Глава XV. П.И. Куманин; его болезнь, кончина, погребение, пожертвования

Я упоминал уже о Петре Ивановиче Куманине, рассказывая о похоронах Александрова и о построении скитской церкви; теперь расскажу о нем подробнее; ибо и ему, как и Александрову, хотя не в такой мере, обитель наша обязана многим.

На третий день после смерти Павла Матвеевича, марта 15, в воскресенье, после панихиды, за которую клали во гроб тело, Петр Иванович Куманин, видя мою глубокую скорбь, отнесся ко мне с искренним участием: он увез меня к себе, и с этого дня между нами установились искренне дружественые отношения. Он говорил мне: «Не скорбите, батюшка, что Вы потеряли в Павле Матвеевиче, я постараюсь то восполнить». И на самом деле он оправдал это; и с этого времени, бывая в Москве, я непременно бывал у него и, согласно его желанию, преимущественно обедал у него, и я не ждал приглашения, но когда располагал быть, то накануне о том только извещал его, и я был уверен, что буду принят с удовольствием.

Он был уроженец Переяславля Залесского, жил в мальчиках у Константина Алексеевича Куманина. Потом был приказчиком, в продолжение многих лет ездил в Кяхту; телосложения был очень здорового, был красив и очень умен, был весьма воздержен и театров, и собраний не любил. По времени был коммисионером чайных торговцев и, наконец, сделался сам одним из самых значительных чайных торговцев и имел дело прямо с Китаем.

Жена его, Анна Ивановна, умерла весьма задолго до него. У него был единственный сын, женатый на Усачовой; детей у них не было; это супружество не принесло никому радости, ни той, ни другой стороне; они жили вместе недолго. Петр Иванович, видя неодобрительный характер сына, должен был, для спокойствия своего, удалить его от своего семейства; по прошению отца Правительство удалило его сперва в Одессу, потом в Киев и в Вологду, где жил до кончины Петра Ивановича.

В 1865 году Петру Ивановичу Куманину делали операцию (разбивали камень). После первой и второй операции он чувствовал себя довольно хорошо и мог еще ходить, но после третьей уже не вставал и не ходил, и это продолжалось до 26-го мая, дня его кончины. Года за два до своей кончины Петр Иванович Куманин жил в Сокольниках, на даче. Я однажды приехал к нему и застал его читающим бумагу, которую при моем входе он положил, и когда я стал извиняться, что ему помешал, он сказал мне: «Ничего, батюшка, это я переписываю духовную в третий раз, а первая у меня была еще в 1835 году, обстоятельства с тех пор переменились, нужно было переменить и духовную».

Немного помолчавши, он прибавил: «Я надеюсь, что у меня будут остаточки; для Вашего монастыря что-нибудь сделаю, мы с Вами посоветуемся».

После этого разговора прошло около двух лет, в продолжение которых не повторял он мне о своих намерениях, и видя, что он молчит, ничего не говорил и я, пока не представилось удобного случая. После третьей его операции, однажды, как я посетил его, а он был уже слаб и не вставал с постели, он меня спросил:

– А где вы, батюшка, похороните меня?

– Под алтарем Скитской церкви, – отвечал я ему.

– Ну, хорошо, батюшка, мне больше ничего не нужно, хотел только знать, где буду лежать.

При этом случае мне пришло на мысль напомнить ему о тех «остаточках», о которых он сам говорил мне однажды по поводу духовного завещания.

– Да, – сказал он, – я это помню: ну что же нужно для Вашего монастыря сделать?

– Вы, Петр Иванович, обещали на ограду 10 тысяч рублей

– Ну хорошо, а еще?

– На отделку заднего корпуса 8 тысяч рублей.

– Это значит 18 тысяч; еще что?

– На богадельню 2 тысячи рублей.

– Это выходит 20 тысяч рублей; еще что?

– На перестройку настоятельского корпуса 15 тысяч рублей

– Это 35 тысяч; ну, еще что?

– Выстроить новую гостиницу 13 тысяч рублей.

– Это уж 48; ну еще что?

– Колокол в 700 пудов 12 тысяч рублей.

– Выходит 60 тысяч рублей; еще?

– Дорогу устроить от монастыря до Кузьминского леса 6 тысяч рублей и ограду покрыть – одна тысяча рублей.

Дошедши до 67 тысяч рублей, он остановился и сказал: «Да, что тут, батюшка, считать, напишите, что Вам нужно; я надеюсь, что у меня на все станет. Я пришлю к Вам Матвея Ивановича с Александром Ивановичем, и Вы эту записку отдайте им!»

Все упомянутое мной Петру Ивановичу я переписал на записку, и когда Соколов и Сапожников приехали в монастырь, я им передал.

Через несколько времени, чтобы в назначенный день быть у Петра Ивановича Куманина, я приехал в Москву, и не успел я отправиться к Петру Ивановичу, как Александр Иванович Сапожников, один из душеприказчиков, зашел ко мне на подворье и сказал мне: «Мы записку Вашу прочитали Петру Ивановичу и разделили ее на три части: первую исполнить – сделать ограду, задний корпус отделать, на богадельню и покрыть ограду – всего 21 тысяча; а прочее все признали для монастыря ненужным и для души Петра Ивановича бесполезным. Я сказал ему: «Для чего это Вы так сделали, разделили на части, и умирающего человека от доброго дела отводите?» Потирая руками, он ответил мне с самодовольством: «Ну уж так сделали».

Когда я пришел к Петру Ивановичу, он спросил меня слабым голосом: «Что Вы, батюшка, слышали?» – «Да, Петр Иванович, слышал и очень сожалею». Он сделал знак рукой и сказал: «Это, батюшка, дело уже кончено». После краткого молчания он мне сказал: «Я им, батюшка, поручил на словах кое-что сделать для Вашего монастыря, и я надеюсь, что они выполнят мою волю».

Так говоря, Петр Иванович подразумевал душеприказчиков Соколова и Сапожникова, и когда немного спустя они вошли в комнату, он повторил им те же слова, который говорил мне. На что они отвечали: «Помилуйте, Петр Иванович, как это только можно подумать, чтобы не сделать!» Петр Иванович заключил словами: «Я надеюсь на них, батюшка, как сам на себя».

Но что именно Петр Иванович поручил исполнить после себя, осталось для нас неизвестным, знали только одни душеприказчики, но они никогда о том сами и не упоминали. Когда же, по прошествии 4-х лет, я напомнил им об этом обстоятельстве, они пришли в сильное раздражение, и все-таки дело осталось для нас необъясненным: тайну об этих поручениях Петр Иванович унес с собой в могилу.

После один из душеприказчиков, Александр Иванович Сапожников, сказал Петру Ивановичу: «Вы хотели батюшке что-то сказать». «Я, батюшка, хочу Вам сделать гостинчик, – сказал Петр Иванович, – подарить Вам 2 тысячи рублей».

Я поблагодарил его и сказал ему:

– Я денег не возьму, никогда не собирал, и не для чего мне собирать.

– Вы этим можете Петра Ивановича оскорбить, – сказали душеприказчики в один голос. – Ежели не хотите взять для себя, то можете распорядиться ими.

Я на это согласился и сказал: «А ежели так, то если милость будет, отдайте их лучше в Горицкий монастырь, о котором я Вас просил».

– Я уже для Горицкого монастыря 5 тысяч рублей написал, – заметил Петр Иванович.

– В таком случае попрошу Вас, чтобы и эти две тысячи рублей причислить к ним, и так как в том монастыре моя родная сестра, то пусть она пользуется пожизненно процентами с этих двух тысяч рублей.

Так и было сделано.

В продолжение болезни Петр Иванович несколько раз приобщался Святых Таин, но накануне своей кончины, мая 25, он пожелал еще раз приобщиться и особороваться, и прочитали ему отходную. Он весьма ослабел, говорить более не мог, по желанию вслух читали возле него Евангелие, что продолжалось до самой его кончины. К утру он тихо скончался на 72 году от рождения.

Он жил на Знаменке, в доме князя Сергея Ивановича Гагарина, и потому его отпевали у Знамения Пресвятой Богородицы, что на Знаменке, мая 29-го. И в тот же день, к 8 часам вечера, тело повезли в Угрешский монастырь. Встреча была торжественная в Святых воротах, я с монастырскими старцами и белым духовенством служили литию; тело поставили в Николаевском соборе, совершено заупокойное всенощное бдение; на следующий день, 30-го мая, после соборно совершенной литургии и панихиды (с Чудовским хором певчих), тело усопшего благотворителя торжественно проводили в скит, где в склепе, под алтарем, и предали земле. День был ненастный.

В день его кончины душеприказчики по телеграфу известили его сына, жившего тогда в Вологде, и последовал ответ, что он по болезни быть не может. Когда после похорон душеприказчики возвратились в Москву, нашли его уже приехавшим. Ясно, что он не поспешил на похороны совсем не по нездоровью, а по нежеланию. Он был вообще к отцу не в хороших отношениях, и даже, скажем, оказывался весьма неуважительным.

Проживши в Москве немалое время, он не заблагорассудил съездить на Угрешу, на могилу отца.

Когда родные советовали ему ехать в монастырь, он отвечал им: «Зачем поеду? Отец не желал меня видеть при жизни, так что же мне смотреть на мертвого?»

Мне однажды случилось видеть Петра Петровича Куманина в Московском Опекунском Совете. Думаю, что это было в 1850 или 1851 году. Он был очень небольшого роста, худенький но приятной наружности, одет весьма щеголевато: на нем было, так называемое, пальто пальмерстон с бархатным подбоем. Но в особенности я обратил внимание на этого щеголька, видя множество брильянтовых колец, нанизанных у него на пальцах. Он ходил взад и вперед, дожидаясь чего-то от экспедитора, подпрыгивал и помахивал тросточкой. Я и другие, сидевшие со мной казначеи, единогласно решили, что это должен быть какой-нибудь парикмахер или сиделец с Кузнецкого моста, и что, вероятно, для пущей важности у него на пальцах нанизаны стразы, но предположения наши оказались далеко неосновательны; ибо не прошло десяти минут, как к нему с подобострастием подошел экспедитор и пригласил его получить некоторые из приготовленых билетов. Все билеты были двадцатитысячного достоинства, а таковых было несколько, и то еще, как видно, не все. Глядя на пачку таких билетов, приходилось поверить, что не стразы блистали на его пальцах. Когда этот франтик ушел, я стал спрашивать, кто это, и узнал, что это Петр Петрович Куманин.

По духовному завещанию отца он немедленно получил 100 тысяч рублей и отправился в Петербург, а по прошествии нескольких дней через Москву проскакала за ним из Вологды какая-то барыня, а как по фамилии, не упомню. Потом они отправились во Францию, где он после того и умер и, вероятно, что эта сопутница воспользовалась всеми его деньгами. Так окончилась его неудавшаяся жизнь. Он был дурной сын почтенного отца, дурной муж весьма хорошей и уважаемой жены, и не умел воспользоваться двумя огромными капиталами, которыми владели отец его и жена, тогда как он мог бы и на этом свете пожить приятно для себя и с пользой для ближнего, и после смерти своей оставить по себе память, перед которой бы все благоговели, памятуя его благодеяния: но он жил и умер, не принесши пользы ни себе, ни добрым людям.

По открытии духовного завещания Петра Ивановича Куманина оказалось, что в пользу Угрешского монастыря им отказано, именно:

В течение 1865 года отделан душеприказчиками склеп под Скитским храмом, где погребен Петр Иванович Куманин, церковь обшита тесом, поставлен памятник работы Кампиони. В это же лето отделали и склеп, где погребено тело Павла Матвеевича Александрова.