Дорожные заметки на пути по Монголии в 1847 и 1859 гг.

Содержание

Примечание

Введение

О. Архимандрит Палладий посетил в первый раз Китай, находясь в составе двенадцатой Духовной Миссии, прибывшей в Пекин 4-го октября 1840 г. Уже четыре года спустя директор Азиатского Департамента, Лев Григорьевич Сенявин, озабочиваясь заблаговременным выбором начальника для следующей Духовной Миссии, обратился по этому поводу с доверительным запросом к начальнику Миссии, Архимандриту Поликарпу. Вице-директором Департамента был в то время Николай Иванович Любимов, который сопровождал 12-ую Духовную Миссию в качестве пристава и имел возможность, во время продолжительного пути и зимнего пребывания в Пекине, узнать поближе членов новой Миссии. Этим обстоятельством и объясняется самая форма, в которой был поставлен вопрос о. Поликарпу. Сенявин прямо указывал на двух членов Миссии, о. иеромонаха Гypия1 и иеродиакона Палладия, и спрашивал кого из них можно было бы избрать начальником будущей Миссии. В пространном ответе своём, 4-го апреля 1845 года, архимандрит Поликарп отзывался одинаково одобрительно о своих двух подчинённых, и хотя ставил о. Гуpия выше по способностям, но всё-таки отдавал преимущество о. Палладию. Отзыв о последнем мы позволим себе привести здесь целиком из письма начальника Миссии: «Не скажу, писал о. Поликарп, чтобы у о. Палладия дарования были посредственны. Я нахожу в нём замечательную способность к предметам и занятиям серьёзным, требующим большой силы соображения и весьма головоломным, и доказательством этого служит то, что взявшись за Буддизм, предмет в Китайской Литературе едва ли не самый трудный, он узнал его, в течение четырёх с небольшими лет, отлично. Он любит читать, и читает с уменьем; живя в Пекине приобрёл из Европейских книг много разных сведений, о которых иной может быть ещё и не думал. Вообще, по-моему в нём несравненно более учёного направления и способности сделаться учёным, чем у о. Гурия. Но я должен также сознаться и в том, что до сих пор он как-то странно пишет. Почти всё, что ни выходит из-под его пера, большое и малое, перевод и его собственное сочинение непременно требует пересмотра и поправок, чтобы могло явиться в люди; одним словом, у него всегда много мыслей, и часто превосходных, но он редко сумеет дать им приличную форму; по крайней мере мне так кажется. Не знаю, откуда происходит в нём такой недостаток. Может быть он есть следствие непривычки и неопытности в писании; может быть также, что от происходит от пренебрежения к наружной отделке, свойственного многим весьма умным людям. Но поставленный в необходимость быть откровенным пред Вашим Превосходительством, я не мог не сказать правды, и считаю необходимым прибавить, что только этот недостаток, и ничто больше, помешал мне поставить в отношении к дарованиям о. Палладия на одну степень с о. Гурием. За то о. Палладий некоторые преимущества перед последним по характеру. Он до такой степени тих, кроток и уклончив; так умно и осторожно ведёт себя и так умеет жить с людьми, что в этом отношении ему бесспорно принадлежит пальма первенства в Миссии. В течение слишком четырёх лет, как он живёт в Пекине, я не знаю ни одного случая, чтобы от хоть на минуту был с кем-нибудь из своих товарищей не в ладах, или сделал в чём-нибудь хоть один лишний шаг. В человеке его лет (ему теперь едва ли есть 27 лет) такой образ действий составляет величайшее достоинство и выше всяких похвал... О. Палладий может быть поведёт дела не так бойко, как повёл бы их о. Гурий, но от поведёт их к цели, твёрдо, верно и решительно никогда не испортить их. Я готов поручиться за это всем, чем только могу. Никогда, ни словом, ни делом, он не помешает занятиям Миссии; никогда не подаст повода быть недовольным его управлением и всеми будет отлично любим и уважаем, как любим теперь. С его аккуратностью и постоянством в трудах, он верно исполнить и все поручения, какие даны будут ему лично. Что касается до его маленькой неопытности в писании, о которой я упомянул выше, то у него впереди столько ещё времени, он так еще молод и следовательно способен усовершаться, что его исправление в этом отношении, на мой взгляд, не подлежит ни малейшему сомнению“.

Министерство Иностранных Дел остановило свой выбор на о. иеродиаконе Палладие. Это было сделано в самой деликатной форме, из справедливого внимания к другому кандидату, о. иepoмонaxy Гypию, который по своему сану и по учёной степени стоял выше о. Палладия. «Так как Ваши отзывы о духовных членах Миссии равно одобрительны, писал директор Департамента начальнику Миссии 21-го Августа 1846 года, то Министерство поставлено было в немалое затрудните кого именно представить в кандидаты. Принимая однако же во внимание, что oтсутствие иеродиакона не может быт для Миссии столь чувствительно, как отсутствие иеромонаха, ибо богослужение при обеих церквах наших в Пекине может быть отправляемо и без иepoдиакона, как этому уже были примеры, – Министерство по сей причине остановилось в своём выборе на иepoдиаконе Палладие и представило об оном на благоусмотрение Государя Императора“.

Высочайшее соизволение последовало и иеродиакон Палладий был немедленно вызван из Пекина. В Петербурге он должен был готовиться к будущим занятиям в качестве начальника Духовной Миссии. Предполагалось также поручить личному его наблюдению составление новой Миссии.

Но отправление о. Палладия из Пекина не обошлось без хлопот для начальника Миссии. В 1845 г., Китайское Правительство изъявило согласие на предложение наше сократить, установившийся обычаем, десятилетний срок пребывания Миссии в Пекине на пять лет. Архимандрит Поликарп, в письме к директору Департамента, выражал опасение, чтобы это обстоятельство не затруднило отъезд иеродиакона Палладия. «Китайское Правительство, писал он, пребывает в твёрдой уверенности (в которой и надобно его оставить, чтобы не испортить дела), что новый порядок вещей начнется с настоящей же Миссии, и немедленное, по совершенном окончании дела, отправление в Poccию избранного Министерством человека, не будучи совершенно невозможным, может сделаться чрезвычайно затруднительным. Китайское Правительство может сделать мне весьма сильные возражения и даже совершенно отказать в нём, опираясь на то, что Миссия должна будет скоро смениться... Может быть всего лучше было бы сказать прямо и откровенно, что Министерство предписало мне отправить такого то в Poccию, в намерении взглянуть на него и сделать начальником новой Миссии, если найдёт его по своим мыслям, что нисколько не показалось бы здешнему Правительству странным, потому что оно само так поступает со всеми повышаемыми и вновь определяемыми к должностям чиновниками. Но этот способ будет иметь слишком много гласности и до некоторой степени стеснит будущие действия Министерства; а высылка по болезни, кроме того, что заставит меня, при совещании об этом деле, закрыть глаза обеими руками, может ещё и не увенчаться успехом“.

Опасения Архимандрита Поликарпа оказались однако преувеличенными. 20-го Февраля 1847 года он доносит Азиатскому Департаменту, что «о. Палладий возвращается в Poccию, в глазах китайцев, по домашним обстоятельствам, для поддержания и призрения оставшихся по смерти его отца и матери малолетних братьев“. «Я нашёл, прибавляет он, такой оборот дела самым приличным, и чтобы предупредить всякие неуместные рассуждения о нём в Трибунале, написал в бумаге, что выезд его уже разрешён, по докладу Министерства, Государем Императором. Всё это принесло желаемые плоды и бумага не встретила в Трибунале никаких возражений.

О. Палладий должен был выехать из Пекина 20-го апреля 1847 г.; все сборы уже приходили к концу, но смерть одного из членов Миссии, Горского2, остановила дело и заставила отложить отъезд на неделю. «О. Палладий выезжает если не больной, то полубольной, писал 26-го апреля архимандрит Поликарп Директору Департамента, он везёт с собой целый груз противолихорадочных лекарств. В нынешнем году это уже третий приступ лихорадки.

Не знаю, что будет с ним в дороге, и поведав Вашему Превосходительству факт, воздерживаюсь от всяких рассуждений о нём“.

Опасения о. архимандрита и на этот раз были напрасны. иеродиакон Палладий благополучно совершил обратный путь в Poccию, а плодом его поездки по Монголии был дневник, представленный им в Азиатский Департамент и ныне впервые появляющийся в печати3.

Существенное содействие при издании этого дневника было оказано нам доктором Э. В. Бретшнейдером, отличным знатоком по части исторической географии Азии, и профессором А. М. Позднеевым.

Доктор Бретшнейдер, которого мы просили критически разобрать все существующие по Монголии пути и показать место, которое в числе оных занимает дорога описанная архимандритом Палладием, составил обширное историческое введение и карту к нему. Его же стараниями был отыскан в Пекине другой монгольский дневник о. Палладия, относящийся к 1859 году и равным образом впервые появляющийся в печати. О способе составления приложенной карты сообщает сам Э. В. Бретшнейдер4. Ему же принадлежат примечания к палладиевскому тексту, в которых указаны латинские названия растений, упоминаемых в описании пути5.

Под скромным заглавием «Замечания на дневник“ профессор А. М. Позднеев даёт нам, основанный на личных наблюдениях, превосходный комментарий к путешествию архимандрита Палладия; а сообщаемые им, на стр. 136–167, сведения о Чахарах составляют совершенно новое, весьма важное приобретение для этнографии Монголии.

Барон Ф. Р. Остен-Сакен

Апреля 12 дня 1892 года.

Примечание

О. Гурий (Карпов), бывший впоследствии начальником 14-й Пекинской Духовной Миссии, скончался в сане Епископа Таврического, 27 Марта 1882 г., в Симферополе, где и погребён в кафедральном соборе (Сведение, благосклонно сообщённое В. К. Саблером).

Владимир Горский, светский член Миссии, скончался от чахотки 14 апреля 1847 г. Отец его Василий Горский был протоиереем в Костромском Кафедральном Успенском Соборе. Родной брат его Александр Васильевич Горский, известный профессор, а впоследствии ректор Московской Духовной Академии, скончавшийся в 1875 г.

Владимир Горский, отличавшийся своими способностями и подававший большие надежды, оставил по себе память в двухъ посмертных статьях, напечатанных в первом томе Трудов Членов Российской Духовной Миссии в Пекине (изд. в 1852 г.) под заглавиями: «Начало и первые дела Маньчжурского Дома» и «О происхождении родоначальника ныне царствующей в Китае династии Цин и имени народа Маньчжу». Он был погребен 18 апреля на русском кладбище в Пекине. В августе 1847 г. архимандрит Поликарп писал директору Азиатского Департамента: «16 июля, на другой день именин Владимира Горского, я поставил и целым собором освятил памятник ему; самый великолепный, какой только можно было заказать в Пекине и тем воздать печальную, но должную честь достойнейшему человеку и лучшему, единственному из моих подчинённых. Памятник Горскому сделан по образцу поставленного иезуитами над архимандритом Амвросием Юматовым¹, но гораздо лучше его и несколько больше».

Все вышеизложенные сведения извлечены из Дела о Пекинской Духовной Миссии 1840–1860 гг., хранящегося в Главном С.-Петербургском Архиве Министерства Иностранных Дел.

Указанная на стр. 171 Замечаний А. М. Позднеева ошибка в правописании имени монгольской станции Ула-худу́к, была впоследствии исправлена на карте.

К сожалению не оказалось возможным определить все растения, о которых упоминает архимандрит Палладий. Наш известный путешественник, и естествоиспытатель Г. Н. Потанин сообщил нам, по этому поводу, нижепомещаемые заметки к тексту Дневника:

Трав в степи много, но только юрху может быть хорошей пищей для лошадей и верблюдов. (Стр. 61 Дневника).

В числе записанных мною названий растений есть халхаское в Хангае: у юргун или бо юргун, Plantago. Едва ли о. Палладий его разумеет. Может быть где он проходил это имя прилагается к другому растению. Киргизы на Зайсане называют именем бай юргын Nanophytum caspicum Less., который в Халхе повсюду зовутъ тар.

Пучкообразное растение с малиновыми цветочками и душистая травка Ак расли здесь (у станции Ула-худу к) во множестве (Стр. 68 Дневника).

Тут говорится о двух различных растениях. О пучкообразном растении с малиновыми цветочками трудно сказать что это такое. Ак вероятно аги, моего гербария, вид полыни, которой К. И. Максимович дал определение Artemisia maritima Bess.

У горы Богдо-хаирхан: почва каменистая и песчаная, но ровная и гладкая; инде виднелись полосы красного песка; всё прочее пространство покрыто было пучками растения орто; широкие и зеленые снопы его поддерживали букеты малиновых цветочков. (Стр. 77. Дневника). У станции Чохубури: твёрдая почва, испещрённая малиновыми цветочками орто и жёлтыми буддарганы. (Стр. 80 Дневника).

Орто вероятно Oxytropis aciphylla Ledeb., цаган ортут, т. е. белый ортут, на песчаной почве. Другой улан ортут, красный ортут, Oxytropis ampullata Pers. растёт на скалах. Оба растения колючие, ёжикообразные. Буддаргана – Kalidium gracile Fenzl.

У Толготского перевала: дремучий лес с обеих сторон примыкал к нашей дороге; почва покрыта была оранжевой сараной и васильковой коко. (Стр. 93 Дневника).

Оранжевая сарана – вероятно Lilium tenuifolium. Васильковая Коко может быть Когот, Allium odorum L. Не имел ли о. Палладий в виду везиль, Vicia?

Живописный подъём Мангamай: под сенью берёз цвело бесчисленное множество цветов, среди которых более других красовались астры, похожие на розы. (Стр. 96 Дневника).

Астры – вероятно Aster alpinus L. Так, по крайней мере, назвал все мной вывезенные из Монголии астры покойный К. И. Максимович.

Введение

Исполняя с особенным удовольствием поручение Императорского Русского Географического Общества, я позволю себе, прежде чем приступить к историческому обозрению всех известных маршрутов по восточной Монголии, сказать несколько слов о печатаемых ныне двух монгольских дневниках отца архимандрита Палладия. Дневники эти относятся к 1847 и 1859 годам.

В 1847 году о. Палладий проехал через Монголию по так называемому почтовому тракту, по новой и до тех пор, русским и другим европейцам совершенно неизвестной дороге. Описание её, которое мы находим в его дневнике, тем более интересно, что никто из последующих путешественников, проехавших по той же дороге, не дал нам о ней более подробных сведений. По этому самому тракту, в 1859 году, последовал через Ургу в Калган и Пекин отправленный в то время, с особым поручением в Китай, Свиты Е. В. генерал-майор (ныне граф) Н. П. Игнатьев, при котором состоял топограф Шимкович, снявший на план подробный маршрут всего пройденного пути в масштабе 3-х вёрст в дюйме. Копию этой съёмки мы видели в нашем посольстве в Пекине. Нам случилось также видеть в Пекине английский перевод этого маршрута, изданный в уменьшенном масштабе одним протестантским миссионером в начале 60-ых годов.

Второй монгольский дневник составлен отцом Палладием в 1859 году, когда он во второй раз возвращался из Пекина в Россию вместе с 14-ю Духовною Mиccиею (приставом коей был П. Н. Перовский). О существовании этой рукописи мы нашли указание самого автора в его статье: Путевые Записки китайца Чжан-Дэ-хой во время путешествия его в Монголии в первой половине ХIII-го столетия, напечатанной в Записках Сибирского отдела Геогр. Общества, 1867 г., стр. 582–591. В виду несомненной важности этого дневника, мы обратились в Пекин к П. О. Попову, нашему первому драгоману при Миссии с просьбою отыскать между оставшимися после покойного архимандрита бумагами подлинную записку. Г. Попов с любезною готовностью исполнил нашу просьбу и мы таким образом получили возможность снять точную копию с подлинного документа.

Дорожный дневник 1859 года представляет собственно отрывочные заметки, набросанные по видимому о. Палладием только для себя, с намерением обработать их впоследствии. К сожалению он не успел сделать этого. Тем не менее и в этом несовершенном виде записки имеют несомненно большой научный интерес. Особенно любопытны замечания учёного автора о развалинах древних городов в Монголии и его поездке к реке Керулэну. Из записок видно, что о. Палладий выехал из Пекина 25-го мая 1859 г. и, проехавши через Калган, в первых числах июня был уже в Цаган-балгасу. Близ этого городища он пробыл, вместе с Миссиею, до 25-го июня в ожидании пристава Перовского, который остался в Пекин для встречи там отправленного в Китай, с особым поручением, генерала Игнатьева. Нам помнится, что много лет тому назад покойный архимандрит нам говорил о своей встрече с Н. П. Игнатьевым в Монголии. Понятно, что для последнего было чрезвычайно важно, до въезда в китайскую столицу, видеться с человеком, который мог ему сообщить верные сведения о китайцах, о Пекине и о положении дел там. Почтовый тракт, по которому ехала экспедиция Н. П. Игнатьева, проходит не далеко от Цаган- балгасу, который лежит по караванной дороге. Собравшись опять в путь 25-го июня, о. Палладий проследовал в Ургу по так называемой дарханской караванной дороге, по которой проехал в 1849 г. Е. П. Ковалевский. – Дорожные записки 1859-го года печатаются в том виде, как они были найдены в бумагах покойного архимандрита.

Приступая теперь к обозрению дорог, ведущих из Сибири через Монголию в Китай, по которым в прежние времена проходили в Пекин наши торговые караваны, духовные миссии, посольства и курьеры, мы, для лучшей ориентировки читателя, прилагаем маршрутную карту дорог в восточной части Монголии, приуроченную к путевым запискам о. Палладия и к нашим заметкам. Имея в виду, что в настоящее время уже существуют, на русском языке, довольно подробные и хорошо составленные карты Монголии вообще, мы, для большей наглядности, старались нанести на нашу карту лишь те подробности в географических названиях, которые встречаются у нас в тексте. Наша карта составлена по лучшим старым и новым источникам.

На основании сохранившихся в сибирских архивах старых документов, наши историки считают, что сношения русских с Китаем начались в 1619 или 1620 году, когда Тобольский воевода И. С. Курякин послал в Китай казаков И. Петлина и П. Киселева. Наши владения в Сибири в то время простирались только до реки Енисея. Петлин и Киселев из города Томска (основанного в 1604 году), направились через земли Киргизов к рекам Абакану и Кемчику (верховья Енисея), и оттуда вышли на большое озеро (Убсанор). На вершине одной из рек, впадающих в это озеро, кочевал монгольский Алтын-хан. Далее экспедиция прошла всю Западную Монголию от С.-З. на Ю.-В. и наконец вышла на «рубежную стену» (Китайскую Великую стену) у города Широкалга (Калган). Оттуда путешественники отправились к Белому городу (Пекин), где жил Тай-бун. Но самого даря они не видели. Подробности этой курьёзной реляции можно найти у Спасского в Сибирском Вестнике за 1818 год, с апреля по июль².

Отправленное при царе Алексее Михайловиче в 1654 г. из Москвы к Пекинскому двору посольство с О. И. Байковым во главе, прошло совершенно новым путём, западнее маршрута Петлина, через Чжунгарно. Из Тобольска Байков плыл на судах вверх по Иртышу до Белых вод (ниже нынешнего Семипалатинска). Далее посольство отправилось к калмыцкому хану Аблай-Тайши, который имел своё местопребывание на реке Аблай-ките, приток Иртыша с левой стороны; потом они вышли на озеро (вероятно Улюнгур), и с вершины Черного Иртыша шли по скалам южного Алтая. Затем посольство пересекло всю Монгольскую степь и наконец достигло города Кокотан (Кукухото). Отсюда путешественники продолжали путь к заставному городу Капти или Капки (Калган) и 3 марта 1656 г. прибыли в Пекин, где Байков остался до 4-го сентября. 4-го апреля 1657 г. он прибыл обратно к Аблай-Тайши и возвратился в Тобольск прежним путём. (См. у Спасского в Сибирском Вестнике, 1820, XI, стр. 113–158; – Русский перевод землев. Риттера, IV, стр. 218, разбор пути Байкова).

По приезде Байкова обратно в Москву, в 1659 г., послан был в Пекин боярский сын Перфильев, проследовавший тем же путём, который открыт был Байковым. Это был в то время, как рассказывает Спафарий, обычный путь, по которому бухарцы, калмыки и русские люди ходили в Китай. (См. Арсеньева Путешествие Спафария через Сибирь в Китай, в Записках Имп. Русс. Геогр. Общ., по отд. Этнографии, X, 1882, стр. 21, 24).

Но после завоевания Восточной Сибири и Даурии наши дела по сношению с Китаем сосредоточились в Нерчинском остроге, основанном в 1658 г. Енисейским воеводою Пашковым. Основание Селенгинского острога в Забайкалье последовало в 1666 г. Расстояние между китайскою столицею и русскою границею таким образом значительно сократилось, и торговые сношения между Россиею и Китаем начали производиться через Восточную Сибирь.

Из дорог, ведущих из Восточной Сибири в Пекин, до конца 17-го столетия считалась (по крайней мере нашими посольствами) более удобною и безопасною самая восточная, исходным пунктом которой служил город Нерчинск. Русскую границу переходили в то время у Цурухайту, на реке Аргуни, направляясь на реку Хайлар и, перевалив к востоку через Хинганский хребет, спускались по долине реки Ял к реке Нонни (или Нунь, на китайских картах; северный приток р. Сунгари). Близ этой реки, не далеко от нынешнего города Цицикар, находился тогда город Наун (Нунь). Далее этот путь имел юго-западное направление и, вёл, сперва по степи, потом по горам, через украйну юго-восточной Монголии, прямо в Пекин, пересекая Великую стену в воротах Си фынъ коу. Первым из русских проехал этим путём Игнатий Милованов с товарищами, отправленный посланником в 1670 г. к китайскому Богдыхану. (См. у Арсеньева стр. 156). По той же дороге следовал в 1675 г. известный русский посланник Н. Cпaфapий в Пекин и обратно. (См. Диплом. Собрание Дел между Poccиею и Китаем, составленное Бантыш-Каменским, изд. Флоринским. Казань, 1882, стр. 25, 26, 525).

Спустя 18 лет русское посольство, с Исбрант Идесом во главе, также прошло вышеуказанным путём в Пекин. Но через реку Аргун оно переправилось у Аргунского караула, в 150 верстах ниже Цурухайту. Это посольство прибыло в Пекин в августе 1693 года. Посланник издал свои путевые заметки на голландском и на немецком языках. См. Yssbrants Ides, Dreijahrige Reise nach China, 1692–1695. Frankfurt, 1707.

Эта же дорога была пройдена в 1732 и 1736 годах известным русским агентом Лоренцом Ланге. Мы еще возвратимся к этому путешественнику. Впоследствии русские перестали ездить по этой дороге в Китай, и она была совсем забыта. Только в новейшее время, после слишком 150-ти летнего перерыва, её вновь посетил капитан генерального штаба Ресин, который в 1887 г., отправляясь из Пекина через ворота Си фынь коу и город Цицикар в Благовещенск, прошёл большую часть этой старой посольской дороги. Из маршрутной съёмки его видно, что его путь совпадает с посольским на протяжении от Пекина до верховьев реки Лао хэ, а потом уклоняется от него на восток, пересекает реку Нонни, близ впадения её в Сунгари, и следует в Цицикар вдоль левого берега р. Нонни. Но по старой посольской дороге из Цурухайту через Хайлар и Хинганский хребет в Цицикар, никто из Европейцев после Ланге до сего времени не проходил. В 1862 году Н. Хилковский из Старо-Цурухатуйского караула отправился в город Хайлар. В статье о его поездке в этот город, помёщенной в Записках Сибирского отд. Им. Русск. Геогр. Общ.,VIII. 1865, Хилковский сообщает распросные сведения о дороге в Цицикар и перечисляет 18 почтовых станций по ней.

Дорога через Ургу в Пекин также давно была известна русским. Русские купцы стали ею пользоваться вскоре после постройки Селенгинского острога в Забайкалье, в 1666 г. В 1728 г. после заключения Буринского разграничительного с Китаем договора, на самой границе была основана Кяхтинская слобода. На этом месте, как равно в Цирухайту, при р. Аргуни, положено было съезжаться купцам обоих государств для торговли; но так как последний пункт вскоре оказался неудобным для торговых целей, то он был оставлен, и с тех пор так называемая Кяхтинская дорога через Ургу и Калган сделалась единственным путём, по которому ходили наши казённые караваны и духовные миссии, отправлявшиеся в Пекин. Точно также и в настоящее время наша сухопутная торговля с Китаем направляется почти исключительно на Кяхту, Ургу и Калган, и этим же путём, как более удобным, пользуются путешественники, едущие из Восточной Сибири в Пекин.

Та часть Монголии, через которую проходят кяхтинские караванные дороги в Китай, давно уже хорошо исследована и описана. Путешественник, едущий из Кяхты в Пекин, пересекает последовательно несколько полос, резко отличающихся одна от другой своей природою и физическими особенностями. На всём протяжении от Кяхты до Урги страна имеет гористый характер, с обильным орошением и богатыми пастбищами, горы большею частью покрыты лесом.

За Ургою после переправы через реку Толу, путешественник оставляет за собою последнюю проточную воду. Далее к югу простирается степь Гоби до окраины собственного Китая. Это волнистая, или пересеченная низменными скалистыми кряжами, возвышенная плоскость с дресвяною по большей части почвою. На первых 200 верстах этой степи ещё встречаются редкие травы, в некоторых местах даже довольно хорошие пастбища, но далее местность принимает характер бесплодной пустыни, которую Монголы называют Гоби, Китайцы Ша мо. В ней нередко встречаются более или менее широкие полосы земли, покрытые сыпучими песками. Замечательно, что среди Гоби путешественник, по какой бы дороге он ни ехал, приблизительно в широте 46°–47°, встречает как бы стенообразную черноватую каменную гряду, называемую Монголами буссу чилон (каменный пояс). А. Буиге, о путешествии которого в 1830 г. мы еще будем говорить впоследствии, первый упоминает об этой гряде. Он видел её на юге от Олон-бай- шин. Монголы говорили ему, что этот каменный пояс простирается далеко на запад и восток. По исследованиям Бунге он состоит из сиенита.

На юге эту пустыню монгольского нагорья окаймляет полоса, приблизительно вёрст на 200 ширины, безлесная, но обильная водою и травою, где кочуют монголы Чахары, со своими многочисленными стадами, до самой Великой стены. Не в дальнем расстоянии от Калгана дорога начинает круто спускаться и вскоре вступает в густо населенную страну собственного Китая.

Как уже выше было замечено, кроме караванных дорог существует ещё между Кяхтою и Пекином казенный почтовый тракт с постоянными станциями, которые содержат монголы, для проезда китайских чиновников. Между Кяхтою и Ургою почтовый тракт и караванные пути большею частью совпадают, и дорога идёт в довольно прямом направлении по горам и долинам, пересекая многочисленные притоки Орхона. Зимою караваны иногда предпочитают спускаться из Кяхты в долину Орхона и следовать по ней. В собственном Китае между Калганом и Пекином, почтовая дорога также почти везде совпадает с караванною. (Город Чан пин чжоу, станцию почтового тракта, караванная дорога не проходит; она идёт прямо из Нань коу в Пекин). Но в Гобийской степи пути значительно расходятся. Почтовый тракт, хотя и самый дальний, но за то наиболее удобный, особенно для скорой езды. На нём в известных расстояниях выкопаны колодцы, при которых поставлены юрты, и всегда имеется достаточное количество лошадей. Этот тракт, существовавший ещё в прошлом столетии, значительно уклоняется к западу, так как первоначально он служил сообщением для Пекина с Улясутаем. Ветвь на Ургу отделяется у станции Саир-усу. По этому пути считают (приблизительно):

из Кяхты в Ургу 290 вёрст (12 станций),

из Урги в Калган 1275 вёрст (47 станций),

из Калгана в Пекин 200 вёрст (9 станций).

Это пространство, всего 1765 вёрст и 68 станций, между Кяхтою и Пекином можно проехать в 14, даже 12 дней в китайских телегах, которые обыкновенно везутся двумя верховыми всадниками монголами, держащими оглобли на своих сёдлах.

Дороги, по которым торговые караваны на верблюдах следуют из Калгана в Ургу, проходят в значительном расстоянии восточнее почтовой дороги, с которой они сходятся только на конечных пунктах. Из них нам хорошо известны три, по которым в прошлом и нынешнем столетиях ходили были подробно описаны. Они известны под названиями: Дархан цзам, Чойрин цзам (часть её называется Аргалинской дорогой) и Гунчжиин цзам (цзам = дорога). Первая и вторая дороги названы по именам гор Дархан и Аргали, мимо которых они проходят; третье название означает в переводе: «Царевнина дорога». Расстояния по ним от Урги до Калгана считаются от 920 до 970 вёрст.

Профессор А. М. Позднеев, отличный знаток монгольского языка и Монголии, в прекрасном своём отзыве о результатах путешествия М. В. Шевцова по Монголии, перечисляет, на основании лично им собранных сведений, восемь караванных дорог между Ургою и Калганом, со всеми урочищами и станциями.

В начале 60-х годов правительство наше, пользуясь правомъ, предоставленнымъ статьей 12-й Пекинского договора, учредило на свой счёт почту между Кяхтою и Тянь-цзин’ем, через Ургу, Калган и Пекин. Эта почта направляется обыкновенно по караванным дорогам Гунчжиин цзам и Чойрин цзам и возится монголами, с которыми заключаются подряды. Лёгкая почта отправляется через каждые 10 дней, или 3 раза в месяц; летом она ходит между Кяхтою и Пекином около 15 дней, а зимою, когда по недостатку подножного корма приходится возить ее на верблюдах, она часто значительно опаздывает. Тяжёлая почта, по одному разу в месяц, совершает этот переезд в 30 дней. Почтовый транспорт всегда конвоируется нашими казаками, и поэтому к нему нередко пристраиваются и путешественники, едущие в Кяхту или в Пекин. Русские чиновники, едущие по китайской почтовой дороге, возятся бесплатно, но несут довольно значительный расход на подарки провожатым и станционным смотрителям.

Первое русское описание кяхтинского пути через Ургу и степь Гоби сохранилось в записках Cпaфapия. Он сообщает подробности о поездке, в 1674 г., сына боярского Ивана Поршенникова с торговыми людьми, в числе 43 человек, в Пекин. Поршенников обстоятельно описывает дорогу до Урги, но о проезде через Гоби упоминает только немногими словами. (См. у Арсеньева стр. 129, 194).

В 1686 г. были отправлены с царскою грамотою в Пекин Н. Венюков и И. Фаворов. Описания пути этих гонцов мы не имеем. Известно только, что, прибыв в Селенгинск 1-го августа, гонцы 16-го августа поехали «искать» кутухту и монгольского Очироя Саин-хана, а 31-го октября прибыли в Пекин, откуда 14-го ноября выехали обратно. (См. у Бант.-Каменского стр. 40, 42, 48).

В 1715 году Пётр Великий отправил в Китай капитана Лоренца Ланге, родом шведа, наблюдавшего в то время за постройкою Петергофского дворца. Ланге в течение следующих 22 лет шесть раз совершал путешествия в Пекин, в качестве русского агента. Все его путешествия в Китай описаны им или его спутниками на немецком языке. Эти путевые заметки довольно интересны. Насколько нам известно, только записки одного путешествия его в сокращённом виде были переведены на русский язык (см. ниже).

Первая поездка Ланге в китайскую столицу не имела политического характера, и Бантыш-Каменский не упоминает о ней. Ланге было поручено приобрести в Китае разные предметы для украшения Петергофского дворца. Ему сопутствовал английский медик Фома Гарвин, состоявший хирургом при петербургской больнице. Краткая реляция этой экспедиции помещена в записках Брауншвейгского резидента в России, Вебера, изданных им под заглавием: Das veranderte Russland, Frankfurt, 1721. Здесь мы читаем, что Ланге и Гарвин отправились из Селенгинска 7-го октября 1716 г. и 9-го октября переехали китайскую границу у Сарачина (см. ниже примечание на стр. 13). 15-го октября они уже находились на берегу реки Толы, потом, совершив переезд через монгольскую пустыню, путешественники 6-го ноября достигли Великой стены и Калгана, а 11-го ноября представились китайскому императору, который жил в своём загородном дворце «Zchantuyenne», отстоящем на 1,5 мили (10 вёрст) на запад от Пекина³. Ланге и Гарвин были очень любезно приняты императором Кан-си. Узнав о данном им Петром Великим поручении прибрести в Китае печь из Фарфора, Кан-си приказал немедленно отправить нарочного в ту провинцию где производится лучший Фарфор, и заказать желаемую печь по образцу, сделанному из дерева. Ланге и Гарвин выехали из Пекина обратно в феврале 1717 г. и прибыли в Петербурге вероятно в начале 1718 года. Пётр Великий был очень обрадован великолепными китайскими редкостями, привезёнными Ланге, и, убедившись в его способностях, назначил его русским агентом в Пекине. Ему приказано было сопровождать, в качестве секретаря, чрезвычайного посланника к китайскому двору, Л. Измайлова. В составе этого посольства, которое выехало из Петербурга в июне 1719 г., находились между прочим: И. Глазунов, также в качестве секретаря, медик англичанин Бель и некто Унферцагт. Это замечательное путешествие обстоятельно описано Белем, Унферцагтом и Ланге⁴.

По Бант.-Каменскому (стр. 90, 91) посольство Измайлова прибыло в Селенгинск 27 мая 1720 г., но только 20 сентября достигло китайской границы, в Сорочинах (от Селенгинска в 50 верстах, Бант.-Кам.). Бель называет этот пограничный пункт Сарацин и говорит, что он находится при небольшой речке, от Селенгинска в 140 верстах. Он поясняет, что Сарацин значит «новая луна»⁵. Унферцагт называет эту пограничную речку Бурохара и говорит, что она отстоит от Селенгинска на 180 вёрст. Это без сомнения речка, приток Селенги, протекающий в 10-ти верстах на юге от Кяхты (и 106 вёрст от Селенгинска) и образующей несколько маленьких озёр, известных под именем Гилан-нор (белые озёра). Здесь в 1727 году был заключён известный Буринский трактат.

Бель довольно верно описывает дорогу до реки, перечисляя притоки Орхона, через которые посольству пришлось переправиться (Ира, Шара,Кара, Бурой, Боргулты, Койра). У реки Толы посольство расположилось лагерем 2-го октября. Об Урге ни Бель, ни Унферцагт не упоминают, но последний говорит о знаменитой горе Хан-ула, которая, как известно, находится вблизи Урги.

Далее по дороге через Гоби Бель записал названия всех урочищ, на которых посольство останавливалось, причём монгольские имена у путешественника часто искажены, но по ним всё-таки можно убедиться, что посольство следовало по караванной дороге Гунчжиин-цзам. На пятой станции от Удэ к югу оно прибыло к солёному озеру. Унферцагт называет это озеро Табусянор (дабусун нор по-монгольски = солёное озеро). Это очевидно озеро Ирен дабу сун нор, показанное на наших картах Монголии. В дневнике Ланге 1727 года это самое озеро и названо Ирен. Переправившись через речку Нарин-карусу⁶) 31-го октября, (придерживаясь повествования Беля), путешественники на следующий день дневали, а второго ноября, около полудня, увидели Великую стену, проходившую по горам в расстоянии приблизительно 40 англ. миль. Разрушенный город, о котором здесь упоминает Унферцагт отождествляется с развалинами Цаган-балгасу. 5-го ноября посольство (по Белю) прибыло в Калган (3 ноября по Бант.-Кам.). Унферцагт говорит, что этот город по-китайски называется «Tschantzschioko» (по-настоящему Чжан-цзя-коу). По названиям, упоминаемым у Беля в описании дороги из Калгана в Пекин (Siang fu, Zulinguang, Zang pin jew (Tzang fing tschu у Унферцагта), Schach), легко можно узнать города и деревни существующие и поныне, как-то: Сюань хуа фу, Юй линь, Чан пин чжоу, Ша хэ. В Пекин посольство прибыло 18-го ноября и поместилось в так называемом русском подворье, которое и теперь занимает наша дипломатическая миссия. Бель описывает дом, в котором были приготовлены покои для посланника. Это здание сохранилось до сих пор и известно под именем посольского дома; в нём, по всей вероятности, жили и прежние русские посланники: Байков, Спафapий, Идес и пр.

Китайский император Кан-си принял Измайлова и его свиту в своём загородном дворце Чан чунь юань⁷. Богдыхану были переданы царская грамота и подарки, между которыми находилось изображение Полтавской битвы, выточенное на слоновой кости собственноручно Петром Великим; кроме того были разные дорогие часы, лошади и гончие собаки. Бель с восторгом описывает ласковый приём императора Кан-си, который однажды пригласил Измайлова и его свиту на охоту, происходившую в окрестностях императорского дворца цза (Chaiza), в 6 милях от Пекина⁸. Они охотились на оленей, козуль, зайцев, фазанов и, между прочим, на тигров, выпущенных из клеток, при чём Измайлов убил одного тигра.

\

\

Измайлову были вручены шесть больших ящиков с изразцами из синего фарфора, для передачи Петру Великому. Это была та фарфоровая печь, которую Кан-си заказал в то время, когда Ланге первый раз был в Пекине. Может быть эта печь и теперь еще существует в Петергофе или в Петербурге.

2-го марта 1721 г. посольство Измайлова отправилось въ обратный путь, не достигши, как известно, особенного успеха в переговорах с китайцами. 9-го марта путешественники прибыли в Калган. Для скорости движения обоз был оставлен позади, и посольство пустилось в путь верхами на лошадях с одним только проводником. 12-го апреля оно достигло реки Толы и 6-го переступило русскую границу.

Ланге между тем был оставлен в качестве русского агента в Пекине с ним остался также Унферцагт, который 21 октября 1721 г. был отправлен курьером в Poccию с дорогими обоями, заказанными нарочно императором Кан-си для русского царя. В августе месяце того же года Ланге, по приглашению императора, отправился к нему в Jegchol (Жехол или Жэхэ), лежащий за Великой стеной в 220 верстах на С.-В. от Пекина. Он вернулся оттуда в начале сентября, так как ожидал прибытия русского каравана. После того вследствие беспорядков, происходивших в то время на русско- китайской границе, китайцы стали относиться к Ланге все более и более враждебно и причинили ему столько неприятностей, что он решился наконец оставить Пекин и возвратиться в Poccию. 18 июня 1722 г. он вместе; с караваном отправился в путь, а 26 августа прибыл в Селенгинск.

После этого Ланге, по-видимому, оставался несколько лет в Иркутске, а в 1726 г. ему поручено было сопровождать русского посланника Савву Владиславича в Пекин. Эго посольство переехало китайскую границу 2-го сентября при реке Буре, 10-го октября оно прибыло в Калган, а 21-го октября вступило в Пекин. – 23-го апреля 1727 г. посольство выступило обратно и 14 июня достигло реки Буры, где спустя два месяца был заключён так называемый Буринский трактат. 14-го сентября Ланге снова был отправлен с караваном в Пекин. (См. у Бант.-Каменского стр. 127–136, 501). Опиcaние этого четвёртого путешествия Ланге в Китай напечатано в: Pallas, Neue nordische Beitrage, II, 1781, p. 83–159.

16-го сентября 1727 Ланге перешёл с караваном новую границу у речки Кяхты (селение Кяхта было построено только в следующем году). 2-го октября караван расположился лагерем у подошвы святой горы Хан ула, на южном берегу реки Толы, гдe отдыхали пять дней, а потом пустились в путь через Гоби. Как видно из перечисления урочищ, на которых караван останавливался для ночлегов, Ланге и в этот раз прошёл по дороге Гунчжиин цзам, через Удэ (Ихы-удэ) и мимо озера Ирен дабасу. Караван много потерпел от голода и холода. Из 1650 лошадей, с которыми он выступил из России, лишь 150 достигли Цаган-балгасу, куда прибыли 29-го ноября. Здесь Ланге видел развалины старого города, который он подробно описывает. От Цаган-балгасу караван шёл до Калгана через Арун-Шуберта и местечко Толой Сумай. Это последнее местечко, по словам Ланге, находится в 6 верстах от Великой стены; на новых картах оно не показано, но о нём упоминает также и Тимовский, который между прочим говорит: (Timkovsky, Voyage etc. 1820. edit, par Klaproth, I, 273, II, 376) что две дороги ведут из Цаган-балгасу в Калган: одна, восточная, через Шабартай и деревню Толай сумэ; другая, западная, через гору Сенчжит и деревню Нордянь. Последняя считается караванною дорогою ⁹.

По дороге из Калгана в Пекин Ланге довольно верно называет китайские города и деревни. 26-го декабря 1727 г. он прибыл в Пекин, где его поместили, по прежним примерам, в русском подворье. В этот раз Ланге оставался в Пекине до 13-го июля 1728 г. Он рассказывает между прочим, что в его бытность начали строить православную церковь, в русском подворье. Это та самая церковь, которая и ныне существует при нашем посольстве. На южной стене её до сих пор видны следы сильного землетрясения, бывшего здесь в начале тридцатых годов прошлого столетия. 4-го октября Ланге благополучно возвратился с караваном в Петропавловскую крепость (близ Селенгинска). Через несколько времени он отправился в Москву, куда прибыл в начале февраля 1730 г. Но не долго ему пришлось оставаться в России: уже в следующем году ему приказано было ехать в пятый раз в Пекин и опять с караваном.

Этот караван вышел из Кяхты 6-го ноября 1731 г. и направился по Керуленской дороге, которую особенно рекомендовали Ланге, как наиболее удобную; однако он нашёл её не менее трудной чем другие пути¹⁰. 22-го марта 1732 г. караван прибыл в Пекин, где оставался до 8-го сентября. Обратно в Poccию Ланге в этот раз направился по старой восточной дороге через Си-Фын-коу, юго-восточную Монголию, Манчжурия и Цурухайту, куда он прибыл 25-го августа 1733 г. (См. Бант.-Каменский, стр. 173, 194, 196).

После того Ланге отправился в Москву и Петербург, где в 1735 г. был пожалован канцелярии советником (См. Бант. Камен, стр. 218) и затем с новым караваном был отправлен в Пекин. Это шестое и последнее путешествие в Китай Ланге совершил в 1736 и 1737 годах, проследовав по выше упомянутой восточной дороге, по которой прежде шли Спафарий и Исбрант Идес. Подробное описание пройденного пути сделано одним из его спутников¹¹ и напечатано в: Pallas, Neue nordisclie Beitrage, II, 1781, p. 160–207. См. также Бант.-Камен., стр. 173, 194, 196.

Из этого описания видно, что караван выступил из Цурухайту и 17 июля 1736 г. переправился через реку Аргун. Далее дорога шла через реки Мергель, Тыникен к реке Хайлар; здесь, вследствие сильных дождей, караван принужден был стоять 18 дней и только 12-го августа мог опять тронуться в путь. Через Мендукей-тохой путешественники поднялись на Хипганский хребет и, спустившись по его восточному склону, следовали сначала вдоль реки Ял, а потом по долине реки Янь; обе названные реки составляют притоки реки Нонии. 31 -го августа они подошли к широкой реке Наунь (Нонни или Нунь на китайских картах), где на противоположной стороне стоял в то время город, а недалеко от него деревня Чичигар (очевидно нынешний Цицикар). Ланге со своим караваном оставив реку влево, повернул на юго-запад, направившись через Хадаухань и реку Ял в Монгольскую степь. Далее он следовал через Чолин-у-е и Мохой на реку Торо. 28-го сентября караван переправился через реку Шарамурен, где имел днёвку, и на следующих день пришел к реке Лохэ ( Лао хэ). Вблизи этой реки путешественники видели городище Дай мин чэн, с замечательными развалинами и высокою башнею; об этом городище упоминает также Исбрант Идес, хотя последних и ошибочно показывает его местоположение, относя его к северу от Шармурена. По исследованиям профессора В. П. Васильева это одна из древних столиц Ляо’ских императоров, Дай дин фу, основанная в середине 10-го века и переименованная впоследствии в Дай нин чэн. Теперь упомянутое городище известно Монголам под именем Чахан собарга хота (город с белою башнею). (См. Риттера Землев. Азии, русский перевод, I, стр. 323). На новейшем маршруте капитана Ресина оно названо Бай та цза, что по-китайски тоже значит белая башня. На карте, изданной китайцами, эти развалины показаны недалеко от уездного города Цзянь чан сянь¹².

Город Пагул, упоминаемый далее в описании пути Ланге, есть китайский город Пин цюань чжоу, который у Ресина назван Пагоу. Далее местности Quan tschin и Pin sau в названном описании показаны на маршруте Ресина под названиями Куан чэн и Пин дяо. 29 октября Ланге прибыл с караваном в Dsi fen ku (Си фын коу), у Великой стены, и направился в Пекин через города Lan jan (Луань ян), San tain (Сань тунь ин), Zun huа (Цзунь хуа чжоу), оставив в стороне императорские кладбища, где похоронен император Кан си (умерший в 1723 г.). Далее он следовал на города и местечки Zin dschu (Цзи чжоу, город), Pan dsan (Пань цзюнь), San cho gowan (Сань хэ гуань), где его встретил русский иеромонах Лаврентий из Пекина. 8-го ноября Ланге прибыл в Tun schu (Тун чжоу, город), а 10-го вступил в Пекин, где остановился в русском подворье. Здесь он оставался с караваном до 10-го мая 1737 г. и по продаже товара отправился обратно в Poccию, последовав по Кяхтинской дороге. Оставленные Ланге, в передний путь, за Великой стеною (близ Си фын коу) вьючные животные, были заранее доставлены на станцию Шаберту (к С. от Калгана)¹³.

После Ланге казённые караваны ещё три раза ходили с товарами через Кяхту в Пекин, а именно в 1741, 1745 и 1754 годах. Они следовали обыкновенно по Гунчжиин цзам’ской дороге и употребляли от двух до трёх месяцев на переход от русской границы до Пекина. Только последний караван 1754 года ходил в оба пути по Керуленской дороге, по примеру Ланге в 1731 г. (См. Баыт.-Камен., стр. 253, 261, 262; также выше примеч. 9).

Затем, казна, не находя более для себя выгодным производить торговые операции с Китаем, прекратила посылку караванов в Пекин.

Наши духовные миссии в Пекине, которые по установившемуся правилу должны были сменяться через каждые десять лет, отправлялись обыкновенно с караванами, но когда последние перестали ходить в Пекин, тогда для сопровождения миссии назначались особые пристава.

С 1743 по 1767 г. Бантыш-Каменский перечисляет семь русских курьеров, которые были отправляемы с правительственными грамотами из Кяхты в китайскую столицу; на курьерские поездки требовалось обыкновенно от одного до двух месяцев. Один из таких курьеров, прапорщик И. Якоби, сын Селенгинского коменданта, отличился чрезвычайно быстрой поездкой; 7-го июля 1753 г. он выехал из Кяхты и 27-го того же месяца уже был в Пекине; получив там ответный лист, он, 21-го августа выехал обратно и 24-го сентября достиг Кяхты¹⁴ (См. Бант.-Кам. стр. 259).

В Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел хранится рукописный путевой журнал о следовании осенью 1794 г. Духовной миссии под начальством архимандрита Софрония Грибовского в столицу Китая. Ниже помещаемую выписку из этого дневника мы заимствуем из интересного и дельного (но еще не оконченного), труда отца иepoмонaxa (ныне преосвященного) Николая (Адоратского), издаваемого под заглавием: Православная Миссия в Китае за 200 лет её существования (Казань 1887, выпуск II, стр. 321).

Путь следования миссии по Монголии был обычный: поднимались утром в 6–8 часов, шли несколько вёрст и останавливались в 3–4 часа по полудни для отдыха и ночлега, а иногда для подковки скота и починок телег. «С Кяхты до Калгана в степи вся свита и конвойные довольствованы (были) по ведомствам, китайскими и монгольскими приставами, дровами (аргалом); нигде скудости не имели, не так как в прежние двукратные, пристава Игуменова, походы происходило. Ещё на каждом стану от Урги давано духовным и ученикам для зимнего студеного воздуха по две юрты». После 13-дневнаго путешествия из Кяхты 15-го сентября миссия прибыла в Курень (Ургу), откуда выехала 20-го числа. 2-го октября выпал снег, вследствие чего нужно было произвести подковку быков, подшивку верблюдов и пустить другим скотам кровь… 7-го октября встретились развалины древнего монгольского строения у колодца Ганца-суму¹⁵. С 9-го октября началась бескормная дорога. 3-го ноября за чрезвычайною бурею со снегом была днёвка в Урготу¹⁶. 12-го ноября миссия прибыла в Калган... В Пекин миссия добралась 27 ноября, совершив свой путь почти в три месяца. – Тимковский тоже неоднократно ссылается на этот журнал (1. с. I, 188, 202, 254). Из этих данных видно, что миссия 1794 года следовала по Дарханской и Аргалинской караванным дорогам, по которым прошёл и Тимковский. ― Теми же путями проехала, как видно из показания названного путешественника (1. с. I, 163, 202, 226, 251), девятая Духовная миссия, с архимандритом Иакинфом Бичурином во главе.

За исключением самого о. Иакинфа, который в то время уже находился в Иркутске, эта миссия выехала из Петербурга ещё в июне 1805 г., одновременно с посольством графа Юрия Головкина, но ей пришлось пробыть в Иркутске до 1807 года.

Граф Головкин почти три месяца ожидал в Кяхте разрешения китайцев ехать в Пекин. При Головкине находилась значительная свита состоявшая, кроме членов посольства (в числе которых находились князья Голицын и Васильчиков, графы Ламберт, Бенкендорф и др.), из учёной экспедиции под руководством графа Потоцкого. В числе учёных были: астроном Шуберт, зоолог Адамс, ботаник Редовский, минералог Панснер, медик Реман, доктор хирург Гари, аптекарь Гельм, и известный ориенталист Клапрот. Но почти все эти учёные, и между ними Клапрот, были оставлены Головкиным в Кяхте. Посольство со значительно уменьшенною свитою 20-го декабря 1805 г. могло наконец выступить в Ургу. Прибыв сюда 3 января 1806 г., оно оставалось здесь около месяца в ожидании разрешения китайского правительства продолжать путь, но не получив его, должно было вернуться обратно в Poccию. Путешествие посольства из Кяхты в Ургу описано анонимным автором на немецком языке в: Bertuch, Allgem. Geogr. Ephemeriden, XX, XXI, 1806. Authentische Nachrichten von der Russischen Gesandtschaft nach China, 1805–1806. По словам Клапрота (Timkovsky, Voyage etc. I, p. 19) автор этого путевого журнала, который не имеет серьёзного значения, был некто Струве. Сведения о посольстве Головкина на русском языке, почерпнутые из архивов Восточной Сибири, были напечатаны в 1872 г. в Известиях Сибирского Отдела Геогр. Общ. № 3 и 4.

Миссия архимандрита Иакинфа выступила из Иркутска только в 1807 году, а в сентябре того же года выехала из Кяхты. На пути (по Дарханской и Аргалинской дорогам) ей пришлось немало пострадать от непогоды и гибели караванного скота. 10-го января 1808 г. миссия достигла Пекина, где оставалась более тринадцати лет. (См. труд иepoмонaxa (ныне преосвященного) Николая Адоратского): Отец Иакинф Бичурин. В Православном Собеседнике за 1886 г.).

В 1819 г., на смену девятой духовной миссии, была отправлена в Пекин десятая, с архимандритом Петром Каменским во главе. Приставом при ней был назначен Е. Ф. Тимковский († 1875), человек образованный и хорошо подготовленный для такого путешествия. По возвращении в Россию он издал книгу: «Путешествие в Китай через Монголию в 1820 и 1821 годах». Сочинение это, обратившее на себя внимание европейских учёных, было издано в 1827 г. на Французском языке Клапротом (Timkovsky, Voyage a Pekin a travers la Mongolie, 1820, 1821). Клапрот исправил и дополнил русское издание. Оно было переведено также на английский и немецкий языки. Тимковский первый обстоятельно описал караванные дороги через Монголию и нанёс их на карту, приложенную к его сочинению. Но в карту вкрались некоторые ошибки. Так например Великая стена показана в 15 верстах на С. от Калгана, а в действительности она примыкает к самому городу; китайский город Чан пин чжоу на карте отмечен на запад от дороги, ведущей из Нань коу в Пекин, тогда как в описании Тимковский правильно говорит, что город этот остался у них на востоке от дороги. Тимковский первый сообщил подробные и достоверные сведения о Монголии. Конечно, он мог пользоваться при составлении труда своего обширными сведениями о. Иакинфа, который возвратился с ним вместе из Китая.

Путешествие в Пекин Тимковский с духовною миссиею совершил осенью 1820 г. Миссия выступила из Кяхты 1-го сентября, а 15-го прибыла в Ургу, откуда, после десятидневного отдыха, отправилась через Гобийскую степь по Дарханской и Аргалинской караванным дорогам. 15-го ноября она прибыла в Цаган балгасу, 16-го ноября в Калган и 1-го декабря в Пекин, где Тимковский провёл всю зиму и весну. – 15-го мая 1821 г. Тимковский с возвращающеюся в Россию девятою миссиею выехал из Пекина. Это путешествиеописал также и о. Иакинф в своих «Записках о Монголии. СПб. 1828», в которых помещён подробный и обстоятельный дневник пути. 21-го мая путешественники были в Калгане, откуда, после трёхдневного отдыха, направились через Гоби по дороге Гунчжиин цзам, пролегающей западнее дороги, по которой Тимковский шёл в передний путь. На проезд из Калгана в Ургу миссия употребила 52 дня, с 24-го мая по 16-е июля. Из Урги она выступила 19-го июля и 1-го августа прибыла на русскую границу.

Следующая (одинадцатая) духовная миссия была отправлена в Китай в 1830 г. под руководством генерального штаба полковника Михаила Васильевича Ладыженского. С этой экспедициею командированы были, для научных исследований в Монголии и Китае, астроном Г. Фусс, ботаник доктор А. Бунге¹⁷ и инженер Кованько. В качестве врача при миссии состоял доктор П. Кирилов. Фусс и Бунге производили астрономические определения и нивелировку Гобийской степи. Первый напечатал результаты своих исследований в Записках Академии Наук: Memoires de l’Academie des Sciences de St. Petersbourg, YI serie, sciences mathem. et phys., I, p. 59–128. G. von Fuss, Geographische, magnetische u. hypsometrische Bestimmungen, abgeleitet aus Beobachtungen auf einer Reise in den Jahren 1830–1832 nach Sibirien u. dem Chinesischen Reiche. Фусс определив местоположения 35-ти пунктов между Кяхтою и Пекином. См. тоже: Mem. de l’Academie des Sciences de St. Petersbourg, VI serie, sciences mathem., physiques et naturelles, tome II, Bulletin scientifique, № 3. Lettre de Mr. G. Fuss, datee de Kiakhta le 23 Sept. 1831; – и Recueil des Actes de la seance publique de l’Acad. d. sc. de St. Pеtersbourg, 29 Dec. 1832, p. 65–75, Rapport de M. G. de Fuss.

В Berghaus, Annalen der Erd- u. Volkerkunde, IX, 1834, p. 452 помещена статья: Barometrisches Nivellement u. Naturgemalde der Chinesischen Mongolei, von A. von Bunge. Статья эта переведена с русского. Немецкий перевод был сообщён А. фон Гумбольдту нашим государственным секретарём Сперанским, бывшим Сибирским генерал-губернатором. Русский же подлинник вероятно и не был напечатан. В том же томе названного журнала напечатано письмо Бунге из Урги от 19-го сентября 1830 г. Кроме того отрывки из путевого журнала Бунге были опубликованы в: Dorpater Jahrbucher. IV, 1835, р. 251, 341 seqq. Из этого журнала и из отчётов Фусса видно, что экспедиция проследовала тем же путём в Пекин, по которому прошёл Тимковский, т. е. по Дарханской и Аргалинской дорогам. Она выступила из Кяхты в конце августа и прибыла в Пекин 17-го ноября 1830. Бунге очень живо описывает общий характер монгольского нагорья, его горные породы и геологическую формацию, как равно и степную растительность. Между прочим он производил барометрические наблюдения, при чём определил высоту горы Хан ула, близ Урги, в 5000 футов, а абсолютное положение Урги в 3800 ф. По описанию Бунге поверхность Монголии, начиная от Урги, постепенно возвышается и у урочища Дзиргаланту достигает 4620 ф., отсюда начинается понижение почвы, которое особенно заметно в урочище Олон-байшин, а между Эрги и Цикилдакан не превыщает 2400 ф. Далее к югу поверхность вновь возвышается и не доезжая Калгана достигает 5000 ф. – В Пекине Бунге с миссиею прожил зиму. В марте 1831 г. он совершил поездку в Цаган балгасу и по возвращении в столицу оставался там до начала июля; затем он, вместе с другими своими учёными спутниками и десятою миссиею, которая возвращалась в Poccию, выступил в обратный путь. В начале сентября миссия прибыла в Кяхту. Кроме ботанической и энтомологической коллекции, составленных Бунге в Монголии, он привёз ещё более 400 видов растений, собранных в окрестностях Пекина и описанных им в Записках Академии Наук¹⁸.

Другой из учёных спутников Бунге, горный инженер Кованько, напечатал в Горном Журнале 1838 года, № 4, интересные статьи о своих поездках по окрестностям Пекина, о геологии пекинских гор, о каменном и древесном угле и т. п.

Приставом одиннадцатой миссии, полковником Ладыженским, была произведена съёмка Пекина и ближайших окрестностей, которая была издана Военно-топографическим Депо в 1848 году, на двух листах, 1 верста в дюйме. В 1860 г., во время англо-французской военной экспедиции в Китай, этот труд Ладыженского был опубликован в Лондоне под заглавием: Peking and its Environs, copied from the survey of Colonel Ladyjenski of the Russian army¹⁹.

Память о докторе Кирилове, который остался при миссии в Пекине до 1840 года, сохранилась в гpбapиях нашего Ботанического Сада в С.-Петербурге, где находятся растения, собранные им в Монголии и в Северном Китае.

О путешествии двенадцатой Духовной миссии в Пекине, на сколько нам известно, ничего не было опубликовано. Мы знаем, что она была отправлена в 1840 г. под начальством Н. И. Любимова (впоследствии директор Азиатского Департамента, † 1875). В числе членов этой миссии, давшей нам столько первостепенных деятелей по части Китаеведения, отправился в первый раз в Китай о. Палладий. Вызванный оттуда в 1847 г., он во время пути по Монголии вёл журнал, который ныне впервые появляется в свет.

Врачом при двенадцатой Духовной миссии состоял доктор А. А. Татаринов. Он в 1849 г. привёз в Петербург богатые ботанические коллекции из Северного Китая и из Монголии, которые теперь хранятся в Ботаническом Музее Академии Наук. Татаринов умер в 1886 г.

О проезде тринадцатой Духовной миссии в Пекин, с архимандритом Палладием во главе, мы имеем сведения, сообщённые полковником Е. Ковалевским, под руководством которого эта миссия была отправлена в Китай²⁰. См. Путешествие в Китай Е. Ковалевского. СПб. 1853. 2 части.

Ковалевский подробно описывает дорогу, по которой он прошёл с миссиею. Из Кяхты они выступили 19-го шля 1849 г. и 2-го августа прибыли в Ургу, где оставались до 8-го августа и затем отправились далее по Дарханской дороге. Почти до урочища Олон байшин путь Ковалевского совпадает с дорогою, по которой шли Тимковский и Бунге, а потом Дарханская дорога идёт западнее и на седьмой станции, у прохода Удэ (Ихы удэ), соединяется с дорогою Гунчжиин дзам. Ковалевой следовал через Ирен, Суджи, Цаган балгасу в Калган. В Пекин миссия прибыла 27-го сентября. – Относительно своего обратного следования с прежнею миссиею, Ковалевский не даёт никаких подробностей, и сообщает только, что он прибыл в Кяхту 9-го июня 1850 г. – Из донесений Ковалевского, хранящихся в Архиве Азиатского Департамента, мы знаем, что он первый успел настоять на том, чтобы караваны миссии были пропускаемы по удобной дороге в Монголии, по так называемому «купеческому тракту», вместо непроходимых почти Аргалинских песков, по которым китайские чиновники до того времени, с намерением, водили наших соотечественников. Он оказал таким образом существенную услугу всем последующим русским путешественникам и караванам. Е. П. Ковалевский вместе с тем и обогатил наши географические познания о Монголии, сообщив подробное топографическое описание нового пути (Путешествие в Китай, II, стр. 172).

В 1858 г. та же самая дорога, по которой прошёл Ковалевский (Дарханская в Монголии) от Кяхты до Пекина была снята глазомерно в 5-ти вёрстном масштабе топографом Волковым. Английский перевод этой съёмки был издан в Лондоне; под заглавием: Itinerary from Kiakhta to Peking. London 1862. Topogr. Department, War Office. Тот же самый маршрут в уменьшенном масштабе был издан Кипертом в Zeitschrift fur allgemeine Erdkunde von W. Koner. Berlin. Neue Folge XIV, 1868, p. 351–356; Taf. IV.

В следующем, 1859 году, как уже выше было сказано, топограф Шимкович сопровождавший генерала Игнатьева от Кяхты до Пекина, по почтовому тракту, снял эту дорогу в 3-х вёрстном масштабе. Маршрут этот тоже был переведён и издан на английском языке в Пекине.

По той же китайской почтовой дороге проехал в 1868 и в 1874 годах директор Пекинской магнитной обсерватории, доктор Г. А. Фритше, который определил астрономически географическое положение Урги и Калгана, пяти пунктов между Кяхтою и Ургою и десяти пунктов в Гоби. В 1877 году тот же учёный определил астрономически ещё 17 пунктов в Гоби по Гунчжиин цзам’ской караванной дороге. Кроме того он произвёл ряд магнитных и гипсометрических наблюдений в Монголии.

Наблюдения доктора Фритше были опубликованы в разные времена в Записках Академии Наук и в Известиях Имп. Русск. Геогр. Общества (ХV, 1879, стр. 100–107). Всё собрано вместе в его прекрасной статье: Dr. Н. Fritsche, Ein Beitrag zur Geographie und Lehre vom Erdmagnetismus Asiens und Europa’s, 1885. Mit 5 Karten. Petermann’s Geogr. Mitthei- lungen, ErganzuDgsheft, № 78.

В конце 1870 года покойный Н. М. Пржевальских отправился из Урги в Калган по прямой дороге, по которой обыкновенно возится русская почта (см. выше), т. е. через Хангай, Щилиин, Цицзын, Сенджи, Ихы удэ, Ирен, Минган, Суджи и пр. На пути он произвёл ряд астрономических наблюдений и нивелировку, которые были опубликованы доктором Фритше в: Petermann’s Geogr. Mittheilungen, 1874, р. 206, с картою. – По той же дороге проехал в 1879 г. М. В. Певцов (ныне генерал-майор) из Калгана в Ургу.

В изложенном выше очерке мы коснулись лишь тех дорог через Монголию, которые соединяют границу Poccии в частности Кяхту, с Пекином. Но в течение последнего двадцатилетия были исследованы, особенно русскими путешественниками, и многие другие пути, так что новейшие карты Монголии являются испещрёнными множеством маршрутов по разным направлениям. При этом нельзя однако не заметить, что между этими маршрутами почти не встречаются те дороги, по которым некогда проходили иезуитские миссионеры и китайские полководцы, и которые показывались на старых картах Риттера и Клапрота (С. Ritter und F. A. Oetzel, Karte von Asien zu Ritter’s Erdkunde. 1833. – J. Klaproth, Carte de l’Asie centrale, 1835). Трудно предположить, чтобы эти старые дороги ныне совсем уже не существовали. Поэтому было бы желательно, чтобы будущие путешественники по Монголии собрали о них точные сведения. Это тем более важно, что некоторые из этих путей представляют большой интерес, как например дорога, по которой в 1696 г. император Кан си провёл многочисленную армию против Элютов. В свите этого государя находился в то время известный патер Жербильон, который оставил подробное описание этого похода²¹. Часть дороги, по которой проходила армия, была описана, кроме Жербильона, ещё одним китайским чиновником Юй цай, которому шестью годами ранее, именно в 1690 г., поручено было доставить провиант в определённую местность, лежавшую среди Гоби, где было устроено главное складочное место для продовольствия армии. Эту местность с хорошей водою и богатыми пастбищами упомянутый китаец называет Сань ча коу, т. е. «три разветвления», потому что здесь соединяются дороги из Калгана, Души коу и Долон нор’а. По близости находилось озеро Си ла нор. Надо предполагать, что эта военная дорога, по которой в конце 17-го столетия двигались китайские армии через Монголию и которая пролегала из Души коу через реку Керулэн к реке Толе, представляла больше удобств, чем другие пути, несмотря на затруднения, встречавшиеся здесь в перевозке казённого хлеба в телегах через полосу сыпучих песков. Далее на С.-З. по той же дороге, Жербильон видел памятник с надписью, сделанною китайским императором Юн лэ, в начале 15-го столетия, в память одержанной им победы над Монголами. Об этом памятнике, стоявшем среди Гоби, упоминает также и китайский чиновник Юй цай, любопытный дневник которого был переведён на русский язык покойным членом Пекинской Духовной Миссии, отцом Исаием. См. Известия Сибир. Отдела Имп. Р. Геогр. Общ. Том III, 1872, стр. 213.

Хара балгасун, лежащие в 6 или 8 верстах на запад от

Хара балгасун, лежащие в 6 или 8 верстах на запад от

На карте Клапрота вышеупомянутый китайский памятник показан (как и на нашей карте), между 45 и 46 параллелями, по маршруту Жербильона близ озера Хулусутай чаган нор. По всей вероятности топограф Ванин, который в 1882 г. снял глазомерно дорогу из Долон нор’а в Ургу, проходил мимо той местности, где следует искать памятник Юн лэ.

В заключение заметим ещё для будущих путешественников, что большой интерес представляют в Монголии две местности, издавна прославленные в истории.

По сведениям персидских авторов, писавших историю монголов, как равно и по китайским источникам, Оготай хан, преемник Чингис хана, в 1235 году построил на реке Орхоне город Каракорум, в котором он и его два преемника имели своё местопребывание. На этом месте, представлявшем, вероятно, в то время большие удобства для жизни, существовала ещё в VIII столетии столица уйгурских ханов.

Абель Ремюза в своих исследованиях о Каракоруме²² пришёл к заключению, на основании древних китайских маршрутов, что развалины Каракорума тождественны с городом (или развалинами) Талархэ Харабалгасун, показанным на карте иезуитов на запад от Орхона. Клапрот же на своей карте поставил Каракорум южнее, в верховьях этой реки. Но после иезуитов, с начала XVIII столетия, никто из Европейцев в течение почти 160 лет не был на Орхоне. Только в 1873 г. И. В. Падерин, снабжённый наставлениями архимандрита Палладия, отправился из Урги с специальною целью отыскать место развалин знаменитого города. Туземные жители указывали ему на развалины, называемые Хара херим или Хара балгасун, лежащие в 6 или 8 верстаз на запад от Орхона. Эти развалины, представляющая четырёхугольное пространство, обнесенное валом, он и принял за остатки древнего Каракорума. Но справедливость такого предположения не безусловная, что между прочим видно из монгольской летописи «Эрдэнийн эрихэ», переведенной профессором А. М. Позднеевым на русский язык и изданной им в 1883 г. В этом переводе, на стр. 110, примеч. 2, сказано, что монастырь Эрдэни-цзу был возведён на месте развалин того города, который был построен Огедай ханом и служил его резиденциею. Этот громадный монастырь, основанный в 1585 г., лежит в двух верстах к востоку от Орхона и показан на всех подробных картах Монголии. Профессор Позднеев в 1877 г. сам был в Эрдэни-цзу и после того в личном разговоре со мною выразил мнение, что вал, окружающий теперь этот монастырь, по всей вероятности и есть остаток древнего Каракорума. Вот почему было бы весьма желательно, чтобы долина Орхона и окрестные горы были подробно исследованы сведущими лицами, с целью проверки сведений древних персидских и китайских писателей об этой местности, как равно и описания Каракорума, сообщенного Рубруквисом в 1254 г. Очень может быть, что эту древнюю монгольскую столицу видели и наши русские великие князья Ярослав и Александр Невский, которые в 1246 и 1249 годах вынуждены были ехать на поклонение в стойбище всемогущего в то время монгольского хана.

Нам известно, что в прошлом году, летом, Н. М. Ядринцев посетил эту местность. Может быть, что этому путешественнику удалось разрешить вопросы, которых мы коснулись²³.

Вторая местность, на которую желательно было бы обратить внимание будущих исследователей Монголии, находится по близости русской границы, в северо-восточной части страны. Это именно озёраБуир нор и Кулун нор с впадающею в последнее рекою Керулэн. На этих озёрах в древности жило монгольское племя Татар. Буир нор неоднократно упоминается в истории Чингис хана. В 1698 г. патер Жербильон посетил эти озёра, проследовав из юго-восточной Монголии к реке Керулэн. В 1724 г. Мессершмитт проник из Даурии до северного берега Кулун нора, которое, по его словам, славилось в то время изобилием рыбы. После этих путешественников, на сколько нам известно, упомянутые озёра, как равно и река Керулэн, никем из европейцев не посещались²⁴ и они до сего времени наносятся на наши карты исключительно по старым миссионерским сведениям.

Э. Бретшнейдер

25 декабря 1889 г.