Тема 21. Ориген

При всей известной двойственности фигуры знаменитого учителя Церкви Оригена, значение его для церковной мысли и всей жизни III века уникально. Его влияние на свою эпоху несопоставимо с влиянием ни одного из отцов и учителей Церкви. Необычайная сила его таланта, соединённая с колоссальной работоспособностью (благодаря которым Ориген получил прозвание «адамантовый», букв. – «алмазный»), проявила себя во всех областях церковного знания, что привлекло к нему множество учеников. Нити преемства, идущие от Оригена, протянутся через многие поколения; к сожалению, это справедливо не только для тех, кто продолжил и развил его достижения, но и для тех, кто воспринял его ошибки.

Деятельность Оригена охватывает практически всю первую половину III века.

Родился он в 185 году в Александрии в христианской семье будущего святого – мученика Леонида; по национальности был, вероятно, египтянином. С ранних лет Ориген воспитывался в христианском духе и обучался наукам, среди которых особенно выделялось изучение Священного Писания; обучение проходило как под руководством отца, так и в Александрийской катехизической школе, которую возглавлял тогда Климент Александрийский. Таланты Оригена проявились уже в детском и юношеском возрасте; впоследствии, после гонений императора Септимия Севера в 202 году, когда отец Оригена был замучен, а Александрийская школа, после временного закрытия и вынужденно оставленная Климентом, возобновила свою деятельность, именно молодой Ориген (которому было тогда около 20 лет), становится её главой.

Сохранились интересные подробности, свидетельствующие о внутреннем облике Оригена, а именно – о его христианской вере, принципиальности, трудолюбии и заботе о близких. В 17 лет он в своих письмах укрепляет отца, ожидающего мучений и смерти за Христа, а потом уже сам, готовый идти навстречу гонителям, лишь чудом и против своей воли (усилиями матери, спрятавшей его одежду) избегает мученической смерти. Оставшись без средств к существованию и главой семьи, с попечением о матери и шести братьях, молодой Ориген отказывается от помощи богатой христианки, запятнавшей себя общением с гностиками, добывает средства на пропитание трудом учителя, наконец, продаёт свою библиотеку, лично довольствуясь самым скромным существованием.

Жизнь Оригена уже в эти молодые годы, как и в последующие, отличалась большим аскетизмом; однако аскетизм этого выдающегося учителя Церкви имеет такую же двойственную «природу», как и его учение – что, в конечном счёте, показывает их внутреннюю связь (см. об этом ниже, п. 21.2.1), впрочем, равно как и последовательность самого Оригена. Он молится по ночам, спит мало, причём прямо на голой земле, ходит босиком и в одной смене одежды, строго постится. Такая жизнь могла бы заслужить одной похвалы, однако в «довершение» этих христианских подвигов Ориген совершил оскопление, вызвав этим поступком первое в череде многих последующих справедливое недовольство александрийского епископа Димитрия.

В общей сложности период возглавления Оригеном Александрийской катехизической школы длился около 25 лет. В эти годы он много времени отдаёт не только преподаванию, но и написанию своих трудов. Известно, что семь стенографов, чередуясь друг с другом, писали под его диктовку, в то время как другие семь переписчиц-каллиграфисток переписывали готовые тексты. Отлучки Оригена из Александрии были, как правило, редки и недолги (например, его поездка в Рим и знакомство со святым Ипполитом Римским в 211 году). Став учителем, Ориген продолжает учиться сам – изучает как еврейский язык, так и античную философию; одним из его учителей был платоник Аммоний Саккас – учитель и другого знаменитого человека, Плотина, основателя неоплатонизма. Характерно, что, преуспев в философии, Ориген прослыл философом среди язычников и снискал у них большое уважение. К сожалению, платонизм наложит неизгладимый и трагический отпечаток буквально на все богословские взгляды Оригена!

Принципиальное значение в жизни Оригена имела более длительная отлучка его из Александрии в 216 году – в Палестину, к своим друзьям – епископам Иерусалимскому и Кесарийскому. Причиной этого путешествия послужило политическое нестроение в александрийском обществе, никак не связанное, впрочем, с христианами. Оригена встречают с большим почётом, он проповедует в палестинских храмах, но это продолжается недолго – по настоянию своего Александрийского епископа он возвращается в Александрию и получает первый серьёзный выговор (за многочисленные проповеди в присутствии епископов, что было расценено как недопустимое) – отношение Димитрия Александрийского к Оригену ужесточается.

Окончательная перемена в жизни Оригена совершается после 228–231 годов – после второй отлучки его в Палестину (куда он попал «проездом» в Грецию). Если в прошлый свой приезд «к друзьям» Оригену доводилось лишь проповедовать, то на этот раз его рукополагают во пресвитера – и реакция александрийского епископа оказывается молниеносной и предельно жёсткой, впрочем, не менее и справедливой: лишение пресвитерского сана на соборе в Александрии (которое Палестинская Церковь, разумеется, не признала). Основания – скопчество, ложные взгляды и совершение рукоположения в чужой епархии. С этого момента Ориген больше не вернётся в Александрию (не считая одной неудачной попытки, предпринятой им после смерти Димитрия Александрийского и возведения на александрийский престол своего бывшего ученика Иракла).

Начинается принципиально новый этап в жизни Оригена – «восточный», палестинский; он продолжится, подобно «александрийскому», около 25 лет и будет сопровождаться не менее неутомимой его деятельностью. И здесь, в Кесарии Палестинской, Ориген становится главой катехизической школы (которую сам и основал), проповедует и учит. И здесь он продолжает неутомимые литературные труды; стенографы и каллиграфы, почёт и слава (ещё бо́льшая, чем в Александрии) – всё повторится почти буквально. Пережив два гонения, 235 и 250-х годов, во время второго из них, при императоре Декии, Ориген претерпел исповедничество в тюремном заключении и вскоре умер в возрасте около семидесяти лет, в 254 году.

Жизнь Оригена, как мы видим, известна в достаточных подробностях и весьма показательна для понимания того, какое влияние он оказал на своих учеников. Будучи не просто характерным, но ярчайшим представителем александрийской богословской школы, Ориген оставил по себе учеников и на Западе, и на Востоке, – и в Александрии, и в Палестине с Антиохией. Это говорит о его уникальности и таланте.

Этот талант, к счастью, сумел проявить себя во многих делах на благо Церкви (за что патрологическая наука и усвояет ему именование учителя Церкви). Тот же талант, к сожалению, принёс Церкви и большие беды, породив основанное на ошибках Оригена внутрицерковное богословское течение под названием «оригенизм», которое было соборно осуждено лишь в VI веке и просуществовало вплоть до VII века, когда, благодаря богословским трудам прп. Максима Исповедника было окончательно преодолено и искоренено.

Двойственная, причём яркая и ярко выраженная в этой двойственности, роль Оригена в церковной жизни породила столь же двойственные, противоречивые, на первый взгляд, оценки его деятельности со стороны позднейших святых. Приведём некоторые из них.

«Благодарение Богу за то, что мне даровано встретиться со столь великим мужем <...> Он прояснял и выводил на свет, встречалось ли что-нибудь загадочное, потому что он был в высшей степени способным и в высшей степени проницательным слушателем Божиим <...> он навык воспринимать в свою душу чистое и светлое содержание [Божественных изречений] и научает других, потому что Первовиновник этих изречений <...> почтил его как друга и поставил истолкователем их» (свт. Григорий Неокесарийский);

«Ничего у него нет вполне здравого и основательного, но один красивый набор слов, подготовленный для поражения и убеждения слушателей» (свт. Мефодий Патарский);

«Ориген святотатственным языком богохульствовал» (блаж. Иероним Стридонский);

«Трудолюбивый Ориген» (свт. Афанасий Великий);

«Он не мыслил как христианин, но, последуя бредням языческим, впал в заблуждение» (свт. Кирилл Александрийский);

«Анафема и Оригену, прозванному адамантовым <...> вместе с его нечестивым и преступным учением» (св. Юстиниан Великий);

«Да не внидет в сердце наше пагубное учение безбожного Оригена» (прп. Иоанн Лествичник).

«Не достало бы у меня времени, если бы я решился исчислить хотя малейшую долю заслуг Оригена, которые, впрочем, все относились не к одной славе религии, но и к великости искушения», – такую, наиболее взвешенную и сбалансированную, оценку даёт Оригену прп. Викентий Леринский. С ней согласимся и мы, выражая Оригену благодарность за его труды на благо Церкви и, одновременно, порицая его за ошибки, порождённые гордостью и самонадеянностью этого великого ума христианской древности.

Причины как такового аскетизма Оригена лежат в его специфическом восприятии Христова учения. Самооскопление, явившееся некой предельной точкою этого аскетизма, отражает корни этого восприятия – точнее, корни его богословских крайностей и ошибок. Высказывались разные версии самооскопления Оригена (например, искушения от женщин или соблазн таковых; вплоть до выдуманности самого факта оскопления), однако причина его достаточно очевидна – само Оригеново учение.

Само облечение человеческой духовной природы в плоть мыслилось Оригеном как плод и результат грехопадения. Закономерно вытекающая из этой посыпки духовная задача человека – преодоление плоти, её умерщвление, вплоть до видимого отсечения. Последовательный Ориген начал осуществление этой задачи не только в теории, но и на деле.

Сравним «аскетическую», точнее, аскетико-богословскую позицию Оригена с христианским мироощущением прп. Симеона Нового Богослова. Этот святой X века выразил и отразил в своём богословии окончательно вызревший синтез догматики и аскезы, некий предел того вектора развития церковной мысли, который ознаменует собой именно антиоригенистическое по внутреннему импульсу движение святоотеческого богословия – движение, постепенно ставшее магистральным к эпохе прп. Симеона.

«Мы делаемся членами Христовыми, а Христос – нашими членами. И рука [у меня] несчастнейшего, и нога моя – Христос. Я же жалкий – и рука Христова и нога Христова. Я двигаю рукой, и рука моя есть весь Христос, ибо Божественное Божество, согласись со мною, нераздельно; двигаю ногой, и вот она блистает, как и Он <...> Все неблагообразные [члены] Он сделает благообразными, украшая их красотой и славой Божества [Своего]; и мы вместе [с тем] сделаемся Богами, сопребывающими с Богом, совершенно не усматривая неблагообразия в теле [своём], но все уподобившись всему телу – Христу, а каждый из нас – член [его], весь Христос есть. Итак, узнав, что таковы все, ты не устрашился или не постыдился, что и палец мой – Христос, и детородный член? – Но Бог не устыдился сделаться подобным тебе, а ты стыдишься стать подобным Ему?» (прп. Симеон Новый Богослов. Гимн 58.).

Святоотеческое понимание аскезы, предполагающее не преодоление плоти, а её преображение и обожение, предельно выраженное в этом тексте великого святого X века, начнёт своё историческое развитие с той антиоригенистической деятельности, которую развернёт в своём богословии свт. Мефодий Патарский во 2-й половине III века, вскоре после смерти самого Оригена (см. п. 23.3.1 настоящего учебника).

Аскетизм Оригена, со всеми его «плюсами» и «минусами», нашёл своё отражение в его богословии: именно у него (вместе с Климентом Александрийским) зарождается, или, лучше сказать, предзарождается аскетическая тематика, провозвещающая скорое появление аскетического богословия, которое появляется в чистом виде на рубеже III и IV веков, с возникновением такого явления, как монашество.

Ориген обладал редкой и удивительной работоспособностью; в силу этого он оставил после себя колоссальное количество трудов, из которых до наших дней дошли весьма многие, хотя и не все. В общей сложности, по свидетельству исторических источников, им было написано около 6.000 книг в древнем значении этого слова (что примерно соответствует современному пониманию глав), среди которых особенно выделяются экзегетические сочинения – многочисленные толкования и комментарии на все книги Священного Писания, а также знаменитые «Гекзаплы» (см. об этом выше, п. 18.3). Экзегетическая письменность и составляла главную, так сказать, литературную заслугу Оригена.

Среди богословских сочинений Оригена выделяются два объёмных труда – систематико-догматический «О началах» («Περὶ αρχῶν») и систематико-апологетический, подводящий некий итог апологетике II века «Против Цельса». Оба они носят систематический характер, последовательно присущий учению Оригена и вообще его подходу в его научной деятельности. Именно в сочинении «О началах», претендующем на систематическое и богословски обоснованное изложение всего Христова учения, наиболее откровенно проявляются заблуждения Оригена, лёгшие впоследствии в основание течения оригенизма.

Два других сохранившихся произведения – «О молитве» и «Увещание к мученичеству» (первый труд Оригена, написанный им в 17 лет и адресованный отцу, ожидающему казни) – имеют аскетический характер.

Как мы говорили выше (см. п. 15–2.1), главной или, по крайней мере, одной из главных, задачей отцов и учителей III века стала активная миссия Церкви – активное привлечение языческого мира в Церковь Христову. Чтобы её исполнить, необходимо было показать языческому миру тот простой факт, что он уже идёт ко Христу, хотя бы и сам того не подозревая. Изображение Климентом Александрийским Христова учения высшей и совершенной философией было близко и понятно язычникам, почитающим вообще всякую философию лучшим и наивысшим достижением человечества. По мнению Оригена, слова Климента не должны были остаться голословным и громким заявлением – он полагал, что они тогда вполне убедят образованный языческий мир, когда на деле учение Христово будет явлено этому миру в привычной и авторитетной для него форме, то есть в виде ясной, оформленной и логичной системы взглядов, чётко осмысленных и проговоренных во взаимной связи всех внутренних положений такой системы. То есть именно в такой форме, какая была характерна для античных философских систем.

Своеобразно понятая им апологетическая задача этого времени наложилась на внутреннее свойство самого Оригена, по природе тяготевшего к систематизации. Результат, однако, оказался в целом плачевен. Время для такой системы ещё не созрело; ноша, взятая Оригеном, оказалась для него непосильна, и он, образно выражаясь, «зайдя в море, не мог из него выйти и потонул в глубине» (прп. Симеон Христа ради юродивый). Научное упорство Оригена проигнорировало непосильность задачи, из этой гордой установки произошли его ошибки.

Несмотря на это, старания Оригена в области систематического богословия инициировали начало богословского процесса по осмыслению триадологического догмата. Почти сразу после смерти Оригена в ответ на некоторые крайние и ошибочные положения его системы появились первые достаточно мощные, чтобы потребовать соборной реакции на них, триадологические ереси, такие как савеллианство и динамизм Павла Самосатского (см. об этом ниже, п. 22.5).

В общем и целом Ориген развивает положения Климентова богословия. Попытка пройти этот путь, логически развив его до конца, и породила явные ошибки Оригена, в то время как у Климента их зачатки представляли собой скорее возможность такого развития, чем очевидные заблуждения. Главными сторонами учения Оригена следует почитать его триадологию, с одной стороны, а также его протологию, сотериологию и эсхатологию, тесно связанные друг с другом и могущие быть рассмотренными в едином комплексе, с другой стороны.

Возникновение триадологической проблематики характеризует начало III века. Первые яркие попытки осмысления троического догмата в это время (мы не берём здесь в рассмотрение явно еретические концепции монархиан и т. п.) характеризуются чертами сильного субординационизма. Таковы, прежде всего, концепции Тертуллиана и Оригена.

Понятие субординационизма происходит от латинского слова «subordinátio» («подчинение») и применительно к триадологии означает усвоение лицам Святой Троицы внутренней иерархии, имеющей в той или иной степени искажённый характер (уже богословие святых IV века покажет единственно возможное правомерное понимание иерархии лиц Святой Троицы – иерархию предвечного происхождения Лиц при единстве Сущности; такое понимание будет выражено в формулировке принципа «монархии Отца»).

Если внутреннее бытие Святой Троицы у Тертуллиана связано с общечеловеческой историей и именно в силу этого факта имеет внутреннюю субординацию, то бытие Святой Троицы в понимании Оригена, хотя и свободно от временного историзма (всецело предвечно), однако осмысляется и объясняется, исходя из аналогий, лежащих в области тварного бытия, а конкретно и прежде всего – человеческой природы. Такой путь был путь платонизма, сильнейшее влияние которого и испытал Ориген.

«Я считаю, что Бог и Отец, содержа всё, воздействует на каждое существо, сообщая каждому бытие от Своего собственного бытия, ибо Он есть сущий. Меньше Отца Сын, деятельность Которого простирается только на разумные существа (духовность человеческую), ибо Он – второй от Отца. Ещё меньше Святой Дух, воздействующий только на святых. Поэтому сила Отца больше силы Сына и Святого Духа, и сила Сына больше силы Святого Духа, и, опять, гораздо выше сила Святого Духа, чем прочих святых» (Из утраченного фрагмента «О началах». 1:3. Цит. по: св. Юстиниан Великий. Письмо к патр. Мине).

Согласно мысли Оригена, Отец больше Сына, а Сын, в свою очередь, больше Духа Святого. Эта иерархия влечёт за собой ограниченность каждой последующей «ступени». Закономерным результатом такой ограниченности (проникающей в жизнь Святой Троицы) выступает размытость границ между Божественным и тварным бытием, таким образом, в субординационизме Оригена можно увидеть отголосок неоплатонической идеи Божественных нисходящих эманаций, идеи в основе своей пантеистической.

«Как Сын не может видеть Отца, так Дух Святой не может видеть Сына <...> ангелы не могут видеть Святого Духа, и люди не могут видеть ангелов» (Из утраченного фрагмента «О началах». 1:1:8. Цит. по: св. Епифаний Кипрский. Об Оригене, который зовется и адамантовым).

С другой стороны, триадология Оригена даёт нам понятие о единосущии Лиц Святой Троицы, которое станет важным шагом в развитии троического богословия. Уже непосредственные святые ученики Оригена, свтт. Дионисий Александрийский и Григорий Неокесарийский, взяв всё лучшее из его достижений, освободят оригеново наследие от ошибок субординационизма и передадут импульс развития троического богословия великим святым IV века.

«Во взаимных отношениях Отца и Сына есть только то, что свойственно природе Божества» (О началах. 1:1:8.)

«Написано так: „...и родил [Адам Сифа] <...> по образу своему и по виду своему“ (Быт.5:3). Этот образ заключает в себе указание на единство природы и сущности Отца и Сына» (О началах. 1:2:6);

«Единородный Сын есть сияние этого света [т. е. Отца], освещающее всю тварь и происходящее от Него неотделимо наподобие того, как сияние происходит от света» (О началах. 1:2:7);

«Возрождающийся через Бога ко спасению нуждается и в Отце, и в Сыне, и в Святом Духе <...> он может получить спасение только через целую Троицу» (О началах. 1:3:5).

Такая внутренняя противоречивость и двойственность (одновременное свидетельство о единосущии и против единосущия Лиц Святой Троицы), как мы видели выше также на примере Тертуллиана (см. п. 16.4.1), вообще была вполне характерна для субординационизма, с той или иной степенью успешности пытавшегося нащупать путь к троическому богословию; в этом состоит его принципиальное отличие от явных триадологических ересей, например савеллианства и арианства, где подобная двойственность радикально преодолевается за счёт ухода в ту или иную крайность.

Вообще протология (учение о начале мира), сотериология и эсхатология Оригена, то есть стороны догматического учения, обнимающие собой домостроительство Божие по отношению к миру и человеку, представляют собой единый комплекс идей, испытавший наибольшее влияние платонизма. Именно из учения Оригена о мире и отношении Бога к миру сформируется последующее явление – лжеучение, за которым закрепилось имя оригенизма.

Протология Оригена смыкается с его триадологией. Мысль о предвечности Сына Божия, совершенно верная и важная в плане общего развития троического богословия, имеет у Оригена ошибочное продолжение в идее о предвечности также и творения.

«Как никто не может быть отцом, если нет сына <...> так и Бога нельзя назвать всемогущим, если нет существ, над которым Он проявил бы власть; и поэтому для откровения Божественного всемогущества необходимо должно существовать всё» (О началах. 1:2:10).

Очевидно, что идея о предвечности творения размывает границы между Сыном Божиим (а с Ним и всей Святой Троицы) и тварью – ведь если и Сын, и тварь предвечны, то какое же между ними различие? Таким образом, неразличение Сына с тварью в плане отнесения обоих в предвечность только усилило проблему в вопросе отношения Сына к времени и т. п. Позднейшие триадологические ереси, такие как динамизм и арианство, сохранив это неразличение, вместе с тварью «выведут из предвечности» и Сына Божия. Их справедливая критика идеи Оригена о предвечности творения обернётся ещё большей бедою – исторические слова ересиарха Ария: «Было, когда Сына не было», положат начало первым в истории Церкви спорам вселенского масштаба – триадологическим спорам.

Другим важным следствием идеи Оригена о предвечности твари становится фактическое (хотя и не выраженное словами) отрицание им свободы Бога.

Сотериология Оригена имеет оттенок интеллектуализма, привнесённый, как и многое другое в его учении, из платонизма. Путь человека к Богу, к восстановлению с Ним отношений и укоренению в Нём, есть открытый Христом человечеству путь интеллектуального просвещения, «неумолимого следования» человека за открытым ему знанием. Отсюда же вытекает и символизм в понимании Евхаристии; сведение евхаристического общения со Христом до умственной сферы.

Сотериология Оригена является «оборотной стороной медали» отмеченной выше недооценки им цельности природы человека: тело человека мыслится как ненужный придаток, «темница для души», да и сама душа выступает лишь временной ступенью на пути к торжеству просвещённого и одновременно одинокого в этой просвещённости духа человеческого.

Среди заслуг Оригена следует указать на то, что именно в его трудах впервые появляется термин «Богочеловек».

Эсхатология Оригена есть обратный слепок с его протологии. Предвечность твари оборачивается её неминуемым возвращением к Богу, своего рода возвращением в ту же «предвечность». Такова широко известная идея апокатастасиса, всеобщего спасения, впервые изобретённая и озвученная именно Оригеном. Ведь если даже Сам Бог не может не творить мир (и даже бесконечное число миров), то что остаётся его отображению – человеку (и, шире, – вообще творению)? Ему необходимо надлежит вернуться к Богу, от которого он отпал.

Итак, «Бог не может не творить мир, а мир не может не вернуться к Богу» – такова Оригенова максима понимания истории. За таким чувством и пониманием истории стоит не что иное, как идея неоплатонических эманаций (истечений), бытийственно проистекающих из Бога и затем столь же неуклонно возвращающихся к нему. Детерменизм (предопределённость, заданность), несвобода – Бога и человека – характеризуют учение Оригена, равно как и античные философские системы, которые в силу самого своего времени были неспособны вырваться в царство истинной свободы из плена схем. По верному замечанию прот. Г. Флоровского, Ориген глубоко неисторичен – и начало, и конец истории лишены у него свободы, а её эпицентр, Христос Спаситель, закономерно становится неубедительным связующим звеном в этом процессе.

Глобальные ошибки Тертуллиана и, особенно, Оригена запустили не только процесс осмысления святоотеческой мыслью троического догмата, но и тот процесс в богословии, который закончится много веков спустя теснейшим синтезом сфер догматического и аскетического богословия.