они действовали в то время, когда все наблюдаемое происходило, то не было никакой левитации.

Обратите внимание, что всякое детальное историческое свидетельство о том, что левитация имела место, будет свидетельством против законов притяжения как законов природы. Точно так же свидетельство о том, что какой-то кусок металла не расширился при нагревании, было бы свидетельством о том, что расширение всех металлов при нагревании не является законом природы. Но если мы, сколько ни стараемся, не можем найти других исключений из нашего предполагаемого закона – если, к примеру, мы не в состоянии осуществить еще одну левитацию посредством воспроизведения обстоятельств, при которых будто бы произошла предыдущая левитация, – то появятся основания считать, что если предшествующая левитация все же произошла, то это событие случилось не в соответствии с каким-то не открытым до сих пор законом природы, а скорее было нарушением или приостановкой какого-то известного закона.

В подобных случаях очень маловероятно, что детального исторического свидетельства о том, что событие произошло, будет достаточно для того, чтобы перевесить фоновое научное знание, указывающее, что такие события не могут происходить. Но это так, если только у нас нет также и субстанциального религиозного фонового знания, указывающего не только на то, что есть Бог, но и на то, что в данном конкретном случае у него было веское основание совершить это конкретное чудо. Что касается случая с предполагаемой левитацией, то я сомневаюсь, что у нас когда-нибудь будет такое свидетельство. Это не означает, конечно, утверждения о том, что левитации не происходят. Просто очень маловероятно, что у нас когда-нибудь будет достаточное основание верить, что в каком-то конкретном случае левитация совершилась. Обратите внимание, что во всех таких случаях мы ищем самую простую теорию для объяснения того, что произошло в прошлом, которая объяснит данные (я назвал эти данные детальным историческим свидетельством) и которая наилучшим образом согласуется с нашим фоновым знанием, как это было описано в главе 2.

Я склонен, однако, думать, что у нас есть достаточно исторических свидетельств о событиях, происходивших вопреки законам природы, причем таких, совершить которые у Бога было основание, чтобы показать, что, вероятно, некоторые из них (мы не знаем какие) являются подлинными чудесами. Существует много древних и современных сообщений о предполагаемых чудесах, причем некоторые из них очень хорошо задокументированы⁷, а также есть некоторые из случаев, обсуждаемых в книге Рекса Гардинера «Исцеляющие чудеса»⁸ . В то же время более скептические сообщения относительно некоторых Лурдских чудес можно найти в книге Уэста «Одиннадцать Лурдских чудес»⁹ . Скорее можно сказать, что у нас есть достаточно исторических свидетельств для некоторых подобных случаев при условии, что мы обладаем определенным фоновым свидетельством в пользу утверждения о том, что есть Бог, способный и желающий вмешиваться в историю. Разумеется, читатель сам должен оценивать свидетельства в подобных случаях. Наличие такого детального исторического свидетельства само является еще одним свидетельством существования Бога (наряду со свидетельствами, обсуждавшимися в главах 4 и 5). Наличие такого свидетельства можно ожидать, только если есть Бог, и ни в каком другом случае – ведь если природные законы являются детерминантами высшего уровня, то есть все основания полагать, что их действие не будет приостановлено.

В подобных случаях зачастую говорится, что мы «можем ошибаться». Новые научные свидетельства могут показать, что событие в том виде, как о нем сообщается, не противоречит законам природы – мы просто неверно понимали законы природы. Возможно, мы просто неверно представляли, как развивается рак. Больной иногда «спонтанно» выздоравливает вследствие чисто естественных процессов. Или если многие люди утверждают, что наблюдали случай левитации, то вероятно, все они были подвержены галлюцинации. Это вполне возможно. Однако рациональный наблюдатель в этих делах, как и во всех других, должен опираться на наличные свидетельства. Если эти свидетельства показывают: (а) что законы природы такие-то и такие-то; (б) что событие, если оно произошло так, как его описали, противоречит законам природы; (в) что новые свидетельства не дают повода считать эти законы неверными (ведь все схожие случаи соответствуют им); (г) но при этом есть веские исторические свидетельства (свидетели и т. п.) о том, что событие действительно произошло, – во всех этих случаях будет рациональным верить, что свершилось чудо. Будет рациональным верить в это, допуская возможность, что позднее могут появиться свидетельства, показывающие, что мы ошибаемся. «Мы можем ошибаться» – это позиция, могущая иметь двоякие последствия. Ведь мы можем ошибаться, и полагая, что событие не является божественным вмешательством, хотя оно в действительности таково.

Историки часто утверждают, что когда они изучают сообщения о каких-то особо важных для религиозных традиций событиях прошлого (например, утверждения о том, что совершал Иисус и что происходило с ним), то они не исходят при этом ни из религиозных, ни из антирелигиозных посылок. На практике большинство из них не поступают в соответствии с подобными утверждениями. Они или серьезно недооценивают библейские свидетельства о том, что Иисус излечивал слепых на том основании, что такого не бывает, или (чаще в прошлые столетия) просто принимают заявления свидетелей о том, что совершал Иисус, на том основании, что библейские свидетельства особо надежны. Однако необходимо усвоить, что фоновое свидетельство и знание должны оказывать влияние на исследователя – как это и происходит во всех других областях исследования. Не признавать это – иррационально.

Само наличие детальных исторических свидетельств о том, что происходили такие нарушения законов природы, которые Бог, если есть Бог, мог иметь основания допустить, является свидетельством в пользу существования Бога. Хотя само по себе такое свидетельство не является полностью достаточным, оно все же вносит свой вклад. И вместе с другими свидетельствами (например, такими, какие были рассмотрены в главах 4 и 5) этого свидетельства могло бы оказаться достаточно для установления существования Бога, если другие свидетельства, взятые отдельно, недостаточны. Рассмотрим, по аналогии, случай с детективом, расследующим преступление и рассматривающим гипотезу о том, что преступление совершил Джон. Он будет опираться, как на ключевое, на свидетельство о каком-то событии, которое, если бы оно произошло, послужило бы в свою очередь свидетельством в пользу гипотезы о том, что преступление на самом деле совершил Джон. Таковым начальным свидетельством могли бы стать показания свидетелей, утверждающих, что они видели Джона возле места преступления. Даже если Джон и был возле места преступления, то это само по себе еще весьма слабое свидетельство в пользу того, то он совершил преступление. Требуется много других доказательств. Однако поскольку показания свидетелей являются свидетельством нахождения Джона возле места преступления, то его нахождение там является определенным свидетельством того, что именно он совершил это преступление. В таком случае показания свидетелей являются все же каким-то (непрямым) свидетельством о том, что преступление совершил он.

Сходным образом, показания свидетелей, утверждающих, что они наблюдали нарушение законов природы, являются непрямым свидетельством в пользу существования Бога, потому что существование таких нарушений само по себе было бы прямым свидетельством существования Бога. Если совокупное свидетельство станет достаточно мощным, то оно оправдает утверждения о том, что Бог существует. Соответственно, окажется, что обсуждаемое событие не было просто нарушением, а было осуществлено Богом, и потому – это чудо.

Одним из оснований для вмешательства Бога в историю могло быть желание дать нам знание о вещах, явить нам истины. Наш разум сам по себе может, как я обосновываю в данной книге, прийти к заключению о том, что, вероятно, есть Бог. И он может также установить некоторые очень общие моральные истины (например, что это благо – накормить умирающих от голода, кем бы они ни были). Однако люди – существа с ограниченным разумом, они склонны скрывать от себя очевидные вещи, напрашивающиеся сами собой, когда это для них нежелательно. Позиции, занимаемые нами по религиозным и моральным вопросам, столь очевидно подвержены предрассудкам в силу того, что, к каким бы выводам мы ни пришли (религиозным или атеистическим), из них вытекают определенные следствия относительного того, какую жизнь стоит вести. И они могут оказаться нежелательными для нас, так как расходятся с нашим теперешним образом жизни. Люди нуждаются в помощи – помощи, чтобы увидеть, в чем состоят наши обязанности и в чем состоит высшее благо для нас, а также в помощи и поддержке, чтобы стремиться к этому благу. И в любом случае Бог, желающий взаимодействовать с нами, желает сказать нам что-то о себе просто для того, чтобы мы лучше знали его. Все основные западные религии утверждают, что Бог вмешался в историю для того, чтобы открыть людям истины. Эти религии, как правило, указывают на то, что Бог установил механизм, посредством которого в какой-то степени и каким-то образом обеспечивается сохранение этих истин среди людей. Иудеи утверждают, что Бог вмешался в историю через Авраама и Моисея и открыл истины, впоследствии сохраненные еврейским народом в иудаистском Писании (христианский Ветхий Завет). Христиане принимают это, но добавляют, что основное божественное вмешательство произошло в Иисусе Христе, который открыл нам истины, сохраненные христианской Церковью в своей Библии (Новый Завет и Ветхий Завет, понимаемый в свете Нового). Ислам также признает в какой- то мере иудаистские и даже христианские утверждения, но провозглашает Мухаммеда последним пророком, в котором откровение достигло кульминации – откровение, записанное в Коране и сохраненное исламскими сообществами. Какое суждение вынести по поводу этих соперничающих утверждений? Это можно сделать двумя способами. Во-первых, то, что утверждается в качестве главных учений откровения, должно получить подтверждение и на других основаниях. Религия, которая отстаивает крупномасштабный грабеж и насилие ради развлечения, не может быть истинной религией. Мы в состоянии вынести определяющее суждение в пользу или против какого-то притязания на откровение на том основании, что это притязание на откровение совпадает или расходится с тем, что мы можем считать истинным, исходя из других оснований. Однако мы не можем поступать так во всех случаях. Притязания предполагаемых откровений на знание того, каков Бог и что он совершил, обычно таковы, что у нас не может быть весомого независимого основания считать их истинными или ложными. Смысл откровения – сказать нам нечто, что слишком глубоко для того, чтобы наш разум самостоятельно мог это постичь. Мы нуждаемся также в какой-то дополнительной гарантии того, что утверждаемое в качестве откровения действительно исходит от Бога. Обратимся к аналогии. He-ученые не в состоянии сами проверить то, что ученые говорят им о строении атома. Они могут лишь просить дать гарантию того, что сообщаемое им исходит от человека, который должен владеть этим знанием. В случае с откровением, исходящим от Бога, такая гарантия должна принимать форму нарушения законов природы, которое завершает и провозглашает божественное откровение. Подобное нарушение может быть осуществлено лишь тем, кто поддерживает действие естественных законов, т. е. сохраняет у объектов их способности и предрасположенности к действию. Другими словами, речь может идти только о Боге. Тогда такое нарушение – чудо. Только тот, кто сохраняет способности вещей, в состоянии приостановить их реализацию. И если их приостановка завершает и провозглашает то, что утверждается в качестве откровения, то это печать Бога на откровении.

ХРИСТИАНСКОЕ ОТКРОВЕНИЕ

Аргументы, которые приведены ранее в данной книге и будут приведены в дальнейшем, призваны убедить читателя в существовании Бога, признаваемого и иудеями, и христианами, и мусульманами, а не выносить какое-либо суждение по поводу их соперничающих друг с другом утверждений. Тем не менее я должен добавить, что, по моему убеждению, только одна из основных религий мира способна выдвинуть, на основании детального исторического свидетельства, серьезную претензию на то, что она основана на чуде; и это христианская религия. Восточные религии (например индуизм) иногда указывают на божественное вмешательство, но не на вмешательства, происходившие в какие-то моменты истории, в связи с чем можно было бы предъявить многих свидетелей или авторов, которые беседовали со свидетелями. Иудаизм притязает на божественное вмешательство, особенно в той части, что связана с Моисеем и исходом из Египта, но информация об этом была записана очень много времени спустя, после того как произошли эти события. Кроме того, даже если события происходили так, как описано, сомнительно, чтобы это были чудеса. Естественные причины легко могут объяснить восточный ветер, ставший причиной того, что расступилось море, о чем сообщается в Исх.14:21. Мусульмане также не притязают на то, что ислам зиждется на каких-то чудесах, если не считать записи Корана. И сколь бы великой ни была эта книга, никоим образом не очевидно, что для написания великой книги требуется особое божественное вмешательство.

В то же время, по контрасту, христианская религия была основана на предполагаемом чуде Воскресения Иисуса. Если это событие хотя бы в какой-то мере происходило так, как засвидетельствовано в книгах Нового Завета – возвращение к жизни человека, умершего вследствие распятия за тридцать шесть часов до этого, – то такое событие, очевидно, предполагало приостановку законов природы, и потому, если есть Бог, было совершено только им и было чудом. Большинство книг Нового Завета были написаны при жизни многих из тех, кто был причастен к жизни и смерти Иисуса. Эти книги были написаны различными авторами, которые утверждают, что Мария Магдалина, другие женщины и апостолы видели пустую могилу и что они и многие другие видели воскресшего Иисуса, разговаривали и ели вместе с ним. Тело Христа после этого никогда не видели. Здесь мы имеем дело с серьезным историческим притязанием на великое чудо, о котором есть существенное свидетельство. Именно на тему о том, насколько убедительно это историческое свидетельство, за два тысячелетия написано бесчисленное количество книг, и читатели могут сами обратиться к некоторым из этих книг. При этом, однако, важно помнить о трех моментах, которые обсуждались нами выше.

Первое. Признаком рациональности является принятие во внимание фонового знания – другого, дополнительного свидетельства о том, есть ли Бог, способный и желающий вмешиваться в историю.

Второе. При условии, что Бог имеет основание вмешиваться в историю (отчасти для того, чтобы открыть истины о самом себе), свидетельство в пользу истины Воскресения должно включать в себя принятие правдоподобности того, что отчетливо утверждается в основополагающих учениях Иисуса Христа и Церкви, базирующихся на предполагаемом Воскресении. Конечно, как я писал ранее, у нас, в общем, не будет убедительных независимых оснований верить в истинность или ложность таких основополагающих учений: ведь смысл откровения – рассказать нам о том, что мы сами не сможем постичь. В то же время у нас могут быть некоторые слабые основания, недостаточные сами по себе, верить в то, что если есть Бог, то определенное учение о том, каков он, что совершил и как мы должны поступать, является истинным. Если у нас есть такие основания, то эти учения в соответствующей мере правдоподобны. Я полагаю, что у нас есть такие основания в случае с основополагающими христианскими учениями. Речь идет о таких учениях, как Нагорная Проповедь и ее наставление о том, что такое добро, об учении о Троице и об учениях об Иисусе – о том, что он был воплотившимся Богом (Богом, который стал и человеческим существом), а также о том, что его жизнь и смерть были искуплением за наши грехи. Для надлежащего рассмотрения оснований, о которых идет речь, потребовалась бы еще одна книга. Однако тот вид оснований, который я имею в виду, можно проиллюстрировать очень кратко на примере Воплощения. Мы видели в главе 6, что у Бога есть основание позволять нам претерпевать трудности во имя больших благ. Хороший родитель, который должен заставить свое чадо претерпеть трудности ради какого-то большего блага, зачастую выбирает добровольно претерпеть такие трудности вместе со своим чадом для того, чтобы выразить солидарность с ним и показать ему, как надо жить в подобных трудных обстоятельствах. К примеру, если ребенок нуждается в суровой диете ради своего здоровья, то родитель может сам добровольно перейти на такую диету (хотя родитель может и не нуждаться в ней для своего здоровья). У нас есть поэтому определенное основание ожидать, что Бог из любви к нам может воплотиться, разделить трудности, которые он определил для нас во имя какого-то большего блага. Есть и другие основания для того, чтобы Бог, если есть Бог, мог стать воплощенным и жить трудной человеческой жизнью. Есть основания и для того, чтобы божественное вмешательство приняло форму не просто чуда, но человеческой жизни самого Бога. Поэтому если предполагаемое откровение учит о том, что именно так и произошло, то у нас есть некоторое основание считать откровение истинным. Поскольку христианская Церковь проповедует такое учение, то в этом можно видеть определенное основание для веры в то, что ее учения удостоверены Богом и в то, что Иисус восстал из мертвых. Разумеется, верно и обратное. Если, по мнению читателя, у него есть основание считать, что если есть Бог, то эти церковные учения не содержат истину о Боге, то это дает ему основание считать, что эти учения не были открыты Богом, а событие, притязающее удостоверить данные учения, не имело место.

Третье. Утверждения христианского откровения следует сравнить с утверждениями других религий. Если есть основание (исходя из правдоподобия или из исторического свидетельства относительно чуда, послужившего основой той или иной религии) считать, что Бог открыл нечто совершенно противоположное христианскому откровению в контексте какой-то другой религии, то это является поводом предполагать, что христианское откровение не является истинным и событие, положившее начало христианской религии, не состоялось. Знание представляет собой огромную сеть – наблюдения в одной области исследований могут оказать воздействие на воззрения в областях, которые на первый взгляд кажутся весьма далекими от данной области. Моя позиция, повторю, состоит в том, что ни одна из крупных религий, за исключением христианской, не может выдвигать серьезной претензии в пользу истинности своих предполагаемых откровений на основе конкретного исторического свидетельства. Однако, если христианское предполагаемое откровение было бы неправдоподобным в силу других оснований, мы все равно должны были бы отвергнуть его и продолжать поиск. Я заключаю, что если читатель принимает мое суждение о том, что есть серьезное историческое свидетельство в пользу основополагающего чуда христианства, Воскресения, а также признает (пусть и не очень весомую) обоснованность христианского учения, то тогда – поскольку такого нарушения законов природы следует ожидать, только если есть Бог – свидетельство в пользу этого чуда образует еще одно свидетельство существования Бога. Такое заключение верно независимо от того, считаете вы или нет, что серьезное историческое свидетельство является достаточным (безотносительно к субстанциальному фоновому знанию) для установления того, произошло чудо или нет.

Одним из моментов предполагаемого откровения, общего для западных религий (хотя его и не разделяют некоторые разновидности иудаизма), является учение о жизни после смерти. (Это учение есть и в восточных религиях, но многие из них не считают, что Бог играет важную роль в посмертной жизни). Мы, люди, будем жить вновь, и жизнь, которая у нас будет, будет зависеть от того, как мы живем в этом нашем мире. Если мы стремимся быть хорошими людьми и быть верными Богу, то мы естественным образом достойны того, чтобы наслаждаться видением Бога в грядущем неземном мире. И Бог дает нам такую возможность. Но если мы предпочитаем не стремиться к добру и Богу, то Бог уважительно отнесется к нашему выбору и даст нам жизнь без Бога. Такое учение представляется мне внутренне убедительным – ведь можно ожидать, что совершенно благой Бог в итоге уважительно отнесется к нашему выбору как к выбору того, какими личностями мы хотим быть, и той жизни, которую мы хотим вести. И несмотря на то, что в земной жизни есть великое благо, было бы странно, если бы Бог не планировал нечто более великое и длительное для тех, кто хочет этого. Поэтому тот факт, что это учение исповедуется каждой из крупных западных религий, представляется свидетельством в пользу каждой из них, а также в пользу общего для них содержания. Всемогущий и совершенно благой творец будет стремиться взаимодействовать со своими творениями и в особенности с людьми как личностями, способными знать его. У него есть основание, как мы видели, взаимодействовать с нами в мире – время от времени вмешиваясь в него в ответ на наши молитвы по поводу конкретных нужд. У него есть также основание вмешиваться с целью подтвердить подлинность откровения, в чем мы остро нуждаемся. У него есть основание сделать это публично, дать откровение человеческому сообществу для того, чтобы оно могло на основании этого откровения определить свою жизнь (сгладив кажущиеся небольшие противоречия) посредством публичного обсуждения и совместных усилий. Сотрудничество в реализации блага является дополнительным благом.

Но Бог любит каждого из нас как индивида и потому имеет основание вмешиваться (вероятно, нечудотворным образом, не нарушая каких-либо естественных законов) с тем, чтобы просто показать себя тем или иным конкретным индивидам и сказать им нечто сугубо индивидуальное (например, дать им призвание). Можно ожидать наличие религиозного опыта в смысле очевидного опыта Бога – опыта, который представляется субъекту опытом присутствия Бога. (Выражение «религиозный опыт» используется для описания широкого разнообразия опыта. Я ограничусь здесь использованием его в только что указанном смысле).

Мы можем описывать наш опыт восприятия вещей или в терминах того, из чего они состоят, или – проявляя осторожность, чтобы не ошибиться, – в терминах того, какими они кажутся или являются в общем, или как выглядят, звучат, ощущаются, оказываются на вкус, пахнут (слова, которые конкретизируют то, о чем идет речь). Я могу сказать, что я воспринимаю письменный стол; или мне кажется, что я воспринимаю письменный стол; или мне кажется (так как речь идет о зрении – что мне видится), что здесь есть письменный стол. Обратите внимание на два очень различных способа употребления таких глаголов как «кажется», «является», «выглядит». Когда я смотрю на круглую монету под каким-то углом зрения, то могу сказать, что «она выглядит круглой» или «она выглядит овальной», но в обоих случаях под словом «выглядит» я имею в виду очень различные вещи. Говоря «она выглядит круглой» в этом контексте, я имею в виду, что на основе того, как она выглядит, я склонен верить в то, что она круглая. Говоря «она выглядит овальной», в данном контексте я имею в виду, что она выглядит так, как обычно выглядят овальные вещи (т. е. когда на них смотрят сверху). Первый смысл, если пользоваться философской терминологией, – эпистемический смысл, второй смысл – сравнительный смысл. Эпистемический смысл подобных глаголов описывает, какими мы склонны считать вещи; сравнительный смысл описывает то, какими кажутся вещи при сравнении с тем, какими они предстают обычно. «Это выглядит синим для меня» в эпистемическом смысле означает, что я склонен на основе того, как это выглядит, считать то, что вижу, синим. «Это выглядит синим для меня» в сравнительном смысле означает, что для меня это выглядит так, как обычно выглядят синие вещи (т. е. при нормальном освещении).

Являющийся опыт (являющийся в эпистемическом смысле) – реальный опыт (явленное восприятие является подлинным), если он вызван тем, относительно чего он и должен быть опытом. Мое являющееся восприятие письменного стола – это реальное восприятие, если стол вызывает воздействие лучей света (отражая их) на мои глаза и тем самым вызывает у меня являющееся восприятие.

Очевидно, что – истинно это или нет – миллионам и миллионам людей казалось (в эпистемическом смысле), что по меньшей мере раз или два в своей жизни они осознавали существование Бога и то, что он их направлял. Опросы показывают, что и сегодня это так для миллионов и миллионов, не говоря уже о людях прошлых эпох. Они могут ошибаться, но так им казалось. А базисный принцип рациональности, который я называю принципом доверия, гласит, что мы должны верить в то, что вещи таковы, какими они нам кажутся (в эпистемическом смысле), до тех пор пока у нас не появится свидетельство того, что мы ошибаемся. (Я не обсуждал этот принцип в главе 2 потому, что там я рассматривал ход, который мы делаем от публично наблюдаемых событий к тем вещам, что находятся за пределами наблюдений. Здесь же я рассматриваю только вопрос о том, как нам следует оценивать свой приватный опыт). Если мне кажется, что я вижу стол или слышу голос друга, мне следует верить в это до тех пор, пока не появится свидетельство того, что я ошибался. Если вы утверждаете обратное – «никогда не доверяйте явлениям до тех пор, пока не доказано, что они надежны», – то у вас никогда не будет никаких верований вообще. Ведь что может показать надежность тех или иных явлений как не другие явления? И если вы не можете доверять явлениям как таковым, то вы не можете доверять и этим другим явлениям. Подобно тому как вы должны доверять своим обычным пяти чувствам, точно так же вы должны доверять своему религиозному чувству.

Оппонент может сказать, что мы доверяем своим органам чувств (например, своему зрению) потому, что наши чувства согласуются с чувствами других людей. То, что вижу я, как они утверждают, видят и они. Но мое религиозное чувство не согласуется с чувствами других людей (они или вообще не имеют религиозного опыта, или их опыт не совпадает с моим). При этом, однако, важно понять, что рациональный человек применяет принцип доверия до того, как он узнает, что испытывают другие люди. Вы справедливо доверяете своим чувствам, даже если нет никого, кто мог бы проверить их. А если есть другой наблюдатель, который сообщает, что ему кажется, что он видит то же, что и вы, то вам следует вспомнить впоследствии его сообщение, а это означает положиться на вашу собственную память (т. е. на то, что, как вам кажется , вы помните из сказанного им) без подтверждения прошлого опыта в настоящем. В любом случае религиозный опыт чаще всего совпадает с опытом многих других людей в том, что все они осознают наличие какой-то силы вне нас, направляющей наши жизни (при этом, однако, нет общего совпадения в конкретности осознания природы Бога и его конкретных целей).

Если некоторые люди не имеют такого опыта, то это подсказывает, что они слепы по отношению к религиозным реальностям. Точно так же как неспособность какого-то человека различать цвета не указывает на то, что многие из нас, кто утверждает свою способность различать цвета, ошибаются в этом. Это означает лишь то, что этот человек не способен различать цвета. И если какая-то группа путешественников не видит объект, которого не может достичь их зрение, то это не означает, что многие в группе, утверждающие, что могут видеть его, ошибаются. Более рациональным будет вывод – в отсутствие дополнительных свидетельств относительно визуальных способностей различных путешественников, – что у тех, кто не видит, недостаточно сильное зрение. Если три свидетеля в судебном заседании утверждают (независимо друг от друга), что видели подозреваемого на улице в определенное время, а три других свидетеля, которые были на улице в это же время, утверждают, что не видели его, то (при прочих равных обстоятельствах) суд обычно делает вывод о том, что подозреваемый был там, а последние три свидетеля просто не заметили его. Базисная характеристика человеческого познания мира заключается в том, чтобы верить в то, что вещи таковы, какими они кажутся, если отсутствует позитивное свидетельство об обратном. Тому, у кого есть опыт Бога, следует верить в то, что у него есть такой опыт, если не представлено свидетельство того, что он ошибается.

Еще один базисный принцип рациональности, который я называю принципом свидетельства, состоит в том, что те, у кого нет какого-то вида опыта, должны верить тем, кто говорит, что у них есть такой опыт – опять-таки при отсутствии свидетельства об обмане или иллюзии. Если бы мы вообще не могли доверять тому, что другие люди говорят о своем опыте, не проверяя при этом то, о чем они рассказывают, то у нас практически не было бы никакого знания об истории или географии. Благодаря принципу свидетельства, сообщения тех, кто обладает религиозным опытом, становятся достоянием тех, у кого нет такого опыта, а к этим сообщениям применим принцип доверия. При отсутствии противоположного свидетельства мы обязаны верить, что вещи таковы, какими они кажутся другим людям, и мы, как правило, так и поступаем. Мы доверяем сообщениям других людей о том, что они видят, если у нас нет оснований полагать, что они лгут, или обманывают себя, или просто неправильно наблюдают. Мы обязаны поступать так же и в отношении их сообщений о религиозном опыте.

Принцип доверия гласит, что мы должны верить в то, что вещи таковы, какими кажутся, если и до тех пор пока у нас нет свидетельства о том, что мы ошибаемся. Есть три вида таких свидетельств. Во-первых, мы можем располагать свидетельством, что являющееся восприятие произошло при условиях, относительно ненадежности которых у нас есть твердые свидетельства. Если я утверждаю, что прочитал страницу из какой-нибудь книги на расстоянии ста ярдов, вы справедливо не поверите мне, поскольку мы знаем из опыта, что люди, утверждающие свою способность читать на таком расстоянии, на деле не в состоянии правильно сообщить о том, что написано (в то же время мы в состоянии проверить написанное, прочитав страницу, находящуюся на расстоянии одного фута, когда наблюдательные сообщения многих людей согласуются друг с другом). Сходным образом, восприятия людей, находящихся под воздействием таких наркотиков, как ЛСД, справедливо во внимание не принимаются, поскольку считаются ненадежными (в силу тех наблюдений, которые были сделаны многими другими людьми, не находящимися под таким воздействием). Большинство случаев религиозного опыта выдерживают такую проверку. Эти опыты не случались под воздействием наркотиков или в условиях, относительно которых мы располагаем твердым свидетельством, что данный вид опыта является ненадежным.

Во-вторых, мы можем в каком-то конкретном случае располагать свидетельством, что вещи не таковы, какими кажутся. Я могу считать, что вижу человека, несущего свою голову под мышкой. Поскольку все мое знание о человеческих возможностях указывает на то, что люди не в состоянии делать это, я справедливо буду считать, что я подвержен галлюцинации. Таково фоновое свидетельство о том, как функционирует мир. Мы рассматривали его выше в данной главе при оценке утверждений о конкретных публичных событиях. Подобным образом следует оставить без внимания случаи кажущегося опыта Бога, если мы располагаем сильным позитивным свидетельством о том, что Бога нет. Я подчеркиваю слово «сильное». Если бы мы не могли доверять своим чувствам, когда они показывают нам то, во что обычно с известной долей вероятности мы имели основания не верить, то мы навсегда оставались бы пленниками своих первоначальных верований. Если мое свидетельство говорит мне о том, что вы сегодня находитесь в Лондоне (к примеру, вы мне сказали вчера, что вы, вероятно, поедете в Лондон сегодня), а я затем отчетливо, как кажется, вижу вас в Оксфорде, я обязан верить своим чувствам, верить в то, что вы сегодня в Оксфорде, и потому обязан верить, что вы изменили свое намерение ехать в Лондон. Только если бы я видел, что вы садились в поезд и что поезд ушел, а затем услышал, как вы звоните мне из Вестминстера и Биг Бен бьет где-то рядом, тогда я был бы обязан сомневаться в своих чувствах, когда мне кажется, что я вижу вас в Оксфорде. Сходным образом обстоит дело с религиозным опытом: если у нас имеется сильное основание полагать, что Бога нет, то мы обязаны не принимать во внимание свой религиозный опыт как нечто галлюцинаторное. Но если другое свидетельство неоднозначно и говорит против существования Бога, хотя и не очень весомо, то тогда наш опыт (собственный или многих других людей) должен привести нас к выводу в пользу существования Бога.

В-третьих, может наличествовать свидетельство, что являющийся опыт не был вызван – непосредственно или опосредованно – предположительным объектом опыта. Если я вижу Джона одного в галерее в какое-то время, а затем указывается, что его брат-близнец был в галерее в это время, то очень вероятно, что лучи света, отражавшиеся от брата-близнеца, вызвали мой опыт, а Джон никак не причастен к появлению моего опыта. Поэтому, если бы мы могли показать, что в числе причин какого-то религиозного опыта не было Бога, это означало бы, что речь не идет о подлинном опыте Бога. Однако единственный способ показать это – показать, что Бога нет. Ведь если есть Бог, то он поддерживает все каузальные механизмы, которые производят все случаи нашего опыта. Возможно, какой-то религиозный опыт появляется, когда люди некоторое время соблюдают пост. Но это не указывает на то, что Бог непричастен к тому, что у некоторых из постящихся появился религиозный опыт. Ведь если Бог есть, то именно он делает так, что дисциплина поста вызывает такой опыт. Тот факт, что определенный процесс играет роль причины какого-то моего опыта, сам по себе не указывает ни на то, что опыт иллюзорен, ни на то, что это подлинный опыт. Лекарство, введенное мне в глаза, может побудить меня увидеть то, чего нет, или побудить открыть глаза на то, что есть. И если Бог есть, то благодаря ему действует дисциплина поста или что-то другое, что вызывает религиозный опыт.

Итак, резюмируя, скажем, что в случае с религиозным опытом, как и в случае со всяким прочим опытом, на скептике лежит бремя указать основание для того, чтобы не верить в то, что представляется реальностью. Единственный способ опровергнуть утверждения религиозного опыта – продемонстрировать сильное свидетельство того, что нет Бога. При отсутствии такого сильного свидетельства религиозный опыт становится еще одним значимым свидетельством того, что есть Бог. Кто-то мог бы сказать, что только религиозные люди обладают религиозным опытом. Это не всегда так. Однако верно, что практически во всех случаях люди, обладающие религиозным опытом, – это те, у кого было какое-то предварительное знакомство с религиозной традицией. Для некоторых опыт – это средство, благодаря которому религиозная традиция вновь становится для них живой. Однако сказанное выше едва ли является возражением: маловероятно, что у нас будет опыт чего-либо, если мы не знаем это нечто. Лишь тот, кто знает, что такое телефон, может представлять видимое им как телефон. Мы можем узнать, что такое телефон либо если кто-то покажет нам его, и тогда мы сможем узнать следующий телефон, когда увидим его; либо если кто-то даст нам описание телефона, и тогда мы сможем узнать его, когда увидим его. С религиозным опытом (в нашем смысле, когда субъекту представляется, что его опыт есть опыт Бога) дело обстоит так, что мы узнаем, каким может быть религиозный опыт, благодаря религиозной традиции, дающей нам понимание того, каков Бог. В главе 1 было дано формальное описание того, каков Бог, а традиция с рассказами тех, кто предположительно испытал встречу с Богом, наполняет деталями такое формальное описание. Так мы начинаем понимать, каким был бы опыт Бога, если бы он у нас появился. И все, что от нас требуется, – это понимание, достаточное для того, чтобы узнать опыт, когда он появится. Ведь, возможно, мы не можем дать полного описания такого опыта заранее или после опыта. (Вспомним знаменитый рассказ о том, как человек не мог определить опыт Бога как таковой, пока ему не рассказали что-то о Боге – история отрока Самуила в храме (1Цар.3).

Описания некоторых современных случаев религиозного опыта можно найти в исследованиях «Центра изучения религиозного опыта», который теперь называется «Исследовательский центр Алистера Харди» (”Alister Hardy Research Centre”). Некоторые случаи религиозного опыта – это случаи, когда мы имеем религиозный опыт через какой-то другой чувственный опыт. Как я осознаю чье-либо присутствие, услышав голос, или осознаю, что дверь открылась, чувствуя сквозняк, – точно так же некоторые люди осознают присутствие Бога, слыша голос, испытывая странное чувство или просто видя ночное небо. Однако иногда восприятия вообще не включают какой-либо чувственный элемент (какие-то образования в визуальном поле, шумы, запахи и т. п.). Человек просто осознает что-то. Незрячий может осознать наличие мебели, хотя у него нет чувства, посредством которого он может сделать это; мы осознаем, направлена ли рука за нашей спиной вверх или вниз, хотя у нас нет «чувства», которое говорит нам это – мы просто знаем. По аналогии с этим некоторые случаи религиозного опыта таковы, что субъекту представляется присутствие Бога, несмотря на то, что нет какого-либо ощущения, которым опосредуется этот опыт

При обычном восприятии, как правило, включающем ощущения (визуальные, слуховые и т. д.), мы не делаем заключения о видимом нами объекте на основании ощущений, которые сопровождают осознание присутствия объекта. Я узнаю свою дочь просто так, а не наблюдая какое-то цветовое образование в своем визуальном поле и рассуждая о том, что причиной его должна быть моя дочь. На деле я могу оказаться неспособным описать характерное цветовое образование в моем визуальном поле, когда я вижу ее. Сходным образом обстоит дело с опытом Бога. При этом опыте гораздо отчетливее осознается сам опыт, чем те ощущения, которыми он сопровождается.

Я считаю, что столь богатое и обильное свидетельство о появлении время от времени опыта Бога у миллионов и миллионов людей, должно приниматься – при отсутствии свидетельства против этого опыта (в том смысле, который был проанализирован) – как то, что решительным образом определяет общее, обсуждаемое здесь свидетельство как свидетельство в пользу существования Бога. При этом, однако, те, кто обладает религиозным опытом, согласны только в отношении того, что они в опыте осознают Бога. Некоторые люди утверждают, что их опыт дал им еще и дополнительное знание о природе Бога или что этот опыт указал им, что они должны делать.

Даже утверждение о том, что есть Бог, нуждается в определенной начальной вероятности (на основе свидетельства, которое анализировалось в предыдущих главах) для того, чтобы религиозный опыт воспринимался как нечто подлинное. Тем более нуждается в этом любое утверждение о том, каков Бог и о том, что он совершил. Тот, кто заявляет, что Бог велел ему совершить насилие, пребывает в заблуждении, потому что мы знаем из других источников, что насилие недопустимо, и поэтому Бог не мог повелеть ему совершить это насилие.

Вывод, сделанный в данной книге, состоит в том, что существование, упорядоченность, тонкое и сложное устройство мира; существование обладающих сознанием людей, у которых есть ниспосланные провидением возможности формировать себя, друг друга и мир; определенные исторические свидетельства о чудесах, происшедших в связи с человеческими потребностями и молитвами, особенно о чудесах, сопровождавших основание христианства; наконец, свидетельства об опыте присутствия Бога у миллионов людей, – все это в совокупности делает гораздо более вероятным то, что есть Бог, чем то, что его нет.