Глава XXV. Женские монастыри: 1) Аносин; 2) Бородинский; 3) Зосимова пустынь; 4) Влахернский монастырь; 5)Крестовоздвиженская Лукинская община

Основательница и первоначальница Аносино-Борисо-Глебского монастыря игумения Евгения, в миру Евдокия Николаевна, урожденная Тютчева, родная тетка известного русского стихотворца Ф.И. Тютчева, родилась в 1774 году; в 1796 вышла замуж за князя Мещерского Бориса Ивановича и через три месяца после брака овдовела. Княгиня, оставшаяся по смерти мужа непраздной, родила дочь, которую она назвала Анастасией. В имении своем, в сельце Аносине, купленном ею в Звенигородском уезде, княгиня заложила каменный храм во имя Живоначальной Троицы с двумя приделами: во имя Тихвинской Божией Матери (в память избавления княгини от потопления на Ладожском озере во время плавания в Тихвин в 1798 году) и во имя благоверных князей Бориса и Глеба.

В 1821 году княгиня Мещерская устроила при церкви богадельню, которая и послужила основанием общине в 1823 году, 1 сентября переименованной в общежительный Аносино-Борисо-Глебский монастырь, а княгиня пострижена в Москве в Вознесенском монастыре Московским архиепископом Филаретом на 14 сентября, поставлена игуменией и наречена Евгенией.

Оставивши мир и изменивши прежнее имя, бывшая княгиня оставила и все мирские прихоти и, проникнутая духом смирения, на самом деле старалась быть служительницей Христа Спасителя, и делом и словом поучая добродетели малое свое стадо. Все предметы роскоши были изгнаны из деревянной необширной келии старицы Евгении; ложе ее было жесткое, пища простая, скудная, а сравнительно с прежними брашнами ее княжеской трапезы, даже и весьма грубая; одежда из толстого мухояра. От природы одаренная живым умом, пылким воображением, она была так красноречива, что, несмотря на весьма ощутительное косноязычие, не дозволявшее ей произносить некоторые звуки, беседа ее была, говорят, так сладостна, что, слушая ее, забывали ее косноязычие и внимали только увлекательности самой речи. Смирение старицы не ограничивалось ее отношениями к монашествующим: она и в общении с мирянами была той же убогой и смиренной инокиней, каковой была в монастыре. Рассказывают, что однажды, возвращаясь от Троицы Сергия, она по пути заехала в село, где жила одна ее родственница, молодая вдова (А. Д. Б.); это было в летнее время, и уже совершенно наступила ночь, когда старица приехала в село своей племянницы. Узнавши, что все уже легли спать, игумения не дозволила никого будить, но спросила сена, расположилась на открытой галерее, соединяющей дом с поварней, и так провела остаток ночи. Поутру, когда хозяйка проснулась, ей говорят, что приехала ночью гостья, игумения Аносинская. Та, обрадованная, поспешила к ней и стала упрекать ее, что она не велела разбудить, но старица кротко отвечала: «Кстати ли было бы тревожить и хозяйку и весь дом; я и так прекрасно провела ночь – погода теплая».

Нельзя умолчать еще об одной редкой черте добродетели княгини Мещерской (это относится еще к мирской ее жизни). Узнавши, что после ее мужа остались сироты, его дети, сын и дочь, не имевшие права на его имя, княгиня в память князя приняла их и воспитала и была им истинной матерью.

Пока здоровье дозволяло этой почтенной старице, она строго исполняла монашеское правило и неопустительно посещала храм Божий во время богослужений, и не только словом назидала подвизавшихся в ее обители сестер, но и примером своим на самом деле подтверждала свои душеспасительные назидания. Но слабое тело стало ощущать упадок сил, истощившихся от воздержания, долгих стояний и других подвигов: игумения занемогла и почти безболезненно переселилась от селений временных в вечные в 1837 году, поживши с небольшим 63 года. Сестры обители, дочь покойницы, Озерова с мужем и детьми, близкие родственники и знакомые, окружавшие смиренный гроб преставльшейся, неутешно плакали, прощаясь с ней, и провожали бренные останки до места, задолго до кончины избранного близ соборного храма, с правой стороны от входа.

Так первые 25 лет своего существования новосозданная обитель росла и крепла под материнским покровом своей основательницы и наставницы и усвоила благой пример делания духовного, черпая у самого источника чистую теплую веру в Господа и кротость смирения нелицемерного.

Преемницей основательницы была мать Анастасия, постриженница обители, а до вступления в монашество – одна из служительниц игумении, по имени Александра. Сопребывание с игуменией Евгенией, при которой она была довольно долго казначеей, образовало ее, и так как она благоговела перед памятью покойной настоятельницы, то она старалась о том, чтобы поддержать заведенный ею порядок, и ее игуменство было продолжением предыдущего.

При ней-то в 1844 году поступила в число послушниц обители родная внучка игумении Евгении, дочь Тайного Советника и сенатора Семена Николаевича Озерова. Она была старшая в семье и после смерти своих родителей, приведши в порядок дела по имению и сделавши раздел с братом и сестрами, имея около 30 лет от рождения, решилась оставить мир. Облекшись в одежду послушницы, она и на самом деле старалась быть послушницей вполне и проходила со смирением и любовью все послушания: носила воду и дрова на поварню, стирала белье, готовила пищу для трапезы сестер, мыла полы, ездила за сбором и сама закладывала лошадь, чему я сам однажды был случайный свидетель. Сперва я не обратил на это внимания; но когда мне сказали, что эта послушница – внучка княгини Мещерской, дочь сенатора Озерова, я с умилением посмотрел из окна, поучился примером и прославил Бога, что и в наше скудное время есть еще таковые рабы Божии. При пострижении она была названа Елисаветой; впоследствии, когда в 1854 году на место Анастасии (переведенной в Серпухов во Владычный монастырь) она была посвящена в игумении, то переименована Евгенией, как она того желала, в память своей бабки, первоначальницы игумении Евгении.

С ее поступлением обитель, скудная и убогая, стала терпеть менее нужды, благодаря ее собственным средствам, принесенным из мира, а впоследствии, когда ее личные достоинства приобрели ей расположение боголюбивого и щедрого ревнителя благолепия храмов Божиих, Павла Григорьевича Цурикова, и он, уважая игумению, возлюбил и обитель ее, Аносинская пустынь украсилась и процвела. Кроме того, мать Евгения, искусная в живописи, в рисовании и в различных женских рукоделиях, сумела в сестрах найти себе помощниц и образовала их как искусная художница. Монастырь украсился теми пространными мастерскими, которые, занимая молодых инокинь, принесли существенную двоякую пользу, приучая к приятному труду, не давали места праздности и увеличили вещественные средства. Так протекло с лишком 20 лет. Игумения Евгения зиждила свою обитель внутренно и внешне для своей душевной пользы и для блага пасомых. Когда одна из обителей Московских – Страстная, оставалась без игумении (так как бывшая мать Валерия была назначена к переводу в Крым), то владыка и заблагорассудил перевести игумению Евгению на ее место. При том же здоровье ее требовало частой помощи врачей, и она волей-неволей должна была оставить мирную пустынь и перейти снова в среду молвы городской. Этот переход совершился в конце марта 1875 года.

В осиротевшую обитель Аносинскую я ездил сам по ее отъезде, и при мне происходило избрание новой начальницы: все единогласно избрали монахиню Рафаилу (по фамилии Ровинскую), полагавшую начало в Аносинской обители, впоследствии перешедшую в Московскую Новодевйчью. В мае последовало утверждение, и Рафаила, возведенная в сан игумении на Саввинском подворье преосвященным Леонидом, отправилась в Аносимский монастырь. Мое здоровье воспрепятствовало мне ехать туда вторично, и помощник мой по благочинию, архимандрит Ново-Голутвинский Сергий, пощадив мою немощность, ездил вместо меня и совершил обряд водворения новой настоятельницы Рафаилы.

Скажу в заключение, что ежели весьма желательно, чтобы подражая своей предместнице она приобрела ее доброту и смирение – добродетели монашеские, не меньше желательно и то, чтобы как начальница она разумела вместе с тем и мудрую меру твердости, необходимую для успешного правления. Как полезно благодушие в сочетании с благоразумной взыскательностью, точно также неуместна и вредна чрезмерная строгость, а доброта безграничная, мешающая при случае употребить благотворную твердость для ослушных и непокорных, еще несравненно пагубнее, ибо влечет за собой нестроение, своеволие, распущенность и нравственный упадок обители.

Эта обитель в настоящее время начала процветать благодаря деятельному участию и щедротам Цурикова; но долгое время, быть может, целых три десятилетия, она была весьма скудна средствами, и все сестры, взирая на терпение и смирение своих настоятельниц, безропотно переносили лишения, ожидая помощи от Господа. И Господь внял гласу молящихся и простер к ним руку помощи.

Церквей всех три: 1) соборная, каменная, трехпрестольная, с двумя теплыми приделами, в недавнее время обновленная и распространенная Цурико-вым, весьма обширна и благолепна; 2) зимняя, весьма небольшая, деревянная, в связи с больничными келиями и богадельней и 3) над святыми вратами – каменная, приходская. Трапеза с поварней и хлебной и ограда около монастыря с небольшими башнями и святыми вратами – все каменное, а остальные здания деревянные. Служба церковная исправляется соответственно уставу, пение нотное весьма согласное. Трапеза очень достаточная, одежда не роскошная, но чистая и нескудная. При обители есть больница и богадельня для монахинь. Сестры занимаются рукоделиями в особых мастерских: живописью, рисованием, вышиванием золотом по карте шелками. Хозяйство в небольших размерах ведется расчетливо с пользой для обители. Близ ограды – деревянная гостиница, весьма чистая и достаточная для приезжих богомольцев.

В 1871 году на пятой неделе Великого поста, в субботу вечером, я приехал на Бородинский полустанок, и так как я не предупредил о своем приезде, лошадей не было выслано, а потому я воспользовался лошадьми, которые привозили кирпич, и на одной из таковых подвод я и отправился. Вез меня крестьянин, старичек. Я полюбопытствовал узнать откуда он, и, узнавши, что он из Семеновского, ближайшей деревни от батарей, находившихся на поле сражения, я стал его расспрашивать, помнит ли он что-нибудь о неприятеле. Он мне отвечал, что он был уже порядочный мальчик, что помнит кое-что и сам, но более знает понаслышке от отца. Рассказ его был довольно сбивчив. Подъехавши к их деревне я спросил его, какова у них почва, на что он сказал, что она очень плоха, иловата и тоща, и земля родит худо. «А вот, батюшка, прибавил он, как после француза-то мы в первой посеяли и думали, что ничего не уродится, ан нет: такой был хлеб, что сам сот пришелся, который до рук дошел, а то который и полег». – «Ну, а на другой год, – спросил я, – урожай был такой же?» – «Нет, родимой, куда! И в половину того уж не было, а там и того меньше, а теперь уж и вовсе плохо». Тут мы подъехали к монастырской гостинице. Это было во время всенощной на воскресенье. Я переоделся и пошел в церковь, и стал в алтаре. Через несколько времени игумения Сергия вошла в алтарь; это было первое наше с ней свидание, и предложила мне, не пожелаю ли я на следующий день служить, на что я, конечно, и согласился.

Во время всенощной в пении особенного ничего не было, а обедню пели по нотам чрезвычайно согласно и хорошо. Служащими в то время бывали еще Лужецкие иеромонахи, и на этот раз был иеромонах средних лет. Это мне очень бросилось в глаза и, узнавши, что они чередуются понедельно, я нашел это весьма неудобным, что и заметил игумении, тогда она мне сказала, что это введено было не ею и продолжается более сорока лет. На что я ей возразил, что это нисколько и никого не оправдывает, и впоследствии это было отменено, почему и определен был белый священник, живущий с семейством своим за оградой. Наутро, после поздней литургии, я служил панихиду по основательнице обители, матери Марии Тучковой и по сыну ее. Они оба погребены в Спасской церкви за правым клиросом, в склепе, куда был прежде ход, ныне заделанный. После того я прошел к игумении Сергии, урожденной княжне Урусовой, бывшей в замужестве за князем Волконским. Потом овдовевши, она схоронила мужа в монастыре, после выстроила дом и жила в нем довольно долго, не будучи еще постриженной, а по смерти игумении Марии была пострижена и сделана игуменией Бородинского монастыря и, не переходя в настоятельские келии, осталась жить в своем доме. Она пригласила меня к обеду, но я выразил ей желание сходить в трапезу, а к ней возвратиться обедать. В трапезе пища была хороша, соответственно постному времени, но само помещение было недостаточно для всех сестер.

Потом я возвратился к игумении, к ее обеду. Обедало нас трое: она, я и мать Зиновия (до пострижения девица баронесса Котц). После того я распростился и пошел осматривать монастырь.

Спасская церковь, построенная на том самом месте, где был убит Тучков, в центре платформы бывшей батареи, небольшая квадратная, невысокая, издали представляется огромным надгробным памятником. По обеим сторонам входа, пред церковью, два чугунных треножника с горящими пламенниками. Внутренность не представляет особых украшений, иконостас бронзовый вызолоченный, иконы итальянской живописи. Надгробные плиты мраморные; перед ними на аналоях предгробные иконы и части святых мощей; перед оными неугасимые лампады. Эта церковь так тесна, что третья часть монашествующих в ней не умещается. От батарей, в расстоянии 5 саженей к северу, каменный одноэтажный корпус, который упирается в северо-восточную башню, где церковь во имя Филарета Милостивого. От этой церкви далее на восток опять тянется такой же одноэтажный корпус, в коем прежде были келии игумении Марии, где она скончалась в 1852 году, а теперь библиотека. Далее поварня, с полуденной и западной стороны все деревянные корпуса, в которых келии; кроме того, настоятельский корпус, деревянный и маленький домик, прежняя сторожка, в которой Тучкова жила до своего пострижения. В самом центре монастыря на холме стоит великолепнейший собор во имя иконы Владимирской Божией Матери; он был заложен и на несколько аршин от земли выведен еще при покойной игумении Марии, а окончен при игумении Сергии и освящен преосвященным Леонидом. Он был холодный, но впоследствии сделан теплым. Собор замечательно благолепен как по внешности своей, так и по внутреннему устроению.

С северной стороны при игумении Сергии была заложена церковь во имя Иоанна Предтечи, которая впоследствии (при игумении Алексии) сделана двухэтажная, отделана и в верхней части, где церковь устроена и новая трапеза, а в нижней части помещаются: поварня, хлебня, просфорня и прочее. Вообще это здание вышло весьма удачно. Вокруг всего монастыря небольшая каменная ограда. Августа 26, в день Бородинской битвы⁵⁴, бывает ежегодно крестный ход в монастырь из села Бородина, находящегося от оного в расстоянии четырех верст. Крестный ход в монастыре встречает Лужецкий архимандрит и сельские священники, а по совершении литургии и благодарственного молебствия отправляются крестным ходом на само Бородинское поле, где памятник и могила князя Багратиона, и там совершается панихида по всем убиенным; после того крестный ход возвращается в Бородино, а архимандрит с монастырской святыней в обитель.

В 1872 году по смерти игумении Паисии, настоятельницу Московского Вознесенского монастыря, что в Кремле, на ее место переведена игумения Спасо-Бородинского монастыря, Сергия, а туда поступила игуменией бывшая благочинная Серпуховского Владычнего монастыря мать Алексия.

Спасо-Бородинскому монастырю положила основание Маргарита Михайловна Тучкова (урожденная Нарышкина), вдова храброго генерала Александра Алексеевича, убитого августа 26 1812 года, в день знаменитого сражения под Бородиным.

Бородино было неизвестным маленьким селом, находившимся в 12 верстах от Можайска. Равнина, на которой происходило сражение, действительно представляла удобства, какие трудно найти в другой местности: самая площадь, усеянная холмами и имеющая в окружности, должно полагать, верст до 20, а может быть, и более, совершенно безлесная, но опушена кругом лесами.

На этом-то поле и решилась судьба Наполеона в России. Во время битвы он находился на колокольне в Колоцком монастыре (на Смоленской дороге, на окраине поля в 12 верстах от батареи Тучкова, где ныне монастырь), и оттуда смотрел и делал распоряжения. Всех батарей было пять и они составляют как бы пятиугольник, одна от другой на расстоянии двух или трех верст, Тучковская и Рылеевская в особенности замечательны. На этой последней воздвигнут памятник в честь убиенных.

В память мужа Тучкова пожелала выстроить храм. Государь Император Александр I пожаловал ей 10 000 рублей и, прибавив своих, она выстроила небольшой храм, который и был освящен в 1820 году. Лет 6 спустя, она лишилась и единственного сына своего, мальчика, подававшего большие надежды, бывшего уже в Пажеском корпусе и скончавшегося на 15 году от рождения. Она схоронила его в устроенной церкви и сама поселилась при оной в небольшой сторожке. Она стала давать у себя приют при церкви убогим и бедным и мало-помалу образовалось небольшое общество, послужившее основанием общине, утвержденной в 1833 году и переименованной в 1837 году в общежительную обитель. В 1838 году Тучкова пострижена в монашество, наименована Марией и возведена в сан игумении. Ныне в Спасо-Бородинском монастыре сестер около 200; в средствах к содержанию не терпят недостатка.

Этот монастырь от Голицынской станции Смоленской железной дороги верстах в 25. Чем ближе подъезжаешь к монастырю, тем болотистее становится почва. Не доезжая до монастыря верст 10, на Боровской дороге стоит каменная часовня, принадлежащая монастырю Пафнутия Боровского Калужской епархии. Наружный вид часовни обещает многое, но, к сожалению, внутри нет ничего того, чтобы желалось видеть: 1) выбор места неудачен – болото; 2) внутри неопрятность и беспорядок, какие редко можно найти; 3) называется святым колодцем и вместо сруба каменная обкладка вроде купели; видно, что строющая рука ничего не щадила, а почерпнуть воды нечем; словом сказать, плачевное состояние часовни и вся обстановка явно свидетельствуют о беспечности монастырского начальства. Это подает мне повод сказать, что монастыри сами иногда бывают виновниками охлаждения усердствующих к обителям, отталкивая их своей невнимательностью к самим целям благотворителей, через что и обители терпят ущербы в вещественных пособиях, и таковое нерадение мало-помалу влечет за собой, незаметным образом, оскудение средств, что, наконец, приводит монастырь в упадок. Но еще хуже то, что вкладчики, а может быть, и посторонние лица, видя такое нерадение, теряют доверие и к самому монашеству.

Глядя на состояние часовни, очевидно, что она не может приносить монастырю существенной пользы, тем более что от него так далеко, а он как монастырь штатный, по своему малолюдству, не всегда имеет и людей благонадежных для такового послушания. Мне пришло тогда, на мысль: отчего бы Пафнутьеву монастырю не войти в соглашение с Зосимовой пустынью и не уступить ей этой часовни, которая, по соседству и близости, несравненно могла бы лучше быть надзираема и без сомнения оказалась бы тогда более полезной, чем в настоящее время?

Самая пустынь стоит на плоском и довольно топком месте, так что даже в самое сухое лето нет возможности обойти около монастыря, не попавши в топь, и хотя есть везде канавы, выкопанные для осушения, но от них немного пользы. Даже в самом монастыре ростет осока, и для перехода от здания к зданию оказались необходимыми деревянные помосты. Кругом, со всех сторон, растет лес и почва для возделывания непригодна, а потому благодетели монастыря, Лепешкины, приобрели для него землю под Москвой, близ Симонова монастыря; она-то и снабжает пустынь огородными произведениями.

Ограда невысокая, каменная, с башнями и со Святыми вратами, над которыми и церковь во имя иконы Одигитрии. Соборный храм посередине монастыря, каменный, пятиглавый, трехпрестольный, весьма благолепный как снаружи, так и внутри, и вполне свидетельствующий о щедрости и усердии храмоздателей и благотворителей Лепешкиных. Главный престол во имя Живоначальной Троицы в середине. Все три алтаря в ряд, и в промежутке между главным и правым устроена усыпальница над могилой основателя пустыни, старца Зосимы, дабы все усердствующие невозбранно могли туда входить. Настоятельские келии и все прочие здания деревянные. Хозяйство прекрасное, и скотный двор и конный в порядке и, кроме того, ведется песцовый завод, начало которому положили несколько песцов, вывезенных из Сибири с благословения блаженного старца Зосимы. Содержание этих животных, каковых теперь несколько сот, не требует больших издержек: они питаются мелким сеном, а изредка и овсом, что для них служит лакомством, но не в значительном количестве, так что в год на всех зверьков выходит куля два, а между тем пух, собираемый дважды в год и употребляемый на вязание перчаток, косынок, шарфов и прочее, доставляет для монастыря доходную статью, принося ему ежегодно рублей 600 и более. Эти песцы принадлежат к породе зайцев, но только величиной гораздо менее.

Основатель обители был старец Зосима, смоленский дворянин, сын знатного и богатого воеводы по фамилии Верховский, он родился в 1767 году. Заимствую о нем подробности из беседы митрополита Филарета, говоренной по освящении храмов Троицкой Одигитриевской пустыни в 1855 году. Мы там читаем: «Во второй половине прошедшего столетия в Брянских лесах пустынножительствовал благочестивой памяти иеромонах Адриан (впоследствии иеросхимонах Алексий) с несколькими учениками. К ним пришел познавший суету мирской жизни благородный воин, пленился их жизнью и возжелал прилепиться к ним. Беспокойства от неблагонамеренных людей и нападения разбойников были причиной того, что они перешли в северо-западный край отечества, в монастырь Коневский, в котором Адриан и настоятелем поставлен был. Здесь бывший воин Захарий вступил в монашеский чин под именем Зосима и провел десять лет, частью в общежитии, частью в пустынном уединении. Когда же Адриан по любви к безмолвию оставил настоятельство и монастырь Коневский, тогда по благословению его и Зосима с другом своим, с благочестивым иноком Василиском, которого почитал своим старцем, удалился на безмолвие в Сибирские леса и провел там двадцать лет и более.

Василиск безмолствовал в пустыне безысходно, Зосима должен был иногда входить в селения для приобретения необходимых потребностей жизни и, следственно, вступить в общение с людьми. Ему встретились души труждающие и обремененные в мире, ищущие душевного покоя и нуждающиеся в руководстве к нему. По усиленным просьбам, с благословения Василиска, Зосима принял их в свое руководство, и таким образом началось в дальней Сибири общежитие, которое ныне здесь видим».

Чтобы дать понятие о духовном настроении отца Зосимы, приведем следующий отрывок (заимствованный из жития старца Василиска), в котором во всей полноте их вылились его чувства сердечные, и можно по этому судить о благодатном состоянии его духа.

«Как можно, – пишет отец Зосима, – в точности описать все те внутренние духовные чувствования, которые до такой степени усладительны, что никакое благополучное царствование не порадует так, как пустынное житие! Ибо когда не видим, не слышим и не видимся с миром заблудшим, то и спокойствие находим, и ум естественно устремляется весь к единому Богу. Нет в пустынном пребывании ничего такого, что бы препятствовало и отвлекло от богослужения или мешало бы заниматься чтением Священного Писания и питаться углублением в богомыслие, напротив, всякий случай и всякий предмет побуждают здесь простираться к Богу.

Кругом дремучий лес, за которым весь мир скрылся, только к небу чистейший и незаграждаемый путь, привлекающий взоры и внушающий желание сподобиться переселиться в тамошнее блаженство. Но если взоры наши обратятся и на землю, рассматривая всю тварь, всю природу, то не менее восхищается сердце сладкой любовью к Творцу всяческих, удивлением Его премудрости, благодарением Его благости: даже приятное пение птиц возбуждает к славословию и песнопению молитвенному.

Вся тварь содействует, чтобы бессмертный дух наш соединялся с Творцом своим. А от соединения души с Богом какая бывает радость, страх, любовь, сладость, утешение, просвещение, трепет, умиление, слезы; совершенно позабываем себя и все временное: того и описать невозможно, ибо сказано: «Пустынным непрестанное Божественное желание бывает, мира сущим кроме».

Но каким же образом отец Зосима, этот ревностный любитель пустынного жития, делается устроителем, как бы начальником, общины и при том еще женской. Не странно ли? Это совершилось весьма незаметно следующим образом. В 1824 году к старцу Зосиме, временно находившемуся в городе Кузнецке (Томской губернии), пришла одна вдова, весьма благочестивая и просила его, чтобы он принял ее в свое руководство. Сперва он на это не согласился, но, побуждаемый неотступной ее просьбой, посоветовал ей поселиться в ближайшей деревне к его пустыне, то есть в 30 верстах; вскоре присоединились к ней еще две подвижницы, мать с дочерью, потом еще несколько, так что в непродолжительное время эта сама собой образовавшаяся община считала уже до 40 сестер. Старцы Василиск и Зосима, по согласию с ними, решили, что нужно приискать упраздненный монастырь. Таковой оказался в городе Туринске (Тобольской губернии). Это был монастырь мужской, основанный в XVII веке и после упраздненный.

Отец Зосима для испрошения благословения Святейшего Синода на восстановление обители должен был дважды ездить в Петербург, и дело удалось: при содействии князя Александра Николаевича Голицына и обер-прокурора Святейшего Синода князя Мещерского монастырь возобновить дозволено.

Во время вторичного своего путешествия в Санкт-Петербург, на возвратном пути отец Зосима заехал к себе на родину в Смоленскую губернию, где было место жительства его семьи. Брата своего, Илью, он не застал уже в живых, но познакомился с его двумя молодыми дочерьми, своими племянницами. Они были сироты, и Господь расположил их чистые сердца избегнуть превратностей мира, искать тихого пристанища в житии отшельническом: они пожелали сопутствовать старцу и вступить в обитель, им учрежденную. Он очень обрадовался их доброму разуму и взял их с собой.

Господь готовил ему новую ниву для делания духовного и совершенно не там, где он предполагал.

По возвращении в Туринск у него возникли неприятности: любоначалие одной из первых сестер общины, вмешательство посторонних лиц и предубеждения против старца местного епископа воздвигли на него бурю гонений, и он испытал великие скорби. Вследствие всех сих обстоятельств старец решился удалиться от общины, уступая место виновнице всех зол. Но многие из сестер не хотели его оставить и объявили ему, что, куда бы он ни пошел, они будут следовать за ним. Тогда он положил совершенно удалиться из Сибири, возвратиться в Россию и, ежели возможно, постараться в окрестностях Москвы найти место, где бы удобно было ему поселиться со всеми сопровождающими его сестрами.

Они прибыли в Москву весной 1826 года за несколько месяцев до коронования покойного Государя Николая Павловича. Господь помог старцу Зосиме: нашлась боголюбивая вдовица Бахметева, которая во имя Божие приняла и старца и всех сестер и поселила их в одном пустом доме, находившемся рядом с тем, в котором сама жила. Она не ограничилась этим: временно переселила старца и сестер в свою подмосковную, верстах в 60 от столицы, а потом совсем уступила им эту землю. И несмотря на низменность места, старец основался там. К земле, пожертвованной Бахметевой, прикупила земли царевна Грузинская и выстроила домовую церковь, которую потом отдала общине. Но этого радостного события блаженный старец не дождался: он еще прежде опочил о Господе в октябре 1833 года. Незадолго до смерти отца Зосимы посетили его два старца из Орловской епархии, и он келейно принял от них образ великой схимы.

Первоначальными благодетелями обители были: госпожа Бахметева, дом царевичей Грузинских, но в особенности щедро благотворило благочестивое семейство Лепешкиных, и поныне не оставляющее пустынь своими благостынями.

При всей ограниченности своих средств эта пустынь и внутренне и внешне ныне процветает и восходит от силы в силу. Верую, что праведный старец Зосима предстательствует пред Господом и молит о благостоянии созданной им обители.

Эта обитель одна из новейших по времени своего учреждения и одна из богатейших женских обителей святыней и древностями. Она находится в селе Новоспасском, Деденево тож, в 12 верстах от уездного города Дмитрова и в 50 от Москвы. Основана в селе Новоспасском, древней отчине рода Головиных. Первоначально храм во имя Нерукотворенного Образа Христа Спасителя был деревянный, строенный Головиным, стольником Василием Петровичем в 1713 году. В 1798 году сын его, Василий Васильевич, заложил церковь каменную, крестообразную, а довершил оную Павел Васильевич в 1811 году. Вдова сего последнего, Анна Гавриловна Головина, урожденная княжна Гагарина, пожелала учредить женскую общину по примеру Спасо-Бородинской, и для обеспечения она и сын ее, Гавриил Павлович, пожертвовали 108 десятин земли, мельницу на Икше близ села, дававшую до 500 рублей серебром, и каменный дом в Москве, приносивший около 1 500 рублей доходу. В 1852 году, по представлению Святейшего Синода, Высочайше утверждена община, а в 1858 году покойный владыка посетил эту общину и освятил главный престольный храм сентября 21.

Издавна боярский род Головиных отличался своим особым благочестием, когда почти все бояре были благочестивыми хранителями устава церковного и усердными ревнителями благолепия храмов и обителей иноческих. Прадед Гавриила Павловича Василий Васильевич, при Бироне много пострадавший и претерпевший жестокие пытки, имел особую золоченую карету, в которой перевозили из Новоспасского в Москву чудотворную икону Влахернской Божией Матери, с фонарем, внутри утвержденным, и в сопровождении крестового священника.

В числе родовой святыни Головиных находится икона Нерукотворенного Образа Христа Спасителя, которой благословил их предка сын великого князя Дмитрия Донского Василий Дмитриевич, а в числе древностей – серебряная солоница большого размера и серебряное блюдо – дары новогородцев, которые они поднесли с хлебом-солью одному из Головиных.

Можно много бы сказать о Головиных и в особенности об их усердии к церкви, святителям и инокам, но это меня слишком отдалило бы от рассказа об обители Спасо-Влахернской. Старица Головина, Анна Гавриловна, приняла пострижение, а перед кончиной своей и схиму. Она скончалась в 1856 году. Еще будучи в миру, она у себя вычитывала монашеское правило и была весьма добродетельная и добрая старица. Лично я ее не знал, но много слыхал о ней, и всегда все отзывались об ней с великой похвалой.

Первой начальницей Спасо-Влахернской общины, по желанию Гавриила Павловича, была назначена покойным владыкой полагавшая начало в Дивеевой пустыни, из дворян Татариновых, девица Елисавета Андреевна, ныне игумения Серафима. Господь не привел основателя общины, Гавриила Павловича, видеть общину, возведенную на степень обители: он скончался в 1859 году во время всенощного бдения под праздник Казанской, июля 7.

Главный храм, первоначально крестообразный, одноглавый, впоследствии времени от пристроек утратил первобытный вид и получил квадратное очертание, и вместо одной главы ныне имеет пять, из коих две сквозные заменяют колокольню. Самый большой из колоколов имеет более 500 пудов, другие соответственно. В храме всех престолов десять. Икон древних весьма много, частей святых мощей более 300, церковная ризница и утварь весьма ценны и благолепны.

Под всем храмом усыпальница рода Головиных и тела нескольких поколений смерть соединила там под одним кровом.

Нынешняя настоятельница перестроила пожертвованную ей деревянную церковь, находившуюся прежде при фарфоровом заводе Поповых. Трапеза деревянная довольно просторная, весьма проста и хороша. Келии преимущественно деревянные. Ограда около монастыря с небольшими башенками и святыми вратами устроена старанием настоятельницы. Церковное служение соответственно уставу исполняется исправно, пение частью столбовое, благозвучно и согласно. Пища и одежда сестер и в качестве и в количестве весьма достаточны, несмотря на средства обители, довольно ограниченные.

Относительно духовного устроения нельзя не поблагодарить начальницу: она бдительно старается соблюсти своих духовных чад от зла, праздности и пустословия, и для сего во время работ младших сестер всегда присутствует какая-нибудь старица, читает отеческие и душеполезные книги. Видно, что духовное семя великого подвижника нашего времени, блаженного старца Серафима, посеянное им в обители Дивеевской, оттуда проникло и в отдаленный от оной сей новый рассадник монашеского трезвения.

Господь, свыше на всех призираяй и полезное всем даруяй, не презрел и сию новую обитель дев, уневестивших себя Ему, и видимо благопоспешествует право правящим слово Его истины; обитель не оскудевает, но день от дня возрастает и приемлет от неведанных рук тайных благотворителей вещественные приношения, подаемые за стремление к приобретению благ духовных.

Велико было усердие основателя обители, Головина, и жаль, что смерть похитила его прежде, чем он успел исполнить всегдашнее желание свое, склонить младшую сестру свою, живущую при самых вратах обители, оставить мирское ее жилище и перейти с распутий широких путей на путь тесный и в живе еще соделаться жительницей в стенах той ограды, где ожидает ее место, вкупе с благочестивыми ее предками, воистину достойными всякой похвалы. Сего только еще не довершила она, и таковой жертвой не увенчала всех жертв минувших поколений. Так в древности оканчивали свою жизнь благочестивые боярыни, так царевны из своих высоких теремов спускались в обитель, где покоились их преподобные и благоверные праматери, и презревшие всю суету мирскую, и облекшись во одежды невест Христовых, ожидали радостного гласа: «Се Жених грядет, исходите в сретение Его!»

После освящения церкви при Угрешском училище в 1873 году преосвященный Леонид, проведши еще несколько дней у нас в монастыре, пожелал съездить вместе со мной во вновь устроенную пустынь в 12 верстах от Угреши, в бывшее село Лукино, принадлежащее Александре Петровне Головиной. Начало общине положено было в другом месте, именно в селе Пахре, Старый Ям тож, на большой Каширской дороге, в верстах в 30 от Москвы. В селе каменная церковь, очень просторная и нескудная средствами, во имя Флора и Лавра. При этой церкви был священник Федор Тимофеевич, весьма благочестивый и страннолюбивый, и у него в приходе жил крестьянин Иван Степанович, которого одни считали юродивым, а другие – прозорливцем. Он был известен покойному владыке, который к нему благоволил, и он имел немало знакомства в Москве, между прочими, был вхож в одно благочестивое купеческое семейство Саватюгиных. В этом семействе умер один из его членов, помнится мне, в 1854 году. Вскоре после кончины Иван Степанович пришел к ним в дом к Прасковье Родионовне, вдове умершего, и стал просить у нее 30 рублей серебром. Она спросила его: «На что тебе?» Тогда он сказал ей: «На чтение Псалтири по покойнику». После того пришло ему в мысль сделать неусыпаемое чтение Псалтири, сперва в доме священника, к которому собирались несколько стариц.

Много благодетельствовали зарождавшейся сей общине и поддерживали ее своими щедротами Николай Гаврилович Рюмин и сестра его, жена сенатора Мороза, Любовь Гавриловна. Потом в 1855 году, после кончины покойного Государя Николая Павловича, уже с благословения владыки, завели неусыпаемое чтение Псалтири, и составилась небольшая община, в которую поступила и Параскева Родионовна Саватюгина как посвятившая себя на служение Богу и ближнему и не щадившая своего достояния. Она стала благодетельствовать этой зарождавшейся общине, с сего времени еще более увеличившейся, так что потребовалось новое помещение, и тогда она выстроила весьма поместительный дом, в котором к 1870 году понабралось уже до 70 сестер. Дом был двухэтажный: наверху по обеим сторонам длинного коридора были небольшие келии, а внизу находилась трапеза, в которую в известные часы собирались все на общую молитву и, кроме того, было неусыпаемое чтение Псалтири за упокой и за здравие благотворителей. В трапезе находилась икона Иерусалимской Божией Матери большого размера, присланная с благословения владыки преосвященным Алексием, тогдашним викарием Московским, нынешним архиепископом Тверским.

Эта община на Пехре существовала с небольшим четырнадцать лет и вот по какому случаю была перенесена в село Лукино Московской губернии Подольского уезда в 32 верстах от Москвы. Оно принадлежало Николаю Ивановичу Головину, двоюродному брату известного основателя Спасо-Влахернского монастыря, Гавриила Павловича, и деверю Головиной Варвары Михайловны, впоследствии во иночестве Веры, игумении Хотьковского и Новодевичьего монастырей. Это село Лукино по смерти Н.И. Головина перешло к его вдове Александре Петровне; она это имение отдала в пользу Екатерининской пустыни, находящейся в расстоянии 10 верст, предоставив себе пожизненное право пользоваться господским домом, и с условием, чтобы в церкви, находящейся в ее селе, братия означенной пустыни отправляли ежедневное служение, и чтобы землей в количестве 300 десятин распоряжалась Екатерининская пустынь. Вследствие недоразумений Головина передумала и пожелала отдать свое имение не мужскому монастырю, а женскому, и в своем колебании обратилась к покойному владыке и выразила ему свое желание пожертвовать село Лукино в пользу общины, заведенной Саватюгиной. Владыка, узнав в чем дело, вошел в мысли Головиной и содействовал к приведению в исполнение ее желания; но ни ему, ни ей не суждено было видеть общину, находившуюся в Старом Яме переведенной в село Лукино, ибо и владыка и Головина оба скончались в 1867 году, а община была переведена уже в 1870 году. Вследствие Высочайшего соизволения Лукино от Екатерининской пустыни отчислено и передано общине, которая признана и Саватюгина утверждена начальницей оной. В мае 1870 года я получил предписание от епархиального начальства о переведении общины с прежнего места в Лукино, о чем я известил начальницу общины и назначил число для переведения. В определенный день я взял с собой двух иеромонахов и одного иеродиакона, и мы отправились в село Старый Ям. Прибыли мы туда около полудня, и когда все изготовились к шествию в путь я отслужил в трапезе соборне молебствие с акафистом пред иконой Иерусалимской Богоматери, все приложились к кресту и уже выходили на дорогу. Я не был свидетелем прощания сестер общины с жителями села, как оно происходило после обедни и напутственного молебствия, что было довольно рано утром, но мне довелось быть очевидцем трогательного зрелища. Когда раздался звук колокола и возвестил всем о времени исшествия общины, в преднесении иконы, к которой все имели великую веру и усердие, все население взволновалось и бросилось провожать икону и отходивших...

Трудно определить, кто был более тронут, отходившие или остававшиеся; слышались взаимные благожелания. Жителям деревни представлялось, как будто с иконой они всего лишались, и что сама Царица Небесная их покидает, и в то же время от них переводят и общину сестер, молитвы которых были для них оплотом и защитой. Прискорбно было и переводимым: они свыклись с местностью, где хорошо было им жить, и теперь их вели на новое место, они покидали ведомое для неведомого. Крестный ход церкви сопутствовал до ближайшей церкви около двух верст, где были прежде (до 1840 года) царские конюшни, и пошел обратно, а у церкви нас встретили с новым крестным ходом и после краткого молитвословия отслужили заупокойную литию близ церкви на могиле упомянутого мной юродивого Ивана Степановича, положившего начало этой общине. Многие очень жалели, что Господь не привел его видеть общину самостоятельной и переселяющейся на собственную свою землю, как он предсказывал.

От этой церкви крестный ход провожал нас до самого места, и во всех селах, которые были в виду, раздавался трезвон, нас сопровождавший; каждая деревня, через которую лежал нам путь, задалеко выходила встречать нас с хлебом-солью, и все длинной нитью падали ниц и желали в благоговении, чтобы над ними пронесли икону Царицы Небесной, и везде мы останавливались и совершали молебствия. По мере того как мы приближались к месту назначения, число сопровождавших нас увеличивалось, выходили целыми селениями, кто из любопытства, а кто и из усердия, так что под конец за нами тянулась пестрая полоса народа едва ли не на полверсты. При нашем приближении к границе села Лукина нас встретили с хлебом-солью заранее посланные туда сестры общины, и из церкви крестный ход с святыми иконами и хоругвями подошел к нам у села близ святого колодезя, и мы, не входя в церковь, отправились насколько возможно было обойти новые владения общины и, обошедши их, вошли в церковь во имя Воздвижения Честного Креста. Совершивши благодарственное молебствие, прибыли в бывший господский дом, где нас ожидало велие учреждение, то есть трапеза. После трапезы мы пошли осматривать местность, пользуясь свободным временем, остававшимся до всенощной. Местность очень хорошая, сухая, почва глинистая, местами березовый лес, хорошие покосы и пахатная земля, всего в одной окружной меже около 300 десятин. К востоку протекает речка, близ которой святой колодезь. На этом месте, по сказанию старожилов, в начале нашего столетия существовала еще церковь, которая за ветхостью была упразднена, а чудотворная икона святой мученицы Анисий перенесена в село Колычево, где находится и поныне.

С вечера совершено было нами соборное всенощное бдение, а наутро – литургия; пели сестры общины и весьма удовлетворительно. Перед началом литургии была отслужена панихида по благотворителям, Головиным, погребенных вне церкви, за алтарем. Церковь весьма небольшая, каменная, иконостас не роскошный, но красивый; и вообще как церковная утварь, так и ризница все очень хорошо, хотя не драгоценно, и видно, что владельцы села умели все делать с толком и наблюдали за содержанием храма в надлежащем порядке.

Племянник начальницы, московский купец Егор Федорович Саватюгин, от высшего начальства утвержденный попечителем общины, и жена его, Анна Федоровна, несмотря на многочисленность своего семейства, принимали и принимают и по сие время живейшее участие в судьбах этой Крестовоздвиженской общины, не щадя своего достояния.

По прошествии с небольшим года после водворения общины в Лукине, я приехал туда с преосвященным Леонидом, которого пригласили на закладку нового, более обширного храма во имя иконы Иерусалимской Божией Матери, и к этому времени уже успели там выстроить трехэтажный корпус: низ каменный со сводами, а верхние два этажа деревянные. В этом здании келии для сестер, трапеза, рукодельня, а в самом низу просфорня и квасоварня. Настоятельница помещается в отдельном небольшом корпусе, очень тщательно отделанном. Кроме того, выстроены все хозяйственные принадлежности, скотный двор и засажен плодовитый сад, в котором много яблонь, привезенных из Крыма, и так удачно, что ни одна не пропала.

В 1873 году, июня 5, к вечеру мы с преосвященным туда приехали в сопровождении его свиты, и там соборно совершали всенощное бдение, а наутро – литургию, во время которой преосвященный постриг Прасковью Родионовну Саватюгину, и при пострижении дал ей имя Павлы; восприемницей от Евангелия была игумения Евгения, настоятельница Аносинского Борисо-Глебского монастыря, нарочно для того выписанная, а некоторые из сестер удостоены малого пострижения; открыто общежитие, и с этого дня жизнь в общине приняла склад совершенно монастырский. Преосвященный почтил трапезу своим присутствием; мы осмотрели при этом вновь отстроенную церковь, которая нам очень полюбилась, она была уже почти готова. Мне не довелось ее освящать, освящал преосвященный и помощник мой по благочинию Ново-Голутвинский архимандрит Сергий. Это было в конце сентября того же 1873 года. В конце октября того же года была в Лукине закладка колокольни, но без особого торжества, довершена в 1874 году; она невысока, но очень хороша.

В настоящее время община не скудна средствами, так как, кроме Саватюгина, который оную поддерживает, московские жители начинают с ней ознакомляться и снабжать ее посильными вкладами.

продолжение I